РАЗСКАЗЫ ИВ. ВАЗОВА.
Переводъ съ болгарскаго И. К.
Два врага.
Два врага.
* * *
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
* * *
* * *
* * *
* * *
* * *
‘Русское Богатство’, No 1, 1902
Два врага, Вазов Иван, Год: 1902
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Они, дйствительно, страшно враждовали между собою. При встрчахъ они бросали другъ на друга кровожадные взоры. Будь они не людьми, а зврями, они давно бы вцпились другъ въ друга. Но они были людьми, а людская злоба только кипитъ въ груди и сверкаетъ въ очахъ. Это длаетъ ее еще боле ужасною.
Но сегодня, при встрч въ Цапарчевомъ кабак, они въ первый разъ схватились и дошли чуть не до ножей.
— Вотъ я выпущу изъ тебя кровь, изъ проклятаго!— грозился взбшенный Ламбо, лсной сторожъ, человкъ жестокій и съ очень темнымъ прошлымъ.
— Разобью твою зминую башку!— рычалъ въ отвтъ ему Перванъ Лазаровъ.
Ламбо заскрежеталъ зубами, зврски посмотрлъ на своего противника и вышелъ. Больше его и не видали: онъ ушелъ въ горы.
Много болтали въ деревн объ этой смертельной вражд. Одни говорили, что причиною ея была любовь: Ламбо любилъ Найду Гечову, но Перванъ отбилъ ее у него и взялъ себ въ жены… Другіе думали, что причина должна была быть другая. Третьи просто жалли Первана.
— Перванъ молодецъ изъ молодцовъ, что говорить, а все-таки напрасно онъ поссорился съ Ламбо. Ламбо — македонецъ, его лучше не трогать — укуситъ.
И это было похоже на правду. Скоро въ деревн узнали, что Ламбо бродитъ въ горахъ съ разбойничьею шайкою и ищетъ случая убить Первана. Два раза онъ даже стрлялъ въ него изъ засады на Банковскомъ шоссе. Но Перванъ и самъ не ударилъ лицомъ въ грязь. Онъ собралъ дружину и посл долгаго преслдованія загналъ шайку въ тсное ущелье неподалеку отъ Хвойны. Произошло сраженіе, результаты котораго были слдующіе: двое изъ разбойниковъ ускользнули, а трое попали въ плнъ. Въ числ послднихъ былъ и Ламбо, раненый въ плечо. Девять мсяцевъ просидлъ онъ въ Пловдивской тюрьм, въ ожиданіи суда. Прокуроръ называлъ это ‘предварительнымъ заключеніемъ’. Но когда обвинительный актъ былъ готовъ, и дло дошло до суда, Ламбо въ тюрьм не оказалось. Вмст съ своимъ товарищемъ по заключенію онъ прорылъ подкопъ подъ тюремною стною, выбрался ночью черезъ него къ рк и исчезъ безслдно.
Положеніе Первана стало съ тхъ поръ очень тяжело. Везд онъ долженъ былъ ожидать выстрла изъ засады. Мстительная физіономія разбойника мерещилась ему на всякомъ шагу, выглядывала изъ-за каждаго куста въ пол.
Прошелъ годъ, другой, но, славу Богу, ничего съ Перваномъ за это время не случилось. Да и Ламбо какъ въ воду канулъ. Только въ 1885 году прошелъ какъ-то по деревн темный слухъ, что Ламбо живетъ въ Сербіи и даже предсдательствуетъ тамъ на какомъ-то ‘македонскомъ’ митинг. А нкоторое время спустя стало извстно, что Ламбо палъ гд-то въ горахъ подъ турецкими пулями, во время преслдованія и уничтоженія повстанскаго отряда Токмачева.
Деревенскій мудрецъ, ддъ Таско, задумался, когда ему сообщили объ этомъ, и потомъ сказалъ:
— Ну что же, царство ему небесное… Что искалъ онъ, то и нашелъ… Говорилъ я вамъ, ребята, что кровь не вода,— всегда скажется.
Перванъ могъ теперь успокоиться.
Въ томъ же году король Миланъ объявилъ намъ братоубійственную войну.
Вс помнятъ еще это время. Быстро наступалъ непріятель къ Софіи, но еще быстре отступалъ онъ потомъ назадъ. Чудо слдовало за чудомъ. Весь міръ былъ охваченъ удивленіемъ, когда услышалъ подъ Сливницею желзное ура болгарскаго солдата, когда увидлъ, какъ дралось и побждало наше молодое, неопытное войско, безъ хлба, безъ патроновъ, безъ резервовъ сзади, безъ полководца впереди.
14-го ноября передовая колонна побдоносной болгарской арміи, съ развернутыми знаменами и подъ аккомпаниментъ народнаго гимна ‘Шуми Марица’, перешла сербскую границу и построилась въ боевой порядокъ въ двухъ километрахъ отъ Лирота.
Подъ вечеръ, къ концу разыгравшагося тамъ боя, во время котораго сербскіе батареи съ ‘Келъ-Таша’ и съ ‘Черна Чука’ засыпали гранатами наши войска, эскадронъ ротмистра. И очутился гд-то въ сторон отъ Лирота. Канонада почти прекратилась, но шальныя бомбы еще летали отъ времени до времени. Дв изъ такихъ послднихъ бомбъ упали какъ разъ перед эскадрономъ. Одна изъ нихъ разорвалась, и облако дыма закрыло на мгновенье всадниковъ. Испуганныя лошади бросились въ сторону, и эскадронъ поспшилъ укрыться отъ непріятельскаго огня въ ближайшей рытвин. Ротмистръ приказалъ осмотрться: вс ли цлы?
Солдаты осмотрлись: одного не доставало.
— Кого?
— Первана Лазарова, ефрейтора.
Красивое лицо офицера нахмурилось.
— Убило его гранатою, ваше благородіе,— доложилъ одинъ изъ солдатъ,— я видлъ, какъ онъ упалъ съ коня.
Въ этотъ же моментъ къ эскадрону подскакалъ разгоряченный конь безъ всадника, съ свернутымъ на сторону сдломъ. Тяжело дыша и испуганно поводя окровавленнымъ ухомъ, онъ остановился передъ эскадрономъ.
— Король!— закричали солдаты.
Это былъ конь Первана — Не могло быть боле сомннія, что несчастный ефрейторъ убитъ.
Пушечные выстрлы, между тмъ, прекратились.
— Поищите его и, если найдете, снесите на перевязочный пунктъ,— приказалъ ротмистръ, обращаясь къ двумъ изъ своихъ солдатъ. Сказалъ онъ это больше для очистки совсти, такъ какъ не сомнвался, что ефрейтора нтъ боле въ живыхъ.
Эскадронъ двинулся въ путь и скоро потерялся въ вечернихъ сумеркахъ.
Минутою позже никто изъ товарищей убитаго ефрейтора не думалъ боле о Перван. О Перван забыли, потому что его не было на лицо.
Такъ бываетъ всегда на войн.
А Перванъ лежалъ тамъ, гд упалъ съ коня. Никто, не искалъ его… Вроятно, посланные за нимъ солдаты потеряли направленіе… А между тмъ, граната его не тронула. Взрывъ только сбросилъ его съ коня. Падая, онъ ударился головою о землю и потерялъ сознаніе…
Между тмъ, наступала тихая звздная ночь. Мсяцъ поднялся надъ Руйскими горами и облилъ поле битвы своими блдными лучами. Тамъ и сямъ по склонамъ горъ и на равнин между ними заблистали лагерные огни обоихъ непріятелей. А на пол битвы, въ окрестныхъ виноградникахъ и на холмахъ валялись окровавленные трупы сотенъ человческихъ существъ,— вчера еще братьевъ, а сегодня — кровожадныхъ, озврвшихъ враговъ. Рядомъ лежатъ они, убитые и истерзанные, на холодной земл, подъ холоднымъ пологомъ ночи, не зная даже, зачмъ ихъ пригнали сюда на убой и кому была нужна ихъ смерть. О нихъ уже забыли, никто о нихъ не думаетъ, и мене всего т, которые привели ихъ сюда, на это пиршество смерти.
А Перванъ все лежалъ безъ движенія. Слабое мозговое сотрясеніе бросило его въ состояніе полусознательнаго бреда. Ему грезились какія-то страшныя картины, какіе-то грозные образы, которые давили ему грудь и наполняли ужасомъ его душу. Между прочимъ, ему грезилось, что его смертельный врагъ, Ламбо, стоитъ надъ нимъ съ всклокоченною бородою, съ налитыми кровью глазами и замахивается на него ножомъ. Перванъ хочетъ отбить ножъ, но его рука не поднимается, хочетъ крикнуть, позвать на помощь, но ни малйшій звукъ не вырывается изъ его устъ. А ножъ все надъ нимъ, все грозитъ вонзиться ему въ сердце. Ламбо смотритъ на него своими кровавыми глазами и начинаетъ вонзать въ него свой ножъ. Холодная сталь проникаетъ ему въ тло и причиняетъ ему ужасныя, невообразимыя страданія… А Ламбо стоитъ надъ нимъ и смется…
Вдругъ страшная молнія, сопровождаемая громовымъ ударомъ, ярко блеснула надъ Пиротомъ. Громадный огненный столбъ озарилъ своимъ свтомъ окрестныя поля, горы и небо.
То сербы взорвали на воздухъ свою Пиротскую крпость.
Этотъ ослпительный свтъ разбудилъ Первана. Онъ открылъ глаза. Черезъ нсколько секундъ все кругомъ опять потемнло. Перванъ началъ приходить съ себя. Первою его мыслью было радостное сознаніе, что вс эти ужасы онъ видлъ во сн… Ночной холодъ оживилъ его. Онъ попробовалъ встать, и это ему удалось безъ труда. Никакой сильной боли нигд онъ не чувствовалъ. Онъ понялъ, что не былъ раненъ. Онъ оглядлся вокругъ: прямо противъ него темнли горные склоны, усянные тамъ и сямъ огненными точками,— это были огни сербскаго лагеря. Перванъ сообразилъ, что болгарскій лагерь долженъ находиться внизу, и тронулся въ путь, стараясь идти на востокъ. Онъ шелъ довольно долго по виноградникамъ и кустамъ, ничего не различая въ окутывавшемъ его со всхъ сторонъ густомъ мрак. Черезъ нкоторое время онъ увидлъ, что забрелъ не туда, куда надо: вокругъ него были какіе-то плетни и заборы. Онъ остановился и началъ соображать. Очевидно, онъ попалъ въ самый Пиротъ.
— Ну что-же,— сказалъ онъ себ,— тмъ лучше! Вдь Пиротъ теперь нашъ…
И онъ смло пошелъ дальше.
Однако, онъ ошибался. Въ это время Пиротъ не былъ ни нашъ, ни сербскій. Въ самомъ начал боя въ него проникъ, правда, по слдамъ отступавшихъ сербовъ одинъ нашъ отрядъ, но онъ не задержался тамъ. Къ вечеру онъ очистилъ городъ, боясь какой-нибудь засады. Большая часть города оставалась еще въ рукахъ сербовъ.
И на бду Первана онъ вошелъ въ городъ какъ разъ съ того конца, которымъ владли еще сербы.
Пусты и темны были пиротскія улицы, только собачій лай нарушалъ царившее въ нихъ грозное молчаніе. Было ясно, что городъ покинутъ жителями, или что все, что еще было въ немъ живого, притаилось въ далекихъ углахъ. Однако, отъ времени до времени до слуха Первана доносились звуки ломаемыхъ дверей и разбиваемыхъ оконъ. Кое-гд въ окнахъ показывался — и тотчасъ же исчезалъ — трепетный свтъ свчи…
Перванъ началъ чувствовать нкоторое безпокойство. Въ самомъ дл, могла ли бы царить здсь такая пустота, если бы Пиротъ былъ, дйствительно, взятъ?.. Онъ началъ подумывать о томъ, чтобы вернуться по добру по здорову назадъ… Вдругъ, гд-то далеко за городомъ загремли пушечные выстрлы…
— Это еще что? Ночная атака?— подумалъ ефрейторъ.
Въ этотъ же моментъ вблизи послышались быстрые шаги, кучка солдатъ съ ружьями на плечахъ показалась на улиц. Они говорили между собою по-сербски… У Первана даже во рту пересохло. Его положеніе было отчаянное… Что было длать? Бжать?— но пули его все равно догонятъ! Сопротивляться?— очевидно невозможно! Сдаться?— позорно!.. Онъ быстро прижался къ стн и остался неподвиженъ.
Сербскіе солдаты шли прямо на него. Увидвъ человка, прятавшагося въ тни, они остановилось.
— Кто тутъ?— спросилъ одинъ изъ нихъ.
— Сливница!— громко и сурово проговорилъ Перванъ и затмъ, не ожидая отвта, крикнулъ, обернувшись назадъ:
— Ребята, бгомъ, впередъ!
И съ этими словами онъ смло бросился на сербовъ, крича имъ:
— Сдавайтесь!
Нсколько ружей упали на землю.
— Впередъ!— скомандовалъ Перванъ, не давая одуматься одураченнымъ сербамъ и указывая имъ улицу передъ собою.
Перванъ, вроятно, припомнилъ — и повторилъ — разсказы о дерзкихъ подвигахъ русскихъ казаковъ во время русско-турецкой войны.
И, дйствительно, этотъ отчаянный маневръ, почти всегда удающійся съ деморализованнымъ непріятелемъ, спасъ его.
Когда захваченные имъ въ плнъ сербы повернули въ указанную имъ улицу, самъ онъ бросился въ другую, противоположную, думая, что она выведетъ его въ поле.
Онъ ошибся. Эта улица вела, напротивъ, въ городъ. Когда Перванъ увидлъ это, ворочаться было уже поздно. Перванъ ршилъ идти впередъ, куда глаза глядятъ.
— Что будетъ, то будетъ!— пробормоталъ онъ про себя.
Результатъ не заставилъ себя ждать. При поворот въ въ одну изъ улицъ, какъ разъ на углу, на которомъ стоялъ зажженный фонарь, его настигли два сербскихъ всадника.
При слабомъ мерцаніи фонаря они увидли передъ собою человка въ болгарскомъ мундир и сразу признали его за непріятельскаго солдата.
— Болгаринъ!— закричалъ одинъ изъ нихъ.
— Ахъ, чтобъ его!..— выругался другой, и оба бросились за Перваномъ.
О повтореніи маневра, удавшагося только что съ пхотинцами, нечего было и думать. Единственнымъ спасеніемъ было бгство, и Перванъ бросился бжать. Всадники скакали за нимъ съ обнаженными саблями. Онъ бжалъ по какой-то узкой и темной улочк. Въ одномъ мст онъ поскользнулся и упалъ въ какую-то липкую лужу… Онъ подумалъ, что это кровь, и мурашки пробжали по его тлу… Но это была не кровь,— это было только вино, выпущенное изъ разбитой бочки… Перванъ тотчасъ же вскочилъ и побжалъ дальше. Но паденіе задержало его, и гнавшіеся за нимъ всадники были теперь у него совсмъ на ше. Одинъ изъ нихъ замахнулся саблею и зацпилъ ея концомъ по плечу Первана. Перванъ выронилъ ружье и, отскочивъ въ сторону, усплъ уклониться отъ второго удара. Онъ продолжалъ бжать, стараясь держаться поближе къ стнамъ домовъ, гд тнь и нависшія надъ улицею широкія стрхи скрывали его отъ преслдователей. Но еще нсколько шаговъ, и улица переходила въ широкую площадь, гд гибель Первана была неизбжна. Къ тому же онъ чувствовалъ себя изнеможеннымъ отъ усталости и потери крови. Печальный конецъ казался при такихъ условіяхъ неизбжнымъ. Но случайность спасла Первана. Онъ наткнулся на бгу на какую-то дверь, дверь отворилась, онъ вбжалъ черезъ нее и очутился въ какой-то лавк, гд и упалъ, полуживой, на полъ.
Преслдователи этого не замтили и проскакали мимо.
Перванъ не могъ двинуться съ мста. Потеря крови, усталость и перенесенныя волненія обезсилили его до такой степени, что онъ снова потерялъ на нкоторое время сознаніе. Но молодость взяла свое. Черезъ короткій промежутокъ времени сознаніе къ нему вернулось. Гд онъ былъ? Въ темнот ничего нельзя было разобрать. Онъ началъ ощупывать рукою окружающіе предметы и догадался, что находится въ какой-то лавк… Рукавъ его былъ весь мокрый отъ вытекшей изъ раны крови… Дверь лавки оставалась открытою настежь, изъ нея въ комнату врывалась холодная воздушная струя.
Прошло нсколько минутъ…. Вдругъ на порог показалась высокая человческая фигура.
Она ввалилась въ лавку, хлопнула за собою дверь и заперла ее ключемъ, проворчала по-сербски какое-то грубое ругательство и бросила что-то тяжелое на полъ. Потомъ она чиркнула спичкою и зажгла стнную лампочку. Свтъ позволилъ Первану оглядться. Онъ увидлъ, что, дйствительно, попалъ въ жалкую мелочную лавчонку и принесенныя только что вещи были, вроятно, добыты изъ такой-же, но разграбленной лавки. Вошедшій — по всей вроятности хозяинъ — стоялъ спиною, такъ что Перванъ не могъ сначала видть его лица. Видно было только, что это здоровый, сильный мужчина. Но вотъ онъ повернулся лицомъ къ свту, и Перванъ съ ужасомъ узналъ въ немъ македонца Ламбо. Въ тотъ же мигъ и Ламбо узналъ своего ночного гостя. Свирпая ярость вдругъ искривила его лицо.. Итакъ, слухъ о его смерти былъ, значитъ, ложенъ!..
— Что, узналъ, небось?— проговорилъ онъ съ налитыми кровью глазами:
— Да,— прошепталъ ефрейторъ.
— Попался, проклятая собака!— прорычалъ Ламбо, вытаскивая изъ кармана револьверъ.
— Убей меня!— сказалъ Перванъ.
Но разбойникъ не спшилъ съ развязкою. Прежде чмъ убить врага, онъ хотлъ его помучить.
— Небось, не пожалю… Два съ половиною года поджидалъ я тебя… Наконецъ, дождался…— глухо проговорилъ македонецъ.
Перванъ ничего не отвчалъ, смертельная слабость охватила все его существо. Все вертлось у него передъ глазами, но ни сознаніе, ни энергія его не покидали.
Македонецъ, между тмъ, увидлъ у Первана висвшую подъ шинелью часовую цпочку. Машинально, по привычк, онъ дернулъ за нее и вытащилъ часы, которые положилъ къ себ въ карманъ. Это движеніе опять заставило Первана открыть глаза.
— Ты что же не просишь пощады?… Проси, сказалъ вдь я теб, что убью… Давно поклялся не пощадить тебя, проговорилъ Ламбо, откладывая въ сторону револьверъ и вытаскивая вмсто него ножъ.
— Былъ во власти худшихъ разбойниковъ, чмъ ты, и то не просилъ пощады. Убей меня…— прошепталъ едва слышно Перванъ и закрылъ глаза, чтобы не видть своего убійцы.
Онъ сознавалъ, что смерть неизбжна. И въ этотъ предсмертный мигъ его мысль перенеслась черезъ Руйскія горы, черезъ Витошу, черезъ долину Марицы и Родопы и остановилась въ родной Чирвенской долин… Онъ увидлъ родной домъ, образъ дорогой матери, свою Найду, своего маленькаго Стояна… Въ мигъ перенесся онъ туда мысленно и въ мигъ же вернулся назадъ, въ лавку своего смертельнаго врага!
Онъ снова открылъ глаза и снова увидлъ передъ собою македонца съ ножомъ въ рук. Борода его попрежнему была всклокочена, глаза попрежнему, казалось, горли зловщимъ огнемъ.
— Ты былъ подъ Сливницею?— внезапно спросилъ онъ.
— Былъ.
На лбу македонца показались крупныя капли пота. Что-то особенное происходило въ его темной душ. Странная улыбка освтила его озврвшее лицо.
Его глаза заблистали, но не отъ свта лампы, который отражался въ нихъ. Въ нихъ показались слезы!.. Кто можетъ сказать, что вызвало ихъ? Проснулся ли человкъ? Болгарское ли чувство заговорило въ немъ? Или ему просто стало стыдно передъ этимъ беззащитнымъ и безстрашнымъ въ своей беззащитности врагомъ?..
— Гд ты раненъ?— спросилъ онъ.
Перванъ показалъ ему на свое лвое плечо.
— Вставай, пойдемъ на верхъ, посмотрю твою рану… Ляжешь спать на моей постели… Гостемъ моимъ будешь эту ночь…
И Ламбо поднялъ Первана, взялъ его подъ мышки и осторожно повелъ по крутой лстниц на верхъ.
Разбойникъ и герой исчезли въ темнот.
А тамъ, за городомъ трещали и гремли ружейные выстрлы.
Дйствительно, въ эту ночь на нашемъ лвомъ крыл киплъ ожесточенный бой. Болгарскія войска съ отчаянною смлостью штурмовали сербскія укрпленія на ‘Черной Чук’, которыя отвчали намъ огненнымъ дождемъ. Два приступа были отбиты, но третій сломилъ сопротивленіе сербовъ, и Черная Чука была взята.
На разсвт бой возобновился и продолжался до тхъ поръ, пока разстроенные окончательно сербы не начали отступать по Нишскому шоссе, оставивъ побдителю и Пиротъ, и своихъ убитыхъ.
Надо сказать правду: въ битвахъ подъ Пиротомъ сербскіе солдаты дрались мужественно и только посл отчаяннаго сопротивленія отступали пядь за пядью. Видно, девятидневный непрерывный бой съ болгарами, которые показывали имъ постоянные примры отчаянной храбрости, закалили ихъ духъ. А можетъ быть ихній поздній героизмъ былъ и плодомъ отчаянія…
Но болгарскій натискъ напоминалъ собою неудержимый могучій потокъ. Отпущенный при Сливниц, онъ сорвалъ удерживавшіе плотины у Драгомана и Цариброда и теперь несся по Нишавской долин, все валя и ломая на своемъ кровавомъ пути.
Увы, этотъ натискъ оставилъ за собою глубокую, страшную бездну, которая раздляетъ теперь одинъ отъ другого два братскіе народа.
На слдующій день въ полдень вступалъ въ покоренный Пиротъ и ротмистръ И. съ своимъ эскадрономъ. Прозжая по одной узкой улочк, ротмистръ увидлъ неожиданное, поразившее его зрлище. У дверей одной лавчонки стоялъ Перванъ Лазаровъ и длалъ ему честь. Возл Первана стоялъ Ламбо.
— А, Перванъ! Такъ ты живъ, значитъ! Молодчина!— воскликнулъ, весело улыбаясь, ротмистръ.
— Простите, ваше благородіе, былъ въ гостяхъ вотъ у стараго пріятеля,— проговорилъ, Перванъ, указывая на Ламбо.
— Точно такъ, ваше благородіе,— подтвердилъ Ламбо.
Ротмистръ недоврчиво усмхнулся и сказалъ:
— Ну ладно, ладно!.. Садись на ‘Короля’,— онъ давно уже скучаетъ по теб.
‘Король’ узналъ своего хозяина. Онъ уже не скучалъ, а прыгалъ отъ удовольствія. Перванъ вскочилъ на него и снова обернулся къ Ламбо:
— Ламбо, помнишь ли дда Таско?
— Какъ же! лъ у него за столомъ нсколько разъ.
— А знаешь, что постоянно любилъ онъ повторять?— что ‘кровь не вода: всегда скажется’… Ну, прощай!..
Онъ снялъ шапку, низко поклонился и, ударивъ коня шпорою, поскакалъ вслдъ за эскадрономъ.