Статьи из газеты ‘День’ (1861)
Статьи из газеты ‘День’ (1861)
Наши нравственныя отношенія въ Польш.
Наши нравственныя отношенія въ Польш.
Москва, 18-го ноября 1861
Наши нравственные отношения в Польше, Аксаков Иван Сергеевич, Год: 1861
Время на прочтение: 9 минут(ы)
Сочиненія И. С. Аксакова. Томъ третій.
Польскій вопросъ и Западно-Русское дло. Еврейскій Вопросъ. 1860—1886
Статьи изъ ‘Дня’, ‘Москвы’, ‘Москвича’ и ‘Руси’
Москва. Типографія М. Г. Волчанинова (бывшая М. Н. Лаврова и Ко.) Леонтьевскій переулокъ, домъ Лаврова. 1886.
Какъ бы ни разсуждали политики и государственные люди, историки и публицисты, но теорія государственнаго эгоизма, доктрина практической необходимости и все это ученіе о какой-то особенной политической нравственности — съ каждымъ днемъ и съ каждымъ часомъ сильне и ярче обличаются исторіей во всей своей жизненной несостоятельности. Краснорчивый языкъ событій даетъ отвты нежданные и негаданные, мечтательное становится дйствительнымъ, практически-необходимое оказывается противнымъ требованіямъ высшей духовной необходимости, гордое благоразуміе низводится на степень близорукаго и ложнаго разсчета. Дйствительная сила, дйствительное значеніе, принадлежатъ въ исторіи только нравственнымъ истинамъ, вчнымъ началамъ любви и справедливости. Не всегда признаваемыя и замчаемыя мыслителями, они тмъ не мене являются двигателями общественной жизни народовъ, направляютъ ихъ историческій путь въ ту или другую сторону, обусловливаютъ ихъ развитіе не только внутреннее, но и вншнее. Начало нравственное живетъ и движется своимъ внутреннимъ логическимъ процессомъ, и историческія ‘наказанія’ или ‘счастливыя случайности’, злыя или добрыя послдствія, въ сущности, ничто иное, какъ логическіе нравственные выводы изъ нравственнаго же положенія, воплощеннаго историческимъ фактомъ. Всякое уклоненіе отъ нравственныхъ истинъ проявляется ложью даже во вншнемъ устройств, подрываетъ матеріальное преуспяніе, подтачиваетъ жизнь историческихъ обществъ.
Нельзя сказать, чтобы историческая наука обходила молчаніемъ нравственную сторону исторіи и не вводила нравственнаго элемента въ постиженіе историческихъ явленій, но такое участіе нравственныхъ истинъ въ исторіи, такое значеніе нравственныхъ началъ, какъ дятелей въ общественной жизни народовъ, едвали когда разсматривалось во всей полнот и связи, во всей своей логической внутренней послдовательности, проявляемой вншними событіями. По крайней мр исторія Славянскихъ племенъ еще ни разу, сколько намъ кажется, не подвергалась такого рода нравственному анализу, а между тмъ, если мы не ошибаемся, только съ предложенной нами точки зрнія — можно понять и объяснить многія странныя и непонятныя явленія въ жизни Славянскихъ народовъ.
Чмъ боле нравственныхъ требованій носитъ въ себ народъ, чмъ выше его собственный нравственный идеалъ и его нравственная задача на земл,— тмъ мучительне разладъ, вносимый въ его жизнь уклоненіемъ отъ нравственныхъ истинъ, тмъ сильне страдаетъ онъ отъ всякаго внутренняго противорчія. Раздвоеніе духа нарушаетъ ту нравственную цльность, которая необходима для цльности дйствованія и ослабляетъ его вншнія силы. Объяснимъ это примромъ. Человкъ честный, ршившійся на поступокъ, несогласный съ прирожденными ему понятіями чести, никогда не совершитъ этого поступка съ той ловкостью, съ той беззавтной легкостью и, такъ сказать, съ того гармоніей злой воли и злаго дла, съ какою совершитъ его человкъ мене честный или, по крайней мр, съ совстью не столь чуткою. Чтобы дйствовать ршительно и твердо, человку честному необходимо сознаніе своей правоты, полное согласіе воли съ его собственными нравственными требованіями. Если такого согласія нтъ и быть не можетъ, то ему остается: или отказаться отъ дла, какъ несовмстимаго съ началами истины, или же заглушить совсть и измнить честному преданію своей собственной жизни. Послднее едвали возможно, и нравственное насиліе, учиненное имъ надъ самимъ собою, большею частью обнаруживается вншнимъ неуспхомъ и внутреннимъ диссонансомъ, разъдающимъ душевныя силы. Тмъ не мене этотъ неуспхъ похвальне успха, эта неудача, это чувство разлада, эта возможность подобнаго,— никуда не годнаго въ практическомъ смысл,— сомннія, составляетъ, по нашему мннію, уже нравственную заслугу такого человка и указываетъ на боле высокую степень его нравственнаго призванія.
То же явленіе находимъ мы и въ жизни народовъ. Если мы обратимся къ Россіи, то найдемъ, что исторія нашей вншней политики, хотя и представляетъ не мало темныхъ пятенъ и темныхъ длъ, однако же несравненно чище исторіи вншней политики въ другихъ странахъ Западнаго міра. Наша политика могла быть, и бывала, неловкой, недальновидной, наконецъ и порочной и положительно-вредной Русскимъ интересамъ (напримръ въ самомъ конц XVIII вка), но она все же прямодушне и честне политики Англіи или Австріи. И этимъ характеромъ обязана Русская политика не личнымъ свойствамъ государственныхъ людей, а тому обстоятельству, что, несмотря на разрывъ образованнаго общества съ народомъ, она все же, и какъ бы противъ воли, не могла оставаться совершенно чуждою народному характеру и внутреннимъ нравственнымъ требованіямъ, лежащимъ въ основ нашего историческаго развитія. Только западные публицисты воображаютъ себ нашу политику хитрою и коварною: въ Россіи не найдется никого, кто бы серьезно приписалъ ей такое качество. Напротивъ, мы не умемъ хитрить и путемъ хитрости достигать нашихъ цлей, мы плохіе мастера въ томъ темномъ искусств дипломатіи, которое Западъ возвелъ на степень государственной мудрости и добродтели. Въ этомъ искусств васъ всегда перещеголяютъ западные политики,— и въ этомъ собственно мы видимъ наше нравственное преимущество.
Да, наше преимущество заключается именно въ томъ, что всякое уклоненіе нашей политики отъ началъ нравственныхъ намъ удается плохо и возбуждаетъ сильный протестъ нашей собственной, общественной исторической совсти. То, что не тревожитъ совсти другихъ народовъ и не нарушаетъ цльности ихъ жизненной дятельности, то, благодаря Богу, намъ дается не такъ легко: оно или само внчается у насъ неуспхомъ (или успхомъ весьма кратковременнымъ), или же вноситъ смущеніе, порождаетъ странныя явленія и противодйствія въ нашей внутренней, общественной жизни. Отношенія Англичанъ къ Индіи и Индійцамъ, угнетеніе ими Греческой народности на Іоническихъ островахъ, возмутительно наглые ихъ поступки въ Пире, сожженіе Греческаго флота — никогда не приводили въ негодованіе общественнаго мннія въ Англіи, и возбуждали только слабые протесты со стороны не многихъ отдльныхъ лицъ. Въ Пруссіи едвали вы найдете хоть одного Пруссака, котораго совсть сколько бы нибудь смущалась отношеніями Пруссіи къ Познани, въ которой германизація, по свидтельству самихъ Поляковъ, съ искусствомъ необыкновеннымъ, не Русскимъ (такое неискусство приносить намъ честь), почти пересилила Польскую національность.
Если бы мы въ состояніи были вообразить себ на мст Англіи и Пруссіи Россію, то можно было бы наврное сказать, что, во 1-хъ, мы бы не съумли никогда такъ ловко и выгодно повести дло въ матеріальномъ отношеніи: у насъ никогда бы не достало той энергіи зла, той гармоніи злой воли и дла, которыя такъ необходимы для успха въ дл ненравственномъ. Еслибъ способность такой энергіи и проявилась въ отдльныхъ личностяхъ, то она никогда бы не обратилась у насъ въ постоянную систему и все наше образованное общество, насколько оно безсознательно остается врнымъ народнымъ Русскимъ началамъ и безсознательно дйствуетъ подъ напоромъ исторической народной идеи, прониклось бы единодушно чувствомъ негодованія, отрицанія, самообличенія и самаго безогляднаго состраданія къ угнетеннымъ. Мы говоримъ: ‘началамъ Русскимъ’, и предупреждая возраженіе, просимъ указать намъ хоть одинъ примръ въ исторіи Западныхъ народовъ, гд бы подобное нравственное требованіе и состраданіе проявлялось съ такою силою, такъ безкорыстно и даже къ явному матеріальному ущербу своимъ вншнимъ государственнымъ интересамъ. Какъ всегда водится, это чувство состраданія нердко переходитъ и въ крайность — тамъ, гд мысль живетъ вн историческаго дла, сама себя сознаетъ и вдаетъ отвлеченною, досужею и, такъ сказать, безотвтственною предъ жизнью, сочувствіе къ чужому страданію можетъ простираться тамъ иногда и до непростительнаго забвенія о своихъ кровныхъ страдальцахъ,— но мы указываемъ здсь только на главныя черты нашихъ общественныхъ нравственныхъ побужденій. И такъ — Россія не могла бы никогда отнестись къ неправд съ тмъ искусствомъ и съ тмъ спокойствіемъ общественной совсти, съ какимъ относятся Англія къ Іоническому и наша сосдка Пруссія къ Познанскому вопросу,— и, повторяемъ, это составляетъ наше великое нравственное достоинство.
Мы говорили условно, воображая себ Россію на мст Англія и Пруссіи, но то же самое находимъ мы и въ дйствительныхъ отношеніяхъ нашихъ въ Польш и Полякамъ. Къ силу той нравственной основы, о которой сказано нами выше, въ этомъ дл намъ, прежде всего, необходимо стоять на почв, полнйшей нравственной законности. Это необходимо не только само по себ, какъ нравственное требованіе, но и какъ основаніе прочной силы и матеріальнаго успха. Въ отношеніи къ древнимъ Русскимъ областямъ, населеннымъ нашими кровными, единоврными братьями, Малоруссами, Червоноруссами, Блоруссами, Россія опирается на несомннное изъ всхъ правъ,— нравственное право, или, врне сказать, на нравственныя обязанности братства. Тутъ мы стоимъ за народъ, съ народомъ и во ими народа, за правду воли народной, за его свободу и независимость, за угнетенныхъ противъ угнетателей. Вопросъ ясенъ для разршенія и мы крпки сознаніемъ своей правоты и одобреніемъ нашей общественной совсти. Въ одномъ изъ нашей газеты мы назвали Польскія притязанія на Кіевъ, Смоленскъ и пр. безумными. Мы удерживаемъ это названіе, потому что другаго они и не заслуживаютъ. Они не только вполн безумны, но и безнравственны въ высшемъ смысл слова, потому что основываются на начал насилія я направлены противъ свободы народной.
Т же самыя нравственныя основы, права и обязанности существуютъ, разумется, и для Грека по отношенію въ іоническимъ островамъ, и для Поляка по отношенію въ тмъ Польскимъ областямъ, гд народъ или Польскаго происхожденія, или говоритъ по Польски, исповдуетъ католическую религію и вообще не отдляетъ себя и своей исторической судьбы отъ своихъ Польскихъ братій. Осуждая со всею рзвостью правды притязанія Поляковъ на Смоленскъ и Кіевъ, мы бы погршили противъ логическаго смысла, если бы стали осуждать законность ихъ патріотизма въ отношеніи въ Познани, Кракову и Варшав. Если Австріецъ и Пруссакъ не надлены совстью довольно чуткой, чтобъ съ нравственной точки 8рнія вполн врно оцнить: въ какомъ отношеніи къ нимъ находится Польская народность,— то мы можемъ похвалиться особенною милостію Божіей въ томъ смысл, что намъ дано чувствовать всякое уклоненіе отъ нравственнаго закона, чувствовать всякую малйшую неправду, и слдовательно, ту ея долю, какую историческій жребій могъ присудить намъ въ отношеніи въ Польш.
Въ самомъ дл, Нмецкія газеты исполнены самыхъ рзкихъ выходокъ противъ Россіи за слабость ея дйствій относительно Польши. Он требуютъ отъ насъ той неразборчивой энергіи, которую, безъ сомннія, проявилъ бы Нмецъ, если бы находился на нашемъ мст. Къ энергіи зла Россія не способна, но этого еще мало: еслибы мы и вздумали ее проявить, она, къ счастію, никогда не принесла бы намъ тхъ вкусныхъ плодовъ, какіе приноситъ другимъ: вкушать ихъ не дастъ намъ наша собственная общественная совсть. Не мало у насъ силы матеріальной: предъ могуществомъ, опирающимся на во милліоновъ народонаселенія, безсиленъ 5-ти милліонный народъ, но такова важность нравственнаго начала справедливости для такого нравственнаго народа, каковъ Русской, что для этой матеріальной силы, при всемъ ея могуществ, необходимо сознаніе своей безусловной нравственной правоты.
Нтъ сомннія, что паденіе Польши было подготовлено внутреннимъ разложеніемъ Польскаго общества, ложью шляхетства и католицизма, измною ея Славянскимъ началамъ, гордыней и нетерпимостью Польской національности, ненавистью, возбужденною ею въ прочихъ братскихъ народахъ. Существованіе Польши въ ея прежнемъ вид и устройств, на основаніи началъ, выразившихъ себя въ ея исторіи, было, по всмъ историческимъ вроятностямъ, уже доле невозможно, задорное, безпокойное сосдство препятствовало свободному развитію Россіи, и историческая Немезида отомстила Польш вс неправды ея, совершенныя надъ Русскимъ народомъ въ начал XVII вка.— Все это, положимъ, и справедливо, но событія, сопровождавшія конецъ Польши, помшавши ея политическому бытію умереть свободною смертью, обновили новою жизинію Польскую національность и сообщили ей ту нравственную силу, которую она проявляетъ и до сихъ поръ. По новйшимъ историческимъ наслдованіямъ оказывается несомнннымъ, что весь планъ, на основаніи котораго совершился раздлъ Польши, принадлежитъ изобртательности Фридриха ІІ-то, такъ-называемаго Великаго, который умлъ въ то же время такъ искусно повести дло, что осужденіе легло всею своею тяжестью на Россію, мене всхъ неправую въ этомъ дл. Извстно всхъ, что Россія при раздл Польши возвратила себ только древнія Русскія области и взяла Литву, и что такъ-называемое Царство Польское досталось намъ уже по ршенію Внскаго конгресса. Конечно, Россія могла бы совершить это возвращеніе инымъ, боле прямымъ способомъ: по требованію ли угнетеннаго народа въ тхъ Русскихъ областяхъ, или открытой войною,— но все это еще не составляетъ большой важности при несомннномъ ея прав на эти земли. По присоединеніи Царства Польскаго, Россія даровала ему конституцію, и сама Польская народность обязана своею жизнью, между прочимъ, тому нашему неумнью, которое, какъ мы сказали, составляетъ нашу нравственную sac лугу въ исторіи. Если въ чемъ можно отыскивать нашу вину, то разв въ томъ потворств властолюбивымъ притязаніямъ нашихъ сосдей и въ согласіи на подчиненіе свободнаго Славянскаго племени иноземному владычеству. Вообще говоря, Россія мене всхъ неправа въ раздл и уничтоженіи Польши, но, какъ страна нравственная, тяжеле всхъ чувствуетъ то, что было неправаго въ этомъ дл.
Отсюда ясно, что для спокойствія нашей народной совсти намъ необходимо дать просторъ и силу нравственному принципу и добиться правды въ отношеніяхъ нашихъ къ Полякамъ. Мы конечно не беремъ на себя смлости предлагать разршеніе Польскаго вопроса, онъ связанъ съ вопросомъ о государственной территоріи, съ требованіями Европейской политики и съ равными другими соображеніями, большею частію даже и недоступными частному человку,— но мы разсматриваемъ дло со стороны нравственной, и высказавши однажды въ газет своей взглядъ на Польскія притязанія относительно Блоруссія и Малороссіи, считаемъ себя въ обязанности высказать наше мнніе съ большею полнотою. Многіе, можетъ быть, упрекнутъ насъ въ идеализаціи, пусть ршатъ это сами читатели.
По нашему личному убжденію, намъ слдуетъ, какъ мы уже сказали, добиться правды въ отношеніяхъ нашихъ въ Полякамъ, а для этого: добиться отъ нихъ толкомъ, чего собственно имъ нужно и чего они хотятъ. Намъ кажется, что, между прочимъ, откровенная, вполн откровенная литературная полемика всего сильне,— мало того,— всего чище могла бы способствовать къ разъясненію дла и въ вразумленію нашей собственной недоумвающей совсти. Мирное братское обсужденіе между-племенныхъ, взаимныхъ правъ и отношеній, ясное сознаніе, добытое такимъ путемъ, просвщенное безпристрастнымъ уваженіемъ къ истин и согртое взаимною любовью и снисходительностію, какой бы другой исходъ могъ быть нравственно-сообразне, какое послдствіе желательне, какой путь святе? Но вроятно ли это и возможно ли? Къ несчастію, всевковой опытъ увряетъ васъ, что желанія страстныя, но неосновательныя, рдко уступаютъ простому убжденію. Человкъ безсильный, но полный смлаго жара, не склоняется, обыкновенно, ни предъ какими, самыми очевидными доводами, онъ ищетъ дознать опытомъ свою способность къ дйствію, и дйствительно только опытомъ, вещественно, обличается въ несправедливости своихъ порывовъ, я узнаетъ свое настоящее мсто и призваніе.
Позволимъ же себ мечтательное предположеніе. Предположимъ, что мы вышли бы изъ настоящей Польши и стали на нашихъ Русскихъ границахъ. Твердо охраняя послднія, мы ба тогда пребыли терпливыми и безстрастными свидтелями ея внутренней борьбы и работы. Безъ сомннія, это было бы не только вполн нравственно чисто, но даже великодушно. Продолжая наше предположеніе, спросимъ: въ силахъ ли были бы Поляки создать что-либо стройное и прочное, и не вредно ли было бы намъ ихъ сосдство? Какъ ни трудно отвтить на этотъ вопросъ, но разсмотримъ однако его поближе.
Если дйствительно къ Полякамъ могутъ быть примнены слова Наполеона о Бурбонахъ: они ничего не забыли и ничему не выучились, то можно наврное сказать:, существованіе ихъ было бы не долговчно. Ультрамонтанскій католическій фанатиpмъ, шляхетскій аристократизмъ и исключительная гордая національность, проявляемыя ими и теперь въ Галиціи и Холмскомъ округ, если и могутъ давать силу въ отпор, не могутъ однако, сами по себ, служить началомъ созидающимъ въ наше время, когда ложь, лежащая въ этомъ начал, уже открыта сознанію всего человчества. Если бы Поляки, увлеченные политическими мечтами, перешли свои предлы и вторглись, напримръ, къ намъ, то не только бы встртили несокрушимый отпоръ народный, но дали бы вамъ полное нравственное право наказать ихъ беззаконіе и уничтожить причину неправедныхъ кровопролитій.— Если же Поляки въ состояніи переродиться, покаяться въ своихъ историческихъ заблужденіяхъ и стать Славянскимъ мирнымъ народомъ, то, конечно, Русской народъ былъ бы радъ видть въ нихъ добрыхъ родственныхъ сосдей. Впрочемъ мы думаемъ, что во всякомъ случа Польша сама бы тогда, черезъ нсколько лтъ, стала искать — на этотъ разъ уже добровольнаго и искренняго — возсоединенія съ Россіею. Язва на нашемъ тл, такъ долго и мучительно болвшая, исцлилась бы тогда, наконецъ, совершенно, въ нашей общественной совсти боле не оставалось бы недораpужнія, я нравственное начало вполн бы торжествовало.
Неужели нельзя достигнуть этого результата путемъ мирнымъ и разсудительнымъ? Неужели Поляки, забывъ правило, respice finem (взирай на конецъ), захотли бы подвергнуть себя и свою страну предварительнымъ — тяжелымъ испытаніямъ, бдственнымъ историческимъ урокамъ? Неужели ихъ можетъ вразумить только, и никакіе другіе доводы разума имъ недоступны?— Мы убждены, что рано или поздно послдуетъ тснйшее и полнйшее, искреннее соединеніе Славянской Польши съ Славянскою же Россіей, что къ тому ведетъ непреложный ходъ исторіи,— но не лучше ли, въ виду такого неизбжнаго историческаго ршенія, предупредить все, что грозитъ намъ бдой, враждой и раздоромъ, и добровольно, сознательно, покаясь взаимно въ историческихъ грхахъ, своихъ, соединиться вмст братскимъ, тснымъ союзомъ противъ общихъ враговъ — вашихъ и всего Славянства?
Мы старались выразить нашу мысль, по возможности, ясно, и надемся, что она не подастъ повода къ тяжелымъ недоразумніямъ. Мы ничмъ лучше не можемъ заключить нашу статью, какъ стихами Хомякова, написанными въ 1831 году, во время Польской войны, когда вс прочіе Русскіе поэты были одушевлены чувствами, боле или мене противоположными тмъ, какія высказаны Хомяковымъ.
Да будутъ прокляты сраженья,
Одноплеменниковъ раздоръ,
И перешедшей въ поколнья
Вражды безсмысленной позоръ!
Да будутъ прокляты преданья,
Вковъ исчезнувшихъ обманъ,
И повсть мщенья и страданья,
Вина неисцлимыхъ ранъ!
И взоръ поэта вдохновенный
Ужъ видитъ новый вкъ чудесъ….
Онъ видитъ: гордо надъ вселенной,
До свода синяго небесъ,
Орлы Славянскіе взлетаютъ
Широкимъ дерзостнымъ крыломъ…
Ихъ твердъ союзъ, горятъ перуны,
Законъ ихъ властенъ надъ землей,
И будущихъ баяновъ струны
Поютъ согласье и покой!