О БАЙРОН
И ЕГО ОТНОШЕНІЯХЪ КЪ НОВЙШЕЙ ЛИТЕРАТУР.
О БАЙРОН
И ЕГО ОТНОШЕНІЯХЪ КЪ НОВЙШЕЙ ЛИТЕРАТУР.
(Соч. Виктора Гюго.)
Nec me agitant populi fasces, aut purpura regum.
Съ фр.— В. Романовичъ.
‘Литературная газета’, No 30, 1830
О Байроне и его отношениях к новейшей литературе, Гюго Виктор, Год: 1830
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Умы ложные, искусные вс вопросы перетолковывать по-своему, стараются между нами разпространить весьма странное заблужденіе.— Они вообразили, что ныншнее общество во Франціи выразилось двумя совершенно противоположными Литературами, это все равно, какъ если бы кто сказалъ, что какое-либо дерево безъ прививки принесло за одинъ разъ два плода совершенно различнаго рода, и что одна и та же причина можетъ производишь вмст два несовмстныя дйствія. Но сіи враги нововведеній даже и не замтили, что сами они создаютъ какую-то новую логику. Они ежедневно толкуютъ объ Литератур, которую называютъ Классическою, что будто она еще живетъ, а что та, которую именуютъ Романитческою — гибнетъ. Сіи ученые Риторы съ безпрестанными своими предложеніями, смнять существующее на то, что уже отжило свой вкъ, невольно намъ напоминаютъ Аріостова безумнаго Роланда, когда онъ важно проситъ прохожаго взять издохшую кобылицу въ обмнъ на живую лошадь, Роландъ еще, правда, соглашается, что его кобылица мертвая, все приговаривая, что въ томъ только ея недостатокъ, а Роланды мнимо-классической Поэзіи не достигли и до этой степени здравомыслія или прямодушія!— И посему надобно у нихъ вынудишь то, чего они не хотятъ допустить сами, и объяснишь имъ, что нын существуетъ одна только Литература, какъ и одно только общество’, что предшествовавшія Литературы хотя и оставили безсмертные памятники, по должны были изчезнуть и изчезли вмст съ поколніями, которыхъ он выражали житейскіе обычаи и политическія потрясенія. Духъ нашего времени можетъ быть столь же хорошъ, какъ и временъ самыхъ знаменитыхъ, но не можетъ быть одинъ и тотъ же, и такъ же не въ вол современныхъ Писателей воскресить Литературу прошлую {Читая сіе, но должно терять изъ виду, что подъ словами: Литература вка, надлежитъ разумть не только совокупность твореній, написанныхъ въ теченіе того вка, но также и общій порядокъ идей и чувствованій, кои (весьма часто незавдомо самимъ писателямъ) отражались въ ихъ произведеніяхъ.}, сколько не въ вол садовника сдлать, чтобъ осенніе листья снова зазеленли! на втвяхъ весеннихъ.—
Пусть въ этомъ не ошибаются. Въ особенности же, напрасно малое число умовъ ограниченныхъ пытается привести общія понятія снова къ жалкой литература ной систем минувшаго столтія. Эта почва, отъ природы безплодная, давно уже изсохла. Впрочемъ, не принимаются за мадригалы Доратовы посл Робеспьеровыхъ гильотинъ, и не въ вк Бонапартовомъ можно продолжать Вольтера.— Литература существенная нашего времени, Литература, коей творцы изгнаны по примру Аристида, которая отвержена всми перьями, принята всми лирами, Литература, которая не смотря на обширное и обдуманное гоненіе, видитъ развитіе всхъ талантовъ въ бурной своей сфер, какъ бы цвтовъ, произрастающихъ только въ мстахъ, обуреваемыхъ втрами, наконецъ Литература, которая отринута ршающими безъ размышленія защищается тми, кои мыслятъ своею душою, судятъ своимъ умомъ и чувствуютъ своимъ сердцемъ,— таковая Литература не иметъ ни изнженной и безстыдной поступи Музы, воспвшей Кардинала Дюбуа, льстившей Г-ж Помпадуръ и оскорбившей нашу Іоанну д’Аркъ, она не вопрошаетъ ни плавильню Атеиста, ни рзецъ Матеріалиста, не заимствуетъ у Скептика того свинцоваго безмна, котораго равновсіе нарушается корыстью, не возпваетъ на буйныхъ пиршествахъ псни въ честь убійствъ, она не поддается ни ласкательству, ни оскорбленію, не украшаетъ ложь приманчивостію, не отъемлетъ у мечты ея прелести. Чуждая всего, что не есть подлинною ея цлью, она почерпаетъ поэзію въ источникахъ истины, ея воображеніе оплодотворяется врою, она слдуетъ зауспхами времени, но стопою важною и мрною, ея характеръ степенный, голосъ мелодическій и звучный, словомъ, она то, чмъ должна быть общая мысль великаго народа посл великихъ бдствій: грустная, горделивая и набожная.— Когда нужно, она смло вмшивается въ общественные раздоры, чтобы судить ихъ, либо усмирять, ибо время буколикъ для насъ прошло, и Муза девятнадцатаго вка не скажетъ уже:
Впрочемъ и эта Литература, какъ и все человческое, иметъ въ самомъ своемъ единств, свою и мрачную и утшительную сторону. Дв школы образовались въ ея лон, изображающія двоякое положеніе, въ коемъ наши политическія бдствія взаимно оставили умы: покорность Провиднію и отчаяніе. Об признаютъ то, что насмшливый философизмъ отвергалъ — вчность Бога, безсмертіе души, истины первородныя и истины откровенныя, но одна признаетъ для обежанія, другая для проклятія. Одна все видитъ съ высоты Небесъ, другая изъ глубины ада. Первая у колыбели человка видитъ Ангела, котораго еще обртаетъ онъ и у возглавія смертнаго одра своего, а другая окружаетъ его повсюду демонами, призраками и зловщими привидніями. Первая говоришь ему, чтобъ онъ доврился, ибо онъ никогда не бываетъ одинъ, вторая его ужасаетъ, безпрестанно его уединяя. Об равномрно владютъ искуствомъ набрасывать пріятные виды и начертывать образы страшные, но первая, внимательно всегда остерегаясь, чтобы не сокрушить сердца, придаетъ даже самымъ мрачнымъ картинамъ какой-то божественный отблескъ, вторая, заботливо всегда стараясь опечалить насъ, разливаетъ на самыя привлекательныя изображенія какъ бы адское мерцаніе. Одна наконецъ походитъ на Емануила, кроткаго и сильнаго, протекающаго по своему Царству на колесниц громовъ и сіянія: другая тотъ надменный Сатана, столько звздъ увлекшій въ своемъ паденіи, когда низверженъ былъ съ Небесъ. Сіи дв школы-близнецы, имющія одно основаніе и рожденныя, такъ сказать, въ одной колыбели, кажется намъ, особенно представлены въ Литератур Европейской двумя знаменитыми геніями (изъ коихъ правда первый выше втораго, какъ по собственному величію, такъ и по высокой его нравственности): Шатобріаномъ и Байрономъ.
По прекращеніи нашихъ дивныхъ переворотовъ, два политическіе порядка боролись на одномъ поприщ. Старое общество совсмъ обрушивалось, новое начинало возвышаться. Здсь развалины, тамъ очерки. Лордъ Байронъ въ своихъ погребальныхъ жалобахъ выражалъ послднія судороги общества умирающаго. Шатобріанъ своими высокими вдохновеніями удовлетворилъ первыя потребности общества оживленнаго. Голосъ одного, какъ послднее прощаніе лебедя въ часъ смерти, голосъ другаго подобенъ псни воскресающаго Феникса.
По мрачности своего генія, по гордости характера, по бурямъ жизни своей, Лордъ Байронъ есть отпечатокъ того рода Поэзіи, котораго была’ онъ толмачомъ. Вс его творенія носятъ глубоко врзанную печать его личности. Въ каждой его поэм, передъ глазами читателя мелькаетъ, какъ сквозь траурный флеръ, какое-то мрачное и высокомрное лице. Подверженный иногда, какъ и вс глубокіе мыслители, неопредленности и темнот, онъ издаетъ слова, которыя отзываются во всей душ, вздохи, которые повствуютъ цлое существованіе. Сердце его какъ будто разверзается при каждой мысли, изъ него вырывающейся, подобно волкану, который мещетъ молніи.— Ни печали, ни радости, ни страсти не имютъ для него ни какихъ таинствъ, и если онъ земные предметы выказываетъ только сквозь завсу, за то области идеальныя являетъ во всей нагот. Можно его упрекнуть, что онъ совершенно не заботится объ устройств своихъ плановъ,— недостатокъ важный, ибо поэма, неимющая плана, есть то же, что зданіе безъ балокъ, или картина безъ перспективы.— Равномрно онъ слишкомъ далеко простираетъ лирическую небрежность въ переходахъ, и желательно бы иногда было, чтобы сей столь врный живописецъ внутреннихъ движеній души, набрасывалъ мене фантастическій свтъ и оттнки не столь туманные на свои физическія описанія. Геній его слишкомъ часто похожъ на прохаживающагося безъ цли мечтателя, который, будучи погруженъ въ глубокое созерцаніе, приноситъ съ собою только сбивчивый образъ иметъ, имъ виднныхъ. Но какъ бы то ни было, въ самыхъ тхъ изъ его произведеніи, кои мене всего заслуживаютъ похвалы, это своенравное воображеніе возносится къ высотамъ, до которыхъ не достигнуть безъ крыльевъ. Сколь бы орелъ ни устремлялъ свои очи къ земл, онъ немене чрезъ то сохраняетъ свой высокій взоръ, досягающій самаго солнца. Полагали, что Авторъ Донъ-Жуана одною стороной ума своего принадлежитъ къ школ Автора Кандида. Заблужденіе! разница безмрная между смхомъ Байрона и смхомъ Вольтера: Вольтеръ не страдалъ.
Здсь бы кстати было сказать что нибудь о тревожной жизни благороднаго Поэта, но въ неизвстности, въ каковой мы находимся о дйствительныхъ причинахъ его домашнихъ несчастій, облившихъ желчью нравъ его, мы лучше умолчимъ, изъ опасенія, чтобы перо наше невольно не уклонилось отъ истины.— Зная Лорда Байрона по однмъ его поэмамъ, намъ пріятно предполагать, что жизнь его была по его душ и генію. Какъ и вс великіе люди, онъ былъ конечно жертвою клеветы. Ей только приписать можно обидные слухи, сопровождавшіе такъ долго знаменитое имя Поэта. Впрочемъ и та, которую оскорбили его проступки, конечно первая о нихъ забыла при всти о его кончин, и мы надемся, что она ему простила: ибо мы не изъ тхъ, которые мыслятъ, что ненависть и мщеніе найдутъ что-либо начертать на гробовомъ камн {Любителямъ Поэзіи конечно извстно трогательное Прощаніе, написанное Лордомъ Байрономъ супруг ею.}! И мы простимъ ему также его ошибки, его заблужденія и даже т изъ его твореній, въ которыхъ онъ, по видимому, низшелъ съ двойственной высоты своего характера и таланта, простимъ ему: онъ умеръ такъ благородно! онъ палъ такъ доблестно! Онъ тамъ казался какъ бы представителемъ Музы новйшей въ отечеств древнихъ Музъ. Великодушный поборникъ славы, вры и свободы, онъ принесъ мечъ и лиру потомкамъ первыхъ воиновъ и первыхъ Поэтовъ, и уже тяжесть его лавровъ наклоняла мрила въ пользу несчастныхъ Эллиновъ. Мы ему обязаны, мы въ особенности, глубочайшею признательностію. Онъ доказалъ Европ, что Поэты новой школы хотя и не поклоняются богамъ Греціи языческой, но всегда удивляются ея героямъ, и что если они покинули Олимпъ, то никогда не разставались съ ермопилами.