Накануне Мартинова дня, Вуд Эллен, Год: 1866 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 568 минут(ы)

Скачать в PDF

Скачать в FB2

Приложеніе къ Русскому Встнику.

Наканун Мартинова дня

Романъ мистрисъ Генри Вудъ.
Въ двухъ частяхъ.

МОСКВА.
Въ университетской типографіи (Катковъ и Кo),
на Страстномъ бульвар.
1866.

http://az.lib.ru/

НАКАНУН МАРТИНОВА ДНЯ

РОМАНЪ МИСТРИСЪ ГЕНРИ ВУДЪ.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ.

I. Малютка-наслдникъ.

Скучный, пасмурный свтъ ноябрьскаго послполудня быстро уступалъ мсто сумеркамъ. День былъ дождливый и холодный, и увядшіе, намокшіе листья, усявшіе паркъ одного изъ прекрасныхъ англійскихъ помстій, нисколько не придавали радости картин. Домъ принадлежавшій къ этому помстью стоялъ на небольшомъ возвышеніи и отовсюду открытый для глаза, смло смотрлъ съ высоты на прилегавшія къ нему земли. Это былъ длинный, но невысокій, сложенный изъ краснаго кирпича и со множествомъ оконъ красивый домъ, поднимавшійся позади большаго, слегка покатаго луга, который въ этотъ ненастный день казался такимъ же несчастнымъ какъ и все остальное во вншней природ.

Но ненастье, придававшее всему помстью унылый видъ, не производило, повидимому, никакого дйствія на самый домъ. Во многихъ изъ его оконъ мелькали огни, передвигались изъ комнаты въ комнату и изъ корридора въ корридоръ, а камины, пылавшіе яркимъ пламенемъ, содйствовали еще боле его освщенію. Посторонній зритель могъ бы подумать, что въ немъ происходитъ что-то особенное, совершается какое-нибудь празднество. Въ этомъ дом, дйствительно, происходило что-то особенное, но празднества въ немъ не было, потому что блдная смерть готовилась войдти въ него не съ тмъ чтобы постить кого-нибудь удрученнаго лтами, но чтобы вырвать изъ него существо юное и милое.

Еслибы вы вошли въ переднюю дома, такую ясную и свтлую, то васъ больше всего въ ней поразила бы сдержанная и необычайная тишина. Въ ней собралась почти вс служители дома, но они была до того безмолвны, до того неподвижны въ своемъ бездйствіи, что во всемъ этомъ было что-то не натуральное. Они стояли небольшими кучками, полу-выставляясь изъ нихъ и смотря на затворенную столовую, съ горемъ и смятеніемъ, написанными на ихъ лицахъ, два доктора, почти столько же сдержанные въ своихъ движеніяхъ, какъ и служители, подкрпляли себя закуской, имъ прислуживалъ буфетчикъ, и онъ, выйдя отъ нихъ и проходя неслышными шагами по передней, передалъ тутъ то зловщее мнніе, которое слышалъ въ разговор медиковъ. Одна изъ женщинъ служанокъ, залившись слезами, кинулась на верхъ по широкой, устланной ковромъ, лстниц торопливыми, но тихими шагами, и за нею вслдъ бросилась молоденькая двушка, страшно испуганная. Он прокрались по корридору направо и остановились у одной двери,— для чего и съ какою цлью, он не были бы въ состояніи сказать, потому что не смли войдти въ комнату: тамъ лежала ихъ госпожа при смерти.

Прекрасно убранная, просторная спальня сообщалась съ уборною, но дверь между ними теперь была почти совершенно затворена. Передъ каминомъ уборной стояла высокая, прямо державшая себя женщина среднихъ лтъ, съ виду боле смышленая и почтенная чмъ большая часть женщинъ того класса, къ которому она принадлежала. Пламя камина бросало свтъ прямо на ея каріе глаза и на выступившія въ нихъ слезы. Явленіе странное, ибо непрерывныя зрлища болзней, нердко даже смерти, посреди которыхъ проходитъ жизнь такихъ наемныхъ сидлокъ, длаютъ ихъ равнодушными ко всмъ вншнимъ впечатлніямъ.

Тутъ же находился человкъ невысокаго роста, съ румянымъ лицомъ, съ рзкими тонкими чертами и съ посдлыми волосами на голов, онъ тихо и грустно ходилъ по ковру, опустивъ въ дум свои глаза къ земл. Это былъ домашній докторъ, мистеръ Пимъ. Онъ ходилъ взадъ а впередъ, закинувъ руки за спину и на разу не поднималъ своего взгляда, утомленнаго и заботливаго.

— Это будетъ второй случай въ ныншнемъ году, вдругъ шепотомъ замтила женщина, по фамиліи называвшаяся Дедъ. — Что бы за причина такого несчастнаго года?

Докторъ не далъ никакого отвта. Можетъ-статься, ему не понравилось что-нибудь въ ея замчаніи. Но онъ сознавалъ, что всегда исполнялъ свою обязанность по мр силъ и умнья, что эта обязанность точно также была исполнена и въ тхъ двухъ случаяхъ, на которые намекала мистрисъ Дедъ, а что совсть его въ этомъ отношеніи была совершенно спокойна предъ Богомъ.

— Нтъ ли еще какого-нибудь средства, которое можно было бы употребить? снова начала сидлка, говоря боле утвердительно чмъ вопросительно, а тутъ же взглянула по направленію немного растворенной двери, соединявшей об комнаты.

— Никакого, былъ заключительный отвтъ.— Она быстро изнемогаетъ.

Продолжительное молчаніе. Сидлка стояла неподвижно, докторъ продолжалъ ходить тихо и безъ шуму. Вдругъ онъ остановился, и обернувъ голову, спросилъ торопливымъ голосомъ:

— А гд ребенокъ, мистрисъ Дедъ?

— Онъ въ колыбели, сиръ, возл нея. Она, кажется, желала чтобъ онъ былъ оставленъ при ней.

Докторъ самъ припомнилъ это и снова началъ ходить попрежнему. Онъ сдлалъ вопросъ въ минуту забывчивости.

Тишина въ комнат больной была такая же какъ и прежде, но боле томительная: минуты хлопотъ и надеждъ миновали. Уголь въ изящномъ камин прогорлъ до тла, лампа, прикрытая абажуромъ, разливала блдный свтъ, воздухъ былъ пропитанъ, почти до излишества, благовоніемъ, ибо вся комната была обильно опрыскана эссенціями, какъ будто бы он могли сдлать пріятнымъ путь смерти. Тяжелыя синія бархатныя занавсы у кровати была раздвинуты, на ней лежала молодая, прекрасная женщина съ блднымъ и истомленнымъ лицомъ. Все въ комнат говорило о богатств, комфорт и роскоши, но вс богатства, вся роскошь цлаго міра въ совокупности, еслибъ она была собраны вмст, не смогли бы остановить быстро отлетавшей души. На дальней сторон кровати стояла нарядная колыбель, убранная голубою шелковою тканью и кружевами, а въ ней покоилось тихимъ и безмятежнымъ сномъ малютка-дитя, только вчера увидвшее свтъ Божій.

Опершись на кровать, стоялъ молодой человкъ, съ привлекательными чертами лица и съ благородною осанкой, но подавленный горемъ. Недавно сдлались они мужемъ и женою, не боле года по большей мр, и тяжело имъ было разставаться теперь, вдвое тяжеле при этой новой рожденной для нихъ связи. Но они знали, что этому такъ быть должно, и онъ тихо обнялъ ее рукой и приложилъ свою смоченную слезами щеку къ ея щек, напрасно думая, можетъ статься отчасти надясь, что теплыя молитвы изъ глубины его души будутъ въ состояніи возобновить въ ней жизненныя силы. Ихъ обоюдное молчаніе было продолжительно и тягостно, сердца обоихъ болли мучительными мыслями, во казалось, въ этотъ послдній часъ они какъ будто бы не могли ихъ высказать. Да ниспошлетъ Небо бальзамъ утшенія при всякомъ такомъ прощаніи!

Онъ поднялъ свое лицо, откинулъ со лба волосы и посмотрлъ на нее, ибо она безпокойно повернулась, какъ будто отъ внезапной боли. Боли тлесной не было, отъ этого уже была избавлена отходящая, но боль была душевная. Тягостная забота, одна изъ тхъ, которыя она покидала за собою за земл, подавляла ей умъ.

— Когда пройдутъ мсяцы и годы, прошептала она, прервавъ молчаніе и простирая къ нему со слабымъ умоляющимъ движеніемъ свои сложенныя вмст руки,— и ты подумаешь о другой жен, то, умоляю, выбери такую, которая будетъ матерью моему ребенку. Не увлекись красотой, не искусись богатствомъ, не впади въ благовидный обманъ, но возьми такую, которая будетъ для него любящею матерью, какою была бы я сама, такую, которую ты хорошо знаешь и которой можешь довриться, а незнакомку не….

— Я никогда не женюсь, прервалъ онъ страстнымъ голосомъ, какъ только позволилъ ему говорить первый порывъ удивленія. — Ты была первымъ и единственнымъ предметомъ моей любви, и ты будешь единственною женой, припадавшею къ моей груди. Никогда другая женщина не займетъ твоего мста, и вотъ моя клятва….

— Постой, постой! проговорила она, задыхаясь и положивъ свою руку ему на губы, чтобъ остановить его неосторожныя слова. — Съ моей стороны было бы жестоко требовать отъ тебя такого общанія, а съ твоей — было бы безполезно давать его, потому что ты никогда его не сдержишь и будешь упрекать себя. Воспоминаніе о настоящей минут пройдетъ, точно также пройдетъ и воспоминаніе обо мн, и тогда ты спросишь самого себя, зачмъ долженъ быть осужденъ на уединеніе. Нтъ, нтъ! Оставаться врнымъ людямъ умершимъ не въ натур человка.

Онъ думалъ въ глубин своей души, честно думалъ тогда, что ея мнніе ошибочно, и удивлялся, какъ она могла говорить это, онъ былъ увренъ, какъ только могъ быть увренъ относительно чего-либо въ этомъ мір, что онъ послужитъ живымъ его опроверженіемъ. Она же, хотя умирающая, уже отчасти забывавшая и землю, и земные интересы, смотрла яснй его въ человческую натуру.

— Все-таки, умоляю тебя, не забывай меня совершенно, прошептала она. — Пусть будутъ у тебя краткія мгновенія, когда станетъ возвращаться къ теб воспоминаніе обо мн, когда ты станешь думать обо мн, нкогда любившей тебя больше всего на свт!

Снова наступило глубокое молчаніе, потому что онъ не могъ отвчать, рыданія душили его, сердце его отчаянно билось. Она не говорила отъ изнеможенія, и такъ прошло нсколько минутъ.

— Какъ желаешь ты назвать его? спросилъ онъ отрывисто, указывая на колыбель.

— Назови его Веніаминомъ, отвчала она посл минутнаго молчанія и выговорила это съ трудомъ. — Онъ стоилъ жизни Рахили, также какъ это дитя стоитъ жизни мн, и молю Господа, да будетъ онъ такимъ же утшеніемъ для тебя, какимъ былъ Веніаминъ для престарлаго Іакова, а ты люби и лелй этого ребенка такъ, какъ онъ своего любилъ и лелялъ.

Голосъ постепенно измнилъ ей, судороги подернули черты ея лица, и она тяжело опустилась на подушки. Ея мужъ приподнялъ ее, прижалъ ея едва колыхавшуюся грудь къ своей собственной и въ отчаяніи поцловалъ ее блдное лицо. Но это лицо уже теряло видъ сознанія, и никакая нжная ласка не могла остановить отлетавшаго духа. Въ припадк испуга — какъ будто наступившее послднее мгновеніе захватило его врасплохъ какъ что-то неожиданное — онъ крикнулъ доктору въ сосдней комнат.

Мистеръ Нимъ вошелъ, и за нимъ сидлка. Онъ канулъ взглядъ на постель и потомъ шепнулъ женщин, чтобъ она позвала другихъ докторовъ. Онъ зналъ, что ихъ присутствіе будетъ совершенно безполезно, но въ такія минуты человкъ считаетъ за нужное соблюсти вс вншнія формы.

Она поспшала наверхъ, пробыла нсколько минутъ въ комнат, потомъ вышла изъ нея, и скоро ухала изъ дому. Душа милой женщины покинула его прежде ихъ.

А только лишь вчерашній день радостно перезванивали колокола въ ближнемъ селеніи по случаю рожденія въ этомъ дом! И только лишь ныншнимъ утромъ мстная газета, мокрая изъ-подъ станка, передала міру это торжественное извстіе:

‘Десятаго текущаго мсяца, въ Анвикъ-Галл, супруга Джорджа Карльтона Сентъ-Джона, эсквайра, разршалась отъ бремени сыномъ и наслдникомъ.’ {Въ англійскихъ газетахъ постоянно печатаются извстіи о родившихся, бракомъ сочетавшихся и умершихъ.}

И газета пошла своимъ путемъ, какъ обыкновенно идутъ своимъ путемъ вс газеты, во многіе сосдніе дома, а жильцы въ нихъ занялись толками объ этой новости, боле другихъ ихъ интересовавшей, и поздравляли другъ друга съ рожденіемъ Анвикскаго наслдника, насколько не предугадывая той трагедіи, которая случится въ послдствіи.

Въ числ домовъ, въ которые доходила газета, по другую сторону деревни Авника, находился одинъ небольшой, незатйливый домикъ, стоявшій нсколько вдали отъ большой дороги, на красивомъ мст, и скрывавшійся посреди окружавшихъ его кустовъ и деревьевъ. Онъ назывался ‘Коттеджемъ’. Его хозяйка придала ему это названіе съ нкоторою претензіей на скромность, потому что онъ былъ лучше всякаго коттеджа, даже и изысканнаго.

Развалившись на мягкихъ креслахъ въ одной изъ красивыхъ гостиныхъ и покоясь не отъ болзни, а отъ усталости, сидла хозяйка дома, когда были поданы газеты. Это была женщина лтъ подъ-пятьдесятъ, но казавшаяся гораздо моложе, съ голубыми глазами, все еще свтлыми, и съ каштановыми волосами. Она была вдова, вдова во второй разъ. Ей едва сравнялось двадцать лтъ какъ ея первый мужъ, мистеръ Норрисъ, умеръ, и она скоро потомъ вышла за другаго, полковника Дарлинга. Чрезъ десять лтъ она снова овдовла и осталась вдовой. Она ршилась удержать за собой фамилію Норрисъ безъ всякаго на это права, какъ по обычаю, такъ и почему-либо другому. На карточкахъ ея было напечатано: ‘Мистрисъ Норрисъ Дарлингъ’, и отъ этого люди, въ особенности посторонніе, едва знали какъ обращаться къ ней и называли ее иногда Норрисъ, а иногда Дарлингъ. Дло въ томъ, что мистрисъ Дарлингъ была немного притязательна, какъ это и бываетъ съ женщинами, сознающими въ себ или въ ихъ окружающемъ недостатокъ достоинства. Все утро она укладывала свои вещи, она хлопотала объ этомъ сама съ горничной и съ двумя своими дочерьми, ибо всмъ имъ представилась неожиданная необходимость хать изъ дому. Усталая, она отдыхала, погрузившись въ дремоту на креслахъ, когда вошелъ лакей.

— Что такое? спросила она сердитымъ тономъ, такъ что лакей, услышавъ это отъ своей по обыкновенію кроткой госпожи, посмотрлъ на нее съ удивленіемъ.

— Это газеты, ма’амъ.

— Положите ихъ, Томкинсъ, сказала она, полнившись взять ихъ. — Мн кажется, я спала. Я очень устала.

Лакей положилъ газеты на столъ, и выходя изъ комнаты встртился со степенною на видъ, нсколько по-старомодному одтою молодою дамой, которой онъ и далъ дорогу. Это была миссъ Дарлингъ, казавшаяся, по крайней мр, лтъ тридцати, хотя ей было только двадцать пять.

— Ну, Маріанна, все ли вы кончили?

— Все, мама, Принсъ ждетъ только Томкинса, чтобъ увязать ящики.

Мистрисъ Дарлингъ снова закрыла глаза, а дочь ея взяла не развернутыя газеты, какъ другая молодая леди, очень похожая на первую и, повидимому, такихъ же лтъ, вошла въ комнату. Проходя мимо окна, она вздрогнула, какъ будто отъ холоду, и начала мшать въ камин.

— Какой гадкій день! Я бы желала, чтобы наше путешествіе было отложено.

— Что пользы желать этого, Маргарита? сказала миссъ Дарлингъ.— Но день дйствительно гадкій. Нашла ли Шарлотта чахолъ на свой письменный ящикъ?

— Не знаю. Я не думаю, чтобы Шарлотта стала искать его. Я слышала только какъ она сказала, чтобы ни одна изъ ея вещей не была забыта.

— Правда. Безпокоила ли когда-нибудь себя Шарлотта чтобы поискать что бы то ни было? отвчала Маріанна Дарлингъ, но она сказала это не столько въ отвтъ, сколько самой себ.

Маргарита Дарлингъ — она была однимъ годомъ моложе своей сестры — придвинула стулъ къ камину и поставила ноги на каминную ршетку. Он у ней озябли пока она собиралась въ дорогу.

— Это сегодняшнія газеты? Есть ли что-нибудь новенькое, Маріанна?

— Есть новость, былъ тихій отвтъ,— манеры миссъ Дарлингъ всегда были тихи.— Въ Анвикъ-Галл родился ребенокъ.

— Что? воскликнула мистрисъ Дарлингъ, встрепенувшись при этихъ словахъ и стряхнувъ съ себя дремоту.— Ребенокъ родился, Маріанна?

Вмсто отвта, миссъ Дарлингъ прочитала объявленіе: ‘Десятаго текущаго мсяца, въ Анвикъ-Галл, супруга Джорджа Карльтона Сентъ-Джона, эсквайра, разршилась отъ бремени сыномъ и наслдникомъ.’

— Какъ я рада что родился мальчикъ! воскликнула мистрисъ Дарлингъ. — Ужь какъ родители-то будутъ гордиться этимъ! Десятаго, значитъ, это вчера случилось. Поврьте, что по этому-то поводу и колокола звонили, какъ Шарлотта слышала.

— А Маріанна говорила, что Шарлотт это только такъ показалось, замтила Маргарита. — Я ушамъ Шарлотты всегда поврю.

— Какъ бы мн теперь устроить? воскликнула мистрисъ Дарлингъ, которая, погрузившись въ минутное раздумье, не обратила вниманія на послднее замчаніе.— Мн непремнно нужно повидаться съ мистрисъ Сентъ-Джонъ прежде чмъ я уду.

— Для чего, мама?

— Для чего? повторила мистрисъ Дарлингъ, повернувшись нсколько къ своей дочери Маріанн, сдлавшей вопросъ.— Потому что я желаю повидаться съ нею, потому что я, какъ сосдка, должна побывать у ней, у бдненькой молоденькой матери, потому что могутъ мсяцы пройдти, прежде чмъ мы воротимся назадъ и прежде чмъ представится случай увидать ее, а потому что мн любопытно послушать вс интересныя подробности. Вотъ почему,— и я непремнно отправлюсь.

Мистрисъ Дарлингъ не допускала никакого вмшательства въ свою волю, по крайней мр вмшательства этихъ дочерей, а Маріанна съ покорностью замолкла.

— Я только думала, мама, что день очень непріятный и что вамъ будетъ трудно идти, сказала она тутъ же,— и я не знаю какъ вы успете.

— Времени довольно, а что касается до непріятности ходьбы, то я мало объ этомъ думаю, ты никогда не видала, чтобъ я изъ-за погоды сидла дома. Милая мистрисъ Сентъ-Джонъ! Дайте-ка мн самой прочитать объявленіе.

Она взяла въ руки газету и посмотрла на помщенное въ ней извстіе съ пріятною улыбкой, какъ дверь снова отворилась, и въ комнату вошла высокая, стройная двушка, повидимому, не старе двадцати трехъ или четырехъ лтъ, величавая, царственная, и гордая, съ черными какъ смоль волосами, оттнявшими блдныя, и правильныя черты ея лица, въ богатомъ шелковомъ плать, блествшемъ и шумвшемъ по мр ея шаговъ. Кто бы могъ поврить, что она была старе тремя и четырьмя годами обихъ миссъ Дарлингъ? Кто могъ бы поврить, что он даже была ея сводныя сестры? она съ своею величавою красой и дорогимъ нарядомъ, а он съ своими некрасивыми лицами, со старовидною наружностію, въ простыхъ зеленыхъ мериносовыхъ платьяхъ. Мистрисъ Дарлингъ имла двухъ дочерей которыя тратила на наряды вс деньги, какія только она могла сберечь: старшую, Шарлотту Норрисъ, а младшую, которую мы встртимъ въ послдствіи. Поэтому неудивительно, что бывшія въ комнат дв среднія дочери, Маріанна и Маргарита, при ихъ кроткомъ нрав и тихихъ наклонностяхъ, были принуждены одваться въ простой мериносъ.

— Шарлотта, въ газетахъ есть новость, начала было Маріанна, но мистрисъ Дарлингъ прервала ея слова, а Маріанна съ нкоторымъ мимолетнымъ удивленіемъ увидла, что мать ея скомкала газету въ рукахъ, какъ бы не желая чтобъ ее увидли.

— Шарлотта, душечка, скажи, пожалуста, Принсъ, что мн нужно будетъ достать мое черное шелковое платье изъ чемодана. Поди къ ней теперь, пока она не увязала его веревкой.

Массъ Норрисъ, еще державшаяся за ручку двери, снова вышла изъ комнаты. Мистрисъ Дарлингъ обратилась къ своимъ дочерямъ.

— Вы объ этомъ объявленіи ничего Шарлотт на говорите. Я сама ей объ немъ скажу.

— Но почему же, мама? спросила миссъ Дарлингъ, уступивъ любопытству, слабости нердко въ ней проявлявшейся.

— Потому что мн такъ угодно, отвчала мистрисъ Дарлингъ вставая.

— Извините меня, мама, сказала Маріанна,— вы, конечно, лучше знаете что длаете.

Мистрисъ Дарлингъ дйствительно лучше знала. Во всякомъ случа об дочери, предъ ней находившіяся, была пріучены такъ думать. Маріанна и Маргарита Дарлингъ была воспитаны въ безпрекословномъ повиновеніи относительно одного пункта: он никогда не осмливались подвергнутъ какому-либо сомннію дйствія мистрисъ Дарлингъ по отношенію къ ихъ сводной сестр и никогда ни когда допустить малйшаго относительно ихъ толкованія. Мистрисъ Дарлингъ сложила газету въ меньшій по возможности объемъ, всунула ее себ въ карманъ и послдовала наверхъ за Шарлоттой.

Въ конц дня она отправилась пшкомъ въ Анвикъ-Галлъ. Уже становилось темно, и она никакъ не предполагала выйдти изъ дому такъ поздно, но то одно, то другое ее задерживало. Ея дочери представляли ей, чтобъ она не ходила одна такъ поздно, но мистрисъ Дарлингъ, привыкшая къ свобод и безопасности своего отечества, спросила, что можетъ повредить ей, и отправилась. Анвикъ-Галлъ отстоялъ отъ ея дома почти на три мили по пути чрезъ селеніе, но дорога туда не была глуха. Она шла скорыми шагами, ни разу не остановившись чтобы поговорить съ кмъ-либо изъ встрчавшихся, миновала деревню и уже приближалась къ Анвикъ-Галлу, какъ вдругъ на Анвикской церкви раздался звонъ по умершемъ, но какъ-то не явственно, за густостою воздуха. Въ это время совершенно стемнло.

‘Должно-быть бдная старушка Топпертонъ скончалась!’ сказала сама про себя мистрисъ Дарлингъ, остановившись на минутку чтобы прислушаться. ‘Нимъ говорилъ мн, что ей долго не прожить. Да и пора: я полагаю ей ужь восемьдесятъ.’

Ничего другаго, кром мысли о старушк Типпертонъ, ей и въ голову не пришло, ни малйшаго подозрнія, что звонъ колокола раздался по комъ-то боле молодомъ и прекрасномъ. Она продолжила идти по широкой извилистой алле въ великолпномъ парк и наконецъ достигла двери Анвикъ-Галла.

Ей могло бы показаться страннымъ, однакоже не показалось, что кром человка, отворившаго ей дверь, другіе служители выглянули въ переднюю, какъ бы любопытствуя узнать что за поститель явился. Изъ темноты ночи она перешагнула черезъ порогъ и вошла въ переднюю.

— Что ваша госпожа, Гензъ? Поправляется? спросила она отирая свои башмаки о половикъ.

— Ахъ, ма’амъ, она скончалась.

Мистрисъ Дарлингъ несомннно слышала эти слова, но они, повидимому, не проникли до ея чувствъ. Она перестала отирать ноги и во вс глаза взглянула на говорившаго.

— Она только что скончалась, ма’амъ, часу не будетъ. Два доктора были при ней, кром мистера Пима, и все-таки ничего нельзя было сдлать.

Мистрисъ Дарлингъ вдругъ опустилась на скамью въ передней. Можетъ-статься, до этого она во всю свою жизнь только разъ была такъ поражена испугомъ.

— Скончалась! Боже милосердый! А я пришла было провести съ ней полчасика прежде чмъ уду изъ Анвика, быть-можетъ, на нсколько мсяцевъ. Это ужасно! Бдная Каролина Карльтонъ!

Завернувшись плотнй въ свой плащъ, мистрисъ Дарлингъ пошла изъ передней въ комнату экономки, безсознательно назвавъ усопшую ея двическимъ именемъ, подъ которымъ она долго ее знала.

— Я бы желала видть сидлку, сказала она, если только она можетъ удлить мн минутку и сойдти ко мн.

Экономка, полная изъ себя женщина, весьма почтенная, прибывшая въ Анвикъ-Галлъ годъ тому назадъ, вмст съ его теперь умершею госпожой, сидла за столомъ и писала письмо, на сколько ей дозволяли слезы, когда вошла мистрисъ Дарлингъ. Положивъ перо, экономка разказала все что знала о несчастіи, въ отвтъ на сдланные тихимъ голосомъ заботливые вопросы. Но мистрисъ Дарлингъ не вытерпла.

— Здоровенькій и хорошенькій ребенокъ, говорите вы, но оставимъ пока ребенка, мистрисъ Траттонь. Какая бы могла быть причина смерти?

Полная собой старая экономка покачала головой.

— Она умерла отъ истощенія, какъ говорятъ, ма’амъ. Но она упала нсколько дней тому назадъ, и я полагаю, что это-то отчасти и было причиною. Я до сихъ поръ и вздумать объ этомъ не могу. Жива, здорова и весела лишь только день или два тому назадъ, а теперь умерла! Какъ будто бы сонъ какой-нибудь.

Ея рыданія усилились. На глазахъ у мистрисъ Дарлингъ выступили слезы. Она отерла ихъ и спросила, какъ предполагаютъ вскормить ребенка. Мистрисъ Дарлингъ была женщина практическая и никогда не позволяла своимъ чувствамъ мшаться въ дло.

— Въ этомъ-то и состоитъ первая и главная забота, сказала въ отвтъ экономка. — Мистеръ Пимъ никого въ настоящее время не знаетъ, кого бы можно было взять въ кормилицы. Я полагаю, ребенка придется кормить съ руки, и нашъ господинъ, мн кажется, этого-то и желаетъ.

— Почему же? спросила мистрисъ Дарлингъ.

— Мистеръ Пимъ посл смерти нашей госпожи разъ съ нимъ видлся, ма’амъ, говорилъ объ этомъ, а господинъ нашъ сказалъ, что онъ не любитъ незнакомыхъ кормилицъ. ‘Въ настоящемъ случа это ничего не значатъ’, сказалъ мн мистеръ Пимъ,— ‘мальчикъ такой большой и такой сильный, что почти самъ себя вскормитъ, хотя бы вы его за дверь на улицу выпустили.’ И это совершенно справедливо.

— А что, мистеръ Сентъ-Джонъ очень тоскуетъ?

— Да, тоскуетъ, былъ положительный отвтъ. — Онъ сидитъ запершись въ своей комнат, гд у него дловыя бумаги и разныя вещи хранятся, но, ма’амъ,— экономка вдругъ понизила голосъ,— всякій, кто пройдетъ мимо ея и остановится на минуту, можетъ въ ней разслышать рыданія. Если когда-нибудь молодые мужья любили своихъ женъ, то ужь мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ любилъ свою. Бдное дитя! Она слишкомъ рано отошла къ своимъ родителямъ.

Мистрисъ Дарлингъ, имвшая порядочную долю любопытства,— какая женщина не иметъ его въ случаяхъ подобныхъ этому? — тихо пробралась наверхъ, чтобы взглянуть на ребенка бдной молодой матери и провести минутку-другую съ сидлкой, съ мистрисъ Дедъ, которая не могла сойдти къ ней. Потомъ снова прокралась внизъ, потому что время уходило.

— Засвидтельствуйте мое совершенное уваженіе мистеру Сентъ-Джону, когда найдете удобный случай, сказала она мистрисъ Триттонъ. — Скажите ему какъ я была поражена и какъ отъ души пожалла. Но ребенокъ очень хорошенькій и здоровенькій, онъ современемъ будетъ ему утшеніемъ.

— Не желаете ли вы чего-нибудь покушать, ма’амъ? былъ отвтъ экономки.

Мистрисъ Дарлингъ ничего не желала. Она только-что пообдала передъ тмъ какъ ей выйдти изъ дому и теперь не могла терять времени. Она объяснила свои дла экономк: ее потребовали къ ея больной матери, ужь очень престарлой, и потому она съ своими дочерьми должна хать изъ дому. Он отправляются въ этотъ же вечеръ съ семичасовымъ поздомъ.

— Он уже на станціи теперь, я уврена, сказала она,— и мн нужно поскорй бжать туда. Прискорбная новость у васъ и худое для меня утшеніе въ путешествіи.

Прискорбная, дйствительно, народъ въ окрестности думалъ объ этомъ то же что и мистрисъ Дарлингъ. Въ теченіе той же недли, въ газетахъ явилось другое объявленіе:

‘Одиннадцатаго текущаго мсяца, въ Анвикъ-Галл, скончалась, на двадцать третьемъ году, Каролина, возлюбленная супруга Джорджа Карльтона Сентъ-Джона.’

II.

‘Оставаться врнымъ людямъ умершимъ не въ натур человка.’

Таковы были слова, сказанныя мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ при смерти, и большей истины самимъ Соломономъ не записано.

Времена года проходили, весна послдовала за зимой, лто за весной, осень послдовала за лтомъ, но еще не исполнилось и двнадцати мсяцевъ посл смерти мистрисъ Сентъ-Джонъ, какъ стоустая молва уже стала шептать, что Джорджъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ началъ помышлять о второй супруг.

Малютка его расцвталъ со дня своего рожденія. Мистеръ Сентъ-Джонъ, повидимому, имлъ необоримое отвращеніе отъ мысли, чтобы какая-либо женщина заняла мсто его матери, и потому ребенка вскармливали наиболе пригодною для него пищей, и онъ былъ здоровъ. Экономка сильно рекомендовала мистеру Сентъ-Джону свою племянницу въ няньки къ ребенку, и эта молодая женщина пріхала въ домъ издалека. Она была пріятная, блолицая, хорошенькая молодая женщина, по имени Гонорія Триттонъ, и тотчасъ же вступила въ свою должность. Все пошло какъ нельзя лучше, и грусть мистера Сентъ-Джона уступала времени и перемн, какъ уступаетъ всякая грусть предъ Божіимъ милосердіемъ.

Лтомъ навстили мистера Сентъ-Джона нкоторые изъ его друзей. Они были ему родственники, но дальніе. Они оказались людьми веселыми, остались погостить у него, а мало-по-малу въ Анвикъ-Галл снова начались торжественныя собранія, и господинъ его сталъ вызжать къ своимъ сосдямъ. Для того ли чтобъ укрыться отъ тяжкой печали, лежавшей на немъ посл его великой потери, или для того чтобы сдлать пребываніе своихъ гостей пріятнымъ, только Джорджъ Сентъ-Джонъ уже не уклонялся отъ веселыхъ сборищъ какъ въ своемъ дом, такъ и въ другомъ мст. Мистрисъ Триттонъ полагала, что онъ съ намреніемъ пригласилъ своихъ родныхъ пожить съ нимъ, ибо находитъ теперешнюю свою жизнь въ Анвикъ-Галл монотонно скучною. Если это дйствительно было такъ, то ихъ пріздъ имлъ желанный успхъ и вывелъ его изъ задумчивости и грусти.

Удивительно, какъ легко устраняемъ мы горе, если разъ сдлаемъ такого рода усиліе и очнемся отъ продолжительнаго періода тяжелой грусти. Она какъ будто бы незамтно ускользаетъ отъ насъ и мы забываемъ ее. Съ одиннадцатаго ноября вплоть до іюня мастеръ Сентъ-Джонъ, повидимому, исключительно предавался своему горю. Оно, правда, становилось все тише и тише, но онъ насколько не усиливался высвободиться изъ-подъ его горечи. Семь мсяцевъ небольшой періодъ, могутъ сказать мн нкоторые, но позвольте замтить вамъ, что онъ очень великъ, если вполн посвященъ слезамъ и уединенію. Реакція должна послдовать за всякими сильными ощущеніями, даже и такими, которыя причинены смертью человка, нжно нами любимаго, а эта реакція наступила для Джорджа Сентъ-Джона, наступила вмст съ прибытіемъ къ нему его постителей. Дв недли, проведенныя въ ихъ обществ, сдлала его совершенно инымъ человкомъ: какъ хозяинъ, онъ долженъ былъ хлопотать, а съ хлопотами явились и удовольствія. Прежде чмъ окончился іюнь, онъ забылъ три четверти своей печали: она, повидимому, какъ могъ бы онъ объяснить самому себ, сползла съ его сердца, уступивъ свое мсто исцленію и полузабвенію. Онъ могъ бы сказать вамъ, что онъ тоскуетъ о своей супруг столько же какъ и всегда, но въ дйствительности онъ уже не тосковалъ, ибо другіе интересы начинали снова занимать въ немъ свое мсто. Тоска почти истощилась и уже вымирала. Не обвиняйте его: человкъ не можетъ дйствовать противъ своей натуры, а мене всего во дни свтлой юности.

Онъ не могъ остаться негостепріимнымъ относительно постителей, пріхавшихъ издалека пожить у него, любившихъ свтъ и ожидавшихъ радушія. Мистеръ Сентъ-Джонъ приглашалъ гостей въ Анвикъ-Галлъ, чтобы раздлить съ ними время, а самъ, въ свою очередь, вызжалъ съ ними въ гости. Въ пол землевладльческія семейства начали возвращаться въ свои помстья изъ лондонскаго житейскаго вихря, привозили съ собою своихъ друзей, и веселымъ сборищамъ не было конца. Стрльба изъ лука, катанье въ лодкахъ, танцы на открытомъ воздух, обды,— съ каждымъ днемъ смнялись удовольствія одно другаго пріятне. Мистера Карльтона настоятельно приглашали являться на нихъ, и онъ, дйствительно, являлся на многія. Не удивляйтесь этимъ настояніямъ. Люди хорошо знаютъ какъ цнятъ человка съ видами на богатство, съ надеждами наслдовать баронетство, а къ тому же человка привлекательнаго. Но этотъ призъ уже не былъ такъ великъ какъ прежде, ибо никакая другая женщина, которой удалось бы выйдти за него, или которую онъ самъ бы избралъ, даже безъ всякаго искательства съ ея стороны, не могла основательно надяться дать жизнь наслднику съ правомъ получить все это. Такой наслдникъ уже былъ на свт, тотъ самый малютка, появленіе котораго стоило столь драгоцнной жизни.

Нельзя сказать, чтобы мистеръ Сентъ-Джонъ имлъ большое право, въ особенности теперь, на фамилію Карльтонъ. Его собственная фамилія была просто Джорджъ Сентъ-Джонъ, пока онъ не женился на богатой наслдниц Каролин Карльтонъ, и пока вмст съ ея состояніемъ не принялъ ея фамиліи, ибо такъ было завщано покойнымъ ея отцомъ по духовной. Но по причин ожидаемаго баронетства, онъ могъ бы прибавить эту новую фамилію посл своей собственной, какъ бы то ни было онъ этого не сдлалъ. Добавочная фамилія была отчасти удобствомъ, потому что существовало нсколько отраслей фамиліи Сентъ-Джонъ, а одна изъ нихъ стояла на общественной лстниц свта выше чмъ Джорджъ Сентъ-Джонъ Анвикскій или даже самъ баронетъ его дядя, и потому люди пріобрли привычку называть его мистеромъ Карльтономъ, въ вид отличія. Его маленькій ребенокъ былъ окрещенъ тоже Карльтономъ.

Итакъ Джорджъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, уступая сглаживающей рук времени, забылъ до нкоторой степени ту, которая лежала когда-то на его груди и кроткимъ солнечнымъ свтомъ освщала его существованіе, онъ снова явился въ свт, принималъ у себя и снова вступилъ вполн въ общественную жизнь.

Въ одинъ прекрасный сентябрьскій день Анвикъ-Галлъ блестлъ гостями. Главнйшимъ изъ всхъ празднествъ, которыми отличалась эта осень и все сосдство, было теперешнее послднее празднество въ Анвикъ-Галл. Мистеръ Сентъ-Джонъ не жаллъ ни хлопотъ, ни денегъ, чтобы сдлать праздникъ привлекательнымъ, и онъ дйствительно усплъ въ этомъ. Блестящія группы гуляли въ парк, собирались въ палатк временно разбитой на луговин, а равно и въ самомъ дом, это былъ нкотораго рода fte champtre. Умстно ли было все это блестящее веселье посл того, что случилось лишь десять мсяцевъ тому назадъ? Можетъ-статься, нтъ, но мысль объ этомъ ни разу не приходила въ голову Джорджу Сентъ-Джону. Она, по всей вроятности, не придетъ и теперь, когда другая начала дйствовать своими чарами на это сердце. Я ужь оказала, что болтливый языкъ молвы уже нашептывалъ о второй госпож въ Анвикъ-Галл.

Въ пріятной комнат, отворявшейся съ одной стороны въ оранжерею и обращенной окнами въ паркъ, собралось нсколько дамъ. Он была различнаго возраста и различной степени красоты. Одна изъ нихъ выдлялась изъ остальныхъ, не красотой, хотя она была замчательна, не нарядомъ, хотя онъ заключалъ въ себ все, что можно вообразить дорогаго и изящнаго, но нкотораго рода гордымъ и повелительнымъ видомъ и особеннымъ выраженіемъ по временамъ блествшимъ въ ея глазахъ, выраженіемъ, которое замчали многіе и не могли объяснить,— какимъ-то дикимъ выраженіемъ самовластной воли. Оно замчалось не часто, но теперь могло быть замчено. Вы уже прежде видли эту высокую, стройную двушку, съ закинутою назадъ годовой и съ лебединою шеей, вы уже видли эти блдныя черты лица, столько же правильныя какъ когда-либо рзанныя по мрамору, эти тонкія крпко сжатыя губы, эти гладкіе роскошные волосы, черные какъ вороново крыло. Спокойная до извстной степени въ своей поступи и пріемахъ, не взирая на свой гордый видъ, она несомннно обладала привлекательностью. Ужели справедлива молва, что лучшій женихъ во всемъ графств готовъ склониться къ ногамъ Шарлотты Норрисъ? Если справедливо, какое торжество для ея матери! какое торжество для нея самой, столь гордой и безприданной!

Мистрисъ Норрисъ (она же мистрисъ Дарлингъ, какъ вы знаете) стояла возл нея, все еще красивая, но и въ половину не столь величавая какъ ея дочь. Шарлотта была прекрасивая въ этотъ день, никогда не была она лучше, въ своей хорошенькой тюлевой блой шляпк и въ широкомъ бломъ бурнус, и вы никакъ не сказали бы, что ей далеко минуло за двадцать. Окружавшія ее дамы смотрли на нее завистливыми глазами и повторяли сами себ: ‘Какое торжество для мистрисъ Дарлингъ!’

Можетъ-быть дйствительно торжество, но эта леди пока еще ничего объ немъ не знала. Она столько же понимала, что это особенное торжество готовилось для нея или что Шарлотта даже модной народною была отдана мистеру Сентъ-Джону Анвикокому, сколько и маленькій наслдникъ Анвика, лепетавшій теперь передъ ея глазами. Она сегодня явилась въ Анвикъ-Галл въ первый разъ по времени своего печальнаго вечерняго посщенія въ прошломъ ноябр. Она только вчера возвратилась домой въ свой Коттеджъ.

Посреди дамъ стояла молодая женщина державшая ребенка. Безспорно, это былъ славный мальчикъ, его нельзя было назвать красавчикомъ, но въ чертахъ его липа проглядывала смышленность, необыкновенная для такого малютки, и его ясные срые глазки придавали его лицу чрезвычайную пріятность. Но еслибъ онъ обладалъ всею красотой, которая прославлялась и воспвалась съ эпохи созданія человка, то и тогда милыя дамы, смнявшія одна другую вокругъ него, не могли бы осыпать его большими похвалами: онъ былъ Анвикскій наслдникъ, а владлецъ Анвика находился тутъ же и не могъ ихъ не слышать.

Щеки Джорджа Сентъ-Джона горли отъ удовольствія, а глаза его блестли при такой лести, ибо онъ страстно любилъ своего ребенка. Маленькій мальчикъ былъ опоясавъ широкимъ чернымъ поясомъ по блому платью, съ рукавами завязанными черными лентами, а его хорошенькія, кругленькія, пухленькія ручки протягивались ко всмъ кто обращалъ на него вниманіе.

— Да, онъ славный мальчикъ, замтилъ мистеръ Сентъ-Джонъ, все боле и боле довольный, по мр того какъ похвалы увеличивались. — Онъ скоро ходить будетъ.

— Скажите, это его няня? спросила мистрисъ Норрисъ Дарлингъ, осматривая въ лорнетъ двушку. — Какъ ваше имя, моя милая?

— Мое имя Гонорія, отвчала двушка, присдая съ довольнымъ видомъ, — но меня иногда называютъ Говоръ, для краткости: Гонорія Триттонъ.

— А какъ имя этого дорогаго дитяти? опросила миссъ Норрисъ, подойдя ближе.— Я все слышу, что его зовутъ малюткой.

— Его имя сокращаютъ по той же самой причин, какъ и имя Гоноріи, смялся мистеръ Сентъ-Джонъ.— Онъ крещенъ именемъ Веніамина, но между нами вообще извстенъ какъ Веня.

Мистрисъ Норрисъ Дарлингъ (назовемъ ее еще разъ двойною фамиліей, мимоходомъ), продолжила осматривать няню съ помощью своего лорнета. Она столько же нуждалась въ лорнет, сколько вы или я, читатель, и еслибы не была окружена фашіонабельною толпой, то также мало подумала бы смотрть въ него на Гонорію, какъ и въ кольцо своего зонтика. Но претензія иметъ множество мелкихъ пріемовъ, и это одинъ изъ нихъ. Мистрисъ Норрисъ Дарлингъ полагала, что лорнетъ въ нкоторомъ отношеніи придаетъ ей чрезвычайно много достоинства. Она осмотрла Гонорію въ свой лорнетъ съ головы до ногъ и нашла въ ней очень умную, молодую двушку, чистую и бдую тломъ, съ хорошо очертаннымъ лбомъ и съ ясными свтло-голубыми глазами.

— Гонорія Триттонъ? повторила она. — Вы должно-быть родственница экономки мистера Карльтона Сентъ-Джона.

— Я ей племянница, отвчала Гонорія.— Мн было предложено ходить за ребенкомъ въ самый день его рожденія, и я занята съ тхъ поръ этою должностью.

— И это ваша единственная должность?

— Точно такъ, моя единственная обязанность.

— Обязанность сопряженная съ большою отвтственностію, замтила мистрисъ Норрисъ Дарлингъ, опустивъ лорнетъ и обращаясь не къ Гоноріи, а къ дамамъ ее окружавшимъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ взялъ своего ребенка съ рукъ няни и началъ ласкать его. Вс его дйствія, вс его движенія проявляли глубину его привязанности къ нему, и колючее чувство ревности пробжало въ сердц прекрасной миссъ Норрисъ, наблюдавшей за нимъ. ‘Будетъ ли онъ любить другое дитя, какъ любитъ это?’ — вотъ мысль внезапно явившаяся у ней въ голов. Нтъ, никогда, миссъ Норрисъ, объ этомъ и не спрашивайте: человкъ ни какого изъ своихъ дтей не можетъ любить такъ какъ любитъ своего первороднаго.

Но ея прекрасныя черты лица были ровны, какъ полированный кристаллъ, когда она приблизилась къ мистеру Сентъ-Джону. Онъ взглянулъ на нее съ привтливою улыбкой.

— Позвольте мн его понянчить! сказала она тихимъ голосомъ. — Я обожаю дтей, а этотъ, кажется, для того и созданъ, чтобъ его любить.

Мастеръ Сентъ-Джонъ передалъ ей мальчика. Она пошла съ нимъ въ дальній уголъ оранжерей, сла на дальнюю скамью, гд ея никто не видлъ, а тамъ забавляла его золотою цпочкой, висвшею у ней на ше. Малютка сидлъ спокойно на ея колняхъ, схватившись одною ручкой за ея указательный палецъ, а другою за золотыя звенья. Мистеръ Сентъ-Джонъ послдовалъ за ней.

— Посмотрите на него, сказала она, и ея спокойное лицо изобразило восторгъ при взгляд на мистера Сентъ-Джона,— посмотрите на его проворные пальчики и на блестящіе глазки! Какъ онъ счастливъ!

— Счастливъ во всемъ, кром одного, прошепталъ мистеръ Сентъ-Джонъ, наклонившись къ ребенку и смотря на нее.— У него нтъ матери, которая бы любила и руководила его.

Ея неизмримые глаза опустились такъ, что рсницы совершенно закрыли ихъ, и яркій румянецъ выступилъ на ея постоянно блдныя щеки.

— Ему не достаетъ матери, продолжалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— ему непремнно нужно имть мать. Я не стану убждать васъ въ этомъ теперь, когда такъ много людей вокругъ насъ, но, Шарлотта, вы знаете, кого я сталъ бы умолять быть этой матерью и моею возлюбленною женой.

Странный порывъ чувства потрясъ ее и не позволилъ ей произнесть ни одного слова. Мистеръ Сентъ-Джонъ замтилъ это и съ улыбкой положилъ ей на плечо свою руку.

— Можете ли вы говорить о возлюбленной жен? спросила она нетерпливымъ тономъ, на мгновеніе взглянувъ на него.— Ею была та, которая лежитъ теперь въ могил.

— Я не любилъ ее такъ, какъ я буду васъ любить, поспшилъ онъ сознаться, и въ минуту увлеченія онъ, можетъ-статься, думалъ, что говорилъ правду.— Еслибъ я въ то время зналъ васъ лучше, я, можетъ-бытъ, никогда бы ее не избралъ.

— Однакоже, посмотрите, какъ вы любите ея ребенка!

— И я буду страстно любить всякаго, который у васъ родится, Шарлотта, прошепталъ онъ.

Но самое это замчаніе, еслибы мистеръ Сентъ-Джонъ былъ достаточно хладнокровенъ или достаточно благоразуменъ, чтобы разобрать его, моглобы показать ему, что ея сердце, даже теперь, прежде нежели она стала для него чмъ-нибудь, было потрясено ревностью къ ребенку. Но въ эту минуту въ немъ не было ни хладнокровія, ни благоразумія. Онъ опускалъ свою голову все ниже и ниже, онъ нашептывалъ клятвы вчной любви, онъ дозволилъ своему лицу коснуться ея лица такъ, какъ нкогда оно прикасалось къ лицу его умиравшей жены. Она не препятствовала. Но когда толпа гостей начала приближаться, она подняла свою гордую голову и пошла съ презрительною поступью, передавъ ребенка въ руки его няни.

Джорджъ Сентъ-Джонъ любилъ свою жену свжими и восторженными чувствами, которыхъ онъ никогда уже не могъ испытать снова, и онъ любилъ память о ней. Однакоже прежде чмъ прошло десять быстротечныхъ мсяцевъ, онъ готовъ былъ клясться другой, что она первая возбудила истинную любовь въ его сердц. Но Каролина Карльтонъ уже исчезла въ его глазахъ, а Шарлотта Норрисъ стояла предъ нимъ во всей своей крас. Такъ бываетъ всегда съ мущинами и часто съ женщинами. Оставаться врнымъ людямъ умершимъ не въ натур человка.

Праздникъ кончился и мистрисъ Дарлингъ съ своею дочерью хала домой. Еслибы судить по манер этихъ обихъ женщинъ, то можно было бы подумать, что не дочь, а мать получала такое важное предложеніе. Шарлотта сидла тихо и спокойно, откинувшись въ уголъ экипажа, а мистрисъ Дарлингъ, раскраснвшись, была не покойна и видимо взволнована. Мистеръ Сентъ-Джонъ нсколькими словами сдлалъ ей намекъ при прощаніи и этимъ нарушилъ ея душевное спокойствіе.

— Шарлотта, начала она,— но не прежде того какъ они уже находились въ конц своего пути къ дому, когда селеніе Анвикъ уже осталось далеко позади ихъ,— Шарлотта, надюсь, что я не такъ поняла мистера Сентъ-Джона?

Шарлотта подвида свои глаза.

— Я не знаю на что вы намекаете, мама. Въ какомъ отношеніи вы не вполн поняли мастера Сентъ-Джона?

— Онъ намекнулъ мн, но намекъ былъ ясный, что завтра онъ прідетъ къ намъ, чтобы переговорить со мной о теб. Шарлотта, это ни къ чему не поведетъ, я не могу согласиться, чтобы ты вышла замужъ за мистера Карльтона.

— Пожалуста не называйте его этимъ именемъ, послдовалъ спокойный отвтъ.

— Ну, такъ за мистера Сентъ-Джона. Что же изъ этого? Я бы не желала чтобы ты за него вышла. Неужели въ самомъ дл онъ просилъ тебя быть его женой?

— Просилъ.

— Это сдлалось, слдовательно, внезапно.

— Нтъ, не внезапно. Мн кажется, мы уже въ продолженіи нкотораго времени понимали другъ друга.

— Въ такомъ случа онъ часто бывалъ въ нашемъ Коттедж!

— Да, часто.

Мистрисъ Дарлингъ, поднявшаяся съ нкоторымъ волненіемъ, когда былъ сдланъ ею вопросъ, снова откинулась назадъ, и неописанное огорченіе и внутренняя тревога изобразились у ней на лиц. Карета успла приблизиться къ крыльцу прежде чмъ она заговорила снова, и голосъ ея проявилъ волненіе, которое она не могла сдержать.

— Я не могу съ тобой разстаться, Шарлотта! Шарлотта, моя милая, я не могу съ тобой разстаться! Какъ часто я надялась и молилась, и увряла себя, что ты меня никогда не покинешь, что ты останешься при мн навсегда, чтобъ утшить мою старость!

Шарлотта, улыбаясь, покачала годовой. Еслибы мать ея была мене взволнована, мене въ дйствительности огорчена, она, можетъ-быть, распространилась бы съ ней о безосновательности такого желанія. Какъ бы ни было, она только отвтила шутливо, что ея матери въ теченіи двадцати лтъ можно еще не думать о старости.

— Ты за него изъ-за денегъ выходишь, или изъ-за его положенія въ свт? снова начала мистрисъ Дарлингъ.

— Я устала, мама, я желала бы, чтобы вы меня не разспрашивали. Право, я не могу разказать вамъ въ подробности, почему я выхожу за него.

— Ты — вторая жена! Подумала ли ты, Шарлотта, что Каролина Карльтонъ была его первая избранная, что уже есть наслдникъ Анвика, которому все достанется, что Джорджъ Сентъ-Джонъ, кром майоратнаго имнія, не иметъ почти ни одного шиллинга.

— Переставьте, мама! прервала Шарлотта, и ея брови насупились какъ будто бы отъ боли.— Толковать объ этомъ совершенно напрасно. Я пойду за Джорджа Сентъ-Джона, еслибы даже знала, что мн придется въ послдствіи ходить отъ одной двери къ другой и просить себ куска хлба.

У мистрисъ Дарлингъ вырвался стонъ, какъ у человка, которому горе не даетъ силы говорить, она откинулась къ задку кареты и сжала руки отъ душевнаго волненія.

III. Необъясненная причина.

Ни слова не было сказано какъ матерью, такъ и дочерью, когда он вошла въ свой домъ. Маленькіе стнные французскіе часы въ гостиной показывали одиннадцать (праздникъ въ Анвикъ-Галл продолжился до поздняго вечера),— а Шарлотта, можетъ-быть опасаясь дальнйшаго разговора, пожелала добраго вечера матери и тотчасъ же пошла на верхъ въ свою комнату. мистрисъ Дарлингъ сняла съ себя плащъ и шляпку и начала ходить по комнат. Это было у ней въ обыкновеніи, когда она была взволнована или огорчена.

Никогда не была она такъ взволнована какъ теперь. Ея досада обыкновенно скоро проходила, какъ только она оканчивала свою брань и свои выговоры, но эта непріятность была слишкомъ глубока, слишкомъ дйствительна, чтобъ ей окончиться вмст съ разговоромъ.

Мистрисъ Дарлингъ жила въ пламенныхъ надеждахъ, что ея старшая дочь, которую она любила больше всхъ остальныхъ, никогда не покинетъ ея, никогда не выйдетъ замужъ. Противъ этого она составляла планы и замыслы. Два ила три года тому назадъ въ ея ум зародилось подозрніе, что Шарлотта готова влюбиться въ Джорджа Сентъ-Джона, а она тотчасъ же положила этому конецъ, увезя въ другое мсто Шарлотту и продержавъ ее тамъ, пока миновала опасность. Онъ женился на Каролин Карльтонъ прежде чмъ он возвратились. Никто изъ живыхъ не заподозрилъ этого маневра со стороны матери и не подозрвалъ, что Шарлотта была въ опасности полюбить владльца Анвика,— если только уже не любила его,— никто, кром Маргариты Дарлингъ. Конечно, это было очень неблагоразумно. Мистеръ Сентъ-Джонъ былъ тогда человкомъ свободнымъ, во всемъ смысл этого слова, и сынъ Шарлотты, еслибъ она вышла замужъ, и онъ у ней родился, былъ бы наслдникомъ Анвика.

Что любовь мистрисъ Дарлингъ къ Шарлотт всегда была чрезмрна, это хорошо знали вс окружающіе. Но какъ женщина опытная, она могла бы предвидть, что мать всею силою своей любви не въ состояніи навсегда удержать при себ дочь. Шарлотта уже разъ говорила ей шутя, чтобъ она лучше заперла ее въ монастырь и сдлала изъ нея монахиню: и дйствительно, только это и могло бы составить неодолимое препятствіе. Теперь же, вопреки всмъ ея предосторожностямъ, Шарлотта готовилась выйдти замужъ и быть второю женой. Уже одинъ этотъ фактъ исполнялъ горечью сердце мистрисъ Дарлингъ.

А она считала связь свою съ Шарлоттой неразрывною. Она никогда и во сн не видала измны, которая теперь для нея готовилась. Ихъ поздка къ ея престарлой матери въ Беркширъ протянулась до іюня, и во все это время Шарлотта, какъ ей казалось, находилась въ безопасности. Въ іюн старая мистрисъ Дарлингъ (фамилія была одна и та же, ибо второй супругъ мистрисъ Дарлингъ былъ ей дальній кузенъ) до такой степени поправилась, что уже не было никакого опасенія оставить ее, и мистрисъ Дарлингъ отправила Шарлотту въ Анвикъ, подъ конвоемъ и охраненіемъ Маріанны, которая по характеру была старше своихъ лтъ и на которую можно было вполн положиться. Маргарита осталась при своей бабушк, а мистрисъ Дарлингъ отправилась на континентъ навстить свою младшую дочь, Розу, находившуюся тамъ въ школ. Она намревалась пробыть въ отсутствіи только дв недли и въ конц этого періода возвратиться въ Анвикъ, но прежде чмъ онъ истекъ, она снова была поспшно вытребована къ своей старой матери, вновь заболвшей. Такимъ образомъ наступилъ сентябрь, прежде чмъ она дйствительно возвратилась въ Анвикъ, она прибыла какъ разъ вовремя, чтобы попасть на праздникъ въ дом мистера Сентъ-Джона, и похала на него, столько же мало предвидя что случатся, какъ новорожденный младенецъ.

Шарлотта до этого времени никогда не разлучалась съ матерью, а потому послдняя горько обвиняла себя за свое отсутствіе. Можетъ-быть мистрисъ Дарлингъ ни разу еще не упрекала себя такъ жестоко какъ въ этотъ вечеръ, расхаживая взадъ и впередъ по гостиной. Теперь ей казалось, что она могла бы отчасти предвидть это, что ей слдовало бы не выпускать изъ виду свою дочь красавицу. Но вмст съ тмъ она думала, что приняла вс предосторожности, она поручила Маріанн не принимать никого изъ джентльменовъ постителей во время ея отсутствія, кром такихъ, прибавила она, которые достигли почтенныхъ лтъ и были женаты. Нкоторыхъ она даже назвала по фамиліи, воспрещая принимать ихъ. Въ особенности она воспретила бы доступъ мистеру Сентъ-Джону Анвикскому, еслибы могла предположить, къ какимъ это поведетъ послдствіямъ, и она въ душ своей горько упрекала Маріанну и даже чувствовала въ себ желаніе побить ее.

Она повернулась къ колокольчику по внезапному побужденію и позвонила, мистрисъ Дарлингъ всегда была женщина порывистая въ своихъ манерахъ. Вся прислуга ушла наверхъ, посл того какъ мистрисъ Дарлингъ пріхала, кром горничной: въ тихомъ семейств Коттеджа поздно не сидли. Горничная вошла: она была худощавая женщина лтъ тридцати пяти, съ темными глазами и веснушками на исхудаломъ лип, одтая въ срое альпаковое платье съ блыми полотняными манжетками и такимъ же воротничкомъ,— женщина привязанная къ своей госпож, но не любимая прислугой, которая доходила даже до того, что называла ее ‘лукавою кошкой’. Но Мери Принсъ была женщина умная и совсмъ не лукавая. Она любила мистрисъ Дарлингъ, которая всегда была къ ней милостива, любила тоже старшую ея дочь, но ни о комъ другомъ на бломъ свт не заботилась. Она вступила въ услуженіе молодою двушкой для отправленія всякихъ работъ въ дом, и мистрисъ Дарлонгъ съ самаго начала назвала ее Принсъ. Мистрисъ Дарлингъ не любила называть своихъ слугъ просто по ихъ христіанскимъ именамъ. Она быстро повернулась какъ только растворилась дверь.

— Гд миссъ Дарлингъ?

— Миссъ Дарлингъ уже нсколько времени какъ въ постел, ма’амъ. Она легла въ восемь часовъ.

Мистрисъ Дарлингъ могла бы отгадать кто. Маріанна Дарлингъ часто страдала горломъ и чувствовала себя серіозно больною, когда мать и сестра похали на праздникъ.

— Ей стало нсколько получше вечеромъ, прибавила Принсъ. — Но все-таки она легла въ постель рано, и я подавала ей чашку бульйону. Она….

— Принсъ, кто былъ здсь съ визитомъ во время моего отсутствія? прервала мистрисъ Дарлингъ, нетерпливо заглушая ея слова. — Кто изъ джентльменовъ?

Горничная нсколько подумала, припоминая постителей.

— Докторъ Гревзъ, ма’амъ, онъ, мн кажется, чаще всхъ бывалъ, еще мистеръ Пимъ и старый сэръ Вилльямъ.

— Нтъ, не изъ старыхъ, Принсъ, о нихъ мн нечего слушать, оказала мистрисъ Дарлингъ. — Я разумю молодыхъ людей, не женатыхъ.

— Никто, какъ кажется, отвчала Принсъ, нсколько помолчавъ. — Миссъ Дарлингъ имъ отказывала.

— А мистеръ Сентъ-Джонъ Анвикскій прізжалъ?

— Ахъ, да, мистеръ Сентъ-Джонъ прізжалъ. Онъ часто прізжалъ.

— Что за нужда была Маріанн принимать его! И какъ смла Маріанна принимать его, когда она другимъ отказывала! проговорила мистрисъ Дарлингъ. Но эти слова были сказаны про себя, а не вслухъ передъ горничной, а она поспшно вышла изъ гостиной и направилась въ спальню безсознательно виновной дочери.

Бдная двушка проснулась и вскочила, испуганная неожиданнымъ входомъ мистрисъ Дарлингъ и рзкими вопросами грубо коснувшимися ея слуха. Нсколько минутъ она ничего не могла понять и не была въ состояніи дать отвтъ.

мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ? Да, онъ въ продолженіе нсколькихъ недль бывалъ довольно часто. Имла ли Шарлотта случай видать его наедин? Да, очень возможно что имла, вроятно имла.

— Знала да ты, снова начала мистрисъ Дарлингъ, подавляя бурю упрековъ, готовую сорваться у ней съ языка,— что между ей и мистеромъ Сентъ-Джономъ зародилась взаимная привязанность?

— Нтъ, мама, я этого никогда не знала, отвчала Маріанна, теперь совершенно очнувшаяся. — Я объ этомъ и не думала. Разв зародилась?

— Да, зародилась, несчастная ты и безпечная двушка, а я боюсь, что она за него замужъ выйдетъ, отвчала мистрисъ Дарлингъ. — Ты во сто разъ старше Шарлотты по своей опытности. Я доврила ее теб, какъ доврила бы теб младшую сестру, а ты дозволила ей видться съ Джорджемъ Сентъ-Джономъ, и вотъ результатъ! Я теб этого никогда не прощу, Маріанна. Разв я не предупреждала тебя, что я не желала чтобы во время моего отсутствія являлись сюда холостые люди?

— Но…. но… мистеръ Сентъ-Джонъ не холостой человкъ, отвчала несчастная Маріанна, черезчуръ смущенная, чтобы собраться съ надлежащими мыслями. — Я право считала его ничмъ инымъ какъ убитымъ горемъ вдовцомъ, вдь у него жена еще такъ недавно померла. Я никакъ не считала его за человка намревающагося жениться.

Въ дйствительности сама мистрисъ Дарлингъ не считала его за такого человка, иначе она, конечно, и его исключила бы изъ числа постителей, какъ исключила многихъ другихъ.

Маріанна Дарлингъ собиралась съ мыслями. Она сидла на постели и думала, что бы могло помочь ей.

— Мама, вы, конечно, не можете думать, чтобы Шарлотта навсегда осталась въ двушкахъ! Вспомните ея красоту. Еслибъ это была я или Маргарита, вы могли бы….

— Ты или Маргарита! взвизгнула мистрисъ Дарлингъ, въ высшей степени разсерженная чмъ-то заключавшимся въ этихъ словахъ. — Я бы желала чтобы вы об хоть завтра, хоть сейчасъ замужъ вышли, мн до этого какое дло!

— Я хотла спросить васъ, мама, продолжала Маріанна, попрежнему кроткая, несмотря на прикрытую насмшку,— какія причины можете вы имть, чтобъ она не выходила за мистера Сентъ-Джона?

— Это мое дло, а не ваше, сказала мистрисъ Дарлингъ съ колкостью.

Маріанна никогда не видала своей матери до такой степени разсерженною, никогда не видала ее до такой степени раздосадованною, и чрезмрно этому дивилась. До сихъ поръ она полагала, что причина нежеланія матери чтобы Шарлотта вышла замужъ,— причина, которая, какъ она замтила, дйствительно существовала,— заключалась въ той, вроятно, мысли, что не представится никто съ житейской точки зрнія достойный миссъ Норрисъ. Но эта мысль, конечно, не могла относиться къ мистеру Сентъ-Джону Анвикскому! Подъ вліяніемъ такого размышленія она снова заговорила.

— Онъ современемъ будетъ сэръ Джорджъ Сентъ-Джонъ, мама, онъ будетъ гораздо богаче чмъ теперь. И врно сама Шарлотта лучшаго жениха не пожелала бы.

— Я бы отдала послдній шиллингъ, какой у меня есть, чтобы только Шарлотта за него не выходила, сказала мистрисъ Дарлингъ тихимъ, ршительнымъ тономъ. — Я бы пожертвовала половиною тхъ лтъ, которыя мн остается прожить, лишь бы удержать ее навсегда при себ! Я этого теб никогда не прощу, Маріанна. Теб бы слдовало, когда ты замтила что Джорджъ Сентъ-Джонъ часто сюда является, написать мн объ этомъ.

— Мама, послушайте. Я уже сказала вамъ, что мн и въ голову не приходило, чтобы мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ явился, или могъ являться сюда съ такимъ намреніемъ, онъ еще такъ недавно потерялъ свою жену, но еслибъ я даже и подумала, еслибы даже знала объ этомъ, что могла бы сдлать моя воля противъ воли Шарлотты? Ей могло нравиться чтобъ его принимали, а вы сами учили насъ уступать ей всегда и во всемъ.

— Въ такомъ случа ты могла бы написать мн. Повторяю, Маріанна, я теб этого никогда не прощу.

— Все это должно-быть потому, что онъ былъ уже женатъ, и дти Шарлотты не будутъ ему наслдовать, воскликнула Маріанна, выражая вслухъ свое смущенное удивленіе и стараясь найдти основательную причину, почему мать до такой степени противъ мистера Сентъ-Джона.— Но….

— Замолчи, прервала мистрисъ Дарлингъ.— Ты и безъ старанія отыскать причину, которую можно теб и не открывать, сдлала много зла.

Маріанна все больше, а больше изумлялась. Послднія слова были произнесены не съ упрекомъ, не съ гнвомъ, но голосомъ глубокаго и горькаго страданія. Въ нихъ звучали стованіе и плачъ, и она только молча посмотрла на мать, когда та пошла изъ комнаты также поспшно какъ и вошла въ нее.

Маріанна Дарлингъ легла снова и съ тоскливымъ чувствомъ завернулась въ одяло, считая себя чрезмрно обиженною. Но въ этомъ ничего не было новаго. Она и Маргарита всю свою жизнь терпли изъ-за Шарлотты и никогда не возмущались. Миссъ Норрисъ постоянно была на первомъ план, она пользовалась всею любовью, всмъ вниманіемъ, всею заботой, домъ, казалось, только и держался для благосостоянія и для удобства жизни старшей дочери.

Воспитанныя въ такомъ понятіи съ раннихъ дней, Маріанна и Маргарита Дарлингъ усвоила его какъ одно изъ обязательствъ жизни. Но молодая двушка все-таки чувствовала теперь, что выговоръ сдлавъ ей напрасно. Если существовала какая-нибудь причина противъ мистера Карльтона Сентъ-Джона, то слдовало бы винить Шарлотту, что она влюбилась въ него, или заставить ее отказаться отъ него. Но миссъ Дарлингъ не врила въ существованіе какой бы то ни было причины: она думала, что ея мать желала удержать при себ Шарлотту единственно изъ ревнивой привязанности къ ней, что она не могла ршаться на разлуку съ ней.

‘Я не знаю ничего безразсудне,’ ворчала молодая двушка, сильно ударивъ по подушк. ‘Шарлотта рано или поздно непремнно выйдетъ замужъ, несмотря ни на что, а еслибы мама такъ ея не караулила, она даннымъ-давно была бы замужемъ. Я не могу понять мамаши. Разв изъ того что Шарлотта составляетъ зеницу ея ока, слдуетъ, что она должна не исполнить настоящаго назначенія женщины? Любовь большей части матерей заставляетъ ихъ желать чтобы дочери ихъ были замужемъ, нкоторыя даже хлопочутъ объ этомъ, а тутъ хлопочутъ наоборотъ. Это и самолюбиво и ни съ чмъ несообразно, а между тмъ мамаша не самолюбивая женщина! Я ее понять не могу. Шарлотта одна изъ тхъ, которыя непремнно пойдутъ замужъ, а я надюсь, что она достанется Джорджу Сентъ-Джону, который мн нравится!’

Нерасположеніе духа мистрисъ Дарлингъ этимъ не кончилось. На другой день, сидя въ своей собственной комнат, она все еще считала себя женщиной обиженною и припоминала вс малйшія непріятности своей минувшей жизни, какъ длаютъ, вроятно, многіе изъ насъ въ минуту досады, когда все въ нашихъ глазахъ принимаетъ угрюмый видъ. Она сама вышла замужъ двушкой на третьемъ шестилтіи своей жизни, за мистера Норрисъ, изъ Норрисъ-Корта, джентльмена, положеніе котораго въ графств было почти такое же почтенное какъ и положеніе Сентъ-Джона Анвикскаго. Но прежде чмъ она вполн упрочила свое собственное положеніе, какъ супруга богатаго человка и хозяйка мста столь прекраснаго какъ Норрисъ-Кортъ, даже прежде чмъ родился у ней ребенокъ, мистеръ Норрисъ померъ, и все это помстье отошло отъ нея какъ сонъ. Еслибъ ея ребенокъ былъ мальчикъ, она была бы хорошо обезпечена,— Норрисъ-Кортъ остался бы за ней, а она жила бы въ немъ, но такъ какъ родилась двочка, то имніе перешло какъ майоратство къ ближайшему наслднику въ мужскомъ колн. Она выхала изъ него вмст съ своимъ ребенкомъ, маленькою Шарлоттой, а съ небольшимъ доходомъ въ нсколько сотъ фунтовъ въ годъ. Эти сотни посл ея смерти переходили къ Шарлотт. Красивый домикъ, который съ того времена она называла своимъ убжищемъ, принадлежалъ въ дйствительности не ей, а Шарлотт. Онъ достался Шарлотт по смерти отца, но ей дано было право жить въ немъ всю свою жизнь. Норрисъ-Кортъ отстоялъ въ двухъ миляхъ отъ Анвика, но мистрисъ Норрисъ въ раннюю пору своего вдовства поссорилась съ его новыми владльцами, и разрывъ не прекращался, а потому Шарлотта была лицомъ совершенно постороннимъ въ дом своихъ предковъ. За исключеніемъ этого коттеджа, и нсколькихъ фунтовъ годоваго дохода, да и то не иначе какъ въ будущемъ, Шарлотта Норрисъ ничего не имла. Какъ оплакивала мистрисъ Норрисъ свои минувшія неблагопріятныя для ней обстоятельства, объ этомъ знало только ея сердце.

Ея бракъ съ полковникомъ Дарлингомъ не улучшилъ значительно ея обстоятельствъ. По смерти полковника, большая часть того чмъ онъ владлъ, перешла къ ихъ сыну, немногое осталось дочерямъ, и кое-что упрочено на всю жизнь самой мистрисъ Дарлингъ. Но вообще доходъ ея былъ очень не великъ,— если принять въ соображеніе множество ея потребностей и то что соверенъ въ ея рукахъ не долго тянулся,— а мистрисъ Дарлингъ обыкновенно думала, что судьба могла бы быть къ ней милостиве. Утраченный блескъ Норрисъ-Корта затмевалъ въ ея глазахъ выгоды теперешняго ея положенія, какъ вы были он дйствительны и пріятны. Не будь подобныхъ сравненій, питаемыхъ недовольствомъ, многимъ изъ насъ было бы лучше въ этомъ мір.

Она сидла въ своей комнат, переносясь мыслями къ своимъ минувшимъ горестямъ и думая о другихъ позднйшихъ. Это было въ день послдовавшій за праздникомъ. Свиданіе съ мистеромъ Карльтономъ Сентъ-Джономъ окончилось, и Шарлотта стала его нарченною невстой. Мистрисъ Дарлингъ употребила все чтобъ этому воспрепятствовать, къ тайному удивленію мистера Сентъ-Джона, но ея противодйствіе не имло успха и рушилось само собой. ‘Если вы имете дйствительныя, осязательныя препятствія, назовите ихъ, а я постараюсь устранить ихъ какъ могу,’ сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ. По, повидимому, кром безразсудной любви, мистрисъ Дарлингъ не могла представить никакой причины, почему она не можетъ разстаться съ Шарлоттой,— и помолвка совершилась. Въ то время какъ мистрисъ Дарлингъ сидла теперь одна, умъ ея былъ занятъ множествомъ несбыточныхъ плановъ чтобы растроить свадьбу.

Но она ясно видла,— какъ будто бы будущее отражалось передъ ней въ зеркал,— что вс эти планы будутъ хуже чмъ безполезны, и что если не послдуетъ особаго вмшательства со стороны Провиднія, то Шарлотта перейдетъ въ Анвикъ.

Какая же была причина ея противодйствія? Ахъ, мой любезный читатель, вамъ нужно прочитать еще много страницъ прежде чмъ вы доберетесь до этого. Она имла одну весьма важную и достаточную причину страшиться брака своей дочери съ Джорджемъ Сентъ-Джономъ Анвикскимъ, и даже среди полной увренности что онъ состоится, все-таки составляла планы чтобъ ему воспрепятствовать.

Шарлотта случайно вошла въ комнату, гд сидла ея мать. Душевный порывъ понудилъ мистрисъ Дарлингъ испытать тотчасъ же еще одно средство. Она протянула свою руку, и Шарлотта, которая могла бы казаться сіяющею счастіемъ, еслибы лицо ея имло вообще доказательныя свойства, подошла и сла на скамеечку у ея ногъ, раскинувъ вокругъ себя широкія складки своего муслиноваго платья яркаго фіолетоваго цвта и положивъ на колна своей матери свои тонкія руки, прикрытыя широкими кружевными рукавичками.

— Мн нужно сказать теб нсколько словъ, Шарлотта. Общай выслушать меня терпливо и спокойно.

— Само собой разумется, выслушаю, мама.

— Въ настоящемъ дл само собою разумется нтъ, я опасаюсь. Было время, Шарлотта, когда…

— Ахъ, мама, не говорите объ этомъ. Я намрена быть послушною. Скажите, въ чемъ дло.

— Помнишь ли ты, года три тому назадъ,— да, теперь этому ровно три года, потому что мы въ тотъ годъ не узжали изъ Лондона до августа,— мы часто встрчали Джорджа Сентъ-Джона? Мы часто встрчали его въ Лондон въ тогдашній сезонъ, встрчали его и по возвращеніи сюда, и онъ имлъ обыкновеніе навщать насъ разъ или два въ недлю.

— Помню, отвчала Шарлотта, потому что мистрисъ Дарлингъ остановилась, какъ бы выжидая отвта.

— Въ начал октября мы отправились въ Парижъ, и вы, двушки, считали тогда это ршеніе слишкомъ внезапнымъ съ моей стороны. Вы были правы. Шарлотта, я должна теперь сказать теб для чего я похала: я удаляла тебя отъ опасности, я увозила тебя отъ Джорджа Сентъ-Джона.

Шарлотта на мгновеніе подняла свои глаза вверхъ. Не гнвъ ли прочитала въ нихъ мистрисъ Дарлингъ? Во всякомъ случа она невольно сробла отъ чего-то и крпко охватила об тонкія руки покоившіяся у ней на колнахъ.

— Ради самой тебя, Шарлотта, ради самой тебя было это сдлано. Я опасалась, что ты начинала любить его.

— Ну что жь, еслибъ и любила? возразила Шарлотта.

Послдовало долгое молчаніе. Мистрисъ Дарлингъ какъ будто бы взвшивала въ самой себ какой-то вопросъ: она казалась озабоченною, взволнованною, нершительною, но она все еще продолжала крпко держать руки дочери.

— Шарлотта, я хочу, чтобъ ты мн доврилась. Есть причина, по которой теб не слдуетъ быть женой мистера Карльтона Сентъ-Джона Анвикскаго, но я не могу сказать теб что это за причина, я даже не могу намекнуть на ея свойство. Я хочу, чтобъ ты мн поврила, что это причина дйствительно существуетъ, и чтобъ ты сообразно съ этимъ поступила.

— Сообразно съ этимъ поступила?

— Отказавшись сдлаться мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ.

— Нтъ, сказала Шарлотта совершенно спокойно.— Какая эта причина?

— Душа моя, я уже сказала, что я не могу теб ее объявить, и вотъ почему я прошу тебя положиться на меня съ тою же довренностію, съ какою ты полагалась когда была маленькимъ ребенкомъ. Мысль о ней представилась мн только сейчасъ, пока здсь находился мистеръ Карльтонъ, и я хотла откровенно переговорить съ нимъ, но вслдъ за тмъ я почувствовала нершительность и боязнь отъ одной мысли объ этомъ. Я не могу сказать мистеру Карльтону, я не скажу и теб.

— Я бы желала чтобъ вы не называли его этимъ именемъ, прервала Шарлотта.

— Это потому только что я такъ привыкла, сказала мистрисъ Дарлингъ.

— Какъ это походитъ на сцену въ драм, воскликнула Шарлотта.— Я не должна выходить за Джорджа Сентъ-Джона по какой-то тайной причин, и я не должна знать этой причины. Онъ не окажется же мн братомъ или кузеномъ, я полагаю? Ужь это что-то черезчуръ романтично для нашего практическаго вка!

— Ахъ, Шарлотта, будь серіозна! Не говори глупостей. Ты знаешь, что ты Шарлотта Норрисъ, а онъ Джорджъ Сентъ-Джонъ, и что вы въ родств никогда не состояли. Не въ этомъ дло, хотя я и желала бы чтобъ оно въ этомъ заключалось. Тогда я могла бы прямо сказать.

— Въ чемъ же?

— Я не могу сказать, Шарлотта. Не могу, не могу.

— Вы можетъ-статься что-нибудь противъ него слышали и скрываете?

Мистрисъ Дарлингъ поднесла руку къ лицу и отчасти закрыла его. На вопросъ она не отвтила.

— Шарлотта, ты знаешь какъ я люблю тебя. Слушай же, я бы лучше желала видть тебя умершею чмъ замужемъ за Джорджемъ Сентъ-Джономъ. Ни одна мать такъ не старалась пріискать мужа для своей дочери, какъ я три года тому назадъ старалась снасти тебя отъ мужа, когда во мн родилось подозрніе, что ты была въ опасности полюбить Джорджа Сентъ-Джона.

— Опасность прошла, сказала Шарлотта тихимъ голосомъ.— Я дйствительно любила его.

— Бдная дочь моя! И его любовь, хотя я тогда ничего объ ней не знала, была отдана Каролин Карльтонъ.

— Не говорите этого! прервала Шарлотта, и во второй разъ вовремя этого разговора мистрисъ Дарлингъ содрогнулась: тонъ голоса Шарлотты былъ такъ дикъ и такъ исполненъ страданія.— Я не хочу, чтобы мн говорили о его первой жен, прибавила она спокойно посл нкотораго молчанія.

— И ты, конечно, не согласишься быть его второю женой, Шарлотта! Шарлотта, моя Шарлотта! Ты не сокрушишь моего сердца!

— Но вы сокрушите мое, если не позволите мн выйдти замужъ за мистера Сентъ-Джона, послдовалъ отвтъ шепотомъ.— Но право, мама, мн кажется, мы говоримъ глупости, сказала Шарлотта.— Я ужь не ребенокъ. Мн почти двадцать девять лтъ, и я слишкомъ стара чтобы мн говорили что я не должна идти замужъ, если на это нтъ никакой дйствительной причины.

— Никакой дйствительной причины! О чемъ же я говорила, Шарлотта?

— Я думаю никакой нтъ. Мн кажется, все что вы вы говорили есть не что иное какъ химера.

— Поэтому я не произвела на тебя никакого впечатлнія!

Шарлотта не дала отвта.

Мистрисъ Дарлингъ опустила руки, ея надежды не сбылись. Шарлотта встала, и наклонившись къ матери, чтобы поцловать ее, прошептала нсколько ршительныхъ словъ — жестокихъ словъ для сердца матери.

— Вы напрасно стараетесь разлучить насъ, мама. Вы причинили много зла, разлучивъ насъ прежде, но до этого часа я не знала, что вы дйствовали съ намреніемъ. Еслибы не это, можетъ-статься я была бы…. да, я наврно была бы его первою женой, избранною прежде другихъ.

Шарлотта въ этомъ отношеніи ошибалась: мистеръ Сентъ-Джонъ никогда прежде не отдалъ бы ей своей любви. Онъ и теперь отдавалъ ее не такъ, какъ была она отдана Каролин Карльтонъ: первая весенняя свжесть сердца имла свои дни и миновала на вки.

Еще нсколько дней, еще нсколько попытокъ столько же безплодныхъ какъ и эта, еще одна краткая жестокая борьба съ своими тайными желаніями, и мистрисъ Дарлингъ отказалась отъ противодйствія и примирилась съ тмъ, чего не могла предупредить. Въ средин зимы, какъ только наступилъ Новый годъ, въ газетахъ явилась еще одна новость, относившаяся до мистера Сентъ-Джона:

‘Втораго января, въ церкви св. Маріи, въ Анвик, совершено преподобнымъ докторомъ Гревзомъ бракосочетаніе Джорджа Карльтона Сентъ-Джона, эсквайра, изъ Анвикъ-Галла, съ Шарлоттою Августой, единственною дочерью покойнаго Герберта Норриса, эсквайра, изъ Норрисъ-Порта.’

IV. Новая Госпожа въ Анвик.

Траурныя одежды, нкоторое время господствовавшія въ Анвикъ-Галл, были прибраны во время свадебнаго путешествія {Въ высшихъ слояхъ англійскаго общества обыкновенно въ день свадьбы узжаютъ изъ дому и проводятъ медовый мсяцъ въ путешествіи.} его владльца, и служители явилась въ боле яркихъ цвтахъ. Срое мероносовое платье маленькаго Вени было замнено ярко-краснымъ, вмсто чернаго пояса и черныхъ нарукавныхъ бантиковъ явились блые. Веня былъ теперь четырнадцати-мсячнымъ крпкимъ мальчикомъ, на столько развившемся, что онъ уже могъ ходить по комнат и длать разнаго рода проказы.

Второй бракъ и новая госпожа, вдругъ введенная въ установившееся хозяйство дома, рдко бываютъ пріятны его служителямъ. Это особенно врно относительно женской прислуги. Какая бы ни была этому причина, и откуда бы ни происходили чувства раждающіяся при этомъ въ ревнивомъ человческомъ сердц, несомннно то, что второй бракъ господина рдко нравится служителямъ, а новая хозяйка рдко пользуется ихъ любовью. Такъ было и въ Анвикъ-Галл. Экономка Триттонъ, жившая въ семейств миссъ Карльтонъ прежде чмъ она сдлалась мистрисъ Сентъ-Джонъ и перехавшая въ Анвикъ-Галлъ тотчасъ посл ея свадьбы, естественно, смотрла на ея преемницу отчасти какъ на похитительницу. Гонорія раздляла это чувство: горячо привязанная къ своему питомцу, который былъ довренъ ей, имя его въ своемъ полномъ распоряженіи, она не могла оставаться равнодушною, предвидя новую мать для мальчика и госпожу для себя. Но какъ Триттонъ, такъ и Гонорія были добросовстныя и добрыя женщины и, безъ сомннія, это чувство угасло бы въ нихъ скоро, еслибъ обстоятельства не раздули его.

Мистрисъ Дарлингъ была не совсмъ благоразумна: ея намренія, несомннно, были добрыя, но не таковъ былъ образъ ея дйствій. Съ перваго дня, послдовавшаго за свадьбой, когда мистеръ и мистрисъ Сентъ-Джонъ ухали въ путешествіе, мистрисъ Дарлингъ начала являться въ Анвикъ-Галл. Радя о комфорт Шарлотты, какъ она никогда на о чемъ въ своей жизни не радла, она сдлала ошибку, вмшиваясь въ домашнія распоряженія прежде чмъ Шарлотта вступила въ свое будущее жилище. Она бродила во дому какъ привидніе, заглядывая туда и сюда, разставляла въ комнатахъ мебель, находила ошибки въ томъ, что длала прислуга старавшаяся угодить ей по мр своихъ силъ, наконецъ, смнила прислугу по произволу. Она переставляла кровати, свидтельствовала блье, дошла даже до того, что измнила два или три домашнія распорядка, перевела Веню и Гонорію изъ ихъ прежней дтской въ другую, одно приказывала, другое отмняла. Все это можно было бы перенесть отъ мистрисъ Дарлингъ, и было бы перенесено, но служители не могли и не хотла переносить ея втораго изданія, горничной Принсъ. Обыкновенно Принсъ являлась въ Анвикъ-Галл вмст съ своею госпожой, одну или дв ночи даже спала тамъ, досаждающія приказанія мистрисъ Дарлингъ часто передавались черезъ Принсъ, а Принсъ, столько же не разсудительная какъ и ея госпожа, принимала на себя надменную важность (которая въ дйствительности была свойственна ея врожденнымъ манерамъ), чрезвычайно непріятную для домашнихъ мистера Сентъ-Джона, нсколько избалованныхъ, но въ высшей степени почтительныхъ.

Это была несчастная ошибка: она, можетъ-статься, составила небольшое начальное звено будущей тяжелой цпи. Мистрисъ Дарлингъ должна была бы выждать пока дочь ея прідетъ въ домъ, тогда она могла бы лично сказать ей объ этихъ перемнахъ, если считала ихъ нужными, а предоставить ихъ исполненіе собственной вод Шарлотты. Какимъ образомъ мистрисъ Дарлингъ, женщина вообще ловкая, умная и обходительная, могла впасть въ эту ошибку, остается загадкой. Она побудила прислугу смотрть на нее какъ на пронырливую, мелочную, рзкую женщину, вмшивающуюся самымъ безосновательнымъ образомъ въ то, что до нея не относится. Въ дйствительности, она совсмъ была не такова, и все это произошло отъ ея чрезмрнаго раднія о комфорт Шарлотты.

Все, говорю я, можно было бы перенесть со стороны мистрисъ Дарлингъ, но когда эта несчастная Принсъ явилась, вся досада обратилась на нее. Принсъ приказывала со словъ своей госпожи, но отдавала приказанія не какъ отъ своей госпожи, а какъ отъ самой себя, а ея прикрытый, холодный, повелительный тонъ раздражалъ двушекъ въ Анвикъ-Галл чуть не до явнаго возстанія. Послдствія такого настроенія была печальны: она породила предубжденіе служанокъ противъ ихъ новой госпожи, которую никто изъ нихъ, кром Гоноріи, не видалъ до сихъ поръ. Это предубжденіе мистрисъ Сентъ-Джонъ, можетъ-статься, могла бы еще устранить, но чувство ненависти къ Мери Принсъ ничто не могло устранить, какъ бы долго Анвикъ-Галлъ и даже міръ ни просуществовали. Вообще, что бы ни было съ пріздомъ новой госпожи, а теперь постоянныя посщенія мистрисъ Дарлингъ и ненависть къ Принсъ держали Анвикъ-Галлъ въ состояніи внутренняго волненія.

Среди всего этого наступалъ день возвращенія мистера Сентъ-Джона и его новобрачной. Посл полудня маленькій Веня, разряженный какъ конфетка, въ коротенькомъ красномъ камзол съ блыми лентами, ибо пріздъ ожидался съ часу на часъ, игралъ въ дтской и каталъ лошадку. Гонорія, въ новомъ чепц съ блою атласною отдлкой, сидла тутъ же и разговаривала съ одною изъ двушекъ, пришедшею поболтать съ ней.

Здсь кстати замтить какъ были расположены дтскія комнаты. Он находились на сторон дома обращенной къ востоку. Спальня мистера Карльтона была въ конц и смотрла съ фасада дома въ паркъ, составляя какъ бы уголъ на этой сторон дома: эта комната намъ уже знакома: — въ ней умиралъ кто-то. Его комната сообщалась съ двумя другими по одной съ каждой стороны, одна изъ нихъ, обращенная къ фасаду, была его уборной, а другая смотрвшая со стороны дома, называлась уборною покойной мистрисъ Сентъ-Джонъ. Вс эти три комнаты отворялись также въ галлерею. Послдняя была обращена въ дтскую для Вени, а изъ нея-то мистрисъ Дарлингъ перевела его въ сосднюю комнату почти совершенно отдльную. Здсь теперь помщалась Гонорія, и Веня, а за ней, по ею сторону дома, была еще комната, гд Гонорія, и Веня спали. Комната слдующая за этой, обращенная на сверъ, въ задней части дома, занята была мистрисъ Триттонъ. Корридоръ, куда растворялись двери этихъ дтскихъ, былъ узокъ и не походилъ на широкую прекрасную переднюю галлерею, которая, мимоходомъ сказать, была устлана богатымъ ковромъ и увшана масляными картинами. Прямо противъ двери спальни Вени находилась задняя лстница, но которой ходили служанки. Гонорія и ея питомецъ одни только имли право проходить по передней галлере. Это не мшаетъ замтить, и въ послдствіи мы увидимъ, почему Гонорія горько жаловалась, что ее перевели изъ прежней дтской. Съ ея стороны это было совершенно безосновательно (хотя можетъ-статься и естественно) такъ какъ эта комната могла потребоваться для будущей мистрисъ Сентъ-Джонъ.

Она болтала съ двушкой, какъ обыкновенно болтаютъ служанки, но голосъ въ сосдней комнат встревожилъ ихъ обихъ. Это былъ голосъ Принсъ, двушки же не знали что она въ дом.

— Эта женщина опять тутъ! воскликнула Эди тихимъ голосомъ.

Гонорія приложила палецъ къ губамъ и начала прислушиваться. Она дивилась, съ кмъ Принсъ могла разговаривать. Голосъ ей отвчавшій былъ, несомннно, голосъ мистрисъ Дарлингъ. Дйствительно, мистрисъ Дарлингъ пришла встртить свою дочь и привела съ собой Принсъ, принесшую кое-какія вещи, принадлежавшія Шарлотт.

— Такъ и есть! сказала Гонорія.— Я знала, что он явятся. Гонорія, говоря вообще, была добрая двушка, откровенная и вполн честная, но она не была чужда предразсудка, къ которому женщины ея класса въ особенности склонны. Пособить этому нельзя. У ней было въ обыкновеніи, какъ скоро она узнавала что мистрись Дарлингъ и ея горничная являлись наверхъ, тотчасъ же схватить Веню и бжать съ нимъ внизъ въ комнату экономки, съ какимъ-то неопредленнымъ желаніемъ, порожденнымъ предубжденіемъ, удалить Веню отъ ихъ присутствія. Такъ и теперь: она подняла его вмст съ лошадкой на руки и уже шла на заднюю лстницу, какъ мистрисъ Дарлингъ выглянула изъ комнаты и позвала ее.

Прикинуться неслыхавшею было невозможно. Ее видли, и потому она должна была остановиться. До открытаго возмущенія противъ мистрисъ Дарлингъ дла еще не доходили.

— Вы мн нужны, Гонорія. Войдите сюда на минуту.

— Несите малютку внизъ, Эди, шеппула Гонорія, передавая ей ребенка.— Скажите мистрисъ Триттонъ, что он здсь, если ей это еще неизвстно, прибавила она въ заключеніе.

Когда Эди пришла въ комнату экономки, она не нашла въ ней никого кром посторонней женщины въ черномъ, сидвшей въ шляпк и плащ и тотчасъ же взявшей малютку, какъ будто бы она имла на него какое-то право. Это была сидлка мистрисъ Дедъ, по временамъ приходившая взглянуть на ребенка, когда ей представлялся случай. Эди, находившаяся въ услуженіи только нсколько мсяцевъ, не узнала ее. Она охотно передала ей мальчика и побжала въ переднюю, какъ только могли уносить ее ноги. Общая суетня дала ей звать, что новая госпожа пріхала, и возбудила въ ней все ея женское любопытство.

Госпожа проходила по передней, держась за руку мистера Сентъ-Джона, съ привтливою улыбкой на блдномъ лиц, которое она обращала то направо, то налво. Мистеръ Сентъ-Джонъ смялся и разговаривалъ, и назвалъ своей жен двухъ или трехъ изъ главныхъ служителей по имени. Эди стояла въ углу, позади остальныхъ, и изъ-за нихъ выглядывала, когда появилась мистрисъ Дарлингъ, узнавшая о прізд и бжавшая по лстниц съ громкими привтствіями.

По окончаніи хлопотъ встрчи, мистрисъ Триттонъ возвратилась въ свою комнату и затворила за собою дверь, такъ что Эди уже не могла войдти. Сидлка Дедъ держала мальчика на колнахъ и что-то говорила ему, когда Гонорія, всегда имвшая привилегированный доступъ въ эту комнату, вошла въ нее. Языкъ Гоноріи могъ бы на этотъ разъ разразиться взрывомъ негодованія, еслибы неожиданный видъ сидлки не остановилъ ее на минуту.

— Я бы сегодня не пришла, еслибы знала, говорила сидлка Дедъ экономк. — У васъ ныншній день, должно-быть, хлопотъ полонъ ротъ.

— Да, порядочно. Вы о свадьб слышали, я полагаю?

— Я прочитала объ ней въ газетахъ. А до сихъ поръ ничего объ этомъ не слыхала. Я, видите, шесть мсяцевъ была въ отлучк, а новости доходили ко мн медленно. Моя бдная леди все-таки померла. Впрочемъ, съ самаго начала никакой надежды не было. Да она ужь и стара была: ей за день до смерти исполнилось семьдесятъ.

— Вы теперь отказываетесь наниматься въ сидлки помсячно?

— Не совсмъ. Я не отказываюсь, если случай представится. На послднемъ мст меня довольно щедро наградили: подарили мн два траурныя платья. Какъ у васъ этотъ маленькій мальчикъ хорошо ростетъ, Гонорія. Вы при немъ свое дло отлично исполняете, это врно.

Гонорія что-то нелюбезно промычала вмсто отвта.

— Что, думаете вы, она отъ меня потребовала? начала она, обратившись къ экономк и ссылаясь на мистрисъ Дарлингъ. — Вы знаете тотъ хорошенькій портретъ, который нашъ господинъ срисовалъ съ Вени, въ соломенной шляп, разъ какъ-то въ саду, и повсилъ его въ своей спальн? Что жь вы думаете, она призвала меня и говоритъ, что по ея мннію, лучше было бы портретъ снять и повсить гд-нибудь въ другомъ мст. Я сказала ей, что не ршусь дотронуться до вещей моего господина и въ особенности до этого портрета, хотя онъ и нарисованъ на старомъ листк, вырванномъ изъ простой тетради, и что я даже не прикоснусь къ нему. Она сперва посмотрла на меня, а потомъ на рисунокъ, но въ эту минуту зашумли въ передней, и она бросилась туда, а я пошла сюда.

— Что же, портретъ-то висть такъ и оставили?

— Такъ висть и оставили. Охъ! — и Гонорія перевела духъ съ тихимъ стономъ: — охъ! мистрисъ Дедъ, большія у насъ тутъ перемны совершаются.

— Перемны везд совершаются, я полагаю, отвчала сидлка.— Но я должна сказать, что была удивлена когда объ этомъ въ газетахъ прочитала. Да и какъ скоро, если вспомнить какъ онъ тогда тосковалъ! Но, Боже мой, такъ на свт всегда дла длаются.

Гонорія взяла Веню, отошла съ нимъ въ дальнюю часть комнаты и начала тамъ забавлять его лошадкой. Они производили тамъ столько шуму, что почти заглушали голоса обихъ женщинъ, оставшихся у камина.

— Вы ее знали прежде? спросила экономка, и сидлка по выраженію ея лица догадалась, что она говоритъ о новобрачной.

— Я ее знаю съ тхъ поръ какъ она ребенкомъ была. Мать моя была сидлкой въ Норрисъ-Корт, а я разъ провела тамъ цлыя сутки, а мн позволили ребенка на своихъ колняхъ подержать, чтобъ я могла сказать, что я его няньчила. Я была тогда совсмъ молоденькая, можно сказать, только что взрослая двушка.

— Я объ ней почти ничего не знаю, сказала экономка, — у прислуги я ничего не разспрашивала, я и Гонорія, какъ вамъ извстно, совершенно чужія въ этихъ мстахъ. Ея отецъ былъ полковникъ, не правда ли?

— Полковникъ! Нтъ, второй супругъ мистрисъ Норрисъ былъ полковникъ, полковникъ Дарлингъ. Отецъ миссъ Норрисъ былъ мистеръ Норрисъ, изъ Норрисъ-Корта. Очень важные и богатые люди они были, но такъ какъ у нихъ не было сына, то все состояніе посл смерти мистера Норриса отошло отъ его вдовы. По истеченіи перваго года она вышла за полковника Дарлинга.

— Она должно-быть была очень молода, замтила экономка.— Она и до сихъ поръ не стара на видъ.

— Очень молода. Я помню какъ я въ первый разъ увидла ее во вдовьемъ чепчик. Я тогда подумала, какова была бы я сама во вдовьемъ чепчик, потому что съ виду она казалась не старше меня. Она была очень хороша собой. Люди говорили, какая жалость, что мистеръ Норрисъ умеръ такъ рано и оставилъ ее.

— Отъ чего же мистеръ Норрисъ умеръ?

— Не могу вамъ сказать. Я этого никогда не знала. Тутъ какая-то тайна была. Мать моя всегда говаривала, что она ничего объ этомъ не знала, а мн кажется, дйствительно ничего не знала, какъ она на была любопытна. Онъ былъ боленъ около недли или десяти дней, но къ нему никого не допускали кром мистера Пома, камердинера, да еще одного лакея. Нкоторыя изъ служителей думали, что болзнь была заразительная, но наврно никто не зналъ.

— Онъ такъ и умеръ?

— Такъ и умеръ. Маленькая двочка, миссъ Шарлотта, какъ ее посл назвали, родилась въ то время когда онъ лежалъ больной. Мать моя говорила, что мистеръ Пимъ бралъ двочку чтобы показать отцу, а это было очень дурно если болзнь-то была горячка. Когда мистеръ Пимъ вышедъ назадъ, то онъ былъ очень блденъ, какъ будто бы былъ свидтелемъ чего-то непріятнаго. Мистеръ Норрисъ померъ на слдующій день.

Экономка, не любившая ни въ какомъ случа вдаваться въ тайны, посмотрла во вс глаза на сидлку, которая понизила свой голосъ, какъ мы обыкновенно это длаемъ, говоря о вещахъ, о которыхъ нельзя разсуждать во всеуслышаніе, и сидла уставившись въ каминъ, какъ бы припоминая минувшее, черныя ленты ея развязанной шляпки висли прямо книзу.

— Что вы хотите сказать, мистрисъ Дедъ?

Вопросъ, казалось, возвратилъ ее къ настоящему, и она отвела свои глаза отъ камина.

— Что хочу сказать?

— Вы какъ будто бы испуганы.

— Въ самомъ дд? Я полагаю, что я говорю тономъ своей матери: она всегда такъ говорила когда объ этомъ разказывала. У ней была такая привычка, если въ ея мстахъ что-нибудь тайное случалось. Удавалось ли ей узнать въ чемъ дло или не удавалось, она всегда говорила объ немъ такимъ тономъ, что пугала васъ и отчасти возбуждала желаніе узнать побольше.

— Но какая же тайна могла быть относительно мистера Норриса?

— Этого-то вотъ я не въ состояніи вамъ сказать. Какая-то тайна была, вс это знали, но мн кажется, до сущности дла никто не добрался. Касалась ли эта тайна его болзни или смерти, или чего-нибудь другаго, мать моя никогда не дозналась. Иногда она думала, что тайна касается его жены. Они были нжными супругами до одного извстнаго вечера, когда между ними случился какой-то споръ, и затмъ послдовала страшная ссора, одна изъ тхъ ужасныхъ ссоръ, которыя пугаютъ весь домъ. Мистрись Норрисъ, до той поры казавшаяся кроткою, нжною и веселою молоденькою женщиной, въ сильномъ негодованіи ударила рукой по своему трюмо и страшно обрзалась. Все это произошло въ ихъ собственной комнат. Посылали за мистеромъ Пимомъ, и вообще передряга была порядочная.

— Вы при этомъ были?

— Нтъ, не была, и мать моя не была. Мистрись Норрисъ послала за ней только по прошествіи нсколькихъ дней, то ей люди разказывали. Мистеръ Норрисъ съ того времени все былъ боленъ, а потомъ чрезъ три дня померъ. Буфетчикъ разказывалъ, а онъ безъ сомннія слышалъ отъ камердинера,— они были, большія друзья,— что эта самая ссора и убила его господина.

— Какимъ же образомъ ссора-то могла его убитъ? воскликнула изумленная экономка.

Сидлка Дедъ покачала головой.

— Не знаю. Всякую всячину разказывали, какъ часто въ такихъ случаяхъ разказываютъ, и можетъ, во всемъ этомъ не было ни одного слова правды. Какъ бы вы было, мистеръ Норрисъ померъ, и никто не зналъ заподлинно отъ чего онъ померъ и что съ нимъ случилось, и какая причина повела ихъ къ страшной ссор. Только два человка и могли бы сказать объ этомъ: мистрисъ Норрисъ, да мистеръ Пимъ.

— Мистеръ Пимъ, должно-быть, былъ въ то время еще молодымъ человкомъ, замтила экономка, помолчавъ немного.

— Лтъ тридцати, я полагаю. Ему теперь должно быть шестьдесятъ.

— Мистеру Пиму шестидесяти не будетъ! воскликнула въ отвтъ экономка.

— Однакоже должно быть очень близко, хотя ему столько никто не дастъ: онъ еще такой проворный. Когда мистрисъ Норрисъ совершенно оправилась, ей пришлось оставить Норрисъ-Кортъ , такъ какъ въ него перезжали новые владльцы, и съ того времени она по временамъ жила въ томъ дом, который нын занимаетъ и который по праву принадлежитъ миссъ Шарлотт, мистрисъ Сентъ-Джонъ, слдовало бы мн сказать.

— Надюсь, она госпожа добрая? замтила экономка, схватившись только за послднія слова.

— Я думаю, что да, если захочетъ. Я объ ней многаго не знаю. Она съ душкомъ, какъ говорятъ, но вдь ее сильно баловали.

— Она очень хороша собой, но нисколько не похожа на мистрисъ Дарлингъ.

— Она очень похожа на своего отца. Мистрисъ Дарлингъ бдокура, а мистеръ Норрисъ былъ….

Ясный громкій голосъ, звавшій Веню, прервалъ эти слова. Гонорія услыхала его, ибо онъ раздался даже среди криковъ мальчика и скрипа колесъ его лошадки. Это былъ голосъ, къ которому она привыкла: часто, очень часто, проходя по передней, входя въ домъ, или выходя изъ него, мистеръ Сентъ-Джонъ призывалъ такимъ образомъ своего ребенка.

— Оставь лошадку, сказала Гонорія мальчику, поднимая его на руки. — Папаша зоветъ. Веня скоро опять къ своей лошадк вернется.

Мистеръ Сентъ-Джонъ ждалъ въ передней. Онъ взялъ ребенка у Гоноріи, нсколько разъ нжно поцловалъ его и потомъ понесъ въ гостиную. Гонорія послдовала за нимъ, такъ какъ ей не было сказано, чтобъ она пошла внизъ, и притомъ въ ней родилось непреоборимое желаніе взглянуть на мистрисъ Сентъ-Джонъ.

Послдняя сидла одна возл окна за рабочимъ столикомъ, стоявшимъ передъ ней, и съ какою-то прошивкой въ рукахъ. Казалось, она какъ будто бы весь свой вкъ жила въ этомъ дом. Ея черные волосы были нсколько приподняты съ ея лба и выказывали нжно обрисованныя тонкія черты ея лица. Быстро повернувъ голову къ отворившейся двери, она увидла своего входящаго мужа.

— Я принесъ къ теб Веню, Шарлотта. Ему нужно познакомиться съ своею мамашей.

Она съ улыбкой встала въ своемъ темно-синемъ шелковомъ плать, ярко блествшемъ широкими складками, встртила вошедшихъ посреди комнаты и схватила Веню. Мальчикъ, нсколько испуганный такимъ быстрымъ движеніемъ, посмотрлъ на нее во вс свои большіе сренькіе глазки.

— Ты будешь любить мамашу, Веня, сказала она, нжно его цлуя, и потомъ посадила его къ себ на колни и повсила передъ нимъ свою блестящую золотую цпочку, какъ она это длала два или три мсяца тому назадъ.— Мамаша желаетъ полюбить Веню.

Но Веня въ этотъ день былъ недоступенъ подкупу и не хотлъ ничего говорить съ золотою цпочкой. Потомъ онъ какъ-то продолжительно посмотрлъ на нее, и вдругъ залился слезами, разразившись громкимъ крикомъ.

— Я ему еще незнакома, сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Чрезъ день или чрезъ два онъ меня лучше узнаетъ. Посмотри! что у меня есть для тебя, Веня!

Она взяла сладкій бисквитъ съ тарелки, случившейся на стол. Этимъ бисквитомъ, ласковыми словами и поцлуями Веня былъ утшенъ, забылъ свои рыданія и поцловалъ свою новую мамашу.

— Съ этой минуты мы друзья, сказала она торжественно, взглянувъ на своего мужа, тутъ же стоявшаго и улыбавшагося.— Я постараюсь быть и буду доброю для него матерью, Джорджъ.

‘Я полюблю ее больше чмъ думала,’ ршила Гонорія, стоя у дверей и несмотря на свое предубжденіе, не находя ничего дурнаго въ своей новой госпож. ‘Я очень полюблю ее, если она будетъ любить ребенка.’

И такимъ образомъ будущая госпожа Анвика вступила въ свой новый домъ.

V. Наканун Мартинова дня.

‘Въ Анвикъ-Галл, наканун Мартинова дня, супруга Джорджа Карльтона Сентъ-Джона, эсквайра, разршилась отъ бремени сыномъ.’

Таково было слдующее объявленіе въ мстной газет чрезъ десять мсяцевъ или нсколько боле посл появленія послдняго. Я надюсь, вы не поскучаете этими извщеніями и не поставите мн въ вину ихъ частое повтореніе: они еще не совсмъ кончились.

Наканун Мартинова дня! Разв мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ католикъ, что онъ обозначаетъ рожденіе своихъ дтей днями святыхъ? Нтъ. Такое объявленіе сдлано не по желанію мистера Сентъ-Джона, а по настоянію мистрисъ Дарлингъ.

Совпаденіе рожденія втораго ребенка со днемъ рожденія Вени, десятаго ноября, было, безъ сомннія, замчательно. Мистрисъ Дарлингъ, временно пребывавшая въ Анвикъ-Галл и отъ природы немного склонная къ суеврію, считала это явленіе очень знаменательнымъ. Что если за рожденіемъ этого ребенка послдуетъ такая же ужасная трагедія какая послдовала за первымъ? спрашивала она сама себя,— и страшилась (кто изъ насъ не былъ свидтелемъ подобныхъ неосновательныхъ фантазій) помстить объявленіе въ газетахъ въ тхъ выраженіяхъ, въ какихъ было написано послднее.

— Я его видть не могу, сказала она мистеру Сентъ-Джону. — Я безъ содраганія не могу взглянуть на него. Напишите, что вамъ угодно, только не пишите ‘десятаго ноября’.

Мистеръ Сентъ-Джонъ не могъ удержаться, чтобы не разсмяться.

Шарлотта чувствуетъ себя такъ хорошо какъ только можно ожидать, замтилъ онъ.

— Я знаю. Но перемна можетъ послдовать во всякую минуту. Пожалуста не смйтесь, мистеръ Сентъ-Джонъ. Назовите это глупостью, суевріемъ, какъ хотите, только не пишите объявленія въ тхъ выраженіяхъ, въ какихъ было написано послднее.

— Но какъ же мн его написать? спросилъ онъ. — Если ребенокъ родился десятаго, я не могу написать девятаго или одиннадцатаго. Я никакого объявленія не пошлю, если хотите, мн все равно.

— Не послать объявленія о ребенк Шарлотты, воскликнула она съ неудовольствіемъ. Это будетъ пренебреженіемъ.

— Какъ угодно. Но вы видите, мальчику вздумалось явиться десятаго, нельзя же его отослать назадъ, чтобъ онъ выждалъ дня боле удобнаго.

— Напишите ‘наканун Мартинова дня’, сказала мистрисъ Дарлингъ посл нкотораго соображенія.

— Наканун Мартинова дня!

— Да, почему же нтъ? Вдь это и есть наканун Мартинова дня, сами знаете.

— Право не знаю, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ продолжая смяться. — Я ршительно не знаю есть ли святой Мартинъ въ вашемъ календар.

— Это отъ того происходитъ, что вы такъ много въ Англіи жили. Англичане не обращаютъ вниманія на дни святыхъ. Я была долгое время за границей съ моими дтьми и всхъ ихъ знаю. День Св. Мартина великій день въ нкоторыхъ частяхъ Франціи. Пожалуста такъ и напишите, мистеръ Сентъ-Джонъ.

Онъ взялъ перо и написалъ какъ она желала и много этому смялся.

— Я бы хотлъ видть доктора Гревза, когда ему это попадется на глаза, сказалъ онъ, кладя объявленіе въ конвертъ.

— Старому-то негодному приверженцу Нижней Церкви, сказала съ пренебреженіемъ мистрисъ Дарлингъ. — Онъ ничего не значитъ.

Такимъ образомъ объявленіе было отправлено и въ надлежащее время возвратилось въ домъ напечатанное въ газетахъ. Мистрисъ Дарлингъ гордо понесла его на верхъ къ своей дочери.

— Посмотри, Шарлотта! Какъ это хорошо!

Мистрисъ Сентъ-Джонъ взяла газету въ свою слабую руку и прочитала молча, прочитала дважды.

— Какъ это случилось, что Джорджъ написалъ: наканун Мартинова дня.

— Потому что я просила. Ты теперь, можно сказать, совершенно здорова, душечка, но мн никакъ не хотлось сдлать объявленіе въ тхъ же словахъ въ какихъ было сдлано послднее.

— Оно никогда и не могло быть такъ сдлано, мама.

— Нтъ, могло. Разв оба ребенка родились не въ одинъ и тотъ же день года?

— Ахъ, это-то, холодно отвтила мистрисъ Сентъ-Джонъ, какъ будто бы объ этомъ факт не стоило думать.— Въ томъ объявленіи было добавленіе, котораго не можетъ быть въ этомъ. Тогда было такъ написано: ‘супруга Джорджа Карльтона Сентъ-Джона разршилась отъ бремени сыномъ и наслдникомъ’.

Мистрисъ Дарлингъ ничего не отвтила, но она пристально и украдкой взглянула нсколько разъ на Шарлотту, перебирая какія-то вещи въ нкоторомъ отъ нея разстояніи.

Все шло довольно плавно въ Анвикъ-Галл въ продолженіе нсколькихъ миновавшихъ мсяцевъ. Мистрисъ Сентъ-Джонъ была покрайней мр внимательна къ Вен и довольно обходительна въ обращеніи съ нимъ, а потому Гонорія начинала примиряться съ своею новою госпожой. Чувство этой двушки по отношенію къ ней можно назвать отрицательнымъ, она не питала къ ней ни любви, ни ненависти. Она не то чтобы ненавидла ее, хотя прежде и думала что будетъ ненавидть, но и не очень любила.

Ревность рзко выступала на видъ въ характер Шарлотты Норрисъ. Мистрисъ Дарлингъ не могла не видть этого, будучи на дл свидтельницей проявленія этого чувства въ продолженіе всей минувшей жизни своей дочери, и одна изъ причинъ почему она не желала чтобы владлецъ Анвикъ-Галла былъ мужемъ Шарлотты, состояла именно въ томъ, что онъ уже былъ разъ женатъ и что наслдникъ его уже родился. Мистрисъ Дарлингъ была уврена, что Шарлотта будетъ отчаянно ревновать маленькаго Веню, если у ней у самой родится сынъ, и что ревность эта превратится въ ненависть. Поэтому она искренно надялась, что дтей у Шарлотты не будетъ, и въ ея сердц поселилось безпокойное чувство съ того самаго часа какъ она узнала что есть виды на ребенка. Пока у Шарлотты не было сына, слишкомъ опасной ревности къ Вен не могло существовать. Но она могла родиться въ послдствіи.

Конечно, большая разница между двухъ-лтнимъ мальчикомъ, крпко топотавшимъ по усыпаннымъ хрящомъ дорожкамъ съ большою сентъ-бернардскою собакой Браномъ, запряженною въ веревочку впереди его, и тмъ младенцемъ, который лежалъ въ колыбели передъ каминомъ. Но многія матери, боле кроткія и самоотверженныя чмъ Шарлотта Сентъ-Джонъ, почувствовали бы душевную муку при вид такого контраста. Веня имлъ въ виду титулъ, онъ будетъ чрезвычайно богатъ даже между богатыми. Джорджъ (подъ этимъ именемъ новорожденный былъ записанъ въ метрик) могъ считать свой будущій доходъ только немногими сотнями. Большая часть Анвикскаго имнія (не очень большаго) была майоратъ во всей строгости, да и значительное состояніе принесенное мистеру Сентъ-Джону его первою женой принадлежало теперь Вен. Мистеръ Сентъ-Джонъ, по всей вроятности, желалъ бы предоставить свое состояніе сколько одному сыну, столько же и другому, но въ этомъ онъ былъ не властенъ: онъ не могъ измнить существующаго порядка вещей. То что онъ усплъ упрочить въ пользу миссъ Норрисъ было очень, очень немного, но онъ надялся дополнить это для нея и для ея дтей ежегоднымъ сбереженіемъ части своего большаго дохода. Все-таки контрастъ былъ великъ, и мистрисъ Дарлингъ знала, что Шарлотта съ горечью подумала объ этомъ, когда сейчасъ произнесла съ повышеніемъ въ голос: ‘сыномъ и наслдникомъ.

Что мистрисъ Сентъ-Джонъ будетъ неумренно любить своего ребенка, въ этомъ не было никакого сомннія, любить боле чмъ сколько могло быть полезно для ней самой и для него. Мистрисъ Дарлингъ поняла это, когда Шарлотта лежала, приковавъ заботливые, бдительные глаза свои къ личику въ колыбели, а мистрисъ Дарлингъ внутренно ршила, можетъ-статься по опыту, что такая любовь не принесеть спокойствія. ‘Какъ бы я желала чтобъ это была двочка!’подумала мистрисъ Дарлингъ.

Шарлотта всю свою жизнь не знала мры въ своихъ привязанностяхъ и нерасположеніяхъ и теперь крайне не взлюбила сидлку, которая была при ней. Мать, вмсто того чтобъ удерживать ее, только потворствовала и угождала ей, по своему обыкновенію.

Въ настоящее время это могло ничего не значить, но въ послдствіи повело къ обстоятельствамъ, которымъ суждено было привести несчастные плоды. Сидлка (не мистрисъ Дедъ) была отчасти изгнана изъ спальни, и Принсъ, находившаяся въ Анвикъ-Галл съ своею госпожой, заняла ея мсто. Слдствіемъ этого было то, что когда по прошествіи двухъ недль мистрисъ Дарлингъ ухала изъ Анвикъ-Галла, она принуждена была оставить въ немъ Принсъ, безъ которой тамъ уже не могли обойдтись, и окончательнымъ результатомъ было то, что Принсъ совершенно оставила служеніе при мистрисъ Дарлингъ и поселилась въ Анвикъ-Галл въ качеств няньки при ребенк.

Теперь мы должны продвинуться впередъ на нсколько мсяцевъ.

Наступила весна. Мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, засдавшій въ парламент, долженъ былъ отправиться въ Лондонъ, но жена его осталась въ Анвик. Новорожденный ребенокъ казался слабымъ, и потому полагали, что лондонскій воздухъ не будетъ для него такъ благопріятенъ какъ деревенскій, но мистрисъ Сентъ-Джонъ намревалась присоединиться къ своему супругу посл Святой. Безъ ребенка? Нтъ, ни за какія блага въ мір не согласилась бы она отправиться безъ него. Слабый ребенокъ въ нсколько дней сталъ для нея величайшимъ сокровищемъ на земл, ея любовь къ нему была того дикаго, страстнаго, всепоглощающаго свойства, которое, можно надяться, извстно только немногимъ матерямъ, потому что оно никогда не посщаетъ правильно бьющагося сердца.

По мр того какъ росла ея любовь къ собственному ребенку, росла въ ней ревность къ Вен, не только ревность, но и отвращеніе. Мистрисъ Дарлингъ не ошиблась въ томъ, что предвидла: ревность и отвращеніе уже наступали, за ними несомннно послдуетъ ненависть. Шарлотта боролась съ этимъ чувствомъ. Шарлотта знала какъ чувство это было дурно, какъ оно было недостойно по отношенію къ ея мужу, какъ жестоко по отношенію къ Вен, и она боролась съ нимъ сильно. Она брала Веню къ себ на колни и ласкала его, и ребенокъ начиналъ любить ее, бгалъ къ ней во всякое время, когда могъ съ торжествомъ вырваться отъ Гоноріи, и она схватывала его, и какъ будто бы прятала, и говорила Гоноріи, чтобъ она сходила въ лсъ и посмотрла не убжалъ ли туда шалунъ-мальчикъ. Правда, разъ или два, по какому-то ничтожному поводу, она разразилась бурей гнва, которая буквально заставила Гонорію остолбенть отъ ужаса: она схватила маленькаго мальчика какъ какая-нибудь тигрица и жестоко его прибила. Гонорія и Веня были перепуганы въ одинаковой степени, даже Принсъ смотрла съ изумленіемъ.

Положеніе длъ нисколько не исправлялось обими няньками. Если отвращеніе и неудовольствіе господствовали между ними когда Принсъ являлась въ дом какъ случайная постительница, то во сколько разъ боле господствовали они теперь! Открытой вражды между ними не было, до этого он еще не дошли, но между ними поддерживалась нескончаемая система, такъ-называемаго между служителями, подтачиванія. Свирпо и неистово было расположеніе, съ которымъ он смотрли другъ на друга, чувство гнва и антипатіи, назовите, какъ угодно, тлло въ ихъ сердцахъ.

Основаніемъ для него служила ихъ взаимная личная ненависть, уходъ за дтьми довершалъ его. Гонорія естественно желала, чтобы Веня считался первымъ и главнымъ, по праву своего старшинства и положенія какъ наслдникъ, Принсъ говорила, что новый ребенокъ иметъ право быть главнымъ, и не нужно добавлять, что ее тайно и явно поддерживала мистрисъ Сентъ-Джонъ. Это было вдвойн гибельно, ссоры нянекъ не причинили бы большаго зла, но ихъ соперничество относительно дтей усиливало ненависть въ сердц ихъ госпожи. Мистрисъ Дарлингъ,— и въ этомъ слдуетъ отдать ей справедливость,— положительно воспрещала длать какую-либо разницу между дтьми, какъ только замчала ее въ теченіе своихъ временныхъ пребываній въ Анвикъ-Галл, и однажды, услышавъ что Принсъ подсмялась надъ Гоноріей и Веней, она затворилась въ комнат съ этою женщиной и сдлала ей строгій выговоръ.

Время проходило, и наступила Пасха. Въ четвергъ на Страстной недл ожидали прізда мистера Сентъ-Джона. Супруга его, очень любившая мужа, ждала его возврата съ какимъ-то страстнымъ нетерпніемъ, не мене сильнымъ отъ того что оно сдерживалось ея обычными холодностію и спокойствіемъ. Экипажъ, запряженный двумя пони, былъ высланъ на станцію посл полудня, чтобы встртить поздъ, и Анвикская госпожа, задолго до того времени когда могъ возвратиться экипажъ, помстилась вередъ открытымъ окномъ, изъ котораго былъ виденъ поздъ къ дому. День былъ ясный и свтлый, одинъ изъ тхъ прекрасныхъ дней, которые иногда случаются весной и представляютъ такой рзкій контрастъ съ миновавшею зимой, и возносятъ много сердецъ къ небу. Въ то время какъ она сидла, вбжалъ Веня. Дверь не была плотно затворена, и дитя, распахнувъ ее торжественно, кинулся къ мистрисъ Сентъ-Джонъ, черный какъ маленькій слесарь: руки, лицо платье и все было выпачкано. Она была одта въ прекрасное шелковое муаровое платье, яблочно-зеленаго цвта, съ кокетливымъ небольшимъ кружевнымъ уборомъ на голов, прикрпленномъ большими золотыми булавками’

— Веня, что это ты изъ себя сдлалъ?

Вевя положилъ свои испачканныя ручки на ея платье и началъ разказывать ей что-то не совсмъ понятное, его срые глазки смялись, его хорошенькіе зубы блестли. Бранъ побжалъ куда-то, Веня побжалъ за нимъ, и оба упали, или, можетъ-быть, упалъ одинъ только Веня, посреди птуховъ и куръ, гд было очень грязно. И тамъ они притаились, повидимому, и валялись вмст.

— Веня дурной мальчикъ, что такъ испачкался, воскликнула она, быстро разостлавъ свой носовой платокъ между шелковымъ платьемъ и грязными ручками.— Гд Гонорія?

Веня радостно расхохотался. Онъ усплъ обогнать Гонорію и скрылся отъ нея въ то время какъ она его искала.

Мальчикъ продолжалъ стоять у ея колнъ и лепеталъ на своемъ несовершенномъ язык. Мистрисъ Сентъ-Джонъ уже боле не старалась понять его, она задумалась, и ея пальцы безсознательно перебирали прекрасные кудри ребенка.

— А! Такъ вотъ вы гд, сэръ! воскликнула Гонорія, заглянувъ въ комнату.— Хорошо, а я весь домъ за вами избгала.

— Я съ мамашей, лепеталъ Веня.

— И какой вы славный чумичка: только чтобы съ мамашей быть, дурной мальчикъ!

— Вамъ не слдовало бы допускать его до такого состоянія, Гонорія.

— Я въ этомъ не виновата, ма’амъ, онъ убжалъ отъ меня вслдъ за собакой.

— Возьмите его въ дтскую, заключила мистрисъ Сентъ-Джонъ, обративъ снова свои глаза къ окну и глядя на извивавшуюся дорогу.

Гонорія вынесла его, ласково говоря ему, что онъ дурной маленькій мальчикъ, потому что такъ загрязнился, а что грязные маленькіе мальчики никогда на небо не попадутъ, пока снова чисты не будутъ.

Мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ продолжала сидть у окна и задумчиво смотрть въ него.

Первое что вызвало ее изъ задумчивости,— а сколько времени она въ ней оставалась, она сама того не знала,— былъ звукъ голосовъ снаружи дома. Она выглянула и увидла Гонорію и Веню. Маленькій Веня былъ одтъ въ свое лучшее платье, а казался какъ будто сейчасъ вынутымъ изъ коробочки. Гонорія была тоже одта для прогулка.

— Куда вы идете? спросила мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Я иду папашу смотрть, отвчалъ нетерпливый Веня, прежде чмъ успла заговорить Гонорія. Глазки его блестели, щечки румянились.

— Я веду его встрчать экипажъ, ма’амъ, прибавила няня.

— Но, начала было мистрисъ Сентъ-Джонъ и потомъ вдругъ остановилась. Гонорія почти испугалась при вид тупаго взгляда и мгновеннаго проблеска гнва, слдовавшихъ одинъ за другимъ на ея лиц.— Зачмъ вамъ идти туда? снова начала она:— Онъ скоро папашу и дома увидитъ.

— Почему же мн туда его не взять, ма’амъ? отвчала Гонорія совершенно почтительно, но смло.

Мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ не могла сказать почему, у ней не было готоваго предлога къ отказу. Гонорія подождала съ минуту, но дальнйшихъ словъ не послдовало.

— Все равно что въ ту, что въ другую сторону идти, ма’амъ, сказала она, взявъ Веню за руку.— Его папаша иначе огорчиться можетъ. Когда онъ въ прошломъ году домой возвратился, и не встртилъ Веню въ алле, онъ тотчасъ же началъ звать его, какъ только вошелъ въ переднюю.

— Ну, хорошо, сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Держитесь возвышенной стороны дороги, чтобы можно было васъ видть.

Она повернулась и тихо пошла. Гонорія втайн возмущалась приказаніемъ, а госпожа Анвика смотрла имъ вослдъ. Она была погружена въ задумчивость, выжидая минуту появленія своего мужа, когда посл первой встрчи она велитъ принесть своего ребенка и съ любовью передастъ его ему на руки. Другому дитяти суждено было явиться первымъ въ этихъ рукахъ, а она этого не предугадывала. Одно неукротимое болзненное желаніе гнздилось, почти безсознательно, въ душ мистрисъ Сентъ-Джонъ, желаніе чтобъ ея мужъ любилъ ея ребенка больше чмъ другаго. Она бросилась наверхъ къ Принсъ, приказала ей скорй одть ребенка и нести его на встрчу къ отцу. Ребенокъ спалъ. Принсъ взглянула на него, какъ будто бы желая сказать ей объ этомъ, но тонъ голоса ея госпожи былъ повелительный, очевидно не допускавшій ни противорчія, ни отлагательства.

— А, и вы пришли! — Таково было привтствіе Гоноріи, не совсмъ любезно выраженное, когда она увидла что Принсъ присоединилась къ ней.— Что это съ нимъ сдлалось?

Вопросъ относился къ плачу ребенка, раскапризничавшагося оттого что его разбудили. Принсъ, рдко нисходившая до ссоръ на словахъ, продолжала идти спокойными шагами, съ надменностью поднявъ свою голову.

— Я здсь такое же право имю какъ и вы, сказала она,— да и Джорджъ столько же иметъ право какъ и другое дитя. Вы знайте свое дло и со мной не говорите.

Въ это время показался экипажъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ правилъ самъ. Онъ остановилъ лошадей, когда увидлъ себя среди дтей, передалъ возжи груму и соскочилъ наземь. Маленькій Веня въ восторг прыгалъ вокругъ своего отца, и мистеръ Сентъ-Джонъ сжалъ его въ своихъ объятіяхъ.

Дв минуты, по крайней мр, прошло прежде нежели онъ вспомнилъ о Принсъ, которая стояла совершенно спокойно съ своимъ питомцемъ. Онъ обернулся къ ребенку, чтобы приласкать его, но голосъ и лицо отца были чужды малютк, и онъ, само собой разумется, громко расплакался, и тмъ громче, что еще не усплъ совсмъ успокоиться. Мистеръ Сентъ-Джонъ оставилъ его и пошелъ по газону съ Веней, сосредоточивъ все свое вниманіе на своемъ первенц. Веня иногда бросался къ нему въ руки для новыхъ объятій, иногда прыгалъ возл него по трав или вертлся передъ нимъ, продолжая держаться за его руку и блестя на солнц стальными пуговками на зеленомъ бархатномъ камзольчик. Онъ снялъ съ себя шапочку, бросилъ ее Гоноріи, и его прекрасные локоны отлетали отъ его головы при каждомъ движеніи, открывая очаровательное личико, юныя черты котораго общали умъ и чувство.

Мистеръ Сентъ-Джонъ махнулъ шляпой своей супруг сидвшей у открытаго окна. Она все видла — и нжную встрчу одного ребенка, и пренебреженіе другимъ. Негодованіе, гнвъ и ревность закипли въ ея груди, и она столь же мало имла надъ ними власти, какъ и надъ втромъ, разввавшимъ волосы ея мужа. Она видла, она чувствовала, что онъ выказалъ пламенную любовь къ Вен, и равнодушіе къ ея ребенку. Въ одно мгновеніе она стала какъ безумная.

Что именно случилось,когда вошелъ Джорджъ Сентъ-Джонъ, онъ не могъ въ послдствіи припомнить: онъ былъ слишкомъ изумленъ, можно сказать, слишкомъ испуганъ, чтобы принять или сохранить какое-нибудь врное впечатлніе. Странный, дикій видъ лица его жены, ясно говорившій, какъ ему казалось, о сумашествіи, вопль упрековъ, какихъ онъ никогда не слыхалъ отъ женщины, Веня сбитый съ ногъ сильнымъ ударомъ, Веня съ окровавленною щекой — пронеслись мимо его глазъ какъ смутный сонъ. Повидимому, сонъ этотъ продолжался только одно мгновеніе, и въ слдующій затмъ моментъ Шарлотта упада на диванъ блдная и дрожащая въ истерик.

Джорджъ Сентъ-Джонъ, опомнившись, поднялъ своего мальчика, обтеръ его бдное пораненое личико своимъ платкомъ, прижалъ его къ груди на минуту, чтобы сколько-нибудь утшить, и отнесъ его въ переднюю къ Гоноріи. Двушка вскрикнула, когда увидла щеку малютки, и взглянула на своего господина вопросительнымъ взглядомъ, но онъ отъ него уклонился.

— Нечаянный случай, сказалъ онъ спокойно.— Замойте теплою водой.

Онъ возвратился въ комнату и затворился въ ней съ своею женой. Онъ не упрекнулъ ея ни единымъ словомъ, онъ не сталъ говорить съ ней, но подошелъ къ окну, молча остановился, и сталъ смотрть въ него, обернувшись къ ней спиной и прислонившись лбомъ къ одному изъ стеколъ.

Она, громко рыдая, начала съ нжностью упрекать его, что онъ всю свою любовь обращаетъ на Веню и ничего не оставляетъ для ея ребенка. Онъ отвчалъ холодно, не оборачиваясь, что любитъ одинаково какъ одного такъ и другаго ребенка, что на его глаза между ними нтъ никакой разницы, а надется, никогда не будетъ, но пятимсячный ребенокъ, плачущій при его приближеніи, не могъ быть для него такимъ сопутникомъ какъ Веня.

— Ахъ, Джорджъ, прости меня! рыдала она, подойдя къ нему и положивъ на него руку съ ласкою.— Я люблю, я люблю тебя, но я не могла этого снести. Онъ нашъ ребенокъ, и твой и мой, а между тмъ онъ какъ будто бы ничто для тебя въ сравненіи съ Веней. Неужели ты не простишь меня?

Онъ не могъ устоять противъ умоляющихъ словъ, онъ не могъ отбросить нжной руки, которая прокрадывалась въ его собственную.

— Я прощаю, если ты думаешь, что прощеніе отъ меня зависитъ, Шарлотта, отвчалъ онъ, обернувшись наконецъ, но говоря печально и тихо.

— Ты еще не поцловалъ меня, шепнула она, между тмъ какъ капли слезъ катились одна за другой по ея щекамъ.

Онъ тотчасъ же наклонился, чтобы поцловать ее, точно также холодно и спокойно какъ и говорилъ съ ней, какъ будто бы умъ его не былъ занятъ настоящимъ. Она жестоко почувствовала это, она громко обвиняла запальчивость своего чувства, и когда ея слезы обсохли, побжала на верхъ въ дтскую, схватила Веню и сла съ нимъ на колышащіяся кресла Гоноріи. Тутъ она стала ласкать его, расправила ему на лбу волосы и прижала его горячую щечку, уже поджившую подъ вліяніемъ теплой воды, къ своей собственной щек.

— Веня все попрежнему свою мамашу любитъ? тихо шептала она ему на ухо. — Мамаша не хотла ему больно сдлать.

И благородный мальчикъ нжно улыбнулся ей въ лицо, вмсто отвта, и нсколько разъ поцловалъ ее своими розовыми губками.

— Будьте какъ можно осторожне съ его бдненькою щечкой, Гонорія, сказала она, опуская на полъ мальчика и выходя изъ комнаты. Она только немного оцарацана, какъ я вижу.

— Должно-быть въ самомъ дд это былъ нечаянный случай какъ и баринъ сказалъ, ршала недоумвающая Гонорія. — А, хоть побожиться, я думала, что она это сама сдлала.

Мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ продолжалъ стоять на прежнемъ мст у окна. Онъ смотрлъ въ него и ничего не надлъ. Возвращеніе жены не вывело его изъ задумчивости.

— Я сейчасъ ходила чтобы примириться съ нимъ, Джорджъ, сказала она почти также невнятно какъ говорила на верху.— Милый маленькій Веня! Мы теперь друзья больше чмъ когда-либо, и онъ меня сто разъ поцловалъ и простилъ меня. Ахъ, Джорджъ, другъ мой, какъ я объ этомъ сожалю! Поврь, поврь мн, я употреблю вс усилія чтобы сдерживать порывы своего сердца. Въ другой разъ я его не ударю.

Но Джорджъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ стоялъ какъ человкъ не понимающій. Онъ ничего не слыхалъ: его мысли летала въ минувшемъ. Просьбы, нтъ, мольбы его умиравшей жены носились передъ нимъ, также какъ и взглядъ ея милаго лица въ ту минуту, когда она говорила ему, какъ и слабые звуки ея любящаго голоса, замолкнувшаго на вки:

‘Когда пройдутъ мсяцы и годы, а ты подумаешь о другой жен, то, умоляю, выбери такую, которая будетъ матерью моему ребенку. Не увлекись красотой, не искусись богатствомъ, не впади въ благовидный обманъ, но возьми такую, которая будетъ для него любящею матерью, какою была бы я сама….’

Горько, горько было ему припомнить эти мольбы,— а какъ онъ исподнилъ ахъ? Онъ взглянулъ на жену имъ выбранную — и готовъ былъ вздохнуть со стономъ отъ муки своего раскаивающагося сердца.

VI. Анвикское суевріе.

Время шло въ Анвикъ-Галл такъ же, какъ оно идетъ повсюду, а вмст съ намъ росли оба мальчика. Погода стояла осенняя. Веня былъ здоровый маленькій джентльменъ, почти четырехъ лтъ, сильный и рзвый, а Джорджъ — слабый мальчикъ, почти двухъ лтъ, съ блокурыми локонами и яркою розовою краской на щекахъ.

Мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ проводилъ въ Лондон больше времени чмъ требовали его парламентскія обязанности и часто оставался тамъ когда палата не засдала, а когда онъ жилъ въ Анвикъ-Галл, то, повидимому, всегда имлъ предлогъ не быть дома. Ружейная охота, рыбная ловля, травля борзыми и гончими, объздъ имнія съ управляющимъ, надзоръ за улучшеніями, предсдательство въ небольшомъ магистрат Анвика, поздка въ главный городъ графства въ боле важныя собранія, разъзды по гостямъ на день или на два къ сосдямъ-холостякамъ — подъ такими и иными предлогами владлецъ Анвикъ-Галла почти никогда не сидлъ дома. Что думала объ этихъ частыхъ отлучкахъ его жена, никто сказать не могъ, на лиц у ней часто собиралось темное облако, но все между ними шло ровно, по крайней мр, насколько знала прислуга. Впрочемъ, поговаривали шепотомъ, что Джорджъ Сентъ-Джонъ не нашелъ въ Шарлотт Норрисъ того ангела, котораго предполагалъ найдти, да и много ли людей успли найдти себ ангеловъ въ женитьб изъ-за красоты?

Погода была осенняя, стоялъ сентябрь мсяцъ, и мистеръ Сентъ-Джонъ былъ дома. Сомнительно однакоже, былъ ли бы онъ дома, еслибы за нимъ не послали, ибо онъ писалъ, что намревается посвятить октябрь мсяцъ пшеходному путешествію по Бельгіи, во болзнь, постигшая мистрисъ Сентъ-Джонъ, заставила его возвратиться въ Анвикъ.

Болзнь была серіозная, если не опасная, и обнаружилась, какъ боле чмъ намекнули владльцу Анвика, когда онъ пріхалъ, какимъ-то необыкновеннымъ припадкомъ раздражительности характера. Мистеръ Сентъ-Джонъ уже привыкъ слышать объ этихъ сильныхъ припадкахъ раздражительности, о четырехъ или о пяти слышалъ онъ въ продолженіе своей супружеской жизни, но припадокъ, описанный въ послдней глав, былъ единственный, который онъ самъ видлъ. Въ этотъ разъ поводомъ къ раздраженію послужилъ какой-то случайный ушибъ, причиненный по неосторожности маленькому Джорджу одною изъ служанокъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ нашелъ въ Анвикъ-Галл мистрисъ Дарлингъ, и мистеръ Пимъ являлся часто, но Шарлотт уже становилось лучше.

Однажды мистеръ Сентъ-Джонъ сидлъ на скамь, на дерновомъ пандус передъ окнами, праздно наслаждаясь спокойною красотой сентябрьскаго дня. Деревья блестли теплыми колерами осени — пунцовымъ, коричневымъ, желтымъ, фіолетовымъ, голубое небо, подернутое тамъ и сямъ тонкими, блыми, кудреватыми облаками, казалось, поднималось до чудной и дивной высоты. Оба мальчика, въ сопровожденіи своихъ нянекъ, Принсъ и Гоноріи, играли въ парк съ своею любимою собакой, Браномъ: ихъ крики и густой дай Брана долетали до слуха мистера Сентъ-Джона.

Онъ былъ погруженъ въ думу, въ думу нсколько праздную. Игравшія передъ нимъ дти, больная жена, лежавшая дома, и вообще не совсмъ удовлетворительное положеніе длъ составляли главныя темы его размышленіи. Он перенесли его назадъ, ко времени его второй свадьбы. Плненный красотой Шарлотты, онъ женился на ней очертя голову, не давъ себ времени обдумать свой шагъ какъ слдуетъ и хорошо познакомиться съ ней. ‘Женись второпяхъ, да и кайся на досуг’, {Marry in haste, and repent at leisure — англійская пословица.} шепталъ онъ про себя, и тутъ только замтилъ приближеніе мистрисъ Дарлингъ.

Она шла черезъ паркъ переская его подъ прямымъ угломъ. Она въ это утро ходила пшкомъ въ свой собственный домъ и теперь возвращалась назадъ, а это составляло разстояніе въ шесть миль, и даже больше по дорог полемъ, которую она избрала какъ боле пріятную въ хорошій день. Мистрисъ Дарлингъ любила ходить, и вполн наслаждаясь прогулкой, приближалась съ веселою улыбкой на своемъ все еще прекрасномъ лиц и кивала своему зятю.

— Какимъ празднымъ человкомъ вы смотрите, мистеръ Карльтонъ! воскликнула она въ то время, какъ онъ подвинулся на скамь чтобы дать ей мсто. Она, обыкновенно, называла его этою фамиліей.

— Мн кажется, я съ нкотораго времени какъ-то вообще облнился. Все ли у васъ благополучно въ дом?

— Совершенно благополучно. Только у Маріанны подчелюстная желза опухла, у ней это часто бываетъ. Я велла ей лечь въ постель и натерть лицо спиртомъ. Шарлотта встала?

— Не знаю. Я ужь часа два здсь сижу.

— Мистеръ Пимъ говорилъ, что ей сегодня можно встать не надолго съ тмъ, однакоже, чтобъ она полежала на диван. Какъ малютки довольны!

Она указала на паркъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ тоже смотрлъ на дтей, какъ казалось. Онъ оперся своимъ правымъ локтемъ на ручку скамьи, ладонью поддерживалъ себ подбородокъ и смотрлъ прямо впередъ. Въ дйствительности же онъ ничего не видлъ и ничего не слышалъ, онъ былъ погруженъ во внутреннюю жизнь мысли.

— Какая причина болзни Шарлотты? спросилъ онъ вдругъ, не измняя своего положенія. — Это ужь во второй разъ.

Испугъ отразился на лиц мистрисъ Дарлингъ.

— Она слаба здоровьемъ, я думаю,— былъ отвтъ посл нкотораго молчанія.

— Я не думаю, отъ природы она не слаба, произнесъ мистеръ Сентъ-Джонъ съ удареніемъ. — Я слышу о припадкахъ раздражительности характера, мистрисъ Дарлингъ, до того сильныхъ, что они внушаютъ мысль о сумашествіи, когда случаются, снова началъ онъ.— Это было причиной и теперешней болзни, сколько я понимаю.

— Кто это вамъ сказалъ? нетерпливо спросила мистрисъ Дарлингъ.— Мистеръ Пимъ?

— Нтъ, мистеръ Пимъ никогда во всю свою жизнь не говорилъ мн объ этомъ предмет. Я разъ упомянулъ ему объ этомъ по поводу прежнихъ болзней, мсяцевъ десять тому назадъ, но онъ не хотлъ понять меня и отклонилъ разговоръ самымъ ршительнымъ образомъ.

Мистрисъ Дарлингъ закусила губы. Что она была въ какомъ-то большомъ и непріятномъ затрудненіи, въ этомъ нельзя было усомниться, взглянувъ на ея лицо, но она поспшила отвернуть его отъ мистера Карльтона.

— Я самъ былъ свидтелемъ одной изъ такихъ сценъ раздражительности, снова началъ онъ. — И сознаюсь, никогда въ жизни я не былъ такъ перепуганъ. Я думалъ, что Шарлотта вдругъ съ ума сошла.

Губы мистрисъ Дарлингъ поблли. Но открытіе, что онъ самъ былъ свидтелемъ, не захватило ея врасплохъ, ибо Принсъ въ то время говорила ей объ этомъ.

— Если я объ этомъ вамъ теперь упоминаю, мистрисъ Дарлингъ, то это нисколько не въ вид жалобы. Я женился на вашей дочери и долженъ довольствоваться…. онъ остановился, какъ будто бы желая измнить или смягчить выраженіе, но тотчасъ же прибавилъ,— тмъ что я сдлалъ. Она моя жена, хозяйка моего дома, и я не желаю чтобъ это было иначе. Но заговоривъ объ этомъ, я имю цлью узнать отъ васъ, нтъ ли какого-нибудь средства, которымъ можно было бы предупредить столь сильные припадки гнва.

Отвта и на это не послдовало. Мистрисъ Дарлингъ была холодна, блдна и испугана, она отвернула свою голову еще больше.

— Вы съ ней всю свою жизнь провели, вы должны знать объ этихъ припадкахъ гораздо больше чмъ я знаю, снова началъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Она всю свою жизнь имъ подвергалась?

— Да, сказала мистрисъ Дарлингъ, заговоривъ наконецъ.— Но не часто. Я вамъ скажу откровенно всю правду: я не помню, чтобы до свадьбы случилось съ ней боле трехъ или четырехъ припадковъ. Несчастный недостатокъ въ характер, я не могу этого не признать, но чрезъ минуту все проходитъ, мистеръ Карльтонъ.

— Но подумайте что она такое въ эту минуту! Она можетъ…. она можетъ убить кого-нибудь. Я увренъ, что она не могла владть сама собой въ тотъ день, какъ я ее видлъ въ такомъ припадк.

Мистрисъ Дарлингъ казалась встревоженною.

— Она всегда сожалетъ объ этомъ въ послдствіи, мистеръ Карльтонъ, сказала она умоляющимъ тономъ извиненія, — она раскаивается какъ малый ребенокъ.

Онъ зналъ это. Но раскаяніе въ будущемъ не измняетъ настоящей опасности.

— У самихъ у васъ характеръ кроткій, и я уврена, вы снисходительны къ тмъ, у кого онъ не таковъ, замтила мистрисъ Дарлингъ, обернувшись къ нему съ улыбкой.— Еслибы вы только знали сколько тысячъ вспыльчивыхъ характеровъ существуетъ въ мір! Характеръ Шарлотты одинъ изъ множества.

— Не въ этомъ вопросъ, прервалъ онъ. — Я уже сказалъ, что не жалуюсь на фактъ, и сожалю, что заговорилъ о немъ, и только желаю знать, нтъ ли какой-нибудь предупредительной мры.

— Я ни одной не знаю, сказала мистрисъ Дарлингъ.— Это очень безразсудно со стороны Шарлотты, очень! Можно было бы думать, что ея послдняя болзнь послужатъ для нея предостереженіемъ, и все-таки вотъ что вышло! Ей никогда не имть другаго ребенка, если она станетъ продолжать такимъ образомъ.

— Она не только себ вредитъ, но я боюсь, что она можетъ повредить и другимъ. Она можетъ, говорю я, нанесть гибельный ударъ: она съ ума сходитъ въ эти….

— Нтъ, нтъ, это не то, прервала мистрисъ Дарлингъ.— Пожалуста, не говорите этого, мистеръ Сентъ-Джонъ. Она не сумашедшая.

— Сожалю, что огорчалъ васъ, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Я, конечно, только разумлъ, что она во время пароксизма также не въ состояніи владть собой какъ и всякая совершенно умалишенная женщина. Еслибы были какія-нибудь средства, еслибы былъ какой-нибудь образъ дйствія, который могъ бы предупредить эти припадки гнва, то вамъ слдовало бы испытать его. Я полагалъ, что вы, можетъ-статься, знаете какимъ образомъ можно ее сдерживать.

— Мн никогда не случалось слышать, что есть возможность какимъ-нибудь дйствительнымъ образомъ исцлять вспыльчивость характера. Священникъ будетъ говорить вамъ, что его можно молитвой сдерживать, а докторъ — что этому могутъ помочь лкарства, но я полагаю, что ни то, ни другое не поможетъ. У меня когда-то была служанка, очень добрая и усердная, которая разъ или два въ годъ разражалась страшнымъ гнвомъ, такъ что посуду била.

Мистрисъ Дарлингъ сказала это съ веселымъ смхомъ, какъ будто бы говорила о пустомъ предмет. Это уязвило доброе чувство мистера Сентъ-Джона, и онъ нахмурился.

— Поэтому вы ничего не знаете чмъ бы помочь этому, мистрисъ Дарлингъ?

— Право не знаю. Но я думаю, что это само собой пройдетъ: Шарлотта съ лтами будетъ благоразумне. Я переговорю съ ней объ этомъ при первомъ случа, въ общемъ она очень кроткаго характера, мистеръ Карльтонъ, хотя, можетъ-быть, нсколько надменна въ манерахъ, но такіе незначительные недостатки, безъ сомннія, извинительны.

Мистеръ Сентъ-Джонъ не сдлалъ въ отвтъ никакого замчанія. Онъ всталъ, потянулся и пошелъ прочь. Мистрисъ Дарлингъ остановила его вопросомъ:

— Какъ узнали вы о причин болзни? Вамъ Гонорія сказала?

— Нтъ! мн даже неизвстно, знала ли Гонорія объ этомъ.

— Мн также неизвстно, знаетъ ли она объ этомъ. Я упомянула Гонорію, потому что она у васъ, какъ мн кажется, служанка боле довренная чмъ другія и, можетъ-статься, передаетъ вамъ обо всемъ что длается въ вашемъ отсутствіи.

Мистеръ Сентъ-Джонъ устремилъ свои свтлые, правдивые глаза и пристально взглянулъ ими въ глаза на него смотрвшіе. Онъ былъ не подозрителенъ и ясенъ какъ день, но невольно подумалъ, не скрывается ли въ этихъ словахъ какого-нибудь двусмысленнаго значенія.

— У меня довренныхъ слугъ нтъ, мистрисъ Дарлингъ. А еслибъ и были, то я имъ не позволилъ бы говорить что бы то ни было о дом, гд хозяйка жена моя. Если Гонорія мн что-нибудь разказываетъ, то это лишь о Вен, и ея разказы можетъ слушать весь свтъ, если у него достанетъ терпнія, мн кажется, она считаетъ Веню за херувимчика безъ крыльевъ. Мн объ этомъ говорила сама Шарлотта.

— Шарлотта!

Этотъ возгласъ удивленія былъ брошенъ на воздухъ, потому что мистеръ Сентъ-Джонъ уже повернулся и пошелъ по направленію къ дтямъ.

Дйствительно, ему объ этомъ говорила сама Шарлотта. Подозрвая что-то въ этомъ род, когда его потребовали изъ Лондона, онъ разспрашивалъ жену по прізд, и она со слезами и съ сожалніемъ созналась ему, что разсердилась на Принсъ,— на Принсъ больше чмъ на другихъ,— и это было причиной ея болзни. Шарлотта, можетъ-статься, была счастлива тмъ, что онъ имлъ характеръ совершенно кроткій, еслибъ она вышла за человка такого же вспыльчиваго какъ она сама, то они могли бы оторвать носы другъ другу. Мистеръ Сентъ-Джонъ былъ темперамента спокойнаго, Принсъ была боле чмъ спокойна, и это тмъ счастливе, что имъ боле другихъ приходилось имть дло съ мистрисъ Сентъ-Джонъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ, услышавъ что его зовутъ, обернулся и увидлъ, что мать его жены спшитъ за нимъ слдомъ.

— Мистеръ Сентъ-Джонъ, не это ли безпокоило васъ въ Лондон?

— Безпокоило меня въ Лондон? Меня въ Лондон ничто не безпокоило.

— Не безпокоило? Но вы казались такимъ больнымъ, когда сюда пріхали: вы были такъ худы, изнурены, такъ измнились. Я тогда ничего не говорила, опасаясь встревожить Шарлотту.

— Нкоторое время я не совсмъ хорошо себя чувствовалъ. Но причиной этого было мое нездоровье, мистрисъ Дарлингъ, а вовсе не безпокойство.

— Вы, можетъ-статься, были утомлены послднею сессіей: поздніе засидки изнуряютъ человка. Деревенскій воздухъ васъ поправитъ.

— Надюсь, отвтилъ онъ какимъ-то вщимъ голосомъ, и глаза его свтились прозорливымъ взглядомъ ясновидящаго: — Въ настоящее время не совсмъ было бъ удобно вонъ тому мальчугану сдлаться господиномъ Анвика.

Мистрисъ Дарлингъ ничего не подумала объ этомъ замчаніи, можетъ-быть и самъ Джорджъ Сентъ-Джонъ такъ же мало думалъ о немъ. Что онъ казался исхудалымъ, больнымъ и не такимъ крпкимъ, какъ обыкновенно, это было несомнннымъ фактомъ, но множество людей, утомленныхъ поздними часами, хлопотами и заботами лондонскаго сезона, представляются такими каждую осень и снова поправляются къ весн.

Дло въ томъ, что онъ самъ началъ подозрвать въ себ разстройство здоровья. А когда человкъ не мнительный и не ипохондрикъ заподозритъ это, то, поврьте, ему пора вникнуть въ причину разстройства. Мистеръ Сентъ-Джонъ не берегъ себя, какъ и большая часть людей, за годъ до этого онъ расхохотался бы при мысли, что нужно посовтоваться съ докторомъ. Но сильное чувство утомленія, почти что крайній недостатокъ силъ, который онъ ощущалъ въ Лондон, вмст съ быстрою худобой тла, и все это безъ всякой причины,— заставляли его удивляться что бы съ нимъ такое случилось.

Онъ было условился съ знакомыми предпринять увеселительную поздку, но когда пришло время отправляться, усомнился, достанетъ ли у него на это силъ. Это нсколько пробудило его, но не до степени тревоги, а скорй простаго любопытства узнать что въ немъ не ладно. И какъ разъ въ это время его потребовали въ Анвикъ по случаю серіозной болзни жены. Мистеръ Сентъ-Джонъ тотчасъ похалъ. Спша къ жен, онъ вмст съ тмъ надялся, что поздка не останется безъ послдствій и для его здоровья, что покой и деревенскій воздухъ поставятъ его на прежнюю ногу. День или два по прізд онъ дйствительно чувствовалъ себя свжее, крпче и здоровй во всхъ отношеніяхъ. Но поверхностное обновленіе это снова исчезло, и пробывъ въ Анвик около недли, онъ почувствовалъ себя хуже прежняго. За день до разговора съ мистрисъ Дарлингъ, онъ толковалъ объ этомъ съ мистеромъ Пимомъ, говоря этому джентльмену, что по его мннію, надо бы ему принять крпительнаго.

— Крпительнаго! повторилъ мистеръ Пимъ:— да что же это такое съ вами?

— Ничего такого, что бы мн было извстно. У меня вовсе нтъ никакой болзни, но я чувствую все большую и большую слабость, худю и худю: вотъ и все. Это что-то въ род истощенія.

Словно острая игла, только еще мучительне, проникло въ сознаніе мистера Пима одно воспоминаніе. Многіе изъ Анвикскихъ Сентъ-Джоновъ подвергались истощенію безъ видимой причины,— истощенію, оканчивавшемуся смертью.

— Мы скорехонько поправимъ васъ, сказалъ онъ съ большимъ оттнкомъ скороговорки, чмъ обыкновенно:— надо вамъ дать крпительнаго.

Крпительное было выписано, мистеръ Сентъ-Джонъ принялъ его. Пробовалъ и другія средства: холодныя ванны, катанья, житье почти весь день на открытомъ воздух, но безъ успха.

— А что, похоже на это истощался отецъ мой? внезапно спросилъ онъ однажды у мистера Пима.

— Фуй, что это, вовсе нтъ! почти сердито возразилъ докторъ:— у вашего батюшки хлопотъ-то былъ непочатый край, да я увренъ, что вы объ немъ и помнить ничего не можете, вамъ было всего пять лтъ, когда онъ умеръ.

Джорджъ Сентъ-Джонъ разсмялся:

— Не опасайтесь напугать меня, Пимъ. Я знаю, что онъ умеръ отъ истощенія, но изъ этого еще не слдуетъ чтобъ и со мной сдлалось то же.

Онъ не говорилъ жен, что ему не здоровится, или что онъ совтовался съ мистеромъ Пимомъ. Не то, чтобъ онъ особенно хотлъ скрыть это, скорй онъ дйствительно не считалъ дла важнымъ. Оно случайно дошло до ея свднія.

Она ужь выздоровла и однажды посл полудня сидла съ своимъ вышиваньемъ на холмик, такъ спокойно улыбаясь, словно ни одно облачко гнва никогда не темнило ея прекрасныхъ чертъ, какъ вдругъ увидала приближеніе мистера Пима, который и вошелъ въ домъ. Внезапно ей вспомнилось, что она разъ или два уже видала его въ послднее время и мелькомъ дивилась, что бы ему такое понадобилось. Ужь конечно не ей длалъ онъ эти визиты.

— Зачмъ бы ему приходить? сказала она вслухъ, отложивъ работу и глядя на дверь, въ которую скрылся мистеръ Пимъ.

Если вопросъ былъ кинутъ не въ воздухъ, такъ обращался къ Вен, ибо этотъ юный джентльменъ былъ единственною особой, которая могла его слышать. Онъ сидлъ на ручк кресла у самаго локтя мистрисъ Сентъ-Джонъ, погруженный въ новую книжку съ картинками, купленную ему Гоноріей, и докучая мистрисъ Сентъ-Джонъ просьбами подивиться изображеннымъ въ ней чудесамъ.

— Мистеръ Пимъ пришедъ къ папаш, сказалъ проворный Веня.

— Къ папаш! повторила она. — Какой вздоръ, Веня! Папа вовсе не боленъ. Онъ очень похудлъ, но я уврена, что онъ здоровъ.

— Мистеръ Пимъ къ нему ходитъ и лкарства ему прописываетъ. Я вчера былъ въ папашиной комнат и слышалъ какъ они разговаривали.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ это показалось нсколько страннымъ. Вскор она увидла какъ мистеръ Пимъ и ея мужъ вышли изъ дому и прошли вмст небольшое разстояніе по алле. Затмъ послдній вернулся назадъ.

— Веня, сбгай и скажи папаш, что онъ мн нуженъ.

Но мистеръ Сентъ-Джонъ уже замтилъ жену и шелъ къ ней. Онъ приподнялъ на руки Веню, когда мальчикъ подбжалъ къ нему, крпко поцловалъ его, снова опустилъ на-земь, и потомъ оба они пошли вмст. Веня держалъ за руку отца и весело прыгалъ. Мистрисъ Сентъ-Джонъ смотрла на это, стиснувъ губы. Даже и теперь она не могла равнодушно видть любовь своего мужа къ Вен. Съ ея стороны это было очень безразсудно, очень дурно, и она сознавала это, но какъ она ни желала побороть себя, какъ ни боролась на самомъ дл сама съ собой, чувство все-таки брало верхъ.

— Джорджъ, что съ тобой? спросила она, въ то время какъ ея мужъ слъ подл нея, а Веня отбжалъ прочь съ картинками.— Зачмъ ходитъ мистеръ Пимъ?

— Я думаю, онъ ходитъ отчасти потому что любитъ ходить, отвчалъ онъ съ улыбкой.— Я просилъ его дать мн какое-нибудь крпительное, когда онъ лчилъ тебя, и онъ тотчасъ же вписалъ меня въ число своихъ паціентовъ. У всхъ докторовъ такая замашка.

— Разв ты не хорошо себя чувствуешь?

— Я чувствую себя не совсмъ крпкимъ. Это пустяки, я полагаю. Ты, пожалуста, не тревожься, Шарлотта.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ казалась боле удивленною чмъ встревоженною.

— Я удивляюсь, почему ты скрывалъ это, сказала она съ полуупрекомъ.

— Другъ мой, тутъ нтъ никакой скрытности. Я чувствовалъ какую-то тяжесть и говорилъ объ этомъ Пиму — вотъ и все. Объ этомъ упоминать не стоило.

— Ты ни на что не жалуешься, Джорджъ?

— Ни на что особенно.

— И никакой боли?

— Никакой.

— Въ такомъ случа ничего серіознаго быть не можетъ, сказала она, успокоившись.

— Само собою разумется, не можетъ, если только кто-нибудь не вздумаетъ смотрть на это въ зловщемъ свт. Я въ этомъ-то Пима и обвиняю, а онъ оправдывается, добиваясь, не считаю ли я его суеврнымъ. Есть старинное повріе, нужно теб сказать, Шарлотта, что никто изъ Сентъ-Джоновъ Анвикскихъ не доживаетъ до тридцать третьяго года.

Она взглянула на него. Онъ говорилъ полушутя, полусеріозно и съ улыбкою, но не веселою, на губахъ.

— Но вдь это неправда, Джорджъ.

— Какъ и вс поврья, выдуманныя старухами за чашкой чаю. Это ни тебя, ни меня не должно безпокоить, Шарлотта.

— Но я хочу сказать: вдь не правда, что такое поврье существуетъ?

— Ахъ это-то правда. Спроси Пима. Большая часть изъ насъ умерли около этого возраста, отвергать этого нельзя, и я полагаю, что отсюда-то и взялось народное поврье.

— Отъ чего же они умерли?

— Розно. Большая часть пади въ сраженіи. Праддъ умеръ въ молодыхъ лтахъ, оставивъ семь маленькихъ сыновей. Трое изъ нихъ умерли въ ребячеств, остальные четверо дожили до тридцати, но никто не дожилъ до тридцать третьяго года. Я думаю, что преждевременная смерть такого множества сыновей и была главною причиной суеврія. Какъ бы ни было, нельзя отвергать, что Сентъ-Джоны Анвикскіе никогда не были долговчны.

— А Сентъ-Джоны изъ замка Вефера?

— Это къ нимъ не относится: Исааку Сентъ-Джонъ теперь ужь почти пятьдесятъ. Вслдствіе этой смертности Анвикъ очень часто доставался малолтнимъ. Мн самому достался Анвикъ-Галлъ, когда мн было только пять лтъ отъ роду.

— Но Джорджъ, сказала она нершительно и робко,— ты не думаешь, чтобъ въ этомъ было что-нибудь?

— Конечно, не думаю. Сталъ ли бы я говорить теб объ этой болтовн, другъ мой, еслибы думалъ?

Она тоже не думала. Она взглянула на свжій цвтъ его лица, на его румянецъ, исполненный, повидимому, здоровья, и ея сердце успокоилось, и она тоже засмялась.

— Джорджъ, теб ужь теперь тридцать три!

— Нтъ. Мн сравняется тридцать три въ будущемъ году, коли доживу.

— Коли доживешь! воскликнула она.— Разв ты въ этомъ сомнваешься?

— Нисколько. Я полагаю, что я столько же далекъ отъ опасности умереть, какъ и другіе, какъ мистеръ Пимъ, какъ старый докторъ Гревзъ, какъ любой человкъ. Въ извстномъ смысл, мы вс находимся въ опасности умереть, въ постоянной опасности, и если, Шарлотта, какое-нибудь обстоятельство напоминаетъ намъ объ этомъ факт, потому что мы слишкомъ часто забываемъ о немъ, то, я думаю, оно должно было бы внушать намъ боле взаимной внимательности и боле осторожности, чтобы не причинить горя тмъ кого мы любимъ.

Его слова звучали тономъ яснаго намека. Она вопросительно взглянула на него.

— Сдерживай порывы своего гнва ради меня, Шарлотта, шепнулъ онъ, положивъ свою руку на ея руку.— Ты не знаешь какъ они меня огорчаютъ! Я не стану напомивать теб объ ихъ неблаговидности, не стану говорить о печальномъ примр дтямъ, лучше буду просить тебя ради твоей любви ко мн. Небольшое усиліе воли, немножко терпливости и самообладанія, и ты возьмешь верхъ надъ ними.

— Постараюсь, Джорджъ, постараюсь, отвчала она, искренно и охотно соглашаясь. И въ странныхъ, задумчивыхъ глазахъ ея мелькнуло выраженіе, свидтельствовавшее объ искренней ршимости, по крайней мр въ эту минуту, когда она словно вглядывалась въ представлявшуюся ея воображенію картину будущности.

Вдругъ, въ голов ея мгновенно родилась мысль, убжденіе, если хотите, что этотъ вымыселъ, поврье, суевріе, назовите какъ вамъ угодно, насчетъ преждевременной смерти владльцевъ Анвика, послужили тайною и досел не объясненною причиной, вслдствіе которой ея мать не соглашалась на ея бракъ съ мистеромъ Карльтономъ Сентъ-Джономъ.

VII. Тнь будущаго.

Наступилъ октябрь и проходилъ уже. Джорджъ Сентъ-Джонъ сидлъ у своего бюро, перечитывая только-что написанное имъ письмо, которое готовился запечатать. Дло разъяснится удобне, если и мы прочтемъ его:

‘Дорогой мистеръ Сентъ-Джонъ.

‘И здоровымъ людямъ слдуетъ совершать завщаніе.’ Знакомо вамъ это изреченіе? Я слышалъ его изъ собственныхъ вашихъ устъ, нсколько лтъ тому назадъ, когда бренная оболочка моя становилась ненадежна, и съ тхъ поръ оно почему-то не выходило у меня изъ головы. Такъ отчего же, скажете вы, отчего же, Джорджъ Сентъ-Джонъ, дожили вы до этихъ лтъ и не совершили его? Да, по истин, мн, кром беззаботности, нечмъ оправдаться. Теперь я собираюсь поправить это упущеніе. Не то чтобы по дламъ моимъ было много хлопотъ въ случа моей смерти безъ завщанія, такъ какъ Веня получаетъ почти все что я имю, а жена потребуетъ остальное въ силу брачнаго условія, по которому, какъ вамъ извстно, ей достанется самая малость. На этотъ счетъ, стало-быть, обязанность не слишкомь тяжела, и, можетъ-быть, отсюда и проистекала та беззаботность, въ которой я сознался. Но въ этомъ вопрос есть и другая сторона, въ послднее время сильно завладвшая моимъ вниманіемъ, это — необходимость обезпечить моимъ дтямъ хорошаго опекуна въ случа моей смерти.

‘Не возьметесь ли вы, добрйшая, честнйшая душа, Исаакъ Сентъ-Джонъ, быть этимъ опекуномъ? Я говорю ‘этимъ опекуномъ’, потому что, хотя для формы къ вамъ присоединится и другой, я желалъ бы чтобы дятельнымъ были вы. Этотъ упоминаемый мною другой будетъ генералъ Карльтонъ, дядя покойной моей жены, а ему, желчному, старому Индйцу, {То-есть служившему въ войскахъ при Остъ-индской компаніи.} не полюбится, коли взвалить на него хлопотливую дятельность. Впрочемъ, надюсь, что обязанность эта не навлечетъ на васъ боле хлопотъ чмъ на него, такъ какъ теперешняя жена моя будетъ назначена опекуншей по воспитанію дтей. Позвольте мн надяться на полученіе отвта, когда вамъ будетъ досужнй, но не отказывайте въ моей просьб. Передайте мой добрый привтъ мистрисъ Сентъ-Джонъ. Не съ вами ли Фредъ? Что подлываетъ леди Анна?

‘Остаюсь вашимъ
всегда искреннимъ другомъ и кузеномъ
Джорджемъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ.’

Письмо было сложено, запечатано и адресовано Исааку Сентъ-Джону, эсквайру, въ Веферскомъ замк. Джорджъ отложилъ его къ другимъ, предназначавшимся на почту, и затмъ, обратясь къ масс бумагъ, началъ ихъ разбирать и и просматривать. Въ послднее время на него, казалось, нашла манія устраивать и приводить въ порядокъ свои дла, и управляющій говорилъ по секрету своему пріятелю, что мистеръ Сентъ-Джонъ становится столь же методиченъ, какъ прежде былъ беззаботенъ.

Пока онъ занимался такимъ образомъ, вошла его жена съ Джорджикомъ ва рукахъ, которому,она,шутя, длала выговоръ. Двухлтній мальчикъ, избалованный, своевольный, слегка раздражительный, длалъ все что хотлъ, и теперь ему понравилось дергать маму за волосы. Это былъ милый, очаровательный мальчуганъ, и если въ поведеніи его и было нсколько упрямства, такъ виною тому была излишняя снисходительность матери.

— Посмотри, папа, что это за ужасный мальчуганъ! воскликнула она, остановясь передъ мужемъ, между тмъ какъ ея роскошные волосы, темные и блестящіе какъ у Цыганки, сбгали волною внизъ по легкому кисейному платью:— смотри, что онъ сдлалъ съ бдною мамой! Какъ ты думаешь, не продать ли его старому анвикскому тряпичнику?

Мистеръ Сентъ-Джонъ поднялъ глаза съ кучи бумагъ, которыми было завалено бюро, и отозвался съ легкимъ оттнкомъ досады. Помха надодала ему.

— Какъ это ты позволяешь ему трепать себя, Шарлотта? Джорджъ, тебя высчь надо.

Она сла на стулъ, прижавъ ребенка къ сердцу въ припадк материнской любви.

— Джорджика-то высчь! ласково прошептала она на ушко ребенка:— нтъ, нтъ, Джорджикъ, трепи мамины волосы, сколько хочешь.

Но Гонорія могла бы поразказать кое-что въ доказательство того, что мистрисъ Сентъ-Джонъ не всегда отличалась такою терпимостью. Веня, какъ-то играя, потянулъ ее за волосы, вскор по прізд ея въ Анвикъ-Галлъ, и она за это оставила на его лиц слды своихъ пальцевъ. Правда, что она посл того сама опечалилась и утшала его, когда онъ заплакалъ, но дло было сдлано.

Оставивъ Джорджа у себя на колнахъ, она кое-какъ поправила свои волосы. Джорджъ смялся, лепеталъ что-то и старался вновь растрепать ее, изо всего этого выходилъ порядочный шумъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ сказалъ:

— Унесла бы ты его, Шарлотта, я очень занятъ.

— Занятъ! А я пришла было поговорить съ тобою, Джорджъ, отвтила она.

— О чемъ?

— О томъ, что мн очень хотлось бы устроить…. о чемъ я давно уже думаю.— Вотъ теб, Джорджикъ, забавляйся, да будь посмирнй, сказала она, взявъ тарелочку съ кистью винограда, которая случилась на стол, и подавъ ее непосдному, шаловливому ребенку:— кушай, пока я потолкую съ папашей.

— Нельзя ли въ другое время, Шарлотта?

— И минуточки не задержу. На той недл настанетъ ноябрь. А десятаго числа…. Помнишь, что такое десятое число?

— День рожденія Вени, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ, не подумавъ и совершенно погруженный въ лежавшія передъ комъ бумага.

Надо было видть, какъ измнилось ея лицо, въ немъ тотчасъ появилось недоброе выраженіе.

— И Джорджика тоже!

Тонъ ея рзнулъ ухо мистера Сентъ-Джона, и онъ быстро поднялъ глаза.

— И Джорджика тоже, разумется. Въ чемъ же дло, Шарлотта?

Гнвное потрясеніе подняло внутри ея бурю, она съ трудомъ дышала. Но она силалась овладть собой и прижала грудь рукой, чтобъ усмирить ее.

— Объ Вен-то ты думаешь, а объ Джорджик нтъ. И это вчно такъ.

— Нтъ, ты ошибаешься, горячо проговорилъ мистеръ Сентъ-Джонъ:— Я ровно столько же думаю объ одномъ, какъ и о другомъ. Я равно люблю ихъ обоихъ. Если я слишкомъ коротко отвтилъ, такъ это потому что занятъ.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ помолчала нсколько мгновеній, повидимому, играя милыми кудрями ребенка. Когда же заговорила, то ея раздраженіе, казалось, было подавлено, а она стала снова искреннею.

— Я хочу отпраздновать день ихъ рожденія, Джорджъ.

— Готовъ отъ всего сердца.

— Но, я разумю, на большую ногу…. такъ чтобъ это было памятно. У насъ будетъ балъ на вольномъ воздух.

— На вольномъ воздух! невольно прервалъ онъ, удивляясь.

— Да, почему же нтъ? Такой, какъ ты давалъ года три тому назадъ. Ихъ, Джорджъ! разв ты забылъ этотъ день и то, о чемъ тогда просилъ меня? Съ тхъ поръ у насъ еще ни одного не было.

— Но то было въ сентябр, теперь же наступитъ ноябрь, слишкомъ поздняя пора для подобныхъ вещей.

— Не поздняя, коли устоитъ эта прекрасная погода. Теперь еще славно.

— По всему вроятію, не устоять ей.

— А можетъ-быть. Во что бы то ни стало, Джорджъ, если погода измнится, мы займемъ гостей въ самомъ дом. Но сердце мое жаждетъ отпраздновать этотъ день.

— Очень хорошо, я ни чуть не прочь.

— Такъ вотъ, Джорджъ, не пригласить ли намъ….

— Если ты будешь такъ добра и оставишь меня одного на полчаса, и покончу свои занятія, и тогда будемъ толковать сколько теб угодно, перебилъ онъ,— я съ минуты на минуту ожидаю управляющаго и еще не все приготовилъ.

— Такъ пойдемъ, Джорджикъ, оставимъ папашу одного. Скорй.

Это ‘скорй’ относилось къ истребленію винограда, которое мистеръ Джорджъ производилъ и безъ того съ замчательнымъ проворствомъ! Мистрисъ Сентъ-Джонъ, обвивъ его рукою, придерживала тарелочку на колнахъ крошки, а другая рука все еще блуждала среди его волосъ. Очаровательная картинка! Ребенокъ, вообще отличавшійся цвтущимъ здоровьемъ, сегодня глядлъ еще веселй, нжная кожа его была бле снга, щеки оттнены живою розовою краской, казалось, ее можно бы взять на палитру, и мысль эта поразила мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Еслибъ онъ могъ это продать, сказала она мужу, показывая на румянецъ,— сколько женщинъ отдали бы за это цлое состояніе.

— Мн пріятне было бы видть его похожимъ на Веню, быстро и прозаично отвтилъ онъ: — эти алыя розы всегда были роковымъ признакомъ у Анвикскихъ Сентъ-Джоновъ.

— Да вдь он есть и у тебя, сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Да, что-то въ этомъ род, кажется.

— Какъ же ты можешь называть ихъ роковымъ признакомъ! Ты…. ты, конечно, вдь ничего не подразумваешь, Джорджъ?

Джорджъ Сентъ-Джонъ весело разсмялся, самымъ успокоительнымъ смхомъ.

— По крайней мр не на его счетъ, Шарлотта, онъ здоровенькій мальчуганъ, я увренъ въ этомъ.

Джорджъ покончилъ съ виноградомъ, и въ вид послдней фигуры, швырнулъ тарелочку вверхъ. Мистрисъ Сентъ-Джонъ подхватила ее, такъ что вреда не послдовало. Когда его спустили на полъ, онъ подбжалъ къ папаш, сильно желая осмотрть, нтъ ли на стол еще чего-нибудь, что бы могло быть или съдобнымъ, или игрушкой. Мама взяла его за руку, за что и была вознаграждена плачемъ и топаньемъ ножонками.

— Ты писалъ къ Исааку Сентъ-Джону! воскликнула она, уронивъ взглядъ на лежавшее передъ нимъ письмо: — разв ты съ нимъ въ переписк?

— Не такъ часто.

— О чемъ ты пишешь сегодня?

— Такъ кое-о-чемъ хочу спросить.

— А! закончила она, взявъ силою Джорджика, который сопротивлялся во всю свою мочь: — я думала, что ты зовешь его сюда: это была бы такая обуза.

— Онъ не пріхалъ бы, еслибъ я даже и звалъ.

— Правда ли, что онъ такъ уродливъ, Джорджъ.

— Нтъ, онъ вовсе не уродливъ.

— А тотъ, другой-то…. Фредерикъ? Правда ли, что онъ такая красота?

Джорджъ Сентъ-Джонъ опять расходился.

— Красота! Идетъ ли къ мущин такой терминъ! Впрочемъ, онъ дйствительно то, что женщины называютъ этимъ именемъ. Онъ очень хорошъ собой: кажется, лучше всхъ виднныхъ мною. Однако довольно, Шарлотта. Если теб надо еще что-нибудь спросить у меня, такъ погоди минуточку.

Праздникъ, задуманный Анвикскою хозяйкой, состоялся. Не стоило бы вовсе упоминать о немъ, не случись во время его съ Веней нкотораго злополучія. Хорошая погода, постепенно становясь холодне, все еще держалась. И когда наступило 10-ое ноября, день оказался яснымъ и весьма пріятнымъ.

Въ Анвикъ стеклась цлая толпа. Какъ во время вдовства мистера Сентъ-Джона, такъ было и теперь: 10-ое ноября было праздникамъ праздникъ, о пир долго вспоминали во всемъ графств. Приглашенія были разосланы въ самую дальнюю даль околотка, постителей гостило въ дом сколько онъ могъ вмстить, гости съхались со всхъ сторонъ, издалека и поблизости. То былъ одинъ изъ тхъ видныхъ дней удовольствія, которые никогда не изглаживаются изъ памяти.

Но къ концу дообденнаго времени гости напрасно бы отыскивали мистера Сентъ-Джона, еслибъ онъ случайно понадобился имъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ въ это время сидлъ въ своей пріемной (гд мы его видли въ послдній разъ), откинувшись на спинку длиннаго кресла, и казался до смерти усталымъ. Всякая бездлица теперь утомляла его, потому что слабость, на которую онъ жаловался (въ этомъ нельзя было ошибиться), увеличивалась. Онъ лежалъ прислонясь къ спинк кресла, въ той совершенно спокойной поз, которая указываетъ на сильное утомленіе. Лниво прислушивался онъ къ наружному гаму, смху, музык, веселымъ и радостнымъ звукамъ, среди которыхъ можно было ясно уловить восклицанія и крики обоихъ мальчиковъ, Вени съ Джорджемъ, хлопотавшихъ въ этотъ торжественный день боле всхъ.

Вдругъ Джорджъ Сентъ-Джонъ протянулъ руку и взялъ съ бюро письмо — отвтъ Исаака Сентъ-Джона. Оно только-что было получено сегодня поутру, и мистеръ Сентъ-Джонъ, занятый во время завтрака съ гостями, лишь поверхностно пробжалъ заключавшееся въ немъ. Теперь онъ еще разъ его развернулъ.

‘Замокъ Веферъ, 9-го ноября.

‘Милый Джорджъ!

‘Ты подумаешь, что я слишкомъ медлилъ отвтомъ, но я хотлъ зрло обсудить твой вопросъ, и могъ урвать лишь немногія минуты въ промежуткахъ своихъ страданій, которыя именно теперь чрезвычайно усилились.

‘Я принимаю обязанность, частію потому что ты всегда былъ моимъ любимцемъ (какъ, полагаю, теб извстно) и мн не по сердцу отказать теб, частію же вслдствіе увренности, что я (говоря по всей вроятности и человческому предвиднію) никогда не буду призванъ къ исполненію своей должности, такъ какъ я надюсь и увренъ, что ты не имешь причины ожидать этого. Я было вполн ршился не принимать боле опеки, да (по всей вроятности) не было и повода предполагать, чтобъ она мн досталась: даже воспитаніе Фредерика сильно связывало человка въ моемъ положеніи.

‘Впрочемъ, такъ какъ, по твоимъ словамъ, въ этомъ дл заботъ по воспитанію дтей отъ меня не потребуется, то могу общать завдываніе денежною частью, и поэтому согласенъ принять обязанность, все-таки надясь и будучи увренъ, что мн никогда не придется быть призвану къ выполненію ея.

‘Что ты не прідешь ко мн попадаться? Я очень одинокъ: Фредерикъ бываетъ здсь набгомъ, по прихоти, какой-нибудь разъ во все лто, а тамъ и прощай, а мистрисъ Сентъ-Джонъ пишетъ мн, что отдумала прізжать на эту осень. Ты воленъ какъ птица, почему бы не пріхать? Вотъ и все, что можно сказать обо мн. Я желалъ бы познакомиться съ твоею женой и съ будущею моею опекой, которая, надюсь, никогда моею не будетъ. Ты спрашиваешь объ Анн: еще ничего не ршено, а Фредерикъ почему-то пятится.

‘Вчно преданный теб, милый Джорджъ,
‘Исаакъ Сентъ-Джонъ’.

Джорджъ Сентъ-Джонъ опять сложилъ письмо и сидлъ, держа его на колнахъ. Онъ начиналъ думать съ тою непогршимою увренностью, которая почти равняется предвднію,— что кузенъ его будетъ призванъ къ принятію должности, а, можетъ-быть, время это не слишкомъ отдаленно. Пимъ становится все сердите, а ворчливе — врный и точный признакъ въ глазахъ людей, знавшихъ его подобно Джорджу, что докторъ считаетъ здоровье его весьма ненадежнымъ. Еслибъ онъ поправлялся, докторъ былъ бы веселе зяблика. Но для подтвержденія того факта, что болзнь его усиливается, не было нужды ни въ Пим, ни въ комъ другомъ: признаки были въ немъ самомъ.

Онъ радовался, что мистеръ Сентъ-Джонъ принялъ обязанность, хотя и заране былъ почти увренъ въ этомъ, потому что Исаакъ Сентъ-Джонъ жилъ только для добрыхъ длъ. Наблюденіе за воспитаніемъ дтей нельзя было возложить на опекуна, если они оставалась, какъ и слдовало по справедливости, подъ опекой жены. Правда, что въ послдніе мсяцъ или два бывали минуты, когда, при воспоминаніи о прежнихъ неудержимыхъ припадкахъ гнва, въ него закрадывалось сомнніе относительно полной годности ея въ эту должность, но онъ чувствовалъ, что не можетъ не признать ея правъ, что не было уважительной причины разлучать мать съ ребенкомъ.

Ходя такимъ образомъ и перебирая въ ум эти мысли и многія другія, онъ постепенно и незамтно, какъ будто не вдругъ, убдился, что звуки, долетавшіе со двора, измнили свой характеръ. Радостный смхъ перешелъ въ ропотъ суматохи, веселая болтовня въ приглушенные крики. Онъ сталъ вслушиваться, задержавъ дыханіе, и въ то же мгновеніе воздухъ огласился дикимъ взрывомъ ужаса, цлымъ хоромъ воплей. Мистеръ Сентъ-Джонъ выбжалъ и, казалось, однимъ прыжкомъ очутился въ сред ихъ. Толпа собралась вокругъ озера, сердце его рванулось къ дтямъ, и это было весьма естественно. Но въ глаза ему бросилась жена, стоявшая прислонясь къ дереву, держа одною рукой возл себя Джорджа и прижавъ лицо его въ складки своего роскошнаго платья, какъ будто желая заслонить его отъ какого-то бдственнаго зрлища вдали. Не было сомннія, что она взволнована какимъ-то внутреннимъ потрясеніемъ: дыханіе у ней было тяжело, лицо блдне смерти.

— Что такое? Что случилось? крикнулъ мистеръ Сентъ-Джонъ, задержавъ на мгновеніе быстрый бгъ.

— Говорятъ…. что…. Веня…. потонулъ, отвтила она, запинаясь на каждомъ слов.

Онъ не дождался конца рчи: ринулся на берегъ озера, сбросивъ на бгу сюртукъ, и готовился нырнуть за любимымъ сыномъ. Но его уже предупредили, вопли смнились безмолвнымъ ожиданіемъ, затмъ — кликами восторга: и первое, что увидалъ мистеръ Карльтонъ, когда толпа разступилась передъ нимъ, была собака Бранъ, плывшая къ берегу съ Веней.

— Добрая собака! Бранъ! Бранъ! сюда, Бранъ! добрый старикъ! спасай себ товарища! спасай Анвику наслдника!

Все какъ слдуетъ. Ужь на берегу только выпустила добрая собака платье изъ зубовъ, а Веня скользнулъ на-земь. Мистеръ Сентъ-Джонъ, съ большимъ волненіемъ на лиц чмъ когда-либо посл смерти матери этого ребенка, подхватилъ мальчика одною рукой, а другою ласкалъ Брана.

Жена его не шевельнулась. Она стояла на мст спокойно и неподвижно, словно окаменвъ. Не испугалась ли она? Не любовь ли къ пасынку, не боязнь ли за его жизнь обратили ее въ статую? Нтъ, не отъ сильнаго испуга произошло это, не отъ любви ея къ Вен. Можетъ, она еще не давала себ и отчета что за чувства пробудило въ ней это мгновеніе и не сознавала всей опасности, какою была исполнена мысль, выблившая лицо ея волненіемъ и заставившая сердце ея неистово забиться: ‘если Веня утонулъ,— мое дитя наслдникъ’.

Послышались голоса, что мальчикъ мертвъ, и мистрисъ Сентъ-Джонъ подняла голову съ какимъ-то растеряннымъ, сострадательнымъ выраженіемъ въ лиц. Но мистеръ Карльтонъ, сжимавшій малютку въ горячихъ объятіяхъ, чувствовалъ, что онъ только въ безпамятств. Онъ спшилъ къ дому рядомъ съ Гоноріей, почти до смерти перепуганною, сопутствуемый ревностно сочувствующими изъ гостей, какъ вдругъ вспомнилъ о жен.

— Гонорія, побги скорй, скажи Шарлотт, что Веня скоро оправится. Она тамъ, подъ вязами.

— Умеръ онъ? спросила та, не дождавшись еще ни слова отъ Гоноріи, какъ только та подошла.

— О, нтъ, сударыня, благодаря Бога, не умеръ! Мистеръ Сентъ-Джонъ прислалъ меня сказать вамъ, что Веня оправился.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ будто не повяла. Гоноріи показалось,— а эта двушка отличалась живою наблюдательностью,— что госпожа ея словно такъ была уврена въ его смерти, что умъ ея на первыхъ порахъ замкнулся для противоположнаго впечатлнія и не могъ принять его.

— Не умеръ? машинально повторила она.

— Нтъ, не умеръ, сказала Гонорія. — Теперь нечего и бояться, что онъ умретъ.

На одно мгновеніе, единственно на одно мгновеніе, какого-то безумнаго свойства злобный взглядъ, какой-то гнвъ обманутой надежды блеснули въ глазахъ мистрисъ Сентъ-Джонъ. Гонорія отшатнулась въ испуг и огорченіи: это выдало служанк боле чмъ ей слдовало звать.

Но не сочтите Шарлотту Сентъ-Джонъ злою женщиной. До сихъ поръ въ ней еще не было злобы. Чувство, каково бы ни было его свойство, возникло непрошеннымъ: она не могла совладать съ нимъ, и когда очнулась отъ него, то затрепетала такъ же искренно, какъ и сама Гонорія. Но она не разобрала всей опасности этого чувства.

Гости разъхались, а мистрисъ Сентъ-Джонъ, въ легкомъ кисейномъ шарф, сидла у кровати Вени, который теперь спалъ сладкимъ сномъ. При первой встрч, она со слезами разцловала его, и сердце Джорджа Сентъ-Джона радостно забилось при этомъ знак привязанности къ его дитяти. Веня самъ скатился въ озеро, и этого въ продолженіе двухъ-трехъ минутъ никто не замчалъ, иначе не было бы никакой опасности.

Впрочемъ, опасность прошла, и мистеръ Пимъ ушелъ домой, громко общавъ Вен полную шляпу лкарства въ наказаніе за неосторожностъ. Мистрисъ Сентъ-Джонъ и домашніе отправились въ полночь на покои, оставивъ Гонорію сидть съ ребенкомъ. Да и ей не было ни малйшей надобности сидть, но она и слышать не хотла, чтобы не простеречь его до утра. Ребенокъ былъ настоящимъ ея кумиромъ.

Вдругъ вошелъ мистеръ Сентъ-Джонъ, Гонорія вздрогнула и вскочила. Она задремала въ своемъ кресл и думала, что господинъ уже легъ въ постель.

Веня лежалъ, прильнувъ къ подушк своимъ раскраснвшимся крошечнымъ личикомъ, слегка растрепавъ шелковистыя волосы и высунувъ ручонку изъ-подъ одяла, прелестная картина, представляемая большею частію всми спящими дтьми. Мистеръ Сентъ-Джонъ наклонился надъ малюткой съ другой стороны люльки, повидимому прислушиваясь къ его дыханію, но Гоноріи казалось, что господинъ ея молится, такъ какъ глаза его были закрыты, и она видла движеніе его губъ.

— Не хотлось бы намъ съ тобою потерять его, Гонорія, замтилъ онъ съ улыбкой, поднявъ голову.

— Потерять! О, сэръ, я сама скорй умру.

— Тогда у меня, пожалуй, осталось бы заботой меньше! продолжалъ онъ задумчивымъ голосомъ.— Безъ матери и безъ меня Вен, можетъ-быть, холодно станетъ на свт.

— Но вдь вы…. вдь вы не боитесь за себя, сэръ! воскликнула Гонорія, совершенно забывъ, въ огорченіи отъ этихъ словъ, что не ея дло отвчать на мысли господина.

— Не знаю, Гонорія. Недавно мн сдавалось, что я не долго загощусь здсь.

— Дай Богъ, чтобы вы ошиблись, сэръ! ревностно пожелала двушка: — ради этого дитяти.

Господинъ ея поглядлъ на нее, равно пораженный и выраженіемъ ужаса въ голос и самыми словами:

— Почему же ради его?

Гонорія молчала.

— Еслибы со мной что случилось, Гонорія, вы вс должны еще больше заботиться о немъ: госпожа твоя, ты, вс вы.

Могучее побужденіе заставало Гонорію высказать кое-какія свои мысли,— одно изъ тхъ странныхъ побужденій, что влекутъ за собой волю потокомъ, которымъ нтъ силъ управлять,

— Сэръ, ради вчнаго милосердія,— и да проститъ меня Богъ за эта слова, простите и вы,— если вы боитесь покинуть насъ, не оставляйте малютку во власти мистрисъ Сентъ-Джонъ!

— Гонорія!

— Знаю, знаю, сэръ, что я забываюсь, что говорю то чего не должна, но дитя мн дороже всего на свт, и надюсь, вы простите мн смлость ради его. Оставьте его во власти кого угодно, только не мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Мистрисъ Сентъ-Джонъ его любитъ.

— Нтъ, сэръ, совсмъ напротивъ. Она силится любить его, но не можетъ. А ежели вы скончаетесь, тогда, сдается мн, не будетъ причины и казаться, что любитъ. Я думаю…. я думаю,— и Гонорія понизила голосъ,— что она современемъ станетъ къ нему жестокою.

Смлая рчь! Джорджъ Сентъ-Джонъ не остановилъ ея, какъ ему, быть-можетъ, слдовало сдлать, скоре, казалось, онъ принялъ ее, а размышлялъ надъ ея значеніемъ.

— Поручите кому угодно въ свт, сэръ! продолжала она, и слезы пробивались вдоль по щекамъ на серіозномъ лиц:— кому-нибудь изъ вашего собственнаго семейства, мистрисъ Дарлингъ, кому хотите, но не оставляйте, не оставляйте его во власти мачехи!

Что за инстинктъ предвднія заставилъ Гонорію Триттонъ говорить такимъ образомъ? И что заставило мистера Сентъ-Джона выйдти изъ комнаты безо всякой тни выговора, какъ будто онъ безмолвно преклонился передъ этимъ иyстинктомъ?

VIII. Постепенное истощеніе.

Хотя рчь Гоноріи и заставила мистера Сентъ-Джона подумать о нкоторыхъ мрахъ, онъ не ршился однако принять ихъ. Въ ум его была уже струнка сомннія, любитъ ли, или можетъ ли жена его любить Веню, это сомнніе основывалось на явной склонности ея къ зависти и на воспоминаніи о томъ, какъ она, будучи вн себя, ударила Веню, но судя по ежедневному обращенію съ нимъ, судя по любви, оказываемой столько же Вен, какъ и собственному ея ребенку, онъ не могъ не убдиться, что мальчика можно вврить ея доброт. Конечно, слова Гоноріи сильно оживили въ немъ это непріятное сомнніе, но онъ позволилъ изгладиться этому впечатлнію. Всмъ извстно, какъ время, считаемое даже днями и часами, смягчаетъ взглядъ на вещи, и еще до конца ноября владлецъ Анвика сдлалъ свое завщаніе, оставивъ обоихъ дтей подъ опекой жены.

Проходила зима, а Джорджъ Сентъ-Джонъ становился все слабе да слабе,— не такъ чтобъ очень примтно глазу окружавшихъ его: упадокъ силъ былъ слишкомъ неуловимъ для этого. Въ феврал, вмсто того чтобы хать въ Лондонъ на открытіе засданій, онъ отказался отъ своего мста въ парламент, и тогда-то стали замчать въ немъ перемну, да удивляться, чмъ же это боленъ мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ. Мистеръ Пимъ то и дло прізжалъ, и своимъ ворчаньемъ могъ бы поставить весь домъ вверхъ дномъ, ужь онъ и лкарства присылалъ, и другихъ докторовъ возилъ съ собой, и наконецъ столичную знаменитость привезъ, но чмъ больше онъ хлопоталъ, тмъ хуже, повидимому, были послдствія.

— Дло такъ плохо, что лучше бы вамъ отступиться отъ меня, Пимъ, и перестать себя мучить, сказалъ ему однажды мистеръ Сентъ-Джонъ, когда они вмст бродили въ парк, такъ какъ мистеръ Сентъ-Джонъ любилъ гулять съ докторомъ по окончаніи его визитаціи,— а то это повредитъ вашему кредиту.

— Да, потому что вы не слушаетесь, ворчливо отвтилъ докторъ,— я предписалъ вамъ теплый климатъ, а вы не дете.

— Нтъ, не хочу, здсь мн лучше. Отошлете меня въ эти теплыя страны, я только еще скорй умру. Пимъ, старый дружище,— и мистеръ Сентъ-Джонъ взялъ его за руку,— вы принимаете это къ сердцу больше меня самого. Я устроилъ свои домашнія дла, устроилъ, какъ я смиренно надюсь, и другія, боле важныя дла, и могу спокойно ждать призыва.

— Сдлали вы завщаніе? спросилъ мистеръ Пимъ посл небольшой паузы, употребленной, повидимому, единственно на прочистку горла.

— Ужь сколько недль тому назадъ. Главное, что надо было устроить, это опеку надъ дтьми, то-есть надъ Веней. Джорджъ и безъ завщанія обыкновеннымъ порядкомъ достался бы матери.

— А Веню…. вы оставили?…

— Жен, такъ же какъ и другаго. Попечителими мистеръ Сентъ-Джонъ изъ Веферскаго замка и генералъ Карльтонъ. Я подумывалъ и о сводномъ брат моей жены, капитан Дарлинг, но его полкъ вроятно пошлютъ за границу, и отсутствіе его можетъ продлиться годы.

Они молча прошли нсколько шаговъ до того мста, которое мистеръ Сентъ-Джонъ называлъ точкой поворота, потому что здсь онъ обыкновенно разставался съ докторомъ. Пожимая его руку, мистеръ Нимъ удержалъ ее въ своей и сказалъ:

— Простите ли вы старика за совтъ? Онъ вдвое старше васъ и въ двадцать разъ опытне. Если понадобятся кому практически-годные жизненные уроки, адресуйтесь къ доктору.

— Я приму совтъ, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— чего бы онъ ни касался, кром вызда изъ Анвика.

— Не оставляйте Вени подъ опекой вашей жены.

— Почему же? вопросительно отвтилъ тотъ посл минутнаго удивленія.

— У меня есть причины. Ужь одно то, что силы ея не такъ надежны, а опека надъ двумя дтьми, безъ васъ, можетъ оказаться большою тягостью.

— Мн кажется, это пустяки, Пимъ, спокойно возразилъ мистеръ Сентъ-Джонту — у нея полонъ домъ прислуги, а въ извстныхъ лтахъ Веня будетъ въ школ, Джорджъ тоже. У васъ должна быть другая причина.

— Правда. Но я не увренъ, понравится ли вамъ, если я назову ее.

— Назовите что угодно, Нимъ. Скажите что бы то ни было.

— Приходила ли вамъ на мысль весьма вроятная возможность того, что жена ваша вторично выйдетъ замужъ.

— То-есть вдова моя. Да.

— Ну, такъ если это предположеніе оправдается, а она соединится новыми узами, Веня, пожалуй, будетъ въ пренебреженіи. Джорджъ ея собственное дитя, ему обезпечена ея любовь, что тамъ ни случись. Веня дло другое. Приняли вы какія-нибудь мры на этотъ случай?

— Нтъ. Я назначилъ Жену опекуншей, съ тмъ чтобъ она оставалась въ Анвик до тхъ поръ, пока Вен исполнится двадцать одинъ годъ. Тогда она должна будетъ выхать или оставаться здсь Вениною гостьей. Это мн кажется справедливо. Притомъ, у меня есть примръ отцовскаго завщанія.

— Но вдова его была ваша родная мать.

Мистеръ Сентъ-Джонъ не сразу отвтилъ. Вроятно, эта разница не приходила ему въ голову.

— Джорджъ Сентъ-Джонъ, примите совтъ мой, внушительно проговорилъ докторъ,— не оставляйте Вени подъ опекой жены. Не хотлось бы мн перебирать съ вами зачмь и почему, pro и contra, но врьте мн, всякій иной планъ будетъ лучше и для ребенка, и для самой мистрисъ Сентъ-Джонъ.

Сказавъ это, онъ удалился, а Джорджъ Сентъ-Джонъ медленно повернулъ назадъ къ Анвикъ-Галду. Этотъ разговоръ съ поразительною силой оживилъ въ его ум воспоминаніе о подузабытыхъ словахъ Гоноріи, и въ него закралось безпокойное чувство нершимости.

Но онъ все еще не видлъ удобнаго способа измнить сдланныя имъ распоряженія. По смерти его Анвикъ доставался Вен и становился его мстопребываніемъ во все время несовершеннолтія, онъ не могъ удалить изъ него жену, и не могъ помстить въ немъ особеннаго опекуна для Вени. А устроить жен приличное мстопребываніе, если она выдетъ изъ Анвикъ-Галда, у него не было средствъ, и въ самомъ дд, онъ могъ прилично обезпечить ее только въ качеств опекунши наслдника. Да мистеръ Сентъ-Джонъ, правду сказать, и не видлъ особенной нужды въ разлученіи ихъ: но все-таки онъ былъ человкъ, доступный вліяніямъ, готовый выслушать совтъ, и мнніе друзей (конечно, ихъ можно такъ назвать!) столь преданныхъ, какъ мистеръ Пимъ и Гонорія, имло для него всъ. Онъ не былъ бы Джорджемъ Сентъ-Джономъ, еслибы не сознавалъ этого.

‘Да поможетъ мн Богъ не погршить!’ прошепталъ онъ, входя въ домъ.

Онъ много раздумывалъ объ этомъ во весь остатокъ дня, онъ лежалъ не смыкая глазъ значительную часть ночи и заснулъ только придя къ ршенію. Рано утромъ онъ позвонилъ своего слугу, а въ восемь часовъ коляска, запряженная пони, отвезла его на Анвикскую станцію желзной дороги къ отходу позда. Базарный людъ, видя какъ онъ прозжалъ мимо свжимъ февральскимъ утромъ, съ яркою краской въ лиц и волнистыми русыми волосами, игравшими на легкомъ втерк, толковалъ между собою о томъ, какъ хорошо выглядитъ мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, только вотъ худъ немножко.

Онъ отправлялся въ замокъ Веферъ. Часъ съ четвертью зды, и вотъ онъ въ небольшомъ городк, переждалъ двадцать минутъ и переслъ на другой поздъ. Еще часъ съ четвертью, или немного боле, весьма быстрой зды на экстренномъ позд, и онъ достигъ Лексингтона, а отсюда нанялъ одноколку до Веферскаго замка. То было одно изъ очаровательнйшихъ зданій,— обширная, изящная, блая вилла, изысканно украшенная, притаившаяся въ веселенькой окрестности между высокихъ деревьевъ разнаго сорта, домъ современной архитектуры, выстроенный теперешнимъ его владльцемъ, Исаакомъ Сентъ-Джономъ, который обладалъ рдкимъ вкусомъ ко всему прекрасному и выстроилъ этотъ домъ на загляднье. Домъ этотъ былъ утхою въ его жизни, а заботою — сводный братъ его, Фредерикъ Сентъ-Джонъ. Имнія Веферскаго замка были наслдственною собственностію этихъ Сентъ-Джоновъ, а Фредерикъ считался ихъ наслдникомъ — безспорнымъ наслдникомъ, какъ шла молва въ свт, такъ какъ не было никакой вроятности, чтобы теперешній владлецъ ихъ когда-нибудь женился.

Они приходились двоюродными братьями младшей линіи Анвикскимъ Сентъ-Джонамъ и были ближайшими посл нихъ наслдниками. Владя независимымъ крупнымъ состояніемъ, значительно даже превышавшимъ состояніе Джорджа Сентъ-Джона, и пользуясь большимъ значеніемъ въ свт, они были, однако, ниже его въ отношеніи наслдованія, такъ сказать, первоначальныхъ, древне-родовыхъ имній — не Анвикскихъ. Ими владлъ старый, восьмидесятилтній баронетъ, сэръ Томасъ Сентъ-Джонъ, онъ былъ бездтенъ и потому они доставались по смерти его Джорджу Сентъ-Джону, и сыновьямъ Джорджа Сентъ-Джона, въ случа его смерти. Если же и онъ, Джорджъ Сентъ-Джонъ, былъ бы также бездтенъ, то все, вмст съ титуломъ и Анвикомъ, переходило къ Исааку Сентъ-Джону. Джорджу Сентъ-Джону надо было прохать около двухъ миль. Онъ приглядывался къ знакомымъ мстамъ по дорог и въ дальнемъ пейзаж, въ ясномъ, хотя и не яркомъ освщеніи февральскаго денька выдлялись разбросанные коттеджи близь замка Веферъ, единственный трактиръ, называвшій ея Ячменная жатва, съ качающеюся вывской, и старинной постройки, фундаментально-красивый, красно-кирпичный домъ Лексингтонскаго пастора, который умныя головы прошлыхъ дней выстроили почти въ двухъ миляхъ отъ церкви и Лексингтонскаго прихода. Домъ этотъ стоялъ какъ-разъ на границ имній Веферскаго замка и былъ единственнымъ общественнымъ зданіемъ по близости, взглянувъ мимоздомъ на окна, Джорджъ Сентъ-Джонъ вспомнилъ, что теперешній владлецъ его былъ переведевъ сюда изъ одной церкви въ сосдств Анвика, покровителемъ которой былъ отецъ Джорджа, когда самъ Джорджъ былъ еще крошечнымъ малюткой. Домъ казался пустымъ, почти вс окна были заколочены, и онъ подумалъ, что временный владлецъ его, докторъ Боклеркъ, ректоръ Лексингтова и деканъ Вестербори, ухалъ въ свое деканство.

— Дома мистеръ Сентъ-Джонъ? спросилъ онъ у женщины, вышедшей отворить ворота.

— О, конечно, сэръ.

И въ самомъ дл, Джорджу Сентъ-Джону почти нечего было и спрашивать, потому что мистеръ Исаака Сентъ-Джонъ рдко, весьма рдко отлучался изъ замка Веферъ.

Покруживъ нсколько минутъ по извивамъ дороги, Джорджъ Сентъ-Джонъ увидалъ выглянувшій передній фасадъ дома и скоро подъхалъ къ нему. Въ эту минуту проглянуло солнце, и ему показалось, что онъ до сихъ поръ еще не встрчалъ боле красиваго мстечка. Это всегда бывало съ нимъ при възд въ замокъ Веферъ. Лоснящійся, блый фасадъ, боле длинный чмъ высокій, тщательно изукрашенный, зеленющія террасы, покрытыя цвтниками, уже въ цвту, и теряющіяся въ окрестной зелени, невысокія французскія окна, открытыя для прохлады,— все это сообщало зданію такой игривый, такой привлекательный видъ, какихъ мало. Зазжему, не имющему понятія о предстоящемъ передъ нимъ дом, пожалуй, пришлось бы на первыхъ порахъ испытать удивленіе, потому что мстечко это мене коего походило на замокъ. Исаакъ Сентъ-Джонъ говаривалъ иногда шутя, что слдовало бы перемвить его названіе. Въ старые годы феодализма на этой земл, можетъ-быть, и существовалъ замокъ, но отъ него не оставалось никакого слда, а прежній домъ, который срыли для опростанія мста этому волшебвому зданію, казался двойникомъ пасторскому дому,— такой же красный, заброшенный и мрачный.

Когда отворились двери въ залу, множество яркихъ оттнковъ,— алаго, желтаго и фіолетоваго цвта — попадали на мозаичный подъ сквозь цвтныя стекла оковъ, нжа глаза Джорджа Сентъ-Джона. По зал проходилъ человкъ высокаго роста, немного важной и весьма почтенной, чтобы не сказать джентльменской осанки, онъ повернулъ голову, желая знать, кто бы могъ быть поститель. Мистеръ Сентъ-Джонъ, быстро миновавъ лакея, привтствовалъ его. То былъ мистеръ Брумъ, главный и всми уважаемый слуга Веферскаго замка, много лтъ лично прислуживавшій его владльцу, и въ нкоторомъ смысл довренное лицо. Джорджъ Сентъ-Джонъ протянулъ ему руку, какъ слдуетъ ласковому джентльмену, встрчающему такихъ безцнныхъ слугъ посл многихъ лтъ разлуки.

— Какъ здоровье, Брумъ? Кажется, меня не ждали?

— Дйствительно, сэръ, сказалъ мистеръ Брумъ съ свойственною ему степенною медленностію:— да, кажется, и господина моего, сэръ, вы порядкомъ удивите. Онъ еще сегодня поутру вспоминалъ о васъ.

— Каковъ онъ теперь?

— Теперь лучше прежняго, сэръ. Но въ послднее время сильно страдалъ.

Мистеръ Брумъ ввелъ его во внутреннюю залу, такую же свтлую и прекрасную, съ тми же мягкими оттнками цвтовъ, наполняющими ее съ вершины оковъ. Отворивъ одну изъ дверей, онъ заглянулъ въ нее и сказалъ:

— Къ вамъ гость, сэръ: мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ.

Въ этой свтлой, очаровательной комнат,— и если вамъ не понравится частое повтореніе этого эпитета, я только тмъ и могу оправдаться, что въ замк Веферъ все было очаровательно,— возл яркаго камелька, окруженнаго немногими, но превосходными картинами, блестящими зеркалами, располагающими къ нг креслами и диванами, разбросанными книгами, сидлъ джентльменъ-калка. Въ немъ не было той отвратительной степени уродства, что отталкиваетъ и оскорбляетъ взглядъ, у него, просто, былъ на спин горбъ — небольшой горбъ, вслдствіе неосторожности въ дтств. Лицо его было блдно и худощаво, съ острымъ подбородкомъ, обыкновеннымъ спутникомъ подобныхъ несчастій, лицо это невольно привлекало васъ видомъ страданія и задумчивою важностію свтлыхъ, блестящихъ, изящно прорзанныхъ карихъ глазъ. Онъ былъ почти средняго роста и, кром горба, во всей его фигур не было ничего невзрачнаго, но человкъ онъ былъ хворый и жилъ въ совершенномъ уединеніи съ своимъ недугомъ. У него были темные, шелковистые и немного рдкіе волосы, но въ нихъ не виднлось ни одной серебристой нити, хотя ему скоро должно было стукнуть пятьдесятъ. Отложивъ книгу, которую читалъ, Исаакъ Сентъ-Джонъ поднялся, услыхавъ имя постителя, и пошелъ на встрчу со свойственнымъ ему тихимъ, не суетливымъ видомъ и улыбкою довольства на лиц.

— Джорджъ! Какъ я радъ тебя видть! Такъ ты наконецъ обо мн вспомнилъ?

— Да ужь мн почти совстно было и хать, мистеръ Сентъ-Джонъ, какъ вспомнишь что я лтъ пять не бывалъ у васъ. Но я часто встрчалъ мистрисъ Сентъ-Джонъ въ Лондон, а иногда и Фредерика, такъ что, можно сказать, почти видался съ вами. Я тоже не такъ-то здоровъ былъ.

Легко замтить, что старшій, прилично разниц въ лтахъ, называлъ другаго ‘Джорджемъ’, этотъ его мистеромъ Сентъ-Джономъ. Мистеръ Исаакъ Сентъ-Джонъ былъ почти взрослымъ человкомъ, когда Джорджъ былъ ребенкомъ, и могъ припомнить, какъ съ нимъ нянчился.

— Ты что-но нездоровъ, Джорджъ, сказалъ онъ, поглядвъ на его чуть не прозрачное лицо:— и…. выросъ ты что ли? похоже на то.

— Это потому что я исхудалъ. Смотрите. Онъ разстегнулъ сюртукъ:— я чистый остовъ.

— Что это съ тобою?

— Не знаю. Худю да худю, слабю да слабю, вотъ и все что мн извстно. Можетъ-быть, весна мн поможетъ, и я снова поправлюсь, а можетъ быть и иначе.

Исаакъ Сентъ-Джонъ ничего не отвтилъ. Онъ притихъ отъ непріятнаго воспоминанія о томъ какъ истощился отецъ этого молодаго человка двадцать восемь лтъ тому назадъ.

— Не хочешь ли закусить, Джорджъ? Ты вдь погостить ко мн пріхалъ?

— Я пріхалъ погостить у васъ часа два: мн къ ночи, если успю, надо поспть домой. А сть я не могу, пока не покончу съ вами одного дльца, потому что, надо сознаться, я пріхалъ по своимъ дламъ. Позвольте мн сначала переговорить съ вами.

— Какъ хочешь. Я готовъ.

— Вчно готовъ, всегда и всмъ охотно помогаетъ, отвтилъ Джорджъ Сентъ-Джонъ голосомъ, полнымъ горячей признательности. — Все насчетъ опеки хочется мн поговорить. Спасибо вамъ, что приняли.

Исаакъ улыбнулся.

— Да ужь не знаю, могъ ли я поступить съ тобой иначе.

— Скажите — съ дтьми моими. Ну, хорошо, выслушайте меня. Я назначилъ жену опекуншей моихъ дтей:— она будетъ жить въ Анвикъ-Галл, пока Веня не войдетъ въ возрастъ, дти пусть живутъ съ нею, разумется, въ промежуткахъ школы и коллегіи. Это безусловно относительно младшаго, но что касается старшаго, я хочу, чтобъ это зависло отъ вашего усмотрнія.

— Отъ моего усмотрнія?

Джорджъ Сентъ-Джонъ оперся руками на свои колна и въ глубочайшей сосредоточенности наклонился впередъ. Онъ, казалось, не замтилъ перерыва.

— Я желалъ бы (когда я умру, и у дтей останется одна мать), чтобы вы могли по временамъ освдомляться, счастливъ ли Веня подъ опекой мачихи, и добра ли она къ нему. Если вы найдете поводъ усомниться въ этомъ, или по какой-нибудь иной причин заключите, что ему лучше будетъ въ другомъ мст, тогда удалите его отъ нея и помстите у кого найдете приличнымъ. Я не смю просить васъ взять его къ себ: дти безпокойны, а здоровье ваше не вполн удовлетворительно. Но помстите его, гд будете уврены, что съ нимъ станутъ хорошо обращаться. Примете ли вы это на себя, мистеръ Сентъ-Джонъ?

— Почему ты это просишь? спросилъ Исаакъ СентъДжонъ:— кто у тебя новая, внезапная мысль?

— Это новая мысль, явившаяся у меня просто вслдствіе разговора, который я имлъ третьяго дня съ Пимомъ, нашимъ докторомъ и старымъ другомъ. Онъ полагаетъ, что Вен было бы не ладно оставаться въ неограниченной власти мистрисъ Сентъ-Джонъ, не будучи ея роднымъ сыномъ. Онъ говорилъ, что во-первыхъ, она можетъ выйдти замужъ, а тогда Веня будетъ какъ бы изолированъ посреди новыхъ привязанностей, но когда я требовалъ у него другихъ доводовъ,— потому что, я увренъ, они есть у него,— онъ не хотлъ ихъ представить: я, говоритъ, предпочитаю не перебирать ихъ. Онъ даже,— мн это видно было,— хотлъ, чтобы ребенокъ былъ совершенно взятъ отъ нея, но объ этомъ и думать нечего. Я много размышлялъ о томъ, что онъ говорилъ, и пришелъ къ заключенію, что не дурно бы включатъ въ завщаніе оговорку, которою можно ограничить ея власть, а за этимъ пріхалъ къ вамъ.

— А что, жена твоя добра ли къ ребенку? спросилъ мистеръ Сентъ-Джонъ:— прости мн этотъ вопросъ, Джорджъ.

— Очень добра. Когда родился Джорджъ, она выказала нкоторую зависть къ старшенькому, но это давно прошло. Веня едва не утонулъ въ ноябр прошлаго года, такъ у нея чуть не истерика сдлалась, плачетъ-рыдаетъ надъ нимъ, какъ малый ребенокъ. Впрочемъ, нянька,— наичестнйшая женщина,— однхъ мыслей съ Пимомъ, но это вздоръ.

— Ты хочешь, чтобъ я, въ случа если дти осиротютъ, освдомлялся, хорошо да обращаются въ Анвикъ-Галл со старшимъ, и счастливъ ли онъ тамъ. Если нтъ, я долженъ буду его удалить? Такъ ли я понялъ твою просьбу?

— Совершенно такъ. Если вы, по крайнему разумнію своему, найдете, что Вен въ иномъ мст будетъ лучше, возьмите его оттуда. Я облеку васъ на это полномочіемъ.

— Но какъ же мн освдомляться?

— Какъ вамъ будетъ удобнй. Употребите первое средство, какое представится. Позжайте и взгляните сами, а то пошлите довренное лицо, или разспросите Гонорію.

— Кто такая Гонорія?

— Венина нянька. Она привязалась къ нему по смерти моей бдной Каролины. Теперешняя жена моя, повидимому, не такъ-то здорова, по крайней мр въ послднее время разъ или два довольно серіозно заболвала, а Пимъ говоритъ, что забота о двухъ малюткахъ превышаетъ мру заботы, которую можно возложить на нее. Пожалуй, оно такъ и есть.

— Почему же сразу назначить Вен другаго опекуна?

— Не хотлось бы мн этого. Свтъ взглянетъ на это какъ на оскорбленіе, какъ на выраженіе недоврія къ жен, и кром того, въ этомъ случа я долженъ буду колебаться, кому назначить мстопребываніемъ Анвикъ-Галлъ, ей или Вен. Я,— замтьте это, мистеръ Сентъ-Джонъ,— я имю къ жен полнйшее довріе, я увренъ, что она исполнитъ долгъ свой въ отношеніи къ Вен и составитъ его счастіе. Въ этомъ отношеніи нечего бояться, я только принимаю мры на случай ея замужества.

— Понимаю. Ну, чтожъ, я принимаю, Джорджъ, и эту обязанность, хотя лучше бы теб доврить ее человку, боле дятельному.

— Нтъ, нтъ, вамъ, и единственно вамъ.

Они продолжали толковать во весь небольшой промежутокъ времени, который Джорджъ Сентъ-Джонъ ассигновалъ на свое посщеніе. Объ этомъ дл, впрочемъ, говорили уже немного, потому что Джорджъ оставилъ эту тэму съ нкоторымъ упорствомъ, а у нихъ были и другіе предметы общаго интереса, семейныя дла, всти съ той и съ другой стороны, какъ обыкновенно бываетъ, когда родственники встрчаются посл долгой разлуки. Въ надлежащее время онъ похалъ обратно къ Лексингтову въ коляск мистера Сентъ-Джона, слъ на обратный поздъ и достигъ Анвика около шести часовъ вечера.

Жена прислала за нимъ карету, опасаясь ночной прохлады. Джоржъ Сентъ-Джонъ приказалъ кучеру сдлать крюкъ и захалъ къ мистеру Драку, адвокату. Когда этотъ джентльменъ вышелъ къ нему, онъ попросилъ его захать поутру въ Анвикъ-Галлъ по небольшому длу относительно измненія въ недавно-совершенномъ завщаніи.

А мистеръ Сентъ-Джонъ изъ Веферскаго замка, размышляя объ этихъ длахъ по отъзд своего родственника, находился въ крайнемъ затрудненіи и никоимъ образомъ не могъ придти къ удовлетворительному заключенію, грозила ли мистрисъ Сентъ-Джонъ сдлаться жестокою къ Вен, на манеръ мстительнаго дяди въ сказк о Дтяхъ въ лсу, или опасность заключалась въ томъ, что она погубитъ его баловствомъ.

IX. Перемны въ Анвик.

Въ одинъ изъ восхитительныхъ лтнихъ дней, въ той любимой комнат, изъ оконъ которой открывался видъ на Анвикское помстье, сидла мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ во вдовьемъ плать. Противъ нея и также въ траур, раскутавъ дорожную шаль, сползавшую на худощавыя, впалыя плеча, въ пыльномъ чепчик, сидла мистрисъ Дарлингъ, только что пріхавшая.

Трауръ указывалъ, что въ Анвик произошли перемны: владлецъ его, столь уважаемый и любимый при жизни, не существовалъ боле. Въ ма, по выраженію поэтовъ, предательскомъ ма, для Джорджа Карльтона Сентъ-Джона насталъ кризисъ, и Анвикъ-Галлъ перешелъ въ собственность другаго,— малютки, еще слишкомъ юнаго для полнаго сознанія утраты и соединявшаго мысль объ ней наиглавнйше съ чернымъ костюмомъ, въ который поспшила нарядить его офиціальная прислуга.

Смерть пришла такъ внезапно, что мистрисъ Сентъ-Джонъ осталась совершенно одна. Ея мать, мистрисъ Дарлингъ, была за границей, и кром краткаго письма, увдомлявшаго ее объ этомъ событіи, не имла объ ней прямыхъ извстій. Она посылала письмо за письмомъ, потому что ей нельзя было немедленно вернуться домой, но отвты, если и получались, то вс были отъ Принсъ. А Принсъ, будучи въ нкоторой степени повренною мистрисъ Дарлингъ, пыталась намекнуть ей, что госпожа ея ‘дуется’ и очень раздосадована завщаніемъ.

Послднее свдніе возбудило все любопытство свойственное мистрисъ Дарлингъ, но также и смутало ее. Она знала, что Джорджъ Сентъ-Джонъ не могъ завщать жен значительной собственности,— и личное мнніе Джорджа Сентъ-Джона было таково, что отсюда именно и проистекало нежеланіе мистрисъ Дарлингъ выдавать за него свою дочь,— но этому все-таки можно было пособить тми или другими мрами, и теперь мистрисъ Дарлингъ казалось, что ихъ не предприняли. Какъ только ей стало возможнымъ, въ начал іюня, она стала собираться въ обратный путь къ Англіи и поспшила въ Анвикъ-Галдъ.

Не будь траурнаго герба, выставленнаго снаружи дома, и признака вдовства въ одежд дочери, мистрисъ Дарлингъ могла бы подумать, что все шло обычнымъ порядкомъ, и въ дом не было перемнъ. Окна были отворены, солнце сіяло, паркъ зеленлъ и цвлъ: даже сама Шарлотта не измнилась. И мистрисъ Дарлингъ окинула ее испытующимъ взглядомъ.

— Душечка, твое здоровье, повидимому, лучше нежели я ожидала.

— Я такъ себ, ничего, мама. Что это Принсъ нейдетъ съ Джорджикомъ, досадливо прибавила она:— мн хочется вамъ его показать, онъ такъ выросъ.

— Милый крошка! Мн было такъ грустно, Шарлотта, что я не могла поспть во-время, но….

— Что нужды, быстро перебила мистрисъ Сентъ-Джонъ, — право, кажется, мн одной лучше было. Вы знаете, мама,— она перевела на мать пристальный взглядъ глубокихъ глазъ: — я всегда была склонна къ независимости. А что Роза?

— О, Боже мой! Отвтила мистрисъ Дарлингъ со вздохомъ, какъ бы вспомнивъ о чемъ-то досадномъ: — не говори мн о Роз.

По губамъ вдовы пробжала поду-улыбка.

— Разв она спроказила что-нибудь ужасное?

— Нтъ, но такъ бунтуетъ!

— Бунтуетъ!

— Противъ того, что ея держатъ въ школ. Маріанна съ Маргаритой такъ и ждали, что она вырвется и спрячется подъ палубой вашего пакетбота. Он до самаго Фалькстона не были вполн уврены, что ея нтъ съ вами.

— А Маріана и Маргарита съ вами пріхали?

— Какъ же, я ихъ въ Лондон оставила. Франка ждутъ.

— Мн кажется, Франкъ могъ бы и ко мн захать повидаться, надменно сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Душечка, я уврена, что онъ задетъ. Но вдь онъ не всегда можетъ брать отпускъ, когда захочетъ.

Наступила пауза. Шарлотта, холодная, надменная какъ всегда, сдержанная даже съ матерью, опять отвернулась къ окну, отыскивая своего малютку-сына. Мистрисъ Дарлингъ сгорала желаніемъ разспросить о разныхъ подробностяхъ, которыя ей хотлось узнать, но еще не видла удобнаго случая, а разомъ засыпать вопросами, въ первую минуту прізда, ей казалось неприличнымъ. Она встала съ кресла.

— Я пошла бы, Шарлотта, немножко поприбраться. Я вся въ пыли.

— Пожалуста, мама. Комната вамъ та же самая. Принсъ не замедлитъ явиться.

Принсъ въ это время уже входила въ домъ и провела Джорджика заднимъ ходомъ. Тутъ произошла громкая встрча, и мистрисъ Сентъ-Джонъ вышла принять въ ней участіе. Джорджикъ лепеталъ, встряхивалъ роскошные локоны, набгавшіе на розовыя щечки, и вообще былъ очень милъ. Мистрисъ Дарлингъ не удивилась слабому болзненному крику,— крику той страстной любви, что выражается одинаково съ болью,— съ какимъ мать прижала его къ сердцу.

— А Веня гд же? спросила мистрисъ Дарлингъ уПринсъ.

О, что до мистера Вени, то Принсъ полагала, что онъ когда-нибудь явится. Гонорія, по обыкновенію, завела съ ней перебранку, такъ он и разошлись. А мистрисъ Дарлингъ, едва давъ ей время высказать эти слова, поспшила на лстницу, какъ бы не желая и знать ихъ.

— Прислужи мамаш, Принсъ, сказала Анвикская госпожа:— у ней нтъ съ собой горничной.

Мистрисъ Дарлингъ была чрезвычайно довольна, что ей будетъ прислуживать Принсъ, потому что это давало ей возможность потребовать объясненій, которыхъ иначе ей пришлось бы ждать цлые часы. Едва давъ этой женщин затворить за собою дверь, она съ жадностью стала ее разспрашивать. Вспомните, что Принсъ, по крайней мр относительно мистрисъ Дарлингъ, была довреннымъ лицомъ.

— Принсъ, меня такъ встревожилъ намекъ въ одномъ изъ твоихъ писемъ. Разв ты знаешь, что госпож твоей мало завщано? Не приходится ли ей выхать изъ Анвикъ-Галла?

— О, нтъ, сударыня, он остаются въ Анвикъ-Галл, отвтила нянька,— будутъ жить здсь опекуншей мистера Сентъ-Джона, съ четырьмя тысячами фунтовъ ежегоднаго дохода.

— Четыре тысячи ежегодно!

Значительность суммы, далеко превышавшей все, чего могла ожидать мистрисъ Дарлингъ, весьма пріятно поразила ея слухъ. Но вслдъ затмъ пробудилась мысль, какимъ образомъ Прлисъ, простая служанка въ Анвикъ-Галл, и только у нея пользовавшаяся довріемъ, могла пріобрсти эти свднія?

— Точно ли ты это знаешь, Принсъ? спросила она.

— Я слушала завщаніе, сударыня. Всей прислуг въ Анвикъ-Галл было приказано собраться на чтеніе.

— Но этого нигд не длается! замтила мистрисъ Дарлингъ.— Что же…. что жь, кто было сдлано по желанію вашей госпожи? продолжила она, удивляясь.

— Не думаю, отвтила Принсъ: — старикъ Дракъ, это законникъ-то, приходитъ къ намъ по возвращеніи съ похоронъ и говоритъ, что насъ требуютъ въ большую гостиную. А мистрисъ Сентъ-Джонъ ужь тамъ въ новомъ траур и вдовьемъ чепц, какъ мы понабрались, она такъ досадливо, таково гордо поглядла на насъ. Джентльмены, присутствовавшіе на похоронахъ, тоже были здсь, а мистеръ Гревзъ, и мистеръ Пимъ, я привела малютку, а Гонорія пришла съ мистеромъ Сентъ-Джономъ….

— Зачмъ же ты его зовешь мистеромъ Сентъ-Джономъ? Его всегда звали мистеромъ Веней, вставила мистрисъ Дарлингъ.

— Съ тхъ поръ ужь его такъ зовутъ, сударыня, отвтила женщина:— одинъ изъ джентльменовъ, такой старый брюзга, бывшій въ числ провожатыхъ, прямой какъ мачта и желтый какъ золото, генералъ Карльтонъ, кажется, услыхалъ, что кто-то изъ насъ называетъ его мистеромъ Веней, и строго наказывалъ, что онъ вовсе не мистеръ Веня, а мистеръ Сентъ-Джонъ и не иначе слдуютъ звать его до тхъ поръ, пока не сдлается сэръ-Веніаминомъ. Прислуга очень удивилась, такъ съ тхъ поръ и зовемъ его мистеромъ Сентъ-Джономъ.

— Ну, продолжай.

— Оказалось, что насъ позвали слушать чтеніе завщанія. Всего-то я не поняла, но хорошо знаю, что мистрисъ Сентъ-Джонъ должна пребывать въ Анвик и получать четыре тысячи въ годъ, какъ опекунша наслдника. Тутъ было еще что-то такое, чего я не могла разобрать, потому что мистеръ Джорджикъ въ это время завозился, что-то насчетъ убавки двухъ тысячъ изъ четырехъ, въ случа, если мистеръ Сентъ-Джонъ удалится отсюда. А съ другой стороны, когда онъ наслдуетъ свой титулъ и все состояніе, тогда еще прибавится дв тысячи. Что составитъ шесть тысячъ въ годъ.

— Такъ что же ты разумла, Принсъ, написавъ мн, что госпожа твоя была раздосадована условіями завщанія? Четыре тысяча теперь и шесть въ послдствіи! Чмъ она можетъ быть недовольна. Это весьма щедро.

— Можете положиться на меня, сударыня, что это такъ, отвтила Принсъ, не запинаясь,— она очень была раздосадована и показала это своимъ обращеніемъ. Въ тотъ же день, какъ только насъ отпустили, я вывела мистера Джорджика на холмикъ, онъ что-то капризничалъ и былъ безпокоенъ, ужь не знаю отчего, а докторъ Гревзъ и мистеръ Пимъ вмст отправлялись домой. Я очень ясно слышала, что она говорили другъ другу, какъ оскорбилась мистрисъ Сентъ-Джонъ ‘оговоркой’ въ завщаніи….

— Какою оговоркой?

— Ахъ, ужь этого я не знаю. Докторъ Гревзъ, сказалъ, что она считаетъ это за выраженіе недоврія къ ней, а потомъ заговорилъ о мистер Сентъ-Джон изъ Веферскаго замка, какъ будто и онъ тутъ замшавъ, но тутъ ужь стало не слыхать ихъ.

Мистрисъ Дарлингъ не могла ршить этого вопроса. Чмъ больше она думала, тмъ боле росла въ ея глазахъ сумма, ей казалось почти невозможнымъ, чтобы Шарлотта была недовольна, и она заключила, что Принсъ, обыкновенно столь проницательная, на этотъ разъ ошиблась.

— А теперь, Принсъ, сказала она, покончивъ со множествомъ другихъ вопросовъ и отвтовъ: — я хочу теб самой кое-что сказать. Изъ твоихъ собственныхъ обмолвокъ я вижу, что у васъ съ Гоноріей все еще прежній раздоръ! Сколько разъ я тебя уговаривала не вдаваться въ это!

— Всему виновата Гонорія, быстро отвтила Принсъ.

— Об вы виноваты, возразила мистрисъ Дарлингъ,— равно и та и другая. Странно, что вы не можете поладить! Вы скоро и дтей вооружите другъ противъ друга, это врне смерти.

— Мы еще ни разу не доходили до открытой ссоры, вступилась Принсъ: — я не допускаю этого…. ужь она очень задираетъ. Особенно теперь, когда уврена, что останется въ Анвикъ-Галл, что бы тамъ ни случилось.

— Что ты хочешь сказать?

— Умирая, мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ сказалъ нашей госпож, что желалъ бы, чтобы Гонорія оставалась при Вен до тхъ поръ, пока за нимъ должна ходить женщина, и мистрисъ Сентъ-Джонъ общала не удалять ея, за исключеніемъ разв какого-нибудь чрезвычайнаго случая.

— Совершенно справедливо. И вотъ что, Принсъ, разъ навсегда я желаю, чтобы между вами было побольше дружелюбія. Это просто скандалъ, если дв главныя служанки въ Анвикъ-Галл будутъ вчно дурить, это чрезвычайно дурной примръ дтямъ, а это…. ты сама знаешь, это не хорошо и для вашей госпожи. А что, какова она была во время болзни мистера Сентъ-Джона? Покорна? Спокойна?

— О, сударыня, настоящій ангелъ.

— Очень хорошо. Чтобъ я больше не слыхала объ этихъ ссорахъ, Принсъ. На твоемъ мст надо вести дла какъ можно спокойнй: мистрисъ Сентъ-Джонъ нуженъ миръ, а не….

Тутъ восклицаніе Принсъ заставило мистрисъ Дарлингъ, смотрвшую въ это время на ящикъ съ бльемъ, быстро обернуться. Тамъ, за постельными занавсками, къ сильному замшательству испуганной леди, стояла сама мистрисъ Сентъ-Джонъ. Много ли она слышала?

— Шарлотта, дружочекъ, я и не знала, что ты здсь. Я только что дала урокъ Принсъ насчетъ этихъ постоянныхъ дрязгъ съ Гоноріей. Ты пришла посидть со мной, дитя мое, пока я распакую чемоданы? прибавила мистрисъ Дарлингъ, видя что дочь вошла въ комнату и удобно расположилась въ длинномъ кресл, — въ такомъ случа, я думаю, ты можешь идти, Принсъ.

— Да, сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ:— мистеръ Джорджъ въ дтской, Принсъ, ты тамъ нужна ему.

Во время этихъ словъ мистрисъ Дарлингъ мучилась, на сколько способна была по своей легкой натур, желаніемъ увриться, слышала ли та хоть словечко изъ ея разговора съ Принсъ, особенно изъ той части его, что касалась денегъ. Въ комнат было нсколько шумно, потому что он отпирала коммоды и передвигали ящики, что и помшало имъ слышать, какъ вошла мистрисъ Сентъ-Джонъ. ‘Заговорю съ ней объ этомъ, подумала мистрисъ Дарлингъ, лучше уцпиться за случай и воспользоваться имъ, если ужь разъ попала въ такое затрудненіе.’ Она украдкой бросила взглядъ на дочь, длая видъ, что сильно занята разглаживаніемъ оборки чепца, только что вынутаго ею изъ ящика. Мистрисъ Сентъ-Джонъ глядла холодно и спокойно. Неужели слышала?

— Шарлотта, душечка, я такъ безпокоюсь о теб насчетъ того, какъ устроены дла, и всего прочаго. Я кое-что высказала бдной Принсъ, но она, кажется, думаетъ, что все въ порядк, что ты хорошо надлена и остаешься здсь. Разумется, простая служанка многаго можетъ и не знать. Я рада, что мужъ твой сдлалъ приличное завщаніе.

— Препозорное, крикнула молодая вдова, вся запылавъ.

Слова эти заставили мистрисъ Дарлингъ попятиться, и она забыла даже распространиться насчетъ только-что выраженнаго ею мннія о неполнот свдній бдной простушки Принсъ.

— Позорное завщаніе, Шарлотта! воскликнула она: — когда у тебя есть Анвикъ-Галлъ и четыре тысячи въ годъ.

— Оно позорно. Я оставлена въ зависимости отъ наслдника.

— Наслдника! То-есть Вени?

— Ктоже, кром его, здсь наслдникъ! Зачмъ Джорджъ оставилъ меня въ этой зависимости?

— Я не совсмъ понимаю тебя, дружочекъ. Какимъ образомъ ты зависишь отъ Вени?

— Эта четыре тысячи мн будутъ платиться только въ качеств опекунши его, его и Джорджика. Въ Анвикъ-Галл я живу какъ Венина опекунша. Все это преобидно.

— Но, другъ мой, твой мужъ не властенъ былъ прилично устроить тебя никакимъ инымъ способомъ. При женитьб,— право я не думаю, чтобъ онъ могъ обезпечить теб боле шестисотъ фунтовъ ежегоднаго дохода,— онъ такъ и сдлалъ, разумется, это въ придачу твое же, а посл тебя достанется твоему ребенку.

— Подумайте, какая противоположность! было отвтомъ, и грудь мистрисъ Сентъ-Джонъ зловще взволновалась, какъ бы не выдержавъ избытка обиды: — У одного несмтныя тысячи, титулъ, имнія, вся знатность, все могущество, у другаго какія-то несчастныя сотни и самая скромная доля.

— Но, душечка моя, Шарлотта, чмъ же было этому помочь. Веня съ этимъ родился, и мистеръ Карльтонъ, такъ же какъ и ты сама, не могъ этого измнить.

— Все-таки несправедливо.

— Несправедливо — не точное слово. Законъ о наслдств, быть-можетъ, и не совсмъ справедливъ, но Англичане живутъ подъ его снію и должны повиноваться. И теб не слдуетъ порицать за это мужа.

— Я его не за то порицаю.

— Ты порицаешь его завщаніе, это все одно.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ сидла, прислонясь къ спинк кресла, откинувъ назадъ широкія сборки чепца, опершись локтями на ручки кресла и нервно прижимая кончики пальцевъ одной руки къ другой. Легкая буря миновала, и обычная холодность обращенія вернулась къ Шарлотт.

— Зачмъ онъ вписалъ туда эту оговорку?

— Разв тамъ есть оговорка? Какая же? Но я не знаю и самого завщанія, Шарлотта.

— Онъ оставилъ дтей подъ моею опекой исключительно. Они должны жить со мною здсь, въ Анвикъ-Галл, отлучаясь лишь на сколько это нужно для ихъ воспитанія, а мн завщана ежегодная плата въ четыре тысячи фунтовъ.

— Ну? сказала мистрисъ Дарлингъ, такъ какъ та пріостановилась.

— Вотъ что было въ завщаніи. Но оговорка измнила это, и пребываніе Вени со мною зависитъ отъ прихоти мистера Исаака Сентъ-Джона. Въ его власти удалить отъ меня Веню, если онъ найдетъ нужнымъ, а если Веня удалится, то изъ четырехъ тысячъ дв вычитаются, и такимъ образомъ доходъ мой уменьшается въ половину. Для чего это сдлалъ Джорджъ? Зачмъ онъ сдлалъ кто въ тайн и ни слова не сказавъ мн.

— Право не знаю, сказала мистрисъ Дарлингъ, обсуждая въ ум эту новость: — Такъ Веня можетъ быть удаленъ отъ тебя по прихоти Исаака Сентъ-Джона? но вдь мистеръ Исаакъ такъ слабъ!

— Здоровьемъ, пожалуй, слабъ, но не властію надъ Веней. Эта оговорка помчена на другой день посл посщенія Джорджемъ Веферскаго замка подъ конецъ зимы, много спустя по совершеніи завщанія. Это, должно-быть, Исаакъ Сентъ-Джонъ его тогда и настроилъ. Я еще сочтусь съ нимъ за это, коли жива буду.

— Ну, такъ ужь я не знаю, зачмъ онъ это сдлалъ, воскликнула мистрисъ Дарлингъ, будучи совершенно поражена,— тотъ не нуждается въ двухъ тысячахъ, самъ богатъ и къ тому же боленъ. Ты не спрашивала, Шарлотта, что его побудило къ этому? я на твоемъ мст спросила бы.

— Кого это?… Исаака Сентъ-Джона? Я никогда и не видала его.

— Разв его не было на похоронахъ?

— Нтъ, говорятъ, онъ былъ слишкомъ нездоровъ. Прізжалъ его братъ, прекрасный Фредъ. Я, мамаша, ненавижу этого Исаака Сентъ-Джона,

— Полно, душечка. Всего вроятне, что онъ никогда и не вмшается въ твои дла. До меня, по крайней мр, всегда доходила молва о немъ, какъ о справедливйшемъ и честнйшемъ изъ людей.

— Я не могу этого вывести. Я не могу вывести, чтобы свтъ зналъ, что Джорджъ могъ нанести мн оскорбленіе. А это везд извстно. Даже прислуга знаетъ. Онъ желалъ, чтобъ она присутствовала при чтеніи завщанія. Слыханное ли это дло!

— Мужъ твой желалъ этого?

— Да, по крайней мр такъ говоритъ мистеръ Дракъ. Когда собирались прочесть завщаніе, и я вышла къ нимъ въ гостиную, мистеръ Дракъ сказалъ мн: ‘съ вашего позволенія, я долженъ позвать сюда прислугу, мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ просилъ меня это сдлать.’ Я протестовала, но безполезно, мистеръ Дракъ притворился будто не слыхалъ, а я не могла же поднять шумъ въ такую минуту. Но теперь, мамаша, неужели вы не видите интриги?

— Н-нтъ, сказала мистрисъ Дарлингъ, не имя въ мысляхъ того что разумла Шарлотта.

— А я такъ вижу, сказала Шарлотта, блеснувъ тмъ раздраженнымъ взглядомъ, что виднлся по временамъ въ ея неизмримо глубокихъ глазахъ. — Это, завщаніе было читано слугамъ для того, чтобъ они знали, что въ ихъ вол передавать сплетни Исааку Сентъ-Джону. Ненавижу его! Ненавижу! Не будь его, я уврена, что мужъ вполн бы доврилъ мн Веню. Кто же способне меня воспитать его?

— Я такъ и думаю, что ты воспитаешь его, Шарлотта. Я многаго не понимаю изъ того, что ты мн разказываешь, но я ничуть не сомнваюсь, что Исаакъ Сентъ-Джонъ будетъ и вжливъ, и добръ во всхъ отношеніяхъ. Пока ты будешь исполнять свою обязанность относительно Веви, удалять его не будетъ никакой причины. А вдь ты исполнишь ее?

— Конечно, — и мистрисъ Сентъ-Джонъ вполн думала то что говорила.— У меня не будетъ разницы между дтьми. Если Веню надо будетъ наказать, я его накажу, если надо будетъ наказать Джорджика, я накажу и его, дло само по себ и легко и просто, и никакой надобности не было приставлять ко мн другахъ. И всего хуже, что Джорджъ скрылъ это отъ меня.

— Мн кажется, онъ просто забылъ сказать теб объ этомъ, успокоительно сказала мистрисъ Дарлингъ, и замтно было, что она имла обыкновеніе всегда смягчать взглядъ на вещи передъ дочерью, какъ бы боясь за нее: — а ты совершенно права, дружочекъ, что не длаетъ разницы между дтьми: мужъ твой также не длалъ ея.

— По наружности-то вообще не длалъ. А въ сердц одного любилъ, а другаго нтъ, а я другаго люблю, а не того. О, Джорджакъ, Джорджикъ! Былъ бы ты наслдникомъ!

— Это безполезная мысль, Шарлотта. Не предавайся ей. Веня первенецъ.

— Какъ же мн ей не предаваться? Джорджикъ мой первенецъ, а мн все кажется, что его обидли, обидли насъ обоихъ.

— Что пользы, дружочекъ ты мой? Ты вдь знала это, когда шла за Джорджа Карльтона Сентъ-Джонъ, несмотря на мои убжденія. Теперь поздно раскаиваться:

— Я не раскаиваюсь. Я завтра же вышла бы за него снова будь у него двое наслдниковъ вмсто одного. Но не могу. Не могу не…

— Чего же ты не можешь?

— Оставимъ это. Положеніе измнить нельзя и думать объ этомъ не слдуетъ. Я, мамаша, больше не стану объ этомъ заговаривать. Если вамъ зачмъ-нибудь понадобятся подробности завщанія, вы можете получить ихъ у старика Драка. Разкажите-ка мн о Роз и объ ея бунт. Мн часто думалось, какъ бы я была рада, еслибъ ей жить у меня, по выход изъ школы.

Почему именно — мистрисъ Дарлингъ того не знала, но только она почувствовала величайшее облегченіе, когда Шарлотта оставила такимъ образомъ предметъ разговора. Трудно было бы найдти человка, рожденнаго съ такою сильною наклонностью къ зависти, какъ Шарлотта Норрисъ, и не будь уменьшенія дохода, мистрисъ Дарлингъ радовалась бы удаленію Вени. Она не опасалась за доброту Шарлотты къ нему, она думала, что Шарлотта неспособна быть систематично недоброю къ кому бы то ни было, но пока мальчикъ будетъ съ ней, одинъ видъ его долженъ и непремнно будетъ питать въ ней зависть за Джорджика. Однакожь дв тысячи ежегоднаго дохода, по мннію мистрисъ Дарлингъ, были все-таки дв тысячи въ годъ.

Она охотно перешла къ другому предмету, о которомъ упомянула Шарлотта, къ своей младшей, мятежной, но все-таки обожаемой дочери. Пора и вамъ, читатель, познакомиться съ ней. За этимъ надо отправиться черезъ проливъ.

X. Миссъ Роза Дарлингъ.

Всмъ извстенъ многолюдный приморскій городокъ, что стоитъ по ту сторону пролива, Бельпортъ на-мор, а потому вы, вроятно, знаете, что его учебныя заведенія, какъ хорошія, такъ и дурныя или посредственныя, весьма многочисленны. Но то изъ нихъ, въ которое вы сейчасъ войдете, именно содержимое M-me le Nino, я попрошу васъ не смшивать съ прочими, каковы бы ни были ихъ достоинства. Небольшое заведеніе M-me le Nino, при комплект и весьма значительной плат, стояло высоко надъ прочими, оно исключительно предназначалось для двицъ изъ хорошихъ фамилій, ни одной воспитанницы не принимали здсь безъ несомннной рекомендаціи. Быть-можетъ, это была единственная французская школа, которой заботливые родители могли вврить свою дочь, не безпокоясь за все относительно школьнаго общества: каковы бы ни были подруги ея по уму и обращенію, вс он были безспорно хорошихъ фамилій.

Въ тотъ самый день, когда мистрисъ Дарлингъ отправлялась въ Анвикъ-Галлъ для посщенія овдоввшей дочери, воспитанницы M-me le Nino собрались въ просторной классной. Занятія на сегодня кончились, и двицы порядкомъ скучали. Он ненавидли пятницы. По этимъ днямъ не бывало ни танцованія, ни рисованія, ни прогулокъ, ничего, кром труднаго, непрерывнаго ученья наизусть, письма и упражненій.

Загляните въ старшій классъ на двицъ отъ шестнадцати до двадцатилтняго возраста, вотъ он сидятъ на скамь у класснаго стола. Т, что въ середин, откинулись назадъ, за ними съ обихъ сторонъ сидятъ другія, подавшись впередъ, а дв крайнія двушки повернулись бокомъ, облокотясь на столъ, такъ что вс вмст образуютъ полукругъ. Он болтаютъ по-англійски, что противно правиламъ заведенія, но наставницы утомлены долгимъ, жаркимъ днемъ и не обращаютъ на нихъ вниманія. Подходило время экзаменовъ, а въ теченіе этого періода сильно увеличивалась работа, какъ воспитанницъ, такъ и наставницъ.

Всмотритесь хорошенько въ трехъ среднихъ двицъ: до остальныхъ намъ будетъ мало дла, но съ этими таки на-порядкахъ. Къ тому же он и замтны: дв изъ нихъ красавицы, хотя красота ихъ не одинакова. Одна точно Геба: веселые голубые глаза, поразительно сложена, и цлый ливень золотыхъ локоновъ, это младшая дочь мистрисъ Дарлингъ, Роза. Другая, Аделина де-Кастелла, имя и личико хоть сейчасъ въ историческій романъ. Она плнительно-граціозна, у нея темнокаріе глаза, темнорусые волосы, а черты лица превосходятъ вс лики когда-либо изваянные изъ мрамора. Третья, Мери Карръ, степенная съ виду, словно уже хозяйка дома, ея здравый смыслъ всегда какъ бы сдерживаетъ порывы миссъ Розы Дарлингъ, потому что Роза была самою втреною изъ всхъ двицъ когда-либо оживлявшихъ строгую и почтенную школу M-me le Nino: втрена, своенравна, кокетка, беззаботна и тщеславна какъ пава.

Будь Роза поскромне, поменьше увлекайся она, мистрисъ Дарлингъ не держала бы ея въ школ такъ долго, потому что Роз уже восьмнадцать лтъ. Она ужасно возмущалась этимъ, и пожалуй, еще вопросъ, благоразумно ли длала мать, поступая такимъ образомъ. Мистрисъ Дарлингъ, желая позолотить пилюлю, позволяла Роз много вызжать, и M-me le Nino подчинялась этому распоряженію, какъ она имла обыкновеніе длать, когда двушки входили въ возрастъ, но Роза вызжала чаще всхъ своихъ предшественницъ, прославившихся въ этомъ отношеніи. Въ город проживало много друзей ея матери, но за Розой ухаживали ради ея самой, потому что она всмъ чрезвычайно нравилась. Она то и дло попадала въ затрудненія различнаго рода, въ школ же веда себя самовольно и сознавала это.

Однимъ изъ главныхъ свойствъ характера миссъ Розы Дарлингъ была частая влюбчивость. Почти всякій выздъ, она, возвращаясь, дарила завистливыхъ подругъ разказомъ о какомъ-нибудь новомъ кавалер, осаждавшемъ ея сердце, тмъ боле, что половина удовольствія въ этихъ продлкахъ заключалась именно въ хвастовств передъ подругами. Послдняя фантазія этого рода засла въ ней дольше обыкновеннаго. Новымъ искателемъ явился джентльменъ, котораго она только разъ и видла, не то въ церкви, не то на прогулк. Роза не знала его имени, но онъ былъ очень хорошъ собой, и она бредила имъ. Школа звала его ея fianc, что также не мало нравилось Роз. Въ этотъ вечеръ Роза находилась въ состояніи близкомъ къ взрыву, потому что одна изъ двицъ, миссъ Каролина Девисъ, которую (только-что брали къ себ близкіе знакомые, разказала, что она видла этого джентльмена на возвратномъ пути къ M-me le Nino.

— Вотъ что значитъ до сихъ поръ засидться въ школ! Стоило бы мамашу проучить за это. Ужь молчите, Мери Карръ! Захочу, такъ и о мамаш буду говорить. Гд это вы видли его, Линочка Девисъ?

— На Большой улиц. Онъ бродилъ тамъ. Тетенька ему поклонилась.

— Я уврена, что это онъ меня поджидалъ! Ужь эти мн противныя пятницы! Хоть бы скарлатина что ли заразила эту школу, тогда, можетъ-быть, M-me le Nino отпускала бы насъ каждый день! Ваша тетенька, Девисъ, должно-быть, знакома съ нимъ, если поклонилась: вы спросили, какъ его зовутъ?

— Нтъ, забыла.

— Экой глупышъ какой! Если я черезъ день-другой не узнаю, такъ просто съ ума сойду. Онъ вдь….

— Тсс! шепнула Каролина Девисъ: — смотрите, какъ Француженки навострили ушки! Он пойдутъ нажалуются, что мы по-англійски говоримъ. Сегодня поступила новенькая воспитанница, прибавила она вслухъ, призвавъ на помощь все свое знаніе французскаго языка.

— Не воспитанница, возразила Аделина де-Кастелла,— она прежде была воспитанницей, а теперь пріхала погостить здсь, пока мать ея будетъ въ Англіи. Он недавно путешествовали по Италіи.

— Кто она? спросила Роза: — какъ ея фамилія?

— Элеонора Сеймуръ. Ея матъ жена капитана Сеймура, дочь лорда Лофтуса, продолжала Аделина, въ совершенств говорившая по-англійски и понимавшая іерархіи британскихъ званій не хуже самой Англичанки,— Элеонора Сеймуръ самая красивая двушка изъ всхъ извстныхъ мн, но, кажется, ей не долго быть Элеонорой Сеймуръ, потому что она помолвлена съ мистеромъ Мальборо.

— Кто это мистеръ Мальборо? опять спросила Роза.

— Я его не знаю, сказала Аделина,— онъ, кажется, очень богатъ и живетъ въ Бедьпорт.

— Le souper, mesdemoiselles, кликнула M-lle Henriette, главная надзирательница.

Я вовсе не рада представлять вамъ, читатели, столько лицъ и какъ бы возбуждать множество интересовъ, но временное пребываніе Элеоноры Сеймуръ въ шкод повело къ послдствіямъ весьма непріятнымъ для Розы, и вамъ приходится выслушать объ этомъ, иначе вы никогда хорошо не поймете характера Розы, хотя бы я исписала цлыя страницы. Событія, порожденныя этимъ пребываніемъ, и конечный результатъ ихъ боле помогли Роз взяться за умъ чмъ могли бы сдлать цлыя десять лтъ увщаній. По этой причин надо будетъ поговорить о Элеонор Сеймурь и кой-о-чемъ касающемся ея. Впрочемъ, это не боле какъ эпизодъ романа.

Какъ уже сказано Аделиною де-Кастелла, мать Элеоноры была женою капитана Сеймура и дочерью лорда Лофтуса. Будучи всмъ этимъ, мистрисъ Сеймуръ поднимала голову выше (и это дозволялось ей) чмъ кто-либо изъ постителей англо-французскихъ морскихъ ваннъ, и гордилась своею ‘кровью’. Случается подчасъ, что тамъ, гд преобладаетъ эта ‘кровь’, прочее потребное для существованія весьма скудно, именно такъ было и съ мистрисъ Сеймуръ. Она была такъ бдна, что едва сводила концы съ концами: помогала ей аристократическая родня ея, уплачивая тяжкіе школьные счеты за Элеонору, и такимъ образомъ она еще кое-какъ держалась. Мужъ ея, капитанъ Сеймуръ, много лтъ тому назадъ умершій, имлъ еще боле сильныя связи, но былъ такъ же бденъ. Лордъ Лофтусъ до конца дней своихъ не простилъ дочери замужства съ неимущимъ юнымъ офицеромъ, а дабы доказать ей ровность своего характера, вычеркнулъ даже имя ея изъ своего завщанія. Теперь она стала высокою, увядшею леди, съ ястребинымъ носомъ и надменными срыми глазами.

Когда Элеонора вышла изъ школы,— настолько усовершенствованною молодою особой, насколько вырабатывало ихъ пресловутое заведеніе M-me de Nino,— она постила своихъ аристократическихъ родственниковъ съ той и съ другой стороны и затмъ вмст съ матерью отправилась въ Италію и иныя страны. Весной она вернулась, пространствовавъ два года, а теперь поселилась на старомъ пепелищ. Кумушка разказывала (а ужь если желаете видть кумушекъ во всей красот, постите здшнія ванны), что Элеонор никогда не представится случая перемнить фамиліи Сеймуръ: люди съ всомъ, по всей вроятности, не станутъ искать ея руки при ея обстановк, а выйдти за кого иного не могла позволить мистрисъ Сеймуръ. Борьба скоро завязалась. Однажды въ Бельпортъ захалъ, по дорог въ Парижъ, красивый молодой человкъ, по имени Джорджъ Мальборо. Мистрисъ Сеймуръ познакомилась съ нимъ въ дом одного изъ своихъ друзей, а хотя она преклонилась (въ поэтическомъ смысл) предъ его личными достоинствами, но въ послдствіи, наедин съ Элеонорой, надменно вздернула свой носъ и отозвалась о немъ презрительно. Въ самомъ дл ‘какой-нибудь зажиточный разночинецъ изъ Англіи!’ небрежно проговорила она, она ненавидла разночинцевъ, особенно разбогатвшихъ, потому что они какъ-то склонны забывать о той бездн, что лежитъ между ними и аристократіей. Старикъ Мальборо, отецъ мистера Джорджа началъ свою карьеру съ должности писца или лакея — ужь наврно-то она не знала, да и что нужды — а все подвигался, пока не сталъ хозяиномъ значительнаго торговаго дла и владльцемъ большаго состоянія. У него не то желзные заводы, не то, угольныя копи, а можетъ-быть и бумагопрядильни, что-то такое на свер, ну, а Джорджъ этотъ, старшій сынъ, такъ и воспитанъ, чтобы тоже стать кузнецомъ, если дло въ желз. Она желала, чтобъ Элеонора, въ случа новой встрчи, держалась отъ него какъ можно подальше: онъ что-то охотно заговариваетъ съ нею.

А бдной Элеонор Сеймуръ было такъ тяжело послушаться. Мистеръ Джорджъ Мальборо, вмсто того чтобъ хать въ Парижъ, остался въ город и постоянно встрчался съ Элеонорой. Она же, бдняжка, не унаслдовала исключительныхъ воззрній своей матери, какъ ни трудилась мистрисъ Сеймуръ, никакъ не когда вбить ихъ въ ея голову, а вотъ Элеонор стала нравиться эта встрча не мене самого мистера Мальборо. То была старая псня — они другъ въ друга влюбились.

Когда эта всть была сообщена мистрисъ Сеймурь, она подняла свои надменныя вки на Джорджа Мальборо и выразила мысль, что наступаетъ конецъ міру. Можетъ-быть, ей и не открыли бы этого такъ скоро, еслибъ она не собиралась отправиться въ Англію на довольно продолжительную побывку къ старшей сестр, на которую возлагала большія надежды, причемъ, въ отсутствіи ея, Элеонора должна была гостить у M-me de Nino. Мистеръ Мальборо, до сихъ поръ еще ни разу не принятый въ дом мистрисъ Сеймуръ, воспользовался этимъ случаемъ, чтобы попросить аудіенціи въ одинъ изъ вечеровъ, когда, провожая мать и дочь отъ гавани, онъ шелъ возл Элеоноры. Изобразивъ свое удивленіе легкимъ жестомъ и движеніемъ опущенныхъ рсницъ, леди провела его въ гостиную, а Элеонора спаслась бгствомъ на верхъ.

Сидя въ своей комнат, она прислушивалась. Прошло около десяти минутъ,— он показались Элеонор столькими же часами,— потомъ въ гостиной зазвонилъ колокольчикъ не громко, но твердо, какъ будто ея мать была въ гнв, хотя и спокойномъ. Вслдъ за тмъ она услыхала шаги мистера Мальборо, котораго провожали изъ дому. Неужели ему отказано? Элеонора полагала, что такъ.

Колокольчикъ на этотъ разъ зазвонилъ рзко, потребовали Элеонору. Сходя внизъ, она дрожала съ головы до ногъ.

— Элеонора! начала мать наистрожайшимъ голосомъ: — ты знала объ его искательств?

Элеонора не могла отрицать. Отъ испуга, въ волненіи, она залилась слезами.

— Какой позоръ ободрять исканія кузнеца! Оказывается-то вдь желзо: самъ сознался безъ зазрнія совсти. Разумется, какъ же не плакать! Подумай, что это за народецъ! вдь кузнецы: что же, ты ихъ считаешь достойными союза съ вами? Отецъ его былъ не что иное какъ рабочій и самъ сдлался тмъ, что есть, работая своими руками, а сынъ даже и не покраснлъ, говоря это мн! Не говорю уже, что я всегда надялась — да простятся мн эти замыслы и планы въ твою пользу — видть тебя женой Джона Сеймура.

— Его женой! всхлипнула Элеонора.— О, мама, Джонъ Сеймуръ ничтожество.

— Ничтожество! отозвалась негодующая леди. — Лордъ Джонъ Сеймуръ ничтожество!

— Но я не люблю его, матушка!

— Ухъ! проворчала мистрисъ Сеймуръ: — слушай. Я не приняла предложеній этого мистера Мальборо, во и не отвергла ихъ. Надо сознаться, онъ, кажется, довольно щедръ и довольно богатъ, ужь и не знаю чего только не насулилъ: но эти низкородные людишки часто мотаютъ. Итакъ, если ты ршилась оставить свое званіе, положеніе и вс блага, которыя даютъ цну жизни, и вступитъ въ семью, у которой нтъ даже шлема надъ гербомъ, то ужь такъ и поступай. Мистеръ Мальборо весьма обязательно уврилъ меня, что твое счастіе заключается въ немъ.

Ахъ, что нужды до презрительнаго тона, когда сладостное ощущеніе восторга разлилось въ сердц Элеоноры!

— Не отвчай пока, строго продолжила мистрисъ Сеймуръ,— ршеніе въ твоей вол, во не хочу, чтобы ты его высказала второпяхъ. Даю теб ночь на размышленіе о выгодахъ, которыми ты наслаждаешься при своемъ безупречномъ происхожденіи, подумай хорошенько прежде чмъ ршишься запятнать его. Завтра можешь объявить мн отвтъ.

Вамъ нечего спрашивать, каковъ былъ отвтъ Элеоноры. Такимъ образомъ, вступая гостьей къ M-me de Nino, она уже была помолвлена, и помолвка ея была уже извстна свту.

Миссъ Сеймуръ желала, чтобы съ ней обращались какъ съ воспитанницей. Она даже просила позволенія посщать классы, шутливо говоря M-me de Nino, что это освжитъ въ ней забытое. Поэтому она заняла мсто въ классной. Роза Дарлингъ увидала блдную двушку съ темными волосами, милымъ личикомъ, и безпощадно раскритиковала ее, какъ и всхъ, кто заявлялъ претензію на красоту. Другая воспитанница, по имени Эмма Моубрей, угрюмая, завистливая двушка, которую никто не любилъ, сдлала нсколько злыхъ намековъ насчетъ Элеоноры. Конечно, миссъ Сеймуръ представляла совершенную противоположность нкоторымъ изъ временныхъ подругъ своею красиво-убранною прической, волнистымъ кисейнымъ платьемъ и нжными руками. Школьницы, говоря вообще, не заботятся о своей вншности въ школ, у всхъ, въ вид правила безъ исключенія, красныя руки. Такъ и воспитанницы M-me de Nino не были исключеніемъ. Роза была тщеславна и потому всегда хорошо одта, Аделина де-Кастелла тоже хорошо одвалась, но Эмма Моубрей и прочія — нтъ. У Эммы даже и руки были красне и жестче чмъ у самыхъ беззаботныхъ школьницъ. Аделинины были изящны отъ природы, а Роза такъ много заботилась о своихъ, что въ зимнія ночи надвала перчатки съ какою-то таинственною помадой внутри. Въ этотъ день Роза мало сблизилась съ Элеонорой. Она, то-есть Роза, была приглашена куда-то къ вечернему чаю и вернулась въ раздраженіи, потому что ни однимъ глазкомъ не видала своего fianc. Событіе это было разказано Элеонор Сеймуръ, которая, разумется, сочувствовала ей, имя собственнаго обожателя.

Слдующій день былъ воскресный. Въ десять часовъ Француженокъ повели къ обдн, Англичанки собирались въ церковь, какъ обыкновенно, безъ четверти въ одиннадцать. Роза еще задолго одлась и ждала, по воскреснымъ утрамъ она становилась еще нетерпливе. Роза была въ траур, и это становилось для нея источникомъ тайной досады, потому что цвтныя платья нравились ей больше темныхъ.

— И вы точно также скучали бы, еслибы васъ, какъ меня, кто-нибудь ожидалъ въ церкви, возразила Роза въ отвтъ на замчаніе объ ея тревожномъ нетерпніи, сдланное миссъ Сеймуръ Эммою Моубрей.

— Ожидалъ въ церкви? отвтила Элеонора, глядя на Роэу и не понимая.

— Она разуметъ своего обожателя, миссъ Сеймуръ, сказала Эмма Моубрей.

— Да, конечно, и не стсняюсь призваніемъ, вскрикнула Роза съ пылающимъ лицомъ,— я знаю, что онъ любитъ меня, онъ все время, пока въ церкви, глазъ съ меня не сводитъ, и каждый взглядъ его дышетъ любовью.

— Онъ и на воспитанницъ другихъ школъ заглядывался не меньше какъ на нашихъ, сказала Эмма Моубрей, рдко обходившаяся безъ насмшки, — къ тому же онъ только отвчаетъ на т взгляды, что вы сами дарите ему: ужь любитъ ли, не любитъ, а безъ этой поддержки плохой бы онъ былъ обожатель.

— Прошлый четвергъ, кричала Роза, не замчая намека,— онъ улыбнулся мн и шлдяпу снялъ, когда воспитанницы поровнялись съ нимъ на улиц.

— А маленькая Дюваль говоритъ, что видла, какъ вы первая кивнули ему головой! замтила одна воспитанница.

— Анета Дюваль ничтожная сплетница, больше ничего. Я ей уши надеру, пусть только придетъ отъ обдни. Дло въ томъ, миссъ Сеймуръ, прибавила Роза, обращаясь къ подошедшей къ намъ чужой,— что здшнія двицы вс мн завидуютъ, а Эмма Моубрей вдвое противъ другахъ. Это самый божественный молодой человкъ изо всхъ на свт. Поглядли бы вы, что у него за глаза, что за темь волосъ!

— Съ рыжинкой, съ рыжинкой, вставила Эмма Моубрей.

— Что жь, покажите его мн, сказала Элеонора и поспшала перемнить разговоръ, инстинктивно боясь всякой ссоры и не любя злословія. Эмма Моубрей произвела на нее невыгодное впечатлніе, а Роза ей нравилась, несмотря на суетность и порывы признаній.

— Вы въ траур, миссъ Дарлингъ?

— Да, по муж моей старшей сестры, мистер Карльтон Сентъ-Джонъ. Но, видите, я уже успла заказать себ новую бленькую наколку, хоть онъ умеръ только недли три тому назадъ: пускай себ мамаша тамъ развдываетъ, я сказала модистк, чтобъ она не расписывала въ счет, какая наколка, блая или черная. Охъ, Господа, да гд же это M-lle Clarisse?

Наконецъ появилась M-lle Clarisse, наставница, которая водила воспитанницъ въ церковь (а также брала и книгу, спрятавъ ее подъ мышкой, чтобы потихоньку читать себ во время проповди, изъ которой уши Француженки не разбирала на слова). Когда шкода размстилась на церковной галлере, немногія, бывшія въ секрет Розы, съ любопытствомъ глядла внизъ, потому что вышеупомянутый джентльменъ входилъ уже въ средній придлъ, сопровождая леди съ маленькою двочкой.

— Вонъ онъ! шепнула Роза Элеонор, возл которой сидла, а голосъ ея звучалъ вспышкой восторга любви, а щека заалла румянцемъ: — внизу-то пробирается къ скамейк. Вотъ: крошку-то подсаживаетъ. Видите?

— Да, отвтила Элеонора,— что же?

— Это онъ. Тотъ, кмъ дразнятъ меня двицы, мой fianc, какъ он говорятъ, и надюсь, будущій мужъ мой. Что онъ любитъ меня — и сомннія нтъ.

Леонора ничего не отвтила. Она покраснла не меньше Розы, но Роза была слишкомъ занята другимъ, чтобы замтить это. Джентльмегъ, въ самомъ дл очень красивый молодой человкъ, смотрлъ на галлерею, а свтлая улыбка привта для одной изъ нихъ засіяла на его лиц. Роза естественно приняла ее на свой счетъ.

— Видли? Видли? шептала она вправо и влво. — Эмма Моубрей, кто сегодня первый началъ?

Проповдь началась. По окончаніи ея, Роза рванулась съ лавки, остальныя послдовали за ней, нарушая порядокъ, въ какомъ шкоды должны были слдовать одна за другой, и не внимая M-lle Clarisse. Но въ прошлое воскресевье Роза опоздала взглянуть на него: онъ вышелъ изъ церкви. На этотъ разъ оказалось, что она слишкомъ поспшила, потому что онъ еще не выходилъ, а M-lle Clarisse, ужасно разсердясь на воспитанницъ, быстрыми шагами повела ихъ домой.

— Если только мущина способенъ быть врнымъ и нелживымъ, такъ онъ-то ужь, безъ всякаго сомннія, таковъ! бредила Роза, вернувшись домой и войдя въ уборную,— онъ будетъ самымъ лучшимъ мужемъ въ цломъ свт!

— Вы еще не завладли имъ, крикнула Эмма Моубрей.

— Ба! Разв не видали вы взгляда и улыбки, которыми онъ подарилъ меня? Вдь вы видли, миссъ Сеймуръ? А я не думаю, чтобы вы были противъ меня, какъ эти вс. Въ этой улыбк была истинная любовь, или ужь я никогда не видывала любви. Гадкая эта M-lle Clarisse за то, что такъ скоро тащила васъ! Желала бы я, чтобы ноги ея параличъ разбилъ! Онъ…. Куда это пошла миссъ Сеймуръ? вскрикнула Роза, потому что Леонора вышла изъ уборной, не снявъ своего верхняго платья.

— Я слышала, какъ она сказала, что приглашена къ обду у мистрисъ Мальборо, отвтила Мери Карръ.

— Вотъ теб разъ! ужь къ обду звонятъ. Эй вы, дескать, живе! Удивляюсь, какъ это еще не зазвонили, когда мы были на половин дороги къ дому!

Посл полудня въ церковь двицъ водила сама M-me de Nino. Будучи истинно доброю католичкой, она не была ханжой, и время отъ времени посщала англійскую церковь. Молодыя особы не были ей благодарны за это. Тогда он должны были держаться чинно: при ней не могло быть ни невнимательности, ни глазнья по сторонамъ, какъ бы ни была восхитительна мужская половина собранія, ни раннихъ выходовъ, ни поздней стоянки въ свое удовольствіе. Обожателя Розы не было, и Роза егозила на своемъ мст, но только что началась служба, виднныя ими поутру леди и маленькая двочка появились въ придл, а за ними послдовалъ и онъ, рядомъ съ Леонорой Сеймуръ. Двицы при M-me de Nino не смли наклоняться впередъ, чтобы взглянуть на Розу. Имъ виденъ былъ только одинъ кончикъ ея изящнаго носика — и преблдненькій.

— Какова проворная! Какова лукавая негодница! сорвалось съ языка у Розы Дарлингъ, когда он вернулись домой.— Вотъ вы, двушки, называли меня отчаянною, а поглядите-ка на эту безстыдную Элеонору Сеймуръ! Она ни разу не видала его до этого утра: я его въ первый разъ показала ей въ церкви, и вотъ ужь ей надо идти да знакомиться съ нимъ такимъ наглымъ образомъ! Клянусь жизнью, я выдамъ ее M-me de Nino! Такая двушка опозоритъ всю школу! Еслибы наши друзья знали, что мы находимся въ ея обществ, они бы удалили….

Гнвныя слова Розы прервало появленіе самой M-me de Nino, вотедшей отдать нсколько приказаній наставницамъ, потому что сама она въ этотъ вечеръ куда-то вызжала. Роза, будучи слишкомъ раздражена чтобы взвсить свои слова и возможныя ихъ послдствія, подошла къ Madame и что-то сказала ей смущенною скороговоркой. M-me de Nino, осанистая, темноглазая, очень добрая женщина, кончила свои распоряженія и обратилась къ Роз, бывшей ея любимою ученицей:

— Что вы говорите, M-me de Nino? Видла ли я джентльмена что въ церкви стоялъ съ миссъ Сеймуръ? Да, весьма располагающій къ себ молодой человкъ. Я сегодня разговаривала съ нимъ, когда они заходили за нею.

Минута изумленія, смущенія, а затмъ страшная мысль овладла Розой.

— Вы его знаете, Madame? проговорила она задыхаясь: — кто же онъ?

— Молодой мистеръ Мальборо. M-lle Элеонора помолвлена съ нимъ.

M-me de Nino вышла изъ комнаты, а двицы сидли чуть дыша отъ удивленія, едва смя украдкой бросать взглядъ на блдныя, словно окамеввшія черты Розы Дарлингъ.

XI. Бгство миссъ Розы.

Эта глава также должна быть посвящена Роз, если мы хотимъ знать конецъ эпизода, результаты котораго имли такое сильное вліяніе на ея чувства, на ея внутреннюю жизнь.

Прошло нсколько недль, настали знойные августовскіе дни, большая часть двицъ изо всхъ силъ подготовлялись къ экзаменамъ. Въ школу временно вступила вольноприходящая воспитанница, Анна Мальборо, младшая сестра Джорджа Мальборо, одна только взятая матерью за границу. У M-me de Nino не было въ обыкновеніи принимать вольноприходящихъ, но она сдлала исключеніе въ пользу этого ребенка, который оставался въ город лишь на нсколько недль.

Поврятъ ли, что Роза Дарлингъ все еще продолжила свое неумстное кокетство съ Джорджемъ Мальборо даже въ виду того открытія, что онъ помолвленъ съ Элеонорой Сеймуръ? Впрочемъ, кое-что можно сказать и въ пользу ея, хотя слова мои, безъ сомннія, удивятъ читателя. Еслибы Розу судили присяжные, они бы произнесли такой приговоръ: виновна, но есть и смягчающія обстоятельства. Роза была точно околдована. Нтъ сомннія, что пылкая страсть къ Джорджу Мальборо возгорлась въ ея сердц, наполняя вс изгибы его, и она относилась къ Элеонор съ неудержимо-гнвною ревностью соперницы. Но двушка, при всей легкомысленности увлеченія, была не глупа: и не случись нкоторыхъ обстоятельствъ, она могла бы оставаться сравнительно спокойною, пока не замерла бы въ ней эта дурно направленная любовь.

Добрымъ намреніямъ, на которыя у нея достало бы и силы, и ума, вредило да и не могло не вредить дружеское сближеніе съ мистеромъ Мальборо, котораго домъ она часто посщала. Эта ошибка прежде всего падала на Элеонору Сеймуръ. Мистрисъ Мальборо поручила Элеонор пригласить двухъ-трехъ молодыхъ особъ, которыя прізжали бы съ нею къ обду, въ школ кто-то сказалъ, будто бы она не посметъ звать Розы, и Элеонора тотчасъ же пригласила ее. Роза похала. Благоразумнй было бы остаться дома: но Роза была не робкаго десятка, да и самое искушеніе оказывалось непреодолимымъ. Мистрисъ Мальборо была очарована ею, а также и Джорджъ. Догадался ли этотъ джентльменъ о чувствахъ Розы, и это польстило ему, или онъ просто не прочь былъ пококетничать съ красивою двушкой, хоть бы и посл помолвки съ другою, только не подлежитъ сомннію, что онъ оказывалъ ей большое вниманіе, много смялся съ нею и шутилъ.

Шутилъ съ нею. Какъ и сама Элеонора Сеймуръ могла видть, съ его стороны все длалось въ дух шутки, но шутка иногда иметъ серіозныя послдствія. Записочки, начатыя изъ шалости, чаще и чаще передавались отъ одного къ другой, а разсыльнымъ была двнадцатилтняя рзвушка, Анна Мальборо. Какъ разъ въ это время въ Бельпортъ захалъ братъ Розы, капитанъ Дарлингъ, онъ скоро вошелъ въ дружбу съ мистеромъ Мальборо, и вотъ новое звено въ привязанности Розы. Встрчая обоихъ молодыхъ джентльменовъ на улиц, она, противъ правилъ, выходила изъ рядовъ, повидимому для того чтобы пожать руку Франку, въ дйствительности же для болтовни съ мистеромъ Мальборо. Даже Элеонора Сеймуръ подчинялась правиламъ школы и ограничивалась при встрч поклономъ и улыбкой: не такъ поступала Роза. Двицы, бывало, пройдутъ всю улицу, иногда дв, прежде чмъ она догонитъ ихъ, запыхавшись, раскраснвшись, сіяя восторгомъ и хвастаясь тмъ, что сказалъ ей Джорджъ. Напрасно выговаривали ей и запрещали надзирательницы, она хотла ставить на своемъ, и ставила.

Такое положеніе длъ могло еще называться откровенно невиннымъ. Но скоро оно должно было измниться.

Какъ-то давался большой званый вечеръ у одного шотландскаго лэрда, сэръ-Санди Максвелла, и миссъ Сеймуръ съ Розой были въ числ приглашенныхъ. Быть-можетъ, читателямъ небезызвстно, что во французскихъ школахъ, говоря вообще, принято отпускать или не отпускать воспитанницъ, смотря по желанію заявленному ихъ родными. Роз мистрисъ Дарлингъ дозволила вызжать, а Элеонора Сеймуръ уже не была воспитанницей, и потому M-me de Nino, хотя и явно высказала, что совершенно противъ того, чтобы молодыя двушки принимали участіе въ большихъ сборищахъ, еще продолжая учебныя занятія, но все-таки не нашла удобнымъ отказать имъ. Эмма Моубрей предложила школ пари, что мистеръ Мальборо будетъ танцовать съ Розой больше чмъ съ Элеонорой, и двицамъ такъ хотлось узнать чмъ разршится это пари, что помщавшіяся въ большомъ дортуар не спали до самаго прізда Розы и Элеоноры домой. Пробилъ уже часъ, когда он вернулись, и M-me de Nino проснулась въ гнв (она имъ назначила только до половины двнадцатаго, а он все это время продержали карету, въ которой ждала собственная горничная M-me de Nino, старуха Филисите). Впрочемъ, разказовъ не было никакихъ, потому что мистеръ Мальборо не являлся на вечеръ.

На слдующее утро классы тянулись долго. Они всегда затягивались передъ раздачей наградъ. То былъ третій августовскій четвергъ, день отпуска, и нсколько двушекъ собирались съ Элеонорой обдать у мистрисъ Мальборо: именно Роза, Мери Карръ и Аделина де-Кастелла. Приглашенія предоставлены были на волю миссъ Сеймуръ, и она, какъ бы бравируя, всегда выбирала Розу, но ни разу не пригласила Эммы Моубрей, чмъ эта молодая леди сильно обижалась, какъ извстно было всей школ. Он собирались отобдать, по обыкновенію, въ школ, въ вид закуски, такъ какъ у Мальборо обдали не раньше шести часовъ. Пока накрывали на столъ, двицы разбрелись, кто по двору, кто въ садъ, отыскивая тни отъ сильнаго зноя. Съ Розой, по всмъ признакамъ, случилось что-то не совсмъ обыкновенное: она, казалось, отъ радости съ ума сходила.

— Это по случаю вызда, замтила Мери Карръ Элеонор.

— Ну, какъ же! вставила Эмма Моубрей,— оно, пожалуй, немножко и отъ этого, а главное, она сейчасъ только получила любовную записку отъ мистера Мальборо.

У Элеоноры Сеймуръ поблднли щеки.

— Не говорите глупостей, сказала Мери Карръ Эмм Моубрей.

— Глупостей! отвтила та, уходя:— если можно, такъ я васъ удостоврю.

Минуту или дв спустя, она вернулась съ письмомъ въ въ рук, распечатаннымъ и писаннымъ рукою мистера Мальборо къ Роз, и передала его Мери Карръ.

— Что же, мн прочесть его? спросила Мери Карръ.

— Если угодно. Роза говоритъ, что оно pro bono publico.

Итакъ Мери Карръ прочла вслухъ:

‘Безцнная моя, вы должны были удивиться, не видя меня у сэръ-Санди. Я уже одвался на вечеръ, какъ вдругъ прислали записку изъ Htel du Nord, у бднаго Пристлей прискорбнымъ случаемъ разорвало ружье и повредило руку.

‘Я сидлъ возл него до сихъ поръ (четыре часа пополуночи), но пишу къ вамъ прежде чмъ лягу спать, потому что вы имете право знать каждую мою мысль, каждый мой шагъ. Сегодня вы обдаете у насъ, прекрасная моя fiance также, но я желалъ бы видть васъ одну.

‘Вчно и единственно вашъ,
‘Джорджъ Мальборо.’

Не по ошибк ли было отправлено это письмо? Мери Карръ часто слыхала о такихъ вещахъ. Могло ли оно быть написано къ Роз? Увы, да! Все было слишкомъ ясно. Рука Джорджа Мальборо, адресъ: ‘миссъ Роз Дарлингъ, en Ville’ написанъ имъ же, и его же печать: Д. М. Мери встала, и заслонивъ Элеонору отъ любопытныхъ, кивнула Анн Мальборо, между тмъ какъ Эмма Моубрей смотрла на нихъ торжествующимъ взглядомъ и спрашивала будутъ ли ей впередъ врить.

Маленькая Анна прыгала по двору. Она была еще очень мала, и двицы забавлялись ею какъ игрушкой: она такъ, подплясывая, и подбжала къ Мери Карръ.

— Послушай, Анна, сказала Мери,— мн кое-что надо у тебя спросить, и если ты вздумаешь увертываться хоть на волосъ, я увдомлю M-me de Nino, что въ нашей школ передаются письма, и тебя выгонятъ въ ту же минуту. Ты сегодня приносила записку отъ брата?

— Приносила, пробормотала Анна: — пожалуста, не говорите про меня.

— Промолчу, если ты скажешь правду, кому ты ее принесла?

— Миссъ Дарлингъ.

— Ей ли онъ посылалъ? Что онъ говорилъ, отдавая теб записку?

— Онъ веллъ мн отдать ей въ собственныя руки, когда при ней никого не будетъ, и передать его поклонъ, отвтила Анна.— Ахъ, пожалуста, не говорите про меня миссъ Карръ! Что жь тутъ особеннаго, онъ часто пересылаетъ со мною поклоны миссъ Дарлингъ.

— То ли это письмо, которое ты принесла? она протянула ей руку, въ которой все еще держала это письмо.

— Да, то самое. Я никогда не буду, продолжала Анна, пугаясь и заливаясь слезами.

Это заставило миссъ Моубрей назвать ее дурочкой. Анна убжала, радуясь, что отдлалась. Вслдъ затмъ подлетла Роза въ страшномъ волненіи, замтивъ потерю своей записки. Роза вовсе не объявляла, что это письмо pro bono publico, и Эмма Моубрей безчестно вытащила его у ней изъ кармашка въ фартук. Роза получила письмо обратно, но сильно разсердилась на Эмму да и вообще на всхъ.

А бдная Элеонора Сеймуръ? Когда Мери обратилась къ ней, она была бле мрамора. Сидя здсь же, на старой деревянной скамь, повидимому, тихо и спокойно, она слышала все. Схвативъ руки Мери Карръ и крпко съ отчаяніемъ сжавъ ихъ, она залилась неудержимыми, истерическими слезами, и скользнувъ на крыльцо, кинулась на верхъ.

— Извинитесь за меня за столомъ, Мери, шепнула она.

Нужно ли говорить читателю, что письмо въ дйствительности было написано къ Элеонор? Единственныя слова, относившіяся въ немъ къ Роз, была: ‘моя прекрасная fiance’, а мистеръ Мальборо написалъ ихъ въ вид игриваго намека на школьную шутку. Интригу вела Эмма Моубрей, въ отмстку Элеонор и Роз, такъ какъ она имъ завидовала и обихъ не любила. Она избрала своимъ орудіемъ Анну: дитя, по ея настоянію, написала письмо къ Роз и попросила брата надписать адресъ и запечатать его, а Эмма Моубрей открыла оба куверта, искусно приподнявъ печати перочиннымъ ножичкомъ, и замнила одно письмо другомъ. Такимъ образомъ Элеонорово письмо попало къ Роз, а другое Эмма Моубрей сожгла, насуливъ Анн цлый возъ хорошенькихъ вещицъ за сохраненіе тайны. Будучи великою охотницей до продлокъ, эта юная двица такъ и поступала, хотя миссъ Карръ чуть не заставила ее со страху проболтаться.

Это можетъ показаться избитымъ, слабымъ, но увряю, что обстоятельства сложились точно такъ какъ мы ихъ описали. Помсти только Джорджъ Мальборо въ своемъ письм Элеонорино имя, и штука не могла бы быть сыграна. Но онъ этого не сдлалъ. И ни Роза, ни Элеонора ни на мигъ не подозрвали, чтобы въ письм была какая-нибудь поддлка или чтобъ оно было написано не къ Роз.

Он похали обдать къ Мальборо, у Элеоноры сердце билось негодованіемъ оскорбленной любви, Роза сіяла счастіемъ и красотой. Вечеръ не только не улучшилъ положенія длъ, но еще увеличилъ всю эту brouillerie, если мн извинятъ это французское слово. Элеонора своею холодностью, надменностью, презрніемъ почти оскорбила мистера Мальборо, а Роза въ этотъ разъ, кажется, высказала ему, кому были отданы ея лучшія чувства. Онъ нсколько разъ ловилъ случай спросить у Элеоноры, чмъ онъ такъ огорчилъ ее, но не получилъ никакого отвта. Еслибъ она только намекнула ему, сколькихъ хлопотъ и горя избавились бы они! Но самые разспросы съ его стороны казались Элеонор лишь дерзостью въ добавокъ къ оскорбленію. Вы видите, какъ они вс запутались, и единственно за недостаткомъ одного откровеннаго слова.

Съ тхъ поръ между Элеонорой и мистеромъ Мальборо прекратилось всякое согласіе, всякое взаимное пониманіе. Онъ неоднократно просилъ ее объяснить внезапную перемну въ ея обращеніи, то письменно, то на словахъ. Она возвращала его письма, не распечатавъ, или рвала ихъ на клочки въ глазахъ посланнаго, отказывалась его видть, когда онъ посщалъ ее, гордо обходила его при встрч. Мистрисъ Мальборо замчала что-то неладное, но такъ какъ никто изъ нихъ ничего не поврялъ ей, то она и не вмшивалась, полагая, что это просто любовная ссора. Элеонору она узнала очень недавно, пріхавъ въ Бельпортъ лишь за недлю до того воскресенья, когда Роза въ первый разъ увидала ее въ церкви. Одна Роза, повидимому, была счастлива и восторженно ликовала. Анна передавала безконечное множество записокъ и посланій съ той и съ другой стороны, держа это въ секрет отъ школы. Роза сдлала большую глупость: получивъ то письмо, она сама писала къ мистеру Мальборо. Не забудемъ, впрочемъ, что тогда въ ум ея не было ни малйшаго подозрнія, чтобы письмо это было писано не къ ней. Роза вполн была уврена, что письмо назначалось ей, и да послужитъ это извиненіемъ ея увренности, что мистеръ Мальборо обратилъ свои исканія отъ Элеоноры къ ней: вся школа такъ же думала. Въ самомъ ли дл надялась она успшно замнить Элеонору и сдлаться женой мистера Мальборо — не знаемъ. Двицы полагали что такъ, а он отличались зоркою наблюдательностью. Во всякомъ случа, Роза теперь считала поле дйствія столь же законно открытымъ ей, какъ и самой Элеонор.

День раздачи наградъ былъ великимъ днемъ. Двицы одлись въ блыя платья съ голубыми поясами и такими же лентами на ше, а парикмахеръ пришелъ рано поутру, чтобы во-время все покончить. Съхалось много приглашенныхъ, и передъ самымъ выходомъ двицъ въ залу, нкоторыя изъ нихъ видли въ саду Розу, говорившую съ какимъ-то джентльменомъ. Ее подкараулила Маделена де-Гассикуръ, несмотря на свою всегдашнюю близорукость.

— Это долженъ быть ея братъ, крикнула Маделена, не знавшая тайны.— Она спутаетъ себ прическу прежде чмъ мы войдемъ въ залу.

Эмма Моубрей взглянула сквозь деревья. Это былъ не ‘братъ’, а мистеръ Мальборо. Онъ наклонялся къ Роз, она, повидимому, плакала, а онъ держалъ ея руку и что-то серіозно говорилъ ей. Эмма Моубрей оглянулась на Элеонору, которая стояла у окна и все видла. Она страшно поблднла и молча стиснула губы. Но это свиданіе украдкой не могло длиться боле нсколькихъ мимолетныхъ минутъ. Часовая стрлка приближалась къ двумъ, и лишь только часы пробили, Роза явилась среди подругъ, и всмъ было приказано идти въ актовую залу. Пріятное было зрлище, когда он входили, присдая собравшимся постителямъ. Впереди шли дв хорошенькія Англичанки, сестры, а позади всхъ шли дв безспорныя красавицы изъ старшихъ: Роза Дарлингъ и Аделина де-Кастелла, об прекрасныя, но такъ несходныя въ своей красот. Аделина получила девять призовъ, Роза только два, но Роза подготовлялась къ призу инаго сорта. Настала вакація — скучная, невозмутимая вакація. Изъ двицъ старшаго класса въ школ оставались только Аделина, Роза, Мери Карръ и, разумется, миссъ Сеймуръ. Мистрисъ Мальборо собиралась ухать изъ города, Джорджъ еще оставался. Элеонора, видимо увядая, никуда не хотла вызжать и поэтому не встрчалась съ нимъ, но Роза, постоянно вызжая, встрчала его часто.

Однажды, пополудни, Элеонор, которая съ каждымъ днемъ становилась блдне и блдне, подали въ классную свернутый клочокъ бумаги. Она развернула его и прочла нсколько словъ, написанныхъ карандашомъ:

‘Я дожидаюсь въ зал, мн, по обыкновенію, отказано, но, Элеонора, умоляю васъ, позвольте мн сегодня видться съ вами. Вечеромъ я отплываю въ Лондонъ, но если мн позволено будетъ видть васъ, въ путешествіи, быть-можетъ, не окажется надобности. Приходите, Элеонора, заклинаю васъ любовью, которую мы нкогда питали другъ къ другу.

‘Д. М.’

Элеонора прочла, задумчиво разорвала бумажку пополамъ и возвратила клочки Клотильд.

— Отдайте это джентльмену, гордо проговорила она: — другаго отвта нтъ.

Роза пошла изъ комнаты за горничной.

— Клотильда, шепнула она,— кто тамъ въ зал?

— Красивый Monsieur, что собирался жениться, какъ говорятъ, на M-lle Сеймуръ, отвтила служанка.

— Дайте мн отвтъ, сказала Роза, взявъ у нея изъ рукъ изорванные клочки:— мн надо послать записку его матери, такъ я передамъ и это. Пожалуста, Клотильда, не говорите M-me de Nino, что онъ здсь.

Служанка, ничего не подозрвая, ушла по своимъ ддамъ, а Роза отправилась въ залу и пробыла тамъ на сколько хватило смлости.

Въ тотъ же вечеръ Элеонора Сеймуръ, сидя въ уголк небольшой классной, разказывала Мери Карръ про Римъ. Аделина де-Кастелла, хорошо зная этотъ городъ, поправляла ее, когда та ошибалась въ чемъ-нибудь. M-lle Жозефина, (воспитанницы обыкновенно звали ее мамзель Фифиной), единственная надзирательница, оставшаяся на вакацію, сидла за своимъ столомъ у окна и писала письма. Когда на столько смерклось, что видть было уже трудно, она заперла столъ, оглянулась, а вдругъ какимъ-то тревожнымъ голосомъ спросила гд же Роза, какъ бы удивясь, что не видитъ ея въ числ прочихъ.

Молодыя леди не знали. Роза съ самаго полудня была на верху въ спальн. Она сходила къ обду и опять ушла прямо на верхъ.

Мамзель Фифина стала выговаривать воспитанницамъ, она была ворчливй всхъ наставницъ, кром M-lle Клариссы. Что-то невроятно, чтобы Роза оставалась на верху въ потемкахъ, она, должно-быть, достала себ свчку, а это, какъ извстно всмъ двицамъ, противно правиламъ заведенія. И она приказала миссъ Карръ сходить и попросить ее внизъ.

Мери Карръ встала, звая: он долго засидлись тутъ, а она почувствовала легкую судорогу въ ногахъ.

— Кто пойдетъ со мною? спросила она.

Об молодыя двушки отозвалась, и вс трое ощупью побжали на темную лстницу. Он не нашли огня въ спальн и не нашли Розы. Полагая, что она могла заснуть на одной изъ кроватей, Аделина сбжала внизъ и достала у одной изъ служанокъ свчку.

Розы тутъ не было, а на постел ея лежало запечатанное письмо къ Мери Карръ:

‘Милая Мери,

‘Я знаю, что вы въ послднее время были противъ меня, мы съ миссъ Сеймуръ были соперницами въ равномъ и честномъ бою, вы бы помогли ей, хотя бы это разбило мое сердце. Мн кажется, что въ этой скачк мы ни на голову не отставали другъ отъ дружки, но выиграла я. Надюсь, что мамаша примирится съ тмъ шагомъ, который я длаю, мн давно хотлось устроить сватьбу съ похищеніемъ — это такъ романтично, а если Франкъ бросится за нами въ погоню, такъ что нужды, я не стану его слушать. Когда мы увидимся, я уже буду

‘Роза Мальборо.’

— Взгляните на миссъ Сеймуръ! вырвалось изъ дрожащихъ устъ Аделины де-Кастелла.

И это было сказано какъ разъ во-время, потому что Элеонора теряла сознаніе. Едва ее привели въ себя, какъ вошла мамзель Фифина, не довольная промедленіемъ.

Письма ей, конечно, не показали, но должны была сознаться въ отсутствіи Розы, сказавъ tout bonnement, по выраженію Аделины, что не могли сыcкатъ ея.

Розы не сыщутъ! M-me de Nino обдала въ гостяхъ, и мамзель Фифина чуть не потеряла разсудка отъ ужаса. Среди послдовавшей затмъ сумятицы главная горничная, Жюли, заглянула въ дверь и доложила: высокопочтенная г-жа Сеймуръ.

Въ боле спокойное время вс бы разразились хохотомъ. Жюли была нянькой въ благородномъ Англійскомъ семейств, тамъ она познакомилась съ британскими титулами, а такъ же любила употреблять ихъ, какъ и свое знаніе Англійскаго языка. Однажды къ воспитанниц Этель Дау пріхала повидаться мать, красивая леди, вся въ воланахъ, перьяхъ и золотыхъ цпочкахъ. Проводить ее въ залу выпало на долю Жюли: она явилась въ классную, распахнула дверь настежь и доложила: ‘мистриссъ Дау, эсквайръ’. Двицы такъ и прозвали ее съ тхъ поръ сквайръ Дау.

— Высокопочтенная мистрисъ Сеймуръ!

Элеонора вскочила съ пронзительнымъ крикомъ, и конвульсивно рыдая, кинулась въ объятія матери.

— О, мамаша, возьмите меня домой! Возьмите меня!

Мистрисъ Сеймуръ была какъ громомъ поражена,— и не однимъ болзненнымъ крикомъ Элеоноры, но и перемной въ ея наружности. Она только-что вернулась изъ Лондона. Мери Карръ сообщила ей нкоторую долю правды. Она сочла это за лучшее и въ самомъ дл не могла уклониться отъ быстрыхъ вопросовъ мистрисъ Сеймуръ. Но письмо Розы, вмст съ содержащимся въ немъ извстіемъ, было пройдено молчаніемъ. Мистрисъ Сеймуръ тутъ же взяла свою дочь домой, тамъ-то ужь Элеонора все разказала,— какъ Роза дйствительно бжала съ мистеромъ Мальборо. Мистрисъ Сеймуръ скрестила свои аристократическія ручки и весьма опредлительно выразила желаніе, чтобы ни малйшаго намека объ этомъ никогда не срывалось ни съ устъ ея дочери, ни съ ея собственныхъ.

— Это намъ возмездіе, сказала она,— за то, что мы доврились кузнецу.

Между тмъ Аделина де-Кастелла и Мери Карръ по необходимости хранили тайну, такъ какъ он сразу не объявили, что знаютъ ее, то теперь ужь и не осмливались этого сдлать. И M-me de Nino приходилось думать, что Роза улетучилась въ небеса.

Прошло три дня. Мистрисъ Сеймуръ сидла въ гостиной, въ которой зеленые венеціянскіе ставни были въ половину затворены и занавски спущены, потому что Элеонора лежала здсь на диван въ жалкомъ упадк силъ. Мистрисъ Сеймуръ обрталась въ негодованіи, приличествовавшемъ ея высокому роду и сдланному ею заявленію, что наконецъ-то онъ отъ нихъ отвязался, хотя, несмотря на кузнечный изъянъ, въ сердц своемъ она все-таки леляла надежду на эту весьма желательную партію для Элеоноры.

Вдругъ отворилась дверь, и въ все вошелъ самъ кузнецъ. Элеонора съ усиліемъ приподнялась на диван, а мистрисъ Сеймуръ гордо встала, причемъ вся кровь Лофтусовъ запылала въ ея свтло-срыхъ глазахъ. Тутъ произошла борьба, въ которой каждая сторона силилась удержать за собой первенство: мистрисъ Сеймуръ отказывалась отъ всякихъ сношеній съ нимъ, а мистеръ Мальборо настаивалъ на томъ, чтобъ его выслушали.

Онъ сказалъ, что три дня тому назадъ здилъ искать ее въ Англіи, тамъ онъ узналъ, что она вернулась во Францію и послдовалъ за нею. Цлью его было упросить ее, чтобъ она воспользовалась своимъ вліяніемъ на Элеонору и уговорила ее объясниться съ нимъ. Элеонора была помолвлена съ нимъ, и безъ всякой съ его стороны вины, безъ всякой причины, внезапно перемнила свое обращеніе съ нимъ. Напрасно ждалъ онъ отъ нея объясненій, она отказывала ему въ нихъ, и единственнымъ прибжищемъ его оставалась мистрисъ Сеймуръ. Если Элеонора отказываетъ ему, онъ не можетъ настаивать, но долженъ настоятельно требовать, чтобъ ему сказали причину этой перемны: на это онъ иметъ право.

— Лучше бы вамъ преспокойно выйдти отсюда, сэръ, сказала мистрисъ Сеймуръ ледянымъ тономъ: — вамъ не понравится, если я позову слугъ.

— Я не выйду отсюда безъ объясненія, отвтилъ онъ: — вы не можете мн отказать въ этомъ, мистрисъ Сеймуръ, я по праву могу требовать объясненія. Поведеніе Элеоноры выказывало, что она иметъ причины въ чемъ-то на меня пожаловаться. Въ чемъ же? Я торжественно объявляю вамъ, что мн это неизвстно, что ни въ какомъ оскорбленіи относительно ея я неповиненъ.

Слова и видъ его были такъ грустно серіозны и правдивы, что мистрисъ Сеймуръ поколебалась.

— Не было ли тутъ ошибки, Элеонора? нершительно обратилась она къ дочери.

— О, позвольте мн узнать, въ чемъ дло, умолялъ онъ, прежде чмъ Элеонора могла заговорить:— что бы то ни было, ошибка ли, дйствительныя ли поводъ, позвольте мн узнать….

— Прекрасно, сэръ, вскрикнула мистрисъ Сеймуръ со внезапною ршимостью — такъ я сначала спрошу васъ самихъ, что вы сдлали съ тою несчастною молодою особой, которую похитили изъ подъ сни ея крова и обязанностей три дня тому назадъ?

— Я никакой молодой особы не похищалъ, отвтилъ мистеръ Мальборо.

— Что вы сдлали съ миссъ Дарлингъ.

— Ровно ничего.

— Вы не склонили ея къ побгу съ вами? Вы не брали ея въ Лондонъ?

— Ршительно нтъ. Въ тотъ самый вечеръ, какъ мн ухать, я видлъ миссъ Дарлингъ въ гавани, и она тамъ осталась. Она была съ братомъ. Но это не объясненіе, мистрисъ Сеимуръ. Элеонора, прибавилъ онъ, подойдя и остановясь передъ ней:— еще разъ обращаюсь къ вамъ. Что было причиной вашей первой, внезапной. холодности?

— Говори же, Элеонора, сказала ея мать: — я такъ же мало знаю объ этомъ, какъ и мистеръ Мальборо, но теперь я думаю, что дло можно разъяснить и добиться истины. Здсь должна быть какая-нибудь странная загадка.

Элеонора въ волненіи прижала свои исхудалыя руки къ груди. Она могла говорить только шепотомъ, и отрывочными фразами сказала ему о письм, написанномъ къ Роз на другой день посл бала у сэръ-Санди Максвелла.

— Это я къ вамъ писалъ, Элеонора, сказалъ мистеръ Мальборо.

— Я читала письмо, отвтила она, съ усиліемъ переводя дыханіе:— оно было написано къ Роз.

— Оно было написано къ вамъ, Элеонора. Я во всю жизнь свою ни разу не писалъ Роз Дарлингъ любовныхъ записокъ, подобныхъ этой, клянусь вамъ святостью честнаго слова.

— Сколько разъ вы писали письма къ Роз!

— Правда, въ послдствіи, только не любовныя: ихъ можно бы вс до одного наклеить на стну въ классной, и сама M-mw de Nino не нашла бы въ нихъ никакой провинности. Если это письмо отдали Роз, такъ Анна перемшала куверты. Я помню, что надписывалъ въ то утро адресъ на ея письм къ миссъ Дарлингъ. Элеонора, серіозно проговорилъ онъ,— мн кажется, что вы были жертвою химеры.

— Роза васъ любитъ, шепнула она, смягчаясь и сердцемъ, и въ тон голоса.

— Нтъ, это пустяки! — Несмотря на отрицаніе, въ лиц мистера Мальборо просвчивало, впрочемъ, что онъ въ этомъ увренъ. — Элеонора, я искренно увренъ, что вы наслушались глупостей, какія болтали въ шкод, и поврили имъ. Роза Дарлингъ очень красива и любитъ поклоненіе, и если я такъ часто встрчался съ нею, кто же натолкнулъ меня? Вы, Элеонора, вашею холодностію и тмъ, что избгали меня. Я не отрицаю, что болталъ съ Розой и легкомысленно, и шутливо, но никогда не говорилъ серіозно, я не отвергаю даже…. что цловалъ ее, хотлъ онъ прибавить въ порыв откровенности, но подумалъ, что это не дурно и опустить въ присутствіи мистрисъ Сеймурь. — Но моя любовь, моя преданность на разу не уклонилась отъ васъ, Элеонора.

Она залилась радостными слезами. Мистрисъ Сеймуръ строго положила имъ конецъ.

— Элеонора, письмомъ, о которомъ ты мн говорила, и которое миссъ Дарлингъ оставила въ ту ночь на кровати, она, должно-быть, хотла подшутить надъ тобою и двумя легковрными молодыми особами, твоими подругами. Мн и самой казалось чрезвычайно страннымъ, чтобы молодая леди, съ положеніемъ въ свт, могла провиниться въ такой вульгарной вещи какъ побгъ. Чрезвычайно дурно было даже длать это предметомъ шутки.

— Должно-быть, оно такъ и было, вздохнула Элеонора,— а какъ серіозно казалось-то!

Мистеръ Мальборо могъ бы, еслибы захотлъ, сказать какъ оно было серіозно. Во время свиданія съ Розой въ зал, онъ сказалъ ей, что узжаетъ, и тутъ же узналъ какъ сильно она его любитъ. При этой горестной разлук у Розы вырвалось нсколько словъ, которыя могли вразумить его, если онъ еще не разумлъ этого прежде. Онъ сдлалъ видъ, что принимаетъ ихъ въ шутку: онъ и самъ сказалъ нчто въ род того, что не дурно бы ему увезти ее въ Гретна-Гровъ, все это въ шутливомъ тон, просто, для шалости, онъ говорилъ такъ легкомысленно ради самой Розы: онъ не желалъ бы дать ей замтить, что она измнила своей тайн. Каково же было его удивленіе, когда въ тотъ же вечеръ, выходя изъ конторы паспортовъ у самой гавани и готовясь войдти въ лодку, онъ увидалъ Розу. Она приняла его слова не въ шутку! Въ такомъ затруднительномъ положеніи онъ не зналъ что ему сдлать для обезпеченія себ лодки, потому что неизбжно лишился бы ея, провожая Розу назадъ къ M-me de Nino, но въ эту минуту какъ-разъ подошелъ капитанъ Дарлингъ. Онъ передалъ молодую леди ея брату, объяснивъ ему въ нсколькихъ словахъ ея присутствіе. Затмъ онъ былъ вполн увренъ, что Роза черезъ часъ находилась уже въ полнйшей безопасности въ своей шкод. Но мистеръ Мальборо былъ изъ числа тхъ, которые умютъ хранить тайну въ такихъ обстоятельствахъ, и онъ сохранилъ ее даже отъ Элеоноры.

— Да послужитъ это теб урокомъ въ супружеской жизни, Элеонора, замтила мистрисъ Сеймуръ: — никогда ничего не скрывай отъ своего мужа. Еслибы ты откровенно поговорила съ мистеромъ Мальборо объ этомъ первомъ письм, которое попало въ чужія руки и, кажется, послужило первоначальною причиной всего бдствія, дло разъяснилось бы само собою.

— Этого достаточно для того, чтобы человкъ поклялся никогда не употреблять конвертовъ, воскликнулъ мистеръ Мальборо съ прежнею улыбкой счастливаго любовника:— но вамъ не слдовало сомнваться во мн, Элеонора.

Гд же все это время была Роза? M-me de Nino въ послдней степени отчаянія и растерянности посылала по десяти разъ на дню на квартиру капитана Дарлинга, но и онъ исчезъ. Мамзель Фифина, которой, разумется, досталось боле всхъ, то рыдала, то ворчала вслухъ, а Мери Карръ и Аделина чуть не заболли, сознавая всю тяжесть хранимой ими тайны. Такое положеніе длъ, будучи столь же бурнымъ въ дом, какъ погода на двор, продолжилось три дня, и наконецъ-то вернулась Роза въ сопровожденіи брата.

Но въ какомъ печальномъ состояніи! Вся промоченная дождемъ и морскою водой, въ плать, слипшемся и прильнувшемъ къ тлу, совершенно измученная трехдневною морскою болзнію: все это время она лежала полу-мертвою въ рыбачьей шлюпк, сильно подверженной качк, при гул втра, чуть не умирая отъ страха. Въ лодк не было ничего състнаго, кром соленыхъ сельдей и кислаго пава, еслибъ она даже была въ состояніи сть. Не удивительно, что Роза позабыла всякое приличіе и назвала брата осломъ за то, что онъ взялъ ее съ собою. Роза по какому-то случаю надла лучшія вещи изъ своего гардероба: блую шляпку и жемчужно-срое платье дама. Надо было видть ихъ по возвращеніи!

Итакъ, это была совершенная ошибка, подумали миссъ Карръ съ Аделиной, шутка, безъ всякаго сомннія, сыгранная Розой нарочно, никакого побга вовсе, и не было, и не затвалось: только трехдневное крейсерство около берега съ братомъ, въ рыбачьей шлюпк какого-нибудь честнаго, грубаго, работящаго моряка! Капитанъ Дарлингъ, привезя сестру домой, представилъ тысячу извиненій M-me de Nino и свалилъ всю вину на этотъ предательскій втеръ, который продержалъ ихъ въ мор три дня, тогда какъ онъ разчитывалъ угостить ее небольшою экскурсіей въ теченіи часа, на пользу ея здоровью.

M-me de Nino, наконецъ, умилостивилась. Но мамзель Фифина до сихъ поръ еще ворчитъ, касаясь этого пункта. По справедливому замчанію ея, въ этой рыбачьей лодк должно было повредиться что-нибудь особенное. Положимъ, что втеръ былъ суровъ.

XII. Любовь Джорджины Боклеркъ.

Теперь мы должны отправиться въ замокъ Веферъ. Въ прекрасный сентябрьскій день, Исаакъ Сентъ-Джонъ сидитъ за письменнымъ столомъ у раскрытаго окна.

Но онъ не пишетъ. Голова его откинута на спинку креселъ, и на его лиц, обыкновенно ясномъ, замтны слды мысли, заботы. Какія, кажется, могутъ быть заботы у затворника Исаака Сентъ-Джона? Да, и у него есть заботы. Мы, можетъ-быть, избжали бы ихъ, еслибы могли жить совершенно отдльною жизнью отъ нашихъ братій, но этого не бываетъ на свт.

Глядя на его прекрасное лицо, на его глаза, обращенные вверхъ, на его тонкія блыя руки, небрежно покоящіяся, одна на ручк креселъ, другая на колняхъ, и не видя его горба, скрытаго въ мягкой подушк кресла, незнакомый не замтилъ бы никакого физическаго недостатка въ особ Исаака Сентъ-Джона, не замтилъ бы, что онъ не похожъ на другихъ людей. Первыя сорокъ лтъ жизни Исаака были одно безконечное, неотвязное мученіе, этотъ безобразящій его горбъ, при его необыкновенной впечатлительности, былъ для него постояннымъ источникомъ страданій. Почему такъ,— не знаю,— но это неоспоримый фактъ, что у кого есть какой-нибудь физическій недостатокъ, какое-нибудь безобразіе, у того впечатлительность и тщеславіе, два качества общія вашей природ, обыкновенно бываютъ развиты въ сильнйшей степени. Можетъ-быть, это хорошо для души, но врно то, что она лишается отъ этого всякаго спокойствія. Такъ было съ сотворенія міра, такъ будетъ до его скончанія. Исаакъ Сентъ-Джонъ не былъ исключеніемъ. Да исключеній и быть не можетъ, ибо таковъ, кажется, законъ природы. Вспомните хромую ногу Байрова и что она надлала ему. Не столько слабое здоровье мистера Сентъ-Джона, сколько эта впечатлительность сдлали его отшельникомъ. Ему было страшно находиться въ обществ людей, потому что онъ вносилъ въ него съ собой свое безобразіе. Правда, съ лтами это чувство ослабло, перестало быть такимъ жгучимъ: во оно все же оставалось при немъ въ большей или меньшей степени.

Въ настоящую минуту онъ не думалъ о немъ. Этотъ недостатокъ тяготилъ его такъ мучительно только тогда, когда онъ былъ или думалъ быть среди людей. На его нахмуренномъ лб можно было прочесть дв вещи, безпокоившія его, одна — дйствительная опредленная забота, другая — темное угрызеніе совсти.

Мать его всю жизнь свою посвятила его воспитанію, и какъ она любила и леляла своего несчастнаго сына, единственнаго наслдника обширныхъ земель! Объ этомъ онъ и теперь не могъ вспомнить безъ сердечной боли. Когда она умирала, онъ желалъ умереть самъ, самымъ лучшимъ препровожденіемъ времени стало у него теперь воспоминаніе о ней, самыми пріятными минутами для него были т минуты, когда, забывъ все окружающее, онъ представлялъ себ встрчу, ожидавшую ихъ за гробомъ. Онъ былъ уже въ зрлыхъ лтахъ, почти старикъ, такъ, по крайней мр, казалось его одинокому сердцу, когда у него родился сведенный братъ, единственный плодъ втораго брака его отца. Какъ Исаакъ Сентъ-Джонъ привязался къ этому малютк, какъ онъ любилъ и ласкалъ его, какъ игралъ съ нимъ! Ребенокъ былъ какъ будто его собственный, посл смерти отца, онъ сдлался его единственною заботой. И теперь этотъ ребенокъ, ставшій взрослымъ, пустился въ свтъ и внесъ тревогу въ его душу.

Не было еще какого-нибудь слишкомъ большаго, неисправимаго зла, но и маленькой непріятности достаточно было для того, чтобъ огорчать и мучить чувствительное сердце, которое было такъ предано ему.

Какъ будто въ замнъ безобразія одного брата, другой былъ одаренъ удивительною красотой. Прекрасные глаза Фредерика сдлалась пословицей въ блестящемъ обществ. Но эти привилегированные сыны человческіе окружены безчисленными соблазнами, и, быть-можетъ вслдствіе ихъ красоты, имъ трудне другихъ оставаться хорошими въ теченіе жизни. Не имй Фредерикъ отъ природы высокихъ нравственныхъ наклонностей, будь онъ воспитанъ своимъ братомъ мене заботливо, съ нимъ могло бы быть хуже чмъ случалось. Онъ не потерялъ чести, онъ потерялъ только деньги, прекрасное наслдство, которое онъ получилъ придя въ возрастъ, было заложено и перезаложено, а мистеръ Фредерикъ былъ по уши въ долгахъ.

Исаакъ Сентъ-Джонъ смотрлъ на какія-то письма, лежавшія на его письменномъ стол. Эта-то письма и встревожили его. Дла Фредерика оказалась въ критическомъ положеніи, вс три письма пришли на прошлой недл отъ кредиторовъ, требовавшихъ уплаты, до полученія же этихъ писемъ мистеръ Сентъ-Джонъ ничего не зналъ о положеніи длъ своего брата. Онъ догадывался, что Фредерикъ иметъ привычку тратить боле чмъ нужно, но ему не приходило въ голову, чтобъ онъ задолжалъ такъ сильно. Это разстроило его, и такъ какъ при его слабомъ здоровь даже каждая бездлица дйствовала на него весьма сильно, то онъ ничмъ не могъ заняться и думалъ только о своемъ огорченіи. Кредиторамъ онъ отвчалъ, что разсмотритъ дло, а Фредерику, который былъ въ Лондон, написалъ, чтобы прізжалъ поскоре. Теперь онъ ждалъ его, всякую минуту надясь услышать его шаги. Онъ начиналъ скучать и безпокоиться, потому что Фредерикъ еще вчера могъ бы пріхать на его призывъ.

Вотъ въ чемъ заключалась первая его забота. Другая касалась его юнаго родственника въ Анвик. Онъ общалъ Джорджу Карльтону Сентъ-Джону справляться, хорошо ли Вен, счастливъ ли онъ, заботится ли о немъ его мачиха. Теперь пришло время исполнить общаніе, а Исаакъ Сентъ-Джонъ ршительно не зналъ какъ приступить къ длу. Что-нибудь онъ долженъ былъ сдлать, потому что общаніе лежало на его совсти, а онъ былъ добросовстнйшій изъ добросовстныхъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ умеръ въ ма, а теперь былъ уже сентябрь, а Исаакъ зналъ очень мало о томъ что длается въ Анвик. Въ промежутки своей болзни,— въ это лто онъ два раза былъ серіозно боленъ, — Исаакъ Сентъ-Джонъ переписывался съ мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, онъ писалъ къ ней во время болзни Джорджа, потомъ вскор посл его смерти, и наконецъ еще разъ въ іюл. Онъ и Вен послалъ два письма, приноровленныя къ понятіямъ ребенка, прося маленькаго джентльмена отвчать ему. Кто-то нацарапалъ отвты, вроятно Вевя, или, можетъ-быть, кто-нибудь писалъ, водя пальчикомъ Вени по бумаг: ‘Онъ совершенно здоровъ, и Бронъ совершенно здоровъ, и онъ благодарить своего опекуна, мистера Сентъ-Джона, за письмо и надется, что онъ также здоровъ, и шлетъ ему свой привтъ.’ Это не много сказало мистеру Сентъ-Джону, и онъ невольно подумалъ, что будь Веня ея собственный ребенокъ, мистрисъ Сентъ-Джонъ сама помогла бы ему отвтить.

Поэтому онъ ршился отправиться въ Анвикъ, хотя ему и очень непріятно было показываться между чужими людьми. Онъ уже ухалъ бы, но извстіе о ддахъ Фредерика, которое такъ встревожило его, и ожидаемый съ часу на часу пріздъ брата заставили его отложить свое намреніе на день или на два. ‘Теперь вторникъ, а я отправлюсь въ четвергъ’, думалъ онъ, ‘если все пойдетъ хорошо и Фредерикъ прідетъ сегодня’. Не потеря денегъ безпокоила его: сундуки его были полны, но онъ опасался за будущность молодаго человка, который былъ такъ дорогъ ему, какъ только сынъ можетъ быть дорогъ отцу.

Его размышленія были прерваны появленіемъ камердинера, мистера Брума. Владлецъ Веферскаго замка пристально посмотрлъ на вошедшаго: онъ думалъ, что вошелъ кто-нибудь другой. Брумъ, понимавшій, вслдствіе многолтняго опыта, каждое движеніе выразительной физіономіи мистера Сентъ-Джона, замтилъ этотъ взглядъ и поспшилъ отвчать на безмолвный вопросъ.

— Еще не время, сэръ. Полуденный поздъ еще не пріхалъ въ Лексингтовъ, а мистеръ Фредерикъ любитъ прізжать по большей части съ пятичасовымъ поздомъ.

— Говорили ли вы домашнимъ, Брумъ, что я ожидаю его?

— Нтъ, сэръ. Угодно вамъ завтракать здсь, сэръ, или вмст съ мистрисъ Сентъ-Джонъ и леди Анной?

— Право, не знаю. (Въ мягкомъ голос Исаака слышалась усталость.) Сегодня я буду завтракать съ ними, Брумъ: они говорятъ, что я забываю ихъ. Есть часъ?

— Около часа, сэръ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ всталъ,— и какъ измнился его видъ: горбъ незамтный пока онъ сидлъ, теперь рзко выступалъ наружу.

Выйдя изъ своей комнаты, онъ прошелъ черезъ залу, съ мозаичнымъ поломъ, обитую великолпными розовыми обоями. На противоположномъ конц ея была дверь въ комнату, гд былъ приготовлевъ завтракъ. Почти въ ту же минуту вошли дв леди: одна высокая, стройная, все еще прекрасная женщина, почти однихъ лтъ съ мистеромъ Сентъ-Джономъ, хотя и приходилась ему мачихой, другая, сирота леда Анна, дочь старшей втви фамиліи Сентъ-Джоновъ: хорошенькая двушка двадцати двухъ или трехъ лтъ, съ темно-карими глазами и тонкимъ подбородкомъ. Замокъ Веферъ принадлежалъ собственно Исааку Сентъ-Джону, но его мачиха часто жила здсь. Они были между собой въ самыхъ лучшихъ отношеніяхъ, Фредерикъ, ея единственный сынъ, былъ звеномъ, соединявшимъ ихъ. Мистрисъ Сентъ-Джонъ бывала здсь не гостьей,— Исаакъ не допустилъ бы этого,— но полновластною хозяйкой. Въ это время, однако, онъ больше проводилъ время въ собственныхъ комнатахъ. Она привезла съ собой молодую кузину леди Анну, и об он живутъ здсь уже съ мсяцъ. Выдать леди Анну замужъ за Фредерика было любимою мечтой въ семейств Сентъ-Джоновъ. Вс желала этого. Родственники съ обихъ сторонъ желали этого: близкаго родства между ними не было, ей предстояло наслдство, онъ будетъ наслдникомъ Вефера: соединить оба наслдства было бы очень не дурно. Но желали ли этого соединенія леди Анна и Фредерикъ? Объ этомъ никто не зналъ.

При вид пасынка, мистрисъ Сентъ-Джонъ радостно вскрикнула, ибо она видала его очень рдко. Онъ пожалъ ей руку. Анна весело подошла къ нему, чтобы получить отъ него поцлуй. Она очень любила Исаака, также какъ и онъ ее. Въ теченіе всей своей жизни Исаакъ имлъ только одного друга въ томъ смысл, какъ подобные ему люди понимаютъ дружбу, и этимъ единственнымъ другомъ его былъ графъ, отецъ леди Анны.

Сли за столъ, въ комнат былъ одинъ Брумъ, прислуживавшій своему господину, котораго иногда утомляло малйшее движеніе: наложить себ кушанья, налить стаканъ воды бывало ему иногда не подъ силу:

— Мистрисъ Сентъ-Джонъ, сказалъ Исаакъ,— поврите ли, я предпринимаю путешествіе!

— Вы, Исаакъ? вскрикнула леди Анна, прежде чмъ мистрисъ Сентъ-Джонъ могла собраться съ отвтомъ.— Вы, вроятно, хотите свозить насъ куда-нибудь!

— Милая Анна, сказала улыбаясь мистрисъ Сентъ-Джонъ,— Исаакъ называетъ путешествіемъ поздку на ферму, на одинъ день. Не правда, ли Исаакъ?

— На этотъ разъ нтъ. Путешествіе мое будетъ боле продолжительно. При хорошей дорог и четверк добрыхъ коней: оно возьметъ у меня пять или шесть часовъ быстрой почтовой зды.

— Ахъ Исаакъ! возразила опять леди Анна:— какъ вы можете здить на почтовыхъ лошадяхъ, когда есть желзная дорога, представляющая столько удобствъ?

— Я не люблю желзныхъ дорогъ, спокойно отвчалъ Исаакъ.

— Вроятно, вы подете на вольныхъ. Вс старыя почтовыя лошади, я думаю, уже давно перемерли и похоронены.

— Я еще не встрчалъ затрудненій, Анна: Брумъ всегда достаетъ мн почтовыхъ лошадей.

— Да куда же вы отправляетесь, Исаакъ? спросила мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Въ Анвикъ.

— Въ Анвикъ! (Она казалась очень удивленною.)

— Я долженъ хать туда, говорилъ Исаакъ серіознымъ, задумчивымъ тономъ.— Вамъ извстно, что умирая, бдный Джорджъ оставилъ ребенка отчасти и на мое попеченіе, но съ моимъ слабымъ здоровьемъ и съ моею наклонностью къ затворничеству, преодолвать которую мн съ каждымъ годомъ становится трудне, я пропустилъ слишкомъ много времени не видавъ его. Это лежитъ на моей совсти, а если у меня лежитъ что-нибудь на совсти, я не могу оставаться спокоенъ, пока не исполню своего долга.

— Мальчикъ у себя дома, на рукахъ матери, возразила мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Ему, наврное, очень хорошо.

— Я не боюсь, что ему не хорошо. Я бы очень удивился, еслибъ ему было не хорошо. Но эта вроятность факта не снимаетъ съ меня обязанности убдиться въ его справедливости.

— Кстати, прервала мистрисъ Сентъ-Джонъ,— была ли въ духовномъ завщаніи статьи уполномочивающая васъ взять ребенка изъ-подъ опеки мачихи, если вы найдете это нужнымъ? Если кто правда, то что могло побудить Джорджа Сентъ-Джона включитъ эту статью? Она, полагаю, любитъ ребенка.

— Не думаю, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Отъ моего послдняго свиданія съ Джорджемъ у меня осталось одно впечатлніе: онъ боялся, кажется, что посл его смерти вдова его не будетъ любить мальчика.

— Какъ зовутъ мальчика? спросила леди Ааза.— Кажется, Джорджикъ по отцу. Какъ странно, что эти Анвикскіе Сентъ-Джоны умираютъ такимъ образомъ.

— Его зовутъ Веніаминъ Карльтонъ, а Джорджемъ зовутъ другаго мальчика.

— Другаго? Ахъ, да! такъ, у теперешней мистрисъ Сентъ-Джонъ есть, сынъ. Я и забыла про это. Когда вы отправляетесь, мистеръ Сентъ-Джонъ? Какъ намъ будетъ скучно. Вы вдь не можете воротиться въ тотъ же день.

— Я думаю отправиться въ четвергъ, а вернуться въ пятницу. Что же касается до скуки, Анна, то, кажется, нтъ большой разницы, дома я, или не дома.

— Нтъ, есть. Намъ скучно, если мы знаемъ, что васъ нтъ дома.

Мистеръ Сентъ-Джонъ улыбнулся и подвидъ на нее свои мягкіе, темные глаза. Когда онъ разговаривалъ за столомъ, у него была привычка, можетъ-бытъ безсознательная, подбирать своими тонкими пальцами крошки хлба и раскладывать ихъ въ круги и четырехугольники. Онъ лъ немного и кончалъ обыкновенно гораздо прежде другихъ.

— Въ четвергъ здсь будетъ одинъ человкъ, сказалъ онъ, обращаясь къ Анн и къ мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Онъ доставитъ вамъ больше удовольствія чмъ я, при всемъ моемъ желаніи. Мистрисъ Сентъ-Джонъ, я жду Фредерика.

— О! — и материнское сердце сильно забилось въ ней, яркій румянецъ ожиданія показался на ея щекахъ, еще прекрасныхъ и нжныхъ, несмотря на ея пятьдесятъ лтъ.— Когда.

— Я ожидаю его сегодня. Онъ можетъ пріхать даже съ утреннимъ поздомъ.

— Когда вы имли объ немъ извстіе? спрашивала мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Въ послднее время не имлъ. Но мн надо видть его по одному небольшому длу, я и написалъ ему, чтобъ онъ пріхалъ. Вы рады, Анна?

— Такъ рада, что не могу выразить моей радости, былъ горячій, пылкій отвтъ.— Я желала бы, чтобъ онъ всегда былъ съ нами.

Но откуда этотъ жаръ удовольствія въ ея словахъ? Неужели, Исаакъ Сентъ-Джонъ, вы такъ мало опытны въ признакахъ любви, что не умете читать ихъ? Неужели вы не знаете, что будь въ сердц этой малой двушка что-нибудь похожее на ту любовь, какой вы ожидаете, она стала бы говорить совершенно противоположное и уврять, что ей все-равно, прідетъ ли Фредерикъ или нтъ. На ея щекахъ нтъ румянца, въ голос нтъ трепета: зачмъ же вы обманываете себя?

Ожиданіе оправдалось: Фредерикъ прибылъ на Лексингтонскую станцію съ утреннимъ поздомъ. Это высокій, стройный, молодой человкъ съ аристократическими манерама, съ черными волосами, блдными, тонкими чертами лица и темносиними глазами. Люди на станціи снимаютъ передъ нимъ шляпы и улыбаясь привтствуютъ его. Онъ отвчаетъ имъ улыбкой и такъ ласково, весело раскланивается съ ними, какъ бы серіозно благодаря ихъ за привтствіе. Въ Фредерик Сентъ-Джон не было ни притворства, ни безсердечія: онъ былъ истинный джентльменъ въ душ.

— Не прикажете ли подавать, сэръ? Я не вижу экипажа, присланнаго за вами.

— Нтъ, благодарю, Вильямъ, не надо. Я предпочитаю идти пшкомъ въ такой прекрасный день. Не знаете ли какъ здоровье мистера Сентъ-Джона?

— Думаю, какъ и всегда, сэръ, отвчалъ человкъ, предлагавшій экипажъ. — Въ воскресенье онъ пришелъ въ церковь пшкомъ. Об леди пріхали въ карет.

— Какой у васъ славный урожай!

— Отличный, сэръ. Лучше быть нельзя. Мой небольшой клочокъ никогда не былъ въ такой исправности.

— Кстати, Вильямъ, я оставилъ гд-то въ вагон мой плащъ, сторожъ, вроятно, вынулъ его. Принесите, пожалуста.

— Съ удовольствіемъ, сэръ.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ пошелъ. Повернувъ на тропинку влво, онъ продолжалъ свой путь черезъ поле, и пришелъ къ задней сторон дома священника. Оттуда дорога шла по обработаннымъ полямъ, по прекраснымъ аллеямъ, принадлежащимъ къ замку Веферъ, ему оставалось всего не боле полуторы мили: по возвышенности путь былъ нсколько длинне.

Подъ выдающеюся скалой, мимо которой долженъ былъ проходить Фредерикъ, сидла одна изъ красившихъ двушекъ, какую только можно встртить. Около нея лежали альбомъ и кисти. Она вышла рисовать въ этотъ прекрасный день, но предалась праздности (что случалось съ ней нердко), и вмсто того чтобы работать, занялась чтеніемъ. Это была Сара Боклеркъ, племянница вестерберійскаго декана. Деканъ обыкновенно говорилъ ей, что если она идетъ рисовать, то не къ чему брать съ собой книги. Но слова его не вели ни къ чему, она отвчала съ свойственною ей независимостью: еслибъ она не читала, то лежала бы и мечтала. Теперь же деканъ былъ въ отсутствіи, дома оставались жена его, дочь и Сара. Послдняя жила въ дом дяди со смерти своей матери, отецъ Сары былъ въ Индіи.

Нжный румянецъ покрылъ щеки Сары, когда она увидала кто повернулъ за уголъ и очутился передъ ней. Его появленіе было внезапно, ни она и никто другой не знали что онъ пріхалъ. Она положила книгу и хотла-было встать, но онъ взялъ ее за руку и слъ возл нея на скамейк. Онъ держалъ ея руку въ своей, онъ видлъ румянецъ на ея щекахъ, видлъ какъ она опустила глаза свои подъ взглядомъ его глазъ.

Но не суждено было имъ полюбить другъ друга, хотя было время, когда ея чувство, а можетъ-быть и его, очень походило на любовь. Въ своемъ обращеніи съ нимъ, она прикидывалась тонкою кокеткой: онъ приписывалъ это капризу, недостатку истинной любви, на самомъ же дл это происходило изъ любви. Она думала, что во всякомъ случа онъ женится на леди Анн Сентъ-Джонъ, что онъ непремнно покорится своей судьб, а до вступленія въ бракъ хочетъ позабавиться съ ней. И вотъ она то кротка съ нимъ, нжна, податлива, послушна своей тайной любви, то вдругъ холодна, неприступна, полна презрнія. Это отчасти излчило его страсть, но при настоящей встрч, когда онъ встртилъ ее такъ внезапно во всей ея красот, старое чувство снова заговорило въ его сердц. Какъ иначе устроилась бы жизнь одной особы, еслибы Сара знала настоящія отношенія Фредерика и леди Анны!

Но у нея еще сохранилось на столько прежняго чувства, что она не могла не смутиться. Она разспрашивала его о неожиданномъ появленіи, не слыша отвтовъ, Фредерикъ замтилъ ея тайную радость, и голосъ его сталъ тише и нжнй, когда онъ наклонился къ ней, на его устахъ появилась улыбка, слаще которой не могло быть на земл. Быть-можетъ, даже теперь, останься онъ въ Вефер…. Но къ чему разсуждать о томъ что могло бы быть?

— Вы рады, Сара, что видите меня, не такъ ли?

Какъ молнія мелькнуло-было у ней признаніе, и опять исчезло, свтъ любви погасъ, и лицо ея стало сурово, насмшливо, полугнвно. Такъ она обманывала себя! Она слегка покачала головой и смотрла прямо впередъ изъ глубины своихъ холодныхъ, свтло-голубыхъ глазъ.

— Мы всмъ рады въ этой глуши. Здсь кром мистера Сентъ-Джона нтъ никого. Видть его или другихъ мн все равно. Вы сегодня утромъ изъ Лондона?

Фредерикъ Сентъ-Джонъ выпустилъ ея руку и всталъ.

— Я никогда не пойму васъ, Сара. Да, и выхалъ изъ Лондона сегодня утромъ. Гд Джорджина? Не вы, такъ она будетъ рада мн.

— Въ Вефер есть особа, которая вамъ будетъ рада, прибавила она засмявшись, но невесело и холодно звучалъ ея смхъ.— Леди Анна ждетъ васъ уже давно.

— Да, я думаю, она ждетъ. И мн пора отправляться. Безъ сомннія, я скоро опять увижу васъ.

Онъ продолжилъ свой путь, не подозрвая, что за деревьями скрывалась пара большихъ глазъ, слдившихъ за нимъ съ большею любовью чмъ т, на которыя онъ смотрлъ. Джорджина Боклеркъ, гуляя, видла сквозь деревья его приближеніе и сдлалась ненамренно свидтельницею свиданія. Она была дочь декада — живая, развязная двушка, средняго роста, съ пріятнымъ, нсколько надменнымъ личикомъ, съ широко раскрытыми сро-голубыми глазами, съ свтло-каштановыми волосами и съ здоровою кровью подъ загорлою кожицей щекъ, смлая, страстная, независимая двушка, но въ высшей степени правдивая и простая. И это много значитъ въ ваши дни отвратительной искусственности. Въ Джорджин была бездна недостатковъ, но докторъ Боклеркъ зналъ ея сердце и не промнялъ бы своей дочери ни на какую двушку въ мір.

Джорджина смотрла изъ-за деревьевъ, и вс ея жилки дрожали. Никогда сердце женщины не знало любви сильне, чище, постоянне той, какою Джорджина любила Фредерика Сентъ-Джона. Она была счастлива слыша его шаги, прикосновеніе до его руки было для нея искрой огня похищеннаго съ неба. Когда она увидала его такъ неожиданно, ей казалось, что вся земля вдругъ покрылась яркимъ розовымъ цвтомъ. Но при этомъ свиданіи съ другою, жгучая боль, какую она чувствовала уже не разъ, отозвалась въ ея сердц, свтъ любви погасъ на лиц, и губы ея болзненно поблднли. Съ своею быстрою проницательностью она давно поняла, что опасность грозитъ ей не со стороны леди Анны, а со стороны Сары. Слабый, тихій крикъ, какъ у пойманной птички, вырвался у нея изъ груди, когда она увидала Фредерика съ Сарой и старалась угадать смыслъ ихъ свиданія.

Было ли что-нибудь въ мір запутанне того пути, которымъ шла эта любовь, если можно назвать путемъ что-то неясное, неопредленнее. Вс — дяди, тетка, опекуны — желали, чтобы Фредерикъ Сентъ-Джонъ женился на леди Анн. Но самъ Фредерикъ вовсе не былъ намренъ жениться на ней, да и она, съ своей стороны, надялась выйдти за другаго. Но пока это еще было для всхъ тайной: одинъ Фредерикъ былъ посвященъ въ нее, и еслибы пришлось дйствовать ршительно, онъ намревался принять на себя тяжелую обязанность отклонить этотъ бракъ, чтобы пощадить Анну. Они отлично понимали другъ друга, чего нельзя сказать о двухъ другихъ дйствующихъ лицахъ нашей исторіи. Здсь нтъ ничего запутаннаго, скажете вы, но подождите что будетъ дальше. Джорджина любила Фредерика всмъ сердцемъ, а онъ и не думалъ о ней. Онъ не могъ не знать о ея любви, были признаки, ясно говорившіе объ этомъ, но онъ не обращалъ на нихъ вниманія и всю свою любовь отдалъ ея кузин. О, съ какою охотой Сара пріютила бы его въ своемъ сердц! Но голова ея была полна мыслію о леди Анн, и она съ презрніемъ встртила его начинающуюся любовь. Это излчило его, какъ мы сказали, но еслибъ истина могла обнаружиться, жизнь нкоторыхъ героевъ нашего романа пошла бы совсмъ иначе.

Джорджина должна была выйдти изъ своей засады, такъ какъ дорога его шла мимо ея, и онъ не могъ ея не замтить. Краски быстро смнялись на ея лиц, когда она протягивала ему свою руку, ей было душно подъ легкимъ лтнимъ платьемъ. Это платье было изъ воздушнаго муслина, съ голубымъ поясомъ, широкая соломенная шляпка съ голубыми лентами висла у ней на рук. Чтобы какъ-нибудь скрыть свое волненіе, она заговорила живо и громко. Съ дтства воспитанные вмст, они обращались другъ съ другомъ фамильярно, какъ братъ и сестра.

— Что, Джорджи, вы, какъ я вижу, по обыкновенію воюете съ терновникомъ?

