Неудачи и успехи наших цивилизаторов, Ядринцев Николай Михайлович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 9 минут(ы)

НЕУДАЧИ И УСПХИ НАШИХЪ ЦИВИЛИЗАТОРОВЪ.

(ФЕЛЬЕТОНЪ).

Встрча съ Ледоколовымъ.— Какъ онъ разршаетъ вс вопросы.— Его недавняя неудача.— Изъ Индіи да въ Малоярославецъ.— Новые планы.— Должность при Муксунахъ и карьера на тлесахъ.— Балалайкинъ и его судьба.— Какъ мы очутились въ Малоярославц.— Дв гостинныя.— Моментъ — предсказатель.— Мрачныя предчувствія.— Недоумвающій Гамадрилъ.

Я всегда люблю встрчать рыцаря-цивилизатора Ледоколова, который, рыская отъ Амура до Ташкента, временами передо мною точно изъ земли выростаетъ, но сознаюсь — при нкоторой радости у меня всегда является нкоторая задняя мысль, ‘кого онъ теперь обездолилъ!’

На основаніи продолжительныхъ наблюденій я убдился, что дло цивилизаціи безъ этого обойтись не можетъ, какъ безъ сверхсмтныхъ расходовъ, двойныхъ прогоновъ и нкотораго частнаго кредита, попросту займа безъ отдачи. Собственно этого никогда не скрывалъ и Ледоколовъ.— Нельзя же, братецъ, говорилъ онъ, чтобы такъ ужъ нигд ущерба не было, чтобы все даромъ длалось (подъ именемъ не даромъ онъ разумлъ, конечно, и двойныя смты, и разъзды, и карточные долги). Даромъ ничего не длается, прибавлялъ онъ.

— Это правда! соглашался обыкновенно я.

Такъ, брать, чтобы узко всмъ поровну было, чтобы и русскимъ интересамъ, и иноплеменникамъ было тепло, это невозможно. Посмотри, какъ по тарыкъ-арбатырскому вопросу Моментъ въ ‘Помояхъ’ описалъ. Теперь степи, кочевой бытъ, сартовское садоводство, земли, разные дзякеты, да и все такое азіатское… Да неужели намъ этимъ дорожить! Чортъ его подери, вымирай хоть вс эти фараоны. Намъ мсто нужно! Понимаешь — намъ… Тутъ, братъ, историческое призваніе!

— Люблю, я, братъ, Ледоколовъ, какъ ты сразу вс это вопросы разскаешь, говорилъ я.

— А еще бы думать! Теперь, если ты принялся шелководство насаждать, хлопокъ ростить, сахарный тростникъ разводить, винодліе, неужели же намъ предъ этой Азіей и какимъ нибудь скотоводствомъ останавливаться, къ чертямъ всю Азію! Тутъ энергія нужна и суммы! Безъ суммъ тоже ничего не подлаешь, орошеніе создать, мосты, втряные двигатели строить, мужика переселять — на все нужны суммы и суммы. Только бы контрольныя палаты не вмшивались, а то дло цивилизаціи пойдетъ!

И пояснивъ мн кратко суть цивилизаціи, обыкновенно Ледоколовъ узжалъ то манзъ изгонять, то киргизовъ вытуривать для насажденія хлопка, то переселенцевъ на Амур сажать, и все это онъ длалъ, не задумываясь. Правда, посл оставалось въ мстахъ, пройденныхъ его мечемъ, столпотвореніе и нкоторое опустошеніе, а главное — масса уголовныхъ и гражданскихъ длъ, начеты контрольныхъ палатъ, необъяснимыя перерасходованія суммъ, недоконченныя сооруженія, недорытыя канавы, гніющіе мосты, разрушающіеся втряные двигатели, къ всему этому — масса жалобъ обездоленныхъ кочевниковъ, даже какое то дло о выбитомъ глаз и похищеніи сартянки (и это въ цивилизацію входило). Но Ледоколовъ предъ этимъ не задумывался. ‘Лсъ рубятъ — щепки летятъ!’ говорилъ онъ въ свое оправданіе.

Однако и онъ терплъ неудачи. Нтъ — нтъ, да его и встртишь на Невскомъ.

— Что, братъ, разошолся!

Дла не даютъ длать! говорилъ обыкновенно Ледоколовъ въ такихъ случаяхъ, я видлъ по отсутствію погонъ, что онъ за штатомъ.

Встрчаю его также на дняхъ.

— Боже мой! Ледоколовъ, ты когда усплъ опять вернуться изъ Средней Азіи! Что тебя принесло опять въ Питеръ?

— Да, братъ, судьба! Вернулся да и все! Сорвалось!

— Что же случилось? Вдь ты цивилизацію общалъ насадить, пути открыть, желзную дорогу провести, Индію покорить… и вдругъ опять на Невскомъ.

— Все, братъ, было — побывали и подъ чинарами, затмъ — красные халаты, скачки, тосты, могу сказать — было выпито достаточно.

— А Афганистанъ, Бухара, Индія? чмъ же все это кончилось?

— Охъ, братъ, теперь грустно вспоминать, только предпріятія были задуманы обширныя. Врно, ты читалъ о послднемъ смотр у насъ. Вотъ, братъ, было удивительное зрлище. Одинъ французъ пріхалъ, ну, мы и взялись показать ему нашу цивилизацію. Сначала скачки, потомъ въ роскошной палатк закуска, да какая — цликомъ зажаренные бараны. Обдъ — щи и гречневая каша, деревянныя ложки, нтъ, ты представь — щи, каша и деревянныя ложки: просто французъ ахнулъ. Пять хоровъ музыки, и посл каждой чарки пять баталіоновъ — перекатную пальбу и затмъ вся артиллерія — залпъ. Эффектъ, братецъ! Посл обда мы сразу сообразили двинуться и въ Бухару, и въ Афганистанъ. Надли барабаны, и маршъ! Да тутъ съ дороги воротили. Пожалуйте въ Петербургъ! Жалко, а Индія теперь была бы уже наша.

— Теперь ты куда же, въ Индію?

— Какое въ Индію, братецъ! Въ Малоярославецъ.

Однако, какія же странныя передвиженія!

— Ледоколовъ впрочемъ никогда не унывалъ: всегда здоровъ, цвтущъ, грудь колесомъ, аппетитъ въ разгар, глотка готовая изрыгнуть массу проектовъ и състь огромное количество буттербродовъ, самоувренность во взор и кулакъ на готов.

— Я, братъ, не пропаду! говорилъ онъ всегда самодовольно. На Уссури поду переселенца сажать, тамъ теперь лафа. Нтъ! въ Тонкинъ агентомъ катну, а то у меня есть проектъ желзной дороги на Камень Рыболовъ, машина, изобртенная для промыванія песковъ. Я, братъ, не пропаду — я везд нужный человкъ! И дйствительно, я зналъ, что онъ поживетъ въ Питер, постъ въ кредитъ у Доминика и куда то опять пристроится. На сей разъ я долженъ былъ также отклонить тотъ невольный каламбуръ, который былъ подготовленъ ‘самой жизнью’. Если онъ направился не въ Индію, а въ Малоярославецъ, то вдь не просидитъ же онъ здсь цлую жизнь, тутъ для него наврное кредита у буфетчика не хватитъ. Я зналъ, что онъ здсь устроитъ совщаніе только съ своими друзьями ‘Балалайкинымъ’ и ‘Моментомъ’ и полетитъ опять куда нибудь цивилизовать. Поэтому я ршился все-таки прозондировать, куда теперь тяготетъ цивилизація.

— Однако, Ледоколовъ, говори откровенно, вдь ты уже намтилъ куда нибудь!

— Право, не знаю, дла много! говорилъ онъ уклончиво… Вотъ, можетъ быть, въ чиновники порученій при муксунахъ.

— То есть, что же это за аллегорія, не можетъ быть, чтобы ты разумлъ подъ этимъ…

— Ничего не разумю, кром настоящихъ вашихъ сибирскихъ муксуновъ.

— Ты знаешь Кранкеля, что въ Омутинск, при Хвощов служилъ?

— Ну, знаю! Кранкеля я дйствительно зналъ: это былъ старый бонъ-виванъ, шалопай на вс руки, человкъ съ громаднымъ аппетитомъ и неоплатными долгами. Всегда онъ безъ гроша въ карман, но квартира въ три, четыре тысячи, всегда на балахъ, играетъ въ винтъ, веселъ, краснорожъ, хадокъ по части займовъ.— Что же, Кранкель, вроятно, не въ цвтущемъ состояніи, вдь онъ въ запас, разв около Хаптинскихъ трется.

— Ну, братъ, ты ничего врно не знаешь. Онъ при должности, и это должность чиновника порученій по доставк муксуновъ, нельмъ и осетровъ. Видишь въ чемъ дло! Одинъ изъ вашихъ сибирскихъ дураковъ тюленьей породы Турусъ-Подколесинъ захотлъ доставлять нельмъ, муксуновъ и осетровъ для лакомства. Вдь у васъ народъ хлбосольвый и себ на ум. Онъ поднесетъ и чай, и муксуновъ. Тамъ догадывайся съ какой цлью. Кабачишки у него есть, длишки темныя, плутовскія — вотъ онъ и пройдошествуетъ!

— Однако, Ледоколовъ, ты не слишкомъ наше хлбосольство обличай.,

— Знаемъ, братъ, испытали! Ну такъ вотъ Кранкель и сталъ этимъ тюленямъ помогать. Посмотримъ, во что только эти муксуны вашимъ станутъ! А мсто хорошее… А ты удивляешься, можно ли при муксунахъ и блорыбиц служить? Можно, братецъ! А то вотъ еще кавказскаго мурзенка Шкалакьяни не знавалъ?

— Нтъ!

— Да собственно пустой малый. Сынъ горца, давно потерявшаго имніе, но малый видный, смуглъ, черноволосъ, носъ крючкомъ, въ тлахъ какъ слдуетъ. Только не везло парню, жилъ въ глуши у васъ, въ Сибири. Пробовалъ кутить — буфетчики вина не стали отпускать: покажи ассигнацію, долги длать — чуть не засадили, въ карты слъ счастливо играть — гд то побили. Словомъ ходу не было. Ну, а молодому человку нужна карьера. Вотъ онъ и пріхалъ сюда. Что же ты думаешь! Теперь на него барыни аристократки, разныя баронессы, какъ мы на балыкъ, накинулись.

— Да съ чего же?

— Да съ того что брюнетъ, глаза черные, талія, ну и ‘тла’, которыя дамы оцнить могутъ. Теперь Шкалакьяни говоритъ: я милліонъ наслдственный отыщу. А какая то фрау ему ужъ и дочь прочитъ. Разв мы это не съумемъ — взгляни на меня!

— Положимъ! Но знаешь, Ледоколовъ, это какъ будто что то на ‘торговлю тломъ’ смахиваетъ.

— Что же длать то, братецъ, коли административныхъ способностей не признаютъ! сказалъ онъ съ язвительностью. Не успли мы дойти до Малоярославца, какъ новая встрча. Глядимъ — насъ обгоняетъ Балалайкинъ.

— Боже мой, Балалайкинъ! ты куда?

— Ледоколовъ! душенька… Начались цлованья. Балалайкинъ былъ нашъ общій другъ, также геніальный умъ, какъ и Ледоколовъ, герой окраинъ, человкъ не мене смлыхъ плановъ, въ золотопромышленныхъ компаніяхъ состоялъ, пароходство созидалъ, жизнь прожигалъ, также смтныя и сверхсмтныя ухлопывалъ, банкъ металъ, машину изобрталъ и въ конц прогорлъ. На окраину на Шингалъ рку ему, въ виду громадныхъ долговъ, совсмъ появляться нельзя было. Оттуда онъ удралъ. Но, къ сожалнію, я узналъ, что ему нельзя было появляться даже и въ Малоярославц. Вотъ это ужъ совсмъ печально было.

— Куда ты, Балалайкинъ, однако направляешься? спросили мы.

— Да въ Малоярославецъ — забжать перекусить, кстати тамъ и свиданье дловое.

Вотъ какъ! подумалъ я, онъ — въ Малоярославецъ, значитъ, фонды поднялись. Это не даромъ!

— Такъ пойдемъ же вс по-пути.

— Ну что, Балалайкинъ, я вижу, у тебя тоже солнце всходитъ! Вдь я знаю, что ты къ буфетчику показаться не могъ. Куда намтилъ? Говори!

— Да, право, братъ не ршено еще, а намчаются въ одномъ мст штаты, такъ общано кое что, однако иду еще посовтоваться съ Моментомъ и кое-что подготовить.

— Куда же однако? Вдь туда теб показаться нельзя. Завалятъ взысканіями, съдятъ.

— Ну, это посмотримъ! я вдь не пискаремъ къ нимъ явлюсь, а щукой!

— Вотъ какъ! подумалъ я, и у этого дла устроиваются.

Мы вошли. Проходя рядъ комнатъ, я увидлъ несмотря на утреннее время, дымъ коромысломъ. Въ одномъ мст сгруппировались ‘оставляющіе посты и смняющіеся’, въ другомъ мст ‘назначаемые вновь и штатные’. Къ первымъ подошелъ Ледоколовъ и потрясъ руки, ко вторымъ — Балалайкинъ. Тута же былъ и передовикъ Момента, онъ перебгалъ отъ однихъ къ другимъ. Однимъ онъ говорилъ: ‘я любилъ Редедю, я васъ любилъ, господа! Но надо покориться, вы не оправдали надеждъ, однако я отдамъ должное вашимъ талантамъ,’ къ другимъ онъ подходилъ и говорилъ: ‘господа! я пишу, что вы вполн оправдаете надежды, и я врю, что дло цивилизаціи…’ т и другіе жали ему руки, у тхъ и другихъ онъ пилъ бокалы. И Ледоколовъ, и Балалайкинъ таинственно поговорили съ Моментомъ. Балалайкина онъ видимо успокоивалъ.

— Да вдь вы же говорите, что перебрали у нихъ все, что можно, и надоли до послдней возможности, ну, конечно, всякій позаботится васъ сбыть. Этотъ постъ за вами обезпеченъ.

— Шампанскаго! крикнулъ Балалайкинъ.

Буфетчикъ также увидлъ и почувствовалъ, что фонды поднялись и подалъ.

— Вдь шельма же и эдакая! сказалъ ему Балалайкинъ.— Ты все не врилъ, чуть меня съ голоду не поморилъ!… Видишь?

Гд то только они будутъ теперь цивилизацію вводить! А вдь гд то у нихъ намчено, вертлся у меня вопросъ, когда шелъ кругомъ дымъ коромысломъ.

Не въ первый разъ я видлъ эту компанію, слушалъ ихъ планы, предположенія и ожиданія. Въ ‘Малоярославц’ ежедневно можно видть состояніе погоды, время восхода и заката, предвстіе ‘бури’, ‘пасмурно’, ‘ясно’, а главное можно встртить ватагу смняющихся и восходящихъ цивилизаторовъ окраинъ. Сегодня константиновцы торжествуютъ, завтра редедевцы, кашгарцы, гамадрилы, амурцы и т.д., словомъ круговоротъ. Счастье перемнчиво ежедневно. Но что я замчалъ, такъ передвиженіе собственно небольшое, лица играютъ т же — только съ перемннымъ счастьемъ, колода одна — сегодня выходитъ Ледоколовъ, завтра — Балалайкинъ. Въ ‘Малоярославц’ это отлично видно. Кантингентъ цивилизаторовъ прекрасно знакомъ буфетчику, онъ знаетъ ихъ, какъ въ Баденъ-Баден и въ Монако знаютъ игроковъ. Для нихъ дв гостинныхъ — одна для назначенныхъ и получившихъ ожидаемые посты, другая для заштатныхъ и смняемыхъ. Буфетчикъ ежедневно спрашиваетъ входящихъ, въ какую гостинную имъ подавать: въ красную или зеленую, иногда даже не спрашиваетъ, а видитъ по физіономіи. Въ одну гостинную всегда несутъ шампанское, омары: тамъ плата двойная, какъ и полученныя двойныя прогоны, въ другую гостинную подается только горькая, полынная, при этомъ никто не знаетъ, кто въ какой гостинной будетъ завтра Есть народъ, перебгающій, нюхающій воздухъ. Всегда вы найдете здсь усастую физіономію кандидата крысы, которая, настороживъ усы, поводитъ ими то въ одну, то въ другую сторону, стараясь угадать носомъ, гд ‘сало’.

Когда мн генералъ Тяжкодумовъ задаетъ административный вопросъ, гд мы найдемъ людей?— я всегда ему указываю на ‘Малоярославецъ’: сколько угодно!

Повторяю — перемну погоды здсь отлично можно угадать. Вертящійся Моментъ длаетъ барометрическія предсказанія, отъ него можно узнать, что завтра напишетъ онъ въ ‘Помояхъ’, кто нырнетъ тамъ съ головою и кто вынырнетъ. Къ нему обращаются вс за справками.

— Ляшкевичъ то ухнулъ!— Да?— Да что же, вдь онъ давно сбирался!— А кто теперь?— Ну, это еще неизвстно, дипломатничаетъ Моментъ.— Ну, какъ неизвстно! Безхарактернаго за отличіе Портянка представлялъ?

На-дпяхъ я въ этой компаніи встрчаю подобравшагося ‘Омутинца’, пріхавшаго въ Питеръ жаловаться на кашгарцевъ, его я совсмъ было потерялъ изъ виду. Повидимому онъ здоровался больше съ красной гостинной, хотя все еще былъ на положеніи полынной.

— Ба, ба, ба! Не поздравить ли? Не возвращаетесь ли въ Омутипскъ? Не ждете ли перемнъ? восклицаю я.

— Нтъ-съ, пока… но на лиц у него что то было написано, я ужъ зналъ игру его ястребиной физіономіи.

— А я думалъ — вы къ домамъ сбираетесь, вдь ужъ тамъ гроза начинается.

— Какже, какже-съ, но рано еще! Кто знаетъ-съ, вдь можетъ быть, все тамъ и исправно окажется. Конечно, кое-что есть! Слыхали, какъ завертелся? Телеграмму посылалъ. Сколько, говоритъ, экипажей прикажете заготовить, чтобы мягче дохать къ намъ, а самъ думаетъ, хоть бы ты провалился! Самъ поскакалъ ревизію подготовлять. Приказы о форм пошли. Хохлацкія шапки сталъ заводить. Ха-ха-ха! распорядительность показываемъ. А что какъ къ фону въ сады да въ дачи заглянутъ. Что какъ о человкоубійств узнаютъ! Что какъ разнюхаютъ, кто такой Передериксъ, какъ онъ семиозерный воръ, за взятки изгнанный, опять попалъ? Что какъ про дла М-евскаго узнаютъ, что онъ съ остроголовыхъ награбилъ?— про Бреха въ Бднодар? Нтъ, такого курятника гд бы воръ не сидлъ! Нтъ! гутъ хохлацкія папахи не помогутъ. Откроется! И до Алхимика доберутся, какъ этотъ Алхимикъ всмъ темнымъ дламъ покровительствуетъ. И Алхимикъ не уйдетъ! Такъ шиплъ Омутинецъ.

Ясно, что онъ кое что уже зналъ и ожидалъ. Моментъ ему торжественно подалъ руку. Изъ-за драпировки выглянуло зоркое рябинькое рыльце Мордочкина, агента Ирикліевича, и перепуганно скрылось.

Скоро въ комнату влетла запыхавшаяся фигура съ курьерскимъ видомъ, загорлая, завтрвшая, видно, что скакалъ, не останавливаясь. Это было какой то молодецъ гамадрильскаго вида. Онъ сейчасъ же кинулся къ Моменту и началъ съ нимъ шушукаться — послышалось слово Портян…

— Ну, что? Ничего?!

— Да ничего же, говорю вамъ, успокоивалъ сухо Моментъ, видимо тяготясь этимъ разговоромъ.

— Однако ужъ оно ршено! и ршено безъ него!

— Ршено, да до васъ не относится.

— Урра! Шампанскаго! раздалось изъ другой комнаты.

— Горькой! пискнули гд то.— Однако, согласитесь, это не можетъ не отразиться, говорятъ, будто битый неподходящъ.

— Битая рожа! ха-ха-ха! раздается изъ красной гостинной.— Ничего, слышится голосъ Момента, еще досидитъ, это ничего!— Однако! безпокойно мечется за новостями прізжій Гамадрилъ.

— Слетитъ, ухнетъ! раздается изъ красной гостинной. Прізжій летитъ и сбиваетъ съ ногъ какого то усастаго, кидающагося ‘за саломъ’.

— Вамъ куда — въ красную или зеленую? Горькой прикажете, спрашиваетъ буфетчикъ.

— Чортъ его знаетъ! восклицаетъ недоумвающій прізжій. Видъ его становился унылымъ.

— Господа! да скажите же, куда мн идти, смерть хочется выпить! вырвалось у него.

Вдь вотъ въ Малоярославц, а тоже нужно предвдніе. Конечно, предугадать кое — что можно…

Добродушный Сибирякъ.

‘Восточное Обозрніе’, No 14, 1884

НЕУДАЧИ И УСПХИ НАШИХЪ ЦИВИЛИЗАТОРОВЪ.

Читайте также: