Невеста короля, Безант Уолтер, Год: 1897 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 121 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

НЕВСТА КОРОЛЯ

РОМАНЪ
ВАЛЬТЕРА БЕЗАНТА

ПЕРЕВОДЪ СЪ АНГЛІЙСКАГО

(А Fountain Sealet)

ПРИЛОЖЕНІЕ КЪ ЖУРНАЛУ ‘ИСТОРИЧЕСКІЙ ВСТНИКЪ’.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
ТИПОГРАФІЯ А. С. СУВОРИНА. ЭРТЕЛЕВЪ ПЕР.,
1898

ОТЪ АВТОРА.

Исторія любви или связи Георга, принца Уэльскаго (будущаго Георга III), съ молодой квакершей долго ходила по свту. Какъ различно называли героиню этой легенды, Лайтфутъ, Вилеръ и Войгфутъ, такъ различно разсказывали ея романъ: одни увряли, что она вышла замужъ за принца Уэльскаго въ церкви Сентъ-Джемскаго дворца, а по словамъ другихъ, она была женой не принца, а какого-то лавочника, по фамиліи Аксфорда, по одному варіанту она, обвнчавшись въ часовн на Мейферской улиц, разсталась съ мужемъ у дверей часовни и никогда боле съ нимъ не видалась, а умерла въ Пикадил отъ разбитаго горемъ сердца, по другому же варіанту, она долго жила съ мужемъ, лавочникомъ, имла дтей и умерла черезъ много лтъ въ Излингтон, гд похоронена на мстномъ кладбищ подъ вымышленнымъ именемъ. Въ подтвержденіе легенды объ ея замужеств съ принцемъ представлялись будто бы подлинные документы, а въ Америк и Африк нашлись люди, которые выдавали себя за ея потомковъ. Наконецъ, лтъ тридцать тому назадъ, В. Хомсъ взялся за основательное изученіе этого сложнаго и запутаннаго вопроса. Посл долгихъ и старательныхъ изслдованій онъ доказалъ достоврно, что дйствительно существовала молодая двушка, по имени Ганна Лайтфутъ, что она происходила изъ квакерской семьи, жившей въ Шадвел, что она вышла замужъ за Аксфорда въ часовн на Мейферской улиц, что ее изгнали изъ секты квакеровъ за то, что она внчана пасторомъ англійской церкви и не жила съ своимъ мужемъ, что все это происходило, когда принцу Георгу не было и пятнадцати лтъ, что неизвстно, гд и когда умерла Ганна, что Аксфордъ, овдоввъ, женился вторично, въ Варминстерг, въ 1759 году, и, наконецъ, что нтъ ни малйшихъ свдній о близкихъ отношеніяхъ Ганны къ Георгу.

Вотъ, что говорятъ объ этой темной исторіи легенды и трезвые факты. Была ли Ганна когда нибудь фавориткой принца? Во-первыхъ, не существуетъ никакихъ скандальныхъ свдній объ этомъ въ письмахъ и воспоминаніяхъ современниковъ, во-вторыхъ, жизнь всякаго принца настолько проходитъ на глазахъ у всхъ, что трудно предположить, что Георгъ могъ сохранить въ тайн этотъ эпизодъ своей жизни, и, въ-третьихъ, самъ Георгъ, пользовавшійся репутаціей правдиваго человка, торжественно заявилъ, спустя двадцать лтъ посл своего восшествія на престолъ, что онъ никогда не былъ замшанъ въ подобной интриг. Эти соображенія побудили Томса отвергнуть, какъ безусловно неврную, всю эту исторію отъ начала до конца. Однако можно предположить, и съ большой вроятностью, что Георгъ, въ юности, ухаживалъ за какой нибудь двушкой средняго класса, и что при этомъ онъ скрывалъ свое настоящее положеніе. Подобное обстоятельство и могло служить основой для упорныхъ слуховъ объ его связи съ красивой квакершей.

Другими словами, предлагаемый разсказъ составляетъ попытку изложить настоящую исторію Георга и Ганны. Что бы ни сказали критики о достоврности этой исторіи, всякій признаетъ, что она ближе къ истин, чмъ вс прежнія легенды. Но, конечно, я не ручаюсь, какъ историкъ, за безусловную точность каждой подробности въ этомъ разсказ.

Лондонъ, 1 мая, 1897 годя.

Прологъ.

Ровно въ полдень, какъ это доказывалось солнечными часами, посреди зеленаго лужка, боемъ на колокольн Гакнейской церкви и исчезновеніемъ тни на боковыхъ стнахъ моего сада, который лежитъ прямо на югъ я сидла на скамейк и дышала чистымъ воздухомъ. Я очень хорошо помню, что это было въ субботу 16 сентября 1780 года. Хотя на двор уже стояла осень, но погода была свтлая и теплая: на яблоняхъ еще виднлись золотистые, розовые плоды, а послдніе лтніе цвты сохраняли свой блескъ и благоухали. Пчелы жужжали въ воздух, а малиновки пли въ листв. Что жужжали пчелы, и о чемъ пли малиновки я не знаю, но я чувствовала мирное спокойствіе и была настолько счастлива, насколько можетъ быть счастливой такая женщина, какъ я, для которой вся жизнь въ прошедшемъ, а будущее освщено лишь скучною, однообразною покорностью судьб.

Передъ моими глазами тянулся красивый садъ моего дома, выходившій въ долину, по которой пробгала рка Ли. Такъ какъ мой домъ находится на возвышеніи, то я могу видть изъ его оконъ и изъ сада безконечную ширь Гакнейской равнины.

Я имю полное право называть этотъ домъ и садъ моими, такъ какъ они дйствительно принадлежатъ мн. Хотя мн ихъ подарили, но вовсе не то лицо, съ именемъ котораго соединяютъ этотъ подарокъ, а потому теперь я ршилась разсказать, отъ кого я ихъ получила, и по какой причин я живу здсь вдали отъ всего свта.

Боле двадцати лтъ я одна обитаю въ этомъ дом съ моей врной служанкой Молли. Много прошло времени съ тхъ поръ, какъ я поселилась здсь, и хотя во вс эти годы я не испытала ни серіозной болзни, ни новаго горя, но иногда, вспоминая о томъ, что я собственница всего, что окружаетъ меня, въ моемъ ум пробуждаются тревожныя мысли. Все въ этомъ дом мое: и книги, и мебель, и серебро, и гардеробъ, и драгоцнные камни, и цвты въ саду, и фруктовыя деревья въ огород, и тропическія растенія въ оранжереяхъ, но какой цной я заплатила за обладаніе всмъ этимъ? При такой мысли мое сердце начинаетъ сильно биться, а щеки покрываются румянцемъ. Если подобныя минуты находятъ на меня въ моей комнат, то я поспшно открываю ящикъ письменнаго стола и вынимаю два медальона. Одинъ изъ нихъ изображаетъ того, кто нкогда меня любилъ, другой — самаго врнаго и преданнаго друга, какого когда либо имла женщина. Оба эти человка были моими, и вотъ какой цной я за все заплатила, что меня окружаетъ. Послдующій мой разсказъ покажетъ, какъ я добровольно пожертвовала своимъ добрымъ именемъ и репутаціей, своими родственниками и друзьями, какъ я предпочла одиночество веселой свтской жизни. Врядъ ли кто когда нибудь жилъ такъ одиноко, какъ я во вс эти годы, не видя никого, кром одного стараго пріятеля, который изрдка меня посщаетъ, и пастора сосдней церкви, добраго и достойнаго человка, врящаго всмъ злымъ слухамъ обо мн и ожидающаго, что я когда нибудь повинюсь ему во всемъ.

Конечно, я купила теперешнюю свою жизнь тяжелой цной, и, принося вс эти жертвы, я никогда не думала о ихъ грустныхъ послдствіяхъ, но все-таки, если бы надо было повторить то, что прошло, то я радостно на это бы ршилась. Какое мн дло до разсказываемыхъ обо мн скандаловъ: я умерла для свта и не слышу, что говорятъ вокругъ меня. Мн теперь за сорокъ лтъ, и вся моя жизнь была сосредоточена въ трехъ быстро пролетвшихъ мсяцахъ. Однако, какъ ни кратко было это счастливое время, но оно наполнило всю мою жизнь, и до сихъ поръ я существую только, снова и снова вспоминая о каждомъ дн этого краткаго блаженнаго времени. Я никогда не устаю воскрешать въ моей памяти все, что произошло съ перваго дня, когда лица, изображенныя на этихъ двухъ медальонахъ, явились впервые въ моей жизни, и до послдняго дня, когда я навсегда разсталась съ тмъ, для котораго я снова отдала бы все на свт.

При думахъ объ этомъ прошедшемъ времени въ моихъ глазахъ исчезаетъ и домъ, и садъ, и огородъ, и лазоревое небо, а я снова переношусь въ гостиную дома на Сентъ-Джемской площади, гд я такъ часто ждала того, кто меня горячо любилъ, и котораго я была первой любовью. У меня достаточно мднаго лба, чтобы въ своемъ сердц гордиться своимъ прошедшимъ, всю правду о которомъ знаетъ только одна врная Молли. Но и съ ней я никогда прямо не говорю о немъ, такъ какъ бываютъ такіе предметы, о которыхъ нельзя упоминать и шепотомъ.

Сидя въ саду въ упомянутое утро, я въ тысячный разъ уносилась мысленно въ былые и счастливые дни, когда неожиданно ко мн подбжала Молли и вернула меня въ мрачную дйствительность.

— Добрая госпожа!— воскликнула она,— лордъ пріхалъ, но его экипажъ завязъ на дорогъ, такъ что вы успете переодться. Прикажете вамъ подать черное шелковое платье?

Такъ какъ меня посщалъ только одинъ лордъ, единственный свидтель моей прежней жизни, то мы съ Молли никогда не называли его по имени.

— Молли,— отвчала я,— дай мн срое шелковое платье, и если есть еще время, то поправь мн волосы, и пока лордъ будетъ здсь, угости его слугъ пивомъ и сыромъ.

Черезъ нсколько минутъ я вышла въ свою гостиную въ сромъ шелковомъ плать, съ золотой цпочкой на ше и въ ажурныхъ перчаткахъ.

Моему гостю, виконту Роберту де-Лису, было въ то время пятьдесятъ лтъ. Съ молодости онъ былъ преданъ бутылк, и съ нкоторыхъ поръ въ немъ обнаруживались симптомы, грозившіе пресчь его земное поприще. Дйствительно, онъ умеръ, спустя три мсяца посл этого визита, бывшаго послднимъ нашимъ свиданіемъ. Подагра окончательно доконала его среди ужасныхъ страданій, и онъ похороненъ съ установленными почестями въ Вестминстерскомъ аббатств, гд надъ его могилой поставленъ памятникъ, съ изображеніемъ, какъ два ангела несутъ его на небо. Я надюсь, что это символическое изваяніе представляетъ совершившійся фактъ, такъ какъ, въ сущности, кром пьянства, онъ велъ жизнь очень нравственную и былъ добрымъ, великодушнымъ человкомъ и врнымъ другомъ.

Въ описываемый день онъ хромалъ боле обыкновеннаго, опираясь на свою палку съ золотымъ набалдашникомъ. На ногахъ у него были мягкіе башмаки, пальцы его вспухли въ суставахъ, глаза налиты кровью, лицо поражало пурпурнымъ оттнкомъ, а голосъ раздавался глухо. Когда я вошла въ комнату, то онъ всталъ съ подоконника, на которомъ сидлъ, любуясь на цвты въ моемъ саду, поцловалъ мн руку и сказалъ изысканно свтскимъ тономъ:

— Мн, конечно, излишне повторять, что я попрежнему вашъ преданный слуга и готовъ исполнять вс ваши приказанія.

— Нтъ, почтенный лордъ,— отвчала я,— вы мн не слуга, а лучшій другъ.

— Причиной моего сегодняшняго посщенія служатъ письма, которыя я считаю нужнымъ вамъ показать.

— Я очень обязана этимъ письмамъ, что они доставили мн удовольствіе видть васъ. Но что это за письма? Вроятно, они такъ или иначе касаются меня.

— Во всякомъ случа, они для васъ интересны, но насколько они касаются вашей особы, вамъ судить самимъ.

— Покажите, покажите! Я сгораю отъ любопытства.

— Это письма отъ извстной особы, которую вы когда-то хорошо знали, къ лорду Норту.

— Не понимаю, какое дло лорду Норту до меня, и зачмъ извстная мн особа пишетъ ему письма обо мн?

— Вы совершенно правы, что лорду Норту нтъ до васъ никакого дла, и онъ не знаетъ о вашемъ существованіи.

— Такъ я ршительно отказываюсь понять, какъ они могутъ касаться меня. Неужели свтъ по своей жестокости продолжаетъ клеветать на меня?

— Не тревожьтесь. Вы часто объясняли мн истинный характеръ вашихъ отношеній, т. е. я хочу сказать, вашей искренней дружбы съ извстной особой, а потому я полагалъ, что вамъ пріятно будетъ взглянуть на эти письма, подтверждающія ваши слова.

— Если вы желаете, то я взгляну на эти письма, но очень неохотно. Я думала, что все кончено между мной и свтомъ, и что никогда боле не будетъ между нами столкновенія.

— Поврьте, я никогда безъ причины не нарушилъ бы избранное вами одиночество, но вы должны прочесть эти письма для своего собственнаго удовлетворенія.

— Но я вторично спрашиваю васъ, какъ лордъ Нортъ можетъ знать что нибудь обо мн?

— Мн это неизвстно, и я увренъ, что его свднія очень неопредленны. Кром меня, никто на свт теперь не узнаетъ вашей исторіи.

— А вы вполн убждены, что ее знаете?

— Никто не можетъ знать женщины боле того, что она сама захочетъ о себ открыть.

— Ну, не томите же меня и скажите, что думаетъ или слышалъ обо мн лордъ Нортъ.

— Объ юности извстной особы ходятъ смутные слухи. Это, вроятно, происходитъ отъ того, что онъ одинъ среди людей его положенія всегда велъ и ведетъ въ настоящее время незапятнанную жизнь. Вообще люди не любятъ, чтобы человкъ, стоящій высоко, отличался добродтелью, и, чтобы заслужить популярность, принцамъ необходимо отличаться обычными людскими слабостями, что доводитъ ихъ до уровня простыхъ смертныхъ. Слухи, о которыхъ я упоминаю, соединяютъ имя извстной особы съ однимъ домомъ на Сентъ-Джемской площади и съ жившей тамъ молодой двушкой.

— И эти слухи, конечно, самаго позорнаго характера?

— Это зависитъ отъ варіанта легенды. Одни говорятъ, что молодая двушка убжала съ нимъ, а другіе утверждаютъ, что она тайно вышла за него замужъ. Достоврнаго во всемъ этомъ только то, что извстно ваше имя, и то, что вы были квакершей. Всякій, кто желаетъ оклеветать извстную особу, идетъ на Сентъ-Джемскую площадь и, указывая на пресловутый домъ, разсказываетъ любопытную исторію.

— Мн ршительно все равно, что бы ни говорили, такъ какъ я окончательно отреклась отъ свта.

— Лордъ Нортъ захалъ ко мн надняхъ и сказалъ: ‘говорятъ, что вы знаете кое-что о темномъ эпизод въ жизни… ну, извстной особы?’ Я отвчалъ, что дйствительно мн извстны изъ этой исторіи такіе факты, которые не могутъ быть обнаружены,

— Такимъ образомъ, вы дали понять лорду, что позорные слухи справедливы.

— Нимало. Онъ требовалъ, чтобы я призналъ справедливыми ходящіе по городу слухи, но я отказался. Тогда онъ вынулъ изъ кармана эти письма и просилъ, чтобы я ихъ прочелъ. ‘Если какая другая личность знаетъ объ этихъ фактахъ, то дайте ей прочесть означенныя письма, и онъ или она пойметъ, что теперь боле, чмъ когда, слдуетъ хранить молчаніе’.

— А если нечего скрывать?

— Лордъ Нортъ еще прибавилъ: ‘если существуютъ другія письма, и надо заплатить за нихъ деньги’…

— Не оскорбляйте меня!

— Простите, но я повторяю то, что мн было сказано.

— Письма, о которыхъ вы говорите, писаны извстной особой, но ей извстно, что вы покажете мн эти письма?

— Не думаю, даже увренъ, что нтъ. Извстная особа, вроятно, забыла о моемъ существованіи. Онъ, конечно, желаетъ изгладить изъ своей памяти нкоторыя обстоятельства своей жизни.

— Никакая низкая мысль не можетъ входить въ его голову, такъ какъ онъ выше всхъ людей. Совершенно излишне толковать теперь о сохраненіи тайны. Я могла въ прежнее время искать славы извстнаго рода, но теперь, посл двадцатилтняго одиночества, безсмысленно заподозрвать меня въ этомъ. Что касается денегъ, то я никогда въ нихъ не нуждалась и теперь не нуждаюсь.

— Ваше поведеніе всегда было безупречно и вполн достойно той высокой любви, которую вы нкогда внушали!

— Довольно болтать. Покажите мн письма.

Онъ вынулъ записную книжку, въ которой лежали два письма, и подалъ ихъ мн со словами:

— Вы, вроятно, признаете почеркъ.

Я посмотрла на адресъ писемъ и узнала почеркъ. У меня было одно, только одно письмо, написанное той же рукой. Лордъ открылъ одно изъ писемъ, и я прочла въ немъ сначала распоряженіе писавшаго объ учрежденія особаго штата для его старшаго сына, а потомъ слдующія слова: ‘я благодарю небо, что мои нравственныя правила и моя прежняя жизнь не похожи на то, что преобладаетъ теперь въ свт, и наибольшей моей заботой служитъ желаніе воспитать своихъ дтей такъ, чтобы они служили достойнымъ примромъ для всхъ’.

— Это чувство вполн достойно того, кто писалъ это письмо,— сказала я.

— И его благодарность небу, конечно, иметъ твердую, незыблемую почву.

— Конечно. Это все, что вы имете мн показать?

— Нтъ, прочтите второе письмо,— отвчалъ онъ и пристально посмотрлъ на меня.

Второе письмо было строго частнаго характера, и такъ какъ оно предназначалось для глазъ одного только лорда Норта, то мн было какъ-то совстно его читать. Оно оканчивалось слдующими словами: ‘я, по счастью, могу сказать, что никогда лично не былъ замшанъ въ подобномъ дл, которое поэтому такъ меня озабочиваетъ’.

— Онъ разуметъ подъ подобнымъ дломъ,— замтилъ лордъ,— юношескую добрачную любовь.

— Нисколько,— отвчала я,— это означаетъ, что его сынъ увлекся какою нибудь низкой, позорной любовью, и теперь приходится откупить у презрнной женщины его письмо. Вотъ почему его отецъ пишетъ, что на его совсти нтъ такого недостойнаго дла, что онъ никогда не писалъ писемъ, которыхъ весь свтъ не могъ бы читать, и что нтъ на свт существа, которое могло бы или хотло угрожать ему. Вотъ смыслъ этихъ словъ.

— А мн кажется просто, что память ему измнила, хотя удивительно, что онъ все забылъ.

— Что вы этимъ хотите сказать, лордъ?— воскликнула я, покраснвъ.

— Оставимъ это, но я долженъ прибавить, что въ настоящее время очень важно сохраненіе въ тайн намековъ, заключающихся въ этомъ письм. Даже не слдуетъ, чтобы существовалъ слухъ о любви, хотя бы платонической, высокой особы, писавшей письмо, такъ какъ, въ случа распространенія этихъ слуховъ, злые языки могутъ спросить, почему за одну дружбу заплачено красивымъ загороднымъ домомъ и ежегодной пенсіей.

— Подождите, лордъ!— воскликнула я, перебивая его,— вы совершенно ошибаетесь. Этотъ домъ и пенсія, на которую я живу, назначена мн вовсе не тмъ лицомъ, которое писало это письмо. Если вы такъ думали до сихъ поръ, то прошу васъ измнить свое мнніе.

— Неужели?— замтилъ онъ, задумываясь,— кто же тогда… Впрочемъ, я не желаю длать вамъ непріятность, и, показавъ вамъ письмо, а также, передавъ слова лорда Норта, я боле ничего не прибавлю.

— Я, съ своей стороны, не понимаю, отчего вы такъ хлопочете о сохраненіи въ тайн этой старой исторіи. Кто же можетъ ее разболтать? Вы, почтенный лордъ, никому объ этомъ не разскажете, его братъ Эдуардъ умеръ, спустя семь лтъ посл означенной исторіи. Капралъ Бетцъ убитъ на войн: моя двоюродная сестра Изабелла умерла. Робертъ Сторей также умеръ, бдняжка, въ тюрьм за долги. Докторъ мистеръ Чемберъ ухалъ за границу и, должно быть, теперь не находится въ живыхъ. Молли держитъ языкъ за зубами, а мистриссъ Бетцъ если и знаетъ что нибудь, то очень немного.

— Если дйствительно ни я, ни вы, ни Молли не проговоримся, то, можетъ быть, чрезъ посредство мистриссъ Бетцъ и распространились слухи. А, вы знаете, заткнуть всмъ ротъ невозможно. Достаточно будетъ, если я уврю лорда Норта, что дло не пойдетъ дальше слуховъ, и никто не можетъ представить доказательствъ того, что сынъ идетъ по стопамъ отца. Ну, лучше поговоримъ о прошломъ, которое гораздо интересне глупыхъ слуховъ, старающихся омрачить ваше доброе имя.

Мы, дйствительно, перемнили разговоръ и часа три или четыре вспоминали о старомъ, добромъ времени.

— Нанси,— произнесъ онъ, наконецъ, такъ какъ во время разговора онъ выпилъ стакана два вина и совершенно перенесся въ ту отдаленную эпоху, когда онъ, дйствительно, называлъ меня попросту Нанси,— вспоминая о тхъ годахъ, когда дв, три бутылки вина причиняли мн головную боль на слдующее утро, я вижу всегда передъ собою ваше прелестное лицо, милая Нанси.

— Вы видите меня чрезъ выпитыя бутылки?

— Можетъ быть, но это не мшало мн до сихъ поръ помнить, что ваше лицо, и теперь очень пріятное, было тогда самымъ красивымъ, самымъ очаровательнымъ на свт.

— Что же это, лордъ, сегодня вы такъ щедры на комплименты?

— Это не комплименты, а правда. Поэтому, какъ бы вы ни увряли въ противномъ, я все-таки увренъ, что извстная особа раздляла тогда мое мнніе. Ну, послушайте, Нанси, мы старые друзья, и я никогда не открою вашей тайны. Не увряйте же меня, что извстная особа былъ камнемъ.

— Конечно, онъ не былъ камнемъ, но то, что написано въ показанномъ мн вами письм, совершенная правда.

— Ну, ну, ну! Вы всегда были упрямы, хотя и очаровательны.

И онъ сталъ подмигивать, качая головой.

— Знаете что?— воскликнула я, озаренная неожиданной мыслью,— посовтуйте, лордъ, не взяться ли мн за опроверженіе ходящихъ обо мн неблагопріятныхъ слуховъ?

— Въ настоящее время лучше было бы хранить молчаніе.

— Но вдь вы говорите, что ходятъ слухи.

— Да, ходятъ, и какъ имъ не ходить: вдь извстную особу видали часто на Сентъ-Джемской площади, у дома, гд жила извстная молодая двушка, которая вдругъ исчезла.

— Прибавьте къ этому, что молодую двушку всегда сопровождала дама, а извстная особа приходила въ означенный домъ со своимъ братомъ.

— Этого никто не знаетъ,— замтилъ лордъ, пожимая плечами.

— Ну, все равно. Разъ, что слухи существуютъ, то не написать ли мн всю правду, не ради себя, а въ интересахъ извстной особы!

— Конечно, публика очень заинтересовалась бы такимъ сочиненіемъ, и книгопродавцы нажили бы себ состояніе. Но извстная особа не была бы вамъ благодарна, вы не очистили бы себя, и слухи продолжались бы попрежнему.

— Но, вдь, всегда лучше, если извстна правда.

— Конечно. Никому она такъ хорошо неизвстна, какъ вамъ, и для всякой женщины пріятно говорить о своихъ побдахъ.

Мн показалось, что лордъ де-Лисъ произнесъ эти слова саркастически, а потому я поспшила отвтить:

— Какъ бы то ни было, я ршилась исполнить свое намреніе.

— Хорошо, Нанси, но имйте въ виду, что свтъ всегда отдаетъ предпочтеніе своему варіанту вашей правдивой исторіи. Но все-таки, милая моя, скажите всю правду, и наврное, читая вашу книгу, вс влюбятся въ васъ.

— Безъ комплиментовъ, лордъ! Но дайте мн добрый совть.

— Относительно совта вотъ все, что я могу сказать. Если вы намрены писать о вашей любви, то придерживайтесь только этой любви и не пускайтесь ни въ какія постороннія разсужденія, а, главное, не касайтесь государственныхъ длъ. Пусть читатель видитъ передъ собой только любовь и слышитъ только голосъ любви. Не примшивайте къ своей исторіи ни обстоятельствъ его прежней жизни, ни событій вашего послдующаго существованія. Скажите лишь въ нсколькихъ словахъ, кто вы, и затмъ разсказывайте о своей любви. Когда же исторія любви окончена, то сходите со сцены и пишите конецъ.

Его слова показались мн очень благоразумными, и я отвтила:

— Я постараюсь воспользоваться вашимъ совтомъ, но позвольте мн, лордъ, сказать теперь лично вамъ нсколько словъ. Вы только что говорили, что извстная молодая двушка исчезла со свта и продолжала жить роскошно, но втайн отъ всхъ. Я очень хорошо понимаю, на что вы намекали, и всегда предчувствовала, что такъ будутъ говорить обо мн. Это мой домъ, и мн его подарили по моей собственной просьб. Я живу въ немъ съ ноября 1760 года, а 25-го октября того же года, когда я разсталась съ извстной особой, ко мн вечеромъ пришелъ его братъ Эдуардъ.

— Да, это врно. Я очень хорошо помню, какъ онъ переходилъ въ этотъ день, вечеромъ, чрезъ Сентъ-Джемскую площадь.

— Вы видите, что я говорю правду. Ну, Эдуардъ сидлъ у меня долго и бесдовалъ со мной очень нжно, очень печально. По его словамъ, во всемъ былъ виновенъ онъ, такъ какъ ему слдовало открыть мн тайну его брата съ самаго начала. Потомъ онъ спросилъ меня, что я намрена длать, и согласился съ мной, что я не могу вернуться къ моему брату, вмст съ тмъ онъ предложилъ поручить своимъ стряпчимъ заставить брата отдать мн мое состояніе, а когда я заявила желаніе, чтобы онъ подарилъ мн небольшой загородный домикъ, живя въ которомъ я всегда считала бы себя обязанной своимъ существованіемъ его брату и ему, то онъ охотно согласился исполнить мою прихоть.

— Вы меня удивляете! Я всегда былъ увренъ, что вы получили этотъ домъ и пенсію, которой вы существуете, отъ извстной особы.

— Я вамъ сказала полную правду. Этотъ благороднйшій, преданнйшій изъ друзей часто посщалъ меня въ этомъ дом до своего послдняго путешествія, изъ котораго онъ никогда не вернулся. Никто не повритъ, какую братскую любовь онъ питалъ ко мн, и какъ онъ горько оплакивалъ судьбу, которая разбила вдребезги чашу счастія, уже поднесенную къ моимъ губамъ. Свтъ не знаетъ, какой прекрасной души онъ лишился, когда умеръ Эдуардъ… мой братъ Эдуардъ. Я, право, не могу его иначе называть!

Въ эту минуту пробило четыре часа, и Молли, отворивъ дверь, сказала, что обдъ поданъ.

— Любезный лордъ,— сказала я, быстро перемняя свой тонъ:— если вы окажете мн честь отобдать у меня, то я васъ угощу жареной телятиной, пудингомъ и бутылкой хорошаго вина. Молли не важная кухарка, но все, что она подаетъ на столъ, здорово и вкусно.

Онъ остался обдать, но лъ очень мало, хотя все похваливалъ, а когда, посл пудинга, Молли поставила на столъ бутылку стараго портвейна, то онъ взялъ ее дрожащими руками и, обращаясь къ ней, сказалъ:

— Я всегда любилъ тебя, дорогая бутылка, и если бы не моя любовь къ ней, то я теперь былъ бы здоровый человкъ и стоялъ бы на колняхъ передъ очаровательной Нанси. И чмъ же ты воздала мн за всю мою любовь? Проклятой подагрой. Но все-таки, хотя я и инвалидъ, продолжаю обожать тебя.

Онъ налилъ два стакана вина и, подавая одинъ изъ нихъ мн, прибавилъ:

— Я долженъ выпить за ваше здоровье, красавица Нанси. Можете себ представить, нашъ разговоръ о старин совершилъ чудо, и вы мн кажетесь теперь тою очаровательною Нанси, которую когда-то любилъ онъ. Ахъ, если бы онъ могъ видть васъ теперь и отдлаться отъ…

— Полноте, лордъ, неприлично человку вашего положенія такъ говорить. Въ этомъ дом мы съ Молли каждый день пьемъ за здравіе и благоденствіе извстной особы.

Онъ молча налилъ третій стаканъ для Молли, а я, вставъ съ кресла, сказала:

— Пью… нтъ, лучше мою Бога, чтобы онъ сохранилъ надолго въ здравіи и безопасности благороднйшаго человка всего королевства!

— Съ вашего позволенія, сударыня,— произнесла Молли, опускаясь на колни:— я пью за здоровье и счастіе вашего друга!

Лордъ съ трудомъ всталъ и, высоко поднявъ стаканъ, сказалъ:

— Нтъ на свт сердца боле преданнаго и нжнаго, чмъ ваше, Нанси. Я пью за здоровье того, кто нкогда васъ любилъ и былъ вашимъ женихомъ!.. За его величество короля!..

I.

Если я закрою глаза и перенесусь мысленно во дни моего дтства, то передъ моими глазами возстаетъ большой четыреугольный домъ, съ зеленымъ лужкомъ передъ фасадомъ. Отъ большой дороги онъ отдленъ высокой каменной стной съ двумя желзными ршетчатыми воротами, сквозь которыя виденъ рядъ низенькихъ зданій, принадлежащихъ бумажной фабрик квакера Самюеля Вольдена. По ту сторону фабрики протекала рка Доренгъ, а въ разстояніи одной мили находился городъ Дартфордъ. По вншности домъ некрасивый, мрачный, въ него, кажется, никогда не свтить солнце, а внутри, хотя комнаты большія и высокія, мебель же массивная, дорогая, но въ виду обнаженныхъ стнъ, безъ малйшихъ украшеній, это квакерское жилище очень походило на тюрьму.

Позади дома тянулся прекрасный садъ, въ которомъ цлыми часами бгала двочка, а по временамъ въ его аллеяхъ показывалась сухощавая, блдная фигура женщины въ сромъ, квакерскомъ плать и бломъ чепц. Это мать ребенка: она иногда смотритъ на него, но чаще погружена въ размышленія. Вся жизнь этой квакерши проходила въ подобныхъ размышленіяхъ о спасеніи души, и она очень мало разговаривала, безмолствуя даже на квакерскихъ собраніяхъ.

У двочки не было ни подругъ, ни куклъ, ни игрушекъ, ей никогда не разсказывали волшебныхъ сказокъ, и она никогда не читала другихъ книгъ, кром Библіи. Она не знала, что такое музыка, такъ какъ въ дом никогда не раздавалось ни пнія, ни звуковъ гитары, она не видывала ни картинъ, ни рисунковъ, такъ какъ въ дом не было ни одного художественнаго изображенія деревьевъ и цвтовъ, а тмъ боле человческихъ существъ. Ея ушамъ невдомъ былъ смхъ, такъ какъ въ дом никто не смялся, и вообще квакеры считаютъ смхъ грховнымъ дломъ.

Эта двочка была я, и легко можно представить, какова была моя дтская жизнь въ такой сред и при такихъ условіяхъ. Что касается до вншняго міра, то я знала только, что это царство дьявола, и что истинно врующему человку надо избгать всего мірского, какъ дьявольскаго наважденія.

Общество друзей, какъ называли себя квакеры, начало свое существованіе въ самой бдной обстановк, но мало-по-малу оно разбогатло, и хотя среди него находились, какъ всюду и везд, бдняки, но между ними встрчалось значительное число богачей, которые, вмст со своимъ богатствомъ, потеряли свой прежній идеальный характеръ, духовную энергію и человчныя стремленія. Они были совершенно замуравлены въ узкихъ рамкахъ своего рутиннаго существованія и, отказавшись отъ всякихъ сношеній съ вншнимъ міромъ, стати сухими эгоистами, безъ малйшаго слда человколюбія. Хотя они кичились тмъ, что вчно думаютъ о спасеніи души, но ничто не можетъ быть такъ вредно для человческой души, какъ отчужденіе отъ науки, литературы и общественной жизни, съ ихъ передовыми представителями, какъ холодное равнодушіе къ страждущимъ и неимущимъ вн лона ихъ церкви.

Мое воспитаніе было основано на строгихъ квакерскихъ началахъ, и моя мать внушила мн свои узкія религіозныя врованія, а также научила всему, что необходимо для хозяйки.

Однако, несмотря на то, что мое дтство не было счастливымъ и веселымъ, но я не узнала настоящаго горя до смерти моихъ родителей, которые умерли вскор одинъ посл другого, когда мн было пятнадцать лтъ. Я осталась на попеченіи моего брата Джозефа. Не было человка, на котораго бы я въ дтств смотрла съ такимъ страхомъ и уваженіемъ, какъ на него. Еще юношей, онъ былъ всегда серьезенъ, никогда не смялся и казался старше отца. Онъ вчно читалъ только одну книгу — Библію, да и то не всю, а только посланіе святого Павла. Если онъ когда нибудь открывалъ ротъ въ квакерскихъ собраніяхъ, то одинаково исключительно коментировалъ слова святого Павла, въ особенности его ученіе о малочисленности избранныхъ. Въ практической жизни Джозефъ былъ очень благоразумный, смтливый длецъ. Но, кром религіи и длъ, для него ничего не существовало.

По вншности Джозефъ всегда отличался мрачнымъ, суровымъ видомъ, его волоса, густыя брови и большіе глаза были черны, какъ смоль, росту онъ былъ высокаго, сухощавъ и держалъ себя очень гордо, надменно. У него не было друзей, а знакомство онъ водилъ только съ людьми, которые могли бесдовать о религіозныхъ вопросахъ. Онъ не выказывалъ никакой склонности къ женщинамъ и считалъ, что он обязаны во всемъ подчиняться мужчинамъ. По вечерамъ онъ сидлъ одинъ въ своей комнат, сводя фабричныя книги, и громко стоналъ, когда итоги обнаруживали малый процентъ барыша. Онъ не читалъ книгъ, не интересовался политическимъ положеніемъ страны, не хотлъ знать о томъ, пользовалось ли миромъ или несло бремя войны то государство, которое охраняло его богатства. Въ домашней жизни онъ отличался умренностью и трезвостью, хотя любилъ пить мадеру, повидимому, вовсе не дйствовавшую на него.

Вроятно, есть человческія натуры, которыя рождены для счастья и, не достигнувъ его, хирютъ и даже умираютъ. Я полагаю, что у меня была подобная натура, потому что, перейдя изъ дтства въ молодость и не видя вокругъ себя ничего счастливаго, свтлаго, радужнаго, а лишь мракъ, суровыя лица и скучную, до одурнія, обстановку,— я подверглась на двадцать первомъ году своей жизни странному умственному недугу, называемому меланхоліей. Мысль объ этомъ болзненномъ состояніи возбуждаетъ во мн страхъ. Сначала на меня напало черное отчаяніе, подъ вліяніемъ вчныхъ бесдъ брата о томъ, что очень немногіе могутъ спасти свою душу, а потомъ со мной сдлался какой-то нравственный столбнякъ, и я стала равнодушно, даже съ отвращеніемъ относиться ко всему: къ цвтамъ въ саду, къ пнію птицъ, къ хозяйству, къ д, даже къ чтенію Библіи.

Вскор посл того, что со мной приключился этотъ диковинный недугъ, къ намъ пріхала погостить вдова племянника моей матери, Изабелла Сторей, которая въ двушкахъ принадлежала къ англиканской церкви, а въ квакерскую секту вступила только изъ любви къ мужу. Она жила въ Лондон, но отъ времени до времени прізжала къ намъ. Эту молодую женщину очень поразило мое разстроенное положеніе, и она сначала стала разспрашивать мою служанку Молли, но, не добившись отъ нея ничего, кром слезъ, она пыталась поговорить со мной, но это также ни къ чему не привело, и она обратилась къ Джозефу. Оказалось, что онъ не замтилъ во мн никакой перемны, но, узнавъ отъ Изабеллы, что я больна, послалъ за докторомъ, который прописалъ мн какое-то лкарство, не принесшее мн никакой пользы. Мн становилось все хуже: я не знала, что длать съ собой, то плакала безъ всякой причины, то падала въ обморокъ, дни я проводила безцльно, ни за что не принимаясь, а ночи не смыкала глазъ. Наконецъ мои нравственныя и физическія страданія дошли до того, что однажды утромъ я направилась къ пруду, отстоявшему не вдалек отъ дома, и уже хотла съ отчаяніемъ броситься въ воду, какъ Молли, послдовавшая за мною, схватила меня сзади и потащила домой.

Я слегла въ постель, и братъ снова послалъ за докторомъ. Онъ наговорилъ много ученой белиберды, въ которой я не понимала ни слова, но мое положеніе ничуть не измнилось. Я попрежнему ничего не длала, ничего не говорила, ни о чемъ не думала. Мое безнадежное положеніе, которое могло окончиться только сумасшествіемъ, такъ подйствовало на Изабеллу, что она сказала брату:

— Джозефъ, положеніе Нанси очень серьезно.

— На то воля Божья,— отвчалъ онъ.

— Конечно, но и мы не должны плошать.

— Я призывалъ два раза ученаго доктора, и онъ сказалъ, что ничего нельзя сдлать.

— Извини, братецъ, я не могу согласиться съ твоей покорностью судьб, и даже съ квакерской точки зрнія нельзя успокоиться, прежде чмъ сдлать все, что возможно, для спасенія бдной Нанси.

— Что же еще можно сдлать?

— Я думаю, что ея припадки меланхоліи происходятъ отъ того, что она не видитъ никакого общества и не иметъ ни малйшаго развлеченія.

— Но общество и развлеченія могутъ отвлечь ея мысли отъ спасенія души.

— Я не буду съ тобой спорить, Джозефъ, но очень бы хотла испытать самое простое средство для излченія бдной двушки.

— Что же ты хочешь сдлать?

— Я хочу увезти ее въ Лондонъ къ себ, на мсяцъ или на два. Она теб не нужна, а я постараюсь ее вылчить и вернуть теб веселой, счастливой.

— Она увидитъ суету мірскую,— сказалъ брать, качая головой.

— Что касается суеты мірской,— замтила Изабелла: — то на нее можно насмотрться здсь. Вотъ, напримръ, наши кузинки Рахиль и Ревекка окружены суетой въ перчаточной лавк своего отца. А я живу въ Лондон, очень скромно, въ отдаленномъ квартал.

Но Джозефъ колебался, и тогда Изабелла воскликнула:

— Ну, Джозефъ, будемъ говорить прямо. Твоей сестр грозитъ сумасшествіе, а, можетъ быть, худшій недугъ, особенно для юнаго существа. Доктора отъ нея отказались. Позволь же мн попробовать мои средства для ея излченія. Я измню воздухъ, которымъ она дышитъ, обстановку, окружающую ее, и мысли, наполняющія ея голову. Вмсто этого пустыннаго сада она увидитъ шумную улицу, полную экипажей, пшеходовъ и нарядныхъ дамъ.

— Іезавелей.

— Можетъ быть, но вдь Нанси невинный ребенокъ и не отличитъ Іезавели изъ Руи. Право, отпустите ее ко мн. Я уврена она поправится, благодаря развлеченію и перемн жизни. Ну, Джозефъ, соглашайся. Вдь ты не желаешь же смерти своей сестры.

— Конечно, нтъ, но я боюсь за ея душу.

Посл продолжительнаго разговора, онъ наконецъ согласился на предложеніе Изабеллы, а она, настоявъ на своемъ, конечно, поспшила меня увезти. Ни она, ни Молли, которая должна была сопровождать, не сказали мн ни слова о поздк, и однажды утромъ, когда я сидла въ саду, въ обычномъ припадк меланхоліи, он об, одтыя подорожному подошли ко мн.

— Нанси,— сказала Изабелла, пока Молли надвала мн шаль и шляпу, необходимыя принадлежности квакерскаго наряда:— ты подешь со мной и Молли. У воротъ ждетъ карета четверкою, и она довезетъ насъ часа въ три или четыре въ Лондонъ. Ну, ну, подемъ. Ты будешь у меня счастлива, я окружу тебя всмъ, что необходимо молодежи.

Я молча послдовала за ними и сла въ карету. Он об помстились рядомъ и противъ меня. Кучеръ хлестнулъ бичемъ, и экипажъ покатился.

Такъ какъ Изабелла всегда у насъ одвалась и держала себя по-квакерски, то я ужасно удивилась, когда выхавъ изъ воротъ, она обняла меня и осыпая поцлуями, стала говорить, совершенно несвойственныя для квакерши рчи:

— Голубушка, милое дитя мое, ты просто жаждешь счастья. Я знаю причину твоего недуга и скоро тебя вылчу. Молодая и красивая двушка должна жить весело, счастливо и пріятно. Я окружу тебя новой обстановкой, дамъ теб новыя мысли, заставлю смяться. Подумай только, Нанси, ты никогда не слыхивала смха въ вашемъ мрачномъ дом. Теб сначала будетъ очень странно смяться, но ты скоро привыкнешь. Я научу тебя играть и пть. Право, стыдно квакерамъ, что они изгнали музыку изъ своей среды, а вдь музыка возвышаетъ душу, и ты знаешь, что музыка облегчила душу Саула. Ты увидишь, твое хорошенькое лице въ два дня станетъ еще прелестне, твои блдныя щеки порозовютъ и твои сухощавыя руки станутъ полными, красивыми. Что ты скажешь на это, Молли?

Я съ удивленіемъ слушала эту странную болтовню Изабеллы, а Молли отвчала,

— Вы совершенно правы, моей барышн надо только вырваться изъ печальной квакерской среды, и она скоро поправится.

— Посмотри, Молли,— продолжала Изабелла,— у нея уже теперь блестятъ глаза. Да, Нанси, теб необходимо посмотрть на гршный міръ! Вонъ по улицамъ все ходятъ гршные люди, работающіе для пропитанія своихъ гршныхъ женъ и гршныхъ дтей. А вонъ тамъ (мы уже въ это время хали по Лондону) гршный паркъ, въ которомъ гуляютъ гршныя дамы, а передъ нами уже мое гршное жилище.

Я нарочно распространилась о моемъ дтств и напавшей на меня меланхоліи, чтобы было понятно, какимъ я была простымъ, не вдавшимъ жизни, существомъ, когда неожиданно совершились событія, совершенно меня пересоздавшія.

II.

Теперь мн приходится разсказать о чуд, которое совершилось по моемъ прибытіи въ Лондонъ, такъ я иначе не могу назвать происшедшей во мн неожиданной перемны.

Какъ только экипажъ остановился передъ домомъ, въ которомъ жила Изабелла, то я хотла выйти изъ него, но задрожала всмъ тломъ и упала въ обморокъ. Очнувшись, я увидала себя въ хорошенькой спальн на диван. Подл меня стояли Изабелла и Молли. Он быстро меня раздли и положили въ постель, словно я была ребенкомъ. Мною овладлъ крпкій сонъ, и я проспала не только цлый день, но и слдующую ночь, ниразу не проснувшись и не видя никакихъ сновъ.

Я открыла глаза только въ девять часовъ утра подъ странные для меня, но пріятные звуки. Я впослдствіи узнала, что это Изабелла играла на фортепіано. На сердц у меня стало легко, отрадно, и счастливыя слезы потекли изъ моихъ глазъ. Я не могу изъяснить словами, какое сладкое впечатлніе произвела на меня впервые услышанная музыка.

Мало-по-малу я сознала, что находилась не дома, а у Изабеллы. Я вскочила съ постели, подбжала къ окну и отдернула темную занавсь. Моимъ глазамъ представилась комната, совершенно иная, чмъ та, въ которой я жила дома. Въ моей комнат не было ничего, кром кровати, шкафа и плетенаго стула, при этомъ стны были обнаженныя и чисто выблены, а тутъ на стнахъ висли картины, на полу лежалъ мягкій коверъ, кровать стояла подъ балдахиномъ съ дорогими занавсями, подл виднлся туалетъ съ большимъ зеркаломъ и со всми предметами, которые для женщины необходимы. По об его стороны стояли два низкихъ маленькихъ кресла, покрытыхъ краснымъ плюшемъ.

Окинувъ быстрымъ взоромъ внутренность комнаты, я выглянула въ окна. Оно выходило въ Гринъ-паркъ. Погода была свтлая, теплая, дти съ матерями и няньками наполняли аллеи парка, не много дале, сквозь зеленую листву, виднлась дорога, по которой хали всадники и тянулись экипажи, въ томъ числ большой дилижансъ, нагруженный сверху чемоданами и сундуками.

Нсколько времени я съ любопытствомъ смотрла на вс эти новые для меня предметы. Потомъ я сдлала удивительное открытіе. Меланхолія исчезла, и я чувствовала себя совершенно здоровою.

Вотъ то чудо, о которомъ я только что упоминала.

Музыка продолжалась, и я приписала ей мое чудесное исцленіе, вспомнивъ примръ Саула. Но вотъ замолкли чудные звуки, и мн стало страшно, чтобы я не впала снова въ прежнее оцпенніе. Но нтъ, оно не возвращалось. Я чувствовала свжій воздухъ, доносившійся до меня изъ парка, я слышала смхъ дтей, а также команду сержанта, обучавшаго солдатъ на песчаной площадк. Я могла сознавать то, что меня окружало, я могла думать и разсуждать.

Дйствительно, совершилось чудо, и въ одну ночь! При этомъ нелишне замтить, что я никогда впослдствіи не страдала меланхоліей.

Я наскоро одлась и отворила дверь въ гостиную. Изабелла подбжала ко мн, обняла меня и поцловала на об щеки.

— Ну, вотъ видишь, какъ мое лкарство дйствуетъ!— воскликнула она съ веселымъ смхомъ:— твои глаза счастливо блестятъ, а щеки похожи на розы. Ну, что, ты хорошо спала? Голова у тебя не болитъ? Мысли ясны, и на сердц спокойно? Я была въ этомъ уврена. Все случилось, какъ я думала. Ну, теперь садись и давай пить шоколадъ.

Въ эту минуту Молли вошла съ подносомъ.

— Вотъ жареный хлбъ и сдобныя булки,— продолжала Изабелла,— шь и пей, голубушка, а потомъ мы поговоримъ. Ты, вроятно жаждешь поговорить посл такого продолжительнаго молчанія.

Въ сущности я желала не говорить, а слушать и смотрть. Пока болтала Изабелла, я осматривала комнату. Съ перваго взгляда было видно, что тутъ жила не квакерша, а женщина, которой не были чужды свтскіе обычаи и удовольствія. Стны были увшаны масляными картинами и крашенными гравюрами, изображавшими сцены изъ сельской и городской жизни, на фортепіано лежала груда нотъ, а на полкахъ виднлись книги не серіозныя, а сочиненія беллетристовъ, драматурговъ и поэтовъ.

— Ты удивляешься, что я не придерживалась квакерскихъ взглядовъ въ своей обстановк и туалет,— произнесла между прочимъ Изабелла,— но знай же, что я вступила въ общество квакеровъ изъ любви къ мужу и вышла оттуда изъ любви къ себ. Я надваю квакерскій нарядъ, только посщая домъ твоего брата.

Дйствительно на ней былъ красивый розовый капотъ и чепецъ съ лентами того же цвта, на пальцахъ ея блестли кольца, и вообще она далеко не походила на квакершу.

— Я не говорила еще Джоржу о томъ, что вышла изъ общества квакеровъ, такъ какъ онъ, узнавъ объ этомъ, пересталъ бы принимать меня въ свой домъ,— продолжала она, — но, Нанси, ты не можешь себ представить, какъ мн жаль было видть тебя, такую юную, красивую двушку въ скучной, мрачной квакерской сред. Клянусь небомъ, что твоя мать, увидвъ тебя въ эту минуту съ блестящими глазами и розовыми щеками, простила бы мн обманъ, благодаря которому я спасла тебя. Въ сущности что же я сдлала? Я родилась въ лон англиканской церкви и вернулась въ него. Разв это гршно?

Нанси долго говорила безъ умолка. Я никогда не слышала такой свободной, легкомысленной рчи, но эта красивая, молодая женщина съ большими глазами, здоровымъ румянцемъ во всю щеку и полною фигурой была такъ добра, что въ каждомъ ея взгляд и слов обнаруживалось желаніе, чтобъ вс вокругъ нея были счастливы. Поэтому я съ удовольствіемъ слушала ее, хотя плохо понимала ея слова. Одно для меня было только ясно, что она удержитъ меня у себя на время, и что мн придется видть много новаго.

— Ну, какъ я рада, что ты просвтлла и оправилась отъ твоего мрачнаго настроенія,— воскликнула она наконецъ: — теперь мы съ тобой увидимъ гршный міръ, и гршный міръ увидитъ въ парк прелестное олицетвореніе невинности. Я говорю, моя милая, о томъ парк, гд гуляютъ модныя дамы, но я не принадлежу къ ихъ числу, хотя я одваюсь не хуже ихъ, потому что мой мужъ оставилъ мн много денегъ. Но эти дамы не принимаютъ въ свое общество вдову торговца, какъ бы хорошо и богато одта она ни была. Но я на это и не обращаю вниманія, и мы, Нанси, посмотримъ на нихъ въ парк, и я буду не я, если он не посмотрятъ съ завистью на тебя. Ты уже теперь совершенно измнилась, мысль о твоемъ дом, отъ котораго несетъ могильной…

Она неожиданно умолкла и бросилась ко мн, такъ какъ я поблднла и лишилась чувствъ при одномъ воспоминаніи о мрачномъ дом, проповдяхъ брата, о маломъ числ избранныхъ и моей страшной меланхоліи, которая могла всегда вернуться. Когда я очнулась, то Изабелла давала мн нюхать спирту, а Молли терла мн руки губкой.

— Слышишь, Молли,— говорила въ это время добрая кузина:— никогда не надо упоминать при ней о старомъ ея дом. Надо старательно удерживаться отъ мыслей о прошедшемъ.

Дйствительно когда я совсмъ пришла въ себя, то она продолжала попрежнему болтать, но исключительно о настоящемъ и о томъ новомъ свт, въ который она хотла меня ввести.

— Вотъ видишь, Нанси, если мы живемъ въ свт, то должны жить, какъ вс живутъ. Поэтому ты будешь одваться, говорить, смяться и вообще вести себя, какъ вс свтскія дамы и двушки, я даже полагаю, что въ такой жизни заключается большая нравственная польза. Въ квакерской сред нтъ никакихъ соблазновъ для красивой молодой двушки, никто не ухаживаетъ за ней, никто не кружитъ ей голову комплиментами, сладкими рчами, никто не разставляетъ ей прелестныхъ силковъ? Но подумай, Нанси, что лучше — побороть вс соблазны, или никогда ихъ не видать? Какъ неизмримо выше первое?

Если меня упрекнутъ въ томъ, что я очень легко и быстро измнила своей церкви, то не надо упускать изъ вида, что я не была тогда въ состояніи разсуждать и противодйствовать. Мною въ то время совершенно овладли два чувства: смущенное любопытство относительно настоящаго и ужасный страхъ прошедшаго. Ни я, ни Изабелла не понимали, что, однажды снявъ квакерскую одежду и отказавшись отъ ихъ образа жизни, я уже не могла къ нимъ вернуться. Все прошлое было связано въ моихъ мысляхъ съ меланхоліей, а о ней я не могла вспомнить безъ лихорадочной дрожи и даже теперь, двадцать лтъ спустя, холодъ пробгаетъ по всему моему тлу, когда я неожиданно переношусь въ мрачный, безмолвный домъ моего брата и слышу его роковыя слова, что мало избранныхъ, а потому громадному большинству гршниковъ грозитъ геенна огненная.

Надо отдать справедливость Изабелл, что она энергично и серіозно принялась за исполненіе своей задачи заставить меня забыть мрачное прошедшее и превратиться въ свтскую барышню. Прежде всего она обратила вниманіе на туалетъ и была очень удивлена, какъ скоро я усвоила себ я уроки относительно шелковыхъ, штофныхъ и бархатныхъ платьевъ, модныхъ шляпъ и кушаковъ, лентъ и кружевъ, перчатокъ и т. д. Когда же я по временамъ протестовала противъ исключительнаго занятія женщинами однимъ туалетомъ, то Изабелла отвчала смясь.

— Конечно, Нанси. Какая польза отъ хорошаго туалета? Онъ украшаетъ прелестную женщину. Но зачмъ прелестной женщин заботиться объ увеличеніи своихъ чаръ? Чтобъ привлечь къ себ мужчинъ. А зачмъ имъ привлекать къ себ мужчинъ? Чтобъ овладть ими и длать все, что вздумается. Мужчины думаютъ, что они повелваютъ свтомъ, но въ сущности женщины повелваютъ повелителями свта.

Какъ на были легкомысленны эти слова, но я находилась тогда всецло подъ вліяніемъ Изабеллы и оказалась очень способною ученицей. Спустя недлю или дв, мн можно было видть моду каждый день въ модныхъ магазинахъ Лудіэтъ-Гиль или Чипъ-Сайда, гд ловкіе приказчики показывали мн послднія новости по части женскаго туалета.

Второй заботой Изабеллы было научить меня свтскимъ манерамъ, и это стоило ей небольшого труда. Я вскор усвоила себ свтскую рчь, свтское обращеніе и свтскую граціозность. Для пріобртенія послдняго качества моя учительница нашла нужнымъ дать мн нсколько уроковъ танцевъ. Но чему я научилась безъ всякихъ уроковъ, это смяться. Я, право, не знаю, когда я разсмялась въ первый разъ и почему, но, вроятно, я стала смться такъ же, какъ утенокъ начинаетъ плавать, смотря на другихъ.

Музыка, рисованье и чтеніе докончили мое превращенье изъ квакерши въ свтскую барышню. Я уже говорила, что у Изабеллы было много книгъ по беллетристик. Она начала читать ихъ со мной и выбирала для перваго опыта моего знакомства съ литературой извстный романъ Ричардсона. Безсмертный образъ Клариссы показался мн столь жизненнымъ, ея несчастья столь незаслуженными, а поведенье ея обольстителя столь гнуснымъ, что я почувствовала изъ чтенія этой книги большую нравственную пользу. Отъ Клариссы мы перешли къ поэтамъ: къ Шекспиру, Мильтону. Драйдену, Попу и другимъ. Изабелла читала очень хорошо и по временамъ останавливаясь указывала мн на красоты поэтическаго произведенія, на истинный смыслъ какой нибудь возвышенной мысли, на художественную картину и т. д.

Посщеніе Вестминстерскаго аббатства убило во мн послдніе слды квакерства. Все различіе между шириной взглядовъ англиканской церкви и узкостью нашей секты поразило меня настолько, что, выходя изъ аббатства, гд одинаково похоронены вс послужившіе отечеству, богатые и бдные, знатные и простые смертные, гд раздаются краснорчивыя слова проповдниковъ, призывающихъ всхъ, врующихъ въ Лоно Христово, не для ихъ на избранныхъ и неизбранныхъ, гд чудное пніе славно переноситъ васъ на небо,— я сказала Изабелл, что отнын во что бы то ни стало буду принадлежать къ церкви, дозволяющей врить въ милосердіе и любовь Бога.

— Что ты, дитя мое!— воскликнула она съ ужасомъ.— Вдь вс скажутъ, что я тебя научила быть отступницей.

— Добрая Изабелла,— отвчала я:— многимъ я теб обязана, но какъ хочешь, я не могу боле оставаться въ обществ друзей.

Мое превращеніе было окончено, и я стала совершенно инымъ новымъ существомъ. Три мсяца, май, іюнь и іюль 1760 года, Изабелла посвятила на мое развитіе, и по истеченіи этого времени я стала одваться, говорить, читать и думать, какъ вс двушки и женщины того времени. Друзей у насъ было мало и хоть мы знали жильцовъ нашего дома: сержанта Бэтся съ семьей, капитана Селлинджера и доктора мистера Чембера, но мы имли мало съ ними сношеній. Мн такъ опротивли квакеры, что я перестала посщать ихъ собранія и даже начала ходить съ Изабеллой въ церковь св. Іакова на улиц Пикадилли, что же касается пнія, рисованія, чтенія, игры на фортепьяно, вышиванія и туалета, то я все это обожала, къ полному удовольствію моей учительницы.

III.

Въ среду, 17 августа случилось событіе, которое измнило всю мою жизнь. Въ 7 ¹/₂ часовъ вечера я возвращалась домой отъ вечерни въ церкви св. Іакова. Меня сопровождала Молли, которая шла за мной и держала въ рукахъ мой молитвенникъ. Много другихъ дамъ и молодыхъ двушекъ также шло изъ церкви съ лакеями или служанками.

Мы съ Молли благополучно достигли угла Сентъ-Джемской площади, но тутъ встртились лицомъ къ лицу съ двумя джентельмэнами, которые шли, поддерживая другъ друга.

Они оба были въ красныхъ офицерскихъ мундирахъ. Одного изъ нихъ я хорошо знала. Это былъ Робертъ Селлинджеръ, младшій братъ лорда де-Лиса и капитанъ королевской гвардіи. Ему тогда было не боле двадцати пяти лтъ, онъ былъ высокаго роста, и къ нему прекрасно шелъ гвардейскій мундиръ, такъ что на него нельзя было смотрть безъ удовольствія, хотя отъ излишняго употребленія портвейна и пунша, шея у него стала слишкомъ толстой, а щеки слишкомъ красными для его лтъ. Но по утрамъ онъ былъ прекраснымъ собесдникомъ, отличаясь приличными манерами, хорошимъ образованіемъ, основательнымъ знаніемъ литературы, добротой и предупредительностью. По вншности онъ былъ, какъ я уже сказала, высокаго роста, глаза у него всегда лучезарно свтились, а губы вчно улыбались. Онъ былъ очень внимателенъ къ моей кузин и ко мн, часто насъ посщалъ, ходилъ съ нами гулять въ паркъ и расказывалъ намъ о старомъ корол, жившемъ въ Сентъ-Джемскомъ дворц, а также о принцахъ, обитавшихъ въ Лейстерскомъ сквэр. Хотя онъ постоянно говорилъ мн комплименты, но не ухаживалъ за мною, и въ сущности онъ никогда никого не любилъ, кром бутылки, зло воздавшей ему впослдствіи подагрой за этотъ преданный культъ.

Еслибъ капитанъ Селлинджеръ былъ трезвымъ въ этотъ вечеръ, то ничего бы не случилось. Трезвый онъ уважалъ всхъ женщинъ, но въ пьяномъ вид онъ приравнивалъ всхъ женщинъ къ тмъ безстыднымъ созданіямъ, которыхъ мужчины скандально хватали за подбородокъ къ парк, какъ я не разъ видывала. Въ этотъ вечеръ онъ былъ совершенно пьянъ и едва держался на ногахъ.

Увидавъ насъ, эта веселая парочка загородила намъ дорогу.

— Капитанъ Селлинджеръ,— сказала я:— пропустите меня.

— Джакъ,— произнесъ онъ, съ трудомъ ворочая языкомъ:— это Нанси, это божественная Нанси. Она молилась въ церкви, опустившись на свои прелестныя колнки. Знаешь, что Джакъ, подемъ съ ней въ Мерилебонскій садъ и весело окончимъ тамъ вечеръ.

— Еще бутылку,— пробормоталъ его товарищъ, ничего не понимая отъ опьяненія.

— Пропустите меня, капитанъ Селлинджеръ,— повторила я.

— Ты возьмешь служанку, Джакъ,— продолжалъ капитанъ не сторонясь: — теб и она годится. Молли, крикните карету для насъ четверыхъ.

— Капитанъ Селлинджеръ,— воскликнула я:— вы пьяны, иначе я не могу объяснить вашего страннаго обращенія. Стыдитесь, сэръ, и пропустите меня.

— Др…угую бутылку,— пробормоталъ его товарищъ, поникнувъ головою.

— Вы отправитесь въ моихъ объятіяхъ, въ карет, въ паланкин,— отвчалъ капитанъ, самъ не зная, что онъ говорилъ:— въ Мерилебонскій садъ. Тамъ… мы будемъ танцовать. Я еще никогда не танцовалъ съ вами, прелестная Нанси. А потомъ мы поужинаемъ и… Джакъ, опрокинемъ другую бутылку.

— Др…угую бутылку,— повторилъ Джакъ, но но его стекляннымъ главамъ было видно, что онъ уже опрокинулъ боле бутылокъ, чмъ слдовало, и неспособенъ на дальнйшіе подвиги.

— Пустите меня, капитанъ Селлинджеръ,— закричала я въ испуг.

— Мы вмст подемъ въ Мерилебонскій садъ,— промолвилъ онъ, схвативъ меня за руку:— вс другія женщины лопнутъ отъ ревности, чортъ ихъ возьми, а мужчины отъ зависти. Я имъ покажу Венеру, настоящую Венеру, богиню красоты. Добромъ или зломъ, а быть теб, Нанси, сегодня въ Мерилебон.

— Это нестерпимо, капитанъ Селлинджеръ. Вы такъ пьяны, что забываетесь. Вы не знаете, что говорите. Пустите меня, или силой вырвусь отъ васъ.

Что затмъ случилось, я хорошенько не помню: знаю только, что онъ сжалъ мн об руки и хотлъ поцловать, а я совершенно потеряла голову отъ страха и чувства оскорбленія. Однако я закричала и стала звать на помощь, Молли также закричала и, оттолкнувъ капитана, заслонила меня. Онъ спьяна не разобралъ, кто передъ нимъ, и онъ сталъ обнимать служанку вмсто госпожи, за что Молли ударила его кулакомъ по уху. А затмъ я увидла его впервые.

Два молодыхъ человка, одинъ лтъ двадцати одного, а другой моложе года на два, перебжали черезъ улицу и, поровнявшись съ нами, обнажили шпаги.

— Не бойтесь, сударыня,— сказалъ старшій изъ нихъ ршительнымъ голосомъ и сверкающими глазами: — мы очистимъ для васъ путь.

Говоря это, онъ всталъ передо мной и направилъ свою шпагу въ грудь пьянаго капитана.

Второй джентельменъ всталъ рядомъ съ своимъ другомъ, но не много впереди и какъ бы защищалъ его. Несмотря на мое волненіе, я замтила, что они оба были въ богатыхъ мундирахъ. Старшій, боле высокій и статный, былъ въ такомъ красномъ мундир, какъ капитанъ Селлинджеръ, но съ золотымъ шитьемъ на воротник и обшлагахъ, а также въ треуголк съ широкимъ золотымъ галуномъ, на младшемъ былъ синій мундиръ съ большими отворотами и одинаковымъ золотымъ шитьемъ. Я тогда такъ мало умла отличать мундиры, что не узнала въ немъ офицера королевскаго флота.

При вид обнаженныхъ шпагъ капитанъ вдругъ преобразился. Въ его сердц проснулась военная доблесть, онъ неожиданно отрезвлъ, оттолкнулъ товарища, который упалъ на землю, и быстро обнажилъ шпагу.

— Къ вашимъ услугамъ, господа,— сказалъ онъ:— если вамъ угодно вмшаться въ чужое дло.

Онъ поклонился своимъ противникамъ и скрестилъ свою шпагу съ шпагой старшаго джентельмена.

Мы об съ Молли закричали въ одинъ голосъ:

— Господа, остановитесь. Онъ пьянъ.

Но въ капитан Селлинжер произошла новая перемна. Лицо его выразило удивленіе, сомнніе и, наконецъ, полное сознаніе, что ему знакомъ его противникъ.

— Господа!— воскликнулъ онъ, опустилъ шпагу до земли, снялъ треуголку, низко поклонился, вложилъ шпагу въ ножны и, пятясь назадъ, исчезъ въ парк.

Меня это странное обращеніе не очень удивило, такъ какъ у квакеровъ вовсе не въ ходу такіе поклоны, и я не знала, какъ слдуетъ кому кланяться.

— Ну, дло кончилось хорошо,— сказалъ младшій джентельменъ:— что длать съ этимъ поклонникомъ бутылки.

— Благодарю васъ, господа, за вашу помощь,— произнесла я,— что же касается до этого лежачаго врага, то онъ пьянъ. Будьте такъ добры, вложите въ ножны ваши шпаги.

Они повиновались. Старшій съ почтительнымъ поклономъ спросилъ, далеко ли мн идти. Я отвчала, что живу у родственницы въ Сенъ-Джемской площади и что могу теперь дойти до дома совершенно безопасно.

— Нтъ, сударыня,— отвчалъ онъ:— позвольте намъ проводить васъ до дверей.

Они пошли со мною, и когда мы очутились передъ домомъ, гд жила Изабелла, я снова поблагодарила ихъ и пожелала имъ доброй ночи.

— Сударыня,— произнесъ старшій, смотря мн прямо въ глаза, но безъ слдовъ надменности или нахальства въ взгляд: — мы по крайней мр должны узнать имя молодой двушки, скоре юной богини, которой мы по счастью оказали услугу.

— Сэръ,— отвчала я, покраснвъ отъ его комплимента:— я дочь покойнаго Самюеля Вольдена, бумажнаго фабриканта въ Дартфорд, въ Кент. Я здсь въ гостяхъ у мистриссъ Изабеллы Сторей, вдовы моего двоюроднаго брата Рувима Сторея, американскаго лавочника въ Тауерской улиц.

— Ну, Джорджъ,— сказалъ младшій изъ джентельменовъ: — мы задерживаемъ миссъ Вальденъ.

— Сударыня,— произнесъ старшій съ почтительнымъ поклономъ:— я надюсь, что вы позволите намъ быть знакомыми съ вами?

— И я также, сударыня,— отвчалъ младшій:— прошу о томъ же.

— Господа,— отвчала я:— мн невозможно ни принять, ни отказать той чести, которую вы хотите мн оказать, такъ какъ я сама гостья въ дом моей двоюродной сестры.

— Что вы, миссъ Нанси,— замтила Молли, смло вмшиваясь въ разговоръ:— въ нашемъ дом бываетъ такъ мало молодыхъ людей, что знакомство этихъ джентльменовъ будетъ очень пріятно хозяйк. Приходите, господа, а я вамъ ручаюсь за радушный пріемъ. Прощайте, господа, благодарю васъ отъ имени моей госпожи.

Они громко засмялись и, раскланявшись, стали уходить. Я не могла вытерпть и, повернувъ голову, поглядла имъ вслдъ, но была за это наказана: мой взглядъ встртился со взглядомъ старшаго джентльмена, и я невольно покраснла.

Въ дверяхъ нашего дома стоялъ докторъ мистеръ Чемберъ, въ старомъ, поношенномъ халат и ночномъ колпак.

— Эге!— сказалъ онъ съ низкимъ поклономъ:— вы уже обзавелись поклонниками, да еще такими, что другія нифмы съ ума сойдутъ отъ зависти.

— У меня нтъ никакихъ поклонниковъ.

— Полно, полно. Васъ только можно поздравить съ такимъ блестящимъ началомъ. Одинъ изъ нихъ, конечно, вернется сюда. А сказали они вамъ, кто они такіе?

— Нтъ еще.

— Ну, это придетъ со временемъ. Вся исторія полна женскихъ побдъ. Любовь повелваетъ самыми могущественными государями и самыми славными завоевателями. Имена этихъ героинь, которыя водили за насъ королей,— Розамунда, Алиса, Нелли, Габріэль и т. д. Он царятъ одинъ день — и довольно. Вы знаете, какъ мошки вертятся вокругъ огня? Повертятся, повертятся и сгорятъ.

Все это онъ говорилъ какимъ-то зловщимъ тономъ, который тмъ боле меня устрашалъ, что лицо у него было ястребиное.

— Я не понимаю, о чемъ вы говорите.

— Хорошо, хорошо! Поймете со временемъ. Но, знаете что, не спрашивайте ихъ именъ. Но все-таки странно, чтобы они явились именно въ этотъ домъ.

Онъ удалился въ свою комнату, но его слова меня напугали, и я никакъ не могла понять, зачмъ онъ упоминалъ намъ объ историческихъ женщинахъ, и о какихъ мошкахъ, сгорающихъ на огн, говорилъ онъ.

Когда я разсказала Изабелл о случившемся, она воскликнула:

— Удивляюсь, кто были господа! А Молли, значитъ, пригласила ихъ сюда. Вотъ нахалка! Впрочемъ, я не стану мшать твоему счастью. Они придутъ къ теб, и я приму ихъ радушно. Только бы они не оказались кутилами.

— Нтъ, они кажутся очень нравственными молодыми людьми.

— Вс они кажутся нравственными до поры до времени. По вншности никогда нельзя доврять мужчинамъ. Вотъ еще въ прошломъ году одинъ искатель приключеній увезъ богатую наслдницу, и, прежде чмъ родители узнали объ ея исчезновеніи, парочка уже была въ Гретна-Гринъ.

— Но я вдь небогатая наслдница, и поэтому никто меня не увезетъ.

— Не знаю, дитя мое, увозятъ женщинъ и по другимъ причинамъ. Мужчины столько же охотятся за нимфами, сколько за деньгами. Помни о Кларисс и о Ловелас.

— Если бы Кларисса жила у тебя, милая Изабелла, то Ловеласъ никогда бы не ршился посягнуть на ея честь, и во всякомъ случа это ему не удалось бы.

IV.

На слдующій день у насъ перебывало много гостей.

Прежде всего явился капитанъ Селлинджеръ, чтобы извиниться за свое неприличное поведеніе. Его извиненія были однако довольно странныя: онъ уврялъ, что не былъ очень пьянъ, такъ какъ могъ отличить хорошенькую женщину.

— А вы это доказали тмъ, что поцловали вмсто меня Молли,— замтила я съ улыбкой.

Онъ отвчалъ, что на него нашло только минутное потемнніе. Однако, какъ подобало джентльмену, онъ все-таки выразилъ сожалніе, что оскорбилъ женщину.

— Простите, капитанъ Селлинджеръ, ноя очень рада, что Молли ударила васъ по лицу.

— Я вызову ее на дуэль, потому что джентльменъ долженъ смыть кровью подобную обиду, Вы говорите, что я поцловалъ Молли вмсто васъ, и что она меня ударила, но я этого ршительно не помню. Но вотъ что я помню, такъ это принца Уэльскаго, который вдругъ появился передо мной съ обнаженной шпагой.

— Вы это во сн видли, капитанъ Селлинджеръ.

— Нтъ, наяву. Но скажите мн, пожалуйста, прелестная Нанси, какъ попалъ въ нашу компанію принцъ Уэльскій?

— Право, вамъ это померещилось спьяна. Къ тому же ко мн на помощь явились два джентльмена, а не одинъ.

— Ни, ни, ни, я дйствительно видлъ двухъ, но когда человкъ выпьетъ три бутылки, то у него всегда въ глазахъ двоится, а потому я и говорю, что былъ одинъ, а не два. Вотъ если бы я видлъ четырехъ, то это значило бы, что было два.

Вполн убжденный въ справедливости своихъ словъ, капитанъ никакъ не хотлъ признать, что онъ ошибся, и, чтобы положить конецъ этому разговору, я его простила, подъ условіемъ, что онъ не будетъ пить портвейна цлую недлю.

— Прелестная Нанси!— воскликнулъ онъ съ какой-то странной улыбкой:— я готовъ не пить дв недли, чтобы только заслужить ваше прощеніе.

Однако, въ тотъ же вечеръ его принесли мертвецки пьянымъ, а на слдующее утро онъ клялся, что сдержалъ свое слово, такъ какъ напился не портвейномъ, а пуншемъ.

Вторымъ нашимъ гостемъ былъ сержантъ Бетцъ, служившій въ одномъ гвардейскомъ полку съ капитаномъ. Онъ жилъ съ женой и шестью дтьми на чердак нашего дома. Цлый день, если только не шолъ дождь, дти бгали и играли въ Гринъ-парк, а ихъ мать шила и штопала ихъ одежду, которую они рвали немилосердно. Сержантъ же, которому тогда было около тридцати лтъ, содержалъ свою семью, благодаря многочисленнымъ своимъ талантамъ и урокамъ по различнымъ предметамъ. Дйствительно, я никогда не встрчала человка съ такими разнообразными способностями. Но при всемъ этомъ его заработокъ былъ такой скромный, что если бы Изабелла не навщала по временамъ чердака, то его дти голодали бы и ходили въ лохмотьяхъ. Прежде всего сержантъ обучалъ военному длу, т. е. фехтованію, фортификаціи и исторіи великихъ полководцевъ, отъ Александра и Ганнибала до Мальборо. Во-вторыхъ, онъ давалъ уроки французскаго языка, на которомъ говорилъ очень бгло, алгебры, межеванія и другихъ отраслей математики, наконецъ, въ-третьихъ, онъ могъ учить рисованію и чистописанію. Въ свободное же время онъ составлялъ планы знатныхъ сраженій и осадъ, а также писалъ различныя военныя брошюры, которыхъ ни одинъ книгопродавецъ не хотлъ печатать. Его излюбленной мечтой было добиться офицерскаго патента, что было для него недостижимо, такъ какъ средства ему не позволяли купить этотъ патентъ.

Возвращаясь въ это утро домой съ дежурства, сержантъ Бетцъ, въ мундир съ шерстяными эполетами, означавшими, что онъ стоялъ все-таки на іерархической лстниц, хотя и на первой ступени,— зашелъ къ намъ.

— Почтенная красавица,— сказалъ онъ, салютуя намъ повоенному:— я явился, чтобы засвидтельствовать вамъ свое глубочайшее почтеніе и поздравить васъ со счастливымъ избавленіемъ отъ дерзостей нахаловъ. Я едва не вырвалъ изъ головы вс свои волосы, услыхавъ, что злая судьба лишила меня счастія спасти васъ, а предоставила это сдлать двумъ джентльменамъ, да еще, можетъ быть, не военнаго сословія. Если бы я былъ на мст, то задалъ бы ему ходу, хотя онъ и капитанъ моего полка, и меня могли бы за это разжаловать.

— Благодарю васъ, сержантъ Бетцъ,— сказала я:— но лучше, что дло обошлось безъ драки. Но если бы представилась надобность въ вашихъ услугахъ, то я воспользуюсь вашей любезностью.

— Пожалуйста, и какъ только вы соберетесь вечеромъ въ церковь, то скажите мн, и я пойду за вами съ обнаженной шпагой.

— Я не могу оставить безъ награды такой преданности и храбрости!— воскликнула Изабелла:— васъ, вроятно, мучитъ жажда?

Съ этими словами она вынула изъ буфета бутылку портвейна и, наливъ стаканъ, поднесла сержанту.

— Въ присутствіи красоты каждый воинъ чувствуетъ жажду!— произнесъ сержантъ:— пью за ваше здоровье, сударыня, и за здоровье миссъ Нанси. Надюсь, что вы, миссъ, прибгнете въ слдующій разъ, когда вамъ понадобится помощь героя, ко мн.

Третьимъ нашимъ постителемъ въ этотъ день былъ Робертъ Сторей, книгопродавецъ въ улиц Пель-Мель. Онъ приходился двоюроднымъ братомъ покойному мужу Изабеллы, но та втвь семьи, къ которой онъ принадлежалъ, не исповдывала квакерства. Ему было не боле двадцати восьми лтъ, и онъ недавно наслдовалъ книжную торговлю своего отца. Одвался онъ, какъ состоятельный гражданинъ, и по вншности походилъ на почтеннаго завсегдатая биржи. На немъ всегда былъ черный бархатный кафтанъ, блые шелковые чулки, башмаки съ серебряными пряжками, напудренный парикъ, кружевное жабо и шляпа съ серебрянымъ позументомъ.

— Кузина Сторей и миссъ Нанси, свидтельствую вамъ свое почтеніе,— сказалъ онъ, переступивъ порогъ и становясь въ картинную позу.

Вмст съ этимъ онъ отвсилъ намъ обимъ низкій поклонъ, а потомъ торжественно услся въ кресло, скрестивъ ноги, засунувъ лвую руку за жилетъ и оставивъ правую свободной для жестовъ.

Его книжная лавка, которую мы часто посщали по утрамъ была переполнена всякаго рода книгами и разнообразными постителями, въ томъ числ поэтами, учеными, духовными лицами и собирателями рдкихъ книгъ. По вечерамъ же онъ нердко заходилъ къ намъ и то читалъ намъ книги, то разсказывалъ о поэтахъ, ученыхъ и мыслителяхъ, которые избрали себ пристанищемъ его лавку. Среди этихъ завсегдатаевъ его книжной лавки были такіе люди, какъ Самюэль Джонсонъ, Генри Фильдингъ, Тобіасъ Смолеть, Лоренсъ Стернъ, лордъ Лительтонъ и Давидъ Гаррикъ, если можно примшать актера къ такимъ знаменитостямъ.

Но чаще всего Робертъ разсказывалъ намъ о свтскихъ новостяхъ, скандалахъ и анекдотахъ, которые онъ слышалъ отъ своихъ пріятелей, такъ какъ, повидимому, ученые и писатели любятъ сплетничать еще боле женщинъ.

На этотъ разъ, однако, Изабела не дала ему возможности пуститься въ болтовню, такъ какъ, она прямо встртила его разсказомъ о моемъ вчерашнемъ приключеніи.

— Это событіе,— произнесъ онъ съ благороднымъ негодованіемъ:— кажется мн самымъ позорнымъ актомъ въ длинномъ ряд безнравственныхъ поступковъ аристократіи нашего времени.

— Но, мистеръ Робертъ,— замтила я, удивляясь, что онъ отнесся къ этому случаю съ такимъ жаромъ:— капитанъ былъ пьянъ и не зналъ, что длалъ.

— Ваше невдніе зла, миссъ Нанси,— отвчалъ онъ съ улыбкой:— побуждаетъ васъ защищать такого дурного человка. Я хорошо знаю, по необходимисти, нечестивый свтъ и потому увренъ, что эти четыре джентльмена разыграли заране придуманную комедію: первые двое представились пьяными и напали на беззащитную двушку, а другіе два взяли на себя роль ея спасителей.

— Это невозможно, мистеръ Сторей, потому что они не знали, когда и гд мы пройдемъ, къ тому же, увряю васъ, капитанъ былъ пьянъ.

Онъ пожалъ плечами, покачалъ головой и продолжалъ:

— Я знаю, что миссъ Нанси уже многіе замтили. Я слыхалъ въ моемъ магазин, какъ восторгались ея красотой доктора богословія. Если достопочтенные пасторы обращаютъ вниманіе на красоту молодой двушки, то вы можете быть уврены, что объ ней ужъ давно болтаютъ франты. Впрочемъ, будемъ надяться, что это дйствительно кончилось.

— Нтъ, Робертъ,— отвчала Изабелла:— эти господа заявили желаніе быть знакомыми съ нами, что намъ длаетъ большую честь.

— Ай! Ай! Нечестье молодежи въ этой части города необыкновенно, хотя одна моя фирма издаетъ сочиненія пяти сатириковъ въ стихахъ и одиннадцати въ проз, которые бичуютъ пороки знатныхъ и богатыхъ. Каждое воскресенье о томъ же проповдуютъ въ церкви св. Іакова. Ну, милостивыя государыни, это дло очень серьезное. Поручите его мн и будьте уврены, что я сумю защитить васъ.

— Мн кажется,— отвтила я:— что нтъ ничего удивительнаго въ желаніи двухъ хорошо воспитанныхъ джентельменовъ засвидтельствовать свое почтеніе двумъ дамамъ, одной изъ которыхъ они оказали услугу. Я ршительно не понимаю, мистеръ Сторей, отчего вы горячитесь и обвиняете ихъ въ обман, въ питіи. Не лучше ли считать всякаго человка порядочнымъ и благороднымъ, пока противное не доказано.

— Врьте мн, миссъ, что вы и ваша родственница ничего не понимаете въ этомъ дл. Какъ можете вы знать, въ какую компанію вы попадете?

— Мы, по крайней мр, читали ‘Клариссу’,— отвчала Изабелла.

— Конечно, мистеръ Ричардсонъ уметъ учить и предостерегать женскія сердца. Но я не могу, Нанси, не вызвавъ улыбку на вашихъ щекахъ, разсказать, въ какомъ обществ вы можете очутиться. Знайте, по крайней мр, что подобные франты живутъ въ совершенно особомъ мір, въ который мы не можемъ ни за что попасть. Слава Богу, я вовсе не желаю промнять свою долю на ихъ положеніе. Мы честные труженики, а они — праздные трутни, мы создаемъ богатства, а они проживаютъ ихъ, мы откладываемъ на черный день, а они расточаютъ, мы заботимся о завтрашнемъ дн, а они ни о чемъ не думаютъ, зная, что будущее для нихъ обезпечено, мы живемъ для будущей жизни, а они — для настоящей, мы боимся Бога и исполняемъ его заповди, а они претендуютъ, словно не существовало вовсе никакихъ заповдей, мы преданны и постоянны въ своихъ чувствахъ, а они постоянно обманываютъ и обольщаютъ доврчивыхъ женщинъ. Вотъ, еслибъ эти господа, во злоупотребившіе вашей неопытностью, пришли при мн, то я сказалъ бы имъ: уходите со стыдомъ изъ этого дома добродтели и набожности: оставьте не оскверненными украшающихъ этотъ домъ дщерей невинности. Уходите и раскайтесь въ своемъ зломъ намреніи, или приведите его въ исполненіе въ другомъ дом, боле соотвтствующемъ вашимъ недостойнымъ цлямъ. Уважьте благородное негодованіе книгопродавца, хотя вы и гордитесь титуломъ барона.

Неизвстно, когда бы окончилась эта блестящая рчь, еслибъ въ комнату не вбжала Молли, крича во все горло:

— Сударыня! Миссъ Нанси! Молодые господа пришли.

Дйствительно, на порог показались наши благородные рыцари, и мы вс встали.

— Сударыня,— сказалъ старшій изъ нихъ, кланяясь прежде Изабелл, а потомъ мн,— мы позволили себ зайти къ вамъ, чтобъ узнать, оправилась ли миссъ Нанси отъ вчерашняго страха и непріятности.

— Помилуйте,— отвчала я:— благодаря вашему мужеству, сэръ…

— Нанси,— перебила меня Изабелла:— естественно чувствовала себя нехорошо, но вскор она успокоилась, выпивъ немного вишневки.

Я поспшила представить ей молодыхъ людей и сказала:

— Господа, это моя двоюродная сестра, мистриссъ Сторей, вдова Рувима Сторей, американскаго торговца въ Тоуерской улиц.

Они вторично низко поклонились.

— А это мистеръ Робертъ Сторей,— прибавила я.

Они слегка кивнули головой, словно я имъ представляла свою горничную Молли. На нихъ были прежніе мундиры, но шпаги они оставили въ сняхъ.

Мы вс сли, и я, признаюсь, со страхомъ ожидала, что Робертъ произнесетъ общанную филиппику. Но онъ былъ очень смущенъ, и на него нашать какой-то столбнякъ. Лицо его вытянулось, руки висли, какъ плетки, вся его ршимость исчезла. Онъ даже не прислъ, а пробормоталъ что-то Изабелл, отвсилъ низкій поклонъ джентельменамъ и направился къ дверямъ. По дорог онъ спотыкнулся и едва не упалъ. Такъ постыдно кончилась его защита добродтели невинности.

V.

Посл того, какъ мистеръ Сторей такъ странно и непонятно исчезъ, младшій изъ джентельменовъ сказалъ, обращаясь къ Изабелл:

— Позвольте мн, сударыня, представить вамъ моего брата, сэра Джорджа ле-Бретона, а я самъ — мистеръ Эдуардъ ле-Бретонъ, офицеръ королевскаго флота. Врьте намъ, что мы всегда остаемся къ вашимъ услугамъ.

Сэръ Джорджъ молча поклонился и сталъ съ любопытствомъ осматривать комнату, словно онъ попалъ въ необычайную для него обстановку.

— Господа,— отвчала Изабелла съ привтливой улыбкой,— я очень польщена вашимъ посщеніемъ, тмъ боле, что оно даетъ мн возможность поблагодарить васъ за ваше рыцарское поведеніе вчера относительно моей двоюродной сестры.

Они заявили, что не заслуживаютъ никакой похвалы, и, покончивъ съ комплиментами, мы завели общій разговоръ.

— Мой братъ, землевладлецъ,— сказалъ морякъ и живетъ въ деревн, а я постоянно рыскаю по морямъ.

— Очень пріятно быть землевладльцемъ,— произнесла Изабелла, обращаясь къ сэру Джорджу:— но позвольте спросить, гд находится ваше помстье?

Онъ смутился и покраснлъ.

— У меня нсколько помстій,— пробормоталъ онъ: — преимущественно въ графств Берке, но есть… и въ другихъ мстахъ.

Въ это время сэръ Джорджъ находился въ первомъ расцвт возмужалости, высокаго роста, хорошо сложенный, широкоплечій, онъ отличался правильными чертами лица, розовыми щеками, свидтельствовавшими о прекрасномъ здоровь, добрыми, мягкими глазами, ршительнымъ очертаніемъ рта и общимъ серьезнымъ выраженіемъ, ясно говорившимъ, что онъ сознавалъ всю тяжесть лежавшей на немъ отвтственности.

Моряка я по его собственной просьб всегда называла просто Эдуардомъ. Вс его черты носили отпечатокъ необыкновенной живости, онъ былъ оживленъ въ словахъ, въ движеніяхъ, во взглядахъ, онъ всегда былъ веселъ и счастливъ, постоянно шутилъ и смялся. Но по временамъ онъ, подобно брату, принималъ гордый, повелительный видъ. По вншности онъ былъ ниже ростомъ и тоньше брата, одежда его, именно морской мундиръ, была проще, но къ нему удивительно шла.

Ихъ разговоръ во время перваго визита былъ гораздо формальне, чмъ въ послдующіе раза. Нашихъ новыхъ друзей очень интересовали квакеры, съ представителями которыхъ они никогда не встрчались, и, узнавъ, что я принадлежу къ этой сект, а Изабелла находилась одно время въ ней, стали разспрашивать съ любопытствомъ о квакерскихъ обычаяхъ.

— Я думалъ,— сказалъ сэръ Джорджъ,— что у квакеровъ особая одежда.

— Въ старину въ этомъ отношеніи они доходили до эксцентричныхъ крайностей,— отвчала Изабелла,— но теперь ограничиваются для мужчинъ драпомъ чернаго цвта, а для женщинъ той же матеріей одинаковаго цвта или сраго.

— Значитъ, миссъ Нанси не квакерша.

— Она еще не покинула общество друзей, но, живя у меня, она одвается, какъ вс. По смерти моего мужа я вернулась въ англиканскую церковь, въ которой родилась.

— Сударыня,— отвчалъ съ жаромъ сэръ Джорджъ,— позвольте мн сказать, что вы поступили совершенно правильно. Англиканская вра боле всхъ религій обезпечиваетъ человку счастье на земл и надежду на будущую жизнь, къ тому же ни въ одной религіи не было столько замчательныхъ богослововъ, ученыхъ и философовъ.

— Смю прибавить,— замтилъ Эдуардъ,— что не надо дозволять миссъ Нанси вернуться къ срому драпу, а то она введетъ его въ моду, а пока она одвается, какъ вс, нашимъ дамамъ не грозитъ опасности.

— Можетъ быть, ее удастся уговорить боле никогда не надвать квакерской одежды,— произнесла Изабелла.

— Помилуйте, срый драпъ идетъ только къ монахин, а вдь вы, миссъ Нанси, не предназначаете же себя для монашеской жизни.

Мы продолжали долго разговаривать, касаясь различныхъ предметовъ. Наконецъ, сэръ Джорджъ сталъ разсматривать картины Изабеллы, отзываясь о нихъ съ большою похвалой, а между тмъ Эдуардъ спрашивалъ меня, кого я знаю въ Сенгь-Джемскомъ квартал, и выражалъ удивленіе, что никогда не встрчался со мною.

— Я не только квакерша, но и дочь фабриканта,— отвчала я,— потому я не имю доступа въ свтское общество. Мы живемъ здсь между аристократіей, но не имемъ друзей въ ея сред.

— И однако,— произнесъ онъ съ улыбкой,— клянусь, что вы достойны украшать любой дворъ.

— Какъ вы счастливы, что не бываете при двор,— замтилъ сэръ Джорджъ, окончивъ осмотръ картинъ на стнахъ и подходя ко мн,— вы не можете себ представить, что за скука слышать свтскія сплетни о томъ, что леди Бетти вчера проиграла въ карты груду золота, леди Шарлота убжала отъ мужа съ своимъ грумомъ. Пожалуйста, миссъ Нанси, не измняйте своей жизни въ этомъ отношеніи.

Пересматривая портфель съ гравюрами, Эдуардъ напалъ случайно на изображеніе морской битвы и тотчасъ пустился въ безконечные разсказы о сраженіяхъ на мор, о буряхъ, о кораблекрушеніяхъ и личныхъ его воспоминаніяхъ на счетъ морской жизни. При этомъ онъ оживился боле обыкновеннаго, щеки его горли, глаза сверкали, а когда онъ дошелъ до разсказа о взятіи непріятельскаго корабля, въ чемъ онъ принималъ участіе, то вскочилъ съ кресла и, махая руками, воскликнулъ:

— Ура! Ура!

Братъ слушалъ его съ такимъ волненіемъ, какъ мы.

— Счастлива страна,— сказалъ онъ,— счастливъ король, которымъ служатъ такіе молодцы.

— Но я привыкла считать, что всякая драка грхъ,— отвчала я,— квакеры исповдываютъ принципъ непротивленія. Они строго придерживаются евангельскаго ученія и подставляютъ лвую щеку, когда ихъ ударяютъ по правой.

— Но если война грхъ, то и грхъ любовь къ родин и преданность къ королю,— серьезно произнесъ сэръ Джорджъ,— а равно грхъ презрніе къ смерти и самопожертвованіе. Можетъ быть, придетъ время, когда левъ будетъ спокойно лежать рядомъ съ агнцемъ, но поврьте мн, это время еще не пришло. Относительно оскорбленій между честными людьми еще можно допустить для нкоторыхъ людей теорію о подставленіи щеки, но вообще эти евангельскія слова слдуетъ принимать за пророчество, а не за обязательную заповдь.

Въ девять часовъ Молли подала ужинъ. Изабелла бросила безпокойный взглядъ на подносъ, такъ какъ обыкновенно нашъ ужинъ состоялъ изъ куска хлба съ сыромъ и стакана вина, но на ея лиц тотчасъ показалась улыбка. Видя, что гости засидлись, Молли сбгала въ сосднюю лавку и принесла холодную жареную курицу, ветчины, паштетъ и тортъ, а изъ домашняго погреба захватила бутылку старой мадеры, которою очень гордился покойный мужъ хозяйки. Въ такомъ вид и среди блой скатерти, синей фарфоровой посуды и серебряныхъ приборовъ наша скромная трапеза могла возбудить аппетитъ любаго джентельмена.

— Пожалуйста, господа, не покидайте насъ,— сказала Изабелла, когда оба брата встали и начали раскланиваться,— мы не можемъ предложить вамъ утонченной пищи, но были бы очень счастливы, если бы вы поужинали съ нами.

Они сли за столъ: хозяйка разрзала курицу, а Эдуардъ налилъ въ стаканы вино, причемъ прикоснулся къ своему стакану лишь посл того, какъ братъ попробовалъ вино.

— Помилуйте,— воскликнулъ онъ весело,— да это пиръ для боговъ Олимпа. Если-бъ вы только знали, какъ часто въ мор мы довольствуемся черствыми сухарями и сухою солониной. Благодарю васъ, сударыня, вы какъ бы отгадали мой вкусъ, я всегда предпочитаю ножку всмъ остальнымъ частямъ всякой птицы, но позвольте мн положить вамъ ветчины. Братъ, отчего ты не пьешь? Это не хорошо. Опорожни скоре свой стаканъ. Эта ветчина, сударыня, вроятно, изъ Вестфаліи, она такъ хороша и сочна, а мадера, конечно, нсколько разъ създила въ Индію.

— Да, вы правы, она побывала тамъ три раза,— отвчала Изабелла съ гордою улыбкой,— мой мужъ понималъ толкъ въ вин.

Посл ужина гости просили насъ съиграть что нибудь на фортепіано. Изабелла охотно исполнила ихъ желаніе, такъ какъ она играла очень искусно и съ большимъ чувствомъ. Сначала она исполнила нсколько пьесъ знаменитаго композитора Генделя, а потомъ перешла къ боле легкимъ произведеніямъ и кончила народными пснями. Гости слушали съ большимъ вниманіемъ, особливо сэръ Джорджъ.

— Нанси, спой что нибудь,— сказала она, отходя отъ фортепіано,— у нея, господа, прекрасный голосъ, хотя онъ еще не совсмъ обработанъ.

Братья такъ усердно стали просить меня, что я не могла имъ отказать и спла романсъ, которому меня научила Изабелла. Слова были сочинены ею самою, а музыку она подобрала изъ извстныхъ мотивовъ.

— Благодарю васъ, миссъ Нанси,— произнесъ сэръ Джорджъ,— рдко можно встртить такую красоту и такой божественный голосъ въ одной особ. Можетъ быть, вы осчастливите насъ и споете еще что нибудь.

— Нтъ, господа,— отвчала Изабелла, закрывая фортепіано:— теперь довольно, но если вы еще разъ постите насъ, то мы съ удовольствіемъ будемъ пть и играть для васъ. Теперь позвольте вамъ предложить пуншу, по обычаю лондонскаго Сити, къ которому принадлежали мой отецъ и мужъ.

Молли принесла горячей воды, лимоны, сахаръ, пряности, графинъ рома и красивую пуншевую чашу, а Эдуардъ воскликнулъ:

— Позвольте мн приготовить пуншъ поморскому. Никто лучше моряковъ не уметъ варить пуншъ, единственное ихъ утшеніе на мор, вдали отъ милой и любви.

Онъ взялся за дло: засучилъ рукава и сталъ священнодйствовать самымъ серіознымъ, торжественнымъ образомъ. Сначала онъ разрзалъ лимоны, затмъ обтеръ коркой чашку внутри, выжалъ лимоны и вылилъ графинъ рома до конца.

— Эге,— произнесъ онъ,— я не даромъ служу во флот. Это настоящій ромъ съ Барбадоса, и ему не мене двадцати лтъ. Оказывается, вашъ мужъ блаженной памяти былъ такимъ же знатокомъ рома, какъ и мадеры.

— Онъ одинаково смаковалъ хересъ и рейнвейнъ.

— Надо надяться, что онъ иметъ случай примнять эти почтенныя способности въ томъ злачномъ мст, гд онъ теперь находится,— продолжалъ Эдуардъ, выливая въ чашу два стакана мадеры.

Затмъ онъ старательно всыпалъ туда большую порцію сахара, положилъ пряности и, наконецъ, влилъ немного горячей воды.

— Миссъ Нанси,— сказалъ онъ, подавая мн ложку,— помшайте хорошенько. Вотъ этого недостаетъ на мор. Увряю васъ, никто не можетъ такъ смшать пунша, какъ хорошенькая ручка хорошенькой женщины.

Я повиновалась со смхомъ, тогда Эдуардъ объявилъ, что пуншъ готовъ, и, благодаря мн, долженъ быть великолпенъ.

Онъ налилъ пять стакановъ, въ томъ числ удивленной Молли, и воскликнулъ:

— Ну, Джорджъ, предлагай тостъ.

— Я пью за здоровье прелестной квакерши, миссъ Нанси,— сказалъ старшій братъ.

Покраснвъ, какъ двица, онъ выпилъ полстакана и поставилъ на столъ. Но Эдуардъ опорожнилъ залпомъ два стакана, одинъ за другимъ и объяснилъ, что такой тостъ слдовало пить сто разъ.

Было уже десять часовъ, и они удалились, общая вскор вернуться.

VII.

Утромъ я пошла въ книжную лавку Роберта Сторея въ такое время, когда еще тамъ не бываетъ ученыхъ и литераторовъ. Онъ стоялъ за прилавкомъ въ коричневомъ сюртук, очень довольный собой, его приказчики стирали пыль и приводили въ порядокъ книги, а одинъ изъ его литературныхъ кліентовъ мялся съ ноги на ногу, держа подъ мышкой рукопись и, очевидно, испрашивая авансъ въ гинею. Увидавъ меня, Робертъ перемнился въ лиц.

— Я только хочу поздравить васъ, мистеръ Робертъ,— сказала я,— съ вашей вчерашней краснорчивой рчью. Вашъ горячій протестъ противъ порока, конечно, произвелъ сильное впечатлніе.

— Правда, я удалился,— отвчалъ Сторей въ смущеніи,— но я не хотлъ присутствовать при легкомысленныхъ разговорахъ и понялъ, что излишни были всякіе протесты передъ такими суетными франтами. Къ тому же, эти джентльмены могли когда нибудь заглянуть въ мою книжную лавку, и тогда имъ было бы очень неловко признать въ ея хозяин человка, котораго они встрчали въ гостиной хорошенькой женщины. Я удалился въ ихъ интерес.

— Это было очень любезно съ вашей стороны, мистеръ Робертъ.

— Необходимо соблюдать градацію классовъ,— произнесъ Сторей и прибавилъ, обращаясь къ бдному литератору, ожидавшему его отвта,— уходите, мн теперь не время. Вернитесь въ боле удобную минуту. Да, миссъ Нанси, надо соблюдать градацію классовъ, а то мы превратились бы въ безпорядочную чернь. Вотъ, напримръ, литераторы, произведенія которыхъ я покупаю, не ожидаютъ же, что я буду ихъ приглашать къ своему столу.

— Конечно, нтъ, г. Сторей,— отвчалъ бдный писатель, покраснвъ отъ стыда,— я былъ бы боле у мста за другимъ столомъ, съ вашими гинеями въ карман.

— Вотъ и я не пригласилъ бы къ себ вашихъ знакомыхъ,— продолжалъ Сторей,— такъ какъ, по выраженію моего автора, имъ было бы умстне находиться въ другомъ мст, одинаково и они не позвали бы меня обдать, кто бы они ни были. Что касается до меня, то я ихъ считаю за самозванцевъ.

— Ничто въ ихъ поведеніи этого не доказываетъ.

— Погодите, все вскор обнаружится. Это, можетъ быть, ирландскіе искатели приключеній, гоняющіеся за богатой невстой.

— Въ такомъ случа, узнавъ правду, они боле къ намъ не вернутся,— отвчала я,— не имя никакого понятія о своемъ состояніи.

— Нтъ, миссъ Нанси, узнавъ правду, они будутъ еще боле упорствовать. Но, можетъ быть, они не джентльмены, а просто лавочники, выдающіе себя за джентльменовъ и модныхъ франтовъ. Даже признаюсь, у старшаго изъ вашихъ знакомыхъ очень подозрительныя манеры.

— Я недавно живу въ Лондон, но я уврена, что вы ошибаетесь, и что этотъ джентльменъ не самозванецъ.

— Я не обвиняю никого и ни въ чемъ, а я только предупреждаю васъ. Мы живемъ въ нечестивое время и въ нечестивомъ город.

— Мн много говорили о нечестіи Лондона, но съ тхъ поръ, какъ я здсь…

— А что бы вы сказали, если-бъ ваши пріятели оказались разбойниками?

— Но что длать разбойникамъ въ нашемъ скромномъ жилищ?

— Они проникаютъ всюду. Младшій изъ нихъ своей дерзкой смлостью возбудилъ во мн мысль о разбойник.

— Но разв вы такъ близко знакомы съ разбойниками, что знаете ихъ примты?

— Я видалъ, какъ многихъ изъ нихъ везли на казнь, но нкоторые сохраняли дерзкую смлость до послдней минуты.

— Какъ вамъ не стыдно, мистеръ Сторей, сравнивать живого, легкоподвижнаго джентльмена съ преступникомъ.

— О, миссъ Нанси, міръ такой нечестивый,— отвтилъ книгопродавецъ, печально качая головой.

— И, однако, вы убжали, оставивъ насъ на произволъ ихъ хитрости и насилія. Разв это хорошо?

Онъ ничего не отвчалъ, а я ушла.

Трудно поврить, въ виду его словъ, что онъ съ первой минуты зналъ, кто такіе наши знакомые, и я до сихъ поръ не понимаю смысла его предостереженій и подозрній.

Напротивъ, Изабелла нимало не сомнвалась въ цли знакомства съ нами этихъ джентльменовъ.

— Милая Нанси,— говорила она,— одинъ изъ нихъ влюбленъ въ извстную особу, а другой ходитъ съ нимъ по дружб, или, быть можетъ, онъ также влюбленъ.

— Не знаю,— отвчала я,— они ничмъ еще не доказываютъ своей любви.

— Во всякомъ случа пламя любви обнаружится въ скоромъ времени. Теперь еще трудно сказать, кто изъ нихъ влюбленъ, то, мн кажется, одинъ, то другой. Подождемъ, время покажетъ, а покуда будемъ одваться, какъ можно, лучше.

Дйствительно, она стала съ этой минуты боле, чмъ когда, заботиться о моихъ туалетахъ, и признаюсь, мн доставляло удовольствіе замчать, какъ во время нашихъ прогулокъ по парку многія модницы оборачивались и смотрли съ завистью на мой прелестный костюмъ.

— Если-бъ меня теперь видлъ братъ, что бы онъ сказалъ?— воскликнула я, примривъ передъ зеркаломъ мое первое нарядное платье.

— Ахъ, ты, глупая квакерша,— отвчала Изабелла съ громкимъ смхомъ,— ты все еще думаешь о своемъ брат. Я не полагаю, чтобъ кто-то дозволилъ теб когда нибудь вернуться къ брату.

Но, по совсти, я нимало не хотла привлечь чьей нибудь любви своими прелестными костюмами, а просто надвала ихъ потому, что, меня, какъ всякую женщину, забавляло хорошо одваться.

Между тмъ наши новые друзья постили насъ во второй разъ, а затмъ въ третій и т. д., они всегда подыскивали предлогъ своему визиту, принося намъ то рисунокъ, то книжку, то какую нибудь любопытную бездлушку. Спустя дв недли, они уже стали приходить каждый день, то утромъ, то вечеромъ.

Въ август мсяц аристократическая часть Лондона пустетъ. Модный свтъ живетъ въ город отъ января до іюня, а потомъ разъзжается. Потому въ это время паркъ почти совершенно пустъ, и мы часто гуляли съ нашими друзьями по аллеямъ Сентъ-Джемскаго парка, или смотрли на ученье солдатъ въ Гринъ-парк. Не разъ, встрчавшіеся намъ люди останавливались, снимали шляпы и смотрли на насъ съ удивленіемъ.

— Это, вроятно, мои знакомые,— говорилъ тогда сэръ Джорджъ,— я знаю половину Лондона, но не могу всякаго признать. Однако, миссъ Нанси, они смотрятъ боле на васъ, чмъ на меня, и это очень понятно.

Мало-по-малу я стала ясно понимать, что старшій брать приходилъ къ намъ ради меня, а младшій просто по любви къ нему. Вообще Эдуардъ обращался съ сэромъ Джорджемъ очень почтительно, хотя подружески, а послдній принималъ оказываемую честь съ достоинствомъ и сознаніемъ своего превосходства, хотя безъ всякой самонадянности.

Я уже говорила, что сэръ Джорджъ былъ очень красивый молодой человкъ. Его большое, открытое лицо дышало благородствомъ его души, честностью, мужествомъ, а глаза лучезарно блестли. Волоса его были напудрены и собраны на затылк въ косу, перевязанную черною лентой. Говорилъ онъ быстро, повелительно, но голосъ его звучалъ нжно, мелодично. Въ манерахъ онъ былъ изященъ, простъ, добрая, любезная улыбка не сходила съ его губъ, хотя онъ не терплъ противорчія.

Иногда, во время ихъ посщеній, мы читали стихи, но оба брата не долюбливали поэзію, и хотя Изабелла декламировала, какъ хорошая актриса, она не производила на нихъ ни малйшаго впечатлнія. На мое замчаніе, что меня удивляетъ и холодное отношеніе сэра Джемса къ муз, онъ отвчалъ:

— Еслибъ я былъ женщиной, то читалъ бы съ наслажденіемъ стихи. Люди дйствуютъ, а женщины смотрятъ на ихъ дйствія, а такъ какъ имъ нельзя видть ихъ подвиги воочію, то они довольствуются ихъ отраженіемъ въ поэзіи.

— Но вдь не одн женщины читаютъ поэтовъ, и не о всхъ мужчинахъ пишутъ поэты.

— Въ такомъ случа, врне сказать, что поэты пишутъ не для людей дйствія, не для королей и принцевъ, епископовъ и адмираловъ, администраторовъ и судей. Смотрите, какое большое число людей исключается изъ аудиторіи поэтовъ. Я также, вроятно, буду современемъ въ числ людей дйствія, а потому не могу интересоваться стихоплетами, которые пишутъ диирамбы удачнымъ людямъ дйствія и клевещутъ на несчастныхъ. Нтъ, я ршительно не понимаю того восторженнаго поклоненія, которымъ окружаютъ поэтовъ. Нашего короля обвиняютъ въ томъ, что онъ не покровительствуетъ поэтамъ, но къ чему это покровительство? Хорошимъ поэтамъ оно не нужно, вотъ Елисавета не поощряла Шекспира, а онъ отлично обходился и безъ ея поощренія. Дло другое — солдаты, защищающіе страну и увеличивающіе ея славу, государственные люди, управляющіе ею, купцы, умножающіе ея богатство, ученые богословы, поддерживающіе ея религію,— вотъ имъ короли обязаны покровительствовать. А поэтовъ пусть поощряютъ т, для которыхъ они пишутъ, то-есть, управляемые, повинующіеся, а не правители и повелители. Поэтому я ршительно предпочитаю тхъ, которые создаютъ исторію, то-есть королей, чмъ людей, воспвающихъ ихъ подвиги.

— Но, сэръ,— отвчала я,— вдь существуютъ не одни эпическіе поэты, есть поэзія буколическая, лирическая, сатирическая…

— Поздравляю васъ, миссъ Нанси, съ ихъ произведеніями. Въ буколикахъ воспваются красоты природы, но чтобъ восхищаться ими, я не нуждаюсь въ помощи поэтовъ. Что же касается до сатиръ, то он полны клеветами и ложью. Вотъ о стихотвореніяхъ, посвященныхъ любви, я долженъ отозваться съ уваженіемъ, такъ какъ мой отецъ, очень любившій искусство, во всхъ его видахъ, написалъ два сонета. Одинъ изъ нихъ я хорошо помню, и онъ посвященъ предмету его любви, то-есть, жен.

— Прочтите намъ эти стихи?

— Я лучше спою ихъ.

Такимъ образомъ оказалось, что онъ игралъ на фортепіано и плъ. Голосъ его былъ пріятный, музыкальный, а стихи звучные, проникнутые чувствомъ. Посл этого онъ часто пвалъ у насъ, и мы слушали его съ удовольствіемъ.

О писателяхъ и книгахъ онъ былъ не высшаго мннія, чмъ о поэтахъ.

— Если люди желаютъ передать свои мысли другимъ,— говорилъ онъ,— то достойне длать это на словахъ, въ кружк друзей, какъ и поступаютъ многіе ученые и мыслители. Что же касается до оборванцевъ, ухаживающихъ за издателями и за деньгами, готовыхъ бранить и хвалить, кого угодно, то это — гнусные торгаши.

— Но писатели заставляютъ міръ плакать и смяться своими романами и драмами. Напримръ, что вы скажете о ‘Кларисс’ Ричардсона?

— Коли и такъ, то ваши писатели гаеры, и боле ничего. Относительно ‘Клариссы’ я могу только сказать, что я ее не читалъ, но не полагаю, чтобъ добродтель могла выиграть отъ выставленія пороковъ, да еще торжествующихъ. Я признаю полезными только книги серьезныя, напримръ, о земледліи, о медицин, о ремеслахъ, объ искусствахъ и т. д. Но вообще слишкомъ много читать нехорошо: человкъ тогда перестаетъ надяться на себя, а возлагаетъ всю надежду на книги. Вотъ я гораздо боле люблю слушать, чмъ читать: изъ устъ знающаго человка научишься гораздо большему, чмъ изъ книгъ, авторы которыхъ боле говорятъ о себ, чмъ о предмет своего сочиненія.

Насчетъ театра онъ высказывалъ ту идею, что весь интересъ пьесы сосредоточивается въ актерахъ, а не въ автор.

— Слова ничего,— уврялъ онъ,— а все игра и производимое ею впечатлніе. Вотъ, еслибъ я былъ учитель, то я устроивалъ бы въ школахъ спектакли: дло учителя составить подробную программу пьесы, а ученики уже сами, играя, подбирали бы подходящія слова.

Кром разговоровъ, мы иногда играли съ нашими друзьями въ карты. Любимой ихъ игрой была комета. Сэръ Джорджъ игралъ съ интересомъ, но всегда возставалъ противъ страсти къ азартнымъ играмъ. По его словамъ, джентельменъ, а тмъ боле дама должны проигрывать только то, что ихъ не разоритъ, а выигрывать то, что ихъ не обогатитъ. Конечно, во время нашей игры мы продолжали болтать.

Въ особенности меня удивляло полное невдніе обоими братьями низшихъ классовъ, что они объясняли иностраннымъ происхожденіемъ ихъ матери и замкнутой жизнью въ тсномъ семейномъ кружк. Гордясь боле всего тмъ, что онъ родился англичаниномъ, сэръ Джорджъ вовсе не зналъ англійскаго народа, но питалъ глубокое уваженіе къ купцамъ.

— Классъ, къ которому вы принадлежите, сударыни,— произнесъ онъ однажды съ чувствомъ,— составляетъ главную славу страны, вы обогащаете и даете работу народу. Врьте, мы это цнимъ и глубоко уважаемъ вашъ классъ. Что же касается до меня и моего брата, то мы считаемъ за особое счастье, что мы пользуемся обществомъ такихъ добродтельныхъ и образованныхъ лицъ, какъ вы об. Здсь я нахожу удовольствіе безъ тни грубости и дружбу безъ заискиванія.

Сказавъ это, онъ всталъ и поцловалъ руки намъ обимъ.

VIII.

Въ это время я уже не могла сомнваться, что сэръ Джорджъ приходилъ къ намъ для меня. Онъ смотрлъ на меня съ такой любовью, что ошибиться было невозможно. Но, право, я не понимаю, что нашелъ во мн этотъ человкъ, стоявшій такъ высоко надо мною? Я уже понимала, что онъ знатенъ и богатъ, для меня былъ ясенъ смыслъ однажды переданнаго имъ мн разсказа о томъ, какъ важный лордъ влюбился въ простую молодую поселянку и, женившись на ней, взялъ ее въ свой замокъ. По словамъ сэра Джорджа, ему не слдовало этого длать, а лучше было поселить ее въ котедж, среди цвтовъ и зелени, гд онъ посщалъ бы ее въ свободныя минуты. Онъ часто потомъ возвращался къ этой исторіи. Что же касается до тхъ низостей, которыя разсказывали обо мн, то я уврена, что имъ не повритъ никто, прочитавшій эти строки. Никогда, никогда, никогда эта благородная душа не загрязнила бы себя ничмъ позорнымъ. Иначе я не могла бы его уважать. Иначе я не считала бы его достойнымъ моей любви, которая принадлежитъ ему всецло до сихъ поръ.

Вскор произошло важное событіе въ моей жизни. Я перешла въ англиканскую вру и главнымъ образомъ по желанію сэра Джорджа. Онъ былъ религіозный человкъ и питалъ неограниченную преданность къ установленной церкви. Онъ горячо ее отстаивалъ, доказывая, что это была древняя церковь Христова, очищенная отъ позднйшихъ злоупотребленій, что она основана на словахъ евангелія и библіи, что ею управляютъ, какъ при апостолахъ, служители алтаря, что въ ней сохранились древнія таинства и древнія молитвы, что она создала многихъ достойныхъ богослововъ и философовъ.

— Одного только недостаетъ въ этой прелестной двиц,— говорилъ онъ не разъ Изабелл,— она еретичка.

— Она никогда не вернется къ квакерамъ,— отвчала моя кузина.

— Этого мало, Нанси,— продолжалъ онъ, обращаясь ко мн,— церковь ждетъ васъ съ распростертыми объятіями.

Въ конц концовъ, я пошла къ пастору церкви св. Іакова на Пикадилли, и почтенный служитель алтаря посвятилъ нкоторое время на обученіе меня англиканскому катехизису. Затмъ былъ назначенъ день для церемоніи крещенія, и моей крестной матерью была Изабелла.

Въ церкви было очень мало народа. Сэръ Джорджъ стоялъ въ уголк, гд его никто не видлъ.

— Теперь,— шепотомъ сказалъ онъ, подходя ко мн посл церемоніи,— мы одной вры, однихъ убжденій. Я совершенно счастливъ.

Между нами еще не было сказано ни слова любви, но я такъ же, какъ онъ, была совершенно счастлива.

Естественно, мы интересовались семьей нашихъ друзей, но на вс наши разспросы они только отвчали, что отецъ ихъ умеръ, а мать, иностранка, жила съ ними въ Лондон, что у нихъ былъ ддушка, о которомъ они отзывались съ особымъ уваженіемъ, что, наконецъ, у старшаго брата было помстье въ Кью, а младшій довольствовался положеніемъ морского офицера.

— Вс знаютъ о семь Сторей,— говорила Изабелла,— и всегда на лондонской бирж есть хоть одинъ извстный Сторей. Я знаю всхъ въ лондонскомъ Сити и разскажу исторію любого изъ выдающихся въ немъ семействъ. Но насчетъ знатныхъ особъ я ничего не знаю.

Поэтому мы не имли никакого понятія объ исторіи и современномъ положеніи семьи Ле-Бретонъ.

И однако всмъ вокругъ насъ было вполн извстно, кто такіе наши друзья: и капитану Селлинджеру, и сержанту Бетцу, и доктору, и Роберту Сторею. Еще было удивительне, что вс они знали и не говорили намъ объ этомъ ни слова, полагая, что мы хорошо вдали, съ кмъ имемъ дло.

Въ особенности, поведеніе доктора меня удивляло. Я уже упоминала, что этотъ старикъ занималъ комнату въ нижнемъ этаж нашего дома, и его средства къ жизни не были никому извстны. Онъ называлъ себя мистеромъ Чомберомъ, но впослдствіи оказалось, что эта фамилія была фальшивая, а мы дали ему кличку доктора, не знаю почему, такъ какъ онъ не практиковалъ. Большую часть дня онъ смотрлъ въ отворенную дверь на лстниц, какъ бы поджидая кого-то. У него бывало много гостей, и нкоторыхъ изъ нихъ онъ выпускалъ въ садовую калитку, выходившую въ паркъ. Всякій разъ, какъ я выходила съ Изабеллой, онъ широко открывалъ дверь своей квартиры и, стоя на порог, говорилъ мн самые чудовищные комплименты, которые меня, однако, очень забавляли.

Однажды утромъ онъ пригласилъ насъ войти въ его комнату. Изабелла давно желала посмотрть жилище этой таинственной личности, и потому она охотно приняла его приглашеніе. Комната, въ которую мы вошли, была очень скудно меблирована, въ ней находились деревянная кровать, накрытая простыней, столъ, заваленный бумагами, два или три простые стула, платяной шкафъ и большой деревянный сундукъ съ желзными скобами. Шляпа, шпага, сюртукъ и парикъ висли на стн, а на самомъ доктор былъ поношенный, выцвтшій халатъ и ночной колпакъ въ вид тюрбана.

— Мое помщеніе очень скромное,— сказалъ онъ,— но для стараго моряка лучшаго не надо.

Предложивъ намъ стулья, онъ продолжалъ:

— Я живу здсь десять лтъ, и впервые меня удостоили своимъ посщеніемъ дамы. Чмъ же бы васъ угостить?

Онъ подошелъ къ шкафу и вынулъ изъ него бутылку странной формы и дв маленькія рюмки.

— Это,— сказалъ онъ,— напитокъ, приготовляемый монахами Шартрезской обители. Попробуйте его, сударыни. Не бойтесь, хоть онъ очень крпокъ, но я налилъ вамъ лишь нсколько капель.

Дйствительно, я никогда не пила лучшаго нектара, но онъ слишкомъ крпокъ для дамъ.

— Мой смиренный уголокъ,— продолжалъ докторъ,— посщаютъ только немногіе друзья, такіе же старики, какъ я, мы вспоминаемъ о прошломъ и горюемъ, что его нельзя вернуть. Въ старости единственное развлеченіе вспоминать о быломъ и нюхать табакъ.

Онъ вынулъ табакерку и, взявъ щепотку табаку, поднесъ ее къ своему носу.

Въ его выговор слышался иностранный акцентъ, а потому Изабелла спросила:

— Вы бывали за границей?

— Да, я изъздилъ почти всю Европу. Я бывалъ въ королевскихъ дворцахъ и въ хижинахъ бдняковъ. Я могу говорить на большей части европейскихъ языковъ.

— Вы, должно быть, видли много интереснаго?

— Различіе между народностями сначала васъ интересуетъ, но подъ старость оно теряетъ значеніе. Мужчины и женщины вс одинаковы во всхъ странахъ, ихъ высшія добродтели т же, которымъ учатъ у насъ дтей.

— Что вы подъ этимъ разумете?

— Честность, повиновеніе, цломудріе, трудолюбіе и преданность. Еслибъ эти основныя добродтели царили везд, то не было бы бдности, недовольства, стряпчихъ, тюремъ, вислицъ, проповдей. Еслибъ люди были честны, то вс врили бы другъ другу, повиновеніе породило бы порядокъ и спокойствіе, цломудріе поддержало бы достоинство женщинъ, трудолюбіе обогатило бы свтъ, а преданность власти обезпечивала бы правильный ходъ общественнаго колеса.

— Ну, слава Богу, мы здсь вс преданы королю,— замтила я.

— Вс преданы королю!— повторилъ докторъ съ кислой гримасой,— о, какъ бы я радъ былъ, еслибъ вс въ стран были преданы своему законному королю. И, напротивъ, сколько несчастій порождено отсутствіемъ этой преданности. Посл убійства Карла I сколько бдствій пережила страна, а низверженіе Іакова II не навлекло ли на нее одну напасть за другой.

— Что вы говорите, сэръ!— воскликнула Изабелла.

Дйствительно, странно было слышать такія теоріи въ царствованіе Георга II.

— И, однако, несмотря на все, преданность законному государю сохранилась въ стран. Еще живы мученики событій 1715 и 1745 годовъ. Духъ Дервенватера не исчезъ.

Изабелла вскочила и съ ужасомъ воскликнула:

— Нанси! Это іаковитъ.

— Полноте, садитесь, сударыня. Что значатъ слова и мннія стараго философа? Они безвредны. Но вдь никто не можетъ оспорить того факта, что претендентъ законный король по наслдству, если не по Божьей воли. Говорятъ, тысячи людей въ стран готовы обнажить мечъ, хотя я не оправдываю насилія и предпочелъ бы, чтобъ они подождали десять, двадцать, сто лтъ. Въ конц концовъ, право и справедливость восторжествуютъ.

— Прекратите, сэръ, этотъ разговоръ,— замтила Изабелла,— онъ опасенъ и ни къ чему не ведетъ.

— Не безпокойтесь,— отвчалъ докторъ,— мои политическія убжденія сходятся съ вашими. Вотъ, посмотрите, я пью за здоровье короля.

И онъ опорожнилъ рюмку шартреза.

— А теперь,— продолжалъ онъ,— я покажу вамъ кое-что любопытное. Вс старики любятъ собирать коллекціи, и вотъ я собралъ нсколько миніатюръ самыхъ прелестныхъ женщинъ въ свт. Ото дйствительно красавицы, но, конечно, ни одной изъ нихъ не сравниться съ миссъ Нанси, которая затмитъ ихъ всхъ своей славой.

Онъ открылъ небольшой ящикъ и досталъ изъ него значительное число миніатюръ въ золотыхъ рамкахъ. Я стала съ любопытствомъ ихъ разсматривать. Это дйствительно была галлерея красавицъ.

— Вотъ портретъ, который вамъ, миссъ Нанси, никогда не поднесъ бы джентельменъ, который посщаетъ васъ ежедневно,— сказалъ докторъ, указывая на одну изъ миніатюръ, изображавшую молодую двушку въ шотландскомъ костюм.

— Отчего?

— Не могу сказать. Если вы не знаете, и я не долженъ знать. Это портретъ Флоры Макдональдъ, которая спасла жизнь принца Карла Эдуарда.

— Молодого претендента,— поправила его Изабелла.

— Какъ хотите, принца или претендента, но дло въ томъ, что она спасла ему жизнь и была утшеніемъ его несчастной жизни, подобно Клементин Ванькинессо, Джени Камеронъ и лэди Макинтошъ. Ну, теперь вы понимаете, почему ваши друзья не могутъ вамъ подарить портрета Флоры Макдональдъ.

— Нтъ.

— Ну, такъ и я не понимаю. Оставимъ-те этотъ вопросъ. Посмотрите на остальные портреты. Это все фаворитки королей и принцевъ. Вотъ Агнеса Сорель, любимица французскаго короля Карла VII, и красавица Габріелль, сводившая съ ума Генриха IV, а вотъ Ла-Вальеръ, г-жа Монтеспанъ, также француженки. Ну, а теперь перейдемъ къ англичанкамъ: тутъ Розамунда, Алиса Ферорсъ, Джени Ширъ, но у нихъ всхъ печальныя лица. Я, право, не знаю, почему любимицы королей никогда не бывали долго счастливы. А вотъ Нелли Гвинъ…

— Спрячьте ихъ, спрячьте скоре, сэръ,— воскликнула Изабелла гнвно:— разв можно показывать такіе портреты молодой двушк?

Докторъ знаменательно улыбнулся, но ничего не отвтилъ.

— Пойдемъ, Нанси,— продолжала расходившаяся Изабелла,— моя нога никогда не будетъ въ вашей комнат, мистеръ Чемберъ. Не смйте даже заговаривать съ нами. Скажите, пожалуйста, показывать молодой двушк Розамунду и Нелли Гвинъ…

Она быстро вывела меня на лстницу и, вернувшись домой, долго не могла успокоиться.

— Что значитъ эта дерзость низкаго старика?— говорила она… Я не знаю, кто были его француженки, но англичанки всмъ извстны. Что же касается до его глупой болтовни, то она прямо обнаруживаетъ въ немъ іаковита. Но вотъ я не могу понять, на что онъ намекалъ, говоря, что наши друзья не подарили бы намъ портрета шотландки.

VIII.

Около этого времени Робертъ Сторей сдлалъ мн визитъ очень знаменательный. Онъ зашелъ утромъ, полагая, что въ эти часы Изабелла уходитъ съ Молли на рынокъ. Дйствительно, я была одна дома, именно, по этой причин. Съ того вечера, когда онъ убжалъ при вид нашихъ друзей, книгопродавецъ не былъ у насъ ни разу, и я нимало объ этомъ не сожалла.

Теперь на немъ была его обычная одежда, въ которой онъ сидлъ въ своей лавк и принималъ кліентовъ. Хотя его самонадянный тонъ не шелъ къ этому скромному костюму, но въ глазахъ его виднлось какое-то тревожное, безпокойное выраженіе.

— Вотъ неожиданный гость мистеръ Робертъ,— сказала я, когда онъ слъ, съ достоинствомъ, и засунувъ правую руку за жилетку,— вдь въ это время вы всегда заняты.

— Я оставилъ въ лавк много поэтовъ и авторовъ, умоляющихъ моего покровительства, но я сказалъ имъ, чтобъ они подождали. Меня звалъ сюда голосъ долга, а вы знаете, миссъ Нанси, что я никогда не ослушаюсь голоса долга.

— Неужели? Во всякомъ случа, ваше посщеніе очень лестно для меня.

— Когда существу, къ которому я питаю дружескія, а, быть можетъ, еще боле теплыя чувства, грозитъ гибель, то медлить было бы преступленіемъ. Прочь всякое благоразуміе, и впередъ, несмотря на вс опасности.

— Это очень благородно, но достойна ли причина такого благородства?

— Въ нкоторыхъ случахъ иметъ право заступиться за погибающее существо родственникъ или старый другъ, даже человкъ, который питаетъ пламенную любовь. Такова сила, такова святость любви! Любовь, даже не признанная и отвергнутая, даетъ права. Любить достойную женщину возвышаетъ человка и какъ бы даетъ ему патентъ на благородство. Венера беретъ у Марса его мечъ и имъ посвящаетъ въ рыцари влюбленнаго въ нее человка.

Эти цвтистыя фразы, очевидно, были заране придуманы, и онъ говорилъ бы безъ конца, если бы я, потерявъ терпніе, не перебила его:

— Ради всего святого, бросьте этотъ торжественный языкъ, который вы заимствовали у вашихъ голодающихъ писателей, и переходите къ длу. Что вы разумете подъ вашими правами, вашимъ долгомъ и вашей пламенной любовью?

Онъ покраснлъ, вынулъ правую руку изъ жилета и, нагнувшись ко мн, сказалъ шепотомъ, хотя въ комнат никого не было, кром насъ:

— Миссъ Нанси, я не могу забыть, что я былъ первымъ.

— Что вы хотите этимъ сказать?

— Вы не можете же отрицать, что я былъ первымъ.

— Въ чемъ первымъ?

— Вы очень хорошо знаете, въ чемъ. Два мсяца я ухаживалъ за вами, какъ благородный, трезвый, приличный гражданинъ лондонскаго Сити, прежде чмъ явился другой.

— Вы ухаживали за мной, мистеръ Робертъ!— воскликнула я въ неописанномъ удивленіи,— я никогда не подозрвала этого. Вы обходились со мною такъ же, какъ съ Изабеллой, а потому прошу прекратить этотъ разговоръ и выбить изъ вашей головы мысль, что вы имете какое нибудь право на вмшательство въ мои дла…

Онъ глубоко вздохнулъ, скрестилъ руки, поднялъ глаза къ небу и торжественно произнесъ:

— Какъ скоро можетъ свтъ развратить женское сердце! Какъ скоро прозрачная душа можетъ омрачиться! Какъ скоро безсердечное кокетство можетъ наполнить даже квакерское сердце?

— Вы уже позволяете себ говорить грубости, мистеръ Робертъ Сторей. Увряю васъ, что я не имла ни малйшаго понятія о вашихъ чувствахъ ко мн.

— Не могу поврить! Вдь я вамъ носилъ книги. Я проводилъ у васъ цлые вечера, вмсто того, чтобы ходить въ клубъ, гд я почетнымъ членомъ.

— Прошу меня извинить, сэръ, я воспитана въ такомъ захолусть, что не поняла смысла этихъ любезностей.

— Мало того, вы дозволили мн льстить себя надеждой, что я не былъ вамъ непріятенъ.

— Правда, я не считала васъ непріятнымъ, но вдь, еслибъ вы и дйствительно были мн непріятны, то не могла же я сказать вамъ это въ глаза.

— Потомъ неожиданно явился на сцену другой, ослпилъ васъ своимъ блескомъ, и вы меня забыли. Вотъ на основаніи этого прошедшаго, я и считаю себя въ прав васъ предупредить. Съ тхъ поръ, какъ молодые джентльмены стали васъ посщать каждый вечеръ, честнаго купца выгнали за дверь.

— Не правда, васъ никто не выгонялъ, а вы сами убжали. Двери для васъ не закрыты. Милости просимъ, приходите, когда угодно!

— Вы знаете, что я не могу водить знакомство съ такими лицами.

— Однако, вы когда-то были убждены, что это самозванцы и даже разбойники. Что же, вы признаете себя теперь неправыми въ вашемъ мнніи о нихъ?

— Если мой утвердительный отвтъ можетъ васъ заставить одуматься,— произнесъ книгопродавецъ,— то я готовъ признать свою ошибку. Какъ вы сами знаете, они люди очень высокопоставленные, но ихъ свтъ — не мой свтъ, и я даже не ршусь ссть передъ ними.

— Вы прежде считали ихъ развратными кутилами. Что же, вы и въ этомъ отношеніи перемнили свое мнніе? Впрочемъ, это все равно. Лучше скажите, отъ чего вы желаете меня предупредить.

— Они проводятъ каждый вечеръ у васъ, миссъ Нанси. Подумали ли вы или ваша родственница о томъ, что скажетъ свтъ о подобныхъ отношеніяхъ?

— Мы живемъ такъ далеко отъ свта, что не слышимъ его говора.

— Ни одна женщина не должна пренебрегать тмъ, что говоритъ о ней свтъ!

— Вы очень добры, мистеръ Робертъ, что заботитесь обо мн, но я сомнваюсь, чтобы можно было истолковать во зло посщенія двухъ братьевъ молодой вдовы и ея родственницы.

Онъ всталъ и, какъ бы не находя словъ для отвта, подошелъ къ окну. Постоявъ тамъ нсколько минутъ, онъ вернулся къ столу и медленно произнесъ:

— Я вамъ передамъ, что о васъ говорятъ. Вчера вы прошли мимо моей лавки, а я стоялъ въ дверяхъ и разговаривалъ съ однимъ изъ постоянныхъ моихъ покупщиковъ объ извстной вамъ особ. Онъ посмотрлъ на васъ и на сопровождавшую васъ родственницу и сказалъ: ‘вотъ у этихъ дамъ ‘онъ’ бываетъ каждый вечеръ’. Потомъ онъ отвернулся и покачалъ головой.

— Это все? Ну, такъ что же?

— Свтъ всегда любитъ злословить, миссъ Нанси. Вы не знаете, какъ онъ безжалостенъ.

— Но какое намъ дло до безжалостнаго свта? Джентльменъ, о которомъ вы говорите, приходитъ не одинъ, а съ братомъ, и я принимаю его не одна, но съ родственницей. Врьте мн, что они ведутъ себя прилично, да и не могли бы поступать иначе. Они хорошо воспитанные молодые люди, и съ ними очень пріятно разговаривать. Къ тому же я убждена, что они не принадлежатъ къ тому развратному обществу, о которомъ вы упоминаете.

— Положимъ, что и такъ, но зачмъ они къ вамъ ходятъ? Если хотите, то я вамъ прямо скажу, зачмъ они ходятъ. Они не разбойники, не самозванцы и не авантюристы, но вы не хотите назвать ихъ настоящими именами, ну, и я ихъ не назову.

— И хорошо сдлаете. Если они, дйствительно, скрыли свое настоящее имя, то я подожду, чтобы они сами открыли мн эту тайну. Впрочемъ, посл вашей ошибки относительно ихъ я бы и не поврила вамъ, что бы вы ни говорили.

— Значитъ, я прямо перейду къ длу,— произнесъ Робертъ Сторей торжественнымъ тономъ,— въ этой стран существуетъ строго опредленная іерархія или, иначе сказать, общественная лстница, на ступеняхъ которой каждый изъ англичанъ родится. Переходъ съ одной ступени на другую влечетъ за собою гибель и горе. Люди, стоящіе на верхнихъ ступеняхъ, не могутъ жениться на женщинахъ низшихъ ступеней. Однако, иногда эти люди высшихъ ступеней влюбляются и ухаживаютъ за женщинами низшихъ ступеней. Они или увлекаютъ ихъ въ бездну своимъ блескомъ и дорогими подарками, или обманываютъ общаніями, которыхъ никогда не исполнятъ, или, наконецъ, влюбляютъ въ себя такъ, что несчастныя созданія ршаются на все, ради любимаго человка. Ну, а остальное понятно.

— Что остальное?— воскликнула я съ негодованіемъ,— говорите прямо, а не туманными намеками.

— Подъ остальнымъ я разумю то, что всегда бываетъ съ женщинами, которыя поддаются вліянію такихъ людей, какъ ваши новые пріятели. Въ подобномъ случа одинъ исходъ. Неужели вы думаете, миссъ Нанси, что эта особа можетъ жениться на васъ? На купчих, на квакерш! Даже, если бы онъ сошелъ съ ума отъ любви къ вамъ и сдлалъ бы такую глупость, то ему пришлось бы скрывать этотъ бракъ отъ всего свта и отрекаться отъ него передъ всми. Какъ бы вы перенесли всю тяжесть, весь позоръ подобнаго положенія! Никто бы тогда не захотлъ васъ знать: ваши и его друзья одинаково бы отвернулись отъ васъ. Мужчины со смхомъ говорили бы о васъ, а женщины не оставили бы камня на камн, чтобы разссорить васъ съ мужемъ.

— Мистеръ Сторей,— отвтила я на эту цвтистую рчь,— вы, кажется, перешли вс границы приличія, но я готова врить, что вы дйствуете искренно. Увряю васъ, что во всхъ вашихъ опасеніяхъ нтъ ни малйшаго основанія. А теперь прекратимъ этотъ разговоръ.

— Еще одно слово, если позволите. Опасность существуетъ, въ этомъ я твердо убжденъ, и отъ этого убжденія я, можетъ быть, сказалъ что нибудь лишнее. Прошу меня въ этомъ извинить. Теперь выслушайте меня хладнокровно. Есть средство положить конецъ всмъ подозрніямъ и скандаламъ: выходите за меня замужъ.

Произнося эти слова, онъ всталъ и протянулъ ко мн об руки.

— Выходите за меня замужъ,— повторилъ онъ,— вы сдлаете счастливымъ честнаго человка и…

— Какъ! Вы хотите, чтобы я была вашей женой?

— Да. Тогда свтъ, не обращающій вниманія на честныхъ женъ честныхъ гражданъ, оставитъ васъ въ поко и станетъ клеветать на другую женщину, быть можетъ, на Изабеллу. Выходите за меня замужъ, Нанси.

— Это не возможно… Это не возможно,— произнесла я.

— При мысли, что извстная особа играетъ твоимъ сердцемъ, Нанси, моя душа застываетъ отъ злобы. Врь мн, я тебя искренно люблю! Твой образъ всегда передо мною, днемъ и ночью. По вечерамъ я часто прихожу сюда подъ окно и схожу съ ума, думая, что онъ сидитъ съ тобой. Нанси, я не могу этого боле терпть!

— Мистеръ Робертъ! это не возможно. Не говорите боле ни слова, а уходите, если сожалете меня.

— Нтъ, я не уйду, прежде чмъ не выскажу всего. Повторяю, извстная особа только играетъ вами, а я искренно желаю, чтобы вы сдлались моей женой. Вы меня знаете: я человкъ благоразумный, у меня приличныя манеры, я происхожу изъ почтенной семьи, меня знаютъ съ лучшей стороны на лондонской бирж, я получаю хорошій доходъ, и у меня немало сбережено денегъ. Я человкъ образованный и читалъ боле многихъ, а на счетъ моихъ религіозныхъ убжденій могу сказать…

— Довольно, довольно! Уходите, оставьте меня.

— Я буду любящимъ и преданнымъ мужемъ!

— Мистеръ Робертъ, я не могла бы быть вашей женой, даже если бы никогда не видла этихъ джентельменовъ.

Онъ пристально посмотрлъ на меня, взялъ шляпу и сказалъ:

— Я вижу, что ваши глаза, Нанси, не хотятъ смотрть на меня. Они ждутъ кого нибудь другого. Я больше не скажу ни слова, но вспомни, Нанси, когда настигнетъ тебя горе,— а это будетъ неминуемо,— что былъ человкъ, добрый, набожный, почтенный, который тебя любилъ, и что отъ тебя зависло предупредить обрушившееся на тебя горе.

— Благодарю васъ, мистеръ Робертъ,— отвчала я, протягивая ему руку, которую онъ, однако, не взялъ,— если, дйствительно, меня поститъ горе, то я охотно признаю, что съ вами мн бы не извдать такого горя. Но знайте, что я скоре перенесу такое горе безъ васъ, чмъ иное съ вами.

Онъ ушелъ молча, безъ цвтистыхъ фразъ, безъ искусственныхъ позъ. На лиц его было написано искреннее горе, неподдльное отчаяніе. Онъ, вроятно, любилъ меня, но какъ могла я выйти за него замужъ, когда мн постоянно мерещился образъ другого!

IX.

Такъ прошли августъ и сентябрь. О счастливое время! По вечерамъ мы пли, играли въ карты, танцовали, читали, разговаривали и смялись. Всегда я видла въ устремленныхъ на меня глазахъ старшаго брата тотъ взглядъ, который отлично понимаетъ самая невинная, неопытная женщина, а меньшой постоянно смотрлъ на меня съ нжнымъ братскимъ, но безпокойнымъ сочувствіемъ. Вс мы были счастливы.

Иногда, но не часто мы гуляли въ парк по утрамъ, когда тамъ не бываетъ свтскаго общества. На мой вопросъ однажды, что длаютъ въ это лучшее время для прогулокъ знатныя дамы, сэръ Джорджъ отвчалъ презрительнымъ тономъ:

— Он еще въ постели. Он провели всю ночь за картами и вернулись домой въ пять часовъ, утомленныя, разстроенныя. Въ одиннадцать часовъ он потребуютъ шоколадъ, а потомъ горничныя станутъ ихъ одвать и раскрашивать. Я не понимаю, какъ можно влюбиться въ существо съ раскрашенными щеками, какъ у актрисы, и головой, полною картъ. Добродтелей у нихъ нтъ никакихъ, он глупы и невжественны, он не имютъ ни талантовъ, ни способностей, он не любятъ дтей и оставляютъ ихъ на попеченіе служанокъ, ихъ религія дло пастора, ихъ вкусъ — дло горничной, он завистливы, сердиты и постоянно ссорятся между собою. Вотъ съ какими женщинами я до сихъ поръ встрчался, и он еще удивлялись, что я за ними не ухаживалъ. Какъ же я могу говорить о любви подобнымъ существамъ, въ особенности теперь, когда въ моемъ сердц запечатлнъ образъ чистоты, правды и красоты.

И онъ нжно пожалъ мн руку.

Какъ-то, разговаривая объ удовольствіяхъ Лондона, Изабелла замтила, что для мужчинъ были клубы, скачки, ярмарки, таверны, птушиный бой, боксъ и т. д., но на долю женщинъ не приходилось ни одного развлеченія.

— Сударыня,— отвчалъ сэръ Джорджъ, переговоривъ въ полголоса съ братомъ,— мы до сихъ поръ пользовались вашимъ любезнымъ гостепріимствомъ, позвольте же и намъ въ свою очередь доставить вамъ хоть маленькое удовольствіе.

— Слышишь, Нанси, что предлагаетъ сэръ Джорджъ? Куда бы ты желала отправиться?

— Не знаю, разв пойти въ церковь св. Павла или на биржу?— произнесла я, не зная, что сказать.

Оба брата переглянулись, и сэръ Джорджъ сказалъ, что мало удовольствія было толкаться по улицамъ, среди грубой толпы.

— Такъ не пойти ли намъ во дворецъ,— продолжала я,— говорятъ, что туда пускаютъ днемъ всхъ прилично одтыхъ лицъ. Я бы желала увидть хоть разъ короля.

— Нтъ,— возразилъ поспшно сэръ Джорджъ,— король старъ, и для него необходимо спокойствіе. Но при первомъ удобномъ случа я покажу вамъ Сентъ-Джемскій дворецъ.

— Въ такомъ случа, сэръ Джорджъ, мы предоставимъ выборъ вамъ самимъ,— произнесла я.

— Вы возлагаете на меня тяжелую отвтственность,— сказалъ онъ,— а какія есть увеселенія сегодня или завтра вечеромъ, Эдуардъ?

— Сегодня балъ по подписк въ Карлайль-гауз.

— Нтъ, можетъ быть, ты въ состояніи тамъ бывать,— сказалъ сэръ Джорджъ, качая головой,— но для меня это невозможно.

— Подемъ въ Ваксалъ.

— Въ прошедшее мое посщеніе тамъ были все торговцы саломъ.

— Ну, такъ что же? Благо бы они только оставляли дома сало. Еще есть Рапели.

— Нашимъ дамамъ будетъ скучно все ходить взадъ и впередъ среди толпы незнакомыхъ людей.

— Ну, такъ завтра большой маскарадъ въ Мерилебонскомъ саду.

— Это лучше. Мы можемъ вс надть маски, и, вроятно, нашимъ дамамъ зрлище маскарада будетъ забавной новинкой. Вы никогда не бывали, сударыня, въ маскарадахъ?— прибавилъ онъ, обращаясь къ Изабелл.

— Я всегда слышала, что тамъ бываютъ только дамы, которыя не дорожатъ своей репутаціей,— отвчала она.

— Я съ удовольствіемъ вижу, какъ дамы лондонскаго Сити разборчивы насчетъ удовольствій,— отвчалъ сэръ Джорджъ,— правда, посл двнадцати часовъ на маскарадахъ бываютъ скандалы, но раньше тамъ весело, оживлено и даже иногда очень пріятно. Поврьте, сударыня, что мы не пригласили бы васъ на оргію.

— Конечно, сэръ, мы вполн вамъ довряемъ, и если вы полагаете, что намъ можно…

— Не только можно, но должно разъ взглянуть на маскарадъ. Это, въ сущности, веселое, невинное, безвредное зрлище.

Признаюсь, мн очень хотлось увидть такое свтское собраніе, гд вс замаскированы, и къ тому же я замтила, по выраженію лица сэра Джорджа, что онъ очень желалъ отправиться съ нами въ Мерилебонскій садъ. Но Изабелла, вспоминая квакерскіе предразсудки, долго не соглашалась, наконецъ, ее уломали, и было ршено, что мы подемъ вчетверомъ на маскарадъ, съ тмъ условіемъ, что немедленно посл ужина вернемся домой.

Затмъ явился вопросъ о нашихъ костюмахъ, и братья пересчитали цлый рядъ историческихъ личностей, которыхъ я могла бы изобразить. Но вс он, одна за другой, были забракованы по разнымъ вполн основательнымъ причинамъ, царица Баодицея, Розамунда, Нелли Гвинъ, Анна Болейнъ, королева Елисавета, Марія Стюартъ, Прекрасная Елена, царица Дидона, весталка, Юдиь и т. д. не оказались подходящими. Оставалось перейти къ литературнымъ типамъ, но Офеліи, Корделіи, Джульетт, Розалинд также не посчастливилось. Наконецъ, Эдуардъ воскликнулъ:

— Мы даромъ теряемъ время: миссъ Нанси можетъ и должна явиться богиней любви, Венерой.

— Венерой?— воскликнула Изабелла,— но какъ мы ее однемъ?

— Очень просто. Она наднетъ свое обыкновенное, блое платье, въ которомъ сама Венера не могла бы быть прелестне ея, а золотой поясъ, скипетръ и золотое яблоко ясно обнаружатъ, кто она. Ты помнишь, брать, что пастухъ далъ золотое яблоко Венер, какъ первой красавиц.

— Онъ былъ правъ,— отвчалъ сэръ Джорджъ:— такъ какъ тамъ не было миссъ Нанси.

— Вы оба заставляете меня краснть отъ вашихъ комплиментовъ,— сказала я со смхомъ,— я согласна держать въ рук золотое яблоко, но моимъ скипетромъ будетъ веръ.

Покончивъ съ моимъ костюмомъ, перешли къ Изабелл, и снова Эдуардъ разршилъ трудную задачу:

— Вамъ лучше всего одться Діаной, съ полумсяцемъ на голов, колчаномъ за спиной и съ лукомъ въ рукахъ.

— А придется мн кого нибудь пронзить стрлой?— спросила она съ улыбкой.

— Если кто нибудь скажетъ вамъ грубость, то вы превратите его въ оленя и застрлите безмилосердно.

Слдующее утро мы посвятили приготовленію туалетовъ, а среди нашихъ хлопотъ Молли внесла въ комнату большой пакетъ, который, по ея словамъ, былъ привезенъ лакеемъ въ блестящей ливре. Мы съ любопытствомъ его открыли и увидали золотой поясъ венеціанской филигранной работы, золотое яблоко и красивый веръ, съ изображеніемъ Венеры, выходящей изъ воды, а также лукъ въ три фута длины, украшенный лентами, полдюжины золоченныхъ стрлъ и серебряный полумсяцъ и веръ съ изображеніемъ несчастной судьбы Актеона.

— Все это, конечно, суета суетъ!— воскликнула Изабелла,— что бы сказали квакеры и твой братецъ, если бы они были здсь. Но это ничего, Нанси, я уврена, что не грхъ невинныя удовольствія. Что касается до этихъ молодыхъ людей, то они, очевидно, богаты, и по временамъ я думаю, что они еще боле высокаго класса, чмъ говорятъ. Ну, да все равно, кто бы они ни были, будемъ сегодня веселиться, не думая ни о чемъ. Вскор все выяснится, такъ какъ влюбленный юноша не можетъ долго молчать. Ну, ну, хорошо, я боле не скажу ни слова.

Я выбрала лучшее свое платье, блое, атласное, а Изабелла украсила его своими кружевами. На ше у меня была серебряная цпочка, въ волосахъ блыя ленты, а на рукахъ блыя перчатки. Парикмахеръ пришелъ въ пять часовъ и возился съ нашей прической боле часа.

Въ 7 часовъ пріхали наши кавалеры въ карет четверней. Они привезли хорошенькія маленькія полумаски.

— Надньте ихъ дома,— сказалъ сэръ Джорджъ,— тогда васъ никто не узнаетъ даже на лстниц.

Сами же они послдовали нашему примру только въ карет. Одты они были очень богато, въ пурпурныхъ кафтанахъ, съ блой шелковой подкладкой, въ пестрыхъ жилетахъ и башмакахъ съ золотыми пряжками.

Мерилебонскій садъ находился на Тиборнской улиц, и близъ входа толпилось много народа, среди котораго слышались громкія сужденія о костюмахъ подъзжавшихъ мужчинъ и женщинъ. Признаюсь, я была очень взволнована и смущена, когда мы очутились въ саду, такъ какъ я еще никогда не бывала въ общественномъ мст. Главная аллея была блестяще иллюминована разноцвтными фонарями, а въ конц ея виднлось ярко освщенное зданіе. Публики было уже много, но я не смотрла на нее, а любовалась открывшимся передо мною волшебнымъ зрлищемъ. Черезъ нсколько шаговъ мы очутились на большой площадк передъ крытымъ балкономъ, гд играла музыка, и пла какая-то роскошно одтая женщина.

— Послдуемъ-те за публикой въ залу,— сказалъ сэръ Джорджъ,— а потомъ мы можемъ вернуться въ садъ.

Зала была четыреугольная, украшенная картинами и зеркалами, въ которыя смотрлись вс дамы. На галлере играла музыка, но такъ какъ въ этотъ вечеръ была хорошая погода, то танцы происходили на чистомъ воздух.

Вс дамы были въ маскахъ и нарядныхъ костюмахъ. Кого-кого тутъ не было? И королева Елисавета, и турецкая султанша, и дюжины Венеръ, Діанъ и другихъ богинь, а также безконечное число нимфъ, драматическихъ типовъ и т. д. Мужчины были частью въ маскахъ и домино, а частью безъ нихъ.

Сэръ Джорджъ шелъ со иной впереди, а за нами слдовали Эдуардъ и Изабелла. Мой кавалеръ смотрлъ на публику съ презрительнымъ пренебреженіемъ.

— Я удивляюсь,— говорилъ онъ,— что это все за народъ. Какъ они неловко подражаютъ свтскому обществу!

— Почему вы знаете, что они не принадлежатъ къ высшему свту,— отвчала я,— они такъ хорошо одты.

— Одежда не длаетъ человка, все, что видите, обезьяничанье, да еще не искусное. Я бы желалъ видть всхъ этихъ блестящихъ кавалеровъ въ ихъ конторахъ и лавкахъ.

— Не забывайте, сэръ Джорджъ, что и я дочь….

— Мн все равно, чья вы дочь, миссъ Нанси. Мн достаточно знать, что вы самая прелестная женщина въ свт съ самыми лучшими манерами. Врьте мн, что съ вами нельзя сравнить ни одной придворной дамы.

Говоря это, онъ нжно пожалъ мою руку. Тутъ я неожиданно замтила, что у него на груди большая брильянтовая звзда. Хотя я мало знала свтъ, но все-таки мн было извстно, что такія звзды носятъ только очень знатныя особы.

— Что означаетъ эта звзда, сэръ Джорджъ?— спросила я,— вы что-то скрыли отъ меня?

— Если я и скрылъ, прелестная Нанси, то на это была уважительная причина. Но если хотите, я все вамъ скажу.

— Нтъ, я буду ждать, когда вы найдете нужнымъ все объяснить. Мн довольно и того, что вы обращаетесь со мной не такъ, какъ съ окружающей насъ публикой.

— Благородный лордъ,— произнесъ сэръ Джорджъ, возвращаясь къ своей любимой исторіи,— женившись на поселянк, дурно сдлалъ, что перевезъ ее въ свой замокъ. Ему слдовало оставить ее на всю жизнь въ ея деревн. Ему было бы лучше самому жить съ ней скромно, тихо. О Нанси,— прибавилъ онъ почти шепотомъ,— если бы мн выпало счастье такой жизни съ существомъ невиннымъ, чистымъ, безкорыстнымъ, любящимъ!

Обойдя два или три раза вокругъ залы, мы вышли въ садъ и тотчасъ встртили тамъ Эдуарда съ Изабеллой.

— Джорджъ,— сказалъ меньшой братъ,— танцуютъ снаружи на досчатомъ полу. Протанцуемъ съ нашими дамами хоть одинъ разъ. Ты забылъ снять свою звзду,— прибавилъ онъ вполголоса,— но это ничего: она сойдетъ за маскарадное украшеніе. Здсь есть звзда еще большаго размра и боле блестящая, на груди, вроятно, какого нибудь лавочнаго приказчика.

Въ это время къ намъ подошелъ распорядитель танцевъ и, низко поклонившись сэру Джорджу или скоре его звзд, произнесъ:

— Не угодно ли вамъ, почтенный лордъ, протанцовать придворный менуэтъ съ богиней любви?

И онъ сочувственно окинулъ взоромъ мой костюмъ.

— Съ удовольствіемъ, если божественная Венера удостоитъ танцовать со мной.

Сэръ Джорджъ вывелъ меня на середину, и глаза всхъ присутствующихъ устремились на насъ. Въ публик слышались толки о томъ, кто были господинъ со звздой и его дама. Эта таинственность еще боле усиливала общее любопытство, и вс ожидали увидть примръ того, какъ танцуютъ менуэтъ въ высшемъ обществ.

Между тмъ, музыка заиграла, и начался танецъ. Хотя я училась танцамъ у Изабеллы, но я нсколько разъ танцовала дома съ сэромъ Джорджемъ и заимствовала у него нкоторые его пріемы. Онъ самъ танцовалъ съ особымъ достоинствомъ и изяществомъ. При вид такого образцоваго исполненія менуэта, вс остальныя пары мало-по-малу стушевались, и мы одни окончили танецъ при шумныхъ рукоплесканіяхъ.

— Нанси,— сказала Изабелла, когда я вернулась къ ней,— нельзя не гордиться тобою: вс отъ тебя въ восторг.

— А ея кавалеръ боле всхъ,— прибавилъ сэръ Джорджъ.

Мало-по-малу заиграли другіе танцы, и значительное число паръ приняли въ нихъ участіе. Начался шумъ, гамъ, сутолока.

— Не довольно ли?— сказалъ мн сэръ Джорджъ,— пойдемте лучше ужинать. Братъ послдуетъ за нами съ своей дамой.

Мы помстились за отдльнымъ столикомъ, и намъ подали заране заказанный ужинъ, состоявшій изъ дичи съ салатомъ, бутылки лиссабонскаго вина и пунша.

Издали намъ было видно, какъ веселились маски, оглашая воздухъ смхомъ и криками. Неожиданно я увидала между деревьями, прямо противъ насъ, доктора Чембера, съ тремя или четырьмя неизвстными господами. Вс они были въ маскахъ, но я тотчасъ узнала доктора по его длинной, сухощавой фигур и по поношенному коричневому сюртуку. Что онъ длалъ? Зачмъ пристально смотрлъ на насъ и какъ будто чего-то поджидалъ вмст со своими товарищами?

Это странное зрлище меня безпокоило, но я еще боле удивилась, когда замтила вдали въ одной изъ заднихъ аллей капитана Селлинджера и сержанта Бетца. Зачмъ они тутъ были и почему вмст?

Въ половин двнадцатаго мы встали и направились къ выходу. Тотчасъ за нами послдовали докторъ съ товарищами, но имъ перерзали дорогу капитанъ и сержантъ, которые такимъ образомъ составили нашъ почетный эскортъ.

Садясь въ карету, я оглянулась и увидла, что попрежнему близъ насъ находились капитанъ и сержантъ, а докторъ съ компаніей стояли поодаль, очевидно чмъ-то недовольные.

X.

Чтобы читателю было ясно странное появленіе въ Мерилебонскомъ саду, съ одной стороны, доктора и его товарищей, а съ другой, капитана и сержанта, я должна передать то, что мн потомъ разсказала Молли.

Отъ нечего длать, она съ любопытствомъ слдила за всми жильцами нашего дома, и особое ея вниманіе обращалъ на себя докторъ, котораго посщали таинственные друзья. Сначала она сообщала мн и Изабелл свои подозрнія на счетъ доктора, но, видя наше равнодушіе къ этому предмету, она нашла себ сочувственныхъ собесдниковъ въ сержант Бетц и его жен, съ которыми она скоро подружилась.

Первое время сержантъ слушалъ ее разсянно, находя, что всякій человкъ могъ принимать, кого хотлъ, и что въ этомъ нтъ ничего предосудительнаго, но когда Молли сообщила, что докторъ говорилъ со своими постителями на какомъ-то иностранномъ язык, вроятно, на французскомъ, онъ насторожилъ уши. Тогда Англія воевала съ Франціей, и сержантъ изъ патріотическихъ цлей ршилъ выяснить, зачмъ французы собирались у доктора, если, дйствительно, это были французы. Впервые въ жизни онъ принялъ на себя роль шпіона, но изъ благородныхъ побужденій, хотя къ нимъ и примшивалась надежда, что если ему удастся открыть что либо серьезное, то это могло доставить ему офицерскій чинъ.

— Главное,— говорилъ онъ Молли,— надо составить себ планъ дйствій и повести правильную осаду. Жизнь доктора разсчитана по часамъ: онъ уходитъ обдать въ два часа и возвращается домой въ шесть. Я достану ключъ, открывающій вс замки, и когда завтра докторъ пойдетъ обдать, то произведу первую рекогносцировку.

Онъ такъ и поступилъ, попросивъ изъ предосторожности Молли запереть наружную дверь. Осмотрвъ всю комнату доктора и не найдя въ ней ничего подозрительнаго, сержантъ вернулся къ Молли.

— Ну, на первый разъ довольно,— сказалъ онъ,— теперь можно отпереть дверь, и пусть докторъ пожалуетъ, когда ему угодно.

Но, очевидно, сержантъ видлъ въ комнат доктора кое-что интересное, потому что въ нашей кухн, которая была рядомъ съ этой комнатой, онъ отсчиталъ нсколько шаговъ отъ задняго угла, отодралъ обои и выбилъ нсколько кирпичей изъ стны. Когда его рука прикоснулась къ обоямъ сосдней комнаты, то онъ осторожно просверлилъ въ нихъ нсколько маленькихъ незамтныхъ отверстій.

— Ну, теперь, Молли, я могу слышать все, что будутъ говорить въ комнат доктора. Днемъ я буду вставлять обратно кирпичи, а вы завсьте ихъ чмъ нибудь или скройте какой нибудь посудой, а вечеромъ, когда соберутся гости доктора, я займу мсто на своей обсерваторіи.

Все это было исполнено, и какъ только, въ девять часовъ, явились друзья доктора, въ числ четырехъ или пяти человкъ, то сержантъ занялъ свой обсерваціонный пунктъ.

— Правда, Молли,— промолвилъ онъ шепотомъ, спустя нсколько времени,— они говорятъ пофранцузски. Хорошо, что я понимаю этотъ языкъ.

Онъ снова прильнулъ къ обоямъ и весь обратился въ слухъ.

— Молли,— произнесъ онъ снова,— это величайшіе разбойники. Они измнники, заговорщики и…

Онъ замолчалъ и до одиннадцати часовъ не отходилъ отъ стны. Когда же докторъ проводилъ своихъ гостей чрезъ садовую калитку, то сержантъ возстановилъ порядокъ въ кухн и ушелъ домой, очень озабоченный и не сказавъ ни слова Молли.

На слдующее утро онъ все-таки казался очень озабоченнымъ.

— Молли,— сказалъ онъ,— ни слова объ этомъ даже твоимъ барынямъ. Помни, что отъ малйшей неосторожности могутъ произойти роковыя послдствія, можетъ пролиться человческая кровь. Ну, позови теперь мою жену.

Это была простая, терпливая, трудолюбивая женщина, работавшая безъ устали цлый день и заботившаяся только о своемъ муж и дтяхъ.

— Милая жена,— сказалъ Бетцъ,— будемъ веселиться. Вскор случится нчто очень важное, и я, наконецъ-то, получу офицерскій чинъ. Молли и жена, выпьемъ вмст за мою удачу.

— Да что ты, голубчикъ, съ ума сошелъ?— воскликнула добрая женщина.

— Нисколько. Я очень радъ и веселъ. Вотъ и все. Ну, теперь, когда я промочилъ глотку, я пойду посовтоваться съ капитаномъ Селлинджеромъ на счетъ важнаго государственнаго дла.

— Теперь не стоитъ къ нему идти,— произнесла Молли,— его поздно ночью принесли совершенно пьянымъ, и онъ, вроятно, теперь еще спитъ.

Такъ и оказалось на дл, а потому сержанту пришлось отложить свою бесду съ капитаномъ до двнадцати часовъ, когда послдній всталъ и началъ одваться.

— Извините, что я васъ безпокою, сэръ, въ такую неудобную минуту, но я пришелъ къ вамъ по очень важному, не терпящему отлагательства, длу.

— У васъ, сержантъ, есть свой офицеръ, и если дло идетъ о служб, то вы должны обратиться къ нему.

— Нтъ, сэръ, мое дло не служебное, и я хочу прежде всего передать его вамъ, а потомъ, если вы посовтуете, то я обращусь къ своему офицеру.

— Хорошо. Говорите, но прежде дайте мн опохмелиться пивомъ, это очень здорово.

Сержантъ подождалъ, пока капитанъ залпомъ выпилъ кружку пива, а затмъ разсказалъ, что докторъ, живущій въ ихъ дом, оказался іаковитомъ и французскимъ шпіономъ. Его друзья, также іаковиты, были, повидимому, англичане, но, судя по ихъ прекрасному французскому выговору, они, вроятно, были сыновьями или внуками тхъ, которые составляли дворъ Іакова II, во время его изгнанія. Собираясь у доктора и разговаривая изъ предосторожности пофранцузски, они подготовляли возстаніе на случай смерти семидесяти-семи-лтняго короля.

— Вы все это сами слышали?— произнесъ капитанъ, когда сержантъ окончилъ свой разсказъ,— и видли, что у нихъ есть бумаги, списки и т. д.?

— Да.

— Если эти бумаги хранятся у доктора, то мы можемъ ихъ легко добыть, но, послушайте, сержантъ, мн кажется, что вамъ слдуетъ обо всемъ этомъ доложить своему офицеру. Если возникнетъ изъ этого судебное дло, то въ вашихъ же интересахъ необходимо, чтобы оно началось правильно.

— Позвольте мн, сэръ, сказать еще два слова.

— Если они хотятъ провозгласить королемъ претендента,— продолжалъ капитанъ, не обращая вниманія на слова сержанта,— то я полагаю, что надо дать имъ полную свободу дйствій. Пусть они зарвутся хорошенько, и тогда обнаружится, кто стоитъ за нихъ въ стран.

— Это еще не все, сэръ.

— Чего же они еще хотятъ? Не намрены же они похитить короля!

— Не короля, а кого-то другого. Они составили дьявольскій планъ, который хотятъ привести въ исполненіе сегодня или завтра вечеромъ.

— Въ чемъ состоитъ этотъ планъ?

— Какъ извстно вамъ, нашъ домъ посщаютъ каждый вечеръ два джентльмена. Вы такъ же, какъ я, знаете, кто они такіе, но они окружаютъ себя тайной, а потому не будемъ ихъ называть. Представьте себ, что эти джентльмены, выходя изъ нашего дома, часовъ въ одиннадцать, попали бы въ засаду. Докторъ со своими пріятелями набросился бы на нихъ, заткнулъ бы имъ чмъ нибудь рогъ и, посадивъ въ приготовленную карету, отвезъ бы къ Вестминстерскому мосту, откуда на лодк доставилъ бы на корабль, отходящій во Францію.

— Вы лжете и нахально лжете, сержантъ Бетцъ!— воскликнулъ капитанъ, вскакивая со стула.

— Нисколько. И если бы я не былъ такъ честенъ и правдивъ, то давно уже дослужился бы до офицерскаго чина.

— Этого не можетъ быть,— продолжалъ капитанъ въ сильномъ волненіи,— но все-таки надо принять мры, король старъ и можетъ умереть со дня на день. Сколько ихъ?

— Я видлъ шестерыхъ, но, можетъ быть, ихъ и больше.

— Знаете, сержантъ, если вы только лжете…

— Я клянусь на библіи,— сказалъ торжественно Бетцъ, кладя руку на священную книгу, которая, неизвстно, какъ и для чего, находилась въ квартир капитана,— клянусь Господомъ Богомъ, что я сказалъ правду! Вы сами можете, капитанъ, убдиться сегодня вечеромъ, лжецъ я или нтъ. Корабль, который ихъ ждетъ,— амстердамскій бригъ, подъ названіемъ ‘Брильскій Замокъ’. Заговорщики подкупили шкипера, хотя я не полагаю, чтобы онъ зналъ имена тхъ двухъ джентльменовъ, которыхъ ему поручено перевезти во Францію. Карета также ужъ нанята, а кучеромъ будетъ одинъ изъ заговорщиковъ. Сегодня они хотятъ привести въ исполненіе свой планъ, но еще не ршено, гд напасть на своихъ жертвъ, въ коридор или на улиц?

— Приходится вамъ врить, сержантъ,— произнесъ капитанъ, задумавшись,— дайте сообразить, какъ лучше помшать этимъ негодяямъ.

Онъ медленно одлся и, серіозно обдумывая планъ дйствія, задавалъ по временамъ сержанту вопросы:

— Вы готовы драться?

— Съ удовольствіемъ, въ фехтованіи я собаку сълъ…

— Вы умете молчать?

— Я солдатъ, а слдовательно нмъ, какъ рыба. Я учу новичковъ всмъ обязанностямъ солдата.

— У васъ жена, можетъ ли она держать языкъ за зубами?

— Она ничего не знаетъ.

— Кому нибудь въ дом извстно оба, этихъ таинственныхъ постителяхъ?

— Нтъ. Молли знаетъ, что они приходятъ, но только намъ двоимъ извстенъ ихъ планъ.

— Ну, сержантъ, это такое дло, что о немъ нечего доводить до свднія полиціи. Сохраняя его въ тайн, мы окажемъ большую услугу правительству. Невозможно опредлить роковыхъ послдствій этого заговора, еслибъ онъ удался, и того скандала, который произошелъ бы въ случа открытаго преслдованія заговорщиковъ. Нтъ, мы должны вдвоемъ съ вами помшать осуществленію этого плана, ради нашихъ дамъ и ихъ кавалеровъ. Наши подвиги не будутъ пропечатаны въ газетахъ, и намъ не дадутъ оффиціальныхъ наградъ, но вы можете быть уврены, что вы отъ этого ничего не проиграете.

Бдный сержантъ поникъ головой. Ему приходилось дйствовать въ тайн, а онъ жаждалъ открытаго боя и офицерскихъ эполетъ въ награду за свое геройство.

— Повторяю, сержантъ, что вы не останетесь въ наклад. Мы оба должны зорко караулить этихъ негодяевъ, со времени ихъ прибытія сюда до ухода, а потомъ намъ слдуетъ незамтно проводить до дома нашихъ джентльменовъ.

— Вы уврены, что дамы ничего не знаютъ?

— Увренъ.

— Вотъ дайте Молли гинею, чтобъ она молчала.

И капитанъ снова задумался.

— Вотъ планъ нижняго этажа,— сказалъ Бэтцъ, вынимая изъ кармана бумагу и раскладывая ее на столъ,— это комната доктора, тутъ лстница, здсь кухня, а тамъ задній ходъ, садъ и калитка. Набросалъ я этотъ планъ сегодня для большей наглядности.

— Прекрасно. У васъ много талантовъ, сержантъ. Я думаю, не мшаетъ всыпать немного песку въ замочную скважину калитки, чтобы помшать быстрому отступленію негодяевъ, въ случа открытой схватки, до чего врядъ ли дойдетъ. Сегодня вечеромъ, сержантъ, вы будете на часахъ въ проход и въ саду, а если увидите, что кто нибудь прячется, то убейте его на мст. Я отвчаю за послдствія.

— Съ удовольствіемъ.

— Не скрывайтесь, а напротивъ по временамъ поднимайте шумъ, чтобы доказать свое присутствіе, и поставьте по зажженной свчк въ проход и на кухн. Я буду караулить дворъ и наружную дверь. Поймите, что намъ надо помшать осуществленію ихъ плана, а не вызвать ихъ на бой. Наша цль спасти джентельменовъ и ихъ дамъ отъ скандала.

Въ эту ночь друзья доктора явились, и карета ждала, но заговорщики, хотвшіе спрятаться на лстниц, увидли тамъ горвшую свчку и солдата, ходившаго взадъ и впередъ, а кучеръ замтилъ, что передъ наружной дверью караулитъ офицеръ. Около десяти часовъ докторъ выглянулъ изъ своей комнаты, а затмъ изъ нея вышли два его пріятеля. Они остановились на порог, и тотчасъ по об ихъ стороны очутились капитанъ и сержантъ. Спустя нсколько минутъ, они направились къ карет, капитанъ и сержантъ послдовали за ними. Они ухали, а капитанъ и сержантъ продолжали караулить.

Никто не зналъ объ этомъ ночномъ дежурств, но появленіе добровольнаго патруля въ Мерилебонскомъ саду обратило на себя мое вниманіе.

— Мы не принцессы и не нуждаемся въ почетномъ караул,— сказала я капитану Селлинджеру на слдующій день.

— Никто этого не заслуживаетъ боле васъ, миссъ Нанси,— отвчалъ онъ, смотря на меня съ какимъ-то страннымъ безпокойствомъ.

— Вы, кажется, караулили насъ?

— Теперь столько разбойниковъ, воровъ и мошенниковъ въ Лондон, что необходимо охранять безопасность дамъ.

— Благодарю васъ. Но у насъ есть свои покровители, два храбрые молодые человка.

— Лондонъ полонъ опасностями, хотя вы, повидимому, миссъ Нанси, не признаете, чтобы вамъ грозила какая нибудь опасность.

XI.

Посл маскарада замчательнйшимъ событіемъ нашей тихой, скромной жизни была прогулка по Темз. Она состоялась въ начал октября, вечеромъ, когда солнце садится посл пяти часовъ. Погода была теплая, хотя уже наступила осень, и потому вечерняя прохлада была очень пріятна. Когда наши кавалеры предложили намъ это удовольствіе, то я думала, что мы подемъ въ обыкновенной лодк съ двумя гребцами, и не ожидала ничего хорошаго отъ такой прогулки, кром, конечно, счастія, которое я всегда чувствовала въ обществ сэра Джорджа.

По уговору, мы отправились на Вайтголскую пристань, въ четыре съ половиною часа, подъ прикрытіемъ сержанта Бетца, такъ какъ въ этой мстности и вообще по всмъ берегамъ Темзы молодымъ двушкамъ было не безопасно ходить однмъ. Намъ пришлось ждать недолго, и черезъ нсколько минутъ къ пристани подошелъ нарядный золоченый ботъ, въ род тхъ судовъ, на которыхъ любила кататься королева Елисавета, а лордъ-мэръ ежегодно, 9 ноября, совершаетъ свой торжественный перездъ изъ Сити въ Вестминстеръ. На носу бота сидло шесть гребцовъ, въ красныхъ ливреяхъ, а рулемъ управлялъ боцманъ, также весь въ красномъ, на корм была устроена каюта изъ рзного дерева, а внутри находился столъ и вокругъ него стояли скамьи, покрытыя коврами. По средин же бота помщался оркестръ музыки, подл котораго стояло нсколько лакеевъ, одинаково въ красныхъ ливреяхъ.

Едва ботъ присталъ къ пристани, какъ раздались звуки арфы, моего самаго любимаго инструмента, и сэръ Джорджъ, соскочивъ на берегъ, воскликнулъ:

— Милости просимъ. Намъ удалось достать этотъ красивый ботъ, и я надюсь, что вамъ будетъ удобно и пріятно прокатиться на немъ.

Онъ протянулъ мн руку и провелъ меня въ каюту, гд посадилъ на первое мсто, а самъ помстился рядомъ со мной. Его братъ съ Изабеллой заняли мста по другую сторону стола.

Въ ту же минуту ботъ отчалилъ и торжественно двинулся, весь изукрашенный флагами, вверхъ по рк. Солнце роскошно садилось на запад, а мн съ Изабеллой подобное зрлище было такъ не привычно, что мы спрашивали другъ друга безмолвными взглядами, не былъ ли это чудный сонъ.

— Я никогда не видывала ничего подобнаго!— воскликнула Изабелла.

— Я съ вами совершенно согласенъ, хотя видалъ закатъ солнца и на Атлантическомъ океан, и на Средиземномъ мор,— отвчалъ Эдуардъ:— но ничто не сравнится съ нашей родной Темзой.

— Мой братъ счастливе меня,— прибавилъ сэръ Джорджъ: — онъ морякъ и можетъ кататься по всему свту, а я долженъ сидть дома, потому я радъ слышать, что на Темз можно видть столь же великолпное зрлище, какъ на самыхъ знаменитыхъ водахъ въ свт.

Я молчала и, вполн счастливая, наслаждалась, какъ окружавшими меня красотами природы, такъ и мелодичными звуками арфы.

Мало-по-малу солнце сло и стало смеркаться.

— Не желаютъ ли дамы закусить, братъ?— спросилъ Эдуардъ.

— Какъ вы можете говорить объ д въ такой романтической обстановк?— замтила Изабелла.

Но по тону ея голоса было слышно, что и она не прочь что нибудь състь. По знаку Эдуарда два лакея быстро накрыли столъ и уставили его жаренымъ фазаномъ, парой тетеревей и безконечнымъ числомъ всякаго рода фруктовъ.

Когда ужинъ былъ готовъ, то уже совершенно стемнло, и весь ботъ мгновенно иллюминовался цвтными фонариками, а на стол въ кают появились канделябры съ зажженными свчами. Вмст съ тмъ нжную арфу замнилъ веселый хоръ трубачей.

— Ну, посмотримъ,— произнесъ сэръ Джорджъ:— чмъ угоститъ нашихъ милыхъ гостей мой братъ, такъ какъ онъ взялся устроить всю эту прогулку. Я боюсь, что онъ осрамится, и наши любезныя гостьи подымутъ насъ обоихъ насмхъ.

Я уже сказала, что ужинъ былъ великолпный, а посл него подали пуншъ въ серебряной чаш.

Сэръ Джорджъ сидлъ подл меня и большею частью молчалъ и не сводилъ съ меня главъ, дышавшихъ, очевидно, пламенною любовью, къ которой примшивалась, однако, какая-то тайная печаль.

— Какъ вамъ нравится наша музыка, прекрасная Нанси?— спросилъ онъ наконецъ, нагибаясь ко мн.

— Музыка довершаетъ вс прелести этого чуднаго вечера,— отвчала я:— она такъ трогаетъ меня, что я готова расплакаться.

Онъ робко обвилъ лвой рукой мой станъ, а правой взялъ мою руку и поцловалъ ее.

— Прелестная Нанси,— промолвилъ онъ шепотомъ:— врьте мн, что я скоре умру, чмъ вызову слезы на ваши хорошенькіе глазки. Если музыка васъ печалитъ, то я велю ей умолкнуть.

— Но есть слезы радости,— отвчала я и хотла взять свою руку, но онъ держалъ ее такъ крпко, что неожиданно я поняла, что любила его всмъ сердцемъ, всей душей.

Хотя изъ каюты посл ужина были вынесены канделябры, но, благодаря фонарикамъ, въ ней не могло быть такъ темно, чтобы Изабелла и Эдуардъ не видли этой сцены, но мн и сэру Джорджу было все равно въ пылу нашей первой любви.

Дйствительно, какъ впослдствіи оказалось, онъ никого не любилъ до меня, и я заняла въ его сердц первое мсто.

— Счастье мое, любовь моя,— шепталъ онъ и, забывъ все, прижималъ меня къ своему сердцу, покрывая поцлуями мои щеки, губы и шею.

Что касается меня, то я молча поддавалась его ласкамъ и теперь безъ стыда вспоминаю о нихъ, такъ какъ мы искренно и невинно любили другъ друга.

Мы оба очнулись, услыхавъ голосъ Эдуарда:

— Джорджъ! Что ты заснулъ? Мы уже подходимъ къ пристани.

— Нтъ, братъ,— отвчалъ сэръ Джорджъ:— я никогда въ жизни не былъ такъ далекъ отъ сна, какъ въ эту минуту. Неужели мы вернулись къ пристани? Пойдемъ назадъ и начнемъ снова эту чудную прогулку.

— Это было бы недурно,— отвчалъ со смхомъ Эдуардъ:— но насъ ждутъ сегодня вечеромъ.

— Да, это правда. Насъ съ братомъ ждетъ самая скучная партія въ карты, миссъ Нанси.

Выходя на берегъ, я увидла съ изумленіемъ, что насъ ждали совершенно трезвый капитанъ Селлинджеръ и сержантъ Бетцъ.

— Если вы позволите, сэръ,— сказалъ капитанъ, снимая шляпу и низко кланяясь сэру Джорджу:— то я провожу этихъ дамъ до дому.

— Сдлайте одолженіе,— отвчалъ сэръ Джорджъ, который, повидимому, зналъ капитана.

Онъ взялъ мою руку, снова поцловалъ ее и произнесъ шепотомъ:

— Я никогда въ жизни не забуду этого вечера.

Онъ съ братомъ вернулся на ботъ, который быстро сталъ удаляться внизъ по рк.

Къ моему изумленію, въ нсколькихъ шагахъ отъ пристани стояли докторъ Чемберъ и трое его друзей. Они о чемъ-то пошептались, съ неудовольствіемъ поглядвъ вслдъ удалявшемуся боту, и тихо удалились.

Капитанъ проводилъ насъ до дому, а сержантъ Бетцъ слдовалъ за нами въ нсколькихъ шагахъ.

— Такъ вы знаете сэра Джорджа Ле-Бретона?— спросила я у капитана:— вы давно съ нимъ знакомы?

— Я знакомъ ли съ сэромъ Джорджемъ Ле-Бретономъ? Нтъ… Да… конечно, я его знаю.

— Близко?

— Нтъ, я не достоинъ этой чести, но, конечно, я его знаю, хотя не такъ хорошо, какъ вы, миссъ Нанси.

Я покраснла и прибавила:

— Мы съ Изабеллой находимъ, что оба брата очень пріятное общество.

— А они, конечно, скажутъ то же о васъ.

— Они, кажется, очень достойные люди?

— О! да. Въ особенности сэръ Джорджъ. Онъ отличается всми добродтелями. Это у нихъ въ семь: они вс изъ поколнія въ поколніе образцы добродтели.

— Я васъ не понимаю, капитанъ Селлинджеръ, вы какъ будто подсмиваетесь надъ ихъ добродтелью, а вдь, признайтесь, они не бываютъ пьяны каждый вечеръ, какъ одинъ мой хорошій знакомый.

— Признаю, но не могу помочь горю! Если я утромъ просыпаюсь съ головною болью, то сожалю, что наканун пилъ, а если голова свжа, то сожалю, что наканун былъ трезвъ.

Въ это время мы уже достигли дверей нашего дома, и капитанъ съ нами распрощался.

— Теперь, прощайте!— сказалъ онъ:— я пойду вернуть потерянное время и напьюсь до чертиковъ посл всего, что я видлъ сегодня.

Что видлъ капитанъ, я ршительно не понимала, но по выраженію лица Изабеллы было очевидно, что отъ ея вниманія не ускользнула сцена въ кают. Поэтому я нашла лучшимъ безъ всякихъ объясненій броситься къ ней на шею, какъ только мы остались вдвоемъ въ комнат.

— Какъ я счастлива,— промолвила я: — нтъ женщины, счастливе меня! Онъ меня любитъ.

И я убжала въ свою спальню.

На слдующее утро добрая Изабелла не спрашивала меня ни о чемъ, а только была еще добре и любезне со мной, чмъ обыкновенно. Посл завтрака она отпустила меня гулять въ Гринъ-паркъ, такъ какъ я хотла остаться одна и на досуг обдумать свое новое положеніе.

По возвращеніи домой, я увидла въ дверяхъ доктора.

— Я надюсь, миссъ Нанси,— сказалъ онъ, почтительно кланяясь,— что вы вчера пріятно провели вечеръ? Я видлъ, какъ вы выходили изъ лодки, въ которой вы катались съ блестящимъ кавалеромъ. Позвольте мн, миссъ Нанси, предложить вамъ одну изъ моихъ миніатюръ, которыя я уже вамъ показывалъ.

И онъ подалъ мн портретъ прелестной женщины съ голубыми глазами и русыми волосами, какъ у меня.

— Это двица Лавальеръ, первая любовь Людовика XIV,— продолжалъ онъ:— она была также невинна и прелестна, какъ вы. Ее ослпила любовь молодого принца, и говорятъ, что Людовикъ никогда и никого не любилъ такъ, какъ этотъ первый предметъ своей любви. Возьмите портретъ, миссъ Нанси, въ немъ есть что-то, схожее съ вами.

Я тогда не подозрвала, на что намекалъ докторъ, и взяла портретъ. Онъ до сихъ поръ находится у меня. И теперь, смотря на него посл столькихъ лтъ, я не могу не согласиться, что онъ былъ правъ. Въ глазахъ этой любимицы французскаго короля есть что-то родное мн. Въ нихъ блеститъ такая же любовь, такая же печаль, какъ въ моихъ.

XII.

Вскор, если не оба брата, то одинъ изъ нихъ замтилъ, что за ними караулятъ и ихъ эскортируютъ два добровольныхъ стража. Конечно, вниманіе на это обратилъ младшій братъ, а не старшій, у котораго голова была слишкомъ наполнена любовью, чтобы заниматься подобными пустяками. Я уврена, что, приходя ко мн и уходя изъ моего дома, онъ мысленно выдерживалъ тяжелую борьбу. Умъ ему говорилъ: она дочь купца и не иметъ никакихъ связей. Она гораздо ниже тебя по положенію, а потому теб не слдуетъ о ней думать. Но сердце возражало: нтъ, ты ее любишь, ты ей признался въ своей любви, и она отвчаетъ теб взаимностью. Бросить ее — низко, жестоко, придумай какой нибудь способъ, чтобы теб было возможно любить ее. Наконецъ, и совсть возвышала свой голосъ: помни Джорджъ, что люди высокостоящіе должны подавать примръ. Если, дйствительно, подобная борьба происходила въ его голов, то до того ли ему было, чтобы смотрть, караулитъ его кто, или нтъ.

Дло другое — Эдуардъ. У него умъ былъ свободный и всегда насторож. Какъ только онъ замтилъ, что двое людей караулятъ его съ братомъ и провожаютъ ихъ издали по Сенгь-Джемской площади, то, выбравъ удобный случай, когда братъ вошелъ въ квартиру, онъ остался на лстниц и, приблизясь къ капитану, сказалъ довольно рзко:

— Послушайте, сэръ, я вижу, что вы устроили почетный караулъ и таковой же эскортъ для меня и брата.

— Позвольте мн объяснить мое поведеніе,— отвчалъ Селлинджеръ, низко кланяясь.

— Я васъ хорошо знаю, и вы также хорошо знаете меня съ братомъ.

— Имю эту честь.

— Хорошо. Ваше усердіе очень похвально, но оно вовсе не прошено и нежелательно, поэтому я прошу васъ, даже приказываю, чтобы вы оставили это дло.

— Но позвольте мн прежде объяснить…

— Какое тутъ объясненіе! Если я хочу сохранить инкогнито, и у меня есть шпага для защиты своей чести, то я никогда не позволю, чтобы мн назойливо надодали.

— Конечно, вы можете говорить, что угодно,— началъ спокойно капитанъ, но Эдуардъ его перебилъ:

— Да, и буду говорить, что хочу, а если скажу что лишнее, то всегда готовъ дать отвтъ, какъ подобаетъ между джентльменами. Я, право, не понимаю, почему вы не приведете сюда вашихъ солдатъ и не устроите парадъ передъ окнами нашихъ дамъ.

— Я васъ увряю, что у меня есть серьезная причина для подобнаго поведенія, и я нимало не желаю быть назойливымъ, или непріятнымъ для васъ и вашего брата. Будьте такъ добры, выслушайте меня.

— Хорошо, говорите.

И онъ прислонился къ притолку наружной двери.

— Я не злоупотреблю вашимъ временемъ,— произнесъ капитанъ, понижая голосъ: — прежде всего я долженъ вамъ сказать, что въ этомъ дом живетъ ярый іаковитъ, а, можетъ быть, и французскій шпіонъ.

— Іаковитъ, іаковитъ! Ну, такъ чтожъ? Неужели вы такъ глупы, что считаете іаковитовъ опасными? Вдь младшему претенденту сорокъ лтъ, и онъ бездтенъ, а его братъ — католикъ. Если этотъ человкъ только іаковитъ, то чортъ съ нимъ. А если онъ еще и французскій шпіонъ, то скажите полиціи, и его живо повсятъ. Такъ вы изъ-за такого вздора слдите за каждымъ шагомъ моего брата?

— Нтъ. У меня причина поважне. Выслушайте меня терпливо до конца. Каждый вечеръ у этого человка собирается пять или шесть пріятелей. Это, вроятно, внуки англійскихъ и ирландскихъ сторонниковъ Іакова. Они говорятъ прекрасно поанглійски, а потому ихъ никто не трогаетъ, вотъ они спокойно и живутъ, надясь, что когда нибудь имъ удастся возстановить Стюартовъ на англійскомъ престол, а пока они составили заговоръ, въ которомъ и заключается вся суть.

— Какой заговоръ?

— А вотъ послушайте. Каждый вечеръ вы можете замтить, что у этого дома стоитъ карета. Вмсто кучера сидитъ на козлахъ одинъ изъ заговорщиковъ. У Вайтгольской пристани ждетъ лодка съ двумя гребцами, также заговорщиками. Они втроемъ готовы доставить двухъ пассажировъ на амстердамскій корабль, стоящій посреди Темзы, у Редрифа. Капитанъ подкупленъ ими, и онъ доставитъ пассажировъ въ Кале, гд французы примутъ ихъ.

— А кто же эти пассажиры?

— Вы и вашъ братъ.

— Чортъ возьми! Да какъ же они насъ захватятъ?

— Очень просто. Каждый вечеръ пріятели іаковита только ждутъ удобной минуты, чтобы схватить васъ и отправить во Францію.

— Полноте! Это вздоръ!.. Это глупая шутка.

Однако Эдуардъ произнесъ эти слова шепотомъ.

— Нтъ, не шутка, и я могу всегда доказать справедливость своихъ словъ. Ну, теперь скажите, правъ ли я былъ, что вмшался въ это дло, или мн слдовало обо всемъ донести судь и выставить вашихъ дамъ свидтелями?..

— Капитанъ Селлинджеръ,— сказалъ Эдуардъ, протянувъ ему руку,— это дло серьезное. Дайте мн подумать.

Посл продолжительнаго молчанія онъ прибавилъ:

— Вы вполн убждены въ основательности вашихъ свдній? Отъ кого вы ихъ узнали?

— Отъ сержанта моего же полка, человка образованнаго и говорящаго пофранцузски. Онъ самъ слышалъ разговоры сообщниковъ, и я могу вамъ доставить случай сдлать то же. Экипажъ же вы можете сами видть на улиц.

— Благодарю васъ, капитанъ Селлинджеръ,— сказалъ Эдуардъ, протянувъ ему руку, до которой офицеръ едва дотронулся, съ глубокимъ поклономъ,— простите меня за мое легкомысліе. Мн слдовало сразу понять, что джентльменъ не ршится на такой странный поступокъ безъ уважительной причины. Ну, какъ же вы, сэръ, совтуете мн поступить?

— Если позволите высказать мн свое мнніе, то я полагаю, что намъ слдуетъ продолжать свой караулъ. Пока мы насторож, заговорщики не ршатся на открытое насиліе. Пятеро или шестеро человкъ могутъ напасть на двухъ, но на четырехъ, да еще вооруженныхъ, они никогда не ршатся. Къ тому же подобныя дла творятся всегда въ тайн, и заговорщики больше всего боятся огласки. Если же они будутъ продолжать свои продлки, то не дурно было бы ихъ предупредить о грозящей имъ опасности.

— Подобное дло требуетъ большой осторожности. Ни наши дамы, ни мой брать не должны подозрвать объ этомъ. Вашъ сержантъ честный человкъ?

— Я полагаю и даже убжденъ. Конечно, онъ самолюбивъ, но за его благородство я ручаюсь.

— Что касается меня, то я не прочь вмст съ вами и съ вашимъ сержантомъ вступить въ рукопашную съ заговорщиками, но я боюсь, чтобы дло не дошло до моего брата, и чтобы мы не впутали его въ какой нибудь скандалъ. Пока продолжайте съ сержантомъ вашу добровольную службу, а я, на досуг, серьезно подумаю, и когда ршу что нибудь, то сообщу вамъ.

Впродолженіе слдующихъ дней все шло по-старому. Съ одной стороны, заговорщики собирались въ опредленное время, карета стояла на улиц, а съ другой, добровольные сторожа караулили.

— Вы очень поздно гуляете по ночамъ, капитанъ Селлинджеръ,— сказалъ однажды докторъ, встртивъ капитана утромъ на лстниц,— я иногда выхожу поздно, чтобы подышать чистымъ воздухомъ, и всегда вижу, что вы ходите или около дома, или на площади.

— А если бы вы, докторъ, имли свиданіе съ кмъ нибудь, и вамъ постоянно мозолила бы глаза карета, которая каждый вечеръ стоитъ на одномъ и томъ же мст, то было ли бы вамъ это пріятно?

— Если дло идетъ о женщин, капитанъ, то… и я бывалъ молодъ.

— О комъ бы дло ни шло, но я полагаю, что это скоро прекратится: вдь ночи стали холодными.

Въ этотъ вечеръ никто не приходилъ къ доктору, и карета не показывалась, но, спустя нсколько дней, снова стали появляться и заговорщики, и карета.

— Капитанъ,— сказалъ докторъ, встртившись съ офицеромъ въ другой разъ,— посовтуйте, что мн длать. Сержантъ Бетцъ, живущій въ нашемъ дом, на чердак, безпокоитъ меня постоянной ходьбой по коридору.

— Онъ не въ моемъ эскадрон, и я не могу съ нимъ переговорить. Лучше всего обратитесь къ Молли, или пріударьте за его женой.

Такимъ образомъ докторъ не имлъ ни малйшаго успха въ своихъ переговорахъ съ капитаномъ, котораго, очевидно, онъ сталъ подозрвать.

Что касается до меня и до Изабеллы, то мы ршительно ничего не знали. И не удивительно, по крайней мр, мн было не до того, чтобы обращать вниманіе на заговорщиковъ и добровольныхъ сторожей. Я жила въ какомъ-то заколдованномъ мір и думала только о томъ, кто меня любилъ и предпочиталъ всмъ богатымъ, всмъ знатнымъ красавицамъ.

XII.

Я уже говорила, что сэръ Джорджъ ловко уклонился отъ исполненія моей просьбы показать намъ съ Изабеллой королевскій дворецъ, подъ предлогомъ, что король старъ, и что мы докажемъ свои врноподданническія чувства, если не станемъ его безпокоить. Поэтому я очень удивилась, когда однажды онъ сказалъ мн:

— Вы какъ-то хотли посмотрть дворецъ. Приходите завтра утромъ къ дворцовой ршетк, во время смны караула, и я вамъ все покажу.

Мы об были очень рады этому предложенію, и на слдующій день въ одиннадцать часовъ утра пошли къ Сентъ-Джемскому дворцу. Не усплъ смниться караулъ, какъ къ намъ подошелъ сэръ Джорджъ, въ красномъ мундир, съ лентой и звздой.

— Я здсь, какъ бы власть имющій, а потому не удивляйтесь, что мн будутъ вс кланяться. Я приказалъ никого не пускать сегодня утромъ во дворецъ, кром лицъ, вызванныхъ королемъ по длу. Весь дворецъ въ вашемъ распоряженіи, кром личныхъ покоевъ короля.

Съ этими словами, онъ повелъ насъ по заламъ, и вс попадавшіеся намъ навстрчу какъ лакеи, такъ и придворные чины при вид его останавливались и почтительно кланялись.

Я, право, не помню всего, что я видла во дворц, потому что въ моей памяти сохранились не блескъ и роскошь королевскаго жилища, а т знаменательныя слова, которыя сказалъ сэръ Джорджъ въ этотъ счастливый для меня день.

Прежде всего мы постили часовню, въ которой короли въ старину творили чудеса однимъ прикосновеніемъ своей руки къ больнымъ и страждущимъ.

— Если,— произнесъ сэръ Джорджъ,— дйствительно короли царятъ Божьею милостью, то нтъ ничего страннаго, они совершали чудеса, но Георгъ I отмнилъ этотъ обычай.

— Однако,— отвчала я,— вдь и мы вс живемъ Божьею милостью, но никто изъ насъ не творитъ чудесъ.

— Я не настаиваю на этомъ,— продолжалъ нашъ спутникъ,— и вообще преклоняюсь передъ всмъ, что установлено королевской властью и церковью. Если короли больше не творятъ чудесъ, и церковь на это согласна, то нечего и разговаривать. Ну, а теперь пойдемте въ парадные апартаменты.

Въ числ этихъ парадныхъ покоевъ были тронная зала, комната королевы Анны, оружейная палата и т. д., потому что всхъ названій я не помню. Вс эти комнаты были большія, высокія, съ коврами на полу и тяжелыми занавсами на окнахъ и дверяхъ, мебели было мало, преимущественно, золоченые стулья, картежные столы, диваны, громадныя зеркала и т. д. Всюду виднлись гербы, короны и вензеля, между которыми мн бросились въ глаза вензеля Генриха VIII и Анны Болейнъ. На стнахъ висли картины, преимущественно, портреты. Мн понравились портреты двухъ принцевъ Уэльскихъ, умершихъ въ юности: Артура, сына Генриха VII, Генриха, сына Іакова I, а также Дженни Симаръ, герцогини Іоркской и Карла I. Еще я помню большую картину, изображавшую Адама и Еву въ раю. Самыя комнаты напоминали трогательныя и важныя историческія событія, а потому я съ любопытствомъ смотрла вокругъ себя. Здсь умерла королева Марія, тамъ спалъ, если онъ только могъ спать, Карлъ I, наканун своей казни, а дале жила и умерла королева Анна. Вообще, тутъ происходили придворные банкеты, балы, пріемы и т. д.

— Да,— произнесъ сэръ Джорджъ:— этотъ дворецъ возбуждаетъ много интересныхъ воспоминаній, какъ всякое королевское жилище. Но большая ихъ часть грустнаго характера, словно надъ этимъ дворцомъ тяготетъ злой рокъ.

— Однако, нельзя назвать несчастнымъ дворецъ Георга I и Георга II.

— Но нельзя сказать, чтобы семья этихъ обоихъ королей была очень счастлива. Но пора намъ перейти въ другую часть дворца. Я вамъ теперь покажу такія комнаты, въ которыя обыкновенно публику не пускаютъ.

Онъ провелъ насъ по нсколькимъ пустымъ коридорамъ и, наконецъ, отворилъ дверь въ комнату, въ которой сидлъ полудремавшій дежурный лакей. При вид сэра Джорджа онъ вскочилъ и молча стоялъ передъ нимъ, вытянувшись во весь ростъ.

— Гд король?— спросилъ нашъ спутникъ.

— Его величество въ дворцовомъ саду,— отвчалъ лакей.

— Значитъ, мы можемъ войти,— продолжалъ сэръ Джорджъ,— я вамъ покажу собственные покои короля, а прежде зайдемъ въ комнаты покойной королевы.

Въ этой серіи комнатъ были спальня съ богато-украшенной золоченой кроватью, маленькая комнатка, гд жила камеръ-юнгфера королевы, гардеробная, уборная и т. д.

— Здсь все осталось постарому,— произнесъ шепотомъ сэръ Джорджъ,— мебель стоитъ на томъ же мст, и платья висятъ на томъ же мст, какъ и въ минуту ея жизни. Она была прекрасная женщина.

— А вы ее видали?

Онъ на минуту задумался, а потомъ произнесъ:

— Нтъ, она умерла за годъ до моего рожденія, но я много слышалъ о ней и право удивляюсь, почему ея сынъ разссорился съ такой доброй и замчательной женщиной. На ея смертномъ одр она послала ему свое прощеніе. Король, никогда не оправившись отъ удара, нанесеннаго ему ея смертью, всегда говорить, что онъ никогда не видалъ женщины, которая была достойна застегнуть пряжку ея башмака. А многіе государственные люди увряли меня, что ея умъ былъ столь же замчателенъ, какъ ея сердце.

Мн тогда показалось страннымъ, отчего, при имени покойной королевы, онъ обнаруживалъ замтное волненіе.

— Вотъ и ея портретъ,— продолжалъ онъ, указывая на одну изъ картинъ, висвшихъ на стн,— вншній міръ мало знаетъ о внутренней жизни двора. И тмъ лучше. Дворъ полонъ интригъ, и короля обманываетъ одинъ ложный другъ за другимъ, такъ что все искусство быть государемъ заключается въ томъ, чтобы умть распознавать правду.

Я ничего не отвчала, и онъ повелъ насъ дале въ собственныя комнаты короля: спальню, кабинетъ, пріемную, столовую и т. д. Меня особенно удивила ихъ простота и отсутствіе всякой роскоши.

— Вы понимаете,— замтилъ съ улыбкой сэръ Джорджъ,— почему сюда не пускаютъ публику. Короли должны всегда представляться въ глазахъ народа въ парадной одежд и, если возможно, съ короной на голов, а если они верхомъ и съ оружіемъ въ рукахъ то еще лучше. Если бы народъ увидлъ своего короля въ вид добродушнаго старичка, спокойно и скромно живущаго въ обыденной обстановк, то, быть можетъ, уменьшился бы его престижъ. Авторитетъ сильныхъ міра сего поддерживается ихъ достойной вншностью. Міръ еще не научился раздлять понятія о корол и человк, иначе, король могъ бы въ свободную минуту свободно гулять по лондонскимъ улицамъ и сидть на скамеечк въ парк въ лтній вечеръ.

Вообще, я не могла не замтить, что не только въ комнатахъ короля, но и во всемъ дворц преобладала какая-то странная простота, и все какъ будто невозмутимо спало.

— Говорятъ, здсь все было иначе при жизни королевы,— продолжалъ сэръ Джорджъ,— тогда вс придворные, лакеи и т. д. ходили по струнк, и никто не звалъ, никто не дремалъ, какъ теперь. Король старъ, и теперь уже не даются балы, не играютъ въ карты и т. д. Если его наслдникъ вздумаетъ возстановить старый блескъ и прежнее веселье, то ему придется потратить не мало труда. Вообще, королямъ не легко жить, они никогда не могутъ длать, что хотятъ, а всегда должны быть на показъ.

Онъ тяжело вздохнулъ и прибавилъ:

— Ну, теперь, кажется, ничего не осталось вамъ показывать. Свою библіотеку король отдалъ въ британскій музей, гд она сослужитъ большую службу, чмъ здсь. Въ послднее время мало читаютъ во дворцахъ, а это жаль. Не мшало бы англійскому королю знать, что Ричардъ II дурно поступилъ, наложивъ секвестръ на сбереженія лондонскихъ купцовъ, и что Стюарты до сихъ поръ царили бы, если бы Карлъ II не ограбилъ лондонское Сити на полтора милліона, чего ему никогда не простили. Вотъ библіотеку королевы вы можете видть, если желаете.

Эта библіотека находилась отдльно отъ дворца и помщалась въ маленькомъ зданіи посреди сада.

— Библіотека построена для королевы Каролины,— сказалъ сэръ Джорджъ,— а она часто проводила тамъ время съ придворными дамами. У нея собрано много книгъ, боле легкаго содержанія, чмъ тяжелые фоліанты, наполнявшіе библіотеку короля.

Нкоторыя изъ книгъ лежали на столахъ, другія были разставлены на полкахъ, а были и такія, которыя валялись на полу.

— Вы, можетъ быть, желаете узнать, какія книги любила покойная королева?— сказалъ сэръ Джорджъ, обращаясь къ Изабелл,— такъ не угодно ли вамъ обойти библіотеку и посмотрть любую книгу.

Изабелла улыбнулась и отошла отъ насъ, а онъ взялъ меня за руку и повелъ къ креслу, которое стояло у окна, выходившаго въ садъ.

Въ эту минуту въ противоположномъ конц комнаты отворилась дверь, и вошелъ старикъ, опиравшійся на палку. За нимъ слдовали два лакея, которые остановились на порог.

— Это король,— промолвилъ шепотомъ сэръ Джорджъ,— мн надо съ нимъ поговорить.

Онъ подошелъ къ старику и преклонилъ одно колно.

— Это ты, Джорджъ?— промолвилъ съ удивленіемъ король,— какъ ты попалъ сюда?

— Да, это я. Надюсь, что ваше величество въ добромъ здравіи

— Такъ себ. Зайди ко мн посл того, какъ проводишь своихъ друзей.

Онъ пристально посмотрлъ на меня и покачалъ головой, словно тщетно старался припомнить мое лицо. Затмъ онъ медленно вышелъ изъ комнаты.

— Король пришелъ въ библіотеку только потому, что она принадлежала королев,— сказалъ сэръ Джорджъ,— онъ вообще не любитъ книгъ, но питаетъ культъ къ тому, что напоминаетъ ему жену.

И все-таки я ничего не поняла, и все-таки я не имла ни малйшаго подозрнія.

— Сядьте, Нанси, милая, милая Нанси,— произнесъ сэръ Джорджъ, взявъ мои руки и покрывая ихъ поцлуями, несмотря на присутствіе Изабеллы,— я васъ привелъ сюда для того, чтобы здсь разсказать вамъ конецъ исторіи благороднаго лорда и красавицы поселянки, въ томъ вид, въ какомъ, я полагаю, долженъ былъ бы кончиться этотъ разсказъ. По моему, онъ долженъ былъ показать ей свой замокъ, во всемъ его великолпіи, и когда она поняла, кто онъ такой, ему слдовало отвести ее обратно въ ея скромное жилище и сказать: ‘милая моя, вамъ жить не въ золоченомъ дворц, а въ хорошенькомъ сельскомъ домик, гд я буду проводить съ вами все свободное время отъ государственныхъ длъ’. Что бы вы отвтили, Нанси, если бы находились на мст красавицы-поселянки?

— А вы разв очень высокая особа, въ род лорда Бурлея?

— Повыше. У меня дома почти такая же обстановка, какъ здсь.

И все-таки я ничего не отгадала, а, протянувъ ему руку, произнесла шепотомъ.

— Я ваша. Длайте со мной, что хотите, что подскажетъ вамъ сердце и дозволитъ ваша честь.

Онъ нагнулся и поцловалъ меня въ лобъ.

— Моя честь,— отвчалъ онъ,— велитъ мн показать вамъ все это, а сердце говоритъ мн, чтобы я отказался отъ всего и посвятилъ вамъ свою жизнь до гробовой доски.

XIII.

Робертъ Сторей пришелъ еще разъ, но уже въ послдній. Это было на другой день посл нашего посщенія дворца, когда я еще находилась подъ живымъ впечатлніемъ всего, что тамъ произошло. По выраженію его лица я тотчасъ поняла, что почтенный книгопродавецъ явился ко мн съ извстною цлью.

— Я оставилъ Изабеллу въ своей лавк,— сказалъ онъ,— она разговариваетъ съ какимъ-то путешественникомъ, который только что вернулся изъ Сибири, если врить его словамъ, хотя путешественники очень часто врутъ. Онъ разсказываетъ ей о своихъ приключеніяхъ среди людодовъ, но одинъ поэтъ уврялъ меня вчера, что видлъ этого путешественника на лондонскихъ улицахъ въ то самое время, когда онъ, по его словамъ, жилъ съ людодами. Онъ намренъ издать описаніе своего путешествія и продавать его по подписк, по гине за экземпляръ. По всей вроятности, онъ такъ обворожитъ Изабеллу своей болтовней, что она сдлается первой подписчицей на его книгу.

Онъ замолчалъ и, покойно усвшись въ кресло, продолжалъ:

— Когда я былъ здсь въ послдній разъ, то позволилъ себ наговорить вамъ лишнее по поводу продолженія знакомства съ вами одной неравной вамъ особы.

— Говорите прямо, мистеръ Робертъ.

— Я всегда говорю прямо. Одинъ изъ моихъ пріятелей сатириковъ, которому я вчера далъ авансъ въ три гинеи, сказалъ мн, что мои слова дороже золота.

— Будьте такъ добры, скажите сейчасъ все, что имете передать мн, а то каждую минуту можетъ вернуться Изабелла.

— Хорошо. Такъ вотъ, извольте видть, джентельменъ, о которомъ идетъ рчь, бываетъ здсь каждый день, и его видли съ вами въ Мерилебонскомъ саду и на Темз въ золоченой лодк съ музыкой. Все это очень естественно для него. Онъ недаромъ джентельменъ, ему и подобаетъ увлекаться хорошенькимъ лицемъ. Вотъ мы, книгопродавцы, не обращаемъ вниманія на лица своихъ кліентокъ, да и въ свободное время, напримръ, я, дорожа своей репутаціей, никогда не бгаю за красавицами.

— Я вамъ охотно врю, мистеръ Робертъ, но къ чему вы мн объ этомъ говорите?

— Для контраста. Впрочемъ, я не только, по принципу, не бгаю за красавицами, а и по той причин, что если бы былъ гршенъ въ этомъ отношеніи, то не считалъ бы себя въ прав явиться къ вамъ сегодня и высказать снова свои чувства. Переходя къ предмету моего посщенія, я прямо долженъ сказать, что простой книгопродавецъ можетъ питать такую же пламенную любовь, какъ первый человкъ въ королевств.

— Я въ этомъ уврена.

— Прежде всего я позволю себ указать вамъ на различіе, которое существуетъ между мною и джентльменомъ. Послднему нечего длать, и онъ можетъ на досуг заниматься своей любовью, а я, какъ человкъ занятой, не могу терять время на любовную канитель, но, поврьте мн, моя любовь надежне и преданне того чувства, которое питаетъ къ вамъ кто-то.

— Вы снова оскорбляете моихъ друзей, мистеръ Робертъ, и, право, это напрасно.

— Я пришелъ съ другою боле важною цлью. Зачмъ мн оскорблять вашего друга? По словамъ Изабеллы, онъ ведетъ себя очень прилично, и я, конечно, ей врю. Я не сомнваюсь, что вы ему нравитесь, и что, можетъ быть, онъ любитъ васъ, но я хотлъ спросить васъ, миссъ Нанси, чмъ все это кончится.

— А какое право имете вы объ этомъ спрашивать?

Онъ не отвчалъ на мой вопросъ, а воскликнулъ съ большимъ оживленіемъ:

— Подумайте только о его высокомъ положеніи.

— А вы знаете, кто онъ?

— Еще бы не знать!

По тону его голоса было ясно, что онъ не врилъ моему невднію.

— Не обманывайте себя надеждой, что никому неизвстно его настоящее положеніе. Я съ перваго взгляда узналъ его и его брата. Вс знаютъ его: и капитанъ Селлинджеръ, и сержантъ Бетцъ, и сухощавый докторъ, котораго завсегдатаи моей книжной лавки называютъ іаковитомъ.

Итакъ, вс знали, кто былъ тотъ, кого я любила всмъ сердцемъ, одной мн это было неизвстно, но я нимало этимъ не интересовалась, предоставляя ему самому открыть эту тайну, когда онъ захочетъ.

— Вы видите, миссъ Нанси,— продолжалъ Сторей — что всему міру извстна ваша исторія.

— Какая исторія?— воскликнула я, выходя изъ себя,— разв молодой человкъ не свободенъ ухаживать, за кмъ хочетъ, если даже признать, что онъ ухаживаетъ за мной.

— Вотъ въ томъ-то и дло, что онъ недолго будетъ свободенъ! Вдь старику-то восемьдесятъ лтъ.

— Я не знаю ни о какомъ старик!

— Полноте!— произнесъ книгопродавецъ съ нетерпніемъ,— будемъ говорить серьезно. Вдь онъ не можетъ на васъ жениться. Это безусловно невозможно! Вдь вы должны же съ этимъ согласиться!

— Я не считаю нужнымъ въ чемъ либо съ вами соглашаться!

— Но вдь вы не можете надяться быть его женой. Это просто было бы безуміемъ!

— Мистеръ Робертъ, я не желаю боле говорить съ вами объ этомъ предмет.

— Но если вы не можете быть его женой, чмъ же вы будете?

— Мистеръ Робертъ! Ваши слова до того неприличны,— воскликнула я, вскакивая съ кресла,— что если вы сейчасъ не замолчите, то я выйду изъ комнаты!

— Ну, хорошо. Я больше не буду говорить,— отвчалъ онъ, не вставая съ мста,— но, пожалуйста, присядьте, я имю сообщить вамъ еще кое-что. Я вчера встртилъ въ кофейной вашего брата, мистера Джозефа, и сообщилъ ему, что вы здоровы и живете у вдовы моего двоюроднаго брата, близъ Сентъ-Джемскаго дворца. Онъ отвчалъ, что вы это сдлали съ его согласія, и что онъ зайдетъ въ слдующій разъ, когда прідетъ въ Лондонъ.

— Мой братъ былъ въ Лондон?

— Да. Подумайте, если онъ зайдетъ сюда, то вдь ему много не понравится въ вашей новой жизни, и вамъ будетъ трудно объяснить, почему вы отказались отъ квакерскихъ обычаевъ.

Я молчала. Признаюсь, я никогда не вспоминала о моемъ брат и совершенно забыла о его существованіи.

— Джозефъ вамъ опекунъ, и хотя вы черезъ нсколько дней будете совершеннолтней, но онъ, конечно, постарается удержать, какъ можно, дольше въ своихъ рукахъ ваше состояніе, которое, говорятъ, очень крупное. Могу я васъ спросить: намрены вы вернуться въ Дартфордъ?

— Никогда!— воскликнула я, вспоминая съ ужасомъ о своей жизни въ этомъ провинціальномъ захолусть.

— Ну, какъ бы то ни было, вы должны ожидать его скораго посщенія, и вамъ придется сказать ему, что вы желаете перемнить, или уже перемнили вашу религію. Я принадлежу къ установленной церкви, и меня очень радуетъ, что вы перешли въ нашу церковь, но вдь Джозефу это не понравится.

Извстіе о томъ, что братъ постить меня, поразило меня, какъ громомъ, и хотя я ршилась сказать ему всю правду, но неизбжное столкновеніе съ нимъ было мн очень непріятно, и я невольно почувствовала, что свтлые дни приходили къ концу.

— Конечно, я не сказалъ ни слова брату о вашихъ друзьяхъ, но, подумайте, какое впечатлніе произведетъ на него подобный фактъ.

— Джозефъ мой брать и опекунъ, но я ему ни въ чемъ не подчинена и никогда не буду отъ него зависть. Коли вы не имете боле ничего сообщить мн, то, право, мистеръ Робертъ, напрасно вы безпокоились заходить сюда.

— Нтъ, миссъ Нанси, мн еще надо сказать вамъ два слова. Я теперь спокойно повторю то предложеніе, которое сдлалъ вамъ сгоряча. Вы находитесь въ очень опасномъ положеніи, и ваша репутація можетъ быть на вки запятнанной. Но мн это все равно,— прибавилъ онъ, опускаясь на колни:— я предлагаю вамъ свое сердце и руку. Мн все равно, что бы объ васъ ни говорили, и я женюсь на васъ, несмотря ни на что. Ваше состояніе можно вложить въ мое книжное дло. Оно идетъ очень хорошо, и вашимъ капиталомъ будетъ завдывать человкъ честный и знающій, а мужъ у васъ будетъ самый нжный и самый любящій!

— Встаньте, мистеръ Робертъ,— сказала я, не понимая ни оскорбительнаго смысла его словъ, ни его корыстнаго желанія присвоить мое состояніе,— встаньте! Ваше предложеніе неосуществимо.

— Отчего?— произнесъ онъ, попрежнему стоя на колняхъ,— ничто не можетъ помшать нашему браку. Я женюсь на васъ хоть завтра. Вамъ нечего и прощаться съ вашимъ другомъ. Вы просто покинете этотъ домъ и никогда боле его не увидите. Что касается вашего состоянія, то я заставлю Джозефа отдать его и потребую полнаго отчета въ долговременномъ завдываніи имъ. Подумайте серьезно, Нанси, милая Нанси, что будетъ съ вами, если вы не примете моего предложенія.

Онъ старался схватить мою руку и поцловать ее, но тщетно.

— Встаньте, мистеръ Робертъ! Какъ можетъ человкъ, уважающій себя, разыгрывать роль такого дурака?

Онъ поднялся съ пола и, вынувъ изъ кармана платокъ, отеръ себ колни.

— Во всякомъ случа,— продолжалъ онъ,— вамъ понадобится длецъ для того, чтобы добыть ваши деньги изъ рукъ брата и помстить ихъ выгоднымъ образомъ. Выйдя за меня замужъ, вы пріобртаете даромъ услуги опытнаго дльца. Я выгодно помщу ваши деньги, и вы будете имть все, что пожелаете: экипажъ, дачу съ прекраснымъ садомъ, мн же все равно, что ваша репутація съ гршкомъ.

— Низкій плутъ!— воскликнула я, вторично вскакивая съ кресла,— вы прикрываете любовью желаніе обобрать меня! И вы еще смете клеветать на благороднйшаго, честнйшаго человка въ свт. Уходите! или я…

— Хорошо, я уйду,— отвчалъ Сторей, едва сдерживая свою злобу,— но вы дорого поплатитесь за то, что назвали меня низкимъ плутомъ. Я скажу обо всемъ вашему брату, и онъ, явившись сюда, потребуетъ отъ васъ отвта не только въ томъ, что вы перемнили вру, но и во многомъ другомъ.

И онъ поспшно вышелъ изъ комнаты.

XIV.

Однако, прошла недля, прежде чмъ явился Джозефъ, и когда онъ дйствительно пришелъ, то засталъ свою сестру въ такомъ настроеніи, что ей было не до его упрековъ, или угрозъ. Ея сердце было тогда переполнено такими заботами и такими опасеніями, что гнвъ Джозефа не могъ произвести на нее никакого впечатлнія.

Я очень хорошо помню, что это было 24 октября, наканун катастрофы, омрачившей всю мою жизнь. Я сидла у окна и смотрла на паркъ, залитый осеннимъ солнцемъ и полный пестрой толпой. Я была одна дома, такъ какъ Изабелла отправилась куда-то по дламъ. Хотя въ рукахъ у меня была книга, но я не читала, а думала о немъ.

Неожиданно я услышала шаги, но не того, о комъ я думала.

Дверь отворилась, и Эдуардъ вошелъ одинъ.

— Эдуардъ!— воскликнула я, вскакивая съ мста,— а гд Джорджъ?

— Я его не видалъ сегодня. Онъ не знаетъ, что я пошелъ сюда. Вы одни, Нанси?

— Да, Изабелла ушла по дламъ, съ Молли.

— Я очень радъ, что засталъ васъ одной. Мн надо поговорить съ вами серіозно.

Онъ слъ на стулъ и, взявъ мою руку, поцловалъ ее.

— Нанси,— произнесъ онъ съ чувствомъ,— вы знаете, что я васъ люблю, какъ сестру, и желаю вамъ всего, что вы сами себ желаете.

— Вы всегда были очень добры ко мн, Эдуардъ, вы мой братъ, или будете моимъ братомъ.

— Я не слпой и не глухой, Нанси, а потому видлъ и слышалъ кое-что на лодк. Нтъ никакого сомннія, что Джорджъ любить васъ до безумія, и вы… могу я сказать прямо?

— Нтъ, не говорите, но можете думать, что хотите.

— Бдная Нанси… Я во всемъ виноватъ.

— Какъ вы можете быть виновными въ томъ, что мы любимъ другъ друга и счастливы.

— Мы случайно встртились съ вами въ первый разъ. На Джорджа эта встрча произвела большое впечатлніе, такъ какъ онъ не привыкъ къ подобнымъ приключеніямъ и, благодаря обстоятельствамъ, никогда не пользовался свободой, безъ чего они не мыслимы. Что же касается меня, то мн, какъ младшему сыну, дозволяли длать все, что угодно. Я всегда сожаллъ, что мой братъ не знаетъ общества вн тснаго свтскаго кружка, и былъ очень радъ, что явился случай показать ему людей изъ того почтеннаго класса, гд мужья и братья работаютъ для своей семьи, а жены и сестры — сознательныя существа, вмсто куколъ, какъ въ большомъ свт. Вотъ, почему я привелъ его сюда, и вы, конечно, замтили, какъ Джорджъ сначала былъ не ловокъ въ вашемъ обществ.

— Да, я замтила, что онъ совсмъ не зналъ жизни.

— А главное, онъ не зналъ женщинъ, а молодому человку необходимо знать кое-что по этому предмету.

— Но въ чемъ же вы упрекаете себя? Вы привели его сюда съ добрымъ намреніемъ, а онъ уже самъ сдлалъ все остальное.

— Да. Сначала Джорджъ пришелъ къ вамъ чисто изъ учтивости, чтобы узнать о вашемъ здоровь, но потомъ вы овладли его сердцемъ. Онъ никогда не видывалъ такого простого, безхитростнаго и прелестнаго существа, какъ вы. Удивительно ли, что онъ потерялъ и сердце, и голову? День за днемъ, онъ сталъ приходить сюда, и я долженъ былъ его сопровождать. Утромъ онъ только и говорилъ, что о васъ, вечеромъ разговаривалъ съ вами, а во все остальное время молчалъ, какъ рыба.

— Что же тутъ дурного?— спросила я со смхомъ.

— Нанси, онъ полюбилъ первый разъ въ жизни, а ему двадцать два года. Я — дло другое, хотя мн только двадцать лтъ, мы, моряки, живо увлекаемся. Онъ впервые понялъ, что такое женщина, и вашъ образъ всецло наполняетъ его душу.

— Ну, такъ что же?

— Вотъ въ этомъ-то и бда,— произнесъ Эдуардъ съ такимъ печальнымъ лицемъ, что я невольно вздрогнула,— время, которое мы проводили у васъ такъ весело и счастливо, никогда не забудется нами. Джорджъ въ вашемъ обществ не только научился любить, но и понялъ, что простая, хорошая женщина выше всхъ свтскихъ и придворныхъ красавицъ. А я съ удовольствіемъ видлъ его постепенное развитіе. Все это хорошо,— прибавилъ онъ со слезами на глазахъ,— но пришло время положить конецъ нашимъ пріятнымъ отношеніямъ.

— Отчего?

— Повторяю, я во всемъ виноватъ: надо было прекратить это знакомство, прежде чмъ Джорджъ потерялъ свое сердце, а вы…

— Зачмъ же прекратить? Вы не знаете, Эдуардъ, какъ мн больно слышать ваши слова.

— Разв Джорджъ ничего вамъ не говорилъ?… Разв вы сами ничего не подозрваете?

— Джорджъ — джентльменъ высокаго происхожденія. Вотъ все, что я знаю, и мн нтъ причины въ чемъ либо подозрвать его.

— Пусть онъ самъ скажетъ вамъ правду. Я общалъ ему не открывать вамъ этой тайны. Но поймите, Нанси, что онъ не можетъ жениться на васъ. Это невозможно и не зависитъ отъ него. Онъ обязанъ заключить бракъ, достойный его высокаго положенія.

— Такъ зачмъ же онъ клянется, что любитъ меня?— промолвила я посл минутнаго молчанія.

— Онъ говоритъ совершенную правду. Онъ, дйствительно, любитъ васъ. Его мн не жаль: не ему одному приходится отказаться отъ любимой женщины. Но вы, вы, Нанси, меня озабочиваете.

— Зачмъ вы мн все это говорите, чего вы отъ меня хотите?

— Я самъ не знаю. Какъ жаль, Нанси, что вы любите не меня. Я бы тогда показалъ всему міру, что не ставлю его въ грошъ, но мой братъ — дло другое. Вы не можете быть его женою, Нанси, врьте мн, что онъ не можетъ этого сдлать, а предложить вамъ другую любовь онъ никогда и не подумаетъ: онъ слишкомъ васъ любитъ и уважаетъ. Что же длать, Нанси? Что длать?

— Вы пришли сюда по порученію Джорджа?

— Нтъ, онъ ничего объ этомъ не знаетъ. Онъ на седьмомъ неб отъ счастія, что вы его любите, и не думаетъ ни о чемъ. Я пришелъ къ вамъ по собственному почину, съ цлью предупредить васъ. Надо, во что бы то ни стало, положить всему конецъ.

— Вы всегда были моимъ добрымъ другомъ, Эдуардъ,— сказала я посл продолжительнаго молчанія,— и я врю, что вы не желаете мн зла. Помните, что Джорджъ самъ ухаживалъ за мною, а не черезъ ваше посредство. Онъ просилъ моей любви. Я всецло принадлежу ему, и только онъ можетъ порвать связывающія насъ узы. Я все сдлаю, что онъ мн прикажетъ. Если онъ пожелаетъ жениться на мн и скрыть отъ всхъ мое существованіе, то я радостно подчинюсь его вол. Я его раба, и онъ воленъ длать со мной, что хочетъ.

— Милая Нанси, вы ржете меня тупымъ ножемъ. Длать нечего, приходится сказать вамъ, чего я желаю. Узжайте тайно, Нанси, и всему будетъ конецъ.

— Нтъ, я ни за что не убгу отъ Джорджа. Отъ него зависитъ моя судьба. Пусть онъ располагаетъ мною, какъ хочетъ.

— Такъ я напрасно терялъ время, а все-таки конецъ настанетъ но весь свтъ узнаетъ объ этой исторіи. Вы всю жизнь, Нанси, будете ненавидть меня.

— Нтъ, Эдуардъ, я всю жизнь буду считать васъ братомъ, хотя бы…

И я залилась слезами. Онъ также заплакалъ.

— Ну, пусть будетъ, что будетъ,— произнесъ онъ посл долгаго молчанія,— ршайте съ Джорджемъ, какъ знаете, я боле не вмшиваюсь въ ваше дло. Джорджъ васъ любитъ, и ему слдуетъ найти выходъ изъ этого невозможнаго положенія.

XV.

Онъ пошелъ къ дверямъ и удалился бы, если бы на порог не показалась фигура моего брата Джозефа.

Эдуардъ посторонился и хотлъ пропустить Джозефа, но тотъ преградилъ ему дорогу и грубо произнесъ:

— Другъ, что ты тутъ длаешь? Что ты длаешь съ моей сестрой?

— Хотя она ваша сестра, и я у нея въ гостяхъ, но вамъ бы слдовало, сэръ, вести себя боле прилично, боле достойно вашего квакерскаго положенія.

— Я не хочу слушать твоихъ замчаній, а повторяю, что ты длаешь съ моей сестрой?

— Въ такомъ случа, я не желаю боле съ вами разговаривать. Миссъ Нанси, вашъ братъ, если онъ дйствительно вашъ братъ, очень сердитъ, и не остаться ли мн, чтобы оградить васъ отъ него?

— Пожалуйста, останьтесь,— отвчала я.

Очевидно, Джозефъ видлъ Роберта Сторея, и тотъ разсказалъ ему самую ужасную исторію о моемъ нравственномъ паденіи. Иначе нельзя было понять его гнвнаго настроенія. Но онъ попалъ ко мн въ самую неудобную минуту. Мн грозило гораздо большее несчастье, чмъ его гнвъ, который только раздражалъ меня, но нисколько не пугалъ.

Остановившись посреди комнаты, Джозефъ молча осмотрлъ ее во всхъ подробностяхъ и потомъ спросилъ:

— Сестра, это твоя квартира или Изабеллы?

— Изабеллы. Она теб нравится, Джозефъ?

— А эти дьявольскія навожденія,— продолжалъ онъ, указывая на картины миологическаго содержанія,— принадлежать Изабелл или теб?

— Изабелл, но я очень сожалю, что они не мои.

— Нанси, я сяду съ вашего позволенія?— сказалъ Эдуардъ.

— Пожалуйста. Я боюсь, что мой братъ еще боле разсердится отъ дальнйшаго разговора со мной.

Джозефъ взглянулъ на него съ неудовольствіемъ, но ничего не сказалъ.

— Если бы эти картины принадлежали теб, то я тотчасъ бы уничтожилъ ихъ,— продолжалъ онъ,— а эти цимбалы, подъ звуки которыхъ гршники низвергаются въ геенну огненную, твои или ея?

— Ея. Все, что здсь въ комнат, принадлежитъ Изабелл: и картины, и фортепіано, и ноты, и книги, и молитвенникъ англиканской церкви.

— Что же это такое? Здсь потшался дьяволъ?

— Просто Изабелла вернулась въ англиканскую церковь, къ которой она принадлежала до замужества.

— Робертъ Сторей мн объ этомъ уже говорилъ, но ты, сестра, что длаешь? Что значитъ этотъ свтскій человкъ, съ которымъ я засталъ тебя наедин?

— Ты узнаешь, Джозефъ, много новаго. Во-первыхъ, я навки покинула квакеровъ.

— Пойдемъ отсюда, сестра, пойдемъ изъ этого проклятаго вертепа!— воскликнулъ Джовефъ, вн себя отъ ярости и ударяя своей палкой по столу,— пойдемъ, или я вытащу тебя отсюда за волоса. Какъ теб не стыдно покрыть такимъ позоромъ наше доброе имя!

— Братъ, нахалъ,— сказалъ Эдуардъ, вставая и подходя къ Джозефу,— я остался здсь, чтобы охранить твою сестру отъ тебя, и если ты еще скажешь одно грубое слово, то я спущу тебя по лстниц головой впередъ.

Эдуардъ говорилъ спокойно, но съ твердою ршимостью исполнить свою угрозу.

— Пойдемъ, сестра,— продолжалъ Джозефъ, значительно понижая свой тонъ,— вернись въ лоно друзей и покинь этотъ адъ кромшный!

— Джозефъ,— сказала я, подходя къ нему и смотря ему прямо въ глаза,— разв ты не видишь, что я совершенно и во всемъ измнилась. Къ тому же,— я прибавила, неожиданно вспомнивъ это обстоятельство,— мн сегодня минуло двадцать одинъ годъ, слдовательно, я сама себ барыня.

— Какъ бы не такъ! это мы еще увидимъ. Слушайся своего опекуна, или я тебя силой вытащу отсюда.

— Ну, ужъ нтъ, другъ, ты этого не сдлаешь,— замтилъ спокойно Эдуардъ.

— Наконецъ, я перешла въ англиканскую церковь,— промолвила я,— и никогда не вернусь въ нашъ старый домъ.

— Другъ,— произнесъ снова Эдуардъ,— хотя никому не слдуетъ вмшиваться между братомъ и сестрой, такъ же, какъ между мужемъ и женой, но я позволю себ замтить, что если, дйствительно, этой молодой двушк минуло двадцать одинъ годъ, то никто не можетъ распоряжаться ею.

— Ты ничего не понимаешь!

— Но если ты имешь право такъ поступать съ ней, то обратись въ судъ. Я, слава Богу, не законникъ, но сомнваюсь, чтобы судъ позволилъ квакеру силой подчинить своей вол молодую двушку, перешедшую въ установленную церковь.

— Это одинъ изъ твоихъ новыхъ друзей, о которыхъ мн говорилъ Робертъ Сторей? Они принадлежатъ ко двору, къ развратному, безбожному двору и обольщаютъ неопытныхъ женщинъ. Ну, сестра, я не стану говорить крупныхъ словъ, не стану угрожать, но выбирай одно изъ двухъ: адъ или небо, меня или твоего…

— Миссъ Нанси совершеннолтняя,— перебилъ его Эдуардъ,— и поступитъ такъ, какъ пожелаетъ.

— Нанси? Ее зовутъ Ганна, а поступитъ она такъ, какъ я хочу, или не получить ни гроша. Слышишь, Ганна!

— Ну, ужъ нтъ,— произнесъ Эдуардъ,— повидимому, вашъ отецъ оставилъ значительное состояніе, и одно изъ двухъ: или онъ оставилъ это состояніе Нанси по завщанію, и вы не имете права имъ распоряжаться, по достиженіи ею совершеннолтія, или завщанія не осталось, и тогда состояніе нужно подлить по закону между вами обоими. Поэтому ваши слова не основательны и просто глупы. Знайте, что ея друзья обратятся въ судъ, для защиты ея правъ. Потому я вамъ совтую вернуться домой и приготовить вс отчеты по опек.

— Судомъ или безъ суда, но она не получитъ ни гроша, если не уйдетъ отсюда со мной.

— Судомъ или безъ него, но я не пойду съ тобой,— сказала я.

— Выслушай меня, другъ,— промолвилъ Джозефъ, обращаясь къ Эдуарду,— нсколько времени тому назадъ, Ганна подверглась тяжелымъ припадкамъ меланхоліи, что случается нердко между нашими сестрами, живущими въ вчномъ созерцаніи своихъ грховъ. Моя двоюродная сестра предложила мн взять ее къ себ для перемны воздуха, и я согласился, такъ какъ эта женщина вдова и принадлежала къ нашему обществу.

— И вы поступили очень разумно,— замтилъ Эдуардъ.

— Нтъ, теперь оказывается, что меня обманули. Мою бдную сестру совратили съ истиннаго пути и научили свтскому нечестію. Она отказалась отъ своей вры и стоитъ на краю геенны огненной. Ты видишь, другъ, что я не даромъ выхожу изъ себя: мою бдную сестру погубили, ея душу ввергли въ тьму кромшную!

— Но мн кажется, сэръ, что вы преувеличиваете послдствія случившагося.

— Джозефъ,— произнесла я,— пора прекратить этотъ разговоръ. Мы такъ глубоко расходимся съ тобою во всемъ, что намъ нечего и пытаться убдить другъ друга. Но я желаю объяснитъ все, что случилось со мною, этому господину, котораго ты такъ оскорбилъ безъ всякой причины.

Джозефъ покачалъ головой, но ничего не отвтилъ.

— Я почти сошла съ ума,— продолжала я,— отъ ужаса, нагнаннаго на меня квакерскими порядками, и только благодаря Изабелл, вырвавшей меня изъ квакерской среды, я стала человкомъ. Потомъ, Эдуардъ, благодаря вашему брату, я перешла въ англиканскую церковь и… Тугъ я расплакалась, сама не зная почему.

— Успокойтесь, Нанси,— сказалъ Эдуардъ,— пора покончить этотъ непріятный разговоръ. Вы бы лучше ушли, сэръ.

— И всмъ этимъ я обязана добрйшей и лучшей женщин на свт Изабелл Сторей,— продолжала я,— я ни за что не вернусь въ твой домъ, Джозефъ, и скоре пойду служанкой къ Изабелл, чмъ буду жить съ тобой. При одной мысли о твоемъ дом я дрожу, и голова моя кружится. Твоя власть надо мной кончилась. Уходи и оставь меня въ поко.

— Если я уйду, то навки, и ты не получишь ни гроша изъ твоихъ денегъ.

— Нтъ, она вс получитъ,— замтилъ Эдуардъ.

— Еще послдній вопросъ,— произнесъ Джозефъ,— пойдешь со мной, сестра?

— Еще послдній отвтъ: не пойду, братъ.

Джозефъ молча вышелъ изъ комнаты.

Я его боле никогда не видала и, по всей вроятности, никогда не увижу. Говорятъ, онъ женился, и его жена, наврное, квакерша.

Что касается до угрозы Джозефа удержать мои деньги, то Эдуардъ исполнилъ свое общаніе. Недли черезъ полторы или дв явился ко мн какой-то законовдъ и предложилъ мн нсколько вопросовъ, а затмъ похалъ въ Дартфордъ и переговорилъ подробно обо всемъ съ Джозефомъ. Оказалось, что посл смерти отца не сказалось никакого духовнаго завщанія, и Джозефъ забралъ въ свои руки все наслдство, которымъ и владлъ до сихъ поръ. Узнавъ отъ законовда, что ему придется уступить мн половину всего состоянія, которое было очень велико, какъ движимое, такъ и недвижимое, онъ пришелъ въ такую ярость, что съ нимъ сдлался нервный припадокъ, и, придя въ себя, онъ расплакался, какъ ребенокъ.

— Половину,— бормоталъ онъ въ отчаяніи,— мн надо отдать половину? Никогда! Скоре я умру, чмъ уступлю то, что мн принадлежитъ.

Это отчаяніе ясно доказывало, что, несмотря на его квакерскія убжденія, онъ высоко цнилъ земныя блага.

Спустя нсколько мсяцевъ, я, дйствительно, получила значительное наслдство, но, какъ увидитъ впослдствіи читатель, я уже тогда ни въ чемъ не нуждалась и стала посвящать большую часть денегъ на добрыя дла.

Но возвратимся къ моему разсказу.

Посл ухода Джозефа, Эдуардъ возобновилъ прерванный разговоръ, но я его перебила.

— Не забывайте, что я только отъ самого Джорджа готова выслушать все. Я все сдлаю, что онъ прикажетъ, но пусть онъ самъ скажетъ мн, что мы должны разстаться. Васъ я никогда не послушаюсь, хотя уврена, что вы меня любите. Джорджъ придетъ сегодня вечеромъ, и я попрошу Изабеллу оставить насъ вдвоемъ. Тогда онъ можетъ сказать мн все, что хочетъ, и я послушаюсь его приказаній.

XVI.

Уходя отъ меня, Эдуардъ не пошелъ внизъ по лстниц, а, напротивъ, поднялся наверхъ, въ квартиру капитана Селлинджера.

При вид такого неожиданнаго гостя капитанъ, бывшій безъ сюртука, растерялся и пробормоталъ:

— Какая неожиданность! Какая честь!

— Я только что былъ съ визитомъ у вашихъ прекрасныхъ сосдокъ,— отвчалъ Эдуардъ, отказываясь отъ предложеннаго стула и садясь на столъ,— пожалуйста, не церемоньтесь: безъ сюртука можно также разговаривать, какъ и въ сюртук. Такъ я прямо перейду къ длу.

— Сдлайте одолженіе, сэръ.

— Ночь за ночью, экипажъ стоитъ во двор, и я слышу голоса въ нижнемъ этаж. Когда это кончится?

— Не знаю.

— Неужели имъ никогда не надость ждать удобнаго случая, который все не является?

— Вдь намъ не надодаетъ слдить за ними.

— Можетъ быть, вамъ не надодаетъ, но мн положительно противно уходить отсюда каждый вечеръ подъ конвоемъ, хотя бы и гвардейцевъ, и все изъ-за какихъ-то проклятыхъ полдюжины іаковитовъ.

— Однако, сэръ, съ вашего позволенія…

— Знаю, знаю,— перебилъ его Эдуардъ,— моего брата нельзя подвергать опасности, и его репутація не должна омрачаться ни малйшей клеветой. Что же касается до молодой двушки внизу, то она не должна быть вмшана ни въ какой скандалъ. Слышите, капитанъ!

— Да вдь до сихъ поръ, кажется, нтъ никакого скандала?

— Я все это время обдумывалъ дло и, наконецъ, нашелъ средство успшно покончить съ нимъ. Но мн нужна помощь какъ ваша, такъ и сержанта.

— Мы оба къ вашимъ услугамъ.

— И вы обязываетесь до окончанія дла не проговориться ни пьяные, ни трезвые?

— Я никогда не напиваюсь, прежде чмъ вашъ братъ не достигнетъ безопасно своего дома.

— Это ничего не значитъ. Но скажите мн, капитанъ Селлинджеръ, къ какому роду пьяницъ вы принадлежите? Одни во хмелю болтаютъ безъ устали, а другіе молчатъ. Вы въ числ первыхъ или послднихъ?

— Послднихъ, но если вы сомнваетесь, то я готовъ обязаться не пить боле двухъ бутылокъ въ день, пока не окончится это дло. Что же касается до нашей усталости, то не думайте объ этомъ. Они же, безъ сомннія, поймутъ, наконецъ, что ихъ подозрваютъ, и сами откажутся отъ своего плана, тмъ боле, что вдь голландскій шкиперъ стоитъ имъ недешево, и ночи становятся холодне,— даже иногда идетъ снгъ.

— Трудно разсчитывать, чтобы они сами отказались отъ своего плана.

— Но вдь нижнія дамы могутъ перемнить квартиру?

— Конечно. Но ужъ это дло касается не меня, а брата. Однако глупую исторію съ іаковитами я хочу самъ покончить, и какъ можно скоре. Сколько ихъ?

— Шестеро безъ доктора.

— Хорошо. А насъ трое. Вотъ мой планъ. Сержантъ спрячется въ назначенный день на кухн или подъ лстницей, а вы останетесь насторож въ своей комнат. Въ половин десятаго вы сойдете внизъ и постучитесь въ дверь мистриссъ Сторей. Я выйду къ вамъ, и мы станемъ вмст спускаться по лстниц, какъ можно, шумне, давъ сигналъ сержанту, чтобы онъ былъ наготов. Наши друзья-іаковиты, конечно, подумаютъ, что это выходитъ мой братъ. Они бросятся на насъ, а мы ихъ встртимъ шпагой въ рукахъ. Что вы на это скажете, капитанъ?

— Я полагаю, что планъ прекрасный, и отвчаю за сержанта, вамъ стоитъ только назначить день для забавы.

— Мн очень не нравится, что вы стсняете себя ради насъ, а потому устроимъ эту потху сегодня вечеромъ, а завтра вы спокойно вернетесь къ своей бутылочк.

— Сегодня вечеромъ? И прекрасно!

Такъ дло и было ршено.

Въ половин девятаго братья, по обыкновенію, пришли къ намъ. Джорджъ былъ очень взволнованъ, онъ слъ за фортепіано и сталъ играть, но вскор вскочилъ и, усвшись рядомъ со мной, началъ разговаривать о постороннихъ предметахъ. Эдуардъ нетерпливо ходилъ взадъ и впередъ по комнат, часто посматривая на часы.

Мы вс четверо были не въ своей тарелк.

Наверху капитанъ сидлъ у окна и ждалъ, а во двор стоялъ экипажъ, и подл него находилось два человка.

Внизу, предупрежденный обо всемъ капитаномъ, сержантъ подслушивалъ въ устроенномъ имъ отверстіи, что говорили за стной. Заговорщики заявляли, что пора бросить дло, такъ какъ, очевидно, ихъ подозрваютъ и слдятъ за ними. Напротивъ, докторъ просилъ подождать еще нсколько дней, доказывая, что капитанъ Селлинджеръ узналъ высокихъ постителей второго этажа и оказываетъ имъ честь, провожая ихъ до дому. Поэтому было глупо отказаться отъ хорошо подготовленнаго плана.

Съ этими словами онъ вышелъ, чтобы произвести рекогносцировку. Онъ прошелъ вдоль и поперегъ всю Сентъ-Джемскую площадь, а также заглянулъ въ Сентъ-Джемскую улицу, но капитана и сержанта нигд не было видно. Тогда онъ вернулся и осмотрлъ всю лстницу. Она была совершенно пуста, и дверь въ садъ заперта. Убдившись въ этомъ, онъ постучалъ въ дверь кухни.

— Кто тамъ?— спросила Молли.

— Гд капитанъ?

— Не знаю. Куда-то ушелъ.

— А сержантъ?

— Не знаю. Онъ также ушелъ.

Докторъ вернулся къ своимъ друзьямъ и объявилъ имъ, что, наконецъ, представился случай для выполненія ихъ плана, тмъ боле, что ночь была темная и вполн способствовала осуществленію такъ давно подготовленнаго событія.

У доктора въ это время сидло четыре человка. Одного изъ нихъ, рослаго, дороднаго молодца, сержантъ принялъ за шкипера голландскаго корабля, тмъ боле, что онъ былъ одть, какъ матросъ, и говорилъ на ломаномъ французскомъ язык.

— Вы меня наняли, господа, и я готовъ вступить въ драку ради васъ, а также отвезти во Францію вашихъ плнниковъ. Но если вы будете откладывать это дло, то мы попадемся. Вы видите, что за нами слдятъ, и, конечно, наши молодцы никогда не выйдутъ изъ дома безъ прикрытія.

— Но вамъ говорятъ, что сегодня нтъ часовыхъ.

— Можетъ быть, они гд нибудь скрываются? Я нанятъ вами, но не согласенъ рисковать своей жизнью и попасть въ руки солдатъ и офицеровъ.

Водворилось молчаніе, и сержантъ боле ничего не слыхалъ.

Въ девять часовъ съ четвертью онъ пересталъ подслушивать и, обращаясь къ Молли, сказалъ:

— Еще нсколько минутъ, и счастье, наконецъ, мн улыбнется. Я могу теперь говорить откровенно, такъ какъ вполн увренъ, что вы никому не скажете ни слова объ этомъ.

— Я не болтунья, сержантъ.

— Такъ узнай же, милая Молли, что черезъ нсколько минутъ я буду или офицеромъ, или мертвымъ.

— Избави Богъ!

— Конечно, избави Богъ, и я, на двадцать девятомъ году жизни, предпочитаю быть офицеромъ, чмъ переселиться въ другой міръ. Дай мн, Молли, кружку пива. Вотъ, спасибо! Теперь я теб скажу, что господа въ сосдней комнат хотятъ напасть на двухъ джентльменовъ, проводящихъ ежедневно вечера у твоей госпожи, и отвезти ихъ во Францію.

— Зачмъ?

— Это я теб разскажу въ другой разъ, а теперь пора готовиться къ длу. Смотри, какая у меня твердая рука и врный глазъ. Но еще рано, надо подождать, хоть руки у меня чешутся, чтобы вступить въ бой съ негодяями.

Наконецъ, пробило девять съ половиною часовъ, послышались шаги на лстниц и условленный сигналъ. Сержантъ выхватилъ шпагу и вышелъ на лстницу, которая смутно была освщена двумя свчами.

Капитанъ и Эдуардъ шли по лстниц съ обнаженными шпагами, а черезъ минуту дверь изъ квартиры доктора отворилась, и четверо людей бросилось на своихъ двухъ соперниковъ. Они не были вооружены, но, видимо, надялись на стремительность своего натиска.

Сержантъ бросился впередъ и встртился съ дороднымъ шкиперомъ, который навалился на него. Сержантъ вонзилъ свою шпагу неизвстно въ какую часть его тла, и несчастный грохнулся на полъ. Остальные трое обнажили шпаги, а сержантъ командовалъ, какъ на урок фехтованія:

— Разъ, два, три! Впередъ!

Его громкій крикъ достигъ до нашихъ ушей, и сэръ Джорджъ сказалъ:

— Это вашъ другъ сержантъ кому-то даетъ урокъ фехтованія. Но странное онъ выбралъ для этого время и мсто.

Дйствительно, онъ давалъ урокъ, но совершенно другого рода.

Старый докторъ взялъ со стола своей комнаты дв свчки и освтилъ ими побоище. По словамъ капитана, который потомъ разсказывалъ мн всю эту исторію, неизвстно, чмъ окончилось бы дло и сколько бы оказалось мертвыхъ, кром толстаго голландца, который, впрочемъ, можетъ быть, былъ только раненъ, если бы на сцену не явилось новое дйствующее лицо — Молли. Она послдовала за сержантомъ и, видя, что началась свалка, взяла съ очага чугунъ съ кипвшей въ немъ похлебкой и вылила ее въ лицо тремъ противникамъ сержанта.

Они громко завопили, шпаги выпали у нихъ изъ рукъ. Въ глазахъ у нихъ потемнло, а лица покрылись сильными ожегами.

Между тмъ сэръ Джорджъ вскочилъ съ мста и хотлъ выбжать на лстницу, говоря:

— Это не урокъ, а какая-то драка!

Но я его не пустила и сказала:

— Пустяки, это какая нибудь шутка капитана.

На лстниц драма продолжалась: сержантъ поднялъ шпагу и сказалъ своимъ тремъ противникамъ:

— Сдавайтесь, господа!

— Я думаю, сэръ,— произнесъ капитанъ, обращаясь къ Эдуарду,— что Молли покончила бой. Что намъ теперь длать?

— Ну, что же, господа,— произнесъ Эдуардъ,— неужели вы отъ ожеговъ не можете отвчать, сдаетесь ли вы, или я поручу сержанту покончить съ вами?

— Сдаемся,— отвчалъ одинъ изъ нихъ.

— Сдаемся,— прибавилъ докторъ, уходя со свчами въ свою комнату.

— Господа,— сказалъ Эдуардъ,— мн очень жаль, что дло кончилось вопреки всмъ правиламъ, и, если вамъ угодно, я всегда готовъ дать вамъ удовлетвореніе. Теперь же я вамъ вотъ что скажу. Вашъ заговоръ пустяшный, и чмъ меньше о немъ будутъ говорить, тмъ лучше. Садитесь въ экипажъ, приготовленный моему брату и мн, отправляйтесь на нанятый вами корабль и снимайтесь тотчасъ съ якоря. Если же завтра утромъ ваше судно будетъ стоять на Темз, то васъ арестуютъ и повсятъ.

Никто ничего не отвчалъ.

— Возьмите съ собой вашего раненаго или умершаго товарища.

Полуослпленные и испытывая ужасныя страданія, заговорщики взяли на руки шкипера и понесли его въ экипажъ.

Капитанъ послдовалъ за ними и потомъ разсказывалъ, что шкиперъ жалобно стоналъ. Значитъ, онъ былъ живъ.

Когда вс помстились въ экипаж, капитанъ подошелъ къ окну кареты и торжественно произнесъ:

— Господа, я васъ поздравляю. Вы произвели смлую вылазку, но не разсчитали, что къ намъ на помощь явится женщина. Врьте мн, что если вашъ католическій претендентъ когда нибудь явится въ Англію, то съ нимъ поступятъ такъ же. А также не забывайте, что если кто изъ васъ вернется въ Англію, то самъ будетъ виноватъ, если покончить свою жизнь на вислиц. Ну, а теперь — добраго пути!

Произнеся эту рчь, капитанъ вернулся въ комнату доктора, въ которой засталъ хозяина и Эдуарда, сидвшаго за столомъ.

— Такъ они ухали, капитанъ?— спросилъ онъ, увидавъ Селдинджера,— а что толстякъ раненъ или убитъ?

— Не знаю. Другой заговорщикъ немного оцарапанъ. Вотъ и все. Имъ измна обошлась очень дешево.

— Вотъ руководитель и глава заговора,— продолжалъ Эдуардъ, указывая на доктора,— я задержалъ его, чтобы поговорить съ нимъ серьезне.

Докторъ былъ одтъ подорожному и въ шляп съ широкими полями. Сундукъ, въ которомъ онъ держалъ документы, былъ открытъ и пусть, такъ что, очевидно, онъ приготовился къ бгству, каковъ бы ни былъ результатъ осуществленія его плана. Онъ стоялъ, прислонившись къ стн, и на морщинистомъ лиц его не было ни малйшаго слда волненія. У дверей караулилъ сержантъ съ обнаженной шпагой. На стол лежала пачка бумагъ.

— Эти бумаги, капитанъ Селлинджеръ,— продолжалъ Эдуардъ,— были взяты изъ кармана арестанта, называвшаго себя докторомъ. Онъ собирался бжать и хотлъ ихъ взять съ собою. Я уже усплъ просмотрть нкоторыя изъ нихъ, и он вполн доказываютъ его двойную измну. Что мн съ нимъ длать?

— Повсить, если вы не найдете другой боле мучительной для него формы смерти.

Докторъ не дрогнулъ и не произнесъ ни слова.

— Посл моего разговора съ вами, капитанъ, я навелъ справки о томъ, что это за человкъ. Вы видите, что онъ старикъ и близокъ къ могил, значитъ, ему слдовало бы вести себя честно и благородно.

— Не забывайте, сэръ,— промолвилъ докторъ,— что я не могу вызвать васъ на дуель.

— Еще бы. Я дерусь только съ джентльменами, а вы… фи! Представьте себ, капитанъ Селлинджеръ, что этотъ человкъ впродолженіе двадцати-пяти лтъ былъ шпіономъ на жаловань англійскаго правительства и все это время доставлялъ свднія объ арміи и флот Франціи.

— Эге! значитъ, онъ дйствительно былъ двойнымъ измнникомъ,— отвчалъ капитанъ,— но вдь отъ шпіона нечего ожидать, кром подлости.

— Я, право, не знаю, какъ его такъ долго терпли, вроятно, по привычк. Сегодня я узналъ, что онъ іаковитъ, сынъ одного изъ англичанъ, сопровождавшихъ Іакова II, одинъ изъ приближенныхъ претендента и шпіонъ французскаго правительства въ Англіи. Вы понимаете, что, ведя двойную игру, онъ былъ вполн безопасенъ въ обихъ странахъ.

— Повсить его!— промолвилъ капитанъ.

— Что касается до составленнаго имъ заговора, то онъ, конечно, удался бы, если бы случайно его не открылъ сержантъ Бетцъ. Конечно, поимка меня съ братомъ не принесла бы никакой пользы ни претенденту, ни Франціи, такъ какъ, рано или поздно, безъ драки намъ не обойтись. Ну, сэръ,— прибавилъ Эдуардъ, обращаясь къ доктору,— что вы можете сказать въ свое оправданіе?

Докторъ поднялъ голову, снялъ шляпу и воскликнулъ громкимъ, твердымъ голосомъ:

— Да здравствуетъ король Іаковъ!

— Хорошо. Но не имете ли вы что либо прибавить, прежде чмъ мы васъ отправимъ въ тюрьму?

— Знайте, сэръ,— произнесъ докторъ съ достоинствомъ,— что я и мои друзья люди благородные и, по истин, преданные своему королю. Врность іаковита — все терпливо переносить: глупость одного короля, развратъ другого и упрямство третьяго, такъ какъ для него король, какъ бы онъ ни былъ дуренъ, Божій помазанникъ. Іаковъ II бросилъ свою корону, но онъ не могъ заставить своихъ сторонниковъ бросить его. Наша преданность королю безгранична, и мы готовы жертвовать для него не только жизнью, но и честью. Я джентльменъ, но исполняю обязанности шпіона. Я надваю на себя маску шпіона англійскаго правительства и будто бы передаю ему тайны своего короля, а въ сущности развдываю, что длается при англійскомъ двор, и доношу королю Іакову. Я беру отъ васъ деньги и сообщаю вамъ ложныя свднія о французскомъ флот.

— Вотъ подлецъ-то!— воскликнулъ капитанъ.

— За то, что я прикидываюсь шпіономъ, меня здсь всюду пускаютъ, и я свободно разговариваю съ министрами, отъ которыхъ узнаю вс ихъ планы. Я не спорю, что подобное поведеніе при другихъ обстоятельствамъ было бы въ высшей степени позорнымъ, но мы, іаковиты, считаемъ его честнымъ и благороднымъ. Мои дйствія вполн одобряются моимъ королемъ и моими друзьями, а до вашихъ мнній мн нтъ никакого дла.

— Такъ по вашему, поддерживая правое дло, можно нарушать вс десять заповдей?

— Я знаю только одно, что преданно служу своему королю, и этого достаточно. Нечего боле разговаривать, я готовъ идти въ тюрьму. Мн семьдесятъ пять лтъ, и я не слишкомъ старъ, чтобы умереть за моего короля, но слишкомъ старъ, чтобы бояться смерти.

— Можетъ быть, мы обойдемся и безъ тюрьмы. Вы, слуга претендента, однажды удалившись изъ нашей страны, не можете приносить намъ вреда. Поэтому мы заберемъ вс ваши бумаги, а васъ отпустимъ. Сержантъ, обыщите арестанта. Нтъ ли на немъ еще бумагъ?

Но обыскъ оказался лишнимъ: вс бумаги, находившіяся у него, уже лежали на стол.

— Ну, ступайте. Вы еще поспете на голландскій корабль, прежде чмъ онъ снимется съ якоря. Но помните, что если это судно будетъ завтра утромъ на Темз, то васъ повсятъ вмст съ вашими товарищами. Этотъ сержантъ знаетъ пофранцузски и можетъ быть свидтелемъ противъ васъ.

— О!— воскликнулъ докторъ,— вы понимаете пофранцузски? Такъ, можетъ быть, вы также слуга законнаго короля?

— Да, короля брауншвейгскаго дома!

— И вы подслушивали насъ, и вы донесли на насъ? Вотъ мерзавецъ! Да вы шпіонъ, подлый шпіонъ!

— А ты самъ-то кто!— воскликнулъ капитанъ,— ну, убирайся, да поживй, дьявольскій измнникъ!

Докторъ вышелъ изъ комнаты, гордо поднявъ голову.

— Сержантъ Бетцъ,— сказалъ Эдуардъ, когда докторъ исчезъ,— я никогда не забуду событій сегодняшняго дня. Если бы не вы, то этотъ заговоръ могъ бы удаться, и мы съ братомъ сидли бы въ какой нибудь французской тюрьм. Или мы могли бы быть убитыми въ свалк. Будьте уврены, что я при первой возможности разскажу брату о вашемъ подвиг, а теперь возьмите вотъ этотъ кошелекъ на память обо мн.

Сержантъ взялъ кошелекъ, въ которомъ было около пятидесяти гиней, и молча поклонился. Онъ ожидалъ другой награды и, видимо, былъ не доволенъ.

— Я знаю, сержантъ Бетцъ, что вы человкъ способный, знаете нсколько языковъ, хорошо фехтуете и даете уроки фортификаціи, что вы, кром того, трезвый человкъ, женаты на приличной женщин и вообще не посрамите офицерскихъ эполетъ.

Сержантъ псблднлъ отъ счастія.

— Мн извстно отъ капитана Селлинджера, что вы боле всего желаете быть офицеромъ.

— Да, это совершенно справедливо.

— Хорошо. Я буду ходатайствовать за васъ у его величества.

Лице сержанта вытянулось.

Капитанъ Селлинджеръ сказалъ что-то на ухо Эдуарду, и тотъ громко произнесъ:

— А, можетъ быть, вы желали бы сдлаться офицеромъ морской пхоты?

— Почелъ бы за величайшую честь.

— Такъ дло въ шляп. Капитанъ Селлинджеръ, поручикъ Бетцъ перваго полка морской пхоты.

Новый поручикъ упалъ на колни, и слезы радости потекли по его щекамъ.

— Я теперь желаю только одного,— сказалъ онъ,— чтобы мн удалось отличиться въ дл передъ вашими глазами и тмъ заслужить оказанную мн милость.

— Ну, господа, сегодня мы не нуждаемся въ эскорт. Прощайте!

И онъ удалился съ любезнымъ поклономъ.

— Поручикъ Бетцъ,— сказалъ капитанъ, оставшись наедин съ бывшимъ сержантомъ,— мы теперь съ вами братья по оружію и можемъ вмст пить. Намъ придется провозгласить много новыхъ тостовъ: ‘за достойную кару измнниковъ и шпіоновъ’, ‘за здоровье младшаго офицера на служб его величества короля’, ‘за счастье божественной Нанси’. Ну, пойдемъ, поручикъ, я васъ сегодня потоплю въ пунш.

XVII.

Передъ приходомъ Джорджа въ этотъ день я откровенно передала Изабелл все, что мн говорилъ Эдуардъ.

— Какъ! Сэръ Джорджъ не можетъ жениться на теб? Вотъ вздоръ. Положимъ, что онъ какой-то важный лордъ,— не даромъ онъ носитъ звзду, а мы съ тобой принадлежимъ къ купеческому сословію. Но вдь любовь равняетъ всхъ, и онъ мн не разъ говорилъ, что онъ никогда не видалъ среди важныхъ барынь такой умной, пріятной и обворожительной красавицы, какъ ты.

— И все-таки Эдуардъ говорилъ, что онъ не можетъ на мн жениться.

— Значитъ, онъ, подлецъ, женатъ!

— Нтъ, я въ этомъ убждена. Онъ мн самъ объ этомъ говорилъ, и Эдуардъ утверждаетъ, что онъ до меня никого никогда не любилъ.

— Но въ такомъ случа что это значитъ? Онъ совершеннолтній, отецъ его умеръ, и, значитъ, онъ можетъ длать, что хочетъ. Можетъ быть, его въ дтств обручили съ кмъ нибудь, вдь это не можетъ помшать ему жениться на теб, если онъ дйствительно тебя любитъ.

— О! въ его любви я не сомнваюсь!

— Такъ говорятъ вс женщины. Но не въ этомъ дло: намъ надо непремнно узнать, Нанси, почему онъ не можетъ на теб жениться.

— Онъ долженъ самъ мн сказать причину, не дозволяющую ему жениться на мн.

— Не лучше ли мн поговорить съ нимъ, а ты сегодня не выходи изъ своей комнаты.

— Нтъ. Я не хочу, чтобы кто либо вмшивался между мной и имъ. Пусть онъ самъ мн скажетъ. И ужь если разставаться…

Я горько расплакалась.

— Пустяки, не плачь. Онъ не можетъ бросить такой красавицы, какъ ты. Разв онъ король? Но вдь это невозможно. Успокойся, онъ поведетъ тебя къ алтарю. Зачмъ же онъ уговорилъ тебя перейти въ его вру и такъ упорно ухаживалъ за тобой, если намревался тебя бросить? Нтъ, онъ не похожъ на измнника.

— Но если женитьба на мн принесетъ ему вредъ, то лучше я умру.

— Полно, полно, истинная любовь никогда не можетъ вредить. Кто бы онъ тамъ ни былъ, лордъ или герцогъ, но онъ тебя любитъ и никогда не обидитъ тебя.

Несмотря на утшеніе Изабеллы, у меня было тяжело на сердц, и я предчувствовала, что мн грозитъ большая бда.

Вечеромъ, по обыкновенію, къ намъ пришли наши друзья. Изабелла ушла изъ дому подъ предлогомъ какого-то дла, и когда Эдуардъ вышелъ на лстницу и долго пропадалъ тамъ по неизвстной причин, то я осталась одна съ сэромъ Джорджемъ.

Мы еще впервые были съ нимъ наедин, и онъ, упавъ на колни передо мною, схватилъ мою руку и сталъ покрывать ее поцлуями.

— О Нанси!— говорилъ онъ,— моя любовь, сердце моего сердца

Я уже не помню всхъ нжныхъ, пламенныхъ словъ, которыя онъ произнесъ, но знаю только, что никто никогда не любилъ такъ женщины, какъ онъ любилъ меня. Я слушала его радостно и плакала отъ счастія.

— О Нанси,— промолвилъ онъ, нсколько успокоившись,— мы еще никогда не оставались вдвоемъ. Поговоримъ съ тобою по душ. Хочешь быть моей… моей женой?

— Длай со мной, что хочешь! Я вся твоя!

— Я поговорю объ этомъ съ Эдуардомъ, такъ какъ я безъ него ничего не длаю, и мы ршимъ, когда назначить свадьбу.

— Но онъ былъ у меня сегодня и говорилъ, что есть причина, по которой ты не можешь жениться на мн.

— Какая причина? Что можетъ мн помшать поступить, какъ я хочу.

— Не знаю. Онъ мн не открылъ тайны, и я не настаивала, такъ какъ желаю узнать только отъ тебя свою судьбу. Но если намъ суждено разстаться, то пусть это будетъ поскорй!

Онъ молча обнялъ меня, привлекъ на свою грудь и сталъ цловать пламенно, безумно.

— Намъ разстаться!— воскликнулъ онъ со смхомъ,— нтъ, Нанси, насъ разлучитъ только смерть! Пойми, дитя мое, что я не могу жить безъ тебя. Эдуардъ уже не разъ говорилъ мн о какихъ-то преградахъ, но я ихъ не знаю и не признаю. Мн все равно, что будетъ говорить свтъ, а если, дйствительно, мн не дадутъ сдлать то, что я хочу, такъ я уйду и откажусь отъ всего въ пользу Эдуарда.

— Нтъ,— отвчала я, не понимая, на что онъ намекалъ,— я слишкомъ люблю тебя, Джорджъ, чтобы быть причиной твоего несчастія. Мн довольно и твоей любви, но мы разстанемся, и ты будешь помнить, какую жертву я теб принесла.

— Нтъ, я никогда съ тобой не разстанусь, Нанси, выслушай меня. Дйствительно, есть причина, по которой я не могу открыто жениться на теб, но я женюсь тайно, и мы будемъ жить съ тобою въ уединенномъ уголк, вдали отъ всхъ. Теперь я теб все откровенно скажу. Мы уже поршили съ Эдуардомъ, что моя свадьба будетъ завтра утромъ. Я даже не знаю, въ какой церкви, но все это устроитъ Эдуардъ. Онъ нашелъ пастора, и они согласились, что я буду внчаться подъ именемъ Лебретона. Въ восемь часовъ утра прідетъ за тобой карета, а посл церемоніи мы подемъ въ маленькій домикъ въ парк, купленый и омеблированый Эдуардомъ. Въ этомъ уютномъ гнзд мы будемъ счастливы, будемъ любить, любить и любить другъ друга. Врь мн, что я никогда не зналъ, что такое любовь, прежде чмъ увидлъ тебя. Я всегда жаждалъ встртить такую женщину, которой я могъ бы посвятить себя всецло и отдать ей мой умъ, мое сердце. И вотъ я нашелъ такую женщину въ теб. Такого счастія, дйствительно, достоинъ только король, а оно выпало на мою долю, но ты должна жить со мной вдали отъ всхъ и быть моей тайной женой. Согласна ли ты на такую жертву?

— Я такъ люблю тебя, Джорджъ, что готова умереть за тебя!

Онъ снова сталъ безумно цловать меня, но скоро вернулся Эдуардъ, и нашему счастью наступилъ конецъ.

— Что это у васъ была за драка?— спросилъ Джорджъ у брата.

— Важная,— отвчалъ тотъ,— но это пустяки, а ты, Джорджъ, сказалъ ли прелестной Нанси о томъ, что ожидаетъ ее завтра?

— Да, и она согласна.

— Такъ, значитъ, Нанси, мы завтра съ вами будемъ братомъ и сестрой, но я начинаю думать, что Джорджъ васъ не достоинъ, хотя онъ искренно и преданно васъ любитъ. Я надюсь, Нанси, что выбранный мною домъ вамъ понравится. Хотя комнаты маленькія, но хорошенькія, а одно венеціанское окно съ балкономъ выходитъ прямо въ паркъ.

— А вдь мы, братъ, еще не говорили ей нашего настоящаго имени,— произнесъ сэръ Джорджъ.

— Нтъ, не теперь,— отвчала я,— я сегодня и такъ слишкомъ счастлива, а завтра будь чмъ хочешь: барономъ, графомъ или герцогомъ.

— Хорошо. Я завтра буду тмъ, кмъ родился.

— Я помню, что вы мн разсказывали о благородномъ лорд, который женился на поселянк и перевезъ ее въ свой большой домъ. У васъ также большой домъ?

— У меня ихъ два или три, а со временемъ будетъ больше.

— Такъ не берите меня въ эти роскошныя жилища, а дозвольте мн жить въ маленькомъ домик, нанятомъ Эдуардомъ. Мн не надо быть вашей женой для всего свта, а я буду довольствоваться сознаніемъ, что я принадлежу вамъ, и что вы меня любите.

Онъ снова обнялъ меня и началъ попрежнему пламенно цловать.

Въ эту минуту вошла въ комнату Изабелла.

— Извините, сэръ Джорджъ, что я такъ долго замшкалась, но мн надо было навстить бдную вдову съ шестью дтьми.

— Позвольте мн содйствовать вамъ въ этомъ добромъ дл,— сказалъ сэръ Джорджъ, подавая ей кошелекъ, полный гинеями,— я такъ счастливъ сегодня, что хочу, чтобы и другіе были счастливы. Мы сегодня покончили съ Нанси, и она согласилась быть моей женой, какъ только мн позволятъ обстоятельства устроить это дло, какъ слдуетъ. Врьте, мистриссъ Изабелла, что я буду имть въ виду только желанія и счастье Нанси.

— Я въ этомъ уврена, но, признаюсь, хотя и ожидала такой развязки, никакъ не могу понять, что вы находите съ братомъ въ такихъ простушкахъ, какъ мы.

— Моя Нанси,— отвчалъ сэръ Джорджъ,— далеко не простушка: она научила меня многому, чего я не зналъ, вращаясь въ большомъ свт. Вамъ неизвстно, какъ тяжела наша жизнь. Мы не работаемъ, а потому ничмъ не наслаждаемся, мы думаемъ, что все намъ доступно, и ничмъ не дорожимъ. Мы не заботимся о своей судьб и уврены, что будемъ спокойны всегда. Конечно, исторія учитъ насъ, что иногда бываютъ печальные результаты подобнаго существованія. Но въ наше время не убиваютъ принцевъ въ Лондонской башн и не казнятъ королей въ Вайтгол. Мы не вдаемъ жизненной борьбы и длаемся черствыми эгоистами, тмъ боле, что никто намъ не противорчитъ. Моя милая Нанси, напротивъ, часто мн противорчитъ, она мн доказала, что я ничего не знаю, и что люди, о которыхъ я всегда отзывался съ пренебреженіемъ, гораздо лучше большого свта. Моя гордость унижена, но зато я нравственно выросъ. Она безсознательно сдлала меня боле достойнымъ ея руки, хотя, увряю васъ, что нтъ никого на свт, какого бы онъ ни былъ высокаго положенія, который былъ бы вполн достоинъ ея.

XVIII.

Братья ушли отъ насъ очень поздно, и, оставшись со мной наедин, Изабелла бросилась ко мн на шею.

— Ты рождена для любви, Нанси,— воскликнула она,— и что бы тамъ ни говорили, а жизнь безъ любви не полна! Одна любовь свтитъ и гретъ, ну, теперь пора спать. Теб завтра нужно быть свжей, прелестной. Нельзя идти къ алтарю съ блдными щеками и мутными глазами.

Я легла спать, но во всю ночь не сомкнула глазъ.

Въ семь часовъ утра Молли подала мн письмо, которое, по ея словамъ, принесъ лакей въ блестящей ливре. Это было первое и единственное любовное письмо, когда либо мною полученное. Вотъ оно:

‘Милая, милая, милая Нанси! Всю ночь я думалъ только о теб и о нашей любви. Теперь шесть часовъ, и я пишу теб эти строки, которыя застанутъ тебя въ постели. Часа черезъ два ты будешь моей. Эдуардъ все устроитъ, и намъ только остается исполнять его распоряженія. Это будетъ первымъ шагомъ на томъ новомъ пути, на который я вступаю сегодня. Отнын я всегда буду повиноваться моей Нанси, хотя бы весь міръ повиновался мн. Я сегодня въ церкви произнесу монашескій обтъ нищеты, повиновенія и нравственной чистоты, то-есть, я дамъ клятву, что у меня не будетъ ни гроша своего, а все будетъ принадлежать теб, что я никогда не нарушу повиновенія твоей вол и никогда не буду знать другой женщины, кром тебя. Голубушка моя, прочти эти слова въ постели, а потомъ встань и въ своей молитв помяни меня. Затмъ однься и спши въ церковь: сегодня день нашего счастія. Моя любовь, моя все!

Твой Джорджъ’.

Я повиновалась. Покрывъ письмо поцлуями, я встала и одлась. Потомъ я разбудила Изабеллу и показала ей письмо. Молли я также объявила, что черезъ нсколько часовъ я буду женой сэра Джорджа, и общала оставить ее у себя въ услуженіи.

Причесывая меня, она разсказала о вчерашней схватк, и я поздравила ее съ ея геройствомъ.

Я надла свое блое атласное платье, которое Изабелла украсила кружевами и блыми лентами. Мою шляпку она также убрала блыми лентами и дала мн блыя шелковыя перчатки.

— Одно жаль,— говорила Изабелла, суетясь вокругъ меня,— что на твоей свадьб никого не будетъ. Я желала бы, напротивъ, чтобы съ нашей стороны былъ твой братъ Джозефъ, Робертъ Сторей и цлая вереница квакеровъ, а съ его стороны — блестящій рядъ придворныхъ красавицъ, которыя кусали бы свои губы изъ зависти.

— Ничего, мн никого не нужно, кром тебя, Молли и Эдуарда

— Ну, ужъ нечего сказать, ты прелестная невста!— воскликнула она, осматривая меня съ ногъ до головы,— и какая ты веселая. Какъ у тебя блестятъ глаза и горятъ щеки! Но знаешь, Нанси,— прибавила она, горячо меня обнимая:— мн сегодня очень радостно и вмст съ тмъ грустно: что я буду длать безъ тебя? Вдь эти три мсяца мы были такъ счастливы съ тобой.

Когда мой туалетъ былъ оконченъ, я подошла къ комоду и выбрала вещи, которыя Молли должна была отнести въ мое новое жилище. Ихъ было немного, но я положила въ число илъ миніатюрный портретъ Лавальеръ, которая почему-то печально смотрла на меня.

Сердце мое екнуло, и мн стало страшно за мое будущее счастье, словно что-то ужасное ему грозило.

XIX.

Въ половин восьмого я была совершенно готова и стала поджидать жениха. Изабелла сидла рядомъ со мною и безъ умолку болтала, но я ея не слушала и только смотрла на часы, негодуя на стрлки, которыя слишкомъ медленно двигались.

Ровно въ восемь часовъ послышался стукъ колесъ, и черезъ минуту въ комнату вбжалъ сэръ Джорджъ.

Онъ бросился ко мн, крпко меня обнялъ и сталъ горячо цловать.

— Милая моя, милая!— могъ онъ только промолвить.

Подъ его поцлуями я забыла о горькихъ мысляхъ и была снова счастлива.

— Извините, мистриссъ Изабелла,— сказалъ онъ, отходя отъ меня,— я васъ не замтилъ.

— Еще бы, въ такую радостную минуту. Я васъ охотно извиняю и поздравляю съ днемъ вашей свадьбы!

Онъ поцловалъ ея руку и со смхомъ произнесъ:

— Вы правы, я такъ счастливъ сегодня, что не помнялся бы ни съ кмъ своимъ положеніемъ.

— Даже съ королемъ?

Онъ поблднлъ, но тотчасъ оправился и отвчалъ:

— Я нимало не хочу быть королемъ. Но гд Эдуардъ?

— Онъ еще не пришелъ.

— Странно, Эдуардъ всегда очень аккуратенъ. Впрочемъ, еще рано, и мы можемъ его подождать десять минутъ, а если онъ и тогда не придетъ, то мы повнчаемся безъ него.

— А въ какой церкви?

— Не знаю. Эдуардъ знаетъ. Да не безпокойтесь, онъ придетъ.

— Не выпьете ли вы покуда шоколаду?— спросила Изабелла.

— Полноте, разв кто пьетъ или стъ въ день своей свадьбы!? Но, право, куда это запропастился Эдуардъ?

Однако, когда Молли принесла шоколадъ, онъ выпилъ чашку и даже сълъ поджареннаго хлба съ масломъ.

— Эдуардъ — лучшій изъ братьевъ,— продолжалъ онъ,— и готовъ на все ради меня, тогда какъ бывали случаи, что младшіе братья желали смерти старшаго. Знаешь, Нанси, онъ тебя любитъ не меньше моего, но нимало не ревнуетъ меня. Вдь онъ устроилъ нашу свадьбу. Заведя объ этомъ разговоръ надняхъ, онъ сталъ требовать, чтобы я покончилъ съ тобой, такъ какъ нашъ бракъ, по его словамъ, не мыслимъ. Онъ уврялъ, что англичане не любятъ подобныхъ mesalliance, и что не разъ происходили отъ этого междоусобія. ‘Конечно,— говорилъ онъ,— теб за это не отрубятъ голову, но будетъ общее неудовольствіе’. А я ему на это отвчалъ: ‘будетъ, что будетъ, а женюсь, и завтра же утромъ, на моей Нанси’. Тогда мы съ нимъ поршили, какъ устроить это дло. Ты будешь, Нанси, моей женой, но въ тайн, и никто объ этомъ не узнаетъ. Не думай, однако, Нанси, что я гнушаюсь тобой. Нтъ, я вчно буду тобой гордиться!

— Ну, теперь мы, наконецъ, узнаемъ, кто вы такіе,— сказала Изабелла.

— Конечно, хотя признаюсь, что ваше незнаніе увеличивало прелесть нашего знакомства. Сначала мы съ братомъ думали, что вы знаете, кто мы, такъ какъ странно было, что только вы оставались въ невдніи, когда вс вокругъ знали насъ. Но теперь пришла минута сказать вамъ все. Ты хочешь, Нанси,— прибавилъ онъ, взявъ меня за руку и цлуя ее,— чтобы я сейчасъ открылъ свою тайну, а не посл нашего внчанія?

— Нтъ, Джорджъ,— отвчала я,— я хочу прежде всего принадлежать теб, а потомъ говори мн все, что хочешь.

— Быть по-твоему. Но вотъ и Эдуардъ!

Я вскочила и взглянула въ окно. Эдуардъ бжалъ черезъ площадь, блдный и взволнованный. Снова дрогнуло у меня сердце, и снова закралось въ него предчувствіе грозившей мн бды.

Черезъ нсколько минутъ Эдуардъ стоялъ въ дверяхъ и смотрлъ на насъ дикими блуждающими глазами.

— Джорджъ!— промолвилъ онъ, задыхаясь.

— Какъ ты опоздалъ, братъ, но все-таки время не ушло. Пойдемъ, Нанси.

— Оставь ее и иди со мной!— воскликнулъ Эдуардъ,— иди со мной!

— Съ тобой? Нтъ, ты пойдешь съ нами въ церковь.

— Это невозможно, Джорджъ!

— Да ты съ ума сошелъ?

— Къ несчастью, нтъ. Мистриссъ Сторей, уведите бдную Нанси въ ея комнату и снимите съ нея внчальное платье.

— Что это такое? Что случилось?— воскликнулъ сэръ Джорджъ.

— Вс тебя ищутъ, вс тебя ждутъ. Пойдемъ скорй.

— Что это значитъ? Говори!

— Если ты хочешь, чтобы я сказалъ при ней,— изволь: король умеръ.

Преклонивъ колно, онъ поцловалъ руку брата и торжественно произнесъ:

— Да здравствуетъ король!

Наступило тяжелое молчаніе. Я не знаю, сколько оно длилось. Джорджъ стоялъ неподвижно, поднявъ глаза къ небу.

Я все поняла и едва не упала въ обморокъ.

На лиц моего Джорджа я прочла ясно свою судьбу. Оно вдругъ измнилось. Глаза его боле не дышали любовью, а въ нихъ свтилась забота о благ ввренной ему страны. Что значила для него простая, молодая двушка въ сравненіи съ цлымъ народомъ, благоденствіе котораго зависло отъ него. Любовь внезапно исчезла изъ его сердца, и онъ былъ теперь король и боле ничего.

— Да будетъ воля Божія!— промолвилъ онъ, наконецъ, и, обернувшись ко мн, сказалъ торжественно:

— Нанси, мы должны покориться судьб. Я король, хотя и не достойный. Забудь меня и молись обо мн. Братъ тебя не оставитъ. Ты, Нанси, добрая, прости меня!

Онъ нагнулся и поцловалъ меня въ лобъ.

Въ глазахъ у меня потемнло, и я лишилась чувствъ.

Часто я потомъ думала, что напрасно я не умерла въ этотъ несчастный день, но нтъ, я бы тогда не могла вспоминать о немъ, о его любви. Я была его первой любовью, и когда мы съ нимъ встртимся на томъ свт, я подойду прямо къ нему и скажу:

— Джорджъ, ты меня любилъ прежде той, которую ты выписалъ изъ-за моря. Я твоя первая любовь, и такъ какъ я никогда не переставала тебя любить, то мы все-таки принадлежимъ другъ другу..

XX.

О дняхъ, слдовавшихъ за этимъ омрачившимъ всю жизнь событіемъ, нечего много говорить. Эдуардъ часто приходилъ ко мн и старался меня утшить, хотя часто плакалъ вмст со мной.

— Подумайте,— говаривалъ онъ не разъ,— король не можетъ жениться, на комъ онъ хочетъ. Его невста должна принадлежать къ королевскому роду, такъ какъ отъ этого зависитъ польза всего государства. Если бы онъ женился на комъ нибудь, не столь высокаго положенія, то вся страна могла бы отъ этого пострадать. Я согласился на его тайный бракъ съ вами только потому, что онъ безумствовалъ, но я предчувствовалъ, что вамъ грозитъ бда. Вдь, еслибъ дйствительно вы вышли за него замужъ, и онъ потомъ сдлался бы королемъ, то какова бы была ваша роль. Вамъ пришлось бы вчно скрываться, и все-таки когда нибудь все обнаружилось бы, парламентъ вмшался бы въ дло и потребовалъ бы вашего развода. А если бы онъ сталъ упорствовать, то ему оставался бы одинъ выходъ — отказаться отъ престола. Наконецъ, какова бы была судьба вашихъ дтей? Они были бы рождены въ законномъ брак, но не имли бы ни имени, ни титула.

Однако его слова меня нисколько не утшали.

— Что касается меня,— продолжалъ Эдуардъ,— то я не имлъ ни минуты покоя съ тхъ поръ, какъ узналъ о вашей любви. Поврьте мн, что онъ теперь очень несчастливъ. Онъ васъ искренно любилъ и не можетъ разлюбить въ одинъ день, но онъ будетъ скрывать свое горе отъ всхъ, даже отъ меня.

Долго я ждала отъ него письма или какой нибудь всточки, но ни того, ни другого не пришло, а Эдуардъ утшалъ меня тмъ, что лучше было разстаться разомъ, чмъ постоянно растравлять ужасную рану.

Не только моя судьба, но и судьба всхъ въ нашемъ дом совершенно измнилась. У капитана Селлинджера умеръ братъ, и онъ наслдовалъ его титулъ виконта Делиса и большое помстье, гд и поселился, выйдя въ отставку. Поручикъ Бетцъ ухалъ на войну, и вскор мы узнали о его славной смерти. Докторъ исчезъ, и никто никогда не зналъ ничего о его дальнйшей судьб.

Наконецъ, въ конц ноября принцъ Эдуардъ, навщавшій меня ежедневно, сказалъ, что пора ршить вопросъ о моей дальнйшей жизни.

— Я уже давно хотла поговорить съ вами объ этомъ серьезно,— отвчала я.— Изабелла проситъ меня остаться жить съ нею, но я считаю себя вдовой, хотя никогда не была женой, и желаю жить отдльно.

— Вполн разумно.

— Я не хочу жить въ Лондон, а хотла бы поселиться въ маленькомъ сельскомъ домик, съ моими книгами и Молли.

— Полноте! Вы молоды, и не пройдетъ много времени, какъ станете сохнуть по Лондон.

— Какъ вы меня мало знаете, Эдуардъ!

— Во всякомъ случа вы можете исполнить свой капризъ. Стряпчіе, которымъ я поручилъ дло о вашемъ наслдств, говорятъ, что оно скоро кончится, и вы будете богаты, получивъ половину отцовскаго наслдства.

— Да, я буду очень рада имть свои деньги, хотя не для меня, а для бдныхъ, которыхъ такъ много на свт. Но, Эдуардъ, я имю къ вамъ большую просьбу: не забывайте, что если бы вы пришли получасомъ позже, то я была бы законной женой вашего брата, а, слдовательно, вашей сестрой.

— Я и теперь вамъ брать и всегда останусь имъ!

— Въ такомъ случа поступите согласно этому. Подарите мн сельскій домикъ, и пусть онъ будетъ моимъ свадебнымъ подаркомъ. Я проведу всю свою жизнь въ этомъ домик и буду съ удовольствіемъ помнить, что обязана своимъ жилищемъ брату своего жениха.

Мой разсказъ конченъ. Домъ, въ которомъ я теперь живу, подаренъ мн Эдуардомъ, герцогомъ Іоркскимъ, а не королемъ, какъ говорятъ злые языки. Живу же я на свое собственное довольно крупное состояніе.

Что касается до моего бывшаго жениха, то я никогда боле не видла его и не получала отъ него никакой всточки. Я слышала, что онъ женился и былъ очень счастливъ. Я нимало не сержусь на него, а, напротивъ, утромъ и вечеромъ молюсь о немъ, утшая себя мысленно, что все-таки я была его первою любовью.

‘Историческій Встникъ’, т. 73, 1898

НЕВСТА КОРОЛЯ

ОТЪ АВТОРА.

Прологъ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VII.

VIII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

Читайте также: