НАУКА, ВПЕРЕД!
НАУКА, ВПЕРЕД!
Наука, вперед!, Радек Карл Бернгардович, Год: 1931
Время на прочтение: 10 минут(ы)
Карл Радек. Портреты и памфлеты. Том второй
Государственное издательство ‘Художественная литература’, 1934
В Колонном зале, там, где московский пролетариат обыкновенно собирается для самых важных своих совещаний, там, где перед пролетарским судом недавно предстали вредители, заседает съезд научно-исследовательских институтов, съезд по планированию научных работ. Среди бесчисленных молодых научных работников — фигуры стариков-ученых с европейскими именами, лица известных советских деятелей. Повестка дня громадна: от пересмотра состояния научно-исследовательских институтов до постановки основных задач, которые должна решить наука, дабы двинуть еще быстрее развитие производительных сил страны.
Съезд недостаточно хорошо организован. Но простой факт, что этот съезд стал нужным и возможным, говорит о гигантских достижениях нашей работы, говорит об огромнейшем пути, который мы имеем за собой.
Во время гражданской войны, во время голода и холода, Ленин следил с величайшим вниманием за развитием классоновского способа добычи торфа. Он не только сам ездил смотреть на эти опыты, но следил внимательно, получил ли проф. Классон достаточное количество пайков, необходимых для того, чтобы прокормить людей, работающих над постройкой его машины. Частная техническая задача отнимала дни и часы всемирного гения пролетарской революции, ибо она могла облегчить изжитие топливного кризиса.
Теперь у нас существуют тысячи научных лабораторий, научных институтов, 24 тысячи научных работников в них, движущих науку вперед. Факт возникновения такого количества научных институтов должен поставить вопрос о смотре их работы, вопрос о связи, существующей между ними. Но дело идет не о простой регистрации фактов. Научная работа шла до этого времени самотеком. Лаборатории создавались то по инициативе заводов и трестов для обслуживания их потребностей, то научными учреждениями, ставящими себе общенаучные задачи. И поэтому работа эта впадала в две крайности. То она обслуживала конкретные потребности дня, то она ударялась в академизм, берущийся за разрешение вопросов только потому, что они интересовали ученых, без учета очередных потребностей, без учета их связи. Перед научно-исследовательскими учреждениями встала проблема нащупывания общих вопросов, вытекающих, из конкретных задач, над которыми бьется наша промышленность и наше земледелие. Перед научной общественностью Советского союза встал вопрос о намечении звеньев, чтобы помочь промышленности и земледелию двигаться вперед. И этим было сказано, что поставлен вопрос о плане развертывания научной работы.
Международная буржуазия то смеется по поводу наших стремлений ‘все’ планировать, то впадает в испуг перед последствиями нашей плановости. В книге американского журналиста Книккербокера ‘Красная торговая опасность’, в книге, которая представляет собой великолепный синтез буржуазного непонимания общих интересов с репортерской способностью великолепно схватывать деталь, живую картину, встречаются насмешки над большевиками, которые готовы были бы планировать всякий час жизни каждого из 162 миллионов советских граждан, если бы это только было возможно. Большевики за такими утопиями не гонятся, но планирование науки стало назревшей потребностью и потребностью решающей.
Мы планируем хозяйственное развитие. То, что было до этого времени результатом стихийной деятельности десятков миллионов людей, их борьбы друг против друга — экономическое развитие — должно стать результатом согласованных действий общества. Мы можем это делать, ибо пролетариат сконцентрировал в своих руках все производительные силы общества, и поэтому планирование даст в результате не просто экономический подъем, а развитие социализма. Но чтобы планировать экономическое развитие множества наций Союза, чтобы планировать развитие 162-миллионного населения, необходимо планирование развития техники. Это планирование вмещает в себе не только овладение существующей техникой, но и мощное развитие ее. И если буржуазная экономическая наука, если буржуазный мир от насмешек над планированием экономики перешел к трепету перед последствиями этого планирования, то не пройдет 10 лет планирования науки в СССР, и буржуазный мир (или же его остатки, которые будут, возможно, тогда еще существовать) станет перед фактом величайшего ее расцвета и скачка СССР вперед в области техники. Из лозунга ‘социалистической индустриализации’, из лозунга ‘социалистической переделки сельского хозяйства’ вырос лозунг ‘овладения техникой’, а базой этого овладения является планирование науки. Когда т. Сталин бросил великий лозунг овладения техникой, то этим был поставлен раньше, чем мы кончили проведение первой пятилетки, лозунг о подготовке второй. Когда т. Сталин бросил этот лозунг овладения техникой, то этим был дерзко поставлен вопрос о переходе от постройки фундамента социализма к борьбе за постройку великого его здания.
Достаточно только прочесть статью академика Иоффе о технике будущего, вдуматься в проблемы, там поставленные, чтобы сказать себе: ‘никогда человечество не ставило себе более высоких задач’, чтобы почувствовать гордость, что мы присутствуем на первом съезде научно-исследовательских учреждений, которые должны планировать науку.
Никто, кто присутствовал на съезде советов в 1920 г., когда т. Кржижановский демонстрировал план ГОЭЛРО и когда на карте перед глазами делегатов со всей Советской страны, одетых в тулупы,— ибо топливный вопрос стоял очень остро и в зале была стужа,— зажигались электрические огоньки, указывающие места, откуда потекут волны электрической энергии,— не забудет этой сцены. Люди ‘интеллигентные’, из тех, у которых кишка потоньше и мозг поменьше, ухмылялись. Те из них, кто имел большевистский партийный билет в кармане, подмигивали глазами и говорили: ‘а хитрец этот Владимир Ильич,— как он умеет мечтой провести людей через время голода и холода’. А те, кто перешел из враждебного стана в стан ‘лойяльных’, бормотали: ‘не электрификация’, а электрофикация’.
План ГОЭЛРО почти выполнен, и, сидя теперь в Колонном зале, мы думали о тех, кто через десять лет будет вспоминать великое начинание этого съезда, которое кладет основы для дружного, победоносного продвижения науки вперед в интересах не только СССР, но и всего будущего социалистического человечества.
Центральная задача, стоящая перед нашими научными работниками, это—борьба за естествознание как основу современной науки. Отношение марксизма к естествознанию определяется тем, что марксизм есть не только наука об обществе, но и научное мировоззрение. И когда читаешь первые философские работы Маркса, его преодоление материализма Фейербаха, то чувствуешь, что связь, о которой забывают в ежедневной борьбе, связь живая и непосредственная. Научный метод Маркса, диалектический материализм,— метод не только общественных наук. Он призван произвести переворот и в естественных науках. И только тот факт, что общественная борьба так остра и отнимает у нас столько сил и энергии, только этот факт позволяет нам не стыдиться нашего безграничного невежества в вопросах естествознания. Маркс и Энгельс никогда не теряли связи с естествознанием. Энгельс стоял на высоте современного ему естествознания и пытался своим гениальным умом преодолеть в своем синтезе однобокость естественников, отсутствие у них достаточного опосредствования, отсутствие понимания противоречивости развития. Он дал наметку для работы поколений ученых, которые возьмутся за диалектическую переработку естествознания. Несмотря на то, что Ленину приходилось затрачивать громадное количество энергии на ежедневную борьбу по выковыванию большевистской партии, он — истый наследник Маркса и Энгельса — умел, засучив рукава, браться за чуждую ему область естествознания и, преодолевая громадные затруднения, не только ориентироваться в том, что делается в этой волшебной области, но и находить в этой ориентировке средство для борьбы с чуждым нам мировоззрением, проникающим в среду пролетарской партии. Сила ленинского ума чувствуется в его книге против махистов не меньше, чем в тех письмах, в которых он идейно организовывал восстание русского пролетариата. И кто сравнит его ‘Материализм и эмпириокритицизм’ с книгой об учении Маха Фридриха Адлера — по образованию специалиста физики, тот в этой, казалось бы, отдаленной области физически почувствует разницу между размахом вождя величайшей революции в мире и маленького ‘социалистического’ подголоска буржуазии.
Естествознание и марксизм глубоко связаны между собой. Нет марксистского мировоззрения, которое бы на каждой новой ступени развития общества и науки не боролось за картину мира, основанную на последних результатах естествознания, не боролось бы за овладение естествознанием при помощи диалектического метода.
Но марксизм не мог в своем прошлом посвятить достаточное количество сил вопросам естествознания. Он пробивался к этим вопросам только в лице своих величайших учителей — Маркса, Энгельса и Ленина. Пролетариат только что формировал свои штурмовые колонны, все силы его были направлены на борьбу против буржуазии, и все умственные силы марксизма концентрировались на освещении вопросов этой борьбы. Пролетариат даже в лице марксистов не мог овладеть при помощи диалектического метода громадным материалом естествознания, совершить в нем тот переворот, который совершил Маркс в экономической теории, ибо, будучи классом эксплоатируемым, он не имел доступа к лабораториям — кузницам естествознания, он не имел кадра людей, которые могли бы заняться этими задачами. Они не стояли перед ним как практические задачи. К овладению естествознанием он мог подойти, только завоевав власть, отбив интервенцию и взявшись за реконструкцию хозяйства.
Точно так же, как к решению хозяйственных задач, он подходит к решению научно-исследовательских задач в области естествознания путем восстанавления того, что осталось пригодного от буржуазии. И первый период нэпа есть период собирания ученых, восстановления старых научных институтов. Намечение новых задач, увеличение первых кадров молодежи, которая после того, как обучалась в гражданской войне искусству побеждать буржуазию, должна сесть на школьную скамью, чтобы овладеть одним из самых крупных рычагов перестройки общества — естествознанием,— вот первые задачи, которые надо была решить. Но точно так же, как восстановительный период нэпа не восстанавливает хозяйства в старых пропорциях, исключительно на старой базе, так как в этот период нам приходится многое отбросить, многое перегруппировать точно так же и в процессе научного восстановления многое из научных сил отпадает, как неспособное служить созданию нового мира или даже ему враждебное. И после того, как этот период сборки и приведения в действие того, что осталось, был окончен, стали новые задачи, которые, как актуальные задачи, не могли даже сниться старым ученым,— задачи реконструкции науки. Мы еще бьемся и в экономике и в науке с очень примитивными задачами использования старого. Еще часто вздыхаем по простой грамотности, которой недостает широким массам, но в тишине лабораторий умы наших ученых, вдумываясь в те силы, которые пробудила революция, представляют себе те грандиозные возможности, которые она открывает, и говорят с уверенностью, как сказал академик Иоффе в статье, которая потрясает буквально всякого человека, способного представить себе образ будущего развития: ‘Вопрос об использовании солнечной энергии надо решить, и он будет решен’.
Что это значит? В порядок сегодняшнего дня или ближайших десяти лет революция поставила тот вопрос, для которого и родилась, вопрос о господстве человека над природой или, точнее говоря, она берется решить этот вопрос.
Труд, ‘первое основное условие человеческого существования — это в такой мере, что мы в известном смысле должны сказать: труд создал самого человека’ (Энгельс, ‘Диалектика в природе’, стр. 89). Но что такое труд? ‘Труд есть прежде всего процесс, совершающийся между человеком и природой, процесс, в котором человек своей собственной деятельностью обусловливает, регулирует и контролирует обмен веществ между собой и природой. Веществу природы он сам противостоит как сила природы. Для того, чтобы присвоить вещество природы в известной форме, пригодной для его собственной жизни, он приводит в движение принадлежащие его телу естественные силы, руки, ноги, голову, пальцы. Действуя посредством этого движения на внешнюю природу и изменяя ее, он в то же время изменяет свою собственную природу’ (Маркс, ‘Капитал’, т. I, стр. 119). Но человек вступает в борьбу с природой не как одиночка, ‘Всякое производство есть освоение природы человеком в рядах и при помощи определенной общественной формы’ (Маркс, Введение к ‘Критике политической экономии’).
Первый бой давал человек природе стаями, ища выхода из звериного царства. Для борьбы с природой он организовался в первобытное коммунистическое общество. Победы над силами природы, завоеванные этим бесклассовым обществом, настолько увеличили производительность труда, что общество могло расколоться на классы, часть которых, присвоив себе все результаты побед другой части над природой, сумела свалить на нее все тяжести этой борьбы. С того времени история человечества есть история борьбы классов. Развитие техники, этого громадного орудия в борьбе с природой, совершается на основе общественного труда, но господствующий и эксплоатирующий класс не только снимает сливки этого развития, но допускает его только, поскольку этого требуют его интересы. Современное естествознание возникло и развивалось в борьбе молодой буржуазии с феодализмом. Ученые, которые его двигали вперед, редко давали себе отчет в общественном значении своих завоеваний. Когда Бэкон искал науку, которая была бы основой для изобретений, он, канцлер королевы Елизаветы, не знал, что подкапывается под старый феодальный строй и подготовляет господство буржуазии. Великий Ньютон был верующим человеком, но работа его мысли была вызвана потребностями молодой буржуазии, не боящейся двинуть вперед борьбу с природой, хотя это требовало низвержения феодалов и церкви. Если бы существовала научная история философии и естествознания, мы бы получили великую картину, показывающую, как все философские споры до начала XIX столетия рождались из общих проблем, поставленных борьбой естествознания за разрешение этой задачи, которую так отчетливо формулировал Бэкон и которая была поставлена перед наукой молодой буржуазией. В материалистической философии XVIII века находит ярчайшее выражение не только это стремление молодой буржуазии вырвать у природы ее тайны, но и глубокое убеждение, что победы, одержанные над природой, дадут счастье всему человечеству. Из философии материалистов XVIII века бьет сознательный оптимизм, каким проникнуто и учение основоположников буржуазной экономии. Разве батрак не живет теперь лучше,— говорит Адам Смит,— чем средневековый король? Неважно, что этот оптимизм был необоснован, он выражал веру буржуазии в будущее. Отмирание буржуазной философии, после смерти Гегеля, является результатом того, что буржуазии уже страшно стало решать эти великие вопросы. Если до начала XIX столетия в философии преобладает искание закономерностей в природе над постановкой вопроса об обществе, если она раскалывается на идеализм и материализм именно при решении вопросов о природе, то со времени, когда развитие производительных сил капитализма привело к кризисам и создало ‘две нации’ — буржуазию и пролетариат,— перед философом и естественником стоит социальный сфинкс и ставит ему вопрос: куда ведет капиталистическое общество? И, боясь ответить на этот вопрос, при постоянных подземных толчках, при зареве июльских дней 48 года, при зареве Парижа, бомбардируемого версальцами, наука отвернула голову от сурового лица сфинкса.
И только теперь, когда мы не боимся вопроса, куда пойдет развитие общественных сил, и только теперь, когда мы на этот вопрос радостно отвечаем перед миллионными аудиториями, когда академик Иоффе может написать: ‘Социализм несет с собой не только новые социальные отношения, но и новую технику, по сравнению с которой современная техника представляется жалким лепетом… Между наукой и техникой разрыв. Пока новые возможности, выдвигаемые наукой, осуществляются, проходит 20 — 30 лет, а крупные проблемы, революционизирующие технику, и вовсе не ставятся и не могут ставиться и разрешаться в условиях капиталистического общества. Они ждут социализма и вместе с ним войдут в жизнь’,— вот в такое время лозунг ‘планирования науки для завоевания природы’ есть не фраза, а начало великого дела.
Задачи, стоящие перед общественными науками, понятно, не исчерпаны. Марксизм завоевал эти науки только в самых основных пунктах. Метод Маркса, Энгельса и Ленина ждет применения для всей истории человечества, для всех ее вопросов, чтобы ее осветить, сделать собственностью масс.
Социалистическая революция представляет собой громадную вышку, с которой много видней, чем это было во время Маркса. Он смотрел на развивающийся капитализм и дал гениальный анализ его движущих сил. Мы видим капитализм в стадии упадка, в стадии конвульсий. И так, как трещины в земной коре, вызванные вулканическими потрясениями, позволяют геологам лучше изучить геологические процессы, прошлое земли, точно так же трещины, которые дал капитализм, позволяют нам лучше проникнуть в его механизм. Наука накопила громадный новый материал в области общественных явлений, который должен быть разработан материалистическим методом. Но и материалистическая диалектика не является чем-то застывшим, она конкретизируется, улучшается в связи с новым материалом, ею прорабатываемым, как улучшается инструмент в связи с новыми материалами, которые он обрабатывает. Марксизм должен решить большое количество старых общественных вопросов с точки зрения нового опыта, он должен решить ряд новых общественных вопросов, которые раньше перед ним не вставали, или которые теперь встают по-новому. Ленинизм является новой ступенью развития марксизма во всех областях, ибо является марксизмом, примененным к эпохе социалистической революции. И борьба, происходящая за поднятие марксизма во всех областях общественных наук на высшую ленинскую ступень, борьба, происходящая в ряде научных дискуссий последних лет, может только людям, не понимающим тех громадных исторических сдвигов, которые переживает мир, казаться чем-то искусственным, случайным и наносным. Какие бы преувеличения, ошибки ни свершались в ходе борьбы, мы поднимаемся te ней на высшую ступень марксистско-ленинского сознания.
Но история шагает вперед и ставит новые вопросы. Общественно-марксистские науки имеют перед собой не только в странах разваливающегося капитализма, но и у нас еще, громадные задачи. Но уже на горизонте показалась величайшая задача, которая в будущем станет главной задачей: марксистское естествознание, т. е. естествознание, которое, исходя из единства природы и ее развития в противоречиях и через противоречия, будет решать великую задачу подчинения природы человеку.
Мы теперь бьемся над ликвидацией остатков классов в СССР, над созданием бесклассового общества. Нам придется еще биться за эту задачу в мировом масштабе.
Уже для того, чтобы выполнить задачу удовлетворения растущих потребностей сотен миллионов, которые хотят не только кушать хлеб с маслом и есть свинину, одеваться, иметь квартиру, но которые хотят и в самой последней деревне слушать радио, жить культурной жизнью,— для этого всего, не выполнив еще задачи полного завоевания общественных наук марксизма, мы должны взяться за великую задачу завоевания естественных наук и решить основную задачу человечества — покорение природы челевеком.
В Колонном зале заслушивались доклады о вопросах, о которых никогда не говорили на больших публичных собраниях,— о физике и химии. Многое из этого мы, политики, общественные деятели, к сожалению, безграмотные в естествознании, не поймем. Для наших детей понимание этого будет обязательным. При приеме в партию через десять лет будут спрашивать не только, почему Ленин дрался с Мартовым и Аксельродом за первый параграф устава партии в 1903 г., но и о том, существует ли материалистическое зерно в теории относительности Эйнштейна и если да, то в чем оно состоит?
И вот мы, люди старого поколения, сидя в Колонном зале, можем хотя бы ощущать радость за будущее поколение, которое овладеет великой наукой о природе, поставит ее на службу народным массам и всему человечеству. Написав это, я извиняюсь за ‘будущее поколение’: откладывать это для будущего поколения было бы наверно правым уклоном. Овладеть наукой должно то поколение, которое теперь идет в бой. Лозунг ‘догнать и перегнать мировую технику’ — это есть лозунг ближайших десяти лет, и я глубоко убежден, что он будет претворен в жизнь.
Апрель 1931 г.