О Чехове. Неоконченная рукопись, Бунин Иван Алексеевич, Год: 1953 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 12 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Серия ‘РУССКИЙ ПУТЬ’

И. А. Бунин: Pro et contra.

Личность и творчество Ивана Бунина в оценке русских и зарубежных мыслителей и исследователей. Антология

Издательство Русского Христианского гуманитарного института, Санкт-Петербург, 2001

И. А. БУНИН

О Чехове. Неоконченная рукопись

&lt,фрагменты&gt,

&lt,ИЗ ЧАСТИ ВТОРОЙ&gt,

&lt,…&gt, Во всем, что относилось к труду, он был суров, непримирим: как беспощадно отчитал он Лику Мизинову, когда она, взявшись за перевод, не выполнила работы:

‘У Вас совсем нет потребности к правильному труду… В другой раз не злите меня Вашей ленью и, пожалуйста, не вздумайте оправдываться. Где речь идет о срочной работе и о данном слове, там я не принимаю никаких оправданий. Не принимаю и не понимаю их’. &lt,…&gt,

* * *

В. Тихонов подметил в Чехове характерную черту — ‘он всегда думал, всегда, всякую минуту, всякую секунду. Слушая веселый рассказ, сам рассказывая что-нибудь, сидя в приятельской пирушке, говоря с женщиной, играя с собакой, — Чехов всегда думал. Благодаря этому он сам обрывался на полуслове, задавал вам, кажется, совсем неподходящий вопрос и казался иногда рассеянным. Благодаря этому он среди разговоров присаживался к столу и что-то писал на своих листках почтовой бумаги’.

Я тоже это уже отмечал, что он думает всегда о своем. &lt,…&gt,

* * *

Кстати, почему свой театр Станиславский и Немирович назвали ‘художественным’ — как бы в отличие от всех прочих театров? Разве художественность не должна быть во всяком театре — как и всяком искусстве? Разве не претендовал и не претендует каждый актер в каждом театре быть художником, и разве мало было в России и во всех прочих странах актеров-художников?

Впрочем, Художественный театр называется теперь Художественным театром имени Горького. Прославился этот театр прежде всего и больше всего Чеховым, — ведь даже и доныне на его занавесе чайка, но вот приказали присвоить ему имя Горького, автора лубочного и насквозь фальшивого ‘Дна’, и Станиславский с Немировичем покорно приняли это приказание, хотя когда-то Немирович торжественно, публично, во всеуслышание всей России, сказал Чехову: ‘Это — твой театр, Антон’. Как Кремль умеет запугивать! Вот передо мной книга, изданная в Москве в 1947 году — ‘Чехов в воспоминаниях современников’, среди этих воспоминаний есть воспоминания М. П. Чеховой, и между прочим, такие слова ее: ‘Люди науки, искусства, литературы и политики окружали Антона Павловича: Алексей Максимович Горький, Л. Н. Толстой, В. Короленко, Куприн, Левитан бывали здесь…’. В последние годы Чехова я не только бывал, приезжая в Ялту, каждый день в его доме, но иногда гостил в нем по неделям, с М. П. Чеховой был в отношениях почти братских, однако она, теперь глубокая старуха, не посмела даже упомянуть обо мне, трусливо пишет полностью: ‘Алексей Максимович и Вячеслав Михайлович Молотов’, подобострастно говорит: ‘Вячеслав Михайлович Молотов выразил, очевидно, не только свое, но и всей советской интеллигенции мнение, написав мне в 1936 году: ‘Домик А. П. Чехова напоминает о славном писателе нашей страны, и надо, чтобы многие побывали в нем. Почитатель Чехова В. Молотов». Какие мудрые и благосклонные слова!

‘Художественный театр имени Горького’. Да что! Это капля в море. Вся Россия, переименованная в СССР, покорно согласилась на самые наглые и идиотские оскорбления русской исторической жизни: город Великого Петра дали Ленину, древний Нижний Новгород превратили в город Горький, древняя столица Тверского удельного княжества, Тверь — в Калинин, в город какого-то ничтожнейшего типографского наборщика Калинина, а город Кенигсберг, город Канта, в Калининград, и даже вся русская эмиграция отнеслась к этому с полнейшим равнодушием, не придала этому ровно никакого значения, — как, например, тому, что какой-то кудрявый пьяница, очаровавший ее писарской сердцещипательной лирикой под гармонь, под тальянку, о котором очень верно сказал Блок: ‘У Есенина талант пошлости и кощунства’, в свое время обещал переименовать Россию Китежа в какую-то ‘Инонию’, орал, раздирая гармонь:

Ненавижу дыхание Китежа!

Обещаю вам Инонию!

Богу выщиплю бороду!

Молюсь ему матерщиною! &lt,…&gt,

* * *

В 99 году весной иду как-то в Ялте по набережной и вижу: навстречу идет с кем-то Чехов, закрывается газетой, не то от солнца, не то от этого кого-то, идущего рядом с ним, что-то басом гудящего и все время высоко взмахивающего руками из своей крылатки. Здороваюсь с Чеховым, он говорит: ‘Познакомьтесь, Горький’. Знакомлюсь, гляжу и убеждаюсь, что в Полтаве описывали его правильно: и крылатка, и вот этакая шляпа, и дубинка. Под крылаткой желтая шелковая рубаха, подпоясанная длинным и толстым шелковым жгутом кремового цвета, вышитая разноцветными шелками по подолу и вороту. Только не детина и не ражий, а просто высокий и несколько сутулый рыжий парень с зеленоватыми глазками, с утиным носом, в веснушках, с широкими ноздрями и желтыми усиками, которые он, покашливая, все поглаживает большими пальцами: немножко поплюет на них и погладит. Пошли дальше, он закурил, крепко затянулся и тотчас же опять загудел и стал взмахивать руками. Быстро выкурив папиросу, пустил в ее мундштук слюны, чтобы загасить окурок, бросил его и продолжал говорить, изредка быстро взглядывая на Чехова, стараясь уловить его впечатление. Говорил он громко, якобы от всей души, с жаром и все образами, и все с героическими восклицаниями, нарочито грубоватыми, первобытными. Это был бесконечно длинный и бесконечно скучный рассказ о каких-то волжских богачах из купцов и мужиков — скучный прежде всего по своему однообразию гиперболичности, — все эти богачи были совершенно былинные исполины, — а кроме того, и по неумеренности образности и пафоса. Чехов почти не слушал. Но Горький все говорил и говорил…

Чуть не в тот же день между нами возникло что-то вроде дружеского сближения, с его стороны несколько сентиментального, с каким-то застенчивым восхищением мною:

— Вы же последний писатель от дворянства, той культуры, которая дала миру Пушкина и Толстого!

В тот же день, как только Чехов взял извозчика и поехал к себе в Аутку, Горький позвал меня зайти к нему на Виноградскую улицу, где он снимал у кого-то комнату, показал мне, морща нос, неловко улыбаясь счастливой, комически-глупой улыбкой, карточку своей жены с толстым, живоглазым ребенком на руках, потом кусок шелка голубенького цвета и сказал с этими гримасами:

— Это, понимаете, я на кофточку ей купил… этой самой женщине… Подарок везу…

Теперь это был совсем другой человек, чем на набережной, при Чехове: милый, шутливо-ломающийся, скромный, до самоуничижения, говорящий уже не басом, не с героической грубостью, каким-то все время как бы извиняющимся, наигранно-задушевным волжским говорком с оканьем. Он играл и в том и в другом случае — с одинаковым удовольствием, одинаково неустанно, — впоследствии я узнал, что он мог вести монологи хоть с утра до ночи и все одинаково ловко, вполне входя то в ту, то в другую роль, в чувствительных местах, когда старался быть особенно убедительным, с легкостью вызывая даже слезы на свои зеленоватые глаза. &lt,…&gt,

* * *

…Михайловский отозвался о нем холодно и небрежно, а Скабичевский почему-то пророчил, что Чехов непременно сопьется и умрет под забором.

* * *

В воспоминаниях Лазарева-Грузинского сказано, что выражения смелости, которое вообще было свойственно Чехову, кроме дней тяжелой болезни, нет ни на одном портрете, более или менее известном публике. Ведь даже письма Чехова дают представление о нем как о смелом человеке.

Чехова до сих пор по-настоящему не знают (И. Б.). &lt,…&gt,

* * *

‘…притягивающая к себе жизненность его произведений состоит в том, что в них ничто не ‘излагается’, не ‘объясняется’, а показывается. ‘Психическое’ никогда не обособляется от ‘физического» (Бицилли).

(Подчеркнуто мною. — Ив. Б.).

‘Русская критика, — справедливо писал Бицилли, — объявила Чехова ‘писателем без мировоззрения’, и ее представители задавались вопросом: как же это возможно, что, будучи ‘без мировоззрения’, он все-таки был весьма значительным писателем? В сущности, вопрос этот беспредметен, бессмыслен, и возник он единственно в силу упрощения, опошления самого термина миросозерцание и выражаемого им понятия. Под миросозерцанием принято разуметь не то, что это слово буквально значит, а известную идеологию и связанную с ней ‘программу’. Этого у Чехова, действительно, не было… ему претило то, что в такой степени свойственно людям, этого рода миросозерцанием обладающим: узкая, злобная нетерпимость по отношению к инаковерующим и тупое самодовольство. Миросозерцание, так понимаемое, было вразрез с подлинным миросозерцанием, т. е. видением мира и жизни, какими был одарен Чехов’. Верно! &lt,…&gt,

V

Читал книгу профессора Бицилли ‘Творчество Чехова, опыт критического анализа’ (138 страниц), София. 1942 г. Длиннее этой книги нет на свете!

* * *

&lt,…&gt, ‘…И вот у Чехова есть, так сказать, второе воплощение Акакия Акакиевича: это мелкий чиновник (в рассказе ‘ Крыжовник’), всю жизнь мечтавший о собственной даче, где он будет жить на пенсии и разводить крыжовник, и в конце концов добившегося осуществления своей мечты. Он ‘влюблен’ в свой крыжовник, как Акакий Акакиевич в свою шинель. Оба они пребывают в плане ‘дурной бесконечности».

Фальшиво, глупо!

* * *

&lt,…&gt, ‘Замечу кстати, что в своей оценке прозы Лермонтова, и в частности ‘Тамани’, Чехов вполне сходится с Григоровичем’.

Григорович был редкий ценитель литературы, а его теперь всякая стерва лягает. (И. Б.).

* * *

‘Немало случаев употребления казаться у Тургенева, в творчестве которого ‘проза’ совмещается с ‘поэзией’ и ‘аналитическая’ тенденция подчас вытесняется ‘синтетической’. Но нет писателя, в лексике которого казаться занимало бы такое место, как у Чехова. У него это речение попадается едва ли не на каждой странице, во всех его вещах, начиная с самых ранних, и, что всего показательнее, особенно часто в поздних, и наиболее совершенных, произведениях. Так в ‘Даме с собачкой’ — 18 раз, в ‘Архиерее’ — 20, причем здесь кроме казалось, ему казалось, есть еще и сходные (несинонимные) речения: представлялось, похоже было, что и т. п.’.

А в конце концов, какая это мука — читать это дьявольское занятие Бицилли! Непостижимо, что он не спятил с ума после него! (И. Б.).

* * *

‘Объекты восприятий размещены в соответствии с тем, какими органами чувств они воспринимались: носом, унтами, глазами. Это, во-первых. Во-вторых, сперва подан ‘фон’, затем ‘жанр’…’.

