Необыкновенный случай, Аполлов Александр Иванович, Год: 1893

Время на прочтение: 9 минут(ы)

 []

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ СЛУЧАЙ.
БЫЛЬ.

А. Аполлова.

No 194

МОСКВА.
Типографя И. Е. Ермакова. Пятницкая улица, соб. домъ.
1895.

НЕОБЫКНОВЕННЫЙ СЛУЧАЙ.
Истинное происшестве.

Есть много чудесъ на свт, но чудне того, что случилось въ нашемъ селени, я не читывалъ и не слыхивалъ, а если бы кто и разсказалъ мн, то я не поврилъ бы. Такъ это не похоже на все то, что длается на бломъ свт. А всего удивительне то, что это случилось въ нашемъ селени, гд отъ. сотвореня мра никакихъ чудесъ не было, гд испоконъ вку все стоитъ по-старому, гд если курица птухомъ запоетъ, то и то ужъ большое чудо!
Самое большое происшестве за послдне годы было у насъ лтъ пять тому назадъ, когда Сидорка Поршеченокъ поучилъ жену свою за то, что связалась съ писаренкомъ. Онъ тащилъ жену свою за косы черезъ все село, а впереди шли люди, въ заслонки били, и сзади народу много шло — смотрли на это шестве.
Но такая гадость можетъ быть и во всякомъ другомъ мст, а у насъ случилось то, чего, кажется, и нигд быть не можетъ.
А что это истинная правда, отчемъ я хочу разсказать, то я же могу въ этомъ хоть чмъ уврить. Мн не врите, спросите нашего батюшку, или писаря, или старшину, или всякаго человка, стараго и малаго, въ нашемъ сел,— и вс покажутъ, что это такъ точно и было, какъ я разскажу.
Это было въ нашемъ селени Лягушевк, Старой губерни, Новаго узда, въ 12-ти верстахъ отъ села. Овсянки, а въ 2-хъ отъ Вдмедки, 8-го числа ноября прошлаго года, въ Михайловъ день.
Время это было самое веселое и разгульное. Урожай — благодарить Бога — у насъ вышелъ хорошй. Народъ былъ радъ, пьянъ и всмъ доволенъ. А тутъ еще подоспло время свадебъ. Гуляли и веселились мряне посл тяжелыхъ трудовъ праведныхъ. Тотъ сына женитъ, тотъ дочь выдаетъ замужъ, кто пируетъ у кума, кто у свата,— однимъ словомъ, всякому было у кого погулять.
Въ достопамятный Михайловъ день я былъ немного выпивши и, признаюсь, посл обда соснулъ. Уже звонили къ вечерн, а я все валялся и думалъ кой о чемъ. Только вдругъ, слышу, кто-то стучитъ въ окошко и кричитъ мн:
— Пашка, ты тутъ? пойдемъ.
Слышу голосъ едьки Пронина, сосда. И говоритъ онъ это съ какимъ-то испугомъ, такъ что у меня ажъ сердце задрожало.
— Куда пойдемъ?— спрашиваю..
— Къ Жаркову.
— Чего тамъ?
— Пойдемъ! Вс идутъ. Скорй!
Я вскочилъ съ примоста, чувствуя, что случилось что-то недоброе. ‘Что же это такое?— думаю,— не пожаръ ли? Нтъ. Вонъ къ вечерн трезвонятъ, а не въ набатъ бьютъ. Да, правда!— вспомнилъ я,— вдь у Жаркова свадьба. Не случилось ли чего на свадьб? Подвыпьютъ мужики, накуралесятъ того, что и не дай Богъ’.
Накинулъ кафтанъ и выскочилъ къ едьк, а онъ торопитъ меня:
— Пойдемъ скорй! Видишь, народъ спшитъ!
И точно: вся улица полна была народу.
Бжали дти, шли мужики, бабы, ползли старухи, даже съ печи много лтъ не слзавшй ддъ — и тотъ поплелся, и вс идутъ туда, по направленю къ Жаркову.
— Что тамъ сдлалось?— спрашиваю на бгу у едьки.
— А кто е знаетъ! Что-нибудь да не такъ. Не даромъ люди бгутъ.
Мы бжали бгомъ, обгоняя всхъ, даже сшибли съ ногъ одну старуху. Минутъ черезъ десять мы были у мста.
Около Жарковой хаты уже была: цлая куча народа.
Смотримъ: ничего не горитъ. Только оба окошка свтятся: огонь зажгли. Стало уже темнть, А день былъ холодный: втеръ, тучи и дождь и снгъ.
Стали мы спрашивать у людей: что тутъ такое, на что люди смотрятъ? Но и тутъ ничего не узнали. Одни сами только-что пришли, друге такъ уставились въ окна, что ихъ хоть и не спрашивай, а иные говорятъ между собой, или ругаются.
Мы стали прислушиваться, о чемъ, народъ говоритъ.
— Вотъ ужо будетъ вамъ, беззаконники.— шамкаетъ старуха, во гнв потрясая клюкой:— девяносто, лтъ живу, а чего не видала, такъ не видала.
— Бабушка, что такое?
Но бабушк не до-насъ: ругаетъ кого-то за что то и ничего не слышитъ.
— Законъ, черти, нарушаютъ!— слышится чей-то голосъ.
— Соблазнъ на всю Расею.
— Нехристи и больше ничего!
Однако, мы толкомъ ничего не узнали. Кто-то ругаетъ кого-то за что-то. Что-то длается не ладно, не по-закону- а что именно — неизвстно. Насъ это еще больше раззадорило, и мы ршились, во чтобы то ни стало, пробраться къ окошку, потому что, очевидно, вся сила была въ окнахъ: и народъ туда указывалъ и свотрлъ, да и тсноты тамъ было больше.
Знаю, что бываетъ тсно въ церкви и на Пасх и въ престольные праздники, но никогда тамъ не было тамъ тсно, какъ здсь. Сколько тумаковъ досталось намъ съ едькой! Столько брани, самой отборной, намъ пришлось вынести! Правда, и чужимъ бокамъ доставалось отъ насъ. Не смотря ни на что, мы лзли впередъ. А, у самаго окна тснота была невообразимая.
едька, рохля, отъ меня отсталъ, а я — что длать?— пустился на хитрости. Сажени за дв отъ окошка, видя, что правдой къ окну не пролзешь, я прислъ и поползъ между ногами. Что я вытерплъ при этомъ, то одному Богу извстно. Однако, живъ остался. Лзъ-лзъ и когда стукнулся головою обо что-то твердое, то ршилъ, что это непремнно стна и, собравшись съ силами, вдругъ вынырнулъ и, точно клинъ, отшибъ отъ окошка двухъ мужиковъ и самъ очутился на ихъ мст. Такимъ образомъ я, наконецъ, достигъ своей цли. Мн оставалось одно: смотрть въ оба, чтобы ничего не просмотрть.
Я стоялъ около окошка и смотрлъ.
Смотрлъ и ничего необыкновеннаго не видлъ. Хата простая, мужицкая. Къ потолку прившена лампа. Два стола сдвинуты рядомъ, и вокругъ столовъ на лавкахъ и скамейкахъ сидятъ люди: Жарковы сами, молодые, сродственники ихъ и гости. Между гостями я замтилъ двоихъ незнакомыхъ: должно-быть родственники изъ другого села. Сидятъ, обдаютъ, что Богъ послалъ. Какъ видно, разговариваютъ между собой тихо и мирно, а что на улиц длается, того будто и не замчаютъ.
Около меня стоялъ рыжй Акимъ, у котораго мы въ позапрошломъ году бычка купили, и тоже не спускалъ глазъ съ внутренности хаты.
— Дядя Акимъ,— спрашиваю его,— что жъ тутъ такое, на что люди смотрятъ?
— Аль не видишь?— сказалъ Акимъ.
— Ничего не вижу,— сказалъ я.
— Ну, возьми глаза въ зубы и смотри дюжй.
Я глазъ въ зубы не взялъ, но ротъ разинулъ еще больше и смотрть стадъ внимательнй.
Смотрлъ-смотрлъ и опять-таки ничего не увидлъ.
— Дядя Акимъ,— говорю въ отчаяни,— ничего нтъ.
— Какъ ничего?— говоритъ Акимъ:— видишь вс трезвые!..
— Ну, такъ что жъ, что трезвые? Дай время, перепьются.
— А водка то гд жъ?— огорошилъ меня дядя Акимъ.
Я глазами туда-сюда: въ самомъ дл, гд же водка? Нтъ водки. На стол стоялъ жбанъ: ужъ не въ жбан ли?
— Въ жбан квасъ,— сказалъ Акимъ.
И точно: въ жбан былъ квасъ. Вс пили изъ него ковшомъ не по-очереди, а такъ, когда кому вздумается.
Такъ вотъ оно что, на что люди дивятся! И правда, это стоило посмотрть! Я весь обратился во внимане и впалъ въ нкое какъ бы оцпенне.
Не знаю, долго ли, коротко ли я стоялъ и смотрлъ на то, какъ справляютъ свадьбу безъ водки, да и до времени ли въ такя минуты, когда чувствуешь, что вс твои мысли перевернулись вверхъ ногами,— только я былъ пробужденъ отъ своего столбняка необычайнымъ волненемъ стоявшей позади народной толпы.
— Тише! Дорогу!— пронеслось въ въ толп:— водку несутъ.
У меня сразу отлегло отъ сердца, да, я думаю, и каждый изъ народа почувствовалъ въ это время облегчене и вздохнулъ свободнй.Правда, водка поспла немного поздновато, но есть пословица: лучше поздно, чмъ никогда.
И вправду, то несли водку. Толпа отхлынула передъ водкой на дв стороны, и показался парень Филька со штофомъ водки, который онъ несъ передъ собой, держа обими руками.
Какъ я узналъ посл, дло было такъ.
Зрителей такъ разобрало, что на Жарковской свадьб нтъ водки, что они ршились пристыдить хозяевъ и сложились на водку. Филька, отчаянный парень, сходилъ въ кабакъ и принесъ штофъ. Онъ вызвался и хозяевъ угостить.
Черезъ окошко я видлъ, какъ Филька ввалился въ хату со штофомъ въ одной рук и стаканчикомъ въ другой. Вс сидвше въ хат уставились на него съ удивленемъ и ждали, что будетъ.
Тишина стала въ хат и на улиц необыкновенная. Только втеръ вылъ не переставая. Я приникъ ухомъ къ окошку, чтобы не пропустить ни единаго слова.
— Добрый вечеръ, хозяинъ съ хозяюшкой и вы, люди честные,— сказалъ Филька.— Дай Богъ молодымъ жить въ согласи, дтей рожать…
Онъ хотлъ и еще что-то сказать, но вдругъ, какъ былъ выпивши, совсмъ не къ мсту пошатнулся и началъ путать нчто совсмъ несообразное.
Наконецъ, видя, что дло не идетъ на ладъ, онъ дрожащими руками налилъ въ стаканъ водки и выпилъ самъ, а потомъ сталъ подносить всмъ бывшимъ въ хат. Ни никто изъ нихъ не захотлъ вмст съ нимъ выпить: вс, точно по уговору, отстраняли отъ себя подносимый стаканчикъ руками.
Я не желалъ бы быть въ это время на мст Фильки. Да онъ и самъ понялъ, что попалъ туда, куда не надо, и сталъ понемногу пятиться назадъ къ дверямъ. А какъ сталъ выходить изъ хаты, то такъ стукнулся лбомъ о притолокъ, что не дай Богъ всякому. Красный, весь въ поту, выбрался онъ, наконецъ, изъ хаты, да какъ хватитъ штофомъ о землю, только стекла зазвенли.
— Чтобъ ихъ черти взяли! — выругался онъ.
Народъ захохоталъ надъ нимъ же.
Я опять обратился къ окну и смотрлъ, что будетъ дальше. Вотъ и ужинъ уже кончился. Вс вышли изъ-за стола и сли но лавкамъ. Потомъ одинъ изъ гостей что-то сказалъ, и вдругъ вс запли ‘Хвалите имя Господне’.
Мы вс такъ и остолбенли. Я думалъ, ужъ не ослышался ли я. Толпа опять присмирла, вс затаили дыхане, такъ что каждое слово было слышно. Такъ и есть, пли ‘Хвалите имя Господне’ и мужчины, и женщины. ‘Хвалите рабы Господа, благословенъ Господь отъ Сона’ и все прочее, какъ и въ церкви поется.
‘Что же это такое?’ — думалъ я. И просто ушамъ не врилъ. Свадьба, а водки нтъ и вдобавокъ еще ‘Хвалите имя Господне’. Я не зналъ теперь, что и подумать, и даже, сказать по. правд, смутился до того, что не зналъ, хорошо это или плохо, хвалить ихъ, Жарковыхъ, или ругать. Пли-то, правда, хорошо: за сердце забирало, но, вдь, подумать только, что это свадьба! Разв такя-то псни на свадьбахъ играютъ?
Между тмъ становилось уже поздно. Дома у насъ никого не было (отецъ со всей семьей ухалъ въ гости въ Вдмедку), и домъ былъ не запертъ. Надо было итти провдать. Я пошелъ домой и все думалъ: ‘Ну, къ чему это на свадьб водки нтъ и для чего это поютъ ‘Хвалите имя Господне?’
Филька обогналъ меня,— онъ тоже домой шелъ. Долго шли мы рядомъ, погруженные въ глубокое размышлене. Наконецъ, Филька прервалъ молчане.
— Вотъ, братъ, загвоздка!— сказалъ онъ.
— Загвоздка!— сказалъ я.

——

Когда я пришелъ домой, то увидлъ, что дома все цло, да и кто могъ ползть въ хату, когда все село было у Жаркова? Уже было поздно. Я закусилъ немножко и все продолжалъ думать. Вспоминалъ я и прочитанное изъ книгъ, каке обычаи бываютъ у разныхъ народовъ при свадьбахъ,— но и по книгамъ выходило, что нтъ на земл ни одного народа, ни одного званя, гд бы свадьба обходилась безъ веселья и одурня. Даже и знатные люди — и т не чуждаются при этихъ случаяхъ водки.
А тутъ у Жарковыхъ, простыхъ крестьянъ и притомъ не бдныхъ, нтъ водки на свадьб, какъ теперь понять это?
Думалъ-думалъ, но ничего не придумалъ и даже этого не ршилъ, хорошо это или плохо. То подумаешь, это хорошо — особенно какъ вспомнишь, что вдь это не что-нибудь, а ‘Хвалите имя Господне’ а то покажется такимъ плохимъ, а то и хуже нельзя: безъ водки какая же свадьба можетъ быть? Однимъ словомъ, во мн было какое-то смущене, котораго я никакъ не могъ преодолтъ.
Я легъ спать, но мн никакъ не спалось. Народу, вдь, тамъ еще много осталось, чего-то дожидают, ея. Ну, какъ еще что тамъ случится, а меня не будетъ? Наконецъ, я не вытерплъ и опять пошелъ къ Жарковымъ.
Народу у Жарковыхъ не убавилось. Нкоторые, правда, расходились, но зато иные вновь прибывали. Я замтилъ, что даже изъ сосднихъ селъ на повозкахъ прхали.
— Ну, что?— спросилъ я, подошедши къ толп:— все еще ‘Хвалите имя Господне’ поютъ?
— Нтъ, теперь ужъ не поютъ ‘Хвалите имя Господне’.
— А что же длаютъ?
— Теперь ‘Блаженъ мужъ’ затянули.
— Ну, грховодники! А хороша выходило, такъ и подмывало тебя подтянуть вмст съ ними. И гд это они научились? Кажись, мужики вс таке же, какъ и мы, а тутъ вотъ оно что явилось.
Не захотлъ снова лзть къ окошку, я сталъ прислушиваться къ тому, что толпа говорила. Вс порицали Жарковыхъ, говорили, что это — нововведене и не можетъ быть, терпимо въ христанскомъ народ. Одни совтывали къ батюшк итти, друге къ уряднику, а то и къ становому, чтобы разршить эта недоумне, а нкоторые и за Жарковыхъ заступались: не хай-де поютъ, кому какое дло?
Къ числу послднихъ принадлежалъ и Флегонтычъ, что на клирос ходитъ. Человкъ онъ былъ образованный: псалтирь по покойникамъ читалъ и могъ даже за дьячка всю службу справить. Онъ вотъ что говорилъ:
— Всякое дло или отъ Бога или отъ давола. Если это дло Боже, то зачмъ до батюшки, а если это отъ давола, то тогда зачмъ до урядника?
Ишь, вдь, что сказалъ! Дойми ого! Мн почему-то показалось, что онъ втайн одобряетъ Жарковыхъ, только не сметъ противъ всего народа итти. Можетъ-быть, онъ и самъ бы подтянулъ, если бы народа не стснялся.
— Нтъ, не всякое дло отъ Бога или отъ врага,— вступилась въ. разговоръ одна старуха, которая воду отъ порчи наговаривала:— бываетъ и отъ лихихъ людей напущено.
Тогда и я сталъ говорить. Надо вамъ сказать, что я во многихъ умныхъ книгахъ читалъ о томъ, что человка нельзя испортить ни дурнымъ глазомъ ни наговоромъ,— однимъ словомъ, ничмъ, разв яду дать. Но отъ яду бываетъ смерть, а тутъ не смертью пахнетъ, а вонъ что: ‘Блаженъ мужъ’.
Я заспорилъ и началъ горячо
— 31 доказывать, что вра въ порчу, и въ ‘сглазъ’ и въ лихихъ людей — это пустая вра, что если и есть лихе люди, то мы и вс лихе, потому что грхи творимъ.
Я, можетъ-быть, долго бы говорилъ, какъ меня вдругъ кто-то толкнулъ подъ руку: ‘будетъ теб! тише!’
Смотрю: вс притихли, и изъ хаты выходитъ человкъ и предъ человкомъ другой человкъ фонарь держитъ.
Я разглядлъ: это былъ одинъ изъ гостей. Когда обдали, онъ сидлъ рядомъ съ Жарковымъ-отцомъ, и онъ же далъ знакъ посл обда къ тому, чтобы пли ‘Хвалите имя Господне’.
И вотъ-омъ вышелъ и сталъ говорить:
— Мужи-брате! не удивляйтесь тому, что вы здсь видите. Не осуждайте насъ за то, что мы, съ помощью Божей, безъ водки справляемъ свадьбу. Мы не осуждаемъ водки: и водка хороша, ежели ею съ камфорой отъ ломоты мазаться…
— Ого!— зашумли въ толп,— водкой мазаться! Мы ее во!.. жремъ…
— Извстно, внутрь лучше: всякое лекарство внутрь употребляется.
— Внутрь — по всмъ жиламъ пройдетъ!
— Водкой мазаться! Го-то-то!— гоготала толпа.
— Тише, мужи лягушевске!— продолжалъ человкъ.— Чему удивляетесь, на что негодуете? Попомните вы, отцы, матери, послушайте вы, парни, двицы. На то ли въ васъ образъ Божй, чтобы сквернить его всякой пакостью? Что худого мы сдлали, что до свинскаго положеня не натрескались, а вмсто этого псалмы Богу нашему спли? Оставьте-ка насъ въ поко,— закончилъ онъ рчь свою,— да идите, съ Богомъ, по домамъ! Уже пора и новобрачнымъ покой дать.
Вс выслушали его со вниманемъ и, разговаривая о всемъ виденномъ и слышанномъ, разошлись по домамъ своимъ.
Про Жарковыхъ говорятъ, что они и досел не пьютъ, а молодой Жарковъ и цигаркой не сталъ баловаться, хотя и занимался ею прежде. Они даже хвалятся и говорятъ, что если у насъ дит родится, то мы его и окрестимъ безъ водки!
— Богъ знаетъ, на чьей сторон правда. Одно знаю я несомннно, что если бы не два года тому назадъ была моя свадьба, а теперь, то на моей свадьб не было бы выпито ни одного стакана вина, а тамъ пускай люди говорятъ, что кому угодно!..

Конецъ.

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека