Нчто о воронежскихъ пустосвятахъ и юродивыхъ.
Нчто о воронежскихъ пустосвятахъ и юродивыхъ.
Нечто о воронежских пустосвятах и юродивых, Зиновьев Иван Иванович, Год: 1861
Время на прочтение: 13 минут(ы)
Воронежская Бесда на 1861-й годъ.
Санктпетербургъ, 1861.
Въ жизни общественной всякое явленіе, выходящее изъ ряда обыденныхъ, обусловливается степенью умственнаго и нравственнаго развитія общества, среди котораго совершается тотъ, или другой фактъ. Тамъ, гд образованіе проникаетъ не въ одни только привиллегированные слои общества, а во всю массу народа, тамъ религіозныя идеи не могутъ уклоняться отъ своей первобытной чистоты, не могутъ находиться въ зависимости отъ своекорыстныхъ. темныхъ цлей.
Не то бываетъ въ сторон, гд большинство населенія не пользуется еще нетолько общечеловческимъ, образованіемъ, но даже просто грамотностію, гд понятія и врованія народа часто слагаются не подъ вліяніемъ разумныхъ убжденій, а вытекаютъ изъ совершенно иныхъ началъ. Эти быть можетъ сами по себ и чистыя начала, искажаясь подъ вліяніемъ невжества и оставаясь безъ исправленія, царятъ въ обществ на нравахъ какого-то священнаго преданія. Неясное и неправильное пониманіе многихъ священныхъ легендъ о ратоборств святыхъ мужей съ нечистыми духами, о юродивыхъ и блаженныхъ, сильно заражаетъ простой народъ мистицизмомъ, который олицетворяется въ однхъ лишь вншнихъ формахъ, безъ всякаго духовнаго содержанія. Благоговйное, не ложно понимаемое воззрніе на вс виды духовнаго подвижничества первобытныхъ христіанъ нердко порождаетъ въ нашемъ простонародь особеннаго рода фанатизмъ, который почти всегда длается добычею самой грубой спекуляціи.
Вліяніе темной силы невжества глубоко проникаетъ въ самые чистые, въ самые сокровенные источники человческаго сердца. Кому не извстно, какія дикія формы приняла въ великорусскомъ простонародь истерика, эта душевная болзнь слабаго женскаго организма? Въ нелпомъ образ кликушества, неизвстнаго малороссіянамъ, она представляется простонародью какимъ-то порожденіемъ алаго духа, порчи, исцляемой только чудесною, сверхъ-естественною силою. Но возмутительность факта заключается не во взгляд на его происхожденіе, а въ возможности его существованія, противъ котораго имющіе вс средства бороться не только не боролись до сихъ поръ, но по выраженію Сковороды, не помнимъ откуда-то нами вычитанному, это грустное явленіе погляживали, глаголюще: спи, не бойся, мсто покойное, миръ! и нсть мира.
Желаніе ничего не длать, быть въ почет, пить и сть на чужой счетъ, да еще и наживать деньги, породило въ нашемъ простонародь множество ханжей, юродивыхъ, блаженныхъ и прорицателей. Сознательныя и личныя такого рода продлки составляютъ прямой налогъ на людское невжество, но есть еще налоги и косвенные. Въ деревняхъ дурачкамъ отъ рожденія, или полоумнымъ небогатая семья часто даетъ волю бродить гд имъ угодно, такіе идіоты, большею частію, бываютъ молчаливы. Если же случается имъ заговорить, то они обыкновенно произносятъ какіе-то отрывочные звуки безъ смысла, связи и значенія. И вотъ такой пасынокъ природы бродитъ себ покойно до тхъ поръ, пока не наткнется на какую-нибудь смтливую ханжу, или на одержимыхъ излишнимъ врованіемъ въ сонія и виднія, первая безъ церемоніи, перекрестивши такого идіота въ прорицателя, обращаетъ его въ крпостную, доходную статью: возитъ своего пророка но домамъ и собираетъ во имя его все, начиная отъ денегъ, до бакалейныхъ товаровъ. Послдняя, напротивъ, изъ сердоболія зазоветъ къ себ дурачка, какъ Божьяго человка, и ужъ непремнно такъ, или иначе убдится въ его пророчеств, о чемъ непремнно огласитъ по цлому околодку. Когда же пророкъ, но невол, войдетъ въ извстность, то обыкновенно изъ деревни является его семья и тогда уже беретъ его подъ свою опеку, оставляя, впрочемъ, иногда свой кладъ временно во владніе какой-нибудь ханжи, съ условіемъ половиннаго длежа доходовъ.
Въ дл темнаго и дикаго суеврія, ослпляющаго свтлый и прямой взглядъ нашего народа, Воронежъ не только не отсталъ отъ Москвы, породившей пресловутаго Ивана Яковлевича, но едвали не превзошелъ нашу первопрестольную столицу, едвали не былъ въ одно время нарочито знаменитымъ но этой части городомъ. Плохо зная общественную исторію нашего города до тридцатыхъ годовъ, мы не можемъ сказать, до какой степени было развито въ немъ кликушество и юродивство. Но съ тридцатыхъ годовъ мы сами были свидтелями появленія множества кликушъ и очень немудрыхъ ловцовъ, которые довольно-таки покуралсили въ Воронеж. Вотъ въ краткомъ очерк подвиги нкоторыхъ изъ этихъ личностей.
Отпущеникъ помщика Викулина, по имени Никаноръ, ловкій малый, жилъ себ уединенно въ Воронеж на Богоявленской гор. Присмотрвшись къ толпамъ отвсюду стекавшихся богомольцевъ, для поклоненія вновь открытымъ мощамъ св. Митрофана, онъ крпко соблазнился возможностію, собрать ни за что, ни про что множество трудовыхъ, но легко бросаемыхъ грошей. И вотъ Никаноръ облекается въ черную власяницу, отращаетъ себ бороду и волосы, и превращается такимъ образомъ въ отца Никанора. Въ этомъ новомъ чин онъ сначала тщательно терся около простосердечныхъ пришельцевъ.— мужичковъ и бабъ, потомъ, пріискавъ себ ловкихъ пидбрихачей, вдругъ скрылся. Затмъ разнесся слухъ, что Никаноръ затворился и жаждущимъ прорицаетъ будущее. Для этой новой профессіи онъ придумалъ слдующую приличную обстановку: избралъ себ тсную келью, въ которой устроилъ уставленную сверху до низу иконами божницу, съ неугасимыми лампадами и свчами, а посреди комнаты поставилъ черный гробъ, вмщавшій въ себ послдніе атрибуты жизни — покрывало, свчи и ладонъ. Въ этой-то свтлиц — конечно, только лишь въ присутствіи постороннихъ, падалъ онъ ницъ и молился. Усердные глашатаи зазывали богомольцевъ — удостоиться чести побывать у затворника Ипка- нора. Толпами валилъ темный и невидущій людъ въ открытую западню съ носильными приношеніями. Никаноръ, ничмъ не стсняясь, благословлялъ постителей и вралъ все, что могъ. Удавшаяся спекуляція и жажда славы, соединенной съ богатыми дарами, довели его до неслыханныхъ предловъ дерзкаго кощунства: въ кельи Никанора, посредствомъ проверченной въ потолк дыры, сталъ слышаться гласъ свыще, отпущающій грхи лежащимъ на полу въ покаянномъ смиреніи бабамъ. Но къ счастію, гласъ этотъ, при всей своей мягкости, достигъ до слуха полиціи и отецъ Никаноръ, изгнанный изъ затвора, потомъ женился на дочери лснаго сторожа въ дач купца А-на. Дальнйшая судьба этого проказника окончилась ссылкою въ Сибирь, за какія-то новыя дянія.
Небольшаго роста, съ рдкой сденькой бородкой, въ срой свитк, пожилыхъ лтъ, отъ природы неимвшій разсудка, простой мужикъ одной изъ близъ лежащихъ къ Задонску деревень — Антонушка имлъ постоянное пребываніе въ этомъ город и славился тамъ какъ юродивый прорицатель и псевдо-чудотворецъ. Многіе приходили и прізжали къ Антонушк въ Задоискъ изъ другихъ уздовъ съ большими дтьми просить исцленія. Такъ Усманскаго узда, сла Чамлыка мщанка, Елена Васильева Солодовникова, у малолтняго сына которой поражены были неизлчимымъ недугомъ ноги, ходила съ нимъ въ Задонскъ къ Антонуінк. Пришедши къ нему въ комнату, мать больного поднесла ребенка и просила совта, чмъ лчить его. Антонушка поплевалъ на ноги больного, потръ ихъ своими слюнями и сказалъ — теперь будетъ здоровъ. Разумется, предсказаніе не исполнилось. Изъ всхъ городовъ Воронежской губерніи ни одинъ не находится въ такомъ близкомъ общеніи съ губернскимъ, какъ Задонскъ. Жители Воронежа всхъ сословій, половъ и возрастовъ, часто посщая Задонскій монастырь, свдали и объ Антонушк, Но свойству ли человческой натуры, жаждущей узнать о своей будущей судьб, или просто въ слдствіе особеннаго сочувствія въ нкоторыхъ личностяхъ къ пустосвятству, — безсвязнымъ и безсмысленнымъ лаконическимъ фразамъ Актонушки, общество, преимущественно женщинъ, придало таинственный, духовный смыслъ пророчества. Антонушка до того пошелъ въ ходъ, что въ Воронеж ощущалась потребность присутствія его на продолжительное время. Одна смтливая ханжа взялась доставлять но временамъ обществу это псевдо-духовное наслажденіе, она дала у себя въ дом постоянный пріютъ прізжавшему изъ Задонска Антонушк, развозила его повсюду, принимала постителей и, собирая обильную дань во имя Антонушки, подлалась кое-чмъ съ прізжавшими въ Воронежъ его родными. Худощавый и слабо-сильный отъ природы, Антонушка былъ совершенный ребенокъ, при полномъ отсутствіи разсудка, онъ рдко говорилъ, если же проговаривалъ иногда два-три слова, то уже твердилъ ихъ нсколько разъ безостановочно. Вотъ образчикъ пророчествъ Антонушка, сообщенный однимъ изъ членовъ семейства, въ которомъ совершались слдующіе факты. Въ 183.. году семейство богатаго я уважаемаго въ город купца H. H. С-ва пожелало благодатнаго присутствія Антонушка, за которымъ послали экипажъ. Молодые члены семейства и особенно сыновья г. С-ва, учившіеся въ то время въ гимназіи, желали видть Антонушку просто изъ любопытства, но старички и старушки ждали его съ полнымъ убжденіемъ въ его святости и потому нкоторые изъ нихъ во все время ожиданія, затворившись, усердно клали земные поклоны, прося Господа о томъ, чтобы Онъ сподобилъ достойно встртить лже-пророка. Посл этого дерзко-наивнаго богохульства, когда раздался крикъ: ‘детъ, детъ!’ вс вышли на крыльцо, ссадили желаннаго гостя съ пролетокъ, какъ дитя и съ благоговніемъ ввели его подъ руки въ комнату. Пророкъ былъ въ старомъ армяк, въ шапк и рукавицахъ. Но средин комнаты встртила его почтенная старушка, глава семейства, она съ подобающею честью протянула къ нему сложенныя одна на другую руки, преклонила голову и сказала: ‘Благословите, Антонушка! ‘ Между тмъ Антонушка, едва переступивъ порогъ, началъ повторять фразу: Чи собаки брешутъ? Чи собаки брешутъ? Просившую благословенія старушку, не снимая рукавицъ, онъ слегка ударилъ по щек, сконфуженная неожиданной выходкой дурачка, она отвернулась въ сторону, потерла щеку и въ утшеніе себ сказала: хорошо, что еще не дерется! Затмъ посадили Антонушку на переднее мсто подъ образа. Члены семейства, желая каждый услышать предсказаніе о будущемъ, выходили но одиночк изъ другой комнаты и показывались Антонушк. При вход одного изъ сыновей г. С-ва, онъ началъ повторять: паромы плывутъ…. паромы плывутъ…. Вышла двушка, Антонъ заговорилъ: Чи дивка безъ котовъ пришли. Чи дивка безъ котовъ пришла. При появленіи другой, онъ сказалъ: вари кулешу, вари ку.тну. Купцу Ш-ну, родственнику С-ва, Антонъ прорекъ: Чи мине на поселенье сошлютъ? Чи мине на поселенье сошлютъ? Антонушку почествовали чмъ Богъ послалъ и отвезли во свояси. Вотъ полный актъ его пророчества, прізда и отъзда, сопровождавшихся толпою народа, собравшагося у воротъ С-ва. Въ другой разъ едва привезли Антонушку на дворъ, онъ расплакался, какъ дитя и не хотлъ сойти съ пролетокъ, его насильно втащили въ комнату, но онъ вырвался и побжалъ къ воротамъ, которыя оказались затворенными, лже-пророкъ бросился въ подворотню, но одинъ изъ сыновей г. С-ва схватилъ его за ноги и втащилъ обратно на дворъ. Начали ублажать Антонушку, какъ ребенка: уговаривали, катали по двору на пролтк, но ни что не помогало: онъ рвался и плакалъ. Послали наконецъ за его опекуншей, которая, покатавшись съ нимъ но двору, взошла въ комнату и съ таинственнымъ благоговніемъ объявила, что Антонушка не расположенъ сегодня говоритъ…. съ тмъ и увезла его домой. Мы сами, въ ранніе годы нашей юности, видли этого пустосвята въ Задонскомъ монастыр. Какъ теперь представляется намъ фигура этого старичка съ всклоченными волосами, въ сромъ, низко подпоясанномъ кафташник, съ каменьями и всякою дрянью за пазухой. Вотъ онъ сходитъ съ церковной паперти, его окружаетъ толпа женщинъ и дтей всхъ сословій и съ благоговніемъ цлуетъ его грязныя руки. Антонушка умеръ въ Задонск и погребенъ въ тамошнемъ монастыр. Разсказываютъ, что въ день погребенія въ рукахъ его неизвстно откуда — явился запечатанный пакетъ съ подписью: на погребеніе Антонушки, въ пакет найдено З00 руб. Ловкіе люди обратили и этотъ простой случай въ чудо, вроятно для того, чтобы пробавляться кое-чмъ въ намять Антонушки.
Крестьянинъ одного изъ торговыхъ селъ Борисоглбскаго узда, въ полномъ ум и здравой памяти, на долго сбросилъ съ головы шапку, разулся, остригся гладко подъ гребенку, обрилъ бороду, нарядился въ демикатоновое черное полукафтанье, опоясался ремнемъ и въ такомъ вид явился на стогнахъ города Воронежа. Это былъ пророкъ двухъ губернскихъ городовъ Воронежа и Тулы — знаменитый, блаженный Кирюша. Остриженный и обритый, онъ во всякое время года ходилъ босой, безъ танки, въ легкомъ полукафтань, въ правой рук его постоянно имлся жезлъ съ привязаннымъ на конц букетомъ свжихъ цвтовъ, палка эта была внутри пустая, наполненная свинцомъ, что придавало ей особенную тяжесть, букетъ цвтовъ имлъ онъ постоянно свжій, даже и зимою, чмъ конечно обязанъ былъ своимъ почитателямъ прекраснаго пола. Свжее, румяное лицо Кирюши цвло здоровьемъ, чтобы искусне обморочить почтенную публику, онъ притворился нмымъ, и при появленіи въ Воронежъ боле года не говорилъ ни слова. Но когда, по соображенію его, настало время окончательно дурачить суевровъ, то онъ заговорилъ. Конечно, эта выходка всхъ поразила, заговорилъ, такъ уже не спроста! Кирюша въ свою очередь тоже смекнулъ, чего отъ него ожидаютъ. Нсколько удачно сказанныхъ но извстнымъ обстоятельствамъ фразъ доставили Кирюш громкую славу пророка и открыли ему двери богатыхъ домовъ Воронежа, гд онъ пользовался всевозможными даяніями и разъзжалъ въ богатыхъ экипажахъ. Преимущественно баловало Кирюшу купечество. Одно время жилъ онъ съ годъ въ дом почетныхъ гражданъ А-хъ, въ нижнемъ этаж ему была отведена особая комната. Зная, что вс домашніе отъ прислуги до хозяевъ жадно слдятъ за каждымъ его движеніемъ, Кирюша велъ себя осторожно. Каждый вечеръ онъ затворялся въ комнат и усердно клалъ земные поклоны. Любопытные съ самаго начала вечера смотрли на его занятія въ дверную скважину, и блаженный, чтобы отвязаться отъ докучливаго любопытства, поражалъ иногда слдующимъ нечаяннымъ возгласомъ: ‘знаю, знаю, что вы на меня смотрите!…’ Публика, внутренно укоряя себя въ гршномъ любопытств, крестилась и со страхомъ расходилась по своимъ мстамъ. Одинъ только человкъ въ дом А-ыхъ не стснялся пророческими возгласами святыни, прилежнй и дольше всхъ наблюдалъ за Кирюшей по ночамъ и не остался отъ того въ наклад. Это былъ кучеръ Николай. Вроятно, подсмотрвъ когда-нибудь но позднй, что Кирюша, посл богомолья, имлъ привычку пересчитывать свою выручку, онъ добрался какъ-то до нея и потянулъ весь капиталъ псевдо-пророка. Въ одну полночь, когда кучеръ Николай не находилъ уже ничего любопытнаго въ надзор за Кирюшей, послдній поднялъ страшный гвалтъ въ дом, вс проснулись и сбжались на крикъ. Кирюша бсновался и чуть не лзъ на стну, но о деньгахъ ни полслова. ‘Пустите меня вонъ отсюда!’ кричалъ онъ неистово: не хочу больше здсь оставаться…’ Посл уже узнали отъ него же о продлк кучера Николая. Нердко, соскучившись въ Воронеж, Кирюша отправлялся въ Тулу, гд и имлъ постоянное пребываніе въ дом богатаго купца Д-на, тамъ отводилась ему особая комната, которая и носила названіе Кирюшиной. Въ Тул онъ пользовался не меньшею популярностію, какъ и въ Воронеж. Въ тотъ годъ, когда въ Тул былъ большой пожаръ, Кирюша, передъ отходомъ своимъ въ Воронежъ, былъ въ дом извстнаго купца М-ва: посмотрвши въ окна, онъ указалъ на городъ и проговорилъ скоро, скоро будешь большая суета…. все будетъ чисто…. Спустя немного времени по уход Кирюши изъ Тулы, городъ сгорлъ, слава пророка утвердилась еще прочне. Но не одна Тула платила дань суеврнаго поклоненія воронежскому лже-пророку: Москва также почтила его въ лиц богатой княгини N. Прізжая въ Воронежъ на богомолье, г-жа N. познакомилась съ пророкомъ и уже не могла съ нимъ разстаться, она увезла его съ собою въ Москву, отвела ему въ своемъ дом особую комнату, которая постоянно вся была убрана цвтами. По вол Кирюши, всякая отцвтшая плошка тотчасъ же выносилась садовникомъ вонъ и замнялась новою, цвтущею. Такъ блаженствовалъ Кирюша цлый годъ. Наконецъ совсть заговорила въ немъ, постыдное ремесло лже-пророка надоло ему, и вотъ онъ, превратившись опять въ крестьянина, обулся, отпустилъ волосы и бороду, надлъ срый армякъ и шайку и отправился на родину. Теперь живетъ онъ въ одномъ изъ торговыхъ селъ Борисоглбскаго узда, гд сдлалъ на свой счетъ иконостасъ для сельской церкви, иметъ свой домъ съ хорошимъ садомъ и занимается хозяйствомъ. 29-го Октября 1860 года. Кириллъ, проздомъ чрезъ Воронежъ въ Тулу, по старой памяти, былъ въ гостяхъ у почет. гражд. А-ва, гд когда-то онъ постоянно жилъ. За чаемъ, на вопросъ хозяина — приходитъ ли ему когда-нибудь охота блажить по прежнему!’… онъ простодушно отвчалъ: Нтъ! подурачился., да и будетъ…. Замчательно, что по словамъ А-за, изъ бывшаго пророка вышелъ хорошій цвтоводъ.
Въ пригородной слобод Придач проживалъ фабричный крестьянинъ едоръ, имвшій двухъ малолтнихъ сыновей. Изъ желанія сколотить себ и дтямъ легкими средствами капиталецъ, онъ началъ юродствовать, чмъ и промышлялъ до самой смерти. Дти его выросли, начали торговать, имли уже достаточныя средства къ жизни и, видя всю нелпость шарлатанства отца своего, употребляли вс зависящія отъ нихъ мры — усадить его дома, или заставить взяться за дло, но блаженное состояніе такъ глубоко пустило свои корни, вошло въ плоть и кровь едора, что даже вліяніе полиціи оказалось надъ нимъ безуспшнымъ, и она махнула на него рукой. Юродствовавшій отнюдь не притворялся дурачкомъ, но корчилъ изъ себя облагодатствованнаго человка. Онъ ходилъ въ черномъ, засаленномъ полукафтань, съ длинными полосами, безъ шапки и босой во всякое время года. На голов у него былъ какой-то обручъ, обернутый черною сальною тряпицею, съ нашитымъ на ней позументнымъ крестикомъ, носилъ онъ длинную палку, съ желзнымъ на нижнемъ конц остріемъ, на верхнемъ же сдланъ былъ крестъ, обшитый шелковыми тряпичками, на которыхъ развшаны были металлическіе и стеклянные образки. Въ такомъ вид ходилъ онъ свободно но улицамъ, площадямъ, церквамъ и монастырямъ города, громко распвалъ духовные псалмы. Нердко случалось, что пніемъ своимъ нарушалъ онъ порядокъ церковный службы и съ желавшими воздержать его, вступалъ въ громогласный споръ. Обыкновеннымъ мстомъ пребыванія его была монастырская галлерея, въ извстныя времена года биткомъ набитая богомольцами изъ селъ и деревень. Иногда онъ громко плъ, а иногда молча молился Богу, длая размашистые кресты съ сильными ударами по голов, груди и плечамъ, земные поклоны его сопровождались сильнымъ стуканьемъ лбомъ объ полъ. Около него группировались толпы любопытныхъ богомольцевъ и надляли его милостынею, приговаривая, помяни за упокой, или за здравіе такого-то, едоръ молча бралъ деньги и громко творилъ поминовеніе. По окончаніи церковной службы, когда весь народъ скоплялся около монастыря, онъ становился среди монастырской площади, отставлялъ одну руку съ жезломъ для цлованія креста въ тряпицахъ, гд но словамъ его зашиты были частицы мощей, а другую протягивалъ для сбора денегъ. каждый богомолецъ подходилъ, прикладывался къ образамъ на палк и давалъ грошъ. Безпрерывный перечень душъ, которыхъ онъ обязывался поминать, надодалъ ему, и вотъ, едва крестьянинъ, или крестьянка откроетъ ротъ и успетъ вымолвить ‘помяни….’ святоша прерываетъ начатую фразу лаконическими возгласами, съ киваньемъ головой, знаю!… знаю, кто!… знаю… Удивленные богомольцы благоговйно крестятся и шепчутся между собою: нотъ ужъ подлинно-то снятая душенька! ты только ротъ розинешь, ‘уже онъ и знаетъ, кого нужно помянуть…. Этотъ потаскуша слылъ за предсказателя только у однихъ прізжихъ господъ, которые нердко посылывали за нимъ экипажи, къ глазахъ же коренныхъ жителей Воронежа онъ не имлъ ровно никакого значенія.
Послднее нашествіе блаженнаго фокусника на Воронежъ било въ 1855 году. Государственный крестьянинъ Нижнедвицкаго узда, села Везноватки, Ермилъ Сидоровъ, бросивъ жену и семейство, преобразовался въ какого-то отца Серафима и пошелъ таскаться, сначала по деревнямъ и узднымъ городамъ, а потомъ пожаловалъ на вакантное мсто въ Воронежъ. Хорошо обутый, одтый въ суконное полукафтанье, съ монашеской скуфейкой на голов, скоро втерся онъ въ нсколько купеческихъ домовъ, гд и пророчествовалъ, какъ только доставало умнья. Одна почтенная старушка, купеческая вдова В-за, имя собственный каменный домъ, пріютила у себя отца Серафима. При дом ея былъ садъ, въ которомъ находился флигелекъ въ одну комнату, въ немъ-то и поселился Серафимъ. Съ В-кого жидъ ея сынъ, холостой человкъ, да прикащикъ,— племянникъ ея Григорій К-въ. Каждую ночь сынъ В-й, посл ужина, прощаясь на сонъ грядущій съ матерью, обращался къ ней съ вопросомъ: ‘Маменька! позвольте мн пойти въ отцу Серафиму помолиться Богу?’ Ну что-жъ! ступай, Христосъ съ тобою! было обычнымъ отвтомъ. Въ одинъ вечеръ сынъ ране обыкновеннаго, обратился къ матери съ подобною просьбою. Мать, хотя и благословила его, но подушка, которую онъ держалъ въ своихъ рукахъ и которую никогда не бралъ съ собою прежде, поселила въ ней какое-то безотчетное подозрніе. Спустя часа два, мучимая разными предположеніями и сомнніями (сынъ любилъ немножко покутить), старушка позвала къ себ прикащика. ‘Гриша, а Гриша! поди, матушка, посмотри — что мой Ваня длаетъ у отца Серафима’. Гриша, мужчина лтъ сорока семи, тотчасъ же отправился по порученію въ садъ, гд подойдя къ дверямъ кельи, по обычаю монастырскому пренаивно проговорилъ на распвъ входную фразу: ‘Господи исусе Христе, Сине Божій, помилуй насъ!…’ Аминь! отвчалъ голосъ за дверью. Гриша взошелъ и остолбенлъ отъ удивленія: на стол былъ штофъ водки и осетрина, а за столомъ сидло мертвецки пьяная женщина, Ваня былъ не въ лучшемъ положеніи, Серафимъ однакожъ не былъ пьянъ. Все виднное Гришей было передано старушк В-ой. и Серафима прогнали вонъ.
Изъ дома одного чиновника, гд было нашелъ пристанище отецъ Серафимъ, выгнали его за то, что онъ, не смотря на тяжесть носимыхъ имъ веригъ, слишкомъ уже наглядно началъ ухаживать за хозяйкою въ отсутствіи ея мужа. Молоденькая купеческая жена О. Е. Ф-за, кончившая курсъ въ одномъ изъ частныхъ пансіоновъ, но сильно зараженная пустосвятствомъ, очень ласково принимала Серафима и благоговйно выслушивала всю чушь, которую онъ городилъ ей. Вотъ что разсказывала о пророчеств Серафима, молодая дама А-за, хорошая знакомая Ф-ой. У мужа А-ой пропали изъ комнаты деньги, пока производился розыскъ ихъ полиціею, А-за съ своею сестрою двушкою, зная, что у Ф-вой будетъ Серафимъ, отправилась туда изъ любопытства испытать его пророчество. При вход А-вой съ сострою, Серафима поили чаемъ и онъ, обращаясь къ хозяйк, говорилъ: ‘Ты мн послаже, послаже налей, положи побольше сахару, да варенья, не жалй! Не жалй…’ Потомъ, не обращая вниманія на вошедшихъ, онъ сказалъ: Вотъ пришли! Они думаютъ, что я цыганъ, буду имъ ворожить о деньгахъ. Деньги украла рыжая двка!’ Но эта меткая фраза не одурачила г-жи А-ой: она сейчасъ же догадалась, что плутъ Серафимъ уже слышалъ о пропаж денегъ изъ разговоровъ сестры ея. часто бывающей у Ф-ой, и потому не обратила особеннаго вниманія ни на пророка, ни на пророчество. Серафимъ показывалъ пріхавшимъ свою скуфейку и говорилъ, что она не обыкновенная, а желзная, показывалъ также вериги, называлъ сестру А-ой своею невстою, становился съ нею передъ образами и, снявши съ ея пальца золотой перстень, надлъ его себ и сказалъ, что теперь они уже обручены другъ другу. Перстень онъ унесъ съ собою и не отдалъ назадъ. Удивительно, откуда могъ достать этотъ шарлатанъ латную одежду схимника. Особенность покроя и вс малйшія подробности ея не могли быть извстны обыкновенному портному, тмъ боле, что, сколько мы знаемъ Воронежъ и его монастыри, никто изъ монашествующихъ не принималъ на себя схимническаго сана. Схимну надвалъ на себя Серафимъ только лишь въ кельи, во время богомолья. Не долго, однакожъ, пошатался по Воронежу этотъ обманщикъ, вроятно, онъ увидлъ, что при повявшомъ и на нашъ городъ свжемъ дыханіи просвщенія, продлки его предшественниковъ съ каждымъ годомъ будутъ все боле и боле терять свою цну, а потому онъ покинулъ Воронежъ и, какъ говорятъ, отправился въ Москву.
Одно время въ Воронеж мракъ суеврія до такой степени распространился. что даже сама полиція прибгала къ его помощи. Въ 18.. году, у полковника Л—го, очень хорошо была украдена шкатулка съ драгоцнными вещами. Л—й на другой же день обратился съ просьбою о розыск вещей прямо къ губернатору, который тотчасъ зсо приказалъ полиціи принять вс мры къ отысканію. Должность полиціймейстера временно исправлялъ въ то время состоявшій при губернатор для особыхъ порученій подполковникъ В. А. П—въ. Ревностное желаніе угодить начальнику, блеснуть предъ обществомъ своими юридическими знаніями и полицейскимъ соображеніемъ, подвинули П—ва принять живйшее участіе въ розыск. Онъ сбилъ съ ногъ всю полицію’ измучился и самъ, но вещи, какъ въ воду канули, даже слда не открыли, П—въ сталъ въ тупикъ. Думалъ, думалъ онъ и наконецъ попалъ на счастливую мысль: пригороднія слободы Воронежа богаты знаменитыми ворожеями и знахарями, которые многимъ угадываютъ о пропажахъ, будемъ и мы гадать, идетъ! воскликнулъ П—въ и лице его просіяло надеждою. Выписанъ былъ извстнйшій по этой части знахарь, бородатый мужикъ въ смуромъ армяк. Привезли его прямо въ одну изъ городскихъ частей и помстили въ канцеляріи, мужикъ объявилъ, что гаданье должно быть ни тощее сердце. На утро подполковникъ П—въ, ратманъ полиціи, купецъ А., частный приставъ, квартальные и канцелярскіе служители собрались въ канцеляріи части и съ покорностію ожидали вщихъ словъ мага. Бородатый плутъ потребовалъ миску чистой воды, поставилъ ее на столь подъ образами и началъ что-то нашептывать. Окончивъ свои заклинанія, онъ отступилъ шага на три отъ столика съ мискою, обратился къ присутствующимъ и съ суровой таинственностію сказалъ: ‘Млитесь вс до единаго въ землю!’— Чудная била картина: здоровый мужичище длалъ размашистые кресты и стукалъ лбомъ объ полъ, за нимъ, съ благоговйнымъ смиреніемъ, усердно клали земные поклоны подполковникъ II — въ, частный приставъ, ратманъ и вс предстоящіе. Когда окончилась молитва, знахарь взялъ миску и сталъ смотрть въ воду. П—въ, наострилъ уши и весь превратился во вниманіе. Знахарь описалъ примты вора, объявилъ признаки мста его жительства и сказавъ о томъ, гд спрятаны вещи, — распустилъ честную компанію. П—въ, раскинувши умомъ-разумомъ и посовтовавшись съ кмъ нужно, пріискалъ вора по примтамъ и сейчасъ же нагрянулъ на какой-то домишко. Всполошили всхъ сосдей, перепугали хозяевъ дома, перевернули все верхъ дномъ, по нетолько вещей, даже и слдовъ подозрнія не отыскали. Похалъ П—въ, понуривши голову и чуть не плача, но знахаря, говорятъ, маленько поскли, да и отпустили во свояси.