РАЗСКАЗЫ ИВ. ВАЗОВА.
Переводъ съ болгарскаго И. К.
Негостепріимное село.
Негостепріимное село.
* * *
‘Русское Богатство’, No 1, 1902
Негостеприимное село, Вазов Иван, Год: 1902
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Одинъ русскій — назовемъ его хотя бы Матвевымъ,— давно уже живущій въ Софіи и даже состоящій на служб, страстный велосипедистъ, быстро катилъ на своей машин по гладкому и прямому, какъ струна, шоссе, которое пролегало по софійской равнин.
Желтая пыль, поднимаемая колесами велосипеда, окутывала здока и, какъ гонимый втромъ смерчъ, двигалась вмст съ нимъ вдоль дороги.
Матвевъ прохалъ уже 15 верстъ по невыносимой жар и прохалъ ихъ очень быстро. Выхавъ какъ разъ въ обденное время, онъ очень скоро усталъ и запыхался. Голодъ и мучительная жажда заставляли его еще сильне чувствовать усталость и нетерпливое желаніе поскоре добраться до перваго села, въ которомъ можно бы было отдохнуть и закусить.
Солнце немилосердно жарило съ безоблачнаго лтняго неба. Кругомъ виднлись лишь пожелтвшіе склоны холмовъ, запыленные луга и засохшія пахоти, подавлявшія своимъ однообразіемъ. Ни одинъ звукъ не оживлялъ безмолвія утомительно-однообразнаго, безлснаго поля. Только ящерицы мелькали у края дороги, испуганныя шумомъ велосипеда.
Въ тяжеломъ, подернутомъ дымкою, воздух неясно вырисовывались на горизонт изломанныя очертанія горнаго хребта,— такія же безцвтныя и безжизненныя подъ палящими лучами солнца. Они, казалось, убгали куда-то въ туманную даль. Туда же убгало и виднвшееся вдали село, на которое устремлялись жадные взоры Матвева. Какъ это часто бываетъ съ нетерпливыми путниками въ ровной степи, дорога казалась ему безконечною, и намченная цль, вмсто того, чтобы приближаться, удалялась, какъ обманчивый миражъ…
Но вотъ и село. Съ великимъ облегченіемъ остановился Матвевъ передъ первою корчмою, стоявшею на деревенской площади. Онъ приставилъ свой велосипедъ къ облупившейся известковой стн корчмы и, повернувшись къ стоявшему у ея порога ‘шопу’ {‘Шопами’ называютъ жителей софійской котловины, отличающихся и по этнографическому типу, и по характеру отъ остального, чисто болгарскаго населенія. И. К.}, хотлъ попросить у него воды.
Въ эту минуту на дорог показался всадникъ, въ гетрахъ и въ спортсменской шапк, который быстро галлопировалъ по направленію къ Софіи.
Матвевъ узналъ въ немъ одного пріятеля, чиновника при одномъ изъ иностранныхъ консульствъ въ Софіи, и поздоровался съ нимъ по-нмецки.
— Африканская жара!— сказалъ всадникъ, останавливаясь и утирая съ лица потъ. Потомъ, оглядвшись вокругъ и указывая на пустую площадь, окруженную плетнями и жалкими избами, прибавилъ:
— Африканское село!
— Да, африканская страна!..— продолжалъ онъ игриво, закуривая сигару.— Готовъ держать пари, что этотъ милый народецъ и черезъ тысячу лтъ не цивилизуется. Неправда-ли!.. Люблю я встрчаться съ здшними крестьянами, знаете ли почему? Потому что эти встрчи напоминаютъ мн по ассоціаціи идей волковъ и дикихъ кабановъ, на которыхъ я охотился въ горахъ внутренней Бразиліи… О, тамъ прекрасная охота, любезнйшій… Здсь, увы, только перепела и есть!.. Взгляните-ка на этого усатаго субъекта въ дверяхъ! Барнумъ дорого бы далъ, чтобы пріобрсти его въ свой звринецъ… Народецъ!.. Говорю вамъ: тысячи лтъ ему мало… Да, да, дорогой мой, надо признаться, что вы, русскіе, сдлали величайшую глупость въ исторіи, освободивъ эту страну… До свиданья!
Всадникъ сдлалъ прощальный жестъ и исчезъ.
Матвевъ снова повернулся къ хозяину корчмы.
— Ну что же? дай мн холодной воды!
Хотя онъ и жилъ давно уже въ Болгаріи, по-болгарски говорилъ онъ плохо. Такъ какъ въ Софіи почти вс понимаютъ по русски, ему не было ни нужды, ни охоты учиться мстному языку. Этимъ, между прочимъ, объясняется тотъ странный на первый взглядъ фактъ, что изъ всхъ славянскихъ народовъ трудне всего усваиваютъ болгарскій языкъ именно русскіе.
Корчмарь, здоровый краснорожій шопъ съ хитрыми глазами и съ длинными — до ушей — усами, даже не пошевелился, какъ будто не слыхалъ окрика. Видно, чужеземная физіономія путника съ его длинною рыжею бородою и грубый, малопонятный языкъ, на которомъ послдній къ нему обратился, произвели на него слишкомъ неблагопріятное впечатлніе. А можетъ быть его возмутилъ и пренебрежительно-наглый взглядъ прохавшаго всадника.
Между тмъ Матвевъ услся на треножной скамейк подъ тнью стрхи и, вытирая потъ съ лица, ожидалъ воды.
Прождавъ напрасно, онъ снова повернулся къ двери и крайне удивился тому, что увидлъ: корчмарь, какъ ни въ чемъ не бывало, стоялъ, опершись небрежно о косякъ и почесывая открытую волосатую грудь.
— Дай же воды!— крикнулъ онъ нетерпливо.
Этотъ рзкій окрикъ окончательно погубилъ его въ мнніи корчмаря, который, не спша, откашлялся и лаконически отвтилъ:
— Нтъ у меня воды!
— Нтъ воды?— спросилъ изумленно русскій.
— Нтъ!
— А въ сел есть вода?
— И въ сел нтъ.
— Какъ такъ?..— Матвевъ разсердился…— Ты врешь!..
— Что?
— Нтъ въ сел фонтана?..
Шопъ не понялъ, о какомъ ‘фонтан’ спрашивалъ его путникъ.
— Кто тебя пойметъ, что ты тамъ болтаешь!— проговорилъ онъ пренебрежительно, отворачиваясь отъ собесдника и входя къ себ въ корчму.
Матвева взорвало, но онъ удержался и ршилъ дйствовать добромъ на упрямаго непривтливаго шопа.
— Пожалуйста… заплачу…— сказалъ онъ, подходя къ двери.
— Пожалуйста?.. Поздно… нтъ воды, да и все тутъ — перебилъ его корчмарь, приступая къ уборк полокъ, на которыхъ были уставлены стаканы и рюмки.
Въ это время къ корчм подошло нсколько крестьянъ, привлеченныхъ видомъ велосипеда, бывшаго еще новинкою въ этихъ мстахъ. Корчмарь началъ съ ними о чемъ-то шептаться. Очевидно, онъ объяснялъ имъ, что за человкъ былъ захавшій къ нему путникъ. Они одобрительно кивали головами, видимо, вполн соглашаясь съ тмъ, что онъ говорилъ имъ.
Возмущенный до глубины души, русскій спросилъ у нихъ, откуда они берутъ воду для питья и указалъ имъ при этомъ на ближній колодезь.
— Изъ этого колодца мы скотъ поимъ, вода въ немъ не годится для людей, господинъ, не хорошая вода,— отвчали ему.
— Откуда же люди у васъ пьютъ?
— Мы беремъ воду во-о-въ оттуда… изъ источника возл того кургана — и крестьяне указали ему по направленію къ голому одинокому холму, виднвшемуся въ степи не ближе, чмъ въ пяти километрахъ отъ деревни.— Твоя милость скоро слетаетъ туда на своемъ дьявольскомъ кон,— прибавили они насмшливо, указывая на велосипедъ.
Матвевъ пришелъ въ ужасъ: хать за водою куда-то за пять километровъ, когда жажда мучила его тутъ, на мст! И какъ это возможно, чтобы въ сел не было воды!.. Онъ вынулъ изъ кармана нсколько монетъ и попросилъ, чтобы ему принесли воды изъ какой-нибудь избы. Но ему отвтили, что теперь нигд не найдешь воды. Ничего не оставалось, какъ утолить жажду виномъ.
— Кончилось вино, нтъ…— отвчалъ и на это корчмарь.
Матвевъ ршилъ удовольствоваться закускою.
— Яйца есть?
— Нтъ.
— А сыръ?
— И сыру нтъ.
— А цыплята?
— Нтъ и цыплятъ!
— А это что же?— сказалъ Матвелъ, указывая на куръ, бродившихъ по площади.
— Эти больны, не годятся для ды,— отвтилъ корчмарь.
— Дай хоть хлба!
— Богъ дастъ!
— Какъ?
— Нтъ у насъ хлба.
Это становилось ужасно. Матвевъ чувствовалъ себя въ этомъ сел, какъ путешественникъ въ безплодной пустын, умирающій отъ голода и жажды. И горькое, обидное чувство охватило его.
— И мы проливали свою кровь за этотъ народъ!— сказалъ онъ съ озлобленіемъ.— Пожалуй, правъ былъ сейчасъ фонъ-Шпигель… И онъ повторилъ про себя нмецкую фразу, только что услышанную имъ отъ ускакавшаго всадника: ‘Sie haben die grste Dumheit in der Geschichte gemacht»
Однако, надо было на что-нибудь ршиться. Надо было или хать къ таинственному кургану, на который ему указали крестьяне, или вернуться назадъ, къ степному ручью, встрченному имъ на пути. А крестьяне кучкою стояли невдалек, поглядывая на путника и шушукаясь между собою на его счетъ. Матвевъ взглянулъ на нихъ и прочелъ на ихъ лицахъ нескрываемую злорадную насмшку.
Это переполнило чашу его терпнія. Онъ вспыхнулъ и громко выругался,— русскою руганью, которая завоевала право гражданства среди болгарскихъ крестьянъ со времени русско-турецкой войны.
И странная вещь! вмсто того, чтобы разсердиться или обидться, крестьяне сразу повеселли, измнились въ обращеніи и подошли поближе.
Корчмарь, который былъ въ то же время и кметомъ села, заговорилъ первый.
— Твоя милость откуда родомъ, какого народа?..
— Русскій я,— отвчалъ мрачно Матвевъ.
Корчмарь взялъ его за руку и, крпко ее пожимая, проговорилъ:
— Что же ты не сказалъ намъ раньше, что ты русскій?.. Только напрасно ввелъ насъ въ грхъ!..
И крестьяне одинъ за другимъ начали радушно пожимать ему руку, говоря, что по виду и по нмецкому разговору съ прозжимъ всадникомъ они приняли его за ‘шваба’ — такъ называютъ шопы всхъ неславянскихъ подданныхъ Франца Іосифа.
— Ну, ну, довольно!— сказалъ, наконецъ, корчмарь,— пожалуйте, господинъ, закусить. Все для васъ найдемъ, и холодную водичку, и вино, и хлбъ, и цыпленка… И подумать, что не изругай ты насъ, такъ и не догадались бы мы, что ты нашъ, православный… Темный народъ, что говорить!..
И желанный отнын гость былъ съ торжествомъ введенъ въ прохладную корчму.
Приблизительно тогда, когда происходило описанное событіе, Стамбуловъ, всемогущій повелитель Болгаріи, говорилъ корреспонденту Klnische Zeitung:
Я на пятьдесятъ лтъ освободилъ Болгарію отъ русскаго вліянія.
Видно, плохой былъ психологъ покойный Стамбуловъ…