В.В. Розанов
В.В. Розанов
Наши церковные дела
Наши церковные дела
Audiatur et altera pars.
[Да будет выслушана и другая сторона (лат.).]
Наши церковные дела, Розанов Василий Васильевич, Год: 1906
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Один из очень деятельных и самых просвещенных участников теперешнего ‘предсоборного совещания’, человек еще год назад неприязненный монашеству, и в частности нашему бытовому, русскому архиерейству, пишет мне:
‘Вы, может быть, сделались враждебны мне, яко черносотенцу и ‘епискописту’. Да что делать-то? Архиереев нынешних я не люблю, потому что не уважаю, но ‘епископство’ обязательно для меня, как иерархический чин (мой курсив) помимо всяких носителей. А беда еще и в том, что ‘мирская церковь’ (т.е. православные миряне?) спит и от ее имени орудует ничтожная кучка довольно невежественных и освободительно-одурманенных попов и мирян. Право же так: ведь цену всем дельцам ‘церковного обновления’ я знаю хорошо… Они орудуют и в газетах со всем ареопагом самой неразборчивой полемики. Не могу без стыда вспомнить некоторые грязные статьи, написанные против архиепископа (херсонского) Димитрия. Своеобразный, прямой и твердый человек с особыми взглядами (мой курсив), не для всех приемлемыми, но по уму и характеру это ныне чуть ли не самый выдающийся иерарх русской церкви. По крайней мере таково мое мнение и впечатление. Сообщения и освещения занятий наших в комиссиях, какие печатаются в газетах, почти всегда если не прямо лживы, то тенденциозны, и идут от одной партии, которая не брезгает никакими средствами, чтобы очернить противоположную’…
Оставим эти внутренние дрязги, которые тяжелы везде, а в церкви до боли. О, сколько раз приходилось уже думать: ‘Где два или три соберутся во имя Мое (Иисусово), Аз посреди их’. Так сказал о будущих последователях Своих Спаситель мира. Что же видим, чему свидетели, и не в наши дни, но почти всегда в истории: ‘где два или три собраны во имя Его, там и вражда’. Секты, враждующие церкви (католики и мы), даже хоть маленькое собрание христиан, еще пока говорит о хлебе и нужде, о прибытке и торговле, о суете и удовольствиях — мирно, ласково друг к другу, а как заговорили о вере (‘собраны во имя Мое‘), начались свары, вражда, ненависть!! И с самого начала, с достопамятной вражды еще апостолов Петра и Павла, едва примирившихся из-за отношения к ветхозаветному культу (ап. Петр его защищал, ап. Павел отвергал)! Поразительно, фатально, таинственно…
И теперь вот эта вражда священников к епископам и, кажется, бесспорно — и обратная вражда епископов к священникам. Как все это зловеще! И чувствуется, ничем не залить этой вражды, она пылает неугасимо…
Точно какой-то внутренний огонь сжигает внутренности. Кто не читал изданную Погодиным за границею книгу священника Беллюстина ‘О сельском духовенстве’. Она написана с изумительною силою и яркостью (теперь следовало бы ее перепечатать в России). Н.П. Гиляров-Платонов пишет в одном месте, что эта книга, не допущенная к изданию в России, тем не менее составила эпоху в нашем государственном законодательстве о церкви, ибо раскрыла истинное (бедственное и угнетенное) положение в России белого духовенства, особенно сельского и провинциального, и перетянула симпатии и уважение в светской бюрократии на сторону его от монашества и архиерейства…
Да, это так! Книга удивительная и даровитая. Но читатель, сколько-нибудь способный к миру в сердце, заметит: а до чего эта даровитая книга пропитана ненавистью! Гонимо, действительно гонимо (по крайней мере было, а может быть, и есть? хоть кое-что и теперь?) священство: но если бы его поставить над архиерейством: как начало бы оно его (архиерейство) гнать?!!
Никакого прощения. Никакого мира. ‘Где два или три соберутся во имя Мое, Аз посреди их’…
Обратимся к письму моего корреспондента. Не петербургский житель, он один из самых ученых членов предсоборных комиссий. И рассматривает все в порядке учености, в связи исторических данных, юридических (канонических) документов. ‘Чин иерархический епископата для меня неколебим’. Но кто же хочет его поколебать? Об отмене этого чина, кажется, вовсе и никем не поднималось вопроса, не только сейчас, но и никогда. Мы все, русские, так привыкли к нему: и подобает удерживать все, к чему есть исторический навык, если оно не начинает вредить и разрушать, вместо прежнего созидания! Вот что нужно предупреждать: и лучший друг архиерейства есть тот, кто укажет и предупредит возможные (ведь слаб человек! а архиерей ведь — тоже человек!) извращения его. Да, чин ‘епископата’ был созидателен в крошечных византийских епископиях, территориально меньших нашего уезда, в величину почти наших теперешних благочинии: когда епископ был беден, слаб (не чиновен, не сановен), был другом, и защитником, и ходатаем перед светскими властями немногих священников своей епископии, лично ему известных, известных из повседневного общения, сослужения, сотрудничества!! Благие нравы древности! И до сих пор на Востоке, особенно, напр., в Египте, епископы беднее и безвластнее наших протоиереев. Заметим, что до VII вселенского собора они были, во исполнение известных апостольских слов (‘Епископ должен быть единыя жены мужем’, у апостола Павла), — женатые, семейные. Добавим, что, по расспросам профессора В.Н. Мышцына, который со студентами Московской духовной академии прошлый год посетил Константинополь и Палестину, — итак, по расспросам его, обращенным к его блаженству (счастливый титул) константинопольскому патриарху, на всем греческом Востоке ни одного епископа нет из монахов, ибо обет послушания, принимаемый монахом, и только послушания — в корне разрушается должностью епархиального начальника (епископа)… В этих благих обстоятельствах ‘чин епископата’ прекрасен с обыкновенной точки зрения, священен в документальной своей стороне, неопровержим, ибо зиждителей..В зиждительных целях он и утвержден апостолами, не правда ли, не правда ли??! Но виновны ли апостолы в том, что мы, взяв только звук от них (имя: ‘епископ’, ‘архиерей’), воссоздали сами, русские, такое окружение для этого чина, такое противоречие ввели в него, что он… вот вызвал такую книгу, как Беллюстина, по которой вся церковь разделена на два лагеря, черный и белый, епископский и священнический, монашеский и семейный, — пылающие ненавистью друг к другу…
В Христовой ли Церкви ненависть? Увы, совершилось! — у нас, русских!!
Самая обер-прокуратура (при Синоде) возникла и должна сохраниться, даже должна усилиться (да! да!), как единственная защита бедного, забитого, доведенного до отупения и вот до либерального ‘ража’ (письмо моего корреспондента), пока не будет в основах своих (при сохранении ‘чина’) изменено положение епископата:
1) Через уменьшение епархий (Беллюстин называет епископов ‘церковными сатрапами‘, по сравнению с высокомерием и произволом которых персидские сатрапы суть кроткие агнцы и, пожалуй, ‘сущие христиане’).
2) Через разрыв связи епископата с монашеством.
О последнем уже поднимал вопрос император Александр II и позднее гр. Д.А. Толстой в бытность обер-прокурором Синода. Несовместимость епископата с монашеством до того ясна, связь эта для всей церкви (особенно для монашества!!!) до того губительна, совратительна, как если бы монаху дать возлюбленную, да, да, не меньше!!! Монаху не только столь же строго, как чувственная любовь, но еще гораздо строже запрещена, и не формально, а духовно, идеально, ‘похоть власти’, желание господствовать, положение, вынуждающее повелевать, приказывать, судить, наказывать. Монах и епископ — contradictio in adjecto [противоречие в определении (лат.)], как ‘кислый сахар’ или ‘жидкий камень’. И этого нигде нет, кроме Руси, это то ‘повреждение канонов’, о котором раньше всего и практичнее всего должен позаботиться предстоящий собор. Монашество всегда стояло в сердце Церкви как чистый идеал, кроткий, смиренный, безвластный, бессребреный, — чистый культ чистейших христианских добродетелей. ‘Кроток сердцем есмь’, ‘и лозы надломленной не сломлю’. Монах — отшельник, житель пустыни, созерцатель звезд, друг животных, друг мира и молитвенник за человечество, за все человечество, даже за всю тварь!! Он — христианин по исповеданию, ибо носит образ и память Христа в сердце, но по своему характеру и даже, пожалуй, существу он — древний пантеист и вместе древний философ, как Эпиктет, как Диоген (в серьезной его части). Нужен же во всяком учении и также для Церкви — чистый идеал, не запятнанный житейским, вне ‘житейского попечения’ стоящий, преданный всему (о всем молитвенник) и ничему не обязанный. Таковы и были древние ‘аввы’ Фиваиды и Сирии. Что же мы, русские, сделали с этими ‘аввами’, с этим святым ‘чином монашества’, воистину ‘равноапостольского’. А вот что: 1) пройди семинарию, 2) поучись в академии, 3) дай зарок (свободный ли, охотный ли?!) не вступать в брак, не обзаводиться семьею, 4) будешь через три года иеромонахом, и тогда вместо куколя более почетный клобук, 5) если с начальством не поссоришься, то через шесть лет будешь архимандритом, и тогда на мантии золотая нашивочка, из позумента, как на воротнике и на плечах у статских советников и гг. офицеров, при сем должность цензора с окладом в 1800 р. и казенная квартира, 6) лет через 8, тоже если будешь послушен начальству, — викариат епископский: нашивок больше, жалованья больше, квартира лучше, 7) через 12 лет (но упаси Бог не угодить начальству) — самостоятельный епископ: одежды пышные, ездит на четверке, когда едет — в колокола звонят, вместо квартиры — дворец, летом — дача-монастырь, подчиненных можешь хоть живыми съесть: только с начальством будь опять-таки робок!
Украли ‘авв’, древних, милых, святых! О, как хотелось у них поцеловать руку: у теперешнего архиерея — ни за что не поцелую. Не знаю, откуда пришел, кто такой: ‘чин’ вижу, существа — не вижу. Хуже: я вижу, я буду кричать на весь свет, что архиереи, по ненормальной, противоестественной связи своей с монашеством, развратили монашество, похитили из сердца церкви этот святой, тихий, безмолвный, созерцательный идеал. Вынули из сердца церкви ‘авву’, кроткого, простодушного, едва грамотного, чудо психологии, чудо идеала, образец (ведь нужен же он!) для всего христианского мира, посадив на место его иуду-алчного, иуду-гордого, иуду-жестокого, который ныне предаст христианство (и обер-прокурорам предал), как древле предал Христа!! Да, да: совершилось великое извращение: и, как угорелый, как обухом по голове ударенный, отшатнулся народ от безыдеальной церкви, в секты, в атеизм, в разврат, в светские плоские удовольствия.
Деньги и власть: нет иных мотивов в церкви, ‘святейших’ нет побуждений! Да и только этим фактически движутся, от нашивочки к нашивочке, от скуфьи (какие названия!) к камилавке, к набедреннику, палице, митре. ‘Митрофорный протоиерей!’ И это царство, обещанное Христом! Нужно ли договаривать, что нигде столько не ‘подмазывают’ (взятки дают), как в сем ‘духовном царстве’, в ‘царстве благодати’…
Даром ли заплакал народ русский: только и есть святые, что ‘юродивые’, скитские ‘старцы’, ‘Иванушки’, малосмысленные, почти дурачки. ‘Все-таки без нашивок’.
Не знаю, как это поправит и поправит ли предстоящий собор. Святости нет, думают и говорят об управлении. Т.е. о нашивках??
Кстати, предсоборные совещания все хотят вернуть к точному исполнению канонов древней Церкви. Но вот правило Царьградского собора 879 г.
‘Хотя доныне некоторые архиереи, вступившие в монашеский образ, усиливались пребывать в служении архиерейства, и таковые действия оставляемы были без внимания: но сей святый вселенский собор, ограничивая такое недосмотрение и возвращая сие вне порядка допущенное действие к церковным уставам, определил: аще который епископ или кто иный архиерейского сана восхощет внити в монашеское житие: таковый впредь уже да не взыскует употребления архиерейского достоинства. Ибо обеты монашествующих содержат в себе долг повиновения и ученичества, а не учительства или начальствования: они обещаются не иных пасти, но пасомыми быти. Того ради, как выше речено, постановляем: да никто из находящихся в сословии архиереев и пастырей не низводит себя на место пасомых и кающихся (монахов). Аще же кто дерзнет сотворити сие: таковой, сам себя устранив от архиерейского места, да не возвратится к прежнему достоинству, которое самым делом отложил’ (правило второе собора).
Вот каково было положение дел: архиерей не только не мог быть избран из молодых, но если, уже будучи архиереем, он захотел бы принять монашество, то мог это сделать не иначе, как выйдя из архиерейства. Там была ясна несовместимость этих двух чинов! Это было в эпоху патриарха Фотия, уже после всех вселенских соборов, т.е. лежало венцом на вполне достроенном и оконченном здании Церкви.
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1906. 26 мая. No 10846.