Новорожденный.
Новорожденный.
Роберто Бракко.
Пер. съ итальянск. Е. Лазаревской.
‘Современный Міръ’, No 4, 1907
Новорожденный, Бракко Роберто, Год: 1907
Время на прочтение: 4 минут(ы)
…Наконецъ, уже незадолго до разсвта, вору нашлась работа. Упавшій духомъ и утомленный долгой бготней и продолжительнымъ безполезнымъ пребываніемъ въ засадахъ, онъ сидлъ теперь возл темныхъ и пустынныхъ, какъ кладбище, садиковъ площади Кавура, на тротуар, смоченномъ сыростью атмосферы, проклиная свою несчастную звзду и смотря на медлительныя телги, съ величавымъ и звучнымъ грохотомъ колесъ двигавшіяся между внушительныхъ дворцовъ старинной широкой улицы Форіа по направленію къ улиц Музея или къ Константинопольской. На его счастье, когда онъ высмотрлъ человка для нападенія, ни одна телга не прозжала, а хавшія, было слышно, находились очень далеко.
Времени для нападенія у него несомннно было достаточно. Онъ набросился сзади на прохожаго, шедшаго съ сонно разслабленнымъ видомъ, и, придавивъ его рукой за шею, крпко держа его, заявилъ:
— Живо! Все, что у тебя есть!
Подвергшійся нападенію былъ человкъ небольшой и хилый,— онъ и не подумалъ сопротивляться.
— Не убивай меня,— взмолился онъ, стуча, зубами, съ подгибающимся колнями, становясь еще меньше, чмъ былъ въ дйствительности.— Бери часы и цпочку, только не убивай меня, не длай мн такъ больно!
— Часовъ и цпочки мало.
— Они золотые…
— Мало. Давай и деньги.
И онъ приставилъ ему къ ше отточенный ножъ.
— Постой… Не убивай… Какая теб радость убивать меня? Дамъ все, что хочешь. Постой.
— Я самъ сдлаю. Такъ лучше будетъ.
Онъ поспшно обшарилъ его карманы, вынулъ оттуда платокъ, ключъ, сигары и бумажникъ, сунулъ ему обратно въ руки ключъ и платокъ и спокойно отпустилъ его.
— Отправляйся по своимъ дламъ, только не оборачивайся. Покойной ночи.
Жертва бросилась бжать, какъ преслдуемая мышь, онъ же, горя желаніемъ узнать, что содержалъ въ себ бумажникъ, тотчасъ перескочилъ черезъ низкую проволочную ршетку, окружавшую сады, и проскользнулъ въ укромную аллею, гд можно было посмотрть добычу, не боясь быть накрытымъ. Осенняя ночь была прозрачна. Звздное небо доставляло ему довольно свта. И уже присвъ на корточки, онъ намревался раскрыть бумажникъ, когда тнь женщины, сидвшей на четверинкахъ подъ деревьями почти рядомъ съ нимъ, заставила его вздрогнуть отъ ужаса. Но въ то же мгновеніе женщина, тоже въ страшномъ испуг, выпрямилась и тревожно заговорила:
— Нтъ! Нтъ! Ты не можешь донести. Не можешь! Я еще здсь. Я не ушла еще. Я еще его не бросила. Не можешь донести!
На земл неподалеку, въ небольшомъ углубленіи онъ увидлъ свертокъ.
— А, каналья!— воскликнулъ воръ, стараясь умрить вырвавшійся у него изъ души крикъ.— Это мертвый ребенокъ!..
— Живое дитя!— сказала она, думая оправдаться.— Мальчикъ это, мальчикъ, и живой!..
— Дай посмотрть.
— Не трогай. Онъ спитъ.
— Спитъ?
— Красивый онъ у меня такой, здоровый родился, несчастненькій, и будто мн съ нимъ никогда и не разставаться, четыре дня его у себя украдкой держала и леляла… не могла встать съ постели, а подруга, которая за мной потихоньку ухаживала, не могла того сдлать, что мн приходится. Но вотъ сегодня ночью и у меня тоже, и у меня не хватило духу убить его…
— Потому ты его живымъ хотла зарыть?
— Нтъ!.. Нтъ!.. Хотла его на судьбу его оставить… Думала: кто знаетъ, можетъ быть, Господь милостивый и поможетъ ему!
— А яму эту не ты ему вырыла, падаль ты эдакая?
— Не я выкопала, клянусь, не я. Нашла ее тутъ. Точно она ждала…
— И на холоду на такомъ хотла невинную душу оставить, собственнаго ребенка? На холоду хотла оставить? что, неправда?
— Не можешь на меня донести, не можешь донести, потому что еще я его не бросила!
— Самая ты подлая скотина, какая только есть на свт! И каторги за твою подлость мало. Идемъ за мной!..
Онъ схватилъ ее за руку, видимо собираясь тащить за собой. Она не стала защищаться, только пригрозила:
— Если донесешь, скажу, чтобы тебя за разбой взяли.
Онъ немедленно отпустилъ ее и укусилъ себя за пальцы обихъ рукъ. Потомъ спокойно спросилъ у нея:
— Ты меня видла?
— Я сюда съ той стороны пробралась, тамъ темне. И вдругъ вижу, сидишь ты на панели. Не стала убгать, думала, ты изъ полицейскихъ. Еслибы убгала, пропала бы, могъ услышать меня. Легла здсь на скамейку, стала ждать, чтобы ты ушелъ. Ты не уходилъ, я и не шевелилась. Когда ты бросился на того человка, думаю себ: ‘Мазурикъ это, слава Богу!’ Тогда и я поднялась съ мста. Пока ты это свое дло обдлывалъ, я маленькаго и положила въ ямку, ямка ужъ и была тутъ. Я не думала, что ты потомъ сюда придешь… Да видно, мы гршники, и хочетъ чортъ погубить насъ! Вотъ пришелъ ты сюда, а теперь, если молчать не будешь, и я не помолчу. Въ каторгу, такъ ужъ вмст!
— Что же теб скажешь! Твоя правда. А только, я вотъ отъ бдности ворую, своей шкурой рискую, чтобы жену накормить, она у меня честная женщина, а ты, безстыжая, собственное дитя живымъ зарываешь, такъ мы по твоему одно и то же?
— У меня никого нтъ, кто бы обо мн подумалъ. Мужа нтъ. Отца нтъ. Брата нтъ. Любовника нтъ. Тотъ, что силкомъ меня взялъ,— умеръ. А еслибы люди узнали, что я родила, въ лицо бы мн наплевали, и не нашла бы я себ больше работы. И кто бы меня съ нимъ взялъ? Кормить мн его какъ? До самаго до конца должна была его выносить, — здоровье у меня плохое, бабка говорила, если сдлать неосторожность, дорого заплатить пришлось бы. Умерла бы… А мать у меня безногая, къ стулу прикована, съ ней бы что стало?
— Да?— произнесъ тотъ, смягчившись.— На этомъ свт вс дла не такъ идутъ, какъ намъ нравится. Всегда наоборотъ! Всегда на зло!.. Ужъ это я знаю.
Онъ снялъ шапку. Почесалъ въ голов. Подумалъ.
Нагнувшись надъ ямкой, онъ осторожно приподнялъ тряпку, открылъ голову ребенка. У него были закрыты глазенки, нижняя губка слегка оттопырилась. Воръ приложилъ ухо къ груди ребенка и черезъ минуту успокоенно произнесъ:
— Не умеръ. Дышитъ.
Онъ всталъ на ноги, раскрылъ бумажникъ, старательно сосчиталъ его содержимое и произнесъ про себя:
— Ладно.
Затмъ онъ повторилъ ей слова, которыми имлъ обыкновеніе отпускать обокраденныхъ имъ людей:
— Ну, ты, отправляйся по своимъ дламъ и не оборачивайся.
— Что ты выдумалъ?— спросила женщина тихимъ голосомъ, дрогнувшимъ словно какимъ то жалобно нжнымъ звукомъ.
— Домой его къ себ снесу,— отвтилъ тотъ, не глядя на нее и надвая опять на бекрень свою фуражку.— Лучше ко мн, чмъ живымъ зарывать. Деньги ему на молоко,— вотъ он. А объ остальномъ жена позаботится. Она глаза свои готова отдать, только бы дитя имть. И на меня сердится, потому что не убдилась, что на этомъ свт все на зло идетъ. Не ея ребенокъ,— ну, пусть будетъ, подарокъ я ей подарю. Сколько разъ меня разстраивала, ‘хоть бы сироту’, говорила ‘выростить!..’ Услышитъ, что ее мамой зовутъ, довольна будетъ, бдняга.
Онъ опять нагнулся и тихонько, озабоченно, стараясь не тряхнуть ребенка, взялъ его на руки.
И такъ какъ женщина все еще была подл него, съ мрачнымъ изумленіемъ на лиц, онъ настойчиво повторилъ ей шопотомъ:
— Уйдешь ты или нтъ?
— Ухожу.
— Но только, уговоръ лучше денегъ. Помни: мы другъ друга не знаемъ. Поняла? Я твоей физіономіи никогда не видалъ, я ты моей никогда не видала. Поняла, или нтъ?
— Поняла.
— Отправляйся по своимъ дламъ и не оборачивайся.
Она, не оборачиваясь, удалилась. Воръ осторожно поцловалъ въ лобикъ ребенка.