Ночь на Рождество Христово, Баранов Кузьма Николаевич, Год: 1834 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 75 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

НОЧЬ НА РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО.

РУСКАЯ ПОВСТЬ
девятнадцатаго столтія.

Соч. Актера ИМПЕРАТОРСКИХЪ Московскихъ Театровъ К. Баранова.

ЧАСТЬ III.

МОСКВА.
Въ Университетской Типографіи.
1834.

ПЕЧАТАТЬ ПОЗВОЛЯЕТСЯ

съ тмъ, чтобы по отпечатаніи были представленія въ Ценсурный Комитетъ три экземпляра. Москва, Августа 13 дня 834 года.

Ценсоръ, Заслуженый Профессоръ, Статскій Совтникъ и Кавалеръ Левъ Цвтаевъ.

ГЛАВА XV.
ПОМИНКИ.

Пусть представятъ себ всю великость горести сироты, лишившагося незабвеннаго благодтеля! Онъ плакалъ, скажутъ холодные сердца — вотъ и вс! Нтъ — онъ не плакалъ, онъ былъ веселъ, но — веселость его была другаго рода: глаза его не пролили ни одной капли слезъ, но ежели бы медикъ взрзалъ молодому человку грудь и посмотрлъ,— какою запекшеюся кровью облилось его сердце, то-бы торжественно объявилъ что нещастнаго сироту спасъ одинъ только Богъ, а искуство врачей въ такомъ случа ничтожно.

Отдавъ послдній долгъ своему образователю, Лиловъ, не смотря на вс убжденія единьки, не похалъ на сватьбу сестры его.

— Нтъ, мой другъ — говорилъ онъ ему, прощаясь — не смотря на то, что Кривдинъ на меня смотритъ криво, что Павлуша обращается холодно, я до шести недль не выду изъ этого мста. Посл сватьбы, разумется, пріду поздравить твою сестрицу, но до тхъ поръ, мой любезный, позволь мн предаться моей горести, которую почитаю теперь единственнымъ для себя утшеніемъ. Согласись самъ: три удара вдругъ!—

‘Какіе же?’ возразилъ молодой Мортиринъ. ‘Я знаю только одинъ: смерть нашего Государя, этотъ ударъ не для насъ однихъ, но и для цлой Европы.’

— А о двухъ другихъ ты забылъ?—

‘Да… смерть благодтеля и замужство сестры! понимаю но это

дло частное, мой милый, его не должно пріобщать къ ударамъ. Въ служб новаго Царя ты также найдешь благодтелей, а невстъ — куда ни обернись — куча! старайся только хорошенько служишь.’

Друзья разстались и единька далъ, слово навщать своего друга какъ можно чаще’

Прошла недля и Лиловъ замтилъ, что Г-жа Кривдина обращала на него большое вниманіе. Онъ съ изумленіемъ увидлъ, что она съ нимъ обходилась черезъ чуръ ласково — хвалила его привязанность къ покойному, его наружность, станъ,— однимъ словомъ: Настасья Васильевна переродилась.

— Что такое значитъ, мой другъ?

Кривдина длаетъ поминки, приглашаетъ сосдей, а мужа угнала въ К!

Чортъ знаетъ, я не пойму эту женщину!— сказалъ сирота вошедшему единьк Мортирину.

‘Не чортъ, а я знаю, мой милый: отцвтающая мадамъ изволила въ тебя влюбиться.’

— Въ меня? полно шутить!—

‘Безъ шутокъ: я слышалъ это тайкомъ, только не скажу отъ кого. Вотъ, мой другъ, теб и развлеченіе. Волочись!’

— Благодаренъ за совтъ! теперь любовь слишкомъ далека отъ моего сердца. И къ кому же? къ замужней женщин! какъ не стыдно такъ обо мн думать. Посл шести недль я прямо въ службу — говорятъ, война съ Персіею. Полечу, мой другъ, на поле чести, можетъ быть тамъ забуду мою нещастную любовь, можетъ быть звукъ оружія изгладитъ изъ моего сердца Страсть, вкравшуюся съ малолтства, можетъ быть — въ первомъ сраженіи….

‘Ты надолъ мн съ своими: можетъ быть! Конечно, сестра не можетъ быть твоею женою, дожидайся, авось умретъ мужъ: ему кажется слишкомъ сорокъ лтъ.’

— Странное дло, мой другъ, какъ батюшка твой, человкъ чрезвычайно благоразумный, отдаетъ молодую двушку за сороколтняго мущину?—

‘Конь о четырехъ ногахъ и тотъ спотыкается, мой милый. Папинька уже человкъ не молодой, страдаетъ отъ ранъ, слдовательно обязанность отца пристроить при жизни дочь, на б’рашь* евъ надяться сомнительно, да правду теб сказать, я съ моей стороны этой сватьб душего радъ — съ рукъ долой — а то нянчись съ нею по смерти папиньки. Нтъ, слуга покорный!… Помилуй отъ чего у тебя такое печальное лице? ужь не отъ того ли, что сестра выходитъ за мужъ? Полно, мой милый, пустись только въ свтъ, а то…..’

— Шутки въ сторону, а признаюсь теб, что мою душу тяготятъ два грха. Первый, что я до сихъ поръ обожаю твою сестру, о которой, по всмъ нравамъ, долженъ забыть, а второй: если правда, сравнивая теперишніе поступки со мною Г-жи Кривдиной, начинаю думать, что она кривитъ душего предъ мужемъ.—

‘И, мой милый, плюнь на все это, Кривдинъ глупъ, не смотря на то, что Совтникъ, онъ женился на деньгахъ, а не на жен — любовь ни сколько не входила въ составъ брачнаго союза, а у тебя врно достанетъ столько разсудка, чтобы презрть женщину, которая, по словамъ твоимъ, сильно тебя преслдуетъ. Хочешь, я за нею поволочусь для того только, чтобы одурачить!’

— Что за мысль?— Замужняя женщина!—

‘Что за бда! не кокетствуй!’

— Она дочь моего благодтеля!—

‘Да и сама тебя хочетъ облагодтельствовать.’

— Мой священный долгъ ее уважать.—

‘А ея долгъ — какъ видишь — тебя оболгать!’

— Мой другъ! о дочери моего истиннаго отца я не смю и не хочу думать такъ низко.—

‘А если захочешь, то будешь имъ ней очень близко.’

— Я не позволю — вспыльчиво сказалъ Лиловъ,— чтобы кто нибудь осмлился такъ дурно относиться о дочери Миролюбова, знаете ли вы, сударь, что…

‘Кто нибудь?’ возразилъ единька: ‘да знаешь ли ты’ продолжалъ онъ, принявъ серьезный видъ: ‘я вызову тебя на дуель, за слово ты, долженъ ты дать мн удовлетвореніе?’

— Какое вамъ угодно?— гордо отвчалъ сирота.

‘Мн стыдно вызывать на дуель мщанина.’

— А мщанину стыдне видть…. труса-дворянина.—

‘Я трусъ? какъ смть мн это сказать!’

— Также какъ и всякому невжд.—

‘Ты забылъ свое званіе.’

— Больше помню, нежели ты свое.—

‘Мщанинъ не долженъ смть говорить ты, человку, который его выше происхожденіемъ.’

— Дворянинъ не иметъ права уничижать человка, который ниже его происхожденіемъ, но едва ли не выше духомъ. ‘—

‘Какъ смть это говорить. Я накажу за дерзость.’

— Я самъ заплачу равною дерзостію.—

‘Пойдемъ сей часъ въ садъ, я докажу теб…’

— Батюшки! что вы взбсились что-ли?— вскричала вбжавшая запыхавшись Пантелеевна, которой комната была не въ далек отъ занимаемой Лиловымъ.— Ну услышитъ Настасья Ивановна, бдовое дло!—

При слов: взбсились! молодые люди захохотали бы, еслибъ досада другъ на друга не удерживала ихъ.

— Ну, полноте же, родные мои, помиритесь — послушайте старушенку, которая видла васъ обоихъ еще цыпленочками. Не гнви Господа Бога, Дмитрій Кирилычь, и не тревожь костей нашего отца.— Тутъ Пантелеевна перекрестилась, примолвя про себя, дай теб, Господи, Царство небесное!— А слезы, слезы — лились изъ глазъ доброй старухи такъ, что она не примчала ихъ.

Лиловъ, видя непритворную горесть Пантелеевны и самъ чувствуя душевную скорбь, смшанную съ обидою, стоялъ облокотясь на окошко, не говоря ни слова.

— Ну что же, мой милый — сказалъ молодой Мортиринъ, котораго гнвъ также скоро укрощался, какъ и воспламенялся — послдуемъ совту этой стародавней дамы Не такъ ли, моя красавица — прибавилъ онъ подошедъ къ Пантелеевн и поцловавъ ее — лучше смирно жить, чмъ другъ другу лбы размозжить!—

‘Умно изволите разсуждать!’ подхватила Пантелеевна, съ почтеніемъ цлуя ручку единьки: ‘да вотъ что, мое милое дитя, лучше смирно жить — это-то я понимаю — а другъ другу лбы размозжить, хоть заржь, не домекнусь. Другъ и другу!.. за что? Не пойму, мой рдкой, я человкъ темный, растолкуй?’

— А за то, моя добрая Пантелеевна — сказалъ Лиловъ, все еще стоя облокотись на окно и не перемняя суроваго лица — что есть обиды, которыхъ не возможно прощать и другу. И такъ, по нашему, если оскорбленъ человкъ, то пуля въ лобъ тому или другому.—

Ахъ вы! безбожники! Размозжишь другъ Другу лбы! легко сказать.’

— Но честь, Пантелеевна!— сказалъ Лиловъ, начинавшій приходить въ себя отъ гнва, слыша ни чмъ неопровергаемое доказательство простой неученой женщины — честь запрещаетъ мн мириться.

‘Ну такъ эта честь и заведетъ васъ по смерти во тьму кромшную. с

— Прощай, Лиловъ! мы ужь больше не увидимся, только сдлай одолженіе при послднемъ свиданіи скинь съ своего лица эту плачевную маску, а то, знаешь… кто и что можетъ подумать. Да вотъ кстат и она.—

Въ эту минуту вошла Кривдина,

— Настасья Васильевна!— продолжалъ молодой Мортпиринъ, съ насмшкою,— отучите питомца вашего покойнаго батюшки отъ капризовъ, вамъ, какъ хозяйк дома, больше всхъ принадлежитъ это право, а мн позвольте засвидтельствовать почтеніе!—

‘Вы дете и не хотите остаться у насъ обдать! Жаль! очень жаль! впрочемъ я не смю васъ удерживать.’

— Покрайней мр въ вашей вол удержать Г-на Лилова отъ меланхоліи — сказалъ иронически улыбаясь единька!— смотрите, онъ какъ будто приковалъ себя къ окошку!—

‘Государь мой! ваши насмшки!…’

— Я ухожу — государь мой!— отъ вашихъ трагическихъ объясненій: они тяготятъ мою душу. Слуга покорный!—

Простившись съ Кривдиною, единька вышелъ изъ комнаты и отправился домой.

— Вы, мн кажется, поссорились?— спросила Настасья Васильевна у Лилова.

‘Да какъ же, матушка’ пробормотала Пантелеевна: ‘у меня и до сего времени поджилки трясутся. Хотли другъ другу лбы раскроишь — а! каково вашъ это покажется?’

— За что же?— спросила Кривдина у Мити.

‘Сударыня! это моя тайна.’

— Выдь вонъ Пантелеевна — продолжала Настасья Васильевна, указавъ дверь старух, которая съ рабскимъ почтеніемъ побрела къ мсту назначенія.

По удаленіи Пантелеевны, Кривдина, подошедъ къ сирот, взяла его за руку, и смотря страстно ему въ глаза: ‘скажи же, мой другъ, прибавила она: ‘товарищъ моего дтства, что это за тайна?’

Молодой человкъ затрепеталъ.

‘Скажи же!’ продолжала она, пожимая крпко руку Лилова. ‘Прости мн непріятности, сдланныя теб въ молодыхъ лтахъ моихъ. Останься жить съ нами, Митя, будь другомъ нашего дома.’

— Сударыня — отвчалъ смущенный молодой человкъ — я… не знаю… я… не смю знать… причины… такого необыкновеннаго снисхожденія.—

‘Причина эта состоитъ въ томъ, чтобы загладить мою несправедливость противъ тебя.’

— Вы слишкомъ милостивы, сударыня! Но насъ дожидаются гости, время за столъ. Неугодно ли вамъ идти въ гостиную?— Елизаръ Петровичъ пріхалъ?—

‘Нтъ, онъ нисколько не нуженъ для насъ. Пусть его сидитъ и корпитъ надъ бумагами. И такъ вы остаетесь жить у насъ?’

— Я ду завтра въ Москву,—

‘Какъ завтра? вы хотли прожить шесть недль, а теперь еще только девятый день какъ папинька скончался,’

— Необходимость заставляетъ меня отправиться.

‘Знаю, у васъ нтъ денегъ, возмите у меня.’

— Я не имю большой необходимости въ деньгахъ, сударыня, но… пойдемте къ гостямъ.—

‘Пойдемъ, мой другъ! пойдемъ!` сказала Кривдина, не выпуская руку Лилова. ‘Ахъ! какъ скучны эти обряды по мертвымъ.’

Отворивъ дверь изъ комнаты, Настасья Васильевна чуть чуть не упала, наткнувшись на Пантелеевну.

— Что это значитъ?— закричала она.— За чмъ ты здсь?—

‘Согршила, сударыня, подслушивала’ отвчала старуха, дрожа какъ листъ.

— Да что же ты слышала?—

‘Виновата, матушка — не упомню.’

При всей своей досад, Кривдина засмялась, Лиловъ также. Они вошли въ гостиную, куда начали сбираться провинціальныя барыни на поминки.

— Вамъ впередъ довлетъ — говорила въ дверяхъ передней Аксинья Михайловна, вдова бывшаго Р… Городничаго, жен настоящаго.

‘Мать моя, вашъ супругъ прежде моего обртался въ служб, покорно прошу!^(‘

— Не могу, моя родная: дружба дружбой, а честь честью!—

‘Что вы тутъ церемонитесь’ сказалъ вошедъ на лстницу Городничій. ‘Эй, малый! отвори об двери!’ Лакей исполнилъ приказаніе Городничаго, а тотъ втолкнулъ въ столовую вмст и вдову и свою жену.

— Вотъ вамъ и вся недолга. Охъ ужь мн эт женщины — прибавилъ онъ вошедъ въ залу запыхавшись (онъ былъ человкъ очень тучный) Петруш, который принималъ мущинъ, а Настасья Васильевна женщинъ.

Гостиная уже наполнена была барынями и барышнями. Все сидло смирно, тихо, чинно, а главное достоинство въ нихъ было то, что он старались казаться огорченными смертію покойнаго, потому что кислыя лица ихъ не могли скрыть принужденности отъ внимательныхъ глазъ сироты.

— Садитесь, сударыни, сюда на диванъ — сказала Кривдина вдов и жен Городничаго, сажая ихъ въ первое мсто. Дамы услись и глядя на присутствовавшихъ, также надли на себя постныя маски.

Мертвое молчаніе существовало во всемъ собраніи.

‘Вотъ ужь девятый день нашему сосду’ сказала одна худощавая помщица сидвшей подл себя, желая начать разговоръ. ‘Скоренько скончался: надобно было пожить еще годиковъ десятокъ.’

— Полно, мать моя — отвчала тихо другая — ему ужь было около семидесяти лтъ, пора костямъ и на мсто.—

‘Да вамъ самимъ, моя родная’ сказала жена бывшаго Городничаго, вслушавшись въ слова помщицы, по моему щету врно семдесятъ.’

— Вы, сударыня, не можете этого знать. Стало быть вы были у меня на крестинахъ?— иронически отвчала помщица.

‘Какъ на крестинахъ?’ вспыливъ возразила Городничая: ‘неужто я старе васъ лтами?’

— По моему щету, вы постарше, я помню, что во время Пугачева, вы были уже взрослою двицею, а я была еще ребенкомъ.—

‘Нтъ, милостивая государыня, я вамъ докажу…’

— Кутью объ упокоеніи души усопшаго прикажете подать?— смиренно спросилъ слуга, вошедъ въ гостиную.

‘Подавай!’ сказала Кривдина, усвшаяся подл Лилова и не вникавшая въ разговоръ дамъ, одинъ только возгласъ слуги обратилъ ее вниманіе.

Подали кутью, вс гости поднялись съ мстъ и каждый изъ нихъ, перекрестясь и пожелавъ покойному лучшей жизни въ будущемъ мір, сълъ по доброй ложк.

— Не подавилась!— подумала помщица, когда вдова съ благовніемъ проглотила ложку кутьи.

Вся молчало, но когда подано было кушанье, то священникъ, благословивъ трапезу, выпивъ передобденную рюмку, въ краткихъ, но сильныхъ словахъ, сказалъ рчь ко всему собранію, въ которой ясно доказалъ, что сожалніе о Василь Иванович совершенно неумстно, что возвратить потери не возможно и гораздо лучше заняться ясгивого и питіемъ за упокой души его.

Все собраніе одобрило такую благочестивую мысль.

Обдъ начался, сначала дамы и мущины говорили шопотомъ, потомъ разговорчиве и разговоръ, но совту благочестиваго пастыря, къ концу обда сдлался шумнымъ.

— Объ имени вашего батюшки я всегда отзывалась съ признательностію за его доброту души — сказала новомодная Городничая, поправляя чепчикъ, присланный ей изъ Москвы (она имла къ нему большое уваженіе, потому что онъ сдланъ былъ на Кузнецкомъ мосту въ магазин мадамы, или демуазели, Богъ знаетъ.)

‘И я его любила’ прибавила вдова прежде бывшаго Городничего.

— Да и мы, сударыни! не меньше вашего его любили и почитали!— вскричали прочія дамы, сидвшія за столомъ и утруждавшія свой желудокъ пирогомъ съ вязигой.

Настасья Васильевна, занятая Лиловымъ, подл котораго помстилась за столомъ, не смотря на то, что онъ сидлъ какъ на угольяхъ, разсянно отвчала на похвалы своихъ Сосдокъ.

— Что это Настя, ты не дала мн знать, что нынче батюшк девятый день, я былъ занятъ службой и забылъ о томъ,— сказалъ войдя въ комнату Елизаръ Петровичъ.

Отдавъ должное почтеніе гостямъ Совтникъ съ неудовольствіемъ замтилъ, что Лиловъ сидитъ рядомъ съ его женой и что она больше разговариваетъ съ нимъ, нежели съ гостями.

Посл обда вс пріхавшіе на поминки сосдственные помщики отъ излишняго желанія вчной памяти умершему встали изъ стола еле-еле живы.

— Прощай, другъ Кривдинъ — говорилъ покачиваясь Городничій, отведя его въ сторону: — ну что же дло-то, о которомъ я просилъ? хлопочи: вдь теб дла ломать не привыкать стать!—

‘Все знаю, мой любезный’ отвчалъ въ полголоса Елизаръ Петровичъ: ‘сдлать то бы можно, да Яакъ взглянутъ прямыми глазами на это дло, того и смотри что пожалуютъ намъ съ тобою по кресту — я разумю: мловому!^!

Отъ слова: мловой крест! Городничій вдругъ протрезвился и какъ нельзя тверже стоялъ на ногахъ.

— Что это за чудо, Анкудинъ еофановичъ!— вскричалъ Кривдинъ!— вы теперь такъ выпрямились, какъ будто бы выпили только стаканъ воды.—

Тутъ подошла жена Городничаго и кивая головою Кривдину, взяла, за руку мужа и повела въ гостиную.

Елизаръ Петровичь понялъ киванье любительницы Кузнецкаго моста: тотчасъ же пошелъ въ кабинетъ покойнаго своего тестя и засталъ Настасью Васильевну наедин съ Лиловымъ. Молодой человкъ, недовольный приглашеніемъ Кривдиной, которая такъ сказать — увлекла его въ кабинетъ, не зналъ что отвчать раздраженному мужу, который предерзкими словами началъ оскорблять ни въ чемъ невиннаго сироту.

— Вы съ ума сошли, сударь!— сказала съ усмшкою Настасья Васильевна — разв я не могу быть наедин съ другомъ моего дтства, разв…

‘Какъ съ другомъ! ‘ вскричалъ Кривдинъ: ‘а не ты ли говор….’

— Мало ли что я говорила, а твое дло молч…

‘Молчать! ахъ чортъ возьми! да что же, вы жалуете меня въ свидтели что ли?’

— Ну полно же, душенька, кричать — отвчала Кривдина, подбжавъ къ мужу и обнявъ его — услышатъ гости! неприлично!—

Лиловъ во все время разговора мужа съ женою стоялъ въ остолбенніи.

— Милый! не длай разстройства въ бесд, ну, кто нибудь услышитъ, пойдутъ суды, ряды и переряды.—

‘Пусть судятъ и рядятъ, а я не хочу, чтобы этотъ наглецъ былъ въ моемъ дом.’

— Но онъ питомецъ моего отца! разв ты забылъ?—

‘Я знать ничего не хочу. Вонъ! сей же часъ вонъ! ‘

Молодой человкъ стоялъ въ прежнемъ положеніи, удивляясь такому необыкновенному обращенію мужа съ женою — и гд же? въ сословіи Дворянъ.

— И, мой другъ, какъ теб не стыдно!— сказала Кривдина — посмотри, гости вс идутъ сюда.—

Дйствительно, услыша шумъ, толпа провинціальныхъ барынь бросилась узнать, что происходитъ-въ кабинет, но изъ приличія иначе не ршились идти, какъ попарно. Первую пару составляли: жена Городничаго и молодой Прапорщикъ, недавно вышедшій въ отставку, ибо онъ узналъ тайно отъ своего родственника, служащаго въ Петербург, что скоро начнется война. Во второй шли пятидесятилтній Городничій съ тридцатилтнею барышнею, которой нашептывалъ что-то на ухо. Дале шла вдова преждебывшаго Городничаго съ какимъ-то молодымъ человкомъ, щегольски одтымъ, недавно пріхавшимъ изъ Москвы и узнавшимъ стороною, что у старушки есть денежки, скопленныя покойникомъ. Не разбирая дале лицъ, стекшихся на ссору, происшедшую между Настасьею Васильевною съ мужемъ, надобно объяснить читателю, что за мировую принялась первая, жена Городничаго.

— Что это такое, mon cher Елизаръ Петровичъ, у васъ за ссора съ супругой. Какъ не стыдно! Cela n’est pas bien!—

Настасья Васильевна тмъ временемъ сидла и плакала, разсердясь на мужа, а Лиловъ изъ подлобья глядлъ на собраніе.

— Помилуй, mon cher!— продолжала она снова, обратясь къ Кривдину, который расхаживалъ въ гнв взадъ и впередъ но комнат — для чего такъ сердиться? Ce n’est pas bon! Вотъ спроси Анкундина еофановича — прибавила она, указывая на мужа,— сердился ли онъ когда на меня?—

‘Оно нечего сказать, матушка‘отвчалъ Городничій съ усмшкою: ‘было много случаевъ на тебя сердиться, но — когда я вздумаю ее за что нибудь побранить ‘прибавилъ онъ, обратясь къ гостямъ: ‘и только розину ротъ — она тотчасъ мн его и зажметъ.’

— Потому что ты много врешь, мой милый, еслибъ ты былъ воспитанъ въ пансіон, а! тогда другое дло: я бы не смла назвать тебя глупцомъ.—

‘Правда, правда, мой дружечикъ! ученье свтъ, а неученье тьма.’

— Вотъ тото же, видишь — я никогда не ошибусь. Настасья Васильевна! полноте, перестаньте грустить. Елизаръ Петровичъ, извольте публично просить прощеніе!—

Елизаръ Петровичъ, боясь упустить наслдство, подошелъ къ дражайшей своей половин и прикоснулся къ ея идек своими Сов іоническими губами.

— Вы что такъ мрачно смотрите, Г-нъ Студентъ?— сказала многорчивая Городничая, увидя Лилова, прижавшагося къ окну и стоявшаго въ почтительномъ молчаніи.

‘Я сей часъ ду въ Москву и сожалю, что разстаюсь съ тмъ мстомъ, гд лежитъ прахъ моего благодтеля.’

— Ты, мой другъ, до шести недль не хотлъ узжать отъ насъ — сказалъ Павлуша.

‘Да… я такъ думалъ, но… теперь какъ слышно война … и я спшу на пол битвы.

Лиловъ вышелъ изъ комнаты и съ нимъ вмст оба молодые Миролюбовы.

— Полно, mon cher, останься здсь до шести недль, а посл опять подемъ вмст въ Москву,— сказалъ Петруша.— Что теб смотрть на косые взгляды Кривдина: хозяева здсь мы!—

Молодой человкъ поблагодарилъ своихъ товарищей за радушіе, а особливо старшаго Миролюбова, который относительно его совершенно перемнился, и пошелъ въ садъ подышать чистымъ воздухомъ и развлечь себя отъ слышанныхъ неудовольствій, какъ черезъ полчаса увидлъ, что Настасья Васильевна Кривдина, сбывшая съ рукъ, своихъ гостей, идетъ прямо къ той скамь, на которой онъ сидлъ.

— Сударыня!— спросилъ нсколько оторопвъ молодой человкъ: ‘что вамъ угодно?

‘Одного только, чтобы ты не узжалъ въ Москву, Митя. Елизара Петровича я завтра же отправл ю въ К, а ты останься хотя до шести недль.’

— Настасья Васильевна — продолжалъ Лиловъ,— моя обязанность уважать васъ какъ дочь моего благодтеля, но теперь я почитаю долгомъ васъ назвать…

Не досказавъ послдняго слова, онъ вышелъ изъ саду и оставилъ Настасью Васильевну въ ужасной ярости.

Молодой человкъ, не заходя въ домъ, не простясь ни съ кмъ, пошелъ въ село, выпросилъ у крестьянина лошадь съ телегою, посадилъ кучеромъ его сына и отправился въ близъ лежавшій городъ по Московской дорог. Отдаривъ своего вожатаго, молодой человкъ, намреваясь нанять вольныхъ лошадей до Москвы, вздумалъ остановишься въ гостинниц и отдохнуть, но лишь только сталъ входишь на лстницу, какъ первый предмтъ, представившійся ему, былъ Виртуозинъ.

— Что за чудо!— вскричалъ артистъ — отъ тебя, мой другъ, не укроешься во всей Россіи, не смотря на ее обширность. Не въ погоню ли ты халъ за мною?—

Лиловъ, не говоря ни слова, прошелъ мимо, приказавъ служителю показать ему комнату.

Онъ вошелъ, Виртуозинъ послдовалъ за нимъ. ‘Полно, мой другъ, сердиться — ты влюблялся много разъ и все нещастливо, а я одинъ разъ и — удачно. Пойдемъ: я представлю тебя моей жен.’

— Какъ жен? да когда же вы успли….?

‘Обвнчаться? на третій день посл побга ея отъ Влюблинскаго, а моего отъ Толсшухиной. Признаюсь теб, мой другъ, что эта толстая купчиха мн чрезвычайно надола. Теперь я щастливъ: Дуничка моя не крестьянская дочь, хотя это въ моихъ глазахъ ничего не значитъ, а дочь Графа Добродева, правда — незаконная! но все равно.’

Лиловъ сидлъ какъ прикованный къ мсту, онъ хотлъ что-то сказать, но не могъ — сильная горесть оковала его языкъ. ‘Все то, что мило для моего сердца, ‘ думалъ онъ: ‘судьба у меня отнимаетъ. Неужели я долженъ страдать за грхи моего отца?⁽

— Ну что задумался, мой другъ. Вставай, пойдемъ къ жен — она часто о теб вспоминаетъ.—

‘Вспоминаетъ! обо мн!^(‘ вскричалъ Митя вдругъ вскочивъ: ‘правда ли это, Александръ Андреевичъ? ‘

— Пойдемъ къ ней и ты удостовришься.—

Вошедъ въ комнату, занимаемую Виртуозинымъ, при первомъ взгляд на Дуню у Мити забилось сердце.

— Ахъ! кого я вижу!— вскричала Виртуозина, бросясь въ объятія молодаго человка.

‘Побойтесь Бога, сударыня!’ сказалъ съ усмшкою Виртуозинъ: ‘можно ли при муж обнимать постороннихъ людей.’

— Онъ не посторонній, мой другъ — отвчала Виртуозина — онъ былъ моимъ учителемъ и я всегда почитала его за родственника. Позволь мн любишь его какъ брата — прибавила Дуня, поцловавъ разъ десять своего мужа.

‘Люби сколько хочешь, мой другъ, мн извстна нравственность этого молодаго человка.’

— Покорно благодарю васъ за доброе мнніе — грустно отвчалъ Лиловъ.

‘Куда же вы отправляетесь теперь? ‘ ласково спросила Виртуозина.

— Я слышалъ что началась война. Пріхавъ въ Москву, прямо въ полкъ солдатомъ.—

‘А если убьютъ?^‘(

— Чтожь такое: меня будетъ поминать Святая церковь.—

‘Вотъ то-то и есть, что ты, мой другъ, не хочешь слушать людей старше себя, я не одинъ разъ говорилъ, кто такъ хорошо игр…’

— Знаю, что вы хотите сказать, Александръ Андреевичь, но я просто — солдатъ! душа моя жаждетъ быть въ строю! Прощайте, сударыня, я сей часъ ду. Будьте здоровы, Александръ Андреевичь!—

‘Прощай, мой другъ’ сказалъ Виртуозинъ, обнимая сироту: ‘да вотъ что: воинскій жаръ помшалъ теб привести на память, что у тебя врно нтъ денегъ.’

— Въ самомъ дл я и не подумалъ объ этомъ!— отвчалъ молодой человкъ. Ну да что: рублей двсти еще у меня осталось отъ данныхъ вами пятисотъ. При томъ вы знаете пищу военныхъ: щи, да каша.—

‘Нтъ, любезный, къ такой пищ надо пріучать себя постепенно, а то получишь безъ смерти смерть. Дуняша: дай-ка изъ своихъ денегъ тысячу рублей нашему общему пріятелю, коли пуля не коснется его лба, то увряю тебя, что онъ заплатитъ.’

Дуня быстре молніи бросилась къ комоду.

— А если не заплачу?— сказалъ Лиловъ.

‘Такъ не отдлаешься отъ меня и на томъ свт, ‘ отвчалъ, Виртуозинъ: ‘тамъ подамъ ко взысканію.’

— Извольте, Дмитрій Кирилычь, тысячу рублей — сказала Дуня, подавая одною рукою пакетъ, а другою обнимая мужа.

‘Нтъ, сударыня, не возьму: вамъ можетъ быть самимъ нужда

— Что за упрямство, мой другъ, еслибъ была нужда, мы врно бы не предложили. Къ тому же я и не зналъ, что у ней на сто тысячъ ломбардныхъ билетовъ. Я женился не на деньгахъ, а на доброй и милой двушк, которая для меня дороже милліоновъ. Ну что же, Дуничка, бери съ Лилова росписку!—

Виртуозина укоризненно посмотрла на мужа.

‘Деньги я принимаю, а росписки дать не могу, потому что не знаю, въ силахъ ли буду когда ихъ заплатить.’

— Съ тобой и пошутить не льзя.

Вотъ еслибъ я хотлъ подарить тебя, то на врное знаю, что ты бы не взялъ, а взаймы брать не грхъ. Ну да что говорить о пустомъ: пообдаемъ вмст, да и маршъ въ разныя стороны: ты въ Москву, а я въ К……, Губернаторъ своеручно писалъ ко мн еще въ Январ чтобы я прізжалъ, общалъ выгоды, а боле всего свое покровительство, но какъ я былъ занятъ въ это время женою или лучше сказать, похищеніемъ моей жены, то ршился пріхать къ великому посту, самому постному времени для дворянства и необходимому для концертовъ, думаю прожить до коренной ярмарки, извстной споимъ разнообразіемъ. Если ты не отправишься изъ Москвы въ Грузію до коронованія Императора, то сдлай одолженіе опиши мн эту церемонію, которая, по моему мннію, будетъ великолпна. Вотъ и адрессъ куда отправить письмо.— Тмъ временемъ подали на столъ и Лиловъ, давъ общаніе Виртуозину увдомлять его о Московскихъ новизнахъ, отобдалъ, поблагодарилъ Дуню за одолженіе, общая при первомъ встртившемся случа отдать полученныя деньги, и распростясь цъ ними, отправился въ Москву.

Въхавъ въ Серпуховскую заставу и прозжая по Пятницкой, онъ не хотлъ миновать дома Вассы Филатьевны, чтобы не засвидтельствовать преждебывшей хозяйк своего почтенія, вошедъ въ комнату, онъ увидлъ какъ ее, такъ и Луку Семеновича, сидвшихъ на диван и дружески разговаривавшихъ.

‘Добро пожаловать! ‘ вскричали Вмст старые грховодники, которымъ вдвоемъ было слишкомъ сто лтъ. ‘Ну что твои благотворитель, поднялся ли на ноги? ‘

— Нтъ, Лука Семеновичъ, лежитъ уже покрытый сырого землею.—

Васса Филатьевна перекрестилась и что-піо прошептала. ‘Чтожъ ты, Мой батюшка’ сказала она: ‘опять будешь у меня жить, аль нтъ? Я рада дорогому гостю. Ни гроша не возьму за квартиру. Знаю, ты человкъ бдный, да добрый и на все досужій, вотъ что мн нравится. ‘

Такое заключеніе Толстухиной очень не понравилось Влюблинскому.

— Не лучше ли ему жить у меня — подхватилъ Лука Семеновичъ, потирая лобъ, потому что отъ предложенія Вассы Филатьевны на немъ выступилъ холодный потъ — у меня для этого молодаго человка и комната и столъ всегда готовы.—

‘Я съ благодарностію принимаю на нсколько мсяцевъ ваше предложеніе, Лука Семеновичъ, поврьте, что вполн умю его цнить. Но у меня есть деньги для содержанія: на дорог Александръ Андреевичъ, встртясь со мною и съ молодою своею женою, одолжилъ мн въ займы на честное слово, тысячу рублей.’

— Съ какою женою? Ужь не съ Дуняшкою ли?— вскричалъ разгнванный Влюблинскій, вскочивъ съ дивана.

‘А кто такова эта Дуняшка?’ съ любопытствомъ, смшаннымъ съ ревностію, спросила Толстухина.

— Такъ, никто-съ — ничего-съ, крпостная моя двка, сбжавшая со двора не знаю по какой причин. Подемъ, Лиловъ, мн надо кое о чемъ съ тобою поговорить, да канат ты у меня и отдохнешь съ дороги.—

‘Да растолкуйте мн, отцы мои, кто такова эта Дуняшка?’

— Не Дуняшка, сударыня — отвчалъ Лиловъ, откланиваясь Васс Филатьевн — а Авдотья Павловна, дочь Графа Добродева, супруга артиста Виртуозина.—

ГЛАВА XVI.
КОРОНАЦЯ.

Дорогою Лиловъ разсказалъ Влюблинскому, какъ онъ встртился съ Виртуозинымъ и Дуней, прибавивъ, что удивляется, какимъ образомъ молодая, неопытная двушка могла получить свои ломбардные билеты изъ рукъ Луки Семеновича.

‘Это моя вина, любезный,‘ возразилъ Лука Семеновичъ. ‘Когда я веллъ привезти изъ села Дуню, она не знала еще, чья она дочь. Видя же ее красоту, простосердечіе и доброту, я нанялъ учителей, открылъ ей какъ званіе ея отца, такъ и то, что старый другъ мой завщалъ но отъзд за границу, когда исполнится 16 лтъ его дочери, отдать ей слдующія деньги, съ тмъ, чтобы она вступила въ бракъ. Наконецъ онъ возвратился мсяцевъ пять тому назадъ, пріхалъ ко мн, увидлъ дочь, родительское сердце его разнжилось: онъ, отправляясь въ деревню, куда призывали его дла, взялъ у меня принадлежащіе Дун билеты и отдалъ ей, давъ слово выдать ее за меня замужъ, какъ вдругъ проклятый Виртуозинъ посл его отъзда разстроилъ вс мои планы. Я берегъ ее отъ тебя, поставилъ того смотрителемъ, а смотрю: смотритель самъ увезъ у меня невсту. Теперь не знаю, какъ увдомить старика о такомъ гор!—

Лиловъ слушалъ съ большимъ вниманіемъ разсказъ Влюблинскаго и внутренно радовался, что молодая двушка Не сдлалась женою пятидесятлтняго Старика. Въ молчаніи дохалъ онъ до дому Влюблинскаго, куда провожалъ ихъ дорожный экипажъ, вышелъ, переодлся и отправился въ Университетъ явиться начальникамъ.

Подъзжая къ разсаднику наукъ, молодой человкъ въ самыхъ воротахъ встртился съ единькой Мортиринымъ.

— Здравствуй, мой другъ!— вскричалъ Мортиринъ — видно насъ съ тобой и самъ чортъ не разлучитъ. Эй, кучеръ, стой!— мы дойдемъ пшкомъ. Ну, мой милый, обнимемся, забудемъ прошедшее и конченъ балъ.—

Лиловъ бросился въ объятія единьки.

‘Вотъ такъ-то лучше, старики наши говорятъ: худой миръ лучше доброй ссоры, такъ давай врить старин, а вдь старики, ты знаешь, на втеръ слова не скажутъ.’

— Прости меня, другъ мой — сказалъ Лиловъ, еще обнявъ единьку: — что я погорячился, виноватъ!—

‘Ну, что за важность! поссорились, такъ объ этомъ и поминать? полно, мой милый, у меня и памяти не достанетъ, если вспомнить на кого я сердился. Правда, на многихъ — а серьезно — ей Богу ни на кого.’

Молодые люди, исполнивъ долгъ свой, отправились въ ресторацію обдать, а оттуда отъ нечего длать прошли къ Влюблинскому, зная, что онъ не терплъ большаго круга знакомства, да и у нихъ сей кругъ былъ такъ малъ, что въ иное время они не знали куда дваться, гд бы развлечь скуку, всегда угнтающую молодыхъ людей.

— И такъ, ты остаешься у меня, Дмитрій Кириловичь — сказалъ И люблинскій — право, намъ вдвоемъ будетъ весело, а у Вассы Филатьевны что теб за житье.—

‘Я и не думалъ у ней останавливаться.’

— Вотъ и все — прибавилъ обрадованный Влюблинскій,— я уже приказалъ отнести твои пожитки въ назначенную для тебя комнату, въ ту самую, гд спала Дуня — примолвилъ онъ вздохнувъ.

‘Благодарю васъ, милостивый государь, точно я почитаю за удовольствіе. жить съ вами, какъ съ человкомъ знакомымъ и почтеннымъ, но вы сказали, что не согласитесь взять денегъ за наемъ комнаты,’

— Соглашаюсь — смючись сказалъ Лука Семеновичъ — ахъ, какъ упряма эта молодежь! беру съ тебя съ квартирой и столомъ десять рублей. Доволенъ ли?—

‘Скрплено!’ воскликнулъ молодой Мортиринъ: ‘и больше ни гроша, да только еще уговоръ: не ассигнаціею, а ходячею монетою по курсу.’

— Перестань, Мортиринъ!— съ неудовольствіемъ сказалъ Лиловъ — мы говоримъ о дл, а шутки твои совершенно тутъ не у мста.—

‘Опять раскапризничался! Воля ваша, Лука Семеновичъ, клянусь честію, что до поздки своей въ Грузію онъ надостъ вамъ.’

— Пусть надодаетъ — отвчалъ тотъ — за то я буду узжать отъ него и но днямъ сидть у Вассы Филатьевны, то-то добрая женщина, не смотря на то, что непросвщена. Однажды, дай ей Богъ здоровье…

Тутъ вошелъ въ гостиную стряпчій Влюблинскаго и шепнулъ ему что-то на ухо.

— Знаю, знаю, прошли сроки! вели подать дрожки. Ну, молодые люди, прощайте, хотите — подождите меня здсь, а хотите’ прогуляйтесь.—

‘А вы куда дете?’

— Да вотъ — все по дламъ. Если бы не Дуня, то мн не изъ чего бы и хлопотать было.—

Влюблинскій, одвшись наскоро, ухалъ, а оба помирившіеся друга, поговоря о сватьб Катиньки, посл лней Мортирина, для чего Митя не прізжалъ поздравить его сестру, разстались.

Лиловъ на другой же день пошелъ къ Комменданту и лично просилъ его принять себя въ службу, тотъ, не желая отказывать въ благородномъ рвеніи молодому человку, спросилъ его званіе, и узнавъ, что онъ мщанинъ образованный, предлагалъ мсто писца въ своей Канцеляріи, но Лиловъ не согласился.

— Ваше Превосходительство! я далъ себ слово быть солдатомъ, далъ клятву служить врой и правдой Государю и Отечеству. Позвольте мн идти но той дорог, по которой хочетъ вести меня судьба! Я слышалъ, что у насъ война съ Персіею,— могу ли участвовать въ кругу защитниковъ Отечества?—

‘Молодый человкъ, ты, какъ вижу, большой охотникъ до военныхъ дйствій! Хорошо, я постараюсь опредлить тебя по твоему желанію въ которой нибудь изъ полковъ, сражающихся противъ Персіянъ, а пока на мое представленіе получится отъ Главнокомандующаго согласіе, Послужи у меня въ Канцеляріи.’

Откланявшись Комменданту, Лиловъ похалъ къ Толстухиной, надясь застать тамъ Луку Семеновича.

— Что это, батюшка, ты познакомилъ меня съ какимъ варваромъ!— вскричала Васса Филатьевна, увидя входившаго Лилова — въ немъ нтъ ни стыда, ни совсти. Онъ меня…

‘Что такое, сударыня? ‘

— Да вотъ что! ужь я ему давала, давала денегъ, да и щетъ забыла,— нтъ, все мало: вчера прискакалъ, дай-де на уплату сорокъ тысячъ! Что же! какъ ни больно сердцу, а Дала.—

‘Въ вашей вол было давать и не давать.’

— Не льзя не дать-то, батюшка, человкъ-то пріятный.—

‘Разв сего дня онъ у васъ не былъ? ‘

— Отъ того-то меня и беретъ горе. Вчера, какъ собака, прости Господи, схватилъ сорокъ тысячъ, а нынче и носу не кажетъ, вотъ съ какимъ нагршникомъ ты познакомилъ меня, Дмитрій Кирилычь.—

Сказавъ это Толстухина прослезилась, свъ въ уголокъ.

— Да вотъ, кажется онъ детъ! такъ точно, онъ!—

‘Гд! гд! ‘ вскричала Васса Филатьевна, вскочивъ и бросясь къ окошку. ‘Такъ онъ, родной мой. Отецъ! голубчикъ! Дмитрій Кириловичь! ради самого Создателя, не сказывай ему того, о чемъ мы съ тобою разговаривали, прахъ меня побери, наболтала на свою шею! ‘

— Для чего разсказывать, сударыня? это ваше дло, а не мое.—

‘За чмъ вы сюда зашли, мой любезный? Я^стосковался о васъ, сидя цлое утро дома’ сказалъ вошедшій Влюблинскій. ‘Васса Филатьевна! что вы не гоняете его отъ себя. Вдь эти молодцы….’

— Онъ передъ тобой только вошелъ — отвчала Толстухина — понапрасну не клепи, батюшка.—

‘Я былъ у Г-на Комменданта’ сказалъ Лиловъ: ‘и надюсь въ скоромъ времени опредлиться въ военную службу, полагая, что вы здсь, я надялся вмст хать домой, а сюда зашелъ отъ нечего д.лать.’

— Вотъ, что дло, то дло — отвчалъ Влюблинскій.— Васса Филатьевна — продолжалъ онъ, выводя въ Другую комнату Толстухину — мн есть нужда съ вами поговоришь.—

‘Что такое, мой родной? ‘ спросила Толстухина.

— Одолжите еще десять тысячъ — отвчалъ вполголоса Влюблинскій.

‘Двадцать возьми, родной ты Мой!’ вскричала Толстухина: ‘только не забывай сирой вдовы.’

Лиловъ, услыша подобное восклицаніе, захохоталъ бы отъ всей души, если бы благопристойность его отъ того не удержала.

— Прощайте же, Васса Филатьевна — сказалъ Влюблинскій, получа деньги — мы скоро опять увидимся — примолвилъ онъ, обращая на нее страстные свыше-пятидесятилтніе свои взоры.— Подемъ, Лиловъ.—

Они вышли, сопровождаемые поклонами Толстухиной, однакожь дорогою Лука Семеновичъ не преминулъ замтить сирот, что не прилично молодому человку быть въ дом вдовы, что на этотъ щетъ могутъ выдти разныя заключенія, и проч. и проч. (Разумется, онъ длалъ такія увщанія для того, чтобы сирота не попалъ къ ней въ милость и не перебилъ бы такую податливую на деньги старушку.)

На другой день Лиловъ явился къ Комменданту и вышелъ отъ него, внутренно благодаря Творца, даровавшаго ему покровителя въ лиц посдвшаго въ браняхъ воина. ‘Кто рожденъ длать добро’ думалъ онъ: ‘того и Господь не оставитъ’. Простясь съ Влюблинскимъ, подавшимъ ему преважно совтъ, какъ можно ревностне отправлять службу, Лиловъ отобдалъ у него и въ тотъ же день перевезъ весь свой багажъ въ домъ, занимаемый Коммендантомъ. Съ перваго дня молодой человкъ принялся за дло и около шести мсяцевъ съ успхомъ продолжалъ въ коммендантской Канцеляріи службу писца.

Въ теченіе этого времени наступило великое событіе, которое останется до самой смерти въ душ всякаго Русскаго, бывшаго свидтелемъ такой достопамятной эпохи. Вотъ что писалъ о томъ Лиловъ къ Виртуозину.

‘Милостивый государь и почтенный другъ мой! Спшу извстить васъ о такихъ происшествіяхъ, которыхъ ваше воображеніе, какъ бы оно ни было плодовито, не могло и не можетъ постигнуть: я видлъ Императора, Императрицу и всю Царскую Фамилію, математическимъ порядкомъ я опишу все случившееся въ моихъ глазахъ. Въ послднихъ числахъ юля первопрестольная Столица была извщена, что Государь изволилъ пріхать для принятія Короны и остановился въ Петровскомъ Дворц. При первомъ слух о такомъ радостномъ извстіи, мы съ единькой отправились пшкомъ въ Петровское, чтобы посмотрть на втораго Отца, однако же не удалось. Покрайнй мр мы имли щастіе видть Императрицу-Мать, въ кругу Великихъ Княженъ, Своихъ внучекъ. ‘Благословенная въ женахъ!’ сказалъ я обратясь къ Мортирину.— А какъ же смть иначе думать!— отвчалъ мн единька. Наконецъ Столица дождалась желаннаго дня: на устроенныхъ мстахъ между соборами безчисленное множество Публики заняло вс мста и мы съ единькой кое-какъ успли помстится на краю лавочки подл самаго входа въ Благовщенскій соборъ. Слушайте же теперь, милостивый государь, со вниманіемъ: въ четыре часа ударили въ колоколъ на Ивановской колокольн и это дало намъ всть, что Императорская Фамилія изволила въхать въ заставу. Благовстъ продолжался до възда Его Величества въ Спаскія ворота, тутъ, о почтенный другъ мой, перо мое не въ силахъ выразить того возвышеннаго восторга, которымъ наслаждалась моя душа — во всхъ церквахъ Столицы раздался звонъ колоколовъ и напомнилъ мн ночь, любимую мною: Воскресенія Христова. Я было забылся, но подъзжавшія кареты вывели меня изъ забывчивости. О церемоніал нечего и говорить вамъ: все было прелестно до такой степени, что я даже при личномъ свиданіи не Могу вамъ того подробно разсказать. Но какъ описать вамъ нетерпливое желаніе народа и его восхищеніе, ко.да Ихъ Императорскія Величества вошли въ Успенскій соборъ, изъ коего прошли въ Архангельскій и Благовщенскій? какъ описать вамъ величіе Величества? Представьте себ Императрицу и Мать вaшихъ Государей посреди Нихъ шествующую по соборнымъ храмамъ, и удивляетесь не великолпію одежды Ея, но той величественной веселости, которая изображалась на лиц Императрицы-Матери. Когда Ихъ Величества изволили выйти изъ Успенскаго собора къ Архангельскому, народъ, сидвшій на мстахъ, вставъ закричалъ: ура! Если описывать вамъ церемонію възда въ Москву Монарха, то объ этомъ ничего другаго не могу сказать, какъ только то, что надо бы было вамъ самимъ пріхать въ Москву. Впрочемъ все, мною описанное, ничего въ сравненіи съ Коронаціею. Вы наврно изъ мста вашего пребыванія скоро услышите отголосокъ каждаго Русскаго въ лиц Москвича, не будете сомнваться, что безчисленное множество народа, находившагося въ Кремл, когда Ихъ Величества изволили обратно идти во Дворецъ, кричало: ура! и и врно не усомнитесь и въ томъ, что я желалъ, чтобы вы были свидтелемъ подобной картины, — а такъ какъ желаніе мое не исполнилось, то позвольте пожелать вамъ здоровья и просить не забывать сироту

Д. Лилова.’

P.S. ‘Незабудьте засвидтельствовать моего почтенія вашей супруг и увдомить ее, что Лука Семеновичъ на нее былъ такъ золъ, такъ золъ, что я разсказать не могу, но нжная Васса Филатьевна Толстухина переродила его совершенно: онъ совсмъ забылъ свою воспитанницу, но не забылъ еще о ломбардныхъ билетахъ, ей принадлежащихъ, которые ему хотлось Прибрать къ своимъ рукамъ, и о которыхъ онъ повременамъ горько вздыхаетъ.’ Приписка единьки Мортирина: ‘Наипочтеннйшій Александръ Андреевичъ! честь имю извстишь васъ, что Лука Семеновичъ, по прозванію Влюблинскій, такъ кругло обираетъ прежнюю вашу покровительницу, Вассу Филатьевну, что года черезъ два прилагательный титулъ врно откинется и вмсто Филатьевны останется одна Васса! Прощайте, будьте здоровы.

. Мортиринъ.’

ГЛАВА XVII.
ГРУЗЯ.

По открытіи Турецкой кампаніи, при ходатайств Комменданша, Лиловъ былъ опредленъ въ гусарскій полкъ, стоявшій въ Тифлис, и немедленно отправился въ Грузію, отблагодаривъ Начальника своего за лестное вниманіе.

Сирота халъ довольно долго до Тифлиса, разнообразныя картины предметовъ, представляющихся глазамъ путешественника на каждомъ шагу, заставляли молодаго человка забыть и продолжительность и тягость сего Пути. Пріхавъ въ Владикавказъ, Лиловъ увидлъ знаменитыя горы Азіи, и Терекъ, крутящійся въ волнахъ и вертящій быстриною водъ своихъ самые камни. Ужасная картина для человка, незнакомаго съ подобнымъ мстомъ! Прозжая по небольшой тропинк, путешественникъ видитъ съ лвой стороны огромные громады скалъ, а съ правой ужасную, необъемлемую почти для глазъ бездну, столь возвышенную, что рка Терекъ, орошающая подножіе этой гранитной скалы, кажется простымъ ручьемъ. Но при многихъ опасностяхъ, которымъ подвергались путешественники со стороны Терека, взоры каждаго изъ прозжающихъ обращены были на Казбекъ, эту величественную гору, которой глаза, по видимому, касалась до небесъ. Лиловъ, прозжая такою трудною дорогою, забылъ о своемъ опасномъ положеніи: онъ любовался красотою Казбека, забылъ о Черкесахъ, готовыхъ убить изъ-за куста всякаго прозжаго, и любуясь красотами природы, опомнился уже тогда только, когда спустился съ горъ, выхалъ на долину и чуть чуть примтилъ въ отдаленій Столицу прежде бывшихъ Царей Грузіи. ‘Какъ устрояется все по вол Господней!‘ думалъ Лиловъ, приближаясь къ Тифлису. ‘Если бы эта единоврная съ нами страна не просила покровительства Россіи, и если бы мудрые Монархи наши не дали на то Своего соизволенія, то съ Азіатскими Христіанами очень не похрисихіански поступили бы правоврные Мусульмане!’

‘Que voulez vous, Monsieur?’ спросила въ окошко полусогнувшаяся Француженка, у которой Лиловъ, уставъ отъ дороги, постучалъ въ ворота, надясь отдохнуть въ первомъ порядочномъ дом, попавшемся ему въ предмстій.

— Permettez, Madame moi, oser prier votre complaisance….

‘Non, non j Monsieur! je suis malade. Je suis tre’s-malade! cela est dit Monsieur le Docteur.’

— Mais ce dans votre volonte’! ,

‘Monsieur! ma volonte a t dj toujours et pour tous, mais je ne puis… Comprenez Vous.’ Сказавъ это она затворила окно.

— Милая моя — сказалъ Лиловъ вышедшей пожилой женщин изъ калитки, по виду и одежд которой онъ полагалъ видть въ ней прислужницу Француженки — скажи, почему госпожа твоя не позволяетъ мн нсколько времени отдохнуть въ своемъ дом? Я усталъ отъ дороги и желалъ бы до възда въ городъ переодвшись явиться къ Начальнику.

‘Такъ вы, сударь, не изъ знакомыхъ этой негодной Француженки. Слава Ногу! милости просимъ къ нашему хозяину. Онъ Русскій купецъ, по имени Владиміръ Ивановичъ Хлбосоловъ, предобродушный человкъ. Онъ обрадуется, увидя прізжаго одноземца, теперь онъ дома, пожалуйте, батюшка, пожалуйте.’

И радушная, незнающая большаго свта Русачка, въ простомъ сарафан съ блыми рукавами, и румяными щеками, съ неизъяснимою радостію, Написанною на лиц, бросилась отворять ворота, будучи уврена, что посщеніе одноземца обрадуетъ хозяина ея.

— Покорно прошу — сказалъ Хлбосоловъ,— къ вашимъ услугамъ… ради видть дорогаго гостя. Пожалуй-ка, милостивецъ, садись, да прошу по нашему, поруски, не церемониться.—

Лиловъ, отдавъ должное почтеніе хозяйк дома и попросивъ извиненіе у Хлбосолова, что обезпокоилъ его нечаяннымъ своимъ посщеніемъ, посидлъ, отдохнулъ и пошелъ переодваться.

хавъ по цпи Кавказскихъ горъ верхомъ, Лиловъ, сберегая сшитое платье Для службы до мста назначенія, прибылъ въ домъ купца Хлбосолова въ затасканномъ, испачканномъ грязью и покрытомъ прилипнувшею пылью сертучк, по каковой причин и не приняла его Парижанка, да и жена купца на привтствіе молодаго человка въ засаленномъ сертук кивнула ему головою, даже не удостоивъ и взглядомъ.

— Что это, Владиміръ Ивановичъ — сказала Хлбосолова мужу, когда вышелъ Лиловъ,— ты принимаешь къ себ всякой сбродъ! Кто его знаетъ, какой онъ человкъ!—

‘Онъ Русскій, матушка! въ жилахъ нашихъ течетъ одна кровь, такъ кто бы ни былъ онъ: баринъ, или холопъ, все-таки одинаковый для меня гость! ‘

— Да — прибавила жена — вотъ у тебя есть еще и гостья, Нмка ли, Француженка ли, не упомню. Ну скажи, за чмъ ты держишь въ дом такую — прости Господи меня гршную, такую скверную женщину, вть мн стыдно своихъ бабъ ‘— и то все мн по глазамъ: какъ — де не грхъ хозяину держать въ дом такую… и сказать-то языкъ не ворочается,—

‘Я взялъ за три мсяца впередъ деньги, такъ что же прикажешь длать? надобно дожидаться срока, а тамъ и Богъ съ ней. Я уже не разъ намекалъ ей, что возвращу деньги назадъ, такъ нтъ — ни за что не соглашается.’

Тутъ вошелъ въ комнату Лиловъ въ гусарскомъ мундир, поблагодаривъ Хлбосоловыхъ за позволеніе остановиться на нсколько времени въ ихъ дом и за ласковый пріемъ, онъ хотлъ выдти, но Владиміръ Ивановичъ и жена его до того не допустили.

— Нтъ, государь мой — сказалъ Владиміръ Ивановичъ — безъ хлба и соли до сихъ поръ еще никто отъ меня не ухаживалъ. Извольте-ка отобдать — а тамъ щастливый путь. Жена! прибавь словцо.—

Жена Хлбосолова, увидя, что слишкомъ много ошиблась касательно Лилова, отъ робости едва осмлилась поднять глаза и окинувъ мелькомъ стройный станъ молодаго человка, осанк котораго гусарскій мундиръ придалъ большую красоту, промолвила опустивъ глаза: ‘вы врно не откажетесь отъ приглашенія мужа и останетесь у насъ обдать? ‘

— Уважая только ваше желаніе, сударыня, я остаюсь. Но мн право нужно бы до обда явиться къ полковому Командиру того полка, въ который я помщенъ, и доставить многимъ лицамъ рекомендательныя письма.—

Отобдавъ у Владиміра Ивановича, поблагодаривъ его и жену, Лиловъ отправился явиться къ полковому своему Командиру, но лишь выхалъ за ворота, какъ увидлъ Француженку, кричавшую изъ окошка: ‘Venez, Monsieur, Venez maintenant je n’ai pas du mal…

— Ce trsmal, Madame — сказалъ Лиловъ: — prsent votre bont est… tr&egrave,s mal pour moi.—

Не обращая вниманія на эту женщину, молодой человкъ верхомъ, въ сопровожденіи деньщика, отправился къ Командиру того полка, въ которой былъ помщенъ.

Полковникъ принялъ Лилова, какъ обыкновенна принимаетъ всякій добрый Начальникъ, желающій добра подчиненному, Съ душевнымъ желаніемъ имть въ своемъ полку храбраго служиваго. Онъ столько былъ деликатенъ, что принявъ рекомендательное письмо, не прочитавъ, положилъ въ Карманъ, увидя изъ бумаги, прежде поданной Лиловымъ, что молодой человкъ назначенъ юнкеромъ въ его полкъ.

— Милости просимъ, товарищъ — сказалъ Полковникъ — давай вмст драться съ Турками, только смотри, рубись на смерть!—

‘Это общая обязанность, Ваше Высокоблагородіе, это долгъ всякаго Русскаго.’

— Такъ, вс такъ, милой! эхъ! упоминать-то гршно, я скажу теб: подъ моимъ вдніемъ служили молодые юнкера, которые бывало муть, муть завидятъ издали еще непріятеля, такъ ихъ и нтъ.— Изъ лица я вижу, что ты не будешь походить на этихъ трусовъ. Умирать вдь надобно же когда нибудь, лишь бы только Господь привелъ умереть за Церковь, Царя и Отечество.—

‘Человку, служащему въ военной служб, я полагаю, Ваше Высокоблагородіе, большаго и желать не должно.’

— Разумется само собою. И такъ пойдемте со мною. Посмотри-ка на товарищей: молодецъ къ молодцу, а особливо этотъ рослый солдатъ. Славный воинъ! Сила непомрная, одинъ только порокъ: грубъ до чрезвычайности.—

Лиловъ взглянулъ на солдата и поблднлъ: это былъ отецъ его, Кирюшка Бурлиловъ! Послдній не узналъ сына. Душа Лилова терзалась: видть отца и не прижать его къ сердцу было очень, очень больно для молодаго человка, одареннаго отъ природы чувствительною душою, онъ хотлъ, но не могъ и даже боялся сдлать это предъ фронтомъ въ присутствіи Полковника.

По окончаніи смотра, Полковникъ сказалъ Лилону, вошедъ въ свою квартиру: ‘вы, какъ гость, будете жить у меня до времени. Вотъ вамъ и комната, она у меня никмъ не занята, такъ тутъ и расположитесь, а вотъ и деньщикъ изъ моихъ же, добрый малой. Эй, Василій, поди сюда! Служи Г-ну юнкеру Лилову точно такъ же, какъ ты служилъ мн.’

— Ваше Высокоблагородіе изволите знать, что насъ не учить стать!— сказалъ это, деньщикъ сдлалъ направо кругомъ и отправился приготовлять Комнату, назначенную для прізжаго.

Душевная скорбь томила сироту. Быть начальникомъ отца, вроятно Извстнаго всему полку за что онъ отданъ въ солдаты — видть его всякой день — взыскивать на немъ — ‘нтъ, нтъ!’ думалъ молодой человкъ: ‘природа должна взять верхъ надъ честолюбіемъ. Я не могу терпть вора, но по правамъ человчества обязанъ уважать отца’.

— Милостивый государь! — сказалъ онъ, подошедъ къ Полковнику — позвольте увдомишь Ваше Высокоблагородіе, что рослый солдатъ, котораго вы изволили рекомендовать мн — мой отецъ.—

‘Этого быть не можетъ!^4′ возразилъ Полковникъ. ‘Онъ негодяй, почитаемый всмъ полкомъ дурнымъ человкомъ и грубіяномъ.’

— Я не смю споришь съ вами въ томъ, но все-таки онъ мой отецъ.—

‘Это я сей часъ узнаю. Василій! вели явиться ко мн Кирил Бурлилову.’

Лиловъ молчалъ и только одн слезы показывали, какъ сильно было его страданіе.

Бурлиловъ вошелъ.

— Что угодно приказать. Вашему Высокоблагородію.—

‘Знаешь ли ты этого молодаго человка?’

— Не имю чести-съ.—

‘Ты видалъ его гд нибудь?’

— Нигд, Ваше Высокоблагородіе — подтвердилъ Бурлилонъ, узнавъ Митю и опасаясь, чтобы онъ не донесъ Полковнику о прежнихъ дурныхъ его поступкахъ.

‘Выдь отсюда, Василій!’ сказалъ Полковникъ деньщику, и тотъ съ извстною субординаціею удалился.

— Батюшка? батюшка!— вскричалъ Митя, бросясь обнимать Бурлилова — неужели ты не узналъ своего сына.—

‘Какого сына? у меня не было ни одного. Подъ клятвою могу подтвердишь это!’

— Стало быть ты не узналъ меня? я Дмитрій Кириловъ, оставленный тобою еще по седьмому году.—

‘Отвчай же,’ строго спросилъ Полковникъ: ‘отецъ ли ты его, или нтъ.’

— Не такъ строго, Ваше Высокоблагородіе — сказалъ на ухо молодой человкъ своему Начальнику.

‘Я знаю, что длаю и прошу васъ не вмшиваться. Ну, отвчай, почему ты не хочешь признать роднаго сына, онъ теперь юнкеръ и можетъ быть пойдетъ дале по служб, теб же лучше: когда сынъ твой отличится въ первомъ сраженіи, то будетъ Офицеръ, а ты унтеръ. Но какъ я слышалъ, что за тобою водились шалости, то я ихъ прощу и буду за тебя ходатаемъ передъ высшимъ Начальствомъ, съ тмъ только условіемъ, чтобы ты исправился.’

Услыша о прощеніи, Бурлиловъ въ туже минуту упалъ на колни передъ Полковникомъ.

— Это что?— вскричалъ изумленный Полковникъ.

‘Ваше Высокоблагородіе!‘ рыдая говорилъ Бурлиловъ, стоя на колняхъ: ‘держите ваше слово! Г-нъ юнкеръ не мой сынъ! ‘

— Чей же?— вскричалъ Лиловъ съ нетерпніемъ, смшаннымъ съ радостію.

‘Вы сынъ, Ваше Благородіе, Графа Добродева, котораго вотчина находится въ К… Губерніи.‘

— Графа Добродева!— вскричалъ Митя.

‘Моего шурина и друга!’ воскликнулъ Полковникъ. ‘Племянникъ! дай себя поцловать. Теперь въ первое опасное мсто. У меня, гд ближе смерть — тамъ ты и я. Эге-ге! да у тебя ни дать ни взять материно лицо. Я и давича поусомнился, а ужь матушкинъ сынокъ всегда щастливъ. Да ты-то какими судьбами попалъ въ отцы къ Графу Добробеву?’ спросилъ Полковникъ, обратясь къ стоявшему все еще на колняхъ Бурлилову.

— Гршенъ передъ Богомъ, Вашимъ Высокоблагородіемъ, а больше всего передъ Его Сіятельствомъ Дмитріемъ Павловичемъ!— отвчалъ Бурлиловъ, не поднимаясь съ колней — готовъ во всемъ признаться: — мы съ женою…. да точно ли вы меня простите, Ваше Высокоблагородіе?—

‘Прощаемъ! ‘ вскричалъ Лиловъ, у котораго грудь была исполнена неизъяснимаго удовольствія при извстіи, что онъ не сынъ во]за.

— Не сто же разъ повторять, что прощаю, только сказывай всю правду — ласково сказалъ Полковникъ — какимъ образомъ сынъ Графа Добродева имлъ месть попасть въ сыновья къ теб? Ну, растолковывай?—

‘Нечего длать, грхъ попуталъ насъ съ женою’ продолжалъ Бурлиловъ: ‘коли дло открылось, надо каяться. Лтъ і у тому назадъ — вотъ все равно — сколько лтъ Его Благородію, жена моя, угораздило же ее, роди въ одинъ день съ Графиней: та родила мальчика и моя жена мальчика же. Баринъ и говоритъ мн: Кирилъ! Авдотья Алексевна слаба, не можетъ сама кормить ребенка, хотя бы и хотла, такъ жену твою я возьму въ кормилицы къ моему Дмитрію, а ты сыщи другую изъ деревенскихъ.’

— Что же ты тутъ спроказилъ?— спросилъ Полковникъ.

‘Перемнилъ дтей, Ваше Высокоблагородіе! Уговорилъ жену: своего ребенка подмнить вмсто Его Сіятельства: она, признаться сначала поупрямилась.’

— Дальше!— съ нетерпніемъ спросилъ Лиловъ.

‘Да чему же быть’ сказалъ Бурлиловъ: ‘я далъ ей толчокъ, такъ и поневол принялась выкармливать своего сына вмсто Вашего Сіятельства. Правду сказать, примолвила она мн: грхъ на твоей душ.’

— Да этотъ ребенокъ, котораго ты подмнилъ, умеръ черезъ полгода, какъ писалъ тогда ко мн Графъ.—

‘Истинно умеръ, Ваше Высокоблагородіе, и по сей самой причин мы съ женою за родныя слезы получили отпускную отъ Его Сіятельства. Графъ и Графиня думали, что мы плачемъ не о своемъ а объ ихъ дит, такъ изъ жалости и отпустили насъ на волю.’

— Почему же ты не увдомилъ Павла Дмитріевича, что Дмитрій Павловичъ его сынъ?—

‘Поберегъ спину, Ваше Высокоблагородіе!’

— Напрасно ты это сдлалъ — прибавилъ Полковникъ: — гд гнвъ, шутъ и милость, но для него же ты взялъ ребенка съ собою?—

‘Позвольте, Ваше Высокоблагородіе, расказать вамъ эту исторію. Я не солгу ни въ одномъ слов, какъ есть святъ Богъ: Вышедъ на волю, пріхалъ я въ К…. и думалъ, чмъ бы мн заняться? Деньжонки были, дай открою лавочку!— Въ такомъ размышленіи иду, ищу квартиры, какъ вдругъ пырь въ глаза мн кумъ, заявленный и въ дом-то Графа мошенникъ, котораго и съ отпускной-то насилу пропихали со двора. ‘Что задумался, кумъ? ‘ спросилъ онъ.— Ищу снять лавочку.— ‘Полно, братецъ, думать о пустякахъ-то, я дамъ теб случай даромъ доставать деньги.’ — Пакъ даромъ?— съ удивленіемъ спросилъ я? ‘Да также, и бери все, гд только возможно, такъ обойдешься безъ лавочекъ и избавишься отъ хлопотъ!—

— Но кормилица моя, жена твоя — вскричалъ Лиловъ — не ужели была согласна на такую низость?—

‘Въ томъ-то, сударь, и штука, что она не хотла принимать надушу этого грха, я говорилъ: повинись передъ Графомъ, да отдай ребенка, мы теперь люди слободные, такъ нтъ — умру, а не раастанусь съ нимъ, твердила проклятая.’

— Стало быть она меня любила?— спросилъ Лиловъ,

‘Да какъ же, Ваше Сіятельство, души не чаяла. Вдь и то правда, мн-то нельзя было на жен и взыскивать — кормила молокомъ, такъ поневол должна любить. Такъ вотъ, Ваше Высокоблагородіе по совту-то кума я и учинился воромъ. Правда, онъ съ годъ меня училъ этому ремеслу.’

— И ты хотлъ сдлать изъ него такого же вора, какъ былъ самъ?— спросилъ Полковникъ.

‘Точно такъ, Ваше Высокоблагородіе’ отвчалъ Бурлиловъ вытянувшись: ‘я даже надялся, что Его Сіятельство въ плутовскихъ длахъ будетъ выше меня, потому что маленькимъ еще былъ смтливъ, но воля Творца неисповдима, я раскаиваюсь и сознаюсь въ своемъ грх. Простить и предать суду состоитъ во власти Вашего Высокоблагородія, только объ одномъ прошу я извольте врить, что я отъ души каюсь какъ Богу, такъ и вамъ, что съ того времени, какъ попалъ въ службу, ршился оставить и, если бы можно было, то и забыть мои прежнія прегршенія. Ваше Высокоблагородіе врно не захотите измнить данному слову.’

— Дуракъ! разв дворянинъ можетъ не сдержать слова?—

‘Всяко случается, Ваше Высокоблагородіе, иной и дворянинъ обидитъ ни за-што ни-прошто подчиненнаго.’

— Я даже не смю съ нимъ спорить — сказалъ Полковникъ Лилову.— Точно — есть люди, которыхъ можно назвать истинными дворянами и сынами отечества, а есть и…

‘Въ походъ, Полковникъ!’ сказалъ вошедшій его товарищъ. ‘Главнокамандугощій немедленно приказалъ изготовиться и намренъ взять приступомъ Ахалцихъ.’

— Вотъ что славно, то славно!— воскликнулъ посдвшій въ фронтовой служб воинъ.— Племянникъ! смотри же, прямо въ огонь. Не подумай, чтобы я самъ боялся, нтъ, мой другъ, дядя твой давно знакомъ съ пулями и порохомъ. Ступай и приготовься къ походу.—

Лиловъ, вышедъ отъ дяди, не смлъ врить своему щастію. Сердце его, исполненное благородныхъ мыслей, отдохнуло отъ жесточайшей тягости, лежавшей слишкомъ десять лтъ на его душ. Мысль, что онъ сынъ почтеннаго человка, что племянникъ Полковника, уважаемаго товарищами и обожаемаго полкомъ, сильно подйствовала на его воображеніе. Вошедъ въ свою комнату, онъ тотчасъ же спросилъ у Бурлилова: ‘гд же теперь твоя жена, а моя бывшая кормилица?

— Здсь, Ваше Благородіе, въ Тифлис, живетъ нянькой у Грузина, поплелась за мною, все говоря: Богъ соединяетъ, а человкъ не разлучаетъ.—

‘Сей часъ же призови е ко мн, ты слышалъ: походъ! ‘

— Какъ не слыхать, Ваше Благородіе! сей часъ бгу и черезъ четверть часа представлю ее налицо.—

— Я — я! не сынъ вора!— вскричалъ молодой человкъ, оставшись одинъ.— Творецъ Небесный!— съ умиленіемъ сказалъ онъ, невольно упавъ на колна передъ изображеніемъ Спасителя — какъ велика Твоя благость! Ты былинк даешь жизнь, даешь ей познаніе добра и зла. Зло я отвергаю, но какъ сынъ отечества буду сражаться съ врагами Россіи за славу моего Государя!—

‘Да все и сдлается по твоему, племянникъ‘ сказалъ вошедшій Полковникъ: ‘убьютъ — похоронимъ, отличится — будешь Офицеръ.

Тутъ вошли въ комнату Бурлиловъ съ своею женою, которая помолясь на образъ и упавъ въ ноги Графу, сказала: ‘простите меня, Ваше Сіятельство! ‘

— Богъ тебя проститъ, моя милая — сказалъ молодой Графъ — я помню что ты меня питала своею грудью! Будь, покойна, дай мн себя обнять — вторая мать моя! родной я уже не увижу!—

Молодой человкъ, поднявъ и поцловавъ свою кормилицу, обратился къ Полковнику и сказалъ: ‘Ваше Высокоблагородіе! изволите видть?‘

— Вижу, вижу, племянникъ, что она сознательна и по этой причин прощаю ее. А что у тебя въ узл?—

‘Платьице ‘ примолвила обрадованная кормилица: ‘что носилъ Его Сіятельство, когда еще только родился, я сберегла его до сего дня, все думая, авось встртимся.’

— Подай сюда!— сказалъ Полковникъ.

Кормилица подала и Митя увидлъ свое имя, вышитое на сорочк и на платье.

— Вотъ новое доказательство!— Примолвилъ Полковникъ — твоя мать какъ будто знала, что тебя украдутъ: она при мн, будучи беременною, сама вышивала имя твоего Сіятельства.—

Ударилъ барабанъ, и Полковникъ сидлъ уже на кон, тогда какъ молодой Графъ, давъ общаніе покровительствовать кормилиц, только что Взбирался на лошадь.

— Эхъ, племянникъ, при первомъ случа ты хочешь вывести меня изъ терпнія!— съ досадою сказалъ воинъ,— если ты въ другой разъ въ пять секундъ не взлетишь на лошадь, то не будь я Полковникъ Завидовъ, если не посажу тебя подъ самый строгій арестъ. Я, братъ, гд коснется до службы, забываю родство. Мое дло учить тебя, быть врнымъ своему долгу. Ребята! впередъ!—

Гусары-молодцы двинулись по мановенію своего Начальника-отца и полкъ явился на другой день во владніи повелителя Музульмановъ. Закутавшіяся и убравшіяся въ уголъ Турчанки съ удивленіемъ смотрли на стройный ходъ воиновъ, которыхъ свжій видъ плнялъ ихъ.

— Вотъ затворницы! замтилъ во время дороги Полковнику Графъ.— Скажите, дядинька, разв мужья не позволяютъ имъ глядть на постороннихъ? Изъ Исторіи видно, что Турокъ въ прав имть столько женъ, сколько хочетъ.—

‘Онъ также въ прав держать ихъ въ заперти — и умно. съ ихъ стороны, взгляни на эту милашку, которая выглядываетъ на насъ изъ подлобья съ такимъ любопытствомъ. Я заране знаю ея мысли: ей хотлось бы прилпиться къ твоему гусарскому мундиру. Только смотри, племянникъ, у меня въ непріятельской земл дурачествъ не затвать: я уже объявилъ это всему полку предъ выходомъ изъ Тифлиса, но если ты осмлиться сдлать такое безчинство, то, въ примръ другимъ, вчетверо больше тебя накажу.’

— Ваше Высокоблагородіе изволите еще очень мало знать Лилова — отвчалъ Митя, нсколько оскорбясь: — еслибъ онъ даже не былъ Графомъ Добродевымъ, правила чести, посянныя въ немъ съ юныхъ лтъ, всегда остались бы ему знакомы.—

‘Ну полно, братецъ, некогда слушать твои доказательства, а надо думать о драк: Турки не очень-то ласково насъ принимаютъ.’

Проходя Абхазію, Россійскія войска до самаго Ахалциха принуждены были безпрестанно сражаться, искючая Турокъ, съ разнородными толпами Аравлянъ, Курдовъ, Друзовъ и другихъ Азіатскихъ народовъ, соединившихся подъ знамена Султана. Но какъ эт ожесточенныя толпы не знали воинской дисциплины, то и не могли долго противиться храбрости Русскихъ воиновъ, которые шли впередъ, отражая нападенія Азіятцевъ, но необезпокоивая мирныхъ поселянъ, неподнимавшихъ оружія.

Разсянныя толпы сосредоточились у самаго Ахалциха. Русскіе не заставили себя дожидаться и явились у стнъ города. Кровь кипла въ жилахъ всякаго солдата и незабвенный въ исторіи новйшихъ и будущихъ временъ Главнокомандующій отдльнымъ Кавказскимъ корпусомъ {Нын Генералъ-Фельдмаршалъ Князь Варшавскій.}, осматривая полки, постигъ мысли храбрыхъ и въ тотъ же день отдалъ приказъ полковымъ Командирамъ.

— Посл роздыха на приступъ!— вскричалъ Полковникъ Лилову.— Эй, ребята!— сказалъ онъ обратясь къ гусарамъ — сего дня вечеромъ на приступъ! Только смотрите: назадъ не пятиться! не осрамите своего начальника!—

‘Какъ назадъ, Ваше Высокоблагородіе! ‘ отвчалъ съ изумленіемъ одинъ изъ гусаръ: ‘да не вы ли изволили говорить намъ, что Русскіе тогда только идутъ назадъ, когда заключится міръ!’

— Такъ, спасибо вамъ за то, что помните наставленія стараго солдата. Вижу, что у васъ разыгралась молодецкая кровь, мы разомъ возьмемъ Ахалцихъ — не правда ли, племянникъ? да ты что тресешься какъ въ лихорадк? ужь не струсилъ ли ты, графчикъ?—

‘Нтъ, дядинька! хочется поскоре на приступъ.’

— То то же! а то я сію же минуту посадилъ бы тебя подъ арестъ.—

Полковникъ, отобдавъ съ племянникомъ вмст съ гусарами, далъ послднимъ приказаніе отдохнуть до вечера и самъ закуривъ трубку, улегся на трав, велвъ положишь подъ голову сдло.

ГЛАВА XVIII.
ПРИСТУПЪ.

Насталъ вечеръ и войска по приказу Главнокомандующаго и по воззванію своихъ Командировъ двинулись къ городу, во внутренность котораго прогнали разнородныя толпы Азіятцевъ. Устремясь за ними, Рускіе разными пути кіи вошли въ Ахалцихъ: одни въ ворота, другіе черезъ стну на поставленныхъ лстницахъ, а третьи прошли въ проломъ, сдланный въ стн, въ числ первыхъ былъ Полковникъ съ племянникомъ и гусарскимъ своимъ полкомъ. Завязалось сильное сраженіе. Стсненный непріятель бжитъ, конница ударяетъ ему вслдъ. Свистъ пуль, грохотъ ядеръ, топотъ бгущихъ полчищъ мусульманъ, визгъ испуганныхъ Женщинъ, облака пороховаго дыма, затмнявшаго небосклонъ, представляли какъ бы картину всемірнаго разрушенія.

Все дралось, изъ оконъ домовъ не только мущины, но даже женщины стрляли въ Русскихъ.

Среди пуль, картечей, Полковникъ, сопровождаемый Лиловымъ, вмст съ прочими войсками преслдовали непріятельскія толпы, оспоривавшія съ азіятскимъ зврствомъ каждый шагъ, но едва достигли главной площади, какъ увидли, что строенія, находившіяся передъ ними, пылаютъ.

— Впередъ! не отступать!— кричалъ Полковникъ продолжая преслдовать мусульманъ, которые отъ чрезвычайнаго натиска нашлись принужденными положишь оружіе.

На разсвт Паша сдалъ городъ, но пожаръ продолжался съ необыкновенною силою. Многія зданія превращены были въ пепелъ.

Полковникъ съ племянникомъ, сопровождаемый гусарами, поспшилъ подашь помощь страждущему человчеству, онъ приказывалъ, сердился, распоряжалъ и распоряженія какъ его, такъ и прочихъ начальниковъ, имли полный успхъ. Многіе жители и жительницы города были спасены Русскими, которые не щадя собственной жизни спасали погибающихъ въ пламени! Конечно такіе поступки рдки въ глазахъ иностранцевъ, но въ Русскихъ очень обыкновенны. Великодушіе и желаніе помогать ближнему есть неотъемлемое право одной нашей земли, начиная съ Царя, до послдняго его подданнаго.

— Помогите — помогите!— кричалъ женскій голосъ въ загорвшемся еще недавно дом.

Хотя ни Полковникъ, ни Лилова, не знали Азіатскихъ языковъ, однако по выраженію голоса догадались, что требуютъ пособія.

Полковникъ поспшно входитъ въ домъ, Лиловъ за нимъ — но лишь только первый отворяетъ дверь, какъ Турчанка стрляетъ въ него изъ пистолета. Пуля попадаетъ прямо въ правой бокъ на вылетъ и защитникъ нещастныхъ, больше отъ неожиданности, нежели отъ глубокой раны, упадаетъ на полъ облитый кровію.

Видя смертоубійство и стоящихъ въ сторон двухъ Турокъ, также вооруженныхъ пистолетами, Лиловъ схватилъ дядю, лежащаго безъ чувствъ и съ этимъ драгоцннымъ для него бременемъ съ скоростію молніи выбжалъ изъ комнаты.

Вслдъ за нимъ раздался второй выстрлъ и раздробилъ ему правое плечо. Молодый человкъ, еще не чувствуя боли, занятый спасеніемъ Полковника, спшитъ изъ воротъ, чтобы добраться до своихъ, какъ вдругъ раздается третій выстрлъ изъ окошка и пуля пролетаетъ сквозь лвой руки, немного задвъ щеку.

Силы уже начали оставлять молодаго человка, но будучи довольно далекъ отъ мста убійства, онъ кладетъ Полковника на землю, бжитъ за полковымъ лкаремъ, ничего не видитъ, ничего не слышитъ, спотыкается на человка, лежавшаго на трав и узнаетъ въ немъ Кирилу Бурлилова, борющагося со смертію и умоляющаго о поданіи помощи.

‘Что съ тобою сдлалось?’ спросилъ изумясь Лиловъ!’

— Бревно… свалилось… съ крыши, Ваше Сіятельство, и такъ сильно ударило по поясниц — отвчалъ заикаясь изувченный — что я не помню, какъ упалъ, и не могу вспомнить какъ очнулся.—

Разсказывая происшедшее, Бурлиловъ хотлъ -было подняться, но жестокая боль съ восклицаніемъ: ‘ой!’ заставила его опуститься опять на траву.—

Теченіе крови хотя и взмочило рукава мундира Лилова, хотя она крупными каплями катилась съ обшлаговъ, но онъ, добжалъ до мста, гд помстился полкъ, взялъ съ собою четырехъ гусаръ, и не смотря на вс убжденія лкаря перевязать его раны, пустился въ сопровожденіи Медика и гусаръ къ тому мсту, гд лежалъ его дядя.

Полковникъ былъ еще безъ чуствъ, а Лиловъ, окровавленный, помогалъ гусарамъ, не смотря на собственное страданіе, поднять не дядю, котораго по обязанности долженъ былъ уважать, но начальника, любимаго всмъ полкомъ.

— Друзья!— закричалъ онъ, когда подняли, такъ сказать, почти мертвое тло Полковника — осторожне! Не забудьте что онъ былъ вашимъ начальникомъ — вы не разъ говорили, что любили его какъ отца.—

‘Точно, онъ былъ нашъ отецъ! я вскричали въ одинъ голосъ вс гусары.

При этихъ словахъ, по неизвстному инстинкту, Полковникъ пробудился отъ смертнаго сна, восклицаніе сослуживцевъ привело въ чувство лишеннаго чувствъ и онъ открылъ глаза.— Дядинька! вы живы!—

‘Да, живъ пока, мой другъ, и если не уймутъ кровь, текущую изъ моей раны, то похорони меня завтра.’

Полковой лекарь прибжалъ въ эту минуту, и унявъ кровь, перевязалъ раны какъ дяд, такъ и племяннику. Полковникъ хотя сильно ослаблъ отъ истеченія крови, но рану его лкарь не находилъ опасною, потому что пуля пролетла навылетъ мимо бока, вырвавъ только кусокъ мяса, но не коснувшись внутренности. Два дни Полковникъ чувствовалъ жесточайшую боль въ боку, Лиловъ и отъ полученныхъ ранъ и отъ изнеможенія не могъ поднять рукъ и по этой причин во время обда и ужина лазаретный прислужникъ служилъ ему своими руками.

Прошло дв недли и изувченнымъ стало нсколько лучше.

‘Скажите, дядинька’ спросилъ однажды молодой человкъ, лежа на постел близь Полковника: ‘за что хотла убить васъ эта негодница Азіятка.’

— Если бы и убила, такъ за дло. Сдлавъ по мн выстрлъ она поступила бы по праву воинскихъ и гражданскихъ законовъ.—

‘Стало быть вы виноваты передъ ней въ чемъ нибудь? ‘

— Да, мой другъ, столько виноватъ, что не желаю и теб сдлать такой низкій и презрнный поступокъ, какой учинилъ твой дядя! Я сей часъ теб все разскажу. Слушай и помни: выстрлившая въ меня женщина — Грузинка, давно мн знакомая съ короткой стороны и оставленная много, этого довольно чтобы не только ей, но и теб, и всякому винить меня вполн. Теперь я изъясню теб сущность дла: при занятіи Россійскими войсками Грузіи я былъ Капитаномъ въ одномъ изъ полковъ, назначенныхъ притомъ къ усмиренію Горцевъ Закавказскаго края. Главная квартира наша была въ Тифлис, а какъ Горцы цлую оуень и зиму вели себя смирно, то начальство и не разсудило заводить военныхъ дйствій. Свободное время я, какъ молодый еще человкъ, проводилъ вечера вмст съ Офицерами, своими товарищами, на Грузинскихъ балахъ и любовался ихъ костюмами и непринужденною ласковостію Милыхъ Азіатокъ. Въ числ ихъ я замтилъ одну, тихую, скромную двицу, дочь одного изъ почтенныхъ Дворянъ Грузіи, она также обратила На меня вниманіе, и влеченіе сердечныхъ Чувствъ соединило наши души. Я открылся ей въ любви,— застнчивая невинность, не умя владть своими чуствами, отвчала мн равною взаимностію, и черезъ недлю — какъ громъ небесный не поразилъ меня преступнаго!— я, давъ честное слово быть ея супругомъ, черезъ недлю испросивъ согласіе родителей, сдлавшись только женихомъ — былъ уже въ ея объятіяхъ. Но верхъ грховъ моихъ передъ Господомъ! Послдствіе, племянникъ, слушай со вниманіемъ и отврати сердце, душу и слухъ твой отъ силы порока!—

‘Дядинька! чтоже мшало вамъ на ней жениться? Если вы сдлали что неприличное Дворянину, то по моему мннію можно бы было загладить: вамъ еще осталось врное средство.’

— Въ томъ-то и состоитъ мое преступленіе, что я его не загладилъ, слушай дале: насъ обручили — кольцо это и теперь у меня на рук. Вдругъ объявленъ былъ походъ противъ Черкесовъ! Мы пошли, пришли ударили, и разбили это неугомонное племя. Но страсть, мой милый, не угомонилась во мн къ невст. При бгств, Черкесы, жены и дти ихъ остались въ нашей власти, мы гнались дале: одинъ молодый человкъ началъ отставать отъ своихъ и какъ видно выбился изъ силъ. Раздраженный жестокостію Горцевъ, я подскакалъ къ молодому отставшему Горцу и ударилъ его саблею по голов. Молодецъ свалился съ коня какъ снопъ. Прогнавъ Горцевъ и возвращаясь назадъ тмъ же путемъ, я увидлъ того же молодаго человка, сидящаго на трав, который прислонясь къ дереву что-то вырывалъ изъ земли и прикладывалъ Къ ран на голов, полученной отъ меня. Гнвъ мой уже прошелъ посл побды и жалость заступила мсто раздраженія. Молодый воинъ былъ чрезвычайно слабъ и потому я веллъ деньщику довезти его до Тифлиса на фур, съ приказаніемъ строго наблюдать за юношею и при первомъ случа доносить мн о состояніи его болзни. Возвратясь съ торжествомъ въ городъ, я поспшилъ къ своей невст и потомъ къ молодому Черкесу, въ которомъ невольно принималъ участіе’ Вхожу въ лазаретъ и первый предметъ съ кмъ мн нужно говоришь, былъ — лкарь. Что нашъ больной? спросилъ я.— Не больной, а больная, отвчалъ тотъ съ улыбкою. Не стыдно ли вамъ, Г-нъ Капитанъ, разрубить голову двиц.— Какъ двиц! вскричалъ я съ изумленіемъ.— Да такъ уже не онъ, а она разсказала мн, что она дочь одного изъ Горскихъ Князей, убитаго въ сраженіи. Подите и поговорите сами съ нею. Я пошелъ — Грузинскій языкъ знаютъ почти вс Горцы Закавказскаго края и я, хотя не больше мсяцевъ осми прогнилъ въ Тифлис, но научился ихъ языку, не могу сказать совершенно, а объясняться могу. Подхожу къ больной, она протягиваетъ мн руку. Когда я видлъ ее въ мужскомъ плать, то не обращалъ вниманія на черты ея лица, но шутъ окинувъ глазами прелестное лице Черкешенки, затрепеталъ. Если ты въ жизни видлъ что милое, безподобное, совершенное въ красот, все это было соединено въ ней! Ты думаешь молодость, пустяки — геройство ее меня плнило. Какъ двушка въ осьмнадцать лтъ умла сражаться какъ дватцатипятилтній воинъ — я самъ это видлъ и дивился храбрости Горца — я видлъ какъ ока бросилась… Ой! ой! ой!—

‘Дядинька, не горячитесь слишкомъ.’

— Вели призвать скоре подлкаря перевязать, или лучше сказать завязать рану. Вотъ бездльникъ! путемъ не умлъ сдлать бинта, лопнулъ.— Прошу покорно ввриться такимъ медикамъ. У нихъ одно правило: дать послднее средство, а завтра-де увидимъ, какое выйдетъ изъ того послдствіе! что же послдуетъ: смерть!—

Подлкарь прибжалъ: въ одну минуту унялъ кровь и перевязалъ вновь раку бинтами.

Прошло нсколько недль и главный Докторъ объявилъ, осмотрвъ раны Полковника и Лилова, хотя оныя и зажили, что имъ не возможно продолжать службы, а должно просить увольненія мсяцевъ на шесть до совершеннаго излченія.

‘Фотъ исфолитъ фидть’ говорилъ Медикъ Полковнику: ‘фъ баку фаша ранышка сашилъ, гляди, кака тонка пленошка. О счупай! перва ботальона рватся, и буде куже, ече куже.’

— Да помилуйте, я и такъ душою страдаю отъ бездйствія, слыша, лежа на постел, какъ наши бьютъ непріятеля. Что такое?— Я! Полковникъ и Кавалеръ и это мой племянникъ — оставилъ полкъ въ то время, когда надо драться. Нтъ, господинъ Докторъ, вы о Русскихъ судите не по Русски — однако я извиняю васъ. Хотя вы добрый и благородный человкъ, но все-таки иностранецъ, слдовательно не можете знать нашихъ коренныхъ обыкновеній. Драться и умереть за оскорбленную честь моего отечества и съ тмъ вмст за моего Государя, котораго такъ же какъ и предки наши я привыкъ почитать и называть земнымъ Богомъ святой Руси. Племянникъ! въ первомъ сраженіи мы въ строго, слышишь! Если убьютъ меня, или вновь откроется моя рана, которая по словамъ Доктора, посл разорванія пленочки, можетъ быть смертельна, то вотъ моя духовная, если переживешь меня….

‘Ната падумайть а сдоров’ прервалъ Докторъ ‘мой шелай тапра. Окота умирайтъ песъ польса. Потафай просба.’

— Охъ, не мшайте, Докторъ, дайте мн сдлать завщаніе племяннику, уйдите ради Бога! — и Докторъ вышелъ.— И такъ, мой другъ, если ты переживешь меня, то не вели брать съ мста сраженія: пусть положутъ меня вмст, съ храбрыми моими сподвижниками въ общей могил. Вотъ въ немъ состоитъ мое завщаніе.—

‘Дядинька! я въ точности исполню вашу волю‘ отвчалъ Лиловъ.

— Шортъ знай — шепталъ себ подъ носъ Докторъ, выходя изъ комнаты — что за Руска наротъ! самъ бгатъ къ смерти. Эхъ кабы да не корошь шалованъ, калъ опеть въ Англу.—

Разсуждая такимъ образомъ, онъ вошелъ къ Дивизіонному Генералу.—

— Ну что, Британецъ, какъ здоровье нашего Полковника.?—

‘Есть пальшой надеждъ — Фаше Фысокопревосфодительстфъ, толко федтъ сепя корячо, а главно, тумаетъ ошень, ошень неосторожно.’

— Что же онъ думаетъ?—

‘Странъ сказать! онъ гофорилъ: я и безъ Докторъ — вылячись. А!’

— Такъ чтоже? Слдовательно онъ можетъ обойтись безъ доктора, потому что чуствуетъ себя гораздо лучше.—

‘Какъ лучше? мой шнай, какъ ранъ фъпаку имешь: оконъ гантонъ, все прошай.’

— Не безпокойся, Полковникъ Завидинъ крпкаго сложенія — смючись отвчалъ Генералъ — его если сразитъ что, то не антоновъ, а Турецкій огонь, онъ слава Богу настойчивъ.

‘Но ему нельзя служойтъ, перво сраженіе и пленочка на паку ломъ и Палковникъ пропалъ. Тавай фремя на ислшеній.’

— Вотъ что дло, то дло, я самъ попрошу его взять отпускъ для совершеннаго излченія отъ раны. А какъ находите вы Лилова?—

‘Онъ Фаше Фысокопрефосходительстфъ, не могу фладтъ ни отной рукой, оба раненъ! корашо что навылетъ была пуль.’

— Слдовательно должно обоимъ дать отпускъ. Хорошо, докторъ, я распоряжусь.

Генералъ въ ту же минуту приказалъ позвать Правителя Канцеляріи и написать отпускъ для излченія ранъ Полковнику Завидину и юнкеру Лилову, и подать къ себ. Приказаніе исполнено было въ нсколько минутъ и об бумаги были подписаны Генераломъ.

Полковникъ и Лиловъ уже выздоравливали совершенно, но какъ приказанія начальника перемнить нельзя, то они, не смотря на сильное желаніе свое участвовать въ кампаніи, нашлись вынужденными оставить полкъ.

— Подемъ же теперь къ отцу, племянникъ, я представляю себ радость добраго Старика, когда онъ увидитъ сына, почитаемаго имъ давно уже умершимъ. Воображаю его восторгъ и удовольствіе, съ которымъ онъ дастъ теб родительское благословеніе.—

‘Поскоре, дядинька, поскоре, полетимте къ даровавшему мн жизнь. Но какъ же онъ изумится, увидя меня, въ первый разъ: можетъ сдлаться не здоровъ.,

— Пособимъ и этому. Я сей часъ напишу къ нему письмо, въ которомъ увдомлю, что сынъ его здравствуетъ, слдовательно приготовлю къ встрч. На этотъ идетъ будь покоенъ.—

Полковникъ написалъ письмо и послалъ съ эстафетою къ своему шурину, а самъ, откланившись Генералу, представилъ Лилова, какъ храбраго молодаго человка, не упоминая, что онъ его племянникъ.

— На приступ я былъ личнымъ свидтелемъ отважности Господина Юнкера Лилова — отвчалъ Генералъ — И почитаю пріятнымъ для себя долгомъ Испросить для него награду.—

Лиловъ почтительно поклонился и вышелъ отъ Генерала, чувствуя къ нему въ душ глубочайшее уваженіе за лестное его общаніе.

Прошедъ въ молчаніи нсколько минутъ, Лиловъ спросилъ у Полковника: — дядинька, скажите, отъ чего знатные Господа добре млкопомстныхъ дворянъ? Мн не разъ случалось видть, что Генералы даже съ крестьянами обходятся просто-за просто, а иной Совтникъ Титулярный, или много Коллежскій Ассесоръ даже не хочетъ говорить съ дворяниномъ же, меньшимъ себя чиномъ.—

‘Единъ Богъ безъ грха, племянникъ! Глупость вкрадется въ голову, такъ ее и обухомъ изъ нее не выбьешь, дло естественное, что Начальникъ долженъ быть отцемъ подчиненныхъ, такова всегда была воля нашихъ Монарховъ, но ты знаетъ стихи изъ Ябеды Капниста: Божественъ суд таковъ, но гд судей найти?’

Полковникъ и молодой Графъ Добродевъ тотчасъ по приход на квартиру пообдали на скорую руку и отправились на давно уже готовыхъ верховыхъ лошадяхъ, съ вьюнами назади, прозжать поднебесныя Кавказскія горы. Спускаясь благополучно съ горъ, молодой человкъ услышалъ не въ далек голосъ, близкій его сердцу, просящій помощи.— Дядинька, поспшимте, я не ошибаюсь! это голосъ, Дуни сестры Моей.—

Быстре молніи Лиловъ побжалъ къ тому мсту, гд слышанъ былъ вопль, а Полковникъ, поспшая за нимъ, хотя спотыкался на каждомъ шагу, но почиталъ должнымъ не отставать отъ племянника и отсталъ отъ него только на нсколько шаговъ Онъ сильно вспотлъ — это правда! но за то прибжалъ въ самое время, когда Лиловъ началъ ослабвать отъ сильныхъ ударовъ двухъ Черкесовъ, уже готовыхъ снести съ него голову.

— Стой!— загремлъ запыхавшійся Полковникъ на Черкесскомъ язык, и Горцы, услыша родной голосъ, мгновенно вложили въ ножны сабли.

— Какъ осмлились вы поднять оружіе на Русскаго?— продолжалъ Полковникъ на томъ же язык.

‘Будь милостивъ, Ханъ, мы не знали’ возразили Горцы повалясь въ ноги Полковнику, когда онъ далъ имъ по полновсной оплеух: ‘впередъ не будемъ.’

Тмъ временемъ Лиловъ, или лучше сказать Графъ Добродевъ, обнималъ сестру свою и въ короткихъ словахъ, разсказывая свою исторію, поднималъ безчувственное почти тло Виртуозина, котораго сабля Черкеса едва не отправила въ другой міръ. Молодой Графъ поднялъ вмст съ сестрою облитаго кровію артиста, пришедшій Полковникъ приказалъ Черкесамъ бжать за свжею водою на Теремъ, чтобъ обмыть нанесенныя ему раны, вынулъ спиртъ, который всегда носилъ въ карман для нужныхъ случаевъ, сунулъ понюхать его Виртуозину, и сей очнулся.

— Нтъ, племянникъ, зять твой не нашего поля ягода, что-то слишкомъ деликатенъ. Одинъ Русскій испугался двухъ — и кого же? Черкесовъ! чортъ меня возьми, если бы я прежде смерти десятерымъ не снесъ головы!—

Въ это время Виртуозинъ съ помощію воды, принесенной услужливы* мы Черкесами, которые отъ страха, при вид казаковъ, слдующихъ за Полковникомъ, омыли рану, ими же сдланную на спин артиста и тщательно перевязали ее по приказанію Полковника, употребивъ на перевязку рукава своихъ рубахъ.

‘Вотъ такъ-то лучше’ сказалъ Полковникъ: ‘я васъ прощаю, только скажите своимъ товарищамъ, что если они впередъ вздумаютъ сдлать подобную шутку, то Полковникъ Завидинъ велитъ передрать ихъ до полусмерти. Маршъ! назадъ! Азіатское племя, чортъ васъ возьми, чтобы глаза мои на васъ не глядли.’

Онъ махнулъ рукою и Чеченцы какъ изъ лука стрла пустились на своихъ коняхъ въ ущелья горъ.

— Еслибъ Полковникъ не былъ добрый человкъ — сказалъ дорогою Чеченецъ своему товарищу — то я застрлилъ бы его.—

‘А по чему ты его знаешь?’

— Кто же не знаетъ его въ нашихъ лсахъ. Однажды онъ привелъ къ намъ въ лса гусаръ, народу-то было не много, а поколотили. Наши и такъ и сякъ — нтъ не вывернулись. Но за то чмъ хороши Русскіе: мужчинъ бьютъ, а женщинъ не трогаютъ.—

Путешественники пріхали благополучно въ Владикавказъ, гд докторъ, осмотрвъ рану Виртуозина, хотя нашелъ ее неопасною, однако совтовалъ не вызжать изъ города дней шесть, чтобы не сдлалось воспаленія.

Полковникъ по просьб племянницы согласился остаться пожить тутъ недлю и даже боле, если потребуетъ того необходимость.

— Да за чмъ васъ занесло на Кавказъ?— спросилъ онъ у мужа своей племянницы — ужь врно не драться съ Турками. Концертистъ, по моему, худой артистъ на пол битвы. Вотъ племянникъ у меня, такъ молодецъ: подъ Ахалцихомъ онъ такъ славно рубился, что и посдвшій въ битвахъ ветеранъ, поставляю себ за честь быть начальникомъ такого храбраго Офицера. Да мы отдалились отъ вопроса — скажитка, за чмъ вы хали въ Тифлисъ?—

‘По приглашенію одного Генерала ‘отвчалъ Вирпіуозинъ: ‘покровительствовавшаго мн во многихъ случаяхъ. Отправляясь въ Грузію, звалъ меня съ собою. Я отклонилъ предложеніе. Но какъ успхи Русскихъ въ настоящую войну сдлались извстны всей Европ, то онъ убдительно звалъ меня въ Тифлисъ давать въ своемъ дом концерты, общая большія выгоды’ Хотя мы и вели переписку, но онъ еще не знаетъ до сихъ поръ, что я женатъ и могу безбдно прожить безъ концертовъ. Но я не могъ погасить проклятаго честолюбія! Любовь къ музык и уваженіе къ покровителю заставили меня подвергнуть опасности такого труднаго пути и жену, которая безъ вашей помощи едва не сдлалась добычею варваровъ. Вотъ вамъ вся исторія, но теперь Боже меня оборони продолжать свое путешествіе. Отпишу Его Превосходительству все случившееся со мною и поду назадъ.’

— Такъ подемъ же вмст,— сказалъ Полковникъ — въ деревню къ Графу Добродеву. Я увренъ, что онъ и Дочь съ зятемъ такъ же ласково приметъ, какъ сына.—

‘Какого сына?’ спросилъ изумленный Виртуозинъ. ‘Влюблинскій, правда, за тайну, открывъ мн происхожденіе Дуни, хотя и говорилъ, что у Графа былъ сынъ, но онъ скончался еще младенцемъ.’

— Такъ вотъ видишь, воскресъ!— прибавилъ Полковникъ.— И такъ Г-нъ юнкеръ (который въ это время обнималъ уже Виртуозина и сестру) мы всмъ семействомъ нагрянемъ къ шурину, я предчувствую, какое неизъяснимое удовольствіе принесемъ мы старику своимъ пріздомъ, только надобно заране его предувдомить, что веземъ съ собою гостей и назначить день прізда. Теперь, племянникъ, уже ты отпиши самъ къ отцу, не упоминая что Дуня замужемъ. Надобно сдлать ему сюрпризъ.— Сказано, исполнено, и письмо отправлено по почт.

Въ теченіе недли, которую путешественники провели въ Владикавказ, нетерпніе молодаго человка увеличивалось со дня на день. Желаніе прижать къ груди отца, котораго не видалъ отъ самаго рожденія, тщеславіе, что отецъ увидитъ его въ мундир, украшеннаго двумя ранами, и множество другихъ различныхъ мыслей заставляли юнкера въ тайн иногда роптать на медленное выздоровленіе шурина. Чтобы ускорить отъздомъ, онъ самъ перевязывалъ рану, бранилъ лкаря за худую примочку и наконецъ ко всеобщей радости услышалъ на седьмой день отъ него, что съ Богомъ они могутъ продолжать свой путь. Путешественники собрались наскоро и отправились.

Тмъ временемъ, какъ они дутъ, взглянемъ что происходило въ помсть Графа Добродева. Получивъ первое письмо отъ шурина съ извстіемъ о сын, добрый старикъ плакалъ отъ радости, хотлъ было отвчать, но почелъ напраснымъ адресовать письмо въ Тифлисъ, потому что Полковникъ увдомилъ его о скоромъ своемъ вызд. Второе письмо отъ сына привела его въ совершенный восторгъ. Молодой человкъ въ самыхъ почтительныхъ выраженіяхъ просилъ позволенія пасть къ ногамъ его, описывая сильно нетерпніе видть и разцловать руки виновника своей жизни. Изъ письма сына, написаннаго просто и краснорчиво, Графъ замтилъ, что молодой человкъ довольно образованъ, чего онъ никакъ не предполагалъ, судя по письму Полковника, въ которомъ тотъ увдомлялъ его только о подмн мальчиковъ и о знаніи Бурлилова, но ни слова не упомянулъ о воспитаніи, полученномъ молодымъ Графомъ въ дом Миролюбова.

Будучи отцемъ своихъ крестьянъ, по полученіи перваго извстія о сын онъ приказалъ собраться какъ дворн,такъ и всмъ жителямъ помстья, начиная отъ стараго и до малаго въ первый воскресный день на обширный господскій дворъ, покрытый зеленою муравою. Пришелъ вожделнный день.

Дворовые и крестьяне шушукались между собою. Послдніе всячески старались узнать причину такого необыкновеннаго призыва, спрашивали тайкомъ у дворовыхъ, т сами ничего не знали, однимъ словомъ: въ цломъ помсть шли толки, перетолки и кончилось тмъ, что вс ихъ сужденія и разсужденія были не что иное какъ пустой звонъ словъ. Посл обдни вс крестьяне огромною толпою вступили на широкій господскій дворъ — саженъ за тридцать до воротъ скинули свои шляпы и остановились рядами передъ господскимъ крыльцомъ. Староста, какъ представитель, сталъ впередъ и поглаживая бороду разставилъ всхъ по мстамъ, пожилые крестьяне замнили первый рядъ, среднихъ лтъ второй, а молодые третій, что же касается до ребятишекъ, то они, не обращая вниманія на церемонію и не понимая ее, бгали преспокойно по двору, а дворовые помстились около крыльца, лицемъ къ лицу съ крестьянами.

Чрезъ нсколько минутъ вышелъ Графъ Добродевъ съ веселымъ лицомъ, что почитали за рдкость не только крестьяне, но даже и его приближенные.

— По добру-ли, по здорову, родимый нашъ?— вскричали вс крестьяне въ одинъ голосъ, кланяясь низко. Мальчишки, увидя Графа, лтомъ прилетли къ крыльцу и поклонившись такъ же низко, какъ и отцы ихъ и матери, повторяли: — по добру-ли по здорову?—

‘Такъ, друзья мои! я теперь именно здоровъ и веселъ. Я созвалъ сюда васъ для того, чтобы сообщить радостную всть: сынъ мой, наслдникъ, послдняя отрасль Графовъ Добродевыхъ’ продолжалъ онъ, обращаясь къ старшимъ: ‘котораго вс мы почитали умершимъ, котораго даже похоронили — онъ живъ!’

Дворовые и крестьяне въ изумленіи отступили назадъ и перекрестились.

— Да, друзья, онъ живъ, не удивляйтесь. Старики! вы помните Кирилу Бурлилова, котораго жена была кормилицею моего сына? она — подмнила моего ребенка своимъ.—

‘Ахъ, разбойница!’ закричали старики.

— Такъ, сынъ мой, единственный мой сынъ, послдняя отрада посл милой жены, онъ живъ и вы должны праздновать тотъ день, въ который Господинъ вашъ, уже стоящій одной ногою въ гроб, вытаскиваетъ ее для того только, чтобы прижать къ своему сердцу и благословить сына, незабвенной подруги.—

‘Батюшка!’ сказалъ староста выступивъ впередъ: ‘Богъ, сирчь, видитъ, какъ мы радуемся твоей радости! дтямъ нашимъ будетъ такимъ же отцемъ Дмитрій Павлычь, какъ и ты, нашъ родимый. Ребята!’ продолжалъ онъ обратясь къ крестьянамъ: ‘сирчь, воскликнемте. Будь здравъ, наслдникъ нашего Графа, на многія лта!’

— Будь здравъ!— закричали мущины и женщины,

‘Благодарю васъ, друзья, за желаніе! теперь у насъ общая радость и полная свобода. Иванъ Ивановичъ’ сказалъ Графъ управителю: ‘исполняй то, что я приказалъ.’

Не болію какъ въ часъ на широкомъ барскомъ двор были накрыты столы чистыми скатертями слишкомъ для тысячи человкъ, выставленъ чанъ съ виномъ и два съ пивомъ, студень, пироги, похлебки, жаркіе, были поставлены на стол и поданы, если не боле, то покрайней мр пятью-десятью поварами и поварихами. Самъ Графъ передъ обдомъ подошелъ къ столу, веллъ подать себ рюмку вина и поздравилъ своихъ крестьянъ съ новымъ ихъ Господиномъ.

— Да здравствуетъ!— вскричали крестьяне, толпясь около чановъ. Какъ коренной Русскій баринъ, онъ, сидя на балкон, любовался непринужденными разговорами дтей природы и отъ души смялся надъ странными тлодвиженіями выпившихъ чрезъ чуръ.

Надобно видть собственными глазами, чтобы постигнуть вполн веселость Русскихъ крестьянъ, когда самъ помщикъ свидтелемъ ихъ пиршества. Главное достоинство въ нихъ то, что при помщик, кто бы ни былъ какъ пьянъ, но никогда не выйдетъ изъ границъ благопристойности.

Уже поздно вечеромъ разошлись они по своимъ избамъ, однако же не вс: нкоторые хотя и желали скоре добраться до постели, но ноги имъ препятствовали подняться съ мягкой муравы, почему они и заблагоразсудили ночевать подъ открытымъ небомъ.

Старики посл обда, поставивъ передъ собою кувшинъ пива, партіею услись къ стнк на трав и разсуждали о чудномъ спасеніи добраго ихъ Графа, въ числ самой старшей круговинки находился староста.

Крестьяне среднихъ лтъ, также собравшись кружками, пли псни, а молодицы жены ихъ, сидя каждая подл своего мужа, съ усердіемъ ему подпвала.

Холостяки, разумется не старые, а молодые, увивались около деревенскихъ красавицъ, играли въ горлки, пожимали имъ руки, и тотъ парень, который по сердцу двиц, получалъ съ ея стороны легенькое пожатіе, а немилому вслухъ говорила двушка: ‘не шали! ‘

Почтенный помщикъ, или лучше сказать, отецъ и другъ подвластныхъ ему людей, любовался этою картиною, онъ сожаллъ только объ одномъ, что цлые осмнадцать лтъ, со времени кончины своей супруги, не давалъ ни одного праздника для радушныхъ поселянъ, которые ежегодно посл жатвы были установлены при ея жизни. Печальная мысль при воспоминаніи о милой сердцу, какъ электризмъ, пробжала по всмъ составамъ его тла, и въ туже минуту замнилась другою.— ‘Сынъ мой живъ!’ думалъ онъ: ‘и онъ замнитъ мн тебя, милая Елизавета, пусть прахъ твой покоится съ миромъ, а духъ твой изъ райской обители уви’ дитъ, какъ отецъ прижимаетъ съ сердцу давно потеряннаго, но всегда оплакиваемаго сына,’

Въ эту минуту прискакалъ на дворъ верховой, котораго лошадь вся была въ поту, онъ быстро соскочилъ съ нее, вбжалъ на лстницу и сказалъ слуг, чтобы доложили скоре о немъ Графу.

— Что теб надобно, мой другъ?—

‘Письмо къ Вашему Сіятельству отъ молодаго Графа Добродева.’

— Отъ моего сына! подай, подай скоре. Скоро ли онъ прідетъ?—

‘Его Сіятельство и Его Высокоблагородіе приказали сказать, что чрезъ день надются васъ увидть, почему и велли здсь дожидаться.’

— Поди же, мой другъ, повеселись съ добрыми моими крестьянами и порадуйся вмст съ ними возвращенію наслдника Графовъ Добродевыхъ. Что это значитъ?— вскричалъ изумленный Графъ, увидя, что посланный упалъ предъ нимъ на колни и облился слезами.

‘Ваше Сіятельство, самъ Господь милуетъ кающагося гршника! простите и вы негодяя Кирюшку Бурлилова: Дмитрій Павловичи уже простилъ меня.’ При этихъ словахъ онъ поклонился въ ноги Графу.

Мысль, что это чудовище лишало его цлыя осмнадцать лтъ видть и обнять роднаго сына, воспоминаніе, что онъ вмсто своего расточалъ ласки сыну бездльника, все это сначала привело Графа въ сильный гнвъ и онъ сталъ ходить по комнат, не отвчая ни слова трепетавшему Бурлилову, все еще стоявшему на колняхъ.

Подошедъ вдругъ къ окошку и взглянувъ на ликовавшихъ крестьянъ — вспомня, что чрезъ день прижметъ къ груди своей наслдника имени, а можетъ быть и добродтелей своей фамиліи, гнвъ Графа мгновенно изчезъ.

— Встань — сказалъ онъ — я тебя прощаю, съ тмъ только, чтобы ты никогда не показывался мн на глаза. Жива ли кормилица моего сына, жена твоя?—

‘Плетется за много на долгихъ, Ваше Сіятельство, чтобы также просить вашей милости.’

— Хорошо — я пристрою васъ обоихъ. Ступай!—

Надобно увдомить читателя, что Бурлиловъ, изувченный въ Ахалцих, былъ отнесенъ въ лазаретъ, выздоровлъ почти вмст съ Полковникомъ и Лиловымъ и, какъ безполезный уже для полевой службы, получивъ отставку, испросилъ позволеніе Полковника остаться денщикомъ при молодомъ Граф, онъ отправился съ ними и съ дороги былъ посланъ съ извстіемъ о скоромъ прізд гостей, а главное съ приказаніемъ просить прощенія у стараго Графа, о чемъ молодой Графъ между прочимъ писалъ къ отцу.

Между тмъ сидвшіе въ круговеньк старики на двор, между которыми былъ и староста, совщались: какой сдлать пріемъ молодому Сарину. Посл нсколькихъ толкованій, было ршено: одвшись въ праздничныя платья, всмъ крестьянамъ и крестьянкамъ заблаговременно до прізда Графа выдти на дорогу, ведущую въ село и выстроить по обимъ -сторонамъ дв линіи, изъ которыхъ одна будетъ состоять изъ мужескаго пола, другая изъ женскаго а въ самой околиц староста встртитъ Его Сіятельство съ хлбомъ и солью.

Такое похвальное предпріятіе единодушно было принято молодыми и единодушно утверждено стариками.

— А о самомъ главномъ-то вы и забыли — сказалъ староста, поглаживая бороду — надо знать, что при такихъ важныхъ казусахъ всегда кричатъ: ура!—

Замчаніе старосты въ пять минутъ сообщилось всему собранію и когда наступило время дтямъ природы отправляться въ свои избы, они, прокричавъ вышедшему на балконъ Графу троекратное ура! поплелись каждый въ свою обитель: одни бодро,другіе поддерживаемые женами, остальные за слабостію здоровья остались ночевать на господскомъ двор.

На третій день рано утромъ вс жители помстья, старый и малый, отправились на большую дорогу. Все было устроено такъ, какъ предположено: мущины помстились на правой, жены ихъ и дочери на лвой сторон,, а мальчики и двочки за ними. Въ девять часовъ пріхалъ самъ Графъ встрчать сына, дочь и шурина, окруженный всею дворнею.

Путешественники наши безъ особенныхъ приключеній въ дорог подъзжали къ селу, какъ вдругъ Полковнику пришла мысль нечаянно удивишь Графа. Зная вс окрестности помстья, онъ приказалъ кучеру повернуть вправо. Коляска своротила съ большой дороги, объхала садъ и чрезъ гумно добрые кони вкатили ее на барскій дворъ.

— Что за дьявольщина!— вскричалъ Полковникъ, выходя изъ коляски: — я не вижу на всемъ широкомъ двор ни одной живой души!—

Вошедъ въ переднюю, прізжіе увидли только двухъ казачковъ, игравшихъ въ карты и тотчасъ вскочившихъ при появленіи гостей.

‘Дома ли Графъ? ‘ спросилъ Полковникъ.’

— Никакъ нтъ-съ!— отвчали мальчики въ одинъ голосъ.

‘Гдже онъ?’

— Похалъ встрчать Его Сіятельство, своего сына-съ, на большую дорогу.— ‘Бги же туда и скажи, что одинъ изъ старыхъ его друзей пріхалъ съ нимъ повидаться. Да проворне — слышишь ли?’

— Слушаю, сударь — сказалъ казачокъ и пустился какъ изъ лука стрла бжать къ околиц.

Тмъ временемъ Полковникъ, молодой Графъ и Виртуозинъ съ женою вошли въ гостиную. Первый предметъ, поразившій Митю, Дуню и Виртуозина, былъ портретъ женщины, написанный во весь ростъ. Виртуозинъ и Дуня съ изумленіемъ смотрли то на портретъ, то на молодаго человка.

‘Чему вы удивляетесь!’ сказалъ Полковникъ захохотавъ: ‘не ужели не можете догадаться, что это портретъ его матери. Если бы не такое разительное сходство, я, но однимъ словамъ Бурлилова, не тотчасъ бы призналъ его своимъ племянникомъ!’

Миги я сталъ на колни предъ изображеніемъ даровавшей ему жизнь: слезы радости и, горести текли ручьями изъ глазъ его. Полковникъ и прочіе зрители стояли въ молчаніи, желая дать полную волю изліянію чуствъ сына, исторгнутаго при самомъ рожденіи изъ объятій матери. А Дуня, заливаясь слезами, думала: ‘для чего ты не мать моя?’

Казачокъ прибжалъ и сказалъ Полковнику, что Графъ проситъ его подождать.

‘Да ты сказалъ ли, что насъ четверо.’

— Никакъ нтъ — съ! вы приказали сказать только, что одинъ изъ старыхъ его друзей пріхалъ съ нимъ повидаться.—

‘Такъ бги же опять, болванъ, и скажи Графу, что Полковникъ Завидовъ пріхалъ къ нему съ гостями.’

Казачекъ вновь пустился бжать, а нетерпливые прізжіе примкнулись къ окошку, устремивъ взоры на околицу.

Чрезъ нсколько минутъ увидли коляску, скакавшую во весь опоръ.

Вс побжали на крыльцо и Графъ уже выходилъ изъ нее. Взглянувъ на Митю, Графъ остолбенлъ.

Сходство съ матерью было чрезвычайное, молодой человкъ хотлъ упасть къ ногамъ его, но Графъ не допустилъ.

‘Прижмись лучше къ груди моей, сынъ безцнной Лизы, теперь мы съ тобою не сироты!’

Митя бросился въ объятія отца, слезы ихъ смшались, предстоявшіе также плакали и картина эта продолжалась нсколько минутъ.

Отецъ минутъ пять держалъ въ объятіяхъ сына, столько лтъ почитаемаго умершимъ, онъ трепеталъ, но слезы радости облегчили родительское сердце почтеннаго старца.

Полковникъ, давъ нсколько минутъ Графу успокоиться, обнялъ его и вошедъ въ покой, сказалъ:

‘Любезный братъ! я писалъ къ теб, что пріду съ гостями, а ты, не обращая на нихъ вниманія, отдлался сухимъ поклономъ. Разв Дуня не дочь твоя? Графъ, гршно! право гршно. Посмотри какъ она плачетъ, бдняжка.’

— Теперь не время, Полковникъ — отвчалъ Графъ въ полголоса — она не дочь моей Лизы…. дочь заблужденія… но сынъ мой живое изображеніе матери, когда она была въ его лта.—

‘Не хочу ничего слушать! ‘ разсердись вскричалъ Полковникъ. ‘Г-нъ юнкеръ, извольте подвести свою сестрицу къ Его Сіятельству, вашему батюшк, представить же Г-на артиста Виртуозина, ея мужа, дло мое.’

Услыша о муж, старый Графъ удивился.

— Какой мужъ?— спросилъ онъ,— Влюблинскій своеручно увдомилъ, что дочь моя бжала изъ его дму съ какимъ-то музыкантомъ.—

‘Не бжала, а тайкомъ ушла подъ внецъ вотъ съ этимъ молодцомъ, котораго ты видишь’ продолжалъ Полковникъ:, чтобы не промнять кукушки на ястреба и не сдлаться женою стараго гршника, твоего пріятеля.’

— Въ такомъ случа, я виноватъ!

Поди ко мн, мой другъ, обними отца. Хотя ты не имешь равныхъ правъ на…

‘Папинька’ сказалъ молодой Графъ, цлуя руку отца: ‘въ вашей вол уравнять права сына и дочери. Я люблю сестру, раздлите поровну между нами вашу любовь.’

— Да будетъ такъ!— воскликнулъ Полковникъ, закручивая усы.— Что, братъ! каковъ мой племянникъ? Чортъ возьми! еслибъ это былъ мой сынъ, я бы за должное почелъ щеголять благородствомъ его мыслей.—

Старый Графъ съ нжностію поцловалъ дочь, обнялъ зятя, усадилъ всхъ вокругъ себя и отъ полноты чувствъ сидлъ въ нмомъ восторг, окидывая собраніе глазами, исполненными удовольствія.

Чрезъ нсколько минутъ нетерпливый Полковникъ вскочилъ: ‘что за чертовщина!’ сказалъ онъ съ негодованіемъ. ‘У тебя, братъ, видно языкъ прильнулъ къ гортани. Что ты молчишь? Поговори съ дтьми! Вотъ моя рекомендація: мужъ твоей дочери хотя не дворянинъ, но онъ иметъ такую блую душу, какую я желалъ бы видть во многихъ изъ нашей братіи.’

— Любезный другъ — отвчалъ Графъ, Цлуя Полковника — сердце мое такъ полно удовольствія, что я едва въ силахъ говорить. Посмотри, подл меня сынъ твоей сестры… обожаемой мною Лизы!—

Сказавъ это, Графъ вторично прижалъ къ сердцу сына, и слезы послдняго вторично омочили грудь отца.

Успокоясь нсколько, Графъ подошелъ къ дочери и взявъ за руку Вирихуозина, спросилъ объ его имени*

Тотъ отвчалъ, какъ обыкновенно отвчаетъ образованный артистъ съ вжливостію, но безъ низости.

— А, Г-нъ Виртуозинъ!— вскричалъ Графъ — я имлъ удовольствіе быть у васъ въ концерт, въ Петербург. Талантъ вашъ обворожилъ меня. Если вы не равны, то врно не многимъ уступите въ игр Бему.—

‘Однако, братъ‘ сказалъ Полковникъ: ‘дочь твоя иметъ сто тысячь капитала. Не гнваешься ли, что она вышла за Виртуозина? Съ такою суммою не постыдился бы взять ее не только Майоръ, но и Полковникъ.’

— Стыдно теб, мои другъ, такъ дурно заключать обо мн. Разв благородство души зависитъ отъ происхожденія? Разв можно назвать благороднымъ того дворянина, который, не служа Царю и Отечеству, расточаетъ имніе, многолтними трудами и безкорыстно нажитое его ддомъ и приращенное отцемъ, дворянина, который по цлымъ днямъ проживаетъ въ игорномъ дом, ставитъ на карту деревню? Нтъ, любезный братъ, по моему мннію, благородство не должно относить къ происхожденію: на благо,родство души всякой иметъ полное право. У меня староста Егоръ такъ благороденъ чуствами, что я не примтно его не только на инаго Городничаго, но и на весь Земскій Судъ.—

— Истина и неоспоримая!— подтвердилъ Полковникъ — Это похоже на Ротмистра моего полку, я всегда охотне поручалъ важныя дла фельдфебелю, нежели ему, и они шли быстре. Ротмистръ мой былъ молодецъ, изъ хорошей фамиліи, писатель. Повстка къ сраженію — малой боленъ, переходъ — малый не предъ фронтомъ, а развалясь детъ сзади въ дрожкахъ, смотръ полку — малый ропщетъ, что не даютъ дломъ заняться, что ему пришла въ голову какая-то щастливая идея. Ахъ чортъ возьми! думалъ я: что мн длать съ писателемъ, подумавъ и призвавъ его къ себ, сказалъ: государь мой! сабля и перо имютъ большую разницу между собою, если до времени вы употребите правую руку свою на первую, то если останетесь живы, достаточно будетъ время и для втораго. Чтожь ты думаешь? Писатель надулся, вышелъ и на другой день подалъ въ отставку. Несмотря на знатное его родство, я немедленно донесъ Корпусному Генералу, что такой-то офицеръ къ военной служб не способенъ и Его Высокопревосходительство утвердилъ отставку.—

‘По крайнй мр писатель твой выигралъ ли что перомъ?’

— Какъ же! счастливая идея завела его въ Сибирь.—

Приказавъ накрывать на столъ, Графъ повелъ гостей своихъ за околицу, гд добрые крестьяне, не зная ничего о происходившемъ въ дом, стояли въ парад, устремивъ глаза въ ту сторону, откуда ожидали вожделннаго гостя. Жены крестьянъ безпрестанно оправляли свои кички, а молодыя двушки не давали ссть порошинк ни на повязку, ни на сарафанъ. Старост, стоявшему часа четыре на одномъ мст съ пребольшимъ серебрянымъ блюдомъ, на которомъ лежалъ фунтовъ въ десять хлбъ, отломило почти руки, но онъ стоялъ такъ твердо, какъ камень.

Когда Графъ вышелъ за околицу, вниманіе всхъ обращено было на сопровождавшихъ его гостей.

‘Друзья мои!’ сказалъ Графъ, взявъ за руки сына и дочь: ‘это мои дти! Вотъ мой наслдникъ, Графъ Дмитрій Добродевъ!’

— Ура! да здравствуетъ наслдникъ милосердаго нашего Графа!— въ одинъ голосъ вскричали поселяне.

‘Поздравляемъ, батюшка, сирчь съ пріздомъ’ сказалъ подошедшій староста, отъ усталости едва державшій подносъ съ хлбомъ и солью — и съ дорогою твоею сожительницею. Ребята, ура! Ея Сіятельству, молодой боярын.—

Приказаніе повторять было не нужно: все собраніе единодушно вскричало ‘ура! здравіе и долголтіе молодой боярын!’

— Ты ошибся, старикъ — сказалъ Графъ старост — это не жена, а сестра моего сына. Понимаешь ли?—

При этихъ словахъ отъ усталости, или отъ изумленія, подносъ съ хлбомъ и солью врно полетлъ бы на земь изъ рукъ старосты, если бы одинъ изъ сыновей, замтивъ трясеніе рукъ отца, не поспшилъ его перемнить.

— Родной ты мой, Ваше Сіятельство! воскликнулъ наморщивъ брови простодушный староста — сынокъ сирчь твой, я его чествую — а ее милость — дочь у тебя не знавалъ и не знаю. Помню, что посл матушки нашей Елизаветы Алексевны остался сынъ — и точно долженъ быть онъ, Дмитрій Павловичъ. Гляжу не налюбуюсь: точнехонько покойница, когда выходила, батюшка, за тебя замужъ. То же доброе лице, та же ласка въ глазахъ, т же ухватки. Ну вотъ… вотъ… посмотри, батюшка, и слезы-то т же, какъ у родительницы. Онъ помнитъ усопшую, онъ будетъ насъ любишь также, какъ и она. Ребята! опять ура!— У Русскихъ за словомъ: ура! дло не станетъ.

— Я повторяю теб, Егоръ, что эта барыня моя дочь.—

‘Приказъ вашъ слушаю, а дочерью Елизаветы Алексевны не сознаю, потому сирчь, что Ваше Сіятельство не изволили вкушать вторичнаго брака.’

— Батюшка!— сказалъ молодой Графъ — позвольте мн сказать нсколько словъ этому почтенному крестьянину.—

‘Въ твоей вол, мой другъ, ему приказывать!’ отвчалъ отецъ.

— Для чего ты, мой милый, не хочешь признать дочерью Графа мою сестру, которую я люблю Отъ всей души?— спросилъ молодой человкъ.

‘Давно бы такъ и сказали: коли помщикъ признаетъ, такъ староста сметъ ли ершиться. Ребята! сестриц Его Сіятельства, Графа Дмитрія Павловича Добродева, стой!— сирчь надо узнать прежде имя и отчество., Какъ васъ зовутъ, Ваше Сіятельство?’ спросилъ староста, подошедъ къ Виртуозиной и поклонясь въ поясъ. ‘Его Сіятельство мн Богъ привелъ видть въ пеленахъ, а объ имени Вашего Сіятельства до сего времени не доходило до моихъ ушей.’

— Имя ее Авдотья Павловна Виртуозина — разсердись сказалъ артистъ, оскорбясь хотя справедливыми, но колкими для его слуха замчаніями откровеннаго старосты.

‘Давно бы сказали. Такъ вы сирчь мужъ Ея Сіятельства?’

— Мужъ, мужъ, мужъ, сирчь, есть, былъ и буду. Что за глупый этотъ староста съ своими разспросами — продолжалъ Виртуозинъ, обращаясь къ молодому Графу. Еслибъ…

‘Потише, мой другъ, папинька услышитъ, онъ его любитъ.’

— Ребята!— воскликнулъ староста — еще ура! да здравствуетъ!….

Вс крестьяне закричали: да здравствуетъ!…

— Стой!— вторично провозгласилъ староста — забылъ имя — какъ зовутъ Ее Сіятельство, вашу сожительницу — прибжавъ къ Виртуозину спросилъ онъ — нелегкой попуталъ, память сирчь слаба.—

‘Зовутъ ее сирчь — Авдотья! ‘ отвчалъ Виртуозинъ съ досадою.

— А по отчеству?—

При этомъ слов старый Графъ и окружавшіе его захохотали.

— Какъ звали твоего отца, Егоръ, не упомнишь ли?—

‘Фофаномъ, Ваше Сіятельство!’

— А у ней отецъ Павелъ.—

‘Виноватъ, запамятовалъ.’

Сопровождаемые крестьянами и громкими восклицаніями: ура! Графъ и его семейство возвращались въ господскій домъ, какъ увидли скакавшую во весь опоръ коляску четверкою въ рядъ, летящую къ околиц. Графъ и окружавшіе его остановились, коляска также, и черезъ нсколько секундъ молодой Графъ былъ уже въ объятіяхъ Свтинскаго. Почтенный пастырь церкви, уважаемый и любимый прихожанами, начиная съ вельможи до послдняго нищаго, получилъ съ дороги письмо воспитанника о перемн его участи, не мшкая ни минуты поспшилъ испросить соизволенія начальства и отправился въ помстье Графа Добродева.

Молодой человкъ представилъ отцу своего наставника и Графъ обнялъ его съ тмъ непринужденнымъ радушіемъ, которое свойственно только благороднымъ сердцамъ.

— Еще пріятный гость — сказалъ старикъ и прижалъ къ своему сердцу Свтинскаго.

Свтинскій прожилъ недлю въ помсть Графа и семь дней показались ему семью часами. О прочихъ лицахъ говоришь нечего: вс были довольны, веселы, Графъ въ кругу дтей походилъ на ребенка: душа его не могла вмстишь того восторга, какимъ упоено было его сердце. Вся недля прошла въ пиршеств, для крестьянъ сдланъ вторичный праздникъ по случаю прізда молодаго Графа, сосди, сосдки, чиновники, служащіе въ уздномъ город, на 6 ть верстъ въ окружности, были приглашены на обдъ, ужинъ и балъ въ назначенный, по Русскому обыкновенію, въ воскресный день.

Въ назначенное время гости съхались: которые поближе, пріхали наканун, а прочіе на другой день къ обду, назначенному по призывнымъ билетамъ въ два часа. Общество состояло почти изъ пяти сотъ особъ, смшенія языковъ и костюмовъ, то есть: въ платьяхъ мужескихъ и женскихъ, сшитыхъ въ послднемъ вкус, и костюмахъ, изуродованныхъ провинціальными портными. Между многими прелестными дамами отличне всхъ была Княжна Премилова. Ловкость, красота, легкость разговора, одежда (не блистательная, но со вкусомъ) отдляли ее отъ прочихъ дамъ. Съ самаго прізда до окончанія бала Княжна была душою общества: батюшкины и матушкины сынки вертли ее въ танцахъ и посл сами вертлись предъ нею какъ бсы предъ заутреней, а другіе кавалеры, взглядывали на обожаемую и углублялись въ уголъ, чтобы не слышно было ихъ страстныхъ вздоховъ. Барыни и барышни, дочки ихъ, съ язвительною улыбкою, смшанною съ жалостію, говорили шопотомъ между собою:

— Ужь черезъ чуръ вертлява!— сказала одна помщица сидвшей подл нее Генеральш.— Посмотрите, Ваше Превосходительство, на ихъ-то дочекъ: Чиннехонько себ сидятъ, слушаютъ Материнъ приказъ.—

‘Почему не танцовать’ отвчала Ея Превосходительство: ‘веселиться запрещать не должно, я въ своей стороны позволила дочери, только жаль, что молодой Графъ мало обращаетъ на нее вниманія. ‘

— Спсивъ что-то, Ваше Превосходительство! Онъ, посмотрите, танцуетъ съ двчонкою, дочерью Зловидова, который со времени вступленія въ службу еще находится въ 14 мъ класс.—

‘Натурально, онъ тмъ хочетъ доказать, что вс гости для него равны. Но не уважить дочь Генерала…’

— Такъ стало быть можно, матушка, Ваше Превосходительство, позволить танцовать и моимъ дочерямъ? Посмотримъ, не протанцуетъ ли онъ съ которой, вдь у меня ихъ, по милости Божіей, охапка.—

‘Почему же! только удивляюсь ‘что дочь Генерала…’

Ея Превосходительство еще что-то продолжала, не замтя, сидя въ важномъ положеніи, что помщица отъ нее ускользнула и, подбжавъ къ дочерямъ, сказала тихонько: ‘Параша, Дашинька, Матреша, позволяю вамъ танцовать, смотрите только: стойте прямо лицемъ къ молодому Графу, авось Онъ при начал другаго вальса которую нибудь изъ васъ ангажируетъ.’

— Покорно благодаримъ, маминька — сказали въ одинъ голосъ двицьг.

‘У меня такъ и свербятъ ноги, маминька!’ сказала, старшая: ‘я бы….’

— Тссъ! дура! ты вкъ останешься невждой! Что ты кричишь: свербятъ! разв благородной двушк можно говорить: свербить, вслухъ. Это слово говорится потихоньку.—

‘Не знала-съ, маминька.’

— Ну, то-то же, впередъ будь осторожне!—

Не смотря на миганія и киванія матерей, отцевъ, дядей и прочаго родственнаго причта, молодой Графъ, не обращая особеннаго вниманія ни на одну изъ красавицъ и некрасавицъ, былъ одинаковъ въ обращеніи со всми, даже не исключая и Княжны Премиловой, которая, повидимому, желала ему нравиться больше другихъ. Видя равнодушіе молодаго человка къ Княжн, украшенію бала, вся вышеизъясненная толпа возвратилась по домамъ въ полной увренности, что или дочь, или племянитца, или двоюродная сестра, наврное будетъ невстою найденыша-Графа, наслдника трехъ тысячъ душъ.

ГЛАВА XIX.
ЖЕНИТЬБА, ВОЙНА, ПОВЫШЕНЕ И ПОХОРОНЫ.

Прошло нсколько дней и старый Графъ такъ полюбилъ Свтинскаго, что большею частію послобденное время проводилъ съ нимъ. Наканун отъзда священника онъ, прогуливаясь съ нимъ въ саду, сообщилъ мысль свою женить сына на Княжн Премиловой.

— Я коротко знаю это почтенное семейство — прибавилъ Графъ — мы вмст служили съ Княземъ, ея отцемъ, не хвастаясь скажу вамъ — были и до сегодняшняго дня остались добрыми пріятелями. Правда, въ дочери его я замчаю маленькое жеманство, но оно пройдетъ само собою, когда выйдетъ замужъ за такого молодца, каковъ мой Дмитрій! Что вы объ этомъ думаете, Аркадій Ивановичъ?—

‘Я думаю, что прежде должно спросить молодаго человка, нравится ли ему Княжна?’ отвчалъ Свпіинскій. ‘Вашему Сіятельству извстно, что бракъ по приказанію рдко можетъ быть хвастливъ.’

— Я и не хочу принуждать его: выбирай любую, охотно дамъ благословеніе. Я самъ женился по любви, и сыну позволяю выбирать себ невсту по сердцу, кто бы она такова ни была. Эй, садовникъ! позови сюда сына.—

Чрезъ нсколько минутъ молодой Графъ пришелъ. Отецъ повелъ его вмст съ Свтинскимъ въ бесдку и тамъ, объявивъ о своемъ намреніи, спросилъ: которую изъ двицъ, бывшихъ на балу, онъ бы предпочелъ?

— Он вс равно любезны, батюшка — отвчалъ Прапорщикъ.

‘Какъ, не ужели ты ни одной не отличишь? Напримръ, если бы я предложилъ теб въ невсты Княжну Премилову, то ты врно охотно бы пожелалъ ея руки, не правда ли? Меня, мой другъ, не обманешь: я замтилъ, какіе страстные взгляды ты на нее бросалъ.’

— Я, батюшка?—

‘Да, ты! прошу не запираться.’

— Если можно назвать страстными взглядами уваженіе мое къ прекрасному полу, въ такомъ случа вы правы, батюшка.—

‘Сознайся, не лучшая ли она изъ всхъ барышень?’

— Угодно-ли вамъ, чтобы я сказалъ правду?—

‘А какъ же иначе? Въ противномъ случа ты не Графъ Добродевъ.’

— Если вы приказываете сами: самая худшая!—

При этихъ словахъ Графъ изумился, а Свтинскій внутренно одобрилъ ршительный отвтъ бывшаго воспитанника, и спросилъ:

‘Чмъ же она вамъ не нравится?’

— И вы еще спрашиваете? Не видали-ль вы, что она готова расточать свою любезность передъ всякимъ мущиной, который съ подобострастіемъ къ ней подходитъ. Если она теперь дурачитъ всхъ мущинъ, то вышедъ замужъ, мужа одурачить ей не трудно будетъ. Слова кокетки, благодаря Бога, не нашлись перевесть съ Французскаго на Русскій языкъ,— слдовательно оно осталось принадлежностію ихъ націи, а женить меня на Француженк батюшка врно не захочетъ.—

‘Послушай, Александръ‘ съ улыбкою сказалъ Графъ вошедшему Виртуозину съ Дуней: ‘каковъ молодецъ твой ученикъ! Разрушилъ нсколькими словами вс мои планы: не хочетъ жениться на Княжн Премиловой. Побрани его за меня.’

— Онъ точно неправъ, Ваше Сіятельство — отвчалъ Виртуозинъ — Княжна умна, ловка, прекрасна, танцуетъ божественно!… а молодой Графъ такъ хорошо играетъ на скрыпк, что смычокъ его можетъ…

‘Ее обворожить, этому врю, смычекъ самъ собою, а наружность еще лучше могла бы ее привязать.’

— Ваше Сіятельство — сказалъ Свтинскій — мн знакомы правила вашего сына. Умоляю васъ, положитесь на него въ выбор супруги.—

‘Я уже сказалъ, что не буду ему въ томъ мшать.— Другъ мой, сынъ моей Лизы, подойди ко мн — ближе — еще ближе! Прижмись ко мн крпче, какъ можно крпче. Посмотрите, господа, я отъ радости поглуплъ. Мн все кажется, что подл меня сидитъ моя Лиза. И такъ, мой другъ’ продолжалъ онъ: ‘если у тебя есть другая страсть, открой ее отцу. Избранная тобою, кто бы она ни была: дворника, или мщанка, будетъ моею дочерью.’

— Батюшка!— отвчалъ молодой Графъ, цлуя руки отца — если бы я смлъ, еслибы дерзнулъ испросить ваше согласіе…

‘Говори, говори, милый другъ мой! Графы Добродевы всегда были…’

— Вотъ куда запрятались! вскричалъ подошедшій Полковникъ.— Я съ четверть часа ищу васъ по саду. Братъ! какой-то предлинный человкъ съ усами, и съ усами преогромными, тебя спрашиваетъ.—

‘Дмитрій!’ сказалъ Графъ сыну: ‘пригласи его сюда.’

Молодой человкъ поспшилъ узнать, кто такова особа, спрашивающая его отца, и въ садовыхъ воротахъ столкнулся съ Капитанъ-Исправникомъ Елпидифоромъ Анкундинычемъ, съ бывшимъ отцомъ своимъ Кирюшкою Бурлиловымъ и съ дражайшею его половиною, которыхъ сопровождали два солдата.

— Вотъ онъ, батюшка, роднойшо мой Дмитрій Павловичъ — изволишь видть — истовая покойница — Елизавета Алексевна.—

‘Ни гугу!’ загремлъ Елпидифоръ. ‘Я по должности обязанъ узнать, точно ли этотъ … точно ли его… (Прапорщикъ былъ въ сертук), точно ли онъ…’

— Точно и преточно точно, что я сынъ Графа Добродева — прервалъ молодой Графъ.— Не угодно ли побаловать къ нему. Онъ самъ васъ удостовритъ.—

‘Не горячись, дружокъ, мы найдемся въ этомъ важномъ обстоятельств.’

— Сіятельнйшій Графъ — сказалъ Капитанъ-Исправникъ вошедъ въ бесдку — имю честь представить вамъ лжедонощиковъ. Старики эти объявили, какъ я по должности захватилъ ихъ, какъ бродягъ на дорог, что негодяй — вотъ этотъ сынъ Вашего Сіятельства.—

‘Да, это мой сынъ, Исправникъ, бродягамъ же я самъ предложилъ убжище.’

— Вашъ сынъ!— воскликнулъ изумленный Елпидифоръ Анкундинычь — прошу всенижайшаго извиненія. Вашему Сіятельству извстно, что человческая душа темна, и я, какъ Капитанъ-Исправникъ, по должности…

‘Оставимъ это, любезный Исправникъ’ сказалъ молодой Графъ: ‘и забудемъ прошедшее. Дайте руку въ знакъ примиренія. А вы’ продолжалъ онъ обратясь къ Бурлилову и жен его: ‘займите тотъ домикъ, который батюшка приказалъ для васъ выстроить — тамъ найдете вы все нужное для вашего содержанія.’

Бурлиловъ и жена его повалились въ ноги старому Графу.

— Однакожъ съ условіемъ — подхватилъ Полковникъ — впередъ не плутовать, а то, клянусь гусарскою честію, что при первомъ случа такъ отпотчую своеручно фухтелями ваши спины, что до самой смерти на нихъ останутся рубцы.—

‘Скажи мн, мой другъ’ спросилъ Графъ, обратясь къ сыну: ‘въ чемъ проситъ у тебя извиненія Г-нъ Исправникъ?’

— Да такъ-съ — однажды случилось мн по невднію — поспшно подхватилъ Елпидифоръ Анкундинычь:— дать пощечину Его Сіятельству, а Вашему Сіятельству извстно, что должность…

‘А еще?’ спросилъ Свтинскій.

— Взялъ за волосы, но благодаря Бога вы не допустили. Божусь, Ваше Сіятельство, по душ не хотлъ, но должность…

‘А разв должность даетъ теб право драться не разсмотри дла? прервалъ Полковникъ. ‘Ну, Г-нъ Исправникъ, еслибъ ты служилъ подъ моимъ начальствомъ, насидлся бы подъ арестомъ на хлб и на вод.’

— Ваше Высокоблагородіе напрасно сердитесь — отвчалъ Исправникъ — въ моемъ узд столько мошенниковъ, что поневол почтешь иногда честнаго человка плутомъ.—

‘Оправданіе это неумстно. Я, служа врою и правдою Богу и Государю, не знаю, какъ можно исполнять эт дв священныя должности и не умть отличить честнаго человка отъ мошенника, дло въ томъ, Г-нъ Исправникъ: если бы ты исправне глядлъ самъ за собою, такъ поврь, въ годъ вывелись бы вс плуты въ твоемъ узд.’

— Неоспоримая истина!— сморщась сказалъ Елпидифоръ Анкундинычь отшаркиваясь — позвольте пожелать…

‘Тотчасъ и разсердился’ прибавилъ старый Графъ. ‘Полно, Елпидифоръ Анкундинычь, сердиться, напьемтесь-ка вмст чаю на чистомъ воздух. Василій!’ сказалъ Графъ, обратясь къ слуг: ‘принеси намъ сюда чай, да не забудь взять рому.’

Исправникъ, не смотря на колкое замчаніе Полковника, не смлъ ослушаться приглашенія Графа, и по мановенію Его Сіятельства почтительно услся на кончик скамейки.

Улегшись съ трубкой на дерновомъ канап, Полковникъ, желая позабавиться на щетъ Капитанъ-Исправника, спросилъ: ‘Ваше Елагородіе, кушаете ли пуншъ?’

— Пьемъ, Ваше Высокоблагородіе, по высокоторжественнымъ праздникамъ.—

‘Что употребляете вы въ будни?’

— Что случится-съ!—

‘Не ужели вы пьете воду?’

— Никакъ нтъ-съ. Нашъ уздный лкарь аргументально доказалъ мн, что по нашей хлопотливой должности воды пить никакъ нельзя, даже и квасъ позволилъ пить изрдка и то не прямо со льда.—

‘Что же онъ веллъ вамъ пить для утоленія жажды?’

— Вс напитки — безъ исключенія.—

Чай принесли и Елпидифоръ Анкундиновичь, осушивъ стакана четыре пуншу, откланялся и отправился по должности.

— Теперь, друзья мои, надобно заняться намъ важнымъ дломъ — сказалъ старый Графъ.— Братъ! я не только прошу, но даже требую твоего совта: ты видлъ Княжну Премилову — скажи, не достойна ли она быть женою моего сына?—

‘По званію достойна, а по уму и поступкамъ нтъ!возразилъ Полковникъ.

— Какъ нтъ?— сказалъ Графъ: — дочь Князя…

‘Да такъ: она чрезъ чуръ чопорна, такихъ двицъ зовутъ кокетками въ большомъ свт, а у насъ, поруски, вертоголовками. Эт барышни изъ того только и бьются всго свою жизнь, чтобы мущины изъ-за нихъ свертывали другъ другу головы. Нтъ, любезный братъ и другъ, надъ сыномъ твоя воля, а меня уволь отъ совтовъ.—

— Но вышедъ замужъ, братецъ, она отброситъ втреность.—

‘Конечно, когда стукнетъ шестьдесятъ, будетъ даже уврять своихъ сотрудницъ, что она невинная жертва двадцати или десяти дуэлей, вражды, личныхъ оскорбленій и прочаго, посредствомъ которыхъ отнято можетъ быть боле пятидесяти человкъ полезныхъ сыновъ отечеству. Одинъ убитъ, другой, не стерпя грубыхъ выраженій начальниковъ’ подаетъ въ отставку, десять человкъ, бывшихъ нсколько лтъ пріятелями, глядятъ другъ на друга косо, ищутъ случая уязвить одинъ другаго въ обществ — а кто всему тому причиною? вертоголовка!— Племянникъ, крпись.’

— Дядюшка!—

‘Эге, любезный, ты влюбленъ изъ глазъ вижу! Признавайся въ кого? Братъ! посмотри-ка на него хорошенько — видишь, покраснлъ.’

— Я не запрещаю ему жениться на комъ онъ хочетъ — сказалъ Графъ — лишь бы только по сердечному выбору.—

‘Отвчай же теперь не запинаясь, Г-нъ Офицеръ!’ вскричалъ Полковникъ.

— Батюшка!— съ робостію сказалъ молодой человкъ, указъ къ ногамъ отца — сирота Лиловъ втайн любитъ сестру наставника своего Аркадія Ивановича.—

‘Какъ, Марію, сестру мою?’ спросилъ изумленный Свпшискій.

— Чему же вы удивились?— снова вошелъ въ разговоръ Полковникъ.— Наврное предполагаю, что сестрица ваша и хороша, и молода, и умна. Я знаю племянника: онъ въ выбор жены не ошибется.—

‘Ахъ, дядюшка, Марія такъ мила, такъ умна… но воля, батюшка…’

— И моя, Ваше Сіятельство, сказалъ Свтинскій: — я не хочу жертвовать щастіемъ моей сестры для титула. Я говорю не по тому, чтобы она недостойна была носить званіе Графини, и не льстя сестр, скажу, что для этого блестящаго наименованія, ума и образованія у нее достаточно, но разсудите сами, Графъ — продолжалъ онъ обратясь къ старику — каковымъ покажется такой союзъ вашимъ роднымъ и знакомымъ.—

Графъ въ задумчивости сидлъ и молчалъ. Молчаніе его перешло на все собраніе и нсколько минутъ никто не произнесъ ни одного слова.

— Что за чортъ!— закричалъ нетерпливый Полковникъ, вскочивъ съ дерноваго канапе — онмлъ что ли ты, братецъ? Видитъ, малый влюбленъ безъ памяти, такъ мшкать нечего. Аркадій Ивановичъ дастъ сестр пастырское свое благословеніе и, какъ духовная особа, кстат обвнчаетъ. О чемъ тутъ думать?—

‘Какъ о чемъ?’ сказалъ старикъ: ‘ты, братецъ, напваешь только объ одномъ, что Дмитрій влюбленъ, а я думаю о томъ: любитъ ли его сестрица Аркадія Ивановича, а если.

— Покрайней мр — запинаясь отвчалъ молодой человкъ — она говорила, что ни за кого, кром меня, не пойдетъ замужъ.—

‘Теперь понимаю! ‘сказалъ Свтинскій: ‘почему сестра отказывала искателямъ ея руки, отзываясь несовершеннолтіемъ, хотя ей скоро исполнится семнадцать лтъ.’

— А если это правда — прибавилъ Графъ — то я увренъ въ вашемъ согласіи, Аркадіи Ивановичъ. Вы сами описали мн сына человкомъ благородныхъ правилъ, слдовательно можно надяться, что онъ будетъ хорошій мужъ.—

‘Но… Ваше Сіятельство! разность въ званіяхъ.

— Г-нъ Свтинскій!— опять воскликнулъ Полковникъ — если вы еще слово скажете въ опроверженіе, то я, не смотря на всю вашу ученость, назову васъ ду…. Племянникъ! благодари сначала отца за то, что онъ соглашается исполнить любезный твой капризъ, дале, обними своего наставника и будущаго шурина, потомъ маршъ ко мн — а въ заключеніе поцлуй свою сестру и зятя. Кончивъ все это, бги и скажи управителю, чтобы для насъ готовы были экипажи. Чрезъ два дни мы демъ въ Москву. Братъ! такъ?—

‘Ты знаешь, мой другъ, что я не люблю мшкать, а особливо тамъ, гд впуталась взаимность. Аркадій Ивановичъ, ршено: ваша сестрица невста моего сына. Молодой человкъ самъ проговорился, что она его любитъ.’

— Ваше Сіятельство! теперь противорчить вашей вол я не смю, потому что вол Небеснаго Отца угодно соединить два сердца — отвчалъ Свтинскій.

‘Батюшка! почтенный наставникъ мой! Сестра! Мой другъ и благодтель!’ воскликнулъ восхищенный женихъ, разцловалъ руки отца, обнявъ поперемнно Полковника, Свтинскаго, Дуню и Виртуозина.

— Слава Богу, дло слажено!— возгласилъ Полковникъ — только смотри, племянникъ, живи хорошенько съ женою, въ противномъ случа насидишься у меня на хлб и вод.—

Чрезъ два дни вс отправились въ Москву. Прозжая мимо дома Толстухиной, Виртуозинъ замтилъ Дун торчавшіе у окошка головы Влюблинскаго и Вассы Филатьевны, которые повидимому ихъ не примтили.

— Я завтра поутру навщу васъ, Аркадій Ивановичъ — сказалъ старый Графъ, выходя изъ коляски и-прощаясь съ Свтинскимъ — а Дмитрій пусть детъ съ вами: я думаю, онъ теперь желалъ бы имть крылья, чтобы скоре увидть свою любезную.—

‘Батюшка! вы столько милостивы, что…’

— Ну, не правду ли я сказалъ — продолжалъ Графъ — что душа его алчетъ повидаться съ невстой. Позжай, мой другъ, позжай, только не долго оставайся: теб также нужно успокоишься посл дороги.—

Молодой Подпоручикъ (числившійся по служб Юнкеромъ Лиловымъ, былъ посл отпуска произведенъ въ этотъ чинъ) почтительно поцловалъ руку отца, слъ въ коляску подл Свтинскаго, какъ вдругъ обернувшись видитъ, что за никъ лзетъ Полковникъ. _м

— Г-нъ Подпоручикъ! маршъ, впередъ!—

И Графъ переслъ на переднюю скамейку.

— Ты куда тащишься?— смючись спросилъ старый Графъ.

‘Смотрть невсту ‘ отвчалъ Полковникъ: ‘хочу удостовриться, точно ли у твоего, сына такой вкусъ въ выбор жены, какъ я предполагаю, съ тобой есть кому раздлить время!’ прибавилъ онъ, указывая на Дуню и Виртуозина.

Коляска остановилась у дома Свтинскаго и добрая жена его съ сестрою и маленькимъ сыномъ встртили гостей на крыльц.

— Племянникъ!— сказалъ Полковникъ Графу на ухо — невста твоя собою очень хороша, теперь я приступлю къ изслдованію ея ума.—

‘Какъ вамъ угодно! Въ моихъ глазахъ умъ ея выше красоты.’

Свтинскій разсказалъ жен и сестр о намреніи Графа, пнялъ молодой двушк, для чего она скрывала отъ него любовь свою, и разговоръ кончился приготовленіемъ къ сговору на завтрашній день.

— Чортъ меня возьми!— вскричалъ Полковникъ, входя въ комнату стараго Графа — если сестра этого Священника не умне и не скромне всхъ Княженъ Премиловыхъ, въ такомъ случа я не Полковникъ и не Кавалеръ. Ну, братъ, мои слова сбылись: я заране былъ увренъ, что племянникъ знатокъ въ женщинахъ. Честь ему и слава!—

На другой день Графъ, Полковникъ и женихъ пріхали къ Свтинскому обручили молодыхъ, чрезъ недлю благословили, а чрезъ дв Аркадій Ивановичъ совершилъ ихъ бракъ. По просьб сына, Графъ не затялъ блистательной сватьбы: на ней были одни только короткіе его знакомые, и между прочими Влюблинскій съ Вассой Филатьевной, которую пригласить молодой Графъ почелъ за нужное.

— Много ли лтъ изволите вдовть?— спросилъ Полковникъ съ ироническою улыбкою, подсвъ къ Толстухиной.

‘Да будетъ, родной мой, лтъ трид… тьфу завралась — около двадцати.’

— Вы врно рано вышли замужъ?—

‘Цыпленкомъ еще, отецъ мой, цыпленкомъ.’

— Вы очень моложавы — продолжалъ Полковникъ — также я полагаю, что вамъ нтъ больше тридцати пяти лтъ.—

‘И т-то есть ли, отецъ мой, я вышла замужъ, какъ бы сказать не солгать, не помню двнадцати, не то тринадцати лтъ.’

— Помилуйте, Васса Филатьевна — сказалъ вслушавшись Влюблинскій, который до того времени ласково разговаривалъ съ Виртуозинымъ, не смя сердиться на него въ присутствіи Графа — помилуйте, вы недавно сознались мн, что вамъ сорокъ осьмой годъ.—

‘Года три тому назадъ и я это слышалъ ‘ прибавилъ Виртуозинъ.

— Типунъ бы вамъ обоимъ слъ на языкъ!— прошептала Толстухина, любуясь черными густыми усами Полковника и не замчая его насмшекъ.

‘Я этому не поврю, господа!’ отвчалъ Полковникъ за Толстухину: ‘у Вассы Филатьевны такой свжій цвтъ въ лиц, что никто не скажетъ, чтобы ей было тридцать пять лтъ.’

— И я съ вами согласенъ — сказалъ одинъ ученый, находившійся тутъ же: на мои глаза — вамъ, сударыня, лтъ дватцать восемь не больше.—

Толстухина встала и почтительно поклонилась какъ Полковнику, такъ и его высокознанію.

Вс засмялись и Васса Филатьевна, покраснвъ, опустилась на стулъ, а Дуня, глядя на Полковника, покачала головою.

Посл ужина вс, простясь съ молодыми и откланявшись Графу, весело отправились по домамъ, одна только раздосадованная Васса Филатьевна на Виртуозина, а больше на Влюблинскаго, отказала послднему въ желаніи проводить ее домой.

— Не хлопочи, отецъ родной, одна доду!— сказала разгнванная Толстухина — куда теб тащиться съ старухой: провожай молодыхъ!

‘Да выслушайте, Васса Фил…’

— Нечего слушать, государь мой! Пахомъ!— прибавила она обратясь къ кучеру — погоняй!—

Влюблинскій, не ожидавшій такого неудовольствія, стоялъ въ изумленіи.

— Ну, хозяйка, дохала же ты барина-то!— бормоталъ смючись Пахомка выхавъ за вороты — онъ и впрямь назвалъ тя старухой?—

‘Не твое дло разсуждать!’ вскричала Толстухина, оскорбленная хотя правымъ, но, по ея мннію, неправымъ заключеніемъ Влюблинскаго: ‘если еще хоть слово скажетъ, то, пріхавъ домой, велю…’

— Молчу, сударыня, молчу! Только этотъ баринъ — какъ бишь фамилья то его?… по нашему, помужицки, не честно съ вами поступаетъ.—

‘Молчи, не твое дло!’ сказала съ сердцемъ Васса Филантьевна: ‘ты не долженъ судить о барахъ. Онъ, мой голубчикъ! (слезы брызнули въ это мгновенье изъ глазъ пожилой вдовы), онъ… Пахомка, погоняй! домой пора.’

Теперь, оставивъ въ сторон Вассу Филатьевну и Пахомку, возвратившихся благополучно домой, обратимся къ молодому Графу Добродеву. Онъ едва врилъ Своему щастію. Милая, Добрая, скромная, образованная Марія Свтинская жена его: онъ не врилъ своему щастію и тогда только постигъ оное, когда объятія прелестной коснулись его шеи.

Прошелъ годъ и любовь молодаго Графа увнчалась надеждою. О старик и Полковник нечего и говорить: узнавъ о положеніи Графини, они были вн себя отъ восхищенія.

— Каковъ племянникъ? любезный братъ — говаривалъ онъ не одинъ разъ старику — въ сраженіи не уступаетъ непріятелю, а въ мирное время женщин. У него и притомъ и при другомъ случа: побда.

‘Я одного прошу у Бога, чтобы любезная моя невстка’ отвчалъ старый Графъ: ‘благополучно раз…

— Письмо къ Вашему Высокоблагородію изъ Москвы!— сказалъ вошедшій слуга.— Почтмейстеръ прислалъ нарочнаго.—

‘Что за новизна!’ сказалъ Полковникъ, поспшно распечатывая письмо и пробгая его глазами. ‘Ба, ба, ба! Поляки взбунтовались! Не будь же я Полковникъ Завидинъ, если не нагрю имъ спины!’

— А что такое случилось, братецъ?— спросилъ старый Графъ.

Полковникъ въ сильномъ гнв ходилъ по комнат, не отвчая на вопросъ Графа, и восклицая по-временамъ: ‘ни благодарности, ни стыда, ни совсти. Ужасно! ужасно!’

— Да объясни, мой другъ! —

Не говоря ни слова, Полковникъ отдалъ Графу полученное письмо и тотъ, прочтя оное, увидлъ, что въ Польш бунтъ.

‘Позови ко мн племянника’ сказалъ Полковникъ слуг, не переставая ходишь по комнат: ‘мы завтра же демъ.’

— Какъ завтра?— спросилъ изумясь старый Графъ.

‘Чему же тутъ дивиться: чмъ скоре, тмъ лучше, намъ должно явиться къ мсту назначенія и мы разчешемъ кудри свернымъ Французамъ, западные наврное не пойдутъ къ намъ въ гости.’

— Но положеніе его жены, братъ!—

‘Что? жена! Когда дло идетъ О польз и слав отечества, разв солдату можно думать о жен? Эхъ, братецъ, позволь себ сказать, что ты поглуплъ отъ старости. Ты забылъ, что въ Шведскую кампанію, когда у покойной сестры брюхо поднялось къ самому носу, ты, не смотря ни на что, летлъ на войну. Не вмст ли мы были съ тобою на стн, при взятіи Свеаборга, этой неприступной крпости, какъ говорили малоумные Шведы? Не вмст ли мы были награждены Монаршею милостію? не вмст ли лчили раны? не вмст ли… А! ты здсь, племянникъ!’ вскричалъ Полковникъ: ‘поди ко мн! Пишутъ, что Поляки взбунтовались. дешь ли ты унимать ихъ вмст со мною?’ сказалъ онъ, остановясь предъ молодымъ Графомъ и смотря прямо ему въ глаза.

— Дядинька!— укоризненно отвчалъ Графъ — вы видите, что я здоровъ! для чего же спрашивать?—

‘Ну такъ, я это зналъ!’ продолжалъ восхищенный Полковникъ, начиная опять расхаживать по комнат. ‘Можетъ ли иначе думать сынъ моей сестры? Еслибъ онъ хоть немного поупрямился, сей же часъ былъ бы посаженъ на цлые сутки на хлбъ и на воду! ‘

Всякой согласится, что герою нашему трудно было разстаться съ милою женою, подъ сердцемъ которой лежалъ драгоцнный залогъ супружества, но любовь къ отечеству, этотъ неоцненный даръ, одушевлявшій Рускихъ съ начала существованія Россіи, равно дйствовалъ и на молодаго человка.

‘Такъ мы завтра же и демъ, племянникъ!’ сказалъ Полковникъ, все еще расхаживая по комнат съ трубкою., посмотри, братъ, на своего сына: если онъ не воротится Полковникомъ изъ этой кампаніи, я позволяю теб взбить мою спину фухтеляіми!’

— А если убьютъ въ первомъ сраженіи?— возразилъ старый Графъ.

‘И тутъ выгода!’ отвчалъ Полковникъ. ‘На томъ свт не надобно ни блестящихъ мундировъ, ни орденовъ, не надобно ссоришься ни съ портными, ни съ золотыхъ длъ мастерами. Живи себ припваючи: хвалю славлю Бога! вотъ и вся забота.’

На другой день рано поутру, при горькихъ слезахъ жены своей, молодой Графъ спшилъ въ коляску за Полковникомъ, который, утшая Графиню, прехладнокровно доказывалъ ей, что если мужа ея и убьютъ, то ей остается надежда видться съ нимъ въ другомъ лучшемъ мір.

Старый Графъ долго держалъ въ объятіяхъ сына, долго прижималъ молодой человкъ къ своему сердцу милую подругу: объятія эти были такъ сладостны, что онъ забылъ о Полковник, дожидавшемся его въ коляск.

— Племянникъ! вскричалъ сей послдній — ты мое терпніе выводишь изъ терпнія! Садись, пора!—

Графъ вторично обнялъ отца, сновалъ разцловалъ жену, слъ въ коляску, молча устремивъ глаза на обожаемую свою Марію, съ которой прощался, можетъ быть, на вчность.

— Братъ!— кричалъ Полковникъ, когда коляска была уже у воротъ — если насъ съ племянникомъ убьютъ, не забудь подать за упокоеніе нашихъ душъ!— Коляска помчались по дорог къ Смоленску и молодой человкъ все еще сидлъ въ глубокомъ молчаніи, обратя назадъ глаза, изъ которыхъ текли слезы.

— Чортъ возьми — сердито сказалъ Полковникъ, взглянувъ на молодаго человка — если я еще увижу слезы у тебя, то при первомъ случа посажу на хлбъ и на воду.—

Дней черезъ пять Полковникъ съ молодымъ человкомъ явился къ своему Командиру и представилъ уже не Юнкера Лилова, а Подпоручика Графа Добродева. Почтенный начальникъ, уважая заслуги Полковника обошелся съ нимъ очень ласково, прибавивъ молодому Графу нсколько словъ въ самыхъ лестныхъ выраженіяхъ.

Во время перестрлокъ и небольшихъ сраженій Богъ хранилъ какъ Полковника, такъ и героя повсти, не смотря на то, что первому непріятелъ нанесъ саблею легкій ударъ по рук, а втораго оцарапала пуля. На вопросъ окружавшихъ, какъ чувствуетъ себя Полковникъ, онъ съ обыкновеннымъ равнодушіемъ своимъ отвчалъ: — ничего, бездлка!—

Но въ сраженіи при Остроленк ни Полковникъ, ни племянникъ его не могли назвать бездлками полученныхъ ими ранъ. Подобно разъяренному льву Полковникъ Завидинъ съ своими гусарами врубился въ армію инсургентовъ. Молодой Графъ ни на шагъ не отступалъ отъ дяди, но завлеченный храбростію, увлекся и сразилъ командовавшаго Польскимъ полкомъ. Сотни саблей висли почти надъ головою молода то человка: смерть его неизбжна, но Полковникъ бодрствуетъ: онъ остановился, смотря на дйствіе племянника, исполненная восхищенія душа его внутренно лобзаетъ сына отечества, увидя же опасность его, онъ летитъ на помощь: гусары и бьютъ и биты. Полковникъ впереди, отстраняя удары отъ племянника, онъ самъ получаетъ сильную контузію въ ногу. Побда надъ инсургентами ршена. Дядю и племянника выносятъ съ поля сраженія.

Когда умолкъ громъ пушекъ и звукъ сабель, Полковникъ сказалъ:

‘Вотъ видишь, племянникъ, какъ Богъ все ведетъ къ лучшему! а то чмъ бы теб было похвалишься передъ отцемъ и женой по окончаніи кампаніи? Вотъ смотри, какой славный рубецъ останется у тебя на лбу. Я скажу твоей жен, если останусь живъ, чтобы она каждый день три раза его цловала. Однако разбойникъ порядочно тебя попотчивалъ!’ У Графа дйствительно лила кровь изъ головы, одинъ изъ мятежниковъ такъ сильно ударилъ его саблею, что разскъ кость.

— Ничего, дядинька, пройдетъ!— говорилъ молодой человкъ — лишь бы только далъ Богъ, чтобы Маша моя, батюшка, и вы остались здоровы. Вамъ извстно въ какомъ положеніи я оставилъ жену!—

‘Еще слово о жен и ты, не смотря на рану, полученную тобою за честь Имперіи, будешь сидть на хлб и вод: квасу не велю давать. Въ служб Царской родство и дружба должны быть забыты.’

— Вотъ теб, мой другъ, новый гость — сказалъ подошедшій единька Мортиринъ — представляю и поздравляю! Хорошо, что онъ встртился со мною, а то врно проискалъ бы тебя до завтра.—

‘Ба, Власъ! какимъ случаемъ ты сюда захалъ?’

— По барскому приказу — отвчалъ управитель низко кланяясь и вынимая три письма.— Вотъ это отъ вашей супруги, это отъ Его Сіятельства, а это отъ Елизара Петровича!—

Графъ схватилъ письмо жены, распечаталъ, пробжалъ глазами и увидлъ, что Графиня благополучно разршилась отъ бремени сыномъ. Въ порыв радости, забывъ о ран, онъ бросился обнимать Полковника, Мортирина, Власа и даже прислуживавшаго ему солдата.

‘Тссъ! тише, Г-нъ Подпоручикъ, ты мн разбередишь ногу, а себ лобъ! умрь эти дтскіе восторги: они не годятся. Великая важность, что родила жена,— что имъ больше длать, какъ не родить. Прочти-ка мн лучше письмо душевнаго твоего пріятеля Кривдина. Заране знаю, что онъ кривитъ предъ тобой душою.’

Полковникъ не ошибся: Кривдинъ, узнавъ отъ Капитанъ-Исправника о настоящемъ происхожденіи сироты и о признаніи его Графомъ Добродевымъ за своего сына, придумалъ употребить хитрость. Ничтожный негодяй рано или поздо раскается, но негодяи возвышеннаго рода умютъ изыскивать средства, хотя низкія, но полезныя для низости сихъ душъ, и потому Кривдинъ почелъ необходимымъ създить въ помстье стараго Графа Добродева, какъ помщика той Губерніи, въ которой онъ служилъ и гд самъ имлъ помстья, онъ насказалъ Графу, сколько любилъ молодаго человка, почитая сиротою, сколько старался въ его пользу при совершеніи духовной покойнымъ Васильемъ Ивановичемъ, однимъ словомъ, выставилъ себя въ глазахъ Графа благородномыслящимъ человкомъ.

Узнавъ о разршеніи отъ бремени Графини, Кривдинъ вызвался съ нарочнымъ доставить письма отца и жены къ молодому Графу, прося позволенія у Его Сіятельства имть дружеское расположеніе къ его сыну.

‘Ваше Сіятельство, еслибъ вы знали какъ я почиталъ этого юношу говорилъ Кривдинъ съ подъяческою любезностію: ‘доброта души, красота тлесная, необыкновенный умъ, мн кажется, какъ будто въ немъ соединились.’

— Благодарю васъ за лестное мнніе о моемъ сын — отвчалъ Графъ, незнавшій прежняго расположенія Совтника къ сыну, потому что молодой Человкъ почелъ ненужнымъ разсказывать отцу о низкихъ поступкахъ Высокоблагороднаго Елизара, который, увривъ старика, что пошлетъ въ армію надежнаго человка и зная, что Власъ любилъ и защищалъ преждебывшаго сироту, поспшилъ взять письма и отправилъ съ приложеніемъ своего Письма, слдующаго содержанія:

‘Милостивый государь Дмитрій Павловичъ! (Надобно замтить, что письмо диктовала его Супруга.) Отъ всей души какъ я, такъ и жена, поздравляя васъ съ новорожденнымъ сынкомъ Павломъ Дмитріевичемъ, всеуниженно просимъ забыть прежде случавшіяся между нами непріятности. Ей Богу, мн очень совстно, что я оскорбилъ васъ при послднемъ свиданіи, но мы люди — а гршника и самъ Богъ прощаетъ. И такъ, надясь на ваше снисхожденіе, покорнйше прошу предать совершенному забвенію грубости, учиненныя Вашему Сіятельству имющимъ честь быть съ глубочайшимъ высокопочитаніемъ и безпредльною преданностію

всепокорнйшимъ слугою,
Елизар Кривдинъ.’

— Вотъ истинно приказная строка!— сказалъ Полковникъ, прослушавъ посланіе Совтника — и этихъ переметчиковъ называютъ людьми! Племянникъ, не сердись на него: онъ того не стоитъ.—

‘Дядинька’ сказалъ молодой Графъ, оставшись одинъ съ Полковникомъ: ‘какъ я раненый, то могу теперь проситься въ отпускъ на мсяцъ? ‘

— Какъ въ отпускъ?— вскричалъ Полковникъ перекрестясь — не дождавшись окончанія кампаніи, не нагрвъ спины бунтовщикамъ? Ты, братецъ, сходишь съ ума!—

‘Напротивъ, Ваше Высокоблагородіе, хотя я и служу подъ вашимъ начальствомъ’ отвчалъ съ досадою Графъ: ‘но вы не имете права не позволять мн быть мужемъ и отцомъ. Завтра же пойду просить увольненія у Корпуснаго Командира.’

— Что такое? идти противъ начальства! Такъ завтра же я прикажу на носилкахъ отнести себя къ Это Высокопревосходительству и убдительно попрошу посадишь тебя на хлбъ и на воду. Для тебя же лучше: отъ умренной пищи голова будетъ меньше болть, да и рана заживетъ скоре.—

‘Шутки не у мста, когда родственныя связи принуждаютъ человка видть милыхъ своему сердцу..’

— Молчать!—

‘И удалиться только на нсколько дней,’

— Молчать!—

‘Отсутствіе одного человка не значитъ ничего для арміи.’

— Молчать, молчать и трижды молчать, тьфу чортъ возьми! Ты не выдешь изъ лагеря до окончанія кампаніи, сказано и ршено: повинуйся!—

‘Но, милостивый государь’ съ гордостію сказалъ Графъ: ‘вы не въ прав удерживать меня отъ исполненія семейственныхъ обязанностей.’

— Не въ прав? хорошо! Богъ съ тобою! просись и позжай. Я не скажу больше ни слова лнтяю, забывшему свой долгъ. Не хочу признавать тебя сыномъ моей сестры. Иди, забудь о слав отчизны, цлуйся съ женою и новорожденнымъ сыномъ — прибавь собою неисчетное число безполезныхъ Государству дворянъ!—

Полковникъ былъ въ сильномъ гнв, а молодой Графъ, чувствуя несправедливость словъ своихъ, посл нсколькихъ минутъ молчанія подошелъ къ нему, и почтительно поцловавъ руку, сказалъ: ‘дядинька! я въ вашей вол: располагайте мною какъ вамъ угодно.!

— Давно бы такъ, но не забудь, я мирюсь съ тобою не потому, что ты мой племянникъ, а для того, что ты храбрый солдатъ.—

Отдавъ отвтъ на письмо и подаривъ Власа за услугу, молодой Графъ остался съ Полковникомъ, не смотря на пламенное желаніе видть жену и обнять сына.

Прошелъ мсяцъ и Полковникъ съ племянникомъ были въ строю.

Подробности вступленія Россійскихъ войскъ въ Польское Царство подъ предводительствомъ Героя, извстнаго цлому свту какъ мужествомъ, такъ и благоразуміемъ,— описать взятіе Варшавы, укрпленной инсургентами до послдней точки невозможности взять ее, видть храбрость и непоколебимую твердость Рускихъ — отчаянность и упорство мятежниковъ въ предмстій Воля, можетъ описать только очевидцъ, наблюдавшій строго дйствія правой и неправой сторонъ, но лучше ограничить себя тмъ, что касается до главнаго дйствующаго лица.

Посл взятія Варшавы кампанія кончилась. Благодаря Бога, дядя и племянникъ отдлались дешево: у перваго раздробило картечью только кисть, а у Сіятельнаго оторвало ухо. Подобныя бездлки очень незначительны въ кругу военныхъ.

Но ни производство Полковника Завидина въ Генералъ-Майоры, ни пожалованіе (уже Ротмистру) Графу Добродеву, съ груди Корпуснаго Начальника, креста Святаго Великомученика Георгія 4 й степени, что заслужилъ онъ, какъ сказалъ Генералъ, не могли утшить почтеннаго ветерана. Онъ скорблъ душою о сынахъ отечества, падшихъ на пол битвы. Генералы, Князья, лишились жизни не отъ враговъ, но отъ измнившихъ Богу и Государю.

— Больно, больно, Дмитріи!— говорилъ Полковникъ, сидя за обдомъ съ племянникомъ — сколько героевъ пало на приступ въ Варшав, но — продолжалъ онъ подумавъ — объ нихъ нечего грустишь: двери рая всегда отверсты защитникамъ вры и Царя.—

‘Дядинька! въ, этомъ я совершенно съ вами согласенъ, но поговоримъ о моихъ длахъ. Кампанія уже кончилась. Позвольте просить отпускъ.’

— Не только позволяю, но и самъ ду съ тобою. Сегодня же испрошу соизволенія Его Высокопревосходительства, а завтра утромъ въ дорогу.’

Позволеніе отъ Генерала получено, и на другой день неразлучные дядя съ племянникомъ отправились въ помстье стараго Графа, но не прежнею дорогою: они положили захать въ Москву къ Свтинскому, пригласить его съ собою, и завезти единьку Мортирина къ отцу, который, не жалуя зятя, жилъ отшельникомъ въ столиц.

Надобно извстить читателей, что молодой Мортиринъ также служилъ въ обихъ кампаніяхъ и былъ награжденъ чиномъ и шпагою: за храбрость.

Пріхавъ рано поутру въ Москву, графъ отправился прямо въ домъ Священника, но подъзжая къ той церкви, въ которой Свтинскій былъ Священникомъ, и поровнявшись съ церковнымъ входомъ, Полковникъ закричалъ кучеру: — стой!—

‘Для чего же это?’ спросили вдругъ Графъ и Мортиринъ.

— Вы оба дураки, мальчишки! Разв не видите, что идетъ ранняя обдня? Разв ты забылъ, что первый долгъ нашъ принести благодареніе Небесному Творцу за то, что всемогущей Его вол угодно было оставить головы на плечахъ нашихъ? Разв ты не знаеть, что Аркадій Ивановичъ твой теперь стоитъ предъ Престоломъ Божіимъ, и почему мы вс знаемъ, что не молитвамъ ли стоящихъ предъ изображеніемъ Спасителя мы обязаны жизнію?—

‘Не смю спорить съ вами, дядинька!’ сказалъ Графъ выходя изъ коляски.

— Хоть бы и хотлось поспоришь, да боюсь — подхватилъ Мортиринъ.

Три воина вошли въ храмъ въ половин обдни. Графъ тотчасъ же хотлъ-было идти въ алтарь и повидаться съ Свтинскимъ, но Полковникъ его удержалъ.

— На хлбъ и на воду!— сказалъ онъ ему шопотомъ, но сердито — если ты осмлишься до конца литургіи сдвинуться съ мста. Ты учился, а не понимаешь всей великости этого священнодйствія. Еслибъ въ твои лта я вздумалъ это сдлать, то позволилъ бы высчь себя розгами.’

Графъ, внутренно досадуя на строгость дяди, молча молился, а Мортиринъ, не вникая въ ихъ разговоръ, оглядывалъ молодыхъ дамъ, стоявшихъ въ церкви, которыя, какъ всегдашнія постительницы храмовъ Божіихъ, съ своей стороны съ ногъ до головы окидывали любопытными глазами незнакомыя имъ лица.

Обдня кончилась. Графъ обнялъ Свтинскаго и, поговоря нсколько о домашнихъ длахъ, отправился вмст съ Мортирицымъ къ нему въ домъ. Генералъ-Майоръ, заговорясь съ Свтинскимъ о послдней битв, не видалъ когда вышли они изъ церкви.

‘ТТанкратъ!’ сказалъ онъ слуг своему: ‘притащи сюда молодыхъ людей.’

Панкратъ пошелъ и засталъ ихъ только еще выходящими съ паперти.

‘Ну, высокоученый народъ ‘ сказалъ Завидинъ: ‘вы знаете и то и с, и пятое и десятое, а не знаете самой священной обязанности Христіанина. Что вы побжали изъ церкви, не отслужа молебна и не благодаря Господа за сохраненіе жизни. Батюшка!’ продолжалъ онъ: ‘потрудитесь отслужить молебенъ и съ водоосвященіемъ, а посл того позвольте, въ вашемъ дом этихъ ученыхъ невждъ посадить на воду и на хлбъ.’

— Какъ угодно, Ваше Превосходительство. Въ моемъ дом располагайтесь какъ въ своемъ.—

Отслуживъ молебенъ, Графъ и его сопутники отправились въ домъ Аркадія Ивановича. Добродушная супруга Магистра, ласково принявъ какъ Графа, такъ и прізжихъ гостей, сама хотла-было хать вмст съ Графомъ, но мужъ удержалъ ее, доказывая, что она уже гостила у Маріи и прежде и посл родинъ, слдовательно третья очередь принадлежитъ ему. Хотя неохотно, но добрая Г-жа Свтинская согласилась отпустить мужа.

На другой день вмст съ дядей Графъ сдлалъ визитъ Николаю Андреевичу Мортирину, простился съ единькой, просилъ обоихъ, когда подутъ въ свое помстье, постить стараго Графа и полюбоваться его малюткою.

‘Не знаю какъ угодно будетъ папиньк, а я недли чрезъ дв буду въ дом Вашего Сіятельства’ сказалъ единька вытянувшись.

— И я буду, Графъ!— прибавилъ Николай Андреевичъ — засвидтельствуйте мое почтеніе батюшк. Мы хотя по служб и знакомы, но давно съ нимъ не видались.—

Нетерпніе обнять обожаемую супругу ежечасно увеличивалось въ Граф, и онъ съ трудомъ согласись переночевать у Аркадія Ивановича, рано поутру разбудилъ всхъ, не смотря на шумъ Генерала, которому самъ помогалъ одваться и самъ же препочтительно втолкнулъ въ коляску.

Подъзжая кз^ застав, Графъ изумился, увидя старуху, опиравшуюся на костыль и едва бредшую по тротуару.

— Остановись!— закричалъ Графъ кучеру.

‘Зачмъ?’ возразилъ Завидинъ:, лошадей останавливать, а дядю — Генералъ-Майора — погонялъ.’

Кучеръ остановился и Графъ вышелъ изъ коляски.

— Это ты, моя добрая Пантелеевна — сказалъ онъ, поцловавъ ее въ лобъ: — какъ ты очутилась въ Москв? врно идешь на богомолье?—

‘Не имю чести знать васъ, батюшка’ отвчала Пантелеевна (эти точно была она): ‘глаза плохи. Подайте Христа-ради.’

Графъ отскочилъ на нсколько шаговъ.

— Какъ!— вскричалъ онъ — врная служительница почтеннаго человка, моего благодтеля, проситъ милостыню? Аркадій Ивановичъ! какъ же назвать теперь Кривдина?—

‘Совтникомъ!’ возразилъ Генералъ, смючись: ‘а больше ничмъ. Брани онъ не стоитъ.’

— Пантелеевна! узнала ли ты меня?—

‘По голосу, кажется, Дмитрій Павловичъ.’

— Такъ, такъ! это я. Куда же ты идешь?—

‘Проситься, чтобы приняли меня въ богадльню. Елизаръ Петровичъ давалъ-было пашпортъ, съ условіемъ, чтобы я платила двадцать рублей оброку, я не поддалась — какъ старушенк въ 70 лтъ платить такую пропасть! Вотъ я въ ноги матушк Настась Васильевн. Спасибо моей милостивиц! вдь выхлопотала у мужа мн отпускную. Плетусь теперь. Не потрудишься ли, батюшка, похлопотать?’

— Потружусь, потружусь, моя добрая Пантелеевна! Садись къ намъ въ коляску, я теб найду мсто.—

‘Какъ въ коляску?’ вскричала изумившаяся старуха: ‘я отъ роду не зжала въ ней.’

— Такъ теперь подешь. Ну, старушка! не мшкай!— кричалъ Генералъ.— Племяннику некогда ждать. Панкратъ! посади сюда эту обветшалую красавицу. Мы помстимся рядкомъ.— Старуха по барскому приказу услась, а Графъ не могъ удержаться, чтобы не сказать Завидину: ‘дядинька! каковы Рускіе дворяне? семидесятилтнихъ женщинъ сгоняютъ со двора!^‘(

— Смшной вопросъ!— Кривдиныхъ, слава Богу, довольно на святой Руси!—

Любуясь разсказами болтливой старухи, путешественники дохали весело до помстья Графа Добродева. Надобно быть мужемъ обожаемой жены, чтобы чувствовать всю прелесть ожиданія видть отца, прижать къ груди своей безцннаго малютку — повергнуться въ объятія престарлаго родителя и наконецъ…

Но вотъ они уже у крыльца. Слуга въ траурной ливре встрчаетъ прибывшихъ.

— Что такое случилось?— спросилъ Генералъ: — ужь не умеръ ли братъ?—

‘Никакъ нтъ-съ.’

— Да что же?— спросилъ Свтинскій.—

‘Сами изволите узнать.’

Путешественники вошли. Молодой Графъ, волнуемый тысячью различныхъ чувствъ, прежде всхъ вбгаетъ въ залу, и видитъ два гроба, стоявшіе на катафалк передъ Святыми иконами, а около нихъ сидвшаго, опершись на руку, стараго Графа, окруженнаго Кривдинымъ съ женою, Городничими и Городничихами и многими изъ сосдственныхъ дворянъ.

— Батюшка! что это значитъ?— спросилъ Графъ, цлуя руки отца.

‘Смотри!’ отвчалъ старикъ, задыхаясь отъ горести: ‘здсь заключено и твои и мое сокровище: въ этихъ гробахъ лежатъ прахи — жены твоей и сына!’

— Творецъ!— вскричалъ молодой Графъ, стоя въ окаменніи и поднявъ глаза къ небу — если Ты дйствительно милосердъ, то не дай мн средствъ перенесть эту разлуку!—

‘Вздоръ! племянникъ!’ сказалъ въ полголоса Генералъ, оттаскивая Графа отъ тлъ жены и сына. ‘Подемъ-ка въ Петербург опять во фронтовую службу, а невстъ найдемъ тамъ много. Изволь, изъ любви къ теб — я самъ женюсь, не смотря на то, что мн уже слишкомъ пятдесятъ лтъ.’

KОHЕЦЪ.

НОЧЬ НА РОЖДЕСТВО ХРИСТОВО.

ГЛАВА XV.ПОМИНКИ.

ГЛАВА XVI.КОРОНАЦЯ.

ГЛАВА XVII.ГРУЗЯ.

ГЛАВА XVIII.ПРИСТУПЪ.

ГЛАВА XIX.ЖЕНИТЬБА, ВОЙНА, ПОВЫШЕНЕ И ПОХОРОНЫ.

Читайте также:

ГЛАВА XV.
ПОМИНКИ.

ГЛАВА XVI.
КОРОНАЦЯ.

ГЛАВА XVII.
ГРУЗЯ.

ГЛАВА XVIII.
ПРИСТУПЪ.

ГЛАВА XIX.
ЖЕНИТЬБА, ВОЙНА, ПОВЫШЕНЕ И ПОХОРОНЫ.