Народные славянские песни, Уманов-Каплуновский Владимир Васильевич, Год: 1888

Время на прочтение: 15 минут(ы)

БАЯНЪ

СБОРНИКЪ ПРОИЗВЕДЕНІЙ
СОВРЕМЕННЫХЪ СЛАВЯНСКИХЪ ПОЭТОВЪ
и
НАРОДНОЙ ПОЭЗІИ.

Переводъ B. В. Уманова-Каплуновснаго.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Изданіе журнала ‘Пантеонъ Литературы’.
1888.

Народныя славянскія псни.

І.
Псни боснійскихъ мухамеданъ.

Считаю необходимымъ предпослать переводу названныхъ псенъ небольшое пояснительное вступленіе.
Славянъ-мухамеданъ на Балканскомъ полуостров счиается около милліона. Они распадаются на дв группы: восточную (это — болгарскіе помяки въ Родопахъ) и западную, которую составляютъ хорватско-сербскіе босняки въ Босніи и Герцеговин. Какъ т, такъ и другіе отличаются довольно рзко и отъ своихъ единокровныхъ братьевъ-христіанъ, и отъ единоврцевъ-турокъ. Жаль только, что до самыхъ послднихъ дней образъ ихъ жизни почти никмъ не наблюдался и отсюда остается открытымъ важный вопросъ, какъ провести историческую параллель между ними, славянами-христіанами и османліями (азіатскими турками). Надо сознаться, къ нашему стыду что въ литератур нтъ почти ни одного точнаго свднія о ихъ народной поэзіи. Прошло уже боле двадцати лтъ съ перваго появленія помацкихъ народныхъ псенъ {Помацкія народныя псни, изданныя С. Верковичемъ, вызвали много пререканій со стороны нкоторыхъ ученыхъ, которые считаютъ ихъ поддльными,— но врядъ-ли это справедливо безъ тщательной проврки ихъ подлинности.}, филологи заговорили о нихъ, но вотъ политическія событія вовлекаютъ наши отряды въ самую глубь малоизвстной страны. Горизонтъ сталъ проясняться, славянская земля освобождена, но научный вопросъ не двинулся впередъ ни на шагъ.
Западная группа въ этомъ отношеніи счастливе (невольна припомнишь пословицу: ‘не бывать-бы счастью да несчастье помогло’). Съ оккупаціей Босніи австрійцами, босняки должны были открыть взорамъ ‘гяуровъ’ свою жизнь, свою святыню. Благодаря этому, мы получили нсколько собраній мухамеданскихъ народныхъ псенъ изъ Босніи и Герцеговины: но общаго сборника пока еще нтъ. Его начала издавать въ этомъ году ‘Matica Hrvatska’, и сюда между прочимъ войдетъ все, что только извстно изъ народнаго творчества западныхъ славянъ-мухамеданъ. Но среди боле образованныхъ босняковъ нашлись такіе, которые и сами взялись за изданіе своихъ поэтическихъ сокровищъ, и вотъ передъ нами большой сборникъ, вышедшій въ прошломъ году, подъ названіемъ: ‘Narodno blago, sakupio і izdao Mehmed beg Kapetanovi Ljubuak po Bosm, Hercegovini i susjednim krajevima. U Sarajevu 1887. 8о str. 464′, представляющій первый образецъ славянской книги, изданной мухамеданиномъ. Въ немъ, главнымъ образомъ, заключаются народныя пословицы, но имется и нсколько псенъ, изъ которыхъ дв мы выбрали для благосклоннаго вниманія русской публики.
Псни мухамеданскія значительно отличаются отъ достаточно извстныхъ уже псенъ христіанскаго населенія. Он — древнй по происхожденію, но новй по форм, по поэтическому чувству. Въ нихъ никогда нельзя встртить ненависти къ христіанамъ, которой такъ изобилуютъ христіанскія псни въ обращеніи къ туркамъ. Он изображаютъ намъ одну вншнюю сторону мусульманской культуры, а по внутреннему характеру, ихъ міросозерцаніе, на мой взглядъ, сохранилось гораздо чище и ближе въ отношеніи къ старой славянской культур, нежели у христіанъ. Консервативный духъ ислама, прежде чмъ принести вредъ, оказалъ несомннную пользу. Было-бы крайне интересно изучить, насколько исламъ повліялъ на боснійскихъ славянъ и, въ особенности, на женщину.
Изъ псенъ мы видимъ, какимъ уваженіемъ пользуется мать среди славянскаго населенія. Сынъ относится къ ней съ полнымъ благоговніемъ, все равно — добра она или зла, права или неправа. Возьмемъ, хотя-бы для примра, переведенную нами псню: ‘Безумная любовь челебіи Муя’. Мустай-бегъ любитъ другую, но мать не желаетъ этого и онъ внчается съ немилой. Онъ обвнчанъ, но жгучая страсть не даетъ ему забыться, онъ не хочетъ нарушить слова, даннаго своей возлюбленной, и кончаетъ смертью, спвъ на прощанье съ тамбурой въ рукахъ свою лебединую пснь… Геройская удаль — въ крови босняковъ. Исторія помнитъ, сколько разъ они ее доказывали, и врядъ-ли безъ краски на лиц припомнятъ австрійцы нкоторые эпизоды изъ схватки съ ними во времена оккупаціи.
Но, именно, теперь-то, посл австрійскаго владычества, вс эти доблестныя качества: любовь къ родин, стойкость, святость семейной жизни, уваженіе къ правд, общественная нравственность — вбе это гибнетъ и идетъ къ близкому паденію, охваченное соблазнами разврата, неминуемаго спутника просвщенія.
По своей форм мусульманскія псни тоже отличаются отъ христіанскихъ: во-первыхъ, въ нихъ попадаются турецкія и арабскія слова {Замчательно, что у мусульманъ исчезли вс старинныя славянскія имена, исключая женскаго — Злата, или Златка, которое своей красотой, очевидно, побдило религіозный фанатизмъ дервишей.}, хотя, впрочемъ, въ несравненно меньшемъ количеств, чмъ въ разговорной рчи, во-вторыхъ самая фразеологія примыкаетъ боле по своей свжести къ древнимъ памятникамъ народной поэзіи XIV и XV в., нежели въ современныхъ намъ (XIX в.) христіанскихъ псняхъ, изданныхъ извстнымъ Букомъ Караджичемъ, которыя выработали себ шаблонный языкъ и подчасъ очень надодаютъ своими многочисленными повтореніями тхъ-же самыхъ фразъ. Эти повторенія въ мусульманскихъ псняхъ попадаются сравнительно гораздо рже.
Въ заключеніе нахожу нужнымъ сказать, что турки славяне до сихъ поръ еще находятся въ період устнаго эпическаго творчества, представителями котораго являются барды (pivai), переходящіе отъ одного богатаго бега къ другому. О ихъ существованіи никто не зналъ до прошлаго года, такъ какъ эти народные пвцы никогда не заходили въ христіанскія селенія. Самый замчательный изъ нихъ безспорно Мехмедъ-бегъ Колакъ-Колаковичъ (см. о немъ замтку г. Кроатова въ ‘Современныхъ Извстіяхъ’. 1887 г., No 25), ‘юнацкія’ псни котораго отличаются такой-же объективностью, такимъ-же олимпійскимъ спокойствіемъ, какъ рапсодіи знаменитыхъ греческихъ пвцовъ, извстныхъ подъ коллективнымъ именемъ Гомера. Посл этого барда, преемника Синанъ-агича и Бечира, нашлось еще три пвца, изъ которыхъ корреспондентъ газеты ‘День’ (1888 г. No 26) называетъ имя Ахмеда Чаушевичъ-Бехиловича. Словомъ, устная эпическая поэзія боснійскихъ мухамеданъ изъ животрепещущихъ вопросовъ, стоящихъ на очереди… Вотъ главная причина, почему я ршился представить на разсмотрніе просвщеннаго читателя дв характерныхъ псни, изъ славяно-мусульманской поэзіи.

I.
Безумная любовь челебіи 1) Муя 2).

Полюбилась Мую во махал 3)
Злата, дочка Любовича-бега 4),
Полюбилась, только мать серчаетъ —
Прочитъ сыну травнянку 5)-невсту,
Дочь-красу Османа-алайбега 6).
Муйо золъ и поглядть не хочетъ,
Мать стоитъ за травнянку-невсту,
Вызываетъ не спросивши Муя,
Перстень шлетъ, а сыну ни полслова,
Засылаетъ и сватовъ съ цвтами…
И не вдалъ Муйо о напасти,
И пошолъ ко Злат подъ пейджеры
Три раза — три дня бывалъ у милой.
Возвратились и сваты съ цвтами,
Привели и’травняи ку-невсту,
Дочь-красу Османа-алайбега.
Муя нтъ, и некому невсту
Во двор свести съ коня лихого.
Причитая вопитъ мать-старуха:
‘Ой-же лихо! Мчитесь къ Мую, други,
Вы идите къ Злат подъ пейджеры,
Тамъ найдете сына дорогого
И скажите челебіи Мую:
— Гайда, Муйо, аль оглохъ — не чуешь!
Мать зоветъ, ждетъ травнянка-невста,
На кон у дома поджидаетъ,
Чтобы снялъ женихъ со славой, съ честью’.
И помчались други Мустай-бега,
Подбжали подъ пейджеры Златы
И сказали челебіи Мую:
‘Гайда, Муйо, аль оглохъ — не чуешь!
Мать зоветъ, ждетъ травнянка — невста,
На кон у дома поджидаетъ.
Чтобы снялъ женихъ со славой съ честью’.
Не идетъ, и молвитъ кротко Злата:
‘Не противься, жизнью заклинаю!
Вдь не скажетъ мать твоя родная,
Не повритъ, что идти не хочешь,
Скажетъ:— Злата не пускаетъ Муя’.
И пошолъ онъ въ блый дворъ отцовскій,
Онъ пошолъ да скоро возвратился,
Снялъ кольцо и яблоко 8) ей подалъ:
‘Вотъ теб, мои ты очи, Злата,
Для тебя я спряталъ, заготовилъ,
Ожидалъ — настанетъ обрученье…
Суждено 9), знать, не было отъ Бога!’
И пошолъ, зоветъ обратно Злата,
Зазываетъ, блъ-платокъ вручаетъ,
На платк павлинъ узоромъ вышить,
Держитъ въ клюв ядиково 10) смя,
То, что Мую сердце отравило.
‘Вотъ теб, мой милый, ненаглядный!
Для тебя платочекъ хоронила,
При кольц отдать гадала думку…
Суждено, знать, не было отъ Бога,—
Суждено той травнянк-невст!’
И пошолъ, да возвратился къ милой.
Золотыя бэзенлуки 11) подалъ:
‘Вотъ теб, мой свтикъ, ясна-зорька!
Для тебя припряталъ я любовно,
Чтобъ отдать, какъ утро насъ разбудитъ…
Суждено, знать, не было отъ Бога!’
И пошолъ, да кличетъ снова Злата,
Раскрываетъ свадебное платье:
‘Для тебя — подарокъ мой завтный!
Съ первымъ утромъ на тебя-бъ надла 12)…
Суждено, знать, не было отъ Бога,—
Суждено той травнянк-невст!’
И пошолъ онъ въ блый дворъ отцовскій,
Но давно съ коня невсту сняли.
Свечерло. Отчитали яцій 13).
Не идетъ въ опочивальню Муйо,
Тучей бродитъ, матери не слышитъ.
Тутъ она открыла грудь рукою,
Таковы слова ему сказала:
‘Я вскормила, я и проклинаю,
Что ослушникъ сталъ, невсту кинулъ’.
Затужилъ, поникъ главою Муйо,
Убоялся грознаго проклятья
И вошолъ въ опочивальню тихо,
Молча слъ на мягкія подушки,
Молодая — на сундукъ съ приданымъ.
Говоритъ ей челебія Муйо:
‘Заклинаю, травнянка-невста,
Подыми густое покрывало,
Дай взглянуть, съ лица какою будешь’.
Подымаетъ покрывало тихо,—
Жаркимъ солнцемъ личико горло,
Лебедь-шея мсяцемъ сіяла.
Говоритъ ей челебія Муйо:
‘Ей-же Богу, травнянка-невста.
Что пригоже ты и краше Златы,
Только сердцу ты милй не будешь,
Не замнишь ненаглядной Златы’.
Говоритъ тутъ травнянка-невста:
‘Ей-же Богу, Муйо, господинъ мой.
Ты пригожъ, теб уступитъ Ахмо 14),
Но милй онъ сердцу, ненаглядный,
Ахмедъ-бегъ, души моей отрада.
Далъ онъ мн кольцо свое златое,
Наказалъ ждать годъ его, небол,
Но не годъ и девять лтъ ждала-бы,
Да судьба съ тобою обручила’.
Отвчаетъ челебія Муйо:
‘Не тужи ты, травнянка-невста,—
Ты найдешь — полюбишь Ахмедъ-бега:
Только мн не знать голубки, Златы!’
И беретъ онъ звонкую тамбуру 15),
Ударяетъ, громко запваетъ:
‘Охъ, скорбитъ голубка, ясны-очи,
Дума чорная сндаетъ Злату,
Что-де снялъ съ невсты покрывало.
Ей-же Богу, не снималъ, не видлъ!
Ты не думай, дорогой мой свтикъ,
Что цлую травнянку-невсту:
Клятву далъ, и цловать не стану!’
Отложилъ онъ звонкую тамбуру,
Такъ промолвилъ травнянк-невст:
‘Ты дверей не отмыкай съ зарею,
Жди, покуда солнце засіяетъ,—
Пусть старуха насладится счастьемъ,
Братья-други — псенъ напоются,
Вдоволь пусть напляшутся сестрицы!
Ты привтствуй мать мою родную,
Накажи звать молодцевъ удалыхъ,
Несть меня-то — ходжамъ 16) и хаджіямъ 17),
Пусть омоютъ розовой водою,
Чорный усъ намажутъ чабэ-ягой 18),
Волоса пускай висятъ въ три пряди 19),
Такъ, бывало, Злата ихъ чесала,
Ихъ взрастила, ой-же горе, горе 20),
А покрыть меня платкомъ съ узоромъ —
Тмъ, что Злата мн дала на память,
Вышивала цлые три года,
Чтобъ носилъ себ и ей на радость,
Проносите мимо дома Златы:
Пусть увидитъ и надежду кинетъ
Снова съ Муемъ встртиться — слюбитъ.
Гой ты, Злата! мой ударъ — смертельный,—
Я умру, и нту мн спасенья’.
Такъ сказалъ и вынулъ ножъ, и въ сердце,
Прямо въ сердце, гд душа, ударилъ.
Умеръ Муйо, ой-же горе, горе!
Только съ утромъ блый свтъ разлился.
Мать идетъ, стучитъ желзной алькой 21),
И стучитъ и Муя громко кличетъ:
‘Отпирай-ка, челебія Муйо:
То, что любишь, можетъ опостылить,
Что постыло — можетъ полюбиться,
Опостылила зазноба — Злата,
Полюбилась травнянка-невсга.
Отпираетъ травнянка-невста.
Быстро мать въ опочивальню входитъ,
Прямо въ кровь ногой она вступаетъ.
Говоритъ ей травнянка-невста:
‘Вотъ теб отъ Бога наказанье.
Что со Златой Муя разлучила,
И земля твой гршный прахъ изринетъ,
И проклятье блый свтъ наложитъ.
Вотъ теб привть отъ Мустай-бега!’
Все сказала, что веллъ ей Муйо.
Та отъ страху еле понимаетъ,
Призываетъ ходжей и Хаджіевъ,
Собираетъ молодцевъ удалыхъ
Наряжать-отъ челебія Муя,
Обливать-отъ розовой водою,
Чорный усъ-отъ мазать чабэ-ягой,
Волоса-то распускать въ три пряди,
Ой-же лихо, распускать въ три пряди,
Покрывать платочкомъ тмъ завтнымъ,
Гд узоры вышивала Злата.
Понесли и ходжи и хаджій,
Понесли-отъ челебія Муя,
Впереди идетъ все младъ да холость,
А за ними остальные турки 22)
Поравнялись, поднесли къ пейджерамъ.
Увидала златина невстка,
Увидала и золовку кличетъ:
‘Гой ты. Злата, выходи, бдняжка!
Не хотлъ, знать, Муйо спать съ немилой,—
Обручился онъ съ другой невстой.
Съ тою чорной съ мать — сырой землею’.
Прибжала Злата, свтъ-двица,
Увидала бега Мустай-бега.
Увидала ходжей и Хаджіевъ,
Волоса распущенные видитъ.
Что взрастила, холила, бывало.
Страшнымъ крикомъ закричала Злата
И упала на своемъ чардкк 23).
И не знаетъ мать, что лихо съ дочкой,
Что съ душой навкъ она простилась.
Какъ заслышала, взрыдала горько:
‘Гой вы, ходжи и хаджій, стойте!
Гой идите, булы 24) и кадуны, 25)
Снаряжать въ дороженьку невсту!’
Ждутъ-пождутъ и ходжи и хаджій,
Собралися булы и кадуны,
Снарядили Злату молодую.
Понесли и втку іоргована 26),
А за вткой,— челебію Муя,
А за Муемъ — злату молодую.
Имъ рядкомъ могилы вырываютъ,
Какъ на свадьб — руки имъ сложили:
Держатъ руки яблоко живое
(Какъ проснутся, можетъ, поиграютъ).
Только утро въ неб засіяло.
Дв кукушки встрепенулись въ гнздахъ,
Дв родныя матери проснулись,
Поспшаютъ къ свженькой могилк.
Какъ пришли-то, диву дивовались:
Видятъ — роза, алая по цвту,
Распустилась на могил Златы,
А у Муя — виноградъ курчавый,
Между ними — терніе густое
Разлучаетъ съ виноградомъ розу,
Разлучаетъ — разлучить не можетъ:
Обвился онъ крпко подл розы,
Точно плющъ вокругъ втвей зеленыхъ.
Осерчала мать на Злату съ Муемъ,
Вырываетъ розу съ виноградомъ,
А изъ гроба чуетъ страшный голосъ:
‘Издыхай, разлучница, отъ злости!
Насъ вчера любовь соединила,
Лишь открылись намъ врата дженэта 27)’.
1) Челебія — баринъ, господинъ.
2) Муйо, или Мустай — турецкое имя, сокращенное имени — Мустафа.
3) Махала — часть города или деревни, почти то-же, что улица.
4) Бегъ — санъ высшаго дворянства.
5) Травнянка — жительница города Травника (въ Босніи), славящагося своими красавицами.
6) Алайбегъ — военный турецкій чинъ, соотвтствующій нашему полковнику.
7) Пейджеръ — окно, по-турецки. По мусульманскому обычаю, молодые, если не препятствовала мать невсты, могли видться подъ пейджеромъ. Ихъ разъединяла деревянная ршотка, замняющая наши стекла, сквозь которую, однако, можно было просунуть руку. У славянъ — христіанъ въ этомъ отношеніи несравненно больше свободы.
8) Яблоко дается всегда у южно-славянъ при обрученіи.
9) Въ втокъ слов высказывается мухамеданскій фатализмъ.
10) Ядика — растеніе, служащее символомъ печали, какъ у насъ, напримръ, береза или ива.
11) Бэзенлуки — по турецки значитъ — браслетъ.
12) Турецкій обычай.
13) Вечерняя молитва у турокъ.
14) Ахмо — турецкое имя, сокращенное имени — Ахмедъ.
15) Тамбура — родъ балалайки, національный инструментъ у хорватовъ-босняковъ.
16) Ходжа — мусульманскій священникъ.
17) Хаджій-человкъ, бывшій въ Мекк у гроба Мухамеда.
18) Священная мазь изъ Мекки.
19) Турки брютъ себ голову, оставляя посредин длинную прядь.
20) Въ оригинал стоитъ: ‘alostna mu (joj) majka’, т. e. ‘пусть горюетъ его (ея) мать!’ Мать, какъ извстно, пользуется у славянъ большимъ авторитетомъ, и жалость вызываетъ не пострадавшій, а его мать. Приведенная фраза вошла у западныхъ славянъ въ поговорку. Мы нашли боле удобнымъ перевести ее черезъ ‘ой-же горе, горе!’
21) Алька — молотокъ у дверей, замняющій наши звонки.
22) Славяне, исповдующіе исламъ, всегда называютъ себя ‘турками’, а настоящихъ турокъ — ‘османліями’.
23) Турецкое слово, означающее родъ небольшой галлереи (конечно, незастекленной) съ крыльцомъ. Бывавшіе въ Малороссіи, безъ сомннія, знакомы съ этакими постройками.
24) Простая женщина у турокъ.
25) Турецкая барыня, жена бога.
26) Іоргованъ (jorgovan) — сирень.
27) Мусульманскій рай.

II.
Несуженая Копчичъ-алайбега.

Полюбилась бегу Мустайбегу,
Полюбилась красная двица —
Та сестрица Аяновичъ-Ибра 1)
Ходитъ съ нею отъ утра до полдня.
Далъ кольцо и назначаетъ свадьбу —
Какъ чрезъ дв недли да на третью,
Какъ сошьетъ ей дибу 2) и кадифу 3),
Какъ скуетъ ей перстни золотые.
И пошолъ онъ въ блый дворъ отцовскій.
Мустай-бегу молвитъ мать родная:
‘Гой сыночекъ, беже 4) Мустай-беже,
Гд ты былъ, гд пропадалъ, родимый?’
Мустай-бегъ ей кротко отвчаетъ:
‘Ахъ, кадуна, мать моя родная!
Былъ все время у моей у милой,
У сестрицы Аяновичъ-Ибра,
Далъ кольцо и свадьбу я назначилъ —
Какъ чрезъ дв недли да на третью,
Какъ сошью ей дибу и кадифу,
Какъ скую ей перстни золотые’.
Какъ узнала мать ршенье сына,
Свой турецкій абдзстъ 5) совершила,
Два разй читала хаджетъ-речятъ 6),
Таковы слова сказала Мую:
‘Чтобъ ты сгинулъ! 7) Богъ тебя накажетъ!
Что теб въ той Фатіи 8), невст,
Въ мерзкой твари, въ той сестренк Ибра?
Коль берешь двчонку эту въ жоны,—
Я вскормила, я и проклинаю!’
Разболлась голова у Муя,
Разболлось ввечеру и сердце,
Опустился въ мягкія подушки,
Ровно девять лтъ боллъ въ нихъ Муйо.
Какъ десятое настало лто,
Вопрошаетъ — пишетъ мать Фатимы,
То письмо шлетъ бегу Мустай-бегу,
Говоритъ въ письм такія рчи:
‘О, мой зятю, беже Мустай-беже,
Собирай сватовъ, или къ невст!
Еслибъ Фата родилась въ ту пору.
Какъ ты далъ съ руки свой золотъ-перстень,—
Все-то нынче было-бъ время — замужъ.
Копчичъ-алайбегъ желаетъ Фату.
Аль бери, аль откажись навки:
Жаль бдняжку — въ двкахъ засидлась’.
Мустай-бегъ письмо то изучаетъ 9),
Изучаетъ — слезы проливаетъ,
Все письмо слезами омочилось,
Прочитавши, пуще разрыдался,
Проситъ дивитъ 10) для письма и колемъ 11),
Приказалъ дать хартію 12) бле,
Въ ней немедля начерталъ посланье.
Въ томъ посланьи такъ онъ отвчаетъ:
‘Гой ты, теща, ты хоть не родная,
Но люблю тебя, какъ мать родную!
Ровно девять лтъ лежу я боленъ,
Ровно девять — хворость одолла…
Фату выдай Копчичъ-алайбегу,
Я за то серчать ужо не стану’.
Мать старуха молча прочитала.
Прочитавши отдала Фатим,
А голубка, красная двица,
Воздохнула, слезы утираетъ,
Тихо молвитъ матери старух:
‘О, кадуна, мать моя родная!
Откажи ты Копчичъ-алайбегу,—
Буду ждать я бега Мустай-бега,
Ровно девать лтъ еще прожду я’.
Но старуха мать не хочетъ бол,
Отдаетъ красавицу Фатиму,
Отдаетъ — не спрашиваетъ Фату,
Приглашаетъ Копчичъ-алайбега:
‘Собирай сватовъ, или къ невст!’
Слухъ дошолъ до бега Мустай-бега.
Гусейна, слугу онъ громко кличетъ:
‘Ты или — иди, мой Гусейнъ врный,
Ты или на новую чаршію 13)’
Тамъ, смотри, купи мн бурунджуку 14),
Обтяни имъ домъ мой въ знакъ печали:
Какъ пройдетъ здсь милая голубка,
Домъ печальный пусть она увидитъ,
Пусть узнаетъ, что грущу я, плачу,
Что свой домъ печалью разукрасилъ’.
У молодшихъ нту ослушанья…
Онъ пошолъ на новую чаршію,
И купилъ для Муя бурунджуку,
Обтянулъ имъ домъ, какъ приказали,
И не много — мало дней умчалось,
Какъ сваты веселые явились,
Передъ ними — Копчичъ разодтый,
Рядомъ съ нимъ — нарядная невста,
А за ними — гости дорогіе.
Женишокъ гарцуетъ середь поля,
На кон невстушка гарцуетъ,
Доскакала до своей золовки.
‘Гой, подруженька, сестра по Богу,
Ты скажи мн, чей то дворъ печальный,
Отчего кручинится хозяинъ?’
А золовка отвчаетъ Фат:
‘Этотъ дворъ — несуженаго Муя,
Твоего-же бега Мустай-бега,
О теб кручинится болзный’.
Отвчаетъ тихо ей невста:
‘Гой, подруженька, сестра по Богу,
Попроси ты Копчичъ-алайбега,
Не могу-ли завернуть я къ Мую:
Блымъ толкомъ мой сундукъ наполненъ,
Мелкій бисеръ чудно шею обвилъ —
Шолкъ и бисеръ аманэтъ 15) отъ Муя…
Я пойду — спрошу, что длать съ ними’.
Позволяетъ — разршаетъ Кончи чъ,
Позволяя говоритъ онъ Фат:
‘Уходи, не оставайся долго’.
Черезъ дворъ несуженая Фата,
Черезъ дворъ идетъ — проходитъ скоро —
Прямо къ Мую. Тихо каплютъ слезы
Съ алыхъ щочекъ да на щоки Муя.
Пробудился Мустай-бегъ отъ влаги
Пробудившись молвитъ въ полудрем:
‘Мэдэть-йллахъ 16)! Слава, вышній Боже!
Было вёдро, снова тучи гонитъ…
Тихій дождикъ, чую, съ неба льется…
И сваты веселые промокнутъ,
И несуженая Фата смокнетъ,
Смокнетъ сердце — милая голубка’.
Мать родная говорила Мую:
‘Экъ понесъ ты, беже Мустай-беже!
И понын остается вёдро,
То не дождь не во-время изъ тучи:
То тебя несчастная голубка —
То она слезами оросила’.
Какъ услышалъ — понялъ бегъ, въ чомъ дло,
Встрепенулся, на подушки слъ онъ.
А старуха, только увидала,
Свой турецкій абдэстъ совершила
И проклятье сыну посылаетъ:
‘Пропади тыі О, услыши Боже!
Девять лтъ лежишь ты дни и ночи,
За тобой не я-ли все ходила?!
Ты не могъ и головою двинуть,
А пришла несуженая Фата,
Ты сейчасъ-же прыткимъ сталъ, какъ прежде’.
Мустай-бегъ такъ говоритъ старух:
‘О, кадуна, мать моя родная!
Принеси-ка ты алмазны-перстни,
Чтобъ надла дорогая Фата,
Чтобъ я видлъ, какъ они пристали’.
Принесли ему алмазны-перстни,
Ихъ надла дорогая Фата,
Протянула руку на подушку.
Мустай-бегъ такъ говоритъ Фатим.-
‘Идутъ перстни, ненаглядный свтикъ,
Идутъ пуще къ выкрашенной 17) ручк’.
Хочетъ Фата снять алмазны — перстни,
Мустай-бегъ ей говоритъ на это:
‘Не снимай ихъ, дорогая Фата,
Для тебя купилъ, теб ихъ прочилъ,
Въ дом Копчича носи ихъ, сердце’.
Мустай-бегъ опять сказалъ старух:
‘О, кадуна, мать моя родная!
Принеси-ка скроенную дибу,
Чтобъ надла дорогая Фата,
Чтобъ я видлъ, какъ она пристала’.
Та приноситъ скроенную дибу,
Надваетъ свтъ-двица, Фата,
Оборачиваясь вправо — влво.
Мустай-бега спрашиваетъ Фата:
‘Хороша-ль мн скроенная диба?’
Мустай-бегъ ей говоритъ на это:
‘Хороша, клянусь теб, голубка,
Груди, плечи — все пригоже, лучше,
Какъ надла скроенную дибу’.
Хочетъ Фата снять съ себя ту дибу,
Мустай-бегъ ей говоритъ на это:
‘Не снимай ты, дорогая Фата,
Для тебя кроилъ, теб я прочилъ,
Въ дом Копчича носи, голубка’.
Говорить тутъ молодая Фата:
‘Дорогой мой, беже Мустай-беже,
Ой пришла я не на вечеринку,
А пришла я вопросить — извдать…
Блымъ толкомъ мой сундукъ наполненъ,
Мелкій бисеръ чудно шею обвилъ,—
Шолкъ и бисеръ — аманэть твой, милый…
Аль платить мн, али ты подаришь?’
Мустай-бегъ такъ отвчаетъ Фат:
‘На здоровье шолкъ носи ты, Фата,
На здоровье-бисеръ, дорогая!
Въ дом Копчича носи ихъ, сердце’
Говорила на прощанье Фата:
‘Будь здоровъ, мой ненаглядный Муйо!’
И пошла обратною дорогой.
Какъ ушла — во слдъ несутся вопли:
Кто кричитъ:— ‘Ушла навкъ Фатима!
Горько плачетъ Мустай-бегъ за милой’.
А другіе:— ‘Отошолъ нашъ Муйо!
Горько плачетъ мать его старуха’.
Слышитъ вопли горестная Фата,
Услыхала, что скончался милый,
Говоритъ она своей золовк:
‘Ой, родная, лихо-жъ мн несчастной!
Кликни брату,— для чего гарцуетъ,
Не могу постылаго я видть,
Пуще серцемъ не мигу слюбиться.
Лучше мн мой Муйо и въ могил,
А не онъ, хоть на кон гарцуетъ’.
Какъ дошло до Копчичъ-алайбега,—
Взялъ пистоль, что за поясъ заткнулъ онъ,
Убиваетъ Фатію, невсту.
Умирая говорила Фата:
‘Ну, спасибо, Копчичъ-алайбеже,
Что меня свести ты съ Муемъ хочешь
Первой ночкой въ радостномъ дженэт’.
Имъ рядкомъ могилы вырываютъ,
Въ руки имъ по яблоку вложили,—
Коль проснутся, можетъ, поиграютъ.
Не удастся имъ на этомъ свт,—
Хоть на томъ, быть-можетъ, поиграютъ!
1) Ибро — уменьшительное имени Ибрагимъ.
2) Шолковая матерія.
3) Бархатъ съ золотомъ.
4) Мы ршились сохранить ту-же форму звательнаго падежа, что и въ подлинник, которая въ данномъ случа совершенно въ дух нашего языка (ср. Богъ — боже).
5) У турокъ священный обрядъ омовенія передъ молитвой, въ особенно торжественныхъ случаяхъ.
6) Мусульманская Молитва.
7) ‘Ne bilo te majci’ — принадлежитъ къ такимъ-же поговоркамъ, какъ и ‘alostna mu majka’ и ‘vesela joj majka’, выражающимъ материнскій авторитетъ. Буквальный переводъ: чтобы ты не существовалъ для матери!
8) Фатія то-же, что и Фатима, или Фата.
9) Турецкое письмо очень трудно для чтенія и, поэтому, въ псн говорится: ‘knjigu ui’ (изучаетъ письмо).
10) Чернила.
11) Перо.
12) Бумаги.
13) Чаршія — площадь, на которой устроены лавки съ разнаго рода товарами. Нчто въ род нашего гостиннаго двора.
14) Бурунджукъ — темная толковая матерія, служащая трауромъ.
15) Давать невст, посл сговора, подарокъ (аманэтъ) лежитъ на обязанности жениха въ воспоминанье стараго обычая, по которому невсту приходилось покупать за деньги.
16) Medet — all uh!—хвала Богу!
16) По турецкому обычаю, въ день передъ свадьбой невста распрашиваетъ себ ногти краской ‘kna’ (темно-краснаго цвта). Существуетъ поврье, будто она сохраняетъ на всю жизнь отъ всякихъ болзней.

II.
Псни словацкія.

1.

‘Долина, долина,
Долина съ камнями,
Вотъ всть къ теб въ вечеръ
Дойдетъ со слезами!’
— Откуда, мой милый,
И что то за всти?
Ужель измнилъ ты
Желанной невст!
‘О!.. нтъ тебя краше!
Бояться того-ли!
Боюсь я разлуки,
Боюсь своей доли!’
И вышелъ къ дверямъ онъ,
Въ слезахъ изнывая,
И камень язвила
Слеза, упадая.
И вышелъ къ дверямъ онъ,
Слезу утираетъ…
— ‘Пусть Богъ надъ тобою,
Голубка, летаетъ!
Пусть Богъ надъ тобою,
Моя ты услада!
Съ разлукой пусть рвется
Всей жизни отрада!’

2.

Снилось, снилось мн такъ ясно
Этой ночкой снилось,—
Что болзнь съ моею милой
Лихо приключилось,
Снилось, снилось мн такъ ясно
И слеза сбгала,
И отъ слезъ горючихъ очи,
Какъ огнемъ, сжигало…
И съ головушки скатился
Розы цвтъ прекрасный…
А любви не отдалъ я-бы
И за свтъ-то ясный!
Разносися, звонъ печальный,
Разносись повсюду!…
Нту милой, нтъ утхи,
Новой знать не буду!..

III.
Псни русинскія (угро-галицко-русскія).

1.

Дома тихо спитъ двчина
Въ маминой перин,
А казакъ ея желанный —
Чуть живой въ долин.
Молодая черноброва
Пить отъ жару проситъ,
А надъ бднымъ, надъ желаннымъ
Воронъ злой голоситъ.
Надъ больною надъ двчиной
Мать-старуха плачетъ,
Надъ израненнымъ красавцемъ
Чорный воронъ крячетъ.
‘Ахъ, не крячь ты, чорный воронъ,
Надо мной тоскливо,—
Мн лежать вдь тутъ недолго:
Это мн не диво!..
Нтъ, лети-ка ты скоре
Подъ окно желанной
И шепни моей ты милой,
Гд ея коханный.
Что лежитъ онъ весь избитый,
Ранами покрытый,
Муравою шелковою
Отъ людей закрытый’.
— ‘Какъ я съмъ твое все мясо
И очей напьюся,
Вотъ тогда къ твоей двчин
Съ встью понесуся’…

2.

Мать-старуха поженила
Молодого сына,
Привела къ себ невстку:
‘Тутъ живи, двчина!’
Сына скоро отослала
Въ дальнюю дорогу,
Лёнъ отыскивать средь поля
Гонитъ чернооку:
‘Лёнъ, невстушка, отыщешь,—
Жду тебя тогда я,
Не отыщешь,— не являйся
Безо льну, родная!…’
Ищетъ, ищетъ — не находитъ,
Бродитъ сиротою,
И становится отъ горя
Вербой молодою.
Мужъ сердечный прізжаетъ,
Сумрачный съ дороги,
И предъ матерью-старухой,
Падаетъ онъ въ ноги:
‘Охъ, родимая, скажи мн,
Не скрывай напрасно,
Что теперь съ моею милой,
Съ Галей, зорькой ясной?’
— ‘Что? По лёнъ пошла невстка,
Не живетъ со мною,
Надъ ркой стоитъ надъ быстрой
Вербой молодою’.
‘Ой, возьму же я скиру,
Вербу порубаю
И въ земл сырой, холодной
Галю закопаю!’
И ударилъ онъ скирой…
Втки наклонились…
И — услышалъ только голосъ —
Слезы покатились.
— ‘Что ты бьешь меня, мой милый,
Не узналъ ты Гали?!
Позабылъ, какъ мы съ тобою
Ночки коротали?!
Мать твоя всему виною,—
Галю погубила
И тебя со мной навки,
Вдьма, разлучила!’

3.

Привыкайте, чорны-очи, сами ночевать:
Нту миленькаго друга,— некого ласкать!
Гд-же миленькій мой, любый, розовой мой цвтъ?
Безъ него меня застанетъ яркой зорьки свтъ.
Я пошла бы, горемыка, друга выглядать,
Да въ какой-то онъ сторонк-не могу понять.
Охъ, печаль меня терзаетъ! Гд онъ, дорогой?
Та тропинка, гд ходилъ онъ, порасла травой…
Ой пора, колосья сплы,— время жито жать!
Я старюсь, надо, мамо, замужъ отдавать!

4.
Панъ Савва.

Легенда.

Пировалъ въ гостяхъ панъ Савва,—
Славно пировалъ,
И не зналъ онъ, и не вдалъ,
О бд не зналъ!
А когда домой пріхалъ
На широкій дворъ,
‘Что хорошаго?’ спросилъ онъ,
Посмотрвъ въ упоръ.
Челядинцы:— ‘Слава Богу,
Радость не ушла:
Наша пани этой ночкой
Сына родила’.
Молча слъ угрюмый Савва,
Что-то сталъ писать,
Только сына укачали,
Слугамъ сталъ кричать:
‘Гей, вы, хлопцы, поскоре
Сбгать!.. вонъ корчма..
Мн горлки наточите,—
За жену, эхма!
Гей, вы, хлопцы, поскоре!
Гей, вина тащить!
За ново сынка хочу я
Многи лта пить.
Гей, вы, хлопцы, поскоре!
Меду мн набрать!
Что-то тяжко мн и чудно,—
Не могу понять’.
Хлопцы духомъ побжали,
Идутъ-же домой —
Видятъ — къ дому подъзжаетъ
Парень удалой.
Съ виду онъ казакъ красивый,
Хоть куда на взглядъ.
Поснимали хлопцы шапки,
Издали глядятъ.
— ‘Добрый день!’ кричитъ онъ Савв:
— ‘Принимай гостей!
Угостить насъ не откажешь
Милостью своей?’
‘Угостить-то я съумю,
Радъ всегда тому,
За-себя и мстить умю
Я врагу свому!’
Тутъ панъ Савва до пистоля,
Савва до меча,
Но хватили пана Савву
Съ праваго плеча..
Панъ бжитъ къ своей конюшн…
Конь любимый ржотъ…
Но, увы, его-же челядь
На него идетъ!
А казакъ кричитъ имъ:— ‘Хлопцы,
Тамъ по-за горой
Кости тлютъ все людскія…
Панъ тому виной.
Вы его туда снесите,
Не жалть пана!
Будетъ вамъ за то наградой
Звонкая казна!’
Хлопцы съ Саввой за горою…
Въ горниц казакъ,
Все на кобз онъ играетъ…
Экій весельчакъ!
Не боится онъ ни грому,
Ни лихихъ людей,
Лишь-бы пани поглядла
Въ очи понжнй!..
1882-1888 гг.
Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека