В.Г. Короленко
Неотправленное письмо A.B. Луначарскому12
КОММЕНТАРИИ
Неотправленное письмо A.B. Луначарскому, Короленко Владимир Галактионович, Год: 1920
Время на прочтение: 8 минут(ы)
Короленко В.Г. ‘Была бы жива Россия!’: Неизвестная публицистика. 1917-1921 гг.
Сост. и коммент. С. Н. Дмитриева.
М.: Аграф, 2002.
Дорогой Анатолий Васильевич.
Я тоже сожалел о том, что нам не пришлось повидаться во время Вашего молниеносного пролета через Полтаву. Хотелось потолковать о многом. Статью Вашу обо мне после моего нападения я, конечно, читал и охотно признаю, что ответ был проникнут дружественным чувством13. Но Вы мне дружески предоставляете ‘сеять розы’, а у меня всю жизнь, с самого начала моей карьеры было стремление одними розами не ограничиваться, а кроме того вмешиваться так или иначе в жизнь. Вы, большевики, прекратили не для одного меня это искушение так радикально, что теперь мнения инакомыслящих не слышите. Над всей Россией слышно только мнение одной партии. Это, конечно оттого, что вы намерены перестроить все общество на скорую руку, без разномыслий, и значит, без разговоров. А там дадите когда-нибудь и свободу мысли и слова, только после того, как все уже будет сделано. Только бы теперь Вам не мешали. Но, — что станете делать! Не у меня одного есть эта потребность вмешательства мысли и слова, и ее подавление производит впечатление тяжкого лишения. Раз мне уже пришлось писать моему приятелю Раковскому14 следующее: я никогда ни для каких властей не составлял докладных записок. Всегда, где мог, говорил с властями гласно. Теперь делать нечего, приходится писать докладные записки, когда людей расстреливают без суда на улицах. Он, спасибо ему, в некоторых особенно ярких случаях эти мои докладные записки принимал во внимание.
Теперь, когда в голову мне все более и более теснятся настойчивые гнетущие мысли о том, что мне представляется гибельно, я думал было обратиться с такой ‘докладной запиской’ к В.И. Ленину15. Но потом подумал, что будет проще написать Вам, в ответ на Ваше дружеское напоминание. Вы продолжаете, несмотря на ясно выраженное разногласие, относиться ко мне как критик к писателю, и мы можем обменяться этими мыслями как два литератора, а не как обыватель, пишущий непрошеные докладные записки обремененным государственными делами людям. Не взыщите поэтому, если это письмо будет длинновато.
Вы приписываете мое полемическое нападение по поводу Ясинского тому, что тогда трудно было рассмотреть настоящую сущность совершающихся событий, и теперь продолжаете думать, что Вы были в этой полемике более правы. В свою очередь и я остаюсь при том своем мнении. Большевики совершили гибельную ошибку. Правда, вы побеждаете всюду. Правда, ваша армия производит впечатление наиболее дисциплинированной, и, как ни мало ей еще доступны социалистические идеи, — эти идеи все-таки кое-где просвечивают в то время, как ваши противники ознаменовали свой проход погромами и резней мирного населения. (Я пока не говорю о новой волне, идущей с Польши. Об этом пока точно не знаю. Для меня достаточно, что это — внешнее нашествие.) Но вы упустили из виду одно огромное по важности обстоятельство. Искрестив всю Россию разными внутренними фронтами, вы, большевики, забыли один фронт, наиболее существенный и грозный.
Фронт этот — природа.
Знаю, что сказать это, сказать, что человек вечно борется и привык в течение многих тысячелетий побеждать природу, — значит сказать банальность. Но указать на то, что вы, большевики, с этой общепризнанной истиной не считаетесь и закрываете на нее глаза, — значит указать на поразительную и общепризнанную истину. Вы действуете так, как будто все дело только в людях. Устроить кое-что между собой, — и все. А что, пока вы боретесь и глушите друг друга, — природа, всегда как будто враждебная и всегда как будто настороженная, — освобождается от человеческой власти и начинает побеждать ее, — об этом вы не думаете. Вы рассуждаете так, как тот философ, который утверждал, что войну придумали воины, религию — жрецы, все для своей выгоды. Но это — великая ложь. А от лжи, говорит Карлейль16, — гибнут правительства. От условной лжи рухнуло и самодержавие. И вы не хотите видеть, сколько условной лжи вы уже накопили сами.
При прежнем порядке и диктатуре помещиков приходилось то и дело опровергать одну широко распространенную ложь: у нас голодовки повторяются оттого, что мужик пьянствует, а не работает. Что мужик пьянствует, может быть, слишком много, — это было верно. Но также верно, что классовая его особенность — труд, а не пьянство. Иначе вся Россия давно вымерла бы от голода.
Теперь вы распространили в народе не меньшее заблуждение: буржуазия только и делала, что стригла купоны… Между тем ваши же марксистские статьи можно привести в доказательство, что буржуазия организовала производство и этим в нашем отсталом отечестве совершала нужную, прямо необходимую работу.
Закончила ли она эту работу? Можно ли сомневаться в ответе? Но вы уже разбили ее аппарат и этим преждевременным разрушением порвали преждевременно еще органически не созревший процесс, остановив таким образом процесс производства. Это и вызвало все растущее не по дням, а по часам величайшее бедствие.
12. Публикуется по черновому автографу: ОР РГБ, ф.135/II, к. 18, д. 1070, л. 1—2. Это незаконченное и неотправленное письмо Луначарскому, изданное впервые автором настоящих комментариев в журнале ‘Волга’ (1991, No 1, с. 134—135), раскрывает предысторию целого цикла писем писателя к наркому. По сути дела, ‘крестным отцом’ этих писем выступил В.И. Ленин, который, прекрасно зная о выступлениях Короленко против Советской власти, в разговоре с В.Д. Бонч-Бруевичем, состоявшемся, видимо, весной 1920 г., и последовавшей затем встрече с Луначарским поставил перед последним задачу вступить с писателем в переписку, чтобы разъяснить ему все происходящее и вызвать симпатии к Советской власти (В.Г. Короленко в воспоминаниях современников. М., 1962, с. 507—508). Однако вскоре представилась возможность встречи наркома с Короленко, что, естественно, сулило большие результаты. Документы свидетельствуют, что разговор между Лениным и Луначарским по поводу его поездки к Короленко мог состояться в первых числах мая 1920 года, когда ЦК одобрил командировку наркома на Юго-Западный фронт, а именно 1 мая во время совместного участия Ленина и Луначарского в закладке памятника К. Марксу на Театральной площади и памятника ‘Освобожденный труд’ на Пречистенской набережной. Как бы то ни было, 9 мая 1920 года, находясь уже в Харькове и собираясь посетить штаб 14-й армии, Первую конную армию, Николаев, Херсон и Одессу, нарком писал своей жене A.A. Луначарской: ‘Меня направляют сейчас в Полтаву, где я имею поручение, помимо антипольской агитации, в которой крайне нуждаются, так как Украина смущена, раскрыта и полна всякими так называемыми бандами, т.е. не понявшими своих идей анархистами и патриотами, но также и переговорить самым серьезным образом с В.Г. Короленко’ (Литературное наследство, М., 1971, т. 80, с. 199). Луначарский приехал в Полтаву 12 мая 1920 года, но не смог в ней задержаться и ограничился посланным к Короленко с ‘молодым коммунистом’ письмом:
‘Дорогой Владимир Галактионович,
Горячо хотел увидеть Вас в Полтаве. Предполагал остаться здесь целые сутки, но приходится пользоваться полувоенным поездом комиссара ж.д., который никак не может подождать меня. Случилось так, что я просидел несколько часов на Полтавском вокзале и так и не сорганизовали для меня возможности заехать к Вам, о чем я крайне сожалею.
Я знаю, что в свое время Вы довольно сурово отнеслись ко мне, и хорошо помню Вашу статью, которая, однако, была вполне в порядке вещей: в то время трудно было рассмотреть настоящую сущность совершающихся событий. Я продолжаю думать, что я был более прав, противопоставив Вам свою точку зрения в посвященной Вам юбилейной статье, написанной со всей моей к Вам любовью.
Посылаю одновременно с этим письмом перевод статьи Доброджана, которую поручила мне передать Вам т. Раковская (жена Раковского Х.Г. — Сост.).
Крепко жму Вашу руку и еще раз глубоко сожалею, что не удалось повидаться с Вами.
12/V. Ваш А. Луначарский’. (ОР РГБ, ф.135/II, к. 28, д. 80, л.1.) ‘Мне очень жаль, — записал тогда же в дневнике Короленко, — что не пришлось с ним повидаться. Любопытно, и это был случай выяснить себе многое и, между прочим, выяснить также свою точку зрения перед одним из теперешнего центра. У меня складывается в голове проект письма, с которым хочу к ним обратиться. Пожалуй, лучше всего обратиться именно к нему. Можно будет писать, как к литератору’ (Негретов П.И. Указ. соч., с. 146).
Получается, что появившееся у Короленко желание написать Луначарскому письмо (пока лишь одно) с открытым прояснением своих взглядов перед ‘ними’, вождями Советской Республики, совпало с аналогичной задачей, поставленной Лениным перед Луначарским. Вскоре после этого писатель и приступил к написанию так и не законченного письма к наркому, которое затем перерастет в целый цикл писем к Луначарскому. Это письмо свидетельствует о том, что Короленко исполнил бы свое намерение даже и без встречи с наркомом, которая все же состоялась 7 июня 1920 года, когда Лунарчарский вновь оказался в Полтаве, а также проясняет мотивы такого обращения.
13. Короленко имеет здесь в виду статью Луначарского ‘Владимир Галактионович Короленко’, появившуюся к 65-летнему юбилею писателя одновременно в газете ‘Петроградская правда’ (1918, 11 августа) и журнале ‘Пламя’ (1918, No 15, 11 августа) и представлявшую собой своеобразный ответ наркома на критику его писателем в статье ‘Торжество победителей’ (вырезка статьи Луначарского из журнала ‘Пламя’ сохранилась в архиве писателя: ОР РГБ, ф.135/II, к. 54, д. 69). В своей статье Луначарский, высоко оценив дореволюционное творчество и общественную деятельность Короленко, заклеймил его послереволюционные ‘скучные филиппики’, ‘проповедь’ писателя ‘во имя справедливости и прочих обывательски почтенных вещей’. Нарком писал: ‘Но как неверен был его голос! Какая скучная канитель его письмо, в котором он торжественно объявляет меня ‘бывшим писателем, а теперь комиссаром’, и с негодованием уездного пророка клеймит наш фанатизм… Какая все это мелочь, какая все это моральная дребедень по сравнению с мировыми событиями, их горечью и их славой!’ Короленко, с его ‘мягким сердцем’, растерянностью перед ‘беспорядком, исключительностью и жестокостью революции’, должен был, по призыву Луначарского, ‘остаться в стороне’, ведь ‘людям чистой любви нельзя идти в ногу с людьми, одержимыми духом истории…’ И только потом, когда победит мировая революция, победители обратятся к писателю: ‘Отец наш, милый апостол жалости, правды, любви… Вот теперь — наступает весна красоты, и любви, и правды: твори, отец, учи. Грозное время, когда ты, мягкосердный, невольно растерялся, — прошло. Потоп схлынул. Вот, голубь с масленичною ветвью, иди сажать розы на обновленной земле’.
14. Переписка между Короленко и Раковским началась еще летом 1917 г., продолжалась в 1918 г. и особенно активизировалась после того, как в январе 1919 г. Раковский был назначен председателем Совнаркома Украины. В архиве писателя сохранилось 34 его письма к Раковскому за период с 20 марта 1919 г. по 15 июня 1921 г. Все они были опубликованы Г.И. Чернявским с обстоятельными примечаниями в журнале ‘Вопросы истории’ (1990, No 10, с. 5—39). Эти еще не оцененные по достоинству письма во многом предвосхитили содержание ‘Писем к Луначарскому’: так же как и в этих последних, в них звучит резкая критика большевиков, прежде всего, за их приверженность к ‘красному террору’, защита писателем незыблемых начал нравственности и гуманизма. О важности своих писем к Раковскому Короленко писал С.Д. Протопопову 18 мая 1921 г.: ‘Тема очень щекотливая, — ‘В.Г. Короленко в период революции’. Все ли можно сказать на эту тему? Вы знаете, что я написал Луначарскому 6 писем. Вот если бы явилась возможность напечатать эти письма, это было бы именно то, что я думаю ‘в период революции’. К этому я бы прибавил то, что я писал Раковскому и другим вождям по разным поводам’ (Вестник литературы, 1921, No 10, с. 15). Кроме писем к Раковскому в архиве писателя сохранились также, к сожалению, еще не опубликованные, его письма и телеграммы к М.И. Калинину, Н.К. Крупской, Г.И. Петровскому, Д.З. Мануильскому и другим большевистским вождям.
В своих дневниковых записях и письмах Короленко неоднократно выражал сожаление о том, что Раковский, которого он считал своим старым ‘добрым приятелем’, не только находил оправдание всем действиям большевистских властей, в том числе расстрелам невинных заложников, но и сам выступал инициатором подобных действий. Так, 20 июля 1919 г., отметив в дневнике расширение практики бессудных расстрелов, писатель упомянул о статье Раковского в киевских ‘Известиях’ ‘Кулацкие восстания’: ‘Статья заканчивается предложением перенести красный террор в деревню!.. Раковский, к моему великому огорчению, поплыл уже по этому течению: киевские ‘Известия’ то и дело печатают длинные кровавые списки расстрелянных без всяких действительных оснований’ (Негретов П.И. Указ. соч., с. 119). Однако нужно отдать должное Раковскому, что в целом ряде конкретных случаев он все-таки шел навстречу требованиям и просьбам писателя, сдерживая немного страшную машину репрессий. К примеру, 3 октября 1920 г. писатель сообщал ему в письме: ‘Порой удавалось добиться суда, вместо бессудной казни, и люди оказывались невинны. Еще недавно оправдан был Богумир Лоос, уже приговоренный полтавской Чрезв. комиссией к смерти. Вы задержали казнь, передали дело в рев. трибунал, и человек вместо казни оправдан’ (Негретое П.И. Указ. соч., с. 69). Помимо обширной переписки, Короленко и Раковского связывали личные встречи: они встречались в Полтаве и Хатках не менее пяти раз: во второй половине 1917 г., весной 1918 г., 9 февраля 1919г., в середине апреля 1919 г. и 10 сентября 1920 г. Вспоминая о последней встрече, Короленко записал в дневнике 29 сентября 1920 г.: ‘Все, даже Раковский, доказывали необходимость таких мер ‘самозащиты’, и мне едва удалось… добиться обещания, что расстрелы заложников и сжигание сел будут практиковаться ‘с крайней осторожностью’. Но… вернувшись в Харьков, Раковский… опять не увидел других средств, кроме жестоких мер’ (там же).
15. Несомненно, что, посчитав более удобным писать Луначарскому, а не непосредственно Ленину, Короленко тем не менее надеялся, что и в таком случае до Ленина так или иначе дойдет все высказанное им. И он оказался прав. В черновике неотправленного письма к наркому Короленко вычеркнул следующие слова, объясняющие его отказ писать прямо Ленину: ‘…Незачем отнимать у него время’.
16. Карлейль Томас (1795—1881) — английский публицист, историк, философ. Среди его исторических произведений выделяются ‘Французская революция’ и цикл лекций ‘Герои, почитание героев и героическое в истории’, которые были переведены на русский язык в 1907—1908 гг. Именно с этими переводами был знаком Короленко (см. высказывание Карлейля о гибельности лжи для правительств: Карлейль Т. Французская революция. История. СПб., 1907, с. 45). В ‘Письмах к Луначарскому’ писатель более обстоятельно развил и прокомментировал на примере эпохи российских ‘революционных бурь’ это и другие положения Карлейля.