Псковское приключение с Якушкиным, Якушкин Павел Иванович, Год: 1884 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 23 минут(ы)

СОЧИНЕНІЯ
П. И. ЯКУШКИНА

Изданіе Вл. Михневича.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
1884.

http://az.lib.ru

ПСКОВСКОЕ ПРИКЛЮЧЕНІЕ СЪ ЯКУШКИНЫМЪ.

‘Надньте нмецкое платье — вы становитесь
подозрительнымъ народу, надньте русское —
вы навлечете на себя подозрніе полиціи’.
‘Русская Бесда’.

Памятное, надлавшее въ свое время чрезвычайнаго шуму и послужившее предметомъ цлой литературы, столкновеніе Якушкина съ полиціей въ Псков не можетъ, конечно, быть обойдено въ его біографіи. Пожалуй, оно не лишено и общаго историческаго значенія для характеристики той горячей освободительной эпохи, отличавшейся и въ обществ и въ литератур, съ одной стороны, оживленнымъ прогрессивнымъ движеніемъ, съ другой, — молодымъ протестомъ и отрицаніемъ по отношенію ко всему, что носило рутинную, мрачную печать дискредитированнаго предшествовавшаго режима.

Для исторіи этого интереснаго момента въ развитіи вашей гражданственности псковское приключеніе Якушкина — само во себ куріозное и трагикомическое — составляетъ, намъ кажется, не лишнюю страничку. Сверхъ того, оно очень поучительно, даже и для нашихъ дней, еще въ томъ отношеніи, что показываетъ — съ какими препятствіями, непріятностями и лишеніями сопряжено у насъ для представителей интеллигенціи сближеніе съ народомъ и непосредственное, живое изученіе его! Русскій этнографъ съ самыми невинными и благими намреніями, отправляясь въ среду народа, рискуетъ собой почти въ такой-же степени, какъ иной европейскій путешественникъ, отваживающіяся проникнуть въ какую нибудь невдомую, дикую и заколдованную для иноземцевъ страну… Это очень грустно, но это почти такъ.

Для ознакомленія нашихъ читателей съ ‘псковской Одиссеей’ Якушкина, мы помщаемъ здсь его собственный живой разсказъ о ней. Возстановлять же здсь всю, возбужденную его разсказомъ, обширную литературу по этому предмету находимъ лишнимъ, да она заняла-бы очень много мста. Въ конц мы сообщимъ только библіографію ея и опишемъ вкратц ея ходъ, отмтивъ наиболе характеристическіе въ ней эпизоды, съ необходимыми извлеченіями.

Письмо Якушкина къ редактору ‘Русской Бесды’.

Моя поздка въ Псковскую губернію не удалась по причинамъ, совершенно отъ меня независящимъ и именно по слдующимъ. Разскажу вамъ случившееся со мною во всей подробности. Досаду, негодованіе, отвращеніе, словомъ вс испытанныя мною ощущенія я передавать вамъ не стану, да и некогда. Вы сами хорошо поймете это, и безъ моихъ писаній. Ограничусь однимъ врнымъ и безпристрастнымъ изложеніемъ самаго факта.

Объздивъ Талабское (по географіямъ Псковское) озеро, обойдя мста около Изборска и Печоръ, я 22 августа пришелъ во Псковъ, гд хотлъ дней на пять остаться потому, во первыхъ, что я немного простудился, а, во вторыхъ, потому, что хотлъ принести въ порядокъ свои отрывочныя замтки.

Хозяева мои, Егоръ Васильевичъ Васильевъ и его супруга, были ко мн очень внимательны, желая ихъ избавить отъ лишнихъ хлопотъ, я самъ отправился въ полицію прописать свой паспортъ. Это было часовъ въ 5, посл обда.

Въ полиціи дежурный квартальный надзиратель сказалъ мн, что я для прописки своего паспорта долженъ идти въ первую часть.

— Сдлайте одолженіе: пропишите мой паспортъ! сказалъ я какому-то чиновнику, входя въ канцелярію первой части.

Чиновникъ взялъ мой паспортъ, посмотрлъ на него, потомъ взглянулъ на меня, и, кажется, его поразила моя одежда: я былъ одтъ по-русски.

— Вы губернскій секретарь Якушкинъ? спросилъ онъ, недоврчиво смотря на меня.

— Точно такъ.

— Я покажу вашъ видъ частному приставу, сказалъ онъ.

— Какъ вамъ угодно, отвчалъ я.

Этотъ господинъ пошелъ въ присутствіе къ частному приставу, черезъ минуту вернулся и пригласилъ меня идти къ частному, тоже въ присутствіе.

— Что вамъ? спросилъ меня частный, сидвшій за присутственнымъ столомъ въ блой рубашк и въ халат на распашку. Его высокоблагородію видно не хотлось сказать мн вы, а съ ты оно относиться ко мн не ршилось, потому оно благоразумно избжало мстоимній. Онъ держалъ мой паспортъ, ему было сказано, зачмъ я пришелъ, самъ онъ позвалъ меня въ присутствіе, а потому и вопросъ его показался мн страннымъ.

— Пришелъ просить записать мой паспортъ, отвчалъ я.

— Губернскій секретарь, грозно проговорилъ частный: какъ же можно такъ одваться?

— По роду моихъ занятій, отвчалъ я, со всевозможною учтивостью,— мн необходимъ этотъ костюмъ.

— Какія такія занятія, которыя требуютъ мужикомъ одваться?

Я подалъ ему письмо редактора ‘Русской Бесды’, которымъ подробно объяснялась мои занятія, требующія мужицкаго платья.

— Вс бумаги фальшивыя, сказалъ онъ, прочитавъ письмо, какому-то господину, сидвшему за тмъ же столомъ. Тотъ господинъ посмотрлъ на бумаги, покачалъ головою и ничего не сказалъ.

— Подписи фальшивыя, бумаги фальшивыя! повторилъ частный, обращаясь ко мн.

— Если фальшивыя подписи, какъ вы думаете, то вы, какъ мн кажется, должны меня арестовать.

— Не разговаривать! крикнулъ разгнванный частный, такъ что стекла задрожали.

— Я долженъ вамъ сказать, господинъ частный приставъ, что я съ вами, какъ съ частнымъ человкомъ и говорить не хочу, а какъ частному приставу я долженъ вамъ отвчать на сдланное мн замчаніе и, какъ частный приставъ, вы должны меня выслушать.

— А, такъ!… Пожалуйте, милостивый государь, въ канцелярію… Посмотримъ!…

Въ канцеляріи чиновники, слышавшіе мой разговоръ съ частнымъ, недружелюбно на меня посматривали и въ полголоса, однако такъ, чтобъ я слышалъ, поговаривали о фальшивыхъ бумагахъ.

— Да и не фальшивый видъ, заключилъ одинъ: полиція по одному подозрнію можетъ всякаго задержать.

— Неугодно ли вамъ немного потрудиться: пойдти съ господиномъ квартальнымъ въ полицію! сказалъ частный, входя черезъ полчаса въ канцелярію, видимо желая сострить на мой счетъ.

Угодно, неугодно, а надо было идти, куда приказано, — и я, не говоря ни слова, отправился съ квартальнымъ въ полицію.

— За что васъ арестовали? спросилъ меня, провожавшій меня, квартальный.

— Не знаю, отвчалъ я.

— Для чего вы одваетесь мужикомъ?

Я ему объяснилъ и показалъ письмо отъ редактора ‘Русской Бесды’.

— Врно васъ завтра выпустятъ, сказалъ квартальный, прочитавъ письмо.

— Какъ завтра? спросилъ я, не вря въ возможность арестовать человка на цлую ночь безвинно, по одной прихоти.

Квартальный не отвчалъ, ему было совстно исполнять приказаніе частнаго. Я это замтилъ, и мы замолчали. Я ршился не давать воли своему гнву, этого требовало и благоразуміе.

— Гд дежурный? спросилъ квартальный, когда мы вошли въ полицію.

— Ушелъ почивать домой, отвчалъ солдатъ десятскій изъ малороссіянъ.

— Позвать ундера!

Пришолъ унтеръ-офицеръ, повидимому лицо въ полиціи значительное, которое солдатъ величалъ Николаемъ едосевичемъ едосевымъ приведшій меня квартальный шепнулъ ему что-то и скрылся.

— Пожалуйте въ эту комнату! сказалъ мн господинъ едосевъ, указывая на дежурную комнату или, какъ здсь называютъ, на дворянскую (арестантскую).

— Сдлайте одолженіе, сказалъ я ему, входя въ дворянскую: отошлите записку къ полиціймейстеру, — я сейчасъ напишу!

— Извините, отвчалъ тотъ, — я не могу этого сдлать: отъ г. полиціймейстера строгій приказъ — не посылать къ нему изъ полиціи никакихъ записокъ.

— Я долженъ здсь ночевать?

— Должны.

— Не могу-ли я у васъ попросить псковскихъ газетъ? скучно такъ сидть, — стану читать.

— Съ большимъ удовольствіемъ, я вамъ я свчку дамъ, читайте.

— Не хотите-ли ужинать? спросилъ меня г. едосевъ, входя ко мн затмъ съ кипою ‘Псковскихъ Вдомостей’ и ‘Русскаго Дневника’.

— Покорно васъ благодарю, отвчалъ я, не хочется.

— Покушайте, настаивалъ Николая едосевичъ, щи славные! Можетъ у васъ денегъ нтъ, робко прибавилъ онъ, такъ денегъ мн не надо: щи я вылью за окно — все равно, мн ихъ двать некуда.

Какъ ни совстно было отказаться отъ такого радушнаго и честно предложеннаго ужина, я отказался.

— Можно здсь курить? спросилъ я у едосева.

— Курите, сколько хотите! отвчалъ тотъ.— Только я боюсь пожара, — такъ я солдата тутъ поставлю.

— Нтъ, не безпокойтесь, — я курить въ такомъ случа не буду.

— Курите, пожалуйста — солдатъ во всякомъ случа будетъ — курите, не курите — солдатъ тутъ обязанъ быть.

едосевъ ушелъ, я закурилъ папироску и сталъ просматривать ‘Псковскія Вдомости’. Въ одномъ нумер этихъ газетъ было объявленіе о выход книжки ‘Журнала Министерства Народнаго Просвщенія’, въ другомъ — ‘Сына Отечества’: другихъ статей въ литературномъ отдл не оказалось, но я никакъ не могъ заснуть. Диванъ, на которомъ я сидлъ, былъ такъ устроенъ, что на немъ не только лежать, но и сидть было довольно трудно, да къ тому же солдатъ, легшій у дверей, довольно сильно оказывалъ свое присутствіе.

— Вы не спите? спросилъ онъ меня часу въ двнадцатомъ.

— Да спать нельзя, отвчалъ я ему.

— Э1! нельзя? Тутъ еще можно, вотъ, случается, въ арестантскую запрутъ: тамъ человку и дышатъ не можно, народу оттуда не выпускаютъ, тамъ и поскудите, духъ такой — быть нельзя, проговорилъ. солдатъ малороссійскимъ выговоромъ и опять захраплъ.

Я снова принялся за вдомости и никакъ не думалъ, что мн тотчасъ же придется побывать въ арестантской, въ которой быть нельзя, по отзыву солдата! Я захотлъ открыть окно, не зная хорошенько полицейскихъ обычаевъ, я опасался разбудить солдата и потому довольно тихо подошелъ къ окну.

— Куда ты, собачій сынъ? крикнулъ проснувшійся солдатъ: въ окно хочешь выпрыгнуть! Я тебя…

Какъ я ни уврялъ его, что не хочу, да и не могу выпрыгнуть со втораго этажа, — солдатъ не врилъ.

На шумъ пришелъ господинъ едосевъ.

— Вамъ не угодно было тутъ сидть? сказалъ онъ: вы хотли выпрыгнуть въ окно, — пожалуйте въ арестантскую!

Меня повели въ арестантскую.

Вы знаете, что я хожу по деревнямъ, выбираю избы для ночлеговъ поплоше, стало быть къ грязи присмотрлся, но такой грязи, какую я нашелъ въ арестантской, не дай Богъ вамъ видть: я буквально цлую ночь приссть не могъ: комната… нтъ не комната, а подвалъ, довольно большой, перегороженный, неизвстно для чего, пополамъ, съ мокрымъ поломъ, на которомъ поскудять и который никогда не чистятъ, съ однимъ окномъ въ четверть вышиной и въ аршинъ длиной… И этотъ подвалъ никогда не отворяютъ!

— Ты за что попалъ? спросилъ меня одинъ арестантъ, мальчикъ лтъ 18, какъ я увидалъ на другой день по утру, потому что въ арестантской огня не было.

— Не знаю, братъ!

— Врно стянулъ что?

— Нтъ, пока Богъ помиловалъ…

— А ты за что? спросилъ я его въ свою очередь.

— Да отъ барина сбжалъ, напился пьянъ, да на улиц и подняли. Вотъ одиннадцать дней, какъ держатъ, хоть бы въ баню пустили.

Баня этому мальчику была необходима: каждый волосъ на голов буквально былъ усянъ извстными наскомыми.

— Что жъ съ тобою будетъ?

— А приведутъ меня къ господамъ моимъ, т ту же пору половину головы обрютъ, выпорютъ, а тамъ черезъ три дня еще выпорютъ, и такъ еще черезъ три дня выпорютъ:— до трехъ разъ, да и оставятъ.

— А разв бывало ужъ съ тобой это?

— Въ другой разъ… Не знаешь ли ты, человкъ милый, сказки какой? спать не хочется.

Я сталъ ему разсказывать исторію Ветхаго Завта.

— Однако я вижу, ты изъ книгъ говоришь, сказалъ мужикъ, выходя изъ за перегородки нашей арестантской, и до того времени спавшій.

— Врно ты слыхалъ, а можетъ и самъ читалъ эти книги? спросилъ я его.

— Попы читаютъ, отвчалъ тотъ позвывая. Скажи, человкъ душевный, за что тебя схватили? спросилъ онъ меня.

— Я не мужикъ, а надлъ мужицкое платье, за это и посадили.

— Какъ, на мужицкую одежу?

— Да, за мужицкую одежу.

— Да разв мужикъ не человкъ?

На этотъ вопросъ я не зналъ, что могу сказать, а потому и не отвчалъ ему.

— Мужикъ тоже человкъ! убдительно говорилъ мой новый товарищъ. Разсказывай, что въ книжкахъ читалъ! прибавилъ онъ, немного помолчавъ.

Я сталъ продолжать разсказъ исторіи Ветхаго Завта. Дошло дло до Іосифа.

— А, другъ любезный, спросилъ меня мужикъ: Іосифа прекраснаго?

— Ну-да, Іосифа прекраснаго…

— Говори, говори! одобрительно проговорилъ мужикъ.

— Сидлъ Іосифъ въ темниц, въ которой сидли также хлбодаръ и виночерпій…

— Все равно, какъ мы здсь въ тюрьм сидимъ, другъ душевный!— перебилъ меня мужикъ. Присядь, да разсказывай: что ты все стоишь? Присядь!

Я отказался отъ его приглашенія: разсказывать мн наскучило и я спросилъ мужика: за что онъ сидитъ?

— А вотъ видишь ты, другъ душевный, заболла у меня губа, пошелъ, другъ душевный, къ волхвамъ, а т волхвы дали мн траву — прикладывай молъ къ больной губ. А разнесло жь губу — сказать нельзя! Прихожу къ барын… а барыня у васъ милосердая… ‘Ты, говоритъ, теперь человкъ убогій, — ступай, самъ корми свою душу’. Вотъ въ третьемъ году напился я пьянъ, — завалился на улиц, меня поднялъ Архипка… десятскій здсь… переночевалъ. По утру въ присутствіе, въ полицмейстеру.— ‘Зачмъ пьянъ напился’? крикнулъ тотъ.— Такъ я такъ: получилъ деньги за работу… ‘Посадить!’ … Ну, другъ любезный, здсь царство небесное, а не приведи теб Господь побывать въ земскомъ суд — просто быть нельзя!.. Повели меня, добраго молодца, изъ полиціи въ земскій судъ, продержали меня ровно дв недлечки, а тамъ отправили къ становому, въ станъ… У становаго я теб скажу, другъ любезный, сказать нельзя какъ хорошо: выйдешь себ на крылечко, закуришь трубочку и сидишь… Становой мимо пройдетъ, крикнетъ:— ‘лъ щи?’ Ты ему, самъ разумй, скажешь: лъ, не лъ щи.— ‘Не лъ! дать щей’.— Вотъ, другъ любезный, продержали въ Изборск въ стану дней пять, послали къ барын, а барыня говоритъ: не надо мн его. Меня опять къ становому, отъ него въ земскій судъ, изъ суда въ полицію, а тутъ ужъ выпустили.

— А теперь то тебя за что взяли? спросилъ я.

— Видишь, другъ любезный, работалъ а у мужика… верстъ пять отъ города… хлбъ убиралъ, хозяинъ привелъ меня въ питейный. Деньги вс мн отдалъ, да и поилъ на свои… Было, другъ душевный, выпито не мало!.. Пошелъ я домой, да и зашелъ подъ дилижансы: отыскали тамъ меня, да въ полицію, было 80 копекъ — и т пропали!

— Слава Богу! сказалъ я.

— Какой — славу Богу? 80 копекъ, говорятъ теб, пропали!

— На 80 копекъ опять бы напился, опять бы взяли, сказалъ я.

— Куда жъ дть? напился бъ… и, пожалуй, и взяли бъ: мн такое счастье! Какъ напьюсь, такъ и возьмутъ: и во хмлю хорошъ.

— Опять бы продержали недлю, продолжалъ я.

— Ну, нтъ! недлей не обойдешься: дай Богъ въ мсяцъ покончить, да и то еще какъ Богъ приведетъ!

— Теперь же что съ тобой будетъ?

— Теперь опять въ земскій судъ, а тамъ къ становому, становой пошлетъ къ барын, а та барыня опять скажетъ: ‘а ты мн не надобенъ.’ — Опять поведутъ въ станъ въ Изборскъ, а изъ Изборска въ земскій судъ, а изъ того земскаго суда въ полицію. А тутъ увидитъ полковникъ, полицмейстеръ, скажетъ собачьяго сына, да и выпуститъ… Я ничего не боюсь, прибавилъ онъ: сидть помалу случается, скучно бываетъ, а я духу не боюсь!..

Разсвло. Было около 9 часовъ, пріхалъ въ полицію частный приставъ.

— Гд губернскій секретарь Якушкинъ? въ частному!

Повели меня вверхъ.

— Какъ вы смли надвать ордена? спросилъ меня ласковымъ голосомъ частный.

— Какъ ордена? спросилъ я, изумившись.

— Его видли въ орденахъ въ среду, а онъ не знаетъ! продолжалъ частный.

— Кто же видлъ?

— А вотъ кто! сказалъ онъ, указывая на служащаго въ полиціи чиновника, который былъ въ присутствіи.

— Да, я видлъ. Вы шли отъ собора, заговорилъ чиновникъ: я посмотрлъ на грудь, а грудь вся орденами завшана… Я еще подумалъ: какой молодецъ!

— Въ этотъ день вы не могли меня видть въ Псков, отвчалъ я ему, — не только въ орденахъ, но и безъ орденовъ: я въ этотъ день былъ въ Изборск у тамошняго благочиннаго.

— Это мы справимся! сказалъ, улыбаясь, частный.

— Я васъ прошу справиться.

— А какъ вы, милостивый государь, въ окошко хотли выпрыгнуть? самымъ любезнымъ голосомъ продолжалъ частный.

Не помню, отвчалъ ли я что нибудь на этотъ вопросъ. Кажется, нтъ.

Пріхалъ полиціймейстеръ. Съ перваго раза видно было, что онъ человкъ, что называется, добрйшій, съ ловкими добрйшими манерами и веселаго нрава…

— Зачмъ вы пріхали въ Псковскую губернію?— спросилъ онъ, когда меня снова ввели въ присутствіе.

Я ему, вмсто отвта, показалъ письмо отъ редактора ‘Русской Бесды’.

— Гд вы учились?

Я ему сказалъ.

— Да… Вотъ ваши бумаги, возьмите ихъ!

— Гд вы остановились? спросилъ онъ.

— У Егора Васильевича Васильева, отвчалъ я.

— Въ контор рижскихъ дилижансовъ?.. знаю! Прощайте, можете идти, куда угодно!

— Позвольте, полковникъ! заговорилъ я, немножко обиженный такой милостью.— Ежели я виноватъ, то долженъ быть наказанъ: я не хочу отъ васъ никакой милости, а ежели понапрасну меня задержали здсь цлую ночь, то вы должны наказать того, кто меня сюда посадилъ.

— Да чмъ же васъ обидли? спросилъ меня полиціймейстеръ.

— Какъ чмъ? спросилъ я, удивленный этимъ вопросомъ: цлую ночь просидлъ здсь… Разв я подозрительный человкъ?

— О, нтъ! отвчалъ онъ: было бы хоть мало подозрнія, я-бъ васъ не выпустилъ! У насъ это не считается за порокъ, продолжалъ любезно полиціймейстеръ: у насъ свои чиновники… и тхъ сажаютъ.

— Ваши чиновники могутъ не обижаться.

— Чего вы хотите? прервалъ онъ меня.

— Позвать прокурора и объявить ему это происшествіе.

— А а!.. Къ губернатору! крикнулъ полиціймейстеръ.

Квартальный надзиратель съ будочникомъ повели меня, но не къ губернатору, котораго въ Псков въ то время не было, а въ какому-то ‘начальнику’, управляющему губерніей. Этого начальника на ту пору не было дома. Черезъ четверть часа пріхалъ полиціймейстеръ.

— Его превосходительство дутъ, торопливо проговорилъ дежурный чиновникъ, взглянувъ въ окно.

Полиціймейстеръ вышелъ въ сни, поговорилъ о чемъ-то съ его превосходительствомъ.

Вошло его превосходительство.

— Я думаю послать за справкой въ Малоархангельскъ, въ земскій судъ, — сказалъ онъ, просмотрвъ мои бумаги.

— Помилуйте, ваше превосходительство!— сказалъ я, вспомнивъ недавніе разсказы о томъ, какъ въ полиціи и земскомъ суд скоро дла длаются: это долго протянется…

— Довольно долго, а вы пока посидите въ полиціи!

Меня обратно привели въ дворянскую. Минутъ черезъ десять вошелъ ко мн полиціймейстеръ, наговорилъ любезностей, назвалъ меня ‘мой милый’ и ушелъ. Едва усплъ онъ уйти, какъ вошелъ старикъ квартальный.

— Что ты задумалъ? закричалъ онъ, — съ самымъ полковникомъ {Подполковниковъ въ этомъ быту всегда величаютъ полковниками.} (энергическое слово)… Да и какъ ты, губернскій секретарь, смлъ носить мужицкое платье? — Я тебя въ Сибирь упеку (энергическое слово)… Я своему Государю подпоручикъ, хоть худенькое платье, да все дворянское…

Вовсе не чувствуя самолюбіе свое оскорбленнымъ квартальническою бранью и не желая перебранкою становиться съ нимъ на одну доску, я ему не отвчалъ на слова, не смотря на то, что эта брань продолжалась боле часа. Къ вящему моему удовольствію, этотъ господинъ не позволялъ затворять дверей, и вс просители, приходившіе въ полицію, считали долгомъ подивиться на меня.

Былъ часъ уже четвертый, а сть мн не хотлось, и я снова не могъ не отказаться отъ предложеннаго мн Николаемъ едосевичемъ обда.

— Милый мой! проговорилъ полиціймейстеръ, входя во мн въ дворянскую на другой день поутру. Зачмъ вы здсь сидите?

— Вамъ угодно было посадить меня.

— Ступайте, сейчасъ же ступайте!

Я вышелъ. Разстроенный, не вши и не спавши почти двое сутокъ, я не захотлъ ни минуты оставаться во Псков и ушелъ въ г. Островъ. Въ это время я перемнилъ свою поддевку на худенькій кафтанишко. На третій день возвратился во Псковъ я взялъ билетъ, чтобы по чугунк хать въ Петербургъ.

Я былъ уже въ вагон и очень спшилъ ухать. Почему-то все еще боялся приключеній. Съ несчастію, мои опасенія оправдались. Когда я думалъ — обойдется ли дло безъ нихъ, раздался громкій голосъ въ дверяхъ вагона:

— Кто здсь въ очкахъ?

Дло очевидно касалось меня, но я промолчалъ.

— Да тутъ нтъ въ очкахъ, — проговорилъ какой-то мужиченко. Лзь подъ лавку! шепнулъ онъ, толкая меня локтемъ.

Я не ршился на этотъ подвигъ.

— Я его узнаю, сейчасъ же узнаю! кричалъ какой-то квартальный, влзая въ вагонъ, и съ этими словами, схвативъ меня за воротъ, вытащилъ изъ вагона.

Этотъ квартальный, какъ посл оказалось, имлъ удивительныя предчувствія: они, по его словамъ, никогда его не обманывали, и, въ несчастію, эти предчувствія заставляли его думать обо мн Богъ знаетъ что.

Здсь же былъ и частный.

— Э!— кричалъ квартальный: да ты не простая птица! Пять минутъ назадъ своими глазами видлъ тебя въ плисовой поддевк. Ты у меня заговоришь! Зачмъ переодваешься?

— Пять минутъ назадъ вы не могли видть меня въ плисовой поддевк: гораздо раньше я ее перемнилъ, отвчалъ я,

— Каковъ! продолжалъ квартальный, обращаясь къ частному: своими глазами видлъ его въ плисовой поддевки, — я за нимъ два часа смотрлъ.

— Я самъ видлъ, ршилъ частный.

— Что ты на это скажешь? грозно крикнулъ квартальный.

— Нельзя-ли слово ты выкинуть изъ нашего разговора? сказалъ я.

Квартальный было расходился, но частный его усмирилъ.

Около насъ собралось довольно много мщанъ и мужиковъ. Изъ этой толпы слышались слова: ‘ученаго схватили’… Эти слова были произнесены многими съ замтнымъ ко мн сочувствіемъ.

Квартальный съ частнымъ похали въ полиціймейстеру, а меня будочникъ повелъ въ полицію, откуда, пріхавшій за мной, квартальный повелъ къ полиціймейстеру.

— Здравствуйте, мой милый! — сказалъ мн полиціймейстеръ, когда я вошелъ къ нему: какой костюмъ!

— Скажите, полковникъ, — спросилъ я: за что меня схватили?

— За переодванье, мой милый!

— Пять живутъ назадъ я видлъ его въ плисовой поддевк, проговорилъ, улыбаясь, частный.

— И я тоже, подтвердилъ квартальный: мы его караулили.

Опять повели меня въ полицію, гд я высидлъ снова шесть дней!..

Я хотлъ писать въ Петербургъ, въ Москву, къ своимъ знакомымъ, но мн не позволили. На третій день мн задали какіе-то вопросные пункты: какого я вроисповданія? женатъ или нтъ? есть ли дти и гд оныя находятся? знаю ли я грамот? и т. п. Я тотчасъ же написалъ, что я вроисповданія православнаго, холостъ, грамот знаю, и отдалъ эти вопросы квартальному, который мн сказалъ: напрасно торопились — эти бумаги раньше недли никуда не пойдутъ.

Сидли-ли вы въ карцер? — скучно сидть одному! Но вы не можете себ представить, что испытываетъ человкъ, когда его не оставляютъ ни на минуту одного, а въ моей комнат постоянно и день и ночь сидлъ десятскій.

— Христа ради, позвольте мн написать моимъ знакомымъ! нсколько разъ говорилъ я полиціймейстеру.

— Пишите, милый мой, пишите, мечтайте! обыкновенно отвчалъ онъ. Но вотъ бда: никто не брался отнести мой письма на почту, боясь учинить беззаконіе.

Погода была дурная и довольно холодная, полицію стали оклеивать новыми обоями и вс окошки открыли.

— Позвольте мн, хоть одну строчку написать въ Москву! сказалъ я полиціймейстеру, когда тотъ на четвертый день вошелъ ко мн и усплъ уже назвать меня ‘мой милый’.

— Пишите, кому хотите!

— Здсь никто не берется отнести мои письма на почту, — прикажите!

— Эй квартальный! крикнулъ полиціймейстеръ. Я, тебя…

Не помню хорошенько всей фразы, сказанной полиціймейстеромъ квартальному, могу только сказать, что эта фраза была очень энергична.

Разумется, а воспользовался этимъ позволеніемъ и тотчасъ же написалъ три письма. Позволеніе я получилъ въ исход 12-го часа, по почт принимаютъ до 12 часовъ, я торопился и, врно, мои письма не совсмъ складно были написаны. Одно изъ нихъ было адресовано къ одному довольно значительному лицу въ Москв…

— Скажите пожалуйста, говорили мн потомъ въ полиціи: видно по вашимъ письмамъ, да и сами вы говорите, что вашими занятіями интересуются такіе люди, какъ же они допускаютъ васъ до такого положенія?

— Какъ, до такого?

— Да помилуйте, худой кафтанишко!…

Этимъ господамъ я никакъ не могъ растолковать, для чего я ношу такое платье.

— Что вы здсь длаете, мой милый? спросилъ меня полиціимейстеръ, входя ко мн на шестой день въ дворянскую.

— Помилуйте, полковникъ, отошлите меня въ острогъ, здсь быть нельзя, вы сами видите!

— Въ острог хуже… А даете ли мн слово — выхать изъ Пскова ныньче же.

— Непремнно выду!

— Ну, прощайте, мой милый!… Ничего объ немъ не писать! — крикнулъ полиціймейстеръ въ канцелярію.

Я въ тотъ же день ухалъ изъ Пскова.

Какъ ни непріятны мн воспоминанія объ этой исторіи, но и въ ней мн видны свтлыя минуты: съ искреннимъ удовольствіемъ я вспоминаю участіе, которымъ я пользовался отъ полицейскаго унтеръ-офицера Николая едосевича едосева, никогда ни забуду жены десятскаго, которая приходила ко мн съ предложеніемъ поиграть въ мельники. Трудно представить себ, какъ эти добрые люди, видя человка въ несчастіи, искренно, родственно желали облегчить минуты тяжкаго моего плна.

Посылаю имъ привтъ, жму руки ихъ и десятскому, который заподозрлъ меня и засадилъ въ арестантскую не дворянскую — въ ней же быть нельзя, и который посл совстился взглянуть на меня и избгалъ со мною встрчи!

Долгомъ считаю сказать: 1) Что ни Николаю едосевичу, ни кому изъ десятскихъ, ни ихъ женамъ — я не далъ ни копйки, да и никому изъ полицейскихъ чиновниковъ, кром древней серебряной копйки, которую я отдалъ самъ квартальному надзирателю подъ сохраненіе и которая, я увренъ, будетъ мн возвращена.

2) Что никто моихъ бумагъ (у меня другихъ вещей съ собой не было) не осматривалъ, три раза арестовывали безъ допроса, три раза выпускали, и каждый разъ выпускали, говоря, что я человкъ неподозрительный.

3) Обо мн никакихъ справокъ не длали.

Если полиція находила мой видъ незаконнымъ, то не имла права меня миловать. Если находила мои бумаги фальшивыми, какже меня выпустили? Если свидтельство чиновника, о надванныхъ, будто бы, мною орденахъ, и квартальнаго (хваставшаго предчувствіями) о моемъ переодваньи, были уважительны, отчего не было произведено слдствіе? Если он ложны, то какже допускать подобную легкость лжесвидтельства съ личностью и терпть такихъ людей въ полиціи? Какже можно такъ обращаться съ личностью человка? Этотъ произволъ не выкупается ни гвардейскою любезностью полиціймейстера, ни позднею учтивостью частнаго пристава.

II.

Отвтъ Гемпеля на статью Якушкина.

22-го Августа г. Якушкинъ былъ представленъ мн приставомъ 1-й части, за неимніемъ законнаго вида, вмсто котораго г. Якушкинъ предъявилъ копію съ прошенія, поданнаго имъ становому приставу Орловской губерніи, Малоархангельскаго узда. Въ прошеніи томъ было сказано, что г. Якушкинъ въ 1867 году потерялъ отпускной билетъ, выданный ему изъ Харьковскаго узднаго училища, безъ обозначенія числа и мсяца, и должности, которую онъ занималъ въ уздномъ училищ. Это обстоятельство, прямо противорчившее закону, по которому никто не можетъ проживать безъ установленнаго вида, заставило меня задержать г. Якушкина и представить, вмст съ его видомъ, г. исправляющему должность начальника губерніи. Г. управляющій губерніею нашелъ видъ г. Якушкина совершенно незаконнымъ и веллъ задержать его впредь до полученія о немъ справокъ, почему я заарестовалъ г. Якушкина при полиціи, въ дежурной комнат и веллъ сдлать сношеніе о дйствительности его показанія съ харьковскимъ узднымъ училищемъ и малоархангельскимъ земскимъ судомъ. Посл того, 23-го августа утромъ, придя въ полицію, я зашелъ въ комнату, гд находился г. Якушкинъ, и объяснилъ ему, какія могутъ быть послдствія его оплошности отъ неимнія при себ законнаго вида, на что г. Якушкинъ сказалъ мн, что онъ уже разъ былъ задержанъ какимъ-то становымъ и потомъ, вслдствіе его просьбы, освобожденъ, при этомъ г. Якушкинъ убдительно просилъ меня объ освобожденіи его изъ подъ ареста. Будучи тронутъ просьбою г. Якушкина и по человческому чувству состраданія, я поврилъ клятвамъ г. Якушкина въ дйствительности званія его и въ томъ, что неимніе законнаго вида есть одно его незваніе всхъ формальностей, и, несмотря на отвтственность, могущую пасть на меня за неточное исполненіе приказанія г. начальника губерніи, освободилъ его изъ подъ ареста, взявъ съ него честное слово — на другой день отправиться изъ Пскова.

При этомъ, разсмотрвъ поношенный костюмъ г. Якушкина, который состоялъ изъ поношенныхъ кучерской плисовой поддевки и такихъ же шароваръ, спущенныхъ въ голенище, я предложилъ ему на дорогу 1 р. сер., отъ котораго онъ не только не отказался, но который съ удовольствіемъ принялъ.

25-го августа полиція получила секретную бумагу изъ Верровскаго Орднунгъ-Герихта, что въ одну корчму заходили двое прохожихъ и у одного изъ нихъ, при расплат за обдъ, замчено было нсколько депозитныхъ билетовъ. На другой день, въ нсколькихъ верстахъ отъ корчмы, тотъ, у котораго были деньги, найденъ убитымъ. Описанный въ бумаг костюмъ товарища убитаго имлъ большое сходство съ костюмомъ г. Якушкина. Это возбудило во мн невольное подозрніе на г. Якушкина и я тотчасъ приказалъ приставу 1-й части и квартальному надзирателю 2-го квартала — разузнать, не находится ли еще въ город г. Якушкинъ. По справкамъ оказалось, что онъ былъ въ одномъ кабак, и заложилъ тамъ свою плисовую поддевку и потомъ ушелъ — куда, неизвстно. Въ тотъ же вечеръ приставъ и квартальныя съ десятскимъ отправились на станцію желзной дороги и нашли г. Якушкина, сидвшаго въ вагон 3 класса, замтивъ квартальнаго, онъ снялъ очки и сталъ прятаться за сидвшаго съ нимъ рядомъ мужика: тогда приставъ задержалъ его и представилъ прямо ко мн. Тутъ первое, что бросилось мн въ глаза, было то, что г. Якушкинъ, вмсто своей прежней плисовой поддевки, былъ теперь переодтъ въ срый — оборванный полукафтанъ, и находился въ нетрезвомъ вид. Онъ началъ мн приносить жалобы, что его задержали, не зная за что, но я былъ столь осмотрителенъ, что не объясняя ему причины, могущей его оскорбить, сказалъ только, что г. приставъ задержалъ его потому, что нсколько дней тому назадъ, видлъ его въ плисовой поддевк, а теперь въ изорванномъ сромъ полукафтан, что и возбудило его невольное подозрніе. Тутъ же я замтилъ г. Якушкину, что онъ въ нетрезвомъ вид, на что онъ мн отвчалъ, что вс умные люди любятъ выпить. Посл этого, найдя лишнимъ объясняться съ нимъ дале, я попросилъ его снова остаться подъ арестомъ, до времени полученія о немъ справокъ, и веллъ унтеръ-офицеру, находящемуся при полиціи, исполнять, по возможности, желанія г. Якушкина, снабжать его обдомъ и прислуживать ему. Спустя три дня, я узналъ отъ директора псковской гимназіи, что г. Якушкинъ дйствительно изучаетъ бытъ русскаго народа и что по этому предмету есть его статьи, помщенныя въ ‘Русской Бесд’. Вслдствіе этого, я веллъ его освободить изъ подъ ареста и, попросивъ къ себ, объяснилъ ему вторично, что по письменному виду его, я долженъ бы былъ задержать его впредь до полученія справокъ, и что это должно продлиться не мене трехъ мсяцевъ, но что я согласенъ освободить его, такъ какъ я получилъ о немъ нкоторыя удовлетворительныя свднія отъ директора гимназіи. При этомъ я совтовалъ ему отправиться прямо въ Москву, для полученія законнаго вида на проживаніе во всхъ городахъ.

Г. Якушкинъ, прощаясь со мною, просилъ дать ему еще денегъ, я отдалъ бывшіе при мн въ то время 3 р. 7 к. сер., и съ того времени не знаю, куда отправился г. Якушкинъ. Спустя нсколько дней, я узналъ, что г. Якушкинъ, во время своего ареста, взялъ у унтеръ-офицера едосева, находящагося при полиціи, 10 руб. сер., которые я тогда же приказалъ уплатить изъ моего жалованья. А когда получилъ изъ Москвы отъ г. Аксакова 50 р. сер., для передачи г. Якушкину, то я въ тотъ же день отправилъ ихъ обратно, не упомянувъ даже изъ деликатности, что г. Якушкинъ взялъ у меня 4 р. 7 к. и отъ унтеръ-офицера едосева 10 p. cep., которые и понын, въ теченіе боле 1 ¹/₂ мсяца, не возвращены.

Что касается до обвиненія меня г. Якушкинымъ въ томъ, что я посадилъ его въ общую арестантскую, то это объясняется слдующимъ образомъ: г. Якушкинъ, во время перваго ареста, въ три часа ночи, замтивши, что находившійся при немъ дежурный десятскій задремалъ — отворилъ окно и свсилъ ноги, намреваясь, вроятно, спрыгнуть. Десятскій услыхалъ стукъ, схватилъ его за руки и закричалъ. На крикъ пришелъ унтеръ-офицеръ едосевъ и, побоявшись, чтобы г. Якушкинъ снова не повторилъ своего намренія, до моего прибытія посадилъ его въ общую арестантскую.

Таковы были обстоятельства этого дла. Правъ ли я юридически — пусть судитъ публика, а что я долженъ былъ поступить юридически — въ томъ, надюсь, согласится всякій, кто вспомнитъ, что я лицо оффиціальное, человкъ, обязанный руководствоваться статьями закона и не отступать отъ нихъ ни на шагъ. Крайне непредставительная личность г. Якушкина, постоянно нетрезвый видъ его, переодванья, сопряженныя съ этимъ другія постороннія обстоятельства, о которыхъ я говорилъ выше, отсутствіе законнаго вида, все это должно было, по невол, возбудить мое подозрніе.

Что касается до моей гвардейской любезности, надъ которою такъ мило шутитъ г. Якушкинъ, то я, право, не могу ручаться, что не назвалъ г. Якушкина ‘мой милый’. Такое выраженіе невольно вырывается у человка, когда передъ нимъ стоятъ другой — оборванный, въ нетрезвомъ вид и принимающій, какъ милость, рубль, три рубля, да еще и копйки. Я бы не упоминалъ объ этомъ послднемъ обстоятельств, еслибъ г. Якушкинъ не самъ вызвалъ меня на это. Ужъ если онъ началъ говорить о моей любезности, то не мшало бы ему прежде упомянуть о той, которая дала ему средство выхать изъ Пскова.

Въ заключеніе, замчу еще одно: въ стать своей г. Якушкинъ между прочимъ посылаетъ поклонъ и дружески жметъ руку полицейскому унтеръ-офицеру едосеву… Я думаю, что этому человку было-бы гораздо пріятне получить, вмсто теплаго привта, десять руб. сер., которыми онъ снабдилъ г. Якушкина и которыхъ этотъ послдній до сихъ поръ не потрудился выслать. Такое забвеніе уменьшаетъ умилительное впечатлніе, производимое дружбою г. Якушкина въ бдному унтеръ-офицеру. Я сказалъ все. Знаю, какъ трудно мн бороться въ печати съ г. Якушкинымъ, на его сторон — талантъ, даръ смяться забавно и остро, роль жертвы всегда возбуждающая сочувствіе, предубжденіе публики противъ полиціи, наконецъ нкоторыя ошибки съ моей стороны, въ свою защиту я призову одну истину, истину, которую подтверждаютъ факты и которую такъ умышленно исказилъ г. Якушкинъ. Положа руку на сердце, могу сказать, что, какъ человкъ, я выказалъ и доказалъ фактически свое сочувствіе къ г. Якушкину, а, какъ лицо офиціальное, не имлъ никакого права отступить отъ законнаго порядка. Правда, я нарушилъ этотъ порядокъ тмъ, что, изъ снисхожденія, выпустилъ г. Якушкина изъ подъ ареста до собранія нужныхъ справокъ, но, надюсь, никто изъ публики не поставитъ мн этого въ вину, хотя передъ начальствомъ своимъ я и обязанъ отвчать за нарушеніе постановленій.

Псковскій полиціймейстеръ Валерьянь Гемпель.

‘Спб. Вд.’ 1860 г., No 239.

III.

Возраженіе Якушкина на письмо Гемпеля.

Г. псковскій полиціймейстеръ въ отвт своемъ на мою статью, помщенную въ V книг ‘Бесды’, старается, оправдывая себя, бросить тнь сомннія на справедливость моего разсказа, на мои поступки и даже на поведеніе. Отвчаю г. Гемпелю немедленно по прочтеніи его статьи, я разскажу дло съ полнымъ чистосердечіемъ.

Совершенно соглашаясь съ г. Гемпелемъ, что мой видъ долженъ былъ ему показаться незаконнымъ (хотя я по немъ проживалъ четыре года сряду), я, къ сожалнію моему, никакъ не могу съ нимъ согласиться ни въ чмъ остальномъ.

Г. Гемпель говорилъ, что я былъ ему представленъ 22-го августа, а выпущенъ 3-го, это не врно. Я былъ задержанъ 22-го, часу въ 5 или 6-мъ посл обда, отосланъ въ полицію, и, не смотря на мои просьбы, никто не смлъ не только меня представить къ полиціймейстеру, но даже отнести къ нему отъ меня записку, потому что, какъ мн говорили, отъ г. полиціймейстера былъ строгій приказъ: изъ полиціи никакихъ записокъ не посылать. Вслдствіе этого меня оставили въ полиціи на ночь, а 23-го около 12 часовъ, въ присутствіи, представили меня г. Гемпелю и онъ, прочитавъ мой незаконный видъ и письмо редакціи ‘Русской Бесды’, отпустилъ меня — безъ всякихъ поученій. Когда я не согласился на эту милость и просилъ пригласить г. прокурора, меня повели къ управляющему губерніей, который и приказалъ засадить меня вновь въ полицію. Только уже 24-го числа г. Гемпелъ выпустилъ меня — но не предлагалъ 1 руб. на б 23,дность, не говоря наставленій и безъ всякой моей просьбы. Въ ночь съ 22-го на 23-е августа, меня дйствительно перемстили въ арестантскую, но г. полиціймейстеръ, узнавъ объ этомъ 23-го числа, не поврилъ словамъ десятскаго, будто бы я хотлъ выпрыгнуть въ окно со втораго этажа, безъ сапогъ и поддевки, которыя я снялъ на ночь. Притомъ я долженъ замтить, что я г. полиціймейстера никакъ не обвиняю въ томъ, что онъ засадилъ меня въ арестантскую: засадилъ меня г. едосевъ, по разсказамъ десятскаго, не обвиняю я десятскаго, который могъ думать, что я дйствительно хочу выпрыгнуть въ окно. Одно мн кажется страннымъ: тогда г. полиціимейстеръ, не зная меня, не врилъ въ мое покушеніе выпрыгнуть въ окно, еслибы поврилъ, то вроятно бы и не выпустилъ изъ подъ ареста. Теперь же, зная обстоятельно, съ кемъ имлъ дло, и что я не бродяга, утверждаетъ, что я ‘отворилъ окно и свсилъ ноги, намреваясь, вроятно, спрыгнуть.’

Господинъ полиціймейстеръ по секретной бумаг изъ Верровскаго Орднунгъ-Герихта могъ, по своей проницательности, подозрвать меня, могъ и въ третій разъ посадить въ полицію, но я прошу его припомнить, что именно ему объявилъ, гд я перемнилъ поддевку на худой кафтанъ, а именно въ Любятов у мужика, а не въ кабак и не въ Псков, какъ же онъ пишетъ: ‘по справкахъ оказалось, что онъ (т. е. я) былъ въ одномъ кабак и заложилъ тамъ свою плисовую поддевку?’ Эта справка неврна. Я прошу его поврить эту справку, тмъ боле, что это, кажется, можетъ повести къ открытію преступленія, разв такимъ образомъ производятся слдствія и справки по важнымъ уголовнымъ дламъ?

‘Тутъ же я замтилъ г. Якушкину, пишетъ г. Гемпель, что онъ въ нетрезвомъ вид, на что онъ мн отвчалъ, что вс умные люди любятъ выпить’ Этого я не могъ отвчать, потому что не получалъ отъ него такого замчанія. Вотъ доказательство: когда меня вытащили изъ вагона, частный приставъ обратился къ начальнику Псковской станціи на желзной дорог и требовалъ, чтобы взятый мною билетъ на проздъ оставался и на будущее время дйствительнымъ, это требованіе не было уважено, билетъ могъ служить на проздъ только августа. Но начальникъ станціи и другіе служащіе на желзной дорог могутъ засвидтельствовать, что я такого замчанія получить не могъ. Оборваннымъ я ходилъ, но когда же видлъ меня пьянымъ г. полиціймейстеръ? Въ полиціи я напиться не могъ, а въ другомъ мст мы съ нимъ не встрчались.

Я бы ршительно не скрылъ этого обстоятельства, еслибъ оно только было. По роду моихъ занятій, мн приходится бывать и на свадебныхъ крестьянскихъ попойкахъ, записывать псни и въ кабакахъ и въ трактирахъ. Да, именно въ кабакахъ. Я нсколько лтъ сряду, по порученію П. В. Киревскаго, ходилъ по Россіи разнощикомъ съ коробкою, слдовательно подвергался всмъ вншнимъ неудобствамъ такого грубаго образа жизни, за то былъ вознагражденъ обиліемъ псенъ и сказаній, записанныхъ мною нердко въ какомъ нибудь темномъ углу кабака или подвала, отъ подпившаго странника или гуляки. Очень часто случалось съ ними и выпить.

Когда меня привели къ нему, взявши изъ вагона, г. Гемпель былъ очень любезенъ, приглашалъ меня выпить у него чаю (отъ чего я отказался) и веллъ выдать на мое содержаніе 1 руб. сер., сказавъ, что по закону мн должно выдавать по чину сколько-то копекъ въ день, этотъ рубль былъ передавъ отъ него едосеву. Не объ этомъ-ли рубл упомиваетъ г. полиціймейстеръ? Этотъ рубль я не замедлю возвратить г. Гемпелю, — го я не предполагалъ, что онъ тратилъ на мое содержаніе изъ суммъ не казенныхъ. Ежели мой послдній визитъ г. полиціймейстеру онъ считаетъ за прощальный визитъ, я очень радъ, что онъ ему такимъ показался, къ несчастію, я не могу не признаться въ истин. Дло было вотъ какъ: г. полиціимейстеръ послалъ мой билетъ, когда меня выпустили уже изъ полиціи (на 6-й, а не черезъ три дня, какъ уврялъ г. Гемпель), на станцію желзной дороги для обмна на новый, я остался у унтеръ-офицера едосева ждать посланнаго. Когда присланъ былъ отвтъ въ полицію, а оттуда къ полиціймейстеру, я пошелъ съ нему, но вмсто новаго билета получилъ — прежній, старый, недйствительный. Никакихъ 3 руб. 7 коп. я отъ него никогда не получалъ. Это даже гвардейски не любезно.

Я зналъ, что на рубль серебромъ поить чаемъ, кормить обдомъ и ужиномъ нельзя, г. едосевъ меня и поилъ и кормилъ, а потому я считалъ себя обязаннымъ благодарить его: онъ человкъ не богатый и я ему предложилъ выслать изъ Москвы 10 руб., изъ которыхъ часть просилъ употребить на угощеніе его товарищей. Но такъ какъ мое общаніе отблагодарить его могло показаться не врнымъ и пустословнымъ, ибо я узжалъ совсмъ вонъ изъ Пскова, то мн захотлось дать г. едосеву, не смотря на его отказы, письменное удостовреніе въ томъ, что эти деньги будутъ ему непремнно доставлены. Вслдствіе этого я оставилъ ему росписку въ томъ, что я долженъ ему 10 рублей, которые обязуюсь отдать къ январю или декабрю, наврное не помню. Непонятно, почему г. полиціймейстеръ не упомянулъ ни слова объ этой росписк, которая, даже въ томъ случа, если и дйствительно я взялъ деньги у едосева, свидтельствуетъ, что въ этомъ дл не было съ моей стороны никакого затаеннаго, худаго умысла. Напрасно г. полиціимейстеръ заботился объ уплат этихъ денегъ изъ своего жалованья. Деньги т. едосеву высланы мною 31-го октября сего года (слдовательно прежде поавленія статьи г. Гемпеля въ Петербургскихъ и Московскихъ Вдомостяхъ, и до истеченія срока), въ чемъ имется и росписка московскаго почтамта за No 20.

Напрасно также г. Гемпель старается уврять, что ему трудно бороться со мною, и выставляетъ свое положеніе какъ бы беззащитнымъ: поле голословныхъ обвиненій обширно и я боле отвчать г. Гемпелю не буду.

Предоставляю теперь самой публик судить, въ какой степени оправданіе г. псковскаго полиціймейстера выдерживаетъ критику. По моему мннію поступки полиціи остаются все тми же произвольными, справки по уголовнымъ дламъ непростительно опрометчивы, лжесвидтельство, о которомъ я говорю въ своей стать, возмутительно легкимъ, а арестантское помщеніе при полиціи все также похожимъ на коровій хлвъ или собачью конуру.

Москва. 6-го ноября 1859 года.

‘Спб. Вд.’ 1860 г., No 250.

——

На этомъ далеко не кончилась литература ‘псковской исторіи’.

Во первыхъ, она была очень близко принята къ свднію въ офиціальнихъ сферахъ. Было произведено формальное слдствіе въ Псков, результатомъ котораго явилось офиціальное описаніе приключенія съ Якушкинымъ, съ копіями документовъ, напечатанное въ ‘Рус. Инвалид’ (1860 г., No 259). Затмъ, тюремное вдомство, съ своей стороны, обратило вниманіе на состояніе мстъ заключенія въ Псков. Директоръ Спб. тюремнаго комитета, Лебедевъ 3-й, лично осмотрлъ эти мста и, удостоврившись въ ихъ отвратительномъ состояніи, содйствовалъ приведенію ихъ въ надлежащій и даже блестящій видъ на средства Псковскаго комитета. Все это Лебедевъ 3-й подробно изложилъ въ ‘Рус. Инвалид’ и заключилъ свою статью патетическимъ дифирамбомъ гласности: ‘Таковы де первыя послдствія справедливо цнимой гласности!.. Начнемъ-же, во имя ея, ничего не прибавляя и ничего не утаивая’ и т. д.

Обличенный полиціймейстеръ не успокоился на своемъ первомъ отвт Якушкину, признанномъ, даже друзьями послдняго, — очень ловкимъ, литературнымъ и даже ‘побдоноснымъ’. Онъ напечаталъ въ ‘Моск. Вд.’ еще ‘Варіантъ къ стать Якушкина’, гд опять-таки поется гимнъ гласности. Самое обличеніе себя Якушкинымъ, Гемпель ‘съ особеннымъ удовольствіемъ’ признаетъ ‘знаменательнымъ явленіемъ’ въ томъ отношеніи, что тутъ гласность, обращаясь къ суду общественнаго мннія, впервые отпраздновала свою побду.

Въ числ множества статей, замтокъ и даже стиховъ о ‘псковской исторіи’, появившихся въ тогдашней журналистик, особенное вниманіе обраила на себя серьезная и дльная статья г. Унковскаго, взглянувшаго на дло съ юридической точки зрнія, въ интересахъ правъ личности. Впрочемъ, самое врное объясненіе нашла себ эта ‘исторія’ въ тогдашней ‘Русской Бесд’, хотя и очень сочувственно отнесшейся къ заключенію своего сотрудника, т. е. Якушкина, но едва-ли не ран другихъ органовъ разглядвшей излишнюю вздутость и утрировку произведеннаго по этому поводу шума.

Шумъ этотъ ‘Бесда’ объясняла ‘новостью такого явленія въ Россіи (т. е., гласнаго протеста полицейскому произволу), неровнымъ ходомъ нашего развитія, нашей непривычкой къ спокойному отправленію обязанностей, налагаемыхъ на всхъ насъ жизнью общественной, недоврчивостью къ нашимъ новымъ правамъ, вполн естественнымъ и исторически законнымъ’.

Свое объясненіе ‘Бесда’ заключила такими словами: ‘это дло показало намъ, что наше правительство не только не препятствуетъ нын обращаться къ общественному мннію съ гласнымъ указаніемъ безпорядковъ и злоупотребленій офиціальной власти, но даже готово воспользоваться справедливыми указаніями. Мы рады, что можемъ по совсти выразить ему нашу искреннюю, свободную благодарность за такое уваженіе къ обществу, желаемъ, чтобъ оно продолжало идти и дальше тмъ же благороднымъ путемъ, не смущаясь и не останавливаясь на полдорог’.

Письмо Якушкина къ редактору ‘Русской Бесды’.

Отвтъ Гемпеля на статью Якушкина.

Возраженіе Якушкина на письмо Гемпеля.

Читайте также: