М.Н. Катков
М.Н. Катков
Настоящее значение термина ‘народное’ направление в нашей внутренней политике
Настоящее значение термина ‘народное’ направление в нашей внутренней политике
Настоящее значение термина ‘народное’ направление в нашей внутренней политике, Катков Михаил Никифорович, Год: 1882
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Неоднократно уже нам приходилось указывать на систематическое искажение истины как на характеристическую особенность тех газет, которые именуют себя органами какой-то либеральной интеллигенции. Возьмите любой нумер любого подобного издания, и вы при внимательном чтении чуть не на каждой странице найдете то тенденциозное извращение чьих-нибудь слов, то намеренно ложное освещение фактов, то совершенно фантастическую выдумку, то положительную клевету. Опровергайте, уличайте их сколько хотите, энергия их от этого не ослабевает: они вас же обвинят в ‘инсинуации’ и ‘доносе’ и с новою бодростью принимаются за свое дело.
Одним из самых ревностных деятелей на этом поприще служит, как известно, воскресший ‘Голос’, снова принявшийся за свою ‘либеральную’ работу систематического распространения неправды, по-прежнему прикрываясь личиною поборника истины и правового порядка. В No 10 этой газеты напечатана длинная передовая статья, которая как по форме, так и по содержанию может служить образцом подобного вида ‘либеральных’ статей. Вся она с начала до конца написана в каком-то притворном тоне простодушной благонамеренности и наивного недоумения. Автор ее выставляет себя человеком, примиренным с ‘совершившимся фактом’ и просящим подробных наставлений, как ему действовать в новом, непривычном ему порядке вещей, он жалуется на то, что не понимает нового ‘миросозерцания’ и что ‘плыть против течения с каждым днем становится затруднительнее’. ‘Но, — прибавляет он, — каждому человеку, находящемуся в затруднительном положении, дозволительно просить указаний, как из него выйти’.
Что же это за новое, смутившее газету ‘миросозерцание’? Теперь, видите ли, слишком-де мало обращают внимания на ‘интеллигенцию’, которую злые люди почему-то противопоставляют народу в виде какой-то особой ‘поддельной, изменившей народу нации’. Прежде-де легко было писать газетные статьи, признается ‘Голос’.
В двадцать почти лет нашего существования говорить приходилось о многом. Удачно или неудачно выполняли мы свое назначение, — судить не нам. Не в том и дело. Но в течение многолетней литературной деятельности нашей нам никогда не приходило в голову проводить какую-нибудь границу между вопросами и нуждами, которыми посвящались наши статьи.
Но это золотое время прошло, теперь уже совсем не то:
Теперь вопросы поставлены иначе. Прежде чем пустить какой-нибудь вопрос на страницы издания, должно освидетельствовать его со всех сторон и тщательно проверить, ‘народен’ он или ‘ненароден’. С какою бы силою сама жизнь и все ее условия ни наталкивали вас на известные вопросы, но если на них может быть положено клеймо ‘ненародности’, вы должны отречься от них дважды и трижды или, как принято (кем?) выражаться теперь, ‘пообрезать’ свои желания. При полной готовности произвести эту несколько болезненную операцию во имя народного блага, мы, однако, поставлены в истинное затруднение насчет того, что следует ‘обрезывать’ и что нет, иначе говоря, что можно признать народным и что следует выбросить как продукт гнилого ‘европейничанья’. В этом отношении мы совершенно беспомощны и ждем попечительных указаний от тех изданий, которые взяли себе монополию ‘народной политики’.
Какая скромность, какое примерное благонравие! А вместе с тем какая фальшь, заведомая фальшь! Что это за ‘известные вопросы’, на которые будто бы нас ‘наталкивает жизнь и все ее условия’, но от которых ‘мы должны дважды и трижды отречься, так как на них может быть наложено клеймо ненародности?’ Речь, очевидно, идет не о вопросах, на которые наталкивает действительная жизнь и ее истинные, а не вымышленные в петербургских редакциях условия. По отношению к этим вопросам едва ли представилась бы надобность что-либо ‘обрезывать’. И не в этом ‘затруднительность положения’, которая смущает сетующую газету.
Если бы действительно ‘Голос’ находился ‘в затруднительном положении’ и был бы принужден отказаться от двадцатилетней привычки печатать без разбора все, что в известных видах приходит на ум, а чаще подсовывается под руку, то это, конечно, не вследствие необходимости проводить осторожную границу между вопросами ‘народными’ и ‘ненародными’, а разве между правдой и ложью. Если эти господа действительно готовы ‘во имя народного блага произвести над собой несколько болезненную операцию’, то они не могут находиться ‘в затруднении насчет того, что следует ‘обрезывать’ и чего нет’, иначе говоря, что следует поставить как истину и что следует выбросить как ложь. Пусть они серьезно решатся на эту действительно для них тяжелую операцию, и, может быть, не окажется надобности отрекаться ни трижды, ни дважды, ни единожды от вопросов, ‘на которые наталкивает сама жизнь и все ее условия’.
К сожалению, ‘полная готовность’ ‘Голоса’ совершенно притворна. Он не может отказаться от лжи, так как в ней вся его сила и в ней одной он находит средства к существованию.
Посмотрите, например, какие он приводит доказательства в подтверждение своего ‘затруднительного положения’:
Нужно же в самом деле составить себе список вопросов доброкачественных и зловредных, тем более что без руководящей линии мы легко можем запутаться в этом новом для нас деле. Например, народное просвещение: народная оно нужда или нет? Не говорим о высшем и даже среднем образовании. Эти нужды признаны (кем?) ‘искусственными’ и подбитыми стремлением к ‘господчине’ (?). Но народная школа? С одной стороны, как будто нужна, потому что без нее народ пребудет темною массой, останется без сознательного понимания своих прав и обязанностей, а потому и легкою жертвой чужого ‘хищения’ и собственного неразумия. С другой стороны, как будто и не нужна, потому что даже малейшее образование может сдвинуть народ с исторических устоев, открыть пред ним новые горизонты, внести в его ум иные понятия, — словом, испортить его. Как быть?
Как быть? Прежде всего, не лгать. Неужели кто-нибудь у нас теперь принужден ‘дважды и трижды отрекаться’ от народного просвещения и считать его ‘ненародною нуждой’? Неужели высшее и среднее образование действительно у нас ‘признаны нуждами искусственными’? Ведь это неправда! Все, что тут наговорил ‘Голос’, он действительно должен был бы ‘пообрезать’, но пообрезать не что-либо иное, а только ложь. Высшее, среднее и низшее образование необходимо и полезно для народа, но только под условием, чтоб образование это на всех трех ступенях было действительностью, а не обманом, образованием истинным, а не фальшивым. Если мы серьезно будем желать, чтоб из наших университетов выходили дельные люди науки, из наших гимназий — дельные студенты, из наших народных школ — дельные земледельцы и ремесленники, то желание наше действительно будет согласоваться с потребностями нашей жизни и всех ее условий и нам не придется что-либо ‘обрезывать’ и от чего-либо ‘отрекаться’. Если мы будем стремиться к тому, чтобы наши студенты с серьезным рвением посвящали себя исключительно серьезным научным занятиям, чтобы наука в университете действительно преподавалась строго научным образом и чтобы, наконец, наши университеты наиболее приближались к наилучшему в образованном мipe типу университета, то наши стремления будут соответствовать истинным потребностям нашего высшего образования. Точно так же, если мы будем стараться, чтобы наши гимназии и дельным, и серьезным образом подготовляли наших детей к научным занятиям в университете, чтобы преподавание в наших гимназиях велось не кое-как, но ставило бы себе в образец самое лучшее гимназическое преподавание, каким без всякого сомнения следует признать преподавание в германских гимназиях, то нас нельзя будет обвинять в бессмысленном ‘европейничании’, так как наши стремления ни на чем другом не будут основаны, как на действительной истине. Но если мы стали бы следовать за нашею ‘либеральною интеллигенцией’ и за ‘органами правового порядка’, если бы мы вместе с ними стали добиваться не упрочения, а крушения (sic) нашего среднего и высшего образования, если бы мы стали стремиться к тому, чтобы превратить наших студентов не в серьезных людей науки, а в пустых говорунов, если бы мы старались поддерживать настоящее безобразное и расшатанное положение наших университетов, в которых студенты переходят с курса на курс, не посещая университетских лекций, и в которых профессора то играют со студентами в ‘парламент’, то напускают на них полицию, если бы мы, наконец, стали добиваться, чтобы в наших гимназиях учились как можно меньше и как можно хуже, чтобы название классических было ложью, чтобы в них систематически развивались своеволие, лень, праздность и возможно большая безнаказанность учащихся, то наши желания были бы преступны пред нашим отечеством не потому, что они были бы ‘не народны’, а потому, что они всецело были бы основаны на самой бессовестной фальши.
Не в таком ли же точно положении находится вопрос и о народной школе? Стремитесь к тому, чтобы наш простой народ состоял из грамотных и толковых людей, и ваши стремления будут вполне законны и согласны с истинными потребностями нашего отечества. С этою только целью и требуйте возможно большего размножения народных школ. Но коль скоро вы эти школы будете превращать в рассадники социализма, если вы будете отрывать крестьян от земли и ремесленников от станков, чтобы делать из них необходимых для крамолы полузнаек, если вы будете назначать в сельские школы просветителей вроде Соловьёвых и Нечаевых и вместе с тем будете закидывать грязью правительство, коль скоро оно захочет проверить, чему на самом деле вы учите простой народ, тогда действительно вам следует ‘пообрезать’ свои желания, но не потому лишь, что они ‘не народны’, а потому прежде всего, что они направлены к распространению среди народа самой гнусной лжи.
То же самое можно сказать и о другом примере, который приводит ‘Голос’ в подтверждение своего якобы ‘затруднительного положения’.
Свобода печати, — говорит он, — есть ли народная нужда или она принадлежит к числу тех ‘прихотей’, которые следует ‘обрезать’? Обсуждая этот вопрос с точки зрения массы русского населения, нельзя не придти к заключению, что нужда не только в свободе печати, но и в самой печати не есть нужда народная… Итак, всякое желание по части расширения прав печати не может быть, по-видимому, зачислено по части ‘народных нужд’. Тем не менее ежедневный опыт наводит нас на некоторые сомнения. Мы полагаем, что многие темные стороны в нашей администрации исчезли бы под действием гласности… и что в наших земских и городских учреждениях было бы больше жизни и меньше халатности и недобросовестности, если б общественные деятели чувствовали над собою контроль органов гласности… Обвинять журналиста за то, что он хочет большей свободы печати, все равно что обвинять земледельца в желании иметь побольше удобрения для своего поля, или платить поменьше податей, или получить хороший урожай. Может быть, мы заблуждаемся. Поэтому мы и просим указаний от лиц, более нас сведущих в ‘народной политике’.
Оставляем смелое сравнение печати с ‘удобрением для поля’ на совести ‘Голоса’ и укажем только на то, что и здесь вопрос о свободе печати поставлен им на совершенно ложную почву. Никто ему не запрещает раскрывать ‘многие темные стороны в нашей администрации, хадатность и недобросовестность наших земских и городских учреждений’, но только с тем условием, чтобы он говорил правду. Если же под ‘свободой печати’ разуметь право безнаказанно лгать и клеветать в тенденциозных видах, извращать, выдумывать, преувеличивать, то это уже не ‘свобода печати’, а свобода печатного разбоя и мошенничества. Или же в самом деле эти господа были поборниками истины, когда рукоплескали несчастной якобы ‘жертве’ нигилистке Засулич, когда раздували ветлянскую чуму, а в прошлом году пугали призраком повального голода будто бы оттого, что у нас нет конституции, когда бессовестно клеветали и клевещут на нашу учебную реформу, основываясь на фантастических, сто раз опровергнутых ‘цифровых данных’, когда они ежедневно стремятся подорвать в народе главную его силу: веру в Бога и преданность власти, и уверяют, что он в настоящее время изнемогает под ‘мрачною, безвыходною реакцией’, когда они, наконец, свой патриотизм выражают в стремлении раздробить единую Россию на множество якобы в ней механически связанных ‘народов’? Вот тот материал, который нужен ‘либеральному’ журналисту для ‘удобрения своего поля’, вот почему с его поля и поднимаются те миазмы, против которых приходится принимать меры дезинфекции.
Какою же нужно обладать дерзостью, чтобы, стремясь к сознательному всенародному обману, прикидываться кротким смиренником?
Впервые опубликовано: ‘Московские ведомости’ 1882. 22 января. No 22.