О, Боже мой! (И. Б.). &lt,…&gt,

* * *

‘В ‘Степи’ между ними и повествованием нет никакой грани. Один из критиков, Оболенский, отвечал ‘многим спрашивающим с недоумением, что Чехов хотел сказать своим этюдом’, ‘какая в нем идея’, &lt,идея&gt, там есть: это контраст между величием природы и человеческой мелкотой, порочностью, низостью, убожеством. Он сожалел только, что степь изображена все же недостаточно величественно и к тому же слишком бледно, бесколоритно’.

…Я знал этого Оболенского — очень глупый человек! (И. Б.).

‘В одном пассаже казаться употреблено три раза (…)’. Сидит считает, считает. (…И. Б.). &lt,…&gt,

* * *

‘Еще ближе к Чехову Куприн в рассказе ‘Ночная смена’. Здесь не только всюду слышится чеховская речь (напр., фразы, начинающиеся с ‘И кажется’…)’.

Половина этого рассказа почти продиктована Куприну мною! (И. Б.).

* * *

‘…От его писем {Чехова. — И. Б.) веет такой же душевной теплотой, как и от его художественных произведений’.

Очень глупо! (И. Б.). &lt,…&gt,

Читая сборник ‘Чехов в воспоминаниях современников’. Государственное издательство художественной литературы. 1952 г., Москва.

Предисловие А. Котова.

‘Особое место в мемуарной литературе о Чехове занимают воспоминания о нем Горького, который с наибольшей полнотой донес до нас духовный облик и передал подлинные черты живого Чехова. Выступление Горького со статьей о рассказе Чехова ‘В овраге’, а позднее — с мемуарным очерком положило начало новому пониманию творчества Чехова’.

Нечто чудовищное по идиотской брехне, по бесстыдству! (И. Б.).

* * *

‘…Естественным было тяготение Чехова к более родственной для него среде, такой была группа художников-реалистов во главе с Левитаном, Васнецовым и Коровиным’.

С Васнецовым и Коровиным Чехов даже знаком не был! (И. Б.).

* * *

&lt,…&gt, ‘Нередко Чехов говорил о революции, которая неизбежно и скоро будет в России, — свидетельствует Телешов’. А вот мне не говорил! (И. Б.).

* * *

‘Горький, раскрывший величайшее значение социалистической революции, когда творчество Чехова стало доступно самым широким массам’.

А до Октября не было доступно? (подчеркнуто мною. — И. Б.).

——

Т. Л. Щепкина-Куперник. ‘О Чехове’.

‘…Лика была девушка необыкновенной красоты. Настоящая ‘Царевна Лебедь’ из русских сказок’. (Подчеркнуто мною. — Ив. Б.). &lt,…&gt,

* * *

‘По-моему, самое существенное в Чехове — это раскрепощение рассказа от власти сюжета’ (Подчеркнуто мною. — И. Б.). Точно до него не было Толстого! (И. Б.).

* * *

&lt,…&gt, ‘— Меня будут читать лет семь, семь с половиной, — говорил он, — а потом забудут’. Это украдено у меня. (И. Б.).

* * *

‘Но потом пройдет еще некоторое время — и меня опять начнут читать и тогда уже будут читать долго’. А это выдумала Щепкина (И. Б.).

* * *

‘Промчавшаяся буря первых годов революции на время заслонила от нас его задумчивый образ’. Буря! Подчеркнуто мною. — И. Б.

* * *

‘Я иногда задумывалась над тем, что делал бы Чехов, как он поступал бы, если бы ему суждено было дожить до великой революции. И у меня всегда готов ответ: Чехов был настоящий русский писатель, настоящий русский человек. Он ни в каком бы случае не покинул родины и с головой ушел бы в строительство той новой жизни, о которой мечтал и он и его герои’.

Несчастная старуха! (Подчеркнуто мною. — И. Б.).

—-

К. С. Станиславский. ‘А. П. Чехов в Московском Художественном театре’.

‘…Мне трудно покаяться в том, что Антон Павлович был мне в то время мало симпатичен.

Он мне казался гордым, надменным и не без хитрости. …Привычка ли глядеть поверх говорящего с ним, или суетливая манера ежеминутно поправлять пенснэ делали его в моих глазах надменным и неискренним’. (! — И. Б.) Подчеркнуто мною. — И. Б.

* * *

&lt,…&gt, ‘Для меня центром явился Горький, который сразу захватил меня своим обаянием. В его необыкновенной фигуре, лице, выговоре на о, необыкновенной жестикуляции, показывании кулака в минуты экстаза, в светлой, детской улыбке, в каком-то временами трагически проникновенном лице, в смешной или сильной, красочной, образной речи сквозили какая-то душевная мягкость и грация, и, несмотря на его сутулую фигуру, в ней была своеобразная пластика и внешняя красота. Я часто ловил себя на том, что любуюсь его жестом или позой’. (Подчеркнуто мною. — И. Б.).

Да, Станиславский был очень глуп.

* * *

&lt,…&gt, ‘В художественной литературе конца прошлого и начала нынешнего века он один из первых почувствовал неизбежность революции, когда она была лишь в зародыше и общество продолжало купаться в излишествах’.

Ион!!

* * *

‘Человек, который задолго предчувствовал многое из того, что теперь совершалось, сумел бы теперь принять все предсказанное им’.

И Станиславский не посмел не написать этих последних двух страниц! &lt,…&gt,

——

М. Горький. ‘А. П. Чехов’.

Все фальшиво! Не хватило у меня сил дочитать. (И. Б.).

——

А. И. Куприн. ‘Памяти Чехова’.

‘Странно — до чего не понимали Чехова! Он — этот ‘неисправимый пессимист’, как его определяли, — никогда не уставал надеяться на светлое будущее’.

Ох, уж эта ‘вера Чехова’ в ‘светлое будущее’! Подчеркнуто мною. — И. Б.

* * *

‘— Послушайте, а знаете, что ведь в России через десять лет будет конституция.

Да, даже и здесь звучал у него тот же мотив о радостном будущем, ждущем человечество’.

Подумаешь, какая это радость для ‘человечества’!.. Подчеркнуто мною. — И. Б.

* * *

‘По-видимому, самое лучшее время для работы приходилось у него от утра до обеда, хотя пишущим его, кажется, никому не удавалось заставать’.

Вздор! (И. Б.).

‘Ни с кем не делился своими впечатлениями, не говорил о том, что и как собирался он писать’.

Вздор. (И. Б.).

——

Н. Д. Телешов. ‘А. П. Чехов’ (тут же и выдержки из книги Телешова ‘Записки писателя’, 1949 года. ОГИЗ. Москва).

* * *

‘Недаром же в пьесе его ‘Три сестры’ говорится: ‘Пришло время, надвигается на всех нас громада, готовится здоровая сильная буря, которая идет, уже близка и скоро сдует с нашего общества лень, равнодушие, предубеждение к труду, гнилую скуку’. А в дальнейшем он предвидел необычайный расцвет народной жизни и счастливое, радостное будущее’.

Слава Богу, не дожил!

* * *

&lt,…&gt, ‘Творчество Чехова многогранно, лирика его поэтична, юмор его неисчерпаем, а вера в лучшее будущее человечества непоколебима’.

Будто бы? Подчеркнуто мною. — И. Б.

* * *

‘Недаром Лев Николаевич Толстой говорил о нем:

— Чехов — это Пушкин в прозе’.

Когда, кому он это говорил? и сравнение-то глупое.

——

В. В. Вересаев. ‘А. П. Чехов’.

‘…чувствовалось и по его произведениям, что он человек глубоко аполитический, общественными вопросами совершенно не интересуется, при разговорах на общественные темы начинает зевать. Что стоила одна его дружба с таким человеком, как А. С. Суворин, издатель газеты ‘Новое время’. Теперь это был совсем другой человек, видимо, революционное электричество, которым в то время был перезаряжен воздух, встряхнуло и душу Чехова. Глаза его разгорались суровым негодованием, когда он говорил о неистовствах Плеве, о жестокости и глупости Николая II’.

Брехня. Подчеркнуто мною. — И. Б.

&lt,…&gt,

——

С. Я. Елпатьевский. ‘Антон Павлович Чехов’.

‘Антон Павлович Чехов приехал в Москву, из которой уехал помимо воли из-за болезни и куда так неудержимо стремился все те семь-восемь лет, которые он прожил на моих глазах в Ялте, в ту Москву, которая занимала все его мысли, в которой сосредоточилось все то, что было в России самого хорошего, приятного, милого для Чехова’.

Преувеличено? И. Б. &lt,…&gt,

* * *

‘…когда я уходил от него, у меня всегда была одна и та же мысль: почему этот, так ищущий людей, человек одинок и почему он, жадный к жизни, с тонким проникновением красоты, — хмурый человек’.

Вздор. Подчеркнуто мною. — И. Б.

——

Евт. П. Карпов. ‘Две последние встречи с А. П. Чеховым’.

Чехов его ненавидел (Ив. Б.).

‘Антон Павлович произвел на меня приятное впечатление. Славным малым, студентом веяло от его статной худощавой фигуры…’.

!! (И. Б.) Подчеркнуто мною. — И. Б.

‘…И чем ближе я узнавал его, тем симпатичнее, родней по духу становился он мне’. &lt,…&gt,

* * *

‘С нервной горячностью ‘упорствуя, волнуясь и спеша’, он говорил о движении в земстве, о новых сектантских течениях на юге России, о народившемся типе интеллигента из народа. Говорил, что литература обязана идти навстречу народному движению… Должна поймать и запечатлеть новые общественные веяния…

Никогда не видал я таким Антона Павловича, никогда не слыхал от него таких горячих речей’.

Никогда этого и не было! — И. Б.

* * *

‘Весной, в конце апреля 1904 года

…на улицах Ялты появились широковещательные афиши. Приезжая из Севастополя труппа давала в ялтинском театре спектакль. Шел ‘Вишневый сад’…

Антон Павлович радушно принял меня в уютном кабинете, со стен которого грустно смотрели чудные, полные глубокого настроения картины Левитана’.

Брехня. Не было ни одной картины. Был только пейзаж на стене над камином. (И. Б.). Подчеркнуто мною. — И. Б. &lt,…&gt,

* * *

‘Я перевел разговор на другую тему, спросив, кто у него бывает из литераторов?

— Андреев здесь, в Крыму… Елпатьевский… Скиталец…

— Какой надменный вид у Скитальца… Совсем испанский дворянин какой-то шагает по набережной, — сказал я.

— Это его манера держаться… А он чудесный простой малый… Совсем простой добряк и скромный… И талантливый… Его ‘Октава’ хорошая вещь… А надменным его делают плащ, желтые штиблеты, шляпа и пенснэ…’

Все ложь! (И. Б.).

Недаром Чехов считал этого Карпова болваном и…

——

Н. Гарин. ‘Памяти Чехова’.

‘А. П. провожал меня, очень серьезно уверял меня, что непременно приедет в Маньчжурию.

— Поеду за границу, а потом к вам. Непременно приеду. Горький, Елпатьевский, Чириков, Скиталец только говорят, что приедут, а я приеду’.

Никогда они этого не говорили. И Чехов этого не говорил про них. (И. Б.). &lt,…&gt,

Впервые: Бунин И. А. О Чехове. Неоконченная рукопись. Нью-Йорк, 1955. Печатается по этому изданию. Публикуются те фрагменты из второй части писавшейся незадолго до смерти и оставшейся незавершенной книги ‘О Чехове’, которые не вошли в советские собрания сочинений Чехова или публиковались в них с купюрами.

С. 17. ‘У Вас совсем нет потребности к правильному труду… ~ Не принимаю и не понимаю их’. — Цитата из письма Чехова к Л. С. Мизиновой от 27 июля 1892 г.

…’он всегда думал, всегда, всякую минуту, всякую секунду. ~ что-то писал на своих листках почтовой бумаги’. — См.: Тихонов В. О Чехове. Воспоминания и статьи. М., 1910. С. 229.

С. 18. …верно сказал Блок: ‘У Есенина талант пошлости и кощунства’… — В дневнике от 4 января 1918 г. Блок записал некоторые мысли Есенина и впечатления от встречи с ним, в частности, следующие: ‘Я выплевываю Причастие (не из кощунства, а не хочу страдания, смирения, сораспятия’, ‘Ненависть к православию’ (Блок А. Собр. соч.: В 8 т. М., Л., 1963. Т. 7. С. 313).

С. 19. Ненавижу дыхание Китежа! ~ Молюсь ему матерщиною! — Контаминация разрозненных, неточно процитированных строк из поэмы Есенина ‘Инония’ (1918).

С. 20. …Михайловский отозвался о нем холодно… — В статьях Н. К. Михайловского (‘Об отцах и детях и о г. Чехове’, 1890, ‘Кое-что о г. Чехове’, 1904) выражено весьма негативное отношение к Чехову.

…Скабичевский &lt,…&gt, пророчил, что Чехов непременно сопьется и умрет под забором. — А. М. Скабичевский в рецензии на сборник ‘Пестрые рассказы’ причислял Чехова к ‘газетным писателям’, жизнь которых заканчивается тем, что им ‘приходится в полном забвении умереть где-нибудь под забором’ (Северный вестник. 1886. No 6. С. 125).

Лазарев-Грузинский Александр Семенович (наст. фам. Грузинский, 1861—1927) — журналист, прозаик, поэт. Бунин цитирует его воспоминания ‘А. П. Чехов’ из сборника ‘Чехов в воспоминаниях современников’ (издание 1947 или 1952 г.).

‘…притягивающая к себе жизненность его произведений ~ от ‘физического» (Бицилли). — Здесь и далее цитируется работа П. М. Бицилли ‘Творчество Чехова. Опыт стилистического анализа’ (Годишникъ на университета св. Климентъ Охридски. Историко-филологически факултет. София, 1942. Т. 38. 6. С. 1—138).

С. 21. … книгу &lt,…&gt, ‘Творчество Чехова, опыт критического анализа’… — Правильное название см. выше коммент. к с. 20.

С. 22. Оболенский Леонид Егорович (1845—1906) — публицист, критик, беллетрист, философ.

С. 23. Читая сборник ‘Чехов в воспоминаниях современников’ ~ 1952 г., Москва. — Далее Бунин последовательно приводит цитаты из предисловия А. К. Котова к этому сборнику, а затем — из воспоминаний, вошедших в него.

Телешов — См. о нем ниже, с. 798.

Щепкина-Куперник Татьяна Львовна (1874—1952) — прозаик, поэт, драматург, переводчик, близкая знакомая семьи Чеховых.

Лика — Лидия Стахиевна Мизинова (в зам. Шенберг, 1870— 1937).

С. 27. Елпатьевский Сергей Яковлевич (1854—1933) — прозаик, публицист, общественный деятель, врач.

С. 28. Карпов Евчихий Павлович (1857—1926) — драматург, режиссер, мемуарист.

Скиталец — Писательский псевдоним Степана Гавриловича Петрова (1869—1941).

С. 29. ‘Октава’ — Повесть Скитальца (1900), принесшая ему известность.

Гарин (наст. имя и фамилия Николай Егорович (Георгиевич) Михайловский, 1852—1906) — прозаик, публицист, инженер-путеец. Чириков Евгений Николаевич (1864—1932) — писатель, эмигрировал в 1920 г.

И. А. БУНИН

О Чехове. Неоконченная рукопись

&lt,ИЗ ЧАСТИ ВТОРОЙ&gt,

V

КОММЕНТАРИИ

Читайте также: