Константин Васильевич Мочульский
Константин Васильевич Мочульский
Новые стихи Анны Ахматовой
Новые стихи Анны Ахматовой
Примечания
Примечания
———————————————————————
Новые стихи Анны Ахматовой, Мочульский Константин Васильевич, Год: 1923
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Перед нами новое издание стихов Ахматовой: ‘Четки’ (издание девятое), ‘Белая Стая’ (четвертое) и ‘Anno Domini’ (второе). Эти три книги отпечатаны совместно издательствами ‘Петрополис’ и ‘Алконост’ в Берлине, помечены ‘Петербург. 1923’ и украшены двумя портретами автора работы Альтмана и Анненкова. Все, что выходит в свет под благородным знаком Медного Всадника (марка ‘Петрополиса’), носит печать строгого изящества. ‘Петрополис’ пользуется заслуженной репутацией художественного издательства: выбор материала, типографская часть, книжные украшения, все достойно самых больших похвал.
Все три новые издания Ахматовой ‘дополненные’. В ‘Четки’ включено пять еще не печатавшихся стихотворений, в ‘Белой Стае’ неизданных стихотворений — десять, а в ‘Anno Domini’ восемнадцать. Новый материал — 33 пьесы мог бы составить отдельный сборник. Написанные в разные годы и в различных стилях, в художественном отношении весьма неравноценные, эти стихи едва ли поддаются синтетической оценке. Ограничимся кратким ‘инвентарным’ обзором.
Наименее неожиданны дополнения к сборнику ‘Четки’, прославившая поэта ‘разговорная интонация’, резко подчеркнутая сухостью ритма и скудостью напева, не всегда отчетлива и безыскусна. Мы, завороженные легкостью ахматовского стиля, склонны преуменьшать власть прошлого над ней, тяжелую силу символического наследия. А между тем — вот пример этой упорной борьбы, вот лишь неполное преодоление инерции. Стихотворение ‘Косноязычно славивший меня’, заканчивающееся такой своеобразно-личной строфой, так ‘по-ахматовски’:
Люби меня, припоминай и плачь!
Все плачущие не равны ль пред Богом?
Прощай, прощай! меня ведет палач
По голубым предутренним дорогам,
искажено в предыдущей строфе грузным пафосом и небрежным словосочетанием символизма:
Но в путанных словах вопрос зажжен,
Зачем не стала я звездой любовной,
И стадной болью был преображен
Над нами лик жестокий и бескровный.
Здесь и ‘любовная звезда’, и ‘лик жестокий’, и ‘вопросы зажжены’ — фальшивые ноты, столь несвойственные подлинному голосу поэта.
Неверный друг, ‘прекрасных рук счастливый пленник’ — центральная тема у Ахматовой — появляется в пьесе ‘Будешь жить, не зная лиха’. Путь страдания, ‘любви неутоленной’, приводящий к отречению, к религии, к ‘монашеству’ показан здесь почти схематически:
Много нас таких бездомных,
Сила наша в том,
Что для нас слепых и темных
Светел Божий дом.
От смятенья’ грешной земной любви, от суеты и ‘сборищ ночных’ поэт восходит к ‘уединенью’ и ‘осиянному забвению’. Все меньше говорит она о своем ‘белом доме’, о своей ‘светло-синей комнате’ — и все больше о ‘церковной паперти’, о ‘золоте престола’, о ‘сводах храма’.
Стихи, приложенные к ‘Белой Стае’ дают новые — и очень ценные варианты к теме уединения, жизни ‘на диком берегу’, которая кажется ‘посмертным блужданием души’. Прекрасны скупые строки, полные невыразимого томления:
И мнится — голос человека
Здесь никогда не прозвучит —
и это — искупление:
За то, что первая хотела
Испить смертельного вина.
По-иному разрабатывается мотив прощания (ср. ‘Мы не умеем прощаться’) в стихотворении ‘Как эти площади обширны’. Конец любви, конец жизни драматизированы пластическими символами:
Вот черные зданья качнутся,
И на землю я упаду.
(Стр. 48)
Но и елисейские тени знают горечь воспоминаний, ушедшую от земной любви терзают сны и грезы, чем суровее подвиг, тем мучительнее соблазны. И ‘монахиня’ радуется, что
Стал мне реже сниться, слава Богу,
Больше не мерещится везде.
что:
Исцелил (ей) душу Царь Небесный
Ледяным покоем нелюбви.
(Стр. 78)
В сборник включено одно из лучших эпиграмматических четырехстиший Ахматовой, написанное в 1916 году:
О, есть неповторимые слова,
Кто их сказал — истратил слишком много.
Неистощима только синева
Небесная и милосердье Бога.
(Стр. 112)
В новых стихотворениях сборника ‘Anno Domini’ тишина примиренности, последнее спокойствие обреченности: ‘В немилый город брошенное тело’ — уже не свое, душная тоска несчастной любви, весь его Земной облик — как будто вдали и в стороне. Поэт говорит о себе от лица другого человека, этот другой когда то любимый, жалеет ее (‘И одна в дому оледенелом, Белая лежишь в сияньн белом’), скорбит о ее изменах (любая параллель: ‘Изменой первого, вином проклятая Ты напоила друга своего’ — ив ‘Четках’: ‘Я терпкой печалью напоила его допьяна’), говорит о своей бессмертной любви. Отшельница научилась смирению, стихи ее стали кроткими псалмами: ‘Я в ночи ему, как войдет, поклонюсь, А прежде кивала едва’. За боль, за измену, за годы ‘скорби и труда’ — за все она простила. Пафос аскетизма достигает исступленного напряжения в страшном стихотворении (стр. 13):
Земной отрадой сердца не томи,
Не пристращайся ни к жене, ни к дому,
У своего ребенка хлеб возьми,
Чтобы отдать его чужому.
И будь слугой смиреннейшим того.
Кто был твоим кромешным супостатом,
И назови лесного зверя братом,
И не проси у Бога ничего.
Впервые: ‘Последние новости’от 13 января 1923.
Источник текста: Кризис воображения. Статьи. Эссе. Портреты / Константин Мочульский, Сост., предисл., прим. С.Р. Федякина. — Томск: Водолей, 1999. — 415 с., 21 см.