О ближайшей работе учебного ведомства
О ближайшей работе учебного ведомства
О ближайшей работе учебного ведомства, Розанов Василий Васильевич, Год: 1908
Время на прочтение: 4 минут(ы)
В. В. Розанов
‘Русские Ведомости’, разбирая вступительную речь нового министра народного просвещения, в общем находят ее удовлетворительною, или, точнее сказать, лишенною тех дурных сторон, каких почему-то газета ожидала от этой речи, но орган московских профессоров недоволен тем, что в речи мало ‘направления’ и что вследствие отсутствия его программа министра и будущая деятельность министерства остаются для общества неясными. Так как, однако, министр ясно сказал, что после собирания материалов, которым были заняты — путем комиссий и съездов — его предшественники, наступило время воспользоваться этими материалами и перейти к положительному творчеству, то педагогическая программа министерства нисколько не остается неясною. И ‘Русск. Вед.’ могут сетовать только на то, что речь г. Шварца не проникнута тем душком, какого было много и у г. Кауфмана, и у г. Герасимова, но более, чем у них обоих, было его у гр. Ивана Толстого, который оказался потом совсем ‘левым графом’. Газета и боялась черносотенных выступлений в речи нового министра, о чем определенно говорит, и успокоилась, не найдя их, но успокоилась не совсем, потому что не нашла в речи и прогрессивных выступлений. Удивительно, что газета не обернулась назад и не связала воедино двух этих фактов: того факта, что министерство народного просвещения последние годы шире всех других раздуло свои паруса и мчалось впереди остальных к ‘товарищам’, и того другого факта, что оно ‘материалами’ не воспользовалось, учителей оставило по-прежнему голодать, младших профессоров — тоже, а учеников оставило при одном ‘направлении’ без всякого учения, Бог весть за что собирая с них плату. ‘Экзаменов не надо’, ‘задаванья на дом уроков также не надо’, ‘отметок за ученье — строго не надо’. Ученики совершенно блаженствовали при таком облегченном преподавании, и только родители их потихоньку плакали, недоумевая, кому же нужны будут и в какое дело пойдут эти балбесы ‘с направлением’. Министерство не воспользовалось материалами оттого, что оно само было только ‘при направлении’, но без всякой у себя и в себе педагогической мысли, педагогической идеи, да, наконец, и без какого-нибудь уважения к себе, к своему министерскому достоинству, которое непременно отразилось бы поднятием материального уровня заморенных и затруженных учителей.
В словах нового министра ‘молодежь наша должна снова начать хорошо учиться, нам следует ужаснуться надвигающегося мрака невежества и снова уверовать в единую спасительную силу — в неустанный упорный труд’ и содержится единственная лучшая программа министерства, которая поднимет уровень не только министерский, но и культурный уровень России, если слова эти не прозвенят пустым звуком петербургской речи, а разольются по всей России и везде войдут в плоть и кровь, от сельских училищ до столичных университетов. Слова, конечно, можно произнести и так и этак, но характер нового министра и его прошлая служба, наконец, отсутствие душка и обещаний в его речи — все показывает, что он, как честный работник, возьмется за трудную работу.
Остановимся на ближайших, яснейших этапах этой работы, для подготовления которых едва ли нужны были и съезды, и комиссии, и едва ли нужно рыться и перерываться в заготовленных материалах. Для этого нужно энергичное движение лично самого министра.
1) Изменение, в повышательном направлении, окладов жалованья и пенсий всему учащему и воспитывающему персоналу министерства. Так как это невозможно без истребования новых кредитов и так как отпуск их зависит от Г. Думы, то можно догадываться, что министр и имел в виду поставить это дело, как говорится, в первую голову, в тех словах своей речи, где он сослался на ‘всегда благожелательное отношение к ведомству просвещения и к деятелям науки Государя Императора’ и указал на ‘содействие Г. Думы и Г. Совета’. Если мы не ошибаемся, то дай Бог. С этого надо начать. Прежние министры откладывали это дело не потому, чтобы они не знали, что на вопрос о жалованье учителей смотрит вся Россия, а оттого, что дело это от них лично требовало законодательной инициативы, личных хлопот, усилий, личной защиты и оправдания предложений. Это уже не сводилось к ‘переписке министерств’, к ‘предложению вопросов комиссии’, не сводилось к деятельности товарища министра. И убоясь лично выступать, министры убегали, как от волка в лесу, от этого мучительного вопроса о жалованье. Они убегали, а учителя голодали, т.е. жили впроголодь, но уже впроголодь без аллегорий и преувеличений, а буквально и точно. В печати был даже передан случай с полузаморенной сельской учительницей, которая умерла от легкого и пустого заболевания потому, что оно пало на организм, целыми месяцами державшийся на булке и чае и лишенный обеда и ужина.
Отсюда проистекли такие безобразные явления, как даванье частных уроков начинающими профессорами, как чтение лекций одним и тем же профессором в нескольких, иногда во многих учебных высших заведениях, как стремление учителей гимназии набирать непосильное число уроков, причем, естественно, самое преподавание делается вялым, раздраженным, отношение к ученикам становится невнимательным, а самое даванье урока переходит из активного растолкования задаваемого урока в пассивное выслушивание ответов учеников по заданным накануне урокам. Учение, преподавание — все становится тускло, гимназия хиреет, сохнет, шатается, все сводится к вывеске, на которой написано: ‘Губернская гимназия’, к кирпичному толстому зданию, к штатам служащих, без всякого дела и пользы, без всякой культурной работы учебного заведения для города, для уезда и губернии, для страны. И в корне — такая простая вещь, как заморенные трудом и бедностью учителя.
Если несутся упреки на общества конок, что они держат заморенных лошадей, то совершенно позорно, когда аналогичный упрек напрашивается на мысль при взгляде на министерство народного просвещения.
Снять пятно нищеты со своего министерства — пусть это будет первым шагом г. Шварца.
Он очень уместно упомянул и об ‘ученых’. Нищенски обставлены у нас не одна учебная, но и ученая часть. Года четыре назад в отчете московского Публичного и Румянцевского музея печаталось, что за недостатком помещения в его библиотеке вновь поступающие книги складываются на лестницах, а когда один ученый англичанин, посетивший Петербург, ознакомился с суммою, отпускаемою на приобретение новых книг в Публичной библиотеке, то сказал, что сумма эта равняется тому, что Британский музей затрачивает на одни переплеты приобретаемых книг. Оба эти примера поучительны. Россия совершенно не участвовала в великих научных экспедициях, раскрывших образованному миру остатки угасших цивилизаций Востока, Египта, Ассирии и Финикии. И все это опять потому, что, как говорят малороссы, ‘грошей нема’. А на заднем фоне всего этого опять лежит тот грустный служебный факт, что наши министры народного просвещения очень любили украшать себя графскими и баронскими титулами, но ленивы или робки были доложить куда следует о том, что следует. И служили они тихо и гладко, не беспокоя Государя и государство, не столько как министры, как сановники государства, сколько как звездоносные директора департаментов.
На других этапах министерского трудового пути мы остановимся потом.
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1908. 9 февр. N 11463.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_o_blijayshey_rabote.html.