Немецкий журналист в Ясной Поляне
Немецкий журналист в Ясной Поляне
Комментарии
Комментарии
Немецкий журналист в Ясной Поляне, Толстой Лев Николаевич, Год: 1904
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Зимой Россию посетил журналист Гуго Ганц, сотрудничающий в австрийских и германских газетах. Как полагается теперь всякому культурному иностранцу, приезжающему в Россию, он посетил и Л. Н. Толстого. То, что он рассказывает с дороге, об яснополянском доме Толстого, о деревне, рассказывалось много раз и русским читателям очень хорошо известно, но беседы с великим писателем всегда дают возможность узнать его мнение по некоторым интересным вопросам, и потому отчеты о них представляют глубокий интерес. Мы познакомим читателя с некоторыми моментами этих бесед.
— В настоящее время, — говорил, по словам Г. Ганца, Толстой, — я всецело нахожусь под влиянием двух немцев. Я читаю Канта и Лихтенберга (*1*) и очарован ясностью и привлекательностью их изложения, а у Лихтенберга — также остроумием. Я не понимаю, почему нынешние немцы забросили обоих этих писателей и увлекаются таким кокетливым фельетонистом, как Ницше. Ведь Ницше совсем не философ и вовсе даже не стремится искать и высказывать истину… Шопенгауэра я считаю и стилистом более крупным. Даже если признать у Ницше яркий стилистический блеск, то и это — не более как сноровка фельетониста, которая не дает ему места рядом с великими мыслителями и учителями человечества.
Когда собеседник, говоря о Готфриде Келлере (*2*), которого Толстой не знал, случайно упомянул имя Гете, Толстой заметил:
— Вы говорите, что Келлер в значительной степени идет от Гете. Ну тогда еще вопрос, буду ли я от него в восторге, ибо я не могу сказать, чтобы особенно любил вашего Гете.
И на восклицание совершенно ошеломленного немца он продолжал:
— У Гете есть вещи, перед которыми я безусловно преклоняюсь, которые принадлежат к лучшему, что когда-либо было написано. К этим вещам принадлежит ‘Герман и Доротея’, но, например, лирические стихотворения Гейне производили на меня более сильное впечатление, чем стихотворения Гете.
— Одно замечание, граф. В таком случае ваше знание немецкого языка недостаточно, чтобы подметить существенную разницу: Гейне — виртуоз, который играет формой, в то время как у Гете каждое слово дышит внутренним чувством и вызвано внутреннею необходимостью.
— Про нашего Пушкина тоже говорили, что его величие может познать лишь тот, кто очень хорошо сжился с духом языка. Я думаю, что это все-таки не вполне так. Конечно, перевод — не более как изнанка ковра, но мне кажется, что великие произведения сохраняют и в переводе свои достоинства: язык не может быть решающим в вопросе о ценности поэтического произведения. У Гете меня шокирует именно тот элемент игры, который вы приписываете Гейне. Гете, как и Шекспир, занимается только эстетической игрой, творит только для удовольствия, не кровью сердца… Любовь к человечеству я в гораздо большей степени нахожу у Шиллера и как раз это делает его более близким мне, чем Гете и Шекспир. Шиллер был весь полон священным стремлением к той цели, для которой он писал. У него не было холодного честолюбия артиста, который хочет только получше справиться с сюжетом. Он требует, чтобы ему сочувствовали и сострадали. Я предъявляю к великому художнику три требования: технической законченности, значительности темы и проникновения сюжетом. Из них последнему я придаю наибольшее значение. Можно быть великим писателем, если даже отсутствуют техническая законченность и владение предметом. У Достоевского, например, не было ни того, ни другого. Но нельзя сделаться великим писателем, если не писать кровью сердца… Я сам слишком слабо или слишком плохо был воспитан и не всегда могу заставить себя выдерживать этот критерий. Так, я не могу противостоять очарованию шопеновской музыки, хотя осуждаю ее, как искусство исключительно аристократическое, доступное пониманию немногих… Я часто смеюсь, но часто и раздражаюсь, когда меня упрекают в том, что мои учения ненаучны. Я утверждаю, напротив, что ненаучны позитивизм и материализм. Если я ищу учения, по которому я могу жить, то только то логично, последовательно и научно, которое от первых посылок до последних заключений не содержит в себе противоречий. Скептицизм же приходит к полному отрицанию смысла жизни. Но и скептик хочет жить, иначе ему нужно было бы убить себя. А из того факта, что он остается жить, вытекает, что вся его философия для него — не более как игра ума, не имеющая значения для его жизни, — иначе говоря, она для него не истинна. А я ищу посылок, исходя из которых я не только мог бы жить, но мог бы жить спокойно и весело. Эта посылка — Бог и долг самосовершенствования. С нею я остаюсь последовательным до конца и чувствую, что я прав не только диалектически, но и в отношении практической жизни.
Вернувшись от общих соображений к литературе. Толстой заговорил о Шекспире, о котором он готовит теперь большую работу отрицательного характера (*3*).
— Если бы еще были способны без предубеждения приступить к чтению Шекспира, очень скоро нашли бы совершенно необоснованным благоговейное отношение к нему. Он груб, безнравствен, льстит сильным, презирает малых, клевещет на народ, безвкусен в своих шутках, не прав в своих симпатиях, лишен благородства, опьянен успехом у современников, хотя его одобряли только несколько аристократов. И его художественный талант ценят слишком высоко, ибо лучшее он взял у предшественников и в источниках. Но люди слепы. Они под гнетом векового массового внушения. Прямо невероятно, какие представления можно пробудить в головах людей, если постоянно говорить с одинаковой точки зрения об одном и том же.
Немецкий журналист в Ясной Поляне. — Русские ведомости, 1904, 13 августа, No 224.
Гуго Ганц — редактор венской газеты ‘Zeit’. Был у Толстого с женой в январе 1904 г. Им опубликована книга: Ganz H. ‘The Land of Riddles’ (Russia of to day) (N. J. and London, 1904), три главы которой посвящены Толстому.
1* Георг Кристоф Лихтенберг (1742-1799), немецкий писатель и философ, некоторые афоризмы которого включены Толстым в ‘Круг чтения’.
2* Готфрид Келлер (1819-1890), швейцарский писатель, писавший на немецком языке. Наиболее известен его воспитательный роман ‘Зеленый Генрих’ (1879-1880).
3* Статья ‘О Шекспире и о драме’, над которой Толстой работал в конце 1903-го и начале 1904 г., была впервые опубликована в газете ‘Русское слово’ (1906, — 12, 14-18, 23 ноября, No 277-282 и 285).