Наши самоучки.
Наши самоучки.
(Матеріалы для исторіи народнаго просвщенія въ Россіи. Самоучки. Собралъ И. С. Ремизовъ. Съ приложеніемъ 4 портретовъ. Спб., 1886 г. (выпускъ I).
Ор. Миллеръ.
‘Русская Мысль’, кн. VII, 1886
Наши самоучки, Миллер Орест Федорович, Год: 1886
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Вниманіе почтеннаго автора давно уже обратили на себя наши самоучки. Въ былое время онъ издавалъ о нихъ отдльныя книжечки, предназначенныя, главнымъ образомъ, для той среды, изъ которой по преимуществу и выходятъ самоучки. Теперь онъ снова завелъ бесду о нихъ, собираясь современенъ ее продолжать въ предполагаемыхъ имъ дальнйшихъ выпускахъ,— бесду, не даромъ носящую и боле широкое заглавіе: Матеріалы для исторіи народнаго просвщенія въ Россіи. Въ этой бесд съ читателями уже не изъ народа, а изъ классовъ, стоящихъ у него во глав и имъ правящихъ, авторъ смотритъ на нашихъ самоучекъ, какъ на самый благодарный матеріалъ для созданія той русской образованности, для которой такъ называемое ‘народное просвщеніе’ должно служить только первою, но самою необходимою, конечно, ступенью. Въ настоящемъ выпуск выступаютъ передъ нами пока И.Т. Посошковъ, московскій крестьянинъ-мыслитель (1665—1726 г.), И. П. Кулибинъ, нижегородскій механикъ-самоучка (изъ мщанъ) (1735—1818), А. В. Ступинъ, арзамаскій мщанинъ-иконописецъ (1776—1861), . Н. Слпушкинъ, ярославскій крестьянинъ-стихотворецъ (1786—1848), и . А. Семеновъ, курскій астрономъ-самоучка (изъ купеческаго, весьма достаточнаго, но вовсе не образованнаго семейства) (1794—1860). Уже эти пять лицъ, обстоятельно выясненныхъ авторомъ, являются съ его стороны самыми внушительными свидтелями, которыми и должны будутъ пользоваться какъ адвокаты широты и свободы образованія въ Россіи, такъ и та обвинительная власть, задача которой — дйствовать съ вина за одно, громя какъ явное, такъ и затаенное стремленіе ставить для того преграды. Прочитавъ одинъ этотъ первый выпускъ и вспомнивъ затмъ значительный рядъ также снизу возникшихъ людей, которые не остались только самоучками, немыслимо, кажется, вторить тмъ академическимъ, барски и національно-предубжденнымъ нмцамъ, съ которыми ратовалъ такъ упорно великій Ломоносовъ, доказывая имъ, что образованіе не можетъ составлять монополію только извстныхъ націй и извстныхъ общественныхъ классовъ, и указывая имъ на себя, какъ на внушительное предвозвщеніе будущихъ е многочисленныхъ Ломоносовыхъ’.
Но вглядимся только внимательне въ этихъ, такъ и оставшихся самоучками. Посошковъ, не говоря уже о предъуказаніи имъ того, что ‘помщики крестьянамъ не вковые владльцы’ и что можно цнить только ‘вещи грунтованныя’ (т.-е. что подушная подать должна быть отмнена),— Посошковъ создаетъ, оставаясь на почв нашихъ земскихъ обычаевъ и преданій, своеобразно-обоснованное ученіе объ ‘общесовтіи’, которому суждено было просто заглохнуть, не оставивъ слда даже въ дальнйшемъ ход нашей литературы. Кулибинъ, этотъ ‘дюжинный мастеръ изъ бородачей’, какъ величали его т самые академики, съ которыми ратовалъ Ломоносовъ, не только умудрился на свое гусиное яйцо-часы съ заключавшимися въ немъ музыкальными и лпными диковинами, но и соорудилъ ту успшно испытанную модель моста-дуги безъ свай, которой пришлось, однако же, просто безслдно пропасть, хотя ею уже ршалась задача, выполненная 70 лтъ спустя при постройк въ Петербург Николаевскаго моста (говорить ли объ изобртенной нашимъ механикомъ искусственной ног, о которой такъ долго спорили отечественные доктора и ученые, пока она не была увезена въ Парижъ какимъ-то французомъ, вскор и разбогатвшимъ отъ чужаго изобртенія?). Ступинъ, воспитывавшійся у какой-то мщанки, которая 8-ми лтнимъ повела его смотрть, какъ прогоняютъ сквозь строй, и, только уступая усиленнымъ просьбамъ даровитаго мальчика, взяла его изъ мелочной лавочки и отдала на выучку къ сосду-иконописцу, Ступинъ добился,— наконецъ, и возможности доучиться въ петербургской академіи художествъ и сдлался основателемъ арзамаской школы живописи, хотя, по замчанію г. Ремезова, ‘работы питомцевъ этого заведенія и не могли представлять школы въ художественномъ смысл слова, т.-е. не отличались преемственностью въ направленіи, потому что самъ Ступинъ въ короткое время пребыванія въ академіи могъ пріобрсти лишь навыкъ рисовать боле или мене правильно, но сущности искусства усвоить не могъ по недостатку основательнаго образованія’ (стр. 103). Тмъ не мене, ему удалось открыть дорогу къ благородному художническому труду многимъ талантливымъ людямъ въ провинціи, и, разумется, не его вина, если одинъ изъ самыхъ даровитыхъ его учениковъ не усплъ осуществить возлагавшихся на него надеждъ вслдствіе своей преждевременной смерти. ‘Мясниковъ,— разсказываетъ о немъ г. Ремезовъ,— отличался пылкимъ воображеніемъ и чрезвычайно благороднымъ характеромъ, чтеніемъ книгъ онъ настолько развилъ себя, что, при несомннномъ талант, ему предстояла, по окончаніи курса въ академіи, блестящая будущность. Но дло въ томъ, что, будучи крпостнымъ г. Гладкова, онъ не былъ воленъ располагать своею судьбой. Стоя по развитію гораздо выше своего помщика, онъ, конечно, тяготился своею отъ него зависимостью. Войдя въ затруднительное положеніе Мясникова, ‘общество поощренія художниковъ предложило за него г. Гладкову выкупъ въ 2000 р. Но помщика, какъ кажется, забавляло, что развитой человкъ находится въ его вол, и потому онъ наотрзъ отказалъ отпустить своего талантливаго крпостнаго на свободу. Этотъ отказъ такъ сильно подйствовалъ на бднаго Мясникова, что онъ съ отчаянія застрлился’ (стр. 101, прим.).
Счастливе даровитаго ступинскаго ученика оказался четвертый изъ самоучекъ г. Ремезова, Слпушкинъ. Правда, его барыня, г-жа Новосольцова, запросила было за него 30,000 р., но согласилась, наконецъ, его уступить за 3,000 р., собранныхъ по подписк кн. T. В. Юсуповою. За то, при всей своей замчательной предпріимчивости, смлой ршительности и нравственной высот, Слпушкинъ, по мннію г. Ремезова, удался вообще мене другихъ самоучекъ въ томъ смысл, что изъ него вышелъ только любитель или дилеттантъ въ живописи и въ стихотворств. Нашъ авторъ даже заканчиваетъ свой очеркъ Слпушкина слдующею моралью, обращенною не столько къ нему самому, сколько къ русскому обществу: ‘Если бы нашъ крестьянинъ-стихотворецъ получилъ лучшее образованіе, то, по всей вроятности, понялъ бы, что знаніе правилъ стихосложенія замнить таланта не можетъ, и потому, не тратя времени на стихотворство, обратилъ бы свои способности на боле полезную для общества дятельность’. Но, вдь, это еще вопросъ: такъ ли уже бездаренъ въ своихъ стихахъ Слпушкинъ, какъ оно представлялось Блинскому — въ силу той особой художнической требовательности, которая съ такимъ избыткомъ продолжала иногда сказываться у знаненитаго критика даже въ позднйшій, критико-публицистическій періодъ его дятельности?
Бить, по вол отца, вмст съ работниками скотъ на бойн и продавать затмъ мясо на рынк и, въ то же время, безплодно задавать окружающимъ вопросы: ‘отчего небо иметъ голубой цвтъ? почему солнце свтитъ только днемъ, а луна и звзды блестятъ по ночамъ? и что такое эти самыя свтила небесныя?’ — такова была первоначальная участь послдняго изъ народныхъ героевъ г. Ремезова, Семенова, ‘астронома-самоучки’, какъ онъ его называетъ. Но вотъ, посл цлыхъ десятилтій труда, такъ сказать, ощупью, съ запоздалымъ добываньемъ такихъ книгъ, съ которыхъ надобно бы было начать, Семеновъ, по замчанію г. Ремезова, ‘въ 1840 г. едва ли не первый изъ нашихъ астрономовъ заявилъ въ Курскихъ Губернскихъ Вдомостяхъ о предстоявшемъ черезъ два года полномъ солнечномъ затмніи’, и, какъ оказывается дале, не ошибся въ своемъ заявленіи. ‘Точно также,— продолжаетъ г. Ремезовъ,— въ 1850 г. Семеновъ напечаталъ составленную имъ карту полнаго солнечнаго затмнія, которое должно было послдовать 16 іюля 1851 г., присоединивъ къ ней объяснительную записку съ выводами изъ сдланныхъ имъ по этому предмету вычисленій’,— трудъ, вызвавшій самые одобрительные отзывы такихъ ученыхъ, какъ Перевощиковъ и Савичъ.
До довольно, чтобы дать бглое понятіе о любопытной книжк г. Ремезова, съ которою многіе, конечно, пожелаютъ непосредственно ознакомиться. Мы желали бы только въ заключеніе замтить, что почтенный авторъ недостаточно показалъ зависимость своихъ героевъ отъ той народной почвы, на которой они возникли. Дло въ томъ, что они не только какія-нибудь счастливыя исключенія, а краснорчивые свидтели о народ и въ пользу народа,— свидтели, которыхъ оказывалось бы налицо гораздо боле, если бы мы внимательне слдили за всми признаками ихъ появленія. Если не только покойный Погодинъ, но вслдъ за нимъ и проф. Бриннеръ готовы были считать Посошкова прямо геніальнымъ, то мнніе это надо проврить и, какъ намъ кажется, отвергнуть. Къ сожалнію, нашъ авторъ, приводя изъ Посошкова большую выписку о правосудной книг, оставляетъ васъ передъ этими страницами, какъ передъ сырымъ матеріаломъ. Между тмъ, для насъ важно знать, Посошковъ ли своимъ личнымъ умомъ додумался до всего этого, или онъ только провозвстникъ народнаго здраваго смысла и народныхъ бытовыхъ преданій,— вопросъ, который, по нашему крайнему разумнію, ршается не въ пользу исключительныхъ дарованій Посошкова, а въ пользу народа вообще, т.-е. ршается какъ свидтельство о необходимости для народа безпрепятственнаго органическаго развитія,— такого развитія, при которомъ ‘многочисленные Ломоносовы’, переставая быть самоучками, не переставали бы быть такими чисто-народными, почвенно-живыми людьми, какъ Посошковы.
Нашему автору приходится и по поводу Посошкова, и по поводу Слпушкина коснуться такъ называемаго раскола, — религіозно-бытоваго явленія, къ которому едва ли уже можно въ наше время относиться такъ, какъ относились сами отставшіе отъ него, Посошковъ и Слпушкинъ, или какъ относились къ нему съ тогдашнихъ культурныхъ высотъ Ломоносовъ и Кантемиръ. ‘Въ основ раскола, какъ извстно,— утверждаетъ нашъ авторъ,— лежитъ одно догматизированіе обряда’ (стр. 12). ‘Староврчество,— говоритъ онъ въ другомъ мст,— стремясь оставить навсегда духовныя силы въ усыпленіи, въ засто, считаетъ всякую попытку ума выйти изъ этого оцпеннія — суемудріемъ, грхомъ’ (стр. 112). Пытливый умъ Слпушкина, но мннію нашего автора, ‘не могъ не замтить у старовровъ замны истинныхъ правилъ христіанской жизни одною пустою наружною обрядностью’ (стр. 115). Но, вдь, забвенія истинныхъ правилъ христіанской жизни было, конечно, немало и на сторон, сжигавшей раскольниковъ въ срубахъ,— сжигавшей за непослушное упорство въ томъ обрядовомъ формализм, который, въ сущности, былъ только исчадіемъ исторически сложившагося формализма тхъ, которые жгли раскольниковъ. Въ раскол, во всякомъ случа, были и есть и другія стороны — церковно-бытовыя. Когда нашъ авторъ, противуполагая Рыбацкую слободу лежавшей на противуположномъ берегу Невы нмецкой колоніи, указываетъ на то, что Слпушкина привлекали въ послдней ‘достатокъ, довольство, порядокъ, чистота’, то онъ, вроятно, не знаетъ или позабываетъ, что то же самое можно очень часто найти и у нашихъ раскольниковъ. Дло, должно быть, и тутъ въ такихъ ‘прекрасныхъ распорядкахъ’, которые замтны иногда и у насъ, но по преимуществу сохранились именно въ старообрядчеств. Невольно задумываешься въ разсказ о Слпушкин надъ тмъ незнакомцемъ, который неожиданно ссудилъ Слпушкина 700 руб. для поправленія его обстоятельствъ, сказавъ: ‘на что теб меня знать, вдь, я тебя знаю’,— ссудилъ, да боле и не показывался. Откуда онъ, на какой почв возникъ? Откуда и въ самомъ Слпушкин то, что, обзаведясь кирпичнымъ заводомъ, онъ сталъ для рабочихъ ‘вторымъ отцомъ, кормильцемъ, совтникомъ, судьею, заботливымъ попечителемъ о больныхъ’ (стр. 121)? Откуда и то, что ‘онъ всегда совстился притснять своихъ должниковъ и, встртивъ кого-нибудь изъ нихъ, обыкновенно показывалъ, что не замчаетъ, потому что по опыту зналъ, какъ тяжело встрчаться съ заимодавцемъ’ (стр. 122), и отчего, съ другой стороны, многіе, выйдя въ люди, т.-е. сравнительно разбогатвъ, подобно Слпушкину, становятся, напротивъ того, прижимистыми,— тмъ, что называется у народа кулакомъ? Отчего, въ самомъ дл, одинъ и тотъ же народный нашъ міръ порождаетъ въ одно и то же время и самоотверженнаго мірянина, и мірода?
Но книга г. Ремезова тмъ, между прочимъ, и хороша, что возбуждаетъ немало вопросовъ. Значительнымъ пособіемъ для пріисканія отвта на нихъ могутъ служить т чрезвычайно добросовстно составленные библіографическіе указатели, которые помщены у него вслдъ за каждымъ изъ его очерковъ.
Закончимъ пожеланіемъ почтенному автору продолжать свой полезный трудъ. Пусть и т дальнйшіе самоучки, которые остаются у него въ запас, также громко указываютъ, особенными обстоятельствами своей жизни, на тхъ многочисленныхъ русскихъ людей, въ которыхъ отъ нашего лниваго равнодушія и сонной неподвижности нердко совсмъ угасаетъ присущая имъ, хотя бы и не въ такой степени, искра Божія.