НЕУДАВШЕЕСЯ ПОДРАЖАНЕ.
НЕУДАВШЕЕСЯ ПОДРАЖАНЕ.
I.
II.
III.
Н. Шелгуновъ.
‘Дло’, No 9, 1867
Неудавшееся подражание, Шелгунов Николай Васильевич, Год: 1867
Время на прочтение: 25 минут(ы)
Переводу сочиненія Самуила Смайльса: Самодятельность (Self-help) съ дополненіями Н. Кутейникова, особенно посчастливилось у насъ. Въ короткое время появилось 3-е изданіе Смайльса, слдовательно есть потребность читать подобныя книги.
Въ предисловіи переводчикъ говоритъ, что книга Смайльса учитъ работать энергически, полагаться въ труд только на собственныя силы, помогать самому себ на всхъ путяхъ общественной дятельности. А такъ какъ съ развитіемъ и обращеніемъ въ дло земскихъ силъ должно пробудиться и у насъ начало самодятельности, то, желая посильно способствовать этому пробужденію, г. Кутейниковъ нашелъ полезнымъ перевести, въ назиданіе своимъ соотечественникамъ, книгу Смайльса. Дале г. Кутейниковъ, согласно мннію нкоторыхъ изъ своихъ рецензентовъ, замчаетъ, что ‘Самодятельность’, какъ книгу, которая по самой своей цли, должна представлять читателямъ полезные образцы изъ жизни, для подражанія имъ, желательно бы было приноровить боле къ нуждамъ и требованіямъ русскаго общества, сообразно гл, историческими началами, положенными въ его основаніе. Но подобная задача требовала бы совершенной передлки всей книги и примровъ исключительно изъ русской жизни. Такую работу г. Кутейниковъ считаетъ въ настоящее время не совсмъ удобной, да и кром того, англійскіе образцы, приводимые въ подлинник, не должны, по его мннію, ускользать отъ глазъ русскихъ читателей, потому что русская жизнь не представляетъ подобныхъ имъ примровъ.
Этотъ рядъ очень доброжелательныхъ мыслей, направленныхъ къ несомннному благу и процвтанію Россіи, заключаетъ въ себ не меньшій рядъ противорчій, совершенно уничтожающихъ практическую пользу авторскаго доброжелательства.
Мн возразятъ, что ‘Self-help’ выдержало въ Англіи тридцать изданій и что англичане совсмъ не такіе дураки, чтобы стали читать глупыя книги. Все это можетъ быть совершенно справедливо, но я говорю не о ‘Self-help’ и Англіи, а о ‘Самодятельности’, какъ книг, назначенной для назиданія русскихъ читателей и для боле врнаго достиженія такой благонамренной цли снабженной даже русскими примрами.
Въ этомъ случа ошибка г. Кутейникова въ томъ, что боясь, какъ видно, задть чье-то самолюбіе, онъ сдлалъ уступку рецензентамъ и написалъ свои ‘дополненія’ хуже того, чмъ, судя по нкоторымъ его отдльнымъ мыслямъ, онъ понимаетъ русскую жизнь и можетъ писать. Переводчикъ — авторъ, какъ называетъ себя Кутейниковъ, первый отступилъ отъ того разумнаго правила, которое онъ предлагаетъ другимъ: размышляйте, какъ хотите, хотя даже неврно но ‘размышляйте сами‘. Начавъ же уступать и поддлываться подъ чужой тонъ, онъ необходимо долженъ былъ впасть въ противорчія.
Если бы г. Кутейниковъ ограничился буквальнымъ переводомъ книги Смайльса, то справедливость велла бы сказать, что это книга очень почтенная, достигшая въ Англіи тридцати изданій, слдовательно очевидно пользующаяся тамъ большимъ уваженіемъ, а у насъ способная наводить на полезныя размышленія.
Но когда г. Кутейниковъ вздумалъ украшать переводъ своими дополненіями, когда онъ, сохранивъ вс ошибки Смайльса втиснулъ въ рамки англійскаго міровоззрнія примры изъ русской практики, то вмсто полезныхъ размышленій читателю остается только относиться къ книг критически и подавлять авторитетъ г. Кугейникова логикой своего собственнаго послдовательнаго мышленія.
Нужно было одно изъ двухъ: или издать чистый, безпримсный переводъ, или же, взявъ основную мысль, написать совершенно новую книгу. Примиреніе же невозможно потому что это, какъ эхо и доказалъ г. Кутейниковъ, достигается только въ ущербъ логик и польз самого оригинала.
Мысль о самодятельности у насъ вовсе не нова. Когда въ конц пятидесятыхъ годовъ посыпались такія обвиненія на задающую среду, и каждый ничего недлающій юноша желалъ изображать изъ себя невинную жертву, засосанную житейской тиной, то въ тоже время было высказано довольно энергически и противуположное мнніе.
Изъ этого бы можно заключить, что г. Кутейниковъ, также не признающій задающей среды и приписывающій вс личныя неудачи личной дряблости, является поборникомъ того же мннія. Но въ дйствительности не такъ.
Первая глаза начинается съ того, что ‘на Бога надйся, а самъ не плошай’. Въ этой пословиц и авторъ, и переводчикъ видятъ непреложную истину, извлеченную изъ огромной массы жизненныхъ опытовъ. Противъ этого спорить и пожалуй и не стану. Дйствительную силу даетъ, какъ отдльному человку, такъ и цлому обществу, полная увренность въ себ, и вншнее пособіе необходимо ослабляетъ внутреннюю энергію дйствующаго лица и цлаго общества. Но изъ этого вовсе не слдуетъ такой выводъ, который является затмъ въ книг Смайльса.
Онъ говоритъ, что дйствительную помощь не могутъ дать людямъ никакія учрежденія, какъ бы они хороши ни были, что мнніе людей, полагавшихъ, что ихъ довольство и счастье могутъ быть въ большей степени обезпечены учрежденіями, чмъ собственнымъ образомъ дйствій, ошибочно, что правительство должно намъ указывать предлы для частной дятельности, а не дйствовать само, что нтъ и не можетъ быть такого закона, который бы могъ празднаго человка сдлать трудолюбивымъ, расточительнаго бережливымъ, развратника воздержнымъ, что опытъ доказалъ, что достоинство и сила государства зависятъ гораздо меньше отъ формы его учрежденій, чмъ отъ личныхъ свойствъ составляющихъ его людей, что т явленія, которыя мы называемъ великими общественными язвами, оказываются большею частію результатомъ нашей собственной неправильной жизни, и уничтожить ихъ средствами закона невозможно, что правительство каждой націи есть только воплощеніе составляющихъ ее личностей, если оно, по идеямъ и стремленіямъ, оказывается выше своего народа, то неизбжно будетъ понижено до уровня массы, а если отстаетъ отъ нея, то также будетъ наконецъ двинуто впередъ, что прочная основа свободы должна заключаться въ характер частныхъ лицъ и въ этомъ одномъ должно искать врную гарантію общественной безопасности и національнаго прогресса.
Если бы я былъ англичанинъ, и Смайльсъ сообщалъ бы мн подобныя мысли въ назиданіе, думая собственно объ Англіи, то проникнувшись чувствомъ національной гордости, я пожалъ бы Смайльсу руку и сказалъ бы ему, что онъ разсуждаетъ, какъ прилично всякому порядочному англичанину. Но если того же самого Смайльса мн предлагаетъ на русскомъ язык русскій переводчикъ, съ желаніемъ превратить мою пассивную натуру въ активную, то конечно рукопожатіе не состоится, потому что я постараюсь проврить предлагаемыя мн для руководства мысли по отношенію къ обстоятельствамъ и къ сред, къ которыхъ я нахожусь.
Но это не единственный случай, когда рукопожатіе оказалось бы невозможнымъ. Будь я итальянецъ, испанецъ, французъ, пруссакъ, австріецъ, турокъ, я точно также уклонился бы отъ заявленія своего почтительнаго и гордаго удовольствія.
Разсуждать такъ, какъ разсуждаютъ американцы и англичане, могутъ только американцы и англичане.
Мы знаемъ, что когда въ Англіи существовала уже ‘великая хартія’, надъ континентальной Европой носился еще геологическій туманъ, и въ головахъ ея самыхъ умныхъ людей обиталъ мракъ временъ. Развиваясь на началахъ великой хартіи, передававшихся устно отъ отца сыну, отъ сына внуку, англичане, въ теченіе нсколькихъ вковъ, усвоили себ такія хорошія привычки семейнаго и гражданскаго общежитія, что живутъ въ полномъ порядк безъ гражданскихъ и уголовныхъ кодексовъ и сводовъ законовъ. Поэтому каждый англичанинъ будетъ совершенно правъ если скажетъ, что прочная основа гражданской свободы заключается въ характер частныхъ лицъ.
А разв подобную вещь можетъ сказать испанецъ, австріецъ, французъ?
Я знаю, что законъ не можетъ сдлать лнтяя трудолюбивымъ, а мота бережливымъ. Но онъ не можетъ сдлать этого только въ смысл личнаго воспитанія отдльныхъ людей. Что же касается цлыхъ народовъ и въ продолжительный періодъ времени, то онъ можетъ сдлать народъ тупымъ, апатичнымъ, безпечнымъ и слдовательно лнивымъ и небережливымъ. Это мы видимъ на Испаніи и на Турціи. Слдовательно, никакъ нельзя утверждать, что только люди создаютъ учрежденія, а учрежденія не создаютъ людей.
Значеніе учрежденій такъ важно, что во многихъ случаяхъ только ими возможно быстрое перевоспитаніе массъ. Вс народы поздняго развитія шли этимъ путемъ, и во всей Европ одни англичане составляютъ исключеніе.
Возьмемъ въ примръ хотя Германію и Францію. Сильное, критическое умственное движеніе- началось въ нихъ въ половин прошлаго столтія. Небольшая кучка прогрессивныхъ людей вызвала прогрессивныя измненія въ учрежденіяхъ и законодательств, и только новое законодательство создало новыхъ людей.
Еще видне вліяніе немногихъ на массу въ тхъ случаяхъ, когда заимствуются прогрессивныя учрежденія отъ народовъ боле передовыхъ. Очень можетъ быть, что каждый народъ додумался бы до того, до чего додумался и другой народъ, начавшій жить ране гражданскимъ обществомъ. Но позвольте васъ спросить, какая была бы польза, хотя бы намъ, отъ того что мы додумались бы своимъ умомъ до гласнаго и устнаго судопроизводства въ 2000 году, когда для насъ гораздо полезне взять это учрежденіе въ готовомъ вид въ 1864 году?
Такъ называемое органическое развитіе даже очень многими разсудительными людьми понимается ошибочно. Они считаютъ органическимъ только такое развитіе, при которомъ народъ додумывается самъ до всего ему необходимаго. Въ этомъ случа пароходами, телеграфами, швейной машиной пришлось бы пользоваться однимъ американцамъ, а желзными дорогами, прядильной и паровой машинами только англичанамъ. Тогда не только каждый народъ, но и каждый человкъ долженъ бы былъ думать про себя и не сообщать своему ближнему ни одной новой мысли, ни одного знанія. Зачмъ книгопечатаніе»’ Зачмъ великія открытія? Сохранимте каждый въ себ, что мы знаемъ и что мы придумали, и загородимтесь не только отъ своихъ мнній, но и отъ своихъ домашнихъ китайскими стнами. Незачмъ намъ воспитывать и дтей. Пусть развиваются изъ себя и растутъ, какъ полевые цвты.
Но это нелпость,— возражаетъ защитникамъ органическаго развитія сообразительный читатель. Зачмъ мн начинать своимъ умомъ съ знаній временъ каменнаго періода и зачмъ путаться въ туман всякихъ отжившихъ несообразностей, чтобы только въ глубокой старости, да и то едвали, подойти къ познаніямъ девятнадцатаго вка. Мы беремъ но праву наслдства все, что оставило намъ предъидущее поколніе, и прямо начинаемъ съ знаній, считаемыхъ въ наше время самыми безошибочными. Мы читаемъ Бойля и Дарвина, и никто изъ насъ несчитаетъ новое знаніе, пріобртенное отъ нихъ, неорганическимъ. Неорганическимъ оно было бы только въ томъ случа, если бы мы, не понявъ ничего, задолбили бы изъ нихъ готовыя фразы.
Слдовательно, чтобы знаніе явилось органическимъ, нужно только, чтобы оно слилось съ нашимъ мыслящимъ листало бы его нераздльной принадлежностію. Чтобы какое нибудь учрежденіе явилось органическимъ, нужно, чтобы оно въ данный моментъ удовлетворяло извстной народной потребности. Неорганическимъ будетъ только то, что не приноситъ пользы. Напримръ, нмецкія постановленія о лсахъ, можетъ быть, и очень хороши въ Саксоніи или въ Пруссіи, но если ихъ перевести цликомъ на русскій языкъ и дать въ руководство архангельскимъ и вологодскимъ лсничимъ, то постановленія эти окажутся неорганическими, потому что въ лохъ нтъ никакой пользы. Асфальтовыя мостовыя въ Париж очень хороши, но въ Петербург они оказались бы неорганическими, потому что не выдержали бы ни русской зимы, ни подковъ русскихъ лошадей.
Вотъ какимъ способомъ законъ и учрежденія являются двигателями прогресса. Они не учатъ непосредственно ни химіи, ни физик, ни математик, они не длаютъ пустыхъ франтовъ людьми разсудительными, но они даютъ свободу развитію полезныхъ народныхъ стремленій и закрываютъ путь всему тому, что можетъ вредить. Разумется очень хорошо, если общество, какъ въ Англіи, развито такъ, что можетъ обходиться безъ свода законовъ и не нуждается, чтобы извстная его статья требовала спеціально соблюденія въ судахъ правды и справедливости. Но если этого нтъ, если правда само собой не является и администрація страны хромаетъ, то неужели такія новыя учрежденія, которыми дается народу правдивый судъ, а администрація пойдетъ ровной, приличной поступью, не имютъ воспитательнаго значенія, т. е. не поселяютъ въ населеніи порядочныхъ и полезныхъ для него привычекъ?
Народы тже дти. Дтей учитъ школа, народъ — учрежденія и законъ, указывающіе куда имъ идти можно, куда нельзя, чтобы общественное благополучіе не потерпло ущерба отъ ошибокъ отдльныхъ, недальновидныхъ и неразсудительныхъ людей.
Можно этотъ выводъ перетолковать фальшивымъ образомъ, по я васъ прошу этого не длать. Если учрежденія, воспитываютъ народъ, это не значитъ, что они изображаютъ собой гувернера. Когда первые колонисты явились въ Америку, у нихъ не было никакихъ учрежденій, по только зачатки ихъ. Даже когда было провозглашена независимость сверо американскихъ Соединенныхъ Штатовъ, то американскій союзъ былъ очень похожъ на вавилонское столпотвореніе. Ныншнихъ американцевъ воспитали только ихъ учрежденія, превратившія прежній вавилонскій столбъ въ стройную машину, гд каждый винтъ и колесо знаютъ и длаютъ свое дло. Рандю говоритъ, что Французскія учрежденія производятъ только солдатъ и чиновниковъ, тогда какъ англійскія, дающія каждому полную свободу, приготовляютъ способныхъ гражданъ, отличающихся упорствомъ въ достиженіи цли и несокрушимымъ самообладаніемъ.
Сила англійскихъ и американскихъ учрежденій заключается въ той личной свобод, которую они предоставляютъ и которая создаетъ активность и неизбжную при лей энергію. Свобода эта предоставлена не одному или нкоторымъ сословіямъ, а всмъ, и вотъ почему люди знаменитые, оказавшіе великую пользу наук, литератур, искусству, выходили, какъ выражается Смайльсъ, безразлично ‘изъ англійскихъ фермъ и съ шотландскихъ холмовъ, изъ мастерскихъ и изъ рудниковъ, отъ наковальни кузнеца и со скамейки ветошника.’ Примры этого такъ многочислены, говоритъ Смайльсъ, что затруднительно сдлать изъ нихъ выборъ, сообразный съ объемомъ обыкновенной книги, и не понимаю какъ, высказывая подобную мысль, утверждать въ тоже время, что роль законодательства и учрежденій не иметъ вліянія на счастіе и благосостояніе народовъ.
Я не отрицаю великаго значенія личной энергіи, но я говорю, что она не растетъ готовой на деревьяхъ но большимъ дорогамъ: пришелъ и наложилъ въ мшокъ, сколько нужно. Еслибы энергія была такъ легко добываемой вещью, то многія бдныя жены, страдающія отъ своихъ мужей, отъ нихъ бы не страдали. А то он и видятъ чего имъ недостаетъ, да взять негд.
Такъ какъ въ первой глав, въ ея теоретическомъ приступ отрицается воспитательное значеніе учрежденій и вся сила дается исключительно личной активности, то, ради послдовательности, слдовало бы ожидать, что и въ практической части, т. е. въ примрахъ будутъ приведены соотвтственные теоретическому вступленію образцы. 1’ъ дйствительности, однако, читатель найдетъ не то. Примры, взятые изъ англійской жизни, точно также подходили бы и къ слдующимъ главамъ. Только Михаилъ Михайловичъ Сперанскій очутился кстати, т. е. вовсе не въ доказательство той мысли, для которой привелъ его переводчикъ — авторъ.
Смайльсъ писалъ свою книгу съ нравственно назидательною цлью, т же самые намренія имлъ и русскій его переводчикъ.
Чтобы цль назиданія достиглась совершенне и чтобы примры энергическихъ людей напечатллись крпче въ памяти читателей, Смайльсъ приводить такую массу образцовъ, что наконецъ становится очень скучно слушать варіаціи на одну и ту же тему.
Это однообразіе обилія произошло еще и оттого, что Смайльсъ хотлъ видть подраздленія тамъ, гд ихъ вовсе не существуетъ. Если бы вмсто ‘Самодятельности’ (что впрочемъ не совсмъ точно передаетъ англійское Self-help), онъ назвалъ бы ее ‘личною энергіей’ или ‘активностью’, то конечно этого бы не случилось. Теперь же вышло вотъ что:
Глава -я назвала самодятельность національная и личная, затмъ въ вид приступа говорится о дух самодятельности и энергической самодятельности, и потомъ приводятся соотвтственные примры. Такъ капъ та похвальная самодятельность, о которой говоритъ Смайльсъ, есть собственно сильная энергія, а вншнимъ образомъ она можетъ проявляться только въ настойчивомъ труд, то очевидно, что и образчиками ея будутъ примры людей энергически трудолюбивыхъ, независимо отъ поприща, на которомъ они дйствуютъ.
Глава II-я. Промышленные дятели, изобртатели и производители. Общее вступленіе къ глав: Промышленный духъ англійской націи. Трудъ — самая лучшая школа. Опять трудъ и слдовательно опять примры энергическаго труда, но какъ въ этой глав говорится объ изобртателяхъ, то и въ примръ приводятся только они — Уаттъ, Аркрайтъ, Фультонъ, Веджвудъ и т. д.
Глава III. Усердіе и стойкость въ работ, какъ необходимыя условія успха. Общее вступленіе: Счастіе стоитъ на сторон трудолюбиваго. Геній есть терпніе. Слдовательно опять энергическій трудъ и опять примры энергическихъ людей, но на этотъ разъ смшанныхъ спеціальностей.
Глава IV. Вншняя помощь и случай. Научныя занятія. Вступленіе: ничто великое не создается случайно. А если и случайно, то, очевидно, что настойчивымъ, продолжительнымъ трудомъ. И такъ, опять трудъ и затмъ образцы настойчивыхъ людей — философы и ученые.
Глава V. Труженники въ области искуства.
Глава VI. Трудъ и дворянство. Уже изъ заглавія этихъ главъ видно, что будутъ опять примры трудолюбивыхъ людей.
Глава VII. Энергія и храбрость. Примры настойчивыхъ общественныхъ дятелей.
Однимъ словомъ семь главъ изъ тринадцати, т. е. больше половины книги, посвящены равнымъ примрамъ людей отличавшихся энергіею труда. А не отрицаю того, что примры эти имютъ интересъ, потому что касаются людей, принесшихъ большую пользу, нo вдь Смайльсъ взялся писать не біографію, и оттого у него вышло довольно утомительное однообразіе въ кажущемся разнообразіи. Можетъ быть, подобныя иллюстраціи необходимы для той публики, для которой Смайльсъ назначилъ спою книгу, но я думаю, что даже и любители анекдотовъ почувствуютъ щедрость автора, въ особенности если они подумаютъ о томъ, на сколько эта щедрость расширила предлы ихъ пониманья.
Одинъ такой примръ, какъ Бернаръ Палисси, могъ бы показать читателю всю силу неуклоннаго энергическаго труда, направленнаго къ одной цли, и при хорошемъ его уясненіи остальные примры оказались бы излишними.
Для читателей, не имвшихъ случая прочесть ‘Самодятельность,’ я разскажу коротко о Бернар Палисси, тмъ боле, что это мн понадобится для параллели съ примрами, приведенными переводчикомъ изъ русской практики.
Палисси былъ сынъ бднаго стекольщика. О своемъ образованіи онъ говоритъ: ‘у меня не было другой книги, кром одной доступной всмъ и каждому, т. е. неба и земли.’
Кром ремесла стекольщика Палисси научился рисовать на стекл и видя, что вставленіе стеколъ даетъ мало выгодъ, отправился искать счастья. Десять лтъ онъ странствовалъ по разнымъ мстамъ, но счастья ненашелъ, и, наконецъ, женившись, поселился въ одномъ маленькомъ Французскомъ городк. Расходы увеличились, а доходы были т же. И вотъ Палисси задумалъ заняться разрисовкой глиняной посуды. На эту мысль навела его одна изящная чаша итальянскаго Фаянса. Если, бы Палисси былъ холостъ, то ему стоило бы только отправиться въ Италію и тамъ, вроятно, онъ открылъ бы секретъ эмали сравнительно безъ большихъ трудностей. Но въ его теперешнемъ положеніи это было невозможно, и онъ принялся за опыты.
Теперь начинается тотъ рядъ попытокъ, которыя въ большей или меньшей степени сопровождали всякое новое открытіе. Но всмъ только доставалась такая трудная работа, какъ Палисси.
Подумавъ, какія бы вещества могли образовать эмаль и приготовивъ разные составы, Палисси обмазалъ ими горшечные черепки и накалилъ ихъ въ нарочно устроенной имъ для того печк. Опытъ, разумется, не удался. Палисси, не огорчаясь первымъ неуспхомъ, опять накупилъ горшковъ, опять разбилъ ихъ въ черепки и, намазавъ ихъ новыми составами, принялся за обжиганье. Онъ занимался своими опытами цлые годы, къ крайнему огорченію своей жены, которая видла въ этомъ только напрасное истребленіе горшковъ, переводъ дровъ и трату времени. Но Палисси, во что бы то ни стало, хотлъ открыть эмаль. Такъ какъ дрова были дороги и опыты вводили Палисси въ расходы не по средствамъ, то оставивъ обжиганіе въ собственной печи, Палисси началъ носить свои пробные черепки на стеклянную фабрику, находившуюся въ 1 1/2 миляхъ отъ его дома. Опыты не удавались и тамъ. Раззоривишсь почти совершенно, Палисси ршился на послдній опытъ. Онъ покрылъ разными составами около 300 черепковъ и послалъ ихъ для обжиганья на стеклянный заводъ, куда отправился и самъ. Началось обжиганье, кончилось, печь открыли и изъ 300 обломковъ только на одномъ расплавилось намазанное вещество, сдлавшееся при охлажденіи твердымъ, гладкимъ и блымъ. Палисси въ восторг побжалъ съ этимъ драгоцннымъ черепкомъ къ своей жен, и затмъ съ большей энергіею принялся за продолженіе опытовъ. Опять только половинныя удачи. Опять обнищавшій Палисси принимается за послдній опытъ. Онъ въ особо устроенной печи разводитъ адскій огонь, препровождаетъ въ него свои намазанные черепки и слдитъ за обжиганіемъ день и ночь, и не отходя ни на минуту отъ печи. Шесть дней и шесть ночей онъ стоитъ у печи, и новая неудача. Палисси ршается на послднюю отчаянную попытку, онъ добываетъ деньги въ долгъ, запасается дровами, покупаетъ новые матеріалы для опыта и разводитъ огонь еще боле сильный, чмъ прежде. Но эмаль опять не выходитъ. Палисси, понимая, что причина въ недостатк жара, подкладываетъ послднія дрова, жаръ и тутъ оказывается недостаточно адскимъ, Палисси срубаетъ и сжигаетъ садовый палисадникъ своего дома, огонь все еще малъ. ‘Тогда Палисси, среди крика испуганной жены и дтей, которыя дйствительно на этотъ разъ подумали, что онъ сошелъ съ ума, бросилъ въ печь, разломанные имъ на части столы и стулья. Но не помогло и это. Тогда изъ дома послышались удары топора и стукъ изломанныхъ досокъ на полу, и вскор эти разрубленныя доски послдовали въ огонь за мебелью. Жена и дти бросились вонъ изъ дома, и въ отчаяніи кричали, что Палисси совершенно помшался и хочетъ сжечь свой домъ для обжиганія горшковъ. Добрые люди однако ошиблись: Палисси по только не сошелъ съ ума, но напротивъ глиняные горшки, вынутые изъ печи, оказались прекраснымъ блымъ фаянсомъ. Восемь лтъ употребилъ Палисси, чтобы достигнуть этого результата, и еще потребовалось восемь лтъ, чтобы усовершенствовать открытіе и поставить его вн зависимости случайности. Я не вдавался въ подробности, читатель сообразитъ и самъ, сколько опытовъ долженъ былъ сдлать человкъ, занимавшійся однимъ и тмъ же дломъ шестнадцать лтъ, и сколько насмшекъ и обидъ долженъ былъ онъ перенести отъ своихъ домашнихъ, родныхъ, знакомыхъ и незнакомыхъ, видвшихъ, что чудакъ шестнадцать лтъ сряду почти каждую недлю покупаетъ горшки, бьетъ ихъ на мелкіе куски, куски эти обмазываетъ чмъ-то и потомъ обжигаетъ въ печи. А между тмъ ни насмшки, ни неудачи не ослабляютъ энергіи этого желзнаго человка, и онъ все идетъ впередъ, пока не пришелъ къ своей цли. Будь онъ богаче, еще имлъ бы право заниматься подобными непонятными глупостями, но бдняку Палисси, который долженъ былъ входить въ долги, жечь свою мебель и полъ, все это не прощалось, на сумасшедшаго указывалъ пальцемъ каждый уличный мальчишка.
Рядомъ съ этой чугунной энергіей, равной которой исторія открытій и изобртеній не представляетъ ничего подобнаго, русскій переводчикъ Смайльса ставитъ Слпушкина. И все это это длается безъ всякой ироніи, съ добродушіемъ въ настоящемъ случа, дйствительно, изумительнымъ.
Слпушкинъ родился крпостнымъ, еще ребенкомъ онъ отличался острымъ умомъ, любилъ говорить разныя шутки и прибаутки, любилъ читать и рисовать. Женившись, онъ очутился въ положеніи, весьма бдномъ. Нужно было платить господамъ оброкъ и мірскія подати, и Слпушкину зачастую приходилось сидть почти безъ хлба. (Я думаю что переводчикъ припустилъ здсь немного чувствительнаго элемента) Но, какъ говоритъ г. Кутейниковъ, отличительными чертами характера Слпушкина была ршительность, смлость, присутствіе духа, и онъ въ 1803 году отправился искать счастья въ Петербургъ. На оставшіяся отъ дороги деньги онъ купилъ полпуда грушъ, выпросилъ у земляка лотокъ и пошелъ продавать свой товаръ по улицамъ. Дале онъ скопилъ отъ своей разносной торговли небольшія деньги и открылъ лавочку, сначала у Невскаго монастыря, а потомъ въ нмецкой Новосаратовской колоніи, противъ Рыбацкой слободы. Своею честностію Слпушкинъ привлекъ къ себ общее довріе колонистовъ, и когда въ 1806 году дла его пошли хуже, то какой-то незнакомецъ предложилъ ему на сохраненіе 700 руб., которые позволилъ ему тратить въ случа надобности. Овдоввъ, Слпушкинъ женился во второй разъ, да дочери крестьянина Рыбацкой слободы, куда и перешелъ жить. ‘Колонисты, разставаясь съ нимъ съ большою печалью, выдали ему аттестатъ о его честности и безкорыстіи’. Кром своихъ постоянныхъ торговыхъ занятій, Слпушкинъ занимался въ свободное время сочиненіемъ стиховъ и живописью. Вотъ и все.
Вроятно, г. Кутейниковъ полагаетъ, что на вс эти очень обыкновенные подвиги требовалась такая же сила энергіи, въ какой нуждался Палисси, и что Палисси и Слпушкинъ равны одинъ другому. Только въ этомъ одномъ случа и позволялось бы говорить о Слпушкин посл французскаго гончара и называть его свтлой энергической личностью. Я не отвергаю, что, судя по приведеннымъ г. Кутейниковымъ Фактамъ, Слпушкинъ человкъ не дурной, но изъ тхъ же фактовъ я никакъ не могу усмотрть ничего такого, чтобы указывало на исключительность его энергіи. Или русская жизнь того времени была такъ мрачна, что и Слпушкинымъ могъ сдлаться только человкъ съ энергіей Палисси? Этого конечно ни г. Кутейниковъ, ни кто другой утверждать не ршится, хотя въ то же время несомннно, что условія нашего общежитія были вовсе неблагопріятны для того, чтобы русская энергія могла получать такое похвальное направленіе, какого хочется и не одному г. Кутейникову. Въ этомъ причина, что мы въ своей общественной жизни, въ томъ вид, какъ она слагалась до послднихъ реформъ, не найдемъ образцовъ, равносильныхъ образцамъ, приводимымъ Смайльсомъ. И вотъ почему я полагаю, что г. Кутейниковъ послушалъ напрасно совтовъ добродушныхъ рецензентовъ — патріотовъ, не подумавшихъ о томъ, какъ будетъ неловко Слпушкину стоять рядомъ съ Палисси.
Быль молодцу не укоръ. Никто не родился взрослымъ, и англичане 200 лтъ назадъ не были такими, каковы они теперь.
Изъ этого вовсе не слдуетъ, чтобы мы русскіе не имли энергіи, она у насъ есть и, можетъ быть, не въ меньшей степени, чмъ у англичанъ и у американцевъ, но дло въ томъ, что по историческимъ условіямъ она получила иное направленіе и была устремлена не на то, на что устремлялась у передовыхъ промышленныхъ народовъ.
Когда континентальная Европа еще дремала, Англія уже отличалась сильнымъ промышленнымъ движеніемъ, и на пути экономическаго прогресса шла впереди другихъ народовъ. Слдовательно понятно, что только англичане и могли явиться авторами великихъ промышленныхъ открытій и изобртеній. Въ правильности этой мысли читатель убдится изъ того, что почти вс изобртатели вышли изъ рабочихъ, т. е. именно изъ тхъ людей, которыхъ способности устремились но преимуществу на промышленное дло. Джемсъ Уаттъ, изобртатель паровой машины, былъ мастеромъ математическихъ инструментовъ. Аркрайтъ, изобртатель прядильной машины, былъ цирульникомъ, Пили, изобртатели набивного коленкора, т. е. ситца, были ткачи, Джошуа Веджвудъ, изобртатель англійскаго Фаянса и основатель горшечнаго мастерства въ Стаффордшир, былъ горшечникъ, Джорджъ Стефенсонъ, изобртатель желзной дороги, былъ рудокопомъ, помощникомъ своего отца при водокачальной машин, и занимался перевозкой и сортировкой каменнаго угля. Этотъ списокъ можетъ быть сдланъ очень длиннымъ, но основная мысль не выиграетъ отъ этого ни въ полнот, ни въ ясности. Изобртенія создаются нуждой и извстнаго рода направленіемъ мыслей. При промышленномъ дух народа изобртенія должны получить и промышленный характеръ, потому что народъ думаетъ только въ промышленномъ направленіи. Слдовательно, очень просто, что англичане, начавшіе думать промышленнымъ образомъ ране другихъ народовъ, должны были явиться ране другихъ и промышленными изобртателями. Посл этого я совершенно не понимаю, почему намъ, русскимъ, не стоящимъ съ англичанами на одномъ промышленномъ уровн, нужно имть непремнно равное имъ число промышленныхъ изобртателей и равныхъ способностей? Изъ серьезнаго историческаго вопроса мы длаемъ вопросъ мелочнаго самолюбія и національнаго тщеславія. Изъ пустой суетности мы ршились доказать невозможное, и поступаемъ какъ дти, которымъ очень нравится уврять, что они уже большіе. Ботъ въ чемъ ошибка г. Кутейникова, Его паралели имютъ тотъ смыслъ, какъ если бы онъ людямъ, отвергающимъ въ насъ всякую энергію, усиливался доказать, что они ошибаются, и что мы тоже не лишены человческихъ способностей. Точно въ этомъ кто-нибудь и въ самомъ дл сомнвается? Принявшись за паралели, г. Кутейниковъ доказалъ вовсе не то, что онъ хотлъ доказать. Такъ какъ въ паралель съ Палисси онъ открылъ только одного Слпушкина, и въ параллель съ Уаттомъ, Стефенсономъ, Аркрайтомъ только Кулибина и Волоскова, то этимъ онъ только подтвердилъ справедливость той мысли, что въ своихъ промышленныхъ способностяхъ мы еще никакъ не можемъ равняться съ англичанами, и что люди дйствительно замчательныхъ способностей, какъ Кулибинъ, вслдствіе низкаго общаго уровни, тратятъ свои силы на безплодное придумываніе своимъ умомъ разныхъ часовыхъ механизмовъ, не составляющихъ вовсе секрета, вмсто тою, чтобы подобно англичанамъ, начать свое прогрессивное путешествіе на пути промышленнаго прогресса со станціи, боле передовой.
Вліяніе общаго уровня еще видне на Волосков. Этотъ современникъ Кулибина, жившій во времена Екатерины II, былъ сынъ часоваго мастера. Мальчикъ съ способностями, онъ не ограничивался простымъ подражаніемъ отцу, но внимательно разсматривалъ и изучалъ часовой механизмъ. Не имя передъ глазами иностранныхъ образцовъ, онъ дошелъ своимъ умомъ не только до того, что сталъ изготовлять хорошо отдланные и довольно изящные часы, но приготовилъ даже часы астрономическіе. Это были огромные часы, въ которыхъ стрлки показывали въ теченіе трехъ лтъ числа, мсяцы и годы, т. е. часы, въ механизм которыхъ было такое колесо, которое обращалось около своей оси одинъ разъ въ теченіе четырехъ лтъ. Кром того, часы показывали видимое движеніе солнца и фазы луны.
Своимъ умомъ дойти до этого было нелегко. Изъ книгъ Волосковъ не могъ узнать ничего, потому что даже и теперь, черезъ сто лтъ, научиться изъ русскихъ книгъ немногому можно, примровъ предъ его глазами не было никакихъ, не было ни школъ, ни университетовъ ни ремесленныхъ заведеній, ни профессоровъ, ни мастеровъ. Живя среди людей, которые не могли дать отвта ни на одинъ вопросъ, пробуждавшійся въ пытливомъ ум Волоскова, онъ могъ читать только ту книгу, которую читалъ Бернаръ Палисси — ‘небо да землю’. И дйствительно небо явилось главнымъ учителемъ Волоскова, оно навело его на мысль устроить часы, показывающіе движеніе солнца и фазы луны, и оно же возбудило въ немъ желаніе заниматься астрономіей. Но и тутъ приходилось работать только своимъ умомъ, начиная, какъ первобытный человкъ, съ самаго начала. И вотъ Волосковъ устроиваетъ себ самъ зрительную трубу и въ нее разсматриваетъ луну и солнце. Астрономія, конечно, не выиграла ничего, а Волосковъ подъ старость почти ослпъ. Гоголевскій почтмейстеръ, додумывающійся до всего своимъ умомъ, кажется веселымъ людямъ смшнымъ, но мн нтъ охоты смяться ни надъ Волосковымъ и Кулибинымъ, ни даже надъ гоголевскимъ почтмейстеромъ. Что смшного въ томъ, что энергія людей, желающихъ искренно трудиться полезнымъ образомъ, является убыточнымъ для человчества и общества толченіемъ воды,’ Если бы можно было сосчитать, сколько погибло и ослабло энергій въ прогрессивныхъ стремленіяхъ не особенно сильныхъ людей, встртившихъ неодолимыя для себя препятствія, то я думаю, что и самые легкомысленные шутники перестали бы смяться. Примры, приводимые Смайльсомъ или даже г. Кутейниковымъ, относятся до личностей исключительныхъ, титановъ между людьми. Но сравненію съ желзной неуклончивостію этихъ рдкихъ натуръ, работа остальныхъ людей изчезаетъ, и на нее никто не обращаетъ вниманія. А между тмъ, оглянитесь кругомъ,— и вы встртите въ каждомъ человк исторію подобныхъ же стремленій и подобныхъ же неудачъ. Разница только въ томъ, что Палисси станетъ разбивать горшки въ мелкіе черепки 16 лтъ, пока не добьется, чего ему нужно, а вс остальные, обыкновенные люди, устанутъ скоро на работ своего пытливаго ума и, уставъ бороться, завязнутъ неподвижно въ болот, которое образовали ране ихъ утомившіеся борцы. Всякой сил есть предлъ, и можно остановить всякое стремленіе. Палисси не усталъ, работая 16 лтъ, недостало ли бы у него энергіи на 26 лтъ? Поэтому нужно не имться надъ тми, кого сломили препятствія, а серьезно подумать, чтобы и слабосильный не уставалъ въ борьб и достигалъ бы своей цли, такъ какъ только въ этомъ и заключается вопросъ прогресса и цивилизаціи. Народная отсталость есть собственно сумма неудавшихся стремленій и задержанныхъ энергій, чмъ больше этихъ отрицательныхъ единицъ, тмъ меньше положительнаго успха, если бы ни одному человку не удавалось бы ничто, человчество бы закаменло. Теперь же оно идетъ впередъ только потому, что но существу своей натуры человкъ хочетъ думать своимъ умомъ и что нкоторымъ людямъ дйствительно удается додумываться до чего нибудь полезнаго.
Изъ этого очевидно, что сила народной прогрессивности зависитъ отъ легкости стремленія впередъ, а эта легкость зависитъ исключительно отъ числа и размра помхъ Если рядъ мшающихъ причинъ тянется вка, то народъ не только будетъ идти черепашьимъ шагомъ, но можетъ и совсмъ остановиться, потому что путемъ наслдственной передачи и воспитаніемъ въ умственной неподвижности народъ усвоилъ себ неподвижныя привычки и застой мысли. Примромъ можетъ служить Индія. Обратное этому положеніе создало англичанъ и въ особенности американцевъ, народъ самый энергическій и прогрессивный.
Мн кажется, что когда г. Кутейниковъ задумалъ къ англійскимъ образцамъ подъискивать паралели изъ русской жизни, онъ смотрлъ на настоящій вопросъ съ иной точки зрнія и врилъ серьезно, что стоитъ только сказать всмъ намъ русскимъ, ‘милые соотечественники пожалуйста будьте энергичны какъ Бернаръ Палисси,’ и мы немедленно произведемъ всю ту массу энергіи, какой, по его мннію, у насъ недостаетъ. По читатель уже видлъ, изъ того, что было сказано выше, что изобртатели не создаются по щучьему велнью, не создаются этимъ способомъ и вс остальные образцы, приводимые Смайльсомъ. Чтобы создавать такую массу энергическихъ общественныхъ дятелей, въ обширномъ смысл этого слова, нужно идти тмъ же путемъ общественной жизни и всему обществу работать дружно въ наиболе выгодномъ для него направленіи. Укажу на одинъ примръ изъ тысячи приведенныхъ Смайльсомъ. Нкто Гренвиль Шарпъ, не больше какъ писецъ въ артиллерійскомъ вдомств, узнаетъ случайно, что одинъ негръ, по имени Джонатанъ Стронгъ, изувченный своимъ господиномъ, брошенъ имъ какъ негодная вещь на произволъ судьбы. Шарпъ излечиваетъ несчастнаго и пристроиваетъ его къ мсту. Однажды, ожидая свою госпожу на улиц, негръ былъ узнанъ случайно проходившимъ мимо своимъ прежнимъ владльцемъ и тотъ ршился предъявить свои права на невольника, который съ выздоровленіемъ получилъ опять въ его глазахъ цну. Негра, по требованію владльца схватили и до отправленія въ Вестъ-Индію заперли въ тюрьму. Тамъ Стронгъ вспомнилъ о своемъ благодтел, написалъ къ Шарпу письмо, прося его о помощи, тотъ явился и не только потребовалъ его освобожденія, но умлъ добиться призыва въ судъ всхъ тхъ, кто схватилъ и заключилъ въ тюрьму Стронга безъ законнаго на то права. Когда начался судъ оказалось, что прежній владлецъ Стронга продалъ его новому, который и требовалъ негра, какъ свою собственность. По какъ Стронгъ не обвинялся ни въ какомъ преступленіи, то его освободили, что же касается до вопроса о его свобод или несвобод, то судъ не призналъ себя въ прав его обсуживать. Тогда новый владлецъ Стронга началъ Формальный искъ противъ Шарпа. Битъ начало той энергической юридической борьбы, начатой неизвстнымъ писцомъ, борьбы, въ которой онъ отважился идти противъ юридическихъ знаменитостей Англіи и людей власти, которая кончилась полнымъ торжествомъ праваго дла. Шарпъ добился до того, что не только былъ прекращенъ въ Англіи торгъ невольниками, производившійся до тхъ поръ открыто на улицахъ Лондона и Ливерпуля, но вмст съ тмъ было установлено прочно правило, по которому каждый невольникъ, вступившій на англійскую почву, съ того же мгновенія длался свободнымъ.
Конечно энергія Шарпа можетъ возбуждать къ себ удивленіе, но это значитъ видть только одну сторону дла. Не только въ Испаніи, по даже и во Франціи, по случаю какого нибудь избитаго Стронга, не явился бы никакой Шарпъ и, слдовательно, не произошло бы никакой знаменитой юридической борьбы и но явилось бы никакого удивительнаго ршенія въ пользу личной свободы. Слдовательно здсь нисколько не удивителенъ Шарпъ, а скоре удивительны т условія, при которыхъ какой нибудь энергическій Шарпъ долженъ явиться непремнно. Не цвты создаютъ почву, а почва цвты.
Я знаю, чмъ вы мн возразите, вы скажете, что цвты точно не создаютъ почвы, но учрежденія создаются людьми. Этого вопроса я развивать не стану и только попрошу васъ припомнить исторію происхожденія гласнаго суда въ Россіи и затмъ поле битвы буду считать одержанной за собою.
Съ этой точки зрнія я считаю ошибочной претензію г. Кутейникова пріискать на каждаго энергическаго англичанина энергическаго русскаго человка и тмъ длать не только историческую ошибку, но и бросать укоромъ въ своихъ соотечественниковъ. Мы страдаемъ вовсе не отсутствіемъ энергіи, а неправильнымъ ея направленіемъ. Обратимъ вниманіе на нашъ простой народъ: больше ли его трудится англійскій и американскій земледлецъ? Ужь конечно нтъ. И разница въ результатахъ является вовсе не отъ лни русскаго мужика, а оттого, что его силамъ и способностямъ нельзя было идти другимъ боле выгоднымъ направленіемъ. Но г. Кутейниковъ и не обвиняетъ простой народъ, онъ напротивъ относится къ нему сочувственно и даетъ свои совты кому-то другому,— должно быть среднему сословію. Допустимъ, что г. Кутейниковъ правъ, что наши образованные люди не отличаются большею энергіею. Но какой именно гражданской, промышленной, ученой, военной? Чему можно было являться, то являлось, а что не являлось, значитъ и не могло явиться. И. г. Кутейниковъ какъ видно недалекъ отъ этой мысли, потому что онъ говоритъ въ предисловіи: ‘начало самодятельности должно пробудиться въ Россіи, особенно нын, при развитіи и обращеніи въ дло земскихъ силъ страны.’ А если онъ думаетъ такимъ справедливымъ образомъ, къ чему же онъ говоритъ вслдъ за тмъ: ‘въ намреніи посильно способствовать этому, выпущенъ былъ въ начал этого года переводъ книги Смайльса…’ Если самодятельность должна явиться у насъ отъ земскихъ учрежденій, то зачмъ переводъ Смайльса? Или и онъ часть земскихъ учрежденій? А думаю, что англійская самодятельность явилась до сочиненія Смайльса, думаю также, что и русская самодятельность обошлась бы безъ перевода его книги. Говорю я такъ не потому, чтобы отрицалъ совершенно достоинства этого сочиненія, а потому что считаю его совершенно безполезнымъ въ настоящемъ его вид для той цли, для которой назначалъ его переводчикъ. Думая, что книгами нравоучительнаго содержанія можно создавать изобртателей, энергическихъ ученыхъ и общественныхъ дятелей, ни Смайльсъ, ни г. Кутейниковъ не оказываютъ чести своей собственной проницательности. Если бы въ нравоученіяхъ только и заключалась подобная магическая сила, то люди были бы давно ангелами и не требовалось бы ни законовъ, ни учрежденій. Къ сожалнію, поучительная сила добрыхъ примровъ слишкомъ слаба и т, кто, посл вковыхъ неудачныхъ попытокъ моралистовъ, думаютъ еще и въ XIX столтіи дйствовать этимъ орудіемъ, доказываютъ только, что они думаютъ по старому. Васъ огорчаетъ изобиліе въ своихъ соотечественникахъ пассивнаго мужества и недостатокъ прогрессивности, активности. Но вы опоздали съ своимъ огорченіемъ, потому что молчали, когда вамъ слдовало бы говорить и заговорили, когда можно бы и молчать, да и заговорили-то совсмъ не тмъ языкомъ.
Мн кажется, что одна мысль, вначал этой главы, осталась недостаточно уясненной. Подраздляя энергіи на національную, личную, промышленную, ученую, литературную, политическую, военную, Смайльсъ какъ будто бы видитъ въ нихъ разныя душевныя способности. Но энергія есть только сила человческой настойчивости, она двигаетъ человка впередъ, какъ паръ локомотивъ, а куда пойдетъ человкъ, это зависитъ уже отъ другихъ способностей и отъ обстоятельствъ: одинъ выйдетъ энергическимъ изобртателемъ, другой энергическимъ общественнымъ дятелемъ, третій энергическимъ воиномъ. Если бы Смайльсъ смотрлъ на энергію такимъ образомъ, то то, что онъ говоритъ въ первыхъ семи главахъ, могло бы быть сказано въ одной.
Въ литературной критик существуетъ правило, но которому не требуется отъ автора того, чего онъ не давалъ, а разбираютъ лишь то, что онъ далъ. Или ясне вы можете только разбирать правильно ли выведенныя лица дйствовали въ данныхъ обстоятельствахъ, но не можете требовать, чтобы для васъ были созданы новыя лица и новыя обстоятельства.
Съ сочиненіями серьезнаго содержанія, какъ напримръ разбираемая книга, допускаются и требованія боле серьезныя. Если докторъ дастъ вамъ каломель, вмсто ипекакуаны, то вы имете полное право требовать отъ него, чтобы онъ давалъ вамъ то, что нужно, а если не уметъ лечить, то чтобы и не брался.
Совершенно такими же докторами кажутся намъ и авторы сочиненій, назначаемыхъ служить путеводными звздами человчеству. Если вамъ предлагаютъ звзду въ руки, я думаю вы, какъ разсудительный человкъ, прежде чмъ отправиться съ нею въ путешествіе, захотите разсмотрть пригодна ли она для дла и не заблудитесь ли вы съ нею хуже.
Проще говоря, это значитъ, что авторъ руководящаго сочиненія долженъ имть къ вамъ уваженіе, онъ не иметъ права третировать васъ какъ ребенка, запугивая ваше воображеніе и повелвая вамъ поступать такъ, а не иначе, обращаясь къ вамъ, какъ къ взрослому, онъ долженъ дйствовать исключительно на вашъ интеллектъ. Но именно этого основнаго правила и не соблюли ни Смайльсъ, ни его русскій переводчикъ. И въ тоже время они требуютъ отъ васъ ‘самодятельности’ и говорятъ вамъ ‘думайте хотя ошибочно, но сами.’ Но какъ же мн думать самому, когда желая убждать меня авторитетами, вы думать мн не позволяете!
Г. Кутейниковъ, замтивъ многіе недостатки въ русскомъ обществ и подумавъ объ ихъ причинахъ, пришелъ къ той мысли, что вся наша бда въ недостатк энергіи и активности. Въ это время онъ узнаетъ, что у англичанъ есть книга, трактующая о томъ же предмет и вышедшая 30-мъ изданіемъ. Г. Кутейниковъ тотчасъ же сообразилъ, что если англичане народъ такой энергическій, то очевидно потому, что имютъ у себя такую хорошую книгу и что если перевести ее, то и русскіе пріобртутъ англійскую энергію.
Страдая также общею русскою болзнію и желая полнаго излеченія себ и всмъ своимъ ближнимъ я, какъ только узналъ объ изобртенномъ Смайльсомъ и г. Кутейниковымъ лекарств, тотчасъ же пріобртаю его и принимаюсь за самоизлеченіе.
Изъ первыхъ семи главъ я узнаю факты чудовищной энергіи, приводящіе меня въ изумленіе. Мн разсказываютъ объ одномъ француз, который 16 лтъ къ ряду разбивалъ горшки на мелкіе черепки, чтобы изобрсти эмаль и наконецъ ее открылъ, мн разсказывали о другомъ горшечник, англичанин, который лтъ двадцать думалъ о Фаянс и наконецъ его выдумалъ, мн разсказываютъ о мастер математическихъ инструментовъ, который десять лтъ все думалъ надъ одной непонятной никому штукой и наконецъ подарилъ промышленному міру паровую машину, мн разсказываютъ о какихъ-то желзныхъ людяхъ нечувствительныхъ ни къ холоду, ни къ голоду, которые не боясь смерти отправляются къ людодамъ и дикарямъ и по десяткамъ лтъ проповдуютъ имъ слово божіе, мн разсказываютъ о государственныхъ людяхъ, умныхъ какъ ангелы, доброжелательныхъ какъ святые и неутомимыхъ, какъ паровая машина, мн разсказываютъ о филантропахъ и благодтеляхъ человчества, которые не имя ни гроша въ карман и ровно никакого значенія въ свт, начинаютъ по поводу какихъ нибудь бдныхъ и угнетенныхъ процессы съ общественнымъ мнніемъ, побждаютъ его и являются глашатаями какого нибудь новаго юридическаго принципа или новыхъ правъ человчества.
Я проникаюсь глубокимъ уваженіемъ къ этимъ удивительнымъ людямъ и желая создать что нибудь удивительное, принимаюсь думать весьма энергически, чтобы мн такое сдлать. Продумавъ долго, оцнивъ свои знанія, средства и обстоятельства, въ которыхъ мн придется дйствовать, я убждаюсь вполн, что не могу быть ни Палисси, ни Веджвудомъ, ни Уаттомъ, ни Ливингстономъ, ни Кобденомъ, ни Брайтомъ, ни Линкольномъ. Но происходитъ это вовсе не отъ недостатка энергіи, какъ бы въ этомъ не укорялъ меня г. Кутейниковъ, потому что я могу просидть за стуколкой или за штосомъ цлые сутки, а въ уздныхъ городахъ есть и такіе энергическіе люди, которые просиживаютъ до двое сутокъ.
Примры Смайльса, какъ образцы того, до чего могутъ достигать способности людей, энергически направленныя къ достиженію полезной цли, не приносятъ мн никакой существенной пользы. Я смотрю на этихъ людей какъ на идеалъ для меня совершенно недостижимый, какъ сталъ бы я смотрть на червонцы Ротшильда, которые никогда не будутъ мн принадлежать, какъ сталъ бы слушать описаніе райскаго климата Мадеры или померанцевыхъ рощъ Бразиліи въ то время, какъ самъ сижу подъ дождемъ и мъ печеный картофель. Мн даже и не стыдно за себя, какъ будто я виноватъ, что я не Брайтъ и не Линкольнъ? Однимъ словомъ, назидательность недостижимыхъ для меня образцовъ отскочила отъ меня, какъ горохъ отъ стны.
Неудовлетворившись первыми семью глазами, я ищу разршенія своихъ вопросовъ дальше, но наталкиваюсь прежде всего на нравственные афоризмы, и за тмъ на мысли хотя и дльныя, но высказанныя съ Французской легкостію и потому не оставляющія во мн никакого прочнаго впечатлнія. Я узнаю, что кто-то сказалъ: ‘трудъ создаетъ человка’, что лордъ Мельбурнъ говорилъ: ‘молодой человкъ, пролегающій себ дорогу, не долженъ разсчитывать на постороннюю помощь: все зависитъ отъ самого себя,— стоитъ только трудиться’. Еще кто-то, что ‘бдность — глупость’. Докторъ Джонсонъ, что ‘вс жалобы на судьбу несправедливы, мы сами бываемъ причиной нашихъ несчастій’. Еще какой-то мудрецъ, что ‘должно меньше останавливаться, чтобы скоре достигнуть конца’. Ричардъ Сесиль, что ‘методъ подобенъ вещамъ, укладываемымъ въ ящикъ, хорошій укладчикъ суметъ уложить вдвое боле, чмъ дурной’. Онъ же: ‘кратчайшій путь къ тому, чтобы сдлать много длъ, заключается въ совершенномъ окончаніи каждаго изъ нихъ’. Народная англійская мудрость: ‘если вамъ нужно, чтобы дло ваше было сдлано, сдлайте его сами, если же вамъ этого не нужно, то пошлите кого нибудь другого’. Нельсонъ: ‘я обязанъ тому, что не тратилъ даромъ ни одной четверти часа’. Людовикъ XIV: ‘точность есть вжливость королей’. Генри Тейлоръ: ‘правильность въ пріобртеніи денегъ, сбереженіе ихъ, способъ расходованія, ссуды, займы и завщанія могутъ почти безошибочно служить мркою достоинствъ человка вообще’. Самуилъ Дрью: ‘благоразуміе, бережливость и хорошее хозяйство вотъ самыя лучшія орудія для поправленія обстоятельствъ во время невзгоды’. Наконецъ Сократъ: ‘пусть тотъ, кто хочетъ двинуть впередъ цлый свтъ подвинется сначала самъ’. Двухъ печатныхъ листовъ мало на вс афоризмы, приводимыя Смайльсомъ.
Совершенно справедливо, что афоризмы эти, капъ результатъ опытности и наблюденій ушныхъ людей, сами по себ очень почтенны: но практическая польза ихъ въ отношеніи другихъ людей совершенно ничтожна, вслдствіе ихъ односторонней субъективности. Люди энергическіе и исключительныхъ способностей подобными изреченіями характеризовали только свою дятельность, указывали принципы которыми они руководствовались, по если бы вс т, кому жизнь неудалась, т. е, ршительное большинство, а частію и люди большихъ способностей и не малой настойчивости, но встртившіе несокрушимыя препятствія, хотя бы напримръ нашъ Кольцовъ, возбудили въ Смайльс охоту собрать вс афоризмы, высказанные ими въ горькія минуты жизни, то въ его книг явилась бы и сила небывалая.
Въ фальшивой точк опоры заключается вся слабость книги Смайльса и еслибы г. Кутейниковъ нашелъ врный центръ тяжести тому, что онъ называетъ самодятельностію, то явился бы именно такимъ врачемъ, бесда съ которымъ принесла бы всякому больному обществу пользу. Въ этомъ-то именно смысл я и говорилъ въ начал главы, что къ автору сочиненія серьезнаго содержанія, не только можно, но и слдуетъ относиться весьма строго, въ особенности если онъ берется врачевать недуги человчества. Назвался груздемъ — такъ ползай въ кузовъ.
Смайльсъ и единомышленный съ нимъ русскій переводчикъ употребляютъ дедуктивный пріемъ и идутъ сверху внизъ, вмсто того чтобы идти снизу вверхъ. Для нихъ существуютъ только титаны, богатыри и герои, которыми они колитъ глаза людямъ обыкновеннымъ, но они не хотятъ знать страданій небольшихъ людей, страданій можетъ быть и мелочныхъ для титановъ, но въ своей совокупности составляющихъ громадную массу препятствій, задерживающихъ прогрессъ. Обойдя такимъ образомъ шероховатый путь жизни, на которомъ спотыкаются милліоны и не обративъ на него своего аристократическаго вниманія, наставники кричатъ толп: ‘ну что ты тутъ шлепаешься безсильная въ грязи, посмотри какъ идутъ титаны и иди какъ они’. А у толпы недостаетъ силы идти и путемъ боле легкимъ. Ей говорятъ: у тебя нтъ силы воли, только захоти и пройдешь, точно будто толпа стоитъ съ сложенными руками и не длаетъ никакихъ попытокъ двигаться впередъ. И она длаетъ все тоже, что титаны и богатыри, но только въ меньшемъ размр.
Вмсто собранія примровъ и мудрыхъ изрченій, вмсто того, чтобы составлять списокъ добродтелей, при посредств которыхъ титаны пришли къ своимъ цлямъ, нужно было изслдовать, что именно мшаетъ толп пріобрсти т же добродтели и каждому простому смертному свершать легко свой путь жизни. въ этомъ облегченіи пути должна заключаться вся сущность задачи каждаго общественнаго дятеля и каждаго, кто считаетъ себя призваннымъ быть наставникомъ человчества. Поэтому Смайльсу и г. Кутейникову слдовало явиться не моралистами, а мыслителями, имъ нужно было слдовательно написать не нравоучительную книгу анекдотическаго характера, а изслдованіе.
Мн возразятъ, что авторы за это не брались, но и отвчу, что выдавая себя за врачей, они должны лечить настоящими средствами, и оправданіе что они лечатъ ‘посильно’, не длаетъ безполезнаго леченія безполезнымъ и слабой книги хорошею.
Чтобы сочиненіе задуманное съ тою цлію, которой задался г. Кутейниковъ, могло бы принести пользу читателю и извстность автору, оно прежде всего не должно быть нравоучительно-анекдотическимъ. Сочиненіе это должно быть совершенію серьезное, дйствующее исключительно на интеллектъ, но написанное простымъ общедоступнымъ языкомъ и только иллюстрованное, мстами, фактами изъ жизни счастливыхъ и несчастныхъ людей какъ данными или основаніями для выводовъ.
Это относительно формы. Но содержанію же оно должно быть трактатомъ объ успшности и неуспшности человческихъ стремленій и труда. Все то, о чемъ говоритъ Смайльсъ,— трудъ, энергія, акуратность, методъ, честность, критика самого себя, нравственное мужество, бережливость, хорошія привычки, самообразованіе, самоуваженіе, какъ элементы успшности или неуспшности труда, какъ факторы экономическаго производства, должны быть разсмотрны по отношенію ихъ положительнаго и отрицательнаго вліянія на трудъ человческій вообще.
Программа эта широка, но она можетъ быть выполнена вполн успшно и въ книг такого объема какъ ‘Самодятельность’, если несущественному будетъ отведено самое незначительное мсто, а главное вниманіе будетъ обращено на вопросы основные.
Разумется и подобная книга не сдлаетъ всхъ людей энергически-полезными, но написанная достаточно популярно, чтобы быть прочитанною многими, она распространитъ значительно больше полезныхъ свденій, чмъ ‘Самодятельность’ г. Кутейникова.