Эдгар По
Эдгар По
Намеки
Перевод К. Д. Бальмонта
1
2
3
4
5
6
7
8
9
10
11
12
Великий ум с безумьем очень близок.
13
14
15
16
17
Быть рабским, ползать, ждать, скакать, бежать,
Спешить, давать, нуждаться, быть погубленным’.
————————————————-
Намеки, По Эдгар Аллан, Год: 1913
Время на прочтение: 6 минут(ы)
Можно наблюдать, что в то время, как среди всех народов всецвет, белый, был принят как знамение чистоты, нецвет, черный, никоим образом не был всемирно допущен как достаточно указующий образец нечистоты. Есть голубые дьяволы [Blue devils — приступы тоски. — Примеч. переводчика.], так же, как черные, и, когда мы думаем очень дурно о женщине и желаем очернить ее характер, мы просто называем ее ‘синим чулком’ и советуем ей прочесть, в Cargantua Рабле, главу ‘de се qui est signifie par couleurs — blanc et bleu’ (‘о том, что означается цветами белым и голубым’). На самом деле, гораздо больше есть различия между этими цветами, чем то, которое существует между простым черным и белым. Ваш ‘синий’, когда мы начинаем говорить о чулках, есть черный на issimo — ‘nigrum nigrius nigro’ — ‘черный чернее черного’ — как то вещество, из которого Раймунд Люллии впервые смастерил свой алкоголь.
Мистер… как узнаю, назначен библиотекарем в новый… Атеней. Это назначение выгодно для него во многих отношениях. В особенности: ‘Mon cousin, void une belle occasion pour apprendre a lire!’ (‘Братец мой любезный, вот прекрасный случай научиться читать!’).
Насколько я могу разуметь, ‘любить наших врагов’ включает в себя ненавидеть друзей наших.
О многих образцах нашей архитектуры коттеджей мы можем спокойно сказать, я думаю (допуская доброе намерение), что они были бы готическими, если бы они не чувствовали своей обязанности быть голландскими.
Некоторые из наших чужеземных львов походят на человеческий мозг одной весьма поразительной особенностью. Сами они без какого-либо смысла, и однако же они суть центры ощущения.
Мирабо, полагаю я, приобрел свой удивительный такт предвидения случайностей и умения встретить их в течение своего пребывания в твердыне Если.
‘Лишь тогда, когда райская птица от нас улетает, можем мы видеть вполне красоту ее перьев’ — замечает или должен был бы заметить какой-то поэт. И только тогда, когда политик ждет, что его сейчас ‘выставят’, он, подобно змее Ирландской хроники, когда ее тронул святой Патрик, ‘пробуждается к пониманию своего положения’.
Газетные издатели, по-видимому, наделены телесными особенностями, сближающими их с божествами ‘Валгаллы’: они ежедневно изрубают друг друга в куски, а каждое утро встают опять здоровехоньки.
‘Con tal que las costumbres de un autor sean puras у castas, — говорит католический дон Томас де лас Торрес в предисловии к своим ‘Любительским поэмам’, — importa muy росо que no sean igualmente severas sus obras’, что в переводе означает, что ‘раз привычки автора чисты и целомудренны, весьма маловажно, если произведения его не суть равным образом строги’.
За такую беспринципную мысль Дон Томас, без сомнения, еще проходит ныне свой суровый искус в Чистилище, многие же современные теологи и духовные особы, самым четким образом указуя свое отвращение к его философии по данному предмету, деятельно сообразуют свое поведение с правилами как раз обратными.
Лукиан, описывая статую ‘с поверхностью из паросского мрамора, внутри же наполненную лохмотьями’, должен был смотреть пророческим оком на некоторые из больших наших ‘капиталистических учреждений’.
Что поэты (употребляя это слово всеохватно и включая в это понятие художников вообще) суть genus irritable, раса раздражительная, это хорошо понимается, но почему этого, как кажется, вообще не видят. Художник есть художник только в силу своего изысканного чувства Красоты, чувства, доставляющего ему восхищенный восторг, но в то же самое время включающего в себе или подразумевающего, равно изысканное чувство Безобразия, диспропорции. Таким образом зло — несправедливость, — сделанная поэту, что действительно есть поэт, возбуждает его до степени, которая обычному восприятию кажется несоразмерной со злом. Никогда поэты не видят несправедливости там, где ее не существует, но очень часто они видят ее там, где люди, непоэтически настроенные, вовсе не видят никакой несправедливости. Таким образом, поэтическая раздражительность не имеет никакого отношения к ‘темпераменту’ в заурядном смысле слова, но она просто связана с более чем обычным ясновидением относительно злого, несправедливого: причем это ясновидение есть не что иное, как логически сопутствующее обстоятельство, связанное с живыми восприятиями надлежащего — справедливости — соответствия — словом, то … (греч.), красивое. Но одно ясно: что человек, который не ‘раздражителен’ (для обычного восприятия), не поэт.
Пусть какой-нибудь человек преуспевает вполне очевидно — вполне доказуемо — во многих различных проявлениях гения, зависть критики согласится с общераспространенным мнением, в утверждении, что у него не более чем талант в любом из этих проявлений. Таким образом, поэт, написавший большую (я разумею этим действительную) поэму, должен остерегаться не отличиться на каком-либо другом поле Словесности. В особенности — да не делает он усилий в области Знания — разве что безымянно, или имея в виду терпеливо ждать суда потомства. Так как всемирные или даже многогранные гении редко были известны, или даже никогда, в силу этого, полагает мир, такового гения никогда и быть не может. Такого рода ‘в силу этого’ для человеческого мира убедительно. Но что есть действительность, как ее показывает нам анализ умственной силы? Просто, что высочайший гений — что гений, который всеми людьми мгновенно будет признан за такового — который действует на отдельных людей, так же как на массы, особого рода магнетизмом, непостижимым, но неудержимым и никогда не удерживаемым — что этот гений, проявляющийся в самом простом жесте — или даже в отсутствии какого-либо жеста — этот гений, говорящий без голоса и сверкающий из нераскрытых глаз — есть лишь следствие вообще широкой умственной силы, существующей в состоянии безусловной соразмерности — так что ни одна способность не имеет недолжного преимущества. Этот искусственный ‘гений’ — этот гений в общепринятом смысле — который есть лишь проявление ненормального господства какой-нибудь одной способности над всеми другими — и, конечно, на счет и в ущерб всех других — есть следствие умственного недуга, или, скорее, органического недочета в строении ума — именно это и ничего больше. Не только такой ‘гений’ всегда претерпит неуспех, если сдвинуть его с пути, предназначенного его господствующей способностью, но, даже когда он идет по этому пути, — когда он создает такие произведения, в которых у него, конечно, есть наилучший расчет преуспеть — он даст неотрицаемые указания недужности касательно общего разума. Отсюда, на самом деле, проистекает справедливая мысль, что
Я говорю ‘справедливая мысль’, ибо ‘великий ум’, в данном случае поэт, применяет в точности к псевдогению, о котором я говорю. Истинный гений, с другой стороны, необходимо, если не всеобщ в своих проявлениях, по крайней мере способен на всеобщность, и, если, делая попытку во всем, он успевает в одном лучше, чем в другом, это просто по причине известного перевеса, с которым Вкус ведет его более упорно в одном направлении, нежели в другом. При равном рвении он преуспел бы равно во всех.
Сведем в целое наши итоги относительно этого весьма простого, но весьма беспокойного вопроса, vexata questio.
То, что люди называют ‘гением’, есть состояние умственного недуга, проистекающего из недолжного перевеса какой-нибудь одной из способностей. Произведения такого гения никогда не бывают здоровы сами по себе, и, в особенности, они указывают всегда на общую умственную недужность.
Соразмерность умственных способностей, в том случае, где общая умственная сила не беспорядочна, дает итог, который мы отличаем как талант: и талант бывает больше или меньше, во-первых, по мере того как общая умственная сила больше или меньше, и, во-вторых, по мере того как соразмерность способностей более или менее безусловна.
Соразмерность способностей, в том случае, где умственная сила беспорядочно велика, дает тот итог, который есть истинный гений (но который по причине соразмерности и кажущейся простоты его произведений редко признается как таковой), и гений бывает больше или меньше, во-первых, по мере того как общая умственная сила более или менее беспорядочно велика, и, во-вторых, по мере того как соразмерность способностей более или менее безусловна.
Будет сделано возражение — что величайший избыток умственной силы, хотя бы соразмерный, по-видимому, не удовлетворяет нашему представлению о гении, если только в придачу мы не получим чувствительность, страсть, энергию. Ответ гласит, что ‘безусловная соразмерность’, о каковой была речь, будучи применена к беспорядочной умственной силе, даст, как итог, оценку Красоты и ужас Безобразия, которые мы называем чувствительностью, вместе с той напряженной жизненностью, которая подразумевается, когда говорим о ‘Энергии’ или ‘Страсти’.
Издатель К., пытаясь быть критическим, говорит о книгах приблизительно так же, как прачка говорила бы о водопадах Ниагары или торговец домашней птицей о Фениксе.
Что известная причина ведет к известному следствию, это вряд ли более достоверно, чем то, что, поскольку дело идет о Морали, повторение следствия стремится породить причину. В этом заключается основа того, что мы так смутно именуем ‘привычка’.
Неведение есть благословение, но, чтобы благословение было действительным, неведение должно быть настолько глубоким, чтоб не подозревать само себя. С таким пониманием строчка Буало может читаться так:
‘Le plus fou toujours est le plus satisfaith, ‘Безумнейший всегда довольней всех других’, — toujours, всегда, вместо souvent, часто.
Восхваляя Красоту, Гений только выказывает сыновнюю привязанность. Гению Красота дает жизнь — и награду часто пожинает в Бессмертии.
‘Любить, — говорит Спенсер, — это:
Философии могла бы здесь быть сделанной более глубокой через простое опущение одной запятой. Мы все знаем охочую слепоту — добровольное сумасшествие Любви. Выражаем это, таким образом расставляя знаки препинания в последней строчке:
‘Спешить, давать — нуждаться быть погубленным’.
Edgar Allan Poe.
Намеки.
Перевод К. Д. Бальмонта.
Текстовая версия: verslib.com
Собрание сочинений Эдгара По в переводе с английского К. Д. Бальмонта. Том 2.: Рассказы, статьи, афоризмы. — М.: Скорпион, 1913. — 343 с.