НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ ОВСЯННИКОВ
НИКОЛАЙ НИКОЛАЕВИЧ ОВСЯННИКОВ
(Некролог)
КОММЕНТАРИИ
КОММЕНТАРИИ
Николай Николаевич Овсянников, Розанов Василий Васильевич, Год: 1912
Время на прочтение: 2 минут(ы)
Розанов В. В. Собрание сочинений. Признаки времени (Статьи и очерки 1912 г.)
М.: Республика, Алгоритм, 2006.
2 января скончался скоропостижно, но в глубокой старости Николай Николаевич Овсянников, бывший директор тверской гимназии, ранее инспектор гимназии в Нижнем Новгороде и затем директор училищ в той же губернии… Перечень этих должностей не давал бы повода говорить о нем в печати: но в Николае Николаевиче наше Поволжье потеряло деятельную натуру и неустанно-пылкий ум, всю свою долгую жизнь переходивший от темы к теме, от одной области занятий к другой, хотя в пределах исключительно истории, педагогики и географии, наконец, переходивший от одного цикла взглядов на родину к другому. Ему принадлежат идея и практическое осуществление (через учебники) ‘концентрических курсов преподавания в гимназиях истории’, в освещении элементарном, среднем и зрелом одного преподаваемого предмета и даже тех же самых частей его. Будучи инспектором нижегородской гимназии, он горячо взялся за изучение нижегородской ярмарки, а в связи с нею — за изучение производительных сил Урала и Камского района. Питомец Казанского университета и странствователь (в связи со служебными перемещениями) по Волжскому бассейну, он положил свой интерес и душу на изучение этого уголка России, необозримого по величине и глубоко интересного по своеобразию и некоторой замкнутости в себе. В Нижнем он был близким другом покойного Гацисского, местного деятеля-статистика и писателя, мечтавшего очень дельно об освобождении провинциальной мысли и провинциальных интересов от ‘дирижерской палочки’ из Петербурга и вообще столиц. Но неугомонная натура Н. Н. О-ва не допускала возможности ‘замкнуться и погребстись’ в Нижнем ли, в его ли ярмарке или даже в целом Волжском бассейне. Он был в высшей степени идейный и вечно пылающий человек, читая постоянно текущую историческую литературу на французском и немецком языках, он увлекался новыми историческими взглядами, так, он перевел на русский язык некоторые главы Тэна о революции. Называя себя в молодости и в средних летах ‘Рудиным’, действительно будучи им, он к более зрелым годам стал переходить к славянофильству и остановился на положительных исторических и политических взглядах Н. Я. Данилевского (‘Россия и Европа’). Жизнь его, при этой кипучести, протекая в известной ‘тишине России’, принесла ему и много огорчений, — личных, служебных, всяческих. Он не был практиком и ‘службистом’, внося и в службу ‘нерв’, который многим, и притом высшим лицам, казался неугомонностью или проявлением честолюбия. Все бы лежало тихо по-прежнему, этот вздох Поволжья 70-х и 80-х годов прошлого века драл нервы высокому, худощавому педагогу, с крепко сжатыми негодующими губами и взором, устремленным в неопределенную даль. Мальчуганы-гимназисты заслушивались его превосходными рассказами на уроках, — рассказами и по истории, и по географии, — но допекали его на переменах. Сверху же уязвлял его по временам умный и малообразованный директор С., впоследствии помощник попечителя Московского учебного округа. Нетерпеливость и горячность Н. Н. О-ва давала к тому поводы и случаи. ‘Среда’ действительно ‘заедала покойного’. Тысячами рассеяны его ученики по Поволжью, рассеяны они по всем родам отечественных ‘служб и должностей’. И пусть все вздохнут о нашем ‘старом Рудине’, который дал красивый пример незасыпающего русского человека… Мир его праху, добрая память его имени.
Книги и брошюры его многочисленны, сотрудничал он в очень многих журналах и газетах, между ними в ‘Журн. мин. народного просвещения’ и в ‘Нов. Вр.’.
НВ. 1912. 13 янв. No 12873.