НОВЫЯ КНИГИ.
НОВЫЯ КНИГИ.
——
——
П. Т.
‘Дло’, No 2, 1869
Новые книги, Ткачев Петр Никитич, Год: 1869
Время на прочтение: 18 минут(ы)
Ад. Бланки. Исторія политической экономіи въ Европ съ древнйшаго до настоящаго времени, съ приложеніемъ критической библіографіи политической экономіи. Перев. П. А. Бибиковъ. Томъ первый. 1869 г. С.Петербургъ.
Историческій очеркъ экономическихъ ученій. Профес. университета св. Владиміра H. X. Бунге. Кіевъ. 1868 г.
Жозефъ Гарнье. Основныя понятія политической, общественной или промышленной экономіи, съ присовокупленіемъ словаря экономическаго языка. Перев. Павелъ Кисловскій. С.-Петербургъ. 1868 г.
Передъ нами лежатъ дв книги, имющія претензію на историческое изложеніе политико-экономическихъ доктринъ, но ни одна изъ нихъ не удовлетворяетъ своей задач, хотя первая причислена г. Бибиковымъ къ числу классическихъ сочиненій, а вторая, если и не классическая, то, во всякомъ сл) ча профессорское твореніе.
Бланки принадлежитъ но своимъ воззрніямъ къ одной изъ самыхъ лицемрнйшихъ фракцій партіи экономистовъ, во глав которыхъ красуются имена Сисмонди, Дестютъ-де-Трассе, Вильнева-де-Бражемона, Дюшателя, Дроза (не того впрочемъ Дроза, котораго переводитъ на русскій языкъ издатель современныхъ французскихъ писателей), и т. п. Эти несообразительные экономисты, подобно разжирвшимъ ханжамъ, плачутъ о ‘меньшей братіи’, подаютъ ей милостыню и кормятъ обдомъ, но сокрушаясь и соболзнуя о ‘голодающихъ и страдающихъ’, эти почтенные господа очень удобно и спокойно пользуются всми тми благами жизни, которыми они никогда не могли бы пользоваться, еслибы не существовало, приводящей ихъ въ уныніе, ‘скорбящей братіи’. Бунге называетъ Бланки и ту жалкую плеяду, къ которой онъ принадлежитъ, экономистами-соціалистами, т. е. экономистами, составляющими переходъ отъ чистыхъ экономистовъ къ чистымъ соціалистамъ. Въ сущности же эту школу приличне назвать школою экономистовъ-ханжей. Они хотятъ устраненія всхъ дурныхъ сторонъ существующаго соціальнаго порядка, и въ тоже время ревниво охраняютъ неприкосновенность этого порядка, они хотятъ буржуазію безъ пролетаріевъ, они провозглашаютъ свободу конкуренціи и промышленности и лицемрно проливаютъ слезы при вид рабочихъ, доведенныхъ свободою этой конкуренціи до бдственнаго положенія. Бланки съ негодованіемъ говоритъ о томъ бдственномъ положеніи, въ которомъ находились рабочіе во вс періоды человчества. Онъ оплакиваетъ участь рабовъ въ древнемъ мір, онъ оплакиваетъ положеніе крпостныхъ въ средніе вка, онъ оплакиваетъ положеніе современныхъ пролетаріевъ, онъ негодуетъ на патриціевъ и феодаловъ, онъ сравниваетъ дале съ ними и современныхъ фабрикантовъ, онъ вполн согласенъ съ Сисмонди, когда тотъ сентиментальничаетъ по поводу горестныхъ послдствій концентрированія промышленнаго производства въ душныхъ большихъ фабрикахъ, по поводу вызваннаго ими чрезмрнаго раздленія труда, по поводу эксплуатаціи мелкихъ собственниковъ крупными и т. п., онъ умоляется, читая глупыя разсужденія Дюшателя о благотворительности и еще боле глупыя разсужденія Дроза о нравственности, но это не мшаетъ ему однако восхищаться человческимъ прогрессомъ и видть въ современной буржуазіи несомннные зародыши будущихъ усовершенствованіи. всеобщаго счастія и благоденствія.
‘Какое прекрасное и поучительное зрлище,— восклицаетъ онъ,— представляютъ усилія, предпринимавшіяся въ различные историческіе періоды для улучшенія физическаго и нравственнаго состоянія человка! Каждая эпоха приноситъ дань фанатизма этому великому длу, считающему между своими мучениками народы и царей. Человчество не останавливается ни на минуту, одна попытка непрерывно слдуетъ за другою нотъ переворота къ перевороту мы стремимся къ неизвстному будущему, (стр. 21).
Сквозь розовые очки этого благодушнаго оптимизма Бланки смотритъ на судьбы всего человчества. Для него современный экономическій порядокъ составляетъ тотъ высшій идеалъ, передъ которымъ слдуетъ преклониться. Оставьте все безъ всякой перемны, и рки счастія потекутъ въ кисельныхъ берегахъ сами собою. Что же касается недостатковъ существующихъ общественныхъ отношеній и критической оцнки ихъ, то у экономистовъ, подобныхъ Бланки, есть одно спасительное средство противъ всякихъ золъ — это филантропія. Съ помощію этого пластыря г.г. Бланки берутся излечивать вс болзни соціальнаго организма, и на этотъ разъ они представляются намъ уже не искренними тупицами, а умышленно-лицемрными ханжами.
Съ такимъ близорукимъ воззрніемъ на соціальную науку, Бланки не могъ выполнить взятую имъ на себя задачу изложить вполн раціонально исторію политической экономіи. И дйствительно, чтеніе его книги убдитъ всякаго въ справедливости этого предположенія. Въ ней, собственно говоря, совсмъ даже и нтъ исторіи экономической науки, въ лей можно найти только краткое и боле библіографическое, чмъ научно-критическое, обозрніе нкоторыхъ, наиболе извстныхъ экономическихъ ученій XVI и XVII вковъ, при чемъ необращается должнаго вниманія на отношенія этихъ ученій къ тому или другому общественному элементу. Объ экономическихъ ученіяхъ въ періодъ римской имперіи, объ экономическихъ ученіяхъ въ вкъ феодализма, объ экономическихъ воззрніяхъ отцевъ церкви — ничего не говорится. Исторія экономическихъ отношеній излагается подробне и нсколько лучше, но и здсь полное отсутствіе широкаго, философскаго мышленія, ршительное неумнье схватывать общіе принципы, характеристическія черты эпохи, отсутствіе трезваго критическаго отношенія къ явленіямъ экономической жизни. Постоянная смна экономическихъ отношеній представляется ему постояннымъ прогрессомъ, руководимымъ Привидніемъ. Провидніе, говоритъ онъ, ведетъ неуклонно человчество все впередъ и впередъ, и
‘я твердо врю въ наступленіе эпохи, когда не будетъ боле паріевъ на пиру жизни, и надежду свою я основываю на изученіи исторіи, показывающей намъ, что поколнія переходятъ отъ одной побды къ другой по пути цивилизаціи. По пройденной дорог я заключаю о предстоящемъ пути и когда я шику трудъ, спасающійся отъ римскаго рабства въ феодальную крпостную зависимость, затмъ организующійся въ цеховое устройство и бросающійся за моря на крыльяхъ торговли, чтобы пріютиться подъ снью гражданской свободы, то я чувствую, что въ политической экономіи есть нчто боле, чмъ споръ о словахъ’…
Въ другомъ мст онъ называетъ политическую экономію
‘прекрасною наукою, занимающеюся счастіемъ человческаго рода и имющею въ своемъ распоряженіи средство доставить его, насколько это позволяютъ немощи нашей природы и требованія нашего общественнаго состоянія’? (стр. 16).
Такимъ образомъ оказывается что политическая экономія неуклонно влечетъ человчество, по пути прогресса, къ возможному счастію и благополучію. Это весьма утшительно и весьма наглядно показываетъ трезвость экономическаго міросозерцанія самого Бланки. По намъ кажется, что относительно той ‘прекрасной науки’, которая будто бы ‘только и занимается счастіемъ человческаго рода’ — то ея прогрессъ очень сомнителенъ, и положительно опровергается не только фактами, описываемыми въ ‘исторіи политической экономіи’, но, даже и положительными завренными самою автора. Такъ въ одномъ мст онъ говоритъ:
‘между жестокой, ненасытимой и неумолимой политической экономіею грековъ и римлянъ и политической экономіей) многихъ европейскихъ странъ (онъ подразумваетъ между прочимъ подъ многими, Францію и Англію, т. е. самыя цивилизованныя страны Европы, разстояніе вовсе не такъ велико, какъ это принимается’.
Въ другомъ мст онъ выражается еще опредлительне:
‘На разстояніи боле мячи лтъ — говорятъ онъ,— вы встрчаете тоже презрніе къ человческой жизни, т же гнусные доводы въ подтвержденіе необходимости погибели однихъ ради существованія другихъ. Это — нчто боле возмутительное, чмъ то, что происходитъ между зврями, хищныя породы которыхъ существуютъ насчетъ пожираемыхъ породъ, ибо животныя но возводятъ своего зврства въ систему, да и не могутъ поступать иначе. Это жестокое общественное безправіе передается изъ вка въ вкъ въ самыхъ разнообразныхъ формахъ, иногда смягчаемыхъ успхами человческаго разума, но, въ сущности, всегда живучихъ и всюду поддерживаемыхъ то насиліемъ, то лицемріемъ’ (стр. 9).
Прочтя эту тираду, читатель долженъ совсмъ потеряться и съ недоумніемъ спросить себя: а ‘прекрасная наука’? Значитъ экономическій прогрессъ — миражъ, значитъ, прекрасная наука оказывается не слишкомъ обильною ‘средствами, для доставленія человчеству желаемаго счастія.’ И дйствительно, только такой посредственный умъ, какъ умъ Бланки можетъ видть въ этой ‘прекрасной наук’ нчто другое, чмъ длинный рядъ иллюзій человческой фантазіи, силящейся оправдать все существующее, возвести въ вчный, непреложный законъ все случайное и преходящее. Каждое изъ этихъ заблужденій, или каждое изъ этихъ экономическихъ ученій, вызываемое извстнымъ строемъ общественныхъ отношеніи, онъ разсматриваетъ не съ точки зрнія этихъ общественныхъ отношеній, а съ отвлеченной, фантастической точки зрнія оптимиста. Отсюда и выходитъ то, что экономическіе принципы обсуждаются имъ совсмъ не съ ихъ практической стороны, не въ ихъ практическомъ значеніи, а со стороны чисто-формальной. При такомъ взгляд, дйствительно, въ политической экономіи можно усмотрть нкоторый прогрессъ. Принципъ рабскаго труда и принципъ свободнаго труда, принципъ меркантильной системы и принципъ свободной промышленности, принципъ авторитета и принципъ конкуренціи, — какая громадная разница, какой поразительный прогрессъ! Но вглядитесь въ т практическія послдствія, которыя изъ нихъ вытекаютъ, и вы мгновенно разочаруетесь, вы убдитесь, что разница совсмъ не велика, и что прогресса совсмъ нтъ, вы убдитесь, что подъ нарядною одеждою красивой теоріи скрывается весьма непрезентабельная сущность, и вы поймете тогда истинное значеніе и этихъ красивыхъ теорій, и этого блестящаго прогресса. Но Бланки этого не понимаетъ и не соображаетъ, отсюда весь сумбуръ его экономическихъ воззрніи: то ему кажется, что есть прогрессъ, то ему мерещится что
‘ни разстояніи боле тысячи лтъ мы встрчаете то же презрніе къ человческой жизни, т же гнусные доводы въ подтвержденіе необходимости погибели однихъ ради существованія другихъ’.
Такъ это и должно быть, разсматривая развитіе политической экономіи съ чисто-формальной стороны, онъ не могъ не замтить быстраго прогресса, когда же взоръ его случайно упадалъ на практическія проявленія воспваемыхъ имъ принциповъ, онъ, въ качеств буржуазнаго ханжи, не могъ не пролить нсколькихъ слезъ умиленія и не выразить своего сожалнія во поводу ирландскихъ крестьянъ и ліонскихъ вышивальщицъ.
Наконецъ для того, чтобы совсмъ покончить съ этимъ, но мннію г. Бибикова, классическимъ твореніемъ, мы позволимъ себ привести одинъ или два примра, весьма мтко характеризующіе узкость взглядовъ и безсодержательное пустозвонство мыслей его ученаго автора. Примръ мы возьмемъ, разумется, изъ первой, вышедшей въ русскомъ перевод, части (во второй, замтимъ кстати, ихъ еще больше). Мы хотимъ показать читателю отношеніе Бланки къ реформаціи, этому замчательнйшему событію XVI в., и почти одновременно съ нимъ развившейся знаменитой меркантильной систем, достигшей своего апогея въ XVII в.
Реформація, провозглашая свободу человческой личности, была, такъ сказать, первымъ, въ теологической сфер, заявленнымъ протестомъ противъ феодализма и крпостничества, была первымъ смлымъ проявленіемъ нововозникающей городской промышленности, первымъ проблескомъ буржуазіи. Вызванная извстнымъ строемъ экономическихъ отношеній, она, въ свою очередь, до нкоторой степени способствовала укрпленію и дальнйшему развитію этого строя. Это обстоятельство даетъ ей весьма почетное мсто въ исторіи развитія экономическихъ отношеній, и мы влрав требовать отъ историка, чтобы онъ намъ съ точностью ‘опредлилъ какъ вызвавшія ее причины, такъ и вызванныя ею послдствія. Посмотримъ же какъ объясняетъ Бланки первыя и въ чемъ, но его мннію, состоятъ вторыя.
‘Крпостная зависимость наслдуетъ рабству, а цеховое устройство предшествуетъ свободному труду. Едва оканчивается одно дло (?), тотчасъ же начинаетъ пробивать свои силы новое, чтобы передать потомству результаты и побды этихъ предыдущихъ. Протестантская реформація есть одна изъ этихъ великихъ перипетій въ развитіи человчества’ (стр. 256).
Вотъ и все, что вы узнаете изъ ‘Исторіи политической экономіи’ о причинахъ реформаціи. Неправда ли, удовлетворительно? Реформація есть одна илъ перипетій въ исторіи развитія человческаго духа. Какъ этимъ много сказано! Переходъ рабства въ крпостную зависимость и цеховаго устройства къ промышленной свобод’, есть одно дло, а реформація — другое, начавшееся для того, чтобы передать потомству результаты и побди всхъ предыдущихъ длъ? Какъ это ясно и удобопонятно. И вотъ такою-то фразистою чепухою Бланки отдлывается каждый разъ, когда сталкивается съ наиболе важными и серьезными вопросами въ исторіи экономическихъ отношеній. Что же касается до послдствій реформаціи, то самымъ важнымъ изъ нихъ глубокомысленный историкъ считаетъ уничтоженіе монастырей и монашескихъ орденовъ! Какъ будто самое уничтоженіе не вызывалось никакими другими, боле уважительными причинами, кром этой удивительной ‘перипетіи человческаго духа?’ Какъ будто принципъ свободы человческой личности, провозглашенный въ сфер теологическаго мышленія, не отразился и въ другой сфер — въ сфер экономическихъ отношеній? И какъ будто это отраженіе такъ было незначительно, что о немъ не стоило упоминать въ исторіи политической экономіи.
Что касается до меркантилизма, то Бланки является по отношенію къ нему до того несообразительнымъ и одностороннимъ (что впрочемъ, въ значительной степени объясняется тмъ временемъ когда онъ писалъ свой трактатъ,— извстно, что это было еще въ 30-хъ годахъ), что полагаетъ, будто главная причина его заключалась въ незнаніи Кольберомъ истинныхъ законовъ производства, Вы не врите, послушайте:
Мы имемъ поводъ думать, что если бы Кольберъ глубже былъ знакомя съ испитыми законами производства, го, вроятно, онъ не увлекъ бы въ сине отечество, ни Европу, по тому опасному пути, по которому они идутъ въ настоящее время’ (не забудьте, что это писалось въ 30-хъ годахъ) (стр. 352).
Какъ будто Францію и Европу на путь меркантилизма увлекъ Кольберъ! Какъ будто меркантильная система не была одною изъ неизбжныхъ, логическихъ, стадій развитія экономическихъ принциповъ, лежащихъ въ основ западно-европейской жизни! Смотря на эту систему съ чисто-формальной точки зрнія, Бланки, разумется, находитъ ее во всхъ отношеніяхъ несостоятельною и отдаетъ полное предпочтеніе смнившей ее систем свободной промышленности. Этого никогда не могло бы случиться, если бы историкъ смотрлъ на историческую смну экономическихъ принциповъ, съ другой, боле соціальной точки зрнія. Онъ увидлъ бы тогда, что какъ первая, такъ и вторая системы суть не боле, какъ воплощеніе однихъ и тхъ же экономическихъ, интересовъ, только въ различныя стадіи ихъ развитія, и что какъ та, такъ и другая въ одинаковой степени вредны, въ одинаковой степени несостоятельны по отношенію къ народному благосостоянію, къ благосостоянію рабочихъ классовъ.
Нужно ли еще приводить примры узкости и неосновательности экономическихъ воззрній французскаго экономиста? Мы полагаемъ, что это излишне, потому что всякій мало мальски образованный и развитый читатель и самъ можетъ отыскать ихъ въ изобиліи, если только вздумаетъ пробжать это классическое произведеніе экономическаго ханженства.
Но, несмотря на всю сумбурность, нелпость и шаткость экономическихъ воззрній автора ‘классическаго произведенія’, это классическое произведеніе невозможно даже и сравнивать съ произведеніемъ ‘профессорскимъ’. Основательная эрудиція автора классическаго произведенія не подлежитъ сомннію, тогда какъ авторъ профессорскаго произведенія ршительный неучъ въ экономической наук. Въ этомъ случа онъ стоитъ совершенно на одной ног съ почтенными профессорами Аристовымъ, Градовскимъ и Ренненкампфомъ, съ трудами которыхъ мы въ предъидущихъ хроникахъ познакомили нашихъ читателей. Г. Бунге предпринялъ работу, которая можетъ быть по плечу или человку очень умному и ученому, или крайне несообразительному и самоувренному человку. Онъ вздумалъ мене, чмъ на 5-ти печатныхъ листикахъ, изложить исторію всхъ экономическихъ ученій, начиная отъ Платона и Аристотеля и кончая само-новйшею школою Кери-Бастіа. И дйствительно, изложилъ… но какъ изложилъ! Поверхностне любой самой поверхностной библіографіи. Подъ видомъ экономическихъ ученій, обозрвается просто одно или нсколько сочиненій экономистовъ, при чемъ не длается ни малйшаго различія между важнымъ и не важнымъ, оригинальнымъ и заимствованнымъ. Объ отношеніяхъ даннаго экономическаго ученія къ вызвавшимъ его даннымъ экономическимъ формамъ, не говорится ни слова, ни слова также не говорится и о послдствіяхъ этого ученія для практической жизни. Формальная точка воззрнія, которую мы замтили у Бланки,— здсь господствуетъ безраздльно и исключительно. Но это еще не все. ‘Историческій очеркъ экономическихъ ученій’ страдаетъ не одной только поверхностью, не однимъ только формализмомъ,— онъ составленъ крайне неискусно il преисполненъ самыхъ грубыхъ промаховъ. Почтенный профессоръ, не отдавая себ отчета, что важно и что не важно въ ученіи того или другого экономиста,— не отдаетъ себ также отчета и въ томъ, какое изъ этихъ ученій заслуживаетъ, какое не заслуживаетъ серьезнаго вниманія. Такъ, напримръ, о Лист говорится боле, чмъ объ Адам Смит, а о Рикардо и Мальтус — почти ни слова. Мы узнаемъ только, что ‘критическіе труды англійскихъ экономистовъ Мальтуса, Рикардо, Макъ-Куплоха и Сеніора были ‘особенно плодотворны’ и посвящены ‘ни преимуществу’ теоріи цнностей и доходовъ (стр. 32). Вотъ и все. О знаменитомъ закон Мальтуса и о вызванной имъ полемик даже не упоминается, какъ будто все это такіе пустяки, о которыхъ въ исторіи экономическихъ ученій и говорить не стоитъ. Нотой же, вроятно, причин ничего не говорится о Рикардовской теоріи ренты. Такъ, что бдный читатель или бдный слушатель г. Бунге, прочтя или прослушавъ его ‘историческій очеркъ’, на вопросъ: что сдлалъ Мальтусъ и чмъ замчателенъ Рикардо?— ничего не будетъ въ состояніи отвтить, кром того, что ‘ихъ критическіе труды были особенно плодотворны,’ Какіе это такіе критическіе труды и поче му они были плодотворны,— это остается въ мір догадокъ. Посл этого читатель не удивится, если мы скажемъ ему, что почтенный и многоученый профессоръ проходитъ глубокимъ молчаніемъ и то, какимъ образомъ ученіе Смита было измнено и искажено его послдователями, преимущественно французскими экономистами, подъ вліяніемъ узкихъ эгоистическихъ интересовъ быстро-развивавшейся буржуазіи. Г. Бунге просто говоритъ:
‘послдователи Смита излагали его систему по своему, поясняли ее критически или, наконецъ, примняли его начала къ другимъ сторонамъ человческой дятельности’ (стр. 32).
Не правда ли, какъ ясно и удобопонятно: излагали по своему.— Но, какъ же это такъ по своему? Бдные слушатели, бдные читатели! Г. Буше предполагаетъ въ васъ нечеловческую догадливость!
Сообщивъ такія подробныя и обстоятельныя свденія объ англійскихъ экономистахъ, послдователяхъ Смита, г. Бунге переходитъ къ французскимъ и называетъ три имени: Сэя, Бланки и Росси. О Бланки и Росси почти ничего не говорится. Жану-Баптисту Сэю онъ посвящаетъ около полустранички, гд говорится, будто
‘заслуга Сэя состоитъ въ томъ, что онъ раздлилъ содержаніе науки на производство, распредленіе и потребленіе, и сообщилъ ея истинамъ популярность’ стр. 33.
О, почтенный и многоучений профессоръ, не въ томъ совсмъ заслуга Сэя, что онъ раздлилъ содержаніе науки на производство распредленіе и потребленіе, а въ томъ, что предметъ изслдованія экономической науки онъ ограничилъ однимъ только производствомъ, потребленіемъ и распредленіемъ, исключивъ изъ леи все, что прямо къ нимъ не относится, давъ ей опредленное, довольно рзко очерченное содержаніе. Но знать о Сэ только то, что онъ извстнымъ образомъ опредлилъ содержаніе науки, это все равно, что ничего не знать о Сэ. Сэй не мене, если не боле замчателенъ своими воззрніями на торговлю (припомнимъ его знаменитую Thorie de dbouchs), нанесшими окончательный ударъ меркантильнымъ доктринамъ, онъ замчателенъ необыкновенною смлостью и логичностью своихъ буржуазныхъ тенденцій, его, по справедливости, можно назвать отцемъ французской школы смитовскихъ экономистовъ, имющихъ, какъ извстно, мало общаго съ доктринами Смита. Объ немъ-то г. Бунге не находитъ сказать ничего боле, какъ только то, что онъ ‘раздлилъ содержаніе экономической науки на производство, потребленіе и распредленіе’. Если бы такой очеркъ былъ написанъ, какъ классное упражненіе ученикомъ 4-го класса гимназіи, то его упрекнули бы за неясность и неопредленность, но что же мы должны подумать о голов профессора, ршившагося печатать годами высиженную свою брошюру.
О нмецкихъ послдователяхъ Смита говорится столько же, сколько объ англійскихъ и французскихъ.
‘Въ Германіи, говоритъ г. Бунге, труды послдователей свободы промышленности (ученіе Смита отождествляется, такимъ образомъ, съ ученіемъ о свобод промышленности, о, многоученый профессоръ, хоть бы у васъ была крошечка стыда относительно своихъ слушателей и своихъ читателей!,) отличаются философскимъ направленіемъ, топкимъ анализомъ понятій (Туфландъ, Логезъ, Германъ) и систематикою (Рау). Произведенія итальянскихъ писателей, русскихъ и польскихъ представляютъ боле или мене самостоятельную обработку науки (стр. 33.)
Какъ много сказано этими пустыми фразами и какъ мтко очерченъ характеръ и направленіе нмецкихъ, италіянскихъ, польскихъ и русскихъ экономистовъ, якобы, послдователей Смита! ‘Самостоятельно разработываютъ науку’! Но какую же науку, скажите, ради Бога! Науку ли Смита или науку французскихъ экономистовъ, науку Мальтуса и Рикардо? Неужели многоучемый профессоръ не понимаетъ, что между этими науками лежитъ огромная розница?
Приводить ли еще курьезы изъ этого невроятнаго ‘очерка’ экономическихъ теорій? Послушайте: ‘Адамъ Смитъ,— открываетъ Бунге,— выводитъ мну изъ естественной склонности человка къ мновымъ сдлкамъ (стр. 27). Во истину, замчательное открытіе! До сихъ поръ полагали, что мна образовалась вслдствіе раздленія труда, теперь же выходитъ, что причиною ея была естественная склонность человка къ мновымъ сдлкамъ, и что эту склонность отыскалъ въ человк Адамъ Смитъ! Бдный Адамъ Смитъ, или, лучше, бдный г. Бунге, онъ забылъ вроятно, что ‘Изслдованіе о природ и причинахъ богатства народовъ’ переведено на русскій языкъ, и что почтеннаго профессора можетъ теперь поврить всякій грамотный человкъ. Еще курьезъ: о Маклеод даже не упомянуто, Лассаль и Луи-Бланъ отнесены въ одну категорію съ Робертомъ Оуэномъ, о Марат не сказано ни слова. Прудонъ названъ соціалистомъ и поставленъ подъ одну рубрику съ Фурье и Сенъ-Симономъ! Нужно ли еще продолжать этотъ длинный рядъ профессорскихъ курьезовъ?
Мы отказываемся: надюсь, что указаннаго вполн достаточно для оцнки научности и основательности ‘Историческаго очерка.’ Мы знаемъ, намъ могутъ замтить, что ‘Очеркъ’ этотъ и не иметъ претензіи на научность и основательность, что онъ составляетъ только введеніе въ курсъ ‘Полицейскаго права’. Намъ кажется, въ какую бы науку не служилъ введеніемъ этотъ очеркъ, во всякомъ случа, мы въ прав требовать отъ него нкоторой научности и серьезности, мы вправ требовать, чтобы онъ не былъ пустымъ, безсодержательнымъ, преисполненнымъ всевозможныхъ промаховъ и ошибокъ. Если почтенный профессоръ думаетъ иначе, если онъ полагаетъ, что экономическое введеніе въ Полицейское право должно удовлетворять именно тмъ условіямъ, которымъ удовлетворяетъ его очеркъ, т. е. быть пустымъ, безсодержательнымъ, поверхностнымъ, чуждымъ научности и исполненнымъ ошибокъ и упущеній, въ такомъ случа, мы не осмливаемся укорять его за его произведеніе, по ршаемся только посовтывать ему, что онъ сдлалъ бы гораздо лучше, еслибы не печаталъ его отдльною брошюркою и не пускалъ въ продажу. Впрочемъ, дло уже сдлано, и совтъ нашъ не можетъ имть никакого практическаго значенія, разв только почтенный профессоръ воспользуется имъ на будущее время. Но правд сказать, мы бы, однако, этого не хотли, хотя мы отъ души сожалемъ о тхъ жестокихъ оскорбленіяхъ, которыя наносятъ своей репутаціи наши ученые мужи собственными своими твореніями, однако, въ интересахъ общественнаго блага, мы желаемъ, чтобы эти самооскорбленія наносились какъ можно чаще и чаще. Мы понимаемъ, что обличать себя въ невжеств, довольно непріятно и даже требуетъ нкоторой героической самоотверженности, потому мы приносимъ нашу искреннюю благодарность гг. Аристову, Градовскому, Ренненкампфу и Бунге и до конца дней нашихъ сохранимъ самое глубокое уваженіе и самое непритворное удивленіе къ ихъ великому подвижничеству на поприщ самообличенія въ невжеств.
Объ экономическихъ воззрніяхъ г. Бунге мы считали излишнимъ говорить, потому что въ нихъ нтъ ничего оригинальнаго, ничего такого, чего бы нельзя было найти отъ слова до слова въ любомъ Cours d’economie politique любого французскаго экономиста старой школы. Онъ пережевываетъ давнишнюю жвачку, а насколько хороша и пріятна на вкусъ эта жвачка, читатель, если только онъ не особенно брюзгливъ, можетъ усмотрть изъ ‘Основныхъ понятій политической, общественной или промышленной экономіи’, маленькой книжки, неизвстно для чего и для кого изданной и принадлежащей перу извстнаго французскаго экономиста Жозефа Гарнье. Жозефъ Гарнье считается однимъ изъ маленькихъ корифеевъ французскихъ буржуазныхъ экономистовъ, но мы не знаемъ, въ силу какихъ заслугъ онъ пользуется этою честью, потому что голова его такъ странно устроена, что ему совсмъ не слдовало бы заниматься наукою, особенно наукою, требующею точныхъ опредленій и яснаго пониманія. Читатель, мы надемся, убдится въ этомъ, если согласится вмст съ нами перевернуть нсколько страничекъ ‘Основныхъ понятій’.
‘Основнымъ понятіямъ’ предпослано предисловіе, въ которомъ приводится похвальная рекомендація этому творенію, сдланная собратомъ Гарнье, такимъ же великимъ экономистомъ, какъ онъ самъ, Ипполитомъ Пасси. Ипполитъ Пасси, ‘бывшій министромъ финансовъ членомъ отдленія политической экономіи, статистики и финансовъ въ парижской академіи нравственныхъ и политическихъ наукъ,’ выхваляетъ своего собрата передъ Академіею за то, что его собратъ во 1) въ своихъ ‘Основныхъ понятіяхъ’ представилъ ‘краткое, но ясное изложеніе основныхъ началъ экономической науки’, во 2) что онъ, лучше, чмъ кто либо другой, ‘охарактеризовалъ все, что содержится въ соціалистическихъ доктринахъ ложнаго и химерическаго, и показалъ съ необыкновенною ясностью, ‘какъ глубоко расходятся они съ великими принципами справедливости и свободы’, и наконецъ 3) за то, что онъ ‘написалъ свое сочиненіе очевидно въ интерес тхъ классовъ, которые совершенно лишены всякаго знанія объ экономическомъ стро общества.’
Не оспаривая справедливости 2-го похвальнаго пункта, мы ршительно не можемъ согласиться съ 1-мъ и 3-мъ. Почтенный Пасси или безсовстно льстилъ своему собрату или просто издвался надъ высокоученою Парижскою Академіею.— Г. Жозефъ Гарнье, говоритъ Ипполитъ Пасси,— представилъ краткое, но ясное изложеніе основныхъ началъ экономической науки.— Краткое — съ этимъ нельзя не согласиться, но ясное,— это уже совсмъ не правда. Начнемъ хоть съ опредленія науки. По мннію Гарнье, предметъ политической экономіи составляетъ
‘физіологія общества, его устройство, какъ слдствіе цивилизаціи, общественныя потребности и средства къ удовлетворенію ихъ, согласно съ природою вещей’.
Трудно выдумать что нибудь боле неопредленное, неточное и ненаучное. Подъ это опредленіе подходитъ и Политика, и Право, и Соціологія вообще. Разв эти науки не разсматриваютъ точно также ‘устройство общества, какъ слдствіе цивилизаціи’. Разв политика и право не имютъ дла съ ‘общественными потребностями и средствами къ ихъ удовлетворенію’?— Разв ‘физіологія общества’ не есть предметъ науки боле обширной по своему содержанію, чмъ политическая экономія, а именно соціологіи? Разв ‘физіологія общества’ ограничивается однимъ только изученіемъ производства и распредленія богатствъ,— чмъ, какъ всмъ извстно, ограничивается политическая экономія?
Но чмъ дальше въ лсъ, тмъ больше дровъ. Переворачиваемъ страницу и тамъ находимъ другое уже опредленіе политической экономіи.
‘Политическая экономія, говоритъ Гарнье, есть наука о богатств, или, лучше, наука, имющая цлью раскрыть, какимъ образомъ богатство раціональне производится и справедливе распредляется, какъ въ интерес частныхъ лицъ, такъ и въ интерес цлаго общества. Эта же мысль выражается еще такимъ образомъ: предметъ политической экономіи есть установленіе естественныхъ и гармоническихъ законовъ выгодъ или интересовъ человка’ (стр. 13).
Боже праведный! Да вдь второе опредленіе противурчитъ первому. Тамъ говорилось, что политическая экономія разсматриваетъ общественное устройство, какъ продуктъ цивилизаціи, т. е., что она занимается изученіемъ данныхъ, существующихъ формъ общественнаго быта. Здсь же Гарнье увряетъ, что она занимается совсмъ не изученіемъ существующихъ формъ общежитія, но устанавливаетъ ‘естественные и гармоническіе законы выгодъ или интересовъ человка’? Но первому опредленію политическая наука есть наука, такъ сказать, описательная, по второму — законодательная, по первому опредленію она разсматриваетъ только то, что есть, по второму — то, что должно быть. Какъ же быть? Какая же такая политическая экономія и чмъ она занимается?— Увы, вы тщетно будете искать отвта на эти вопросы въ ‘основныхъ понятіяхъ’. ‘Основныя понятія’ не считаютъ опредленіе науки основнымъ понятіемъ. Ну и Богъ съ ними. Изъ дальнйшаго изложенія, вы убждаетесь, что воззрнія французскаго экономиста на предметъ политической экономіи не отличается отъ воззрній французскихъ экономистовъ вообще, и что онъ, подобно имъ, понимаетъ подъ политическою экономіей) — изложеніе существующей системы производства и распредленія богатства. Прекрасно. Если дйствительно таковъ предметъ политической экономіи, то первый вопросъ, который предстоитъ ей разршить, будетъ вопросъ о томъ, что же такое богатство, законами производства и распредленія котораго занимается эта наука?
‘Совокупность въ какомъ бы то ни было количеств вещей (продуктовъ, труда и услугъ), имющихъ свойство удовлетворять физическія, и умственныя, и нравственныя потребности человка составляетъ богатство’ (стр. 10).
По этому опредленію выходитъ, что и воздухъ богатство и вода въ океан — богатство, а между тмъ извстно, что ни въ общежитіи, ни въ наук эти предметы за богатства не считаютъ. Такимъ образомъ человчество обязано Жозефу Гарнье открытіемъ цлаго царства новыхъ богатствъ.
Но переворачиваемъ страницу и мы находимъ новое опредленіе богатства, нимало не похожее на первое. Но этому новому опредленію выходитъ, что богатство есть совокупность вещей, ‘имющихъ или годность или цнность’ (стр. 17). Годность или цнность — какъ будто это одно и тоже. Воздухъ и вода въ океан имютъ большую годность, но они только въ исключительныхъ случаяхъ имютъ цнность. Цнность могутъ имть предметы, добываемые только въ ограниченномъ количеств и при посредств человческаго труда. Бдный экономистъ забылъ эту общеизвстную вокабулу экономической пауки. Чувствуя самъ, что онъ сдлалъ большой промахъ, Гарнье старается выпутаться изъ своей ошибки и впадаетъ въ новую, еще боле грубую, не умя дать общаго опредленія понятію богатства, онъ начинаетъ исчислять вс т предметы, которые, по его мннію, подходятъ подъ это понятіе. Исчисленіе это еще боле курьезно, чмъ самое опредленіе. Богатства, говоритъ онъ, бываютъ вещественныя, напр. земли, разнаго рода пища, одежда, жилище и пр., богатства невещественныя, которыя находятся въ самомъ человк, каковы: ‘качества или силы всякаго рода въ стро физическомъ, умственномъ или нравственномъ, вс оказываемыя людьми другъ другу услуги и т. п.’ Богатства естественныя ‘даны, такъ сказать, совсмъ готовыми человку творцомъ’ всхъ вещей, таковы: воздухъ, свтъ и т. п., ‘таковы также въ другомъ стро духовныя и физическія силы человка’ (стр. 18). Такимъ образомъ оказывается, что Гарнье считаетъ воздухъ и свтъ богатствами не по ошибк, и что, по его воззрнію, человкъ, живущій въ комнат о двнадцами окнахъ — (хоть бы это была казарма — богаче человка, живущаго въ комнат о шести окнахъ (хоть бы это былъ дворецъ). Дале отсюда же оказывается, что физическія и умственныя силы человка составляютъ въ одно и тоже время и богатства естественныя, и богатства невещественныя. Продолжая исчислять предметы, подходящія подъ опредленіе богатства, онъ открываетъ еще какія-то богатства, произведенныя трудомъ человка, и богатства, произведенныя совокупною дятельностью человка и природы. Какъ будто можетъ быть создано богатство однимъ трудомъ человка безъ содйствія природы. Прочтя это курьезное исчисленіе, читатель все-таки ни на волосъ не подвинулся въ пониманіи того, что такое богатство въ экономическомъ смысл. Гарнье опять сдлалъ маленькій промахъ: онъ забылъ, что указывать на причины происхожденія богатствъ еще не значитъ опредлять богатство.
И такъ вы видите, что ‘Основныя понятія’ не даютъ не только яснаго, но даже вообще удобопонятнаго опредленія ни наук политической экономіи, ни предмету, которымъ она занимается. Пойдемъ дале. Извстно, что посл богатства самымъ естественнымъ вопросомъ для науки, является вопросъ: что такое капиталъ? Послушайте же, какъ опредляетъ это понятіе французскій экономистъ.
‘Подъ капиталомъ, говоритъ онъ, надо разумть всякій продуктъ, всякое орудіе, всякое средство, которымъ промышленность пользуется или можетъ воспользоваться для производства новыхъ цнностей’ (стр. 37).
Пользуется или можетъ воспользоваться — это выраженіе искажаетъ весь смыслъ опредленія. Буржуазная школа экономистовъ подразумваетъ подъ капиталомъ ту часть накопленныхъ продуктовъ, которая образуется на производительное потребленіе. Клада зарытаго въ землю никто никогда не назоветъ капиталомъ. Если же называть капиталомъ все, чмъ ‘промышленность пользуется или можетъ воспользоваться’, придется и зарытый кладъ признать за капиталъ, потому что, быть можетъ, и имъ когда нибудь воспользуется промышленность.— И такъ, даже такого общеизвстнаго опредленія, какъ опредленіе капитала, Гарнье не можетъ сдлать, не попавъ въ какую нибудь грубую ошибку.— Но это еще де все: давъ неточное и совершенно неврное опредленіе капиталу, онъ начинаетъ исчислять по порядку все то, что, по его мннію, можетъ бытъ названо капиталомъ. И тутъ оказывается, что все, что производитъ промышленность, земледльческая и мануфактурная, все это и есть капиталъ, дале, что ‘състные продукты пекарей, мясниковъ, сельскихъ хозяевъ, пивоваровъ и пр.’— тоже капиталъ. Наконецъ, даже ‘знакомства или постоянныя потребители’ — также составляютъ капиталъ (стр. 39). Подите же! Кто бы это могъ подумать: человкъ у котораго много знакомыхъ или лавочникъ, у котораго много покупателей — капиталисты, Булочникъ, напекшій много булокъ (хотя бы эти булки никто не покупалъ) — капиталистъ.
Продолжать ли еще выписывать курьезы? Но мы боимся, что намъ придется переписать всю книгу, т. е. слишкомъ 200 страницъ. Если онъ запутывается въ самыхъ простыхъ и элементарныхъ понятіяхъ экономической науки, то можете себ представить, какую чепуху онъ городитъ, когда ему приходится сталкиваться съ вопросами боле или мене сложными и запутанными! Тутъ къ неумнью ясно выражаться присоединяется еще самое дикое невжество. Такъ, напримръ, Гарне до сихъ поръ вруетъ въ Мальтусовы прогрессіи и въ возможность удвоенія населенія не только въ 25, 15 лтъ, но даже и въ сроки боле кратчайшіе (стр. 185). Причинами нищеты глубокомысленный экономистъ считаетъ, главнымъ образомъ, непредусмотрительность, порокъ, народные предразсудки, волненія и революцію. Какъ средства для уничтоженія ея онъ рекомендуетъ: 1) возстановленіе народной нравственности и 2) повышеніе рабочей платы. Для осуществленія перваго онъ предлагаетъ
‘довести до пониманія простого народа нравственныя истины вообще (?) я истины экономическія въ особенности, равно какъ и вс другія (!?), которыя въ состояніи немедленно породить нкоторую степень довольства, возбуждающаго чувство самоуваженія и предусмотрительности (стр. 190).
Вроятно, съ цлью содйствовать возстановленію народной нравственности и возбужденію въ ‘простомъ народ’ чувства довольства,— и ршился Гарнье написать свои ‘Основныя понятія’. Но намъ кажется, что его ‘Основныя понятія’ приведутъ къ результатамъ, какъ разъ противуположнымъ. Прочитавъ ихъ, читатель — кто бы онъ ни былъ и какихъ бы экономическихъ воззрній онъ ни держался,— ощутитъ горькое недовольство и жгучую досаду на потеряннное за чтеніемъ время и на то, что люди, подобные Гарнье, лишенные и смтливости и знаній, суются излагать ‘Основныя понятія’ какой бы то ни было науки. Такимъ образомъ, народная нравственность не только не возстановится, но упадетъ еще ниже.
Для осуществленія второго средства, наивный и невжественный экономистъ предлагаетъ или увеличить число производительныхъ капиталовъ или уменьшить число конкурирующихъ рабочихъ. Онъ слышалъ отъ своихъ наставниковъ, что средняя величина заработной платы зависитъ отъ отношенія труда къ капиталу, и что она тмъ выше, чмъ больше спросъ на работу, и тмъ ниже,— чмъ онъ меньше. Но онъ забылъ при этомъ, какъ т же его наставники доказывали, что вс эти повышенія и пониженія могутъ быть только временныя, что каждое повышеніе заработной платы вызываетъ или увеличеніе рабочихъ силъ или сокращеніе капиталовъ, обращенныхъ на производ ггво, вслдствіе уменьшенія прибыли предпринимателя, и что, въ конц коыцевъ, заработная плата никогда не можетъ превышать крайняго minimum’а человческихъ потребностей. Извстно, что въ послднія десятилтія производительные капиталы Франціи и Англіи увеличивались съ необыкновенною быстротою,— однако, положеніе рабочихъ нисколько отъ того не улучшилось а напротивъ стало даже хуже. Впрочемъ невжественному экономисту дозволяется игнорировать факты,— этого мы не считаемъ даже курьезомъ. Курьезно не это, — курьезенъ тотъ выводъ, который онъ длаетъ изъ своего предположенія о повышеніи заработной платы, вслдствіе увеличенія капиталовъ. Послушайте:
‘Рабочую плату, говоритъ онъ, понижаетъ рдкость капиталовъ и избытокъ рабочихъ. Слдовательно, предметомъ желаній рабочаго класса должно быть изобиліе капитала и умноженіе капиталистовъ и предпринимателей, потому что послдніе, нуждаясь въ работникахъ, привлекаютъ ихъ къ труду увеличеніемъ рабочей платы, стало быть т говорятъ величайшую глупость, которые утверждаютъ, что капиталъ — врагъ труда’ (стр. 181).
Вотъ выводъ, который превосходитъ вс курьезы ‘Основныхъ понятій’. Прочтя эту тираду, нельзя уже боле усумниться, что книга Гарнье дйствительно написана ‘въ интерес тхъ классовъ общества, которые совершенно лишены всякаго знанія объ экономическомъ стро общества’, — какъ увряетъ Ипполитъ Насси, Если ихъ интересъ состоитъ именно въ томъ, чтобы не имть никакихъ здравыхъ понятій объ экономической наук, если ихъ интересъ состоитъ въ томъ, чтобы пребывать въ младенческомъ невдніи, относительно окружающихъ ихъ экономическихъ отношеній, — въ такомъ случа мы вполн согласны съ Пасси, что ‘Основныя Понятія’ написаны въ интерес этихъ классовъ. Насъ одно только приводитъ въ недоумніе, зачмъ эта книжонка переведена на русскій языкъ? Полагаетъ ли г. Кисловскій, что и у насъ есть такіе классы, для которыхъ полезно невжество въ экономической наук? Что эти классы у насъ есть — это очень можетъ быть, но чтобы они были въ состояніи читать творенія экономистовъ французской школы — это не только сомнительно, но даже и неправдоподобно. Или, можетъ быть, г. Кисловскій поврилъ на слово г. Пасси и въ самомъ дл вообразилъ, будто въ ‘Основныхъ понятіяхъ’ излагаются основныя начала политической экономіи кратко, но ясно‘,— въ такомъ случа намъ только остается пожалть о его ребяческой доврчивости и прискорбной несообразительности. Совтуемъ ему на будущее время не читать книгъ съ рекламами, а то онъ, пожалуй, вздумаетъ перевести что нибудь и еще хуже.