М.Н. Катков
М.Н. Катков
Народный театр
Народный театр
<,1>,
Москва, 7 марта 1872
<,2>,
Москва, 31 июля 1872
<,3>,
Москва, 12 августа 1872
Народный театр, Катков Михаил Никифорович, Год: 1872
Время на прочтение: 11 минут(ы)
Вместе с открытием Московской политехнической выставки предполагается открыть в Москве и народный театр. Высочайшее разрешение на устройство такого театра последовало на имя московского генерал-губернатора князя В.А. Долгорукого как почетного председателя комиссии для устройства празднества по случаю двухсотлетней годовщины рождения Петра I. Дальнейшую заботу об этом деле и разработку всех относящихся сюда вопросов приняла на себя комиссия, назначенная комитетом Политехнической выставки, по вопросу об улучшении быта рабочих и ремесленников, почетным председателем коей избран также князь В.А. Долгоруков. Комиссия о рабочих в программе своих занятий отвела видное место и устройству народного театра, признавая в нем одно из сильнейших образовательных учреждений для народа. В сегодняшнем нумере ниже помещаются подробные сведения по этому предмету.
Вопрос о народном театре давно уже интересует нашу публику, переговорено и переписано о нем много, а сущность его заключается, собственно, только в том, чтобы разрешить частные театры в столицах и вообще сделать театр доступным для масс. Возникновение этого народного театра в Москве весьма знаменательно совпадает с двухсотлетнею годовщиной существования русского театра и рождением великого преобразователя России. Разрешение на открытие его нас радует, с одной стороны, как уклонение, хотя временное, от стеснительной для развития русского драматического искусства театральной монополии, как уступка устаревшего закона потребностям жизни, подобная той, какую мы недавно указали в отмене таксы для вознаграждения русских драматургов и композиторов, с другой стороны, мы радуемся учреждению народного театра вместе с теми, кто радеет об улучшении быта наших низших классов.
Все, что содействует образованию и развитию человека, содействует и улучшению его быта и возвышению нравственности. А просветительное значение сцены несомненно: театр — это раскрытая книга, это живая картина жизни, при всей своей поучительности доступная для каждого.
Действие театрального спектакля на массы неотразимо. Судить о нем нам, утратившим непосредственность впечатлений, идущим смотреть пиесу, чтоб оценить произведение автора и игру актеров, не умеющим ни увлечься, ни забыться, — нельзя. Для того чтобы драматическое представление дало всю полноту впечатления, на какое оно способно, надо не рассуждать, а верить, как верит невольно простой человек в правду того, что он видит пред собой, или как верилось вам, когда вас ребенком возили в театр и вы, весь уйдя взорами на сцену, искренно переживали и чувствовали то, что пред вами проделывал актер, ‘махающий мечом картонным’. Кому случалось наблюдать народную толпу пред подмостками сцены, тот знает, как не похожи эти зрители на публику партеров и лож. Это не прочные (sic!) жители, не ценители и судьи, нет, это те же действующие лица. На слова актера вдруг слышится из толпы реплика, не предусмотренная ни автором, ни исполнителем, публика сливается в одно с актерами и порывается принять участие в происходящем. Праздность или простое любопытство не может держать людей в таком напряженном состоянии, тут действует сильнейшая причина: потребность душевных ощущений.
Что давать на народном театре? Прежде всего, давайте что есть лучшего, и это будет всего лучше. Давайте эти великие, вечно юные произведения, созданные гением, которые составляют гордость и богатство образованного человечества. Не опасайтесь за разумение народа: все истинно гениальное и великое подействует вернее на простое чувство, не притуплённое и не испорченное искусственными сластями, чем все ваши подделки под народное разумение и под народную речь. Произведения истинно великие суть вместе и самые простые, и самые общедоступные. Мысль, их создавшая, не терялась в мелких и пустых случайностях, она черпала из глубины и брала существенное. От каких бы времен, из каких бы народов ни шли эти исполненные внутренней правды образы, простой человек примет их лучше, чем все современные хитросплетения, все эти подделки под жизнь, которые фотографируют ее фальшь и вычуры, но лишены всякого прозрения в ее глубину. Избавьте народ только от всего запутанного, неясного, неопределенного. Давайте и веселое, и серьезное, но такое, что было бы рассчитано на здоровое человеческое чувство. Не старайтесь о том, чтобы читать народу голую мораль: он, пожалуй, не будет вас слушать и уйдет опять в свой кабак, но старайтесь давать ему то, что занимало бы его, не внося в его ум и душу никакой фальши, а возбуждая добрые и правильные инстинкты человеческой природы.
Устройство народных театров принесет народу несомненную пользу, отвлекая его от тех грубых увеселений, на какие он теперь осужден. Все мы кричим о пьянстве и разврате городской черни, — а что делаем для противодействия этим порокам, для просвещения этой черни? Уменьшить пьянство мы надеемся уменьшением числа кабаков, недопущение их в том или другом месте, меряем расстояние их от церквей и определяем часы, когда народу в них можно напиваться и когда нельзя. А чем бы занять праздничный досуг толпы, не думаем. На самом же деле, куда девать народу, кроме кабака, свой досуг, в особенности народу столичному, который лишен и тех незатейливых увеселений, какие устраивают себе жители деревень и мелких городишек?
Безучастие к народу было бы грешно и в том случае, если бы мы скупыми богачами, не желая делиться с народом нашими умственными сокровищами и уменьем, предоставили ему свободу тешить себя как знает, забавляться как ему любо, как сам умеет. Но нет, не допуская народ в наши увеселения, мы запретили ему устраивать свои собственные. Народ лишен всяких зрелищ, столь страстно им любимых. В этом отношении он похож на ребенка, которого старшие отогнали от своего общества и в то же время отняли у него любимые игрушки. Только изредка, два раза в году по восьми дней каждый раз, строят для столичного населения какие-то жалкие бараки, с трудом доступные ему по цене, где дозволяется ему смотреть бессмысленнейшие пошлости вроде ‘Рауль Акрекий’, или ‘Дочь фараона’, или ‘Возвращение с крестовых походов’, а то: ‘Цанпа (sic) морской разбойник’, или ‘Мраморная красавица’, или ‘Карл Смелый’. Обе эти ‘большие тратигические пантомины‘ представлялись в этом году на Маслянице в балагане на Девичьем поле…
Люди, имевшие случай наблюдать быт нашего простонародья, утверждают, что склонность к театральным зрелищам очень сильна в нем. Богатая почва, представляемая этою склонностью для деятельного драматурга, актера и театрального предпринимателя, до сих пор, как известно, очень мало возделана, особенно прискорбно это в наших двух столицах, где народ скучен, где в то же время сосредоточены капитал и умственные силы и где, однако, так мало делается для того, чтобы поднять нравственный уровень народных масс. Театры наших столиц существуют почти исключительно для ограниченного круга достаточных людей, и это придает самому посещению театра характер роскоши и щегольства, о котором можно только пожалеть. Для того чтобы вырвать массу народа из того заколдованного круга узких интересов, грубых нравов и губительных удовольствий, в котором она у нас заключена, недостаточно одних школ и публичных чтений, нужно как можно более приблизить народ к пониманию красоты, нужно пробудить его дремлющие эстетические инстинкты, и для этого наряду с выставками, музеями и т.п. необходима драматическая сцена. Конечно, не все роды драматического искусства одинаково полезны в применении к народным удовольствиям, не все также будут встречены с одинаковою симпатией. Не подлежит сомнению, что балет и итальянская опера для народа неинтересны и малопонятны, к счастию, два отдела эти обходятся дороже всех, так что остальные, более доступные публике народного театра, в то же время и по цене более доступны его предпринимателю. На первом плане, очевидно, должна стоять русская драматическая сцена, опыт должен будет решить, в какой мере к ней может быть присоединена и сцена оперная, впрочем, судя по примеру народных театров Запада, можно и опере предсказать прочное и выгодное существование. Затем тот средний между драматическим и музыкальным родами, который состоит из фарсов с куплетами и хорами, приправленных прозрачными намеками на разные непристойности и неизменным канканом, — род, который получил такое обширное распространение и пользуется таким ревностным покровительством в наших казенных театрах, — для народного театра положительно не пригоден. Прелесть гривуазности не существует для простолюдина, это плод, выросший на болоте праздной, богатой, поверхностно-образованной и утонченно-развратной жизни. Мы коснулись этого рода произведений потому, что они буквально затопили собою сцены наших драматических театров, что они стали предметом всеобщей и притом долговечной моды. Было бы прискорбно и возмутительно, если б эта нечистая струя вторглась в искусство, предназначенное для непритупленного чувства простых людей. Но помимо этой специальной области ‘оффенбахиад’ мы отнюдь не желали бы провести какую бы то ни было демаркационную линию между репертуарами народного театра и театра для высших классов. Если классические произведения русской литературы по языку и мыслям окажутся недоступными простолюдину, то это будет прискорбным явлением, с которым репертуар народного театра во всяком случае должен считаться, делая уступки степени понимания своих посетителей, но если, наоборот, в простолюдине заметна симпатия к таким произведениям, стремление понять их и освоиться с ними, народный театр обязан всеми своими средствами идти навстречу такому стремлению. Наконец, коренными условиями для нормального и законного хода такого благого дела, как народный театр, следует считать дешевизну мест и отсутствие всякой привилегии или протекции, всего, что мешало бы предприятию стоять на собственных ногах, полагаться на собственные силы и на любовь и уважение посетителей.
Политехническая выставка послужила поводом к учреждению в нашем городе Народного театра, и театр этот успел от самого начала своей деятельности привлечь симпатию публики и внести интерес к драматическим представлениям в такой слой московского населения, которому он до тех пор был недоступен.
Есть слухи, что разрешение Народного театра не будет мерой временною, что и по окончании выставки он будет продолжать свое существование. Нельзя не желать, чтоб эти слухи оправдались. Разрешение второго русского театра в Москве будет полезно во всяком случае, какой бы характер он ни принял. Если этот театр поставит себе почти те же задачи, какие имеет наш Малый театр, если он явится ему конкурентом, то это должно способствовать оживлению последнего. Многие недостатки Малого театра держатся потому, что он не знает конкуренции. Если же Народный театр постарается преимущественно о том, чтобы вполне оправдать свое название, будет еще лучше.
Но дозволить учреждение одного, и только одного, частного театра значит сохранить запрещение на дальнейшие попытки других лиц на том же поприще, это та же монополия, что и теперь, но только разделенная между казной и одним частным владельцем.
Успех начинания возможен только при полной конкуренции. Общий прогресс может только выиграть от того, что на первое время появится излишество сцен и предпринимателей. Пусть некоторые из этих импровизированных театров должны будут закрыться, а владельцы их — ‘прогореть’, их ошибки послужат спасительными указаниями для других и отчетливо обрисуют дорогу, по которой должно будет пойти разумное театральное предприятие. Мы, естественно, ожидаем от частных театров, что во внутренней жизни их не будет тех непривлекательных свойств и тех недугов, которые так сильны в театрах казенных и так пагубно влияют на их эстетическую сторону. Мы ожидаем, что частные театры будут свободны от бюрократического элемента и что они найдут средства вознаграждать артистов, не прибегая к тлетворной системе бенефисов, которая на казенной сцене приняла такие чудовищные размеры и породила целую литературу плохих и бездарных пиес, фабрикуемых для постановки на бенефисах и почти всегда предаваемых забвению после первых представлений. Мы ожидаем, что частные театры вызовут на свет новые таланты, что они приохотят к искусству не только публику, но и самих исполнителей, что они внесут благодетельное оживление в сферу, где у нас более и более воцаряются застой и упадок. Но все эти ожидания могут сбыться, только когда частные театры будут поставлены в прямую зависимость от публики.
Никто не станет оспаривать того, что разрешение частных театров повело бы к усилению сценической деятельности, следовательно, к большему распространению искусства. Умы и дарования, теперь, быть может, избирающие другую сферу деятельности за отсутствием простора в театральном деле, при свободе театров обратились бы именно в эту сторону. Но искусство есть союзник порядка, законности, мирного органического развития. Оно само в высших своих творениях дает нам нетленные образцы той гармонии и красоты, которые зиждутся на строгом соблюдении разумно сознанного закона. Любовь к искусству, интерес к его творениям, и в том числе к произведениям оперы и драмы, служит одним из средств отвлечения умов от того праздного шатания, от тех бредней, в которые они при известных условиях легко впадают. Всяческие лжеучения легче всего распространяются в таком обществе, где эстетические интересы не успели окрепнуть вследствие его юности или где они ослабели вследствие дряхлости и где мысль, не воспитанная на созерцании прекрасного, легче делается жертвой безобразных увлечений, порождаемых духом партий. С этой стороны, свобода и возможное распространение и удешевление театральных зрелищ должны в нашем отечестве идти рука об руку с другими мерами, как, например, возможно большее применение искусств к делу воспитания юношества, возможно более обширное введение рисования и хорового пения в наших училищах и пр., на этом поприще остается сделать еще чрезвычайно много или, вернее сказать, на нем еще не сделано почти ничего. Каждый шаг к распространению в России знакомства с искусством и любви к изящному будет вместе и шагом к возвышению нравственного уровня ее граждан, к укреплению в них чувства законности, уважения к порядку, трезвого понимания действительности.
Недавно мы сообщали нашим читателям, что, по слухам, Народный театр в Москве, разрешенный на время Политехнической выставки, будет оставлен и по окончании ее. До сих пор эти слухи не получили еще никакого положительного оправдания, и понятно, что ввиду близкого закрытия выставки снова возбуждается интерес к судьбе второго театра в Москве. Мы получили несколько писем и заявлений, авторы коих, говоря о пользе Народного театра, о его доступности по ценам для среднего класса городского населения и т.д., озабочиваются его будущею судьбой. У всех на устах вопрос: неужели дело, начатое столь удачно, должно погибнуть бесследно? Одно из таковых заявлений читатели найдут в сегодняшнем нумере нашей газеты.
Суждено или нет жить Народному театру, его нельзя не помянуть добрым словом. К числу его несомненных заслуг следует отнести не только общедоступность по ценам, но и заботливость управления о художественной стороне дела. Действительно, Народный театр, даже без сравнения с казенными, может быть причислен к числу дешевых. При полном сборе в 856 р. 60 к. общее число мест включая и места в ложах, равно в нем 1797, стало быть, средняя цена за место равняется около 47 кор. Эта доступность по ценам на места усиливается тем обстоятельством, что число дешевых мест значительно превышает число дорогих. Вот некоторые данные, по нашему мнению, весьма интересные: мест в рубль и дороже в Народном театре всего 296, то есть 15% общего числа, причем самых дорогих (в 1 р. 50 к.) только 12. Мест в полтинник и дешевле 1172, то есть 65%, причем мест в 50 к. всего 123. Мест в 25 к. и дешевле более трети общего числа мест, а именно около 40%, или 721 место, причем мест в четвертак всего 62. Позволительно, конечно, мечтать о более дешевых театрах, но нельзя не быть довольну результатами, добытыми в этом отношении Народным театром безо всякого вреда художественной стороне дела.
Как учреждение художественное, Народный театр заслуживает всяческого уважения. Многие из его артистов способны своим дарованием доставить истинное удовольствие даже самым требовательным знатокам сценического дела. В выборе пиес для своего репертуара Народный театр руководился целями художественными. При этом нельзя не заметить того весьма важного обстоятельства, что репертуар Народного театра можно упрекнуть в относительной художественной слабости той или иной пиесы, избранной для постановки, но никак не в тенденциозности. На сцене Народного театра не было поставлено ни одной пиесы с нигилистическими поползновениями, ни одной сомнительной нравственности оперетты, где под сенью канкана самым гаерским и площадным образом выставляются на посмешище высокие человеческие чувства, как патриотизм или благие начинания нашего правительства, как введение классического образования в гимназиях или меры по обрусению Западного края, — явления, к сожалению, столь обычные на сценах наших казенных театров.
Ввиду всего этого нельзя не пожелать, чтобы существование Народного театра упрочилось и чтобы комиссия попечения о рабочих озаботилась продолжением дела, начатого по ее почину. Нельзя не пожелать также, чтоб усилия комиссии увенчались самым полным успехом. Но при этом не следует забывать, что как бы ни был полезен Народный театр, вопрос о свободе театров, при которой подобных учреждений может явиться несколько, гораздо важнее, и разрешение его в положительном смысле необходимее и настоятельнее допущения одного исключения из общего правила.
Наше правительство постоянно пеклось о развитии художества, о возможном его преуспеянии в России. Забота о развитии театрального искусства, между прочим, выразилась в учреждении дирекции Императорских театров. При этом правительство вовсе не имело в виду монополизовать театр ради денежных выгод, никогда не смотрело на него как на доходную статью. Если дирекции театров давались известные привилегии и монополии, то вовсе не ради простого увеличения ее доходов, на которые правительство никогда не рассчитывало, а ради возможности развития театрального искусства, вначале слабого и нуждавшегося в поддержке. Предоставление дирекции театров исключительного права давать концерты и маскарады в столицах, монополия печатания афиш, наконец, последовавшее в 1862 году окончательное запрещение частных сценических представлений, не имеющих особо уважительной благотворительной цели, все эти и им подобные меры принимались ради преуспеяния театрального искусства. Материальная выгода дирекции была при этом не целью, а средством. Монополии, предоставленные дирекции театров, не представляли долгое время ничего необычного. Многие учреждения пользовались подобными же привилегиями и монополиями, стоит вспомнить хотя бы календарную монополию Академии наук. Но с течением времени, как нередко случается, меры, вначале имевшие целью поощрение и покровительство искусству, стали помехой и препятствием к его правильному развитию. То же случилось и с монополией театра. Забота о материальных выгодах дирекции затмила собой цель предоставленных ей привилегий. Не только сама дирекция, но и многие из писавших о свободе театров ставили решение этого вопроса в зависимость от ущерба, могущего якобы произойти в хозяйстве казенных театров от развития частных сцен.
Нет ничего ошибочнее такого взгляда и ничего прискорбнее такого смешения понятий. Правительство только тогда было бы заинтересовано в сохранении материальных выгод одного из своих учреждений, если бы цель самого учреждения заключалась именно в его наибольшей доходности. Но когда выступают на первый план соображения о пользе возможной доступности театральных зрелищ для народа, о важности художественного образования масс, о благотворном влиянии искусства на народную нравственность, вопрос о сохранении известных привилегий за дирекцией театров является весьма и весьма ничтожным. Материальная выгода известного учреждения не может быть принята во внимание там, где дело идет о поднятии народной нравственности, особенно там, где, как в настоящем случае, доходность или убыточность учреждения никогда не составляла предмета правительственной заботливости.
Отмена привилегий, стеснительных для развития наидоступнейшего из искусств, не влечет за собою необходимости закрытия казенных театров. Они могут существовать совместно с театрами частными, подобно тому как частные учебные заведения существуют наравне с казенными. Опыт всех европейских государств доказывает возможность этого самым наглядным образом.
Театральное искусство замечательно по своей общедоступности: самые возвышенные художественные произведения при посредстве актерского исполнения становятся для всех понятными и действуют благотворным образом на массу. Ошибочно думают те, кто полагают, будто театральное искусство, становясь общедоступным, неминуемо падает. В оценке произведений величайшего драматического гения участвовали не одни высшие классы, но и безграмотный лондонский люд. Многие достойные исследователи, в том числе известный биограф Гете Луис, относят к числу вредно влиявших на развитие германской драматургии обстоятельств преднамеренное устранение простонародья из театральной залы.
Наше правительство не может не быть озабочено художественным образованием масс и всегда, повторяем, пеклось о процветании искусства. Дарование привилегий дирекции театров в свое время способствовало развитию театрального искусства. В наше время многие из законоположений, некогда считавшихся необходимыми для поощрения науки или искусств, отменены, и при такой отмене вовсе не принимались в соображение материальные интересы того или иного учреждения. Можно ли думать, что денежные выгоды дирекции театров будут предпочтены возвышению народной нравственности, художественному образованию народных масс? Можно ли думать, что умножение грубо-увеселительных заведений будет предпочтено развитию театров с художественными задачами единственно потому, что указанные заведения платят известный процент в пользу театральной дирекции, а театры должны быть избавлены от таких платежей? Напротив, все заставляет надеяться, что власть, освободившая народ от крепостной зависимости, устранит и стеснения к его художественному развитию и дарует ему свободу пользоваться эстетическими наслаждениями, этою несомненною принадлежностью всякого образованного государства.
Впервые опубликовано: Московские Ведомости. 1872. 8 марта, 1, 13 августа. No 59, 192, 204.