Наша Коммиссаржевская
I
II
III
IV
Сергй Ауслендеръ.
Наша Коммиссаржевская, Ауслендер Сергей Абрамович, Год: 1910
Время на прочтение: 4 минут(ы)
‘Аполлонъ’, No 6, 1910
Это было въ 1902 или 1903 году, когда Коммиссаржевская, покинувъ казенную сцену, длала свою тріумфальную поздку по провинціи. Шла какая-то пьеса Потапенко. Одно изъ главныхъ свойствъ Коммиссаржевской была удивительная способность преодолвать всякую пьесу, всякую роль, и — въ ея исполненіи — подозрительнаго качества мелодрама Потапенко волновала зрителей не меньше, чмъ Офелія и Дездемона. Вдь играла Коммиссаржевская! Она вкладывала въ эти пустыя и часто фальшивыя слова вс мучительныя чары своего голоса, глазъ, всю себя… И вотъ въ моментъ высшаго напряженія, когда Коммиссаржевская сла за рояль и запла, на самомъ верху темной галереи кто то забился и закричалъ. Какъ всегда въ такихъ случаяхъ, смятеніемъ и тревогой наполнился зрительный залъ. Коммиссаржевская встала отъ рояля и подошла къ рамп, всматриваясь въ эту темную, минуту назадъ послушную ей, а теперь хаотичную толпу. Занавсъ опустили, зажгли люстру. Истеричку вывели, и спектакль продолжался…
Мн надолго запомнилась минута, когда Коммиссаржевскія, блдная не театральной, а какой-то настоящей блдностью, взволнованная и испуганная, широко раскрывъ глаза, глядла въ мракъ смятенной залы и, нервно сжимая руки, старалась понять, что происходитъ тамъ, на верху далекой галерки. Въ этомъ было что то тяжелое, надрывное, почти кошмарное, и хотлось уйти куда-то отъ этого истерическаго крика на галерк, въ глухомъ провинциіальномъ город во время пьесы Потапенко…
И казалось, Коммиссаржевская тоже чувствовала, что надо куда то уйти отъ этого безвкуснаго ужаса, и, всматриваясь въ залу, она какъ будто уже искала, какъ освободиться отъ этихъ смятенныхъ криковъ! Вдь была она не только актрисой, которая радуется удачно проведенной роли: она была наша, совсмъ наша, вс исканія, вс увлеченія, вс тягости несла она общія съ нами, съ этой темной, волнующейся отъ одного звука ея голоса, залой. Коммиссаржевской было мало личной побды, личнаго успха, аплодисменты посл пьесы Потапенко не удовлетворяли ее. Ей надо было побды большей, побды искусства цльнаго, стройнаго, истиннаго. Она готова была отдать себя въ жертву, итти на подвигъ, но не успокоиться на мысли, что вотъ я сдлала все, что могла — я заставила плакать надъ Потапенкой и Суворинымъ, я буду играть сегодня Ларису, завтра ОфелІю, посл завтра Беатрису, всхъ по разному и всхъ — насколько сумю хорошо.
Многіе, можетъ быть, даже осуждали Коммиссаржевскую за то, что она не хотла остаться только актрисой, что она не жалла своего таланта въ постоянныхъ опытахъ, но именно это неутомимое исканіе и длало Коммиссаржевскую изъ всхъ современныхъ художниковъ сцены самой близкой, самой нашей, потому что разв вс мы, зрители, какъ-бы различны и враждебны ни были другъ другу, разв вс мы не искали въ эти смутные годы, годы хаоса, разорванности, смятенія?
Коммиссаржевская добилась того, чего хотла. У нея свой театръ. Онъ нуженъ ей не для того, чтобы увеличить славу, чтобы закрпить побду актрисы, извстной уже всей Россіи. Онъ нуженъ ей для опытовъ, для исканій. Она мечтаетъ побдить хаосъ, вывести свой театръ на ясную, твердую дорогу истиннаго искусства. Она сама хорошенько не знаетъ этой дороги, но она знаетъ что нужно создать театръ гармоничный, цльный, а не только лавочку, гд сегодня Шекспиръ, завтра Потапенко. Вотъ она — курсистка съ гладкой прической, въ кожаномъ пояс, строгая, прямолинейная, вотъ она — Авдотья купеческая жена, изобличающая своимъ вникомъ затхлую пошлость современной жизни все творчество актрисы отдано фанатизму гражданственности, который многимъ ли въ то время позволялъ усомниться, что пьесы Горькаго, Найденова, Чирикова хорошее искусство и хорошая общественность? Я не буду сейчасъ касаться исторіи увлеченія русскаго общества этими будто бы продолжателями Чехова и быстраго къ нимъ охлажденія. Но гражданственная волна поднялась на минуту, и Коммиссаржевская была на гребн ея и, одна изъ первыхъ разочаровавшись, не побоялась признаться въ этомъ и отказаться для новыхъ опытовъ отъ всего добытаго такимъ упорнымъ трудомъ.
Въ 1906 году, собравъ вокругъ себя смлыхъ искателей, художниковъ и поэтовъ, имя режиссеромъ Вс. Э. Мейерхольда, Коммиссаржевская ршительно и твердо вступила на новый путь.
Слишкомъ много личныхъ воспоминаній,— у однихъ — нжныхъ, благодарныхъ, у другихъ — враждебныхъ, злобныхъ — связано еще съ этимъ блымъ заломъ на Офицерской, чтобы можно было спокойно расцнить вс ошибки и побды этого героическаго сезона, когда Ком,миссаржевская явила намъ свой новый и послдній ликъ лучезарной Беатрисы. Но я думаю для многихъ останутся незабвенными эти субботы, гд Коммиссаржевская бывала не только милой хозяйкой, но и воодушевляющей своей бодростью и увлеченіемъ соратницей всхъ окружавшихъ ее искателей. Я не знаю театра, который заставилъ бы такъ остро любить себя и ненавидть, я не знаю большей вры, чмъ та, которая соединила въ тотъ годъ подъ однимъ стягомъ поэтовъ, художниковъ, актеровъ въ дружный отрядъ. А. Блокъ, одинъ изъ самыхъ близкихъ этому театру поэтовъ, написалъ (‘Рчь’, 12 февраля) о всеобщей влюбленности въ Коммиссаржевскую. Да, это было такъ. Она, отдавшая всю свою популярность, весь свой талантъ намъ (теперь подъ словомъ, мы, я разумю всхъ, кто врилъ и радовался этимъ исканіямъ), она дйствительно была ‘Прекрасной Дамой’, своимъ высокимъ примромъ вдохновлявшей рыцарей, носившихъ ея цвта, на безстрашіе, на прекрасные подвиги за нее и во имя того, чему она и сама, королева, смиренно служила, какъ Мадонна, одвшая темныя одежды монастырской привратницы Беатрисы.
Коммиссаржевской не было суждено успокоиться, узнать радость настоящаго достиженія. Можетъ быть, причиной этому было общее переходное положеніе театра, еще не способнаго къ полному обновленію, можетъ быть, какъ сказалъ Вячеславъ Ивановъ въ рчи посвященной памяти Вры едоровны (въ ‘Обществ ревнителей художественнаго слова’): ‘мы, поэты и художники, не въ достаточной мр откликнулись на ея призывъ’. Но главная причина, мн кажется, лежитъ въ самой Коммиссаржевской: она слишкомъ горла, слишкомъ жадно и нетерпливо хотла того, о чемъ позволено только мечтать, слишкомъ пламенна была ея душа, душа не спокойнаго реформатора, а фанатической подвижницы, которая требуетъ чуда, которая готова умереть или проклясть то, чему она только что молилась. Именно вотъ эта Коммиссаржевская, не успокоенная, погибнувшая смертью мученицы, со всми своими порывами, исканіями была нашей, была близкой, нужной въ эти дни, когда такъ много сомнній, колебаній, разочарованій разъдало наши души. И когда будутъ говорить о тревожныхъ, смутныхъ первыхъ годахъ XX столтія, имя Вры едоровны Коммиссаржевской будетъ упоминаться какъ одно изъ именъ — яркихъ, славныхъ, красивыхъ.