Статьи из газеты ‘День’ (1863)
Статьи из газеты ‘День’ (1863)
Не война, а общественная сила Россіи можетъ ршить о польскомъ вопрос.
Не война, а общественная сила Россіи можетъ ршить о польскомъ вопрос.
Москва, 15-го іюня 1863 г.
Не война, а общественная сила России может решить о польском вопросе, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1863
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
‘Патріотизмъ’, пробудившійся въ нашемъ обществ, не ослабфваетъ, а напротивъ того усиливается съ каждымъ днемъ. Воинственное настроеніе духа обнаружилось въ Москв приговоромъ Общей Думы объ учрежденіи мстной стражи (о чемъ теперь, съ Высочайшаго соизволенія, разработывается проектъ особою, составленною изъ гласныхъ Думы, коммиссіею),— а въ Петербург (какъ говорятъ) формированіемъ цлаго батальона стрлковъ на счетъ города. Мы уже привтствовали и вновь привтствуемъ эти мры, принятыя обществомъ, какъ потому, что видимъ въ нихъ проявленіе — ‘ уже не страдательной, а мужественной и предпріимчивой любви къ Россіи,— такъ и потому, что дорожимъ всякимъ признакомъ жизни и дятельности, всякимъ чистымъ, свободнымъ увлеченіемъ въ вашемъ обществ, такъ долго спавшемъ, вяломъ, апатичномъ,— обществ, котораго единственнымъ до сихъ поръ двигателемъ было — начальство. Въ этомъ отношеніи Поляки уже оказали и продолжаютъ оказывать намъ такія огромныя услуги, что рядомъ съ негодованіемъ, возбуждаемымъ ихъ поступками, невольно тснится въ грудь и чувство нкоторой благодарности,— ими конечно не прошенной… Едвали найдется такой скептикъ, который бы сталъ отрицать значеніе ‘патріотизма’, какъ дйствительной силы, удесятеряющей могущество арміи въ борьб противу вншнихъ враговъ: а мы можемъ съ гордостью сказать, что мы богаты этою силою. Въ самомъ дл, ‘патріотизмъ’, какъ пожаромъ, обхватилъ все наше общество, все напряжено, все, въ случа войны, готово принесть ‘на алтарь отечества жизнь и достояніе’…
Ну, а если войны не будетъ?
Да, если войны не будетъ, что тогда? Жмени и достоянія, которыми такъ расточительно способенъ жертвовать Русскій человкъ въ случа вншней опасности, грозящей Россіи,— тогда не потребуется… Мстная стража окажется ненужною, общественное напряженіе — напраснымъ, выраженія ‘патріотизма’ — неумстными и излишними… Но разв вопросъ Польскій, этотъ мучительный Польскій вопросъ, разршится отъ того, что Западныя державы уклонятся отъ боя? Война дйствительно можетъ не быть, и въ ныншнемъ году вроятно не будетъ, но задача ни мало не подвинется отъ того къ развязк. Напротивъ, война, если говорить правду, представлялась намъ — большинству нашего общества — легчайшимъ, вншнимъ, конечно грубымъ, но за то не головоломнымъ и, главное, вынужденнымъ, не нами избраннымъ, способомъ разршенія. Въ случа объявленія намъ войны Европою, дло значительно упрощалось: колеблющіеся умы переставали колебаться, въ виду оскорбительнаго насильственнаго вмшательства иностранныхъ державъ, робкія, смущенныя совсти успокоивались, отвлеченные принципы и теоріи умолкали предъ наглою дйствительностью факта, предъ настоятельными требованіями практики. Вс сомннія улегались,— и отлагая въ сторону споры и разсужденія о томъ: была или нтъ съ нашей стороны какая-либо неправда относительно Польши, заслуживаетъ или нтъ Польское національное чувство нашего состраданія, правы или неправы Поляки въ своемъ желаніи возстановить Польшу — и въ какихъ размрахъ,— однимъ словомъ, избавляясь, не безъ радости, отъ тяжелой работы мысли надъ разршеніемъ этихъ тяжелыхъ вопросовъ,— вс мы, безъ исключенія, схватились бы за оружіе, чтобы совершить дло вполн оправдываемое самою щекотливою совстью,— т. е. отраженіе и изгнаніе нашествія иноземцевъ на Русскую землю! Всякій въ то же время смутно бы надялся, что послдствія войны сами собою распутаютъ Польскій узелъ,— и взваливалъ бы, такъ сказать, уже не на себя, а на событія — какъ нравственную отвтственность за свои личныя дйствія, такъ и обязанность сыскать разршеніе Польскому вопросу — такое, котораго теперь, пожалуй, и не придумать! Все это, при нашей извстной душевной и умственной лни, ори непривычк и неохот къ серьезному труду мысли, боле чмъ вроятно. Въ самомъ дл, со времени первыхъ признаковъ возможности Европейской войны, работа въ умахъ надъ разршеніемъ Польскаго вопроса отошла на второй и даже на третій планъ, и уступила мсто простому, цльному, естественному чувству и неголоволомному ‘патріотическому’ мышленію. Но если судьб не угодно баловать насъ помощью вншнихъ событій, и напротивъ: угодно взвалить именно на насъ самихъ, на нашъ умъ. нашу совсть, нашу волю, весь трудъ разршенія этой громадной мучительной задачи,— неужели наше Общество окажется несостоятельнымъ? Неужели, кром жизни и достоянія, которыхъ не потребуется, ему нечего другаго принести ‘на алтарь отечества’? Неужели его ‘патріотизмъ’, которымъ оно теперь такъ гордится и даже само нсколько любуется, пригоденъ только для военнаго времени и для военныхъ подвиговъ?
Въ томъ-то и дло, что этотъ ‘патріотизмъ’ нашего общества, какъ мы уже однажды сказали, не всегда свидтельствуетъ о сил чувства народности, ограничивается иногда тснымъ интересомъ вншности государственной, принимаетъ ‘государственное’ за ‘народное’. Мы уже говорили и прежде, что ‘намъ нуженъ патріотизмъ инаго рода и качества,— намъ мало привязанности и преданности вншней цлости Имперіи, намъ нужна еще преданность Русской народности’. Вообще слдуетъ замтить, что такъ часто употребляемое теперь слово ‘патріотизмъ’ — слово не Русское, слово непонятное цлымъ пятидесяти милліонамъ Русскаго народа, который,— хотя онъ и не толкуетъ о патріотизм и не выставляетъ его на показъ, какъ ваше образованное общество,— никмъ, конечно, не заподозрится въ недостатк преданности къ земл и государству! Въ самомъ дл, не странно ли, что мы — для выраженія святаго чувства любви къ Русской земл — прибгаемъ къ иностранному слову или переводимъ его неуклюжимъ словомъ: ‘отчизнолюбіе’? Слово ‘патріотизмъ’ внесено къ намъ въ XVIII вк Петровскимъ переворотомъ, и иметъ происхожденіе оффиціальное. Нашимъ реформаторамъ того времени хотлось, вмст съ ассамблеями, обзавестись и ‘патріотизмомъ’ и ‘патріотами’, какъ будто до того времени Русскій народъ не умлъ любить Русскую землю и не выставлялъ изъ своей среды крпкихъ радтелей и стоятелей за Русское государство! Мы видимъ теперь, что наше общество боле или мене ‘добрый патріотъ’, не будучи однакоже нисколько истинно-Русскимъ, вслдствіе отчужденія своего отъ Русской народности, а народъ, хотя и не называется ‘патріотомъ’ (это званіе вообще трудно прилагается къ понятію о народ),— однакоже вполн и просто-напросто Русскій, слдовательно по Русски мыслитъ и чувствуетъ, и жертвуетъ жизнью за Русскую землю. Какъ и большая часть выраженій оффиціальной нравственности и оффиціальной риторики реформаторовъ XVП1I вка, слова ‘патріотизмъ’ и ‘патріотъ’ до того опошлились въ язык нашего общества, что литература (Грибодовъ и Гоголь) употребляла ихъ постоянно съ нкоторой ироніей, только въ послднее время нкоторыя газеты придали имъ вновь серьезное и важно значеніе. Мы не станемъ разсуждать теперь о томъ, почему въ нашемъ язык, да и во всхъ Славянскихъ, кром Польскаго, нтъ народныхъ выраженій, соотвтствующихъ иностраннымъ выраженіямъ: ‘патріотизмъ’, ‘патріотъ’, ‘отечество’, которое есть только переводъ слова patria: во всемъ этомъ лежитъ глубокій смыслъ, о которомъ мы поговоримъ въ другое время, но мы хотимъ только пояснить, что ‘патріотизмъ’ Русскаго общества, на который намъ постоянно указываютъ, является понятіемъ крайне одностороннимъ и тснымъ, и выплываетъ на верхъ — боле въ часы военной, вншней, матеріальной опасности, нежели въ мирное время, для мирныхъ подвиговъ духа. Вн ‘жизни и достоянія’ мы почти и не разумемъ никакихъ жертвъ! Намъ легче разстаться съ жизнью и со всмъ, что имемъ, нежели идти, напримръ, послдовательнымъ, медленнымъ шагомъ къ достиженію какой-либо возвышенной цли. Одушевляясь, при вид грозныхъ полчищъ враговъ, самымъ доблестнымъ ‘патріотизмомъ’, мы тмъ легче уступаемъ врагу невидимому, внутреннему, и рдко, очень рдко одушевляемся мыслію объ общемъ благ: по крайней мр одушевленіе это непрочно.
Мы считаемъ необходимымъ обратить на эту особенность Русскаго ‘патріотизма’ серьезное вниманіе нашего общества. Мы бы желали видть въ немъ заботу не объ одномъ военномъ государственномъ интерес, что у насъ, обыкновенно, только и разумется подъ выраженіемъ ‘патріотизмъ’, но и объ интерес общественномъ или земскомъ, въ самомъ широкомъ смысл слова. Общественная дятельность не должна являться только органомъ государственной власти и служить чисто вншнимъ государственнымъ цлямъ, но она должна быть направлена по преимуществу на т нравственный сферы, куда не можетъ, по самому существу своему, проникать дйствіе правительства. Къ сожалнію, патріотизмъ Русскаго общества боле разрушительнаго, воинственнаго, чмъ зиждущаго свойства. Едвали когда патріотизмъ Русскій проявлялся съ большею энергіею и силою, какъ въ 1812 году, при изгнаніи Французовъ изъ Россіи,— и едвали когда нравственное Французское вліяніе возрастало до такой степени силы, какъ тотчасъ же по минованіи вншней матеріальной опасности отъ Французовъ, по наступленіи мира! Русскіе генералы 12 года, въ ‘патріотизм’ которыхъ никто, конечно, не усомнится, подъ самымъ громомъ пушекъ, на Бородинскомъ пол, переписывались и говорили между собою по Французски! Они были Русскіе ‘патріоты’, а не Русскіе народные люди. Вотъ, между прочимъ, и причина, почему, избавившись отъ вншняго ига, мы такъ легко поддались игу духовному: Французскій языкъ, Французскія моды, идеи, нравы, заполонили насъ, побдителей, все наше Русское ‘общество’ такъ крпко, что мы и до сихъ поръ не можемъ вполн освободиться отъ этихъ узъ,— правда, уже значительно обветшавшихъ. Однимъ словомъ, отстоявши головами Русскую землю, нашу вншнюю независимость, мы не сумли отстоять головою — нашу народность, нашу духовную самостоятельность.— То же случилось и съ Русскими областями бывшаго Польскаго государства. Мы, какъ любятъ выражаться нын, купили ихъ цною Русской крови, но купивши цною крови вншнее обладаніе, мы за очень дешевую цну (цну похвалъ нашей гуманности, космополитизму и либерализму) уступили нравственное обладаніе надъ ними — Польш, Польскому элементу. Мы не можемъ не напомнить здсь снова читателямъ, что край, въ продолженіи вковъ силою своихъ Русскихъ элементовъ тяготвшій къ Россіи, по присоединеніи къ Россіи, ополячился такъ, какъ въ продолженіи вковъ не могли ополячить его Поляки!.. ‘Патріотизмъ’, завоевавшій эти области силою оружія, оказался несостоятельнымъ, когда пришлось завоевывать ихъ духовно. Такъ и теперь, видя всеобщую готовность къ войн, видя пробужденіе ‘патріотизма’ въ нашемъ обществ, мы не безъ нкотораго безпокойства спрашиваемъ себя: переживетъ ли современное наше возбужденіе вншнюю грозящую намъ опасность? т. е.: силы, невидимому пробудившіяся въ насъ, такія ли силы, которыя пригодны для борьбы мирной и нравственной,— не для разрушенія, а для творчества и созиданія, въ случа, если не состоится борьба матеріальная, борьба съ иноземными арміями? Если все это возбужденіе есть тотъ же самый прежній ‘патріотизмъ’, не больше, если въ насъ говорить только чувство одной вншней, физической силы, только сознаніе своего богатырства, безъ всякаго отношенія къ духовнымъ силамъ нашей народности, то наше безпокойство не лишено основанія: миръ можетъ быть для насъ опасне самой войны! Русское общество должно бы, кажется, помнитъ, что оставаясь въ своихъ нравахъ, привычкахъ, образ жизни, вообще въ умственной и духовной сфер — не-Русскимъ,— оно, непобдимое на пол брани въ лиц Русскихъ воиновъ, не только побдило, но совершенно безсильно для защиты Русской народности — отъ завоеваній полонизма и европеизма!
Безъ всякаго сомннія, чувство и сознаніе своей народности, въ значительной противъ прежняго степени, проникли въ наше оторванное отъ народа общество и проявляются въ немъ силою, уже довольно почтенною. Тмъ не мене нкоторые признаки заставляютъ насъ опасаться, что одушевленіе, обхватившее наше общество (общество, а не народъ), боле ‘патріотическаго’ свойства, чмъ истинно-Русскаго, боле опирается на богатырство нашей матеріальной неистощимой силы, чмъ на силы духовныя, выражаетъ скоре — побужденія или мотивы государственные, чмъ общественные. Мы уклоняемся отъ строгаго, безпристрастнаго изученія Польско-Русскаго вопроса, котораго разршеніе еще трудне безъ войны, чмъ съ войною. Наше вниманіе, по старому, устремляется боле на вншнее, чмъ на внутреннее положеніе длъ, мы хватаемся, по старому, за чисто вншнія средства, мы обращаемся съ требованіями къ правительству, а не къ себ, мы надемся избавиться отъ мучительной заботя о Польскомъ дл, нарушившей нашу дремоту, помощью грубой силы, а не работою мысля и духа Мы способны даже (т. е. мы — общество), въ мрахъ строгости, принятыхъ въ Западномъ кра, видть не одну только вынужденную систему дйствій, не одну только печальную необходимость, тяжелую для Русскаго благодушія, не одно только неизбжное зло, но какое-то торжество силы, и отнестись къ нему съ радостью и ликованіемъ,— нсколько неприличными. Наконецъ, сознавая въ себ великодушную ршимость жертвовать жизнью и достояніемъ, мы, съ чувствомъ наивнаго самодовольства, воображаемъ, что исполнили тмъ весь свой долгъ къ народу и къ государству,— такъ сказать, расквитались, и никакого другаго труда отъ насъ уже и не потребуется!
Ошибаемся. Польско-Русскій вопросъ именно такого рода, что разршеніе его возможно только при полномъ дйствіи всхъ нашихъ, не однхъ государственныхъ, но и общественныхъ нравственныхъ силъ, а общество наше будетъ только тогда обладать естественными, а не искусственными, органическими, а не навязанными извн, дйствительно крпкими, творческими и зиждущими силами, когда, будетъ вполн народнымъ, то есть вполн Русским. Безъ Русскаго общества, правительство, при самой горячей благонамренности, при безграничномъ усердіи народныхъ массъ, въ силахъ разршить, можетъ быть, только одну государственную сторону Польско-Русскаго вопроса, далеко не исчерпывающую его сущности, безъ Русскаго общества, т. е. безъ дятельности народнаго духа въ высшей области мысли и знанія,— сколько бы ни пролилось крови, сколько-бъ ни было пожертвовано жизней и достояній, мы все же не достигнемъ полнаго и прочнаго разршенія этого важнйшаго для насъ вопроса! А можетъ ли наше общество назваться вполн народнымъ и Русскимъ?…
Краснорчивые уроки исторіи ужели опять пропадутъ для насъ даромъ? Ужели мы не боимся историческаго правосудія? Ужели мы будемъ по прежнему довольствоваться тмъ ‘патріотизмомъ’, который проявляли до сихъ поръ, и который не помшалъ намъ офранцузиться посл 1812 года и ополячить Русскія области, по присоединеніи ихъ въ 1772, 93 и 95-мъ? Образумимся ли мы когда-нибудь?… Время! Ждать некогда… ‘Се судія передъ дверьми стоитъ’!…