‘Русская Мысль’, кн.III, 1892
Наука о мысли. Макса Мюллера. Перевод В. В. Чуйко. Спб, Мюллер Макс, Год: 1892
Время на прочтение: 5 минут(ы)
Наука о мысли. Макса Мюллера. Переводъ В. В. Чуйко. Спб. Книга знаменитаго оксфордскаго профессора М. Мюллера написана, какъ онъ самъ сообщаетъ читателю, для него самого и для его друзей. Она представляетъ плодъ его переписки и разговоровъ съ нкоторыми изъ этихъ друзей, и одна часть ея состоитъ изъ передлки лекцій, прочитанныхъ профессоромъ еще въ 1873 году, а другія части заимствованы изъ статей: О происхожденіи разума, подобное происхожденіе, разумется, не могло не отразиться на свойствахъ работы Мюллера и придалъ ей извстный характеръ безсистемности, часто безсвязности и, во всякомъ случа, нкоторой дисгармоничности частей. Откровенное признаніе самимъ авторомъ этихъ недостатковъ его сочиненія совершенно обезоруживало бы критику, такъ что о книг М. Мюллера можно бы было и совсмъ не говорить, признавъ ее просто неудачною попыткой великаго ученаго связать въ одно цлое то, что плохо снязывается по существу, если бы не было другихъ соображеній, по которымъ говорить о книг Мюллера и стоитъ, и даже должно. Авторъ самъ признаетъ, что ‘взгляды, которые защищаются въ его книг, идутъ въ разрзъ съ пассатнымъ втромъ общественнаго мннія’. И это дйствительно такъ, но при этомъ онъ довольно смло заявляетъ, что истина, все-таки, на сторон этихъ взглядовъ, что ‘нкоторые изъ нихъ признаются современенъ за хорошо обоснованные, а другіе, во всякомъ случа, могутъ требовать своего мста’ въ діалектическомъ процесс пріобртенія человчествомъ истины. Подобныя смлыя заявленія всегда дйствуютъ, особенно когда они длаются человкомъ съ такимъ крупнымъ именемъ въ наук, какое пріобрлъ М. Мюллеръ. Поневол приходится отнестись къ защищаемымъ имъ ‘истинамъ’ съ нкоторымъ вниманіемъ. Что же это за истины? Эпиграфомъ своего сочиненія М. Мюллеръ избралъ два изреченія: 1) нтъ разума безъ языка и 2) нтъ языка безъ разума. Если второе изъ этихъ положеній и представляетъ совершенно научнымъ путемъ установленный фактъ, то за то первое — или просто діалектическій фокусъ, или сразу вводить читателя въ заоблачную сферу метафизическихъ сущностей. Подумайте, въ самомъ дл, что оно означаетъ. Оно, прежде всего, представляетъ отрицаніе существованія разума у животныхъ и генетической связи между животными и человкомъ, а также и вообще основныхъ принциповъ эволюціи. Такъ и понимаетъ это дло самъ М. Мюллеръ. Онъ признаетъ свою систему номинализмомъ или, врне сказать, номинизмомъ, т.-е. такою философскою системой, слдствіе которой состоитъ въ томъ, что ‘не существуетъ такихъ вещей, какъ интеллектъ, пониманіе, умъ и разумъ’. Это бы еще ничего. по послушайте дале: ‘все это суть различные виды языка’. Чмъ этотъ языкъ, этотъ корень и основа всхъ психическихъ явленій отличается отъ любой метафизической сущности? М. Мюллеръ утверждаетъ, что онъ былъ дарвинистомъ до появленія сочиненія Дарвина, такъ какъ ‘ни одинъ, изучающій языкознаніе, не можетъ не быть эволюціонистомъ’. Но онъ, во всякомъ случа, странный, чтобы не сказать боле, эволюціонистъ,— странный по своему представленію о самомъ основномъ понятіи эволюціонистскихъ теорій, о естественномъ подбор. ‘Что такое естественный подборъ?— спрашиваетъ ученый профессоръ.— Если мы снимемъ съ него метафорическую маску, то найдемъ, что подборъ предполагаетъ сужденіе и различеніе (почему предполагаетъ?), и поэтому если не все есть случай (т.-е. для М. Мюллера всякій законъ, при которомъ не предполагается абсолютнаго разума или абсолютной воли, есть просто случай, безъ ихъ присутствія М. Мюллеръ закона не понимаетъ), то естественный подборъ предполагаетъ нкоторый родъ разума’. Уже одна эта цитата достаточно ясно говоритъ о пониманіи М. Мюллеромъ тхъ вопросовъ, о которыхъ онъ берется писать. Можетъ быть, еще ясне говоритъ о непониманіи имъ характера истинно-научныхъ методовъ его требованіе, чтобы въ лабораторіи ‘было составлено органическое живое тло изъ мертвой и неорганической матеріи’, что будто бы необходимо для доказательства перехода отъ неорганическаго вещества къ органическому. Вдь, это все равно, что потребовать, чтобы химикъ создалъ… ну, хоть какое-нибудь изъ Protogenes Haeckelii. Вообще вс возраженія М. Мюллера противъ дарвинизма и противъ эволюціонистовъ похожи скоре на старческое брюзжанье, чмъ на серьезныя научныя возраженія. Онъ отлично понимаетъ, что ‘если эволюція будетъ учить, что все можетъ сдлаться всмъ, то она будетъ отбирать одною рукой то, что дало другой, и уничтожитъ научный характеръ всхъ нашихъ (чьихъ?) изслдованій какъ въ царств природы, такъ и въ царств ума’, т.-е., говоря иными словами, уничтожить вс т метафизическія сущности, которыя такъ дороги М. Мюллеру и его учителямъ въ философіи… Inde ira…М. Мюллеръ готовъ признать все, что угодно, даже эволюцію человка изъ монёры, но ему крайне нужно, абсолютно необходимо для его душевнаго спокойствія, чтобы эта монёра была совсмъ особенная, спеціально человческая, онъ никакъ не можетъ помириться съ мыслью о происхожденіи человка и другихъ приматовъ отъ одногообщаго имъ предка. Потому, и только потому, онъ придерживается ученія объ отдльныхъ типахъ созданія или, какъ онъ выражается, о широкихъ линіяхъ т.-е. ученія объ опредленныхъ стадіяхъ въ эволюціи какъ природы, такъ и ума. Это, несомннно, мало похоже на эволюціонизмъ, такъ какъ признаніе подобныхъ ‘широкихъ линій’ находится въ прямомъ противорчіи съ основнымъ принципомъ процесса эволюціи. Для М. Мюллера человкъ — существо совершенно обособленное въ этомъ процесс, совершенно отдльное отъ всхъ другихъ живыхъ существъ и отличающееся отъ нихъ разумомъ,— не извстною степенью развитія умственныхъ силъ, а разумомъ, совсмъ особымъ и по качеству отличнымъ отъ разума животныхъ.
Эта обособленность человка отъ всхъ другихъ животныхъ обусловливается, по мннію М. Мюллера, его членораздльною рчью (напомнимъ кстати, что М. Мюллеръ ярый врагъ теоріи о происхожденіи человческихъ языковъ отъ звукоподражательныхъ корней,— теоріи, правда, и другими учеными не признаваемой въ полномъ ея объем, и которую онъ презрительно называетъ ‘этимологіей Bow-wow и Poch-poch’, хотя въ другомъ мст своей книги онъ признаетъ возможность образованія изъ подражанія звукамъ нкотораго класса словъ). Онъ выкапываетъ изъ архивовъ старой философіи изреченіе Гоббса: Homo animal rationale, quia orationale. Для того времени, когда писалъ Гоббсъ, это изреченіе несомннно имло извстную научную цнность, какъ имютъ ее вс классификаціи, построенныя на какомъ-либо одномъ выдающемся или, врне сказать, бросающемся въ глаза признак. Но что бы вы сказали о современномъ философ, который вздумалъ бы строить свои положенія на такомъ, напримръ, факт: извстно, что обезьяны очень любятъ по ночамъ грться у случайно оставленнаго дикарями костра, но при этомъ не обладаютъ разумомъ или соображеніемъ настолько, чтобы поддерживать огонь, хотя валежнику много и он обладаютъ физическими органами, необходимыми для его собиранія и подбрасыванія въ костеръ? А, вдь, этотъ философъ могъ бы, пожалуй, признать такое положеніе: Homo animal rationale, quia онъ уметъ подбрасывать въ костеръ дрова. И правда, подобное положеніе съ точки зрнія научной методологіи и съ точки зрнія просто здраваго смысла столь же оправдываемо, какъ и положеніе Гоббса. Подобныхъ положеній можно построить очень много, но что же это за философская система, которая строится на такихъ основаніяхъ? Именно подобную философію и предлагаетъ своему читателю М. Мюллеръ, утверждая, что ‘наука о мысли относится къ наук о язык такъ же, какъ біологія относится къ анатоміи. Она показываетъ намъ цлъ органа, его функцій, его жизнь. Въ дйствительности какъ та, такъ и другая составляютъ одно’.
М. Мюллеръ значительную часть своей книги посвятилъ полемик противъ дарвинизма, а другую, не мене значительную, посвящаетъ изложенію ученія Канта объ основныхъ формахъ чувственной интуиціи и о категоріяхъ пониманія. Трудно понять, зачмъ ему понадобилось говорить о томъ, что извстно всмъ изъ учебниковъ философіи. Вроятно, онъ просто припомнилъ то счастливое время, когда онъ былъ студентомъ,— старики всегда любятъ припоминать такое время,— слушалъ лекціи Вейса и Шеллинга и бесдовалъ съ Шопенгауеромъ. Иначе, право, и объяснить этого нечмъ, потому что замчанія самого Мюллера о возраженіяхъ Милля, съ одной стороны, и Спенсера, съ другой, отличаются общеизвстностью и, если позволительно такъ выразиться о замчательномъ ученомъ, избитостью и поверхностностью.
Такимъ образомъ, большая часть обширнаго трактата М. Мюллера посвящена обсужденію давно сданныхъ въ философскій архивъ вопросовъ и только незначительная ея часть той области изслдованія, нкоторой онъ, такъ сказать, дома, т.-е. изслдованіямъ филологическимъ, эволюціи самого языка. Въ эту область мы не послдуемъ за почтеннымъ ученымъ, такъ какъ въ этой части своего сочиненія онъ не говоритъ ничего, что не было бы извстно изъ его прежнихъ изслдованій. Исчерпать содержаніе толстаго тома, да притомъ еще имющаго отчасти полемическій характеръ, въ небольшой замтк дло невозможное и потому мы въ заключеніе только скажемъ, что въ сочиненіи М. Мюллера, которое онъ такъ смло назвалъ Наукой о мысли, мы не видимъ никакой науки о мысли, да и вообще въ немъ очень мало научнаго, но за то очень много полемическаго задора, совсмъ, казалось бы, неподобающаго для серьезнаго изслдователя истины, и ещебольше чисто-старческаго ворчанья на новыя и здоровыя теченія мысли. Намъ кажется, что переводчикъ совершенно напрасно затратилъ такъ много времени и труда на свою работу, тмъ боле, что въ европейской философской литератур найдется не мало сочиненій, ознакомленіе съ которыми было бы совсмъ не лишнимъ для русскихъ читателей. Нельзя же, въ самомъ дл, переводить любое изъ сочиненій знаменитаго писателя только потому, что онъ знаменитъ. М. Мюллеръ замчательный ученый въ области филологіи и миологіи — хотя слдуетъ при этомъ припомнить, что и въ этихъ двухъ научныхъ дисциплинахъ его общіе взгляды теперь подвергаются серьезной критик — но это, понятно, не означаетъ, чтобы его философскія работы заслуживали перевода.
Переводъ г. Чуйко можно было бы признать удовлетворительнымъ, если бы онъ боле внимательно отнесся къ своей работ. Очень ужъ. много встрчается въ его перевод такихъ словечекъ, какъ ‘каркасъ лошади’ или такихъ неудобочитаемыхъ фразъ, какъ, наприм.: ‘ни одну старую рукопись не такъ трудно детешифрировать’ (?), или: ‘точка, съ которой мы узнаемъ во всхъ самосознающихъ Мона, великаго Оно, сознающаго всхъ Мона’.