НЕ ВЪ ОБЫЧА
НЕ ВЪ ОБЫЧА
(Повсть.)
I.
I.
II.
II.
III.
III.
——
IV.
IV.
V.
V.
Не в обычае, Нефедов Филипп Диомидович, Год: 1884
Время на прочтение: 71 минут(ы)
Зимняя ночь. Метель, поднявшаяся съ вечера, часамъ къ девяти утихла, но сверху все еще не переставало сыпать, какъ изъ частаго сита, и втеръ не совсмъ угомонился. По небу, одна за другою и безъ конца, волнами бгутъ тучи, пронизанныя блымъ сіяніемъ, иногда проглянетъ изъ-за нихъ блдный мсяцъ и опять спрячется. Въ серебряномъ полусумрак обрисовывается на гор сельская колокольня, съ чернющимися въ большихъ просвтахъ оконъ колоколами. Улицы и дороги перемело, у строеній везд надуло горы сугробовъ и кругомъ все занесено. Нигд человческаго голоса, никакого признака жизни. Только порою налетитъ откуда-то втеръ, взмететъ снгъ и мчится вихремъ по неоглядной снжной равнин, пока не обезсилетъ и не разсыплется мелкою пылью, да со стороны колокольни, изъ сводчатыхъ оконъ, слышенъ глухой и непрерывный шумъ, похожій на шумъ далекаго водопада или большой рки.
Время отъ времени по воздуху проносится тихій и таинственный звонъ.
Вблизи села, на всполь, стоитъ общественный магазинъ, въ которомъ хранится мірской хлбъ. Подъ его навсомъ, около самаго угла, болтается на веревк чугунная доска, предназначенная, какъ легко догадаться, для-того, чтобы въ нее колотилъ ночной сторожъ и тмъ самымъ давалъ міру знать, что за его добромъ блюдетъ строгій и неусыпный глазъ, но изъ мстныхъ жителей никто не запомнитъ, чтобъ общественный магазинъ когда-либо и кмъ охранялся и чугунная доска, предоставленная капризамъ втра, только пугаетъ по ночамъ запоздалыхъ бабъ и двокъ. Мимо пролегаетъ изъ села дорога въ деревню Зыбиху.
Подъ навсомъ темь.
Вотъ въ полусумрак, по заметенной дорог, показалось черное пятно, по мр приближенія къ магазину, оно увеличивается, растетъ и принимаетъ форму человческой фигуры. Еще нсколько минутъ — и съ амбаромъ поровнялась двушка, въ шуб съ перехватомъ и повязанная платкомъ. Не успла она пройти магазинъ, какъ изъ-подъ навса раздался сдержанный голосъ:
— Таня… ты?— и вслдъ за этимъ окликомъ изъ теми выдвинулся высокій парень.
— Ай!— слабо вскрикнула путница и остановилась.
— Не бойсь. Это я… Поди сюда!
Двушка осмотрлась,— вблизи ни одной живой души,— свернула съ дороги и, вязня въ снгу, не безъ труда, пробралась къ навсу.
— Какъ ты испугалъ меня!— сказала она, вступивъ въ темную полосу.— Давно ты тутъ?
— Какъ метель унялась,— отвчалъ парень.— Да что же это мы? Чай, вдь, добрые люди здороваются.
— Давай поздоровкаемся!
— Ну, здравствуй, Татьяна Михевна!
— Здорово, Андрей Иванычъ!
Они поцловались.
— Присядемъ,— сказалъ парень.
— А кто увидитъ?
— Не кому. А ежели бы кто и прошелъ мимо, въ теми-то не примтитъ.
— Смотри!— проговорила Татьяна, опускаясь на помостъ, около двери, и присаживаясь къ Андрею.— Такъ ты меня тутъ все караулилъ?— спросила двушка.
— А то кого же?
— То-то… Да ты почемъ узналъ, что я сегодня къ тетк пойду?
— Изъ окошка видлъ, какъ ты по селу днемъ шла. Куда, подумалъ, ей кром тетки въ Зыбиху идти.
— Догадливъ молодецъ!— засмялась двка и хлопнула парня рукой по спин.
Андрей обнялъ ее.
— Не дури! Мн къ домамъ пора,— смялась Татьяна.— Поди, я и такъ запоздала.
— Какая ты… все смешься!— упрекнулъ ее Андрей.— Ты знаешь, зачмъ я тебя поджидалъ?
— Почемъ мн знать, что ты на мысляхъ у себя держишь?
— Я про дло съ тобой хочу говорить. Слушай!
Андрей пріостановился, словно обдумывая, что сказать. Двушка насторожилась и ждала.
— Ну?— не вытерпла она.— Аль ужь забылъ, о чемъ хотлъ сказать?
— Вотъ что, Таня,— заговорилъ Андрей:— сколь долго намъ такъ ни любиться, а придетъ время и разставаться…
При этихъ словахъ двушка мгновенно стихнула,— куда ея веселье двалось!— и она упавшимъ голосомъ спросила:
— Что такъ? Аль ужь я теб опостылла?
— А ты слушай. Садовникъ на дняхъ мн говорилъ: ‘ты, говоритъ, Андрей, теперь садовую часть лучше меня знаешь. Осенью я отсюда уду на родину, а вмсто себя барину хочу тебя представить: ты и будешь садовникомъ’. Значитъ, когда я сдлаюсь настоящимъ садовникомъ, буду отъ господина получать триста рублей въ годъ. Ладно?
Собесдница ни слова не промолвила.
— Теперь вотъ что. Теперь другое. Хотя по сейчасъ жалованье мн идетъ и небольшое, а я живу не хуже другихъ. Притомъ и станцію эту теперь мн препоручили: бдно-бдно — за цлый годъ рублей полтораста достану. Квартира господская,— не платить за нее. Вотъ какъ я это все сообразилъ да сталъ раздумывать, что любовь наша съ тобой не прочна, такъ я и поршилъ…
— Жениться?!
— Отгадала…
Двушка отшатнулась и быстро поднялась.
— Что ты?! Куда?
— Оставайся одинъ… Ненуженъ ты мн!— закричала двка, позабывши про всякую осторожность.— Кабы я знала допрежде твою совсть…
Андрей вскочилъ и ухватилъ ее за руку.
— Да ты постой! Чего ты встревожилась?
— Отстань отъ меня, безстыжій ты человкъ!— въ голос Татьяны слышались слезы, обида и гнвъ.
— Таня, да вдь на теб я хочу жениться…
Она повернулась, стала какъ вкопанная и, не спуская глазъ, безмолвно смотрла на парня.
— Желанный ты мой!— Она кинулась къ нему на грудь, обвила руками его шею и замрла…
Черезъ минуту они опять сидли рядомъ и тихо вели разговоръ.
— А это ты не худое удумалъ. Повнчаться — дло доброе… Одно скажу: кички бабьей я не люблю!
— На что теб кичка? Ты въ платкахъ станешь ходить. За то, какъ повнчаемся, тогда не кого будетъ, намъ таиться.
— То правда твоя. Вечеръ сношенька на ушко мн шепнула: братья, вишь, промежу себя сговаривались: ‘ежели Андрея застанемъ, вс ноги ему перешибемъ’. Ты ихъ опасайся.
— Разв съ слегами подступятъ, а то я съ ними управлюсь.
Татьяна взглянула на плеча своего возлюбленнаго, его богатырскую грудь, и усмхнулась: она любовалась здоровымъ и красивымъ парнемъ. Андрей наклонился къ ней.
— Таня, милая! Ты не разлюбишь меня, когда мы мужемъ и женой станемъ?
— Н-не… Чай, я та же останусь, что и двкой была.
— Какъ мы заживемъ съ тобой!
— Да, хорошо тогда будетъ… Ты, я знаю, не станешь меня прытко журить: что коли я не такъ сдлаю, ты добрымъ словомъ да лаской свою глупую Таню поучишь… Да не цлуй, не цлуй ты меня крпко!… Вонъ мсяцъ просвтилъ,— стыдно мн при свт-то!… О-охъ, желанный ты мой, красавчикъ ты мой!— въ какомъ-то уже полузабытьи лепетала двушка, стараясь высвободиться изъ могучихъ объятій парня и въ то же самое время, вся трепеща, прижималась и льнула къ нему, не имя силъ противиться его жгучимъ лобзаніямъ…
Небо очистилось отъ заволакивавшихъ его тучъ, вверху, въ ясной и нжной синев, засіяли звзды и полный мсяцъ освтилъ всю окрестность. Отчетливо, какъ на блюдечк, выступили сельскія зданія и постройки: пятиглавая каменная церковь съ высокою колокольней, дома церковнослужителей, школа, больница и господскій домъ со службами и обширнымъ садомъ. Выглянули и разбросанныя вокругъ села ближайшія деревни, съ мелькающими еще кое-гд огоньками, и вдали, какъ старикъ-чародй, всталъ въ мохнатой шапк темный лсъ, а блыя поля разомъ вспыхнули и загорлись милліонами разноцвтныхъ искръ. По этой не-объятной взоромъ сверкающей шири рзвится втерокъ и, какъ шаловливое дитя гаситъ свчку, задуваетъ искры и смется надъ ‘своими ребяческими проказами.
А у общественнаго магазина звучатъ поцлуи, раздаются страстныя рчи и голоса.
— Люба ты моя… Жизнь!
— Желанный!… Сердечушко ты мое!… Такъ бы цльную ноченьку вмст… Больно ужь мн хорошо да сладко съ тобой!
На сел запли птухи.
— Пора!— вспохватилась Татьяна.
— Завтра схожу къ Вас Кашинцову,— сказалъ Андрей,— а въ воскресенье жена его придетъ тебя сватать. Не заупрямятся отецъ съ матерью,— передъ масляной и свадьбу сыграемъ. Откладывать нечего.
— Чего имъ упрямиться!… Вотъ разв что бездомный ты… Да за этимъ не остановятся. У тебя рукомесло есть.
— А не отдадутъ по доброй вол, мы убгомъ съ тобой повнчаемся.
— Безъ родительскаго-то благословенія?… Нельзя, Андрюшенька:— Богъ счастья не дастъ.
— Тамъ что будетъ, а врозь намъ съ тобою не жить. Такое мое ршеніе.
— Нтъ, мой желанный, дло безъ убга уладится… Стоитъ мн хорошенько съ матушкой поговорить.
Лунный свтъ упалъ на двушку. Молодое лицо ея горло яркимъ румянцемъ, а изъ-подъ черныхъ дугообразныхъ бровей свтились прекрасные глаза, съ любовью устремленные на жениха. Андрей не выдержалъ и обнялъ ее.
— Красавица моя! Какъ мы заживемъ съ тобой! Со стороны на насъ люди будутъ глядть да радоваться.
— Хорошо, милый! Любовно да совтно станемъ другъ съ дружкою жить.
Тихій и вмст съ тмъ жалобный звонъ донесся до молодыхъ счастливцевъ.
— Ой, что это звонитъ?— двушка вдругъ поблднла и задрожала.
— Веревка о колоколъ бьетъ. Должно-быть вверху еще втеръ не утихъ.
— Ахъ, ровно мн что въ сердце стрльнуло,— жаловалась она и испуганно прижималась къ Андрею.— Не гробъ ли вмсто золотого внца намъ колоколъ вызваниваетъ?
Отецъ Андрея былъ человкъ состоятельный. Ивана Арефьича Поплавскаго знали не въ одномъ своемъ узд,— его знали въ губернскомъ город и съ нимъ вели знакомство многіе купцы. Будучи государственнымъ крестьяниномъ, онъ, не бросая земли, занимался лсною торговлей, и однодеревенцы считали его тысячникомъ. Домъ Ивана Арефьича до сихъ поръ стоитъ — высокій, на барскій манеръ построенный, съ флигелями и службами, его видно за пять верстъ, когда идешь или подъзжаешь къ деревн Курьяново. Не живетъ въ немъ только прежній его хозяинъ, а другой… Семействомъ большимъ Богъ не наградилъ. Ивана Арефьича: всего два сына и дочь. Вскор, какъ на свтъ явился Андрей, жена Ивана Арефьича умерла, и ребенокъ, остался на попеченіи бабки. Молча выносилъ потерю жены Иванъ. Арефьичъ, глубоко затаилъ въ сердц онъ свое горе и до самой смерти несъ его молчаливо. Любая двка охотно пошла бы замужъ за молодого вдовца,— ему не было еще тридцати пяти годовъ,— но онъ не пожелалъ вторично жениться: ‘ежели съ первой, голубушкою моей, Господь не привелъ пожить, такъ вдругорядь и не для чего жениться: покойной въ молодой жен мн не найти, а дтямъ она ужь будетъ не мать’. Вся любовь его на младшемъ сын сосредоточилась: ‘живой патретъ матери’,— говорилъ, отецъ, лаская Андрюшу и съ нжностью глядя на розоваго и голубоглазаго сынишку. Бабушка души не чаяла въ маленькомъ внук и замняла ему родную мать. Старшій братъ, двнадцатилтній Петръ, помогалъ въ длахъ отцу и здилъ съ нимъ по лсамъ. Дтскіе годы Андрюша провелъ въ родительскомъ дом, въ обществ бабки, отца, брата и сестры, которая, была семью годами его старше и любила съ нимъ няньчиться. Играя Съ братишкой на полу, двочка часто пвала деревенскія псенки, а бабушка разсказывала сказки и разныя были. Когда Андрюш минуло семь лтъ, отецъ взялъ сынишку на Волгу, съ цлью показать мальчику города и людей. Мальчикъ отъ всего приходилъ въ удивленіе и восторгъ, забрасывая отца вопросами.
— Тятя, что это впереди у насъ большое да блое?— спрашивалъ мальчуганъ, увидвъ передъ собой, вдали на горизонт, каменныя зданія большого города.
— Да это, сынокъ, Нижній ужь видать!
— А то… вонъ что блеститъ широкое?
— А то — Волга-матушка съ ркой Окой сошлись. Видишь, какъ привольно он разлились.
Когда они подъхали еще ближе и городъ, раскинувшійся по откосамъ и горамъ, и на десятки верстъ разлившаяся величавая рка, со множествомъ пароходовъ и судовъ, и линія пристаней съ копошившимися на нихъ людьми представились взорамъ мальчика, онъ удивленно и долго смотрлъ, не въ состояніи выговорить слова.
— Тятя, не подемъ туда!— схвативъ отца за руку, воскликнулъ мальчикъ:— вернемся домой.
Андрюша испугался. Отецъ успокоилъ его, и на другой день они хали на пароход внизъ по теченію Волги къ городу К*. На пароход мальчикъ дичился людей, глядлъ на все растерянно и неотступно почти держался за полу отцова кафтана:, затмъ пооглядлся, попривыкъ и уже безъ боязни любовался видами береговъ, селъ и деревень. Не дозжая города К*, Иванъ Арефьичъ показалъ сыну рукою на стоящія у берега верстъ на пять плоты, барки и проч.
— Это вонъ лсъ, Андрюша, что отъ насъ гнали! Видишь? А вонъ и наши плоты… Здорово, здорово!— махалъ картузомъ Иванъ Арефьичъ, замтивъ своихъ сгонщиковъ, которые узнали хозяина и кланялись ему съ плотовъ.— Слава Богу, довели благополучно.
Расторговавшись хорошо на лсной ярмарк, Иванъ Арефьичъ Поплавскій воротился въ родное Курьяново и занялся хозяйствомъ. Рожь уже колосилась, яровые густо зеленлись и покосъ наканун. Землю у него обрабатывали наемные рабочіе.
Осенью Андрея отдали въ школу. Иванъ Арефьичъ самъ не зналъ грамот, но хорошо понималъ пользу ученья и не разъ стовалъ, что его съ дтства ‘не поучили’. ‘Безграмотный — что слпой’, говаривалъ онъ, и потому обоихъ сыновей отдалъ въ ученье. (Петръ учился у дьячка, такъ какъ школа въ сел открылась поздне.)
У Андрюши оказались хорошія способности. Въ первый годъ онъ выучился читать и писать, зналъ первыя четыре дйствія ариметики и молитвы. Каждый день, къ двумъ часамъ, къ помщенію школы подъзжала гндая лошадка, Андрей, съ маленькою котомочкой учебныхъ книжекъ, въ овчинномъ полушубочк и шапочк, выходилъ на крыльцо и усаживался въ сани, забирая съ собой маленькихъ товарищей, которымъ было по пути, и халъ въ свою деревню, гд встрчали его ласки родныхъ. Отецъ гордился успхами мальчика. Слдующій годъ и третій, Андрей зимы оставался при школ, въ квартир одной изъ учительницъ, и домой здилъ только по воскресеньямъ и праздникамъ. Занимаясь вообще прилежно, онъ выказывалъ особенную любовь къ природ и математик: для него было наслажденіемъ, когда учительница разсказывала о жизни растеній и животныхъ, сообщала нкоторыя свднія изъ физической географіи и знакомила съ солнечною системой. Ршить самую трудную ариметическую задачу для Андрея составляло торжество.
Цлые десятки маленькихъ головъ уткнулись въ свои тетрадки: выраженіе лицъ сосредоточенное, тихо шевелятся губы и карандашъ бойко бгаетъ по бумаг.
— Готово?— спрашиваетъ учительница.
Среди класса поднимаются руки.
— Андреевъ, говори, сколько у тебя?
Андреевъ отвчаетъ.
— Не такъ. Петровъ, у тебя сколько?
Но и Петровъ ‘ошибся’. Наставница спрашиваетъ еще нсколько мальчиковъ.
— Поплавскій, говори!
Андрей встаетъ и отвчаетъ.
— Такъ,— произноситъ учительница.— Поди къ доск и покажи имъ, какъ ты ршилъ задачу.
Андрей вылзаетъ изъ-за стола, подходитъ къ большой черной доск, стираетъ губкой млъ, говоритъ, въ чемъ состоитъ, задача, и пишетъ на доск, потомъ вслухъ длаетъ ршеніе.
— Врно у него, такъ!— слышатся голоса со стороны столовъ.— Мы ошиблись дав маненечко.
Несмотря на свои успхи и богатство отца, Андрей ничмъ не давалъ чувствовать своего превосходства товарищамъ, онъ совсми ладилъ, длился привозимыми ему бабкою припасами съ бдными и оборванными малышами, и его вс любили. Закадычнымъ пріятелемъ его былъ Вася Кашинцовъ, тоже способный и умный мальчикъ. Андрей отличался своимъ здоровьемъ, крпостью, слояіенія, былъ мальчикъ съ розовыми щеками, кудрявыми блокурыми волосами и голубыми глазами, смотрвшими какъ-то задумчиво, но чаще любовно и свтло. Черты его характера уже обозначились, въ школ. Случалось, что ему не удавалось что-нибудь, тогда онъ просиживалъ нсколько часовъ сряду и непремнно добивался своего: до тхъ поръ онъ не легъ бы и спать. Въ числ учениковъ находился Ванюшка Сапунъ, сирота и безотвтное, загнанное существо, озорные ребятишки постоянно надъ нимъ смялись и нердко колотили. Ванюшка всегда и на все отвчалъ одними молчаливыми слезами, предварительно какъ-нибудь отвернувшись или забившись въ уголокъ, чтобы слезъ его не замтили обидчики. Разъ, во время ‘большой’ перемны, когда весь классъ, развязавши узелки, завтракалъ, Ванюшка досталъ подаренный ему матерью сухой крендель и, не избалованный подобнаго рода лакомствами, положилъ его передъ собой на столъ и сталъ имъ любоваться. Сосдъ Ванюшки, сынъ лсного торговца, схватилъ его крендель и спряталъ.
— Отдай!— взмолился мальчуганъ, и на глазахъ его заблестли слезы.
— Чего отдать?
— А мой клендель.
Противникъ засмялся.
— Вотъ, братцы, поглядите, какой этотъ Сапунъ Ванынатка у насъ завидущій: я принесъ изъ дому крендель, а онъ говоритъ: ‘отдай мой клендель’.
Андрей видлъ эту сцену. Онъ поднялся съ мста, подошелъ къ сыну лсника и сказалъ:
— Подай крендель!
— А теб пошто?
— Подай!— настойчиво повторилъ Андрей.
Мальчикъ нехотя отдалъ.
— Теперь подай, что у тебя въ узл.
Сынъ лсника огрызнулся:
— Какже, отдамъ я теб… Это — мое!
Андрей, ни слова не говоря, нагнулъ одною рукой къ столу голову противника, а другою выхватилъ узелокъ и сказалъ:
— На, Ваньшатка! Это — все твое!…
Обиженный, получивъ свободу, хотлъ было отнять свое добро, но Андрей, весь поблднвъ, громко крикнулъ:
— Не смй!… Прибью, ежели отнимешь!
Шумный классъ весь замеръ: муха пролетла, слышно бы было. ‘Ваньшатка’, счастливый возвращеніемъ своего кренделя, протянулъ ручонку съ узелкомъ къ своему обидчику.
— Возьми,— сказалъ онъ:— мн твоего не надо.
Андрей даже покраснлъ до ушей, улыбнулся свтло Сапуну и потомъ обвелъ всхъ товарищей глазами.
— Видли,— сказалъ мальчикъ,— каковъ Сапунъ?… Не стыдно теб,— обратился онъ къ лсникову сыну,— отнимать у сироты останный кусокъ? Безсовстный!… Да и вамъ, братцы, грхъ будетъ отъ Бога, что завсегда насмхаетесь надъ Ваньшаткой!
Вс были пристыжены. ‘Справедливъ у насъ Андрей’,— говорили посл ребятнки, и съ тхъ поръ оставили Сапуна въ поко.
Съ Васей Кашинцовымъ Андрюша годъ проучился въ одномъ класс, ладилъ съ нимъ, какъ и со всми, но особенной дружбы къ нему не питалъ. На слдующій годъ, когда онъ поселился на квартир у наставницы, замтилъ, что Кашинцовъ, являясь въ школу, до начала открытія класса, помогалъ въ занятіяхъ слабымъ изъ учениковъ, вдругъ полюбилъ его и съ того времени они сдлались задушевными друзьями. По окончаніи курса, Андрей съ Васильемъ помнялись крестами.
Между Андреемъ и его старшимъ братомъ, Петромъ, мало было общаго: Петръ, будучи еще мальчикомъ, отличался практическимъ умомъ, думалъ только о томъ, какъ бы сдлать все повыгодне, чтобы побольше ‘барышку’ получить, Андрей, наоборотъ, думалъ, какъ бы не обидть кого, чтобы все шло по справедливости. Петръ и мальчикомъ, когда халъ куда съ отцомъ, обращалъ вниманіе на каменные и богатые дома, спрашивалъ отца, во сколько тысячъ обошелся хозяину такой-то домъ, въ природ тоже видлъ предметъ одной наживы и обогащенія, людей цнилъ по капиталу и т. д. Андрей безкорыстно любовался архитектурою зданій, прекрасными растеніями и цвтами въ большихъ окнахъ, засматривался до самозабвенія живописными видами, заслушивался родными пснями и вообще никакихъ практическихъ способностей не проявлялъ. Петръ, достигнувъ двадцатитрехлтняго возраста, сдлался настоящимъ ‘коммерсантомъ’ и никогда не разставался со счетами, двадцати лтъ онъ женился, по указанію отца, на дочери одного промышленника и, ко времени выхода изъ школы младшаго брата, имлъ двоихъ дтей.
Годъ минулъ, какъ Андрей оставилъ школу. Весну и половину лта Иванъ Арефьичъ возилъ сына по Волг, знакомилъ его съ купцами и постоянно говорилъ: ‘присматривайся, Андрюшенька, къ людямъ, примчай, какіе везд порядки и заведеніе, да исподволь пріучайся къ длу, пока отецъ живъ’. Вторую половину и вплоть до окончанія полевыхъ работъ мальчикъ помогалъ отцу въ хозяйств: помощь его заключалась главнымъ образомъ въ записываніи чего-нибудь и въ выдач, по распоряженію отца, денегъ рабочимъ. Зиму онъ часто здилъ въ село, бралъ изъ училищной библіотеки книжки и гостилъ у своего друга и крестоваго брата Кашинцова. Село тянуло его: въ немъ — школа, съ которой связаны у Андрюши самыя лучшія и дорогія воспоминанія.
Ему исполнилось двнадцать лтъ, когда Иванъ Арефьичъ въ первый разъ построилъ ‘бляну’ и нагрузилъ ее строевымъ лсомъ и дровами. На блян отправился старшій братъ, а Андрей съ отцомъ люхали на лошадяхъ до Нижняго, чтобъ оттуда на пароход отправиться прямо въ городъ К*. Бляны и барки, а за ними плоты, какъ непрерывные пловучіе мосты, медленно тянулись но одной изъ лсныхъ ркъ, притоку Волги, направляясь къ городу К*, гд каждую весну бываетъ ярмарка и гд чуть не на всю Россію закупается лсъ, цлыя недли тянулись и подвигались къ мсту бляны и барки лсопромышленниковъ, наконецъ, он приблизились къ устью, бросили якорь и вывсили разноцвтные флаги. Изъ города каждый по флагу узнавалъ, чье пришло судно. Иванъ Арефьичъ также узналъ свою бляну и не безъ радостнаго чувства ждалъ, что вотъ черезъ часъ-два она войдетъ въ самое устье и ее благополучно проведутъ къ лсной пристани: онъ усплъ въ город переговорить съ нахавшими покупщиками, сказалъ цну своему товару и имлъ виды на выгодный сбытъ.
Съ утра стоялъ чудный майскій день. Волга была въ полномъ разлив. Весь луговой берегъ, залитый водою на десятки верстъ, представлялся совершеннымъ моремъ, съ отраженнымъ въ его зеркальной поверхности лазуревымъ небомъ и дробящимися безъ конца золотыми лучами вешняго солнца, посреди этого голубого, всего сіяющаго моря выплывали, мстами, прелестные островки, блествшіе свжей, только-что покрывшейся яркою травой и разбившимися зелеными почками молодыхъ деревьевъ. Даль была ясна и прозрачна.
Но вотъ, около полуденъ, съ юго-запада подулъ втеръ, изъ-за горы поднялись черныя тучи и все прибрежье сразу нахмурилось, свтлая поверхность рки помутилась и заходили волны…
— Ну, быть бд!— послышались голоса съ пристани.
Иванъ Арефьичъ, предчувствуя опасность, крикнулъ гребцовъ, сбросилъ проворно съ себя поддевку и въ одной рубашк кинулся въ лодку. Сильнымъ ударомъ весла онъ отпихнулъ лодку отъ берега, порывъ втра подхватилъ ее, и лодка закачалась на гребняхъ волнъ. Андрей хотлъ послдовать за отцомъ, но лодка была уже далеко, и мальчикъ остался на берегу.
— Батюшка, батюшка!— кричалъ мальчикъ.— Возьми меня… вмст погибать!
Но отецъ ничего не слышалъ: стоя въ розовой ситцевой рубашк на корм, онъ сильною и умлою рукой правилъ рулемъ, а глаза его были устремлены на одну точку: онъ видлъ тихо покачивающіяся вдали бляны и слышалъ, какъ по всей рк пошелъ какой-то трескъ.
— Сильнй ударь, ребятушки!— кричалъ онъ гребцамъ:— красненькую за труды!
Между тмъ кругомъ все темнло и темнло, изрдка раздавались глухіе раскаты грома и сверкала молнія, какъ валуны, грозно вздымались сердитыя волны, ударялись о берегъ и съ дикимъ воплемъ отирядывали, низвергаясь назадъ и оставляя за собою блую пну. У пристани, на берегу и у лодокъ — везд народъ, все безпокойно слдитъ за бросившими якорь судами и нескончаемыми плавучими мостами плотовъ, въ город угрюмая тишина и въ ней необычайно громко отзываются голоса и клики со стороны рки. Вниманіе всхъ устремлено на устье, гд покачиваются бляны, и лодку съ рулевымъ въ розовой рубашк, видятъ, какъ она ныряетъ вдали черною точкой, какъ взбрасываетъ ее кверху набгающею волной и снова бросаетъ въ широкую пасть бездны… Вотъ ужь лодки и не видать,— огромная волна совсмъ захлеснула, но опять мелькнула розовая рубашка, опять лодка борется съ враждебными стихіями и подвигается къ блянамъ. Каждый глядитъ и чувствуетъ: громадныя усилія напрягаютъ гребцы и нечеловческою силой обладаетъ рулевой, чтобъ устоять въ такой отчаянной битв.
А на берегу, близъ одной изъ пароходныхъ конторокъ, стоитъ въ суконномъ кафтанц мальчикъ, съ блокурыми кудрявыми волосами, и не сводитъ глазъ съ лодки, почти у самыхъ ногъ его разбиваются волны и грозятъ унести съ собою, но онъ неподвижно стоитъ на мст и смотритъ. Кучка любопытныхъ собралась около мальчика.,
Словно ночь надвинулась,— такъ стемнло,— и наступила страшная мертвая тишина. Волны какъ будто улеглись и перестали шумть, а рка просвтлла и выдлилась изъ окутавшей ее тьмы. Но не прошло минуты съ наступленія этой роковой тишины, какъ молнія разрзала пополамъ черное небо, освтивъ рку, прибрежье и всю окрестность, и страшный ударъ разразился… Послышался какой-то неопредленный гулъ въ воздух, съ земли поднялись песчаные столбы, закружились, въ воздух, потомъ слились и сплошною тучей, какъ нчто живое, понеслись на рку… Волга тяжело охнула, снова вспнилась и зашумла. Въ то же время бляны затрещали, сорвались съ якорей и понеслись одна на другую. Еще разъ мелькнула розовая рубашка и исчезла.
Опять сверкнула молнія и освтила стоящаго на колняхъ мальчика.
— Богъ Отецъ!… Пресвятая Богородица!— молился онъ со сложенными на груди руками и съ поднятыми къ небу глазами.— Ангелъ хранитель! спасите моего батюшку.
Чу!… на усть трескъ, вопли и отчаянные крики. Ахнулъ весь правый берегъ, а рка, какъ живой человкъ, застонала и громко заплакала.
— Разбились бляны!— послышались на пристани голоса.— Не уберегся, гляди, Иванъ Арефьичъ…
Неосторожно вымолвленное слово коснулось слуха мальчика.
— Утонулъ?— вскрикнулъ онъ и вскочилъ на ноги.— Батюшка, батюшка!…— и мальчикъ, протянувъ впередъ руки, готовъ былъ кинуться въ рку.
Кто-то ухватилъ Андрюшу за поды кафтана, и знакомый купецъ увелъ его въ ближній трактиръ.
Андрей не видлъ, какъ ураганъ пронесся по рк, разрывая на мелкіе клочки волны, ломая и разрушая на своемъ пути все, что встрчалось, не видлъ, какъ опрокинуло вдали лодку и пловцы ухватились за ея борты. Ударилъ ливень, словно изъ ведра, засіяла во всхъ мстахъ молнія и загрохоталъ громъ.
Когда ливень унялся и буря утихла, солнце выглянуло изъ-за тучъ и освтило рку и прибрежье. По неуспокоившейся рк неслись разорванные плоты, отдльныя бревна, тесины, осколки судовъ и дрова, на усть, вмсто семи нарядныхъ блянъ, остались всего дв, съ намокшими и уныло висвшими флагами. Въ числ погибшихъ блянъ, какъ потомъ скоро узнали, была и бляна Ивана Арефьича. Самъ онъ и гребцы спаслись, благодаря близъ стоящимъ плотамъ, съ которыхъ успли баграми захватить лодку и подвести ее къ плоту. Несмотря на то, что Иванъ Арефьичъ промокъ весь до костей и долго находился подъ непрерывнымъ ливнемъ, онъ кинулся къ разбитой блян, желая хоть что-нибудь спасти отъ разрушенія. До самой глубокой ночи онъ провозился на рк, но спасти ничего не удалось: все унесло и разбросало во время бури. Иванъ Арефьичъ разомъ лишился всего своего состоянія. Изъ вырученныхъ отъ продажи нсколькихъ плотовъ денегъ онъ не въ состояніи былъ уплатить сполна лсовладльцамъ, у которыхъ кредитовался, а самъ съ должниковъ почти ничего не получилъ…
Въ деревн мужики не узнали Ивана Арефьича: похудлъ и посдлъ. Но онъ не отчаявался.
— Только бы Богъ далъ здоровья,— говорилъ онъ:— свтъ не безъ добрыхъ людей. Знаютъ меня,— помогутъ опять подняться.
Но подняться ему не пришлось. Все лто онъ покашливалъ, жаловался на боль въ груди и боку. Къ Рождеству Богородицы Ивана Арефьича сильно прихватило, онъ веллъ послать за священникомъ, исповдался и причастился. Спустя два дня онъ позвалъ сыновей и дочъ, которая была уже выдана замужъ и пріхала навстить больного,— говорилъ, какъ они должны жить, если Богъ пошлетъ по его душу и они останутся одни. Свою рчь онъ заключилъ словами:
— Помни, Петръ: будь ты меньшому брату вмсто отца. Не обидь его. Позабудешь слова отца, тебя Господь позабудетъ. Эхъ, Андрюша, не привелъ Владыко милостивый дождаться мн, когда ты выростешь да на свои ноги встанешь!…
Ночью больной началъ метаться и тосковать.
— Дайте образъ!— проговорилъ умирающій и поднялся въ постели.
Зажгли передъ иконами лампады и свчи. Дти стали молиться и подходить одинъ за другимъ къ отцу, становясь передъ нимъ на колни. Дошла очередь до Андрея. Припалъ онъ головою къ ногамъ отца и зарыдалъ.
— Батюшка!… не умирай… Поживи, кормилецъ, съ нами?
Потухшіе глаза отца блеснули и слезы заструились по его впалымъ и пожелтвшимъ щекамъ.
Къ утру Ивана Арефьича не стало.
Вскор посл смерти Ивана Арефьича кредиторы продали его домъ, и семья перешла на житье въ оставшійся флигелекъ. Годъ прожили они вмст, но на второй Петръ сталъ говорить, что землей не стоитъ заниматься,— прибыли нтъ никакой,— что лучше флигель продать и поискать другихъ занятій, самъ онъ думаетъ переселиться къ тестю, чтобы заняться по коммерціи, а Андрею хорошо бы поступить въ город къ купцу въ мальчики. Андрей сказалъ, что старшій братъ воленъ длать, что хочетъ, но онъ не пойдетъ дальше села Петровскаго, гд лежатъ кости отца съ матерью и бабушки. Флигелекъ скоро былъ проданъ, старшій братъ ухалъ, а Андрей перебрался въ село и поступилъ въ ученики къ садовнику. Міръ принялъ отъ нихъ отцову душу, а ихъ нтъ: ‘земля плоха’. Вырученныя за флигель деньги Петръ взялъ съ собою, выдавъ Андрею всего десять рублей.
— У меня цльне будутъ твои деньги,— сказалъ онъ:— я пущу ихъ въ оборотъ и теб пойдетъ процентъ.
Семь лтъ прожилъ Андрей сперва въ качеств ученика, а потомъ помощника садовника. Онъ скоро выучилъ латинскія названія растеній и познакомился съ ихъ культурою. Какъ въ школ, бывало, изумлялъ онъ учительницъ своими способностями, такъ теперь, если еще не боле, приводилъ онъ въ удивленіе садовника: черезъ годъ онъ зналъ то же самое, что и садовникъ. Этого мало: при содйствіи учительницы, онъ выписалъ себ нсколько книжекъ по садоводству и такимъ образомъ къ практическому знанію садоводства присоединилъ теоретическое. Къ длу Андрей относился добросовстно и съ любовью, съ какой рдко относятся люди. Въ послдній годъ помщикъ, прізжавшій въ свое родовое имніе жить на лто, устроилъ метеорологическую станцію и Андрея, по указанію конторы, назначили наблюдателемъ.
Андрей былъ здоровый и красивый парень. Высокій, съ умнымъ лицомъ и большими голубыми глазами, волосы блокурые, кудрявые. Одвался всегда чисто: въ будни ходилъ въ синей блуз и черныхъ панталонахъ, а въ праздники — въ цвтной шерстяной рубашк, поверхъ которой надвалъ чернаго сукна короткій кафтанъ и плисовые шаровары, а на голов носилъ фуражку или маленькую поярковую шляпу, въ какихъ обыкновенно здятъ столичные ямщики-троечники. Андрей не пилъ водки и не курилъ табаку, любимымъ его занятіемъ въ свободные часы было почитать книжку или газеты, которыя получались конторою, а въ праздники — пть въ церкви на клирос. Часто видлся съ крестовымъ братомъ, по старой памяти заходилъ иногда въ школу, гд были уже новыя учительницы,— прежнія переведены въ другія школы,— и помощникомъ одной изъ нихъ въ младшемъ отдленіи состоялъ Василій Кашинцовъ. Весной его изрдка видали на деревенскихъ хороводахъ, а зимою на бесдкахъ, многія двки заглядывались на красиваго и щеголеватаго парня, но одна Татьяна могла завладть сердцемъ и умомъ Андрея. Онъ давно ее зналъ и отличалъ отъ другихъ двокъ, какъ боле красивую, ловкую и веселую, но онъ никогда съ ней не заговаривалъ и разъ какъ-то, посл встрчи съ Татьяной, началъ о ней думать, но, точно опомнился, накинулся скоре на работу и работалъ до тхъ поръ, пока усталость не выгнала изъ головы всякую мысль о красивой двк.
Весною прошлаго года садовникъ пригласилъ двокъ выполоть въ саду траву и расчистить дорожки, въ числ пришедшихъ была и Татьяна: подъ предлогомъ заработать себ на покупку ленты, она отпросилась у матери и тихонько отъ отца ушла въ село. Андрей, проходя дорожкой, замтилъ Татьяну у одной изъ куртинъ и хотлъ миновать, но она сама остановила его.
— Что не поглядишь, ладно ли я работаю?
Молодой садовникъ пріостановился и посмотрлъ на работу, но ни слова не промолвилъ. Татьяна первая заговорила.
— Ты чего не ходишь къ намъ гулять?
— Некогда… Дломъ я занятъ.— Андрей говорилъ, а самъ смотрлъ въ сторону: онъ какъ будто избгалъ встрчи со взглядомъ этой двки.
— Не все, чай, дло,— бываетъ коли и свободное время?— Татьяна, подоткнувъ ситцевый передникъ, стояла передъ смущеннымъ парнемъ и глядла на него прямо своими большими карими глазами.— Нтъ, Андрей Иванычъ, ты, должно, нами, деревенскими-то, брезгуешь…
— Чего мн брезговать? Самъ такой же,— не баринъ.
— А ты ходи… Вотъ, въ воскресенье, станемъ хороводы водить, псни играть… Весело!
Андрей поднялъ глаза.
— Приходи!— голосъ Татьяны звучалъ такъ призывно и сама она глядла на него такъ хорошо, любовно, что у Андрея вдругъ стало весело на душ, и онъ почувствовалъ что-то небывалое никогда прежде въ своей широкой груди.
— Приду,— сказалъ онъ ршительно, тряхнувъ кудрями, и отправился дальше по саду.
— А что же ты не попрощался?— воротила его Татьяна.
— Да вдь, чай, сегодня увидимея?
— Я сегодня уйду домой. Матушка только на день меня ослобонила.
Всю ночь продумалъ онъ о Татьян.
Въ воскресенье Андрей пошелъ за обдню. Съ клироса онъ увидлъ Татьяну. Въ голубомъ сарафан, съ блыми кисейными рукавами, она стояла впереди и усердно молилась.
‘Экая двушка!’ — подумалъ Андрей и старался больше не оглядываться.
— Ты сегодня былъ въ голос, Андрей Иванычъ,— сказалъ по окончаніи службы дьячокъ.— Хоть бы въ хоръ самого владыки. Многимъ даромъ тебя Богъ наградилъ.
Андрей сконфузился.
— Что вы, Алексй Иванычъ…
Изъ церкви Андрей, по обыкновенію, зашелъ помолиться на могилы отца и матери. Татьяна, вмст съ снохою, поджидала его у церковной ограды. Она вскинула на пригожаго садовника глаза и улыбнулась.
— Съ праздникомъ, Татьяна Михевна!
— Такожде и вашу милость,— отвчала двушка.— Придешь?— въ полголоса прибавила она.
Андрей кивнулъ только головой.
Посл обда, на зеленомъ лугу, между полемъ Глушихи и полями села, гд, извиваясь, весело бжитъ рчка, деревенская молодежь собралась водить хороводы. Андрей сдержалъ слово: его видли въ кругу и онъ, почти не переставая, ходилъ за руку съ Татьяной и плъ, заливаясь соловьемъ, вплоть до алой зари.
Эхъ, молодецъ, зачмъ ты пошелъ въ этотъ хороводъ? Зачмъ ты поддался обаянью карихъ глазъ и черныхъ бровей красавицы? Разв ты не слышишь, что поетъ псня:
Хорошій, пригожій сердце высушили,
Изповывели румянецъ изъ блова изъ лица,
Изъ блова изъ лица удалова молодца!
Лучше бы теб, молодецъ, по-прежнему любить одни цвты прекрасные да деревья зеленыя!…
Андрей полюбилъ Татьяну со всею страстью молодой и сильной натуры, полюбилъ первою любовью своего сердца. Онъ самъ не знаетъ — за что ее полюбилъ. Это сдлалось помимо его воли, само собою. Онъ видитъ передъ собой эту восемнадцатилтнюю красавицу, съ румянцемъ на бломъ лиц, карими очами и черными бровями, видитъ темные волосы, заплетенные въ густую косу съ голубою лентой, слышитъ этотъ грудной, веселый и звонкій смхъ, отъ котораго веселетъ на сердц у самаго угрюмаго человка, чувствуетъ въ своей рук горячую руку Татьяны, жаркое дыханіе ея на своемъ лиц и біеніе сердца, подымающее двичью грудь. Кровь ударила въ голову и пламенемъ разлилась по всему существу молодого парня.
Съ тхъ поръ часто видали красиваго садовника въ хороводахъ, а зимой на бесдкахъ. А что видлъ и слышалъ лтними да осенними ночами господскій садъ,— объ этомъ знали только два человка, и садъ никому не повдалъ тайны, какъ будто хорошо помнилъ стихи поэта, которые не разъ въ его тнистыхъ аллеяхъ вслухъ читали барышни, прізжавшія сюда на лто
Любовь для неба и земли — святыня,
И только для людей порокъ она!
Мысль о женитьб занимала Андрея съ первой минуты сближенія его съ Татьяной. Но онъ хорошо зналъ, какъ относится міръ къ бездомнымъ: ни одинъ путный мужикъ не отдастъ своей дочери за бездомнаго парня, а о Михе Потапов и думать надо забыть! Михей — мужикъ сильный, хозяинъ полный и изъ всей деревни первый человкъ. Отъ отца и дда унаслдовалъ онъ крестьянскій трудъ, съ измалыхъ лтъ привыкъ къ земл, любитъ ее и не измнитъ своей кормилиц ради новыхъ, хотя бы и выгодныхъ, промысловъ, на какіе теперь сталъ падокъ молодой народъ. Въ глазахъ Михея настоящимъ человкомъ былъ только тотъ, кто пахалъ землю, жилъ своимъ домомъ и умлъ вести крестьянское хозяйство. А кто бросилъ землю да еще и дома-то своего не иметъ, тотъ — какой ужь человкъ!— просто ‘болтушка’. Кром того, Михей Потапычъ былъ мужикъ съ твердымъ характеромъ, властный и настойчивый. Онъ, еслибъ что узналъ, поглядлъ бы сквозь пальцы на отношенія дочери къ молодому парню, но отдать ее замужъ за болтушку никогда не ршился бы. Мсто помощника садовника съ шестьюдесятью рублями жалованья не заставитъ перемнить взгляда Михея Потапыча. Но вдь теперь Андрея сдлали наблюдателемъ метеорологической станціи, жалованье ему удвоилось, а съ осени онъ получитъ мсто садовника и жалованье его превыситъ даже волостного старшины. Неужели же Михей Потаповъ и тогда не отдастъ за него своей дочери? Не можетъ этого быть!..
Итакъ, дло ршеное: надо сватать Татьяну. Чего ждать,— двк двадцатый годъ! Пожалуй, посватается кто со стороны, и Татьяну, красавицу его Татьяну, выдадутъ замужъ за другого человка. А этого Андрею Поплавскому не перенести: онъ скорй умретъ, чмъ увидитъ Таню чужою женой!… Андрей ршилъ засылать къ Михею Потапову сватовъ, о чемъ и сказалъ Татьян.
На другой день, прямо съ метеорологической станціи, Поплавскій отправился къ своему крестовому брату.
Кашинцовъ жилъ въ одной верст отъ села, въ деревн Нагорих, гд у него былъ свой домъ и семья. По годамъ ровесникъ Андрею, онъ былъ уже женатъ и имлъ ребенка. Женили его рано, какъ и вообще по деревнямъ рано женятъ парней: понадобилась въ домъ лишняя работница,— и женили, какъ только исполнилось парню восемнадцать лтъ. За то отцы не торопятся выдавать замужъ дочерей: жаль разстаться съ своею работницей. Жена Кашинцова была на три года старше своего мужа. Невысокаго роста, худенькій и съ тонкими чертами лица, Василій Кашницовъ выглядлъ совершеннымъ мальчикомъ передъ своею здоровой и краснощекой деной. Жили они согласно и хорошо, хотя жена и не понимала, для чего это мужъ читаетъ все книжки и ходивъ въ ‘училищу’ чему-то тамъ ребятнокъ учить. ‘Должно такъ требуется’,— ршила она по-своему. Не рдко случалось, когда они вдвоемъ съ мужемъ шли въ церковь, попадавшіеся имъ по дорог мальчуганы всякій разъ скидали свои шапчонки и кланялись, приговаривая: ‘здорово, Василій Прохорычъ!’ Молодой баб это очень нравилось и она самодовольно улыбалась, толкая мужа въ бокъ, и говорила: ‘вишь, теб какой почетъ отъ ребятишекъ!’ Василій любилъ школьныя занятія и, не безъ чувства сладкаго трепета, мечталъ о томъ, какъ сдастъ экзаменъ на званіе сельскаго учителя и будетъ тогда настоящимъ учителемъ. Отецъ ему не мшалъ и работой не нудилъ, особенно когда въ домъ вошла новая работница — жена Василья. Но старшій братъ вдругъ запросилъ длежа. Началось дло изъ-за молодыхъ бабъ: старшей снох показалось, что младшую старики больше любятъ, чмъ ее. Пошли жилобы мужу, подбиванье жить ‘по себ’, своимъ хозяйствомъ. Старшій сынъ объявилъ отцу, что онъ желаетъ отдлиться. На первый разъ, отецъ отговорилъ сына и вопросъ о раздл замолкъ. Но баба начала озорничать и опять лзть къ мужу. ‘Умазалъ тебя, старый-то, а ты, дуракъ, и поддался! Не видишь, рази, ты, разиня, что онъ подъ свой ноготь все гнетъ да Василью радетъ’. Не будь мужъ самъ расположенъ къ раздлу, онъ не послушалъ бы жены и, въ случа чего, съумлъ бы сдлать надлежащее внушеніе баб, чтобъ она не приставала, но баба затронула, какъ говорится, за самую чувствительную струну и добилась своего. Пошли домашнія непріятности, попреки да споры. Старикъ не вытерплъ.
— Ну, Иванъ, я тебя выдлю,— сказалъ онъ.— Смотри, какъ бы посл теб не пришлось спокаяться… На себя пеняй. Самъ захотлъ! Богъ съ тобой, живи одинъ по своей вол!
Осенью Иванъ поставилъ срубъ, взомшилъ и склалъ печь, а на зиму съ женой перешелъ въ новую избу и зажили своимъ хозяйствомъ.
— Теперь, Василій, училищу свою теб придется спокинуть,— объявилъ старикъ:— одному мн съ бабами не справиться. До весны походи, ребятишекъ своихъ поучи, а тамъ и за пахоту принимайся!
Василью грустно было слышать, что ему придется скоро разстаться со школой, но горю пособить нечмъ. Надо теперь держать экзаменъ, времени потребуетъ, а тутъ — хозяйство, земля не ждетъ.
Андрей засталъ своего крестоваго брата за книжкой. Домашнія сидли по своимъ угламъ за работой. Старикъ ковырялъ лапоть. Поплавскаго встртили какъ родного.
— Все ли здоровъ?— освдомлялись бабы, мать и жена Василья.
— Слава Богу!— отвчалъ тотъ.— Вы тутъ какъ поживаете?
— А живемъ по милости Создателя,— сказала мать.— Въ ночи сегодня Богъ прибыль намъ далъ.
Андрей взглянулъ на молодую бабу. Та усмхнулась
— Свинья опоросилась: восьмерыхъ принесла.
— Такъ васъ съ прибылью поздравить?
— Не читалъ ли, Андрюша, газетъ?— перебилъ молодой Еашинцовъ.— Новенькаго чего не пишутъ ли?
— Вчера въ контор читалъ. Больше все про Англію, Францію да Америку пишутъ…
— А ты сказывай: про Россію-то что толкуютъ?— вмшался въ разговоръ старикъ.
— Да вотъ пишутъ насчетъ жучколововъ…
— Это кто же будутъ, Андрей Иванычъ: начальники, что ли, какіе новые?
— Да не разберешь, Прохоръ Семенычъ: земство тутъ, чиновники, ученые также есть… Въ южныхъ губерніяхъ, видишь, жучокъ хлбъ очень подаетъ. Такъ вотъ и разсуждаютъ, какъ отъ него избавиться. Умные люди додумались, что самое настояще средство — канатомъ истребить жучка.
— Ахъ, затйщики!— засмялся старикъ, продолжая ковырять свой лапоть.— Ну, а насчетъ насъ, то-есть крестьянъ, пишутъ ли что?
Андрей сказалъ, что онъ вычиталъ про крестьянъ.
— Ну, это для насъ не требуется… Пустое все!…
— Знамо дло, Семенычъ,— подала мнніе жена:— облыжно показываютъ. Правду отъ насъ таятъ.
Поговоривъ еще немного, Андрей собрался, наконецъ, съ духомъ и приступилъ къ цли своего посщенія.
— А, вдь, я къ вамъ по длу сегодня пришелъ,— началъ онъ.— Степанида Тихоновна, къ теб съ большой просьбой!…
— Какая у тебя до меня просьба, Андрей Иванычъ?— спросила жена Василья.
— А вотъ какая моя просьба будетъ: имю я твердое намреніе жениться…
Бабы переглянулись, а Василій съ любопытствомъ посмотрлъ на своего друга.
— Въ добрый часъ!
— Не сходишь ли ты къ Михею Потанычу, дочку его, Татьяну, за меня посватать?…
Молодая женщина даже покраснла отъ удовольствія, но ни одного слова въ отвтъ не промолвила.
— Нтъ, Андрей Иванычъ,— заговорилъ старикъ,— снох не слдъ къ Михею идти,— молода больно. Михей съ такой свахой и разговаривать не станетъ. Ты лучше покучься моей старух: она къ эдакому длу пріобыкла съ кхъ поръ. Она живо теб все обломаетъ и любого мужика заговоритъ.
— Полно-ка, батька, что ты это говоришь!— замахала руками жена.— Не пойду я… Видишь, парень не хотлъ мн поклониться, обошелъ старуху, а молодой челомъ ударилъ. Мн, чай, обидно!— Старуха засмялась.
— Ежели теб, Анисья Степановна, не въ трудъ будетъ…
— Нечего ужь теперь… Анисья Степановна!… Раньше бы ты должонъ сдогадаться.
Покончили, однако, дло на томъ, что въ воскресенье Анисья Степановна отправится свахою къ Михею Потапычу.
— А чтобы Михей старуху не заобидлъ,— сказалъ Прохоръ Семенычъ,— баба, вдь, она у меня смирная,— я самъ пойду съ нею: авось, вдвоемъ-то скоре уломаемъ. Потапычъ — мужикъ съ норовомъ: заартачится, такъ съ нимъ ничего не подлаешь.
— Ну, Андрюша, дай теб Богъ счастья,— вставая съ лавки и подавая крестовому брату руку, сказалъ молодой Кашинцовъ.— женись и обзаводись своимъ хозяйствомъ.
Въ изб вс были рады.