СВЕРНЫЕ
цвты
на 1826 годъ,
СОБРАННЫЕ
Барономъ Дельвигомъ.
ИЗДАНЫ
Иваномъ Слёнинымъ.
ВЪ САНКТПЕТЕРБУРГ,
у книгопродавца Ивана Слёнина.
(*) Въ непродолжительномъ времени выйдетъ полное собраніе аллегорій сего автора.
Прелестныя серебряныя звзды ясно свшлли на черномъ Аравійскомъ неб, пустыня вторила звонкое рыканіе льва и сердитый ревъ тигра, а вольные Арабы Іеміи, вблизи древнихъ развалинъ неизвстнаго города, спокойно лежали подъ шатрами своими, слушая сладкія восточныя повсти и дружелюбно поглаживая именитыхъ коней своихъ. Въ одномъ изъ шатровъ старый Абуфаръ продолжалъ повствованіе о необыкновенной встрч въ жизни своей. Онъ говорилъ:
‘И такъ путешественники, одушевленные святымъ усердіемъ, проходили знойные пески, направляя путь къ Мекк, Верблюды, корабли пустыни, важно тянулись въ пестромъ караван и красивые кони, друзья Арабовь, легко играли подъ статными метателями джерида. Между многими уроженцами далекихъ странъ я замтилъ одну чету и не спускалъ ее съ глазъ. Онъ и она составляли разительную противоположность, но были соединены тсно. Онъ изкривленъ, тяжелъ и черенъ, какъ уголь, она стройна, какъ пальма, легка, какъ благовонный дымъ алоя или душистой амвры, и бла, какъ пухъ лебединой….. Странное несходство и непонятная между обоими связь!…Онъ любилъ питаться грубыми яствами, она искала совсмъ другой пищи. Съ дикою алчностію пожиралъ онъ кровавыя мяса и глоталъ запрещеной напитокъ, Она напротивъ питалась только легкимъ сокомъ, или лучше сказать, ароматомъ плодовъ и растеній. И когда вс люди и верблюды съ жадностію бросались къ пустыннымъ водометамъ, она одна, съ непонятнымъ спокойствіемъ, ожидала окончанія суеты и, глотая издали одну свжесть, одну легкую алмазную пыль летящихъ струй, веселилась, какъ дитя, радужною игрою лучей въ водопад. Никогда не видали ее алчущею, никогда не слыхали жалобъ ея на жажду и зной. Смиренно-терпливая, она насыщала гладъ, говоря о правд, о добродтели, о чистот, о высокой любви, а жажду утоляла повтореніемъ про себя сладкихъ стиховъ корана. Окутанная легкою, блою, какъ она, одеждою изъ кисеи тонкой, какъ воздухъ, она казалась перломутровымъ облакомъ, которое пролетаетъ иногда но темно-синему небу нашей Іеміи.
Кроткая, какъ голубица, непорочная, какъ два рая, и невинная, какъ лилія, она всегда любила ласкать дтей и, казалось, что будучи съ ними, становилась ими, а они ею. Онъ, тучный и неопрятный, спалъ безъ просыпу, она чистая, воздушная проводила и ночи безъ сна. Когда утренняя звзда зажигалась ясно, какъ жизнь новорожденнаго младенца, когда начиналъ дуть свжій втерокъ, гоня передъ собою цлое море ароматовъ, свянныхъ съ цвшущихъ долинъ, тогда вдохновенные дервиши восклицали: ‘Вотъ часъ, въ который Господь призираетъ на землю и громко вопиіетъ, да услышатъ правду Божію судіи и пастыри народовъ земныхъ.’ Сонливый ничего не слыхалъ, но она благоговйно становилась въ часъ сей на колни и молилась, какъ только можетъ молиться безтлесная. Мы никогда нс слыхали разговора ея……. Она не говорила по-нашему. Одинъ только онъ могъ понимать языкъ, которымъ она говорила. Иногда видали мы, какъ она указывала ему на разныя мста въ коран. При омовеніи рукъ, на примръ, она открывала слдующій стихъ. ‘Правоврный, умывай руки семь разъ на день, но помни, что душа твоя должна быть въ 77 разъ чище седмерицею умытыхъ рукъ! Тако угодиши Богу: зане Богъ благъ и всемогущъ.’ Безобразный читалъ и хмурился. Заходилъ ли разговоръ о Божеств и человк: она указывала на то мсто, гд пророкъ говоритъ: ‘Богъ шествуетъ между человкомъ и его сердцемъ.’ И однажды, когда путешественники разсуждали, какъ надобно жить, она съ увренностію указала ему на извстный стихъ корана: ‘Человкь, когда ты родился на свтъ, тогда вс радовались, одинъ только ты плакалъ, живи такъ на свт, чтобъ въ часъ смерти твоей вс плакали, одинъ бы только ты радовался!’
Такъ наводила оно его на всякое добро, но онъ не любилъ ее слушаться. Однако жь одинъ только онъ умлъ съ нею разговаривать, какъ свой съ своимъ, и на вопросъ: ‘кто она?’ всегда отвчадъ: нездшняя. Онъ ее мучилъ и любилъ. Она много, много отъ него страдала, однако жь не могла съ нимъ разлучиться, чудно, но справедливо!
Наконецъ достигли Мекки, и безобразный, прежде, нежели зашелъ въ домъ молитвы, повлекъ свою прекрасную въ домъ пиры и разврата. Такъ онъ и скрылся отъ нашихъ глазъ. Молельщики исполнили долгъ и весело возвращались въ свои домы. Безобразный уже не возвращался… посл (былъ слухъ), пресыщенный чрезмру брашнами, онъ гд-то уснулъ и не пробуждался боле. Но она возвратилась и, какъ говорятъ, воспвая веселыя псни, въ свое далекое отечество.
Кто жь этоть онъ? и кто они? вопрошали нетерпливо юные слушатели, стройный Алманзоръ и стыдливая Лейла, у которой черныя очи сіяли влажнымъ огнемъ…… Ужь онь конечно не духъ, а она врно не тло: такъ сказалъ старый Абуфаръ и замолчалъ.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
