Некрасов, какъ поэт, S. S., Год: 1878 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 10 минут(ы)

НА ПАМЯТЬ О НИКОЛА АЛЕКСЕВИЧ НЕКРАСОВ.

С.Петербургъ.
Въ типографіи Ф. С. Сущинскаго.
Екатерининскій каналъ 163.
1878.

Некрасовъ, какъ поэтъ.

За каплю крови, общую съ народомъ,
Мои грхи, о родина, прости!…
Некрасовъ.

Такими словами извинялся покойный поэтъ Некрасовъ за свои ‘вольныя’ прегршенія въ стихахъ.

Въ настоящее время, на свжей еще могил, лучше припомнить достоинства покойнаго поэта, которыя были очень значительны, чмъ… Но смерть примиряетъ все!…

Капля крови, общая съ народомъ, дйствительно была у Некрасова. Вся Россія читала его и увлекалась многими изъ его произведеній, посвященныхъ народному быту. Не смотря на дланность нкоторыхъ мстъ въ произведеніяхъ, подобныхъ ‘кому на Руси жить хорошо’, въ нихъ столько встрчается чисто-русскихъ картинъ, чисто народныхъ образовъ, фразъ, воззрній, что отказать Некрасову въ названіи народнаго поэта было-бы несправедливо.

Но главный поэтическій мотивъ, одушевляющій музу Некрасова, изчезъ уже давно. Крпостное право, со всми его дйствительными ужасами и съ тми преувеличеніями, которыми снабжали его, напр., Марко Вовчекъ и Некрасовъ, отошло въ вчность. Некрасовъ, какъ человкъ съ большимъ талантомъ, нашелъ себ другіе мотивы: народная бдность давала ему ихъ сколько угодно. Доблести русской женщины, отчаянная погоня за наживой современныхъ ‘дльцовъ’, все годилось для него, потому что во всемъ онъ умлъ найти живую струю, все умлъ изобразить въ яркихъ и живыхъ образахъ и владлъ русскимъ стихомъ неподражаемо.

Стихъ Некрасова, дйствительно, не забывается, и въ очень многихъ случаяхъ онъ вырывается у него прямо изъ души и прямо-же, стремительно, неудержимо просится въ душу читателя. Во многихъ картинахъ Некрасова видно столько искренняго, неподдльнаго поэтическаго увлеченія, что оно невольно овладваетъ и самимъ читателемъ. Кое-что выражено у Некрасова такъ, что, кажется, лучше по-русски и выразить нельзя. Достаточно сказать, что нкоторыя выраженія Некрасова, на равн съ лучшими выраженіями Пушкина, Грибодова, Гоголя и Крылова, сдлались достояніемъ народнаго языка.

Однимъ словомъ, у Некрасова былъ поэтическій талантъ, большой поэтическій талантъ. Что-же онъ сдлалъ? Намъ противно повторять общія фразы, давно истрепавшіяся, о сліяніи культурныхъ классовъ съ народомъ, о томъ, что народный поэтъ содйствуетъ этому сліянію, заинтересовывая насъ народомъ, знакомя насъ съ нимъ… Это все не то. Что Некрасовъ воспвалъ народныя невзгоды: нищету, бдность, неурожаи, что онъ умлъ передать поэзію русской природы и скромное счастье мужика, это тоже врно. Но въ общемъ то что? Какіе идеалы вырисовываются въ его произведеніяхъ? За что онъ ратовалъ?

Онъ самъ называлъ свою музу ‘музой мести и печали’. Онъ былъ безотраднымъ пессимистомъ, стихи котораго больно сжимали сердце читателя и не показывали ему даже вдали ни одного луча свта. Данморъ — поэтъ смерти. Некрасовъ былъ поэтомъ безотрадности. Читайте слдующія два стихотворенія, изъ которыхъ на первое вы, вроятно, не обратили вниманія, а второе не было еще напечатано.

Душно! Безъ счастья и воли

Ночь неприглядно темна.

Буря-бы грянула, что-ли!…

Чаша съ краями полна!

Грянь надъ пучиною моря,

Въ пол, въ лсу засвищи…

Чашу вселенскаго горя

Всю расплещи!…

Или вотъ какъ онъ говоритъ о русскомъ обществ и о русскомъ народ:

Горы да поляны,— бдная природа.

Сторона — могила мертваго народа.

Тщетно отголоска жизни ловитъ ухо.

Нтъ живаго звука.. Все мертво и глухо.

И дале:

Въ сумрачномъ хаос, безъ тепла и свта,

Вяло, апатично движутся фигуры:

Полная безличность иль карикатуры…

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Старые знакомцы, счетъ ихъ намъ не труденъ,

Тотъ-же все Молчалинъ, Фамусовъ и Рудинъ,

Хлыщъ или Обломовъ… Это все не ново.

Слово насъ подъло. Слово,— только слово!…

и наконецъ:

Мать моя отчизна! Мчатся надъ тобою

За годами годы вчной чередою

И они безплодно также въ вчность канутъ…

Плачь-же моя псня. Мертвые не встанутъ!..

Даже въ такихъ прелестныхъ стихотвореніяхъ, какъ ‘псня Любы’, гд поэтично изображается порывъ юной женской души ‘на просторъ широкій’, и тамъ звучитъ также безотрадность: ‘Если выростетъ у моря, не спастись цвточку!… Громъ ударитъ, буря встанетъ, валъ сердитый грянетъ, въ день одинъ песку нагонитъ на прибрежный цвтикъ, и на вки похоронитъ. Отпусти, мой свтикъ!!’

Намъ, можетъ быть, скажутъ, что встрчаются у Некрасова иногда и утшительныя ноты. Чего на свт не бываетъ!… Но это или слова его героевъ, или рдкія нотки, звучащія дисонансомъ въ общей погребальной гармоніи его произведеній.

Мы понимаемъ каждый характеръ поэзіи, и не позволимъ себ, конечно, навязывать поэту т настроенія, которыя симпатичне намъ. Но мы не понимаемъ возможности жить и писать, пребывая постоянно окруженнымъ чернымъ туманомъ безотраднаго пессимизма. Если человкъ, по несчастію, впадаетъ въ такую роковую меланхолію, то онъ сходитъ съ ума или кончаетъ жизнь самоубійствомъ. Если-же поэтъ доживаетъ до 55 лтъ, умираетъ случайно отъ нарыва въ кишечномъ канал, оставляетъ полмиліонное состояніе и, какъ извстно, не велъ жизни отшельника и аскета, то тнь его не иметъ никакого права оскорбиться на насъ, если мы предположимъ, что жизнь для него была вовсе не такъ безотрадна, и что, слдовательно, основное направленіе его произведеній ‘месть и печаль’ едва-ли было вполн искренно. ‘Мстить’ ему было не за что и некому, а печалился онъ, вроятно, не всю-же жизнь!…

Это воззрніе подтверждается разборомъ сочиненій Некрасова. Вотъ почему онъ не великій поэтъ. Вотъ почему онъ не иметъ и не можетъ имть общечеловческаго значенія, какъ многіе европейскіе поэты, обладавшіе талантомъ, не большимъ, чмъ у него. У Некрасова не было profession de foi, потому что отчаяніе и безотрадность, а особенно не вполн искреннія не могутъ быть profession de foi.

Ив. Серг. Тургеневъ, если читатели замтили, называя современныхъ писателей по фамиліи: графъ Толстой, Достоевскій, Аксаковъ, про покойнаго Некрасова всегда говорилъ ‘господинъ Некрасовъ’, и не помщалъ уже много лтъ ни одной строки ни въ ‘Современник’, ни въ ‘Отеч. Запискахъ’. Это фактъ знаменательный.

Само собою разумется, что Некрасовъ, какъ поэтъ, представляетъ богатый предметъ для критическаго этюда. Когда-нибудь мы этимъ займемся. Теперь мы намрены сказать только главное, особенно въ виду славословій и панегириковъ, которые несомннно посыпятся на могилу Некрасова и будутъ сбивать съ толку средняго читателя…

А все-таки Россія потеряла въ Некрасов замчательнаго поэта и очень талантливаго человка, а ихъ такъ мало между нашими литературными дятелями!!

Какъ-бы кратко ни хотли мы говорить о Некрасов, но нельзя не посмотрть а vol d’oiseau на его произведенія, чтобы хоть сколько-нибудь выяснить на фактахъ, что именно мы о немъ думаемъ, и устранить возможность превратныхъ толкованій нашихъ словъ. Посмотримъ на главнйшіе мотивы Некрасовской поэзіиl. Народъ. Изображенію народной жизни посвящено множество лучшихъ произведеній покойнаго поэта, и ими главнымъ образомъ онъ пріобрлъ себ обще-русскую извстность. Не говоря о множеств мелкихъ произведеній, между которыми встрчаются перлы Некрасовской поэзіи, попробуемъ вывести изъ его крупныхъ поэмъ, гд главную роль играетъ народъ, какой нибудь общій результатъ.

Первое мсто между этими произведеніями занимаетъ, но нашему мннію, большая поэма: ‘Кому на Руси жить хорошо’. Какъ ни блестящи, какъ ни поэтичны, и ни врны нарисованныя въ ней картины народной жизни и природы, но главная, общая ея мысль состоитъ въ томъ, что на Руси никому не хорошо жить, во-первыхъ, по причин страшной нищеты, во-вторыхъ, по причин невжества, и наконецъ, потому что на Руси слишкомъ большую роль играетъ: ‘Кулакъ искросыпительный, кулакъ зубодробительный, кулакъ скуловорррротъ!!!’ Другая превосходная поэма: ‘Морозъ, красный носъ’ также переполнена поэтическими картинами, но мораль ея та-же: крестьянк безъ мужа ничего не остается, какъ умереть. Положимъ, что замерзаніе Дарьи является случайностью, но случайность эта представляется какъ-бы неизбжною и тмъ боле роковою и трагичною, что Дарья — идеалъ русской крестьянки: ‘Не страшны ей нищій, убогій… Вольно-жь безъ работы гулять! Лежитъ на ней дльности строгой и внутренней силы печать. Ее лишь слпой не замтитъ, а зрячій о ней говоритъ: Войдетъ, — словно солнце освтитъ. Посмотритъ — рублемъ подаритъ.’ Наконецъ, ‘Коробейники’ мы считаемъ слабе прочихъ большихъ народныхъ поэмъ Некрасова, хотя и они исполнены блестящихъ поэтическихъ частностей. Общей мысли въ нихъ, повидимому нтъ, но изо всей поэмы ветъ чмъ-то погребальнымъ. ‘Я полями иду, втеръ свищетъ съ полей: холодно, странничекъ, холодно! Холодно, родименькій, холодно!… Я лугами иду, втеръ свищетъ съ луговъ, голодно, странничекъ, голодно! Голодно, родименькій, голодно!…’ Вотъ какой погребальный вой раздается въ душ читателя по прочтеніи ‘Коробейниковъ’…

Что говорить о множеств мелкихъ произведеній Некрасова изъ народной жизни? Вотъ извощикъ, повсившійся съ отчаянія, что ему не удалось украсть пяти тысячъ рублей. Вотъ бдная, воющая старуха-мать, у которой сорокъ первый медвдь задавилъ богатыря-сына и которая теперь обнищала. Вотъ пьяница Иванъ, вотъ Орина, мать солдатская. Горе, бдность, безотрадная, безвыходная нищета, грубое невжество — вотъ общій тонъ народныхъ поэмъ Некрасова.

2. Второй важный мотивъ поэзіи Некрасова — русская женщина. Къ ней Некрасовъ относится съ страстнымъ сочувствіемъ. Онъ рисуетъ ея выносливость, ея добрую, сочувствующую всему хорошему душу, ея скромный, безпритязательный героизмъ. Но и она страдаетъ и гибнетъ, и нтъ для нея счастья, нтъ ей выхода изъ ея безотраднаго положенія. Не говоря уже о русской крестьянк, которая вся ‘воплощенный недугъ, вся вковая истома’, женщины, находящіяся въ лучшемъ положеніи, несчастны не мене ея. Вотъ женщина культурнаго класса. Съ какой любовью рисуетъ ее Некрасовъ: ‘Видимо чмъ-то она озабочена, но молода, хороша удивительно. Словно рукой геніальной обточено смуглое личико. Все въ ней плнительно. Тянутъ назадъ ея голову милую волосы черные, сткою сжатые. Дышатъ какою-то сдержанной силою ноздри красивыя, вверхъ приподнятыя, Видно, что жгучая мысль безпокойная въ сердц кипитъ, на просторъ порывается. Вся соразмрная, гордая, стройная, мн эта женщина часто мечтается’… Но и эта прелестная женщина гибнетъ. Кутила-мужъ въ первый-же годъ посл свадьбы прокучиваетъ ея приданое, и не трудно отгадать, какая ужасная участь ожидаетъ бдную женщину въ близкомъ будущемъ. Вотъ красивая Наташа, поддерживающая своего отца развратомъ, вотъ несчастная женщина, отправляющаяся добыть развратомъ деньги на погребеніе сына, умершаго отъ голода и холода, вотъ русскія чудо-героини, оставляющія свтскій комфортъ и преодолвающія ужасныя препятствія, чтобы идти въ каторгу съ мужьями и тамъ погибнуть…. Все это превосходно написано, полно поэзіи, но это-всего ветъ могилой, мрачной, черной безотрадностью.

Между стихотвореніями Некрасова, посвященными русскимъ женщинамъ, выдаются особенною задушевностію и глубиною т, въ которыхъ онъ говоритъ о своей матери. Трудно, конечно, не имя подробныхъ біографическихъ данныхъ, разобрать, гд ‘Я’ поэта представляетъ Н. А. Некрасова и гд оно есть просто поэтическое ‘Я’. Но это собственно и не важно. Такъ типъ женщины, которую онъ рисуетъ подъ именемъ ‘матери’, несомннно принадлежитъ къ самымъ яркимъ и самымъ несчастнымъ, надрывающимъ сердце читателя типамъ. Прослдимъ его главнйшія черты:

‘Треволненья мірскаго далекая, съ неземнымъ выраженьемъ въ очахъ, русокудрая, голубоокая, съ вчной грустью на нжныхъ чертахъ, подъ грозой — величаво безгласная, молода умерла ты, прекрасная!…’ -говоритъ поэтъ въ одномъ мст.

‘Ужели въ моемъ дтств нтъ отрады?’ — спрашиваетъ у себя поэтъ въ другомъ мст и отвчаетъ: ‘Увы, тамъ душно, тамъ пустыня! Любя, прощая, чуть дыша — тамъ угасаетъ, какъ рабыня, святая женская душа. Переступить порогъ не смя, тоски и ужаса полна, тамъ вянетъ сказочная фея въ волшебномъ замк колдуна’. Воображенье прихотливо рисуетъ ей другіе дни: въ чертогахъ, созданныхъ на диво, горятъ внчальные огни. Невста ждетъ, женихъ приходитъ, — и рчь его тиха, нжна. Гд умъ красавицы не бродитъ? Чего не думаетъ она? Ликуетъ день, щебечутъ птицы, красою блещутъ небеса, доходятъ до дверей темницы любви и воли голоса… Но ей нтъ воли, нтъ отрады!… Не нужно камней дорогихъ, возьмите пышные наряды! Гд мать? Гд сестры? Гд женихъ? Гд няня съ псенкой и сказкой?? Никто не сжалится надъ ней,— и только докучаетъ лаской противный, старый чародй. Но нтъ!… Она любить не станетъ, скорй умретъ! Уходитъ онъ и въ гнв подданныхъ тиранитъ. Кругомъ проклятья, вопли, стонъ Скорй, затворница нмая, рыданьемъ душу отведи! Терпи любя, терпи прощая, — и лучшей участи не жди!‘

Къ этой надрывающей сердце картин, къ этому кроткому и поэтическому женскому образу, глубоко и безнадежно страдающему, поэтъ возвращается нсколько разъ. Въ своихъ послднихъ псняхъ онъ, наконецъ, рисуетъ его совершенно опредленными и не только поэтически, но и фактически врными чертами. Но образъ остается тотъ-же: заживо погребенная поэтическая женская душа изнывающая въ безнадежной и въ безъисходной мук. Этотъ женскій типъ царитъ у Некрасова надо всми другими.

Есть одна прелестная поэма Некрасова, написанная имъ въ какую то счастливую минуту и не дышащая могилой и безнадежностью. Это ‘Саша’. Она кончается звучнымъ, свтлымъ аккордомъ, заставляющимъ мечтать о лучшемъ будущемъ. Но эта поэма представляетъ единственное исключеніе изо всего, что Некрасовъ написалъ. *)

{*) Прошу извиненія у читателей за небольшое отступленіе, которое позволяю себ сдлать по поводу этой прелестной поэмы, но всякая мелочь, относящаяся къ умершему поэту, — представляетъ для публики интересъ, и я сообщаю еще не извстную публик новость. Есть у меня въ Кременчуг одинъ добрый другъ,— Германъ Розенталь, занимающійся въ свободное время поэзіей и обладающій очень недурнымъ поэтическимъ талантомъ. Онъ перевелъ и по моему мннію очень хорошо Некрасовскую Сашу на нмецкій языкъ. Пусть читатели судятъ сами по слдующему отрывку, оставшемуся у меня въ памяти и нигд еще не напечатанному. Вообще замчу, что я все цитирую на память и потому возможны нкоторыя ошибки. Переводчикъ, вроятно, извинитъ меня за нескромность.

Некрасовъ:

Добрые люди, спокойно вы жили,

Милую дочь свою нжно любили…

Дико росла, какъ цвтокъ полевой,

Смуглая Саша въ деревн степной.

Всмъ окруживъ ея дикое дтство,

Что позволяли убогія средства,

Только развить воспитаньемъ, увы!

Эту головку не думали вы.

Умъ деревенскій пугаетъ наука,

Книги ребенку — напрасная мука.

Но сохраняется долго въ глуши,

Первоначальная ясность души.

Рдетъ румянецъ и ярче, и краше,

Мило и молодо дитятко ваше.

Бгаетъ живо. Горитъ, какъ алмазъ,

Черный и ясный смющійся глазъ.

Щеки румяны, и полны, и смуглы.

Брови такъ тонки, а плечи такъ круглы…

Саша не знаетъ заботъ и страстей,

А ужъ шестнадцать исполнилось ей!

Германъ Розенталь:

Ehrliche Leute, sie lebten gar friedlich,

Liebten gar herzlich ihr Tchterchen niedlich.

Wild wie, die Feldblume wuchs sie heran.

Freuten sieh alle, die Sascha nur sah’n.

Haben sie alle die Mittel umgeben,

Die nur erlaubt sind dem Armen im Leben.

Wichs euer liebliches Kind unterdessen

Habt sie jedoch zu erziehen vergessen.

Und zu entwickeln den hellen Verstand

Sorgten ihr nie. Ach, es ist ja bekant:

Dorfleute ngstigt und schreckt jedes

Wissen Lndliches Kind soll die Freiheit geniessen

Doch in der Wildheit bewahrt sich die Gluth.

Kindlicher Seele: die Klarheit der Muth89

Rthet die Wange so rosiger glhend.

Wachst euer Kind, wird stets lieblicher, blhend.

Bleibt immer munter. Es glanzt wie die Sonne

Lchelnd ihr funkelndes Auge vor Wonne…

Wangen so rosig, so voll und gesund,

Braunen so schattig, die Schultern so rund…

Leidenschaft kennt sie nicht, trumt kein’Gefahr,

Doch hat erreicht sie das sechszehnte Jahr.}

3. Третій довольно важный мотивъ поэзіи Некрасова — русскій культурный человкъ, съ его дрянностью и слабостями, одинъ изъ тхъ людей, про которыхъ онъ выразился: ‘Вы еще не въ могил, вы живы, но для дла мертвы вы давно. Суждены вамъ благіе порывы, но свершить ничего не дано‘.

Перо выпадаетъ изъ моихъ рукъ. На душу нападаетъ какой-то мрачный, гробовой туманъ… Я не могу разбирать дальнйшихъ, мелкихъ мотивовъ Некрасовской поэзіи. Полагаю, что и тхъ фактовъ, которые я привелъ, довольно, — даже слишкомъ довольно, чтобы мотивировать мое мнніе о немъ. Но я не могу и не хочу остановиться, не договоривши моего мннія до конца. Я долженъ написать еще нсколько строкъ, какъ это мн ни тяжело.

Неужели же въ самомъ дл Россія, по мннію Некрасова, только ‘могила мертваго народа?’ Будемъ искать по всмъ его произведеніямъ, не найдемъ ли мы тамъ хоть чего-нибудь мене ужаснаго, мене безотраднаго, Есть! Есть!… Нашелъ! Въ ‘Несчастныхъ’ онъ говоритъ устами одного изъ его героевъ про Россію слдующимъ образомъ: ‘Она не знаетъ середины. Черна — куда ни погляди. Но не пролъ до сердцевины ее порокъ. Въ ея груди бжитъ родникъ живой и чистый еще нмыхъ народныхъ силъ и подъ корой Сибири льдистой золотоносныхъ много жилъ‘.

И такъ, единственная надежда Некрасова,— что еще до сердцевины Россія не съдена порокомъ, что живыя народныя силы могутъ еще обновить ее, хотя въ настоящее время она ‘черна’, куда ни погляди. Я, впрочемъ, долженъ оговориться, что это воззрніе отнюдь не проходитъ черезъ всю поэзію Некрасова, а что рядомъ съ ‘живыми народными силами’ онъ говоритъ о ‘мертвомъ народ’ и оплакиваетъ его смерть.

Я долженъ откровенно, громко и смло заявить, что я вижу въ сопоставленіи приведенныхъ выше двухъ цитатъ изъ Некрасова коренное непримиримое противорчіе, которое проходитъ черезъ всю поэзію Некрасова и отниметъ у нея искренность и чувство мры. Я понимаю, что погребальный плачъ Некрасова надъ Россіей и русскою жизнью тронулъ милліоны сердецъ, что онъ указалъ на многія изъ нашихъ золъ, что онъ поддерживалъ постоянно интересъ къ народу, — однимъ словомъ, что онъ не прошелъ безслдно для русскаго общества. Въ этомъ большая заслуга Некрасова и отрицать ее никто не можетъ, кром людей или непонимающихъ, или завдомо нечестныхъ. Но, кром возбужденія чувства и въ читателяхъ и интереса къ народу, слдуетъ каждому выдающемуся поэту предъявлять еще одно серьезное требованіе, а именно, чтобы вся его поэзія производила единое, дльное и стройное впечатлніе, которое было бы легко формулировать, т. е., чтобы въ дятельности поэта высказался опредленный идеалъ. Только такой поэтъ, который внесъ что-нибудь опредленное въ человческую цивилизацію, который влекъ своихъ читателей на какой-нибудь опредленный путь и далъ имъ свою формулу, около которой группируются послдующіе бойцы,— можетъ имть право на названіе великаго поэта. Но для того, чтобы это сдлать, поэзія должна быть продуктомъ жизни. Душа и сердце поэта, лежащія въ его твореніяхъ и обнаруживающіяся въ его жизни, должны быть одни и тже. Съ этой точки зрнія жизнь поэта иметъ значеніе для оцнки его поэзіи. Мы знаемъ, напримръ, Виктора Гюго, поэта свободы и мысли, — который всю жизнь не жаллъ своей крови за свои идеалы, который пережилъ и народныя волненія, и изгнаніе, и парижскую осаду, и брюссельское ночное нападеніе… Мы ему вримъ,— потому что слово его заимствуетъ невыразимую убдительность изъ его жизни.— Но мы знаемъ и дйствительнаго статскаго совтника Бенедиктова, который, служа десятки лтъ гд-то столоначальникомъ, а потомъ начальникомъ отдленія, воспвалъ вулканическія страсти и душевныя бури. Что изъ того, что Бенедиктовъ, въ свое время, имлъ громадный успхъ? Все-таки его поэзія безъ идеала и неискренна.

Но между этими полюсами могутъ быть дйствительно талантливыя личности, живущія какими-то судорожными порывами и искреннія въ разгар своего вдохновенія. Но это не та искренность, которая даетъ вчную жизнь и свтлый идеалъ поэзіи. Это, такъ сказать, искренность частичная, которая можетъ создать отдльныя произведенія, полныя поэзіи, но никогда не создаетъ великаго и дорогого для человчества поэтическаго цлаго, въ которомъ-бы на вки вчные жилъ образъ поэта и гд-бы заключалась его душа, его вкладъ въ цивилизацію и его завтные идеалы.

Некрасовъ, по моему мннію, не великій поэтъ.

О его воззрніяхъ на народъ и о его партіи я поговорю когда нибудь особо. Это предметъ, полный глубокаго интереса.

S. S.

‘Правда’, 1878 г. No 2.

НА ПАМЯТЬ О НИКОЛА АЛЕКСЕВИЧ НЕКРАСОВ.

Некрасовъ, какъ поэтъ.

Читайте также: