НОВЫЯ КНИГИ.
НОВЫЯ КНИГИ.
——
Д. Э. Калоннъ.
‘Дло’, No 10, 1867
Новые книги, Якоби Павел Иванович, Год: 1867
Время на прочтение: 38 минут(ы)
Д. К. Дрэперъ. Физіологія человка статическая и динамическая. Переводъ съ седьмаго англійскаго изданія подъ редакціею доктора Я. А. Дедюлина и профессора И. М. Сорокина. СПб. 1867 года.
Т. Г. Гексли. Уроки элементарной физіологіи. Переводъ съ англійскаго подъ редакціей И. А. Петрова. Съ предисловіемъ Д. И. Писарева. СПб. 1867 года.
Я. Молешоттъ. Круговоротъ жизни. Переводъ съ нмецкаго подъ редакціей И. Щелкова, проф. физіологіи въ Харьковскомъ университет. Харьковъ. 1860.
М. Фарадей. Силы природы и ихъ взаимныя отношенія. Переводъ съ англійскаго съ прибавленіями А. П. Шишкова. СПб. 1865.
Грове. Соотношеніе физическихъ силъ. Съ предисловіемъ къ русскому переводу профессора H. Н. Бекетова, переводъ А. Заленскаго и И. Мечникова. Харьковъ. 1864.
Дв книги по одному и тому же предмету, вышедшія почти одновременно, доказываютъ, что въ обществ есть дйствительная потребность въ этого рода книгахъ. О значеніи естественныхъ наукъ говорилось такъ много, трактовалось такъ подробно, необходимость ихъ для правильнаго развитія какъ человка, такъ и всего общества, обсуждалась такъ основательно, что было бы, по крайней мр безполезно, и во всякомъ случа очень скучно снова поднимать, этотъ вопросъ и повторять эту истину. Въ русскомъ обществ необходимость естественныхъ наукъ и ихъ общеобразовательное значеніе сдлались какой-то аксіомой, ходячей истиной, которую не позволяется уже не только опровергать, но даже и подтверждать, поэтому можно только разбирать, насколько издаваемыя по естественнымъ наукамъ книги, и вообще большая часть вышедшихъ въ послднее время переводовъ достигаютъ предполагаемой цли.
Наука, какъ и всякое занятіе въ мір, состоитъ изъ двухъ элементовъ,— работы и ея результатовъ. Какъ результатъ, наука даетъ непосредственно какое-нибудь частное свденіе, часто имющее важное практическое значеніе по своему примненію, часто-же не имющее ровно никакого практическаго значенія, но пріобртеніе котораго во всякомъ случа стоило много времени и труда. Въ огромномъ большинств случаевъ эти открытія, эти частныя знанія, если можно такъ выразиться, не имютъ никакого особеннаго значенія въ смысл развивающаго и образовательнаго элемента, и въ этомъ случа опредленіе вмстимости легкихъ, изслдованіе спектра какого-нибудь туманнаго пятна, химическаго состава піина и т. п. можно смло поставить рядомъ съ возстановленіемъ какого-нибудь халдейскаго текста. Другого рода результатъ, боле широкій, боле важный въ образовательномъ отношеніи,— это общіе выводы естественныхъ наукъ, бросающіе яркій свтъ на отдльныя явленія природы, сводящіе ихъ къ однимъ простымъ и вчнымъ законамъ, показывающія ихъ причины и связь, и т. п. Каждая наука расширяетъ человку соотвтствующую часть его міросозерцанія, и эта часть, боле широкая, ясне понятая, примиряя все остальное, даетъ, конечно, до нкоторой степени извстный, опредленный характеръ всему умственному горизонту, и въ этомъ отношеніи естественныя науки имютъ чрезвычайно важное значеніе. Но такіе общіе выводы составляютъ, такъ сказать, роскошь, внецъ естественныхъ наукъ, и, расширяя взглядъ, они не пріучаютъ,— и не могутъ пріучать — умъ къ строгому реализму, о которомъ такъ хлопочатъ наши популяризаторы. И это понятно, умъ только тогда пріучается къ какому-нибудь извстному складу, къ извстному отношенію къ міру, когда то, что обусловливаетъ этотъ взглядъ, это отношеніе, сказывается постоянно, постоянно напоминаетъ о себ, примшивается ко всей умственной дятельности, и составляетъ главное ея условіе, къ которому умъ долженъ безпрестанно и невольно возвращаться,— когда, однимъ словомъ, ‘эта сумма представленій до того сливается съ нравственнымъ я человка, что входитъ элементомъ во все его мышленіе, во вс его дйствія’ (Др.). Но эти общіе выводы естественныхъ наукъ, о которыхъ я говорю, не такого рода, чтобы они могли слиться со всми представленіями, и это потому, что они, дйствительно расширяя умственный горизонтъ, не могутъ однако, но самой своей сущности, входить дятельнымъ элементомъ въ обычный процессъ мышленія. Мысль доходитъ до нихъ, а не составляется изъ нихъ. Этимъ только и можно объяснить, почему эти широкіе, общіе выводы имютъ такъ мало значенія въ практическомъ мышленіи, такъ сказать, и что, несмотря паевою грандіозность, они играютъ такую малую, въ сущности, роль въ умственной дятельности не только разныхъ диллетантовъ, но даже и естественниковъ-ученыхъ, посвятившихъ наук всю свою жизнь.
Итакъ если не результаты науки даютъ специфическій е кладя уму, сообщаютъ мышленію особый характеръ, то какой же элементъ ея иметъ это вліяніе? Изъ того, что я говорилъ объ общихъ выводахъ, очевидно, что я, по крайней мр, приписываю тотъ или другой образовательный характеръ различныхъ наукъ главнымъ образомъ и почти исключительно, ихъ методу изслдованія. Для естественника нтъ полнаго, совершенно удовлетворительнаго отвта на его вопросы природ, результатъ работы не заканчиваетъ ее, а, напротивъ, открываетъ новую задачу, ставитъ новый вопросъ, и если естественникъ останавливается ни этомъ пути изслдованія, то не потому, чтобъ ему нечего была больше спрашивать, а потому что природа не отвчаетъ боле, и,— шагъ дале,— нонъ выходитъ изъ сферы положительнаго знанія въ столь несимпатичную для него сферу предположеній и гипотезъ. Съ другой стороны самымъ предметомъ его изслдованія служитъ не теорія, не слово другого человка, не боле или мене темныя догадки объ отвлеченныхъ понятіяхъ, а природа, т. е. реальные предметы, поэтому для него авторитетенъ фактъ — и только фактъ, а не чужое мнніе или изрченіе, онъ постоянно, волей или неволей, долженъ проврять на фактахъ каждую теорію, каждую гипотезу, чужую и свою собственную, каждый логическій выводъ его провряется тотчасъ же, точно также какъ и исходная точка,— а это именно и даетъ естественнымъ наукамъ ихъ важное образовательное значеніе, ихъ строгую реальность. Если реальныя науки кладутъ особый отпечатокъ на умъ посвятившихъ себя имъ, даютъ ему особый характеристическій складъ, то это производится методомъ науки, а не ея результатами и кто смотритъ на естественныя науки не какъ на практически-полезныя знанія, а какъ за средство воспитать умъ въ извстномъ направленіи, то для того методъ ихъ важне общихъ выводовъ и законовъ, тотъ долженъ за этимъ образовательнымъ вліяніемъ обращаться не къ выведеннымъ ими положеніямъ, а къ самому методу вывода.
Могутъ ли имть въ этомъ отношеніи какое-нибудь значеніе популярныя книги? Увы!— самое ничтожное — это можно сказать a priori уже потому, что популярныя книги читаются между дломъ и бездльемъ, и никакъ не могутъ имть какого-нибудь вліянія на складъ ума, на способъ мышленія читателя. Полезно чтобъ и популярныя книги по естественнымъ наукамъ читались, но только не надо увлекаться и воображать себ, чтобъ чтеніе ихъ могло дать какіе-нибудь серьезные, прочные результаты,— я полагаю что за доказательствомъ идти недалеко. Едва ли найдется періодъ, въ который одинъ опредленный родъ литературы былъ бы въ такомъ ходу, какъ въ 61—65 годахъ у насъ,— а между тмъ много ли развилось общество въ этомъ, да и вообще въ какомъ бы то ни было отношеніи? Я не спрошу уже, конечно, выработало ли оно себ раціональное міросозерцаніе,— объ этомъ было бы смшно и говорить,— но пріобрло ли оно хоть одинъ прочный взглядъ, отъ котораго оно не отказалось бы, не открещивалось бы съ ужасомъ при первой невзгод, при первомъ столкновеніи съ реальностью, о которой оно такъ хлопотало. Оставили ли ле эти популярныя книги, выходившія въ такомъ количеств, хоть малйшій слдъ, имли ли он хоть малйшее серьезное вліяніе?— Конечно нтъ,— и это понятно,— даже боле, отъ нихъ и нельзя было ожидать какого-нибудь серьезнаго результата.
Я никакъ не хочу сказать всмъ этимъ, что популярныя книги по естественнымъ наукамъ ровно ничего не дали и не могутъ дать, но я думаю что ошибочно ожидать отъ нихъ того, чего он дать ни въ какомъ случа не могли. Русское общество было до такой степени лишено всякихъ знаній, что напр. небольшой запасъ ихъ, который оно почерпнуло изъ Гексли, Ляйэля, и т. д. составляетъ уже сравнительно не ничтожное пріобртеніе, но эти безсвязные обрывки свденій въ головахъ русскаго общества напоминаютъ мн красивыя гардины въ неотдланной и пустой квартир. Реальнаго развитія, о которомъ такъ много толковалось, популярныя книги, конечно, не дали, да и не могли дать по самой сущности своей: умъ развивается трудомъ, серьезной работой, а не легкимъ чтеніемъ занимательныхъ книжонокъ и пикантныхъ статеекъ, а новый складъ мышленія, новое міросозерцаніе пріобртается только тогда, когда вліяющій въ этомъ отношеніи, элементъ не остается чмъ-то вншнимъ, случайнымъ, временнымъ, а входитъ во всю умственную дятельность, составляетъ интегральную составную часть умственнаго я человка. Наши популяризаторы надялись изданіемъ популярныхъ книгъ достигнуть того, что дается серьезнымъ занятіемъ, и искуственно, извн привитый soi-disant реализмъ приняли за серьезный результатъ, за дйствительное развитіе, или хотя начало развитія, но они строили свой домъ на песк. Подулъ втеръ, пошелъ дождь, и домъ ихъ смыло.
Съ другой стороны популярныя книги не дали и знанія, а дали какой-то призракъ знанія, слова вмсто понятій, и фразы вмсто свденій. И это тоже очень понятно. Общество было до того невжественно, что не было даже приготовлено къ чтенію самыхъ элементарныхъ популярныхъ книгъ, чтобъ читать съ пользою, съ пониманіемъ самую легонькую, самую понятно написанную физіологію, надо все же имть хоть скудныя свденія, хотя какое-нибудь представленіе о предметахъ предполагаемыхъ обыкновенно извстными читателю,— а этого и не имло русское общество. Поэтому вс толки объ азотистой и безазотистой пищ, о значеніи углевода въ питаніи и т. п. остались для читателей запечатанной семью печатями книгою, и дйствительно, что могли читатели вынести изъ чтенія подобныхъ книгъ, когда слова: азотъ, водородъ, кислородъ и т. д. вызываютъ у нихъ самыя туманныя и самыя неясныя представленія,— да и то рдко, обыкновенно же не вызываютъ ровно никакого- Прилежные читатели заучили нсколько положеній, цлый рядъ названій, звучащихъ очень красиво и учено,— но между этимъ результатомъ и самымъ скромнымъ знаніемъ нтъ ровно ничего общаго. За то у насъ публика читала и равно восхищалась самыми разношерстными книгами:—‘Старыми и новыми’ Фогта и ‘Древностью человка’ Ляйэлля, Молешоттомъ и Либихомъ, Бюхнеромъ и Гекели,— лучшее доказательство, что она не понимала читаемаго, наконецъ у насъ въ Россіи, боле чмъ гд нибудь, можно повторить знаменитыя слова, что книги какъ люди:— ‘beaucoup d’ppels, et peu de lus’, сколько книгъ у насъ разошлось очень хорошо, между тмъ какъ ихъ въ сущности прочли едва ли нсколько десятковъ человкъ,— да и то какъ прочли! Спросите любаго изъ купившихъ ‘Древность человка’ Ляйэля, о чемъ говорится въ этой книг,— ни одинъ, можетъ быть, не пойдетъ дальше какого нибудь избитаго афоризма а весь рядъ изслдованій и доказательствъ геологической древности человческаго рода,— все это было или непонято, или просто пропущено и не прочтено вовсе. Да и къ чему было читать ихъ, когда въ его представленіи тріасъ ничмъ не отличается отъ третичной формаціи, пермская отъ юрской и т. д.? Вс эти, такъ понятно, такъ легко написанныя книги, были еще слишкомъ трудны и учены для нашей публики, и популяризаторы, переводя ихъ на русскій языкъ и издавая въ Россіи, забывали, что съ русскимъ обществомъ надо было обращаться какъ съ маленькимъ ребенкомъ, и недостаточно было дать хлба, надо было еще предварительно разжевать этотъ хлбъ, потому-то наша публика не почерпнула изъ всей популярной естественно-научной литературы ничего, кром попугайскаго знанія нсколькихъ ученыхъ терминовъ и ни малйшаго, сколько нибудь яснаго и опредленнаго представленія о самыхъ предметахъ,— и это очень печально. Лучше прямое, откровенное невжество, нежели невжество, прикрываемое и скрываемое отъ самого себя громкими фразами и выученными наизусть афоризмами и терминами.
Знанія русская публика не вынесла изъ чтенія всхъ этихъ популярныхъ книгъ,— я говорю о дйствительномъ знаніи, хотя бъ въ самихъ малыхъ размрахъ, т. е. о пониманіи и знаніи фактовъ, а не запоминаніи словъ и выраженій,— и это очень естественно. Знаніе не есть и подарокъ неба’, а плодъ собственнаго труда, и никогда не дается вдохновеніемъ, его нельзя заимствовать, почерпнуть, а можно только пріобрсти, только достигнуть, а для этого достиженія нтъ скорыхъ поздовъ, а тмъ боле trains de plaisir. Поэтому совершенно ошибочно думать, что популярные книги могутъ дать какое нибудь знаніе,— это вовсе не ихъ задача, не ихъ обязанность,— наконецъ это просто невозможно при томъ метод, какъ пишется огромное большинство ихъ. Но въ такомъ случа какая же роль ихъ? Чего можно желать и ожидать отъ нихъ? Какого рода пользу могутъ принести он и какъ?
Естественныя науки, конечно какъ и вс другія,— состоятъ изъ результатовъ — знаній,— и изъ процесса полученія этихъ результатовъ — метода. Для ученыхъ методъ есть, конечно, дло второстепенное, онъ только средство для достиженія извстной цли, составляющей сущность дла, единственный важный элементъ, методъ иметъ важное значеніе въ практическомъ отношеніи, т. е. насколько онъ вренъ и надеженъ, и насколько примнимъ къ ршенію другихъ вопросовъ, къ достиженію еще другихъ цлей. Для публики эти два элемента стоятъ въ совершенно обратномъ отношеніи, положительныхъ и серьезныхъ знаній публика никакъ не можетъ пріобрсти, такъ какъ ей доступны только популярныя книги, и вс знанія ея неизбжно будутъ неполны, сбивчивы, часто положительно ложны и ошибочны, частью вслдствіе своей односторонности, частію вслдствіе неяснаго ихъ пониманія. Напротивъ того ей чрезвычайно важно имть легкое и по возможности полное понятіе о метод, до тхъ поръ, пока вы будете давать ей готовыя знанія боле или мене въ вид афоризмовъ, положеній, она должна будетъ брать ихъ на вру, полагаясь на авторитетъ имени пишущаго, и слдовательно вы не только не пріучите ее къ логическому и самостоятельному мышленію, къ строгой отчетности, къ доврію только фактическимъ доказательствамъ, а не слову человка, но вы сдлаете ее еще боле прежняго рабой авторитета, именъ, т. е. пойдете именно противъ собственной цли.
Съ другой стороны полезне, по крайней мр, интересне — прочесть многотомное сочиненіе, чмъ коротенькій компендіумъ, длинное изслдованіе, чмъ афоризматическое положеніе. Популярная книга, какъ совершенно справедливо замчаетъ г. Писаревъ, не можетъ научить,— она должна только заинтересовать, возбудить къ дальнйшему труду и изученію, она должна не давать отвтъ на вопросы, а показать, какіе вопросы можно ставить, и какъ должно ставить ихъ.
Сверхъ того публику,— и русскую въ особенности,— надо познакомить съ методомъ естественныхъ наукъ, чтобъ она видла какого рода процессъ мышленія и изслдованія приводитъ къ реальнымъ, положительнымъ знаніямъ, и такимъ образомъ подйствовать въ извстномъ направленіи на ея умственное развитіе. Поэтому главною цлью популярныхъ естественно-научныхъ книгъ должно быть не наученіе публики терминамъ и научнымъ афоризмамъ, не изложеніе ей законовъ и общихъ выводовъ, а ознакомленіе ея съ методомъ естественныхъ наукъ, благодаря которому они достигли своего настоящаго развитія. Такимъ образомъ переводъ книги Клода Бернара ‘Введеніе къ изученію опытной медицины’ принесъ бы развитію русской публики несравненно боле пользы, чмъ сотни популярныхъ физіологій,— если только русская публика станетъ читать его, въ чемъ я, замчу между прочимъ, далеко неувренъ. Но не говоря даже о такихъ, можетъ быть слишкомъ отвлеченныхъ для публики сочиненіяхъ, я увренъ что хорошо, толково и съ знаніемъ дла обработанное извлеченіе изъ большой физіологіи Мильнъ-Эдвардса, съ ея исторіею главныхъ открытій въ физіологіи и методомъ изслдованія, будетъ не только полезне для публики и съ точки зрнія знанія, и съ точка зрнія развитія, но даже и несравненно интересне, нежели всевозможные Дрэперы я tutti quanti. Покажите читателю, какъ подготовлялось каждое открытіе предыдущими работами, а не вышло, какъ Минерва, во всеоружіи изъ головы Юпитера, какъ оно было сдлано, съ какими трудностями приходилось при этомъ бороться ученому, сдлавшему его, какъ онъ часто самъ ложно, односторонне понималъ и оцнивалъ его, не видлъ всхъ его послдствій, сколько онъ истратилъ ума, труда и времени, чтобъ достигнуть этого открытія, чтобъ принудить природу дать отвтъ на заданный имъ вопросъ, опишите аппараты, употребленные для этой работы, и вы заинтересуете читателя, покажите съ какою строгою точностью логическаго мышленія, и механическаго труда производились работы, поведшія къ открытіямъ, черезъ какую критику прошло каждое открытіе, прежде чмъ быть принятымъ, какъ истина, наукою, покажите какимъ путемъ, какимъ процессомъ мышленія пришелъ ученый къ постановленію вопроса, къ тому, чтобъ взяться за работу, результатомъ которой было открытіе закона, объясненіе непонятнаго прежде явленія, покажите, какъ онъ длалъ опыты, варьировалъ ихъ, исключая то то, то другое условіе, удаляя то то, то другое вліяніе, чтобъ упростить сложное явленіе, и сдлать его боле доступнымъ изслдованію и анализу, какъ онъ, удаляя одни элементы вопроса, вводилъ въ него другіе, чтобъ опредлить роль и значеніе каждаго изъ нихъ, какъ каждый экспериментъ проврялся контръ-экспериментомъ, какъ въ случа его ошибки или недостаточности изслдованія работа его контролировалась другими, какъ продолженіе опыта, перекрестные опыты, сдланные другими, дополняли и уясняли, иногда исправляли его работу и открытіе, и тогда, видя какими гарантіями врности обставленъ каждый законъ въ наук, какимъ трудомъ достигнуто было его открытіе, читатель научится уважать науку и научный трудъ, убдится въ истиц научныхъ законовъ собственнымъ смысломъ, а не вслдствіе вры и преклоненія передъ авторитетомъ Клода Бернара или Гельмгольца.
‘Ничего нтъ скучне учебника’,— это аксіома, принятая всми. Сжатая форма учебника, невозможность провести въ немъ различные взгляды, различныя теоріи относительно предмета, неизбжно афоризматическая форма его, все это длаетъ его не только скучнымъ для чтенія, но и совершенно безполезнымъ. При краткости своей вялый учебникъ будетъ неизбжно неясенъ плохо приготовленнымъ читателямъ,— которые, между прочимъ надо замтить, составляютъ большинство,— уже потому, что онъ неизбжно долженъ предполагать вполн извстными вс приготовительные и вспомогательные предметы, и не можетъ вдаваться въ объясненія побочныхъ вещей, затмъ онъ будетъ еще неясенъ вслдствіе краткости и неполноты своихъ описаній, такъ напр. въ физіологіи, не имя возможности описывать аппаратовъ, опытовъ, подробностей физіологическихъ процессовъ, учебникъ неизбжно представитъ дло въ очень неполномъ, и потому уже трудне понятномъ вид. Наконецъ, представляя читателю только одну теорію, одинъ взглядъ, и не говоря ничего о другихъ теоріяхъ, полемизировать съ которыми непозволяетъ недостатокъ мста, онъ неизбжно представляетъ предметъ одностороннимъ, и слдовательно даетъ о немъ во всякомъ случа неполное, часто положительно ложное понятіе. Напротивъ того, если вы хотите заинтересовать читателя, пріохотить его къ занятіямъ, принести ему дйствительную пользу какъ относительно положительныхъ свденій, такъ и развитія, излагайте ему предметъ подробно, покажите, какимъ путемъ достигнуты били сообщаемые ему результаты, полемизируйте съ нимъ, разбирайте различные взгляды на этотъ предметъ, различныя теоріи, сравнивайте ихъ между собою, покажите рядомъ съ извстнымъ, съ изслдованнымъ, неизвстное, неизслдованное или сомнительное,— и поврьте, такая книга и будетъ прочтена съ большимъ удовольствіемъ, и принесетъ большую пользу во всхъ отношеніяхъ. Все это, конечно, должно сказать еще въ большей степени о популярныхъ книгахъ, назначенныхъ для людей мало знающихъ, мало подготовленныхъ, и которыя, не будучи принужденными но своему положенію заниматься физіологіей или другими естественными науками, читаютъ книги по этимъ предметамъ только въ томъ случа, если эти книги написаны интересно и понятно, такъ что такое чтеніе приноситъ имъ не трудъ, а удовольствіе.
‘Физіологія человка‘ Дрэпера, насколько можно было бы ожидать, судя но предисловію переводчиковъ, по только должна удовлетворять высказаннымъ выше требованіямъ, но иметъ еще очень широкую задачу, не входящую обыкновенно въ сферу физіологіи и физіологическаго изслдованія. Мы имемъ пока еще только первую часть (всего будетъ три части), и потому не можемъ еще ничего сказать о томъ, насколько эта задача выполнена, не видя оригинала, я ршительно не знаю, какъ примнилъ Дрэперъ физіологическій методъ къ историческому и общественному изслдованію, и вслдствіе этого ограничусь разборомъ только первой части, заключающей пищевареніе, кровообращеніе, дыханіе, животную теплоту и выдленія, по прежде чмъ приступить къ разбору самой книги, я скажу нсколько словъ о предисловіи переводчиковъ.
‘Въ послднее время, говорятъ они, все чаще и чаще стали раздаваться жалобы противъ крайней спеціализаціи, противъ чрезмрнаго раздленія научнаго труда. Научные вопросы дробятся до безконечности, сферы частныхъ, спеціальныхъ изслдованій безпрерывно увеличиваются, и въ тоже время постоянно съуживаются, каждый изслдователь старается замкнуться въ своей области, старается ограничить ея предлы до возможнаго minimum’а, для того чтобъ изслдовать ее вдоль и поперегъ съ наибольшею подробностью.’
Неужели гг. переводчики жалуются на это, совершенно врно замченное ими обстоятельство? Эта раздробленность научныхъ вопросовъ только одна и длаетъ возможнымъ глубокое ихъ изслдованіе, а только глубокое изслдованіе, въ свою очередь, раскрывая самую сущность фактовъ, показываетъ глубокую связь между ними вслдствіе ихъ общаго происхожденія отъ однихъ и тхъ же дятелей природы, и наконецъ, дло въ высшей степени важное, только спускаясь въ этотъ міръ капризностей, какъ называлъ его Наполеонъ, наука принимаетъ практическій характеръ, входитъ элементомъ въ нашу общественную и частную жизнь, измняетъ и ту, и другую. Глубина научнаго изслдованія никакъ не нарушаетъ связи между отдльными частями науки, между различными научными вопросами, но еслибы это и было, то оно показало бы, что между этими частями, этими вопросами дйствительно нтъ связи, или что связь между ними только чисто вншняя, не выдерживающая серьезнаго анализа. Въ наук есть множество примровъ подобной вншней, часто вовсе не существующей, призрачной связи, на которую указывали прежде какъ на доказательство единства природы, и которая падала и уничтожалась передъ боле серьезнымъ изслдованіемъ, таковы напр.многія изъ фантастическихъ аналогій Жоффруа Сентъ-Илера, такова знаменитая теорія, что каждое животное въ своемъ эмбріологическомъ развитіи повторяетъ формы всей, ниже его стоящей зоологической системы, и такихъ фантазій, къ сожалнію, найдется слишкомъ много. Вс эти одностороннія, чисто фантастическія аналогіи не имютъ ровно никакого философскаго значенія, напротивъ того, он, по своей односторонности, часто но своей положительной нелпости, только вредятъ, представляя природу въ неправильномъ свт, и потому он должны были естественно уничтожиться при боле глубокомъ, боле серьезномъ изслдованіи. Не такова судьба аналогій и сопоставленій, оправдываемыхъ самою сущностью вещей, имющихъ свое основаніе въ единств силъ и процессовъ самой природы, он не только не уменьшаются, но еще усиливаются при глубокомъ изученіи, и чмъ изслдованіе подробне, мелочне, какъ скажутъ многіе, тмъ связь эта длается прочне и тсне, тмъ самая наука становится стройне, систематичне, плодотворне въ своихъ практическихъ примненіяхъ. Точныя и спеціальныя изслдованія по теплот, электричеству, магнетизму и т. д. показали ихъ тсную связь, спектральный анализъ, раздвинувъ предлы нашего химическаго изслдованія далеко за предлы нашей планетной системы, далъ относительно единства вещества точные результаты, далеко превосходящіе самыя смлыя гипотезы по этому предмету. Только глубокое, подробное изслдованіе ведетъ науку и къ плодотворнымъ практическимъ результатамъ, и къ серьезной философіи, а не къ пустымъ бреднямъ и боле или мене остроумнымъ вншнимъ аналогіямъ и сопоставленіямъ. Спеціальное изслдованіе Беклара показало, что теорія теплоты, какъ форма движенія, также врна для человческаго организма, какъ и для паровой машины, для мускула какъ и для локомотива, спеціальныя работы Фирордта, Лудвига, Валентина, Морея и т. д. показали, что кровообращеніе совершается по обыкновеннымъ законамъ гидравлики и т. д. Въ прошломъ году Лаказъ-Дютьеръ въ начал своихъ лекцій зоологіи, показалъ что чмъ подробне, глубже и мелочне, по видимому, были зоологическія изслдованія, тмъ они были плодотворне для философіи этой науки, и это же самое повторяется и въ другихъ естественныхъ наукахъ. Странно жаловаться на раздробленность изслдованій и на недостатокъ единства и связи между ними въ то время’ когда философія естественныхъ наукъ вышла изъ сферы натуръ-философскихъ бредней на твердую реальную почву, въ то время, когда физика уже окончательно складывается въ стройное цлое, когда теорія тождественности органическихъ процессовъ съ физико-химическими становится аксіомой въ наук, когда спектральный анализъ показываетъ тождество матеріи во всемъ мірозданіи. Теперь мы не только можемъ сказать a priori, но должны сказать и a posteriori, на основаніи фактовъ, что только раздробленность, спеціализированіе труда ведетъ къ глубин изслдованія, и только эта глубина позволяетъ видть истинную, тсную связь самыхъ разнородныхъ явленій, и сводить ихъ къ однимъ и тмъ же силамъ, къ однимъ и тмъ же законамъ. Энциклопедизмъ навсегда отжилъ свой вкъ, и надо надяться, что уже не воскреснетъ. Грове, Тиндаль, Гельмгольцъ, Араго, Амперъ, Клаузіусъ, Кирхгофъ и т. д., вся эта блестящая плеяда ученыхъ, создавшихъ ныншнюю теорію единства природы,— все это были спеціалисты,— и, можно смло сказать, только спеціалисты могли создать эту теорію какъ нчто положительное, а не фантастическое. Я повторю еще разъ, только съ того времени, какъ наука спеціализировалась, стала дробиться, когда научный трудъ раздлился, практическіе результаты ея сдлались плодотворне, и философія науки вышла на прямую, реальную дорогу изъ прежнихъ туманныхъ своихъ сферъ. Періодъ съ 30-хъ годовъ до настоящаго времени сдлалъ больше для пониманія единства природы, чмъ вс предыдущія столтія вмст, и это только благодаря спеціализированно и раздленію научнаго труда.
‘До областей своихъ сосдей ему (изслдователю) нтъ ни малйшаго дла, онъ весь занятъ своимъ микроскопическимъ владніемъ, своимъ маленькимъ міркомъ, дальше онъ ничего не видитъ и не хочетъ видть’. Собственно говоря, эту тираду можно было бы даже оставить безъ отвта, гг. редакторы, конечно, слишкомъ хорошо знаютъ но собственному опыту, что наука не позволяетъ замкнуться имъ въ своей спеціальности, какъ средневковому барону въ своемъ замк, не позволяетъ игнорировать своихъ сосдей, а напротивъ заставляетъ часто заимствовать у нихъ методъ, и длиться съ ними результатомъ, мало того, никогда, можетъ быть, не были такъ часты соединенія самыхъ разнообразныхъ предметовъ, какъ въ наше время: физіологія и математика, музыка и физіологія, химія и астрономія, палеонтологія и микроскопія, психологія и сравнительная анатомія, химія и исторія, физика и географія, и т. д., никогда вмшательство одной науки въ другую, примненіе метода и результатовъ одной науки въ другой, взаимныя заимствованія, не были такъ часты и общи и не встрчались съ такимъ одобреніемъ, какъ теперь.
‘Вслдствіе такого настроенія научныхъ умовъ массы фактовъ накопляются, но связь между ними теряется, слишкомъ основательное изученіе подробностей заставляетъ упускать изъ виду общее, чрезъ что міросозерцаніе человка теряетъ свою полноту и цлостность, кругозоръ его мысли съуживаегся, знанія его,— какъ бы они ни были обширны,— теряютъ интересъ для большинства, и наука, спеціализируясь, становится все аристократичне и аристократичне’.
Я вызываю гг. редакторовъ указать мн въ исторіи человчества изъ двадцати столтій хоть на одно, которое сдлало бы для расширенія умственнаго горизонта человка, для обобщенія науки, для ея философіи, для пониманія единства природы столько, сколько сдлали послднія двадцать лтъ, и я тогда готовъ согласиться съ ними. Нтъ, никогда наука не давала еще такихъ богатыхъ результатовъ для умственнаго развитія человка, для врнаго и философскаго пониманія природы, какъ въ настоящее время, и вс эти обвиненія мн кажутся плохо понятымъ современнымъ движеніемъ науки и я желалъ бы въ этомъ случа напомнить одному изъ редакторовъ, профессору Сорокину, лекціи Гельмгольца въ Гейдельберг объ этомъ предмет.
Сверхъ того авторы предисловія находятъ что наука, спеціализируясь, теряетъ интересъ для большинства, и длается все аристократичне. И это увреніе мн кажется совершенно голословнымъ. Когда же наука была демократичне? Разв тогда, когда вс одинаково ничего не знали! Посмотрите, въ какомъ положеніи была наука въ средніе вка, ученые длали изъ нея что-то таинственное, недоступное большинству, я не говорю уже о древнемъ восток, гд въ науку прямо уже посвящали, длая изъ нея религіозную тайну, мысль, сдлавшаяся въ настоящее ‘время общимъ мстомъ, что каждый иметъ право на знаніе, показалась бы тогда чмъ-то нелпымъ, чудовищнымъ, безнравственнымъ. И это право не осталось мертвою буквою, хотя, конечно, на практик и не иметъ такого широкаго примненія, какъ можно было бы желать и ожидать, во всякомъ случа уже признаніе этого права, при самомъ узкомъ его примненіи, составляетъ важный шагъ впередъ. Если же общество не выказываетъ особой нжности, особаго влеченія къ наук, то причину этого явленія должно искать въ самомъ обществ, а никакъ не въ наук, не въ большей или меньшей степени ея раздробленности и безсвязности, притомъ, если теперь общество мало интересуется наукою, то когда же оно интересовалось больше? Не въ прошломъ ли столтіи, или не въ XVII ли вк, когда ученыхъ и писателей ставили едва выше лакеевъ? Нтъ, и въ этомъ отношеніи обвиненіе несправедливо, какъ ни мало интересуется общество наукою, но прежде оно интересовалось еще мене, а никогда популярныя книги и публичныя лекціи не были такъ многочисленны, какъ теперь. Конечно, въ 30—40 годахъ публика интересовалась по Франціи напр больше наукою и ея успхами, нежели теперь,— это справедливо, но причина этого лежитъ не въ наук и ея метод наслдованія. Наука давно уже приняла ныншній, совершенно правильный и единственный разумный методъ,— методъ изученія подробностей, чтобъ изъ частнаго строить общее, методъ, неминуемо ведущій къ раздробленію и раздленію научнаго труда, и слдовательно не это повліяло такъ печально на отношеніе общества къ наук, причину итого надо искать въ самомъ обществ, или, лучше сказать, въ деморализаціи общественныхъ стремленій.
Этимъ я вовсе не хочу сказать, что все идетъ прекрасно, и что не остается ничего желать лучшаго, я хочу только защитить настоящее время, показавъ, что если теперь дурно, то прежде было еще хуже. Это, конечно, утшеніе плохое, но я вовсе и не имю намренія утшать, а возстановляю только истину факта, сшибка въ факт ведетъ, конечно, къ ошибочному заключенію, къ ошибочному объясненію причины, а слдовательно и къ ошибк въ отъискиваніи средствъ помочь длу, что иметъ уже нкоторый практическій интересъ.
Дале переводчики говорятъ въ своемъ предисловіи, что ‘Физіологія’ Дрэпера есть ‘попытка обобщить наши знанія, свести ихъ къ одно у знаменателю, создать изъ нихъ стройную умственную систему’, и въ этомъ отношеніи ставятъ ее наравн съ книгою Дарвина о происхожденіи видовъ, и ‘Исторіею цивилизаціи Англіи’ Бокля. Эту же мысль они повторяютъ на стр. IV: ‘Авторъ (Дрэперъ), не ограничиваясь простымъ констатированіемъ отдльныхъ фактовъ и явленій міра органическаго, старается привести эти факты въ стройную логическую систему, освтить ихъ свтомъ теоріи, соединить ихъ въ одно всеобъемлющее цлое. ‘
Такъ какъ послдняя часть ‘Физіологіи’ Дрэпера заключаетъ въ себ до нкоторой степени физіологію человчества, а не человка, то можно было бы подумать, что приведенныя здсь похвалы относятся къ ней, но переводчики говорятъ дальніе именно о первой части, которую одну только мы и разбираемъ, что она ‘отличается отъ всхъ извстныхъ нашей публик физіологій во-первыхъ богатствомъ и полнотою собранныхъ въ ней фактовъ, во-вторыхъ строго проведеннымъ сравнительнымъ методомъ’. Посмотримъ же насколько оправдываются такіе отзывы, и разберемъ для этого первую часть по главамъ,
Первая глава посвящена разбору условіи жизни, и въ ней на первой же страниц заявлено, что ‘вс животныя безъ исключенія должны добывать себ пищу трудомъ.’ Это заявленіе, по крайней мр, странно, и не блистаетъ точностью, такъ что его никакъ не ожидаешь встртить въ физіологіи, а тмъ боле въ физіологіи, имющей претензію на ‘строго проведенный сравнительный методъ’, Дрэперъ, говоря ‘вся, безъ исключеніи‘, очевидно забылъ объ огромномъ количеств низшихъ животныхъ, къ которымъ это совершенно непримнимо, я, право, не могу себ представить, чтобы добываніе пищи для какой-нибудь Toenia или Distoma стоило какого-нибудь труда. Конечно это не больше какъ оговорка или описка, но отъ руководства физіологіи, въ особенности назначеннаго для публики, которая принимаетъ неизбжно каждое слово за истину, не имя возможности проврить его справедливость, надо быть нсколько осмотрительне и выражаться точне.
Въ той же глав, говоря о частичномъ умираніи и о смн вещества въ организм, Дрэперъ совершенно неожиданно прибавляетъ: ‘а такъ какъ вымершія частицы безполезны, даже вредны для экономія тла, то он необходимо должны своевременно выдлиться и замниться свжимъ матеріяломъ’.
Я пропустилъ бы этотъ промахъ безъ вниманія, еслибы промахи такого же именно характера не попадались частенько въ книг. Авторъ иметъ довольно наивную претензію, что онъ изгналъ изъ физіологіи прежній мистическій взглядъ, и замнилъ его строгимъ физико-химическимъ. Совершенно справедливо возставая противъ разныхъ избирательныхъ способностей природы, Дрэперъ увряетъ, что умершія частицы удаляются изъ организма, потому что он уже не нужны, даже вредны. Но помилуйте, вдь вы этимъ какъ разъ подтверждаете эту избирательную способность, противъ которой такъ воюете. И какое представленіе о физіологическихъ процессахъ получитъ незнающій читатель, когда ему сообщаютъ подобный фокусъ, подобное ультрамистическое воззрніе. И такъ отжившія частицы удаляются потому, что он безполезны, ‘даже вредны’ для организма, но отчего же не удаляется такимъ же путемъ ракъ, канкроидъ? онъ, мн кажется, не мене безполезенъ, даже вреденъ для экономіи тла, чмъ содержимое какихъ-нибудь сильныхъ железокъ кожи. Такіе промахи, составляющіе въ сущности только наивность, надъ которой можно посмяться, непростительны въ популярной книг, потому что читатель, не имя возможности поправить автора, получаетъ самое ложное, самое вредное для его естественно-научнаго развитія и пониманія, воззрніе.
Точно также напрасно станетъ искать читатель ‘сведенія фактовъ въ одну стройную логическую систему, въ одно всеобъемлющее цлое’ во всемъ отдл пищеваренія, это не больше какъ перечень, и надо прибавить, довольно сухой и скучный,— фактовъ, относящихся къ пищеваренію, фактовъ боле или мене врныхъ, но передаваемыхъ въ совершенно сыромъ и слдовательно мало понятномъ для незнающаго читателя вид. Какое напр. опредленное представленіе вынесетъ читатель изъ слдующей фразы: ‘Составъ сахара и молочной кислоты таковъ, что мы можемъ почти безошибочно сказать, что атомъ сахара, симметрически раздленный на два, даетъ два атома молочной кислоты’? Для кого это замчаніе писано? Для незнающихъ? но они не поймутъ, и слдовательно по прежнему не будутъ знать. Для знающихъ? т, конечно, поймутъ, но имъ оно и не нужно. И такихъ замчаній въ книг не мало.
Я сказалъ, что это перечень фактовъ, боле или мене врныхъ, дло въ томъ, что книга Дрэпера изобилуетъ промахами противъ настоящаго состоянія науки, неврностями чисто фактическими, и въ этомъ отношеніи дйствительно иногда изумляетъ читателя. Но я не хочу анализировать ее, потому что переводчики общаютъ издать при третьемъ том прибавленіе, въ которомъ будутъ исправлены фактическія неврности и ошибки. Дйствительно, въ книг частенько, и даже очень часто встрчаются сноски на невышедшее еще прибавленіе, но должно пожалть, что переводчики или редакторы не сдлали этихъ сносковъ и поправокъ еще многочисленне, а оставили безъ вниманія очень некрасивыя вещи. Такъ напр. (стр. 54) Дрэперъ говоритъ: ‘Хотя зубы и состоятъ изъ костяного вещества, однако они не входятъ въ составъ костяной системы, а скоре принадлежатъ къ пищеварительному механизму. Ихъ строеніе, число и положеніе весьма различны въ разныхъ классахъ животныхъ. У нкоторыхъ рыбъ ротъ совершенно ими переполненъ. У раковъ они простираются до желудка, въ другихъ случаяхъ они ограничиваются только глоткой, или же ихъ вовсе нтъ, какъ напр., у муравьдовъ’. Тутъ столько странностей, чтобъ не сказать больше, что читатель съ изумленіемъ останавливается. Зубы составлены изъ костяного вещества, но принадлежатъ не скелету, а скоре пищеварительному аппарату! Здсь Дрэперъ смшалъ два рзко раздленные принципа,— анатомическій, и физіологическій, разв одинъ и тотъ л,е органъ не можетъ принадлежать двумъ системамъ, смотря потому, анатомія, морфологія, или физіологія будутъ приняты за основаніе сужденія? Почему-же зубамъ не принадлежать-бы къ костной систем по своему строенію, и къ пищеварительному механизму по отправленію? Но тутъ сила еще въ томъ, что и по строенію они никакъ не могутъ принадлежать къ костной систем, а составляютъ, какъ доказалъ Келликеръ, эпительяльное образованіе. Дале,— къ чему тутъ приведены раки? И какъ можно сравнивать ихъ съ позвоночными? Неужели Дрэперъ думаетъ, что желудочные зубы раковъ имютъ такое же морфологическое значеніе, какъ зубы позвоночныхъ? Это было бы оригинально! Посл этого позволены всевозможныя сравненія и сопоставленія, можно крылья птицы сравнивать съ хвостовыми придатками раковъ, съ хвостомъ обезьянъ, и, расширяя методъ, съ верховой лошадью, съ омнибусомъ, съ пароходомъ, такъ какъ вс они служатъ для движенія и перемщенія животныхъ. Неужели этого рода выходки гт. переводчики называютъ строго сравнительнымъ методомъ? Помилуйте, тутъ нтъ ни метода, ни сравненія, а тмъ боле нтъ строгости. Или напр. (стр. 74) сравненіе желудочныхъ мшечковъ съ гидрою, а всего желудка съ гнздомъ полиповъ? Что за сравнительная анатомія будущаго? Что за вагнеризмъ! Лучше бъ вмсто этихъ, безспорно смлыхъ, аналогій или, врне, аллегорій, привести хоть главные опыты, потому что констатированіе факта, безъ малйшаго намека на методъ, которымъ онъ былъ полученъ, никакъ не длаетъ книги ясне и еще мене занимательне. Не дурно было-бы также сказать хоть нсколько словъ о томъ, что такое пепсинъ, и какое значеніе иметъ обращеніе протеиновыхъ веществъ въ пептоны, а то эти слова остаются теперь для огромнаго большинства читателей пріятными звуками, но никакъ не вызываютъ какихъ нибудь опредленныхъ представленій.
Говоря о крови, Дрэперъ ни одного слова не говоритъ о томъ множеств важныхъ изслдованій, которыя были сдланы по этому предмету въ послднее время. Вотъ вмсто фантастическихъ сравненій желудка съ гнздомъ полиповъ или ужо слишкомъ реальнаго положительнаго сравненія желудочныхъ зубовъ раковъ съ зубами позвоночныхъ, челюстями наскомыхъ и т. д., лучше было бы сказать хоть нсколько словъ о движеніи блыхъ шариковъ крови и объ ихъ сходств съ амебами,— обстоятельств очень важномъ, а главное,— имющемъ большое значеніе именно съ точки зрнія ‘сведенія фактовъ въ одну стройную систему, въ одно всеобъемлющее цлое’, т. е. съ точки зрнія теоріи организмовъ, какъ аггрегатовъ, о которой, замтимъ между прочимъ, Дрэперъ совершенно умалчиваетъ.
Въ отдл о крови также оригинально, что о высшей степени важномъ и трудномъ изслдованіи количества крови въ тл человка Дрэперъ нашелъ возможнымъ сказать только полстранички, а о трудности этого изслдованія, о причинахъ его неправильности и недостаточности, о различныхъ методахъ — все это Дрэперъ совершенно игнорируетъ, правда, гг. редакторы сдлали здсь сноску, такъ что, вроятно, они дополнятъ это, и дадутъ читателю хоть слабое понятіе объ этомъ вопрос, но для чего же выбирать для перевода книгу, которую на каждомъ шагу надо дополнять и исправлять? Впрочемъ это, конечно, уже дло издателей, и если книга, какъ она ни плоха въ сущности, благодаря прибавленіямъ и исправленіямъ сдлается порядочною, то останется только поблагодарить издателя и гг. редакторовъ. Но дло въ томъ, что киша такъ уже плоха, такъ бдна содержаніемъ,— я говорю только о первой части, остальныхъ частей я не знаю, что дополненія и исправленія, чтобъ дйствительно улучшить ее, а не чинить только уже очень замтныя прорхи, должны въ свою очередь составить цлый томъ.
Но вс эти недостатки книги Дрэйера — ничто передъ наивностью отношенія автора къ публик, напр. въ столь важномъ, столь интересномъ отдл кровообращенія, по которому была сдлана такая масса работъ, доказавшая именно тождественность органическихъ процессовъ съ физико-химическими, Дрэперъ не приводитъ ни одного опыта, не цитируетъ ни одного имени, не говоритъ ни объ одномъ метод изслдованія, такъ что читатель, прочтя его книгу, и подозрвать не будетъ, какъ богато разработанъ этотъ отдлъ физіологіи, какъ онъ богатъ остроумными методами, блестящими работами, точными аппаратами,— но за то авторъ на двухъ съ половиною страницахъ говоритъ о совершенно ничтожныхъ по своей несамостоятельности опытахъ своего сына, воображая, что успхи его потомка также интересны для публики, какъ и для него. Конечно, быть хорошимъ отцомъ похвально, но только все хорошо на своемъ мст, и доказательства любви автора къ своимъ дтямъ совершенно неумстны въ курс физіологіи, недоставало-бы еще, чтобы Дрэперъ разсказалъ при этомъ удобномъ случа, за кого вышла замужъ его дочь, сколько у него дтей, и проч., все это, конечно, тоже иметъ нкоторое отношеніе къ физіологіи, но для публики лишено всякаго интереса.
Вообще мало книгъ по физіологіи, до того скудныхъ содержаніемъ, до того неудовлетворительныхъ и до того скучныхъ, какъ книга Дрэпера. Физіологія безъ опытовъ, безъ описанія методовъ изслдованія и вмст съ тмъ безъ общихъ выводовъ, безъ боле широкаго взгляда на органическіе процессы и измненія вещества, есть не больше какъ скучный и тупой конспектъ физіологическихъ свденій, непредставляющій никакого интереса, и не приносящій никакой пользы читателю. Такова именно книга Дрэпера, и я ршительно не могу себ объяснить, какимъ образомъ могли гг. переводчики найти въ ней какое-то сведеніе фактовъ въ стройную систему, въ одно общее, она, напротивъ, замчательно бдна какимъ-бы то ни было систематизированіемъ, и представляетъ крайнюю бдность общихъ выводовъ. Мало того, Дрэперъ точно задался мыслью нарочно не сказать ни слова объ единств органическихъ и физическихъ явленій, о тождеств управляющихъ ими законовъ, такъ напр. онъ прошелъ молчаніемъ блестящій опытъ Беклара относительно возвышенія температуры дятельной мышцы и зависимости этой температуры отъ того, производитъ-ли мышца какую нибудь работу, или нтъ,— опытъ, такъ блистательно подтвердившій новое воззрніе на теплоту, какъ на особенную форму движенія, и показавшій до какой степени идентичны явленія организованнаго и неорганизованнаго міра. Впрочемъ мало-ли что пропустилъ Дрэперъ! Такъ напр. онъ ничего не говоритъ объ участіи и роли нервной дятельности въ процессахъ питанія, пищеваренія, кровообращенія и т. д., поднятый въ послднее время снова, и столь долго оспариваемый вопросъ о вліяніи u. vagi на сердце, опыты Клода Бернара о вліяніи нервной системы на отдленіе слюны и на дятельность слюнныхъ желзъ, возраженіе Пэви на изслдованіе К. Бернара о печеночномъ сахар — все это Дрэперъ прошелъ гордымъ молчаніемъ, относительно окисленія мышцы при дятельности ея онъ цитируетъ своего сына, и не говоритъ ни слова о работ Гельмгольца о возвышеніи температуры мышцы при дятельности ея. Да всего и не перечтешь, о чемъ Дрэперъ умолчалъ, а между тмъ, но размру книги, можно было-бъ ожидать чего нибудь боле подробнаго, чмъ простой,— и притомъ неврный и дурно составленный, конспектъ.
Трудно отдать себ отчетъ, зачмъ и для кого написана и переведена книга Дрэпера, не для студентовъ конечно, потому что ее нельзя даже назвать элементарною, такъ она бдна содержаніемъ и какъ мало можно вынести изъ нея, не для незнающей публики, потому что для нея вся статья пищеваренія, напр., останется совершенно непонятною, но для кого же? Это загадка, отгадывать которую я отказываюсь, предоставляя это людямъ боле проницательнымъ.
Можно только пожалть, что эта книга издана,— а главное, что ею увлеклись, и потратили на нее такъ много работы люди, трудъ которыхъ могъ бы быть употребленъ на несравненно лучшее и боле полезное дло. Переводъ сдланъ прекрасно, языкъ очень хорошъ, терминологія выдержана во всей книг,— вообще видно, что переводъ былъ сдланъ очень внимательно, добросовстно и съ знаніемъ дла, но тмъ-то боле жаль, что все это потрачено на такую неблагодарную вещь. Книга издана тоже очень недурно, и рисунки вообще весьма порядочны, хотя и есть нсколько неудачныхъ (такъ напр. фиг. 46 на стр. 191 изображаетъ крахмальныя зерна, но никакъ не кровяные шарики), но вообще промаховъ мало, и все изданіе можно только похвалить.
Совершенно другого характера ‘Уроки элементарной физіологіи’ Гексли, это маленькій учебникъ, безъ претензій на что-то обширное, безъ всякихъ высшихъ взглядовъ и систематизированій, самъ Гексли говоритъ въ предисловіи, что это не больше, какъ учебный конспектъ для учебныхъ заведеній, а потому мы я должны говорить о книг его съ этой точки зрнія. Гексли находитъ, что прежде чмъ браться за высшіе взгляды, за общіе выводы, надо знать просто факты, и что факты эти можно узнать толково только обыкновеннымъ путемъ занятія,— и въ этомъ онъ совершенно правъ. Но подобное заявленіе автора уже само собою исключаете книгу изъ числа популярныхъ, и потому отъ нея нечего и требовать или ожидать того, что мы вправ желать, или привыкли видть въ популярныхъ книжкахъ но физіологіи, какъ учебникъ, и притомъ очень краткій, книга Гексли иметъ нкоторые недостатки, свойственные впрочемъ вообще этимъ книгамъ, въ ней слишкомъ мало научной объективности, если можно такъ выразиться, т. е. я хочу сказать этимъ, что читатель принимаетъ неизбжно теорію за аксіому, за законъ, потому что въ подобнаго рода книгахъ — очень неправильно, по моему мннію,— считаютъ обыкновенно излишнимъ и даже неумстнымъ представлять вс главные взгляды въ спорныхъ вопросахъ и приводить доказательства pro и contra каждаго изъ нихъ. Съ другой стороны впрочемъ трудно было бы и требовать отъ учебника, и притомъ такихъ небольшихъ размровъ, изложенія различныхъ теорій, ужь и зато надо сказать спасибо, что книга составлена ясно, хотя и кратко, но такова и была цль автора, и онъ считаетъ даже это необходимымъ условіемъ учебника, и, что особенно важно, она находится дйствительно на уровн ныншняго состоянія науки. Г. Писаревъ въ своемъ предисловіи разширилъ значеніе этой книги,-желая вмст съ тмъ и расширить кругъ читателей, къ которому онъ обращается, и на это онъ не имлъ, въ сущности, даже права,— во всякомъ случа это была неудачная попытка. Какъ краткій учебникъ, какъ ‘Элементарные уроки’, какъ назвалъ ее самъ авторъ, книга очень хороша, такъ хороша, что, имя въ виду цль Гексли, трудно желать чего нибудь лучшаго, но она была бъ уже неудовлетворительна, еслибы читатель принялъ au serieux совтъ г. Писарева и сталъ изучатъ ее, книга писана, чтобъ но ней учиться, но никакъ не для того, чтобъ изучать ее, что большая разница. Я думаю, что такой писатель, какъ Гексли, вовсе не нуждался въ похвалахъ, даже въ глазахъ такой простоватой публики, какъ русская, и потому рекомендація г. Писарева на этотъ разъ вовсе не у мста…
Книг Гексли можно сдлать одинъ важный упрекъ,— въ ней выпущенъ, вроятно изъ приличія, такъ какъ книга назначена и для женскихъ учебныхъ заведеній, весь отдлъ половыхъ отправленій и все развитіе плода, и очень жаль, что этотъ отдлъ не былъ добавленъ въ русскомъ изданіи. Нкоторыя части нервной физіологіи тоже не такъ хороши, какъ остальное, но это вообще слабая сторона всхъ учебниковъ, напрасно также помстилъ Гексли въ своей книжк разсказъ о галлюцинаціяхъ мистриссъ А. Этотъ разсказъ составляетъ точно фальшивую ноту: среди коротко и сжато описанныхъ физіологическихъ процессовъ, читатель вдругъ встрчаетъ многословное повствованіе о томъ, какъ какой-то барын разъ привидлась кошка, другой разъ ея мужъ. Вставка эта уже потому дурна, что, читая этотъ разсказъ, приведенный здсь какъ-то очень странно, безъ всякой гарантіи его истины, о какой-то неизвстной мистриссъ А, читатель неминуемо подумаетъ, что явленія эти должны быть очень рдки, если авторъ нашелъ нужнымъ привести этотъ примръ, и такимъ образомъ получитъ самое ложное представленіе о дл. Неужели, дйствительно, Гекели не могъ выбрать изъ богатой литературы галлюцинацій боле характеристическій,— а главное боле гарантированный примръ. Не дурно былобы также, заговоривъ уже о галлюцинаціяхъ, сказать какъ понимаютъ въ настоящее время физіологическій (или патологическій) процессъ этого явленія, а не отдлываться выраженіемъ, что это обманъ чувствъ, которое или ничего ровно не обозначаетъ, или что вопросомъ галлюцинацій интересуются исключительно только спеціалисты, обыкновенно-же физіологи не имютъ понятія о немъ, или имютъ очень смутное. Я вовсе не виню Гекели, что онъ не составилъ въ этомъ случа исключенія изъ общаго правила, но хочу сказать только, что ему не слдовало и касаться этого, неизвстнаго ему вопроса, тмъ боле что галлюцинаціи, какъ явленіе патологическое и не входятъ, собственно говоря, въ сферу физіологіи.
Но вс эти упреки,— кром пропуска физіологіи половыхъ органовъ и исторіи развитія,— конечно мелочи, и книга Гекели остается образцовымъ учебникомъ. Къ сожалнію, переводъ ‘Уроковъ элементарной физіологіи’ далеко не соотвтствуетъ достоинству самой книги и я посовтовалъ бы г. Петрову обращаться съ Гекели нсколько поделикатне, чмъ онъ сдлалъ…
Изъ книги Дрэпера я разбиралъ только первую часть, и только о ней высказалъ свое мнніе, я не думаю, чтобъ вторая часть была лучше: въ физіологіи нервной системы новйшія работы, совершенно игнорируемыя Дрэперомъ, сдлали еще больше и боле важныхъ измненій, чмъ въ физіологіи питанія, конечно можно надяться, что переводчики дополнятъ ее, но во всякомъ случа трудно ожидать чего-нибудь особенно хорошаго, что касается третьей части, и особенно отдла о вліяніи физическихъ и общественныхъ условій на человка, то, полагаясь на слова переводчиковъ, очевидно имвшихъ ее въ виду при ихъ похвалахъ книг Дрэпера, можно думать, что она, дйствительно, лучше другихъ, тмъ боле что отъ автора ‘Исторіи умственнаго развитія Европы’ во всякомъ случа можно ожидать чего-нибудь лучшаго, чмъ разбираемая нами физіологія. Очевидно, здсь Дрэперъ былъ не въ своей сфер, въ физіологій онъ давно уже пересталъ слдить за новйшими работами, да и сомнительно, чтобъ у него когда-нибудь былъ особенно ясный, свтлый и широкій взглядъ на физіологическіе процессы (такъ напр. глаза о животной теплот именно поражаетъ полнымъ отсутствіемъ какой бы то ни было мысли: видно что новый взглядъ на теплоту остался для него совершенно чуждымъ), но вся прежняя литературная дятельность Дрэпера указываетъ, что характеръ его ума вовсе не таковъ, какой требуется для столь точной и положительной науки, какъ физіологія,— хотя, страннымъ образомъ, именно Дрэперъ и отрицаетъ эту точность, находятъ физіологію недостаточно положительною, напротивъ того, вопросы соціологическіе и историческіе, гораздо боле чмъ чисто естественно-научные, привлекаютъ Дрэпера, и онъ съ особою любовью занимается ими. Конечно, было бы оригинально за это упрекать Дрэпера,— напротивъ, можно только порадоваться этому обстоятельству, такъ какъ благодаря ему мы имемъ его ‘Исторію умственнаго развитія Европы’, но можно упрекнуть, что Дрэперъ берется за несвойственное и недостаточно знакомое ему дло.
Книга Гексли, напротивъ, представляетъ намъ конечно не широкую, но врную картину современнаго положенія науки, отдлъ нервной физіологіи въ ней нсколько слабе, какъ я уже замтилъ выше, но это недостатокъ, общій всмъ популярнымъ курсамъ физіологіи и за который нельзя очень винить именно Гексли. ‘Уроки элементарной физіологіи’ — не больше какъ маленькій учебникъ, какъ называетъ ихъ и самъ авторъ, и не имютъ притязанія на особенно широкое и великое значеніе, но это прекрасный учебникъ, написанный хорошо, ясно, читающійся съ гораздо большимъ удовольствіемъ и несравненно большею пользою, чмъ многоглаголивое сочиненіе Дрэпера. Лучше маленькая рыбка, чмъ большой тараканъ, лучше маленькій каменный домъ, чмъ большая каменная болзнь, говоритъ справедливо практическая мудрость.
Говоря выше о значеніи популярныхъ книгъ по естественнымъ наукамъ и о вліяніи самихъ естественныхъ наукъ, какъ воспитательнаго элемента, я старался показать, что вліяніе это двояко: естественныя науки вліяютъ на міросозерцаніе, длаютъ его шире и правильне тми общими выводами, которыхъ он уже достигли, и которые бросаютъ новый свтъ на природу, связываютъ ея явленія въ одно общее цлое, показываютъ, что во всей природ одни и тже элементы дйствуютъ но одинаковымъ законамъ, другого рода вліяніе имютъ естественныя науки своимъ строгимъ фактическимъ методомъ, который воспитываетъ въ извстномъ направленіи умъ. Послднее вліяніе сильне и благодтельне — я уже говорилъ выше почему,— и оно можетъ быть достигнуто только подробнымъ изученіемъ отдльныхъ областей естественнонаучнаго знанія, въ данномъ случа сочиненіями но отдльнымъ предметамъ, но мы видли, что настоящая популярная литература не только не достигаетъ этой цли, но даже, повидимому, не уяснила себ хорошенько этой задачи, во всякомъ случа она выбрала самый неудачный путь, и это, къ сожалнію, надо сказать даже не о большинств, а о всхъ, почти безъ исключенія всхъ популярныхъ книгахъ но естественнымъ наукамъ, принадлежащихъ къ этому разряду. Точно также я старался доказать, что a priori кажущіеся столь важными въ образовательномъ отношеніи общіе выводы, на дл имютъ очень небольшое значеніе, и указалъ на причину этого, факты доказываютъ, что я не ошибаюсь. Эта часть популярной естественно-научной литературы, т. е. трактующая объ общихъ выводахъ и широкихъ законахъ, которыхъ достигла теперь наука,— находится, сравнительно, въ блестящемъ положеніи, мы имемъ цлый рядъ превосходныхъ сочиненій, писанныхъ самыми компетентными людьми,— великими учеными, самостоятельно работавшими надъ своимъ предметомъ, не оставляющими, можно сказать, почти ничего желать ни съ научной, ни даже съ литературной стороны,— а между тмъ пусть сами популяризаторы наши, люди, но своему положенію въ этомъ вопрос наиболе склонные къ розовымъ иллюзіямъ, скажутъ, имла ли ихъ шести-лтняя непрерывная, исключительно направленная на этотъ предметъ дятельность какое-нибудь серьезное вліяніе на наше общество?
До тхъ поръ, пока авторы будутъ обращаться съ публикой, какъ встарину обращались няньки съ маленькими дтьми, т. е. разжевывать и класть имъ въ ротъ пищу не только измельченною и стертою, но даже смоченною слюной, такъ что получающему остается трудъ глотать,— до тхъ поръ вс свденія, доставляемыя такимъ путемъ, не пойдутъ въ прокъ: на вс общіе выводы, на вс блестящіе результаты естественныхъ наукъ, на вс афоризмы объ единств силъ и пр. публика будетъ смотрть только какъ на громкія фразы, пожалуй какъ на красивыя идейки, которыя можно, при случа, пустить въ ходъ, чтобы блеснуть самому,— и только. Эти понятія никогда не займутъ своего настоящаго мста въ умственной дятельности,— и именно потому, что они достались слишкомъ легко и скоро, что публика не привыкла думать о нихъ. Человкъ инстинктивно чувствуетъ, что можетъ назвать своимъ только то, что онъ выработалъ, и потому все полученное безъ труда отъ добрыхъ людей, надлившихъ его, сжалившись надъ его бдностью и убожествомъ, считаетъ такъ чмъ-то, дополненіемъ, пожалуй украшеніемъ, и не придаетъ ему серьезнаго значенія. Я не скажу, чтобъ общество теперь охладло къ наук, перестало интересоваться ею,— оно никогда и не пылало особенной любовью къ знанію, не алкало и не жаждало умственной пищи, пожалуй даже относилось прежде едва-ли еще не холодне ныншняго, но нельзя не удивиться, видя его полное равнодушіе, непоколебимый индифферентизмъ ко всмъ блестящимъ и великимъ результатамъ, которые выработала въ новйшее время наука. Кто знаетъ имя ‘бднаго съумасшедшаго’ Мейера Гейльброннскаго, и кто не знаетъ именъ Дрейзе и Шасспо? Смерть Фарадея прошла незамченною, а попробуй умереть хоть Бейстъ! О, это была бы совсмъ другая статья! Вс журналы были бы наполнены біографіею покойнаго, разными воспоминаніями о немъ, соображеніями о послдствіяхъ его смерти, даже о томъ золотомъ пер, которымъ онъ подмахивалъ свою дипломатическую чепуху.
Конечно вс эти іереміады о людской несообразительности и о тупоуміи публики не ведутъ ни къ чему, простыя истины понимаются, обыкновенно, позже всего, и вбивается людямъ въ голову съ наибольшимъ трудомъ. Карръ говоритъ, что онъ употребилъ двадцать лтъ на то, чтобъ убдить французовъ, что продавецъ, отравляющій покупателя, такъ же преступенъ, какъ и покупатель, отравляющій продавца,— и не убдилъ еще до сихъ поръ, а между тмъ т же Французы необыкновенно быстро убдились, что присоединеніе Ниццы было великимъ благомъ для нихъ,— и врятъ этому отъ души! Пока земля кругла, она будетъ вертться, говорятъ нмцы, и потому revenons nos moutons т. e. къ публик.
Общіе выводы естественныхъ наукъ останутся для публики громкими и красивыми фразами, сказалъ я,— и останутся потому, что знаніе ихъ не пріобртено трудомъ, а куплено среднимъ посломъ за 1 руб. сер. {Книга Фарадея стоитъ 75 к., книга Грове 1 р., книга Молешотта 1 руб. 25 коп.} въ книжной лавк, а извстно, что человкъ рдко цнитъ вещь, пришедшуюся ему по такой сходной цн. Но есть еще боле важное обстоятельство, непозволяющее публик воспользоваться этими знаніями, совершенно лишенная сведеній — и до такой степени, что не только сама не можетъ доработаться до какого нибудь взгляда, но даже не въ состояніи оцнить доказательствъ, представляемыхъ ей въ подтвержденіе теорій, которыми она восхищается, публика по невол должна принимать все, сообщаемое ей какъ откровеніе — на вру, и понятно что получаемыя такимъ образомъ свденія не имютъ корней, остаются въ голов читателей какимъ-то курьезомъ, украшеніемъ на показъ, и не возбуждаютъ никакой серьезной идеи. Полезно знать исторію литературы, но необходимо знать азбуку,— въ этомъ согласны, вроятно, вс, и никому, конечно, не придетъ въ голову объяснять шестилтнему ребенку напр. значеніе эпоса.— а между тмъ именно такъ поступаютъ съ публикой наши популяризаторы, и потомъ наивно удивляются, что она ничего не вынесла изъ чтенія.
Впрочемъ и то надо сказать,— кто, кто не принимался у насъ просвщать общество, кто не брался писать, переводить и издавать популярныхъ книгъ по естественнымъ наукамъ! Нельзя безъ злобы и отвращенія смотрть на уродливыя карикатуры, подносимыя иногда публик подъ видомъ переводовъ, и съ какимъ самодовольствомъ, съ какою самоувренностью господинъ, которому удалось обезобразить и изуродовать какое-нибудь знаменитое произведеніе уважаемаго ученаго, выставляетъ на обертк свое имя, да еще съ званіемъ и титуломъ, если Господь сподобилъ имть таковой! Когда же поймутъ наконецъ люди, что неприлично же лзть съ своей фамиліей въ глаза публик — вотъ молъ живетъ въ город NN Петръ Ивановичъ Бобчинскій? Неужели недостаточно было урока, даннаго Добролюбовымъ братьямъ Милеантамъ?
У насъ въ переводной литератур вошло въ моду выставлять на обертк имя редактировавшаго переводъ — и этотъ обычай) до извстной степени, иметъ смыслъ въ особенности для научныхъ книгъ, требующихъ нкоторыхъ спеціальныхъ знаній. Понятно, что публика, не имя часто сама возможности судить о достоинств перевода, въ особенности о врности его въ научномъ отношеніи, полагается на имена, представляющія ей нкоторыя гарантіи въ этомъ отношеніи, и конечно титулъ профессора крайне импонируетъ ее. Но что же сказать о господин, который, какъ г. И. Щелковъ, подъ прикрытіемъ своей профессорской фирмы сбываетъ такой негодный товаръ:— ‘благо не знаютъ такъ и не разберутъ’? Жаль и гадко видть, что сдлалъ г-нъ профессоръ изъ превосходнаго сочиненія Молешотта, какъ онъ изуродовалъ и обрзалъ его по своему усмотрнію.
Есть два метода перевода и изданія чужихъ произведеній,— и выборъ метода зависитъ отъ цли, которую задаетъ себ переводчикъ. Онъ можетъ поставить себ задачей или только передать читателю заключающіяся въ извстномъ произведеніи свденія, или только познакомить публику съ этимъ произведеніемъ, а такимъ образомъ и съ личностью писателя. Въ первомъ случа онъ дополняетъ недостаточныя свденія, исправляетъ неврныя и устарлыя, и вообще старается поставить предлагаемую читателю книгу на уровень современной науки. Во второмъ случа онъ тщательно сохраняетъ точность перевода старается по возможности, передать даже слогъ, чтобъ читатель могъ создать себ о книг и объ ея автор представленіе, по возможности близкое къ истин. Часто соединяютъ эти дв цли, и, передавая мысль автора въ первоначальномъ, оригинальномъ ея вид, исправляютъ въ примчаніяхъ ошибки, какъ напр. сдлали съ книгою Дрэпера редактировавшіе ее, д-ръ Дедюлинъ и профессоръ Сорокинъ. Какъ люди добросовстные, они поняли, что мысль автора составляетъ его собственность, посягать на которую никто не иметъ права, и что нечестно измнять ее, или вмсто нея подсовывать свою собственную, пуская ее такимъ образомъ подъ прикрытіемъ чужаго имени гулять по свту. Если почему нибудь переводчикъ или издатель находитъ нужнымъ сократить издаваемое сочиненіе, онъ обязанъ предупредитъ объ этомъ публику, иначе его должно заподозрить въ нелестномъ дл обрзыванія чужой мысли, на основаніи своихъ собственныхъ измышленій. Когда же поймутъ наконецъ наши переводчики, редакторы, издатели и т. д. что измненіе книги въ перевод, безъ заявленія о сдланномъ измненіи, есть подлогъ и обманъ, относительно автора, и относительно публики? Иногда эти измненія длаются съ такой наивностью или наглостью, что трудно себ представить, чтобъ переводчикъ надялся на безнаказанность, т. е. что измненіе это пройдетъ незамченнымъ, и что его неуличатъ, въ этихъ случаяхъ, очевидно, онъ вовсе и насчитаетъ это дурнымъ дломъ, неспособный понять, какъ дорога можетъ быть человку его мысль, какъ свята и неприкосновенна должна быть для каждаго умственная собственность другого, онъ не способенъ и оцнить своего поступка. Надо думать, что къ этого рода людямъ принадлежитъ и г-нъ На. Щелковъ, ‘профессоръ физіологіи въ харьковскомъ университет’. Исковеркавъ, изуродовавъ, обрзавъ превосходную книгу Молешотта ‘Kreislauf des Lebens’, онъ прикрылъ все это уродованіе и кастрированіе мысли автора своей профессорской мантіей, и пустилъ несчастную книгу въ свтъ, поручившись за врность перевода (потому что это именно и выражаетъ формула ‘подъ редакціей такого-то’, это значитъ, что такой то редактировалъ, т. е. сврять переводъ, и гарантируетъ своимъ именемъ его точность), надясь, вроятно, импонировать публику своимъ званіемъ профессора, такъ что ей и въ голову не придетъ усомниться.
Книга Молешотта ‘Kreislauf des Lebens’ иметъ двойную цль,— догматическую и полемическую. Я не буду говорить о первой,— она слишкомъ извстна читателямъ, здсь Молешоттъ высказалъ вполн всю свою задушевную мысль,— мысль, которая явилась въ немъ, какъ результатъ десятковъ лтъ трудовъ, занятій, изученія и изслдованія.
Кром желанія высказать эту мысль, Молешоттъ хочетъ еще въ своей книг доказать неврность взглядовъ и утвержденій Либиха, высказанныхъ этимъ послднимъ въ особенности въ его ‘Химическихъ письмахъ’, и защититься отъ его нападковъ. Въ отвтъ на страстныя, несправедливыя, недобросовстныя обвиненія Либиха, Молешоттъ спокойно доказываетъ ихъ неосновательность, и затмъ на всхъ пунктахъ разбиваетъ теорія самаго Либиха,— разбиваетъ ихъ не на основаніи разсужденій, предвзятыхъ идей, бездоказательныхъ положеній, а на основаніи огромнаго ряда фактовъ, врность которыхъ онъ гарантируетъ указаніями на самыя работы, изъ которыхъ онъ ихъ почерпнулъ. Это, однимъ словомъ, процессъ, веденный имъ передъ публикой, и, какъ добросовстный адвокатъ, онъ старается взять не фразой, а врностью, и потому представляетъ публик на разборъ вс документы дла.
Но вс эти соображенія не имли, повидимому, въ глазахъ г-на профессора никакого значенія, Въ своей профессорской мудрости, онъ ршилъ выпустить вс сноски и замчанія, изъ которыхъ одни указываютъ на источники, давшіе Молешотту факты, другія служатъ дополненіемъ текста.
Кто далъ вамъ право распоряжаться чужой собственностью? Поймите же опять таки, что вы не имли никакого права и выбирать. Вы напоминаете благодтельнаго человка изъ одной комедіи Кальдерона, тотъ не имя денегъ подать нищему милостыню, обкрадываетъ церковь, такъ и вы: не имя, надо думать, собственнаго умственнаго гривенника подать русской публик, вы распоряжаетесь чужими рублями. Нтъ, г-нъ профессоръ, не такъ поступаютъ люди, понимающіе, что такое мысль, что такое чужая мысль. Я приведу нсколько образчиковъ, какъ вы выпускали фразы и цлыя страницы, какъ вы распоряжались Молешоттомъ.
Со 2 строки второй страницы начинаются пропуски. Въ русскомъ перевод сказано, что ‘странно, что есть люди, упрекающіе философію въ томъ, что она избираетъ своею исходною точкою центръ круга извстныхъ въ данное время фактовъ, стараясь выработать общія мысли’. Читатель, прочтя это, конечно удивится, не находя въ этомъ ничего страннаго,— и будетъ нравъ: ему вмсто хлба предложенъ камень, вмсто Молешотта г-нъ профессовъ Ив. Щелковъ. У Молешотта сказано: ‘странно, что есть люди, упрекающіе философію въ томъ, что она, становясь (а не избирая исходною точкою, что измняетъ уже смыслъ) въ центр круга извстныхъ фактовъ, чтобъ зажечь факелъ общихъ мыслей, не освщаетъ дале этого круга’. Слдовательно упрекаютъ не въ томъ, что она стала въ центр, а что не освщаетъ дальше периферіи.
На 3 страниц пропущено въ трехъ мстахъ но нскольку строчекъ, въ которыхъ говорится о Везалі съ уваженіемъ. Можетъ быть, у г-на профессора есть противъ Везалія личность?
На 4 страниц пропущено 10 строчекъ.
На 5 страниц пропущено: ‘но гд же это дерево, существующее само но себ, которое искали? разв каждое званіе не предполагаетъ знающаго, слдовательно отношеніе предмета къ наблюдателю, кто-бы онъ ни былъ, червякъ, жукъ или человкъ?’
На 6 стран. къ удивленію, нтъ пропусковъ, на 7 пропущено 3 строчки, на 9 пропущено въ трехъ мстахъ: 13, 15 и 22 строчки, въ которыхъ говорится объ отношеніи философіи къ опыту.
Таковъ переводъ первой главы (т. е. въ сущности второй по оригиналу).
Во второй глав, со второй ея страницы, опять идутъ пропуски, напр. говоря о Флогистон Сталя, и о томъ, какъ слаба была эта гипотеза, Молешоттъ прибавляетъ: ‘вещество, присутствіе котораго длаетъ предметы легче, противорчивъ всмъ чувственнымъ представленіямъ человка. Огненный духъ, который своимъ удаленіемъ увеличиваетъ всъ тла, равнялся-бы сил безъ вещества’.
На 13 страниц пропущено: ‘всякая дятельность въ растущемъ дерев и въ борящемся льв происходитъ отъ соединеній и разложеній вещества, получаемаго ими изъ вншняго міра’.
На 14 страниц пропущено: ‘эта дятельность называется жизнію, когда тло сохраняетъ форму я свой общій составъ, не смотря на постоянное измненіе малйшихъ частицъ вещества, составляющихъ его.’
На 15 страниц пропущено 15 строчекъ.
Я, конечно, не намренъ проврять такимъ образомъ всю книгу, указывая читателю на пропуски, но могу уврить читателя, что дальше пропуски скоре увеличиваются, чмъ уменьшаются. Если я такъ подробно указалъ пропуски первыхъ двухъ главъ, то только для того, чтобъ показать, что мои слова объ этомъ перевод дйствіи тельно справедливы, и чтобы читатель, видя самъ какой это переводъ, впередъ остерегался книгъ, вышедшихъ подъ редакціей г-на Ив. Щелкова, ‘профессора физіологіи харьковскаго университета’.
На основаніи какихъ соображеній часто выпускаетъ г-нъ профессоръ цлыя страницы,— этого объяснить себ никакъ нельзя, но мене всего можно объяснить это ‘причинами отъ редакціи независящими’. Такъ наир. въ 4 глав не переведены 3 страницы окончанія, въ которыхъ говорится, что кора земнаго шара состоитъ большею частью изъ неорганическихъ веществъ, крпко связанныхъ между собою въ горы, скалы, кристаллы, что отсюда добываются металлы для кузницъ, и мраморъ для художника, что скалы лопаются отъ смны тепла и холода, что ручьи и льды сглаживаютъ острые края, и т. д. Все это, но видимому, показалось г-ну профессору неинтереснымъ,— онъ и выпустилъ: что, въ самомъ дл, тутъ долго думать!
Въ другомъ мст г-ну Щелкову не понравилось, что Молешоттъ говоритъ будто растеніе не думаетъ. Надо предполагать, что г-нъ профессоръ держится обратнаго мннія.
Три послднія главы пропущены цликомъ. Почему?— это интересно бы знать.
Почему ванр. онъ выпустилъ все, что говоритъ Малешоттъ о сравненіи картофеля, риса, хлба и т. д. какъ питательныхъ веществъ? Почему онъ не помстилъ замчанія о кофе и ча, о вліяніи перваго на способность воздерживаться отъ пищи и т. д., о замн хлба его суррогатомъ въ голодные года, о приготовленіи мяса въ Техас и т. д. Уже здсь г-нъ Щелковъ никакъ не можетъ отдлаться ‘независящими отъ редакціи причинами’, просто было скучно переводить, надоло, показалось неинтереснымъ,— вотъ г-нъ Щелковъ и пошелъ черкать, но тщательно скрылъ это обстоятельство отъ читателей,— можетъ и, не замтятъ.
Но кром этой добросовстности и внимательности, г-нъ Щелковъ отличается еще знаніемъ нмецкаго языка. Какъ понравится читателю напр. слдующій пассажъ:
Въ русскомъ перевод (стр. 211) говорится о кумарин между прочимъ что онъ же ‘и придаетъ букетъ нашему рейнвейну, вдохновившему Рокетта его прелестнымъ разсказомъ ‘Свадебный поздъ лсничаго’. Очевидно, что Рокеттъ напился рейнвейна, и въ такомъ боле веселомъ, чмъ воздержанномъ положеніи написалъ свои разсказъ,— который, между прочимъ надо замтить, вставленъ здсь ни къ селу, ни къ городу.
Увы, читатель, это вы читали не Молешотта, а г-на Щелкова,— оттого это и вышло такимъ вздоромъ. Молешоттъ вовсе не заподозрвалъ бднаго Рокетта въ пьянств, Рокеттъ не писалъ о какомъ лсничемъ, и все, сказанное у Молешотта, сказано очень кстати. Дло въ томъ, что у Молешотта говорится объ особенной душистой трав, которую нмцы называютъ Waldmeister, а г. Щелковъ эту душистую траву перевелъ лсничимъ.
Сознайтесь, читатель, что этотъ пассажъ не дуренъ, мы въ литератур давно уже не имли ничего подобнаго, и приготовленіе майского вина изъ вещества, получаемаго изъ лсничаго, можно смло поставить на ряду съ знаменитою слпою коровою, какъ перевелъ г-нъ Душкинъ жмурки, и ярмаркою vanity, такъ перевелъ тотъ же г-нъ Душкинъ ярмарку тщеславія, и самого г-на профессора Щелкова должно поставятъ но догадливости никакъ не ниже г-на Душкина. Когда же наконецъ поймутъ наши благодтели и просвтители, вс эти гг-да Душкины, Щелковы и tutti quanti, что нельзя-же, не зная языка, браться переводить съ него, а тмъ боле поправлять переводъ другихъ.
Ne forcons point notre talent
Nous ne fairrons rien avec grace!
Un lourdaud, quoi qu’il fasse,
Ne saura jamais passer pour galant.
Помните лафонтеновскую басенку ‘l’ane et le meunier’.
Догматическая Фраза книги Молешотта совершенно стерлась и обезцвтилась этими пропусками — еще бъ когда пропускали именно то, что и составляло сущность мысли,— и потъ несчастное произведеніе вышло на. свтъ, оборванное, урзанное, обезображенное, такъ что жаль смотрть, и, вроятно, не одинъ читатель, прочтя его, спроситъ, почему же оно такъ знаменито? Но впрочемъ и теперь книга все еще хороша, и будетъ прочтена съ удовольствіемъ и съ пользою, Молешоттъ же принялъ методъ въ конц главы передавать сущность ея, главную мысль, и держится этого метода почти во всхъ сочиненіяхъ,— а въ ‘Круговорот жизни’ этотъ методъ удобне для читателя, чмъ гд нибудь. Книга такъ богата фактами, каждая глаза содержитъ такъ много ихъ, что читатель, мало знакомый съ предметомъ, и непривыкшій читать такія богатыя содержаніемъ книги, теряетъ часто нить, и, путаясь въ фактахъ, не видитъ мысли, поэтому рзкія, афористическія фразы Молешотта очень удобны для такого читателя, он останавливаютъ его вниманіе, напоминаютъ сущность дла, служатъ ему руководящею нитью, фразы эти, вс мста, въ которыхъ прямо и ясно высказана мысль Молешотта, выпущены въ русскомъ перевод, къ сожалнію, г. Щелковъ не только не старался сохранить ихъ, но еще выпускалъ многое но собственному побужденію, такъ что неполныя, недоконченныя главы дйствительно даютъ крайне неполное, можно сказать, даже ошибочное понятіе объ оригинал.
Книга Молешотта вышла 4-мъ изданіемъ, съ котораго и сдланъ русскій переводъ, въ 1863 г., а переводъ вышелъ въ 1866, но въ эти три года сдлано многое въ физіологіи, и нкоторыя работы отчасти дополняютъ, отчасти же измняютъ высказанное Молешоттомъ воззрніе, такъ напр. для разбираемаго Молешоттомъ вопроса, и въ особенности для его спора съ Либихомъ очень важно недавно сдланная профессорами Фокомъ и Вислицекусомъ работа, другія работы то же имютъ важное значеніе въ разбираемомъ вопрос, напр. Билля объ удобреніи и т. д. Г. Щелковъ, какъ профессоръ физіологіи, имлъ больше всякаго другого возможность дополнить книгу Молешотта новыми изслдованіями,— притомъ онъ столько вычеркнулъ, что ему, право, не грхъ было бы разориться на нсколько замчаній, но онъ скромно воздержался отъ всякихъ прибавленіи, находя, вроятно, что и вычеркивать — работа утомительная. ‘Je siffle bien, mais je ne chante pas’.
Говорить о самой книг Молешотта, мн кажется, излишне, у насъ такъ много уже говорилось и писалось о ней, что русская публика была знакома съ псю прежде, чмъ вышелъ переводъ ея. Молешоттъ поставилъ себ задачею представить общую картину ‘круговорота жизни’, или ‘круговорота вещества’, но только въ мір органическомъ,— и картина вышла превосходная, смло набросанная въ общемъ и мастерски отдланная въ подробностяхъ. Такъ какъ Молешоттъ самымъ заглавіемъ книги показалъ, что онъ не хочетъ выходить изъ сферы жизни, то было бъ странно, конечно, длать ему упрекъ въ односторонности, но нельзя не пожалть что онъ взялъ только одну сторону этого великаго вопроса, такъ что книга его оставляетъ въ читател все же одностороннее впечатлніе, изъ-за этой картины обращенія вещества въ организованномъ мір читатель забываетъ, что и въ неорганическомъ совершаются тзке процессы разрушенія и созиданія, что и въ мертвомъ мір вещество, повинуясь тмъ же химико-физическимъ силамъ, выходитъ изъ прежнихъ соединеній, чтобъ вступить въ новыя, и что ‘круговоротъ жизни’ составляетъ только часть великаго круговорота вещества. Даже въ самомъ ‘жизненномъ круговорот’ Молешоттъ ограничился разборомъ части, относящейся къ высшимъ растеніямъ и животнымъ, оставивъ почти безъ вниманія низшія формы растительной жизни и совершенно безъ вниманія низшихъ животныхъ,— а потому картина вышла неполная: въ нее вошла не вся жизнь, не все живущее.
Но не только это было цлью книги Молешотта, рядомъ съ споромъ съ Либихомъ о Фактахъ, Молешоттъ ведетъ боле важный для большинства читателей споръ о метод и о добросовстномъ отношеніи къ истин, безъ предвзятыхъ идей и практическихъ недомолвокъ и компромиссовъ.
Точно такой же взглядъ на физическія силы получаетъ читатель изъ книги Фарадея и Грове, какой онъ получилъ относительно вещества изъ книги Молешотта, и съ этой точки зрнія книга Грове достигаетъ, можетъ быть, боле цли, даетъ читателю боле полную картину этой связи, этого единства, чмъ книга Молешотта. Конечно, здсь много значитъ и то, что самый предметъ не такъ разнообразенъ, не такъ дробится на подробности, но вмст съ тмъ нельзя не сознаться, что методъ изложенія у Грове боле систематиченъ, чмъ у Молешотта, гд читатель иногда теряется, въ подробностяхъ, въ особенности, если онъ читаетъ не оригиналъ, а русскій переводъ. У Грове едва сказано нсколько словъ о такъ называемыхъ органическихъ силахъ, которыя разсматривались еще такъ недавно не только какъ что-то совершенно отличное отъ физическихъ силъ, но даже какъ антагонистическое, такъ напр. Либихъ,— и посл него, конечно, множество другихъ,— говоритъ, что вещество тла животнаго посл смерти животнаго подпадаетъ подъ вліяніе, отдается во власть физическихъ силъ, такъ что какъ будто бы жизнь есть борьба органическихъ силъ, скрывающихся въ организм и стремящихся сохранить его, съ физическими, стремящимися разрушить его,— борьба, кончающаяся непремннымъ торжествомъ послднихъ. Напротивъ того, Молешотта взялъ себ одною изъ главныхъ задачъ, въ своей книг, именно опроверженіе этого взгляда, остатка средневковыхъ воззрній на природу и ея силы, или, врне сказать, слдствія инстинктивнаго стремленія человка смшивать причины явленій и силы природы.
Книга Грове, можетъ быть, не везд ясна для неподготовленнаго читателя, но это можно ставить въ вину никакъ не Грове, естественно, что, обобщая физическія явленія, показывая связь, и соотношеніе Физическихъ силъ, Грове долженъ былъ предпологать самый предметъ уже боле или мене извстнымъ читателю и не его вина, если это предположеніе не оправдывается, если читатель оказывается двственнымъ отъ всякихъ знаній. Жаль, что и безъ того не совсмъ легкій слогъ Грове вышелъ сине тяжеле въ русскомъ перевод, переводчики плохо владютъ русскимъ языкомъ, часто не могутъ справиться съ фразою, и употребляютъ иногда русскіе термины самымъ ошибочнымъ образомъ,— напр. не длаютъ различія между словами ‘сущность’ и ‘вещество’, такъ что въ перевод попадаются такія выраженія: ‘принимая силу эту какъ жидкость или сущность‘. Вообще надо замтить, что большинству русскихъ переводчиковъ нельзя не пожелать большаго знанія языковъ, какъ иностранныхъ, такъ и русскаго, промахи противъ послдняго составляютъ, конечно, боле недостатокъ эстетическаго характера, длаютъ слогъ тяжелымъ, иногда нсколько затемняютъ мысль,— но читатель вправ желать, чтобъ и этого не было. Гораздо важне незнаніе языка, съ котораго переводъ сдланъ, потому что оно ведетъ къ самымъ грубымъ ошибкамъ, къ совершенному перевиранію и обезображенію оригинала, какъ напр. переводъ жмурокъ ‘слпою коровою’, травы ‘лсничимъ’, и т. п.,— но во всякомъ случа было бъ пріятно, еслибы брались за переводъ люди, не только боле знакомые съ иностранными языками, чмъ какіе нибудь гг. Думшины и Щелковы, но и лучше владющіе русскимъ языкомъ, чмъ переводчики Грове.
Книга Грове назначена, какъ я уже замтилъ, для людей сколько нибудь знающихъ, напротивъ того ‘Силы природы и ихъ взаимныя отношенія’ Фарадея, точно такъ же, какъ и прелестная его ‘Исторія свчки’ назначена исключительно для дтей, какъ по пріему и характеру изложенія, такъ и по вншней своей форм,— и въ этомъ послднемъ отношеніи можно даже было бы пожелать чего нибудь мене псевдо-дтскаго. Фарадей не избгъ обыкновенной ошибки обращаться къ дтямъ съ натянутою, искуственно-наивною рчью. Конечно, у него это не иметъ того пошло-приторнаго характера, какимъ напр. отличается ‘Исторія кусочка хлба’, но и школьно-дтскія обращенія Фарадея, по крайней мр, безполезны, тмъ боле что хотя об книги и назначены собственно говоря для дтей, но ихъ очень не мшало бы прочесть и взрослымъ.
О книг профессора Боткина Курсъ клиники внутреннихъ болзней, мы будемъ говорить по выход слдующаго выпуска.