Онъ указалъ на ея платье: длинная втвь терновника тащилась за ней.

— А все по вашей милости, сэръ. Услыша незнакомый голосъ, я бросилась черезъ кусты посмотрть кто бы это былъ. Что за странную дорогу выбрали вы! Вы свалились какъ снгъ на голову, когда никто и не ожидалъ васъ. Мы слышали, что вы отправились въ Финляндію или въ одно изъ подобныхъ пріятныхъ мстъ. Вы перепугаете въ замк до обморока.

— А вотъ и ошибаетесь. Меня звали въ Веферъ.

— Сочиняете, учтиво возразила Джорджина. — Я была сегодня утромъ посл завтрака въ замк, и мистрисъ Сентъ-Джонъ сожалла, что вы не прізжали осенью, была и еще одна особа, которая сожалла объ этомъ, но она не говорила этого.

При этихъ словахъ онъ посмотрлъ на нее. По временамъ ему казалось, что она угадывала настоящія отношенія его къ леди Анн.

— Удивляюсь, продолжала она,— что вы скрывались такъ долго.

— Какъ здоровье декана?

— Его нтъ здсь, мама одна…. скажите мн, что привело васъ сюда?

— Я сказалъ вамъ. За мной посылали.

— Кто?

— Исаакъ. Вы попрежнему любопытны, Джорджина. Но теперь не можете ли вы сказать мн, зачмъ меня звали, потому что это меня безпокоитъ. Я боюсь….

Онъ вдругъ остановился. Миссъ Боклеркъ подняла на него глаза. Въ его голос слышалось что-то болзненное, какъ будто ему было не по себ.

— Я ничего не знаю объ этомъ, отвчала она серіозно.— Я даже не знала что за вами посылали. Еслибъ я знала, разумется, я бы сказала вамъ.

Онъ поклонился въ знакъ благодарности довольно вжливо, но какъ-то разсянно, какъ будто ему было мало дла до Джорджины, или до того что она ему скажетъ, и пошелъ дальше, ни разу не оглянувшись назадъ. Она прильнула лицомъ къ дереву и жадно слдила за нимъ глазами, страстная любовь свтилась въ ея грустныхъ голубыхъ глазахъ, все существо ея стремилось крикнуть ему вслдъ, пока еще онъ не скрылся совершенно изъ вида и солнце ея души не закатилось въ туман: ‘О, оставься со мной, милый мой, останься со мной.’

Достигнувъ дома, Фредерикъ прошелъ прямо къ Исааку, котораго онъ засталъ въ его собственной комнат, и спросилъ, зачмъ онъ звалъ его. Онъ не сомнвался, что его денежныя обстоятельства рано или поздно сдлаются извстны брату. Но онъ былъ изъ тхъ людей высокаго благородства, которые смотрятъ на долги почти какъ на преступленіе, и теперь, когда пришла минута объясненій, это мучило его страшно.

— Я не нахожу извиненій, сказалъ онъ,— но не думай обо мн хуже чмъ я заслуживаю. Ни одного шиллинга не истрачено безчестно.

Исаакъ зналъ, что онъ говоритъ правду, и его сердце рвалось къ тому, кого онъ всегда любилъ какъ сына.

— Я поправлю все это, только будь осторожне впередъ, сказалъ онъ, не произнесши ни одного слова упрека.

— Но отъ твоей матери, Фредерикъ, лучше было бы скрыть это. Это огорчило бы ее и, можетъ-быть, встревожило бы Анну. Какъ ты думаешь, не пора ли теб жениться? Ждать нечего. Я увренъ,— по крайней мр такъ думаю,— что Анна готова.

И Фредерикъ Сентъ-Джонъ, связанный своимъ общаніемъ предъ леди Анной, не сталъ явно противорчить, но уклонился отъ вопроса.

XIII. Фредерикъ Сентъ-Джонъ въ затруднительномъ положеніи.

На другой день посл описаннаго свиданія, въ длинной, низенькой комнат священническаго дома, окна которой выходили на лугъ, сидла Сара за фортепіано, разучивая какую-то трудную піесу. Несмотря на свою всегдашнюю лнь, музыкой она занималась прилежно. Кокетка отъ природы, она тщательно развивала въ себ все что давало ее возможность блистать, были ли то дары природы или пріобртенныя качества. Она представляла рзкій контрастъ съ своею кузиной. Одна холодная, спокойная, обдумывающая каждый шагъ и вс свои поступки подчиняющая извстнымъ правиламъ, другая во всемъ слдовала минутному впечатлнію, и за что бы ни принималась, длала все съ увлеченіемъ. Нельзя сказать, чтобы въ Сар было много искусственности, за то Джорджина была слишкомъ естественна.

Мистрисъ Боклеркъ, худощавая и вчно недовольная, съ краснымъ носомъ, который съ каждымъ годомъ становился красне, сидла у окна, разговаривая съ Джорджиной, стоявшею подъ окномъ. Джорджина была въ свтло-розовомъ муслиновомъ плать, съ широкими кружевными рукавами, сквозь которые была видна вся ея хорошенькая ручка. Отчасти слушая мать, какъ она обыкновенно слушала ворчанье мистрисъ Боклеркъ, отчасти напвая про себя то, что играла Сара, Джорджина пристально смотрла въ далъ, какъ бы ожидая кого-то.

— Куда ты такъ смотришь? рзко спросила мистрисъ Боклеркъ. — Ты никогда не слушаешь меня, Джорджина.

— Мн показалось…. мн показалось (и хотя въ ея отвт слышалась нершительность, она говорила совершенную правду), мн показалось, что я видла Фредерика Сентъ-Джона. Онъ ли, или кто другой, но кто-то былъ здсь и сейчасъ повернулъ назадъ.

— Кстати, о Фредерик Сентъ-Джон, прервала ее мистрисъ Боклеркъ, забывъ прежній предметъ разговора, что съ ней случалось довольно часто,— я желала бы звать, произведетъ ли его пріздъ какую-нибудь перемну въ вашемъ ныншнемъ вечер? Мистрисъ Сентъ-Джонъ и Анна общали обдать у насъ, sans crmonie, надюсь он исполнятъ свое общаніе.

— Можно мн сходить узнать? спросила Джорджина.

— Иди, если хочешь.

Она весело впорхнула въ комнату, и вся ея апатія исчезла.

Небольшая уединенная прогулка во безмолвнымъ полямъ была очень пріятна въ этотъ теплый осенній день, но еслибъ ея дорога шла по камнямъ и терновникамъ, она показалась бы Джорджин раемъ: она надялась увидать его. Но она остановилась на минуту, чтобы спросить и спросить совершенно равнодушно, какъ будто вопросъ не имлъ для нея никакого значенія, спрашивая, она небрежно вертла своимъ платкомъ.

— Фредерикъ придетъ съ ними?

— Душа моя! Придетъ ли онъ? Придетъ, если захочетъ.

Погруженная въ свое занятіе, Сара ничего не слыхала.

Черезъ нсколько минутъ вошла Джорджина съ шляпкой на голов. Мистрисъ Боклеркъ уже не было въ комнат.

— Гд мама? спросила Джорджина.

Сара встала.

— Я думаю, тетушка вышла на лугъ. Куда ты идешь?

— Въ замокъ Веферъ. Пойдемъ вмст.

Лучъ согласія мгновенно мелькнулъ въ глазахъ Сары, но вспомнивъ о своемъ ршеніи забыть, она отказалась.

— Не сегодня.

— Какъ хочешь, сказала Джорджина.— Только не говори, что я тебя не звала, помнишь, какъ ты это разъ говорила и сердились на меня.

Губы Сары задрожали.

— Я не думаю, чтобъ я сердилась когда-нибудь. Только люди не умющіе себя сдерживать могутъ такъ забываться.

— А по-моему, лучше разсердиться отъ чистаго сердца, да и простить, чмъ оставаться холодною какъ кусокъ льда. Какъ я разъ разсердила Фреда Сенъ-Джона! прибавила Джорджина, припомнивъ что-то. — Вотъ онъ такъ можетъ разсердиться!

— Не думаю.

— Ну, не думай. А я не разъ видала, какъ онъ бсился. Подобныя вещи не забываются. Онъ обыкновенно очень кротокъ, но иногда такъ способенъ взбситься! Спроси мистрисъ Сентъ-Джонъ, спроси Анну.

Пускаясь въ путь, Джорджина простилась съ матерью, которая стояла наклонившись надъ своею любимою грядкой. Весело вступивъ въ Веферскія владнія, молодая двушка стала смотрть по сторонамъ, чтобы не проглядть какъ-нибудь того, кого ей такъ хотлось видть. Она была вполн уврена, что за полчаса передъ этимъ видла Фредерика, хотя замтила только верхушку его шляпы.

Вдругъ бабочка перелетла ей дорогу, когда она была уже очень недалеко отъ замка. Это была хорошенькая, рдкая бабочка, съ золотисто-пурпуровыми крылышками. Джорджин, которая была сама такъ же непостоянна, какъ бабочка, захотлось поймать ее, и она побжала за ней. Но лишь только повернула она за уголъ плетня, заросшаго зеленью, какъ вдругъ наткнулась на какого-то незнакомца.

Испугавшись, она отскочила назадъ, сердце ея сильно забилось. Нельзя сказать, чтобы въ незнакомц было что-нибудь такое, что могло бы испугать ее: разв только то, что онъ былъ незнакомъ ей и что она встртила его какъ бы стоящимъ въ засад. На немъ была очень оригинальная шляпа, съ тульею выше обыкновеннаго, суживавшаяся кверху на подобіе сахарной головы, платье его было потерто, но не чуждо притязаній на изящество, вообще же, весь его ensemble напоминалъ Джорджин Мефистофеля, изображеннаго на заглавномъ листк ея нотъ изъ Фауста.

Онъ стоялъ нсколько нагнувшись впередъ, пристально смотря сквозь деревья на замокъ Веферъ, это положеніе позволяло ему видть весь фасадъ дома. Испуганный также, повидимому, появленіемъ миссъ Боклеркъ, онъ скользнулъ въ сторону и исчезъ изъ виду.

— Что за странный человкъ! вскрикнула Джорджина.— И что онъ здсь длаетъ? Можетъ-бытъ, онъ хотлъ снять фотографію съ замка. А вдь, должно-быть, я видла эту самую шляпу изъ оконъ вашего дома.

Она сошла съ тнистой дорожки, перескла лугъ, взобралась на террасу и очутилась въ гостиной. Эти два семейства были такъ близки, что между вами не соблюдалось никакихъ церемоній, и она такъ же часто входила сюда этимъ способомъ, какъ и черезъ формальный входъ. Въ комнат не было какого, но почти тотчасъ же вошелъ Фредерикъ.

Его глаза на минуту остановились на ней, и она уловила полупристальный, полунетерпливый взглядъ, искавшій другую.

— Вы одн? спросилъ онъ, пожимая ея руку.

— Сары нтъ со мной, рзко отвчала она.— Джорджина ршительно не могла скрывать своего чувства, но никто, кром ея, не зналъ, какъ мучительно терзалось ея сердце. — Я пришла не къ вамъ, продолжила она колко. — Гд мистеръ Сентъ-Джонъ?

Она предложила этотъ вопросъ такъ, сама не зная зачмъ, и, очевидно, не требуя на него отвта. Но какъ же изумилась она, услыхавъ, что Исаакъ Сентъ-Джонъ ухалъ до завтра.

— Онъ ухалъ въ Анвикъ сегодня утромъ, сказалъ Фридерикъ,— навстить маленькаго Веню Сентъ-Джона, который находится подъ его опекой. Путешествіе продолжительное, потому что онъ похалъ на почтовыхъ.— Вамъ онъ нуженъ, Джорджина?

— Нтъ, мн нужна мистрисъ Сентъ-Джонъ. Мама полагаетъ, что он съ Анной не забыли о своемъ общаніи обдать у насъ сегодня.— А вы придете?

— У васъ гости?

— Какіе здсь гости! Не ждите этого. Будутъ бараньи котлеты, и больше ничего, прибавила она смясь. — У насъ никого не будетъ.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ не отвчалъ ни слова. Онъ стоялъ прислонившись къ рам отвореннаго окна, и по его задумчивому взору видно было, что мысли его были далеко. Джорджина стояла возл него.

— Вы придете?

— Не думаю, Джорджи, можетъ-быть…. хотя…. да я увижу. Сюда идетъ кто-то. Это Анна.

Онъ вышелъ, не подаривъ ей больше ни одного слова, ни одного взгляда. Ахъ, и безъ этого Джорджина была убждена въ полномъ его равнодушіи! Она пошла навстрчу леди Анн и начала смяться и болтать съ ней, какъ будто бы въ ея сердц и не бывало этой неумстной любви. Черезъ минуту снова вошелъ Фредерикъ и прошелъ черезъ комнату не говоря ни слова. Оказалось, что онъ приходилъ за шляпой, потому что Джорджина увидала его посл этого уже на улиц. Къ нимъ онъ пошелъ? Этотъ вопросъ острымъ ножомъ поразилъ ее въ сердце.

Спустя нсколько минутъ и она отправилась домой возвстить о согласіи мистрисъ Сентъ-Джонъ на приглашеніе. И Фредерикъ придетъ съ ними: такъ говорила мистрисъ Сентъ-Джонъ, и Джорджина была уврена, что онъ придетъ. Она шла не торопясь и вдругъ увидала въ нкоторомъ разстояніи Фредерика. Онъ стоялъ на одномъ мст, повидимому разсматривая что-то въ своей рук, и живому воображенію Джорджины тотчасъ представилось, не была ли это красивая бабочка съ золотисто-пурпуровыми крылышками. Въ ту же самую минуту она вдругъ увидала, что незнакомецъ, недавно встрченный ею, быстро подошелъ къ Фредерику и ударилъ его по плечу. Она видла какъ Фредерикъ обернулся и гордо отклонилъ руку этого человка. Поговоривъ нсколько минутъ, въ теченіе которыхъ этотъ человкъ показывалъ Фредерику какую-то бумагу, а Фредерикъ оглядывался кругомъ, какъ человкъ, который не знаетъ на что ршиться,— они ушли наконецъ вмст. Джорджина вернулась домой, раздумывая что все это значитъ.

Часа въ четыре пришла мистрисъ Сентъ-Джонъ съ леди Анной, каждая съ своею работой. Леди Анна собирала коллекцію папоротниковъ и принялась что-то длать съ высушеннымъ листомъ, при помощи воды и губки. Мистрисъ Сентъ-Джонъ и мистрисъ Боклеркъ занимались вязаньемъ шерстяныхъ разноцвтныхъ одялъ и начали сравнивать кто больше навязалъ.

— Гд же Фредерикъ? спросила мистрисъ Боклеркъ.— Разв онъ не придетъ?

— Я не знаю гд онъ, отвтила мистрисъ Сентъ-Джонъ, взглянувъ вверхъ, какъ будто этотъ вопросъ напомнилъ ей что-то. — Мы не видали его съ самаго утра, и только сейчасъ я получила отъ него записку, писанную карандашомъ, гд онъ говоритъ что не будетъ до ночи, а можетъ-быть и совсмъ не будетъ, если дла задержатъ его слишкомъ долго.

— Не отправился ли онъ въ Лексингтонъ?

— Мы не знаемъ куда онъ отправился.— Однако странно, что онъ ухалъ, не предупредивъ меня. На записк не было означено откуда она послана, и прислуга говоритъ, что ее принесъ незнакомый мальчикъ. Какой втреный этотъ Фредерикъ! Убжать, никому не сказавшись! Онъ сегодня пригрезился Анн.

— Пригрезился, повторила мистрисъ Боклеркъ.

Леди Анна засмялась.

— Мистрисъ Сентъ-Джонъ настаиваетъ, что я видла его во сн, сказала Анна.— Мы катались сегодня посл завтрака, прозжая мимо Барли-Моу, я сказала, что видла Фредерика въ одномъ изъ верхнихъ оковъ. Но когда мы подъхали ближе, онъ превратился въ какого-то неизвстнаго человка въ высокой шляп. Я, можетъ-бытъ, думала о немъ, оттого онъ мн и представился, или это былъ обманъ глазъ, вслдствіе того что свтъ солнца падалъ мн прямо въ лицо. Что съ вами, Джорджина?

Пора было спросить. Джорджина Боклеркъ стояла какъ оцпенлая: глаза ея остановилась, ротъ былъ полуоткрытъ. При ея догадливости, вся тайна внезапно ей объяснилась. Она сообразила очень быстро, что Фредерикъ арестованъ за долги и что тотъ человкъ задержалъ его въ Барли-Моу.

Глаза ея покрылись туманомъ, сердце опустилось въ груди. Джорджин давно было извстно затруднительное положеніе, въ которомъ онъ находился, она узнала объ этомъ изъ его же неосторожнаго слова и берегла секретъ, какъ тайное звено соединявшее ее съ нимъ. Но этого она не подозрвала, и догадка сильно перепугала ее.

Она вдругъ засмялась, когда вопросъ леди Анны привелъ ее въ себя, и стала извиняться подъ какомъ-то благовиднымъ предлогомъ. Она скоре ршилась бы умереть чмъ выдать его тайну.

— Знаю, сказала она. — Онъ отправился въ Лексингтонъ, чтобъ избжать удовольствія обдать въ обществ столькихъ дамъ. Не слдовало надяться, что онъ оставется для насъ, мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Совершенно такъ, душа моя, та же мысль приходила и мн въ голову, отвчала она. — Но я не вижу, почему бы ему не ночевать дома?

— Тысяча вещей могутъ задержать его, говорила Джорджина, закинувъ назадъ свою хорошенькую головку, чтобы прохладитъ свои щеки, раскраснвшіяся отъ лихорадочнаго жара. — И кто знаетъ, можетъ, онъ отправился къ сэръ-Джону Инграмъ? Прошлымъ годомъ я разъ ужасно взбсила его, поддразнивъ его этимъ неуклюжимъ Инграмомъ. Мама чуть не прибила меня за это.

— Джорджина, подержите пожалуста за край этотъ листъ, просила леди Анна. — Это возьметъ у васъ не боле минуты.

— А такъ какъ мы теперь каждая за своимъ ддомъ, не сыграете да вы намъ что-нибудь, Сара? сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ.— У меня до сихъ поръ не выходитъ изъ головы очаровательный мотивъ изъ Бенедикта, который вы играли, когда мы были у васъ въ послдній разъ.

Сара подошла къ фортепіано и стала играть. Нсколько минутъ Джорджина наблюдала за группой, и уврившись, что вс эти добрыя души ничего не подозрваютъ, вышла изъ комнаты.

Снявъ съ вшалки шляпку и мантилью — такъ какъ мистрисъ Боклеркъ требовала, чтобы при выход изъ дому эти вещи была непремнно на рук,— и накинувъ ихъ на себя, Джорджина вышла, стараясь пройдти такъ, чтобъ ее не было видно изъ оковъ гостиной. Куда же шла эта страстная, безразсудная двушка? Не-зачмъ спрашивать. Повинуясь своей увлекающейся, свободной и безпечной натур, она спшила въ Барли-Моу, чтобъ увидть Фредерика Сентъ-Джона.

Имя Барли-Моу, безъ сомннія, дико звучитъ въ ушахъ читателя. Но въ этомъ тихомъ мстечк, Барли-Моу былъ такой же солидный и почтенный домъ, какъ и всякій другой. Джорджина не разъ хаживала сюда съ своимъ отцомъ посидть минутъ съ десять съ одною изъ дочерей здшняго хозяина, которая давно уже была больна, а въ настоящее время готовилась отойдти въ другой міръ.

Она шла съ быстротой паровоза и въ три минуты достигла Барли-Моу. Хозяинъ, простой, почтенный, старый йомемъ въ желтой куртк и въ сапогахъ съ отворотами, бывшій и фермеромъ, и содержателемъ трактира, вышедъ ей навстрчу.

— Мери не очень здорова, миссъ, говорилъ онъ скоре обыкновеннаго. — Она лежитъ. Я боюсь обезпокоить васъ и не смю просить васъ взойдти къ ней сегодня.

— Я не затмъ пришла, чтобы видть ее, отвчала Джорджина, не знавшая церемоній.— мистеръ Фредерикъ Сенть-Джонъ здсь?

Хозяинъ, повидимому, попался врасплохъ. Ему не хотлось бы сказать правду, но онъ не могъ по чистой совсти отвчать отрицательно, и вмсто отвта, только таращилъ глаза.

— Я знаю, онъ здсь, сказала Джорджина.— Нечего запираться.

— Да, миссъ, онъ здсь, это правда. Но я не могъ сказать этого.

— Мн надо видть его, продолжила она, идя въ гостиную, на этотъ разъ пустую. — Скажите ему, чтобъ онъ пришелъ ко мн.

Должно-быть, Фредерикъ не могъ никуда пойдти безъ своего надзиратедя, потому что, когда онъ спустился сверху и вошелъ въ комнату, шляпа и голова этого человка показались изъ-за его плечъ.

Фредерикъ гордо махнулъ ему и заперъ дверь, чтобъ отдлаться отъ него.

— Джорджина, что привело васъ сюда?

— Какъ это случилось? торопливо спросила она, не отвчая на его вопросъ. — Неужели васъ въ самомъ дд арестовали?

— Да, въ самомъ дл, отвчалъ онъ гордымъ тономъ, подъ которымъ скрывалось, быть-можетъ, чувство горькаго униженія. — Чудо не въ этомъ, а въ томъ, какъ вы узнали объ этомъ.

— Я догадалась, сказала Джорджина.

— Догадались!

Она спокойно разказала ему все сначала: встрчу свою утромъ съ тмъ человкомъ, объявленіе мистрисъ Сентъ-Джонъ о полученной ею записк и мнимое видніе леди Анны.

— Истина открылась предо мной въ одну минуту, заключила она. — Я поняла, что вы арестованы, я была уврена, что тутъ нтъ ничего другаго. Я вышла изъ комнаты, не говоря ни слова, и бгомъ пустилась сюда.

— Но зачмъ пришли вы сюда, Джорджина?

— Затмъ, чтобы видть васъ, спросить, не могу ли я въ чемъ-нибудь помочь вамъ? отвчала она просто. — Я заключила изъ вашей записки, что вы не смете сказать мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Не смю! Это не настоящее слово, Джорджина. Я хочу, если только можно, пощадить ее: я знаю, что это сильно огорчило бы ее. Не будь Исаакъ въ отсутствіи, вся эта исторія не продлилась бы и четверти часа. Но на свт все длается не такъ какъ ожидаешь.

— Вы думаете, что онъ…. что онъ…. но что могъ бы онъ сдлать? спросила она, обративъ къ нему свое озабоченное личико и серіозные глаза.

— Онъ заплатилъ бы искъ и освободилъ бы меня. Но пока ничего нельзя сдлать до его прізда.

— Какъ великъ искъ?

Мистеръ Сентъ-Джонъ закусилъ губы.

— Нсколько сотенъ. Что вы такъ испугались?

— Но у него, конечно, нтъ столько наличныхъ денегъ, вскрикнула Джорджина.

Мистеръ Сентъ-Джонъ улыбнулся.— Не безпокойтесь, Джорджи, для человка, который привелъ меня сюда, одна подпись Сентъ-Джона Веферскаго будетъ значить то же что деньги. Онъ хорошо знаетъ кто, иначе онъ и не арестовалъ бы меня. Призвать меня сюда былъ очень ловкій маневръ.

— Кто онъ? опросила Джорджина, понижая голосъ, инстинктивно убжденная, что особа, о которой идетъ рчь, близехонько отъ двери.

— Онъ — никто. И совсмъ тмъ, въ силу законовъ, онъ полный мой хозяинъ въ настоящее время. Онъ считаетъ себя образцомъ благоразумія и снисходительности, въ чемъ надется убдить и меня, а то онъ живо запряталъ бы меня.

— Куда?

— Куда? это нехорошее слово, Джорджина: въ тюрьму.

— О! Но вы не допустите до этого? Нтъ?

— Исаакъ не допуститъ. Досадно, что онъ ухалъ именно сегодня. Странно, право, что ему вздумалось ухать сегодня, тогда какъ по цлымъ годамъ онъ сидитъ дома. Но нечего длать, придется просидть здсь до его прізда, прячась какъ мышь, чтобы меня не увидали и не разказали матушк.

— Не могу ли я помочь вамъ? не могу же сдлать что-нибудь для васъ?

— Нтъ, ничего. Благодарю васъ, Джорджина. А вы все-таки предобрая двушка.

Она надула свои хорошенькія губка.

— Храните только тайну. Да идите, какъ можно скоре, домой: что сказала бы ваша мама, еслибъ она знала, гд вы?

— Бранила бы меня цлую недлю. Мистеръ Сентъ-Джонъ вернется завтра утромъ?

— Я самъ желалъ бы знать это. Я полагаю, что онъ будетъ между полуднемъ и вечеромъ. Намъ нужно поставить кого-нибудь стеречь его: онъ взялъ почтовыхъ, стало-быть подетъ по верхней дорог, не прозжая здсь. Я не смю послать записку въ Веферъ до его прізда, потому что матушка, увидавъ мою руку, непремнно прочтетъ ее, не смю также довриться кому-нибудь изъ слугъ, чтобъ они сказали своему господину. Они сдлали бы изъ этого тайну, которая непремнно дошла бы до ушей матушки. Да сказать правду, я и не желалъ бы, чтобы слуги знали о моихъ длахъ. На одного Брума можно бы положиться, но онъ ухалъ съ Исаакомъ,

— Доврьтесь мн, сказала Джорджина съ жаромъ. — Поручите все мн. Я постараюсь переговорить съ мистеромъ Сентъ-Джономъ, какъ только онъ прідетъ. Если мн не удастся видть его, я скажу Бруму.

Фредерикъ помолчалъ съ минуту. Вызовъ Джорджины, повидимому, устранялъ вс затрудненія.

— Но я не желалъ бы безпокоить васъ, Джорджина, говорилъ онъ, продолжая что-то думать.

— А я хочу, отвчала она, и румянецъ покрылъ ея щеки.— И не пробуйте отговаривать.

Онъ улыбнулся ея пылкости, онъ видлъ, какъ ей было пріятно послужить ему.

Она подошла къ двери, собираясь уйдти.

— Пусть будетъ по-вашему, Джорджина. Съ этихъ поръ я буду называть васъ моимъ другомъ въ нужд.

Она быстро растворила дверь. На противоположной сторон узкаго корридора, прислонившись къ стн и устремивъ глаза прямо на нихъ, стоялъ незнакомецъ врнымъ сторожемъ. Фредерикъ хотлъ что-то сказать, но увидавъ его, остановился и попросилъ Джорджину снова войдти въ комнату.

— Вы не станете говорить объ этомъ несчастіи вашимъ домашнимъ, Джорджина? знаютъ ли это тамъ? продолжалъ онъ, и въ голос его вдругъ послышался дурно скрываемый страхъ.— Сара знаетъ объ этомъ?

— Если и знаетъ, возразила Джорджина, и сердце ея снова охватила прежняя боль,— то знаетъ не отъ меня.

Съ этими словами она бгомъ пустилась домой, чтобы тамъ не замтили ея отсутствія. Голова ея была занята одною мыслью.

— Сара! Сара! Вотъ единственная забота его жизни!

XIV. Ярмарка въ Анвик.

Спускаясь по длинной, извивающейся улиц Анвика, прохожій могъ бы замтить перерывъ между домами по лвую сторону. Это былъ выгонъ или пустошь, принадлежавшая владльцу помстья, и никто не имлъ права строиться на ней. Примыкавшіе къ этому обширному грязному мсту закоулки служили отличнымъ притономъ для бродягъ и цыганъ. Но разъ въ годъ, въ продолженіе трехъ дней въ сентябр мсяц, мсто это оживлялось всею суматохой ярмарки. Тутъ были балаганы, заключавшіе въ себ вс чудеса міра, живыя и мертвыя, труппы странствующихъ актеровъ, палатки съ питьемъ, лотки съ фруктами, пряниками и копечными дудками, и посреди всего этого толпы гулякъ, царствовавшихъ здсь въ теченіе этихъ трехъ дней. Скромные лавочники, которыхъ выводили изъ себя эти барабаны и рожки, отбивавшіе у нихъ обычныхъ покупателей, сильно поговаривали, что ‘не мшало бы уничтожить этотъ соблазнъ’, но народъ вообще думалъ, что никто въ мір не могъ привести въ исполненіе этой угрозы, исключая одного владльца помстья, онъ же могъ сдлать это не иначе, какъ отнявъ у нихъ право пользоваться этимъ мстомъ. Но какъ бы то ни было, покамстъ еще пустошь не отнималась, и народъ торжествовалъ.

Былъ ясный сентябрьскій день, и ярмарка сіяла полнымъ блескомъ, какъ и подобало первому ея дню. Все было устроено надлежащимъ образомъ: музыка громка, зазыванія балаганныхъ владльцевъ убдительны, наряды барышенъ и ихъ танцы изящны. Иначе и быть не могло, потому что въ этотъ день окрестные владльцы посылали сюда своихъ дтей (извстно было, что нкоторые хотли пріхать и сами), здсь встрчались горничныя и дворецкіе. Второй и третій день предоставлялись ‘оборышамъ’, какъ выражалась эта высшая прислуга.

Итакъ, въ этотъ прекрасный сентябрьскій день ярмарка была во всемъ своемъ блеск, били въ барабаны, играли на флейтахъ, паяцы кричали, леди танцовали, а соперничавшіе между собою владтели балагановъ, въ пурпурныхъ и золотыхъ туникахъ, вс хоромъ заклинали публику. Въ это время можно было замтить на улиц двухъ почтенныхъ нянюшекъ, пробиравшихся къ очаровательному мсту. При каждой было по ребенку. На дтяхъ были черныя бархатныя платьица, обшитыя крепомъ, и соломенныя шляпы съ черною лентой. Младшему изъ нихъ, хорошенькому, свженькому мальчику, съ массой свтлыхъ кудрей, казалось, было около трехъ лтъ, другому — около пяти. Старшаго нельзя было назвать хорошенькимъ, но все лицо его дышало благородствомъ и умомъ. Несмотря на свое малолтство, онъ привлекалъ всеобщее вниманіе, передъ нимъ снимали шляпы, потому что этотъ ребенокъ былъ владлецъ помстья, наслдникъ Анвика, и самая ярмарка происходила на его земл.

Вен и Джорджу очень хотлось побывать на ярмарк, да и не имъ однимъ, еще за недлю до ярмарки, съ того самаго времени какъ вколотили первый столбъ, означавшій будущій балаганъ, едва ли можно было найдти на милю въ окружности какую-нибудь нянюшку или ребенка, которые бы сохранили спокойное состояніе духа. Принсъ, однако, была исключеніемъ. Она, повидимому, не любила ярмарокъ, и глядя на Гонорію, нетерпливо ожидавшую наступленія этого торжества, презрительно закусывала свои тонкія губы. Между ними попрежнему не было пріязни, попрежнему давали он волю своему язычку, и надо сказать правду, послднее слово всегда оставалось за Гоноріей. Въ это самое утро ярмарка была поводомъ къ отчаянной схватк: Гонорія говорила все что могло очаровать дтей, описывая имъ вс предстоящія удовольствія, Принсъ противорчила ей на каждомъ слов, увряя, что неприлично водить дтей на ярмарку. Мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ приняла сторону Гоноріи, сказала Принсъ что она не видитъ причины лишать дтей удовольствія посмотрть на балаганы, и наконецъ приказала ей замолчать. Джорджъ заступился за свою няню, не потому чтобы былъ равнодушенъ къ ярмарк, но просто для того чтобы показать привязанность къ своей нян, а отчасти и свой характеръ, и назвалъ Гонорію ‘гадкою тварью’. Веня возразилъ, что не Гонорія, а Принсь гадкая тварь, за что Джорджъ ударилъ его. Мистрисъ Карльтонъ сдлала ему выговоръ, а Веню приласкала и поцловала. Замчательно, что эта небывалая привтливость со стороны госпожи, это проявленіе любви къ Вен случилось именно утромъ того дня, который ознаменовался неожиданнымъ посщеніемъ мистера Исаака Сентъ-Джона. Въ послдствіи это припомнилось Гоноріи. ‘Словно нарочно такъ случилось!’ ворчала она про себя.

Какъ бы то ни было, заступничество мистрисъ Сентъ-Джонъ въ настоящую минуту привело Гонорію въ хорошее расположеніе духа: будущаго она не могла видть, и когда он встали изъ-за ранняго обда, Гонорія была въ какомъ-то упоеніи, довольная всми и каждымъ, исключая разв Принсъ. Что же касается до Принсъ, она, какъ ни въ чемъ не бывала, отправилась на ярмарку съ Джорджемъ, безстрастная и спокойная, какъ всегда. Въ то время какъ он подошли къ балаганамъ, а дв пары маленькихъ ножекъ уже начали танцовать подъ звуки барабановъ, а передъ очарованными глазами замелькали паяцы и всякія другія прелести, на улиц промчалась запыленная почтовая карета, запряженная четверкой лошадей, и остановилась у трактира подъ вывской Колокола, какъ разъ напротивъ выгона. Почтовая карета четверкой стала уже рдкостью въ графств, и об нянюшки съ любопытствомъ глазли на нее, не подозрвая, что въ ней сидитъ тотъ, кто, въ качеств опекуна, иметъ полную власть надъ наслдникомъ Анвика.

Первый балаганъ, въ который они вошли (слдуя правилу приберегать лучшее къ концу), былъ не что иное, какъ скромный шалашъ, котораго entre состояло изъ зеленаго байковаго одяла съ загнутыми углами. На бдой коленкоровой вывск написано было черными буквами: ‘Магазинъ иностранныхъ рдкостей’. Разные предметы были нарисованы на красной простын, протянутой подъ этими буквами, но неизвстно, былъ ли артистъ не совсмъ точенъ въ своихъ выраженіяхъ, или иностранныя рдкости были вовсе незнакомы роднымъ глазамъ. Входъ стоилъ три пенса, барабанъ былъ громокъ, а содержатель балагана великолпенъ какъ своею персоной, такъ и убдительностью.

— Я войду въ этотъ, сказала Гонорія. — Полагаю, вамъ не будетъ надобности пугаться того, что вы увидите въ этомъ балаган, прибавила она обращаясь къ Принсъ такимъ тономъ, въ которомъ, надо признаться, была порядочная доля важничанья. — Тутъ не танцуютъ.

Единственнымъ отвтомъ Принсъ была презрительная мина, показавшаяся на ея губахъ, а она вошла съ Джорджемъ въ балаганъ, гд труппа исполняла какую-то мудреную кадриль. Гонорія заплатила за себя три пенса, поспорила съ пріемщикомъ, что Веню можно бы впустить за полтора, на что этотъ господинъ отвчалъ ей, что у нихъ для дворянскихъ дтей половинной цны не полагается, и вошла въ балаганъ.

Подобно всякимъ другимъ балаганамъ, внутренность его не исполняла общаній, какія сулила наружность. Тутъ были каменныя крокодилъ и разныя другія мертвыя чудища. Гонорія отворачивала свой носъ и ворчала, что слдовало бы потребовать деньги назадъ, но вниманіе Вени было приковано хорошенькою моделью церкви съ колокольней, на пьедестал изъ зеленаго моха. Она была благо цвта и ея прозрачныя, разноцвтныя окна были весело освщены свчкой, поставленною внутри. Въ самомъ дл, кто была очень красивенькая и замтная вещица въ черномъ балаган, и Веня не могъ оторваться отъ нея. Какъ далека была Гонорія отъ мысли, что этотъ случай будетъ имть такое печальное вліяніе на безсознательнаго ребенка!

— Пойдемъ, оказала она нетерпливо. — Я теб сама сдлаю такой же, Веня.

— Какъ же ты его сдлаешь? быстро спросилъ Веня.

— Изъ блой бумаги, да изъ нсколькихъ лучинокъ, вотъ и все, Веня. Принсъ, пожалуй, войдетъ домой и наскажетъ мам, что мы нарочно ее оставили. Вдь она лживая вотъ какъ этотъ крокодилъ.

— Не можешь ли ты купить мн это, Гонорія? возразилъ Веня, не трогаясь съ мста.

— Разумется, не могу, отвчала Гонорія. — Какой ты глупенькій, что спрашиваешь это! Вдь здсь вещи не для продажи, этотъ народъ живетъ тмъ, что показываетъ ихъ. Да все это дрянь! Однакоже, идете ли вы, мистеръ Веня?

— Общаешь ли ты сдлать мн такую? настаивалъ Веня.

— Хорошо, сдлаю. Ну!

— Когда?

— Какъ только достану все нужное. Да ну, иди же.

Веня не охотно двинулся съ мста, а пока Гонорія не вытащила его черезъ зеленое байковое отверстіе, онъ не отрывалъ глазъ отъ предмета, такъ сильно поразившаго его.

Между тмъ мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ оставалась дома одна. Склонная къ тихой жизни, она большею частью сидла дома, рдко посщая общество, а недавняя смерть мужа избавляла ее отъ праздныхъ постителей. Одна только страсть, казалось, поглощала всю ея жизнь, исключая вс другія, она наполняла каждый уголокъ ея сердца, управляла всми ея поступками, заглушала даже ея печаль по муж — эта страсть была любовь къ ея ребенку. Слово ‘любовь’ недостаточно выражаетъ ея чувство: это была огненная страсть, грозившая уничтожить въ ней всякое здоровое побужденіе. И она понимала это, но сознавала, что не можетъ быть другою.

Одна мысль никогда не оставляла ея, можно сказать, что она не выходила у нея изъ головы съ самаго дня смерти ея мужа, это мысль — что Веня глава Анвика, со всми богатствами и почестями, а она, она, Шарлотта Карльтонъ, такая гордая по натур, имла домъ и содержаніе только потому, что была его опекуншей, и Джорджъ былъ тутъ ничто. Эти размышленія какъ острыя иглы кололи ее, они терзали и мучили ея дурно направленное сердце. Не побуждай она себя, ея размышленія, переходя отъ одной больной мысли къ другой, могли бы дойдти до страшной мысли, которой она сама ужаснулась бы. При первомъ пробужденіи ранняго утра, въ лихорадочныхъ мечтахъ полуночнаго уединенія, въ полномъ блеск и шум полудня, одна мысль неотлучно преслдовала ее:— еслибы Веня умеръ, ея сынъ былъ бы наслдникомъ.

Сознавала ли она, какъ опасны подобныя мысли? Нтъ. Еще и теперь она любила возвращаться къ ихъ первоначальному источнику — къ несчастію, случившемуся съ Веней. Когда ребенка вытащили изъ воды мертваго, какъ полагали, сердце мистрисъ Сентъ-Джонъ сильно забилось, не отъ печали, но оттого что у нея явилась мысль, которой она прежде никогда не имла, или которая, быть-можетъ, спала въ ней.

Ея возрастающая нелюбовь къ Вен могла бы послужить ей предостереженіемъ. Это чувство было слдствіемъ непониманія настоящаго положенія длъ: она видла въ Вен какого-то злаго духа, единственное назначеніе котораго на земл было стоять на дорог ея ребенка и лишать его того, на что онъ могъ бы имтъ право по рожденію. Она боролась съ этою нелюбовью или, лучше сказать, ненавистью, потому что нелюбовь ея обратилась въ это чувство — а въ своемъ обращеніи съ ребенкомъ она выдерживала постоянную борьбу. Никто кром ея не зналъ, чего ей стоило показывать что она любитъ Веню и не длать никакой разницы между дтьми. Она боролась съ собой — отдадимъ ей справедливость — не потому чтобъ она видла какую-нибудь опасность, но потому что ею руководило чувство справедливости. Сегодня утромъ, взявъ сторону Вени и поцловавъ его, она слдовала обязанности быть справедливою. Но едва дти скрылись изъ виду, старыя, нехорошія чувства снова овладли ею, и она предалась безумнымъ мечтамъ и грезамъ о томъ, что бы она стала длать, еслибъ Анвикъ принадлежалъ Джорджу, а не Вен. Поврите ли, у нея вошло въ привычку повторять про себя ихъ имена, прибавляя къ нимъ ихъ будущій титулъ: ‘сэръ Веніаминъ Сентъ-Джонъ’, ‘сэръ Джорджъ Сентъ-Джонъ’, и по ея мннію одно имя (не нужно спрашивать которое) звучало въ тысячу разъ благозвучне другаго.

Какъ ни сознавала она все это, но опасности она еще не замчала. Въ ночь смерти своего мужа она дала слово исполнить во всей точности свои обязанности по отношенію къ маленькому пасынку, и когда была прочтена статья духовнаго завщанія, уполномочивавшая мистера Сентъ-Джона, владтеля замка Веферскаго, взять отъ нея ребенка, сердце ея болзненно сжалось, потому что она видла въ этомъ недостатокъ доврія къ ней мужа.

На одна женщина не желала такъ быть справедливою въ отношеніи къ пасынку, какъ Шарлотта Карльтонъ: и еслибы только сила воли не измняла ей, она исполнила бы свое желаніе. Однимъ изъ результатовъ ея добраго намренія сдержать свое слово было то, что Гонорія осталась при своемъ мст. Она очень не любила эту двушку за ея сильную привязанность къ Вен и за то, что она всегда принимала сторону Вени въ его ссорахъ съ Джорджемъ, нсколько капризнымъ молодымъ джентльменомъ, но она не хотла разчесть ее. И Гонорія обязана была сохраненіемъ своего мста не столько тому, что мистеръ Сентъ-Джонъ, умирая, желалъ, чтобъ она оставалась при Вен, сколько собственному желанію Шарлотты быть врною своимъ обязанностямъ. Изъ всей прислуги одна Гонорія, исключая, быть-можетъ, только Принсъ, замтила нелюбовь второй мистрисъ Сентъ-Джонъ къ ея маленькому питомцу, она поняла, какъ будто прочла въ книг, что ея госпожа видитъ въ Джордж настоящаго наслдника, а въ Вен похитителя его правъ. Это возмущало Гонорію и пробуждало въ ней чувство негодованія, смшаннаго со злостью, прорывавшееся иногда и въ ея обращеніи. Не подозрвая настоящей причины, Шарлотта приписывала это ея пылкому характеру. Теперь мы, кажется, довольно сказали о душевномъ состояніи мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ. Она старалась быть справедливою, но страсти и предубжденія была у нея сильны, необыкновенно сильны, а умъ ея дурно направленъ.

Размышленія ея были прерваны появленіемъ въ алле какого-то экипажа. Она увидала, что экипажъ былъ изъ трактира Колоколъ, и въ ней заговорилъ материнскій страхъ: ей думалось, ужь не случилось ли какого несчастія съ Джорджемъ, и не его ли привезли домой. Но оказалось, что въ коляск сидлъ только одинъ джентльменъ, и тотъ незнакомый, небольшаго роста, съ пріятнымъ, нжнымъ лицомъ.

Давно не удивлялась она такъ какъ теперь, когда, взглянувъ на поданную ей карточку, увидала, что поститель ея былъ мистеръ Сентъ-Джонъ изъ замка Веферь. Ужь не за тмъ ли онъ пріхалъ, чтобы взять Веню? Эта мысль мгновенно пробудила въ ней всю любовь къ ребенку ея сердца и вызвала краску обиды на щекахъ. Но когда вошелъ Исаакъ, она успла оправиться, и съ милою вжливостью протянула ему свою руку: она видла, что ей нечего было опасаться.

Но, можетъ-быть, еще пріятне было для нея, какъ и для всякой суетной женщины,— а Шарлотта была одною изъ такихъ,— замтить по лицу Исаака и его манерамъ, какого рода впечатлніе произвела она на него. Молодая вдова, красавица, съ своимъ кроткимъ и покорнымъ видомъ, она пробуждала глубокій интересъ. Она обливалась слезами, когда рчь зашла о ея муд, о Вен, она говорила мистеру Сентъ-Джону, что если онъ возьметъ отъ нея Веню, то разобьетъ ея сердце.

Это была не боле какъ метафора. И очень вроятно, что мысль объ опасности, какая могла грозить ея двумъ тысячамъ ежегоднаго дохода преобладала въ ней надъ всякомь чувствомъ. Но мистеръ Сентъ-Джонъ принялъ все это за чистую любовь и уврялъ ее, что, по его мннію, не можетъ бытъ такой причины, которая заставила бы это взятъ отъ нея Веню. Въ самомъ дл, она произвела на него очень пріятное впечатлніе, онъ былъ почти очарованъ ею.

— Отвтите ли вы мн на одинъ вопросъ? спросила мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Никто кром васъ не можетъ разршить его. Почему мой мужъ предоставилъ вамъ эту власть? Не сомнвался ли онъ во мн?

— Не знаю почему, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— разв не опасался ли онъ, что вы будете слишкомъ добры къ ребенку, будете потворствовать ему къ его же вреду. Дйствительно, я помню, какъ онъ говорилъ разъ, что вы не довольно строги и что заботиться о двухъ дтяхъ будетъ слишкомъ тяжело для васъ.

Она промолчала. Затмъ стала говорить о постороннихъ предметахъ, а Исаакъ пробесдовалъ съ нею нсколько времени. Она сожалла, что Вени не случилось дома въ это время, и смялась отъ души, когда мистеръ Сентъ-Джонъ разказывалъ ей о шум барабановъ, оглушившихъ его. Она поспшила предложить ему остаться въ Анвикъ-Галл до завтра, но онъ отказался, ссылаясь на то, что человкъ онъ хворый. Онъ оставилъ за собой дв комнаты въ Колокол. Для себя, и для своего человка, и просилъ отпуститъ Веню на слдующее утро къ нему завтракать.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ тотчасъ же согласилась.

— Позвольте и нян придти съ вамъ, сказалъ онъ мистрисъ Сентъ-Джонъ, прощаясь.— Мн хотлось бы видть няню моего маленькаго воспитанника, поговоритъ съ ней и предложить ей подарокъ въ знакъ моего расположенія къ ней.

И на эту просьбу тотчасъ послдовало согласіе и мистеръ Сентъ-Джонъ окончательно распрощался съ своею вдовствующею кузиной, намреваясь на слдующій день тотчасъ же посл завтрака отправиться домой.

На возвратномъ пути въ Колоколъ, уже почти прохавъ паркъ, онъ увидалъ двухъ нянюшекъ съ дтьми. Тотчасъ догадавшись кто он, онъ веллъ остановиться, отворилъ дверцу, и не выходя изъ экипажа, сталъ разговаривать съ ними.

Его питомецъ оказался благородный мальчикъ, съ открытымъ, умнымъ личикомъ, другой былъ хорошенькій малютка-игрушка, съ свжимъ личикомъ, свтлыми локонами, и съ капризными манерами, показывавшими въ немъ балованнаго ребенка. Дти тотчасъ же подружились съ нимъ и принялись показывать игрушки, которыя несли съ собой: одинъ показывалъ свой калейдоскопъ, другой — барабанъ. Веня разказывалъ ему какую-то непонятную исторію о ‘церкви’, которую сдлаетъ ему Гонорія, Джорджикъ выбивалъ дробь на барабан. Исаакъ спросилъ Гонорію, не она ли та няня, о которой говорилъ ему ея покойный господинъ и которая была неразлучно съ Веней съ самаго его рожденія? Получивъ утвердительный отвтъ, онъ сказалъ ей, чтобъ она приходила къ нему въ Колоколъ завтра утромъ вмст съ мистеромъ Веней. Онъ далъ Принсъ соверенъ, а дтямъ общалъ прислать сегодня же вечеромъ цлый коробъ игрушекъ, и затмъ распростился съ ними. Никто изъ нихъ не замтилъ его горба, во вс думали: какого маленькаго роста этотъ джентльменъ.

Веня несъ мам въ подарокъ сткляночку духовъ, съ голубыми и блыми полосками, съ узкимъ горлышкомъ, за которую онъ заплатилъ три пенса. Онъ поцловалъ маму, подавая ей сткляночку. Джорджъ хотлъ подаритъ мам сладкій пирожокъ, но, къ несчастію, сълъ его дорогой. Тронулъ, ли ее этотъ контрастъ или, вслдствіе близости Исаака Сентъ-Джона, она хотла показаться любящею матерью: на поцлуй Вени она отъ души отвтила тмъ же, похвалила его подарокъ, засунувъ его за поясъ, а Джорджу сказала, что онъ маленькій эгоистъ. Какъ ни радовалась Гонорія, какъ ни желала похвастаться передъ Принсъ, та не соблаговолила обратить на нее свое вниманіе. Мистрисъ Сентъ-Джонъ была такъ мила, что попросила Гонорію одть завтра Веню какъ можно лучше и сказала, что для нихъ запрягутъ пони.

Приказаніе было исполнено. На другой день, за завтракомъ у мистера Сентъ-Джона, Веню угощали вареньемъ и тому подобными сластями. Брумъ и Гонорія прислуживали имъ. Посл завтрака Бруму было приказано взять мистера Веню на ярмарку, показать ему слона и все что Брумъ найдетъ нужнымъ, а Гонорію попросили посидть пока съ мистеромъ Сентъ-Джономъ.

Онъ не видалъ другаго средства какъ обратиться прямо къ нян и узнать отъ нея, хорошо ли Вен при мачих. Припомнивъ все что онъ видлъ при вчерашнемъ визит, онъ былъ далекъ отъ мысли что Вен не хорошо, но все же желалъ въ этомъ удостовриться.

На его вопросы Гонорія отвчала такъ откровенно, какъ только могла. Но должно замтить, что во случаю милостиваго расположенія своего къ госпож, возбужденнаго послднимъ происшествіемъ (или точне, по случаю милостиваго расположенія госпожи къ ней) Гонорія отзывалась о мистрисъ Сентъ-Джонъ лучше чмъ отозвалась бы во всякое другое время. Сущность ея отвтовъ была такова: если мистрисъ Сентъ-Джонъ и не балуетъ Веню, то съ другой стороны нельзя сказать, чтобъ она вообще не любила его.

Это нсколько удивило Исаака.

— Мн показалось, сказалъ онъ,— что она слишкомъ добра къ нему.

Гонорія покачала головой.

— Мистрисъ Сентъ-Джонъ слишкомъ добра къ своему собственному ребенку, сэръ, она страшно балуетъ его, но за мистера Веню нечего опасаться.

— Вы не хотите, полагаю, сказать этимъ, что она не любитъ его? возразилъ мистеръ Сентъ-Джонъ, нсколько затрудняясь, какъ бы выразиться съ должнымъ уваженіемъ къ мистрисъ Сентъ-Джонъ, говоря о ней съ ея служанкой.

— Нтъ, сэръ, этого нельзя сказать. Она обращается съ обоими совершенно одинаково, разв только что она младшаго все цлуетъ и обнимаетъ, и больше бываетъ съ нимъ. Что же касается до мистера Вени, то на дняхъ она такъ прибила его, что онъ плакалъ отъ боли. И совершенно безъ всякой вины. По крайней мр, я не знаю чмъ онъ провинился.

Мистеръ Сентъ-Джонъ улыбнулся.

— Вы знаете, небольшое исправленіе полезно для мальчиковъ.

— Я и не говорю, что оно безполезно. Какъ бы то ни было, со смерти покойнаго господина дло идетъ гораздо лучше чмъ я ожидала.

— Итакъ, вы не можете сказать мн ничего такого, что побудило бы меня вмшаться въ воспитаніе Вени? Вы не видите никакого повода, по которому бы онъ не долженъ былъ оставаться на попеченіи своей мачихи.

— Нтъ, сэръ, я не вижу ничего такого. Притомъ, я вдь постоянно съ нимъ и могу о немъ заботиться и здсь такъ же хорошо, какъ и въ другомъ мст. Я никогда не допущу, чтобы съ нимъ случилось что-нибудь.

Это были ея послднія слова, а мистеръ Сентъ-Джонъ далъ понять, что конференція кончена.

— Вы видите, сказалъ онъ,— я говорю съ вами, какъ съ врною нянькой ребенка, вашъ покойный господинъ говорилъ мн, что вамъ можно доврять вполн. Въ интересахъ маленькаго сироты, пусть все, что мы говорили, остается между нами. Помните всегда, что если случится что-нибудь непредвиднное, или понадобится вамъ моя помощь или совть, ваше письмо всегда найдетъ меня въ замк Веферъ. Я буду прізжать сюда время отъ времени: здоровье мое не позволяетъ мн посщать васъ часто. Надюсь, Веня будетъ часто писать ко мн.

Съ этими словами онъ вложилъ въ руку Гоноріи порядочный подарокъ, говоря, что это награда за ея хлопоты и вниманіе къ ребенку. Слезы лились изъ глазъ Гоноріи, когда она принимала этотъ знакъ вниманія, но деньги не могли увеличить ея ревнивой любви къ Вен.

Ребенокъ воротился въ восторженномъ состояніи, потому что онъ видлъ слона и всякія другія чудеса. Онъ отправился съ Гоноріей домой, съ поклономъ для мистрисъ Сенть-Джонъ и съ цлымъ коробомъ игрушекъ для себя и для Джорджа, а Исаакъ отправился къ себ домой, въ замокъ Веферъ.

XV. Только какъ братъ и сестра.

Сумерки уже замнили сентябрскій полдень, а владлецъ Веферскаго замка еще не прізжалъ. Миссъ Джорджина Боклеркъ не знала что длать. Ршившись во что бы то ни стало исполнить свое общаніе и увдомить Исаака о несчастіи, постигшемъ его брата, такъ чтобы мистрисъ Сентъ-Джонъ ничего не замтила, она видла къ этому только одно средство: переговорить съ Исаакомъ въ тотъ промежутокъ времени, когда онъ выйдетъ изъ экипажа и будетъ входить въ домъ. Съ этою цлью, почти все время посл полудня она была на-сторож, стараясь чтобъ ее не замтили изъ оконъ, и готовая всякую минуту, какъ только покажется экипажъ, спокойно двинуться впередъ, какъ бы обыкновенная постительница. Но экипажъ не показывался, а Джорджина, чувствуя что близокъ часъ обда, не знала что ей длать: ждать ли мистера Сентъ-Джона, или показаться дома во избжаніе криковъ и шума, что непремнно будетъ, если она не явится въ обденное время.

Теряя всякую надежду и почти ршаясь на какую-нибудь отчаянную попытку, хотя и не зная на какую именно,— она услыхала стукъ колесъ, къ дому быстро подъхала пыльная коляска четверней. Джорджина не мене проворно кинулась за ней. Но не успла она дойдти до воротъ, не успли еще отворить въ коляск дверцу, какъ изъ дому вышла мистрисъ Сентъ-Джонъ, поднявъ руки и растерянно возвышая голосъ.

Это выходило изъ обычнаго порядка вещей, и Джорджина пріостановилась на мст: ей не хотлось подходить къ Исааку въ такую минуту. Отъ всего сердца посылая мистрисъ Сентъ-Джонъ хоть въ Азію, Джорджина прислушивалась къ происходившему разговору и уловила изъ него, что въ замк Веферъ безпокоились о Фредерик. Съ прошедшаго дня его тамъ не видали и даже не слыхали объ немъ. Посл оказалось, что онъ написалъ другую записку мистрисъ Сентъ-Джонъ о своемъ исчезновеніи, но посланный съ нею такъ и не передалъ записки. Джорджина не могла приблизиться, а пока она поджидала, мистеръ Сентъ-Джонъ, вмст съ своею мачихой, скрылись за дверями. Она чуть не заболла отъ волненія. Сообразили ли вы, чмъ долженъ былъ показаться подобный арестъ молодой двушк, несвдущей въ свтскомъ обычаяхъ? Угроза тюрьмой тому, кто всхъ миле! Это казалось ей какомъ-то страшнымъ бдствіемъ, какимъ-то ужаснымъ позоромъ, отъ котораго Фредерику Сентъ-Джону во всю жизнь не отдлаться. Еслибъ ея жизнь зависла отъ свиданья съ Исаакомъ, то и тогда она не могла бы добиваться этого свиданія боле страстно и боле ршительно чмъ какъ добивалась теперь.

Пока она стояла тутъ, прячась за миніатюрно-декоративными кустарниками лужка, и почти незамтная въ вечернемъ сумрак, къ этой сторон коляски подошелъ мистеръ Брунъ, отворилъ дверцу и сталъ доставать что-то изъ-подъ сиднья. Миссъ Боклеркъ бросилась къ нему, она была вовсе не робкая молодая двушка, напротивъ, черезчуръ смлая и развязная, когда цлью ея было правое дло.

— Брумъ, сказала она въ волненіи, сообщавшемъ ея голосу покоряющій оттнокъ:— мн надо видть мистера Сентъ-Джона. Я должна видть его, безъ всякаго отлагательства, если я обойду кругомъ въ ту дверь и проберусь къ нему въ пріемную, не постараетесь ли вызвать его ко мн? Онъ, кажется, въ гостиной съ мистрисъ Сентъ-Джонъ.

Минуту или дв Брумъ только глаза пялилъ. Онъ считалъ деканскую дочку, если правду сказать, нсколько втреною молодою двицей и никакъ не полагалъ, чтобъ у нея могло быть какое-нибудь дло до мистера Сентъ-Джона, то-есть, важное какое-нибудь.

— Онъ чрезвычайно усталъ, миссъ Боклеркъ, наконецъ проговорилъ онъ:— я полагаю, что онъ сегодня не въ состояніи принять кого бы то на было.

— Не будьте же идіотомъ, Брумъ, повелительно возразила молодая особа: — говорятъ вамъ, я должна его видть: дло идетъ почти о жизни и смерти. Вы его ко мн вызовите такъ или иначе, только смотрите, чтобы не возбудить подозрнія въ мистрисъ Сентъ-Джонъ.

Сказавъ это, она прокралась вокругъ дома въ пріемную мистера Сентъ-Джона,— въ ту малую комнатку, гд вы его нкогда видли. Брумъ, все еще сомнваясь, но не видя другаго средства, кром послушанія, выбралъ изъ коляски вещи, передалъ ихъ лакею и затмъ пошелъ въ гостиную.

Господинъ его не сидлъ, а стоялъ, поэтому Брумъ зналъ, что онъ не располагаетъ доле оставаться въ этой комнат. Мистрисъ Сентъ-Джонъ разказывала ему про то, что она называла таинственнымъ повеленіемъ Фреда, и показывала полученную наканун записку. Она говорила словно жалуясь и высказывала мнніе, что втренникъ сынъ ея простился съ ней на французскій манеръ, отъзжая въ Лондонъ. Какъ бы то ни было, мистеру Сентъ-Джону нечмъ было помочь ей въ этомъ случа, да и усталость его на самомъ дд была такова, что онъ никакимъ образомъ многаго бы и не сдлалъ. При чрезвычайномъ тлесномъ утомленіи сила еще почерпается иногда изъ мощи духа: но онъ, повидимому, не придавалъ большой важности тому, что говорила мистрисъ Сентъ-Джонъ. Онъ вышедъ изъ комнаты, захватовъ письмо съ собою, и тутъ-то Брумъ остановилъ его.

— Будьте такъ добры, сэръ, зайдите на минутку въ вашу пріемную.

— Я иду на верхъ, Брумъ. Цлые годы не чувствовалъ я такой усталости.

— Но… простите меня, сэръ, продолжалъ Брумъ, говоря тмъ же тихимъ и сдержаннымъ голосомъ, что нсколько удивляло его господина: — васъ…. васъ тамъ спрашиваютъ. Если вамъ угодно пожаловать сюда, сэръ, я объясню.

Мистеръ Сентъ-Джонъ отошелъ подальше отъ гостиной, чего Бруму, очевидно, и хотлось:

— Миссъ Боклеркъ дожидается васъ, шепнулъ онъ, проходя большой залой:— она говоритъ, что желаетъ сказать вамъ словечко по секрету.

— Миссъ Боклеркъ!

Сильно удивляясь не тому, конечно, что она желаетъ поговорить съ нимъ (въ этомъ не было ничего необыкновеннаго), но виду таинственности, который Брумъ, казалось, придавалъ длу, мистеръ Сентъ-Джонъ пошелъ въ гостиную. Джорджина сновала въ ней, напоминая птичку въ клтк, едва будучи въ состояніи подавить свое нетерпніе.

— Я васъ дожидалась на двор съ двнадцати часовъ! воскликнула она, совершенно забывъ всякій церемоніалъ встрчи: — ужь я думала, что вы никогда не прідете.

— Вамъ именно меня нужно? спросилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Нужно ли мн васъ! Да мн еще никого въ жизни не бывало такъ нужно. Сказывала вамъ мистрисъ Сентъ-Джонъ, что Фредерикъ скрылся?

— Да. Она полагаетъ, что онъ ухалъ въ Лондонъ…

— Какой вздоръ! вскрикнула Джорджина, сдергивая шляпку и открывъ пылающія щеки,— какъ будто онъ могъ ухать въ Лондонъ такимъ манеромъ! Я пришла разказать вамъ о немъ, мистеръ Сентъ-Джонъ. Ему некому было доврится, вотъ онъ и доврился мн, онъ не могъ послать къ вамъ письма въ ожиданіи вашего прізда, чтобы мистрисъ Сенть-Джонъ не распечатала его. Онъ теперь въ Барли-Моу, онъ арестантъ.

— Онъ — что? воскликнулъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Онъ вчера поутру арестованъ. Я видла какъ это сдлалось, но тогда еще не поняла. Тамъ ужасный человкъ, въ огромной, высокой шляп, онъ-то и засадилъ его въ Барли-Моу, пока вы не выручите.

Исаакъ Сентъ-Джонъ опустился въ кресло, огорченный, растерянный. Такъ какъ онъ жилъ въ совершенномъ удаленіи отъ свта, никогда не входя лично въ столкновеніе съ его подводными камнями и мелями, то понятно, что подобнаго рода дло должно было потрясти его едва ли въ меньшей степени чмъ самоё молодую двушку, стоявшую здсь и глядвшую на него большими сро-голубыми глазами.

— Арестованъ! пробормоталъ онъ:— Фредерикъ!

— Вы пойдете, выручите его, не правда да? сказала Джорджина:— нужно страшную кучу денегъ, онъ сказалъ нсколько сотъ, но вдь вы заплатите за него?

— Да, заплачу, разсянно отвтилъ мистеръ Сентъ-Джонъ, какъ бы теряясь въ мысляхъ:— по какому случаю онъ вамъ-то это разказывалъ, Джорджина?

— Ахъ, да я ходила туда и видла его. Я угадала что случилось, теперь нкогда толковать какъ аменно, только я пошла. Ему не было бы никакой пользы запираться въ этомъ, впрочемъ, я общала хранить его тайну. Онъ дрожитъ какъ въ лихорадк, чтобы мистрисъ Сентъ-Джонъ не провдала.

Исаакъ Сентъ-Джонъ всталъ, отворилъ дверь и позвалъ Брума. Миссъ Боклеркъ воспользовалась случаемъ ускользнуть.

— Мн теперь всю дорогу надо бжать домой, шепнула она:— мамаша, должно-быть, ужь давно хватилась меня. Я скажу ей, что дожидалась тутъ, желая посмотрть на вашъ пріздъ, это не выдумка.

— Вы сохраните это въ тайн, моя малая! умоляющимъ голосомъ воскликнулъ мистеръ Сентъ-Джонъ, схвативъ ее за руку: — это жестокій позоръ для Сентъ-Джоновъ.

— Врьте мн, врьте всегда, было серіознымъ отвтомъ.

Спустя немного боле получаса, въ этой самой комнат Фредерикъ Сентъ-Джонъ сидлъ на свобод съ братомъ. Онъ сознавался ему въ итог своихъ затруднительныхъ обстоятельствъ, чего прежде не длалъ. И сознавался все-таки не охотно, но по необходимости, такъ какъ мистеръ Сентъ-Джонъ допрашивалъ съ большою проницательностью. Чмъ боле разказывалъ Фредерикъ, тмъ боле Исаакъ Сентъ-Джонъ приходилъ въ изумленіе, даже, можно сказать, крайне недоумвалъ и гнвался. Самъ онъ никогда не подвергался безчисленнымъ искушеніямъ, осаждающимъ молодаго человка извстнаго положенія при его вступленіи въ свтъ, а осуждалъ ихъ въ дух полнйшей нетерпимости.

— Фредерикъ, я бы и поврить не могъ, чтобы человческое существо, одаренное способностью разсуждать, могло провиниться въ подобномъ сумасбродств.

— Деньги просто таяли. Я и не подозрвалъ, что он такъ быстро улетучиваются.

— Это не простое сумасбродство, это — безпечность.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ сидлъ противъ брата за однимъ столомъ, облокотясь на него одною рукой, а другою играя печатью, висвшею на часовой цпочк. И поза, и голосъ, и вся манера его выказывали беззаботность, вотъ что мучило мистера Сентъ-Джона.

— Какимъ образомъ потрачены эти деньги? Будетъ ли какая-нибудь польза въ этомъ вопрос?

— Была бы, еслибъ я могъ разъяснить, отвтилъ тотъ:— я по чести объявляю теб, что и самъ не знаю. Вдь я говорю, деньги просто таяли. Ну, я былъ сумасброденъ, сознаюсь въ этомъ, я тратилъ ихъ безсмысленно, безразсудно, а ужь разъ какъ человкъ въ денежныхъ тратахъ пошелъ внизъ по этой дорожк, такъ ужь ему приходится бгомъ да бгомъ, назадъ-то и не можетъ.

— Не можетъ? съ упрекомъ отозвался мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Да оно, Исаакъ, пожалуй, потрудне чмъ ты воображаешь. Я по опыту говорю. А что хуже всего: такъ легко катишься, что опасности-то и не видать, а вдь иначе можно бы ссть на полдорог и сосчитать прогоны. Мн право бы не хотлось, чтобы ты казался такимъ огорченнымъ.

— Меня вдь не то огорчаетъ, что ты намренно тратилъ деньги, отвтилъ Исаакъ: — а то, что ты допустилъ себя снизойдти на такую дурную дорогу.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ подвидъ на брата свои серіозные, темноголубые глаза:

— Поврь же, Исаакъ, что можно промотаться, не сдлавъ ничего особенно дурнаго. Я поистин могу сказать, что со мной оно такъ и случилось. Большая часть моихъ денегъ пошла на то, что ты съ матушкой называешь моимъ конькомъ: на покупку картинъ и на разъзды въ поискахъ за ними. Гд только прослышишь бывало о картинной галлере, тотчасъ и дешь, будь она хоть на другомъ конц Европы. Покупалъ я много, безразсудно, никогда не думая о томъ какъ расплачусь. Помогалъ множеству бдныхъ художниковъ, какъ нашихъ, такъ и иностранныхъ, и ставилъ ихъ на ноги. Я вчно путешествовалъ,— вдь ты знаешь какъ я много путешествовалъ, словно богатый человкъ, а это вдь не дешево. Но въ дурномъ, те-есть, по твоему понятію, въ тхъ порокахъ, которыми полонъ свтъ, я не провинился. Даже въ сумасбродств я не такъ виновенъ, какъ ты думаешь.

Мистеръ Сентъ-Джонъ поднялъ брови:— Невиновенъ и въ сумасбродств?

— Исаакъ, я говорю: не такъ виновенъ, какъ это можетъ теб казаться. Я запутался въ опасномъ обыча давать векселя. Когда я покупалъ картины и не могъ заплатить за нихъ, я писалъ вексель въ такую сумму. Если же векселю выходилъ срокъ, а я былъ несостоятеленъ, то занималъ деньги подъ другой вексель, и такимъ образомъ дефицитъ все поднимался да росъ. Вотъ это-то меня и раззорило. Если я должалъ сотню фунтовъ, то платить за нее надо было дв, иногда и три. Пусть человкъ только разъ приметъ такую систему, и онъ скорехонько пойдетъ ко дну.

— Разв ты ни разу не подумалъ о конц?

— Какъ же! очень часто. Но я не могъ самъ подняться. Вотъ въ чемъ дло-то! Какъ заберешь хорошенько подъ гору-то, назадъ ужь нтъ возврата. Я могу во время одуматься, Исаакъ. Если я захочу отказаться отъ всякихъ тратъ, и буду проживать не боле шиллинга въ день, какъ ходитъ поговорка, то дла поправятся.

— Сколько же времени ты разчитываешь поступать такимъ образомъ?

— Я полагаю, около четырехъ или пяти лтъ.

— Такъ и есть. Лучшіе годы жизни. Я бы не желалъ видть этого, Фредерикъ.

— Мн это впрокъ пойдетъ.

— Едва ли это будетъ прилично для наслдника Веферскаго замка.

— Исаакъ, поврь же, я никогда не разчитывалъ на это предполагаемое наслдство, ни разу не дйствовалъ съ этимъ разчетомъ. У меня не было недостатка въ лживыхъ совтникахъ, внушавшихъ мн предвоспользоваться возможнымъ правомъ на будущіе доходы, но я не слушалъ ихъ. Хоть я и расточалъ свое собственное, но твоего не подкапывалъ.

— Очень хорошо, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— ужь еслибы что-нибудь на свт могло возбудить во мн желаніе лишить тебя этого предполагаемаго наслдства, такъ это именно открытіе, что ты разчитывалъ на него съ такимъ неизвинительнымъ намреніемъ. Хотя ты, по всей вроятности, и наслдникъ Веферскаго замка, Фредерикъ, какъ бы сынъ мой, а не младшій братъ, и хотя, я заране уврилъ тебя въ этомъ, все-таки лучше, если въ свт будутъ помнить, что это еще сомнительно.

— Я и самъ попомню объ этомъ, Исаакъ. Съ моей стороны было бы чисто глупостью поступать иначе. Пока ты живъ, твои намренія могутъ измниться.

— Ну, полно, выслушай меня. Все это сильно огорчило меня, но я вижу, что дло могло быть хуже, и если благодаря этому обстоятельству ты пріобртаешь ту опытность, безъ которой, кажется, вамъ, свтскимъ молодымъ людямъ, нельзя обойдтись, то я не считаю цну слишкомъ дорогою. Ты долженъ начать жизнь сызнова, совершенно иную жизнь. Я помогу теб на двухъ условіяхъ.

— На какихъ же?

— Вопервыхъ, ты дашь мн честное слово никогда не подписывать своего имени ни на одномъ вексел.

— Даю отъ всего сердца. Только эти затрудненія и заставляли меня писать векселя, и я уже пришелъ къ твердой ршимости не касаться ихъ, разъ какъ только раздлаюсь съ ними. Ненавижу эти векселя.

— Ну, вотъ пока и прекрасно. Другое условіе: женись.

Съ минуту Фредерикъ Сентъ-Джонъ молчалъ. Требованіе, повидимому, не удивило его, онъ даже не поднялъ глазъ, только пріостановился въ мысляхъ. Можетъ-быть, онъ и ожидалъ этого?

— Мн кажется, надо отложить это, Исаакъ.

— Слушай дальше. Я всегда намревался передать теб замокъ Веферъ въ день твоей свадьбы, если я сдлалъ это жилище изящнымъ, Фредерикъ, я сдлалъ это лишь для тебя. Самъ я удалюсь въ мое маленькое имньице на свер, и въ случа моего прізда въ замокъ Веферъ, буду твоимъ гостемъ. Не перебивай меня. Что? Не имешь права лишать меня, его? Вздоръ! Я, пожалуй буду здсь шесть месяцевъ ежегодно. Дай мн высказать. Личную твою собственность я разомъ освобожу отъ воякой запутанности и кром того назначу теб хорошій доходъ, приличный владльцу замка Веферъ. Жена твоя также будетъ щедро надлена. Не желаешь ли ты еще чего-нибудь?

— Я не желаю и половины этого, горячо отвтилъ тотъ.— ты всегда былъ слишкомъ великодушенъ со мною, Исаакъ. Но,— и Фредерикъ Сентъ-Джонъ весело засмялся,— прежде чмъ говорить о женитьб, надо же мн выбрать себ жену.

— Это, надюсь, давно уже сдлано, Фредерикъ.

— Не мною только, совершенно спокойно проговорилъ тотъ.— Разумется, отъ моей наблюдательности не скрылось, что вы съ матушкой обратили свои надежды на Анну, но я…. и не поощрялъ этого.

— Да вдь во всемъ семейств Сентъ-Джоновъ общее желаніе, чтобы ты женился на Анн.

— Пожалуй и такъ. Но дло въ томъ, Исаакъ, что мы съ Анной и не думаемъ другъ объ друг. Теперь, когда мы коснулись этого пункта, быть-можетъ и кстати сознаться въ этомъ. До сихъ поръ я уклонялся отъ этого вопроса.

— Можно ли желать лучшей жены нежели Анна?

— Въ отношеніи существенныхъ достоинствъ я не могъ бы найдти лучшей. Но вдь женятся по любви, а не въ силу достоинствъ: по крайней мр тамъ, гд нтъ любви, достоинство мало цнится. Сердце мое не лежитъ къ Анн.

Мистеръ Сентъ-Джонъ подался впередъ, и лицо его покрылось смертною блдностью. Усталость за весь день рзко давала себя чувствовать: а въ такую пору всякое противорчіе принимается къ сердцу.

— Знаешь ли ты, что и отецъ Анны желалъ этого? сказалъ онъ, понизивъ голосъ. — Умирая, онъ не разъ заговаривалъ со мной о томъ, какъ бы онъ былъ радъ, еслибы могъ надяться, что ты женишься на Анн. Ты тогда былъ еще мальчикомъ, но уже любимцемъ графа.

— Отцовскія желанія не много значатъ въ такихъ длахъ, отвтилъ тотъ невпопадъ.

— Позволь мн предложить теб одинъ вопросъ, Фредерикъ. Нтъ ли у тебя другой привязанности?

— Нтъ. По крайней мр,— и онъ снова засмялся, — я не увренъ, но нкогда у меня была мечта подобнаго рода. Кажется, она прошла.

— Нтъ ли у тебя чего-нибудь съ Джорджиной Боклеркъ? спросилъ Исаакъ.— Не любовь ли это?

— Не съ моей стороны, чуть не вырвалось у него въ порыв откровенности, но онъ усплъ во время перемнить фразу:— нтъ, ничего.

— Стало-бытъ не она отвлекаетъ тебя отъ Анны?

— Не она и никто другой. Я отклоняюсь отъ Анны по своей доброй вод. Но по-настоящему-то, Исаакъ, главнйшее и существенное мое возраженіе состоитъ въ томъ, что мн теперь еще не хочется жениться.

— Почему же?

— Не могу представить никакой особенной причины, кром той, что не хочется. Да я, право, и не знаю, кто же пойдетъ за меня.

— Анна пойдетъ.

На мигъ по губамъ его пробжала какая-то особенная улыбка. За ней послдовали слова, горько оскорбившія мистера Сентъ-Джона.

— Да я-то не посватаюсь.

Понемногу да понемногу, споръ усилился. Слово-за-слово, произошла сильная ссора: первая, когда-либо случавшаяся между братьями. Съ обихъ сторонъ сгоряча были сказаны вещи, оставляющія свое жало въ памяти: полчаса спустя Фредерикъ выбжалъ изъ комнаты, потому что въ ней онъ уже не могъ сдержать своего гнва.

Леди Анна первая попалась ему навстрчу. Шумъ былъ слышенъ за стнами, и она была въ припадк безпокойства и тревоги.

— О, Фредерикъ, въ чемъ дло? Не обо мн ли что-нибудь?

Фредерикъ и тутъ былъ великодушенъ, сваливъ всю причину на себя, чтобъ устранитъ ее, и открывъ то, чего не сказалъ бы въ боле спокойную минуту.

— Я попался подъ арестъ, и мы съ Исаакомъ за это поссорились. Гд матушка?

— Все время ждала васъ обдать. Мы ужь думали, что вы не придете. Мы ждемъ къ вечеру Боклерковъ, он застанутъ васъ до обда.

Онъ уже уходилъ на поиски за своею матерью, какъ леди Анна, схвативъ его за руку, шепнула:

— Вы не проболтались о капитан Сэвилль?

— Ни слова. Будьте покойны. Разв я не говорилъ вамъ, что на меня можно положиться?

Отыскавъ мать, онъ заставилъ ее вздрогнуть, оказавъ, что сейчасъ узжаетъ въ Лондонъ съ вечернимъ поздомъ.

Напрасно пыталась мистрисъ Сентъ-Джонъ пересилить его, ршимость и разузнать подробности только-что происшедшей бурной размолвки. Среди самыхъ настойчивыхъ просьбъ, онъ поцловалъ ее и ушелъ, прося Брума присмотрть, чтобы вещи его была отправлены вслдъ за нимъ.

Вырвавшись изъ дверей на свободу, онъ направился къ Лексингтонской станціи быстрою и твердою походкой, свойственною людямъ разгнваннымъ. На небольшое разстояніе дорога его пролегала крытою аллееи, и здсь-то онъ встртилъ мистрисъ Боклеркъ съ племянницей и дочерью.

— Вы шли съ тмъ чтобы проводить насъ, спросила Джорджина съ обычною развязностью.

— Я спшу въ Лексингтовъ, сказалъ онъ, — я ду назадъ въ Лондонъ.

— Не сегодня же?

— Сегодня. Съ первымъ отходящамъ поздомъ.

— Зачмъ же это?

Онъ не далъ отвта, обратился къ мистрисъ Боклеркъ и спросилъ, не будетъ ли ему какого-нибудь порученія въ городъ.

— Никакого, благодарю васъ, отвтила та,— если только не встртите декана. Онъ, кажется, хотлъ быть въ Лондон около этого времени. Если увидите, скажите ему, что чмъ скоре онъ къ вамъ вернется, тмъ лучше будетъ для миссъ Джорджины. Я ужь ничего не подлаю съ ней, она выходитъ изъ-подъ моей власти. Поврите ли, что она сегодня уходила на нсколько часовъ, не являлась до самыхъ сумерокъ и не хочетъ сказать мн что ее задержало или съ кмъ она была.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ едва, ли слышалъ эту жалобу. Онъ обратился къ Сар, которая пошла-было дальше, точно недовольная встрчей.

— Скажите же мн хоть ‘съ Богомъ!’ Мн, быть-можетъ, долго, долго не бывать здсь….

Она не протянула руки. Она просто пожелала ему добраго вечера. Также холодно вела она себя съ нимъ въ продолженіе одного или двухъ свиданій, случившихся по его прізд. Кто знаетъ, не разойдутся ли съ этихъ поръ пути ихъ судебъ? Не будь этого отталкивающаго обращенія, такъ напрасно выказываемаго и такъ непріятно дйствовавшаго на него, онъ могъ бы сказать въ недавнемъ спор съ братомъ: ‘Женюсь, только не на Анн: замни ее другою, и я не скажу теб нтъ.’ Почти не было сомннія, что Исаакъ Сентъ-Джонъ выслушалъ бы его: такъ страстно хотлось ему вмст съ мистрисъ Сентъ-Джонъ, чтобы Фредерикъ женился. Въ такомъ случа большей части этого разказа не пришлось бы и писать.

Онъ пожалъ руку мистрисъ Боклеркъ, и она пошла за племянницей. Джорджина оставалась послднею.

— Сроду не видывала мамашу такою сердитою, шепнула рзвая двушка. — Я, видите ли, опоздала къ обду, а ее ничто такъ не раздражаетъ. Тутъ она пожелала знать гд я была. Я, говорю, шлялась какъ цыганка. Нельзя же было сказать правду, сами знаете. Она такъ взбленилась!

— А гд же вы были?

— Гд я была! Вотъ ужь отъ васъ-то не ожидала! Въ этихъ самыхъ кустахъ, здсь, поджидала коляску мистера Сентъ-Джона. Я пришла сюда въ половин перваго и не уходила почти до семи часовъ.

— Добрая вы и врная двушка, Джорджина, хоть и увлекаетесь, сказалъ онъ, взявъ ее за руку и говоря боле мягкимъ голосомъ нежели въ прежнихъ разговорахъ съ нею,— чмъ я заплачу вамъ за то, что вы для меня сдлали?

— О, немногимъ, сказала она, глянувъ ему въ глаза большими срыми глазами, четко выступавшими въ свтлой ночи. Онъ могъ бы подумать, что замтилъ въ нихъ влагу, еслибы не легкій тонъ ея голоса съ беззаботнымъ смхомъ: я говорю: очень немногимъ. Скажите, по какой причин вы дете въ Лондонъ?

— Потому что поспорилъ съ Исаакомъ. Прощайте, Джорджина, берегите себя, дитя мое. Вчное спасибо вамъ за то, что вы для меня сдлали.

Теперь глаза уже были въ слезахъ, въ этомъ нельзя было ошибиться, а рука ея осталась въ его рук съ медлительнымъ пожатіемъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ, отдавшись своему безразсудному легкомыслію, наклонился и оставилъ на губахъ ея поцлуй.

— Кажется, въ этомъ нтъ ничего дурнаго, Джорджина. Мы всегда были какъ братъ и сестра.

Щеки ея запылали, каждая жилка забилась въ ней, все существо ея затрепетало невдомымъ донын восторгомъ, а она оставалась безъ движенія въ то время, какъ онъ скрылся на поворот аллеи. Но едва сознала она въ душ это впечатлніе, какъ оно уступило мсто боле трезвому факту, не скрашенному чувствомъ. Обманчивая дымка разсялась въ глазахъ ея, и она стала видть вещи какъ он есть, а не какъ могли быть.

— Братъ и сестра! горестно пролепетала она: — только братъ и сестра!

XVI. Еще наканун Мартинова дня.

То было 10-го ноября, наканун Мартинова дня, день рожденія юнаго владльца Анвика и его маленькаго брата Джорджа, первый день рожденія, если вы вспомните, съ тхъ поръ, какъ умеръ мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ и мальчикъ сталъ его наслдникомъ. Въ этотъ день Вен сравнялось пять лтъ, Джорджу три года.

День былъ полонъ овацій Вен. Раннимъ утромъ подъ окнами раздалась серенада, затянная нсколькими фермерами, прислуга вошла съ почтительными поздравленіями, а посл завтрака пріхало множество гостей съ визитомъ. Поутру отъ генерала Карльтона пришелъ Вен подарокъ — прекрасные золотые часы, стоившіе гиней двадцать или тридцать. Генералъ никогда не былъ женатъ и о дтяхъ зналъ гораздо меньше нежели о Готтентотахъ, а потому безъ сомннія полагалъ, что золотые часы весьма приличный подарокъ пятилтнему джентльмену. Веня былъ въ высшей степени доволенъ дорогою игрушкой и, разумется, тотчасъ же пожелалъ сдлать изъ вся приличное употребленіе. Чтобъ исполнить его желаніе, Гонорія прикрпила къ часамъ черную муаровую ленточку, надла ему на шею и позволила выставить часы изъ-за пояса вмст съ висячимъ ключикомъ, это былъ разомъ и ключикъ, и печатка, на ней были вырзаны гербъ и начальныя буквы имени мистера Вени, а къ часамъ она прикрплялась коротенькою золотою цпочкой. У Гоноріи съ Принсъ дла все еще не шли на ладъ. И если вы думаете, читатель, что перебранки двухъ служанокъ слишкомъ ничтожны для того, чтобы такъ часто напоминать о нихъ, то я могу сказать только, что этотъ фактъ находится въ такой связи съ трагическимъ происшествіемъ, которое скоро будетъ разказано, что мы должны были о немъ распространиться. Недли за дв до этого Гонорія выпросилась со двора на цлый день, чтобы повидаться съ какими-то родственниками, она хотла взять Веню съ собой, чего однако мистрисъ Сентъ-Джонъ не дозволила, и онъ остался подъ надзоромъ Принсъ. Посл полудня мистрисъ Сентъ-Джонъ похала въ Анвикскій коттэджъ, взявъ съ собою Джорджа: они остались тамъ обдать, а въ отсутствіи ихъ Принсъ повздорила съ Веней. Когда Гонорія вернулась въ Галлъ,— а она пришла еще до возвращенія мистрисъ Сентъ-Джонъ,— то оказалось, что Веня былъ не только высченъ съ большею строгостью чмъ слдовало, но еще и запертъ одинъ одинехонекъ въ отдаленной комнат, откуда криковъ его не было слышно. Она нашла его истомленнаго плачемъ, съ рубцами на спин, и вообще въ жалкомъ положеніи. Точно ли мистеръ Веня, какъ увряла Принсъ, былъ съ ней невыносимо дерзокъ, или, какъ была уврена и говорила Гонорія, она лишь злостно воспользовалась представившимся случаемъ свести старые счеты — это осталось въ неизвстности. Вроятно, въ дйствительности было и то и другое. Но легко посудить, какимъ взрывомъ разразилась Гонорія. Принсъ заперлась въ своей комнат и не удостоила отвтомъ нападенія Гоноріи, слуги приняли сторону послдней, потому что Принсъ никогда не пользовалась ихъ благосклонностью. Мистрисъ Сентъ-Джонъ вернулась домой въ самый разгаръ столкновенія. Гонорія принесла ей и Веню, и свою жалобу, но та, повидимому, отнеслась къ этому равнодушно и, на сколько было извстно домашнимъ, даже не сдлала выговора Принсъ. Съ того дня и донын Гонорія была въ страшномъ негодованіи, и вражда ея къ Принсъ усилилась еще боле:— ‘Дай ей волю, она убила бы ребенка’, таковы были слова ея, гласно ходившія по всему дому.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ сидла въ гостиной, ожидая дтей. Она сегодня общала обдать съ ними въ два часа и разрзать праздничный пуддингъ, раньше обычнаго своего обда. Соблюдая строгую, нсколько излишнюю даже, дисциплину относительно того, чтобы дти обдали въ заведенное время, она предпочла на этотъ разъ измнить свой, а не ихъ часъ. Дтей одвали, а она сидла, поджидая ихъ, видъ ея былъ спокоенъ какъ обыкновенно, но въ ум ея бушевалъ цлый хаосъ мятежныхъ чувствъ.

Знаки почестей, оказанные сегодня Вен, не простирались на Джорджа. Ихъ оказывали мальчику, какъ наслднику, а не просто Вен Сентъ-Джону. Джорджика цловали, желали ему многихъ и счастливыхъ возвращеніи этого дня, но тмъ дло и кончилось. У него не было ни визитовъ, ни музыки, ни формальныхъ поздравленій: все это воздавалось владльцу Анвика. А мистрисъ Сентъ-Джонъ все это принимала къ сердцу, и съ какою горечью! Въ первый разъ еще рзкая противоположность въ положеніи обоихъ мальчиковъ осязательно представилась ей, и не сдлай она надъ собою величайшаго усилія, она пришла бы въ неистовство.

— Невыносимо, невыносимо, мысленно восклицала она, въ горести ломая руки: — нтъ мста моему малютк изъ-за этого чужаго, моего презрли, перешагнули черезъ него, словно онъ ничто! Безцнный мой! Жизнь моя! Все что мн осталось! Еслибъ онъ былъ первенцомъ! О, еслибы только онъ былъ первенцомъ!

Она подняла руки и склонилась на нихъ головой, упорно силясь подавить свое волненіе, силясь удалить отъ себя болзненную цпь мыслей. Никто лучше ея самой не зналъ, до какой степени безполезно предаваться имъ, во сколько разъ счастливе была бы она, еслибы могла отогнать ихъ въ какую-нибудь дальнюю Лету, откуда имъ никогда бы ужь не возникнуть. Нтъ ни малйшаго сомннія, что бдная молодая женщина, рожденная на свтъ съ болзненными страстями, которыхъ не сдерживали въ ея дтств, дйствительно силилась выполнить какъ слдуетъ свои обязанности въ отношеніи пасынка и была убждена, что выполняетъ ихъ. Она вполн разчитывала на свою собственную силу: опытъ еще не научилъ ея, гд искать опоры. Ежедневная борьба возрастала до значительныхъ размровъ. Она была направлена къ двумъ цлямъ: съ одной стороны, она силилась до нкоторой степени скрыть свою страстную любовь къ собственному ребенку, съ другой стороны, она старалась преодолть свое завистливое нерасположеніе къ Вен. Но бывали минуты, какъ напримръ сегодня, когда зависть клокотала въ ней, пылко и рьяно какъ лава и, казалось, до бшенства жгла ея сердце. Дти вошли, сіяя весельемъ и счастіемъ, Веня съ своимъ умненькимъ личикомъ, Джорджикъ съ цлымъ потокомъ роскошныхъ локоновъ и милыхъ ухватокъ.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ подняла блдное лицо и поцловала обоихъ: она боролась своими слабыми силами противъ своего злаго духа. На дтяхъ было надто новое праздничное платье чёрнаго бархата съ узенькими воротничками накрахмаленнаго батиста вокругъ шеи, а у каждаго на лвомъ рукав прикрпленъ былъ креповый бантикъ, въ знакъ траура. Веня выставилъ изъ-за пояса на показъ новые часы и безъ устали гремлъ цпочкой. Даже такая мелочь, какъ подарокъ часовъ оскорбляла мистрисъ Сентъ-Джонъ. У Вени теперь было двое часовъ. Въ послдніе дни болзни отецъ его снялъ свои часы и отдалъ ахъ Вен. ‘Когда ему будетъ двнадцать лтъ, Шарлотта, пусть онъ ихъ носитъ’, сказалъ онъ жен. Да, у Вени было двое прекрасныхъ часовъ, у Джорджика ни однихъ.

Джорджикъ, по обыкновенію шумно, сталъ карабкаться къ матери на колна, и мистрисъ Сентъ-Джонъ, откинувъ назадъ блый крепъ своего чепчика, прижала ребенка къ своей груди. Джорджикъ однако не жаловалъ объятій вообще и сталъ выбиваться.

— Это что? вскрикнулъ онъ, схвативъ запаску, лежавшую на стол у мамашинаго локтя.

— Это записка отъ бабушки, Джорджикъ: она сегодня къ намъ не можетъ пріхать.

— О, какъ жалко, вскрикнулъ Веня, чрезвычайно любившій мистрисъ Дарлингъ, всегда ласковую и добрую къ дтямъ:— отчего, мама, она не можетъ пріхать?

— Она не здорова, вяло проговорила мистрисъ Сентъ-Джонъ, но тонъ ея голоса, повидимому, указывалъ на то, что она не очень объ этомъ заботится. Мистрисъ Дарлаигъ была приглашена провести денъ рожденія вмст съ ними, но въ записк, только что полученной мистрисъ Сентъ-Джонъ, писала, что не можетъ, потому что не здорова. Мистрисъ Дарлингъ рдко представляла подобное извиненіе, пользуясь всегда крпкимъ здоровьемъ.

— Мама, мн надо часики.

— Ты получишь ихъ, мой мальчикъ.

— Когда? продолжилъ Джорджикъ.

— Какъ только съзжу купить охъ.

— Чтобы ходили, какъ у Вени? спросилъ мистеръ Джорджъ.

— Самые лучшіе, золотые, какіе только можно достать за деньги, отвтила мистрисъ Сентъ-Джонъ, дозволяя на мигъ своему гнвному волненію, вызванному этимъ предметомъ, выступить наружу.

Къ счастію, разговоръ былъ прервавъ: вошелъ дворецкій и доложилъ объ обд. Мистрисъ Сентъ-Джонъ, чувствуя облегченіе, сама не зная отъ чего именно, быстро пошла въ столовую, ведя Джорджика за руку, а Веня шелъ сзади.

Пиршество было на славу. Экономка изо всхъ силъ постаралась сдлать честь дню рожденія, но еслибъ у нея спросили изъ-за чего она такъ билась, она могла бы сказать, что думала больше о наслдник чмъ о другомъ малютк. Но какъ ни заманчиво было угощеніе, мистрисъ Сентъ-Джонъ не отдала ему должнаго. Она не могла сть: но, какъ будто огонь ея безпокойнаго духа сообщился и тлу, она часто пила, словно палимая жаждой. Изъ винъ къ обду подавались хересъ и шампанское. Она была ласкова и внимательна къ малюткамъ, подавала обоимъ т блюда, которыхъ имъ хотлось, и накладывала на тарелки сколько имъ было угодно. Принсъ, прислуживая мистеру Джорджу и видя что жирныя пятна не пристали хорошенькому праздничному наряду, забыла даже всякое приличіе, сказавъ ему, что онъ ‘ужь довольно полъ для такого маленькаго поросенка’, на что мистрисъ Сентъ-Джонъ не обратила никакого вниманія и продолжала нагружать ему тарелку по его прихоти. Гоноріи здсь не было, такъ какъ мистера Веню считали уже довольно взрослымъ для того, чтобъ ему прислуживали мущины.

Обдъ кончился, прислуга и Принсъ удалились, и дти остались за десертомъ съ мамашей. Мистрисъ Сентъ-Джонъ прихлебывала портвейнъ и грызла орхи, которые очень любила. Мало-по-малу, когда мальчики стали похожи на жену капитана Джонсона…. Но, быть-можетъ, вы удивитесь, что бы такое могло значить кто сравненіе. Я вамъ разкажу, рискуя даже тмъ, что анекдотъ можетъ показаться вульгарнымъ: но, помните, это не выдумка.

Нкій достойный командиръ торговаго судна, капитанъ Джонсонъ, вышедшій въ это званіе изъ ничтожества (какъ многіе моряки этого рода), посл необыкновенно удачнаго плаванія, былъ приглашенъ съ своею женой отобдать за роскошнымъ столомъ владльца его корабля. Жена его вмст съ нимъ отправилась по приглашенію: красивая женщина, въ богатомъ наряд. Прекрасное общество леди и джентльменовъ собралось для встрчи и чествованія счастливаго капитана, и мистрисъ Джонсонъ усадила на первомъ мст по правую руку хозяина. Когда обдъ подходилъ къ концу, хозяинъ пригласилъ капитаншу отвдать какого-то особеннаго блюда.

— Нтъ, благодарю покорно, сиръ, сказала она: — я лучше не стану.

Хозяинъ упрашивалъ, восхваляя его достоинство:

— Нтъ, покорнйше благодарю, сэръ, повторила мистрисъ Джонсовъ:— натрескалась по гордо, сейчасъ лопну.

Итакъ, когда оба мальчика, въ особенности Джорджикъ, стали похожи на жену капитана Джонсона, имъ надоло сидть, они соскользнули съ креселъ и начали искать себ какой-нибудь забавы. Будь мистрисъ Сентъ-Джонъ благоразумне, она тронула бы сонетку дтской и отослала бы ихъ туда, гд они могли играть себ на свобод, но она была занята своими орхами съ портвейномъ и ничего подобнаго не сдлала. Попрыгавъ немножко туда и сюда, Джорджикъ подошелъ къ Вен.

— Ну-ка, дай мн часики, началъ онъ.

— Нтъ, сказалъ Веня: — ты разобьешь.

— Я не лазобью, картавилъ Джорджикъ.

— Боюсь, отвтилъ Веня, нсколько нершительно: — Гонорія сказала разобьешь.

— Мама, Веня мн часики не даетъ.

— Не проси его, душечка, сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ, между тмъ какъ материнское сердце ея еще глубже оскорбялось отказомъ чмъ самъ Джорджикъ, потому что разговоръ долетлъ до ея слуха: — я теб куплю лучше этихъ.

— А мн надо сейчасъ, ршительно возразилъ своевольный мистеръ Джорджикъ:— я не лазобью, Веня.

У Вени было наидобрйшее сердце. Онъ посмотрлъ на свои часы, размышляя, какъ бы не хотлось ему чтобъ ихъ разбили, а потомъ на Джорджика, который стоялъ передъ нимъ, поднявъ кверху милое личико, и съ жаромъ уврялъ, что побережетъ ихъ. Минуту спустя Веня повсилъ часы на шею Джорджика.

Какое удовольствіе на первыхъ порахъ! Джорджикъ прохаживается взадъ и впередъ по комнат, часики висятъ у него на бархатной блуз, и стны-то словно глядятъ на него живыми глазами, а онъ подзадориваетъ ихъ любоваться. Вдругъ онъ остановился, снялъ часы и началъ ихъ открывать.

— Не длай этого, вступился Веня, все время слдившій за нимъ: — ты ихъ испортишь. Отдай мн.

— Нтъ, весьма положительно сказалъ мистеръ Джорджикъ.

— Отдай же мн, говорятъ теб, Джорджикъ!

— Отдай его часы, Джорджикъ, миленькій, перебила мистрисъ Сентъ-Джонь: — пускай возьметъ себ, если онъ такой жадный.

Веня, какъ ни былъ малъ, а почувствовалъ что-то несправедливое. Но упрекъ сдлалъ свое, и онъ больше не протестовалъ: въ присутствіи мистрисъ Сентъ-Джонь, въ сердц его всегда была нкоторая робость. Такимъ образомъ Джорджъ вообразилъ, что можетъ безнаказанно длать что угодно, и вслдъ за тмъ ему вздумалось крпко схватить коротенькую золотую цпочку и завертть часы колесомъ по воздуху, на подобіе гремушки.

— О, мама, мама! отчаянно крикнулъ Веня, подбгая къ мистрисъ Сентъ-Джонъ и кладя ей руки на колна, чтобы скорй обратить ея вниманіе: — не давай ему портить мои часики. Посмотри, что онъ длаетъ!

Обычное самообладаніе покинуло мистрисъ Сентъ-Джонъ. Я разумю то самообладаніе, которое давало ей возможность обращаться съ Веней и Джорджемъ равно справедливо. Въ самомъ ли дл утреннія происшествія и Венино торжество взволновали ее боле чмъ она могла вынести, или…. но оставимъ это покуда. Какъ бы то ни было, она молча отказалась вмшиваться и съ видомъ отвращенія толкнула Веню прочь отъ себя. Мальчикъ, видя, что не можетъ получить удовлетворенія отъ тхъ, кому слдовало дать его, побжалъ назадъ къ Джорджику и схватилъ его въ ту самую минуту, какъ тотъ спасался подъ защиту матери. Избалованный ребенокъ, видя, что ему больше нельзя удержать у себя часовъ, швырнулъ ихъ въ дальній уголъ, и слышно было, какъ стекло задребезжало на полу по ту сторону персидскаго ковра.

Веня отъ природы былъ ребенкомъ кроткаго характера, кром того, онъ былъ нсколько подавленъ самою мистрисъ Сентъ-Джонъ, эо кто превышало то что онъ могъ перенести. Онъ залился громкимъ, истерическимъ плачемъ и изо всей силы сцпился съ Джорджикомъ драться. Джорджикъ заревлъ, закричалъ, брыкался и даже пробовалъ укуситъ. Какъ тигрица кидается на защиту своей молоди, такъ вскочила мистрисъ Сентъ-Джонъ съ пронзительнымъ крикомъ и тмъ странно дикимъ взглядомъ, что порой замчали въ глазахъ ея. Страсть, безумная и гнвная, какъ та, подъ вліяніемъ которой вы нкогда видли ее въ присутствіи мужа, и теперь одолла ее: какъ въ тотъ памятный день она грохнула Веню объ полъ, такъ и нынче свалила бы его: но теперь мальчикъ сталъ старше и сильне, теперь онъ сопротивлялся. Лучше бы ему уступить! Это въ нкоторой степени усмирило бы безумную женщину, кинувшуюся на него: вдь его сила была все-таки ничтожна въ сравненіи съ ея силой. Онъ ударился головкой объ столъ, дорогое новое праздничное платье было разорвано. Онъ вскрикнулъ отъ боли, Джорджикъ вскрикнулъ отъ ужаса, и Гонорія, случившаяся возл двери въ кто время, опрометью вбжала въ комнату.

— Боже праведный! воскликнула она: — что кто такое? Что онъ сдлалъ?

— Я его часики взялъ, рыдалъ маленькій Джорджикъ въ припадк великодушнаго раскаянія — я не хотлъ, чтобы мама такъ его била.

— Какъ вамъ не стыдно такъ обращаться съ нимъ, сударыня? закричала Гонорія въ негодованіи, подъ вліяніемъ пробудившейся собственной страсти, и говоря съ своею госпожой, какъ до сихъ поръ еще не осмливалась говорить:— бдный сироточка! Не кому и защитить-то его! Того ли требуетъ память о моемъ покойномъ господин?

Мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ стояла глядя во вс глаза на двушку, повелительно протянувъ руку и строго понизивъ голосъ. Словно мягчительное масло было пролито на гнойныя язвы гнва.

— Завтра поутру твоя служба кончена, Гонорія Триттонъ! Я никогда не потерплю дерзостей и нахожу, что ты слишкомъ долго зажилась у меня. Возьми этого мальчика съ глазъ моихъ!

Почему-то во время этой сцены они вс столпились въ одномъ углу, и разбитое стекло хрустнуло подъ ногой мистрисъ Сентъ-Джонъ. Гонорія подхватила часы съ порывистою ухваткой, выказывавшею тотъ гнвъ, который овладлъ ею, съ нжностію взяла на руки рыдающаго ребенка и пошла на верхъ, но встртила у дверей столовой Принсъ, которая туда кралась.

— Вдь надо сгорть со стыда! разразилась Гонорія, сидя у камина въ дтской и порывисто разгребая щипцами угодья, словно намреваясь вышвырнуть ихъ за ршетку, а другою рукой придерживая Веню:— надо сгорть со стыда, обращаясь съ нимъ такимъ образомъ! Если она выгонитъ меня, такъ я пшкомъ дотащусь до замка Веферъ и разкажу опекуну, Венюшка, все что знаю. Накажи меня Богъ, если я этого не сдлаю.

Бдный, обиженный малютка! Онъ лежалъ у ней на колнахъ, страдая отъ боли, съ трепетно бьющимся сердцемъ.

— Ягненочекъ ты мой безцнный, ничего, пусть теб будетъ худо, какъ нельзя хуже, пережди годикъ, другой, недолго, снова начала Гонорія: — я знаю, въ завщаніи сказано, чтобы тебя пораньше отправить въ Итонъ.

— Что это Итонъ? прорыдалъ Веня.

— Ахъ, тамъ очень хорошо, отвтила Гонорія, и сама не имя опредленнаго понятія объ этомъ предмет: — и когда ты выростешь, голубчикъ мой, весь Анвикъ будетъ твой, и ей съ мистеромъ Джорджикомъ придется убираться отсюда.

— Куда жь они пойдутъ? спросилъ Веня.

— Не знаю, да и что вамъ за дло, продолжала женщина въ безразсудномъ пристрастіи: — ты будешь господиномъ Анвика, и никто не посметъ жить здсь, разв уже ты самъ захочешь позволить.

— А теперь кто здсь господинъ? разспрашивалъ Веня.

— Все ты же, красавчикъ мой, и всегда былъ имъ, съ тхъ поръ какъ папаша померъ, только она еще покуда живетъ здсь и распоряжается, потому что теб годочковъ-то мало. Должно-быть, покойникъ-то уже въ ум мшался, прибавила про себя разгоряченная Гонорія,— когда оставилъ ребенка хоть чуточку въ ея власти.

Гонорія, говоря вообще, была права. Веня оставался у ней на колнахъ, рыданія его постепенно утихали. Онъ лежалъ, думая о многомъ что приходитъ въ голову дтямъ, и мысли его перебгали съ предмета на предметъ. Вдругъ онъ заговорилъ:

— Гонорія, а когда же додлается моя церковь?

— Да, пожалуй, я сегодня же додлаю, воскликнула. Гонорія, вставая. — Почти-что и кончать-то ничего не осталось, а если меня завтра выгонятъ, такъ ее некому будетъ додлать.

Отворивъ шкафъ, она достала оттуда нчто похожее на модель красивой сельской церкви со шпилемъ. Вамъ нечего спрашивать откуда она заимствовала ату мысль, если вы помните посщеніе ‘Всемірнаго Магазина Заграничныхъ Рдкостей’ и ея общаніе Вен. Подобно множеству затй, начатыхъ весьма поспшно и въ попыхахъ, кто желанное сокровище не было еще окончено. Дло въ томъ, что у Гоноріи было за нимъ больше хлопотъ чмъ она ожидала, а у Вени отъ продолжительнаго ожиданія нетерпніе поутихло. Теперь оставалось только наклеить цвтныя окна. Они были вырзаны изъ тонкой розовой бумаги. На стны зданія пошла бумага потолще и блая, а самая основа его была изъ тонкаго дерева и сверху совершенно открыта.

Гонорія собрала матеріалъ и скоро кончила работу, хотя и не поскупилась на окна. Веня, слдя за нею, забылъ свое горе. Она сняла съ него бархатное платье и надла рубашечку изъ толстаго голландскаго полотна, красиво расшитую черными шелковыми шнурами. А сверху подвязала ему блый передникъ, на случай слишкомъ вольнаго обращенія съ клейстеромъ.

Къ сумеркамъ все поспло, и знаменитую церковь освтили извнутри посредствомъ огарка. Веня въ восторг хлопалъ въ ладоши. То было новое, замысловатое и живописное зрлище, особенно для ребенка. Огонь въ камин догоралъ, а въ комнат не было другаго освщенія, такъ что церковь выступила во всей красот. Но вдругъ пламя внутри ея заколебалось.

— Это несетъ изъ той двери, замтила Гонорія. — Затвори ее, Венюшка, затвори потихоньку.

Она говорила о двери, отворявшейся въ уборную мистрисъ Сентъ-Джонъ. Быть-можетъ, вы помните, что прежде здсь не было двери, но ее велла сдлать мистрисъ Сентъ-Джонъ, когда родился Джорджъ, чтобы входить когда угодно въ дтскую, не проходя корридоромъ. Теперь, когда Джорджъ вышелъ изъ ребячества, дверь обыкновенно запиралась на задвижку, и задвижка эта была съ той стороны, у мистрисъ Сентъ-Джонъ, а не въ дтской, но иногда эта дверь оставалась отворенною какъ и сегодня.

Говоря это, Гонорія повернулась лицомъ къ двери и видла какъ малютка оперся ладонями на плоскость створки, чтобы толкнуть ее, какъ обыкновенно длаютъ дти, и дверь потихоньку затворилась. Веня опять подошелъ къ столу потшить свои глазки. Пламя теперь уже не колебалось.

— Тутъ бы надо обложить мохомъ, замтила Гонорія, показывая на выступавшіе края доски, на которой зиждилась церковь. — Но сегодня уже поздно, не успемъ, и къ тому же у меня моху нтъ. Если я останусь здсь, мы попросимъ немножко у садовника.

Веня не заботился о мх. Очарованнымъ глазамъ его казалось, что уже ничто не улучшитъ теперешняго вида церкви. Онъ любовался ею, ставя ее на высокомъ комод, прыгалъ передъ нею, носилъ ее взадъ и впередъ по комнат, стараясь держать ее какъ показывала Гонорія, прямо и твердо. Такимъ образомъ прошло нсколько времени, и они не замтили какъ догорлъ огонь въ камин.

— Шутъ побери этотъ огонь! воскликнула Гонорія: — а у меня нтъ ни дровъ, ни спичекъ.

Она уже бралась за колокольчикъ, но вдругъ ей пришло въ голову сходить за этими вещами самой. Никто больше ея не любилъ посудачить, а теперь у нея такъ и чесался языкъ насчетъ сцены въ столовой. Поставивъ церковь на стол и строго наказавъ Вен не трогать ея въ ея отсутствіи, Гонорія вышла во всегдашнюю выходную дверь и спустилась по задней лстниц. Эта дверь,— и я прошу васъ обратить вниманіе на разницу,— запиралась извнутри, но не задвижкой, а простымъ крючкомъ, помщеннымъ на такой высот, чтобы дти не могли достать.

Никакая болтовня еще не приходилась Гоноріи такъ по вкусу какъ та, которую она теперь завела съ прислугой. Малйшая подробность суматохи въ столовой, все, чему ей довелось быть свидтельницей, все было разказано ею охотно слушавшей прислуг, которая, въ свою очередь, не поскупилась ни на комментаріи, ни на сочувствіе. Гонорія никакъ не могла оторваться отъ бесды, пока не замтила по бою часовъ, что пробыла здсь около получаса. Едва вря своимъ ушамъ, она подхватила вязанку дровъ и коробочку спичекъ вмст съ парою щипцовъ и гасильникомъ, и побжала наверхъ. Спша войдти и повернувъ ручку двери, она съ удивленіемъ увидала, что не можетъ отворить ее.

— Мистеръ Веня, зачмъ же это вы заперли дверь? окликнула она: — подойдите сюда, отоприте ее.

Отвта не было.

— Онъ должно-быть взобрался на стулъ и повернулъ крючокъ, сказала про себя Гонорія. Но въ ту же минуту она ощутила запахъ гари, словно паленой шерсти. Шумно побросавъ на полъ все что несла, она пустилась бжать вдоль по корридору и повернула въ уборную своей госпожи, чтобы хоть этимъ путемъ проникнуть въ комнату. Эта дверь была также заперта, но снаружи. Въ этомъ не было ничего необыкновеннаго, такъ какъ ее большею частію держали на задвижк, а Гонорія въ эту минуту не обратила на это вниманія. Отодвинувъ задвижку, она вошла.

Боже! Что увидала Гонорія! Куда двался юный наслдникъ Анвика? Темная масса тлла и дымилась на полу въ дальнемъ углу комнаты, коверъ дымился и тллъ, ни слда красивой и опасной игрушки, сдланной ею, ни слда его самого, кром безформенной массы, отъ которой душа уже отлетла.

Съ ужасающимъ крикомъ и какимъ-то безумнымъ визгомъ переполоха, похожимъ скоре на лай собаки чмъ на человческій голосъ, Гонорія бросилась въ уборную, оттуда, не переставая кричать, внизъ по большой лстниц, поднимая этими странными криками на ноги всхъ домашнихъ и встревоживъ мистрисъ Сентъ-Джонъ.

XVII. Противорчащія показанія.

Немногіе въ Анвикъ-Галл могли бы разказать толкомъ какъ прошла наступившая вслдъ затмъ ночь. Нсколько времени длилась хаотическая сцена ужаса и смятенія. Одинъ изъ грумовъ, безъ всякаго приказанія, осдлавъ лошадь, поскакалъ на мистеромъ Пимомъ, а врачъ прибылъ почти въ невроятно скоромъ времени. Но что же могъ онъ сдлать? Безцнная, маленькая душа отлетла и никакой лкарь здшняго свта не вернулъ бы ея. Впрочемъ, пособія мистера Пима требовалъ другой, именно маленькій Джорджъ. Ребенокъ, заснувшій въ столовой и пробужденный криками Гоноріи, кинулся наверхъ въ дтскую. Какъ ни былъ онъ малъ, но имъ овладлъ паническій ужасъ при этомъ зрлищ, когда ему сказала что это Веня, и онъ впалъ въ перемежающіеся припадки болзненной дрожи.

Надо было полагать,— вс домашніе такъ и полагали — что пожаръ произошелъ случайно, даже можно сказать: по неосторожности Гоноріи Триттонъ. Она пошла внизъ, вполн увренная, что мальчикъ послушается ея приказанія и не тронетъ церкви. О, какъ могла она быть столь безразсудною? Видть новую игрушку и не дотронуться до нея, любоваться ея прелестью на почтительномъ разстояніи и не взять ее въ руки, это не дтская философія. Быть-можетъ, малютка, будучи всегда послушнымъ мальчикомъ, и пытался въ теченіе нсколькихъ минутъ пустить въ ходъ свое терпніе, но нтъ никакого сомннія, что наконецъ онъ все-таки взялъ въ руки церковь. Когда это случилось и какъ случилось, никто сказать не могъ, это должно было навсегда остаться во мрак неизвстности.

Мстонахожденіе домашнихъ было въ это время, повидимому, слдующее. Вся прислуга была внизу, за исключеніемъ Принсъ, тамъ, какъ сказано, была и Гонорія. Мистрисъ Сентъ-Джонъ затворилась въ столовой съ Джорджемъ, послдній заснулъ, первая, по ея словамъ, почти спала. Гд въ это время была Принсъ, изъ разказовъ не было видно, да и вопроса этого не возбуждалось.

Но посреди изступленія, и ужаса, обуревавшаго умъ несчастной Гоноріи, рзко выдавалась два пункта. Одинъ изъ нихъ состоялъ въ томъ: какимъ образомъ ребенокъ очутился взаперти? Другой заключался въ томъ, что пробгая по корридору, она видла Принсъ, прятавшуюся въ ниш. Это было не столько воспоминаніе, сколько убжденіе. И Гоноріи казалось, что она даже не замтила или только мелькомъ замтила въ то время присутствіе Принсъ, но фактъ этотъ освтилъ ея умъ въ послдствіи. На противоположной стн корридора, почти на полдорог между дверями дтской и уборной, находилась ниша, небольшая полукруглая ниша. Бдный мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ при жизни своей часто, смясь, дивился, для чего бы архитектору было устраивать ее здсь: для красы или для какого-нибудь употребленія.

Мистеръ Пимъ пріхалъ, и кинувъ безнадежный взглядъ на зрлище въ дтской, гд весь полъ залитъ водой чтобы погасить огонь, поспшилъ прежде всего увидаться съ митрисъ Сентъ-Джонъ. Она сидла въ столовой, и онъ нашелъ ее какъ-то неестественно спокойною и сдержанною, есть люди, которые бываютъ такими въ минуты бдствія. Единственнымъ признакомъ потрясенія была ея смертная блдность. Она отдала ему отчетъ во всемъ случившемся, на сколько оно было ей извстно, прибавила она, откровенно созналась въ сумятиц, происшедшей въ этой комнат посл обда. Веня безпощадно напалъ на Джорджа, и въ свою очередь она наказала Веню: выдрала его за уши и, кажется, толкнула. Право, это рдко случается, чтобъ она не могла сдержать себя по отношенію къ дтямъ. а теперь,когда Веня умеръ, она была бы готова отдать весь міръ, лишь бы не трогать его давеча. Когда Гонорія унесла его въ дтскую, сама она оставалась въ столовой и не выходила оттуда, пока ея не встревожили крики Гоноріи. Разъ или два къ ней заходила Принсъ, освдомляясь, не взять ли ей Джорджа, но она его не пустила. Мальчикъ заснулъ въ большомъ, папашиномъ кресл, а она подсла къ нему и положила его ножки къ себ на колна. Она сама уже дремала, когда поднялись крики и чуть не до смерти перепугали ее. Виной всему была, кажется, Гонорія. Въ первую минуту испуга эта женщина созналась, что оставила Веню одного съ какою-то опасною игрушкой изъ бумаги, освщенною огаркомъ, а сама пошла внизъ и заболталась тамъ съ прислугой. Бдный малютка, должно-быть, самъ себя подпалилъ.

— Но разв никто не слыхалъ его крика? спросилъ мистеръ Пимъ, до сихъ поръ не прерывавшій разказа.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ полагала, что нтъ. Ей извстно было только, что крики не проникли въ столовую. Врачъ врилъ этому. Онъ зналъ, что стны этой половины дома очень толсты, и если ребенокъ былъ запертъ въ дтской, какъ оно и было, повидимому, то едва ли его могли слышать, если только никого не было наверху. Столовая находилась на другой сторон дома, и двери въ ней были двойныя, а кухня еще дальше столовой.

— Странно мн, что онъ не выбжалъ изъ комнаты, воскликнулъ мистеръ Пимъ: — здоровенькій, пятилтній мальчикъ едва ли бы сгорлъ въ комнат, не попытавшись выбжать изъ нея. Обыкновенно въ такой бд прежде всего бгутъ вонъ: часто это и губитъ. Но онъ, повидимому, а не пробовалъ этого.

Мистрасъ Сентъ-Джонъ покачала головой. Ей неизвстны подробности, предполагать, разумется, можно все что угодно. А Гонорію стоило бы повсить за то что оставила ребенка одного съ игрушкой, которая такъ легко могла загорться. Тутъ она обратила вниманіе мистера Пима на Джорджа. Ребенокъ очень дурно себя чувствовалъ: это повторялось, повременамъ, съ самаго испуга. Подавъ ему помощь, мистеръ Пимъ пошелъ искать Гонорію. Онъ нашелъ ее одну, въ жалкомъ состояніи унынія, въ спальн, гд помщалась она и несчастный ребенокъ.

Теперь слдуетъ упомянуть о томъ, что у Гоноріи въ это время начинало появляться внезапное и страшное сомнніе. По мр того какъ туманъ въ ея голов разсивался, и ей стало возможно поразмыслить о вроятностяхъ этого бдствія, она начинала думать, не было ли оно причинено съ намреніемъ. И это подозрніе принимало въ ум ея видъ увренности, когда вошелъ мистеръ Пимъ.

Нсколько минутъ она не могла говорить, плача и рыдая, она закрывала себ лицо фартукомъ отъ стыда и раскаянія. Мистеръ Пимъ не упрекалъ ея, видя это отчаяніе: напротивъ, когда она успокоилась, онъ сталъ освдомляться у нея о подробностяхъ. Гонорія чистосердечно сознавалась во воемъ. Она разказала о происшествіи въ столовой, давъ ему нсколько иной оттнокъ нежели ея госпожа и заставивъ мистера Пима до невозможности насупить свои сдыя брови. Она разказала какъ додлала ему церковь, описала ея устройство и откуда была заимствована эта идея. Сказала, какъ, освтивъ ее, оставила съ Веней, а сама пошла за дровами внизъ и заговорилась на добрые полчаса. Ничего не скрывала она, не пропустила ни одной іоты, которая могла бы повести къ ея собственному осужденію.

— Онъ всегда былъ послушный мальчикъ, стонала она,— и не думала я, чтобъ онъ сталъ ее трогать, когда я просила его не длать этого. А мн и въ голову не приходило, чтобъ я такъ долго пробыла внизу, пока не пробили часы.

— Странно, что ты не слыхала его криковъ.

— Кухня очень далеко отсюда.

— А еще странне, что мальчикъ не бжалъ изъ комнаты, если только дымъ не сразу одоллъ его. Понять не могу, отчего бы ему не выбжать. Это вообще плохое средство, но въ этотъ разъ оно могло бы спасти его жизнь, еслибы подоспла на помощь.

Гонорія не тотчасъ возразила. Она сидла въ низенькомъ кресл, въ отчаяніи покачиваясь всмъ тломъ взадъ и впередъ. Вдругъ она взглянула на врача, поднявъ голову, и проговорила тихимъ голосомъ:

— Желала бы я знать, кто заперъ двери.

— Что ты хочешь сказать? спросилъ мистеръ Пимъ посл минутнаго удивленія.

— Я не думаю, сэръ, чтобъ онъ обгорлъ случайно, продолжила она, посматривая на стны, точно боясь что ее подслушаютъ и говоря самымъ слабымъ шепотомъ,— я думаю, что это сдлано съ намреніемъ.

— Что ты, Гонорія, Богъ съ тобой! воскликнулъ изумленный докторъ, недоумвая, не свело ли ее горе съ ума.

— Тутъ припуталось кое-что, чего я и понять не могу, продолжила она,— оно особенно поразило меня не въ то время, а вотъ теперь, когда я могу разсудить объ этомъ. Онъ не могъ выйдти изъ комнаты: онъ былъ запертъ.

Мистеръ Пимъ довольно ясно видлъ теперь, что она вовсе не страдаетъ умственнымъ разстройствомъ, двушка была такъ же здорова, какъ и онъ самъ. Гоноріи казалось, что онъ никогда не сведетъ съ нея своего пристальнаго взгляда,

— Когда я оставила его наверху, об двери были отперты, то-есть не замкнуты, продолжила она,— когда же я вернулась, об оказались замкнутыми: одна извнутри, другая снаружи. Желала бы я знать, кто это сдлалъ?

Можетъ-быть, Гоноріи только почудилось, но ей казалось, что докторъ измнился въ лиц.

— Уврена ли ты въ этомъ? спросилъ онъ.

— Такъ же какъ и въ томъ, что живу еще, а милаго моего дитяти нтъ на свт.

Брови мистера Пима съежились въ три погибели.

— Теперь скажи же мн толкомъ, какъ это произошло? сказалъ онъ. — Почемъ ты знаешь, что двери были заперты?

— Потому что я не могла войдти, сказала Гонорія.— Когда я вернулась съ вязаночкой дровъ, дверь была на крючк извнутри. Я думала, что ребенокъ влзъ на стулъ и заложилъ его, но какъ ни мало было времени подумать объ этомъ, меня поразила эта странность, потому что прежде я никогда не знавала за нимъ такихъ продлокъ. Пока я окликала его, чтобъ онъ отперъ, мн почудился запахъ гари, я и побжала кругомъ черезъ уборную госпожи и повернула ручку двери, чтобы распахнуть ее, но увидала, что и эта дверь заперта задвижкой снаружи. Тутъ ужь запахъ сталъ такъ силенъ, что я, растерявшись, забыла о странности этого обстоятельства, тмъ боле что дверь эта всегда на запор….

— Такъ чему жь ты удивилась, что она въ это время была заперта? перебилъ мистеръ Нимъ.

— Потому что она не была на задвижк, когда я пошла внизъ, отвтила Гонорія,— она была отворена все время, пока я додлывала церковь, я велла ребенку затворить ее, затмъ что изъ нея несло и колыхало пламя въ бумажныхъ стнкахъ. Онъ и запахнулъ дверь самъ, своими малыми ручонками, а я на него глядла. Вотъ почему я знаю, сэръ, что она тогда не была заперта.

— А можетъ-бытъ и посл, когда ты впопыхахъ пробовала войдти въ все, ты только вообразила что она заперта, подсказалъ мистеръ Пимъ.

— Нтъ, сэръ, когда я пыталась отворить ее и никакъ не могла, то нащупала задвижку, и оказалось, что она была задвинута въ пробой во всю длину. Кончикъ ея высунулся за пробой, и я отодвинула ее, нажавъ пальцами.

Мистеръ Пимъ порывисто всталъ, какъ будто желая лично осмотрть дверь, но вдругъ удержался и опять сдъ на мсто.

— Это только руками можно было сдлать, продолжила Гонорія: — такъ зачмъ же это было сдлано?

Врачъ и не пытался отвтить на вопросъ. Онъ, повидимому, былъ чрезвычайно разстроенъ, словно разказъ этотъ взволновалъ и нравственно разбилъ его, онъ едва замчалъ Гонорію.

— Мистрисъ Сентъ-Джонъ говоритъ, что ничего не слыхала, вдругъ проговорилъ онъ вполголоса и какъ бы въ разсянности: — Гонорія, продолжилъ онъ, обратясь къ двушк: — я думаю, что ты ошиблась. Вдь оказывается, что наверху не было никого кто бы могъ запереть задвижку. Мистрисъ Сентъ-Джонъ говоритъ мн, что она не выходила изъ столовой, прислуга показываетъ, что никто ни разу не входилъ наверхъ съ самаго полудня.

— Одна изъ служанокъ была наверху, возразила Гонорія тмъ же тихимъ голосомъ и съ тмъ же блуждяющимъ по стнамъ взглядомъ: — а это Принсъ. Я сама ее видла, я не могла ошибиться. Она-то разв говоритъ, что не была наверху, сэръ?

— Она ни того, ни другаго не говорила мн, отвтилъ мистеръ Пимъ: — я слышалъ общій говоръ, что приолуги не было наверху.

— А Принсъ была, и если она говоритъ, что ея не было, такъ это ложь. Она пряталась въ корридорной ниш, что противъ дверей.

— Пряталась въ ниш, когда жь это?

— Когда я побросала всю ношу изъ фартука и побжала кругомъ въ уборную, я увидла Принсь, какъ она стояла въ ниш. Она прижалась къ стн, сэръ, словно боялась, чтобъ я не разглядла ея.

— Чтожь, ты съ ней заговорила?

— Нтъ, сэръ, и вы, можетъ-быть, удивитесь тому, что я скажу, но это правда. Я такъ растерялась въ это время,— и дверь-то на запор, да и горлымъ-то пахнетъ,— что я, кажется, и не сознавала, точно ли я ее видла. Я думаю, что она только на мигъ промелькнула у меня въ глазахъ, а въ ум-то мн ужь не до того было. Но посл мн все разомъ и пришло въ голову, и припомнилось какъ она тамъ стояла. Ровно вотъ она сейчасъ только заперла двери, да и забилась туда, прислушиваясь къ замирающимъ крикамъ дитяти.

— Полно! Полно! повелительно остановилъ мистеръ Пимъ: — ты не въ своемъ ум, иначе ты бы этого не сказала.

— Да ужь мн и самой сдается, чистосердечно созналась Гонорія, заливаясь слезами,— я чувствую, что у меня въ голов начинаетъ мшаться. Принсъ всегда была груба, жестока и зла съ ребенкомъ, и я просто раздражена противъ нея.

— Но все-таки она не заперла бы дверей, еслибъ онъ горлъ, возразилъ мистеръ Пимъ нсколько гнвнымъ голосомъ: — подумай же, что ты говоришь.

— Охъ, еслибы меня избавили отъ моего мученія! зарыдала Гонорія:— кабы меня повсили за ту безпечность, что я оставила его одного съ зажженною игрушкой! Я вдь это сдлала, и надюсь, что меня за это накажутъ, мн теперь ужь не знать минуты покою. Вотъ это все моя вина. Но я не запирала дверей, чтобъ ему нельзя было спасти жизни, а я совершенно уврена, что въ страх ли, въ бд ли, въ опасности ли, ребенокъ первымъ дломъ кинулся бы внизъ по черной лстниц за мною.

Она набросила себ на голову фартукъ, рыдая, плача и качаясь всмъ тломъ взадъ и впередъ какъ прежде, въ сильнйшемъ отчаяніи. Докторъ сидлъ нсколько минутъ молча, стараясь собрать свои разсянныя мысли, потомъ всталъ и тронулъ ее за плечо, чтобы привлечь ея вниманіе. Она опустила фартукъ.

— Видишь ли, Гонорія, то, что ты утверждаешь, требуетъ изслдованія. Ради… ради всхъ здшнихъ, надо прослдить это до самаго дна. Никто въ здравомъ ум, прибавилъ онъ съ удареніемъ,— не заперъ бы дверей за горвшимъ ребенкомъ, а ты, кажется, именно это предположеніе и допускаешь, насколько я могъ разобрать. Заявила ли ты объ этомъ факт твоей госпож?

— Я еще не видала ея съ тхъ поръ, отвтила Гонорія,— кром первой минуты, когда я въ ужас побжала внизъ.

— Она въ это время выходила изъ столовой?

— Такъ точно, сэръ, а малютка ея,— онъ вдь наслдникъ теперь,— выбжалъ за нею.

— Гонорія, серіозно проговорилъ врачъ: — я не думаю, чтобы теперешнее направленіе твоихъ мыслей было здравое. Лучше выкинуть это изъ головы. Я требую, чтобы ты пошла со мною и сказала твоей госпож о томъ, что двери были заперты.

Онъ вышедъ изъ комнаты въ сопровожденіи Гоноріи. Тамъ, въ корридор, подозрительно близко отъ двери, стояла Принсъ. Она притворилась будто спшитъ и быстро пошла съ червой лстницы.

— Подите сюда, Принсъ, мн васъ нужно, сказалъ врачъ:— я только-что собирался позвать васъ.

Женщина тотчасъ обернулась, повидимому, весьма охотно и нисколько не смущаясь. Она стояла передъ мистеромъ Пимомъ спокойно, хладнокровно и сдержавво, въ чистенькомъ черномъ плать, шелковомъ фартук, въ чепчик съ черными лентами, завязанными ниже подбородка. Нельзя было замтить ни тни измненія въ ея невозмутимомъ лиц, ни малйшаго оттнка волненія въ его блдныхъ и рзкихъ чертахъ.

— Вотъ какое страшное дло-то, Принсъ! началъ онъ.

— Дйствительно, сиръ, отвтила она своимъ размреннымъ голосомъ, который хотя, и не выказывалъ особеннаго сочувствія, но и не имлъ въ себ ничего непочтительнаго.

— Какимъ образомъ двери-то оказалась запертыми за несчастнымъ мальчикомъ?

Принсъ помолчала приблизительно около сотой дола минуты:

— Я не знала, что он была заперты, сэръ.

И отвтъ, повидимому, былъ совершенно искренній.

— Гонорія говоритъ, что была. Возвращаясь изъ кухни и пробуя войдти сюда (онъ показалъ на дверь, все еще запертую и скрывавшую бдственное зрлище), она увидала, что не можетъ войдти. Въ отсутствіе ея внутренній крючокъ былъ заложенъ. Не вы ли кто вошли въ дтскую и заложили его? Кром тебя, и Гоноріи, кажется, никто не иметъ обыкновенія посщать дтскую?

— Я туда не ходила, сиръ. Я вовсе не входила въ дтскую съ самаго полудня. Мистеръ Джорджъ былъ внизу съ мамашей, и мн не-зачмъ было входить туда. Если крючокъ былъ заложенъ, какъ вы изволите говорить, то мистеръ Веня, сдается мн, должно-быть, влзъ на стулъ и самъ заложилъ его.

Та же самая неподвижность въ лиц, и, надо сознаться, тотъ же самый видъ неподдльной правды.

— Это весьма возможно, замтилъ мистеръ Пимъ: — та же мысль и мн приходила въ голову. Но тутъ есть другое обстоятельство, которое не такъ легко обойдти. Гонорія говоритъ, что и другая дверь была замкнута, это та что въ уборную ведетъ, она тоже на задвижк была снаружи.

— Я ничего не знаю, сиръ, увряю васъ, отвтила Принсъ, а на этотъ разъ въ голос ея былъ оттнокъ нершительности, какого-то колебанія, впрочемъ не слишкомъ замтный простому слушателю:— эта дверь постоянно на задвижк, поразвязнй прибавила она, взглянувъ доктору въ глаза: — госпожа иметъ обыкновеніе запирать ее, потому что мистеръ Джорджъ все бгаетъ къ ней во время туалета.

— Но….

— Тише, Гонорія, сказалъ мистеръ Пимъ, обрзавъ ея возраженіе.— Вдь вы, кажется, Принсъ, обыкновенно прислуживаете госпож и потому бываете въ ея уборной, продолжалъ онъ:— не помните ли, была ли эта дверь сегодня отперта?

— Нтъ, сэръ, не помню, сказала Принсъ по минутномъ размышленіи: — сегодня поутру я одвала госпожу къ раннему обду, а потомъ убрала комнату, но была ли дверь отперта или замкнута, этого я не помню. Скоре что заперта была.

— Посл полудня она была настежь отворена, порывисто вмшалась Гонорія, не могшая доле удерживать языкъ и полагая, что Принсъ могла бы припомнить, еслибы захотла:— милый бдняжечка самъ своими ручками затворилъ ее, пока я додлывала церковь.

— Можетъ-быть, отвтила Принсъ, представляя своимъ совершенно хладнокровнымъ обращеніемъ и приличнымъ тономъ рзкую противоположность волненію несчастной Гоноріи: — я не могу припомнить какъ оно было въ то время, когда я одвала госпожу, а посл этого мн въ той комнат нечего было длать.

— Вы и не ходили въ нее? продолжали докторъ.

— Я и не ходила въ нее, повторила Принсъ.

— Стало-быть ты ровно ничего не знаешь, какимъ образомъ двери очутились замкнутыми? продолжилъ мистеръ Пимъ.

— Нтъ, не знаю, сиръ. Я клятву дамъ, коли понадобится, что не знала, была ли дверь на задвижк, пока вы сами не сказали мн, прибавила женщина, причемъ въ голос ея наконецъ появился, быть-можетъ вслдствіе серіозности, едва замтный оттнокъ волненія. — Увряю васъ, сэръ, мн до сихъ поръ этого и въ голову не приходило: я…. я едва врю, чтобъ это было статочное дло.

При выраженіи этого недоврія въ глазахъ Гоноріи мелькнулъ какой-то зловщій блескъ. Мистеръ Пимъ вовсе не желалъ чтобъ у нихъ дошло до столкновенія въ рукопашную и поднялъ руку, требуя молчанія.

— Не слыхали ли вы криковъ ребенка, Принсъ? спросилъ онъ:— невроятно было бы предположить, что онъ не кричалъ, а кажется, никто не слыхалъ его криковъ.

— То-есть когда онъ ужь горлъ, сэръ?

— Разумется, когда горлъ.

— Нтъ, вовсе не слыхала, сэръ. Ребенокъ не могъ обгорть до смерти безъ криковъ, и даже отчаянныхъ, но я не слыхала ихъ, продолжала она, говоря скоре сама съ собомю чмъ въ отвтъ врачу.

— Несчастіе въ томъ, что никого не было по близости, кто бы могъ услышать.

Гонорія рзко взглянула на нее своими припухшими глазами, а мистеръ Пимъ проговорилъ довольно равнодушно:

— Кстати, Принсъ, вы какъ разъ въ это время были въ ниш. Не видали ли, или не слыхали ли вы чего-нибудь?

— Въ ниш, сэръ?

— Въ ниш: вотъ здсь, указалъ онъ.

Принсъ обернулась всмъ своимъ невозмутимымъ лицомъ къ мистеру Пиму въ самомъ, повидимому, крайнемъ удивленіи.

— Я ни въ какой ниш не была, сэръ.

— Нтъ, были. Вотъ въ этой, здсь. Гонорія проходила мимо, когда вы въ ней стояли.

— Это чистая ошибка, сэръ. Что же мн длать въ ниш? Если Гонорія говоритъ, что видла меня здсь, такъ ее обманули глаза.

— Чмъ же вы занимались во время этого случая? допытывался мистеръ Пимъ: — въ какой части дома были вы?

— Кажется, надо быть, въ столовой, сэръ, не запинаясь отвтила она:— я была тамъ какъ разъ передъ тревогой, а потомъ пошла наверхъ въ свою спальню.

— Постойте. Вдь эта комната по ту сторону отъ спальни мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Да, сэръ, бывшая гардеробная покойнаго барина. По смерти его мистрисъ Сентъ-Джонъ помстила въ нее насъ съ мистеромъ Джорджемъ. Она глубже чувствовала одиночество, когда никто не ночевалъ по близости.

— Вы, стало-быть, тамъ и были, когда услыхали крики?

— Я тамъ сидла, затворившись, какъ вдругъ услыхала въ корридор крики Гоноріи, бжавшей на парадную лстницу. Я и двухъ минутъ не пробыла въ своей комнат. Я пришла наверхъ прямо изъ столовой.

— А въ нишу не ходили?

— Конечно не ходила, сэръ. Съ какою цлью стала бы я это длать? Я скоре занялась бы своими юпками.

Мистеръ Пимъ посмотрлъ на Гонорію. Выраженіе его взгляда явно обличало мысль, что должно-быть ее обмануло воображеніе.

— Что же вы длали въ теченіе всего послобденнаго времени? спросилъ онъ у Принсъ.

— Да я ходила по всему дому, отвтила она,— то тамъ, то сямъ. Нсколько времени я была въ луковной.

— Въ луковной! перебилъ мистеръ Пимъ, которому это названіе показалось страннымъ.

— Эту комнату зовутъ луковною, сэръ, въ ней держатъ лукъ, разныя травы и тому подобное. Я вошла туда взять горсточку одной травы, которая мн понадобилась, и замшкалась, обрывая листья со стебелька. А еще раза два заходила къ барын въ столовую и оба раза пробыла довольно долго.

— Разговаривали съ нею?

— Нтъ, сэръ, почти ни слова не говорили. Наша барыня рдко когда разговорится со мной или съ кмъ-нибудь изъ васъ, а сегодня она казалась порядкомъ поразстроенною этою послобденною сценой съ мистеромъ Веней. Мистеръ Джорджъ былъ тоже разстроенъ по-своему — по-дтски, я и осталась въ комнат утшить его. Тутъ барыня налила мн рюмку вина и просила выпить за здоровье ребенка. Потомъ, попозже, я зашла въ другой разъ и тутъ ужь дольше пробыла, поджидая пока проснется мистеръ Джорджъ, чтобъ отвести его въ дтскую, потому что дтямъ пришла пора чай пить.

— Но вы не отвели его?

— Нтъ, сэръ, онъ все не просыпался, и я соскучилась ждать, пошла прямо наверхъ, къ себ въ комнату, и не успла пробыть тамъ двухъ минутъ, какъ раздались крики Гоноріи. Мн даже некогда было черкнуть спичкой и засвтить свчу, и когда я выбжала изъ комнаты поглядть въ чемъ дло, у меня въ рук такъ и осталась коробочка спичекъ.

Это казалось настолько удовлетворительнымъ отчетомъ, насколько можно было ждать отъ Принсъ, и самъ мистеръ Пимъ не находилъ причины сомнваться въ немъ. Гонорія наоборотъ: она только и длала, что подозрвала эту женщину съ самаго вступленія ея въ домъ. Гонорія считала ее двуличною, насквозь прожженною хитрячкой, лукавою какъ кошка. Но въ боле спокойную минуту даже Гонорія не допустила бы мысли, чтобъ она съ намреніемъ подожгла ребенка или заперла за нимъ двери, пока онъ не сгоритъ. Мистеръ Пимь опять пошелъ къ мистрисъ Сентъ-Джонъ, съ обими служанками. Она казалась еще блдне прежняго и сидла держа на колнахъ Джорджика, который все также дурно чувствовалъ себя, и дрожалъ. мистеръ Пимъ передалъ ей сказанное Гоноріей о томъ, что двери была заперты, а просилъ ее припомнить, не была да поутру отворена дверь изъ ея уборной. Она тотчасъ отвтила,— говоря съ самымъ покойнымъ и холоднымъ самообладаніемъ, казавшимся олицетвореннымъ противорчіемъ ея блдному лицу,— что не можетъ наврно сказать, была ли сегодня отворена дверь уборной или нтъ. Она очень хорошо помнила, что въ это самое утро, вставая съ постели и слыша голоса дтей въ дтской, она отомкнула задвижку. Она вошла поцловать ихъ и пожелать имъ счастія въ день рожденія. Заперла ли она посл того дверь или нтъ, этого она не помнитъ. Побывавъ такимъ образомъ въ дтской, обыкновенно она запирала дверь, но весьма возможно, что сегодня поутру она и не сдлала этого.

— Мн бы не хотлось, чтобы вы предлагали мн эти вопросы, закончила она, быстро вскинувъ глаза на мистера Пима, между тмъ какъ до сихъ поръ она говорила, потупивъ лицо ввозъ, почти скрывая его.

— Но это мой долгъ, сказалъ врачъ.

— Это такъ пугаетъ Джорджика, прибавила она,— посмотртте какъ онъ трепещетъ.

И въ самомъ дд, ребенокъ трепеталъ, дрожалъ и трепеталъ словно въ лихорадочномъ безпокойств. Почти вслдъ за словами матери, онъ съ крикомъ приподнялся, и ему сдлалось дурно: теперь все вниманіе мистера Пима должно было обратиться на него.

XVIII. Слдствіе.

Слдствіе было произведено на другой день посл смерти. Приготовленія длались кое-какъ, на скорую руку: но въ этихъ небольшихъ мстечкахъ коронерамъ надо еще поучиться аккуратности. Анвикъ находился въ разстояніи многихъ миль отъ столицы графства. Случилось такъ, что коронеръ графства въ этотъ день прізжалъ въ Анвикъ для слдствія объ одномъ бдномъ старик, неумышленно убитомъ, и анвикскія должностныя лица поршила начать второе слдствіе тотчасъ по окончаніи перваго.

Такъ и сдлала. Первое слдствіе, въ рабочемъ дом, было произведено и покончено въ полчаса, второе производилось въ трактир, близь Анвикъ-Галла,— трактир только-что основанномъ въ послдніе годы и названномъ Карльтоновъ гербъ. Т же самые присяжные, которые давали клятву на первомъ слдствіи, участвовали и въ этомъ, а свидтелей собрали второпяхъ, безъ всякаго соблюденія формальностей при вызов ихъ.

Общее мнніе состояло въ томъ, что злополучный малютка завладлъ освщенною церковью, несмотря на запрещеніе няньки, а потомъ заложилъ дверь на крючокъ, чтобы скрыть непослушаніе. Противъ этого мннія возставала только, въ глубин своего убжденія, Гонорія, но и то молча, не гласно: она устала бороться противъ общаго потока. Она считала весьма вроятнымъ, что Веня взялъ въ руки церковь, но не врила чтобъ онъ заложилъ дверь на крючокъ для утайки своего непослушанія. Не было ребенка откровенне и честне отъ природы: онъ всегда первый чистосердечно сознавался въ вин, и она полагала, что онъ скоре распахнулъ бы дверь настежь, для того чтобы Гонорія видла его шалость, нежели заперся бы отъ нея. Этотъ взглядъ, однако, не получилъ популярности, популяренъ былъ тотъ, что ребенокъ взялъ опасную игрушку въ руки, опустилъ крючокъ, чтобы не быть захваченнымъ, а потомъ какъ-нибудь случайно поджогъ себя, и такъ какъ вс живущіе въ Анвикъ-Галл на тотъ часъ были далеко отъ комнаты Вени, то это и помтило имъ слышать крики.

Показаніе Гоноріи,— бывшей главнымъ свидтелемъ, — о томъ что дверь уборной была заперта, подало поводъ къ нкоторымъ преніямъ. Ничего не могло быть ясне и положительне ея клятвеннаго свидтельства, что дверь уборной не была замкнута въ то время какъ она уходила внизъ, а по возвращеніи ея на верхъ оказалась запертою,— на задвижк снаружи. Задача была въ томъ, кто ее заперъ? На сколько могли разузнать, въ комнатахъ ршительно какого не было. Допрашивали относительно этого пункта и свидтелей, но не добились ничего, что могло бы бросать какой-нибудь свтъ на это дло. Слова Гоноріи противорчили фактамъ, казавшимся достоврными. Горничная, которая убирала комнаты мистрисъ Сентъ-Джонъ, доказала, что ея не было тамъ съ самаго утра. Убравъ комнаты посл завтрака, она обыкновенно уже не заходила въ нихъ до седьмаго часа вечера, когда мистрисъ Сентъ-Джонъ одвалась къ обду, такъ было и въ этотъ несчастный день. Прочіе служители показали, что ихъ вовсе не было на верху: имъ было выставлено вино, и вс они коротали время внизу. Гонорія была съ ними, разговаривала, а Принсъ не было. Но сколько было извстно прислуг, Принсъ не была внизу съ тхъ поръ, какъ подъ конецъ обда ушла отъ экономки. Принсъ была вызвана въ свидтели и дала показаніе. По ея словамъ, она пришла въ столовую, когда Гонорія взяла мистера Сентъ-Джона на верхъ, а мистрисъ Сентъ-Джонъ съ мистеромъ Джорджемъ сидли за дессертомъ, и тутъ она пробыла не долго. Барыня потчивала ее рюмкой вина. Принсъ сказала при этомъ, что уже выпила рюмочку внизу, но барыня отвтила, что можно выпить и другую, она такъ и сдлала, выпивъ ее за здоровье обоихъ молодыхъ джентльменовъ. Посл того ушла къ себ на верхъ, пробыла тамъ нсколько времени, частію работая кое-что на себя, частію убирая утреннее платье мистера Джорджа, чего не успла сдлать, одвая его къ обду.

— Да, отвтила она на вопросъ одного изъ присяжныхъ,— эта комната очень близко отъ уборной: между ними только спальня мистрисъ Сентъ-Джонъ, но могу поклясться самымъ положительнымъ образомъ, что я не ходила въ уборную, и ни въ какую комнату кром своей собственной.

У Принсъ вырвалось одно замчаніе, которое, повидимому, произвело впечатлніе на коронера и присяжныхъ, и могло бы поддержать справедливость ея показаній, еслибы въ томъ была надобность. Еслибъ она дйствительно вошла въ уборную и заперла или замкнула на задвижку дверь, ведущую въ дтскую, то съ какою бы цлію не сознаться ей въ этомъ? Это было бы сдлано просто по обязанности, такъ какъ мистрисъ Сентъ-Джонъ приказывала держать эту дверь на запор. Но она все-таки не длала этого и не заходила въ комнату. Дале….

Одинъ изъ присяжныхъ перебилъ вопросомъ: ‘гд въ это время заходился покойный ребенокъ?’

— Съ Гоноріей въ дтской, отвчала свидтельница.— Въ это время Гонорія додлывала и освщала бумажную игрушку, какъ въ послдствіи стало извстно всему Анвикъ-Галлу. Потомъ, продолжала свидтельница свое показаніе,— я ходила внизъ, въ луковную комнату, гд хранятся травы, пробыла тутъ нсколько времени, доставая траву, какая была мн нужна, и обрывая листья со стебелька. А тамъ….

Тутъ ее прервалъ другой присяжный, почтенный продавецъ пряностей и масла, поставлявшій эти матеріалы въ Анвикъ-Галлъ: ‘зачмъ бы свидтельниц понадобилась эта трава?’

Свидтельница, съ примрнымъ терпніемъ и всегдашнимъ свойственнымъ ей невозмутимымъ спокойствіемъ отвчала, что она въ то время лчилась отваромъ изъ этой травы, что обыкновенно его приготовляла кухарка, которая, когда не случалось присмотрть за ней, обыкновенно клада столько же стеблей, какъ и листьевъ, а это вредило отвару, почему Принсъ и предпочла нарвать ихъ сама.

— Очень хорошо, отвтилъ присяжный.— Можете продолжать показаніе.

Набравъ потребное количество травы, свидтельница отнесла ее промыть и положила на такъ-называемую кухаркину полку. Не видала никого изъ прислуги, кром младшей горничной, освщавшей низкіе корридоры, не слышала голоса разговаривающихъ. Не знаетъ, видла ли ее младшая горничная: полагаетъ, что нтъ. Потомъ пошла въ столовую, чтобы спросить, не взять ли ей мистера Джорджа, такъ какъ наступало время пить чай въ дтской. Однако не взяла мистера Джорджа. Онъ спалъ въ большомъ кресл. Ждала нсколько времени, надясь, что онъ проснется, но онъ не проснулся. Наконецъ ей прискучило ждать, и она ушла изъ столовой, а мистеръ Джорджъ все еще спалъ, протянувъ ножки къ мамаш на колни. Тутъ она прямо пошла на верхъ и хотла зажечь свчку въ своей комнат , какъ вдругъ услыхала какіе-то тревожные крики. Узнала Гонорію по голосу, могла разобрать одно очертаніе ея фигуры въ то время, какъ та бжала по корридору на парадную лстницу: въ верхней половин дома было довольно темно: освщена была одна нижняя, и оттуда на верхъ доходилъ слабый отсвтъ. Крики были полны ужаса, они даже испугали свидтельницу, а она не привыкла пугаться изъ-за пустяковъ. Сбжала внизъ вслдъ за Гоноріей и увидала, что мистрисъ Сентъ-Джонъ выходитъ изъ столовой, тоже испуганная криками. Что касается слдующихъ минутъ, то она не можетъ дать точнаго отчета въ томъ что тутъ происходило. Главное что ей помнится: она вмст съ прочими побжала назадъ въ дтскую, бдняжечка мистеръ Джорджъ тоже проскользнулъ, не замченный въ сумятиц, и видлъ горящіе или скоре тлвшіе остатки своего братца. Вотъ и все что она знаетъ.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ не вызывали въ свидтели. Такъ какъ она,— по общей молв,— все время сидла затворившись въ зад, съ маленькимъ Джорджемъ, то ея показаніе не могло быть важнымъ, и присяжные, въ уваженіе ея чувствъ, не вызывали ея. Присяжныхъ увдомили, что она припомнила, какъ поутру ходила изъ уборной въ дтскую и полагаетъ, что, можетъ-бытъ, забыла запереть за собою дверь. Въ этомъ не было, впрочемъ, никакой важности: дверь была отворена, какъ доказала Гонорія, а кмъ именно, это все равно.

Вс показанія были отобраны, и затмъ послдовали пренія относительно того неразъясненнаго обстоятельства, что дверь была заперта. Половина присяжныхъ, со включеніемъ мистера Пима, склонялись къ тому мннію, что она была вовсе не на задвижк, а только притворена, но поспшность и волненіе, въ которомъ была Гонорія, помтили ей отворить дверь въ первую минуту и заставили вообразитъ, что дверь заперта. Другая половина присяжныхъ, въ томъ числ и коронеръ, полагали, что когда несчастный малютка, послушавшись Гоноріи, затворилъ дверь, задвижка сама собою вскочила въ пробой отъ этого движенія. Это казалось самымъ разумнымъ разршеніемъ вопроса. Напрасно возражала Гонорія, что ни то, ни другое мнніе неправильны: что дверь дйствительно была на задвижк та не могла замкнуться сама собою, когда ребенокъ затворялъ ее, онъ притворилъ ее очень тихо, и она врно слышала-бы защелку, еслибъ было такъ какъ предполагаютъ. Но слова ея были пущены на втеръ, и къ необычайному ея удивленію, самъ мистеръ Пимъ подошелъ къ ней съ строгимъ шепотомъ и предостерегающимъ выраженіемъ въ глазахъ.

— Кажется, довольно объ этомъ, Гонорія, сказалъ онъ.

Поврятъ ли, что мистрисъ Дарлингъ услыхала о случившемся бдствіи только теперь, именно въ то время, когда уже засдали присяжные? Такъ какъ она жила довольно далеко, на другомъ конц Анвика, то новости не всегда быстро достигали ея дома. Во всякомъ случа эта всть запоздала, опровергнувъ на этотъ разъ народную поговорку, что худая слава бжитъ. Мистрисъ Сентъ-Джонъ забыла послать къ матери,— что, пожалуй, было и извинительно въ страшной сует,— и такимъ образомъ слдствіе началось прежде чмъ извстіе дошло до мистрисъ Дарлингъ. Даже и теперь она могла бы не знать о происшествіи, узнать бы ихъ такъ скоро, еслибы не случилось ей послать въ деревню служанку съ какимъ-то порученіемъ, двушка и вернулась съ встями. Какъ водится въ такихъ случаяхъ, она вбжала прямо къ своей госпож, крича во все гордо. Мистрисъ Дарлингъ, дурно чувствовавшая себя съ самаго предшествовавшаго дня и собиравшаяся уже, если не будетъ лучше, послать за мистеромъ Пимомъ, лежала на диван, какъ вдругъ дверь порывисто распахнулась, и служанка ворвалась съ встями, которымъ самая поспшность ея придала совершенную безсвязность. Мистрисъ Дарлингъ въ ужас вскочила съ дивана, не понявъ половины разказа.

— Что ты говоришь, что такое случилось?

— Одинъ изъ мальчиковъ погибъ, проговорила ретивая служанка. — Ахъ, сударыня, кто правда! Онъ погибъ прошлою ночью, и объ этомъ идетъ уже слдствіе. Это наслдникъ, мистеръ Веня.

Мистрисъ Дарлингъ стояла передъ ней какъ окаменлая. На первыхъ порахъ она не могла говорить: только смотрла на служанку, раскрывъ губы и вытаращивъ глаза.

— Погибъ! мистеръ Веня! проговорила она, задыхаясь.

— Сгорлъ до смерти, воскликнула женщина, почти рыдая отъ волненія.— Ужь не знаю чему врить, а во всемъ мстечк только и говору, одни толкуютъ такъ, другіе иначе. Во всякомъ случа виновата Гонорія. Она бросила его одного съ зажженною свчкой, онъ и поджогъ себя. Пустили выдумку, будто бы кто-то заперъ его, чтобы дать ему сгорть, но сами знаете, сударыня, статочное ли это дло. Во Анвик все остановилось, и въ большей части лавокъ заперты ставни. Теперь идетъ слдствіе въ Карльтоновомъ Герб.

Съ чмъ-то въ род страннаго, продолжительнаго трепета, мистрисъ Дарлингъ мало-по-малу пришла въ себя.

— Какъ же это за мной не прислали? спросила она,— и хотя служанка приняла вопросъ на свой счетъ и отвтила ‘не знаю’, но очевидно, что онъ былъ обращенъ не къ ней.

Забывая свое нездоровье, не чувствуя тлесной скорби вслдствіе сильнйшей нравственной, мистрисъ Дарлингъ надла накидку, шляпку и вышла изъ дому. Горничная убждала ее, что ей еще не слдуетъ выходить, просила ее, по крайней мр, подождать, пока за ней пришлютъ экипажъ: она и слушать не хотла. Направившись тропинкой прямо по полю и такимъ образомъ обойдя досужныхъ болтуновъ селенія,— она не была расположена встрчаться съ ними,— мистрисъ Дарлингъ пробралась полями почти вплоть до Анвикъ-Галла, немного пониже Карльтонова Герба. Еслибы можно было какимъ-нибудь путемъ миновать гостиницу, мистрисъ Дарлингъ, конечно бы, выбрала его: но такого пути не было. Когда гостиница уже виднлась, и мистрисъ Дарлингъ различала собравшіеся вокругъ небольшіе кружки праздношатающихся, ею овладло болзненное ощущеніе страха, а она затрепетала какъ у себя въ гостиной. Чего же она страшилась? Быть-можетъ, она и не могла бы съ точностію опредлить это, но она сочла бы великою милостью, еслибы земля разверзлась подъ нею и пропустила ее сквозь бездну на ту сторону земнаго шара, прочь отъ горя и заботъ.

Она ни съ кмъ слова не сказала, никому не предлагала вопросовъ. Опустивъ вуаль и еще плотне закутавшись въ накидку, она спшила мимо, не глядя ни вправо, ни влво, какъ вдругъ почти набжала на доктора Пима, который только-что выбрался на воздухъ изъ духоты и толкотни биткомъ набитой комнаты, гд производилось слдствіе.

— Это вы, мистрисъ Дарлингъ?

— Что все это значитъ? отвтила мистрисъ Дарлингъ, откидывая на мгновеніе вуаль и потомъ, какъ бы одумавшись, снова опуская его. — Правда ли, что Веня умеръ?

— Правда ли что умеръ! отозвался мистеръ Пимъ. — Вдь онъ еще вчера вечеромъ умеръ. Разв вы не слыхали объ этомъ?

— Съ полчаса тому назадъ я еще ни слова не слыхала. Что жь это? Какъ это случилось?

— Гонорія оставила его одного въ дтской съ какою-то бумажною игрушкой, въ которой была свчка. А когда она вернулась, онъ уже до смерти обгорлъ.

Мистеръ Пимъ говорилъ какъ-то странно, съ какою-то холодною, жесткою манерой, и вмсто того чтобы смотрть на мистрисъ Дарлингъ, глаза его были устремлены куда-то прямо, черезъ ея голову.

— Такъ это несчастная случайность, сказала мистрисъ Дарлингъ, помолчавъ.

— Таковъ, безъ сомннія, будетъ приговоръ присяжныхъ.

Оба молча стояли другъ передъ другомъ: мистеръ Пимъ, все также устремивъ свой взглядъ куда-то вдаль, мистрисъ Дарлингъ, украдкою косясь на него сквозь вуаль. Вдругъ она заговорила почти шепотомъ.

— Что это за сказка, которая ходитъ въ народ, будто бы ребенокъ былъ запертъ въ своей комнат?

— Ахъ, это выдумка Гоноріи, сказалъ мистеръ Нимъ. — Она говоритъ, что когда, идя внизъ, оставила ребенка, двери дтской были отворены, а когда вернулась,— об двери были замкнуты. Ея предположеніе,— по крайней мр, она такъ намекаетъ,— состоитъ въ томъ, что двери была преднамренно заперты за горящимъ ребенкомъ.

Мистрисъ Дарлингъ отвернулась. Она не легко выдавала свои ощущенія, но на этотъ разъ проницательные глаза доктора, хотя и не смотря прямо на нее, замтили, однако, что лицо ея покрылось смертною блдностію.

— Это невроятно, прошептала она.

— Я такъ и сказалъ Гоноріи. Вы идете въ Анвикъ-Галлъ? Большая часть тамошнихъ здсь на слдствіи.

— Но вдь не Шарлотта же! воскликнула мистрисъ Дарлингъ, повернувшись къ нему съ чмъ-то въ род тревога.

— Нтъ. Присяжные обошлась безъ ея показанія.

— А…. а…. Веничка здсь?

Мистеръ Пимъ отрицательно покачалъ головой.

— Коронеръ съ присяжными ходили взглянуть на останки и вернулись сюда. Это ужасное происшествіе, ужасное.

При этомъ слов, произнесенномъ съ удареніемъ, изъ устъ мистрисъ Дарлингъ вырвался звукъ, весьма похожій на стонъ. Докторъ направился къ двери гостиницы, а она пошла своею дорогой. Войдя въ аллею чудныхъ, старыхъ деревьевъ парка, гд не было чужаго глаза, она откинула вуаль и въ сумрак наступающей ночи тяжело вдыхала въ себя воздухъ.

Кто-то изъ прислуги отвтилъ на ея спросъ у входа, а она пошла чрезъ вс комнаты Анвикъ-Галла прямо въ небольшую пріемную, гд, по словамъ слуги, находилась мистрисъ Сентъ-Джонъ. Мистрисъ Дарлингъ вошла тихо, чтобы не обезпокоить ея, но мистрисъ Сентъ-Джонъ стояла посреди комнаты въ поз нетерпливаго ожиданія,— ожиданія, казалось, подавленнаго какимъ-то ужасомъ. И если только не обманывалъ ея вечерній сумракъ, мистрисъ Дарлингъ никогда еще не видала на лиц дочери такой сильной блдности и такого растеряннаго выраженія.

— Шарлотта!

— Это вы, мамаша? Я думала вы больны.

— Была больна, тмъ хуже для меня, потому что я почти никогда не хвораю. Но это…. это что же такое?

Мистрисъ Дарлингъ отскочила въ сторону. Ее испугала куча чего-то покрытаго на диван. Нервы ея были страшно разстроены.

— Это Джорджикъ, отвтила мистрисъ Сентъ-Джонъ,— онъ все боленъ со вчерашняго дня. Тише! не будите его.

Мистрисъ Дарлингъ сняла накидку, развязала ленты шляпы и сла у огонька возл дочери. Мистрисъ Сентъ-Джонъ не заговаривала.

— Шарлотта, я была ужасно огорчена. Теб бы слдовало послать за мной и не допустить меня услышать объ этомъ невзначай. Какъ это случалось?

— Спросите у Гоноріи.

— Разв съ нимъ никого не было? Никто не слыхалъ его криковъ?

— Повидимому, нтъ.

— Не разкажешь ли ты мн подробностей, Шарлотта?

— Я сама ихъ только по слуху знаю.

— Но ты…. вдь была…. дома въ это время?

— Я была въ столовой.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ очевидно была не расположена къ сообщительности. Она сидла, глядя на огонь, и мистрисъ Дарлингъ бросала украдкой взгляды на ея лицо, какъ недавно на мистера Пима, но лицо это не легко было разсмотрть въ сгущавшемся сумрак ноябрьскаго вечера.

— Разкажи же мн подробности, Шарлотта.

— Я сказала вамъ, мамаша, что не могу. Я сама знаю ихъ только по слуху. Я сидла затворившись въ столовой съ Джорджикомъ и ничего не знала, пока не перепугали меня крики Гоноріи.

— Ты сидла затворившись въ столовой?

— Да, вотъ такъ, какъ вы сегодня застали меня въ этой комнат. Джорджикъ заснулъ, и ножки его были у меня на колняхъ. Но мн бы не хотлось, чтобы вы меня разспрашивали. Это такой непріятный предметъ разговора. Какъ я жалю, что прибила его!

— Ты прибила его, это Веню-то?

— Онъ былъ такой непослушный посл обда. У него были новые часы, онъ ихъ не хотлъ дать Джорджику, и они поссорились. Онъ прибилъ Джорджика, и ударила его. Я теперь жалю объ этомъ.

— Но вдь онъ не тогда же обгорлъ! воскликнула мистрисъ Дарлингъ, едва понимая.

— Нтъ. Гонорія унесла его, а я осталась въ столовой съ Джорджикомъ.

— Ну, а случилось-то это вслдъ за тмъ?

— Нтъ, много спустя. Часа два, должно-быть. Точно я сама не знаю, въ это время я дремала. Когда онъ ушелъ, былъ еще блый день, а когда мы услыхали крики, совсмъ стемнло.

— И ты, бдное дитя мое, ни разу не выходила изъ столовой?

— Полноте же, мамаша! отвтила она на разспросы съ оттнкомъ досады въ голос, который безъ этого былъ бы совершенно спокоенъ: — со мной оставался Джорджикъ.

Мистрисъ Дарлингъ протяжно вздохнула, какъ бы облегчая какое-то напряженіе.

— Какимъ же образомъ Гонорія осмлилась оставить его съ зажженною свчей? гнвно воскликнула она.

— Мамаша, лучше вамъ не разспрашивать меня объ этихъ вещахъ! Я вовсе не желаю говорить объ нихъ.

Нсколько минутъ длилось молчаніе, но мистрисъ Дарлингъ была женщина впечатлительная, и ей почти невозможно было подумать о какомъ-нибудь новомъ обстоятельств, не разршившись вопросомъ. Такъ было и теперь.

— Правда ли, что двери были заперты? неожиданно и отрывисто спросила она.

— Кто вамъ сказалъ? воскликнула мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Мистеръ Пимъ. Я видла его по дорог сюда.

— Мистеръ Пимъ сказалъ вамъ, что двери были заперты? повторила мистрисъ Сентъ-Джонъ, остановивъ странный взглядъ на матери.

— Да. По крайней мр…. собственно онъ сказалъ, что Гонорія утверждаетъ, будто бы он были заперты.

— Да, это правда. Но никто ей не вритъ. И мистеръ Пимъ не вритъ ей, онъ ей совтовалъ быть поосторожне въ томъ что она говоритъ. Принсъ думаетъ, что Гонорія въ это время такъ растерялась, что ея воспоминанія о случившемся не ясны.

Снова наступила пауза. Мистрисъ Сентъ-Джонъ сидла, какъ прежде, глядя на огонь и склонясь на руку съ какимъ-то растеряннымъ выраженіемъ въ лиц. Она въ самомъ дл была какъ-то необычайно растеряна. Мистрисъ Дарлингъ, казалось, терялась въ лабиринт затрудненій и безсознательно поглаживала пальцами висящія ленты своей шляпки. Джорджикъ пошевелился во сн, и об он взглянули на диванъ. Но онъ не проснулся, и молчаніе возобновилось.

— Не знаете ли, кончилось слдствіе? спросила мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Оно еще не было кончено, когда я шла мимо. Шарлотта, написала ты въ замокъ Веферъ?

— Никому я не писала. Еще будетъ время!

— Душечка, я вовсе не думала разсердить тебя. Я…. Что это? должно-быть возвращаются со слдствія!

Перерывъ этотъ былъ вызвавъ шумомъ многихъ шаговъ на двор. Мистрисъ Сентъ-Джонъ поднялась съ мста и стала посреди комнаты лицомъ къ двери, готовясь, повидимому, съ вызывающимъ видомъ встртить кого бы то ни было. Это была та самая поза, тотъ самый взглядъ, которые удивили мистрисъ Дарлингъ, когда она входила въ комнату. Вошелъ дворецкій.

— Приговоръ состоялся: смерть отъ случайности, сказалъ онъ,— съ присовокупленіемъ строгаго выговора Гоноріи Триттонъ за то что оставила ребенка одного съ такою опасною игрушкой. И она, сударыня, торжественно прибавилъ онъ, обращаясь къ госпож,— стоитъ этого: она сама, кажется, такъ полагаетъ.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ снова сла на мсто. Мистрисъ Дарлингъ, сдерживавшая при дочери свое мучительное любопытство насчетъ печальныхъ подробностей, подхватила накидку и вышла изъ комнаты.

Гонорія, какъ замтилъ и дворецкій, дйствительно глубоко сознавала, что заслуживаетъ выговора, вполн отозвалось ея раскаивающееся сердце на приговоръ присяжныхъ, на вки поселилось въ ней угрызеніе совсти, которому никогда не замереть. Мистрисъ Дарлингъ столкнулась съ ней на лстниц, лицо двушка казалось пылающимъ, глаза у нея ярко блистали, а въ нихъ было какое-то дикое выраженіе, которое могло бы обличить начинавшуюся горячку, еслибы кто-нибудь удосужился замтить эти признаки или былъ въ состояніи распознать ихъ.

— О, Гонорія! какое ужасное происшествіе! порывисто проговорила мистрисъ Дарлингъ.

— Не только ужасное, отвтила Гонорія: — едва ли мн когда-нибудь въ жизни отдлаться отъ него, разв Господь умилостивится, возьметъ меня отсюда. Она говорила почти съ неестественнымъ спокойствіемъ, напоминавшимъ спокойствіе ея госпожи. Ужь это одно доказывало, что въ голов у нея было что-то не ладно или становилось не ладнымъ.

— Гонорія, я, право, не хочу упрекать тебя, я знаю какъ велико твое горе, но я должна сказать теб, какъ могла ты оставить ребенка одного съ зажженною свчой?

— Хотите его видть?… что отъ него осталось… отвтила та.

И не дожидаясь отвта или согласія, Гонорія пошла въ дтскую. Тамъ что-то лежало на стол, съ наброшенною поверхъ простыней. Былъ ли то гробъ или что другое, мистрисъ Дарлингъ не освдомлялась. Она остановила Гонорію за руку.

— Нтъ, сказала она: — не знаю, вынесу ли я этотъ видъ.

Гонорія снова опустила уголъ простыни.

— Ну, сказала она: — такъ вотъ онъ-то подъ этимъ и лежитъ, милое сокровище-то мое, что мн было всего дороже въ жизни. Его тамъ, въ столовой, избили до синяковъ, я и вынесла его оттуда, додлала бумажную игрушку, чтобъ успокоить и утшить его бдное, облитое слезами сердечко, да и оставь его тутъ одного съ нею, а свчка-то зажжена была внутри. Если я когда-нибудь забуду свою глупость или перестану оплакивать ее въ своемъ раскаяніи, пусть Господь меня самоё забудетъ. Но я не одна повинна въ его смерти, мистрисъ Дарлингъ, не я одна. Т, что пришли да заперли за нимъ двери и дали ему обгорть, виновны еще больше меня.

— Полно, Гонорія, ты ошиблась. Двери не могли быть заперты такимъ образомъ.

Гонорія опять положила руку на простыню, касаясь того, что было подъ всю.

— Мистрисъ Дарлингъ, вы-то не обманывайтесь. Нкоторые не врятъ моимъ словамъ, а кое-кто хочетъ заглушить дло. Клянусь, что оно было такъ, какъ я утверждаю! Клянусь вотъ этимъ, всмъ что отъ него осталось. Говорятъ, что Веня самъ заложилъ крючокъ у одной двери, пусть будетъ по-ихнему, я не думаю, чтобъ онъ это сдлалъ, но ужь пусть будетъ по-ихнему, а ужь другую-то онъ не могъ снаружи запереть на задвижку, они теперь гасятъ дло, и мн приходится длать то же: я одна противъ всхъ.

— Кто его гаситъ? вырвалось изъ поблвшихъ губъ мистрисъ Дарлингъ.

— Мистеръ Пимъ, вотъ вамъ одинъ. Я про другихъ не говорю, я сама одна изъ нихъ. Съ ныншняго дня я отступлюсь отъ этого дла и больше ничего не скажу: но мн хотлось бы, чтобы вы попомнили что я говорю, и поврили бы мн. Это горькая истина. Видитъ Богъ, что это правда. Двери были заперты за нимъ, и онъ оставленъ тамъ, заживо въ могил, чтобъ обгорть до смерти. Когда дло выступитъ на свтъ, какъ и должно случиться когда-нибудь, если только въ мір есть правосудіе, мы узнаемъ тогда правду. Теперь я не хвалюсь, что проникла ее.

Мистрисъ Дарлингъ пугалась и словъ, и вида ршительности этой двушки, апатія которой перешла теперь въ страсть, и ея пылающихъ щекъ, и безумныхъ глазъ,— словомъ, всхъ признаковъ угрожающей горячки или другой болзни. Она вышла изъ комнаты, удерживая въ глазахъ послднее впечатлніе Гоноріи, бросившейся возл стола въ порыв отчаянія, и отыскала Принсъ. Едва будучи въ состояніи говорить отъ волненія, которое она тщетно пыталась подавить, мистрисъ Дарлингъ приказала Принсъ сообщить ей вс подробности до малйшей мелочи. Принсъ повиновалась безъ запинки, и отчетъ ея ничмъ не разнился отъ даннаго ею коронеру и присяжнымъ. Мистрисъ Дарлингъ разспросила ее и о запертыхъ дверяхъ: Принсъ утверждала, что по крайней мр одна дверь была заперта лишь въ воображеніи Гоноріи. Весьма возможно, даже вроятно, что бдный малютка заперъ на крючокъ одну изъ дверей самъ, но что касается другой, то лишь чрезмрная поспшность Гоноріи (какъ она, Принсъ, думаетъ) помшала ей отворить ее.

— Дло въ томъ, закончила Принсъ,— что Гонорія въ это время была поражена страхомъ, ощутивъ запахъ горлаго, и съ самыхъ тхъ поръ она какъ сумашедшая.

— А госпожа твоя, какъ я слышала, все время просидла затворившись въ столовой съ маленькимъ Джорджемъ?

— О, да, сказала Принсъ:— а прислуга сидла, затворясь, въ низу. Никого и быть не могло по близости комнаты. Если дверь была, въ самомъ дл, замкнута, то, конечно, оттого что задвижка сама, должно-бытъ, скользнула въ пробой, когда ребенокъ захлопнулъ дверь, прибавила Принсъ:— такъ полагаютъ и коронеръ съ присяжными.

Мистрисъ Дарлингъ вздохнула въ сильномъ смущеніи. Она не могла отдлаться отъ положительнаго и торжественнаго заявленія Гоноріи, но, повидимому, одинаково невозможно было повритъ и тому, чтобы кто-нибудь подходилъ къ двери съ цлію запереть ее на задвижку. Послднее соображеніе, что задвижка сама скользнула, было желанною лазейкой, и мистрисъ Дарлингъ отдала бы половину того времени, которое оставалось ей прожить, лишь бы она могла вполн поврить этому.

Въ мстной газет появилось еще извстіе, написанное мистрисъ Дарлингъ.

‘Скончался, наканун Мартинова дня, въ Анвикъ-Галл, на пятомъ году, въ самый день своего рожденія, Веніаминъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, старшій сынъ и наслдникъ покойнаго Джорджа Карльтона Сентъ-Джона, эсквайра.’

XIX. Бредъ Гоноріи.

Немного дней понадобилось на то, чтобъ у Гоноріи Триттонъ развилась горячка, сопровождавшаяся бредомъ. Мистеръ Пимъ ршилъ, что это болзнь мозга, порожденная горемъ, ужасомъ и угрызеніями совсти. Это послужило къ продленію ея пребыванія въ Анвикъ-Галл, такъ какъ ея нельзя было удалить, въ противномъ случа мистрисъ Сентъ-Джонъ уже отдала бы ей приказаніе удалиться тотчасъ посл похоронъ. Мистрисъ Сентъ-Джонъ получила къ ней какое-то трепетное отвращеніе: разъ или два, когда она встрчала Гонорію въ корридор, ею овладвалъ припадокъ дрожи всмъ тломъ. Она откровенно признавалась, что не можетъ переносить вида этой двушки, ‘не будь ея, говорила она, Веня былъ бы живъ’. Но нельзя же было выгонять больную, и Гонорія лежала на кровати въ комнат, нкогда отведенной ей и Вен. Изящная колыбелька розоваго дерева, на вки опуствшая, все еще стояла въ углу. Сначала болзнь была не опасна: сильный лихорадочный жаръ, по временамъ легкое волненіе, но опасности не было. Только за день до похоронъ слегла она въ постель.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ, повидимому, боле огорчилась смертью Вени чмъ было замтно обыкновеннымъ наблюдателямъ. Ни тни волненія не замчалось въ невозмутимомъ лиц ея, ни одной слезы не скатилось по немъ, насколько могла услдить за ней. Но окружающіе ее видли, что внутренно она сильно потрясена. Ею, казалось, овладла какая-то нервозность, если только это слово можно приложить къ полнйшему наружному спокойствію. Она не переставала питать въ себ мысль объ ужасномъ происшествіи, боялась одна пройдти по дому въ сумерки, а въ уборную ее не привлечь бы и всми канатами семидесяти-пушечнаго корабля, потому что эта комната была рядомъ съ дтской, гд лежалъ Веня. Она большею частью сидла возл Джорджа, все еще хворавшаго, часа по два оставалась совершенно спокойною, а потому вдругъ вскакивала и начинала быстро ходить по комнат, словно не вынося своихъ думъ, своей тоска по Вен. ‘Успокойся, душечка, будь тверже, увщевала ее мистрисъ Дарлингъ, какъ-то посл полудня, когда та ходила по комнат быстрыми шагами,— никакою скорбью не вернешь его, пройдетъ немного времени, котораго ты даже не замтишь, а ты утшишься тмъ, что ему тамъ лучше.’ — ‘Мамаша, я повсила бы Гонорію Триттонъ, еслибы только могла’,— было ей единственнымъ отвтомъ. Невозможно сказать, что бы сталось съ мистрисъ Сентъ-Джонъ въ это время, не будь при ней матери, хотя въ случа крайней надобности, она, быть-можетъ, и пробудилась бы къ дятельности. Мистрисъ Дарлингъ, забывая собственное нездоровье,— а она дйствительно чувствовала себя больною,— приняла вс хлопоты на себя, и дйствительно хлопотала. Она писала письма, извщая друзей о бдствіи, она же распоряжалась приготовленіями къ похоронамъ: Шарлотта не принимала въ этомъ никакого участія. Мистрисъ Дарлингъ длала все возможное, чтобы занять свою дочь и отвлечь ея мысли отъ роковой ночи: она бесдовала съ ней о семейныхъ интересахъ, читала ей письма отъ другой дочери Маргариты, находившейся въ Беркшар, распространялась о письмахъ своего сына Франка, разказывала, какъ во время посщенія имъ Бельпорта, Роза надлала ему хлопотъ, что-то въ род побга, словомъ, была какая-то непріятность, но всей подноготной она не могла развдать и, вроятно, никогда не узнаетъ. Она полагала, что всему причиной возмущеніе Розы противъ долгаго пребыванія въ школ. Такихъ-то и тому подобныхъ предметовъ держалась мистрисъ Дарлингъ въ разговор, но мистрисъ Сентъ-Джонъ была глуха къ нимъ. И въ самомъ дл еще вопросъ: слушала ли она? если же и отвчала иногда, то чисто-машинально.

Наступилъ день похоронъ, друзья и родственники со всего околотка пріхали проводить злополучнаго малютку, наслдника Анвикскаго, къ мсту послдняго успокоенія. Какъ во время кончины Джорджа Сентъ-Джона, такъ и теперь, мистеръ Сентъ-Джонъ изъ Веферскаго замка не могъ прибыть по болзни, но, чтобы замнить его, изъ Лондона пріхалъ Фредерикъ Сентъ-Джонъ. Прибылъ и капитанъ Дарлингъ. Ни тотъ, ни другой изъ нихъ не оставался боле сутокъ, и они условились вмст совершить обратное путешествіе въ столицу. Да и никого изъ постителей не приглашали остаться: Анвикъ-Галлу было теперь не до пріема гостей.

Мистрисъ Дарлингъ воспользовалась этимъ случаемъ разспросить сына, въ чемъ состояла продлка Розы, на которую онъ намекалъ, но онъ только отшучивался и ничего не объяснилъ.

— Я ужь наказалъ ее за это, сказалъ онъ,— и не думаю, чтобъ она затяла вторичную продлку.

Итакъ ребенка опустили въ склепъ вмст съ отцомъ и бдною молодою матерью, которой он стоилъ жизни. Затмъ процессія факельщиковъ и провожатыхъ вернулась въ Анвикъ-Галлъ, и вс разъхалась, не видавъ даже мистрисъ Сентъ-Джонъ: видлся съ ней одинъ капитанъ Дарлингъ. Поговаривали-было, что и Джорджику, теперь уже наслднику, слдуетъ быть въ числ провожатыхъ на похоронахъ, но поршили тмъ, что онъ слишкомъ малъ и притомъ же нездоровъ.

Между тмъ Исаакъ Сентъ-Джонъ и братъ его все еще чуждались другъ друга, но положеніе длъ измнилось, а Исаакъ съ своей стороны весьма охотно бы помирился. Леди Анна Сентъ-Джонъ готовилась выйдти замужъ за капитана Сэвилля, который неожиданно получилъ большое наслдство. Анна призналась Исааку во всемъ: какъ она втайн дала слово капитану Сэвиллю, какъ и Фредерикъ былъ съ ними въ заговор, а потомъ, какъ бы заслоняя собой Анну, принялъ на одного себя упреки за отказъ на ней жениться, Исаакъ Сентъ-Джонъ хотлъ бы помириться съ братомъ, и хотя не длалъ еще ршительной попытки, но позволилъ мистрисъ Сентъ-Джонъ извстить Фредерика о своемъ желаніи. Характеръ Фредерика оказался, однакоже, приправленнымъ нкоторою долей упрямства, и онъ хотлъ поставить на своемъ. Онъ недавно получилъ нкоторую сумму отъ тетки и назначилъ ее на ликвидацію своихъ долговъ, а самъ между тмъ тихо проживалъ въ Лондон, посвящая все свое время любимому искусству, живописи.

День похоронъ пришедъ къ концу. Онъ прошелъ тихо, безъ всякой лишней суеты и волненій, которыхъ, быть-можетъ, слдовало ожидать при такой обстановк. Малютка Джорджъ, по возвращеніи траурныхъ каретъ въ Анвикъ-Галлъ, разразился бурей стоновъ и рыданій, требуя Веню. Ему сказали, что Веня удалился на небо, гд онъ будетъ вчно радоваться, играя на золотой арф. Но ребенокъ продолжалъ горько плакать. Капитанъ Дарлингъ унесъ его на холмикъ и въ надлежащее время привелъ назадъ значительно утшеннаго, надававъ ему какихъ-то великолпныхъ общаній касательно живаго пони, котораго онъ подаритъ молодому джентльмену, когда тотъ выростетъ съ Веню.

На слдующее утро мистрисъ Сентъ-Джонъ собиралась ухать изъ Анвикъ-Галла на нсколько времени. То было ея собственное желаніе, но его поддерживала и мистрисъ Дарлингъ. Сначала она подетъ въ коттеджъ, занимаемый ея матерью, затмъ возьметъ Джорджа куда-нибудь на воды, и къ Рождеству вернется въ Анвикъ-Галлъ.

Нтъ никакой возможности заставить молчать болтливые языки. Съ самаго слдствія было множество толковъ относительно спорнаго вопроса о двери изъ уборной. Въ Анвикъ-Галл и на нсколько миль вокругъ онъ сталъ постояннымъ предметомъ разговора, и предположеніе созрло до степени доказанной истины. Будь разъ доказано, что дверь еще прежде была на задвижк,— и всякая таинственность исчезла бы сама собою. Постоянныя увренія Гоноріи, что по возвращеніи ея дверь была заперта, имли несомннный всъ, а что по близости не было никого, кто бы могъ это сдлать, это было почти безспорно, и вс вполн этому врили: такимъ образомъ, разршеніе вопроса постепенно шло къ допущенію, что когда мальчикъ затворялъ дверь, задвижка сама собой скользнула въ пробой. Это объясненіе казалось единственно возможнымъ: чмъ больше о немъ толковали и размышляли, тмъ вроятне оно становилось и ко дню погребенія было принято за несомннный фактъ. Такъ признавалъ и мистеръ Пимъ, а мистрисъ Дарлингъ уже говорила объ этомъ, какъ объ открытіи, а не простомъ предположеніи, даже Гонорія, при всемъ упадк силъ, болзни и несчастіи, должна была призвать, что это могло случиться.

— Какое счастье, что все разъяснилось! воскликнула мистрисъ Дарлингъ, обращаясь къ дочери: — такъ непріятно было что къ этому припуталась какая-то загадка: и безъ того это происшествіе чрезвычайно бдственное. Мы теперь можемъ изгнать изъ мыслей это непріятное ощущеніе, Шарлотта.

Никто не зналъ, зачмъ мистрисъ Сентъ-Джонъ покидаетъ Анвикъ-Галлъ, разв для того только, чтобъ отдлаться отъ воспоминаній, связанныхъ съ кануномъ Мартинова дня. Мистрисъ Дарлингъ выразила мистеру Пиму свое мнніе, что она хочетъ попробовать перемны для Джорджа, который еще былъ очень нездоровъ, и Принсъ повстила то же самое домашнимъ. Разумется, толковала прислуга между собой, потрясеніе было ужасное, что жь удивительнаго, если она хочетъ на время покинуть ту мстность, гд оно разыгралось? Какова бы ни была причина, мистрисъ Сентъ-Джонъ покидала эту мстность.

Мистрисъ Дарлингъ намревалась возвратиться въ коттеджъ вмст съ дочерью. Поутру, въ-день отъзда, посл завтрака, она, вмст съ одною изъ горничныхъ, занялась въ своей комнат укладкой немногихъ вещей, которыя были присланы ей изъ дому, какъ вдругъ, вспомнивъ о Гоноріи, спросила: лучше ли ей?

— Напротивъ, отвтила двушка,— ей хуже.

— Хуже! повторила мистрисъ Дарлингъ.

— Гораздо хуже, сударыня. — Она совсмъ не въ своемъ ум и говоритъ престранныя вещи. Мы послали сказать мистеру Пиму.

— Какія жь это странныя вещи? спросила мистрисъ Дарлингъ, переставая складывать креповый воротничокъ.

— Ахъ, сударыня, все насчетъ этого случая: объ этой двери на задвижк, про которую у насъ такъ много толковали….

— Задвижка замкнулась сама собой, когда Гонорія велла затворить дверь, это было окончательно ршено, рзко перебила мистрисъ Дарлингъ.

— Знаю, сударыня, отвтила двушка: — да вдь Гонорія не въ своемъ ум и сама не знаетъ что говоритъ. Она бредила о покойной госпож, воображая, что та сидитъ у ея постели и спрашиваетъ не сама ли она заперла мистера Веню, когда онъ горлъ, да не она ли и подожгла-то его? Страшно слушать бдняжку!

Если вы видали когда-нибудь внезапную перемну въ женщин, то, вроятно, замтили бы ее въ мистрисъ Дарлингъ. Разомъ, казалось, упало у нея сердце и опустились руки, румяное, добродушное лицо ея покрылось оттнкомъ испуга,— какъ въ тотъ вечеръ, когда, разговаривая съ мистеромъ Пимомъ у Карльтонова Герба, она избгала взглядовъ доктора, хотя и онъ съ своей. стороны также избгалъ ея взгляда,— и губы ея дрожали, когда она попробовала заговорить.

— Пойдти къ ней, вдругъ проговорила она: — бдняжка, должно-быть, вовсе помшалась. Пойду, посмотрю, нельзя ли ей помочь. Можетъ-быть, понадобится горячечная рубашка.

Горничная, ни о чемъ не думая и ничего не подозрвая, продолжала укладывать вещи въ дорожный мшокъ, а мистрисъ Дарлингъ вышла изъ комнаты. Комната, ею занимаемая, находилась въ лицевомъ фасад дома, на противоположной сторон отъ покоевъ мистрисъ Сентъ-Джонъ, поэтому ей надо было пройдти корридоромъ во всю длину его, и затмъ повернуть въ другой, гд была ниша, дтская и прочія часто упоминавшіяся комнаты. Повернувъ за уголъ, мистрисъ Дарлингъ увидала близехонько возл двери дтской что-то похожее на большой, черный шаръ. Это были, какъ оказалось, юпки ея дочери, которая, повидимому, прислушивалась къ чему-то въ дтской.

— Шарлотта!

Мистрисъ Сентъ-Джонъ подняла испуганное лицо: блдное лицо, дышавшее не ужасомъ, но скоре какомъ-то уныніемъ, а глаза ея смотрла дико и неподвижно. Тихо выпрямившись, она проговорила шепотомъ:

— Я его крики слышу,— его крики. Я слышала ихъ въ прошлую ночь, всю ночь напролетъ.

У мистрисъ Дарлонгъ, какъ говорится, душа ушла въ пятки. И она ужь не сходитъ ли съ ума?… Да и вс-то не помшалась ли наконецъ?

— Слышите! Вотъ опять!

— Шарлотта, малое дитя мое, теб нездоровится сегодня. Ты совсмъ расклеилась отъ этихъ огорченій. Если ты…

Мистрисъ Дарлингъ внезапно прикусила языкъ и почувствовала что сама нсколько ‘расклеивается’. Въ комнат безспорно слышались звуки, повторялись слабые, жалобные стоны.

— Я знала, что его никогда не выжить отсюда! прошептала мистрисъ Сентъ-Джонъ:— Чу! Но тогдашніе крики его была громче.

Мистрисъ Дарлингъ поглядла на нее. Не уступала ли дочь ея суеврному страху? Мистрисъ Дарлингъ сомнвалась въ возможности этого, будучи сама чрезвычайно практическою женщиной въ сравненіи съ мечтательницами. Она также мало врила въ привиднія, какъ и въ общеніе съ духами, недавно вошедшее въ моду, и потихоньку отворивъ дверь, заглянула въ комнату.

Тамъ былъ Бранъ, собака. Бдный Бранъ, должно-быть, забрался въ комнату наканун, при вынос гроба, а съ тхъ поръ былъ въ заперти. Онъ не лаялъ, не возился, чтобъ обратить на себя вниманіе, а только сидлъ подъ столомъ, воя и взвизгивая. Съ Браномъ таки было хлопотъ съ самаго дня Вениной смерти: собака то и дло пробиралась въ корридоръ и начинала тамъ выть и визжать.

— Посмотри Шарлотта! сказала мистрисъ Дарлингъ успокоительнымъ тономъ: — бдная, безсловесная тварь!

Она осторожно взяла Шарлотту за руку и хотла подвести къ двери, полагая, что если дочь ея убдится своими глазами, то это будетъ самое могучее противодйствіе страху. Шарлотта отшатнулась въ какой-то внезапной паник.

— Не могу! проговорила она задыхаясь: — не заставляйте меня! Онъ, врно, расхаживаетъ тамъ съ зажженною церковью?

— О, Шарлотта, взгляни же, взгляни только! Ты, кажется, сама не своя….— и бдная мистрисъ Дарлингъ съ такимъ же страхомъ посмотрла на нее, какъ та глядла на дверь,— тамъ какого нтъ, кром бдняжки Брана, его, должно-бытъ, заперли.

Она распахнула дверь настежь, вошла и выгнала собаку. Пока та пробгала мимо, мистрисъ Сентъ-Джонъ прижалась къ стн, тщательно стараясь не заглядывать въ комнату, но какъ только увидала Брана, душевное настроеніе ея тотчасъ перешло въ гнвъ.

— Я приказала не пускать его въ домъ, держать его на цпи въ конюшн, свести, продать — все, что угодно. Какъ она смютъ не слушаться!

Мистрисъ Дарлингъ взяла дочь подъ руку и отвела въ ея комнату.

— Я присмотрю, чтобы собака больше не докучала теб, Шарлотта. Лягъ на диванъ и успокойся, мы черезъ полчаса будемъ готовы къ отъзду.

Затворовъ за Шарлоттой дверь, она пошла дальше въ комнату Гоноріи, на конц корридора. Двушка лежала на постели, въ безпокойномъ бреду. Голова у ней металась изъ стороны въ сторону, лицо пылало, рчи путались. Мистрисъ Дарлингъ невольно спросила себя, не содйствовала ли этому усиленію болзни тихія взвизгиванія собаки въ сосдней комнат, длившіяся всю ночь и, вроятно, долетавшія до слуха Гоноріи.

Не мене трехъ горничныхъ стояло вокругъ ея постели, глазя, слушая, и перешептываясь. Шорохъ при вход мистрисъ Дарлингъ, повидимому, привлекъ вниманіе больной, которая мелькомъ взглянула въ ея сторону, но явно было, что болзненно-блестящіе глаза ея ничего не видали, они обратились на противоположную стну, и глядли точно сквозь нее. Слова, вырывавшіяся изъ устъ ея, не въ такой послдовательности, какъ они будутъ написаны, но урывками и словно въ припадк, такъ испугали мистрисъ Дарлингъ, какъ немногое пугало ея въ жизни: они равнялись обвиненію мистрисъ Сентъ-Джонъ въ убійств своего пасынка.

— Онъ вдь наслдникъ былъ, вотъ въ чемъ дло, сэръ, говорила она, обращаясь къ какому-то воображаемому лицу,— онъ сталъ поперекъ дороги ея плоти и крови къ наслдству. Я давно уже видла, что ей этого не вынести. Разв вы не помните что было въ тотъ день, какъ вы вернулись домой изъ Лондона, а мы повели дтей встрчать васъ въ парк? Вы взяли Веню и понесли его въ домъ, а маленькій-то раскричался. Разв вы не помните этого, сэръ? Она Веню-то объ полъ грохнула, избила его. Вы хоть и говорили, что онъ нечаянно ушибся, но ужь мн ли не знать! О, сэръ, зачмъ вы оставили его подъ ея опекой? Не все ли равно вамъ было длать духовную, такъ или иначе?

Она разговаривала съ своимъ господиномъ. Тотъ, къ кому она обращалась въ воображеніи, былъ покойный господинъ ея.

— Что могло быть легче, продолжила Гонорія, еще чаще метаясь головой изъ стороны въ сторону и съ прежнимъ неподвижнымъ взглядомъ.— Стоило только взбжать на верхъ изъ столовой, гд она сидла взаперти, подпалить ребенка, заглушить его крики, заперевъ двери, и вернуться бгомъ назадъ. О, сударь, зачмъ вы ей оставили его? Разв выз абыли, что онъ сталъ поперекъ дороги Джорджику? Она говоритъ, что не выходила изъ столовой, но не врьте ей: выходила, и я могу засвидтельствовать это.

Мистрисъ Дарлингъ, понемногу собирая присутствіе духа, и не могши сразу опомниться, обратила свое блдное лицо на служанокъ, которыя стояли разинувъ ротъ. Она, кажется, не знала что сказать имъ и какъ отнестись передъ всми къ этому бреду.

— Дло ея очень плохо, мозговая горячка, сказала она, силясь придать голосу откровенную развязность,— совсмъ помшалась, бдняжка (оно такъ и было въ дйствительности). У меня однажды была гувернантка, страдавшая такими жь припадками, та все увряла, что я убила мою младшую дочь, миссъ Розу Дарлингъ, а ребенокъ все время стоялъ у ея изголовья живехонекъ и здоровеховекъ. Въ обоихъ случаяхъ болзнь, кажется, точь-въ-точь одинаковая. Подите-ка вы внизъ: я думаю, что въ комнат должна быть тишина…. и сейчасъ же пошлите кого-нибудь изъ людей поторопить мистера Пима.

Повинуясь ей, он вышли гуськомъ изъ комнаты, а мистрисъ Дарлингъ осталась и подсла къ больной. Она просидла здсь пока не вошелъ докторъ.

— Ага! проговорилъ онъ: — такъ мозгу-то досталось не на шутку. Я такъ и ждалъ.

— Она совершенно сбилась съ толку, мистеръ Пимъ, все говорила такія странныя вещи.

— Что же именно?

Мистрисъ Дарлингъ уклонилась отъ вопроса.

— Такъ, всякій вздоръ, сказала она, кашлянувъ. — Мистеръ Пимъ, я думаю, мн бы остаться здсь и самой присмотрть за нею. Она черезчуръ плоха, чтобъ ее оставить на рукахъ у прислуги.

— А мистрисъ Сентъ-Джонъ вы пустите одну?

— Кажется, это необходимо. Съ нею будетъ Принсъ, и ребенка она беретъ съ собою. Можетъ-быть, черезъ нсколько часовъ Гоноріи будетъ лучше.

Мистеръ Пимъ подошелъ поближе къ постели. Гонорія опять заговорила свое, опять повторяла тотъ же вздоръ, по выраженію мистрисъ Дарлингъ. Увы! Она будетъ повторять его до тхъ поръ, пока не настанетъ какого-нибудь перелома болзни. Воспаленный мозгъ ея ухватился за одну мысль и могъ заниматься лишь ею, ею одною, до проблеска лучшаго времени. Докторъ наслушался не мене самой мистрисъ Дарлингъ.

— Да, сказалъ онъ,— пожалуй, оно будетъ не дурно, если вы сами за ней присмотрите. Прислуга такъ болтлива.

— И сейчасъ трое подслушивали. Скажите, мистеръ Пимъ, отчего эта ложныя представленія овладваютъ мозгомъ больнаго? спросила мистрисъ Дарлингъ.

Мистеръ Пимъ немного помолчалъ прежде чмъ отвтить.

— А какъ овладваютъ имъ сны? возразилъ онъ.— Эта двушка ужасно потрясена, и мозгъ ея поврежденъ. Воображеніе въ такое время склонно заблуждаться, предаваясь нелпымъ и фантастическимъ мечтамъ.

— Совершенно нелпымъ и фантастическимъ въ этомъ случа, произнесла мистрисъ Дарлингъ.— Хорошо, я побуду съ нею. Надо кому-нибудь остаться, или мн самой, или Принсъ,

— Принсъ не годится, сказалъ врачъ,— он съ Гоноріей ненавидятъ другъ друга, словно отраву.

Такъ и сдлали. Мистрисъ Сентъ-Джонъ съ малюткой и Принсъ ухали въ коттеджъ, мистрисъ Дарлингъ осталась въ Анвикъ-Галл ухаживать за Гоноріей, а мистеръ Пимъ почти только и длалъ, что цлый день входилъ и выходилъ изъ дому, прогуливаясь въ Анвикъ и обратно со скоростью локомотива. Гонорія была въ опасности.

Однажды въ сумерки, когда въ дом все утихло, и мистрисъ Дарлингъ сидла у постели, причемъ мозгъ ея работалъ почти такъ же дятельно какъ и тотъ, за которымъ она наблюдала, у нея пробудилась мысль, что она можетъ успокоиться (насколько возможно), разршивъ смущавшій ее вопросъ. Если дверь дтской затворить потихоньку, какъ, по показанію, затворилъ ее несчастный ребенокъ, то защелкнется ли задвижка въ пробой? Возможно ли это физически? Мистрисъ Дарлингъ не пожелала бы признаться, какъ долго она взвшивала сегодня это сомнніе. Вставъ съ кресла, она хотла пройдти на тотъ конецъ комнаты, какъ вдругъ кто-то вошелъ.

— Кто это? рзко окликнула мистрисъ Дарлингъ, слегка вздрогнувъ.

Это была одна изъ младшихъ горничныхъ, принесшая немного бульйону въ чашк.

— Какъ ты тихо взошла! воскликнула мистрисъ Дарлингъ.

— Я надла теплые башмаки, сударыня, отвтила двушка.

Она поставила чашку и подошла, на цыпочкахъ, взглянуть на Гонорію. Горячка все еще одолвала ее, мозгъ работалъ сильне прежняго, но голова ея только что перестала метаться.

— Кажется ей чуточку полегче! вскрикнула двушка.

— Только не уму ея, отвтила мистрисъ Дарлингъ. — Сейчасъ ей вообразилось, что она сама подожгла ребенка, и бросивъ его, выбжала вонъ.

— Бдненькая! Ну, да она въ нкоторомъ род такъ и сдлала, сударыня, потому что вдь это случилось по ея неосмотрительности.

Двушка наглядлась всласть и ушла внизъ. Мистрисъ Дарлингъ (кстати: что послднія слова ея — правда, или только вымыселъ?) прислушалась къ удалявшимся шагамъ. Ей почудилось, будто они опять возвращаются назадъ, но затмъ настала тишина, и она заключила, что ошиблась. Теперь или никогда! Ей хотлось испытать эту дверь, и случай, повидимому, благопріятствовалъ ей, иначе, еслибъ ей предлагали не только весь міръ, но даже десять вселенныхъ, и тогда бы она не допустила постороннихъ узнать про сомнніе, овладвшее ея или чьимъ бы то ни было умомъ относительно этого вопроса. Выйдя изъ комнаты Гоноріи, она подошла къ двери дтской и тутъ пріостановилась. Что за ощущеніе закралось въ душу мистрисъ Дарлингъ въ эту минуту, этого она въ послдствіи никогда не могла разказать. Будь она отъ природы суеврна, это еще можно бы объяснить, но она была вовсе не такова. Однакоже какое-то чувство или побужденіе заставило ее, не входя въ комнату, отойдти прочь отъ двери и отправиться въ уборную, съ намреніемъ попробовать, нельзя ли произвести опытъ съ этой стороны. Уходя, она могла бы утвердительно сказать, что слышала какъ тамъ двинули стуломъ, еслибы не была убждена, что обманулась. Тихою походкой прошла она въ вечернемъ сумрак по ковру уборной. Дверь, къ удивленію ея, была полуотворена, хотя съ той роковой ночи ее тщательно держали на запор. Мистрисъ Дарлингъ готовилась потянуть ее къ себ, какъ вдругъ кто-то толкнулъ дверь съ той стороны и сильно захлопнулъ ее. Въ ужас она разомъ отворила ее и стала лицомъ къ лицу съ докторомъ Пимомъ. Онъ съ своей стороны производилъ тотъ же самый опытъ. Глаза ихъ встртились, и любопытно было видть, какъ розно держали они себя, стоя и глядя другъ на друга: мистрисъ Дарлингъ, вся взволнованная, съ разстроенными нервами, почти окаменвшая отъ ужаса, докторъ же, спокойный, ясный, совершенно владвшій собою. Она пыталась оправдаться.

— Я шла въ дтскую поглядть, убрано ли тамъ сегодня. Кажется, нтъ.

— А я, сказалъ врачъ,— пробовалъ, замкнется ли задвижка въ пробой, если дверь только притворить, и вижу, что нтъ.

XX. Поздка за границу.

Бредъ Гоноріи Триттонъ, какъ слдствіе разстройства мозга, прекратился вмст съ ея выздоровленіемъ, и когда мистеръ Пимъ сталъ ее разспрашивать объ этомъ предмет, то оказалось, что у нея нтъ ни малйшаго воспоминанія о томъ что она говорила. По возстановленіи ея разсудка, мистрисъ Дарлингъ почувствовала себя мене связанною и длила свой досугъ между Анвикъ-Галломъ и коттеджемъ, но все еще окончательно не ожидала перваго.

Бредъ Гоноріи при томъ особенномъ направленіи, которое онъ принялъ, пришелся не по вкусу мистрисъ Дарлингъ, и она твердо ршилась поговорить съ Гоноріей объ этомъ предмет, чтобъ увриться, не осталось ли въ голов двушки какихъ-нибудь непріятныхъ подозрній и по выздоровленіи. Она искала удобнаго случая, не желая начать объясненіе прямо отъ себя, но выжидая какого-нибудь повода.

Случай представился. Однажды вечеркомъ, когда она, проведя почти весь день въ коттедж, сидла одна въ гостиной, Гонорія постучала въ дверь и вошла. Бдная двушка казалась развалиной прошлаго: она исхудала, поблднла и какъ-то отупла, черное платье стало ей страшно широко, а темные круги подъ глазами чрезвычайно рзко выступали на всегдашней близн ея лица.

— Нельзя ли мн, сударыня, поговорить съ вами нсколько минутъ? спросила она.

— Пожалуй, сказала мистрисъ, Дарлингъ, испытывая какое-то нервное ощущеніе при этой просьб:— ты бы лучше сла, Гонорія, ты все еще слаба.

Гонорія повиновалась. Она пришла поговорить о своемъ удаленіи, поблагодарить мистрисъ Дарлингъ за попеченіе и сказать, что теперь, чмъ скорй ея здсь не будетъ, тмъ для нея лучше. Она бы отправилась завтра же или послзавтра, если позволитъ мистрисъ Дарлингъ.

Мистрисъ Дарлингъ подавила въ себ вздохъ облегченія, сама не зная отъ чего именно.

— Я не думаю, Гонорія, чтобы ты была въ силахъ идти куда бы ни было, отвтила она:— впрочемъ, какъ теб угодно! Что жь ты намреваешься поискать другой должности?

— Да, только въ няньки ужь больше не пойду, отвтила Гонорія, вздрогнувъ,— погощу немножко въ своей сторон, это миль тридцать отсюда, а тамъ стану искать какого-нибудь мста, хоть въ горничныя. Какъ вы думаете, сударыня, дастъ ли мн мистрисъ Сентъ-Джонъ какую-нибудь рекомендацію?

Мистрисъ Дарлингъ подумала.

— Мн кажется, Гонорія, лучше бы теб разказать всю правду тмъ, у кого ты будешь искать мста. Ты была славная, врная служанка, за исключеніемъ этого неосмотрительнаго поступка, который стоилъ жизни Анвикскому наслднику. Какъ ни ужасны его послдствія для васъ, я все-таки не вижу, чтобъ это могло заградить теб доступъ къ новой служб, особенно если ты идешь не въ няньки.

— Я обманомъ-то и не взяла бы никакого мста, сударыня, къ кому бы я ни обратилась, я конечно разкажу всю правду, все что я сдлала.

— Вотъ и хорошо. Въ такомъ случа, мн кажется, ты можешь сослаться на меня, вмсто рекомендаціи отъ бывшей госпожи твоей. Она такъ огорчена, и подобнаго рода просьба только возобновитъ ея печаль.

— Ахъ, сударыня, знаю, знаю, бдная госпожа! вскрикнула Гонорія въ порыв раскаянія: — не смю надяться, чтобъ она меня простила или даже потерпла меня. Ужь позвольте мн къ вамъ обратиться съ этою просьбой, если будете такъ милостивы.

— Гонорія, сказала мистрисъ Дарлингъ, понизивъ голосъ:— извстно ли теб, какъ жестоко ты отзывалась о своей госпож, будучи въ бреду?

Гонорія подняла глаза въ неподдльномъ удивленіи

— Я, сударыня? Жестоко отзывалась! Что же я говорила?

— Мн и разказывать-то не хочется, что ты говорила, отвтила мистрисъ Дарлингъ:— ты все время не переставала обвинять ее въ томъ, что она подожгла ребенка и дала ему сгорть. Еслибы ты въ здравомъ ум сказала что-нибудь подобное, то за эти слова теб могла бы грозить ссылка.

Гонорія залилась слезами. Она вовсе не помнила своей вины и смиренно просила прощенія.

— Мы, конечно, и не считаемъ тебя подлежащею отвтственности, сказала мистрисъ Дарлингъ: — бредъ разстроеннаго ума ничего не значитъ. Но тмъ не мене слушать его было непріятно, и госпожа твоя въ такомъ гор, что увеличивать его нтъ никакой надобности.

— Разв она меня слышала? проговорила Гонорія, задыхаясь.

— Нтъ, мы отъ нея скрыли, ты вдь не можешь думать, Гонорія, чтобъ это ужасное бдствіе произошло отъ чего-нибудь, кром чистой случайности, продолжала мистрисъ Дарлингъ, съ нкоторою строгостью: — именно отъ той несчастной ошибки, что ты оставила ребенка съ зажженною игрушкой.

— О, сударыня, ужь не упрекайте меня, перебила та:— я, кажется, еще не въ силахъ этого вынести. Знаю, что кром случая ничего и быть не могло. Бумажныя стнки, должно-быть, вспыхнули, а передничекъ-то его и загорлся отъ нихъ.

— Именно такъ, въ этомъ не можетъ быть ни малйшаго сомннія. Госпожа твоя первая бы кинулась къ нему на помощь, еслибы только до нея долетли крики, точно такъ же, какъ сдлалъ бы это и всякій изъ домашнихъ, и ты сама это знаешь. Подумай же хоть немножко, какъ оскорбительна для нея подобная мысль! Поджечь ребенка!… Ты, Гонорія….

— Но право же, сударыня, у меня и въ мысляхъ этого не было, говорила Гонорія всхлипывая,— право же, нтъ.

— Я этого и не думаю: ты вовсе не такъ испорчена, но позволь предостеречь тебя, чтобы ты даже шепотомъ не высказывала такого обвиненія. Передъ болзнью ты, кажется, искала повода обвинить кого-нибудь въ нечистомъ дл, я знаю, что это произошло вслдствіе потрясенія, ужаса и, частію, кажется, отъ угрызеній совсти за безпечность, въ которой ты провинилась, чувство это пожалуй, извинительно до нкоторой степени, но все это прошло, и теперь ты можешь видть происшествіе въ настоящемъ свт. Не высказывай же никогда такого подозрнія, и въ ум не допускай такихъ мыслей: теб-то боле всхъ слдовало бы остерегаться, чтобы не длать лишнихъ огорченіи своей госпож.

— Да проститъ меня Богъ, если я огорчила ее! воскликнула Гонорія въ раскаяніи.

— Она еще сегодня, говоря со мной о Вен, съ жаромъ воскликнула, что еслибы можно было возвратить ему жизнь цною всего ея состоянія, она отдала бы его. Бываютъ минуты,— и мистрисъ Дарлингъ понизила голосъ, какъ бы говоря скоре про себя, чмъ съ Гоноріей,— когда мн сдается, что она даже пожертвовала бы жизнью Джорджа, еслибъ это могло воротить его брата. Поврь, что она не меньше тебя жалетъ о немъ.

Уничтоженная, безсильная, смиренная Гонорія могла пустить въ ходъ лишь одни извиненія, да слезы раскаянія.

— По-настоящему-то я вдь никогда не подозрвала госпожу, говорила она,— да, право, и никого не подозрвала умышленно, а раждались во мн эти дурныя мысли помимо воли. Впрочемъ и то не о госпож, если же и предавалась я такимъ мыслямъ, такъ насчетъ Принсъ. Знаю, какъ это дурно, но я просто обезумла отъ смерти малютки. Надюсь, что Принсъ не узнаетъ объ этомъ, а сама ужь никогда, никогда не допущу въ себ такихъ мыслей. Одного бы только и желала, чтобы вовсе забыть обо всемъ этомъ: то-есть не о смерти, не о дитяти, не о безпечности своей,— этого-то мн никогда не забыть,— а о моихъ подозрніяхъ и сомнніяхъ. Ихъ бы никогда и не было, не почудься мн, что я видла Принсъ, какъ она пряталась въ ниш корридора.

— Забыть, это лучше всего и всего безопасне, закончила мистрисъ Дарлингъ, вставъ и наливая измученной двушк рюмку вина.— Не болтай же объ этомъ съ посторонними людьми, если тебя станутъ разспрашивать изъ любопытства: пусть этотъ предметъ отныв будетъ у тебя изгнанъ изъ разговора и, если можно, даже изъ мыслей.

Добрый совтъ! Гонорія ршилась ему послдовать.

Но оказалось, что она не могла выполнить его тотчасъ же. На другое утро посл этого разговора, мистрисъ Дарлингъ получила письмо отъ Исаака Сентъ-Джона. Онъ писалъ, что въ послднее время онъ былъ сильно боленъ и теперь еще не въ состояніи предпринять поздку, при этомъ онъ настоятельно просилъ отправить въ замокъ Веферъ няньку, ходившую за ребенкомъ съ самаго его рожденія, разумя, конечно, Гонорію.

Мистрисъ Дарлингъ затруднялась. Еслибъ она могла найдти какой-нибудь приличныя предлогъ для отказа, то непремнно бы за него ухватилась: но предлога не было. Гоноріи путь домой лежалъ мимо замка Веферъ, и мистрисъ Дарлингъ не находила извиненія, которымъ бы можно было оправдать ее въ случа отказа побывать у мистера Сентъ-Джона. Она удивлялась его просьб. Но дло въ томъ, что происшествіе въ Анвикъ-Галл произвело самое поразительное и невыгодное впечатлніе на владльца замка Веферъ: онъ получилъ объ немъ весьма неполныя свднія, и естественно желалъ боле точныхъ подробностей. Ему казалось въ высшей степени невроятнымъ, чтобы пятилтній мальчикъ могъ обгорть до смерти среди множества домашнихъ, кром того, онъ и себя упрекалъ въ томъ, что имя власть, не удалилъ оттуда ребенка: тогда бы этого не случилось. Чувство это было не изъ благоразумныхъ: но вс мы склонны въ такихъ случаяхъ предаваться раскаянію и сожалніямъ, хотя бы и не въ чемъ было упрекнуть себя. Мистрисъ Дарлингъ боле всего безпокоилась — ей лучше знать, почему именно,— чтобы на происшествіе это не было наброшено тни какого-нибудь подозрнія въ сред постороннихъ людей, особенно же у Исаака Сентъ-Джона. Она съ болзненною тревогой хлопотала о томъ, чтобы все было ясно какъ день, чтобы выяснилось, какъ он скоре сами требовали нежели избгали слдствія о смерти. Кром того неизвстно, какія мры можетъ принять Исаакъ Сентъ-Джонъ для развдки подробностей, если ему отказать въ бесд съ Гоноріей. Цлые полчаса просидла она съ непрошеннымъ письмомъ въ рук, обдумывая эти обстоятельства, и наконецъ встала, вздохнувъ съ какою-то ршимостью: чему быть, того не миновать, и въ этомъ случа пособить нечмъ.

Она передала содержаніе письма Гоноріи, говоря, что ей надо сходить въ замокъ Веферъ. Гонорія въ какомъ-то ужас закрыла лицо руками. Осмлится ли она встртить мистера Исаака Сентъ-Джона и объявить ему въ глаза о своей позорной безпечности?

— Отчего-же нтъ, уговаривала ее мистрисъ Дарлингъ,— письмо его не гнвное, но грустное, очень естественно, что ему хочется знать вс эти несчастныя подробности. Но берегись, Гонорія, строго прибавила она,— чтобъ у тебя при мистер Исаак Сентъ-Джон не сорвалось какого-нибудь намека на эта мнимыя подозрнія. Полно! Знаю, знаю, что они были слдствіемъ болзненнаго состоянія твоего мозга, но тмъ не мене они были неизвинительны. Схорони же ихъ въ себ, забудь, какъ говорено вчера, бдная госпожа твоя уже довольно огорчена потерей ребенка, и въ лишнемъ гор нтъ никакой надобности. Это еще вопросъ, оправится ли она когда-нибудь отъ этого потрясенія.

У Гоноріи снова прорвались слезы раскаянія, вмст съ общаніями никогда умышленно и сознательно не говорить ни одного слова противъ своей госпожи, ни противъ нея, ни даже противъ Принсъ. Въ такомъ настроеніи ума она простилась съ мистрисъ Дарлингъ, совершенно уничтоженная ея внимательностью и добротой.

То же самое настроеніе,— она и не думала, чтобъ оно измнилось когда-нибудь,— сохранила она въ продолженіе ея свиданія съ мистеромъ Сентъ-Джономъ въ замк Веферъ. Онъ сидлъ на диван въ своей пріемной, прислонясь спиной къ мягкимъ подушкамъ, и Гонорія, любезно приглашенная имъ садиться, сла противъ него въ новомъ траурномъ плать и вся въ слезахъ. По прошествіи первыхъ минутъ робкой застнчивости, она призналась во всемъ, какъ бы очистивъ свою душу, и разказала, какъ ея безразсудность, подъ вліяніемъ которой она бросила ребенка одного съ зажженною игрушкой, стала причиной всего бдствія. Мистеръ Сентъ-Джонъ былъ грустно заинтересованъ ея разказомъ о томъ незначительномъ обстоятельств, что первая мысль объ этой игрушк, то-есть церкви съ освщеніемъ, была заимствована на ярмарк, въ тотъ самый день, когда онъ прізжалъ въ Анвикъ, а роковой часъ, въ который они попали на ‘Выставку Заграничныхъ Рдкостей’, былъ часомъ его прізда. На этихъ-то словахъ Гонорія разрыдалась и не могла остановиться.

Какъ бы ни былъ мистеръ Сентъ-Джонъ расположенъ къ порицанію ея безпечности, теперь онъ могъ ощущать одно состраданіе къ несчастной.

— Мн ужь никогда не знать истиннаго счастія, говорила она, рыдая,— никогда не перестану упрекать себя, пока жива.

Она приняла на себя всю вину, ни словомъ не помянула прежнихъ сомнній, и когда мистеръ Сентъ-Джонъ сталъ разспрашивать ее о запертыхъ дверяхъ, она объявила, что не знаетъ какимъ образомъ очутились он на запор, но припомнила ршеніе, къ которому пришли домашніе и коронеръ. Они ршили, что малютка самъ заложилъ на крючокъ одну дверь, а что касается другой, то нкоторые полагаютъ, что она вовсе не была заперта, и только ей, Гоноріи, почудилось это въ попыхахъ, другіе думаютъ, что дверь сама заперлась на задвижку, когда мальчикъ затворялъ ее, и ей самой сдается, что оно такъ и было. Она разказывала про глубокое огорченіе своей госпожи, по свидтельству мистрисъ Дарлингъ, а также и про то, какъ она покинула Анвикъ-Галлъ, потому что не могла переносить его вида: и ни словечкомъ не заикнулась про неприличную сцену, которая случилась въ то памятное послобденное время. Короче, Гонорія, повидимому, старалась загладить т жесткія и неизвивительныя слова, въ которыхъ она въ бреду отзывалась о своей госпож.

Мистеръ Сентъ-Джонъ опросилъ ее, воротится ли она въ Анвикъ-Галлъ.

‘Никогда, никогда!’ Она вступитъ на службу куда-нибудь какъ можно подальше, гд бы народъ не указывалъ на нее пальцами, какъ на причину смерти невиннаго дитяти. Не въ няньки,— кто же доврится теперь ея способности къ этой должности? — а въ горничныя, или въ прачки.

Подумавъ минутку, мистеръ Сентъ- Джонъ предложилъ ей мсто въ своемъ дом. Одна изъ горничныхъ выходила замужъ, если Гоноріи понравится эта должность, то экономка поршитъ съ нею.

Снова потоки слезъ. И на этотъ разъ не плохо подавляемыя рыданія, но кроткія слезы нжной признательности, потому что въ голос мистера Сентъ-Джона сказывался оттнокъ участія, дошедшій до сердца несчастной женщины, никто еще такъ не заговаривалъ съ нею съ самаго кануна бдственнаго Мартинова дня, и она готова была стать на вкъ благоговйною рабой мистера Сентъ-Джона. Съ благодарностью приняла она предложенное ей мсто, а вслдъ затмъ поршено было съ экономкой, что она вступитъ въ должность черезъ мсяцъ, когда и здоровье, и душевныя силы ея нсколько возстановятся.

На первой же недл этого мсяца, мистеръ Сентъ-Джонъ преодоллъ свое нездоровье и пріхалъ въ Анвикъ. Питая деликатное участіе къ мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, онъ считалъ себя обязаннымъ поститъ ее, тмъ боле, что не присутствовалъ на похоронахъ. Надо было кстати поговорить и о кое-какихъ длишкахъ, по случаю наслдства Джорджа, такъ какъ мистеръ Сентъ-Джонъ былъ и его опекуномъ, но уже безъ дополнительной власти, которою онъ пользовался въ отношеніи Вени.

На этотъ разъ онъ похалъ по желзной дорог. Брумъ такъ много наговорилъ ему о лишней долгот коннаго пути при теперешнемъ его нездоровьи, что мистеръ Сентъ-Джонъ тотчасъ же согласился и завялъ отдльный вагонъ, гд бы онъ могъ быть одинъ съ Брумомъ для услугъ. По прізд въ Анвикъ они разспросили о мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ и узнали, что она, по общему предположенію, должна быть въ коттедж. Во всякомъ случа ея не было въ Анвикъ-Галл, и мистеръ Сентъ-Джонъ отправился въ коттеджъ.

Опоздай онъ однимъ днемъ, и ему не застать бы той, съ кмъ онъ пріхалъ повидаться. Мистрисъ Сентъ-Джонъ была на отъзд, она вызжала въ Скарборо и въ эту же ночь, какъ выразилась мистрисъ Дарлингъ нсколько рзкимъ тономъ, точно не одобряя этого ночнаго путешествія.

— Но я предоставила это Шарлотт, какъ ребенку, на ея волю, шепнула она мистеру Сентъ-Джону,— и она хочетъ поставитъ на своемъ.

Что боле всего поразило мистера Сентъ-Джона въ это посщеніе, такъ кто чрезвычайное спокойствіе, повидимому, овладвшее мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ. Она сидла какъ нельзя боле спокойно, сложивъ руки на колнахъ, въ черномъ плать, ниспадавшемъ вокругъ ея стройнаго стана мягкими складками, закинувъ назадъ блыя креповыя оборки своего чепчика. Выраженіе склоненнаго лица ея было неподвижно, почти до апатіи, манера и голосъ одинаково подавлены. Горе придавало ей такой юный и прекрасный видъ, что сердце мистера Сентъ-Джона рванулось къ ней полное участія. При первыхъ словахъ его о Вен, онъ замтилъ легкій трепетъ, пробжавшій по всему ея тлу: она прошептала, что горюетъ о немъ и передала ему цлый разказъ о томъ, какъ прибила его въ то роковое послобда,— о, еслибъ кто было поправимо! Это для нея такой тяжкій гнетъ. О, еслибъ она могла, еслибъ только могла она,— и мистеръ Сентъ-Джонъ видлъ искренностъ выражаемаго желанія по тревожному выраженію ея прекрасно-очерченныхъ губъ, по внезапному жесту поднятыхъ и болзненно стиснутыхъ рукъ,— еслибъ она могла возвратить его къ жизни!

Ей нужна перемна, говорила она, за этимъ и детъ она въ Скарборо. Джорджъ, повидимому, не поправляется, и она полагаетъ, что поздка принесетъ ему пользу. Онъ такъ раздражителенъ, хвораетъ и все плачетъ о Вен. Мамаша сердится, что она вызжаетъ ночью, но кому же лучше звать, какъ не ей самой, какъ долги и скучны ея безсонныя ночи въ постели, ей все Веня представляется. Чуть она задремлетъ, ей снится, что онъ ожилъ, а пробуждаться посл этого къ дйствительности ужасне всего.

Сидя съ нею и прислушиваясь къ ея жалобному голосу, Исаакъ Сентъ-Джонъ, чрезвычайно соболзновалъ о ней. Даже въ тсной сфер его будничной жизни не было недостатка въ людяхъ, распространявшихся объ удовольствіи, съ какимъ мистрисъ Сентъ-Джонъ (оставляя въ сторон потерю ребенка и весь ея ужасъ) должна видть своего сына наслдникомъ. Теперь Исаакъ Сентъ-Джонъ, негодуя на нихъ, желалъ бы, чтобъ они въ эту минуту увидли и послушали ее. Онъ соглашался въ польз перемны, какъ для нея, такъ и для ребенка, и горячо убждалъ ее замнить мсто назначенія, Скарборо, Веферскимъ замкомъ, тамъ его мачиха, мистрисъ Сентъ-Джонъ, тамъ было бы гораздо покойне чмъ на какихъ-то водахъ. Но тщетно онъ упрашивалъ. Она благодарила его за любезность, говоря, что теперь предпочитаетъ отправиться въ Скарборо, во воспользуется его приглашеніемъ на будущее время.

О длахъ же она вовсе отказывалась говорить. Если ужь ему необходимо обсудить ихъ, такъ пусть это будетъ съ мамашей, или, пожалуй, съ мистеромъ Дракомъ, адвокатомъ. Она полагала, что мистеру Драку, какъ по смерти ея мужа, такъ и при жизни его, извстно было все и вся, и если мистеръ Сентъ-Джонъ потребуетъ, тотъ, безъ сомннія, радъ будетъ служить ему. При этихъ словахъ въ тон ея слышалась едва замтная горечь: будь мистеръ Сентъ-Джонъ человкъ тонкій и подозрительный, онъ смекнулъ бы, что она питаетъ въ себ нкоторую досаду на мужа и мистера Драка. Вроятно, по поводу унизительной оговорки въ завщаніи. Мистеръ Сентъ-Джонъ спросилъ ее, когда она намревается вернуться въ Анвикъ-Галлъ, и она вяло отвтила ему, что предполагаетъ къ Рождеству.

Такимъ образомъ, пробывъ около двухъ часовъ въ коттедж, мистеръ Сентъ-Джонъ выхалъ оттуда и на другой день вернулся въ замокъ Веферъ. Ему не удалось упомянуть о томъ, что Гонорія получаетъ у него мсто. Когда имя Гоноріи случайно ввернулось въ разговор, въ связи съ происшествіемъ наканун Мартинова дня, мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ выказала признаки раздражительности. ‘Лучше бы, сказала она, Гоноріи умереть, чмъ надлать столько зла,’ и Исаакъ, стыдясь признаться, что та найдеть убжище въ его дом, замялъ этотъ предметъ разговора. Мистрисъ Сентъ-Джонъ съ ребенкомъ выхали въ Скарборо, въ сопровожденіи Принсъ и еще трехъ или четырехъ человкъ изъ прислуги, но безъ мистрисъ Дарлингъ. Младшая леди вжливо, на съ настойчивостью отказалась отъ сообщества своей матери. Она, по ея словамъ, предпочитала уединеніе, и мистрисъ Дарлингъ уступила,— какъ и по все время Шарлоттивой жизни.

Но Скарборо, повидимому, не понравился ей. Она и двухъ недль не пробыла въ немъ, какъ до мистрисъ Дарлингъ дошли слухи, что она ухала въ какое-то мстечко Вестморданда, отсюда, посл кратковременной побывки, пробралась въ Дувръ. Рождество уже близилось, и мистрисъ Дарлингъ, ощущая нкоторое безпокойство, опредлить которое и сама не умла, поспшила къ ней туда, подъ предлогомъ сопутствія ей при возвращеніи домой. Она нашла, что Шарлотт путешествія нисколько не пошли въ прокъ, если врить глазамъ, потому что она еще боле прежняго похудла, поблднла и одичала, а Джорджъ все также хворалъ.

Обълся ли Джорджъ Сентъ-Джонъ за пресловутымъ обдомъ въ день рожденія, или на нервы его подйствовали потрясеніе и ужасъ при вид Вени, какъ онъ его видлъ, только ребенокъ съ этой ночи сталъ слабть. Мистеръ Пимъ лчилъ его отъ несваренія желудка, и на нсколько дней ему, казалось, стало получше, но поправленіе здоровья не продолжалось. Прежняго веселаго мальчика какъ не бывало: онъ сталъ капризенъ, раздражителенъ и безпрестанно тосковалъ о Вен, у него обнаружился упадокъ духа, аппетитъ не возвращался. Онъ не боле матери воспользовался перемной мстности, и мистрисъ Дарлингъ все это ясно видла по прізд.

— Что бы такое могло съ нимъ приключиться? Таковъ былъ первый вопросъ, обращенный мистрисъ Сентъ-Джонъ къ матери, и безумно тревожныя взглядъ ея почти напугалъ мистрисъ Дарлингъ.

— Шарлотта, душечка, успокойся, право нтъ, нтъ причины тревожиться. Мн кажется, ты слишкомъ много возила его, дтямъ порой такъ же нуженъ покой, какъ и намъ. Тишина въ Анвикъ-Галл и заботы мистера Пима скоро поправятъ его. Подемъ скоре.

— Я не вернусь въ Анвикъ-Галлъ, сказала Шарлотта.

— Не вернешься! повторила мистрисъ Дарликгъ.

— Не теперь, по крайней мр.

— Душечка, Шарлотта, ты должна вернуться. Какъ же въ Анвикъ-Галл встртятъ Рождество безъ тебя?

— Должна? возразила Шарлотта съ удареніемъ. — Я сама себ госпожа, никому не даю отчета.

— Разумется, люба моя, разумется, но, Шарлотта,— и мистрисъ Дарлингъ казалась излишне взволнованною,— теб слдуетъ провести Рождество тамъ. Джорджикъ теперь наслдникъ.

— Онъ владлецъ, спокойно сказала Шарлотта,— онъ владлецъ Анвика, а наслдникъ онъ большаго, онъ будетъ сэръ Джорджъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, чмъ былъ бы и отецъ его, еслибы дожилъ.

— Конечно, сказала мистрисъ Дарлингъ, украдкой косясь на дочь, которая склонилась щекой на тонкіе пальцы, устремивъ свой взглядъ кверху.

— Но теперь, мама, я желала бы, чтобы наслдникомъ былъ Веня, я желала бы, чтобы Джорджикъ былъ прежнимъ Джорджикомъ. Мн кажется, совершенная перемна мстности поправитъ его, прибавила она, помолчавъ,— и я возьму его за границу теперь же, можетъ-быть на годъ.

Мистрисъ Дарлингъ растерялась.

— Но что же станется съ Анвикъ-Галломъ? Что съ нимъ длать?

— Все равно, равнодушно отвтила та,— онъ мой, и я могу поступить съ нимъ, какъ мн угодно, то-есть онъ Джорджиковъ, а кто же у меня потребуетъ отчета? Живите въ немъ сами, если угодно, вызжайте изъ него, оставьте въ немъ прислугу, я не забочусь объ этомъ. Джорджикъ теперь моя единственная забота, мамаша, я беру его за границу, чтобъ онъ поправился.

Да, и Анвикъ-Галлъ, и его обширныя запашки стали теперь собственностью Джорджа, но, казалось, не принесли съ собою радости. Не проявлялся ли въ этомъ случа почти неизмнный законъ природы, и сладкія яблоки, манившія желаніе, не оказались ли горче золы по пріобртеніи ихъ? Шарлотта Сентъ-Джонъ оглядывалась на прошлые дни ея борьбы съ тогдашнимъ порядкомъ вещей, на возмущеніе души ея низшимъ положеніемъ ея ребенка, на суетное, пламенное желаніе, чтобъ онъ сталъ наслдникомъ и замнилъ Веню. Ну, вотъ оно исполнилось, это желаніе. Но гд радости, которыя представлялись ей впереди, какъ бы въ видніи, гд торжество? Ихъ не было, они, повидимому, исчезли до-чиста, какъ и самъ бдняжка Веня. Что же было, что могло быть этому причиной?

Она вскор перехала на континентъ, надясь найдти тамъ исцленіе болзни Джорджика и своего душевнаго изнеможенія, а мистрисъ Дарлингъ съ досадой вернулась въ свой коттеджъ. Въ Анвикъ-Галл царила одна прислуга.

XXI. Аделина де-Кастелла.

Во всхъ странахъ міра, также какъ и въ Англіи, наступилъ праздникъ Рождества, и въ этотъ торжественный день двицы высшаго учебнаго заведенія M-me де-Нино въ Бельпорт собрались утромъ вокругъ камина классной комнаты. Роза Дарлингъ, по обыкновенію, заняла лучшее мсто и, по обыкновенію, первенствовала въ этомъ маленькомъ кружк. Роза была въ скверномъ расположеніи духа, воображая, что она самое угнетенное существо въ мір. Она разчитывала провести праздникъ дома, или по крайней мр въ Беркшир, и отговорки мистрисъ Дарлингъ, которая сама еще не знала куда она двинется, еще боле сердили ее.

— Пожалуста, не хвастайтесь вашими привилегіями и преимуществами, гнвно произнесла она, отталкивая отъ себя двочекъ локтями и откидывая назадъ свои золотистые кудри.— Много смыслятъ ваши Французы въ рождественскихъ празднествахъ? По образованію, Франція на цлое столтіе отстала отъ Англіи, такъ же какъ французскія двочки отстали отъ васъ, Англичанокъ.

— Славно, Роза! воскликнула Аделина де-Кастелла.

— Разумется, исключая Аделины, продолжала Роза, не обращаясь вы къ кому особенно.— Какъ же? Французы не имютъ и понятія объ употребленіи омелы, а ваши родные посылаютъ васъ сюда учиться и воспитываться! ни святокъ, ни праздниковъ, кром одного мсяца вакаціи осенью, когда можно почти быть увреннымъ, что мы ею не воспользуемся. Прегнусная страна, пренеестественный порядокъ вещей, и почему Англійское правительство не войдетъ въ это и не запретитъ принимать въ эти заведенія англійскихъ двочекъ?

— Но разв Французы не празднуютъ Рождества? спросила одна преглупая, вновь поступившая воспитанница, Грація Лукасъ.

— Ба! воскликнула Роза.— Какъ будто они празднуютъ что-либо, кром Новаго года!

— Кром чего? робко спросила Грація Лукасъ.

— Quelle est bte! воскликнула Роза съ своимъ обыкновеннымъ легкомысліемъ.

— Будьте посдержанне, Роза, сказала Аделина по-французски.

— Вотъ еще! она уже пятьдесятъ разъ слышала это, отвчала ей Роза по-англійски.

— Вдь не каждый отличается такими способностями какъ вы.

— Способностями къ чему? запальчиво спросила Роза, красня до ушей. Со времени приключенія съ мистеромъ Мальборо, не совсмъ спокойная совсть Розы въ каждомъ слов отыскивала скрытую насмшку.

— Способностями къ изученію французскаго языка, смясь отвтила Аделина.— А то къ чему же еще?

— Спасибо, съ сердцемъ возразила Роза.— Понимаемъ.

— Не сердитесь, Роза. Разв я не для того осталась здсь, чтобы провести праздникъ вмст съ вами? А вы оказываетесь неблагодарною.

— Вамъ хорошо смяться и чваниться тмъ, что вы остались здсь, возразила Роза,— когда черезъ семь дней вы совсмъ выходите изъ пансіона.

— Какъ бы Роз хотлось быть на вашемъ мст, прервала ее Мери Карръ.

— Вы бы лучше за себя говорили, а не за другихъ, Мери Карръ, сказала Роза.— Вамъ, кажется, самой хотлось бы быть на ея мст. Но, знаете, Аделина, въ чемъ я вамъ завидую? На сколькихъ балахъ вы перебываете отъ Рождества до Великаго поста!

Семейство Кастелла не принадлежало къ разряду обыкновенныхъ постителей Бельпорта. Г-нъ де-Кастелла, котораго въ его собственномъ семейств чаще всего звали синьйоромъ де-Кастелла, принадлежалъ по отцу къ благородной испанской фамиліи, а мать его была гордая и знатная Италіянка. Обыкновеннымъ его мстопребываніемъ былъ Парижъ. Но за нсколько лтъ до описываемаго нами времена, здоровье Аделины стало замтно разстраиваться, медики строго предписывали ей приморскій климатъ, и вотъ ее привезли въ Бельпортъ. Это настолько поправило ее, такъ возстановило ея здоровье и силы, что г-нъ де-Кастелла нанялъ самый красивый и самый большой домъ въ город. Иногда онъ узжалъ на продолжительное время въ Парижъ, въ Испанію или въ Италію, г-жа де-Кастелла всегда сопутствовала ему, а Аделину на это время оставляли у M-me де-Нино. По всей вроятности, они проводили теперь послднюю зиму въ Бельпорт, лто они намревались провести во французскомъ замк матери г-жи де-Кастелла, родомъ Англичанки, а потомъ они думали окончательно поселиться въ Париж. Они были очень богаты, со связями въ высшемъ кругу, и пользовались большимъ уваженіемъ. Аделина была ихъ единственная дочь. Старшая сестра ея, Марія, умерла, и съ тхъ поръ меньшая дочь стала имъ еще дороже. По мр того какъ вы будете читать эти строки, вы познакомитесь съ ней покороче и полюбите ее.

Она должна была скоро вступить въ свтъ, ей наступалъ уже 18-й годъ, и день ея рожденія совпадалъ съ днемъ Новаго года, а вамъ, вроятно, извстно, что у Французовъ день Новаго года считается самымъ большимъ праздникомъ, конечно, исключая праздника Всхъ Святыхъ. Г-жа де-Кастелла разослала пригласительные билеты къ себ на вечеръ, гд и хотла въ первый разъ представить Аделину обществу. Пансіонерки называли этотъ балъ посвященіемъ Аделины.

Въ числ прочихъ тайнъ, тщательно скрываемыхъ воспитанницами пансіона M-me де-Нино отъ своихъ наставницъ, была колода такъ-называемыхъ гадательныхъ картъ. Ее привезла въ школу Жанета Доффъ въ октябр мсяц. Она прибыла прямо изъ Шотландіи, проникнутая мстными суевріями, и часто у двочекъ морозъ пробгалъ по кож отъ ея разказовъ, ночью въ дортуар, о привидніяхъ и двойномъ зрніи.

Дйствительно ли она питала къ этимъ картамъ такую вру или просто притворялась, но таинственный и страстный видъ, какой принимала она при каждомъ гаданьи, сильно дйствовалъ на воображеніе ея подругъ. Собственно это были вовсе не карты, а маленькіе тонкіе и прозрачные четырехугольники, сдланные изъ листьевъ цвтка ‘не тронь меня’ На каждомъ четырехугольник тщательно нарисованъ былъ цвтокъ, представлявшій собою какую-нибудь эмблему. Роза обозначала счастливую любовь, кавалерская звзда — печаль, подснжникъ — холодную чистоту, василекъ — пустоту, гіацинтъ — смерть, и т. д. Гадали такимъ образомъ: на ладонь клали по три или по четыре цвтка, такъ чтобы нельзя было отличить одинъ четвероугольникъ отъ другаго. Обыкновенно эти листики мало-по-малу свертывались и слетали съ руки, но когда какой-либо изъ нихъ приставалъ къ ладони, это обозначало его тайную симпатію съ гадающимъ и какъ бы предсказывало будущее. Если, напримръ, на рук оставалась кавалерская звзда, это предвщало горе, василекъ означалъ, что жизнь пустой двочки пройдетъ въ тщеславіи.

По правд сказать, это было весьма пустое препровожденіе времена, годное лишь для пустенькихъ двочекъ, но въ этомъ случа нкоторыя изъ пансіонерокъ могли, въ оправданіе своего суеврія, указать на случай необъяснимый по законамъ разума. Почему, могли он спросить, къ рук Аделины де-Кастелла приставала всегда одна и та же карта, которая такъ врно предсказала ея судьбу? А что карта всегда оставалась у нея, это былъ дйствительный фактъ, иначе я и не подумала бы упомянуть о такой дтской забав.

Первая проба гадательныхъ картъ происходила въ дортуар, когда вс были уврены, что воспитанницы уже легли спать. Мамзель Фифина унесла съ собою свчку, и Роза должна была зажечь одну изъ своихъ длинныхъ восковыхъ свчъ, которыя она держала подъ замкомъ отъ завистливыхъ глазъ. Аделина протянула об руки, на каждой рук у нея было по три квадратика. Пять изъ нихъ скатились очень скоро, скорй обыкновеннаго, шестой же приподнялся было слегка, но тихо, тихо опустился и остался у ней на ладони. Жанета сняла его наконецъ, но опять опустила, какъ бы въ испуг.

— Охъ, это скверно, сказала она чуть слышно.

Мери Карръ повернула къ себ листокъ. На немъ изображены были ‘французскіе ноготки’.

— ‘Французскіе ноготки — несчастная любовь, можетъ окончиться смертью’, прочла Жанета Доффъ въ объяснительномъ листк.— Это почти самая дурная карта во всей колод.

Нкоторыя двочки задрожали, въ дортуар всегда было холодно. Но Аделина весело засмялась. ‘Это чистый вздоръ’, сказала она. И въ самомъ дл говорила то, что думала. Но странне всего было, что Аделина де-Кастелла разъ двнадцать посл того принималась гадать, и зловщіе ‘французскіе ноготки’ постоянно оставались на ея рук. Гіацинтъ наводилъ на всхъ такой ужасъ, что Жанета Доффъ еще съ самаго начала вывула его изъ колоды. Но ‘французскіе ноготки’ какъ нарочно не оставались ни у кого кром Аделины.

‘Это въ самомъ дд странно’, подумала Аделина, когда загадавъ въ послдній разъ передъ отъздомъ изъ пансіона, она увидла, что ‘французскіе ноготки’ по обыкновенію осталась у нея на рук.

Наступилъ Новый годъ, шумъ экипажей, нетерпливый топотъ копытъ и крики ссорившихся кучеровъ раздавалась въ этотъ вечеръ по улицамъ Бельпорта, весь веселый людъ стекался къ дому синьйора де-Кастелла.

Парадныя комнаты, залитыя яркимъ свтомъ и уставленныя разными тропическими растеніями, представляли чудное зрлище. Аделина де-Кастелла стояла возл своей матери и принимала гостей. Вс ожидали увидть ее простенькою, скромно-одтою пансіонеркой, какою они знали ее прежде, и никто не узнавалъ ее въ роскошномъ наряд, сіяющую ослпительною красотой. Ея блое кружевное платье, легкое и изящное, блестло изумрудами, изумрудныя цпи обвивали ея шею, руки и роскошныя пряди шелковистыхъ волосъ. Это было древнее фамильное украшеніе семейства де-Кастелла, переходившее изъ рода въ родъ. Лицо Аделины, чистое и правильное, какъ мраморное изваяніе, отъ волненія пылало яркимъ румянцемъ, длавшимъ ее еще очаровательне.

— О Аделина, шепнула ей Мери Карръ, какъ скоро нашла возможность перекинуться съ нею нсколькими словами,— какъ вы прекрасны сегодня!

— Какъ! и вы начинаете мн льстить!

— Льстить — вамъ! И можно ль было думать, что Роза затмить всхъ! Пусть только взглянули бы на васъ!

Миссъ Карръ внезапно умолкла и притаила дыханіе, потому что въ эту минуту въ дверяхъ показались мистеръ и мистрисъ Мальборо.

— Да, сказала Аделина, отвчая на молчаливое изумленіе Мери Карръ,— мамаша встртила ихъ сегодня въ ту самую минуту, какъ они прибыли изъ Парижа, и взяла съ нихъ общаніе пріхать сегодня къ вамъ. Они здсь проздомъ въ Англію. Съ ними лордъ Сеймуръ.

— Что скажетъ на это Роза? произнесли Мери Карръ.

— Мн самой приходило въ голову написать словечко объ этомъ Роз, возразила Аделина. — Конечно, еслибы мамаша имла хоть малйшее понятіе о томъ, что мы знаемъ, она, по всей вроятности, не пригласила бы ихъ. Но я вспомнила какъ обижаетъ Розу каждый намекъ на это обстоятельство и ршилась лучше промолчать. Роза не изъ такихъ чтобы сдлать сцену, или испугаться ея.

Мистеръ и мистрисъ Мальборо, Аделина и прочіе стояли въ одной групп, когда къ нимъ подошла Роза. Ей и въ голову не приходило кто былъ тутъ, когда вдругъ она очутилась лицомъ къ лицу съ Джорджемъ Мальборо. Какое-то пустое замчаніе, которое она хотла было передать Аделин, замерло у нея на язык, и она сдлалась блдне полотна. Элеонора вся вспыхнула, положеніе было весьма неловкое, но мистеръ Мальборо скоро нашелся.

— Какъ вы поживаете, миссъ Дарлингъ, сказалъ онъ, пріятно улыбаясь ей. — Я думаю чуть не замерзли въ этотъ холодъ. У васъ въ Париж было ужасно холодно.

Роза собралась съ духомъ и начала болтать съ нимъ что пришло въ голову, но съ Элеонорой она едва-едва обмнялась обычными привтствіями.

— Элленъ, шепнулъ мистеръ Мальборо своей жен,— въ теченіи вечера можно мн протанцовать съ нею кадриль.

— Какъ глупо, что ты меня спрашиваешь объ этомъ. Отлично сдлаешь!

Сказавъ это, мистрисъ Мальборо однако смутилась и покраснла. Замтивъ это, мужъ съ улыбкой отошелъ отъ нея и черезъ минуту уже танцовалъ съ Розой.

— Что вамъ больше всего нравится изъ моихъ подарковъ? спросила Аделина у Мери Карръ, указывая ей на огромную коллекцію разныхъ красивыхъ вещицъ, разложенныхъ въ той комнат, гд играли въ карты: это были все подарки, которые она, по французскому обычаю, получила въ день Новаго года отъ своихъ родныхъ и друзей.

— Что за прелестные часы въ миніатюр! воскликнула Роза изъ-за плеча Мери Карръ.

— Это настоящіе часы, сказала Аделина,— съ курантами. Бабушка моя всегда говорила мн, что въ день моего рожденія, когда мн минетъ восемнадцать лтъ, она непремнно подаритъ мн что-нибудь солидное, и прислала мн эти часы. Какъ жаль, что она больна и что ей нельзя было пріхать къ вамъ сегодня! Постойте, я пожму пружинку.

Аделин хотлось, чтобы Роза и Мери Карръ поскорй услыхали мелодическіе куранты этой затйливой вещицы, и она торопливо подняла правую руку, но въ эту минуту цпочка отъ ея изумруднаго браслета зацпилась за пуговицу въ рукав одного господина, который также стоялъ въ окружавшей ее групп. Быстрымъ движеніемъ рука Аделина освободила свою цпочку, но вмст съ нею увлекла и цвтокъ, который молодой человкъ держалъ жъ рукахъ. Цвтокъ былъ ‘французскіе ноготки’.

Румянецъ, игравшій на щекахъ Аделины, сталъ еще ярче, при взгляд на цвтокъ. Она обернулась и подала его владльцу.

Это былъ незнакомый молодой человкъ изящной наружности, съ тмъ оттнкомъ настоящаго аристократизма, котораго нельзя ни скрыть, ни усвоить по произволу. Онъ былъ удивительно хорошъ собой, и взоры его съ живйшимъ восторгомъ устремлены были на Аделину.

Читатель уже знакомъ съ нимъ, но Аделина видла его въ первый разъ.

Возвращая ему цвтокъ, она инстинктивно сказала ему въ извиненіе нсколько словъ по-англійски, ей не трудно было угадать, что этотъ высокій, изящный молодой человкъ не Французъ. Онъ принялъ цвтокъ и любезно отвчалъ ей,— что прикосновеніе ея прекрасной руки придало особенное значеніе этому цвтку. Въ эту минуту къ ихъ кружку подошелъ отецъ Аделины въ сопровожденіи одного пожилаго гостя.

— Аделина, сказалъ онъ, обращаясь къ дочери.— Ты еще не забыла своего стариннаго друга, барона де-ла-Шассъ?

Аделина съ веселымъ восклицаніемъ протянула ему свою руку. Она такъ долго жила между Англичанами, что совершенно усвоила себ ихъ обычай привтствовать пожатіемъ руки. Старый баронъ, казалось, не понялъ ее и взялъ ее, вмсто того, подъ руку. Они отошли отъ кружка, и группа разсялась.

— Лотти Сингльтонъ, начала было Роза,— не знаете ли, кто этотъ красивый господинъ?

— Красивый, возразила миссъ Сингльтонъ,— у васъ вс красивые. По-моему, такъ онъ старъ и безобразенъ.

— Я вовсе не о французскомъ барон говорю, а о красивомъ Англичанин, который держитъ въ рук ‘французскіе ноготки’.

— О немъ я ничего не знаю. Онъ пріхалъ сюда съ Максвеллами. Я надла, какъ сэръ-Санди представлялъ его госпож де-Кастелла.

— Откуда онъ досталъ ‘французскіе ноготки’ въ это время года? съ удивленіемъ замтила Роза.

— О, у миссъ Максвеллъ можно найдти разныя диковинки въ ея цвточномъ ящик, который иметъ четыре фута въ квадрат и который она называетъ своею оранжереей, отвчала миссъ Сингльтонъ.— Онъ, вроятно, тамъ и нашелъ ахъ.

— Лордъ Джонъ, закричала Роза, безцеремонно останавливая проходившаго мимо ея Джона Сеймура, котораго она видла всего одинъ разъ въ жизни и то нсколько мсяцевъ тому назадъ,— кто этотъ красивый господинъ, съ которымъ вы сейчасъ говорили?

— Это мужъ моей кузины, миссъ Дарлингъ, зашепелявилъ лордъ Джонъ, имвшій недостатокъ въ произношеніи.— Молодой Мальборо.

— Я не о немъ говорю, съ нетерпніемъ воскликнула Роза, красня при этомъ имена.— Кто этотъ высокій, блдный господинъ съ тонкими чертами лица?

— Вы, вроятно, разумете Сентъ-Джона.

— Кого? повторила опять Роза.

— Фредерика Сентъ-Джона, брата Сентъ-Джона изъ Вефера.

— А! воскликнула Роза протяжно.— Такъ это-то Фредерикъ Сентъ-Джонъ! я слыхала о немъ и о его красот.

— Да, онъ дйствительно очень хорошъ собою, сказалъ лордъ Джонъ,— но его любезность еще замчательне его красоты. Фредерикъ Сентъ-Джонъ славный малый. Мы были съ вамъ вмст въ Крастъ-Черч.

— Онъ живетъ въ Бельпорт?

— Нтъ, онъ здсь проздомъ. Онъ обдалъ сегодня у Максвелловъ, а они привезли его сюда.

— Представьте мн его пожалуста!

‘Какова Роза,’ подумала Мери Карръ, стоявшая возл ея.

— Съ удовольствіемъ, отвтилъ лордъ Джонъ, подавая ей свою руку.

— Нтъ, не надо, отвтила Роза съ своею измнчивою, причудливою, но въ высшей степени привлекательною манерой и также быстро отняла свою руку, какъ и подала ее. Я лучше подойду къ нему сама. Вдь мы въ родств.

— Въ самомъ дл, сказалъ лордъ Джонъ.

— Да, мы съ нимъ въ родств, прибавила Роза.

Она выждала минуту, когда мистеръ Сентъ-Джонъ остался одинъ, и подошедши къ нему прямо, протянула ему руку. Сентъ-Джонъ посмотрлъ на нее съ удивленіемъ.

— Вы меня не знаете, сказала Роза. — Лордъ Джонъ Сеймуръ вызвался было представить мн васъ, но я ему сказала, что между родными это лишнее. Я много слышала о Фредерик Сентъ-Джон, вдь мы съ вами двоюродные. Я Роза Дарлингъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ никакъ не могъ вспоминать этого имени. Онъ съ улыбкой смотрлъ на красивую двочку, съ веселыми голубыми глазами и роскошными золотистыми кудрями.

— Вы забыла, я вижу, я сейчасъ объясню вамъ. Моя сестра Шарлотта Норрисъ, вышла замужъ за мистера Карльтона Сентъ-Джона. Мамаша недавно надла васъ въ Анвикъ-Галл. И братъ мой Франкъ былъ тамъ.

Вмсто отвта Фредерикъ Сентъ-Джонъ взялъ Розу за об руки, какъ бы стараясь загладить передъ всю свою разсянность, и уврялъ ее, что ему весьма пріятно и лестно встртить такую кузину. Роза продолжала разговаривать съ нимъ.

— Какой ужасный случай, смерть этого мальчика! воскликнула она.— Мн многое разсказывали о немъ, о маленькомъ Вен Сентъ-Джон. И онъ-то сгорлъ? О, это ужасно! Чья это была вина?

— Няни его. Она оставила его одного съ бумажною игрушкой, въ которую вставлена была зажженная свча, и онъ какимъ-то образомъ поджегъ себя. На его-то похоронахъ я и встртилъ капитана Дарлинга.

— Мамаша писала мн объ этомъ происшествіи, но подробностей я не знаю, сказала Роза.— Она говоритъ, что не въ состояніи ихъ описывать. Бдный мальчикъ! Какъ жаль, что его не могли спасти! Что вы скажете о Шарлотт?

— О мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ? Я никогда не видалъ ея, ея не было на похоронахъ. Я слышалъ, что смерть ребенка имло на нее сильное вліяніе, какъ въ нравственномъ, такъ и въ физическомъ отношеніи. Она на время ухала изъ Анвикъ-Галла и теперь путешествуетъ.

— Знаю, возразила Роза съ особенною интонаціей, въ которой слышалась бездна досады.— Шарлотта какъ отчаянная бросалась изъ одного мста въ другое. Отъ этого и мамаша вела непосдную жизнь и не могла взять меня къ себ на рождество. Я просто взбсилась, когда узнала, что меня не возьмутъ домой, представьте себ, какой стыдъ, оставлять меня до сихъ поръ въ школ, когда мн скоро минетъ девятнадцать лтъ. Мы весь вкъ должны были уступать во всемъ Шарлотт.

Мистеръ Сентъ-Джонъ улыбнулся, взглянувъ на ея хорошенькое, надутое, негодующее личике.

— Смерть этого малютки, кажется, серіозно потрясла вашу сестру, сказалъ онъ,— и перемна мста была ей безусловно необходима.

— Ну, такъ я вамъ скажу, что это не въ ея обыкновеніи, потому что Шарлотта не способна слишкомъ предаваться какимъ бы то ни было огорченіямъ. Она скоре апатична. Конечно, смерть ребенка не могла не потрясти ея, но я не могу понять, какимъ образомъ она произвела на нее такое продолжительное впечатлніе и такъ разстроила ея здоровье, какъ пишетъ мамаша. И теперь, когда ея сынъ сдлался наслдникомъ… вы, вроятно, найдете, что съ моей стороны жестоко говорить все это, мистеръ Сентъ-Джонъ, сказала Роза, внезапно переходя къ другой мысли,— но вы не знаете Шарлотту такъ, какъ я ее знаю. Я уврена, что права доставшіяся теперь ея сыну Джоржу давно были ея любимою мечтой, которую она не переставала лелять, несмотря на ея кажущуюся неосуществимость.

— Вы, повидимому, не чувствуете большой привязанности къ вашей сестр, миссъ Дарлингъ, замтилъ мистеръ Сентъ-Джонъ, не переставая улыбаться.

— Это правда, чистосердечно созналась Роза.— Еслибы вы знали, какъ мамаша заставляла насъ всегда подчиняться Шарлотт, вы бы тогда не удивлялись этому. Я одна возмущалась, я-то ужъ ни за что бы не покорилась. Сказать вамъ по секрету, я думаю, мамаша отъ этого-то и отдала меня въ пансіонъ.

Звуки музыки положили конецъ ихъ разговору, и когда Роза выступила съ своимъ кавалеромъ за паркетъ, она увидла Фредерика Сентъ-Джона, танцующаго съ Аделиной, съ которою онъ и пробылъ почти весь остальной вечеръ.

— Игра началась, Аделина, шепнула ей Роза, узжая вмст съ Мери Карръ.

— Какая игра?

— Вы уже влюбились въ прекраснаго незнакомца, это видно по вашему лицу, а онъ въ васъ. Что вы скажете о приключеніи съ французскими ноготками?

— Какія у васъ дикія фантазіи! воскликнула Аделина съ неподдльнымъ удивленіемъ.— Влюбилась? я не понимаю о чемъ вы говорите.

— Поврьте мн, этотъ человкъ, Фредерикъ Сентъ-Джонъ, будетъ имть огромное вліяніе на вашу судьбу.

— О Роза, Роза! съ веселымъ укоромъ сказала Аделина:— мы, вдь, не вс такъ легко поддаемся вліянію какъ вы.

— Когда-нибудь мы вс должны испытать это, возразила Роза, не обращая вниманія на упрекъ. — Смотрите, Аделина, не забывайте моего совта: Берегитесь этого незнакомца: французскіе ноготки эмблема несчастной любви.

Аделина де-Кастелла засмялась небрежно-безпечнымъ, торжествующимъ смхомъ. Горделивая и самоувренная, она отошла отъ Розы Дарлингъ, чтобы возвратиться на свое блестящее мсто посреди окружавшей ее толпы.

Дитя многихъ странъ,— и ее справедливо можно было назвать этимъ именемъ,— она отличалась особенною привлекательностью. Страннымъ стеченіемъ обстоятельствъ она по предкамъ своимъ принадлежала Англіи, Франціи, Испаніи и Италіи. Но по природ она была настоящая Англичанка. За исключеніемъ дочерей нашихъ аристократовъ, трудно встртить такую рдкую красоту облика и стана въ соединеніи съ такимъ чуднымъ цвтомъ лица, какой былъ у Аделины, а застнчиво-скромное изящество ея манеръ и граціозная сдержанность были совершенно англійскія.

Незнакомый съ нею человкъ непремнно принялъ бы ее за Англичанку, и ея отличное званіе языка и отсутствіе иностраннаго акцента непремнно сбили бы его съ толку. Она съ дтства привыкла къ англійскому языку, о чемъ позаботилась госпожа де-Кастелла, которая говорила по-англійски какъ природная Англичанка, она окружила своихъ дтей нянями Англичанками, а потомъ взяла для нихъ гувернантку той же націи, хорошаго происхожденія и воспитанія, но обднвшую. Она оставалась у нихъ до смерти старшей дочери и научила Аделину цнить и уважать англійскій характеръ, который та незамтно усвоила себ. Короче сказать, несмотря на свою фамилію и смшанное происхожденіе, Аделина де-Кастелла была настоящая Англичанка.

Прошло около двухъ мсяцевъ. Аделина де-Кастелла навщала иногда своихъ старыхъ подругъ у M-me де-Нино, но большею частью время ея проходило въ удовольствіяхъ и выздахъ. Балы, театры, вечера смняли другъ друга, и никогда Аделина не ложилась въ постель ране двухъ часовъ утра, часто и позже. Госпожа де-Кастелла, еще молодая женщина, въ полномъ смысл этого слова, жила постоянно въ свт. Пансіонскія подруги Аделины замчали, что у нея блдное и утомленное лицо, а однажды она пріхала къ нимъ посл обда съ сильнымъ кашлемъ.

— Точно чахоточный кашель! воскликнула Роза, по обыкновенію, необдуманно.

— Я все это время сильно кашляла, замтила Аделина,— и теперь этотъ рзкій переходъ отъ холоднаго воздуха къ вашей душной атмосфер, опять раздражилъ мн легкія.

Никто, однако, не придавалъ серіознаго значенія ни ея кашлю, ни утомленію. То было еще впереди.

Наступила середа первой недли Великаго поста, и Мери Карръ была приглашена провести этотъ день у синьйора де-Кастелла. Въ прошедшій понедльникъ, Lundi gras, госпожа де-Кастелла давала костюмированный балъ, Роза и Мери были также приглашены, но M-me де-Нино отказалась за нихъ наотрзъ, отчего Роза пришла чуть не въ изступленіе. Посл службы одна изъ служанокъ проводила миссъ Карръ къ госпож де-Кастелла, такъ какъ читателю, вроятно, извстно, что во Франціи молодыя двушки никогда не выходятъ одн.

Въ дом замтно было необыкновенное движеніе, слуги бгали взадъ и впередъ съ растерянными лицами, а госпожа де-Кастелла, когда Мери вошла къ ней, ходила въ шлафрок по комнат, конвульсивно рыдая, между тмъ какъ остывшій завтракъ стоялъ не тронутый на стол. При ней была горничная Сусанна.

— Что это значитъ? вскричала Мери въ испуг.

— О, это ужасно! произнесла Сусанна въ вид отвта:— Несчастная мадемуазелъ Аделина!

Мысли Мери Карръ невольно перенеслись къ тому вечеру прошедшею осенью, когда исчезновеніе Розы Дарлингъ произвело такое же смятеніе, какое она видла теперь.

‘Неужели и она…. О, какъ не стыдно мн’, мысленно воскликнула Мери Карръ, ‘допустить подобную мысль объ Аделин!’ И она стала умолять ихъ сказать ей что случилось съ Аделиной.

— Она умираетъ! воскликнула мать.— Мое дорогое дитя! мое единственное дитя! Она умираетъ, и я причиной этого! Боже праведный, прости меня!

— О, Сусанна! воскликнула Мери Карръ, обращаясь къ горничной: — что это значитъ?

Сусанна и госпожа ея залились горькими слезами и объяснили, наконецъ, въ чемъ дло. Мать и дочь приглашены были во вторникъ на первой недл поста присутствовать на послднемъ бал, которымъ завершалась масленица, но когда пришло время одваться, Аделина почувствовала себя столь слабою и утомленною, что принуждена была отказаться отъ этой мысли. Мать упрашивала ее принудить себя немного и пересилить болзнь, но отецъ вступился и уговорилъ Аделину лечь въ постель. Она легла въ девять часовъ вечера, госпожа де-Кастелла отправилась въ десять на балъ, но вернулась около двнадцати, вроятно, безпокоясь объ Аделин.

Она взошла въ ея комнату и застала Аделину сильно кашляющею, но что хуже всего, въ сильнйшей испарин съ головы до ногъ. Пораженная испугомъ, несчастная женщина стала допрашивать Аделину о причин этого, но Аделина ничего не могла объяснить, кром того, что этотъ убійственный кашель и обильная испарина повторяются каждую ночь. Можно ли было удивляться посл того, что ея пробужденіе всегда сопровождалось уныніемъ и усталостью, что она была блдна и изнурена.

— Но этотъ кашель, этотъ кашель, запинаясь проговорила несчастная мать, не позволяя себ поддаваться страху,— вдь ты днемъ немного кашляешь, Аделина.

— Зато я безпрерывно кашляю ночью, мамаша, вотъ какъ теперь.

Съ ужасомъ и угрызеніями совсти выбжала безпечная женщина изъ комнаты. Во всемъ дом поднялась тревога, послали за докторомъ. Его разбудили и сейчасъ же привезли.

По его мннію, чахотка уже наложила на Аделину свою печать. Безъ сомннія, зародыши таились въ ней и прежде, хотя до сихъ поръ ихъ нельзя было подозрвать, а удовольствія, которымъ она предавалась этою зимой, быстро развили ихъ, кром того, этому способствовали холодный ночной воздухъ, переходъ отъ сильнаго жара къ холоду, легкія платья, утомленіе и безсонныя ночи. Онъ не сказалъ, что сомнвается въ ея выздоровленіи, но потребовалъ консиліума.

Какъ скоро наступилъ день, весь факультетъ французскихъ и англійскихъ докторовъ позванъ былъ на консиліумъ, и вс подтвердили мнніе домашняго врача.

— Я думаю, что мн нельзя будетъ и повидаться съ ней, оказала Мери Карръ, узнавъ вс эти подробности.

— Никакъ нельзя, вмшалась горничная. — Ей предписано полнйшее спокойствіе. Ей поставили теперь мушку на грудь, и привели сидлку.

Но въ эту самую минуту горничная Аделины, Луиза, вошла въ комнату, она передала миссъ Карръ привтствіе своей молодой госпожи, которая спрашивала, почему она до сихъ поръ не идетъ къ ней.

— Ну, вотъ! проговорила госпожа де-Кастелла, всхлипывая:— ей сказали-таки, что вы здсь. Подите къ ней минутъ на пять, но не оставайтесь доле, прошу васъ.

— И, пожалуста, не позволяйте ей разговаривать, сударыня, прибавила Сусанна.

Мери Карръ послдовала за Луизой въ комнату Аделины и на цыпочкахъ подошла къ ея кровати. Слезы выступили у нея на глазахъ, когда она увидла Аделину въ постел, блдную, исхудалую.

— И вы также заразились ихъ страхомъ, Мери? сказала она, улыбаясь ей съ своего изголовья. — Не смшно ли это? Какъ будто бы никому до сихъ поръ не случалось кашлять! Знаете, вдь у васъ было сегодня шесть докторовъ?

— Сусанна сказала мн, что была консиліумъ.

— Да, я едва могла удержаться отъ смха. Я сказала имъ, что это просто смшно, что кром кашля, который ровно ничего не значитъ, и легкой боли въ боку, я здорове всхъ ихъ. Докторъ Дорре объявилъ мн, что онъ совершенно со мною согласенъ, и что, по его мннію, я еще всхъ ихъ переживу.

— Надюсь и даже уврена въ этомъ, Аделина! Эта женщина ходитъ за вами?

— Да, сидлку взяли. Она Англичанка и привыкла ходить за больными. Ее зовутъ Брайфордъ. Знаете, въ вашей стран чахотка довольно обыкновенная болзнь.

Мери Карръ была того мннія, что доктора сдлали огромную ошибку, открывъ Аделин какая болзнь таилась въ ней. Но ей объ этомъ проговорилась госпожа де-Кастелла въ припадк горя и волненія.

— Все это лишнія хлопоты, замтила Аделина.— На грудь мн поставили мушку, уложили въ постель и будутъ теперь пичкать лкарствами. Ненавижу эти лкарства.

— У васъ хорошъ аппетитъ? спросила Мери.

— Вовсе никакого, отвчала Аделина.— Но, знаете, въ болзни всегда являются разныя прихоти, и Луизи хотла-было принести мн то, чего я желала. Но при сидлк это ршительно невозможно. Она до нестерпимости аккуратна и буквально исполняетъ докторскія приказанія. Передъ самымъ вашимъ приходомъ я попросила у нея воды съ виномъ, даже умоляла ее, мн такъ хотлось пить! Кажется, я съ жадностью проглотила бы этого трехкопечнаго пива, которое такъ любятъ у насъ въ школ нкоторыя Англичанка.

— Что же, она дала вамъ?

— Нтъ. Она сказала, что ни за какія сокровища въ мір не дастъ мн ни капли вина. Я заплакала, мн было такъ досадно и такъ хотлось пить, кром того, суматоха и волненіе, которыя были у насъ въ дом все утро, и тревожное состояніе папаши и мамаши такъ раздражили меня, что я не на шутку расплакалась. А она все-таки не дала. Она принесла мн сухарной воды и сказала, что приготовитъ мн отличное питье, которое будетъ гораздо лучше вина. Вотъ, она тамъ что-то варитъ на огн. Превкусное питье будетъ, нечего сказать!

— Полноте, дорогая моя Аделина, перебила ее миссъ Карръ.— Длайте все чего отъ васъ потребуютъ и выполняйте вс предписанія, чтобы только поскорй выздоровть.

— Да, я непремнно такъ поступлю. Моей сидлк не придется оказать, что я капризная паціентка. Мери, вдругъ сказала она, заливаясь горькими слезами,— какъ мы думаете, дйствительно ли я такъ опасна? неужели я такъ измнилась?

— Нтъ, нтъ — нтъ, Аделина, съ участіемъ отвчала ей Мери.— Вы просто утомлены безсонными ночами и притомъ простудилась. Вотъ и все.

— Я не за себя огорчаюсь, то-есть не очень, хотя, и тяжело такъ рано разстаться съ жизнью, когда все мн улыбается, сказала она, рыдая. — Но вы не можете себ представать, въ какомъ отчаяніи папаша и мамаша. Онъ съ тхъ поръ не выходитъ изъ своего кабинета, а мамаша будто помшанная.

Мистрисъ Брайфордъ подошла къ Мери Карръ и шепнула ей, чтобъ она уходила. Всякое волненіе было вредно для Аделины.

— Прощайте, дорогая моя Аделина! Я скоро опять приду навстить васъ. И уврена, что вамъ тогда будетъ уже лучше.

Она уже дошла до половины комнаты, когда Аделина опять позвала ее къ себ. Сидлка, возившаяся надъ кострюлей, осмотрла на нее съ упрекомъ, хотя не сказала ни слова, но миссъ Карръ все-таки вернулась.

— Мери, шепнула ей Аделина,— родите къ мамаш и уврьте ее, убдите ее, что я вовсе не такъ больна, какъ она опасается, ея любовь ко мн преувеличила опасность.

— О, это пустяки! безпечно закричала Роза Дарлингъ, когда миссъ Карръ привезла съ собой въ пансіонъ извстіе о болзни Аделины. — Она скоро выздороветъ.

— Или умретъ, сказала Мери Карръ.

— Умретъ! Вы такъ же глупы, какъ и французскіе доктора, Мери. Разв люди умираютъ отъ нсколькихъ выздовъ на балъ! только позволили бы мн рискнуть!

— Еслибы вы видли что у нихъ въ дом длается, еслибы вы взглянули на госпожу де-Кастелла!

— Очень рада что не видала, прервала ее Роза,— подобныя сцены не въ моемъ вкус. Да по нимъ и нельзя еще длать никакого заключенія. Французы всегда вдаются въ крайности — либо въ восторг, либо въ отчаяніи. Тмъ лучше для нихъ. Они меньше чувствуютъ.

— Слишкомъ было бы жестоко сказать это о госпож де-Кастелла, замтила миссъ Карръ. — Бодьшаго горя я и не желаю видть.

— Разумется, она чувствуетъ свое горе такъ, какъ можетъ, а выражается оно у нея, какъ и у всхъ Французовъ, неистовыми воплями и истерикой. Я одно могу вамъ сказать, Мери Карръ, что единственное горе, котораго нужно бояться, которое гложетъ и уничтожаетъ сердце,— это молчаливое горе!

Можно ли было ждать подобнаго замчанія отъ Розы Дарлингъ!

XXII. Обрученные.

Аделина де-Кастелла начала мало-по-малу оправляться и даже, повидимому, совсмъ выздоровла. Но холодные втры и морозы въ эту заму стояла особенно долго, до самой половины апрля, а на все это время она была заключена въ стнахъ своего дома. Медики совтовали ей провести слдующую зиму въ боле тепломъ климат. Поэтому ршено было на лто отправиться въ замокъ де-Бофуа, а къ осени на югъ.

До пансіонерокъ дошли новые слухи, что Аделина выходитъ замужъ. Это извстіе привезла съ собой Магдалина де-Гассакуръ, родные которой была коротко знакомы съ семействомъ де-Кастелла.

Это былъ необычайный годъ относительно погоды. Морозъ и снгъ, мелкій дождь и холодный, рзкій втеръ смняли другъ друга до самаго начала мая. Весны совсмъ не было, но за то съ мая вдругъ наступило лто. Было такъ жарко, какъ рдко бываетъ въ іюл. И эти жары стояли въ продолженіе нсколькихъ мсяцевъ сряду.

Наступилъ уже второй день этого преждевременнаго лта, это былъ четвергъ, обыкновенный праздничный день у M-me де-Нино. Вс двочки находилась на внутреннемъ двор, сами не зная, радоваться ли имъ жару, какъ новинк, или ворчать на его несвоевременность, потому что большая часть изъ нихъ была еще въ зимнихъ платьяхъ. Роза была въ бшенств и готова была ссориться со всми, оттого что ее не взяли домой, какъ вдругъ послышался стукъ колесъ, и вс двочки опрометью бросилась къ скважин въ большой деревянной калитк, откуда можно было заглянуть въ наружный дворъ.

— Кто это? кричали стоявшія позади.

— Къ чему спрашивать теперь? возразила Роза. — Еще ничего не видать, кром спинки кареты, вотъ и все!

— Какого она цвта, Магдалина де-Гассикуръ?

— Не…. не вижу, отвчала Магдалина. — Кажется, темная.

— Вы никогда не можете разсмотрть ни цвта, на экипажа. Еслибы не Роза, вы и теперь не сумли бы сказать, что это, карета или тачка. Очень глупо съ вашей стороны перебивать мсто у тхъ, которыя могутъ видть.

— Темносиняго цвта, сказала Роза. — Погодите. Вотъ идетъ сквайръ Доу съ ключомъ отпарить ворота.

— Темносиняго, разсуждала Магдалина, которая молча отошла прочь, потому что ужасно обижалась каждымъ намекомъ на свою близорукость. — У де-Кастелла синяя карета. Можете ли вы разглядть ливрею?

— Какъ глупо! возразила Роза: — что занесетъ ихъ карету сюда? Видлъ ли ее кто-нибудь здсь съ тхъ поръ какъ она больна! У Сангльтоновъ также синяя карета, и Лотта сказала мн, что прідетъ за мной, если….

Роза вдругъ остановилась. Юлія отворила ворота, и изъ кареты вышла Аделина де-Кастелла въ сопровожденіи своей матери. Раздались восторженные крики двицъ, и не взирая на изумленіе и негодованіе наставницъ, проворные пальцы сдвинули съ мста огромный замокъ, а вся группа высыпала на наружный дворъ. Аделина бросилась къ нимъ навстрчу съ такимъ же восторгомъ. Госпожа де-Кастелла весело улыбаясь и раскланиваясь, прошла дале, въ комнаты M-me де-Нино, а M-lle Henriette приказала Юліи запереть ворота двойнымъ запоромъ.

Аделина безконечно похорошла, хотя лицо ея своею блдностью напоминало паросскій мраморъ, оно сохранило всю прелесть своихъ очертаній, шелковистые волосы ея разсыпались волнами, а въ темныхъ роскошныхъ глазахъ оставалось то же кроткое и грустное выраженіе. При всей блестящей красот Аделины де-Кастелла, ея лицо постоянно носило какой-то отпечатокъ грусти. Это каждому бросалось въ глаза и всегда придавало ей особенную прелесть, но посл болзни это стало еще замтне. Не душа ли ея, предчувствуя страданія, на которыя она была обречена, еабрасывала эту тнь на ея черты? Двицы обступили Аделину и молча разсматравали ея зубы, потому что однажды, во время болзни Аделины, Шарлотта Сингльтонъ сказала, что прозрачность зубовъ есть несомннный признакъ чахотки, и двицы никакъ не могли ршить, дйствительно ли ея зубы имютъ эту прозрачность.

— Насилу-то я собралась къ вамъ, начала Аделина, садясь съ своими подругами, Розою и Мери, на скамью, приходившуюся подъ окнами классной комнаты. — Какіе жары наступали вдругъ!

— Какъ вы долго были больны, Аделина! Мы слышали, что вы узжаете въ Ниццу!

— Да, но не раньше осени. И не знаю, въ Ниццу ли именно.

— Вотъ Юлія! закричала Роза, вспрыгнувъ со скамьи. — Юлія, кого берутъ?

— Pas vous, mademoiseille, отвчала служанка, смясь волненію Розы.

— Ахъ, да, Аделина, мы о васъ еще что-то слышали!

— Что?

— Да такъ, новость одну. Сказать?

— Теперь неудобно, возразила Аделина,— посмотрите, сколько ушей слушаютъ васъ.

— Va-t-en! va-t-en! закричала Роза, вставая, и такъ сильно стала расталкивать собравшихся вокругъ нихъ двочекъ, что привела ихъ въ неописанное смятеніе.

— Qu’est-ce que c’est? закричала мамзель Фифина.

— Ces filles, diables qu’elles sont! отвчала Роза, никогда не обдумывая того, что говорила своимъ наставницамъ.— Маdemoiseille de-Caetella ne peut pas dire un mot, qu’elles s’en aillent d’ici!

Мамзель Фифина отозвала двочекъ прочь и Роза тотчасъ же приступила къ разговору.

— Мы слышала, Аделина, что вы выходите замужъ. Правда ли это?

— Да, я думаю, отвчала она съ безпечною улыбкой и слегка красня.

— Что онъ хорошъ собою? разспрашивала Роза.

Конечно, такая мысль прежде всего могла придти ей.

— Я никогда его не видала.

— О, Аделина! невольно произнесла Мери Карръ, между тмъ какъ Роза смотрла на нее во вс глаза.

— До сихъ поръ нтъ еще, на этой недл онъ прідетъ къ намъ изъ Парижа.

— Кто онъ такой?

— Баронъ де-ла-Шассъ. Помните, у насъ на балу вы видли одного пожалаго господина, которыя почти все время пробылъ съ папашей?

— Да, ну такъ что же? съ нетерпніемъ спросила Роза.

— Мн кажется, что онъ тогда уже просилъ моей руки у папаша, хотя мн ничего не сказали объ этомъ, и….

— Но вдь это грхъ, святотатство, приносить себя въ жертву такому старику, прервала ее Мери Карръ, вскакивая въ изумленіи. — Вдь онъ скоро протянетъ ноги!

— Погодите на минутку, сказала Аделина, спокойно взявъ ее за руку. — Ну, кто теперь спшитъ? Этотъ старикъ уже протянулъ ноги. Онъ умеръ вскор посл нашего праздника, для котораго нарочно прізжалъ изъ Паразка. Они съ папашей были старинные и задушевные друзья, боле близкихъ друзей трудно себ представить, несмотря на то что между ними лтъ двадцать разстоянія. Состояніе и титулъ перешли теперь къ его племяннику, которому и общана моя рука.

— А сколько ему лтъ? спросила Роза.

— Я никогда не справлялась объ этомъ, отвчала Аделина.— Маменька говоритъ, что онъ хорошъ собою. Какъ видно, они давно уже задумали этотъ союзъ между двумя семействами, хотя мн никогда не говорили объ этомъ. А еслибы моя сестра осталась жива, то эта честь выпала бы на ея долю.

— Надюсь, что вы будете счастливы, замтила миссъ Карръ.

— Благодарю васъ, Мери. Но вы говорите это такъ нершительно.

— Я искренно желаю этого, но увренность въ вашемъ счастіи была бы во мн гораздо тверже, еслибы вы уже знали и любили того, кто будетъ вашимъ мужемъ. Это большой рискъ выходить замужъ за человка, котораго вы никогда еще не видали.

— Во Франціи это всегда такъ длается, сказала Аделина.

— Вотъ почему у Французовъ такъ мало счастливыхъ браковъ, перебила Роза, которая-было смолкла на время,— и жены ихъ обыкновенно ищутъ себ утшенія въ интригахъ. Опасная эта игра, Аделина. Берегитесь!

— Надюсь, что вы не считаете необходимымъ предостерегать меня отъ подобной опасности, воскликнула Аделина, вся вспыхнувъ.

— Конечно, въ вашей натур нтъ ничего французскаго, смло возразила Роза. — Вамъ, столь твердой въ правилахъ и утонченной въ чувствахъ, это можетъ только принести страданіе,— стремленіе къ тому, что не достижимо.

— Да, вдь, и Англичанки не всегда выходятъ замужъ но любви, задумчиво сказала Аделина.

— Рдко или, лучше сказать, никогда, отвчала Роза. — Ихъ отрасти уже смолкаютъ еще до вступленія въ бракъ. Он больше вызжаютъ, имютъ въ свои двичьи годы боле случаевъ сближаться съ молодыми людьми чмъ вы, такъ проходятъ годы, и когда наступаетъ время свадьбы, сердце ихъ уже спокойно, оно отжило свой вкъ.

— Въ такомъ случа ихъ браки, по вашимъ же собственнымъ словамъ, очень близко подходятъ къ тому, который меня ожидаетъ.

— Что касается до брака — да, но пора любви для нихъ миновала, между тмъ какъ для васъ она только наступаетъ. Въ этомъ-то вся задача, вся опасность.

— Откуда это вы почерпнули такія мудрыя идеи? опросила Аделина, которую это очень забавляло.

— Я не идіотка, отвчала Роза,— и когда меня что поражаетъ, я склонна свободно высказывать свои мысли. Мн всегда казалось, что вы пойдете за Англичанина. Вы часто говорили это и сами ставите Англичанъ несравненно выше Французовъ. Помните того красиваго Англичанина съ ‘французскими ноготками’? Я почему-то вбила себ въ голову, что ваша судьба непремнно должна быть связана съ его судьбой.

— Вы многое себ вбивали въ голову, Роза, что никогда не осуществлялось, возразила Аделина съ веселымъ смхомъ. — Я его ни разу не видала съ тхъ поръ и, вроятно, никогда боле не увижу.

— Mademoiselle Rose Darling, крикнула Клотильда, высовываясь изъ окна классной комнаты.

— Вотъ радость-то! закричала Роза, убгая. — Я знаю, это Сингльтоны.

Роза скоро вернулась совсмъ одтая, но съ нахмуреннымъ лицомъ. За ней пріхала старая миссъ Максвеллъ.

— Вы только одно общайте, Аделина, что дадите намъ взглянуть на своего будущаго мужа, сказала она.

— Очень хорошо, отвтила Аделина. — Желаю вамъ пріятно провести время, Роза.

— Вы хотите сказать — проскучать весь вечеръ съ глухимъ сэръ-Санди и его сестрой. Я разчитывала отправиться къ Сингльтонамъ.

Наконецъ баронъ де-да-Шассъ пріхалъ изъ Парижа и былъ помолвленъ съ Аделиной де-Кастелла. Только немногіе близкіе друзья дома были приглашены на помолвку, и Аделина сдержала свое общаніе относительно Розы и Мери Карръ.

Женихъ былъ лтъ тридцати, средняго роста, плотно и хорошо сложенный, черты лица его были пріятны и правильны, каштановые волосы, отъ природы вьющіеся и блестящіе, были коротко острижены и стояли какъ щетина, желтые бакенбарды — также, а концы длинныхъ желтыхъ усовъ были закручены кверху. Не знаю почему, Роза, услыхавъ отъ Аделины что онъ не дуренъ собой, вообразила его себ высокимъ и красивымъ мущиной, и въ минуту представленія, увидавъ его подстриженные волосы и желтые усы, насилу могла удержаться отъ смху, зажавъ себ ротъ носовымъ платкомъ. Въ немъ, однако, можно было сейчасъ же замтить джентльмена и хорошо воспитаннаго человка.

— Мери! шепнула Роза при первомъ удобномъ случа:— на какую жертву обречена Аделина!

— Что вы это говорите, Роза! Не въ наружности счастье! А еслибъ и такъ, то баронъ вовсе не такъ дуренъ.

— Но взгляните на его подстриженные волосы и на эти страшные усы! Зачмъ онъ не подржетъ кончика и не подкраситъ ахъ?

— Можетъ-быть, онъ боится, чтобъ они не превратились у него въ зеленые, если только онъ прочелъ Десять тысячъ фунтовъ годоваго дохода.

— О, Аделина, Аделина, неужели она въ самомъ дл обручена съ намъ?

— Что жь тутъ невроятнаго, Роза? сказала Мери Карръ.— Разв вы не видите, что у нея на голов блый внокъ, а на рук обручальное кольцо?

— Еслибы такой бритый козелъ, какъ онъ, надлъ мн кольцо, я непремнно высматривала бы кого-нибудь другаго, чтобы снять его, возразила Роза. — Милая Аделина, продолжила она, когда послдняя подошла къ ней,— покажите мн ваше кольцо.

Аделина сняла перчатку а вмст съ нею кольцо.

— Зачмъ вы сняла кольцо? замтила Мери Карръ.— У насъ въ Голландіи есть поврье, что если снять обручальное кольцо, оно уже никогда не станетъ внчальнымъ.

— Это чистый вздоръ, какъ и вс прочія суеврія, сказала Аделина, и совершенное равнодушіе, которое она обнаружила при этомъ, ясно доказывало, что не любовь руководила ея выборомъ. Да и могло да быть иначе?

— Что вы тамъ длали оба?

— Подписывала контрактъ, а за тмъ онъ подалъ мн кольцо. Вотъ и все….

— И завершилъ церемонію поцлуемъ, рзко замтила Роза.

Яркая краска раздалась по лицу Аделины вплоть до внка блыхъ розъ, украшавшихъ ея прекрасное открытое чело.

— Кому, кром васъ, Роза, придутъ въ голову такія пошлыя фамаліарности? съ упрекомъ сказала Аделина.— Французы сочла бы это крайне неприличнымъ.

— Неприличнымъ! презрительно воскликнула Роза. — Еслибы вы любили, вы не сказала бы этого. Подождите, придетъ время, Аделина, вспомните и мои слова, и свои также. Полюбить человка не долго, если только придется любить, продолжила она въ раздумье,— что часто случалось съ нею теперь,— какъ будто бы говоря сама съ собою, а не съ другими.

— Вроятно, не придется, замтила Аделина равнодушно.— Но мн кажется, что и вы, Роза, при всей своей воспріимчивости, должны будете сознаться, что въ теченіе нсколькихъ часовъ трудно возникнуть серіозному чувству.

— При тхъ условіяхъ, въ которыхъ вы находитесь, даже, а года недостаточно, возразила Роза запальчиво.— Уже самый фактъ этотъ, что отъ васъ ожидаютъ и требуютъ любви по заказу, долженъ помшать развитію чувства.

Вообще говоря, Роза была права.

— Аделина, нершительно произнесла Мери Карръ,— она касалась весьма щекотливаго вопроса,— дйствительно ли вы сочувствуете этому браку?

— Мн кажется, отвчала она. — Вдь нужно же когда-нибудь выйдти замужъ, а папаша очень высокаго мннія о барон де-ла-Шаес.

— И вы безъ малйшаго сопротивленія дали свое согласіе?

— Конечно. Что же я могу имть противъ этого брака? Я не на столько знаю барона, чтобы любить или не любить его. Но онъ во всякомъ случа выгодная партія.

Въ эту минуту къ нимъ подошелъ баронъ де-да-Шассъ и вступилъ съ ними въ разговоръ. Онъ былъ, повидимому, умный и пріятный человкъ, легко и свободно разсуждалъ о литератур и обо всемъ современномъ. Въ его обращеніи съ Аделиной, хотя онъ ни на минуту не покидалъ церемонной вжливости Француза, была извстная доля любезности (я не могла придумать лучшаго выраженія, Французы назвали бы это empressement), которую пріятно было видть, хотя Роза ршила, что онъ ужасно тщеславенъ. Но если можно было найдти къ этой націи человка выше его по умственному развитію, то еще скорй можно было встртить людей несравненно ниже его стоявшихъ.

— Пожалуй, они и счастливы будутъ, Роза, замтила миссъ Карръ, когда он остались вдвоемъ.

— Можетъ-быть. Если только ей удастся заставить его отростить себ волосы и разстаться съ этими желтыми хвостами.

— Будьте посеріознй, пожалуста, съ упрекомъ сказала миссъ Карръ. — Мн кажется, онъ готовъ полюбить Аделину.

— Онъ любуется, гордится ею, противорчила Роза,— и безъ всякаго сомннія чрезвычайно доволенъ, что такая прелестная двушка достается ему безъ малйшаго усилія съ его стороны. Но если вы говорите о любви, то я очень бы желала знать, какое количество этого чувства входитъ въ составъ французскаго супруга?

Въ это время мать позвала Аделину и попросила ее спть дуэтъ съ барономъ, музыкальный талантъ котораго былъ имъ извстенъ по слухамъ. Но она сконфузилась и отказалась. Скромная, застнчивая и чрезвычайно чувствительная отъ природы, она не ршалась стать передъ публикой рядомъ съ женихомъ. Она еще не пла посл своей болзни и попросила Розу замнить ее.

Роза выступила впередъ безъ малйшаго смущенія. Посл кокетства, она особенно сильна была въ пніи. Аделина подсла къ Мери Карръ и перешептывалась съ нею о прежнемъ веселомъ жить-быть, о старыхъ школьныхъ подругахъ, о давно минувшихъ дняхъ.

Ни малйшая тнь сомннія или опасенія за будущее не омрачала въ этотъ вечеръ душу Аделины. Рдко лицо ея сіяло такою радостью, какъ теперь, когда она прогнала съ него свойственное ему выраженіе грусти. Въ качеств едва обрученной невсты и будущей жены, она была кумиромъ всхъ окружавшихъ ее, это подстрекало ея тайное тщеславіе и длало ее счастливою. Она находила, что быть невстой очень пріятно. Вс такъ думаютъ. Почему же Аделин де-Кастелла быть исключеніемъ?

Какъ мало понимала она истинный смыслъ контракта, который только что заключила въ своемъ невдніи! Какія обязательства налагалъ онъ на нее и какія послдствія долженъ былъ онъ повлечь за собою!

Замокъ де-Бофуа, принадлежавшій прежде кавалеру де-Бофуа, былъ теперь собственностью и мстопребываніемъ вдовы его. Читателю уже извстно, что она была родомъ Англичанка. Изъ двухъ дочерей ея, младшая была замужемъ за синьйоромъ де-Кастелла, другая, Агнеса де-Бофуа, осталась въ двицахъ и жила всегда съ матерью. Имніе это находилось около Одеска, маленькаго городка, отстоявшаго на нсколько миль отъ Бельпорта по Парижской линіи желзныхъ дорогъ.

Де-Кастелла, по общанію, отправились на лто въ замокъ. По настоятельнымъ просьбамъ Аделины, съ ними похала и Мери Карръ. Но M-me де-Нино отпустила ее только на недлю.

Аделина де-Кастелла такими яркими красками описывала ей замокъ, что Мери Карръ была изумлена, чтобы не сказать разочарована, когда увидала его. Это было длинное, прямое, бросавшееся въ глаза, свтло-срое зданіе, все испещренное окнами и трубами, съ плоскимъ, казенно-форменнымъ садомъ, простиравшимся впереди его. Правильныя цвточныя куртины его представляли только квадраты, овалы и круги, и опятъ овалы, квадраты и круги, дорожки были длинныя, прямыя и узкія, какими обыкновенно щеголяютъ французскіе сады. Къ парадному входу вела высокая лстница съ широкими ступенями, по обимъ сторонамъ которой стояли львы, скалившіе зубы на всхъ постителей. Только эти неодушевленные высченные изъ камня львы да широкія ступени лстницы и продавали нкоторое разнообразіе этому обнаженному зданію. Передъ домомъ находились два фонтана, между которыми устроенъ былъ подъздъ для экипажей. Каждый изъ нихъ былъ окруженъ восемью львами меньшаго размра, съ однимъ гигантскимъ львомъ по середин, изъ пасти котораго била вода. Все это показалось Мери Карръ весьма некрасивымъ и неизящнымъ. Но на западной сторон замка представлялось боле пріятное зрлище. Широкая каменная терраса или родъ колоннады, съ лстницами по обимъ сторонамъ и въ средин, возвышалась передъ окнами, а вдали видны были прелестные парки и сады. Зеленая волнообразная лужайка, душистые кустарники, уединенныя, крытыя аллеи, скамьи, осненныя густыми деревьями, подъ тнь которыхъ такъ и манило въ полуденный жаръ, вьющіеся кустарники, прозрачное озеро, все это было очаровательно. И всмъ этимъ замокъ обязанъ былъ вкусу своей англійской владтельницы. По сосдству, въ близкомъ разстояніи отъ Бофуа, находились еще другіе замки, что давало возможность пользоваться небольшимъ, но пріятнымъ обществомъ. Самый близкій домъ отстоялъ на полмили отъ замка, и мы просимъ читателя обратить на него особенное вниманіе, потому что ему придется не разъ заглянуть въ него. Это не былъ замокъ, взятый вдвое, онъ не составилъ бы и половины Бофуа, жители котораго, по своимъ англійскимъ понятіямъ, окрестили его названіемъ ‘мызы’. Это былъ маленькій, уютный домикъ, принадлежавшій графу д’Эстиваль, короткому пріятелю семейства де-Бофуа. Г. д’Эстиваль имлъ врожденную склонность къ живописи и изящнымъ искусствамъ. Онъ пристроилъ къ ‘мыз’ еще одну комнату, исключительно назначенную для картинъ, часто путешествовалъ и постоянно увеличивалъ свою коллекцію. Между тмъ какъ другіе тратили свои деньги на вызды и общественныя удовольствія, онъ употреблялъ ихъ (и въ большомъ количеств) на покупку картинъ. Мери Карръ приходилась ему съ родни: старшій братъ ея, умершій англійскій пасторъ, былъ женатъ на племянниц графа, Эмм д’Эстиваль. Нкоторые изъ читателей, быть-можетъ, имли случай познакомиться съ этими Карръ въ одномъ изъ новйшихъ сочиненій, они знаютъ, что они родились и жили въ Голландіи, слышали о странномъ роман ихъ родителей и о ихъ замчательномъ процесс въ Вестербери, въ силу котораго они были возстановлены, въ своихъ правахъ. Не любя повтореній, не стану надодать ими и читателю.

XXIII. Портретъ.

Госпожа де-Бофуа, урожденная Марія Гольдингамъ, была веселая, бодрая, но нсколько болзненная старушка. Ея дочь Агнеса, совершенно сдая въ пятьдесятъ лтъ, казалась вдвое старше сестры своей госпожи де-Кастелла, хотя между ними было не боле десяти лтъ разницы. Сестры ничуть не походили другъ на друга, у старшей было простое, широкое, безцвтное лицо съ крупными чертами и съ такими же безцвтными глазами, между тмъ какъ госпожа де-Кастелла отличалась тонкими, нжными чертами лица, роскошными черными глазами и яркимъ румянцемъ щекъ. Къ удивленію Мери Карръ, которой Аделина не сказала объ этомъ ни слова, оказалось, что миссъ де-Бофуа хромала. Это было слдствіемъ несчастнаго случая въ дтств.

На другой день по прізд въ Бофуа, Аделина спросила у своей бабушки: не у себя ли господинъ д’Эстиваль? Отвтъ былъ отрицательный. Ей сказали, что господинъ д’Эстиваль прізжалъ на нсколько дней изъ Парижа, съ гостями, но вслдъ за тмъ ухалъ, и какъ кажется, въ Голландію.

— Тмъ лучше, замтила Аделина,— мы можемъ теперь ходить когда намъ вздумается въ его картинную галлерею. Вы любите живопись, Мери, для васъ это будетъ истиннымъ наслажденіемъ, да къ тому же вы, въ качеств родственницы, пользуетесь въ его дом нкоторыми правами. Не пойдти ли намъ туда сейчасъ же?

— Сейчасъ? сказала госпожа де-Кастелла.— Въ такую жару!

— А позже будетъ еще жарче, сказала Аделина.— Пойдемте съ нами, мамаша.

Не совсмъ-то охотно приказала госпожа де-Кастелла подать себ шарфъ и шляпку, и не мало сомнительныхъ взглядовъ бросила она на безоблачное небо, откуда сверкало ослпительное солнце. Они отправились черезъ аллею кустарниковъ, по самой длинной, но за то наиболе прохладной и тнистой дорог. А между тмъ, покамстъ они идутъ, заглянемъ въ эту картинную галлерею.

Трудно было бы описать ея вншній видъ, имвшій характеръ отчасти мастерской, отчасти пышной картинной галлереи. Это была узкая и продолговатая комната, освщенная высокими окнами съ зелеными жалузи, съ помощію которыхъ художники устраиваютъ нужное имъ освщеніе. Стеклянныя двери вели изъ этой комнаты въ очаровательный садъ, но въ случа надобности они закрывалась ставнями и завшивались драпировками. На противоположномъ конц комнаты другая дверь, поменьше первой, служила для сообщенія съ остальнымъ домомъ.

Въ этотъ самый день, около семи часовъ утра, какой-то молодой человкъ возился въ этой комнат, приводя въ порядокъ французскіе карандаши, кисти и краски, которые такъ и оставались неубранными съ тхъ поръ какъ ихъ употребляли въ послдній разъ. Въ нсколькихъ шагахъ отъ стны стоялъ высокій, остроконечный мольбертъ, а подл него станокъ съ красками и палитрами. Кругомъ разставлены были классическія вазы, гипсовые слпки съ лучшихъ моделей, статуи и бюсты изъ порфира и лидійскаго мрамора, голова воина, скульптурной работы, группа гладіаторовъ, плачущая Ніобея, Аполлонъ Бельведерскій, снимки барельефовъ и другіе античные этюды. Тутъ можно было найдти красоту во всхъ ея видахъ, но не было ни безобразія, ни оторванныхъ членовъ, ни уродливыхъ формъ, какъ будто составитель собранія позаботился только о возбужденіи однихъ пріятныхъ ощущеній. По стнамъ висли копіи съ картинъ великихъ мистеровъ и нсколько оригинальныхъ произведеній Микеля Анджело, Сальватора Розы, Рембрандта, Рафаеля, Гвидо, Карла Дольче, Тиціана, и наконецъ даровитаго и несчастнаго Леонарда Да-Винчи. Образцовъ испанской школы было не много: Веласкезъ, Мурильно и Зербарбавъ. Изъ французской школы еще меньше: Николай Пуссенъ, Лебренъ и Ватто, но за то тутъ былъ богатый выборъ копій и оригиналовъ фламандской и голландской школъ: Ванъ-Дикъ, Рюисдаль, Вильямъ Вандервельдъ и братья Авраамъ и Исаакъ Остады.

Кончивъ свои приготовленія и приведя въ порядокъ палитры, молодой человкъ придвинулъ къ себ станокъ и слъ за мольбертъ. Но прежде чмъ взяться за кисть, онъ взглянулъ на ближайшее къ нему окно, всталъ на стулъ и еще ниже опустилъ зеленые жалюзи, чтобъ уменьшить освщеніе. Затмъ онъ уже окончательно приступилъ къ длу, то насвистывая отрывки какой-то популярной мелодіи, то напвая про себя нсколько тактовъ и вдругъ подхватывая во всю силу звучнаго, пріятнаго голоса. Онъ снималъ копію съ одной извстной картины Веласкеза, и быстро подвигался къ концу. Эта была очаровательная женская головка, изображавшая Марію Магдалину. Но на эта головка, на вс находившіеся тутъ портреты и бюсты, ни даже стоявшій подл него ‘Эвдиміонъ’ Жароде не могла затмить собою красоты самого художника.

Никакая кисть, никакой мраморъ не могла бы изобразить этотъ умный, открытый лобъ, эту пріятную улыбку нжно очерченныхъ губъ, этотъ серіозный взглядъ темносинихъ глазъ. Но хотя голова его отлита была въ самую безукоризненную форму, которую не скрывала волны роскошныхъ темныхъ волосъ, хотя блдное, правильное лицо отличалось почти женственною красотой,— все-таки главная прелесть его заключалась въ экспрессіи. Лордъ Джонъ Сеймуръ совершенно справедливо замтилъ, что лицо Сентъ-Джона было скоре привлекательно нежели красиво (читатель, вроятно, уже угадалъ, что этотъ молодой художникъ былъ никто другой какъ Фредерикъ Сентъ-Джонъ), потому что неотразимая прелесть выраженія заставляла забывать о красот очертаній. Мистеръ Сентъ-Джонъ усердно проработалъ нсколько часовъ сряду до самаго полудня. Въ двнадцать часовъ онъ всталъ, потянулся, открылъ ставни и драпировки и растворилъ стеклянныя двери.

Эта часть комнаты очевидно назначена была для отдыха и наслажденія, вс аттрибуты труда сгруппированы были на противоположномъ ея конц. Здсь же помщались дв оттоманка, нсколько креселъ и диванъ, на которыхъ утомленный художникъ могъ отдыхать и любоваться красотой вншней природы, или изящными произведеніями искусства, собранными внутри комнаты. И какой прелестный видъ представлялся изъ окна! Это былъ земной рай въ миніатюр.

По зеленой лужайк пробирался между мшистыми берегами свтлый и прозрачный ручей, группы очаровательныхъ душистыхъ цвтовъ росла по окраинамъ луга, а за нимъ возвышалась искусственные холмы, и гроты, надъ которыми билъ фонтанъ, пріятно ласкавшій слухъ. И весь этотъ прелестный пейзажъ, не имвшій даже полудесятины пространства, огражденъ былъ отъ вліяній вншняго міра живою стной высокихъ пахучихъ лапъ, сквозь трепещущіе листья которыхъ едва проникали солнечные луча.

Мистеръ Сентъ-Джонъ бросался на оттоманку и любовался видомъ. Въ рук у него была книга, но онъ не открывалъ ея. Онъ былъ слишкомъ голоденъ, чтобы читать: кром чашки кофе и кусочка хлба, онъ ничего не лъ съ шести часовъ утра, и теперь незамтно впалъ въ задумчивость.

— Удастся ли мн выдержатъ характеръ и до конца перевести эту однообразную жизнь? сказалъ онъ вполголоса, безсознательно слдя глазами за игрой солнечнаго блеска на лугу.— Нсколько мсяцевъ этой скромной, дешевой жизни, помогутъ мн окончательно расквитаться съ долгами. Но Исааку я ничмъ не хочу быть обязанъ ничмъ, а еслибы здсь нашелся проблескъ жизни, хоть развлеченіе — хоть какое-нибудь развлеченіе — еслибы вернулся по крайней мр д’Эстиваль…

Въ эту минуту дверь на противоположномъ конц комнаты отворилась, и въ нее заглянула дородная, миловидная женщина, которую можно было принять, если не за хозяйку дома, въ простомъ утреннемъ костюм, то за ея почтенную домоправительницу. Она доложила мистеру Сентъ-Джону, что завтракъ готовъ.

— Благодарю васъ, госпожа Баретъ, сказалъ онъ съ видимымъ удовольствіемъ, и подстрекаемый голодомъ, быстро пошелъ за ней, не замтивъ въ торопяхъ, что уронилъ свой носовой платокъ.

Въ это время маленькое общество изъ Бофуа достигло мызы. Госпожа де-Кастелла страшно ворчала на жаръ. Пока дорога шла въ тнистыхъ кустарникахъ, она переносила его довольно терпливо, но въ открытомъ под, рдвшемъ колосистою скатертью, гд не было вы изгороди, вы клочка зеленой травы, на которыхъ бы можно было отдохнуть ослпленному взору, жаръ этотъ сдлался невыносимымъ. Что станется теперь съ цвтомъ ея лица! Она чувствовала уже, что у нея нарываетъ кожа.

— Э, милая мамаша, поврьте, что бды никакой не будетъ, шутила Аделина,— вы только немножко раскраснлись. Пойдемте прямо черезъ калитку въ картинную галлерею. А то мадамъ Баретъ заговоритъ васъ до полусмерти, особенно когда она узнаетъ кто такая Мери Карръ.

— Не могу я въ такую жару любоваться на картины, сердито отвчала госпожа де-Кастелла. — Вы идите себ, пожалуй, въ галлерею, а я отыщу мадамъ Баретъ и попрошу ее дать мн молока. Мн еще никогда не бывало такъ жарко.

Съ этими словами она направилась къ дому, а Мери съ Аделиной прошли въ калиточку уединеннаго садика, и услись въ картинной галлере. О, какъ отрадно было войдти въ этотъ прохладный уголокъ посл ослпительнаго полдневнаго зноя! Тамъ, въ открытомъ пол, все было сожжено палящимъ солнцемъ, между тмъ какъ здсь утомленный глазъ отдыхалъ на свжей зеленой трав, искристый ручей разливалъ кругомъ прохладу, а клумбы прелестныхъ цвтовъ, окаймлявшихъ лужайку, наполняли воздухъ благоуханіями. Впечатлніе, производимое этимъ пріятнымъ уголкомъ, можно было сравнить съ впечатлніемъ тихой, серебристой лунной ночи посл знойнаго лтняго дня.

Аделина первая встала съ своего мста. Вниманіе ея было отвлечено чмъ-то на другой конецъ комнаты.

— Мери! Взгляните-ка сюда! на мольберт картина! И работа видимо подвигается. Какъ же это бабушка сказала, что господина д’Эстиваля нтъ дома!

Миссъ Карръ обернулась, и съ перваго взгляда на предметы собранные въ этой комнат, ей показалось, что она еще не видывала боле разнохарактерной кучи. Аделина между тмъ продолжала смотрть на мольбертъ.

— Какая мастерская кисть! Это, врно, работа господина д’Эстиваля. Онъ превосходно пишетъ. Многія изъ этихъ копій дланы его рукой. А можетъ-быть, не пригласилъ ли онъ сюда какого-нибудь художника?

— Аделина, вы уронили свой носовой платокъ, сказала миссъ Карръ, вставая и поднимая платокъ.

— Нтъ, мой въ карман, отвчала Аделина, не отрывая глазъ отъ полуоконченной картины.— Это, должно-быть, вашъ.

Миссъ Карръ, все еще убжденная что платокъ принадлежалъ Аделин, стала осматривать его углы. На первыхъ трехъ не было никакого имени, а на четвертомъ, вмсто ожидаемыхъ ею начальныхъ буквъ: ‘A. de C.’, стояло полное имя:— Фредерикъ Сентъ-Джонъ, вышитое волосами и украшенное сверху коронкой.

Въ ея ум промелькнула догадка, она смутно вспомнила о благородномъ молодомъ человк, о французскихъ ноготкахъ и о суеврныхъ опасеніяхъ Розы Дарлингъ, чтобъ этотъ человкъ не оказалъ роковаго вліянія на ея судьбу. Въ высшей степени заинтригованная, она торопливо кликнула Аделину, которая на этотъ разъ немедленно поспшила на ея зовъ.

— Смотрите, Аделина! сказала она, указывая ей на вышитый уголокъ платка.— Чье это имя?

Аделина равнодушно прочла его.

— Неужели вы не помните — у васъ на балу — французскія ноготки?

— Фредерикъ Сентъ-Джонъ? безпечно сказала Аделина, взявъ въ свои руки платокъ: — да, это то же самое имя, а вроятно, то же лицо.

Какъ спокойно, какъ равнодушно она говорила! Будь это совершенно постороннее для нея, на разу не слыханное имя, она не могла бы отнестись къ нему равнодушне. Видно не предчувствовала тогда душа ея, что готовило ей ближайшее будущее.

Въ эту минуту внутренняя дверь отворилась, а мистеръ Сентъ-Джонъ вошелъ въ комнату. Мери Карръ вздрогнула отъ удивленія, потому что она до сихъ поръ не замчала этой внутренней двери. Мистеръ Сентъ-Джонъ также остановился на минуту какъ вкопаный, вроятно недоумвая, кто бы могли быть эта постительницы, и какимъ образомъ могли он попасть сюда, какъ мухи на медъ. Онъ сталъ извиняться передъ ними въ томъ что такъ безцеремонно вошелъ въ комнату, не подозрвая о ихъ присутствіи.

— Намъ слдуетъ извиниться, мистеръ Сентъ-Джонъ, перебила Аделина.— Вы не узнаете меня? продолжила она, замтивъ, что онъ посмотрлъ на нее съ большимъ удивленіемъ, когда она назвала его по имени.

Могъ ли онъ припомнить ее? Онъ надлъ ее лишь однажды, нсколько мсяцевъ тому назадъ, въ великолпномъ бальномъ плать, а теперь она стояла передъ нимъ въ простомъ утреннемъ наряд, и самое лицо ее оттнялось полями шляпки.

— Мн, кажется, суждено присвоивать себ вашу собственность, продолжала Аделина, подавая ему платокъ.— Въ первый разъ, когда мы встртились, я отняла у васъ цвтокъ, а теперь….

— Мадемуазель де-Кастелла! перебилъ онъ ее, сіяя удовольствіемъ и протягивая ей об руки.— Пожалуста, простите меня и не думайте чтобъ я забылъ васъ, но я никакъ не воображалъ встртить васъ здсь.

Это было совершенно справедливо. Хотя мистеръ Сентъ-Джонъ зналъ, что въ окрестностяхъ есть замокъ Бофуа, однако онъ ни мало не подозрвалъ, чтобы семейство де-Кастелла имло къ нему какое-нибудь отношеніе.

— Вы здсь гостите? спросила Аделина.

— Да,— и онъ разказалъ ей все: какъ онъ встртился ныншнею весной въ Париж съ графомъ д’Эстивалемъ, котораго онъ зналъ еще прежде, и какъ согласился на предложеніе отправиться вмст къ нему въ деревню. Вскор по прізд ихъ въ имніе, графъ былъ вызвавъ по семейнымъ ддамъ въ Голландію и взялъ слово съ мистера Сентъ-Джона, что онъ дождется его возвращенія.

— Вотъ эта молодая особа родственница господина д’Эстиваля, сказала Аделина.— Вы, вроятно, слыхали о Голландскихъ Каррахъ изъ Роттердама?

Мистеръ Сентъ-Джонъ улыбнулся.

— Годдандскіе Карры составили себ извстность въ вашемъ графств. Вестербери до сихъ поръ гордится ихъ знаменитымъ процессомъ.

— Стало-быть, вы должны знать, что Робертъ Карръ былъ женатъ на Эмм д’Эстиваль, продолжила Аделина.— А Мери Карръ, которую вы здсь видите, его единственная сестра.

Какая неподдльная грусть отразилась въ глазахъ Фредерика Сентъ-Джона при этомъ имени, когда онъ сжалъ ея руку. Въ воспоминаніи его живо возникъ образъ покойнаго и дорогаго его сердцу школьнаго товарища.

Черезъ нсколько минутъ въ комнату вошла и госпожа де-Кастелла, и вс они скоро освоились между собою. Мистеръ Сентъ-Джонъ еще разъ обошелъ съ ними всю галлерею, объясняя имъ красоты и достоинства картинъ.

— Я догадываюсь, что и вы также художникъ, замтила госпожа де-Кастелла, глядя на картину, стоявшую на мольберт.

— Какъ ни люблю я искусство, сколько ни занимался имъ, однако я не боле какъ дилеттантъ. Еслибъ я желалъ помняться съ кмъ-либо своимъ положеніемъ, то конечно съ кмъ-нибудь изъ вашихъ знаменитыхъ художниковъ. Какъ мало знаютъ въ Англіи Веласкеза! воскликнулъ онъ, любуясь на свой оригиналъ.

— Да, и во Франціи также, отвчала госпожа де-Кастелла.— Поврьте мн, мистеръ Сентъ-Джонъ, что никто не можетъ вполн оцнить испанскую школу, не любовавшись богатыми коллекціями ея въ самой Испаніи.

— Вы совершенно правы, отвчалъ онъ.

— Бывали ли вы когда-нибудь въ Испаніи?

— Въ Европ я, кажется, былъ везд, гд только есть картинныя галлереи.

— А любите ли вы испанскую школу?

— Такъ себ.

— Только-то? Мн весьма прискорбно слышать такой отзывъ.

— Испанская живопись иметъ свой особенный, исключительный характеръ, продолжилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— По крайней мр я всегда держался этого мннія. Испанскіе художники были стснены въ выбор своихъ сюжетовъ: они должны были ограничиваться однимъ религіознымъ матеріаломъ. А будь имъ дано побольше свободы, они оставили бы потомству боле драгоцнные памятники своего генія. Воображеніе есть плоть и кровь живописи. Наложите на него узду, и вы останетесь ни съ чмъ.

— Мн кажется, вы правы, сказала госпожа де-Кастелла.

Въ это время въ комнату вошла госпожа Баретъ. Она была родственница графа д’Эстиваль. Нсколько лтъ тому назадъ мужъ ея, мелкій земдевладлецъ, посадилъ вс свои деньги на какую-то спекуляцію и раззорился. Тогда господинъ д’Эстиваль предложилъ имъ у себя пріютъ, который они приняли лишь подъ условіемъ быть полезными. Госпожа Баретъ занялась домашнимъ хозяйствомъ, а мужъ ея сталъ главноуправляющимъ всего помстья и фермы. Но хотя они дятельно занимались длами, какъ бы въ качеств старшихъ слугъ, благородное происхожденіе давало имъ право на должный почетъ и уваженіе.

— Чья это работа? спросила госпожа де-Кастелла, останавливаясь передъ одною группой.

— Это копія съ одного изъ портретомъ Ванъ-Дика, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— А вотъ и самъ оригиналъ. Но копія также превосходно сдлана.

— Правда, отвчала, госпожа де-Кастелла.— Для моего непосвященнаго глаза она кажется совершенно одинаковою съ оригиналомъ.

— Почти что такъ, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Кром прозрачности кожи, въ которой Ванъ-Дикъ не подражаемъ.

— А чей этотъ роскошный ландшафтъ?

— Это оригинальное произведеніе Клода Лоррена.

— Такъ, такъ. Я могла бы угадать это по колориту. А эта картина, мистеръ Сентъ-Джонъ?

— Это Корреджіо.

— Она мн не такъ-то нравится.

— Въ ней мало теплоты, но все-таки она безукоризненно правильна, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— какъ вообще вс произведенія его кисти.

— Не пишете ли вы портретовъ съ натуры, мистеръ Сентъ-Джонъ?

— Писалъ прежде, и принялся бы опять за эту работу, еслибы нашелъ достойный оригиналъ.

— Зачмъ же долго искать? Красивая голова вашей почтенной и доброй хозяйки можетъ послужить для васъ прекраснымъ оригиналомъ, отвчала госпожа де-Кастелла, понижая голосъ.

Сентъ-Джонъ засмялся звучнымъ, пріятнымъ смхомъ. Мери Карръ заключила изъ этого, что ему просто не хочется рисовать старухъ.

— Не позволите ли вы мн лучше попробовать мое искусство на вашемъ портрет? сказалъ онъ госпож де-Кастелла.

— Нтъ, благодарю васъ, отвчала она.— Я уже три раза снимала свой портретъ, и мн надоло позировать.

Старинные часы на пьедестал серебристо пробили три, прежде нежели наши постительницы собрались въ обратный путь. Он не замтили какъ прошло время: разговоръ ли Сентъ-Джона былъ тому причиной, или достоинство картинъ,— неизвстно. Мистеръ Сентъ-Джонъ проводилъ ихъ черезъ все поле, до калитка ихъ собственнаго парка, и госпожа де-Кастелла пригласила его постить ихъ вечеркомъ.

За обдомъ разговоръ коснулся новаго знакомца. госпожа де-Кастелла выразила свое живйшее удовольствіе, что около нихъ поселился такой пріятный сосдъ, и подтрунивала надъ своею сестрой, мадемуазель Агнесой, что она не разузнала о немъ раньше. По ея словамъ, это былъ джентльменъ въ полномъ смысл слова, съ высшимъ свтскимъ образованіемъ, который могъ бы развлекать ихъ своимъ обществомъ въ отсутствіи господина де-Кастелла. Они продолжали еще говорить о немъ, когда въ комнату вошелъ самъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

Онъ былъ въ легкомъ траур, вечерній нарядъ его былъ простъ и удобенъ, но все въ немъ носило печать какого-то особеннаго изящества. Мери Карръ залюбовалась имъ, да, вроятно, также и прочіе члены кружка, хотя за другихъ она не могла отвчать. Манеры его отличались какою-то особенною прелестью, которой она никогда не встрчала въ другихъ мущинахъ. Мери не могла опредлить въ чемъ именно заключалась эта прелесть, но она неотразимо влекла къ нему всхъ, съ кмъ онъ ни сталкивался. Разговоръ его былъ оживленъ и увлекателенъ, но вс пріемы спокойны и просты. Откланиваясь, онъ общалъ господину де-Кастелла придти къ нимъ обдать на другой день.

Утромъ господинъ де-Кастелла, Аделина и Мери Карръ отправились на мызу, гд и провели нсколько часовъ сряду. Господинъ де-Кастелла, въ противоположность жен своей, никогда не могъ насмотрться на живопись. Время пролетло для нихъ незамтно, и едва ли нужно говорить, что они скоро сошлись съ мистеромъ Сентъ-Джономъ, какъ будто вкъ были друзьями.

Кто-то изъ нихъ шутя замтилъ, что нужно бы снять портретъ съ Аделины, но скоро шутка эта перешла въ весьма серіозное намреніе. Мери Карръ не знала въ точности какъ это случилось, но вопросъ этотъ былъ окончательно ршенъ въ тотъ же самый вечеръ, когда мистеръ Сентъ-Джонъ пришелъ къ нимъ обдать. Отецъ и мать Аделины радовались что у нихъ будетъ портретъ дочери, а старая бабушка такъ разохотилась, что просила тотчасъ же начать его живою рукой, Аделина также не противилась: это льстило ея невинному и весьма извинительному тщеславію.

Въ пятницу утромъ,— несчастный день! — Аделина въ первый разъ позировала для мистера Сентъ-Джона. Отецъ ея и миссъ Карръ присутствовали на этомъ первомъ сеанс. Вслдъ за тмъ мистеръ Сентъ-Джонъ снова обдалъ въ замк: безъ него вечеръ казался скучнымъ и длиннымъ, хотя, по правд сказать, знакомство ихъ было еще слишкомъ кратковременно. На другой день рано поутру господинъ де-Кастелла ухалъ въ Парижъ, а посл завтрака Аделина и Мери Карръ отправились на мызу д’Эстиваля въ сопровожденіи госпожи де-Кастелла. Сеансъ былъ продолжителенъ и госпожа де-Кастелла не могла скрыть своей скуки. Другіе нашли бы удовольствіе въ разсматриваніи картинъ, но она не имла особенной любви къ искусству, а посл недавняго бглаго обзора галлереи находила утомительнымъ возвращаться къ тому же занятію. Сверхъ того она сильно жаловалась на утреннія прогулки по жар. Дло въ томъ, что во время своихъ періодическихъ визитовъ въ замокъ Бофуа, госпожа де-Кастелла испытывала безконечную скуку. Еще молодая, и прекрасная собой, страстно привязанная къ свту, она находила эту однообразную жизнь сущимъ для себя наказаніемъ. И между тмъ добровольно подчинилась ей изъ любви къ старух-матери, хотя и съ трудомъ скрывала свою скуку.

Итакъ сеансъ въ это утро былъ особенно длиненъ и утомителенъ: еслибы не разговоръ съ мистеромъ Сентъ-Джономъ, госпожа де-Кастелла не высидла бы до конца. Боле всего они говорили о Рим, такъ что, слушая ихъ, Мери Карръ надялась превосходно познакомиться съ Вчнымъ Городомъ. Сентъ-Джонъ и госпожа де-Кастелла были его страстными почитателями. Мистеръ Сентъ-Джонъ привезъ оттуда цлый портфель рисунковъ, сдланныхъ его собственною рукой: нкоторые изъ нихъ были превосходныя акварели, другіе лишь простые эскизы, но какъ въ тхъ, такъ и въ другихъ виденъ былъ несомннный талантъ. Портфель занималъ всхъ: даже госпожа де-Кастелла цлый часъ любовалась имъ.

Въ немъ находились самые разнообразные рисунки: эскизъ очаровательныхъ албанскихъ холмовъ, развалины стариннаго водопровода, храмъ въ Пестум, изящные пейзажи Тиволи, развалины дворца Цесарей, величественный храмъ Св. Петра, видъ съ высоты via Appiana, изображеніе воротъ Санъ-Джіованни, фантастическій эскизъ пышнаго дворца въ самую цвтущую эпоху древняго Рама, видъ одной изъ современныхъ виллъ, храмъ Юпитера, садъ Саллюстія и сохранившаяся до сихъ поръ гробница Цецилія Метелла. Тутъ были также волшебные ночные виды почти необитаемыхъ теперь холмовъ: Палатинскаго, Целійскаго и Авентинскаго. Была мастерски нарисованная мрачная картина сосновой и кипарисовой рощи, возвышавшейся надъ грудой разваливъ. А рядомъ съ нею видъ сада съ мраморными фонтанами и колоннадами, съ пестрою мозаикой клумбъ, апельсинными и лимонными деревьями въ цвту, каскадами и столбами, обвитыми вьющимся виноградомъ, лоснящимися статуями и ваннами изъ александрійскаго мрамора, и надъ всмъ этомъ разстилалось голубое италіянское небо съ золотистыми лучами италіянскаго солнца.

— Могу ли я просить васъ объ одномъ одолженіи? сказала госпожа де-Кастелла, обращаясь къ госпож Баретъ, когда она уходила.

— Сколько угодно, съ улыбкой отвчала добродушная старушка.

— Я не могу выносить этихъ ежедневныхъ прогулокъ по жар во все продолженіе сеансовъ. Когда мн нельзя будетъ приходить сюда самой, то не согласитесь ли вы принять мою дочь подъ ваше покровительство? Луиза будетъ провожать ее сюда.

— Съ величайшимъ удовольствіемъ, отвчала госпожа Баретъ. — Я беру ее подъ свою защиту. Впрочемъ, здсь ничто не угрожаетъ мадемуазель де-Кастелла.

— Я самъ беру ее подъ свою защиту, перебилъ Сентъ-Джонъ тихимъ, серіознымъ голосомъ, обращаясь къ госпож де-Кастелла. — Ничто недоброе не прикоснется къ ней, я буду охранять ее заботливе чмъ родную сестру.

Аделина слышала эти слова, а тонъ ихъ заставалъ ее покраснть. Въ благородств чувствъ молодаго человка и въ его желаніи предохранить ее отъ всякаго дйствительнаго или воображаемаго зла не могло быть ни малйшаго сомннія. Мери Карръ не знала, что именно разумлъ онъ подъ недобрымъ, но прочіе, повидимому, говорили о вншней и явной опасности. Мадамъ Баретъ предостерегала Аделину, чтобъ она никогда не ходила черезъ поле, гд пасся дикій быкъ, хотя это была самая кратчайшая дорога, а госпожа де-Кастелла умоляла ее не сидть на сквозномъ втру и не снимать шляпки, пока не остынетъ посл ходьбы. Аделина смялась и общала быть послушною.

Съ понедльника горничная госпожи де-Кастелла, Луиза, вступила въ отправленіе своей новой обязанности. Эта прогулка также мало нравилась ей, какъ и ея госпож, а чтобы предохранить себя отъ солнца она раскрывала огромный дождевой зонтъ алаго цвта. У дверей картинной галлереи она сдавала молодыхъ двушекъ на попеченіе мистера Сентъ-Джона и уходила. Госпожа де-Кастелла не сомнвалась въ томъ, что Луиза оставалась съ своею молодою госпожой во все продолженіе сеанса, не сомнвается, и до сихъ поръ. Она была уврена въ Луиз, хотя, и поручила свою дочь покровительству госпожи Баретъ. Но Луаза была неисправимая болтунья. Молча просидть въ присутствіи господъ въ картинной галлере, звая на недоступныя для ея пониманія красоты, когда можно было поточить лясы съ Жюльетой, горничной мадамъ Баретъ, въ ея рабочей комнат, а съ толстою работницей на кухн,— это уже чистая философія, не сподручная для мадемуазель Луизы. Да и мадамъ Баретъ не всегда сидла съ Аделиной. Ея разнообразныя занятія по дому, особенно при такихъ лнивыхъ служанкахъ, часто заставляла ее выходить изъ мастерской. Впрочемъ, это на на минуту не озабочивало ея. Могло да что-нибудь дурное случаться тутъ съ Аделиной?

— Давно ли вы здсь, мистеръ Сентъ-Джонъ? спросила его Мери Карръ, когда, по окончаніи сеанса, прекратившагося ране обыкновеннаго, они вышла въ садъ.

— Около мсяца.

— И проведете тутъ все лто?

— Да, вроятно, и заму. Я еще самъ не знаю сколько пробуду здсь.

— Что же можетъ побудить васъ къ этому? Здсь зимою, должно-быть, ужасно скучно.

— Я ищу уединенія. Я думаю, трудно было бы найдти боле пріятный уголокъ, миссъ Карръ.

— Но почему же вы ищете уединенія?

Онъ замялся и покраснлъ.

— Впрочемъ, я не вижу причины скрывать отъ васъ истину.

— О, извините меня, мистеръ Сентъ-Джонъ, перебила она его, красня за свой легкомысленный вопросъ.— Я поступила весьма необдуманно, спросивъ васъ.

— Я былъ расточителенъ, неостороженъ, и тратилъ боле нежели получалъ, объяснилъ мистеръ Сентъ-Джонъ. — Продолжая жить въ свт, я еще боле погрязъ бы въ долги, между тмъ какъ здсь я почти ничего не проживаю. Немножко терпнія, а все придетъ въ прежній порядокъ.

— Какой это кустарникъ, Аделина? спросила Мери Карръ, желая перемнить разговоръ, и все еще страдая за свой неумстный вопросъ.

— По-англійски его зовутъ восковою миртой, отвчала Аделина.— Нсколько лтъ тому назадъ мы жили въ Рамбулье и привезли оттуда черенки этого кустарника. Тамъ онъ растетъ въ изобиліи. Мамаша дала нсколько отростковъ господину д’Эстивалю, а онъ посадилъ ихъ здсь.

Вдругъ мистеръ Сентъ-Джонъ сдлалъ знакъ, чтобъ они замолчали, сжалъ свою ладонь горстью, и нагнувшись къ Аделин, быстро махнулъ рукой у самаго горла молодой двушки.

— Что такое? вскрикнула она съ испугомъ.

— У васъ на ше сидла оса. Вотъ ее куда! сказалъ онъ, бросая осу въ воду. — Вы знаете, продолжалъ онъ полушутливо, полунжно, смотря ей въ лицо и останавливая ея попытку благодарить его,— что я взялся охранять васъ отъ всего недобраго и вреднаго. Поврьте, что это будетъ отнын навсегда моею искреннйшею заботой.

— То-есть до тхъ поръ пока это будетъ возможно, мистеръ Сентъ-Джонъ,— со смхомъ замтила Мери Карръ.

Лицо Аделины было задумчиво и по немъ пробжала какая-то безпокойная мысль. Ужь не сожалла ли она о своемъ брачномъ обязательств? Да не готова ли она была и вовсе позабыть о немъ? По крайней мр ничто не напоминало ей объ этомъ: даже обручальное кольцо, слишкомъ широкое для ея пальца, преспокойно снято было съ ея руки, и, позабытое, лежало въ коробочк вмст съ другими ея вещами.

— Мистеръ Сентъ-Джонъ! У васъ ужалена рука!

— Да, оса выместила свою злобу на моей рук, оставивъ тамъ свое жало. Но тмъ лучше, это послужитъ для меня извиненіемъ передъ госпожой де-Кастелла за мою ныншнюю лнь.

— Вы знаете, я завтра узжаю, сказала Мери, обращаясь къ нему. — Не пришлете ли вы мн букетъ этихъ чудныхъ цвтовъ для Розы Дарлингъ?

— Приказаніе ваше будетъ исполнено, прекрасная дама. Какъ великъ долженъ быть букетъ? Съ Луизинъ зонтикъ?

— Немного поменьше. Есть ли у васъ въ саду французскіе ноготки?

— Нтъ. А для чего вамъ? Разв вы любите эти цвты?

— Я ненавижу ихъ, съ особеннымъ удареніемъ отвчала Мери.— Это безсмысленный цвтокъ, безъ запаху и красоты. Но если вы намрены послать букетъ Роз Дармингъ, то въ немъ непремнно должны участвовать французскіе ноготки.

— Но какое отношеніе могутъ имть ко мн французскіе ноготки въ ум миссъ Розы Дарлингъ?

— Этого вы, вроятно, никогда не узнаете, мистеръ Сентъ-Джонъ, по крайней мр отъ меня.

Онъ посмотрлъ на нее съ удивленіемъ, но Аделина перемнила разговоръ.

На слдующее утро мистеръ Сентъ-Джонъ самъ принесъ букетъ. По его словамъ, онъ пришелъ съ двойною цлію: проститься съ миссъ Карръ и проводить Аделину на мызу. Онъ предложилъ госпож де-Кастелла вплоть до возвращенія ея мужа постоянно провожать Аделину въ оба конца: на мызу и обратно. Мери Карръ слдила за выраженіемъ его лица въ ту минуту какъ онъ говорилъ это, и чувствовала, что въ словахъ его не было задней мысли, что имъ руководила лишь одно побужденіе — охранять Аделину.

Покамстъ они разговаривали, часы пробили десять, и съ послднимъ ударомъ къ крыльцу подъхала карета, для доставленія миссъ Карръ въ Одескъ, откуда она должна была отправиться по желзной дорог въ Бельпортъ. Она препріятно провела эту недлю съ Аделиной, и ей жаль было оставлять замокъ. Мадамъ де-Бофуа была премилая старушка, вчно хлопотавшая о томъ, чтобы всмъ вокругъ нея было хорошо, а тетушка Агнеса была превеселая собесдница, несмотря на то что хромота мшала ей быть слишкомъ подвижною.

— Можно мн шепнуть вамъ на ушко одно маленькое предостереженіе? сказала Мери, прощаясь съ Аделиной.

— Предостереженіе? Хоть пятьдесятъ, если хотите!

— Смотрите, не влюбитесь въ Фридерика Сентъ-Джона.

— Мери!

— Въ вашемъ положеніи относительно г. де-ла-Шасса, съ которымъ вы обручены, это можетъ повести къ неисчислимымъ бдствіямъ.

— Не безпокойтесь, нтъ ни малйшей опасности, задыхаясь проговорила Аделина.— А еслибъ она и была, то неужели вы думаете, что папаша съ мамашей оставляли бы меня въ его обществ. И какъ могла вамъ придти въ голову такая странная мысль, Мери Карръ? Вы начиваете подражать Роз. Папаша съ мамашей! Какая искренность звучала въ ея голос, но какъ мало знала она жизнь!

— Я готова врить вамъ, что опасности нтъ, отвчала миссъ Карръ.— Надюсь, что вы скажете мн то же самое, когда мы снова встртимся. Не сердитесь на меня, Аделина, я говорю это только изъ участія къ вамъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ проводилъ миссъ Карръ до кареты, и пожимая ей на прощаньи руку, шутя просилъ ее передать его сердечный привтъ Роз: они много о ней говорили. Послдній взглядъ Мери Карръ устремленъ былъ на него, между тмъ какъ онъ стоялъ на ступеняхъ крыльца съ обнаженною головой, и снова промелькнула въ ея голов эта тревожная мысль, что Аделин невозможно будетъ жить въ его обществ и не полюбить его!

M-me de-Nino встртила миссъ Карръ выговоромъ и общаніемъ наказать ее. Мери просрочила цлымъ днемъ, но она свалила всю вину на госпожу де-Кастелла и вручила разгнванной директрис письменное извиненіе отъ этой дамы. Директриса немного смягчилась и милостиво отмнила наказаніе.

Мери отозвала въ сторону Розу Дарлингъ.

— Неужели вы не восхищаетесь этими очаровательными цвтами? спросила она ее.

Роза стояла надувшись. Она была вн себя отъ зависти во время отсутствія Мери, потому что сама не получила приглашенія въ замокъ.

— А они присланы именно для васъ, Роза.

— Кмъ, Аделиною?

— О, нтъ! изо всего рода людскаго, кишащаго въ семъ непостоянномъ мір, какъ бы вы думали, Роза, кто поселился теперь въ двухъ шагахъ отъ замка де-Бофуа?

Любопытство Розы было возбуждено, но она все еще продолжила дуться.

— Врно кто-нибудь незнакомый мн?

— Напротивъ, вы его знаете, и онъ вамъ нравится.— Красивый молодой человкъ, который самъ нарвалъ для васъ эти цвты — посмотрите какіе чудные! — и просилъ передать ихъ вамъ съ его сердечнымъ привтствіемъ.

Роза быстро подняла глаза. Мысль ея невольно устремилась къ тому, кто почти никогда не выходилъ у нея изъ памяти. Но она тотчасъ же сообразила, что это невозможно, и заговорила о другомъ лиц:

— Быть-можетъ, лордъ Джонъ Сеймуръ?

— И, нтъ, съ какой стати онъ попадетъ туда? Фредерикъ Сентъ-Джонъ.

— Не можетъ-быть! Вы шутите, Мери Карръ?

— На мало. Онъ гоститъ по близости отъ замка. Мы очень часто видалась съ вамъ. И — знаете ли Роза? — онъ снимаетъ теперь портретъ съ Аделины!

— Alles toujours, воскликнула Роза, употребляя любимую французскую поговорку. Я уже давно говорила вамъ, Мери Карръ, что этотъ молодой человкъ будетъ имть огромное вліяніе на судьбу Аделины де-Кастелла, и теперь еще разъ повторяю это.

XXIV. Первыя мечты любви.

Прошли часы, дни, недли посл отъзда миссъ Карръ изъ замка де-Бофуа, и никакой видимой перемны не произошло въ его обитателяхъ. Но за то какъ сильно измнилось одно молодое сердце!

Портретъ подвигался впередъ, хотя и не слишкомъ быстро. Сходство было замчательное, и работа превосходная. Сентъ-Джонъ уловилъ именно то грустное выраженіе, которое часто слетало на прекрасныя черты Аделины. Тетушка Агнеса говорила, что мистеръ Сентъ-Джонъ сдлалъ ее слишкомъ меланхолическою. Она не понимала, быть-можетъ, что эта смсь грусти и ангельской красоты составляла главную прелесть лица Аделины. Еслибы портретъ этотъ уцллъ, то въ послдствіи, глядя на него, можно было бы прочесть печальную повсть ея жизни.

Сентъ-Джонъ давалъ ей также уроки рисованія, или, лучше сказать, старался усовершенствовать ее въ этомъ искусств. Однажды госпожа де-Кастелла велла ей принести ея школьные рисунки, такъ какъ по выход изъ пансіона она ничего не рисовала. Аделина принесли нсколько головокъ, писаныхъ чернымъ карандашомъ, и два-три ландшафта. Головки не заслужили одобренія мистера Сентъ-Джона, но въ ландшафтахъ онъ замтилъ боле вкуса, особенно понравился ему видъ Нила съ плавающими на его поверхности лотосами, съ ручейками окруженными финиковыми деревьями, и еще одна прелестная сцена на родин Аделины. Легко было видть, что Аделин еще многаго не доставало для полнаго усовершенствованія, и потому мистеръ Сентъ-Джонъ вызвался датъ ей нсколько уроковъ. И госпожа де-Кастелла, и тетушка Агнеса, и старуха-бабушка, вс съ удовольствіемъ приняли его предложеніе. Какъ могли он быть такъ слпы, такъ легкомысленны? Сентъ-Джонъ дйствовалъ на нихъ обаятельно. Госпожа де-Кастелла была чрезвычайно къ нему привязана, она, повидимому, гордилась имъ, какъ гордится нжная мать талантами своего единственнаго сына. Онъ часто обдалъ у нихъ, а вечера постоянно проводилъ въ ихъ дом. Онъ сталъ существенно необходимъ для ихъ обыденной жизни: безъ него все надо навыворотъ, при немъ вс были веселы. А между тмъ они забывали о другомъ человк, который также могъ замтить обаяніе, пораждаемое его присутствіемъ,— о единственномъ человк, которому оно могло надлать дйствительныхъ бдъ. Быть-можетъ, госпож де-Кастелла никогда не приходило въ голову, что сердцу Аделины грозитъ опасность, а можетъ-быть, она думала, что положеніе Аделины, какъ обрученной невсты, ограждаетъ ее отъ всякой новой привязанности.

Часто, когда госпожа де-Кастелла, въ простот сердца своего, воображала, что Аделина безмолвно позируетъ въ картинной галлере, что рядомъ съ ней искусная Луиза вышиваетъ чепчики, а мистеръ Сентъ-Джонъ усердно рисуетъ портретъ, не думая ни о чемъ другомъ,— молодые люди проводили утро подъ тнью липовыхъ деревъ. Сентъ-Джонъ читалъ ей преимущественно англійскія стихотворенія, темой которыхъ часто была любовь. Иногда онъ нападалъ на такое слово, котораго Аделина не понимала при всемъ своемъ превосходномъ знаніи англійскаго языка. Это нисколько ея не роняло, потому что, благодаря современнымъ нововведеніямъ и черезчуръ глубокомысленной эрудиціи, многіе изъ природныхъ Англичанъ часто принуждены бываютъ заглядывать въ лексиконъ, если не желаютъ оставаться въ невденіи. Тогда Сентъ-Джонъ, бросая на минуту книгу, объяснялъ ей мудреное слово нжнымъ, вкрадчивымъ голосомъ, столь пріятнымъ для слуха и опаснымъ для сердца. Такимъ образомъ, часто сидла они рука въ руку, упиваясь плнительными стихами, въ которыхъ было такъ много очарованія. О, какъ опасно было это время для ихъ душевнаго спокойствія! Оба въ самой цвтущей пор жизни, оба прекрасны, молоды и еще никогда не любили, по крайней мр, Аделина. А между тмъ никто не мшалъ имъ, никто ихъ не останавливалъ, никто даже не подозрвалъ опасности.

Однажды, когда они стояли у открытыхъ дверей картинной галлереи, мистеръ Сентъ-Джонъ заговорилъ о замк Вефер. Онъ еще прежде описывалъ Аделин его естественныя и искусственныя красоты и рисовалъ ей на память нкоторые изъ видовъ. Онъ сказалъ, что когда Веферъ станетъ его собственностію,— а это непремнно должно случиться рано или поздно,— онъ пристроитъ къ главному зданію мастерскую, на подобіе той, гд они находятся въ настоящую минуту, а въ воспоминаніе ихъ перваго знакомства, разобьетъ такой же садъ, какъ тотъ, который разстилается теперь передъ ихъ глазами.

— И въ этой комнат, Аделина, продолжалъ онъ,— мы будемъ проводить большую часть вашего времени.

— Мы! воскликнула Аделина.

Это восклицаніе заставило его очнуться. Погруженный въ самого себя, онъ замечтался, не замчая, что говоритъ вслухъ. Смясь и извиняясь передъ нею, онъ склонилъ къ ней свою голову, и голосъ его опять принялъ тотъ-же сладкій, вкрадчивый и опасный тонъ.

Онъ сталъ уврять ее, что проговорился случайно, что въ послднее время образъ ея сроднился съ его будущими планами, мечтами, съ его домашнимъ очагомъ, съ его счастіемъ, что эти самоувренныя мечты вылились у него невольно и безсознательно, но что онъ постарается никогда боле не оскорблять ее такимъ образомъ.

Она робко взглянула на него сквозь слезы, вся пылая румянцемъ. Какъ хотлось ей сказать ему, что не оскорбленіе чувствовала она, а блаженство!

Въ другой разъ, когда онъ провожалъ ее домой, а Луиза съ своимъ краснымъ дождевымъ зонтомъ, по обыкновенію, шла за полмили отъ нихъ, у молодой двушки, на прыжк черезъ рытвинку, нечаянно подвернулась нога. Въ первую минуту она почувствовала сильную боль: мистеръ Сентъ-Джонъ прочелъ это на ея лиц, и обвивъ ея станъ своими руками, положилъ ея голову на свое плечо.

Для Аделины наступала та неизбжная пора, которую переживаетъ каждый изъ насъ — блаженная пора любви, со всми ея очаровательными грезами. Сначала она не понимала волшебной чары, которая незамтно охватывала все существо ея, превращая весь окружавшій ее міръ въ какой-то прелестный рай. Когда она увряла Мери Карръ, что ей не грозитъ ни малйшая опасность влюбиться въ мистера Сентъ-Джона, золотыя оковы любви уже безъ ея вдома тяготли надъ ея сердцемъ. А когда эти сладкія ощущенія стали ей понятны, бжать отъ нихъ было уже слишкомъ поздно: сила и воля ея равно исчезли.

Такъ какъ ни одинъ человкъ не можетъ пережить ощущеній другаго, то и нельзя опредлить всхъ разнообразныхъ степеней любви. Любовь, ежедневно испытываемая большинствомъ смертныхъ, практичными мущинами и женщинами, нисколько не похожа на то святое чувство, которое зараждается въ исключительно страстныхъ, пылкихъ и высоко-утонченныхъ натурахъ, между этими двумя родами любви нтъ ничего общаго. Это послднее чувство знакомо лишь немногимъ избраннымъ, и кром ихъ никто не можетъ понять его. Міръ не въ состояніи оцнить такую любовь, она такъ далеко не подходитъ къ обыкновеннымъ человческимъ чувствамъ, что люди только посмялись бы надъ нею и сочли бы ее за вымыселъ. Извстно, что эта возвышенная страсть, восторги которой неизобразимы никакими словами, почти всегда оканчивается несчастіемъ. Я врю этому. Мечты разрушаются, а вмст съ ними и сердце утрачиваетъ свою жизнь. Человкъ еще можетъ посл того влачить кое-какъ свое безцвтное существованіе, но въ немъ уже нтъ боле участія къ жизни, ничто не согретъ боле его охладвшую кровь, ничто не заставитъ забиться его измученное, усталое сердце. По временамъ, быть-можетъ, на губахъ его промелькнетъ улыбка, и веселая шутка слетитъ съ его устъ, даже глаза будутъ сверкать весельемъ, но въ душ будетъ холодно и пусто, и никто этого не угадаетъ. Читатель, если вы встртите эти слова насмшкой и отрицаніемъ, то это лишь потому что не можете понять ихъ. Благодарите же судьбу за то, что она лишила васъ способности испытать это роковое чувство.

Это рдкое чувство возникло въ груди Аделины де-Кастелла. Слишкомъ сосредоточенная въ самой себ, она не могла любить свтскою любовью, ея внутренній міръ былъ полонъ поэзіи и чувствъ, которыя только ждали этого магическаго толчка, чтобы пробудиться и заговорить. До сихъ поръ она жила будущимъ, теперь она упивалась настоящимъ, а какъ скоро ей придется жить прошедшимъ! По утру у нея было лишь одно желаніе — видть мистера Сентъ-Джона, а ввечеру одна мечта — увидть его во сн и пробудиться для восторговъ грядущаго дня. Сама природа преобразилась въ ея глазахъ: трава стала зелене, душистые цвты получили особенный ароматъ, пніе птицъ, до сихъ поръ лишенное смысла, казалось ей теперь хвалебнымъ гимномъ Творцу, въ втерк ей чудилась музыка, и вся земля какъ-будто ликовала. Аделина жила въ какомъ-то очарованномъ райскомъ сн, иначе нельзя было назвать ея настоящую жизнь, она не ходила, а будто носилась окрыленная, едва попирая своими ногами роскошные, нжные цвты. Но благо для нея, благо для всхъ насъ, что такія мгновенія преходящи и скоротечны. Будь это иначе, кто бы изъ васъ возжелалъ небеснаго царствія?

А что чувствовалъ мистеръ Сентъ-Джонъ? Любилъ ли онъ Аделину? Конечно любилъ, и непремнно назвалъ бы ее своею женой. Но какъ знать, была ли она его единственною страстною привязанностью, или онъ чувствовалъ къ ней одно изъ тхъ мимолетныхъ влеченій, которымъ такъ часто поддаются мущины? Чужая душа потемки, увидимъ, что скажетъ намъ дальнйшій ходъ событій.

Казалось, сама судьба благопріятствовала сближенію молодыхъ людей: графъ д’Эстиваль писалъ къ мистеру Сентъ-Джону, уговаривая его остаться на мыз. Самъ онъ задержанъ былъ въ Голландіи продолжительною болзнію своего брата, но его радовала мысль, что его любимыя картины остаются подъ надзоромъ его друга.

Итакъ мистеръ Сентъ-Джонъ продолжалъ гостить на мыз, оживляя своимъ присутствіемъ замокъ Бофуа и внося съ собою радость въ сердце Аделины.

Если читатель живалъ когда-либо въ одномъ изъ подобныхъ полу-изолированныхъ французскихъ замковъ, то онъ легко пойметъ какъ однообразно тянулось время въ Бофуа. Въ одинъ прекрасный день обитательницы его получили приглашеніе на обдъ къ сосдямъ. Старая госпожа де-Бофуа давно отказалась отъ всякихъ выздовъ, Аделин также не хотлось хать, но такъ какъ мать и тетка приняли приглашеніе, то и она не посмла отказаться.

Въ назначенный день и часъ она равнодушно сла въ карету, сосредоточенная въ самой себ. Мистеръ Сентъ-Джонъ не былъ въ числ приглашенныхъ, и она считала потеряннымъ то время, которое не проводила съ нимъ. Госпожа де-Кастелла замтила ея задумчивость, и спросила у нея, не больна ли она.

— Такъ что-то голова болитъ, отвчала Аделина, слишкомъ хорошо усвоившая себ вс Англійскія привычки, чтобы не воспользоваться этою обыкновенною между Англичанами отговоркой.

— Марія! воскликнула мадемуазель де-Бофуа, внезапно обращаясь къ своей сестр:— посмотри, вдь это мистеръ Сентъ-Джонъ! Куда бы это онъ могъ ходить въ такой жаръ?

Аделина обернулась, увидала его, и трепетъ блаженства пробжалъ по ея жиламъ. Он отвчали на его поклонъ, и карета промчалась дальше.

Куда бы могъ онъ ходить? Она догадалась, что онъ выходилъ мелькомъ посмотрть на нее, когда будетъ прозжать ихъ карета. И вотъ вся задумчивость ея исчезла, румянецъ заигралъ на щекахъ, глаза ярко заблистали, духъ сталъ бодръ и веселъ, и она прохала весь остальной путь какъ бы въ волшебной колесниц.

Впрочемъ не прошло и половины этого длиннаго, скучнаго, неодушевленнаго вечера, какъ бодрость ея опять исчезла. Другимъ, быть-можетъ, этотъ вечеръ показался веселъ, но ея сердце было далеко, она жаждала лишь одного, чтобъ онъ прошелъ поскоре и наступило утро. Никакая музыка не могла сравниться для нея съ его голосомъ, никакіе танцы не забавляли ея боле. Вотъ еслибъ онъ былъ ея кавалеромъ… но такъ какъ его не было…’

Наконецъ вечеръ кончился, и они снова услись въ карету, чтобъ хать домой. Г-жа де-Кастелла и сестра ея стали дремать, покачиваясь отъ толчковъ на французскихъ проселкахъ, но Аделина не спала. По мр того какъ они приближались къ повороту, ведшему на мызу, дыханіе ея становилось все чаще и чаще, и она тревожно смотрла изъ окна, вглядываясь въ темноту ночи. Что за странныя мысли пробгали въ ея голов! Ей чудилось, что онъ стоитъ гд-нибудь на дорог, поджидая ее, такъ какъ поджидалъ посл полудня. Но кругомъ царствовала ненарушимая тишина и она съ грустью опускалась на подушку кареты, обманутая въ своихъ ожиданіяхъ. Проходила минута, и она опять выглядывала изъ окна, опять ждала, опять надялась, до тхъ поръ, пока наконецъ карета не въхала въ ворота ихъ собственнаго замка. А вдь онъ могъ бы выйдти мн навстрчу! подумала она. Будь она мущина, или имй она право остаться въ этотъ поздній часъ одна, на открытомъ воздух, она простояла бы тутъ до утра и какъ щедро, о какъ щедро, была бы она вознаграждена за это ожиданіе, еслибы завидла издали его карету! Полная этихъ мыслей, она томно взошла къ себ на верхъ.

На другой день было рожденіе мадемуазель де-Бофуа, всегда сопровождавшееся большимъ торжествомъ. Въ замк въ этотъ вечеръ былъ званый обдъ, къ которому ожидали и г-на де-Кастелла изъ Парижа. Въ продолженіе дня Аделин подали записку, и она вспыхнула отъ удовольствія, увидавъ знакомый почеркъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ писалъ ей, что ему необходимо хать въ Одескъ для свиданія съ другомъ, остановившимся тамъ на нсколько часовъ проздомъ въ Парижъ, и потому онъ не знаетъ успетъ ли вернуться къ обду. Это была коротенькая записочка, написанная въ тон брата, обращающагося къ своей сестр, но Аделину она привела въ восторгъ. Прижимая ее къ своему сердцу, она почти плакала отъ блаженства, потомъ, обернувшись въ самый темный. Уголокъ комнаты, съ румянцемъ стыда на щекахъ, она украдкой поцловала послднія слова записки — ‘Фредерикъ Сентъ-Джонъ’. Первая записка отъ любимаго человка! Какую эпоху составляетъ она въ жизни! Душа свято хранитъ воспоминаніе о ней, какъ о единственной записк въ мір, не похожей ни на одну изъ записокъ, получаемыхъ въ послдствіи.

Возвращеніе синьйора де-Кастелла, посл нсколько продолжительнаго отсутствія, бывало нкогда радостнымъ событіемъ для Аделины. Но теперь она ожидала его равнодушно. Не охлажденіе ея къ отцу было тому причиной, а скоре сила новой страсти, поглотившей все существо ея, и передъ которой поблднли вс прежнія ея привязанности. Между тмъ день проходилъ, а синьйоръ не возвращался.

Вс приглашенные были уже на лицо, кром одного мистера Сентъ-Джона, и общество должно было сейчасъ направиться въ столовую. Аделина напрасно ждала, напрасно надялась. Мистеръ Сентъ-Джонъ не являлся. Многіе изъ присутствовавшихъ на этомъ обд помнятъ до сихъ поръ, какъ мила она была въ своемъ вечернемъ наряд съ румянцемъ волненія на щекахъ. Душой ея овладло такое тоскливое чувство ожиданія, что она едва понимала происходившее вокругъ нея. Ей предлагали вопросы, на которые она отвчала наугадъ, едва сознавая ихъ смыслъ. Неужели и второй вечеръ пройдетъ безъ него?

Вдругъ отворяютъ двери: слуга распахнулъ ихъ настежь. Аделина бросила туда одинъ мимолетный взглядъ и услыхала:

‘Monsieur de-Saint John.’ Эти французскіе слуги, говоря о немъ, всегда прибавляли де.

Чтобы скрыть свое волненіе, Аделина обернулась къ своей сосдк и начала ей что-то быстро разказывать. Не глядя въ ту сторону, она чувствовала, что онъ подошелъ сначала къ г-ж де-Бофуа, потомъ къ г-ж де-Кастелла и наконецъ теперь шепотомъ поздравлялъ Агнесу. Она надялась, что онъ не подойдетъ къ ней въ эту минуту: волненіе ея было слишкомъ велико, чтобъ его можно было скрыть. О, какое невообразимое блаженство приносило ей его присутствіе! И кто неземное блаженство доставлялъ ей такой же смертный, какъ и она сама!

Гости стали парами направляться въ столовую. Сентъ-Джонъ разговаривалъ въ это время съ одною изъ дамъ, и Аделина видла, что онъ быстро обернулся, какъ бы намреваясь подойдти къ ней. Но его предупредилъ богатый сосдній помщикъ съ громкимъ титуломъ графа Ле-Кока де-Монти, и едва прикасаясь къ пальцамъ Аделины, обтянутымъ блою перчаткой, торжественно повелъ ее къ столу.

Впрочемъ, вслдствіе ли случайности, или искуснаго маневра, или заране обдуманнаго плана, онъ все-таки сдъ подл нея. Сколько разъ въ продолженіи этого роскошнаго обда руки ихъ встрчались подъ скатертью, и тогда, о, тогда она забывала о цломъ мір!

Фредерикъ Сентъ-Джонъ имлъ большой успхъ въ обществ. Красивый безъ аффектаціи, веселый безъ легкомыслія, даровитый безъ хвастовства, онъ такъ владлъ даромъ слова, такъ умлъ придать самому серіозному разговору завлекательную форму, что его можно было заслушаться. Кром того, онъ превосходно говорилъ по-французски, и только природный Французъ могъ бы изрдка подмтитъ въ его выговор легкій иностранный акцентъ. Если ему удалось въ этотъ вечеръ очаровать цлое общество, то легко себ представить въ какомъ упоеніи должна была находиться сама Аделина! истинною мудростью владлъ тотъ, кто первый сказалъ, что сердце мущины увлекается посредствомъ глазъ, женское сердце посредствомъ слуха.

Мистеръ Сентъ-Джонъ остался позже другихъ. Когда онъ сталъ прощаться, г-жа де-Кастелла, провожая его, вышла съ нимъ на колоннаду и вмст съ нимъ спустилась съ террасы. За ней послдовали ея сестра и Аделина. Была прекрасная лтняя ночь. Переходъ отъ душной атмосферы освщенныхъ комнатъ, къ чистому, прохладному ночному воздуху былъ въ высшей степени пріятенъ, а он не только дошли съ нимъ до кустовъ, но даже и нсколько дале. Вдругъ г-жа де-Кастелла вспомнила объ Аделин, а въ голос ея послышалась тревога.

— Этотъ быстрый переходъ отъ тепла къ холоду можетъ повредить теб, Аделина. На теб ничего нтъ. Побжимъ скоре назадъ: ну, кто изъ насъ первый добжитъ домой? Доброй ночи, мистеръ Сентъ-Джонъ!

Она бросилась бжать вмст съ Агнесой де-Бофуа, а вскор об скрылись въ извилинахъ аллеи. Аделина хотла было послдовать ихъ примру, но любимая рука обвилась вокругъ ея таліи и не дала ей бжать. Фредерикъ Сентъ-Джонъ привлекъ ее къ себ и сорвалъ съ ея устъ первый, сладкій, трепетный поцлуй любви. Только двственная стыдливость Аделины заставила ее отшатнуться отъ него, а то ей хотлось бы вчно длить этотъ волшебный поцлуй.

— О Фредерикъ! Что если мамаша…. въ смущеніи пробормотала она, убгая, и до послдней минуты оставляя свою руку въ его рук.

— Вотъ какъ, Аделина! воскликнула тетушка Агнеса, когда она наконецъ присоединилась къ нимъ:— при всей моей хромот я еще могу обогнать тебя.

Аделина пошла къ себ на верхъ. Она стала у открытаго окна и смотрла на чудный, разстилавшійся передъ нею ландшафтъ, почти не замчая его красотъ. Руки ея, покатыя на груди, какъ бы сдерживала избытокъ волненія и счастія. Она взглянула на звздное небо и спросила себя, можетъ ли блаженство, общанное намъ за гробомъ, быть выше того, которое она испытывала на земл. Казалось, вс фантастическія грезы ея дтства осуществились въ настоящую минуту. Долго ли простояла она въ этомъ забытьи, этого она и сама не могла бы сказать. Молча ходила она взадъ и впередъ по комнат, не будучи въ состояніи заснуть. Ей чудился еще его страстный шепотъ, она вспоминала т скоротечныя минуты, которыя отмтили новую эру въ ея жизни, и когда наконецъ тяжелый сонъ сомкнулъ ея вки, онъ лишь заставилъ ее снова переживать дйствительность и еще разъ ощутитъ на своихъ устахъ страстный поцлуй мистера Сентъ-Джона.

На другой день г-жа де-Бофуа чувствовала себя не совсмъ здоровою. Она жаловалась на разстройство желудка — обыкновенный недугъ Французовъ. Неизвстность о муж сильно безпокоила г-жу де-Кастелла, но она надялась получить отъ него вечеромъ письмо. Въ тотъ день у нихъ было множество гостей и Аделина думала, что обдъ никогда не кончится.

Посл обда г-жа де-Бофуа встала съ постели, не выходя изъ своей уборной, сла за карты въ обществ своихъ двухъ дочерей. Аделина была внизу одна и тайно поджидала мистера Сентъ-Джона. Она то подходила къ зеркалу, чтобы пригладить свои роскошныя косы, то любовалась на яркій румянецъ, горвшій на ея щекахъ отъ ожиданія и волненія, то снова возвращалась къ колоннад, всматривалась и прислушивалась.

Вдругъ кто-то стукнулъ дверью, и Аделина со страшнымъ біеніемъ сердца поспшила въ комнату. Но, о разочарованіе, это просто мамаша пришла, что-то искать въ своей рабочей корзинк. ‘Просто мамаша!’ Какъ неблагодарно становится наше сердце къ самымъ близкимъ для насъ существамъ, когда имъ овладваетъ эта всемогущая страсть къ мущин!

— Аделина, тетя заложила куда-то свой зеленый сырецъ. Поищи его въ моемъ рабочемъ ящик.

Аделина отперла ящикъ, нашла шелкъ и подала его своей матери. Снова стукнула дверь, и на этотъ разъ сердце ея забилось не даромъ. Въ комнату вошелъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Весьма радъ, что госпожа де-Бофуа чувствуетъ себя лучше, сказалъ онъ. — Она сейчасъ кивнула мн изъ своей уборной.

— О, да! благодарю васъ. А вотъ, наконецъ, и письмо! воскликнула госпожа де-Кастелла, завидвъ стараго Испанца Сильву съ письмомъ въ рук.

И, извинившись передъ мистеромъ Сентъ-Джономъ, она сломала печать. Въ ней иногда сильно проглядывала французская церемонность.

— Мужа задержали длв, объяснила она, вкратц излагая сущность письма,— онъ вернется не ране какъ черезъ недлю. Дло въ томъ, мистеръ Сентъ-Джонъ, что онъ находитъ этотъ замокъ невыносимо скучнымъ и грустнымъ и пользуется всякимъ удобнымъ случаемъ чтобъ оставлять его почаще. Аделина, вотъ небольшая приписочка къ теб.

Аделина съ трепетомъ подняла глаза. Подобные инстинкты рдко насъ обманываютъ.

— Папаша цлуетъ тебя, и — но вдь вы теперь другъ вашего дома, мистеръ Сентъ-Джонъ, замтила госпожа де-Кастелла, прерывая чтеніе письма,— а потому я могу смло говорить при васъ, неправда ли? Мн кажется, вы хорошо знаете о всемъ случившемся въ нашемъ семейств: Я смотрю на васъ какъ на роднаго сына, какъ на брата Аделины.

Мистеръ Сентъ-Джонъ поклонился.

— Такъ вотъ что пишетъ папаша, Аделина, продолжила госпожа де-Кастелла, читая слдующія строка: — ‘Передай мой поцлуй дорогой моей Аделин, а скажи ей чтобъ она не сердилась на меня за мое долгое отсутствіе. Въ награду за него я провезу съ собою де-ла-Шасса.’ Вамъ, вроятно, извстно, мистеръ Сентъ-Джонъ, положеніе барона въ вашемъ дом относительно Аделины?

Новый поклонъ со стороны мистера Сентъ-Джона.

— А теперь я попрошу васъ извинить меня на нсколько минутъ, покамстъ я отнесу вотъ этотъ шелкъ къ моей матушк, продолжила госпожа де-Кастелла.— Въ болзни она всегда немножко требовательна. Но я сейчасъ же возвращусь къ вамъ. Аделина, постарайся занять мистера Сентъ-Джона.

Онъ затворилъ дверь за госпожою де-Кастелла и вернулся къ Аделин, которая молча стояла, прислонившись къ оконной рам. Напрасно пыталась она сохранить спокойный и беззаботный видъ. Лицо ея было блдно, испугано, и она едва держалась на ногахъ. Грозная минута, которой она не смла заглянуть въ лицо въ продолженіе этого блаженнаго времени, теперь наступила.

Мистеръ Сентъ-Джонъ взялъ ее въ свои объятія, и самъ сталъ ея опорой. Онъ называлъ ее самыми нжными именами, онъ осыпалъ ея уста самыми страстными поцлуями и умолялъ ее не предаваться отчаянію, увряя, что нтъ къ тому ни малйшей причины, что ей никогда, никогда не бывать женой другаго.

До сихъ поръ онъ еще не длалъ ей открытаго признанія, но теперь онъ весело заговорилъ съ ней о своихъ будущихъ планахъ, о надежд склонить господина де-Кастелла на ихъ будущій союзъ. Онъ сталъ рисовать ей картину отъ жизни на его родин, которую она такъ любила, а слушая эти утшительныя слова, съ полнымъ довріемъ къ любимому человку, глядя въ его честные, любящіе глаза, Аделина успокоилась и повеселла. Она какъ будто чувствовала, что никакая сила въ мір не въ состояніи разлучить ихъ, если онъ этого не захочетъ.

Когда госпожа де-Кастелла въ счастливомъ невдніи истины возвратилась въ эту комнату, тамъ уже произнесены были слова, которыя должны были навки запечатлться, по крайней мр въ одномъ сердц. Молодые люди поклялись принадлежать другъ другу, пока не разлучитъ ихъ смерть. Правда, кто обрученіе совершилось не по установленной форм, но во сколько разъ оно было сердечне и искренне того, въ которомъ Аделина де-Кастелла еще такъ недавно принимала участіе!

КОНЕЦЪ ПЕРВОЙ ЧАСТИ.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ.

I. Угасающее дитя.

Въ одно прекрасное утро знаменитая содержательница пансіона, M-me de-Nino, получила письмо отъ госпожи де-Кастелла, которая настоятельно звала двухъ ея воспитанницъ,— читателю не трудно будетъ догадаться кого именно,— провести нсколько недль въ Бафуа.

По окончаніи утреннихъ классовъ, M-me de-Nino позвала обихъ молодыхъ двушекъ къ себ на верхъ, и объявивъ имъ о приглашеніи, передала каждой изъ нихъ по маленькой запечатаввой записочк отъ Аделины. Къ чести M-me de-Nino слдуетъ сказать, что какъ ни дурны были у нея супъ и говядина, она никогда не вскрывала писемъ своихъ воспитанницъ.

— Разумется, вы не подете, замтила M-me de-Nino,— нечего и разчитывать на такое неблагоразуміе.

— О, Madame! воскликнула Роза.

— Но вамъ тогда не получить наградъ, дти, воскликнула M-me de-Nino.— А не забудьте, что это послдній, выпускной экзаменъ.

— Но мы уже слишкомъ взрослы, Madame, чтобы дорожить похвальными листами.

— Что касается еще до Mademoiselle Розы, продолжала M-me de-Nino,— то отвтственность за ея ршеніе падаетъ не на меня. Madame Дарлингъ сама теперь въ город, а я подчиняюсь ея авторитету. Если она допускаетъ столь продолжительное отсутствіе своей дочери изъ пансіона въ самый разгаръ занятій, то, разумется, такъ тому и быть, одно скажу, что неблагоразумне этого я ничего во всю свою жизнь не видывала. Въ такомъ случа вы, Mademoiselle Мери….

— Въ такомъ случа, умоляю васъ, Madame, позвольте и мн хать вмст съ нею, прервала ее Мери Карръ свойственнымъ ей такимъ тономъ спокойной просьбы.— Я знаю, что друзья мои желаютъ этого. Мыза м-сье д’Эстиваля въ двухъ шагахъ отъ замка Бофуа.

— Я вижу, что вы составили противъ меня цлый заговоръ, возразила M-me de-Nino. — Вы, Англичанки, слишкомъ мало дорожите наградами.

Она удалилась, не прибавивъ ни слова, а Мери Карръ приготовила въ Англію письмецо къ вдов своего покойнаго брата Роберта, бывшей Эмм д’Эстивалъ, прося ея ходатайства передъ M-me de-Nino.

Изъ словъ послдней ясно было, что мистрисъ Дарлингъ находилась въ Бельпорт. Она прибыла туда не боле двухъ дней назадъ, съ дочерьми своими Маргаритою и Маріанною. Но совсмъ не для свиданія съ миссъ Розою, цдь ея была другая, она надялась встртить тутъ свою старшую дочь, Шарлотту.

Въ продолженіе послднихъ мсяцевъ, оставивъ родимый берегъ, мистрисъ Карльтонъ Сенть-Джонъ все блуждала по континенту: иначе и нельзя было назвать эти безпрерывные перезды съ одного мста на другое, сегодня тутъ, завтра тамъ, безъ остановки, безъ отдыху. Объхавъ Францію, Германію, Савойю, Швейцарію, она снова возвращалась теперь на берега Франціи съ намреніемъ постить оттуда Фландрію и Бельгію. Казалось, какая-то невидимая сила увлекала ее впередъ, заставляя ее безпрестанно мнять мста, едва успвала она расположиться въ какомъ-либо город, говоря что пробудетъ въ немъ довольно долго, какъ вдругъ опять собиралась въ путь и хала дальше. Слуги въ недоумніи спрашивали себя, не помшалась ли ихъ госпожа, но ее скоре терзала какая-то душевная, внутренняя мука. Это было нчто похожее на угрызеніе совсти, а за что? Да кто жь ее знаетъ. Первое безразсудное предположеніе Гоноріи, будто молодой наслдникъ Анвика, преграждавшій собою дорогу ея родному сыну, принялъ смерть отъ руки своей мачихи, было, конечно, не справедливо. Какой вздоръ! Это было невроятно! А еслибъ и такъ, то какое страшное возмездіе постигло ее за это! Она узнала теперь, что напрасно сгубила свою душу. Анвикь-Галлъ съ его роскошными угодьями быстро ускользалъ отъ нея, вмст съ угасающею жизнію ея ребенка, и переходилъ въ чужія руки.

Странная вещь,— люди и до сихъ поръ толковали объ этомъ,— что Джорджъ Сентъ-Джонъ никакъ не могъ оправиться посл этого достопамятнаго вечера въ день его рожденія. Что же могло повредить ему? Въ этомъ-то и заключалась вся загадка. Не покушалъ ли онъ боле чмъ слдовало? Но разстройство желудка у ребенка проходитъ скоро. Не потрясъ ли его испугъ? Но испугъ не могъ причинить болзни, или той слабости, отъ которой онъ теперь изнемогалъ. Его матъ съ какимъ-то лихорадочнымъ блескомъ и тревогой въ глазахъ разспрашивала докторовъ о причин его страданій. Никто не могъ датъ ей положительнаго отвта, вс говорили, что онъ, вроятно, скоро поправится. Но она знала теперь,— по крайней мр должна была знать,— все. Джоржикъ Сентъ-Джонъ страдалъ тою же самою изнурительною болзнію, которая такъ незамтно сгубила его отца.

Въ одномъ изъ своихъ писемъ къ матери, съ которою она переписывалась отъ времени до времени, мистрисъ Сентъ-Джонъ упомянула однажды, что по пути изъ Нормандіи во Фландрію она задетъ въ Бельпортъ, съ цлію пріискать въ этомъ англо-французскомъ город опытную Англичанку въ сидлки для своего больнаго Джорджа, и тогда, конечно,навститъ Розу. Мистрисъ Дарлингъ, прочитавъ письмо, ршилась тоже повидаться кое-съ-кмъ, именно съ самою Шарлоттой. Ея подозрительному материнскому сердцу казалось, что Шарлотта все время искусно уклонялась отъ свиданія съ нею. Вс предложенія мистрисъ Дарлингъ навститъ дочь были отклонены, вс ея планы пробраться въ т мста, гд останавливалась Шарлотта, оказывались неисполнимыми, потому что прежде нежели она пускалась въ путь, тайная ея корреспондентка Принсъ обыкновенно извщала ее, что мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ уже опять расправляла крылья и летла въ другое мсто. Но когда мистрисъ Дарлингъ получала извстіе о предполагаемой поздк въ Бельпортъ, она поспшно уложила свои вещи, и не теряя ни минуты, собралась въ дорогу. Она прибыла въ Бельпортъ до прізда самой мистрисъ Сентъ-Джонъ, оставивъ Розу въ той увренности, что поздка эта была предпринята единственно для нея. Тутъ не было ни малйшаго коварства со стороны мистрисъ Дарлингъ. Она была слишкомъ пряма для этого, но ей было въ высшей степени непріятно говорить о длахъ Шарлотты.

Роза не выказала особенной признательности за такое вниманіе. Сердце ея страдало хроническимъ раздраженіемъ противъ матери, за то что ее до сихъ поръ оставляли въ пансіон, а при первомъ свиданіи съ нею она почувствовала нкоторую неловкость, не зная на сколько Франкъ посвятилъ ее въ тайну ихъ прошлогодней осенней прогулки въ рыбачьей лодк.

Степеннымъ сестрицамъ своимъ Роза явно выказывала большое презрніе и постоянно съ ними ссорилась: он строго относились къ тому, что имъ угодно было называть ея ‘шальною рзвостью’, а она, какъ истая Француженка, преспокойно пожимала плечиками и вслухъ называла ихъ ‘старыми двками’.

Роза показала своей матери приглашеніе госпожи де-Кастелла и тутъ же получила ея согласіе на поздку. Когда личные интересы не увлекали ея въ противоположную сторону, мистрисъ Дарлингъ была самою снисходительною матерью, точь-въ-точь такою, какою будетъ современемъ сама Роза. Эта послдняя упомянула, что мистеръ Сентъ-Джонъ изъ Веферскаго замка гоститъ недалеко отъ Бофуа у родныхъ Мери Карръ.

— Неужели? разсянно отозвалась мистрисъ Дарлингъ, думавшая совсмъ о другомъ. — Ты говоришь объ Исаак Сентъ-Джонъ?

— Я говорю о Фредерик, мама.

— Ахъ, да, въ самомъ дл, какъ я недогадлива! воскликнула мистрисъ Дарлингъ.— И какъ не пришло мн въ голову, что Исаакъ Сентъ-Джонъ никогда бы не ршился оставить свой замокъ для странствій по знакомымъ!

— Вы врно познакомились теперь съ Исаакомъ Сентъ-Джономъ, мама?

— Да, немного.

— А Фредерика врно видли на похоронахъ? Что, онъ богатъ?

— Богатъ! Фредерикъ Сентъ-Джонъ? Разв только долгами, Роза. Фредерикъ Сентъ-Джонъ наслдовалъ большое состояніе, когда ему минулъ двадцать одинъ годъ, но теперь все это ушло, или отдано fonds perdus, или что-то въ этомъ род. Франкъ мн разказывалъ объ этомъ. Короче сказать, онъ пошелъ по избитой троп и, вроятно, разсорилъ много денегъ, у него прелюбящее сердце, преоткровенная натура, но что раззорило его, такъ это страсть къ высокому искусству, какъ онъ выражается, то-есть къ живописи. Онъ просто помшанъ на этомъ, и благодаря страшнымъ суммамъ, которыя онъ тратилъ на покупку картинъ старыхъ и новыхъ мистеровъ, да на странствованія по всевозможнымъ галлереямъ, въ которыя не заглянулъ бы ни одинъ здравомыслящій человкъ, будь он даже у него подъ рукою, Фредерикъ Сентъ-Джонъ навсегда простился съ своимъ состояніемъ. А между тмъ, при всемъ его безразсудств, нельзя не чувствовать къ нему симпатіи.

— За то Исаакь Сентъ-Джонъ долженъ быть богатъ какъ Крезъ?

— Да, онъ богатъ. Но между ними произошла размолвка, хотя говорятъ, что онъ любитъ Фреда какъ зеницу ока. Въ прошедшемъ году она поссорились, и съ тхъ поръ Фредерикъ не здитъ въ замокъ Веферъ. Прошедшею осенью Фредерику достались небольшія деньги, а я уврена, что онъ экономничаетъ теперь, стараясь уплатить свои долги. Я знала, что его нтъ въ Англіи, къ величайшему огорченію Сары Боклеркъ.

Роза навострила уши.

— Сары Боклеркъ! Это изъ тхъ что живутъ въ Итонскомъ замк?

— И, нтъ, нтъ, совсмъ другая отрасль этой фамиліи. По смерти своей матери она жила у декана вестерберійскаго.

— Если не ошибаюсь, я ее видла однажды, задумчиво проговорила Роза.— Очаровательная двушка!

— Фредерикъ Сентъ-Джонъ, повидимому, раздляетъ твое мнніе. Но сестра твоя Маргарита можетъ разказать теб подробне: въ прошедшемъ году она часто видала ихъ въ город. Капитавъ Боддъ, мн помнится, говорилъ, между прочимъ, что между нами не было ничего особеннаго, что это было простое кокетство, а ужь ему ли не знать, когда онъ до всего добирается! Впрочемъ, Франкъ полагаетъ, что онъ говорилъ это изъ ревности, желая самъ поддлаться къ миссъ Сар. Кстати, Роза, вдь онъ получилъ свой титулъ и уже не называется боле капитаномъ Боддомъ. Впрочемъ, онъ еще до сихъ поръ въ полку, говорятъ, что старый лордъ Рейноръ…

— Мама, нетерпливо перебила ее Роза, не желая слушать о людяхъ, которые ея не интересовали, а незамтно понижая голосъ ради самого предмета разговора,— еслибы что случалось съ маленькимъ Джоржемъ Сентъ-Джономъ, еслибъ онъ умеръ, вдь Фредерикъ Сентъ-Джонъ сдлался бы тогда наслдникомъ Анвикъ-Галла, а Исаакъ Сентъ-Джонъ законнымъ его владльцемъ?

Мистрисъ Дарлингъ вздрогнула, она украдкой обернулась назадъ, какъ бы желая удостовриться, не подслушиваютъ ли ихъ стны.

— Тсъ, Роза! Лучше и не думать о подобныхъ вещахъ. Еслибы ты сказала это при Шарлотт, Богъ знаетъ что могло бы изъ этого выйдти. Не надо и намекать о томъ, что жизнь дитяти въ опасности, что ему угрожаетъ смерть.

— Если онъ дйствительно такъ плохъ, какъ вы даете мн чувствовать,— а это вы, вроятно, знаете черезъ Принсъ, прибавила Роза съ необычайною смлостію, такъ какъ и этотъ предметъ былъ запрещенный,— то неужели Шарлотта не видитъ его положенія? Могу васъ уврить, мама, что у нея столько же смтливости какъ и у васъ.

— Тутъ дло не въ смтливости. Любовь часто ослпляетъ самые нжные, самые зоркіе глаза, Роза.

Роза отбросила назадъ свои золотистые кудри.

— Почему это Шарлотт нигд не сидится? спросила она.— можно подумать, что у нея пляска Св. Витта. Джорджъ оправился бы гораздо скоре, еслибъ она оставила его въ поко.

— Не теб разсуждать о Шарлотт и объ ея дйствіяхъ, Роза, рзко замтила мистрисъ Дарлингъ.— Если она находитъ, что постоянная перемна мста необходима для здоровья ея ребенка, то она совершенно права, поступая такимъ образомъ. Надюсь, что мы найдемъ его въ лучшемъ состояніи нежели ожидаемъ.

Въ отвтъ на выговоръ Роза молча пожала плечами.

— Я также надюсь, что мы найдемъ его въ лучшемъ состояніи, бдняжку. Я твердо уврена, что Шарлотта тревожится по пустякамъ, что она просто боится потерять Анвикъ.

Новый укорительный жестъ со стороны мистрисъ Дарлингъ за привычку Розы всегда оставлять за собою послднее слово.

Но какъ обманчивы были ихъ надежды! Шарлотта Сентъ-Джонъ прибыла наконецъ въ Бельпортъ, и мистрисъ Дарлингъ, едва взглянувъ на ребенка, поняла, что дни его сочтены. Повидимому, онъ ничмъ не страдалъ, точно такъ же какъ и его отецъ, это было медленное угасаніе, едва замтное для окружающихъ.

— О, Шарлотта! какъ онъ худъ и изнуренъ! Настоящая тнь! неосторожно воскликнула мистрисъ Дарлингъ въ первую минуту свиданія.

Ребенокъ дйствительно походилъ на тнь. Лицо его было блдно и худо, только щека и голубые глаза горли какомъ-то неестественнымъ огнемъ. Маленькія руки была прозрачны, а красивые, блокурые локоны слипались какъ у мертвеца.

— Это отъ усталости, оказала Шарлотта.— Завтра онъ будетъ совсмъ другой.

Неужели она дйствительно не понимала его настоящаго положенія, или только нарочно себя обманывала? Мистрисъ Дарлингъ была убждена, что Шарлотта еще не допускала, не предвидла возможности близкой смерти ребенка. И она также измнилась, даже больше самого Джоржа, ея прелестныя щеки и глаза горли какимъ-то дикимъ, изнурительнымъ огнемъ. Судя по ея словамъ, она была совершенно здорова, и этому можно было поврить, имя въ виду одно физическое здоровье: недугъ ея былъ душевный.

Свиданіе произошло въ Htel du Nord, такъ какъ мистрисъ Сентъ-Джонъ не приняла предложенія своей матери остановиться у нея, еслибы даже и хватило мста для помщенія всхъ ихъ. Роза пріхала къ ней вмст съ мистрисъ Дарлингъ, которая всегда оказывала ей предпочтеніе передъ двумя старшими дочерьми.

— Знаешь ли ты, кто я? воскликнула Роза, взявъ малютку Джорджика на колни, и дрожа при одной мысли, чтобъ онъ не разсыпался у нея въ рукахъ — такъ былъ онъ хрупокъ и легокъ. — Я никогда, никогда не видала тебя Джорджъ, знаешь ли ты мое имя?

Джорджъ посмотрлъ на ея улыбающееся лицо, онъ поднялъ свою блдную слабую ручонку, развязалъ голубыя ленты ея хорошенькой шляпки и прикоснулся къ ея золотистымъ локонамъ.

— Нтъ, я васъ не знаю, сказалъ онъ.

— Разумется, не знаешь, съ мимолетнымъ неудовольствіемъ возразила Роза,— твоя мамаша Шарлотта врно никогда не говорила теб обо мн? Я теб тетя Роза, Джорджикъ, сестра твоей мамаши.

— Вы отсюда съ нами подете? спросилъ онъ, видимо очарованный своею новою тетей.— Мн хотлось бы съ вами.

— Хорошо, еслибы можно было, сказала Роза,— хоть и сомнительно, чтобъ я ужилась. Но мн нельзя, я въ школ, Джорджикъ, не стыдно ли это? А теперь черезъ день или два я ду гостить къ знакомымъ.

Тутъ наступала пауза. Джорджикъ молчалъ и дышалъ порывисто. Мистрисъ Дарлингъ казалась взволнованною, а Шарлотта, по обыкновенію апатичная, не будь какого-то безпокойнаго блеска въ ея глазахъ, смотрла на улицу, сидя между малиновыми драпировками довольно высокой гостиной. Наконецъ Джорджъ заговорилъ, обращаясь къ Роз:

— Хочется въ Анвикъ. Я хочу къ Вен.

— О, дитя мое! воскликнула Роза съ какимъ-то таинственнымъ страхомъ.— Вени тамъ нтъ.

— Онъ ушелъ на небо, продолжалъ Джорджъ,— но знаете, я могу увидать его. Мамаша видитъ его иногда. Прошедшею ночью она видла его и закричала, и такъ прижала меня къ себ, что мн было больно.

Роза бросила невольный взглядъ на свою безстрастную сестру. Она, Шарлотта, насмшница, и вритъ въ привиднія! Нтъ, нтъ, до этого не могло дойдти.

— Я взялъ бы вс Венины игрушки, я сталъ бы здить на его пони, продолжилъ Джорджикъ.— Я увидалъ бы Брана, тетя Роза, я хочу домой, въ Анвикъ.

— И хорошее дло, мой дружочекъ, тамъ теб было бы всего лучше, отвчала Роза.— Слышишь, Шарлотта? Онъ говоритъ, что ему хочется домой, въ Анвикъ. Я уврена, что худоба его происходитъ оттого, что его безпрестанно перевозятъ съ мста на мсто. Вдь у него одна кожа да кости.

— Я пришла къ тому убжденію, что въ Анвик дурной воздухъ, замтила Шарлотта съ своимъ обычнымъ хладнокровіемъ,— вс Сентъ-Джоны тамъ умираютъ.

— Стало-быть, ты не намрена хать туда? спросила Роза, затаивъ дыханіе.

— Въ настоящее время нтъ, пусть Джорджикъ сначала поправится.

— Въ Анвик, на своей родин, онъ поправился бы всего скоре, настойчиво доказывала Роза.— Будь Анвикъ мой, ужь и непремнно похала бы туда. И какъ ни вреденъ его воздухъ, а ужь я царила бы тамъ, съ цлымъ графствомъ у моихъ ногъ.

Она весело засмялась, мистрисъ Дарлингъ казалась смущенною. Да и въ самомъ дл болзненный видъ Шарлотты а Джорджика не на шутку разстроилъ ее. Обойдя малиновый бархатный диванъ, она сла около дочери, которая все также безучастно продолжала смотрть въ окно.

— Хорошо ли оставлять Анвикъ-Галлъ на попеченіе слугъ, Шарлотта? спросила она.— Я на твоемъ мст не сдлала бы этого.

— Такъ живите въ немъ сами, мама, если угодно. Мн ршительно все равно, кто бы тамъ ни жилъ. Вроятно, прислуга содержитъ все въ надлежащемъ порядк въ ожиданіи моего прізда. Вдь, это все мое теперь, то-есть Джорджика, и я не должна отвчать за это никому.

Она говорила спокойно, равнодушно, приглаживая свои блестящія, роскошныя косы. Еслибы не этотъ странный огонь въ глазахъ, да не чахоточная краска щекъ, можно было бы подумать, что она далека отъ всего земнаго.

— Какъ я рада, что ты не носишь больше своего вдовьяго чепца, Шарлотта! снова заговорила мистрисъ Дарлингъ:— его такъ грустно видть на молодой женщин.

— Поневол не ношу, потому что за границей ихъ нигд нельзя достать. Принсъ, по возможности, старалась ихъ поддерживать, покамстъ я ихъ носила, но они никогда не были опрятны. А гд теперь Гонорія? внезапно спросила она, грозно сверкнувъ очами на мистрисъ Дарлингъ.

Мистрисъ Дарлингъ затрепетала, какое-то безотчетвое чувство заставило ее скрыть отъ Шарлотты, что Гонорія перешла въ замокъ Веферъ.

— Она, вроятно, взяла какое-нибудь другое мсто, Шарлотта. Я не имю о ней никакихъ извстій.

— Мсто! Но гд же, въ Анвик?

— О нтъ, не въ Анвик, въ совершенно другомъ графств, кажется, неподалеку отъ ея родины.

— Если вы когда-нибудь увидите ее, мама, то спросите, не преслдуетъ да ее по ночамъ тнь умершаго ребенка? Это весьма вроятно, потому что она уморила его. Ее слдовало бы казнить за кто на эшафот. Какъ бы я была рада этому. Я стала бы спокойне.

— О, Шарлотта, Шарлотта! мягко проговорила мистрисъ Дарлингъ изъ глубины трепетнаго сердца, трепетнаго Богъ всть отчего.

— Подите-ка сюда, посмотрите! шепотомъ прервала Роза. Об женщины обернулись. мальчикъ впалъ въ легкое забытье, лежа на колняхъ у своей тети и уцпившись своею исхудалою ручонкой за голубыя ленты ея шляпки, между тмъ какъ прямая складка на его блдномъ лбу ясно доказывала, что засыпая, онъ страдалъ.

— Шарлотта, серіозно замтила Роза,— я не умю обращаться съ дтьми и, разумется, меньше тебя смыслю въ нихъ, но по моему крайнему убжденію, этому ребенку нуженъ покой и отдыхъ посл такого утомительнаго путешествія. Возможно ли чтобъ это безпрерывное движеніе было для него полезно? Оно только изнуряетъ его.

— Ты ничего не смыслишь въ дтяхъ, возразила мистрисъ Сентъ-Джонъ,— для него-то я, и перезжаю съ мста на мсто. Онъ такъ слабетъ, когда мы останавливаемся гд-нибудь надолго. И гд же теб знать дтей, Роза? Разв ты няня, или докторъ? Ты даже не мать еще. A chacun son mtier.

— Comme tu veux, возразила Роза, пожимая своими прелестными плечиками.— Знаешь, Шарлотта, я ду гостить въ одно мсто, гд увижу твоего двоюроднаго брата что ли,— мистера Сентъ-Джона.

— Мистера Сентъ-Джона изъ Веферскаго замка? быстро спросила мистрисъ Сентъ-Джонъ съ гораздо большимъ участіемъ, нежели она обнаруживала до сихъ поръ.

— Наслдника Веферскаго замка, Фредерика Сентъ-Джона.

— Ахъ, его, презрительно проговорила мистрисъ Сентъ- Джонъ и снова впала въ прежнюю апатію.

— Сколько ты пробудешь въ Бельпорт, Шарлотта? тихо спросила Роза, чтобы не разбудить ребенка.

— Еще сама не знаю, увидимъ, какъ будетъ чувствовать себя Джорджикъ. Не слыхала ли ты о хорошей сидлк, Роза, изъ Англичанокъ? Мн говорили, что ихъ здсь множество.

— Я знаю одну, съ жаромъ подхватила Роза,— и она особенно хороша въ… въ… (Роза во-время остановилась, чтобы не произнести зловщаго слова: чахотка, но то, которымъ она замнила его, было не многимъ удачне:) въ изнурительныхъ болзняхъ, договорила она.— Это ея спеціальность.

— Кто говоритъ, что у него изнурительная болзнь? Кто говоритъ это?

— Никто, сказала Роза,— я только подумала это, глядя на его худобу. Впрочемъ, худоба весьма естественна въ дтяхъ. Это превосходная няня, Шарлотта, нкто мистрисъ Брайфордъ. Я нсколько разъ видла ее весной, когда она ходила за Аделиной де-Кастелла.

— А чмъ страдала Аделина?

— Говорили, будто у нея чахотка. Мистрисъ Брайфордъ выходила ее какъ нельзя лучше, и теперь она крпче и здоровй меня. Я думаю, она совершенно годилась бы для тебя, и притомъ славная женщина.

— Гд могу я отыскать ее?

— Не знаю, сказала Роза.— Но это легко узнать отъ привратника синьйора де-Кастелла. Конечно, она, можетъ-быть, занята теперь, Шарлотта, а можетъ, и не захочетъ брать мста въ отъздъ.

— Не нанимается ли она помсячно? спросила мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Я такихъ не люблю.

— Нтъ! не думаю. Я достану теб ея адресъ, Шарлотта, а ты можешь послать или не послать за ней, какъ теб вздумается. Какъ этотъ ребенокъ вздрагиваетъ!

— Ему будетъ покойне на постели, замтила мистрисъ Дарлингъ, осторожно приподнимая его съ колнъ Розы.— Я отнесу его къ Принсъ.

Пойдти къ Принсъ — вотъ чего давно жаждала душа ея. Мистрисъ Дарлингъ отдала бы цлое графство за нсколько минутъ разговора съ своею бывшею служанкой. Послдняя встртила ее въ дверяхъ спальни, и ребенка осторожно опустили на постель.

— Принсъ, вдь онъ умираетъ, прошептала мистрисъ Дарлингъ, стоя у его постели.

Принсъ оглянулась кругомъ, какъ бы желая удостовриться, что никто ихъ не подслушиваетъ.

— Это такъ же врно, сударыня, какъ и то, что отецъ его умеръ, и притомъ тою же изнурительною болзнію. Еще мсяцъ, другой, а тамъ и капутъ!

— Твоя госпожа, кажется, не сознаетъ этого. Замчаетъ да она это, какъ ты думаешь?

— Мн кажется, нтъ. Мн кажется, она дйствительно убждена, что онъ оправится.

— Но вдь должна же она, наконецъ, видть, что ему все хуже и хуже, иначе для чего было бы брать сидлку?

— Это я предложила взять сидлку, сказала Принсъ.— Съ этими хлопотами да перездами я совершенно измучилась, сударыня, увряю васъ, да такъ и доложила своей госпож. А теперь она стоитъ за это боле нежели я сама и сожалетъ, что не придумала этого раньше. Для дитяти это будетъ несравненно лучше. Госпожа моя вовсе не уметъ ухаживать за больными, да и я не далеко отъ нея ушла.

— Зачмъ она такъ часто перезжаетъ съ мста на мсто, Принсъ?

Женщина наклонилась, чтобы согнать муху со лба Джорджа и отвчала, не поднимая головы и глазъ.

— Она говоритъ, что это для ребенка, что онъ становится гораздо слабе и безпокойне, когда мы слишкомъ долго останавливаемся на одномъ мст. Но отъ чрезмрной заботливости о немъ она уже слишкомъ пересаливаетъ, нужно во всемъ знать мру. Въ иныхъ городахъ ей просто не нравились доктора, и она тотчасъ же узжала.

— О, еслибъ она возвратилась въ Анвикъ, съ сокрушеніемъ сказала мистрисъ Дарлингъ. — Пимъ такъ хорошо изучилъ натуру Сентъ-Джоновъ. Онъ скоре всякаго другаго доктора вылчилъ бы ребенка.

— Хорошо, еслибъ она вернулась туда! подтвердила Принсъ.— Хоть бы вы уговорили ее.

Принсъ остановилась и стала поспшно оправлять платьице Джорджа. Въ комнату вошла мистрисъ Сентъ-Джонъ.

Не было никакихъ средствъ склонить ее на возвращеніе въ Анвикъ или по крайней мр удержать на нсколько времени отъ этого одуряющаго безпрерывнаго путешествія. Черезъ нсколько дней она оставила Бельпортъ, захвативъ съ собою всю свою прислугу и въ томъ числ новую няню, мистрисъ Брайфордъ.

Какъ странно и незамтно для насъ самихъ вяжутся между собою звенья той цпи, которую мы называемъ судьбою!

II. И все это изъ-за глупыхъ ноготковъ.

Приглашеніе пріхать въ замокъ Бофуа сдлано было молодымъ двушкамъ по настоятельной просьб Аделины. По тревожному тону ея собственныхъ записочекъ, въ которыхъ она убждала своихъ подругъ принять приглашеніе ея матери, Мери Карръ догадалась въ чемъ дло.

Возвращеніе синьйора де-Кастелла въ Бофуа, а вмст съ тмъ и посщенія барона де-да-Шассъ, отложены были еще на недлю, по истеченіи которой Аделина знала, что наступить неизбжный срокъ. Эти ожиданія и опасенія становились для нея невывосимы. Какъ избжать барона, когда онъ будетъ единственнымъ постителемъ ихъ дома? Этотъ-то мудреный вопросъ и внушилъ ей мысль пригласить къ себ своихъ школьныхъ подругъ. Госпожа де-Кастелла пренаивно поддалась обману и немедленно изъявила свое согласіе. Аделина всегда была ея балованнымъ ребенкомъ.

Но по мр того какъ время шло, молодая двушка едва могла скрывать свой ужасъ. Она знала надменный, непреклонный характеръ своего отца и его строгія понятія о чести. Онъ, конечно, не сталъ бы принуждать ее къ ненавистному браку, еслибъ она выразила хотя малйшее нерасположеніе къ господину де-да-Шассу. Предложеніе барона было бы тогда отвергнуто. Но она весело дала свое согласіе на бракъ, свадебные контракты съ обихъ сторонъ были уже подписаны, и честное слово господина де-Кастелла дано было безвозвратно.

‘Никогда, думала Аделина, не нарушитъ онъ даннаго слова, никогда не захочетъ онъ принять предложенія другаго жениха.’

Теперь, когда завязка упада съ ея глазъ, она поняла какъ необдуманно и рискованно поступила, давъ слово барону де-да-Шассу, почти незнакомому ей человку. Тысячи молодыхъ двушекъ поступаютъ также безсознательно и торопливо, не понимая, что он длаютъ до тхъ поръ, пока зло сдлается непоправимымъ. Предложеніе мущины льститъ самолюбію двушки, ей улыбается мысль о собственномъ хозяйств, о предпочтеніи, которое оказываютъ ей передъ ея подругами. Бракъ представляется ей таинственною книгой, въ которую она жаждетъ заглянуть. И если въ эту ршительную минуту голосъ друга или собственное слабое сознаніе совтуютъ ей подождать и серіозно обдумать предпринимаемый шагъ, она не слушаетъ ни того, ни другаго. Такимъ образомъ наступаетъ день свадьбы, и легкомысленная двочка вдругъ понимаетъ свое положеніе и видитъ себя жертвой. Она становится женой того, кого при близкомъ знакомств не можетъ не только любить, но даже и уважать. Между ними нтъ никакой симпатіи, нтъ ничего общаго, ни въ чувствахъ, ни въ наклонностяхъ. Но она добровольно обрекла себя на эту жертву и не должна теперь роптать. Съ полнымъ сознаніемъ, по своей собственной вол, связала она свою судьбу съ его судьбой на счастье или на несчастье, на богатство или на бдность, до тхъ поръ пока не разлучитъ ихъ смерть. Она прикована къ нему цпью, которая раздляетъ ее отъ всего остальнаго міра, каждая мысль ея сердца по праву принадлежитъ ему, она его подруга, его и никого другаго, и вчно должна исполнить его прихоти. Стоя и сидя, за обдомъ и въ полночь, она всегда принадлежитъ ему, ему одному и безвозвратно.

Именно такая судьба ожидала Аделину де-Кастелла, еслибъ она не встртила Фредерика Сентъ-Д/кона. Не думая о будущемъ, не жаля о прошедшемъ, она согласилась идти къ алтарю съ господиномъ де-ла-Шассомъ, будучи къ нему совершенно равнодушною. Не мене равнодушна была она я къ другимъ мущинамъ, но тогда это равнодушіе было для нея непонятно, и лишь теперь начинала она уразумвать его.

Какое-то странное убжденіе, или лучше сказать предчувствіе, овладло душой Аделины: ей казалось, что при малйшемъ намек на истину, отецъ разлучитъ ее съ мистеромъ Сентъ-Джономъ. Вслдствіе этого она вынудила у него общаніе, что онъ будетъ молчать и по крайней мр на время пребыванія барона въ ихъ дом сохранитъ роль простаго знакомаго. Присутствіе Розы и родственныя связи мистера Сентъ-Джона съ ея семействомъ могли достаточно объяснять его частыя появленія въ Бофуа. Читатель знаетъ, впрочемъ, что настоящаго родства между ними не было, но Аделина непремнно хотла ихъ породнить. Сначала мистеръ Сентъ-Джонъ не соглашался на ея желаніе. Правда, что въ виду своихъ собственныхъ соображеній — долговъ и размолвки съ братомъ — онъ предпочелъ бы также отложить до извстнаго времени свое объясненіе съ синьйоромъ де-Кастелла. Но честь была для него выше всего, а молчаніе въ подобномъ случа, хотя бы самое кратковременное, было ему невыносимо. Только слезныя мольбы Аделины склонили его къ уступк, и то на извстныхъ условіяхъ.

— Я буду руководиться повеленіемъ самого де-ла-Шасса, сказалъ онъ.— Если только онъ осмлится нжничать съ тобой, или нашептывать теб о своей любви, то я всякую осторожность пущу по втру и стану между вами.

— О Фредерикъ! отвчала она съ румянцемъ двственной стыдливости на потупленномъ лиц:— нжныя ласки, сладкія рчи любви, это такая роскошь, которую не допускаютъ во Франціи въ томъ класс общества, гд я вращаюсь. Теб нечего бояться ихъ со стороны барона, поврь, что онъ будетъ со мною также вжливо церемоненъ, какъ если бы намъ вкъ оставаться чужими другъ для друга.

Аделина была права.

Въ одинъ жаркій, свтлый іюльскій вечеръ, карета, посланная въ Одескъ за молодыми путешественницами, въхала въ замокъ Бофуа чуть-чуть не въ самыя пасти львовъ, украшавшихъ подъздъ. Мери Карръ выглянула изъ экипажа. На широкихъ ступеняхъ лстницы, на томъ самомъ мст, гд она видла его въ послдній разъ, стоялъ мистеръ Сентъ-Джонъ, какъ будто со времени ихъ свиданія прошло не боле часу.

Онъ помогъ молодымъ двушкамъ выйдти изъ кареты, а Аделина выбжала къ нимъ навстрчу, и какъ мила она была въ своемъ утреннемъ бломъ плать, съ отдлкой изъ розовыхъ лентъ! Вскор показалась сама г-жа де-Кастелла, которая, поздоровавшись съ своими гостями, приказала кучеру немедленно возвращаться назадъ въ Одескъ, чтобы поспть къ парижскому позду.

— Я ожидаю сегодня моего мужа и господина де-ла-Шасса, пояснила она, обращаясь къ своимъ постительницамъ.

Мери Карръ невольно взглянула на Аделину, которая, встртилась съ ней глазами, покраснла до ушей. Что было причиной этого? Воспоминаніе ли о близкомъ прізд барона, или о прощальномъ предостереженіи, которое шепнула ей на ухо миссъ Карръ?

Посвятивъ нсколько минутъ дружеской болтовн и завтраку, молодыя двушки удалились въ отведенныя имъ комнаты, чтобы разобрать свои вещи и пріодться къ обду. Около шести часовъ вечера все общество, не исключая о мистера Сентъ-Джона, собралось въ желтой гостиной, весьма красивой комнат, исключительно предназначенной для офиціальныхъ пріемовъ, но безпріютной о неудобной. Она выходила на проспектъ, ведшій къ замку, глаза присутствовавшихъ устремлено было на то мсто, откуда съ минуты на минуту ждали гостей, а Аделина до того поблднла, что вс замтили ея волненіе.

— Милое дитя мое! тихо воскликнула Агнеса де-Бофуа.— Ей надо бы выпить воды съ сахаромъ. У меня самой былъ нкогда обожатель, мистеръ Сентъ-Джонъ, о потому я знаю каково выносить это ожиданіе.

— Смотрите, смотрите! воскликнула старая госпожа де-Бофуа, ковыляя къ окну. — Не ихъ ли эта карета, вонъ тамъ вдали, на поворот, около мельницы?

Старые глаза оказалось наиболе зоркими: дйствительно, то была карета г-на де-Кастелла, которая быстро приближалась въ направленіи къ замку. Стекла были опущены, и внутри виднлись дв запыленныя фигуры. Г-жа де-Кастелла и ея сестра поспшила въ залу навстрчу прізжимъ, а старушка высунулась за окно на сколько позволяла ее шея. Аделина приподнялась съ своего мста въ страшномъ волненіи о облокотилась на спинку стула, видимо ища опоры, губы ея поблднли, мистеръ Сентъ-Джонъ подошелъ къ ней и наклонился къ ея уху.

— Жизнь моя, прошепталъ онъ,— теб дурно, а я не смю помочь теб какъ бы желалъ. Не бойся, никакихъ непріятныхъ сценъ между имъ и мною не будетъ. Я скоре выдамъ себя, нежели допущу это.

Онъ вынулъ флаконъ съ одеколономъ и смочилъ онъ конецъ ея носоваго платка. Мери Карръ смотрла на нихъ. Не будучи въ состояніи разобрать его слова, она слышала его тихій, серіозный голосъ, видла его взгляды, его движенія, а съ этой минуты поняла все. ‘Много будетъ здсь горя’, думала она, ‘прежде нежели наступитъ конецъ!’ Но она не предчувствовала того ужаснаго горя, которое такъ скоро должно было разразиться надъ этомъ домомъ.

Баронъ не ршился войдти въ гостиную, не перемнивъ сначала своего туалета. Когда онъ показался, наружность его была весьма прилична, хотя волосы обстрижены были короче обыкновеннаго, а закрученные концы рыжихъ усовъ стали, повидимому, еще длинне. Свиданіе его съ Аделиной произошло слдующимъ образомъ: быстро пройдя черезъ комнату, онъ вдругъ остановился въ трехъ шагахъ отъ своей невсты, и ставъ, по выраженію, танцмейстеровъ, въ третью позицію, отвсилъ ей низкій поклонъ, церемонно проговоривъ:

— Надюсь, что я имю честь видть васъ, мадемуазель, совершенно здоровою.

Вотъ и все. Онъ не осмлился даже прикоснуться къ ея рук, такъ какъ подобная фамиліарность считается въ высшей степени неприличною въ аристократическомъ французскомъ кругу. Роза едва успла подавить взрывъ смха при вод отвшеннаго имъ поклона и сильно ущипнула за руку мистера Сентъ-Джона, такъ что врно на нсколько дней оставила ему синякъ. Не мене замчателенъ былъ поклонъ, которымъ Сентъ-Джонъ привтствовалъ барона, когда они были представлены другъ другу — холодный, надменный, самоувренный поклонъ, въ которомъ ясно сказывалось сознаніе собственнаго превосходства. Конечно, въ самой наружности ихъ былъ огромный контрастъ, и мистеръ Сентъ-Джонъ, казалось, вполн сознавалъ въ этотъ замчательный вечеръ свои личныя преимущества. Де-да-Шассъ былъ одтъ роскошно: на немъ былъ голубой атласный камзолъ, необыкновенно тонкое блье, украшенное кружевами и шитьемъ, и множество другихъ великолпныхъ бездлокъ. На Сентъ-Джон былъ простой траурный костюмъ: черное платье, блый гладкій жилетъ, и ничего моднаго или вычурнаго. Но несмотря на эту скромную простоту, Роза Дарлингъ находила, что онъ смотритъ принцемъ. Слуга вошелъ съ докладомъ, что кушанье подано. Баронъ Де-ла-Шассъ подошелъ къ старушк Бофуа, Сентъ-Джонъ подалъ руку госпож де-Кастелла, а синьйоръ де-Кастелла Роз. Миссъ де-Бофуа, Аделина и Мери Карръ вошли вмст. Это былъ офиціальный обдъ, который тяжело доставался Аделин.

На другой день поутру три молодыя двушки и баронъ сидли вмст въ западной гостиной, примыкавшей къ колоннад, если не забылъ читатель. Разговоръ шелъ вяло. Де-ла-Шассъ, несмотря на свой умъ, не блестлъ тмъ бойкимъ живымъ остроуміемъ, которое было такъ свойственно Фредерику Сентъ-Джону, а Аделина была погружена въ глубокое уныніе. Мери Карръ отправилась къ себ наверхъ, но не успла она пробыть тамъ и пяти минутъ, какъ въ комнату ея, подпрыгивая, вбжала Роза.

— Гд вы оставили Аделину? спросила ее миссъ Карръ.

— Тамъ же, гд и вы,— съ барономъ. Я подумала, что, быть-можетъ, буду лишняя между ними, и потому удалилась. Вдь непріятно чувствовать себя помхой нжнымъ изліяніямъ, любовнымъ воркованіямъ и всевозможнымъ сладостямъ, какъ говоритъ Шарлотта Сингльтонъ.

— Какой вздоръ, Роза! не забудьте, что мы во Франціи. А Роз очень нужно выслушивать!

— Мери, продолжила она,— не кажется ли вамъ, что между Сентъ-Джономъ и Аделиной есть что-то особенное? Замтили вы, какъ вчера вечеромъ онъ шепталъ ей что-то на ухо, стоя у фортепіано, между тмъ какъ, повидимому, занятъ былъ перевертываніемъ страницъ для меня? Это значитъ гоняться за двумя зайцами.

Вслдъ за этими словами въ комнату вбжала взволнованная Аделина.

— Мери! Роза, Роза! дорогая Мери! Никогда не оставляйте меня одну съ этимъ человкомъ! Общайте мн это! Непремнно общайте!

— Да что такое? Что онъ сдлалъ? спросили он съ величайшимъ изумленіемъ.

— Ровно ничего. Но я боюсь оставаться съ нимъ наедин, чтобы не говорить о будущемъ. Онъ спрашивалъ меня объ обручальномъ кольц. Тсъ! не разспрашивайте меня боле, заключала Аделина.— О, какъ была бы я рада, Роза, еслибы вы влюбили въ себя барона!

— Спасибо за такое сокровище, со смхомъ отвчала Роза.— Прежде уговорите его выкрасить усы: желтый цвтъ не въ моемъ вкус.

Де-ла-Шассъ намревался пробыть въ замк не боле недли и хотлъ ухать во вторникъ утромъ. Пребываніе его въ замк было довольно мирное: несмотря на чрезвычайную холодность къ нему Сентъ-Джона, взрыва между ними не послдовало. Будь де-ла-Шассъ Англичанинъ, объясненіе между ними сдлалось бы неизбжнымъ, такъ какъ Англичанинъ невольно высказалъ бы словомъ, жестомъ, или дйствіями, что онъ законный обожатель молодой двушки, но Французы поступаютъ иначе.

Госпожа де-Бофуа разослала ко всмъ ближайшимъ сосдямъ пригласительныя записки, въ которыхъ сказано было, что въ понедльникъ въ замк будетъ soire dansante.

Въ понедльникъ посл обда молодыя двушки сидли въ западной гостиной съ госпожою де-Бофуа. Она учила ихъ новому вязанью, но утомившись вышла изъ комнаты, чтобы соснуть своимъ обыкновеннымъ послобденнымъ сномъ. Не успла она удалиться, какъ въ комнату вошелъ баронъ, и обратившись къ Аделин, торжественно просилъ ее удлить ему нсколько минутъ для разговора.

У Аделины стснилось дыханіе, она задрожала отъ страха, испуганный, умоляющій взглядъ ея устремился на Розу и Мери, но все было напрасно, дверь затворилась за ними, и Аделина осталась одна съ своимъ нареченнымъ женихомъ.

Впрочемъ, опасенія ея были напрасны. Баронъ не сказалъ ей ни единаго слова, котораго нельзя было бы повторить при ея матери. Онъ досталъ изъ кармана обручальное кольцо, которое только что вернулось изъ Парижа, гд его убавляли,— простое, гладкое, золотое колечко,— и попросилъ ее сдлать ему честь, дозволивъ снова надть это кольцо на ея палецъ.

Молча, безпрекословно,— что могла бы она возразить на это? — но съ тоской въ сердц, Аделина протянула свою руку, и баронъ ршился слегка коснуться ея пальцевъ, пока надвалъ ей кольцо. Въ эту минуту дверь отворилась, и въ комнату вошелъ мистеръ Сентъ-Джонъ, вертя въ рук ‘французскіе ноготки’.

Онъ увидалъ ихъ рука въ руку, и лицо его стало темне ночи. Читателю уже извстно, что Фредерикъ Сентъ-Джонъ былъ горячъ: онъ способенъ былъ иногда предаваться страшнымъ порывамъ гнва. Вроятно, и тутъ взрывъ былъ бы неминуемъ, еслибы баронъ не вышелъ изъ комнаты, вжливо поклонившись Аделин. А мистеръ Сентъ-Джонъ, хотя вполн увренный что во всемъ этомъ не было ни малйшаго повода къ ревности, не преминулъ вспылить.

— Такъ вотъ какъ, Mademoiselle де-Кастелла, сказалъ онъ,— вы имли тайное свиданіе съ вашимъ обожателемъ! И я долженъ просить у васъ извиненія, что ненамренно помшалъ ему.

Она съ укоромъ повернулась къ нему: не говоря ни слова, не защищаясь, она смотрла на него съ выраженіемъ такой тоска на лиц, а такой частой, преданной любви въ глазахъ, что чувство справедливости одержало верхъ надъ минутною вспышкой молодаго человка, а онъ заключалъ ее въ свои объятія.

— Все-таки жестокія слова, рыдая, проговорила она, между тмъ какъ онъ на груди ея вымаливалъ себ прощеніе,— а въ такое время, когда мн и безъ того приходится переносить слишкомъ много!

— Пусть этотъ цвтокъ примиритъ насъ, моя дорогая, сказалъ онъ, подавая ей ‘французскіе ноготки’.

Сентъ-Джонъ давно уже зналъ исторію гаданья, въ которомъ ‘французскіе ноготки’ постоянно преслдовала Аделину. Ему извстны были также темныя предчувствія Розы относительно того роковаго вліянія, которое, по ея мннію, онъ долженъ былъ оказать на судьбу ея подруги. Сентъ-Джонъ охотно допускалъ возможность этого вліянія, но лишь въ хорошую сторону, и съ тхъ поръ этотъ цвтокъ сталъ дорогъ имъ обоимъ. Фредерикъ усердно разводилъ на мыз французскіе ноготки, и это былъ первый, распустившійся цвтокъ, который онъ поспшилъ принести Аделин.

— Вотъ это кольцо, Аделина, сказалъ онъ, снимая съ ея пальца обручальное кольцо,— вдь оно то самое что баронъ теб надлъ? Не правда ли?

— Вдь ты видлъ, отвчала она.

Онъ опустилъ кольцо въ свой жилетный кармашекъ и посмотрлъ на часы.

— Отдай мн его, Фредерикъ.

— Нтъ, Аделина. Ему никогда уже не обхватывать твоего пальчика.

— Но что же я скажу, если замтятъ что его нтъ у меня? баронъ уврилъ меня, что мамаша сама уполномочила его надть мн это кольцо. Она непремнно спроситъ, куда я его двала.

— Скажи, что хочешь. Что ты уронила его, потеряла, или просто наднь перчатку и не снимай ея до вечера. Тогда я скажу теб, что нужно длать, а теперь мн нельзя мшкать.

Окончивъ свой бальный туалетъ, Мери Карръ пошла на верхъ къ Аделин, которая была уже одта. Луиза охорашивала свою молодую госпожу, когда въ комнату вошла госпожа де-Кастелла, держа въ рук небольшой овальный футляръ.

— Посмотри, Аделина, оказала она, открывая футляръ и показывая ей дорогой браслетъ, столь изящной работы, что трудно было оторвать отъ него взоръ. То была прелестная золотая цпь, между звеньями которой посажены были брилліанты чистйшей воды. Отъ нея спускались золотыя панделоки, также украшенныя брилліантами.

— Ахъ, мамаша! въ восторг воскликнула она: — что за прелесть этотъ браслетъ!

— Да, Аделина. Это теб.

— Ciel! воскликнула Луиза, поднимая руки къ небу.

— Какъ мн благодарить васъ, мамаша! сказала Аделина, принимая подарокъ.

— Не за что благодарить меня, Аделина. Это подарокъ барона. Благодари его.

Обратись этотъ браслетъ въ змю, Аделина и тутъ не могла бы отброситъ ее съ большею поспшностію. Не стой тутъ Мери Карръ, онъ непремнно полетлъ бы на подъ. Госпожа де-Кастелла приняла это за случайность.

— Будь осторожне, дитя мое, сказала она. — Наднь же его. Ты должна явиться въ немъ сегодня вечеромъ.

— О нтъ, нтъ, мамаша! отвчала она вся вспыхнувъ.— Пожалуста, не сегодня.

— Что за пустяки! воскликнула ея мать.— Ты застнчива какъ ребенокъ. Подавая мн этотъ браслетъ, баронъ сказалъ: un petit cadean pour ce soir, застегни же его Луиза.

— Мамаша, умоляла она съ настойчивостію, которую госпожа де-Кастелла нашла совершенно неумстною,— не принуждайте меня надвать сегодня этотъ браслетъ.

— Напротивъ, Аделина, и требую, чтобы ты его надла. Люди, мало тебя знающіе, увидятъ не деликатность чувства, а скоре аффектацію въ этомъ нежеланіи надть подарокъ того, кто скоро станеть твоимъ мужемъ.

— Но онъ еще не мужъ мой, пробормотала Аделина: — по крайней мр до будущаго года.

— Онъ будетъ имъ раньше, Аделина, сказала госпожа де-Кастелла. — До нашего отъзда на югъ.

Аделина вспыхнула, потомъ поблднла, сла на стулъ, и задыхаясь, произнесла своими поблвшими устами:

— Но мы демъ на югъ черезъ два мсяца!

— Милое дитя мое, съ улыбкой сказала госпожа де-Кастелла,— чего же ты такъ пугаешься? Свадьба дло весьма обыкновенное, могу тебя уврить, а я на этой же недл пишу въ Парижъ, чтобы заказать твое приданое.

Луиза застегнула браслетъ на рук Аделины, а та сошла внизъ, въ пріемныя комнаты, какъ во сн. Еслибъ ея молодыя подруги, любовавшіяся ея очаровательною красотой, могли прочесть въ ея сердц то безотрадное чувство, ту мучительную борьбу, которыя разрывали его, он меньше завидовали бы ея судьб. Кром нитки жемчуга въ волосахъ, жемчужнаго ожерелья на ше, да великолпнаго браслета господина де-ла-Шасса на рук, на ней не было никакихъ украшеній. Но притаившись подъ волнами кружевъ и лентъ, на груди ея покоился цвтокъ Сентъ-Джона, французскіе ноготки.

Гости почти вс уже собралась, а Аделина, обмнявшись съ ними привтствіями, направлялась къ колоннад, когда къ ней подошелъ баронъ. Она жаждала подышать свжимъ вечернимъ воздухомъ какъ-будто онъ могъ утолить ея внутренній жаръ!

— Позвольте мн замнить этотъ простой цвтокъ другимъ, Mademoiselle, сказалъ онъ, подавая ей бдую камелію рдкой красоты. И онъ почтительно снялъ съ ея груди французскіе ноготки.

Подозрвалъ ли де-ла-Шассъ отъ кого шелъ этотъ обожаемый цвтокъ, пришло ли ему на память, что онъ въ этотъ же день видлъ его въ рук Сентъ-Джона — ршить трудно, но онъ выказалъ по поводу этого ничтожнаго обстоятельства гораздо больше настойчивости нежели допускается между Французами.

— Баронъ, вы забываетесь! воскликнула Аделина, разсердившись.— Отдайте мн мой цвтокъ.

— Онъ не годится для васъ, Mademoiselle, возразилъ онъ, удерживая его у себя.— Простой, садовый цвтокъ не соотвтствуетъ вашему бальному наряду, и еще мене вамъ самимъ.

— Вы злоупотребляете вашимъ положеніемъ, возразила Аделина, отталкивая блую камелію и садясь подавить свой гнвъ и выступавшія слезы.— Не оскорбляйте меня, удерживая мой цвтокъ.

— Что такое? спросилъ подошедшій къ нимъ господинъ де-Кастелла.— Ты, кажется, сердишься, Аделина.

— Я, кажется, навлекъ на себя немилость вашей дочери, пояснилъ баронъ, не скрывая своей досады. — Mademoiselle сошла внизъ вотъ съ этимъ ничтожнымъ цвткомъ на груди! И она видитъ какое-то оскорбленіе въ томъ, что я предлагаю ей другой, боле ея достойный. Ma foi! Я тутъ ровно ничего не понимаю.

— И я также, отвчалъ господинъ де-Кастелла.— Возьми камелію, Аделина, прибавилъ онъ строго и холодно. — Ты должна быть выше капризовъ и кокетства.

Аделина, не противясь боле, взяла камелію, а баронъ съ наслажденіемъ сталъ обрывать лепестки ноготковъ. Аделина залилась слезами и выбжала на террасу. И все изъ-за ничтожныхъ французскихъ ноготковъ!

— Пускай ее выплачется на свобод, сказалъ господинъ де-Кастелла, удаляясь съ барономъ,— это ее образумитъ. Женское кокетство невообразимо. Вс женщины на одинъ покрой. И я, видно, ошибался въ своей дочери, считая ее исключеніемъ.

Вся въ слезахъ и волненіи, Аделина бросилась бжать по лугу. Плакать, конечно, было безразсудно, но въ ту минуту достаточно было самаго пустаго обстоятельства, чтобы лишить ее самообладанія. За нсколько минутъ передъ тмъ она принуждена была надть ненавистный браслетъ, выслушать извстіе о близости своего брака съ барономъ де-ла-Шассомъ, стоять подл него, въ присутствіи цлаго общества, въ качеств его признанной невсты, и къ довершенію всего, Сентъ-Джонъ еще не являлся. Прижавшись головой къ дереву, она громко рыдала, не боясь чтобы кто-либо могъ ее тутъ услышать. Вдругъ до нея долетлъ звукъ чьихъ-то шаговъ, и она уже хотла было скрыться, когда узнала любимую походку. Онъ быстро шелъ по алле, и она поспшила выйдти ему на встрчу.

— Аделина! воскликнулъ онъ въ удивленіи.

Сдержанныя на минуту слезы опять полились ручьемъ, она бросилась въ его объятія и еще громче зарыдала.

— О Аделина, что съ тобою! Что случилось? Успокойся, успокойся, жизнь моя! Я опять съ тобою, и что это за горе, котораго бы я не могъ разсять?

Встревоженный ея отчаяніемъ, онъ почти донесъ ее до ближайшей скамейки, усадилъ рядышкомъ съ собою, склонилъ ея головку на свое плечо и нжно привлекалъ ее къ себ, не говоря ни слова, пока она не успокоилась.

Понемногу, она разказала ему все: и о браслет, и объ угрозахъ матери насчетъ близкой свадьбы,— Аделин слова эти казались угрозами,— и, наконецъ, о своей размолвк съ барономъ. Но объ этомъ послднемъ обстоятельств она говорила весьма уклончиво.

— У меня былъ на груди простой цвтокъ, а онъ непремнно хотлъ замнить его рдкою камеліей.

Аделина умолчала о томъ, что это былъ тотъ самый цвтокъ, который Сентъ-Джонъ далъ ей поутру, она охотне бы уврила его въ противномъ, и только ставъ его женою, ршилась бы открыть ему вполн свою страстную, безграничную любовь. Но онъ понялъ все, ему не нужно было словъ и увреній. И между тмъ, зная все это, зная какъ самая жизнь ея связана была съ его жизнію, какъ могъ онъ, спустя дв, три недли, дйствительно или притворно усомниться въ этой врной, преданной любви?

— Аделина, сказалъ онъ, безпокойно ходя взадъ и впередъ, по узкой дорожк, освщенной луною, между тмъ какъ она оставалась на скамейк. — Я дурно поступилъ какъ въ отношеніи тебя и твоихъ родныхъ, такъ и въ отношеніи себя и де-ла-Шасса. Теперь я это вижу. Мн слдовало объявить о своихъ намреніяхъ до прізда его въ Бофуа. Завтра же я переговорю съ господиномъ де-Кастелла.

Она вздрогнула какъ будто на нее пахнуло холодомъ.

— Вспомни свое общаніе, сказала она ему.

— Надо покончить, отвчалъ онъ,— я слишкомъ скоро поддался твоему желанію, быть-можетъ, потому что у меня были свои причины желать отсрочки. Но когда на тебя смотрятъ какъ на его будущую жену, обязанную принимать и носить его подарки, это молчаніе не должно боле длиться. Мы вс трое поставлены въ ложное положеніе, ты должна понимать это. Да къ тому же я не зналъ, что свадьбою такъ спшатъ.

— Завтра утромъ онъ узжаетъ, а съ его отъздомъ минуетъ ближайшая опасность, умоляла она. — Не торопись же произносить эти слова, которыя могутъ повести, которыя неизбжно поведутъ… къ нашей разлук. Проведемъ еще недлю-другую въ размышленіи и… ну, да…. и въ блаженств.

— Я не понимаю, откуда берутся у тебя эти мрачныя предчувствія, возразилъ онъ. — Почему ты думаешь, что мой разговоръ съ твоимъ отцомъ поведетъ къ разрыву. Поврь мн, Аделина, что Сентъ-Джоны не привыкли получать отказъ на свои предложенія, они вступали въ союзъ съ благороднйшими фамиліями Англіи.

— Ахъ, не объ этомъ говорю я, Фредерикъ, ты это очень хорошо знаешь!… Чу! вдругъ прошептала она вскакивая съ своего мста и какъ бы собираясь бжать.— Чьи-то шаги приближаются къ намъ изъ дому. Что, если это папа или де-ла-Шассъ?

— Ну что жь? отвчалъ онъ, взявъ ее подъ руку и надменно выпрямляясь во весь ростъ, чтобы встртить непрошенныхъ гостей.— Я имъ все объясню и докажу, что ты не длаешь ничего дурнаго, оставаясь здсь со мною, потому что ты моя обрученная невста.

Но шаги эти, чьи бы они ни были, направились въ другую сторону, а влюбленная чета, болтая, добралась до береговъ миніатюрнаго озера. Ночь была свтлая, теплая, очаровательная. Легкія блыя облачка скользили вокругъ луны, воздухъ, напоенный ароматами цвтовъ, нжилъ обоняніе своими душистыми струями, окрестная тишь заставила Аделину забыть свое горе.

— Отчего ты такъ поздно вернулся? спросила она. — Мн казалось, что ты прідешь гораздо раньше.

— Я здилъ въ Одескъ.

— Въ Одескъ!

Онъ досталъ изъ кармана маленькую бумакку, въ которой завернуто было простое золотое кольцо. Потомъ сдлалъ знакъ Аделин, чтобъ она сняла перчатку, та молча повиновалась, онъ сталъ надвать ей на палецъ кольцо, произнося, торжественныя слова:

— Обручаюсь съ тобой этимъ кольцомъ. Боготворю тебя всмъ существомъ моимъ, стану длить съ тобою мои земныя блага, пока не разлучитъ насъ смерть: вотъ моя клятва въ врности.

Аделина знала, что эти самыя слова съ небольшими измненіями произносятся при англійскомъ свадебномъ обряд, потому что она не разъ слыхала ихъ отъ Розы и другихъ подобныхъ ей болтушекъ. Въ голос и манерахъ мистера Сентъ-Джона было нчто торжественное, наполнявшее ея душу неизвданнымъ досел благоговніемъ. Отъ волненія на глазахъ ея навернулись слезы, трепетъ пробгалъ по всему тлу. Онъ не могъ бы сильнй растрогать ее, даже стоя предъ святыней алтаря и клянясь ей въ врности.

— Смотри же, Аделина, береги его и какому не позволяй снимать его, какъ я снялъ то кольцо. Съ нимъ ты будешь и внчаться.

— Это не его кольцо? прошептала она, еще не вполн отдавая себ отчетъ во всемъ случавшемся, не то же самое?

— Его! Смотри сюда, Аделина!

Съ этими словами онъ вынулъ изъ кармана другое кольцо, разломленное на двое, и бросилъ его въ воду.

— Вотъ куда его кольцо, Аделина. И пусть вмст съ нимъ исчезнутъ и его притязанія!

— Такъ ты для этого здилъ въ Одескъ?

— Для этого.

Они повернули къ дому и шли довольно скоро, не желая продлить отсутствія Аделины, чтобъ оно не было замчено. Дйствительно, какъ ни долго могло оно показаться въ разказ, на дл оно было весьма непродолжительно. Аделина еще не могла оправиться отъ своихъ опасеній.

— Еслибы можно было уговорить мамашу, чтобъ она повременила заказывать приданое! вдругъ воскликнула она, скоре въ отвтъ на свои собственныя мысли нежели на слова Сентъ-Джона.

— Но я не вижу необходимости мшать ей въ этомъ?

Она съ удивленіемъ посмотрла ему въ лицо и уловила на немъ многозначительную улыбку, явно выступившую въ свт мсяца.

— Разв не могутъ вещи, заказанныя для госпожи де-да-Шассъ, пригодиться для мистрисъ Фредерикъ Сентъ-Джонъ?

— Ахъ…. но…. (и ея потупленное лицо загорлось яркимъ румянцемъ), пока еще ничего не нужно…. ни для кого.

— Неужели! А я думаю, что вс эти вещи весьма скоро понадобятся. Разв ты полагаешь, что мн позволятъ увезти тебя на югъ безъ приданаго? прибавилъ онъ смясь.

— Да я еще не ду на югъ, быстро проговорила она.

— Напротивъ, Аделина. Я надюсь, что мы проведемъ тамъ зиму.

— Но я теперь совершенно здорова.

— Знаю, что эта предосторожность почти излишняя. Тмъ не мене, я буду спокойне. Милочка моя! сказалъ онъ, склонившись надъ нею: — тебя не страшитъ мысль провести всю зиму наедин со мною?

Страшиться этой мысли! Да съ нимъ она была бы готова уйдти на край свта и на всю жизнь. Что такое отецъ, мать, родина, домашній очагъ въ сравненіи съ нимъ?

Въ ту минуту какъ они приближались къ открытой лужайк, чья-то темная фигура перешла имъ дорогу. Аделина смутилась при мысли, что ее увидятъ одну съ мистеромъ Сентъ-Джономъ. То былъ отецъ Маркъ, священникъ небольшой сосдней капеллы, духовникъ семейства де-Кастелла, достойный и благочестивый человкъ. Онъ повернулъ голову и взглянулъ на Аделину, но сказалъ только: ‘bonsoir mon enfant,’ и снялъ шляпу мистеру Сентъ-Джону. Мистеръ Сентъ-Джошъ молча приподнялъ свою, а Аделина, словно кающаяся гршница, низко потупилась, пробормотавъ въ отвтъ:

— Bonsoir, mon pre.

Потомъ она проскользнула въ домъ черезъ боковую дверь, чтобы прямо пройдти въ свою комнату и смыть съ своего лица слды слезъ. Между тмъ, мистеръ Сентъ-Джонъ обошелъ кругомъ къ главному подъзду и поднялъ такой звонъ на парадной лстниц, что полдюжины лакеевъ опрометью кинулись отворять ему.

Стоя подл него въ этотъ вечеръ въ блестящемъ бальномъ зал, видя восторгъ, который невольно возбуждалъ онъ во многихъ, и то дружеское вниманіе, съ которымъ относились къ нему ея отецъ и мать, думая объ его аристократическомъ происхожденіи и связяхъ, о богатств и положеніи, которыя должны были достаться ему въ будущемъ, Аделина почти пришла къ той мысли, что предложеніе такого человка какъ Сентъ-Джонъ не могло быть отвергнуто ея отцомъ.

Но баронъ замтилъ, что она бросила блую камелію. ‘Ah petite coquette!’ подумалъ онъ снисходительно. Французская голова барона де-ла-Шасса никакъ не вмщала той мысли, что общанная ему молодая особа можетъ мечтать о замужеств съ другимъ.

III. Растравленная ревность.

По срымъ стнамъ замка Бофуа лниво скользилъ отблескъ заката. Г-нъ и г-жа де-Кастелла, старая г-жа де-Бофуа и тетушка Агнеса играли въ вистъ въ западной гостиной, окна которой растворены были на террасу, гд пріютилась молодежь подъ снью полосатой зеленой драпировки, опущенной надъ колоннадой. Аделина и Мери Карръ распутывали мотки шелку, въ рабочемъ ящик изъ слоновой кости, а Роза Дарлингъ порхала между тропическими растеніями, причемъ въ роскошныхъ волосахъ ея то и дло перебгали струйки золота отъ случайно-падавшихъ лучей солнца. Она явно кокетничала съ мистеромъ Сентъ-Джономъ и начинала сердиться, потому что онъ дразнилъ ее.

— Что жь, вы написали сегодня въ Англію насчетъ романса? спросила она. — Ахъ, ужь не отвчайте, вижу, что забыли.

— Нтъ, не писалъ, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— но не потому чтобы забылъ. Вы еще не разучили и того романса, который я выписалъ для васъ.

— Пла-пла, даже наскучило, противорчила Роза.

— Но не при мн.

— Я уврена, что если вы и повинны въ какихъ-нибудь письмахъ, то вс они посылаются лишь къ одной особ, продолжала Роза.— Гд же вамъ помнить о другахъ длахъ.

— Неужели! Къ кому же это?

— Теперь я не намрена обличать васъ, сказала она, взглянувъ на Аделину. — Я хочу быть сострадательною.

— Не трудитесь дарить меня вашимъ состраданіемъ, ma belle, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ презрительно-насмшливымъ тономъ:— я не приму этого дара.

— Состраданіе къ вамъ, мистеръ Сентъ-Джонъ! Много чести. Я разумла не васъ.

Аделина бросила ей быстрый, смущенный взглядъ.

— Вы секретничаете, Роза, сказалъ онъ смясь.

— Да. Но я могла бы разказать многое, еслибы захотла.

— Я не боюсь, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Говорите.

— Вы сами знаете, что въ Англіи есть одна особа, которая пользуется исключительнымъ правомъ получать отъ васъ письма, не говоря уже о томъ что вы спите и видите ее.

— Роза! воскликнула Мери Карръ, смутно понимая ея намеки. — Какъ вамъ не стыдно болтать такой вздоръ мистеру Сентъ-Джону?

— Онъ самъ напросился. Вдь онъ знаетъ, что это правда. Посмотрите на его лицо, дерзко продолжала она.

— Единственная женщина въ Англіи, которую я удостоиваю своею перепиской, сказалъ онъ серіозне нежели говорилъ до сихъ поръ,— это мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Очень близко къ правд, но не совсмъ, воскликнула досадная двчонка.— Покамстъ она еще только будущая мистрисъ Сентъ-Джонъ.

Сердце Аделины какъ-то странно и порывисто сжалось. Продолжила ли бы Роза, еслибъ она знала это? Догадался ли объ этомъ мистеръ Сентъ-Джонъ?

— Я разумлъ мою мать, Роза, сказалъ онъ. — Она единственная женщина, которая иметъ право на мои письма и получаетъ ихъ.

— Честное слово? спросила Роза.

— Честное слово, повторилъ мистеръ Сентъ-Джонъ:— слово ея единственнаго сына.

— Можно же вамъ врить посл этого! воскликнула Роза.— Неужели вы станете отнкиваться, что въ Англіи есть особа, имющая вс права на ваши письма, хотя бы она ихъ и не получала? Особа прекраснй мечты художника, и за которою вы гонялись какъ тнь въ продолженіе многихъ, многихъ мсяцевъ и, быть-можетъ, лтъ?

— Ба, Роза! сказалъ онъ съ гордою, насмшливою улыбкой:— вы, кажется, начинаете восторгаться.

— Хотите, я сейчасъ назову по имени даму его сердца? спросила Роза съ торжествующимъ, веселымъ лицомъ.— Мери Карръ уже знаетъ ее.

— Вы съ ума сошли! съ жаромъ воскликнула Мери Карръ.— Пожалуста, не воображайте, что мы повримъ вашимъ сказкамъ.

— Назвать? назвать? повторяла Роза, не уступая своей позиціи и не теряя самообладанія.

— Да, назовите, равнодушно сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ. Могъ ли онъ подозрвать, что она знала такъ много?

— Назовите, повторила Аделина, но эти слова не столько можно было разслышать, сколько понять по движенію ея блдныхъ губъ.

— Сара Боклеркъ!

Минутное удивленіе пробжало по лицу мистера Сентъ-Джона и снова исчезло. Аделина слышада это: съ той безумно-горькой минуты мучительная тоска змей обвилась вокругъ ея сердца и поселилась въ немъ на вка.

— Вы ошибаетесь, Роза, равнодушно оказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Неужели? Стало-быть весь свтъ ошибался, утверждая, что честь обладанія рукою мистера Сентъ-Джона выпадетъ на долю Сары Боклеркъ.

— Конечно свтъ ошибался, если только онъ утверждалъ это. А это могло бы статься лишь въ томъ случа, еслибъ онъ былъ населенъ однми Розами Дарлингъ.

— Глядите, воскликнула Роза, срывая его носовой платокъ съ позолоченной клтки, на которую онъ набросилъ его, чтобы защитить сидвшую въ ней красивую птицу отъ лучей заходящаго солнца. — Глядите, его имя — Фредерикъ Сентъ-Джонъ, вышитое волосами.

Какъ нарочно, это былъ тотъ самый носовой платокъ, который Мери подняла въ мастерской во время ихъ перваго визита на мызу. Безпечная Роза болтала безъ умолку, не заботясь о производимомъ ею впечатлніи, между тмъ какъ Аделина ловила каждое ея слово.

— Это ея работа, я совершенно въ этомъ уврена. Посмотрите какое чудное шитье! Какъ отчетливо сдланы зубчики герба. И волосы эта ея, Сары Боклеркъ.

Предположеніе Розы на на чемъ не основывалось, но она и не думала объ этомъ. При ея настоящемъ настроеніи духа она готова была утверждать все что угодно. Весьма возможно,— не то чтобы вроятно, а только возможно,— что сказавъ это, она случайно попала на истину. Мистеръ Сентъ-Джонъ, ничего не отрицая, оставался совершенно равнодушнымъ, а она въ припадк неугомонной веселости неудержимо продолжила болтать.

— Это его любимый носовой платокъ, ужь я не разъ это замчала, на другихъ мтки сдланы чернилами, а этотъ платокъ не только вышитъ ея рукой, но даже и подаренъ ею. Оставьте его, мистеръ Сентъ-Джонъ: я покажу его всей компаніи, если мн вздумается. Подарокъ многозначительный отъ такой очаровательной двушки! Не правда да? Но вдь это извстно, что она была безъ ума отъ него. И онъ тогда платилъ ей взаимностію: вчно бывало садитъ у декана. Не знаю какъ теперь, прибавила она посл небольшаго молчанія, бросивъ значительный взглядъ на Аделину, потомъ, дерзко посмотрвъ на мистера Сентъ-Джона, она запла своимъ звучнымъ, роскошнымъ голосомъ на мотивъ собственнаго сочиненія:

‘Прежде чмъ новой зазноб отдаться

Пріятно покончить вс счеты съ прошедшимъ.’

Аделина встала и твердымъ шагомъ молча вышла въ гостиную: какія глубокія страданія скрываетъ иногда спокойная наружность, но мистеръ Сентъ-Джонъ ничего не подозрвалъ.

— Роза, сказалъ онъ, цитируя одно извстное французское изреченіе,— vous aimez bien rire, mais rien n’est beau que le vrai.

— Ахъ, отвчала она другамъ изреченіемъ,— ce n’est pas tre bien aise que de rire.

И это была едва ли не величайшая истина, сказанная ею во весь вечеръ.

Аделина сохранила наружное спокойствіе въ гостиной, но что за безумное отчаяніе овладло ея душой, когда, вернувшись къ себ въ комнату, она упала къ изголовью постели. Въ одну минуту выстрадать такъ много и не умереть! Разказъ этотъ не вымыселъ: я описываю здсь одну изъ тхъ чувствительныхъ натуръ, которымъ суждено страдать и переносить удары судьбы. Отдать всю свою любовь одному человку, сдлать его своимъ кумиромъ, пожертвовать ему своими лучшими привязанностями, и вдругъ узнать, что есть на свт женщина, которой уже принадлежала его любовь, которая уже выслушивала его клятвы!

Мечты, поддерживавшія Аделину въ продолженіе этихъ мсяцевъ, если и не разлетлись въ прахъ, то совершенно утратили свой прежній радужный колоритъ. Змя сомннія вползла въ ея сердце: демонъ ревности овладлъ имъ навсегда.

Конечно, благодаря мужественной красот и рдкимъ умственнымъ способностямъ, Фредерикъ Сентъ-Джонъ принадлежалъ къ числу немногихъ баловней судьбы. Аделин казалось, что весь міръ могъ, не красня, обожать его. Онъ обратилъ ея жизнь въ элизіумъ, описанный поэтами, и вдругъ она узнаетъ, что онъ любитъ или любилъ другую. Подобно снжной лавин, которая, сорвавшись съ Альповъ, засыпаетъ собою злополучнаго путешественника, обрушились на ея сердце эти всти и смяли его.

Насилу прояснивъ свое чело, Аделина де-Кастелла сошла внизъ. Она не считала времени, но судя по вечернимъ сумеркамъ, отсутствіе ея продолжилось около часу, такъ что Роза спросила, ужь не схоронили ли ее гд-нибудь.

Вслдъ за Аделиной на террасу, гд собралось теперь все общество, явился и старый Испанецъ Сильва, держа въ рук письмо на имя мистера Сентъ-Джона. Зловщія слова: ‘безотлагательно нужное’ заставили госпожу Баретъ какъ можно скоре препроводить его въ замокъ.

— Отвтъ нуженъ? спросилъ онъ.

— Seor, si.

— Хорошо, оказалъ онъ и отошедъ въ сторону.

— Вы, врно, получили непріятныя извстія! воскликнула госпожа де-Кастелла, когда онъ снова вернулся къ нимъ.

— Да, сказалъ онъ, едва сдерживая свое волненіе.— Я долженъ немедленно хать въ Англію.

Хорошо, что сумерки уже сгущались, иначе вс замтили бы испугъ Аделины и страшную блдность ея лица.

Мистеръ Сентъ-Джонъ далъ имъ прочесть письмо. Бдственная случайность постигла его мать. Карету ея понесли лошади. Въ испуг она отворила дверку и соскочила на земь, вслдствіе чего доктора опасались потрясенія мозга.

— Какъ, вы уже дете? воскликнулъ господинъ де-Кастелла, когда Сентъ-Джонъ протянулъ ему руку.

— Да. Мн каждая минута дорога, чтобы не опоздать.

И онъ скрылся, церемонно простившись съ Аделиной, какъ и со всмъ остальнымъ обществомъ. Ни время, ни мсто не позволяли ему проститься съ нею наедин, такъ, какъ бы ему хотлось.

— Я не стала бы сердить его, еслибы предвидла это, наивно оказала Роза, оставшись на террас съ Аделиной.

— А вы разв разсердили его?

— Кажется, немножко. А онъ въ другой разъ не вызывай меня на это.

Перегнувшись черезъ баллюстраду, Аделина смотрла и прислушивалась, но не видала ничего. На язык у нея вертлся тягостный вопросъ, а бдное, чувствительное сердечко ея — о, какъ неспособно оно было переносить житейскія невзгоды! — билось такъ сильно, что она принуждена была переждать прежде чмъ предложить свой вопросъ Роз.

— Вдь это все не правда, что вы говорила, Роза, да?

— А что я такое говорила? отвчала Роза, мысли которой, благодаря ея беззаботности, перенеслись уже на другіе предметы.

— Что онъ любилъ…. какъ бишь ея имя?… Сару Боклеркъ.

Что за прелесть эта притворная забывчивость: какъ бишь ея имя! Какъ будто это имя не врзалось въ ея мозгу огненными буквами, съ той минуты какъ оно было произнесено Розой! Роза отвчала подъ впечатлніемъ минуты:

— Я сказала сущую правду, Аделина. И онъ самъ знаетъ, что это правда. Я такъ же мало сомнваюсь въ томъ, что онъ любилъ ее, какъ и въ томъ, что мы стоимъ на этомъ мст. Говорятъ, что она давно была бы его женой, еслибы не разрывъ, происшедшій между имъ и его братомъ. Онъ не можетъ жениться на ней, покамстъ долги его не будутъ уплачены, и вроятно преспокойно выжидаетъ этого времени. Послушали бы вы что говоритъ объ этомъ Маргарита: она многое поразказала мн передъ отъздомъ моимъ сюда.

Бдное, разбитое сердце снова затрепетало.

— Вы говорите, она не дурна собою?

— Не дурна!.. Она красавица! Одна изъ очаровательнйшихъ двушекъ въ свт: прекрасное, гордое лицо, какъ у него самого. Джорджина Боклеркъ также очень хороша собою, но она ничто въ сравненіи съ ней.

Слушая эта похвалы своей соперниц, Аделина готова была заплакать съ отчаянія, но ей удалось кое-какъ овладть своимъ голосомъ и она довольно твердо спросила:

— А кто это Джорджина Боклеркъ?

— Это ея двоюродная сестра. Дочь декана Вестерберійскаго, а Вестербери, какъ вамъ извстно, родина Фреда Сентъ-Джона. Сара, племянница декана, дочь его брата, генерала Боклерка. Мать ея, леди Сара, умерла, а съ тхъ поръ она живетъ у дяди. По связямъ и даже по состоянію она можетъ быть весьма хорошею партіей для Сентъ-Джона.

— А по чувствамъ?…

Розу поразило какое-то особенное дрожаніе въ голос Аделины. Она посмотрла ей прямо въ лицо.

— Судя по тому что слышала, я совершенно готова врить, что между ними была любовь, отвчала Роза.— Можетъ-быть, и теперь есть. Право, я говорю это не съ дурнымъ намреніемъ, Аделина, но потому что вамъ не мшаетъ звать истину. Несмотря на мою обыкновенную беззаботность и необдуманность, я могу иногда быть серіозною, именно теперь я говорю не шутя. Вы знаете какъ онъ пріятенъ въ обществ, за всми ухаживаетъ,— это обыкновенное свойство подобныхъ ему любезниковъ, но я совершенно убждена, что онъ любилъ Сару Боклеркъ.

Съ этими словами Роза вошла въ комнату. Намренія ея дйствительно были добрыя. Полагая, что Аделина готовилась полюбить Фредерика Сентъ-Джона, несмотря на слово данное ею барону, она хотла во-время предостеречь ее дружескимъ замчаніемъ. Роза и не подозрвала какъ далеко зашло у нихъ дло.

Прошелъ часъ. Вс, за исключеніемъ Аделины, собрались въ комнат, гд уже поданы были свчи. Одни играли въ шахматы, другіе въ экарте, третьи разказывали только-что вошедшему отцу Марку о причин неожиданнаго отъзда молодаго Англичанина. Роза сидла въ это время за фортепіано, тихо напвая англійскіе мотивы. ‘Сладкій голосокъ’, говаривала старая госпожа де-Бофуа и никогда не могла наслушаться этихъ старинныхъ псенъ своей родины.

Аделина продолжила стоять на террас, опираясь на баллюстраду и, повидимому, вглядывалась во мракъ. Еслибы госпожа де-Кастелла замтила ея отсутствіе, она давно позвала бы ее въ комнату, боясь ночной прохлады.

‘О Милордъ, берегитесь ревности!

Это зеленоглазое чудовище

Само нарождаетъ для себя пищу.’*

* Слова Яго (Отелло, актъ III).

Никогда не высказывалъ великій знатокъ человческаго сердца боле великой истины, боле необходимаго предостереженія. И какъ напрасно! Хорошо намъ смяться теперь надъ тми ‘пустяками’, которые нкогда вводили насъ въ заблужденіе, но въ то время мы не смялись. Извстно, что ревность обусловливается страстною любовью: кто станетъ оспаривать это? Любовь въ высшей степени требовательна. Кумиръ ея долженъ быть глухъ и слпъ къ совершенствамъ другой женщины. Чуть замтная тнь подозрнія возбуждаетъ ревность, чего же можно было ожидать теперь, когда факты и подробности была осязательны, какъ, напримръ, въ разказ Розы? Она возбудила самыя изысканныя пытки разъдающей страсти, нтъ сомннія, что она жестоко разыгралась въ сердц Аделины. Нельзя сказать, чтобъ Аделина безусловно поврила всему: намекъ на возможность его брака съ Сарою Боклеркъ безъ слда скользнулъ по ея слуху. Она была слишкомъ уврена въ его благородств, чтобы хотя на минуту усомниться въ томъ, что онъ не сталъ бы предлагать ей свою руку, еслибы былъ связавъ другимъ общаніемъ. Но Аделина была убждена, что нкогда онъ страстно любилъ эту двушку, и она стояла, предаваясь этимъ горькимъ мыслямъ и спрашивая себя, долго ли останется онъ въ Англіи, и часто ли онъ будетъ встрчать тамъ ея прекрасную соперницу. Уже одно то обстоятельство, что онъ ухалъ не сказавъ ей ни одного нжнаго слова на прощанье, казалось ей зловщимъ предзнаменованіемъ.

Но что это двигается въ отдаленіи? Кто выходитъ такими быстрыми шагами изъ-за темныхъ деревьевъ? Ахъ! безумно забившееся сердце уже подсказало ей кто это, прежде чмъ выяснилась фигура на блдной полос свта! То былъ онъ, онъ, съ кмъ, казалось, она простилась на вки. Охватившая ее радость была такъ сильна, что на минуту заглушила всю горечь сомннія. Переодтый въ дорожное платье, онъ шелъ легкими, неслышными шагами по лужайк, и еще легче взбжалъ на террасу.

— Какое счастіе, что ты здсь, Аделина! прошепталъ онъ.— Я не могъ ухать, не попытавшись увидать тебя, хотя, и сомнвался чтобъ это мн удалось.

Взволнованная, дрожащая, Аделина въ смущеніи пробормотала нсколько словъ о томъ, что онъ теряетъ время.

— Нтъ, перервалъ ее мистеръ Сентъ-Джонъ,— я былъ бы повиненъ въ чудовищной неблагодарности, которой не искупило бы никакое позднйшее раскаяніе, еслибы терялъ хоть одну драгоцнную минуту. Кто знаетъ, быть-можетъ, я пріду лишь для того, чтобы получить послднее благословеніе моей умирающей матери, быть-можетъ, я пріду и найду ее…. Онъ вдругъ остановился и посл минутнаго молчанія продолжалъ: — Собственно мои дорожные сборы были скоро кончены, но гораздо трудне было найдти способъ къ перезду въ Одескъ. Такъ обыкновенно случается въ подобныхъ обстоятельствахъ: рессорная карета,— другаго экипажа у меня подъ рукой нтъ,— уступлена была на ныншній день фермеру Пишону. Баретъ отправилась выручать ее и прідетъ въ ней прямо сюда, такъ какъ это по дорог. Ты видишь, стало-быть, что я не теряю ни одной минуты. Мы застанемъ первый поздъ. Что ты такъ дрожишь, моя милая? спросилъ онъ, когда рука ея задрожала въ его рук.— Не озябла ли ты?

Озябла! Но многіе мущины сдлали бы тотъ же вопросъ.

— Теперь, Аделина, поговоримъ серіозно. Долженъ ли я сдлать письменное предложеніе господину де-Кастелла, или мн оставить это до моего возвращенія?

— О, погоди, погоди, умоляю тебя! упрашивала она.

— Я самъ бы желалъ этого, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— я чувствую, что во время этого объясненія мн нужно будетъ поддерживать тебя своимъ присутствіемъ. Но если обстоятельства задержатъ меня доле нежели я желалъ бы, тогда, Аделина, мн не останется другаго выбора: скоро начнутся дятельныя приготовленія къ твоей свадьб, и я необходимо долженъ буду объясниться.

Она припала головой къ его рук и зарыдала.

— Ободрись, прошепталъ онъ. — Вдь я говорю о самомъ дурномъ исход, но всего вроятне, что черезъ нсколько дней я опять буду здсь. Пиши мн каждый день, Аделина, ничего не утаивая, чтобъ я могъ судить, сколько времени можно мн быть въ отсутствіи. По дорог сюда, мн пришло въ голову, что гораздо лучше было бы пересылать теб мои письма на имя Розы или Мери. Ты знаешь, что я говорю это не для себя,— я гордился бы правомъ писать къ теб открыто,— но твое спокойствіе для меня дороже всего. Если я буду адресовать свои письма прямо на твое имя, это можетъ подать поводъ къ объясненіямъ до моего возвращенія сюда.

‘Постоянная забота о ней!’ — Ея сердце забилось благодарностью.

— На имя Мери Карръ, сказала она.

— Теперь мы должны разстаться, прошепталъ онъ, заслышавъ издали легкій стукъ кареты.— Вотъ мн сигналъ. Карета сейчасъ будетъ здсь.

— Не правда ли, ты тотчасъ же вернешься, какъ скоро будешь свободенъ? со вздохомъ спросила она.

— Конечно, не теряя вы минуты. Нужно ли спрашиватъ объ этомъ, Аделина?

Онъ привлекъ ее къ своему сердцу, и горькія слезы ручьемъ потекли по ея щекамъ.

— Богъ да благословитъ и да сохранитъ тебя до моего возвращенія, жизнь моя, дорогая моя, единственная моя любовь!

И когда онъ скрылся, Аделина въ недоумніи спрашивала себя, пылая румянцемъ, дйствительно ли она не отвчала на этотъ послдній, долгій, прощальный поцлуй, который онъ напечатллъ на ея устахъ.

Въ продолженіи этого неожиданнаго и кратковременного свиданія она позабыла о Сар Боклеркъ.

На другой день по отъзд мистера Сентъ-Джона, когда вс еще сидли за столомъ, Сильва подалъ письма, между которыми были два письма изъ Англіи, запечатанныя, по выраженію Розы Дарлингъ, гербами всхъ Сентъ-Джоновъ. Одно изъ нихъ адресовано было госпож де-Кастелла, другое миссъ Карръ.

Мери посмотрла на него съ невыразимымъ удивленіемъ. Дло въ томъ, что неожидая извстія отъ мистера Сентъ-Джона ране слдующаго дня, Аделина, по свойственной ей застнчивости, откладывала до послдней минуты свое объясненіе съ Мери Карръ.

— Что это мистеру Сентъ-Джону вздумалось писать ко мн? воскликнула Мери. Но Аделина, сидвшая съ ней рядомъ, пропустила свою руку подъ скатерть и судорожно сжала ея колно.

Общій смхъ былъ отвтомъ на это замчаніе. Многимъ въ первый разъ только пришло въ голову, что мистеръ Сентъ-Джонъ заинтересованъ миссъ Карръ.

— Читайте ваше письмо безъ церемоніи, моя милая, сказала Агнеса де-Бофуа. — Вы здсь какъ дома.

Мери Карръ подняла-было руку чтобы сломать печать, но Аделина еще сильне сжала ея колно. Тогда Мери, смутно догадываясь въ чемъ дло, положила письмо около своей дессертной тарелки.

— Отчего же вы не распечатываете его, Мери Карръ? нетерпливо повторила Роза.

— Не хочу, сказала миссъ Карръ полушутя, полусеріозно.— Тутъ могутъ быть секреты, которые я не желала бы читать при всхъ.

Роза, любопытство которой было сильно возбуждено, охотно бы дала ей въ эту минуту пощечину.

— Мистеръ Сентъ-Джонъ пишетъ, что матери его лучше, сказала госпожа де-Кастелла.— Ушибъ гораздо легче нежели полагали. Онъ надется съ слдующею же почтой извститъ насъ о ея полномъ выздоровленіи.

— Мн кажется, письмо это не ко мн, Аделина, воскликнула Мери Карръ, когда он остались вдвоемъ.

— Вы можете распечатать его, робко отвчала Аделина.— Быть-можетъ,— я полагаю,— что тутъ приложено другое письмецо ко мн.

Мери Карръ распечатала кувертъ. Онъ заключалъ въ себ нсколько вжливыхъ строкъ отъ мистера Сентъ-Джона, который просилъ ее передать, при удобномъ случа, прилагаемое письмо Аделин.

— Видите, до чего дошло? прошептала ей Аделина.

— Я давно это замчала, Аделина.

Аделина ушла въ свою комнату и заперлась на ключъ, чтобы на свобод прочитать письмо. То было длинное посланіе, отличавшееся, впрочемъ, несравненно большимъ смысломъ отъ обыкновенныхъ любовныхъ посланій. Мистеръ Сентъ-Джонъ не могъ выражаться иначе, но зато въ его письм проглядывало столько страстной нжности, что ею могла бы удовлетвориться даже Аделина, еслибы не горькія сомннія, возбужденныя въ ея душ Розой въ этотъ роковой вечеръ. Они всюду ее преслдовали. Съ тхъ поръ ни днемъ, ни ночью она не знала ни минуты покоя или счастія, неврный Фредерикъ Сентъ-Джонъ постоянно грезился ей въ объятіяхъ другой женщины. Сара Боклеркъ получала въ ея воображеніи даже ‘осязательныя формы’. На другой день посл отъзда Сентъ-Джона, когда она перелистывала съ своими подругами прошлогодніе нумера Альбома Красавицъ, Роза внезапно воскликнула, указывая на одну изъ картинокъ:

— Вотъ это точь-въ-точь Сара Боклеркъ!

— Ваша вчерашняя сказка, Роза, совершенная безсмыслица! воскликнула Аделина съ отчаяннымъ усиліемъ говорить спокойно.

— Она не только иметъ смыслъ, но вдобавокъ истинная правда, возразила Роза.

— Ну, нтъ, не совсмъ, сказала Мери Карръ. — Это была не любовь, а простое волокитство, Роза.

— Очень можетъ быть, поддакнула втреная Роза. — Какъ привлекательный молодой человкъ, мистеръ Фредерикъ Сентъ-Джонъ порхаетъ себ мотылькомъ съ цвтка на цвтокъ, лобзая каждый и не останавливаясь ни на одномъ.

И чтобы придать боле вса своей безпечной болтовн, она продекламировала начальныя строки одной старинной псни, нкогда бывшей въ большомъ ходу въ пансіон M-me de-Nino:

Всхъ бы взялъ нашъ мотылечекъ

Только въ славушк изъянъ:

День-деньской на солнц вьется,—

Расписной на немъ кафтанъ.

Дома женушку оставитъ

Подъ шатромъ листвы густой,

Самъ по цвтикамъ, цлуясь,

Кружитъ ровно холостой.

Аделина долго смотрла на картинку. То было прекрасное, молодое лицо съ очаровательнымъ выраженіемъ невинности и въ то же время гордости. Впрочемъ, ни одинъ безпристрастный наблюдатель не предпочелъ бы его ея собственному лицу, но такъ велика ослпляющая сила ревности, что она преувеличила въ ея глазахъ прелести этого мнимаго портрета и придала ему нчто больше обыкновенной миловидности. Быть-можетъ, эта картинка едва напоминала собой молодую двушку, о которой говорила Роза, но что за дло! Для Аделины то была Сара Боклеркъ, и съ этой минуты образъ этотъ неизгладимо врзался въ ея воображеніи какъ образъ ея счастливой соперницы. А между тмъ она врила въ мистера Сентъ-Джона и знала что онъ искалъ ея собственной руки! Истинно несослдимы пути, по которымъ пробираются въ сердце сомннія ревности!

Наконецъ, изнемогая отъ нестерпимой тоски и ожиданія, она ршилась въ одномъ изъ своихъ писемъ намекнуть ему на его прежнюю короткость съ Сарою Боклеркъ. Отвтъ его для всхъ, кром Аделины, остался тайной, но что онъ разсялъ ея ревность, это можно было заключить изъ того, что съ тхъ поръ лицо ея снова просіяло.

Между тмъ мистеръ Сентъ-Джонъ оставался въ Лондон, у постели своей больной матери. Опасность миновала, и въ сущности самое паденіе не было такъ сильно, какъ сначала предполагали. Леди Анна Сэвилль также находилась при ней. Исаакъ Сентъ-Джонъ лежалъ больной въ замк Вефер. До возвращенія своего во Францію Фредерикъ намренъ былъ постить своего брата, чтобъ испросить согласіе на предполагаемый имъ бракъ съ Аделиной де-Кастелла. Но этому визиту не суждено было осуществиться.

Однажды посл обда обитатели замка де-Бофуа удивлены были неожиданнымъ пріздомъ барона де-ла-Шасса. Желая посовтоваться съ господиномъ де-Кастелла о какомъ-то важномъ дл, онъ объявилъ, что вмсто письма предпочелъ явиться самъ. Вс присутствующіе выразили ему на этотъ счетъ свое удовольствіе, кром Аделины, которая была вн себя отъ изумленія, ужаса и отчаянія. Въ тотъ же вечеръ, ложась спать, она написала объ этомъ мистеру Сентъ-Джону.

IV. Хоть на ножи.

Дня два спустя, все общество сидло вечеромъ въ билліардной передъ тмъ какъ разойдтись по спальнямъ. Ночь была душная, но сильный втеръ, дувшій въ открытыя окна, колебалъ пламя свчей и заставлялъ ихъ оплывать. Было уже около одиннадцати часовъ вечера, игра затянулась, потому что баронъ игралъ медленно и обдуманно. Вдругъ дверь неожиданно отворилась, и въ комнату вошелъ мистеръ Сентъ-Джонъ. Аделина вскочила съ своего мста, едва сдерживая невольное восклицаніе, она никакъ не воображала, что онъ вернется такъ скоро. Письмо ея, повидимому, застало его на сборахъ въ замокъ Веферъ, вмсто того, онъ немедленно повернулъ на континентъ.

Какъ онъ поправился, похорошлъ. Вс замтили это, несмотря на то что онъ былъ въ дорожномъ плать. Можно ли было порицать Аделину за то, что она его любила? Со всхъ сторонъ посыпались на него вопросы о здоровьи мистрисъ Сентъ-Джонъ. Онъ отвчалъ, что она вн всякой опасности и уже выздоравливаетъ.

— Смю ли я просить васъ, сэръ, чтобы вы удлили мн завтра утромъ полчаса времени для разговора, громко сказалъ онъ, обращаясь къ господину де-Кастелла, такъ что вс могли его слышать.

— Конечно, отвчалъ господинъ де-Кастелла, и съ удивленіемъ посмотрлъ на Сентъ-Джона.

— Въ которомъ часу, сэръ?

— Когда вамъ угодно. Выбирайте сами время.

— Въ такомъ случа, въ десять часовъ, заключилъ мистеръ Сентъ-Джонъ и сталъ прощаться.

Выходя изъ комнаты, онъ нжно пожалъ руку Аделины, и хорошо сдлалъ, потому что сердце ея громко билось, когда онъ говорилъ съ ея отцомъ. Она удалилась въ свою комнату, но не для того чтобы предаться отдыху: тревожное ожиданіе грядущаго дня далеко гнало отъ нея сонъ. И несмотря на томительную отсрочку, на страхъ неизвстнаго, но близкаго будущаго, на ужасныя сомннія и терзанія, вызываемыя образомъ Сары Боклеркъ, въ душ ея блеснулъ радостный лучъ солнца: онъ опять былъ съ нею. Она снова слышала его обожаемый голосъ, снова чувствовала пожатіе его руки, и міръ опять сталъ для нея раемъ, хотя и былъ пока еще подкрашенъ тмъ ненавистно-рыжимъ цвтомъ.

На другой день, въ десять часовъ утра, мистеръ Сентъ-Джонъ явился въ замокъ. Роз онъ принесъ свертокъ нотъ, а Мери Карръ прелестный письменный приборъ, вроятно, въ благодарность за услугу, которую она оказала ему и Аделин. Впрочемъ, онъ не сдлалъ ей ни малйшаго намека и прямо прошелъ въ кабинетъ господина де-Кастелла.

Свиданіе длилось цлый часъ, въ продолженіе котораго Аделина находилась въ совершенной неизвстности. Она не могла оставаться на одномъ мст, и то всходила на верхъ, то спускалась внизъ. Чуть ли не въ сотый разъ проходила она черезъ залу, когда дверь кабинета отворилась, и въ ней показался мистеръ Сентъ-Джонъ. Онъ схватилъ ее за руку и увелъ въ желтую гостиную. Она дрожала съ головы до ногъ, какъ наканун его отъзда въ Англію. Въ первый разъ посл его возвращенія находились они наедин. Онъ нжно поцловалъ ее и прижалъ къ своему сердцу.

— Ты врно принесъ мн дурныя всти! произнесла она наконецъ.— Мы должны разстаться, не правда ли?

— Мы не разстанемся, Аделина. Но странно, странно! продолжилъ онъ, ходя взадъ и впередъ по комнат: — въ заблужденіи своемъ эти люди воображаютъ, что ради даннаго слова можно насиловать чувства. Господинъ де-Кастелла не понимаетъ и не можетъ понять, что дло идетъ о твоемъ счастіи. Короче сказать, онъ обратилъ это въ шутку.

— А что, онъ очень разсердился?

— Нтъ, но конечно ему это непріятно. Такъ какъ намъ ежеминутно могутъ помшать, то я разкажу теб все въ нсколькихъ словахъ. Я сказалъ ему, что страсть, возникшая между нами, развилась невольно, что я не становился на твоей дорог съ намреніемъ похитить твою любовь, что насъ случайно свели обстоятельства, бывшія всему причиной. Я доказалъ ему, что ты ни въ какомъ случа не заслуживаешь упрека, что вся вина падаетъ на меня одного, такъ какъ вмсто того чтобы бжать отъ возникавшаго между нами чувства, я остался и далъ ему окрпнуть.

— Вы простились въ ссор? спросила она.

— Напротивъ. Господину де-Кастелла очень хочется повернуть все это въ шутку, и даже онъ намекнулъ мн, чтобъ я никогда боле не возобновлялъ этого разговора. Я увренъ, что онъ такъ и смотрлъ на это дло, потому что сегодня же пригласилъ меня къ обду.

— И ты придешь, Фредерикъ! не правда ли?

— Ради тебя, Аделина, приду.

— О! воскликнула она, вздрагивая:— чмъ все это кончится?

— Жизнь моя, сказалъ онъ серіозно,— ты должна быть спокойна. Чего теб бояться, когда я съ тобою? Поврь мн, что мы соединимся.

— Мистеръ Сентъ-Джонъ, воскликнула Роза, когда они взошли въ западную гостиную,— вы привезли мн ноты, Мери Карръ письменный приборъ, а Аделин что?

— Себя, спокойно отвчалъ онъ.

— Въ шутк часто бываетъ много правды, смясь сказала Роза. — Надюсь, вы не думали, что вамъ удалось обмануть меня, мистеръ Сентъ-Джонъ, вашими письмами къ Мери Карръ и ея отвтами къ вамъ? Bah, pas sі bte!

И она, вальсируя, направилась къ колоннад.

Мистеръ Сентъ-Джонъ обратился къ миссъ Карръ и поблагодарилъ ее за услугу, оказанную ему и Аделин.

— Вамъ, вроятно, извстно было, сказалъ онъ,— что ваша переписка съ Аделиной была совершенно законна, хотя до моего возвращенія я не желалъ никому объяснять, что мы обручены другъ съ другомъ?

— Я уже давно опасалась этого, мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Опасались?

— Да, вы знаете, что Аделина общана другому: а Французы считаютъ подобныя общанія священными.

— Да, вообще. Но иногда бываютъ исключенія. Надюсь, что вы не откажете намъ въ добрыхъ желаніяхъ?

— Конечно, нтъ, потому что для Аделины это вопросъ жизни и смерти. Она такое нжное растеньице.

— И найдетъ самый заботливый уходъ.

За обдомъ вс чувствовали себя неловко. Мистеръ Сентъ-Джонъ былъ спокоенъ и ршителенъ, де-ла-Шассъ — вн себя отъ бшенства. Посл полудня разнесся слухъ о предложеніи мистера Сентъ-Джона, и де-да-Шассъ, пользуясь его отсутствіемъ, разбранилъ его публично. Выйдя изъ-за стола, синьйоръ де-Кастелла пригласилъ своихъ гостей въ билліардную, надясь, что стукъ шаровъ разгонитъ принужденіе. Но вмсто того произошла ссора. Поводомъ къ ней послужилъ небольшой споръ насчетъ игры. Сентъ-Джонъ показалъ себя надменнымъ и неуступчивымъ.

Взбшенный де-ла-Шассъ до такой степени забылся, что назвалъ мистера Сентъ-Джона мотомъ, который, прокутивъ свое собственное состояніе, гонится теперь за состояніемъ Аделины.

— Вы лжете! крикнулъ мистеръ Сентъ-Джонъ, забывая приличіе и быстро поворачиваясь къ барону. Но его дальнйшія дйствія были парализованы Аделиной, которая, вн себя отъ ужаса, бросилась черезъ всю комнату къ Сентъ-Джону, и охвативъ его за руку, тихо умоляла его успокоиться ради ея. Де-ла-Шассъ выступилъ впередъ и подалъ руку Аделин, но Сентъ-Джонъ съ гордымъ презрніемъ удержалъ ее подл себя.

— Mademoiselle, вы роняете себя! сказалъ господинъ де-ла-Шассъ.— Отойдите отъ него.

Сентъ-Джонъ не отвчалъ на это ни слова. Сознавая свое могущество, онъ продолжалъ спокойно улыбаться и удерживать посл себя Аделину. Баронъ кипятился, но очень хорошо зналъ, что увести молодую двушку насильно было такъ же невозможно, какъ пошатнуть замокъ, ужь не говоря о томъ, что ему между прочимъ пришлось бы вылетть за окно.

— Прошу васъ вступиться въ это, воскликнулъ онъ, почти заикаясь отъ гнва и обращаясь къ господину де-Кастелла, который не усплъ еще вставать на одного слова: такъ быстро произошла эта ссора.— Могу ли я допустить, чтобы мою нареченную невсту оскорбляли такимъ образомъ въ моемъ приоутствіи?

— Аделина, строго вмшался господинъ де-Кастелла,— вернись къ матери.

— Она моя нареченная невста, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ барону:— я имю на нее другія права, которыхъ вы никогда не получите,— права любви.

Де-да-Шассъ задыхался отъ бшенства, которое представляло величайшій контрастъ съ холоднымъ спокойствіемъ мистера Сентъ-Джона.

— Я не намренъ терять съ нимъ словъ, синьйоръ де-Кастелла, а лишь тогда возвращусь въ вашъ салонъ, когда въ немъ не будетъ этого человка.

Съ этими словами баронъ повернулся на каблукахъ и вышелъ изъ комнаты, громко хлопнувъ дверью. Съ минуту длилось молчаніе. Сентъ-Джонъ, все еще удерживая Аделину, оставался на самомъ отдаленномъ конц комнаты, синьйорь де-Кастелла, полупарализованный этимъ скандаломъ, стоялъ у билліарда, вс остальные собрались вокругъ малиновой оттоманки. Агнеса де-Бофуа безпрестанно крестилась, а госпожа де-Кастелла погружена была въ нмое отчаяніе.

— Сударыня, сказалъ наконецъ синьйоръ своей дочери, которая громко рыдала отъ волненія и ужаса,— какъ смете вы не слушаться моихъ приказаній? Я веллъ вамъ идти къ вашей матери.

— Она не ослушивается васъ, и никогда не сдлаетъ этого съ намреніемъ, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Во всемъ виноватъ я одинъ.

Онъ почти церемонно взялъ Аделину за руку и повелъ черезъ всю комнату къ ея матери.

— Пора положить конецъ этимъ сценамъ, мистеръ Сентъ-Джонъ, закричалъ синьйоръ де-Кастелла.— Вы уже получили сегодня утромъ мой отвтъ на этотъ счетъ.

— Но я опять возвращаюсь къ тому же разговору, сиръ. Подробности, о которыхъ я умолчалъ тогда, должны-быть разказаны теперь.

— Я вовсе не желаю ихъ слушать, съ сердцемъ сказалъ синьйоръ де-Кастелла.

Мистеръ Сентъ-Джонъ спокойно перебилъ его.

— Я этого требую по праву, сказалъ онъ.— Мн извстно, что сегодня, въ присутствіи всхъ членовъ вашей семьи баронъ позволилъ себ слишкомъ рзко выразиться о моемъ поведеніи, и вы должны дать мн возможность оправдать себя.

— Раздражительность барона весьма понятна, и вамъ легко извинить его, мистеръ Сентъ-Джонъ, при вашемъ здравомъ смысл и холодномъ разсудк.

— Я такъ и поступилъ, искренно отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Онъ вроятно считаетъ себя оскорбленнымъ, и я выказалъ ему должное снисхожденіе. Будь другой на мст де-ла-Шасса, я… я поступилъ бы съ нимъ иначе.

— Оставимъ этотъ непріятный разговоръ, мистеръ Сентъ-Джонъ, было ршительнымъ отвтомъ.

— Я прошу васъ выслушать мои объясненія, я прошу у васъ этого какъ милости и общаю быть откровеннымъ. Ставъ совершеннолтнимъ, я получилъ хорошее состояніе. Оно все прожито теперь. Грхи юности, свойственные моему званію и моей неопытности, вовлекли меня въ мотовство, которому порадовался бы мой злйшій врагъ. Но я торжественно увряю васъ, что никогда не осквернялъ себя ни дурною мыслію, ни безчестнымъ поступкомъ. Ни одинъ мущина, ни одна женщина не упрекнетъ меня въ чемъ-либо, кром безумной расточительности денегъ, хотя слдуетъ замтить, что большая часть ихъ пошла на удовлетвореніе нуждъ тхъ, кто былъ боле меня обдленъ судьбой. Съ годъ тому назадъ, я прожилъ послдній шиллингъ и сверхъ того далъ на нсколько тысячъ векселей.

— Прошу васъ, не входите въ эти подробности, мистеръ Сентъ-Джонъ, прервалъ его синьйоръ де-Кастелла.

— Съ вашего позволенія, я буду продолжать. Братъ мой, мистеръ Исаакъ Сентъ-Джонъ, вызвалъ меня въ замокъ Веферъ. Онъ указавъ мн на мои ошибки и просилъ меня размыслить о необдуманности моихъ поступковъ. Я размыслилъ, созвалъ вс свои заблужденія и твердо ршился положить имъ конецъ, но человку, погрязшему въ долгахъ, трудно бываетъ выполнить свои добрыя намренія. Братъ вызвался помочь мн на двухъ условіяхъ. Вопервыхъ, я долженъ былъ дать ему честное слово не входить боле вы въ какіе долги, вовторыхъ, жениться. На первое изъ этихъ условій я охотно согласился, но второе было мн не по сердцу. Чтобы скоре подвинуть меня на это, братъ открылъ мн свои великодушныя намренія. Какъ онъ, такъ и мать моя чрезвычайно желали, чтобъ я женился, поводомъ къ этому была не только боязнь чтобъ я снова не вернулся къ прежней безпорядочной жизни, но и суеврное опасеніе свойственное всмъ членамъ нашего семейства, что со смертію моею и моего брата пресчется родъ Сентъ-Джоновъ. Исаакъ предлагалъ тотчасъ же отдать мн замокъ Веферъ — онъ всегда имлъ намреніе поступить такимъ образомъ въ случа моей женитьбы — и назначить мн соразмрный съ этими помстьями доходъ. Онъ общалъ также назначить хорошую часть моей жен, которую они уже заране для меня выбрали.

— Не Сар ли Боклеркъ? перебила его Роза, никогда не терявшая присутствія духа.

— Моей кузин Анн, продолжалъ мистеръ Сентъ-Джонъ, едва удостоивъ Розу взглядомъ.— Въ это время она гостила съ моею матерью въ замк Вефер. Но этотъ бракъ былъ намъ обоимъ не по сердцу. Она была уже тайно обручена съ капитаномъ Сэвиллемъ, и я былъ повреннымъ ея тайны. Я ршился взять на себя всю тяжесть отказа — такъ какъ положеніе капитана Сэвилля не позволяло ему въ то время открыто искать руки леди Анны Сентъ-Джонъ — и объявилъ моему брату, что не могу жениться на Анн. Мы повздорили и разстались. Я всегда останусь при томъ мнніи, что братъ слишкомъ строго отнесся ко мн, то-есть къ грхамъ моей юности. Живя въ уединеніи, на которое съ самаго дтства обрекла его болзнь, онъ не зналъ соблазновъ свта, и потому не могъ допустить ихъ и въ отношеніи ко мн. Онъ называлъ мои грхи непростительными преступленіями, а я оспаривалъ его съ увлеченіемъ. Я слишкомъ погорячился, наговорилъ боле чмъ слдовало, въ этомъ настроеніи мы разстались. Я вернулся въ Лондонъ. Въ это время умерла сестра моей матери, завщавъ мн все свое состояніе. Правда, оно было не велико, но я могъ заплатить имъ свои долги и употребилъ его для этой цли. Въ будущемъ ноябр я выплачу послдній шиллингъ. Я предпочелъ бы не являться къ моему брату до тхъ поръ, пока совсмъ не развяжусь съ долгами, но обстоятельства вынудили меня поступать иначе. Я былъ уже на дорог въ Веферъ, когда до меня дошло извстіе, что де-ла-Шассъ снова появился здсь, и потому я прямо поспшалъ сюда, не запасшись тми ручательствами, которыя въ противномъ случа я непремнно привезъ бы съ собою. Но вы не должны сомнваться, господинъ де-Кастелла.

— Сомнваться въ чемъ?

— Въ томъ, что я могу, что я сумю доставить приличное положеніе вашей дочери.

— Не въ этомъ вопросъ, сэръ, хотя я, быть-можетъ, и усомнился бы. Дочь моя не леди Анна Сентъ-Джонъ.

— Мн слдовало бы прибавить, что леди Анна уже вышла замужъ за капитана Сэвилля, положеніе котораго измнилось къ лучшему, и она сама оправдала меня передъ Исаакомъ. Братъ мой пламенно желаетъ примириться со мною, и я смло могу васъ уврить, что вс планы и распоряженія, которые онъ имлъ въ виду для леди Анны, онъ возобновитъ для Аделины.

— Мн кажется, вы слишкомъ много берете на себя, мистеръ Сентъ-Джонъ, ручаясь за другаго. Но къ чему продолжать этотъ безполезный разговоръ? Дочь моя общана барону де-да-Шассу и не выйдетъ ни за кого другаго.

— Сэръ, въ волненіи воскликнулъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— отвчайте мн на одинъ вопросъ. Еслибъ я могъ упрочить за Аделиной богатый надлъ и ввести ее полною хозяйкой въ замокъ Веферъ,— а вы знаете, что рано или поздно онъ непремнно мн достанется,— сочли ли бы вы меня приличною для нея партіей?

— Для чего поднимать этотъ вопросъ?

— Но я прошу васъ отвтить мн, хотя бы только изъ вжливости, умолялъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Нашли ли бы вы меня достойнымъ ея руки, по крайней мр съ свтской точки зрнія?

— Конечно. Люди и познатне меня сочли бы за честь породниться съ вами.

— Въ такомъ случа, сэръ, я сегодня же вечеромъ возвращаюсь въ Англію, и явлюсь къ вамъ не иначе какъ съ моими врительными грамотами въ рукахъ.

— Какое безуміе! воскликнулъ синьйоръ де-Кастелла, между тмъ какъ изъ груди Аделины вырвался слабый крикъ испуга.— Я допустилъ этотъ разговоръ, мистеръ Сентъ-Джонъ единственно изъ уваженія къ вамъ, но прошу васъ выслушать отъ меня однажды навсегда, что Аделина ни когда не можетъ быть вашею женой.

— Я не хочу теперь настаивать на этомъ, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ, протягивая руку госпож де-Кастелла, чтобы проститься съ нею.— Мы возобновимъ вашъ разговоръ по возвращеніи моемъ изъ Англіи.

— Но вы, конечно, не предпримете этого безразсуднаго путешествія! рзко замтилъ господинъ де-Кастелла.

— Синьйоръ де-Кастелла, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ съ выраженіемъ твердой ршимости на блдномъ лиц и въ манерахъ,— я не откажусь отъ вашей дочери. Еслибъ я даже захотлъ пожертвовать своими собственными чувствами, то и тогда я долженъ былъ бы пощадить ее. Выдавать ее за де-да-Шасса значитъ обрекать ее на врную смерть. Вы сами знаете ея слабое здоровье, она не въ силахъ будетъ бороться съ горемъ. Аделина, прибавилъ онъ, обращаясь къ ней, между тмъ какъ она истерически рыдала,— къ чему это отчаяніе? Я уже уврялъ тебя, когда ты опасалась этихъ объясненій, что не уступлю тебя не только де-ла-Шассу, но никому на свт. Теперь, въ присутствіи твоихъ родителей, я снова повторяю теб, что съ помощію Божіею ты станешь моею женой.

— А пока ты еще въ моей власти, Аделина, саркастически замтилъ господинъ де-Кастелла,— не угодно ли теб уйдти въ свою комнату.

Она повиновалась, и рыдая пошла къ дверямъ.

— Погодите, закричалъ мистеръ Сентъ-Джонъ умоляющимъ голосомъ,— если вы удаляете ее ради меня, то я лучше самъ уйду. Прощайте.

Онъ отворилъ дверь, и держась за нее, нершительно смотрлъ на Аделину. Чувства ея доведены были до высочайшей степени возбужденія, потерявъ всякое самообладаніе, она стремительно ринулась впередъ, а съ истерическимъ рыданіемъ припала къ рук мистера Сентъ-Джона.

— Ты вернешься, ты не бросишь меня, ты не уступишь меня ему? проговорила она.

Онъ нжно положилъ свою руку на ея плечо, какъ будто она была одна.

— Теперь я поневол долженъ оставить тебя, Аделина, прошепталъ онъ. — Но поврь мн, что я не буду напрасно тратить времени. Черезъ три дня жди моего возвращенія, и тогда, жизнь моя, мы уже никогда боле не разстанемся.

Онъ еще ниже наклонилъ свою голову и страстно поцловалъ ее въ уста. Потомъ выпустилъ ее изъ своихъ объятій, отвернулся и ушелъ. Въ немъ было много отваги.

Аделина закрыла руками вспыхнувшее лицо. Изумленіе присутствующихъ было выше всякаго описанія: поцловать молодую двушку считается во Франціи несравненно большимъ преступленіемъ нежели осквернить себя семью смертными грхами. Госпожа де-Кастелла немедленно увела Аделину къ себ въ комнату, а сдые волосы миссъ де-Бофуа встали дыбомъ.

— А право, Фердинандъ, онъ хорошій и честный человкъ и не имлъ никакого дурнаго намренія, оказала добрая старая госпожа де-Бофуа, обращаясь къ своему зятю. — У насъ въ Англіи это ровно ничего не значитъ. Когда я была молода, меня также цловали, и право я ничего не потеряла отъ этого.

Ночь прошла въ тревог, а утро было еще непріятне. Аделина лежала въ постел съ головною болью, а баронъ съ двнадцати-часовымъ поздомъ возвратился въ Парижъ. Онъ думалъ, заодно съ синьйоромь де-Кастелла,— хотя, быть-можетъ, послдній говорилъ и не искренно,— что мистеръ Сентъ-Джонъ навсегда ухалъ въ Англію. Аделину онъ не порицалъ, но вся его ярость обращена была на соперника. Что же касается до любви Аделины къ мистеру Сентъ-Джону, баронъ никогда не думалъ о ней и никогда бы ея не понялъ.

Меру подано было оглашеніе свадьбы и, по обычаямъ страны, скоро должно было появиться въ газетахъ. Оно было слдующаго содержанія: ‘Альфонсъ Жанъ-Ипполитъ баронъ де-ла-Шассъ и Аделина Луиза де-Кастелла.’

Вс распоряженія насчетъ свадьбы была уже сдланы, чему, вроятно, способствовалъ страхъ, внушенный мистеромъ Сентъ-Джономъ. Религіозный обрядъ долженъ былъ совершаться въ сосдней часовн, гражданскій — у мера, въ Одеск. Вечеромъ того же дня въ замк Бофуа назначенъ былъ великолпный балъ, а на слдующее утро молодые узжали въ Парижъ, черезъ нсколько дней къ нимъ присоединилась бы господинъ и госпожа де-Кастелла, и вс вмст должны была отправиться на югъ.

Роза безцеремонно высказывала свои замчанія относительно этого плана.

— Ужь я бы не дала имъ распоряжаться за меня, Аделина, и показала бы имъ дорогу съ ихъ французскими идеями! говорила она.

Прошло три дня, а мистера Сентъ-Джона нтъ какъ нтъ. Аделина была въ ужасномъ волненіи. Добрый отецъ Маркъ, любившій ее съ самаго дтства и горячо принимавшій къ сердцу ея интересы, смотрлъ на нее съ глубокимъ участіемъ всякій разъ, когда имъ приходилось встрчаться. Наконецъ, на третій день вечеромъ, онъ сказалъ ей:

— Дитя мое, мн больно видть твои страданія. Этотъ молодой Англичанинъ весьма привлекателенъ, и я понимаю твою тоску по немъ. Но его отъздъ долженъ облегчить теб исполненіе твоей обязанности.

Священникъ думалъ, что Сентъ-Джонъ ухалъ навсегда. Аделина промолчала, но готова была упасть на грудь добраго священника и выплакать передъ нимъ свое горе.

— Онъ хорошо сдлалъ, что покончилъ съ этимъ, дитя мое. Одни безплодныя огорченія ожидали тебя въ его присутствіи. Никогда и ни при какихъ обстоятельствахъ теб не слдовало бы вступать въ супружество съ еретикомъ. Такъ лучше, дитя мое! Да будетъ надъ тобой благословеніе святыхъ угодниковъ!

Когда наступило утро четвертаго дня, и Сентъ-Джонъ не являлся, положеніе Аделины стало невыносимымъ. Съ чмъ можно было бы сравнить ея безпокойство? Читатель, вроятно, извстна сказка о Синей Бород.

‘— Сестра Анна, сестра Анна, нтъ ли кого на дорог?

‘— Увы, нтъ, сестрица, только пыль несется отъ стада овецъ.

‘— Сестра Анна, сестра Анна, не разглядишь ли кого на дорог?’

То же было и съ Аделиной. Когда глаза ея утомлялись смотрть вдаль, она отходила на минуту отъ окна, говоря Роз: ‘Роза, Роза, не видишь ли ты его?’

— Нтъ ни души.

Тогда она обращалась къ другой подруг, говоря: ‘Мери, Мери! подойди къ окну. Не увидишь ли ты его?’

Но и этотъ день проходилъ подобно прежнимъ, а онъ все не халъ. Трудное это было для нея время. Предоставленная самой себ, не поддерживаемая Сентъ-Джономъ, она не осмлилась бы противиться своему отцу, и свадьба непремнно бы состоялась. Но на пятое утро — о счастіе! — онъ возвратился. Посмотри на него, Аделина. Какая смлая, торжествующая походка, какая самоувренная улыбка на прекрасномъ лиц, какое довольство въ честныхъ, любящихъ глазахъ. Онъ въ самомъ дл вернулся Сентъ-Джономъ владльцемъ замка Бефера.

Миссъ де-Бофуа, Аделина и Мери сидли втроемъ: вс прочіе ушли на ферму. Онъ подошелъ къ Аделин, взялъ ее за руку и понялъ, что должна она была выстрадать за это время.

— Но теперь все кончено, прошепталъ онъ ей,— я никогда, никогда боле не разстанусь съ тобой, Аделина.

— Какъ вы неблагоразумно поступили, вернувшись сюда, мистеръ Сентъ-Джонъ, сказала тетушка Агнеса, пожимая ему руку.

— Напротивъ, я чрезвычайно хорошо сдлалъ что създилъ къ брату, воскликнулъ онъ съ румянцемъ торжества на лиц. — Ахъ, дорогая миссъ де-Бофуа, вы скоро прідете къ намъ въ замокъ Веферъ, не правда ли? А гд же господинъ де-да-Шассъ?

— Онъ ухалъ въ Парижъ.

— Весьма прискорбно.

Аделина посмотрла на него.

— Онъ назвалъ меня искателемъ приключеній, гоняющимся за состояніемъ Аделины. Но будь онъ здсь, я заставилъ бы его теперь отказаться отъ этихъ словъ.

— Есть ли какая-нибудь надежда? невольно спросила и Аделина.

— Много, много надеждъ, жизнь моя, отвчалъ онъ.— Врь тому, что и говорю теб.

Подобно какому-нибудь посланнику, Сентъ-Джонъ привезъ съ собою врительныя грамоты отъ своего брата. Все, въ чемъ онъ уврялъ наедин господина де-Кастелла, теперь осуществилось. Братъ принялъ его съ распростертыми объятіями, радуясь возможности примираться. Онъ тотчасъ же поручилъ своимъ стряпчимъ уплатить послдніе долга Фредерика и выкупать его имущество изъ залога. А посл свадьбы Фредерикъ долженъ былъ получить отъ него замокъ Веферъ съ огромнымъ доходомъ. Онъ въ яркихъ краскахъ изобразилъ Аделину своему брату, налегая не столько на ея красоту, которая, по его словамъ, должна была сама говорить за себя, сколько на прекрасныя качества ея ума и сердца. Слушая эти похвалы, Исаакъ примирился съ неудачнымъ исходомъ перваго сватовства съ леди Анною Сентъ-Джонъ, и написалъ Аделин, что онъ готовъ полюбить и принять ее какъ родную дочь. Приданое, назначенное имъ для леди Анны, онъ отдавалъ теперь ей безъ всякихъ измненій.

Синьоръ де-Кастелла еще ни разу не бывалъ въ такомъ смущеніи. Мы охотно вримъ въ то чего желаемъ, и онъ въ самомъ дл былъ убжденъ, что мистеръ Сентъ-Джонъ не возвратится. Дло, повидимому, принимало серіозный оборотъ. Скрпя сердце, принялъ онъ письмо, поданное ему отъ мистера Исаака Сентъ-Джона. Оно заключало въ себ формальное предложеніе Аделин съ вышеприведенными подробностями о назначаемомъ ей приданомъ, и все это отдавалось на усмотрніе и одобреніе синьйора де-Кастелла. Въ конц упоминалось объ одной просьб, которую Фредерикъ долженъ былъ передать ему лично, а именно, чтобы синьйоръ съ своимъ семействомъ поспшилъ постить замокъ Веферъ и ознакомиться съ тмъ домомъ, въ который онъ отдаетъ свое дитя. Свадьба могла бы совершиться въ самомъ непродолжительномъ времени, смотря по желанію, въ Англіи или во Франціи, а за тмъ Фредерикъ увезъ бы свою молодую жену въ боле теплый климатъ на весь зимній сезонъ.

Не взирая на затрудненія, которыя окружали его со всхъ сторонъ, господинъ де-Кастелла былъ въ высшей степени польщенъ сдланною ему честью, ибо онъ хорошо зналъ, что Исаакъ Сентъ-Джонъ изъ замка Вефера имлъ право претендовать на боле знатный союзъ для своего брата. Впрочемъ, онъ не преминулъ выказать свое неудовольствіе.

— Вы не хорошо поступили, мистеръ Сентъ-Джонъ, какъ относительно меня, такъ и относительно вашего брата. Позвольте узнать, сказали ли вы ему, что Аделина невста другаго?

— Я разказалъ ему все, съ твердостію отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— а онъ совершенно согласился со мною, что если не ради себя, то ради самой Аделины я долженъ избавить ее отъ этой ужасной участи.

— Вы слишкомъ смлы, сэръ, воскликнулъ господинъ де-Кастелла, красня отъ гнва.

— Да, возразилъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— я смлъ и ршителенъ, и вы должны простить мн это признаніе. Мн не пристало бы дйствовать иначе, когда дло идетъ о такихъ важныхъ для меня интересахъ.

Господинъ де-Кастелла отодвинулъ назадъ свое кресло, бывшее единственнымъ исключеніемъ изъ неудобной съ прямыми спинками мебели, украшавшей его кабинетъ.

— Выслушайте меня, сказалъ онъ, — надюсь, что это будетъ въ послдній разъ. Ваша поздка въ замокъ Веферъ, какъ я, и предупреждалъ васъ, оказалась безполезною: настоящій разговоръ вашъ не поведетъ ни къ чему. Никакія убжденія, никакія угрозы, еслибы вы мн вздумали ихъ длать, не измнятъ моего ршенія ни на одну іоту. Аделина выйдетъ за барона де-да-Шасса.

— До сихъ поръ я ничего не говорилъ о моихъ собственныхъ чувствахъ, съ жаромъ сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— но вы должны знать, что дло идетъ о моемъ счастіи, что все мое будущее связано съ Аделиной.

— Вы хорошо длаете, что не высказываете своихъ чувствъ, я не перемнилъ бы своего мннія. Мн весьма прискорбно, что это такъ, но разницы не было бы. Пора намъ кончить это, мистеръ Сентъ-Джонъ. Я уже благодарилъ васъ за честь, которую вы оказали мн, пожелавъ вступить со мною въ родственный союзъ. Я выскажу эту благодарность и вашему брату. Въ самомъ дл, у меня нтъ никакой причины скрывать отъ васъ, что при другихъ обстоятельствахъ, несмотря на различіе вроисповданій, я польстился бы на этотъ бракъ. По теперь между вами и Аделиной воздвигнуты непреодолимыя преграды.

— О, господинъ де-Кастелла, прошу васъ размыслитъ хорошенько. Увряю васъ, что я воспитанъ былъ въ такихъ же строгихъ понятіяхъ о чести, какъ и вы, и надюсь, что никогда и зачмъ не придется мн запятнать этой чести. Но я нахожу въ высшей степени несправедливымъ жертвовать этому чувству счастіемъ ближняго и своею единственною дочерью.

— Тсъ! тсъ! Слова: жертва! счастіе! это все химеры воображенія, которыхъ мы не признаемъ. Аделина, быть-можетъ, а потоскуетъ немного, постуетъ про себя недльку-другую, но разъ вышедши за барона, она скоро примирится съ своимъ положеніемъ.

— Вы убьете ее, запальчиво воскликнулъ Сентъ-Джонъ.— Быть-можетъ, вы не видите этого, сэръ, но я говорю вамъ правду. Если тягостная неизвстность и волненіе, въ которыхъ жила она это время. Продлятся еще, она непремнно умретъ.

— Въ такомъ случа, мистеръ Сентъ-Джонъ, насмшливо возразилъ синьйоръ де-Кастелла,— вы должны положить конецъ этимъ волненіямъ, удалившись отсюда!

— Этого я никогда не сдлаю, я не могу отказаться отъ Аделины. Я боле его достоинъ ея рука.

— На васъ падаетъ величайшая отвтственность за все случавшееся. Зная, что Аделина общана другому, вы должны была бжать отсюда, или, по крайней мр, отдалиться отъ нея на время, когда вы почувствовали, что начинаете любить ее.

— Не знаю, отдавалъ да я себ тогда отчетъ въ этомъ. Но еслибъ и такъ, то, вроятно, не удалился бы отсюда. Будь я нищій, какъ назвалъ меня этотъ человкъ, или стой и ниже ея на общественной ступени, тогда мой долгъ былъ бы ясенъ, во наслдникъ замка Вефера не имлъ нужды скрываться какъ трусъ.

— Дло не въ томъ, дло не въ томъ. Еслибъ Аделина была простая крестьянка, общанная другому, вы и тогда должны была бы уважать въ ней невсту и оставить ее въ поко.

— Я и не старался снискать ея любовь. Увряю васъ, синьйоръ, что страсть, зародившаяся въ сердцахъ нашихъ, возникла сама собою, вслдствіе частыхъ встрчъ, взаимной симпатіи и сходства во вкусахъ, я твердо убжденъ, что она овладла нашими сердцами прежде нежели я усплъ выговорить слово или совершать поступокъ, который можно было бы назвать волокитствомъ. Наконецъ, простите мн, что я напоминаю вамъ объ этомъ, еслибъ Аделина питала къ де-ла-Шассу любовь, которая могла бы сдлать ее счастливою съ нимъ, такъ она бы осталась совершенно равнодушною ко мн.

— Наше совщаніе кончено, вставая, замтилъ господинъ де-Кастелла,— и я прошу васъ никогда боле не возобновлять этого разговора. Повторяю опять, что я весьма вамъ обязанъ за честь, которую вы оказали Аделин, но мн ничего боле не остается длать, какъ уклониться отъ этой чести.

— Вы можете измнить ваше ршеніе, синьйоръ де-Кастелла.

— Не могу, клянусь честью, не могу. Угодно вамъ самимъ передать мое письмо въ замокъ Веферъ?

— Нтъ. Я остаюсь здсь.

— Я не имю права контролировать ваши дйствія, мистеръ Сентъ-Джонъ, но вы хорошо сдлали бы, ухавъ отсюда на время свадьбы моей дочери. Ваша встрча съ барономъ можетъ повести къ большимъ непріятностямъ.

— Его здсь нтъ, а потому опасаться нечего.

— Я не желалъ бы, чтобы наши добрыя отношенія прекратилась: скажу боле, я былъ бы весьма радъ попрежнему видть васъ въ своемъ дом, еслибы только вы общали быть благоразумнымъ. Вы должны знать (и голосъ синьйора снова принялъ прежній дружескій тонъ), что мы вс чрезвычайно любили васъ, мистеръ Сентъ-Джонъ, и находили величайшее удовольствіе въ вашемъ обществ. Это-то доброе чувство къ вамъ и поставило меня въ затрудненіе: не будь его, я уже давно заперъ бы вамъ двери. Оставайтесь здсь, продолжайте посщать насъ, и вы всегда найдете привтъ въ моемъ дом, подъ условіемъ быть благоразумнымъ и не мшать ходу длъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ не отвчалъ на слова. Онъ поклонился синьйору де-Кастелла, и выбжавъ изъ кабинета, чуть-чуть не наткнулся на отца Марка, который ждалъ своей очереди, чтобы войдти въ него.

Затмъ, какъ говорится, наступало затишье передъ бурей. Сентъ-Джонъ изрдка прізжалъ въ Бофуа и, повидимому, случайно встрчалъ Аделину гд-нибудь около замка, но слухъ о притязаніяхъ его совершенно смолкъ. Между тмъ шли дятельныя приготовленія къ свадьб, и об молодыя подруги Аделины, съ разршенія своихъ родныхъ и мадамъ де-Нино, должны были присутствовать на брачной церемоніи.

V. Не удалось!

Теперь мы приступаемъ къ той части нашего разказа, о которой такъ непріятно говорить. мистеръ Сентъ-Джонъ сдлалъ послднюю попытку поколебать ршимость синьйора де-Кастелла, но ему строго замтили, чтобъ онъ никогда боле не поднималъ этого вопроса. Тогда ему не осталось другаго выбора, какъ склонить Аделину къ побгу. Мысль эта испугала ее и вызвала съ ея стороны упреки, что было весьма естественно, она почувствовала себя оскорбленною не только самимъ предложеніемъ, но и тмъ, что оно шло отъ мистера Сентъ-Джона. Однако онъ стоялъ на своемъ. Прежде всего онъ спросилъ у нея, какомъ образомъ избгнетъ она замужства съ де-да-Шассомъ, если не ршится на подобный шагъ? Потомъ онъ началъ приводить ей самые краснорчивые доводы, а краснорчіе дйствуетъ убдительно, исходя изъ любимыхъ устъ.

Отдадимъ справедливость Сентъ-Джону. Онъ въ самомъ дл былъ убжденъ, что дйствуетъ честно для блага Аделины. Да и едва ли можно было назвать побгомъ поступокъ, къ которому онъ склонилъ ее, ибо онъ принялъ вс мры, чтобы получить помощь и содйствіе своей семьи. Онъ разказалъ своимъ роднымъ все какъ было, открылъ имъ всю истову и умолялъ ихъ спасти Аделину. Было бы излишне слдить за нимъ въ этомъ дл изо дня въ день, шагъ за шагомъ, довольно будетъ оказать, что хотя поздно и не охотно, однако Аделина дала ему свое согласіе.

До торжественной свадьбы оставалось только три дня. Въ одинъ знойный вечеръ они стояли оба въ кустахъ. Дйствительно, ему нельзя было терять времени, если онъ уже ршался спасти ее. Онъ подалъ ей письмо своей матери.

‘Дорогая Mademoiselle де-Кастелла! Фредерикъ пишетъ мн, что доводы мои не убдили васъ, потому что вы думаете, будто я высказала ихъ только изъ вжливости. Вы правы, если предполагаете, что я строго смотрю на тайный побгъ, каждая порядочная женщина не можетъ смотрть на это иначе, если она добросовстна. Но вы находитесь въ исключительномъ положеніи. Дло идетъ о вашемъ будущемъ счастіи, можетъ-бытъ, о самой жизни вашей, и я дйствительно думаю, что Фредерикъ правъ, говоря, что считаетъ священною обязанностью спасти васъ отъ тягостнаго и вынужденнаго брака. Не жестоко ли жертвовать вашимъ счастьемъ только для того, чтобы сдержать данное слово,— а вдь это такъ, если я не ошибаюсь? Синьйоръ де-Кастелла самъ высказалъ (въ письм къ моему пасынку, мистеру Исааку Сентъ-Джону), что еслибы не это несчастное слово, которымъ онъ связалъ себя, онъ гордился бы вступить въ родство съ Фредерикомъ, что онъ ничего не иметъ лично противъ моего сына. Сказать вамъ правду, мн самой показалось изъ этого письма (которое пасынокъ мой препроводилъ ко мн), что вашъ отецъ былъ бы радъ найдти предлогъ къ нарушенію своего слова, но что онъ просто считаетъ невозможнымъ найдти его. Этотъ фактъ или, лучше сказать, мнніе отца вашего и побудило меня главнымъ образомъ поддерживать Фредерика въ его намреніи и если оно осуществится (я опять повторяю, что для васъ нтъ другаго выхода), пусть лучше я освящу его своимъ участіемъ, которое въ послдствіи оправдаетъ васъ въ глазахъ свта.

‘Я не совсмъ еще оправилась отъ своей болзни, чтобы выхать вамъ навстрчу, но леди Анна Сэвилль вызвалась замнить меня. Посл завтра она отправляется съ мужемъ въ Фокстонъ, гд и приметъ васъ изъ рукъ Фредерика. Оттуда она привезетъ васъ прямо ко мн въ Лондонъ, гд вы пробудете до вашей свадьбы, которою, разумется, не къ чему медлить, потомъ вы създите на короткое время въ замокъ Веферъ, а оттуда уже на югъ. Контрактъ готовъ, а ждетъ вашей и Фредериковой подписи. Мистеръ Исаакъ Сентъ-Джонъ уже скрпилъ его своею рукой и встртитъ васъ въ Лондон.

‘Я жду васъ съ большимъ нетерпніемъ. Поврьте мн, дорогое дитя мое, что я постараюсь быть для васъ нжною матерью.

‘Селина Сентъ-Джонъ.’

— Будь готова завтра вечеромъ, шепнулъ онъ Аделин, когда она сложила письмо.

— Когда же мы обвнчаемся? въ смущеніи спросила она посл минутнаго молчанія, и потупила свое очаровательное лицо.

— Ты видишь, Аделина, что говоритъ моя мать. Я выхлопоталъ особенное разршеніе, по которому протестантскій обрядъ совершится тотчасъ же по прибытіи нашемъ въ Лондонъ, такъ чтобы намъ боле не разлучаться. Если же обряды твоей церкви потребуютъ нкоторой отсрочки, чего я, впрочемъ не предполагаю, ты пробудешь у моей матери до тхъ поръ, пока и она не будутъ выполнены.

— А ты… ты будешь добръ ко мн? пролепетала она, заливаясь слезами. — Я покидаю домъ, въ которомъ была счастлива, мать, отца, друзей моего дтства, я все покидаю для тебя, будешь ли ты всегда такой добрый?

— Аделина! воскликнулъ Сентъ-Джонъ, прижимая ее къ своему сердцу: — какъ можешь ты спрашивать меня объ этомъ? Ты скоро станешь моею дорогою женой, а я буду лелять тебя такъ, какъ никто еще тебя не лелялъ. Твои родители любили тебя горячо, но разв любовь ихъ можетъ сравниться съ моею? Богъ да поможетъ мн устроить твою жизнь такъ, чтобъ она казалась теб счастливымъ сномъ. Ни одна мать еще не берегла такъ своего первенца, какъ буду я беречь и лелять тебя.

Еслибы не сильное біеніе ея сердца, которое онъ чувствовалъ подъ своею рукой, ее можно было бы упрекнуть въ холодности — такъ неподвижно она стояла. Но это было безмятежное спокойствіе безграничной любви, слишкомъ глубокой, слишкомъ чистой для наружнаго проявленія.

— Ты мняешь этотъ домъ на боле прекрасный, продолжалъ онъ,— ты простишь мн эти слова, когда увидишь замокъ Веферъ. Ты будешь его кумиромъ. Я говорю не о себ одномъ, но и о врныхъ, преданныхъ моихъ слугахъ. Они переходили къ вамъ изъ поколнія въ поколніе, они служила моему отцу, моему брату и будутъ служить мн, а тебя, свою госпожу, они станутъ боготворить. Ты будешь чувствовать себя счастливою въ этомъ дом. Иногда мы будемъ узжать въ чужіе края, предаваться свтскимъ удовольствіямъ, но за то будемъ возвращаться въ свой домъ съ такимъ отраднымъ чувствомъ, что намъ современемъ станетъ тяжело покидать его. Тамъ будемъ воспитывать нашихъ дтей и научать ихъ добру, тамъ будемъ жить такъ, чтобы сдлаться достойными вчной жизни, пути къ спасенію различны, но вра и цль, къ которой мы стремимся, для всхъ одинаковы: одна надежда, одно Небо, одинъ Богъ! О, Аделина, оставь твой страхъ за будущее, оставь вс сомннія, если они у тебя были. Другихъ я сталъ бы уврять честью, а тебя я прошу довриться моей любви.

Посвятивъ еще нсколько минутъ на окончательное обсужденіе своего плана, они повернули было къ дому, какъ вдругъ около нихъ раздался кашель. Сентъ-Джонъ бросился въ сторону и увидалъ сидвшаго на скамь отца Марка. Давно ли онъ былъ здсь? Если такъ, то онъ, вроятно, слышалъ то, чего ему не слдовало знать, потому что онъ понималъ по-Англійски. Сентъ-Джонъ въ досад закусилъ губы.

— Это вы, отецъ мой?

— Сейчасъ только прислъ, сынъ мой. Уже не молодъ, и ноги у меня болятъ посл долгой ходьбы. А сегодня вечеромъ я далеко-таки прогулялся.

‘Онъ врно сейчасъ только пришедъ’, подумалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— А это кто же съ вами, неужели Mademoiselle de Castel-la? продолжалъ священникъ, потому что Аделина нарочно осталась позади. — Зачмъ, дитя мое, выходите вы такъ поздно вечеромъ?

— Я уже провожаю ее домой. Да вдь ночь еще не наступила.

И точно, еще не совсмъ смерклось, но уже поднимался туманъ, какъ это всегда бываетъ посл знойнаго дня. Время стояло жаркое, жаркое даже для конца августа, и солнце пекло цлый день. Аделина поспшила войдти въ комнаты, хотя она пробыла въ саду не боле пяти минутъ, однако боялась чтобъ ея не хватились.

Планъ побга былъ такъ разчитанъ. Въ слдующую ночь Аделина должна была уйдти къ себ въ комнату ране обыкновеннаго, подъ предлогомъ головной боли или какого-нибудь другаго легкаго нездоровья, и отпустивъ Луизу, одться подорожному. Потомъ тайкомъ спуститься внизъ, выйдти изъ дома прежде чмъ его успютъ запереть на ночь и присоединиться къ Сентъ-Джону, который будетъ ждать ее въ саду. Тотъ же неудобоописываемый экипажъ, не разъ уже служившій мистеру Сентъ-Джону, родъ длинной одноколки съ блымъ коленкоровымъ верхомъ, легкій и прыткій, будетъ стоять у подъзда и помчитъ ихъ въ Одескъ. Тамъ они захватятъ ночной поздъ, идущій изъ Аміеня въ Булонь, а въ Булон уже прямо сядутъ на пароходъ Фокстонъ, который, по заведеннымъ заране справкамъ, отплываетъ рано утромъ вмст съ приливомъ. По прибытіи въ Фокотонъ, Сентъ-Джонъ сдастъ Аделину на попеченіе капитана Сэвилля и его жены, леди Анны. Такимъ образомъ они надялись быть цлую ночь въ дорог, прежде чмъ бгство ихъ могло быть замчено въ Бофуа. Въ теоріи планъ этотъ казался довольно исполнимымъ, увидимъ, каковъ онъ будетъ на практик.

Наступилъ роковой день, ужасный для Аделины! Обманъ вообще былъ несвойственъ ея натур, но свой настоящій поступокъ, тайный побгъ изъ родительскаго дома, она считала гнуснымъ преступленіемъ. Не любовь къ Сентъ-Джону придавала ей такую ршимость, подъ вліяніемъ одного этого чувства она все-таки не нашла бы въ себ достаточно силы, чтобы бжать: ее подвинулъ на то страхъ сдлаться женою де-ла-Шасса. Ахъ, еслибъ она могла хоть на одинъ день помняться характеромъ съ миссъ Розой Дарлингъ!

Но день дотянулся кое-какъ до вечера даже и для Аделины. Посл обда они вс сидли въ любимой западной гостиной, когда въ нее вошелъ Сентъ-Джонъ, его встртили съ удивленіемъ, потому что посщенія его въ послднее время были весьма рдки. Въ этотъ разъ онъ былъ противъ обыкновенія молчаливъ и задумчивъ, да и вс вообще были какъ-то неразговорчивы. Синьйоръ де-Кастелла игралъ въ шахматы съ Агнесой, и поздоровавшись съ Сентъ-Джономъ, не сказалъ съ нимъ боле ни слова. Старая мадамъ де-Бофуа играла въ экарте съ Мери Карръ.

Зловщее уныніе, казалось, тяготло надъ всми. Въ комнат было какъ-то черезчуръ тихо. Роза, для которой скука была хуже яда, вскочила со стула, и въ надежд развеселить всхъ, стала усердно рыться въ кип нотъ. Она выкопала оттуда одну старую-престарую псню, которую она не пла цлые мсяцы, а можетъ-быть даже и годы. Какимъ образомъ напала она на нее? Это была чистая случайность, просто, судьба. Еслибы кто-нибудь изъ постороннихъ попросилъ Розу спть эту псню, она, разумется, отвтила бы на эту просьбу сарказмомъ, посмялась бы надъ ‘извращеннымъ вкусомъ’, надъ ‘англійскими идеями’, ‘готскимъ вандализмомъ’ и вмсто псни прокричала бы какую-нибудь италіанскую или нмецкую арію. Но въ этотъ вечеръ ей самой вздумалось спть ее, и въ этомъ — я снова повторяю — участвовала сама судьба.

‘Лишь только я вспомню, что надо разстаться съ Эриномъ, съ тобою —

Разстаться на цлые годы, быть-можетъ, навки.’

Едва успла Роза пропть эти строки, какъ въ комнат раздались рыданія Аделины. Она полулежала въ кресл своей бабушки, блдная и спокойная, между тмъ какъ въ душ ея кипла буря. Слова псни были удивительно примнимы къ ней, и она вслушивалась въ нихъ съ невыразимою тоской. Да, удивительно примнимы! И она также на цлые годы, быть-можетъ навсегда, покидала свой домъ, своихъ дорогихъ родителей. Въ подобныя минуты самое ничтожное обстоятельство можетъ поколебать вншнее спокойствіе. Рыданія Аделины усиливались все боле и боле, и она, наконецъ, потеряла всякое самообладаніе. Вс присутствующіе взглянули на нее съ изумленіемъ, и Роза вдругъ оборвала псню.

Мистеръ Сентъ-Джонъ, стоявшій у фортепіано, инстинктивно бросился-было къ Аделин, но на полдорог также инстинктивно остановился и отошелъ назадъ. Вс съ безпокойствомъ обступили Аделину, ея мать оставила свое шитье и подошла къ ней. Но Аделина какъ бы по мановенію волшебнаго жезла вдругъ преодолла себя. Она въ короткихъ словахъ разсяла общее недоумніе: она была, просто, не въ дух сегодня, цлый день ей нездоровилось, и псня Розы ее разстроила, все прошло теперь. Мистеръ Сентъ-Джонъ шепнулъ Роз, чтобъ она спла что-нибудь другое, и Роза начала новую псню. Тогда онъ простился со всмъ обществомъ и ушелъ. Черезъ нсколько минутъ и Аделина, сославшись на усталость, объявила, что идетъ спать.

— Пойди, дорогое дитя мое, сказала г-жа де-Кастелла,— ты въ самомъ дл, кажется, нездорова.

— Прощайте, дорогая, дорогая моя, мамаша, сказала она, обвивая руками шею матери, а неудержимыя слезы снова брызнули изъ ея глазъ. Она, кажется, отдала бы половину будущаго счастія своего, чтобы мать благословила ее въ эту минуту, но какъ попросить ее объ этомъ? Обойдя всхъ, она нетвердымъ шагомъ подошла къ отцу и поцловала его — что было изъ рукъ вонъ, ибо отецъ ея неспособенъ былъ поощрять даже въ своей дочери такую фамиліарность въ отношеніи себя. Потомъ она вышла изъ комнаты, конвульсивно подавляя рыданія. Посидвъ нсколько минутъ у себя, и оправившись немного, она позвонила Луизу. Вошедшая горничная не могла скрыть своего удивленія, что молодая госпожа ея такъ рано ложится спать. Аделина сказала, что у ней болитъ голова, велла раздть себя, и отпустила Луазу. Заперевъ дверь на задвижку, она оглянулась вокругъ себя. Прежде всего ее поразило, что гардеробъ былъ запертъ и ключъ вынутъ. А платье и шляпа, которыя она думала надть на себя, были въ гардероб, она опять позвонила.

— Дай мн ключъ отъ гардероба, сказала она вошедшей Луиз. — Онъ запертъ.

Луиза пошарила у себя въ карман, вынула оттуда ключъ и настежь отворила шкапъ.

— Что прикажете достать, сударыня?

Отвчать было довольно трудно. Въ другое время Аделина, просто, велла бы отворить гардеробъ и идти. Но страхъ быть открытою заставилъ ее замяться.

— Мн нуженъ…. нуженъ…. носовой платокъ, сказала она, заикаясь.

Быстро захлопнулись дверцы шкапа, замокъ щелкнулъ, и ключъ опять очутился въ карман у Луизы.

— Parbleu, Mademoiseille, воскликнула она, подходя къ комоду,— да разв платки ваши въ гардероб?

Аделина знала это не хуже самой Луизы, но она растерялась и начинала проходить въ отчаяніе.

— Можно подумать, у насъ воры въ дом, что ты держишь мои вещи подъ замкомъ! воскликнула она. — Оставь гардеробъ открытымъ, Луиза!

— Разумется, у насъ въ дом нужно все прятать какъ отъ воровъ, проворчала Луиза. — Когда Сусанна ищетъ что-нибудь для барыни, ей покажется, что это здсь, она и пойдетъ рыться въ вашихъ вещахъ. Третьяго дня я цлый часъ убирала здсь посл нея.

— Хорошо, оставь гардеробъ открытымъ на ныншнюю ночь, сказала Аделина. — Завтра ты можешь его опять запереть, если хочешь.

Мамзедь Луиза отперла шкапъ и вышла изъ комнаты.

Аделина начала одваться. Она надла темное шелковое платье, легкую свтлую кашемировую шаль и соломенную шляпу съ блыми лентами. Потомъ накинула на плечи дорогой шелковый дорожный бурнусъ, подбитый и опушенный горностаемъ. Онъ былъ подаренъ ей госпожою де-Бофуа для путешествія на югъ. Черезъ нсколько минутъ она уже была совсмъ готова, но еще не пришла пора идти. Аделина была блдне смерти, блдна до такой степени, что испугалась собственнаго отраженія въ зеркал. Голова кружилась, Бога дрожали, ей длалось дурно. Она уже начинала думать, что не въ силахъ будетъ идти. Сла и стала ждать.

Минуты быстро летли одна за другою, скоро наступитъ время идти, если она уже ршилась на это. Она опустила руку въ карманъ, все было при ней: кошелекъ съ нсколькими наполеондорами, носовой платокъ, маленькая стклянка съ одеколономъ и ящикъ съ его письмами и подарками.

Она встала, взялась за ручку двери, но изнемогая отъ волненія, вернулась назадъ, выпила стаканъ воды и опять сла. Однако, чмъ доле она медлила, тмъ хуже ей становилось. Наконецъ, сдлавъ надъ собою отчаянное усиліе, она погасила свчку, отворила дверь и проскользнула на лстницу. Все, повидимому, было спокойно. До ея слуха долетали только невнятные голоса слугъ изъ отдаленныхъ комнатъ и ничего боле, она тихо спустилась по лстниц и прошла черезъ освщенную переднюю. Когда она отворяла наружную дверь, кто-то вышелъ изъ западной гостиной, Аделина сдлала быстрое, нервное усиліе надъ собой, и прежде чмъ можно было разглядть кто идетъ, перешагнула за дверь, тихо затворивъ ее за собою.

О, горе! о, ужасъ! Прямо противъ нея, на послдней ступени лстницы, какъ будто погруженный въ раздумье, сидлъ отецъ Маркъ. Онъ взбжалъ на лстницу и схватилъ Аделину за руку. Она испустила страшный, пронзительный крикъ.

Этотъ крикъ услыхала Агвеса де-Бофуа, которая въ это время проходила черезъ переднюю и выбжала на крыльцо. Услыхалъ его и Сентъ-Джонъ, притаившійся за однимъ изъ львовъ фонтана и, съ своей стороны, поспшилъ туда же.

— О, Аделина, заблудшее дитя, что это такое? воскликнула ея тетка.— Ты хотла тайно бжать изъ родительскаго дома! Ты, Аделина де-Кастелла!

— Тетушка, тетушка! Сжальтесь надо мною! Я, кажется, умираю! Лучше бы, мн умереть чмъ выносить что и перенесли за это время!

— И лучше бы сдлала, позоръ хуже смерти, строго возразила ей тетка.

Слова ея были прерваны появленіемъ Сентъ-Джона. Аделина вырвалась изъ рукъ тетки и священника, и бросившись въ его объятія, закричала:

— О, Фредерикъ, Фредерикъ, защити меня въ эту ужасную минуту!

Тогда Агнеса де-Бофуа побжала въ гостиную съ громкими криками, что Сентъ-Джонъ собирается похитить Аделину, а вс высыпали оттуда толпой. Первымъ движеніемъ Сентъ-Джона было успокоить Аделину, потомъ онъ повелъ ее домой, между тмъ какъ добрый священникъ удалился по направленію къ часовн.

Нкоторое время вс были въ неописанномъ изумленіи и смущеніи. Каждый говорилъ свое, и вс въ одинъ голосъ упрекала Сентъ-Джона, а она все еще прижималась къ нему, какъ будто разстаться съ нимъ было для нея такъ же тяжело какъ разстаться съ жизнью. Сентъ-Джонъ храбро защищалъ ее. Прежде всего раздались въ этой суматох слова синьйора де-Кастелла:

— Такъ вотъ ваша признательность къ вамъ! Низко обмануть ее, навлечь на нее позоръ!

Никогда еще Сентъ-Джонъ не былъ такъ блденъ какъ въ эту минуту, но голосъ и наружность его были совершенно спокойны.

— Я готовилъ ей счастье, отвчалъ онъ,— еще нсколько часовъ, а она стала бы моею законною женой. Мать моя по нездоровью не могла сама встртить насъ въ Факстон, вмсто ея Аделину ожидаетъ тамъ леди Анна Сэвилль, женщина, извстная своими высокими правилами и пользующаяся всеобщимъ уваженіемъ. Братъ мой уступаетъ вамъ замокъ Веферъ, контрактъ, въ томъ вид какъ я предлагалъ его вамъ, уже готовъ и ждетъ только вашихъ подписей, а до совершенія свадебнаго обряда, еслибы даже вамъ пришлось ждать не боле одного часа, Аделина оставалась бы подъ защитой моей матери, къ которой привезла бы ее леди Анна. Вотъ доказательства того, что я говорю правду, прибавилъ онъ, бросая на столъ нсколько писемъ. — Я склонялъ ее къ безчестью! Еслибы вы, синьйоръ де-Кастелла такъ же заботились о счастьи вашей дочери, какъ я забочусь о ея чести, между нами и не возникло бы никакого спора.

— А ты, безстыдная двушка, какъ могла ты ршаться опозорить свое имя!

— Не упрекайте ея, прервалъ Сентъ-Джонъ.— Я не позволю вамъ сказать ей ни одного обиднаго слова въ моемъ присутствіи. Если кого можно порицать въ этомъ дл, такъ это меня одного. Аделина долго не хотла и слышать о побг и только тогда согласилась на него, когда вся семья моя выказала свое одобреніе, а даже сочувствіе по поводу этого ршенія. Деликатность теперь неумстна, синьйоръ де-Кастелла, а потому я прямо объявляю вамъ, что она будетъ моею женой. Ныншніе планы наши разрушены, но если новая попытка на побгъ намъ не удастся, знайте, что Аделина передъ алтаремъ отречется отъ того мужа, котораго вы для нея избрали.

— Вы становитесь держимъ, милостивый государь, сказалъ синьйоръ де-Кастелла.

— Нтъ, я не дерзокъ, а ршителенъ, отвчалъ Сентъ-Джонъ.

Слишкомъ долго было бы описывать этотъ споръ до конца. Онъ былъ продолжителенъ и буренъ. Госпожа де-Кастелла плакала, а старая госпожа де-Бофуа слегка склонялась на сторону Сентъ-Джона. Нельзя сказать, чтобъ она оправдывала его попытку на побгъ, но онъ былъ ея любимцемъ, такъ что она не могла долго сердиться на него и уже не разъ въ отвтъ на его рчи одобрительно постукивала своею тростью, какъ стучатъ въ парламент при крикахъ: ‘слушайте, слушайте!’

Аделина стояла около мистера Сентъ-Джона и конвульсивно рыдала, блая вуаль закрывала ея лицо, а дорогой бурнусъ, спустившись съ плечъ, волочился по полу. Отецъ ея вдругъ обратился къ ней.

— Аделина де-Кастелла, ршилась ли ты выйдти замужъ за этого человка?

— Говори же, сказалъ Сентъ-Джонъ Аделин, которая не ршалась отвчать.

— Я…. не могу…. выйдти…. за де-ла-Шасса, едва внятно пролепетала она.

— И ты ршалась выйдти за него, за этого протестанта-Англичанина.

— Да, если вы позволите, прошептала она и зарыдала еще сильне.

— Завтра утромъ я переговорю съ тобой, продолжилъ синьйоръ де-Кастелла, все еще обращаясь къ своей дочери.— Посл свиданія со мною ты будешь свободна выбрать себ въ мужья кого пожелаешь: назначеннаго ли мною жениха или того, кто теперь стоитъ возл тебя.

— Честное слово? воскликнулъ Сентъ-Джонъ вн себя отъ изумленія.

— Мое слово такъ же крпко, какъ и ваше! гордо возразилъ синьйоръ де-Кастелла. — Когда дочь моя выслушаетъ все что я имю сказать ей, она получитъ полное право поступить по своему усмотрнію. Я буду тогда въ сторон.

— И вы позволите мн узнать ея ршеніе изъ ея собственныхъ устъ?

— Повторяю вамъ, что я не стану боле стснять ее. Она будетъ также свободна въ своихъ дйствіяхъ, какъ и мы съ вами. А теперь, мистеръ Сентъ-Джонъ, желаю вамъ спокойной ночи.

— Ахъ, еслибъ я могъ теперь остаться съ тобой, чтобъ охранять тебя въ эту ночь, шепнулъ онъ Аделин, неохотно прощаясь съ нею. — Ты такъ нуждаешься въ утшеніи, а здсь некому тебя утшить! Но успокойся, дорогая моя, если синьйоръ де-Кастелла сдержитъ свое слово, это будетъ наша послдняя разлука.

— А вдь онъ благородный человкъ, несмотря за вс свои недостатки, мысленно проговорила Агнеса де-Бофуа, слдившая за прощаніемъ мистера Сентъ-Джона съ Аделиной. — Да и въ чемъ заключались вс его недостатки? что хотлъ увезти чужую невсту съ тмъ чтобы самому на ней жениться.

— Вотъ чего не ожидала отъ Аделины! въ восторг воскликнула Роза, обращаясь отчасти ко всему обществу, отчасти къ самой себ. Роза въ это время ощущала невыразимое наслажденіе. Теперь уже ни Аделина, ни Мери не посмютъ попрекнуть ее старыми грхами!

VI. Переломъ въ жизни.

Разговоръ съ синьйоромъ де-Кастелла, котораго такъ страшилась Аделина, все еще продолжился. Прислонясь къ прямой спинк кресла въ его кабинет, она скорй походила на трупъ чмъ на живое существо,— до того убили въ ней слова отца всякую энергію, всякую надежду.

Когда мистеръ Сентъ-Джонъ въ первый разъ заговорилъ о своемъ предложеніи, онъ только раздосадовалъ господина де-Кастелла, не хотвшаго и слышать о нарушеніи своего условія съ де-ла-Шассомъ. Однакожь, несмотря на холодность обращенія, синьйоръ де-Кастелла въ душ былъ не равнодушенъ къ счастью Аделины. И когда онъ увидалъ, что она безпредльно любить Сентъ-Джона, когда послдній предложилъ свои богатыя условія и отправился въ Англію, чтобы торжественно скрпить ихъ согласіемъ брата, тогда ршимость его поколебалась. Но тутъ вмшалось третье лицо.

Читателю, вроятно, извстно, что во многихъ римско-католическихъ семействахъ духовникъ пользуется огромнымъ вліяніемъ не только въ религіозныхъ, но и въ свтскихъ вопросахъ. И хотя духовнику семейства до-Кастелла, отцу Марку, до сихъ поръ еще не приходилось вмшиваться въ ихъ семейныя дла, онъ увидалъ теперь въ этомъ свою обязанность. Читатель, впрочемъ, весьма ошибется, если подумаетъ, что отецъ Маркъ принадлежалъ къ числу тхъ властолюбивыхъ священниковъ, которыхъ описываютъ въ повстяхъ. Проныры найдутся везд, какъ въ римской церкви, такъ и въ нашей реформатской, но отецъ Маркъ былъ не таковъ. Онъ былъ добросовстный, добрый старикъ, правда, черезчуръ строгій католикъ, но вся строгость его проявлялась въ чрезмрной преданности своей вр, той вр, въ которой онъ родился и выросъ. Онъ былъ твердо убжденъ, что никакая религія, кром католической, не можетъ спасти человка, и думалъ, что дйствуетъ теперь для блага Аделины, для ея будущаго блаженства. Можно ли порицать его? Онъ искренно любилъ эту двочку, выросшую на его глазахъ. По его мннію, допустить Аделину выйдти замужъ за Англичанина-еретика и признать своимъ вторымъ отечествомъ протестантскую Англію, значило погубить ее. Вотъ почему онъ возсталъ своимъ veto противъ этого брака и воспретилъ нарушеніе контракта съ де-ла-Шассомъ. Считая это дло отчаяннымъ, онъ употребилъ отчаянныя мры, впрочемъ, цль, по его мннію, оправдывала средства. Словомъ, отецъ Маркъ дйствовалъ въ этомъ случа по внушенію совсти, полагая, что исполняетъ свои обязанности въ отношеніи къ Аделин, къ своей религіи и къ Богу.

Теперь Аделина все узнала: почему такъ упорствовалъ отецъ, почему онъ принуждалъ ее отказаться отъ Сентъ-Джона и выйдти за де-ла-Шасса. Аделина узнала, что если она вступитъ въ супружество съ еретикомъ съ согласія отца или даже противъ его воли, церковное проклятіе поразитъ ее, а все ихъ семейство. Церковное проклятіе! Она съ дтства пріучена была слпо врить ученіямъ католической церкви, и потому ей такъ же трудно было пренебречь этимъ грознымъ проклятіемъ, какъ и наложить на себя руки. Она закинула голову на спинку кресла, а болзненные стоны вырвались изъ ея измученной груди. Отецъ Маркъ жестоко поступилъ съ Аделиной, но имъ руководила искренняя любовь къ ней. Отчаянные случаи требуютъ крутыхъ мръ!

— Нельзя ли мн пойдти въ монастырь? сказала она.

— Нтъ, возразилъ г. де-Кастелла съ убійственною холодностью, которую онъ сохранялъ во все время разговора, какъ бы опасаясь своихъ собственныхъ чувствъ.— Ты должна выйдти замужъ. Я и мать твоя не согласимся потерять тебя, такъ какъ, по вод Провиднія, мы уже лишились Маріи. Ты должна выбирать между Сентъ-Джономъ и тмъ женихомъ, съ которымъ ты обручена. Если ты выйдешь за этой о Англичанина, двери рая навсегда закроются для насъ, Аделина. Выходи за того, кто надется черезъ два дня стать твоимъ мужемъ, и ты будешь вести спокойную жизнь на земл, съ твердымъ упованіемъ на достиженіе вчнаго блаженства.

— Знаетъ ли объ этомъ мамаша? спросила Аделина.

— Нтъ, она еще успетъ узнать о твоемъ ршеніи, если оно будетъ противъ насъ.

— Ахъ, папаша, папаша, продолжила Аделина, на минуту отдаваясь убивавшимъ ея чувствамъ,— разв я не могу обойдтись безъ замужства и жить вмст съ вами и съ мамашей?

— Не можешь, Аделина. Единственная дочь оставшаяся намъ на утшеніе должна выполнить призваніе женщины, а не уклоняться отъ него, прибавилъ онъ сурово.

Не объ чемъ распространяться! Все ясно! она поняла все свое положеніе, а убдилась, что для нея нтъ боле ни спокойствія, ни счастья на земл! Картина будущаго быстро промелькнула въ ея ум, и она увидала себя въ борьб съ жизнью посреди цлаго океана безысходнаго горя. Сердце ея страшно забилось, и странное чувство тяжести сдавило ей мозгъ. Она встала, шатаясь, и ухватилась за столъ, чтобы не упасть.

— Больше…. Больше ничего? прошептала она.

— Ничего, Аделина. Теб остается только передать твое ршеніе мистеру Сентъ-Джону.

Аделина уже подошла къ двери, когда синьйоръ де-Кастелла остановилъ ее. Она принуждена была прислониться къ одному изъ письменныхъ столовъ, пока онъ говорилъ.

— Я не спрашиваю у тебя, Аделина, на что ты ршилась. Я обязавъ былъ изложить передъ тобою все дло, безъ оговорокъ, безъ обмана, а затмъ предоставить теб полную свободу дйствій, что я и сдлалъ, свято выполнивъ общаніе, данное теб вчера.

Слова его прозвучали насмшкой въ ея ушахъ, а въ голов ея пробжала дикая мысль — упасть къ ногамъ отца и умолять его о пощад. Но она вспомнила, что онъ не имлъ къ ней никакого состраданія. Синьйоръ де-Кастелла испугался, взглянувъ на Аделину. Онъ подошелъ къ ней, взялъ ее за об руки и съ непривычнымъ для него волненіемъ сказалъ ей:

— Да поможетъ теб Пресвятая Два перенести это испытаніе, Аделина! Я забочусь только о твоемъ благ, а еслибы дло шло объ однихъ земныхъ интересахъ, я и не подумалъ бы препятствовать твоей любви. Поврь мн, дитя мое, я отдалъ бы половину своего состоянія, чтобъ устроить теб счастливую жизнь на земл. Но когда дло идетъ о вчности, намъ, кажется, не остается выбора, мы принадлежимъ церкви и должны повиноваться ей. Впрочемъ, это только мое личное мнніе, а ты поступай какъ хочешь, я не принуждаю тебя. Если твое ршеніе не будетъ соотвтствовать моимъ желаніямъ, ты сегодня же отправишься въ Лондонъ, въ сопровожденіи тетушки Агнесы, которая дождется тамъ твоей свадьбы. Постой! не сообщай мн своего ршенія, не забывай, что я въ точности желаю исполнить свое общаніе и предоставляю это дло теб одной. Ршайся же, а затмъ передай свое ршеніе мистеру Сентъ-Джону.

Сказавъ это, синьйоръ де-Кастелла освободилъ ея руки. Аделина взялась-было за дверь, но онъ опятъ остановилъ ее.

— Еще одно слово, Аделина. На что бы ты на ршалась, настоящая причина моего отказа мистеру Сентъ-Джону завсегда должна остаться для него тайной.

— Какъ, скрытъ отъ него причину! сказала она, задыхаясь, и самыя слова эти слишкомъ ясно говорила, на что она ршалась: — скрыть это отъ него!

— Святые угодники! конечно скрыть, прибавилъ онъ голосомъ, который звучалъ удивленіемъ, гнвомъ и тревогой.— Я думалъ, что ты и безъ меня догадаешься объ этомъ! Такъ знай же, Аделина, что ты не должна измнить себ ни единымъ словомъ. Церковь наша запрещаетъ открывать образъ дйствій ея еретикамъ.

Синьйоръ де-Кастелла остановился на послднемъ слов, какъ бы не ршаясь произнести его, потому что несмотря на холодность и изуврство, въ немъ было много истинной деликатности. Аделина, сложивъ руки, умоляла отца о пощад, но онъ остановилъ мольбу, бродившую на ея устахъ, словами:

— Невозможно, дочь моя, ты знаешь, что мистеръ Сентъ-Джонъ не принадлежитъ нашей церкви! Я надюсь, что ты сама не охладла къ ней, прибавилъ онъ рзко. — Мн и то уже не разъ приходило въ голову, что я напрасно позволялъ теб такъ часто гостить у твоей бабушки. Она была прежде протестантка, и вышедши замужъ, приняла нашу вру, но я сомнваюсь, чтобы госпожа де-Бофуа была когда-либо ревностною католичкой въ душ.

Слезы выступили на глазахъ Аделины при этомъ обвиненіи, но она была слишкомъ убита, слишкомъ взволнована, чтобы заплакать.

— Только намекнуть бы ему, папаша! умоляла она.— Сжальтесь надо мной, позвольте хоть намекнуть.

— Ни намека, ни полслова, строго отвчалъ синьйоръ. — Именемъ церкви запрещаю теб открывать эту тайну, Аделина! Поклянись мн, что ты свято исполнишь мою волю!

— Клянусь, произнесла она едва внятно, уступая его настойчивымъ требованіямъ.

— И поцлуй распятіе, прибавилъ онъ, поднося къ ея губамъ небольшое, прекрасное изваяніе Спасителя изъ слоновой кости, которое всегда висло у него надъ каминомъ. Аделина прикоснулась къ кресту и такимъ образомъ скрпила свою клятву.

Тмъ и кончился ея разговоръ съ отцомъ. Выходя изъ кабинета, Аделина олицетворяла собою глубокое отчаяніе. Навстрчу ей попалась Роза.

— Какъ вы долго тамъ оставались! воскликнула молодая двушка, обращаясь къ Аделин.— Внчальное платье привезли и еще цлый ворохъ разныхъ вещей, чуть не биткомъ набитый фургонъ, говоритъ Луиза. Вс пошли наверхъ смотрть ихъ, а я все васъ поджидала, хоть самой до смерти хотлось пойдти за ними. Въ самомъ дл, отчего не и не полюбоваться на свои наряды, хотя и не все длается по-нашему. Но… Аделина!

Услыхавъ это восклицаніе, Аделина подняла глаза.

— Какой у васъ болзненный видъ! продолжала Роза.

— Мистеръ Сентъ-Джонъ въ гостиной? спросила ее Аделина вмсто отвта.

— Да, уже прошло съ полчаса, какъ я его оставила тамъ одного во всемъ его блеск, потому что не въ силахъ была выдержать доле, сказала Роза.— Если вы не придете сейчасъ, Аделина, я отправлюсь наверхъ одна.

— Я приду вслдъ за вами, едва внятно произнесла Аделина.

— Откройте мн всю правду, Аделина, я васъ не выдамъ, сказала Роза.— Вдь вы наднете свое внчальное платье для свадьбы съ де-ла-Шассомъ, да? или нтъ?

— Да, слабымъ голосомъ отвтила ей Аделина и пошла въ западную гостиную.

Роза пріостановила свои торопливые шаги и посмотрла ей вслдъ.

‘Что это значитъ, подумала она, и отчего у нея такой болзненный видъ? Она сказала мн, что выходитъ за де-ла-Шасса, желала бы я знать, правду она говоритъ, или это только одинъ отводъ? Когда наступитъ день свадьбы, мы пожалуй еще увидимъ шутки. Вотъ будетъ потха!’

Мистеръ Сентъ-Джонъ ходилъ по комнат, когда Аделина взошла въ гостиную. Онъ встртилъ ее съ радостною улыбкой и простеръ къ ней объятія, но Аделина де-Кастелла, всегда отличавшаяся необыкновенною прямотой чувства, не допустила его до этого. Она была убждена теперь, что черезъ два дня станетъ женой де-ла-Шасса, какъ прежде, несмотря на вс свои сомннія, надялась стать женой мистера Сентъ-Джона. Итакъ она уклонилась отъ его объятій и сдлала нсколько шаговъ впередъ, задыхаясь отъ волненія.

Увидавъ ея мертвенную блдность и выраженіе ужаса, написанное на ея лиц, Сентъ-Джонъ встревожился. Онъ взялъ ее за руку, но она отняла ее прочь.

— Ради самого Бога, Аделина, что это значитъ? спросилъ онъ.

Она хотла было отвчать, но спазмы душили ее и не давали ей вымолвить вы слова. Дыханіе ея становилось все тяжелй.

— Какъ можешь ты такъ долго томить меня, Аделина, продолжалъ Сентъ-Джонъ!

— Я… я… силюсь сказать вамъ, проговорила она задыхаясь и сильно вздрагивая посл каждаго слова,— что я… выхожу… замужъ… за него… за де-ла-Шасса.

Съ минуту онъ смотрлъ на нее, не говоря на слова.

— Ты больна, Аделина, сказалъ онъ наконецъ.— Я еще вчера замтилъ это и дорого далъ бы тогда, чтобъ остаться съ тобой.

— Я не въ бреду, отвчала она, угадавъ его мысль.— Я говорю правду, что должна выйдти за него.

— А если ты въ полной памяти, Аделина, такъ объясни, что ты хочешь этимъ сказать, я ршительно не понимаю, сказалъ Сентъ-Джонъ.

— Все ясно, возразила она, прислоняясь къ широкому подоконнику, чтобы не упасть. — Въ субботу, день, назначенный ими для нашей свадьбы, я обвнчаюсь съ намъ.

— О, это ужасно, это постыдно! воскликнулъ Сентъ-Джонъ.— Какъ могла она такъ переработать тебя?

— Она не принуждали меня, Фредерикъ, я ршилась на это добровольно.

— Это безчестно, да, безчестно! продолжилъ Сентъ-Джонъ. — Гд синьйоръ де-Кастелла? я выскажу ему все что думаю о его поступк. И онъ посл того толкуетъ о чести!

Сентъ-Джонъ собирался выйдти изъ комнаты, во Аделина удержала его за руку.

— Отецъ ничего не можетъ объяснить, сказала она,— послднее ршеніе мое еще неизвстно ему, а потому я прошу тебя не порицать его.

— Какъ же онъ вчера вечеромъ сказалъ мн, что ты будешь свободна въ своемъ выбор, нетерпливо замтилъ ей Сентъ-Джонъ.

— Я совершенно свободна, Фредерикъ. Онъ…. изложилъ…. (она не знала какъ ей выразиться ясне, не нарушая своей клятвы)… онъ изложилъ мн вс обстоятельства дла, и предоставилъ самой ршить его. Она сказалъ мн, что если я выберу тебя, тетушка Агнеса проводитъ насъ въ Англію и пробудетъ тамъ до нашей свадьбы. Но…. я…. не посмла…. я…. (Аделина залилась горькими слезами)…. я должна выйдти за де-ла-Шасса.

— Объясни же мн, закричалъ Сентъ-Джонъ, начиная горячиться.

— Мн нечего объяснять. Я могу сказать лишь одно, что папаша предоставилъ это дло на мое ршеніе и что я должна выйдти за де-ла-Шасса, а между тмъ сердце мое разрывается.

Когда онъ вполн понялъ ее, понялъ, что для него потеряна всякая надежда, онъ разразился цлымъ потокомъ ужасныхъ упрековъ. Но можно ли было обвинять его? Онъ разстался съ нею наканун въ полномъ убжденіи, что она будетъ его женой, да и какъ же ему было сомнваться въ этомъ посл того, что случалось между ними, а посл общанія, даннаго господиномъ де-Кастелла. И вдругъ теперь, безъ всякаго предупрежденія, безъ всякой причины, она объявляетъ ему, что отказывается отъ него навсегда въ пользу его соперника. Причину отказа она, по несчастью, не смла открыть ему.

Еще разъ, несмотря на сопротивленіе Аделины, Сентъ-Джонъ прижалъ ее къ своему сердцу. Слова его звучали такимъ нжнымъ, такимъ убдительнымъ краснорчіемъ, онъ умолялъ ее бжать съ нимъ и стать его дорогою женой. Аделина принуждена была вырваться изъ его объятій. и уврять, что вс его мольбы напрасны, что она будетъ еще упорне своего отца.

Читатель знаетъ, что въ случаяхъ важныхъ мистеръ Сентъ-Джонъ, къ несчастію, бывалъ горячъ и вспыльчивъ, но никогда еще не овладвалъ имъ такой порывъ гнва, какъ въ настоящую минуту. Упреки его была дка и до крайности несправедливы, да разв можетъ разгнванный человкъ взвшивать свои слова?

— Притворщица, кокетка, никогда ты меня не любила, говорилъ Сентъ-Джонъ. — Теперь мн все ясно: ты обманывала меня до послдней минуты, чтобы только увеличить торжество де-ла-Шасса. Ты была заодно съ вамъ. Искренніе обты принадлежали ему, а лживые мн.

Аделина взяла его за руки и умоляла сжалиться надъ нею. Она стала-было передъ нимъ на колни, но онъ суровымъ движеніемъ заставилъ ее подняться.

— Я убждена, что ты не то говоришь что думаешь, иначе твои слова убили бы меня, пролепетала она. — Еслибъ я стала твоею женой, въ чемъ я была уврена до настоящаго дня, о чемъ я всегда молилась, ты узналъ бы тогда, какъ безгранично я тебя люблю, ты убдился бы, что любовь моя кончится только съ моею жизнью! Теперь, когда мы разстаемся навсегда, когда, быть-можетъ, мы въ послдній разъ видимъ другъ друга въ этомъ мір, я могу сказать теб это. О, Фредерикъ, пощади меня! Не говори, что ты думаешь, будто я люблю другаго.

— Вдь ты выходишь за него замужъ?

— Выхожу, ненавидя его, и люблю тебя. Скажи, разв мало еще мн горя?

— Не будь я живой человкъ, если я что-нибудь понимаю въ этомъ, возразилъ мистеръ Сентъ-Джонъ. — Вдь ты сама сказала мн, что отецъ предоставилъ теб право выбора?

— Мн кажется, я умру, слабо произнесла она, — вотъ уже нсколько недль какъ я испытываю это странное ощущеніе. Точно что-то давитъ мн мозгъ, продолжала она, какъ бы въ забытьи, проводя рукою по лбу.

— Аделина, нетерпливо повторялъ Сентъ-Джонъ,— не обманываешь ли ты меня? Скажи мн, правда ли, что твой отецъ предоставилъ теб свободу выбора?

— Да, изложивъ мн вс обстоятельства дла, онъ предоставилъ мн дйствовать но собственному усмотрнію, принужденно отвчала она.

— И ты добровольно идешь за де-да-Шасса, а меня безъ всякихъ объясненій отталкиваешь прочь?

— Я не смю объяснить теб причину моего отказа. То-есть, прибавила она, стараясь смягчить слова, которыя невольно сорвались у нея съ языка,— мн нечего объяснять теб. О, Фредерикъ, дорогой мой Фредерикъ, позволь мн въ первый и послдній разъ въ жизни назвать тебя этимъ именемъ, не упрекай меня, поврь мн, что я должна выйдти за де-ла-Шасса.

— Ты хочешь сказать мн, Аделина, что въ будущую субботу ты добровольно пойдешь къ алтарю съ де-ла-Шассомъ, чтобы стать его женой? Не такъ ли? повторилъ Сентъ-Джонъ.

Она отвчала утвердительнымъ жестомъ и судорожно зарыдала. Отъ волненія и страха нарушить данную клятву, Аделина выражалась еще безсвязне нежели можно было ожидать. Но врядъ да кто изъ насъ былъ бы послдователенъ въ подобную минуту.

— Хороша же ты, нечего сказать, презрительно вскрикнулъ Сентъ-Джонъ. — И ты хвастаешь своею любовью! Какъ не хвастать въ самомъ дл! Вдь ты практиковалась съ двумя любовниками! Я все понялъ теперь, я понялъ, почему ты до послдней минуты мшала мн объясниться съ господиномъ де-Кастелла: теб хотлось имть двухъ поклонниковъ, которые удовлетворяли бы твоему тщеславію! Ты дурачила меня, притворяясь, что раздляешь мою любовь, ты обманывала меня, ты играла мною какъ рабомъ, котораго собиралась провести въ жертву ему! Успокойся же, я съ радостью уступаю тебя, теперь мы поквитались!

— Сжалься, пощади меня! умоляла Аделина, падая къ ногамъ Сентъ-Джона и въ отчаяніи ломая руки:

— И я, глупецъ, позволялъ такъ дурачить себя! продолжилъ онъ. — Такой втреной кокетк нтъ мста въ сердц честнаго человка, ни слда, ни воспоминанія не оставлю въ своемъ сердц, благодаря Бога, это вовсе не такъ трудно: чары уже разрушены! Безсовстная обманщица, вотъ когда, наконецъ, обнаружилось это притворство! Хорошо еще, что я разгадалъ его до свадьбы! Какъ ни низокъ твой поступокъ со мной, хоть за это благодарю тебя!

Она сдлала слабое, болзненное усиліе, чтобы прервать его слова, но тщетно, бурный потокъ язвительныхъ словъ его былъ неудержимъ.

— Я навсегда разстаюсь съ тобой и со всмъ, что можетъ напомнить мн о теб, говорилъ Сентъ-Джонъ. — Во всю жизнь мою я ни разу не вспомню о теб добровольно! Какъ ты отвергла меня съ презрніемъ, такъ и я постараюсь вырвать изъ груда моей не только прежнюю любовь, но и малйшее воспоминаніе о теб. Прощай же навсегда! надюсь, впрочемъ, что ставъ женою де-да-Шасса, ты не поступишь съ нимъ такъ же, какъ поступила со мною.

Странная, ноющая боль, ни разу еще не испытанная Аделиной, овладла и тломъ, и душой ея, мысли ея представляли какой-то хаосъ, изъ котораго выдлялось лишь одно ужасное сознаніе, что онъ покидаетъ ее съ насмшкой и презрніемъ. Въ ней заговорило неодолимое желаніе остановить его, разубдить его по крайней мр въ томъ, что она не такая притворщица, какою онъ представлялъ ее, услышать отъ него нсколько ласковыхъ словъ и заставать его отказаться отъ тхъ, которые такъ болзненно раздражали ее, наполняя ея сердце тоскою и отчаяніемъ.

Бросивъ ей въ лицо прощальную насмшку, онъ выбжалъ изъ комнаты и направился къ колоннад, это былъ ближайшій путь къ его дому, а въ настоящую минуту онъ не въ силахъ былъ соблюдать приличія. Аделина бросилась за нимъ, но онъ шелъ такъ быстро, что она не могла его догнать. Съ отчаянья она начала громко звать его къ себ.

Онъ обернулся, увидалъ, какъ она спустилась по лстниц, и бжала за нимъ, но у него лишь вырвался отталкивающій, надменный жестъ, и самъ онъ пошелъ еще быстре. Аделина замтила это презрительное движеніе, но не переставала бжать, и уже достигла до середины луга, какъ вдругъ ноги ея подкосились, и она упала на колни, все еще простирая къ нему свои руки, и какъ бы призывая его назадъ. Раздирательный стонъ вырвался изъ ея груди.

Зачмъ не оглянулся Сентъ-Джонъ? Онъ еще не усплъ скрыться въ темныхъ кустахъ, и зрлище, которое онъ увидалъ бы, смягчило бы его бурный гнвъ. Но все сильне раздражаясь, онъ шелъ дале, не удостоивая даже взглядомъ происходившаго позади.

Въ это время вся семья собралась наверху смотрть только что привезенное изъ Парижа приданое. Роза, случайно подойдя къ окну, видла какъ упала Аделина. Она громко вскрикнула и выбжала вонъ изъ комнаты. Крикъ ея привлекъ Мери Карръ къ окну, но она неторопливо послдовала за Розой, ничего не подозрвая, ей показалось только, что Аделина нагнулась къ трав, чтобы разсмотрть что-то. Когда Мери дошла до колоннады, Роза уже стояла возл Аделины и приподнимала ея голову.

Что это значитъ? Миссъ Карръ остолбенла, не вря своимъ глазамъ. Об молодыя двушки были въ свтлыхъ платьяхъ, и на каждомъ изъ нихъ виднлись какія-то странныя красныя пятна, которыя на солнц казались еще ярче. Неужели это кровавыя пятна? и неужели ротъ Аделины въ крови? Мери догадалась, и сердце ея замерло. У Аделины, вроятно, порвался кровяной сосудъ, подумала она. Миссъ Карръ совершенно растерялась. Она изъ всхъ садъ рванула за звонокъ, громко крича бросилась вонъ и побжала по лугу. На крикъ ея сначала выскочила прислуга, а потомъ и вся семья.

Роза, блдная отъ ужаса, стояла на колняхъ въ трав и грудью поддерживала голову Аделины. Концы ея золотистыхъ кудрей окрашены были кровью, руки испятнаны, а сама Аделина… госпожа де-Кастелла безъ чувствъ упала на-земь.

VII. Испорченный портретъ.

Да, у нея порвался сосудъ, горе и волненія ея, были слишкомъ сильны, они произвели разрывъ одного изъ этихъ маленькихъ проводниковъ жизни. Многіе изъ окружавшихъ ее въ эту минуту всеобщаго оцпеннія поняли, что ея слабыя легкія были только поддержаны на нкоторое время но далеко не излчены.

Ее осторожно подняли, и обойдя ступени террасы, прямо перенесли въ желтую гостиную, гд и положили на дорогой, хотя нсколько старомодный диванъ. На что была она похожа! Блдное лицо, закрытыя вки, подъ которыми едва теплилась жизнь, и кровавыя пятна, рзко выдлявшіяся на желтыхъ бархатныхъ подушкахъ дивана. Въ Одескъ послали верховаго за докторомъ, съ приказаніемъ скакать, какъ только позволитъ дорога. Ему велно было также отправить телеграмму въ Бельпортъ къ тому французскому доктору, который лчилъ Аделину весной, а этотъ послдній долженъ былъ привезти съ собою еще одного англійскаго врача.

Какъ склоны мы обманывать, или, лучше сказать, пытаться обмануть себя! Опомнившись отъ перваго потрясенія, синьйоръ де-Кастелла принялъ беззаботный видъ, стараясь уврить себя, что у Аделины порвалась только маленькая жилка и положеніе ея не опасно. А она неподвижно лежала на диван, вполн сознавая все происходившее вокругъ нея, это можно было замтить по открывавшимся иногда вкамъ. Госпожа де-Кастелла, нервная и впечатлительная по натур, чувствовала себя больною и удалилась въ свою комнату, гд съ ней поминутно длалась дурнота. госпожа де-Бофуа сидла подл нея, а синьйоръ, нжный и любящій супругъ, то и дло заходилъ къ жен. Бдная старушка де-Бофуа пошла было взглянуть на Аделину, но вскор вернулась, поддерживаемая своею горничною, и въ отчаяніи ломая руки. Такимъ образомъ при Аделин оставались только дв ревностныя, но перепуганныя подруги, горничныя и тетушка Агнеса. При вид бдной двушки, лежавшей на диван, все негодованіе, возбужденное наканун ея поступкомъ, начинало ослабвать. Зачмъ было удерживать ее отъ побга? Жить ей во всякомъ случа оставалось не долго. Не все ли равно, еслибъ она прожила остатокъ дней своихъ любящею, счастливою невстой, или несчастною разочарованною двушкой? Трудно было опредлить то сколько чувство стыда, столь сильно овладвшее ея душой въ продолженіе послднихъ часовъ, содйствовало ея настоящему потрясенію. Боле другихъ возмущена была ея поступкомъ Агнеса де-Бофуа, она до сихъ поръ еще не могла опомниться отъ этого позора.

Аделина повернула свою голову къ Роз, проходившей мимо нея.

— Я вдь умираю? спросила она.

— О, Аделина, вамъ не слдуетъ говорить! съ испугомъ отвчала Роза. — Сейчасъ прідетъ докторъ. Умираете! Конечно, нтъ.

— Гд папаша?

— Пожалуста не говорите! Онъ сейчасъ былъ тутъ, и врно опять придетъ.

— Роза, тихо прошептала она, несмотря на запрещеніе,— кажется, я умираю. Мн хотлось бы видть Фредерика Сентъ-Джона, хотя на минуту, скажите ему.

Не посовтовавшись ни съ кмъ и обливаясь слезами, Роза на-скоро написала записку мистеру Сентъ-Джону. Ей также казалось, что смерть была за плечами. Она написала ему своимъ отрывистымъ, рзкимъ тономъ, но ясно и ршительно, потомъ тихонько вызвала Луизу изъ желтой гостиной и отправила ее на мызу. А между тмъ время тянулось.

Аделин необходимо было совершенное спокойствіе, какъ нравственное, такъ и физическое, но она была очевидно взволнована и не сводила глазъ съ дверей, напрасно поджидая мистера Сентъ-Джона, который не являлся. Луиза также не возвращалась. Хорошо ли сдлала Роза, написавъ эту записку? Аделина молча лежала въ совершенномъ изнеможеніи, но внутренняя тревога ея не стихала.

Наконецъ вошла Луиза, по обыкновенію раскраснвшись отъ ходьбы и поводя крутомъ сверкающими черными глазами. Ей бы слдовало вызвать Розу изъ комнаты, но она прямо подошла съ всточкой къ Аделин. Въ гостиной никого не случилось въ эту минуту изъ старшихъ: синьйоръ де-Кастелла снова ушелъ къ жен, а миссъ де-Бофуа стояла у большаго подъзда, съ нетерпніемъ поджидая доктора изъ Одеска. Луиза духомъ слетала къ мадамъ Баретъ и обратно и вошла въ гостиную даже не снявъ перчатокъ,— единственнаго прибавленія (за исключеніемъ краснаго дождеваго зонта), необходимаго для того, чтобы домашній костюмъ ея превратился въ выздной. Что сказала бы на это англійская горничная? Въ рук у нея былъ толстый, запечатанный конвертъ, адресованный на имя Аделины рукой мистера Сентъ-Джона. Глаза больной безпокойно слдили за нимъ, между тмъ какъ Роза принимала его изъ рукъ Луизы.

— Распечатать? прошептала Роза, наклоняясь къ ней. Аделина взоромъ изъявила согласіе, и Роза вскрыла пакетъ прямо передъ ея глазами. Въ немъ находился простой блый листъ бумаги, въ которомъ завернуты были вс ея письма къ Сентъ-Джону. Они грудой посыпались на больную, и Роза, освоенная съ такими длами, смекнула въ чемъ дло и гнвно обратилась къ Луиз.

— Это самъ мистеръ Сентъ-Джонъ передалъ теб?

— О нтъ, сударыня. Мистеръ Сентъ-Джонъ ухалъ.

— Ухалъ!

— Ухалъ въ Англію. Совсмъ ухалъ.

Роза снова собрала письма въ пакетъ и стала задумчиво складывать разломанныя половинки печати. Она не знала что ей сказать, что бы такое сдлать. Глаза Аделины были закрыты, но по ея тяжело вздымавшейся груди и пылавшимъ щекамъ, которыя лишь за минуту предъ тмъ покрыты были смертною блдностію, можно было судить, что она все слышала. Простушка Луиза, ничего не замчая, продолжала въ полголоса свой разговоръ съ Розой, и некому было остановить ея болтовню.

— Я не захватила его какихъ-нибудь три минуты… да, кстати, сударыня, вотъ и ваша записочка къ нему. Мадамъ Баретъ уже надвала другой чепчикъ, чтобы вести сюда этотъ толстый пакетъ, которыя мистеръ Сентъ-Джонъ наказывалъ какъ можно аккуратне передать барышн въ собственныя руки. Такъ вотъ она и хотла принести его сама. Она сильно разстроена его отъздомъ, тетушка-то Баретъ, никогда и никого еще, говоритъ, я такъ не любила, какъ мистера Сентъ-Джона.

— Но что было причиной такого внезапнаго отъзда? спросила Роза, въ разгар любопытства забывая объ Аделин.

— Мадамъ Баретъ говоритъ, что она охотно дала бы обрубить себ уши, лишь бы узнать это, отвчала Луиза.— Она полагала, что здсь вышла какая-нибудь непріятность, какой-нибудь споръ, или нчто въ этомъ род. Но я разуврила ее въ противномъ. Конечно, говорю я, у насъ случилась сегодня большая непріятность, да чмъ же тутъ виноватъ мистеръ Сентъ-Джонъ, когда онъ гораздо прежде ухалъ изъ замка! Тогда она подумала, не получилъ ли онъ дурныхъ извстій изъ Англіи, но почта въ это утро не приходила. Ужь какъ бы тамъ ни было, а онъ вернулся страшно взбшенный и портретъ испортилъ.

— Какой портретъ? быстро спросила Роза.

Но прежде нежели мы услышимъ отвтъ Луизы, не мшаетъ объяснить читателю, что портретъ Аделины [былъ давно оконченъ и отвезенъ въ замокъ. Между тмъ, вернувшись изъ Парижа, господинъ де-Кастелла пожелалъ сдлать кое-какія измненія въ аксессуарахъ и для этого снова отослалъ портретъ на мызу. Но посл того произошло столько событій, не говоря уже о двухъ поздкахъ мистера Сентъ-Джона въ Англію, что портретъ долго оставался безъ поправки. Впрочемъ, въ продолженіе послднихъ дней Сенъ-Джонъ работалъ надъ нимъ довольно усердно, кончилъ его и еще наканун вечеромъ, надясь бжать съ Аделиной, распорядился, чтобъ его на другой же день отвезли въ Бофуа.

— Какой портретъ? нетерпливо спросила Роза.

— Да барышнинъ, что онъ самъ снималъ, отвчала Луиза. — Какъ вернулся домой, такъ и бросился прямо въ мастерскую и все перевернулъ вверхъ дномъ. Мадамъ Баретъ прибжала на стукъ, чтобы посмотрть кто тамъ возится, но такъ какъ она была въ ночномъ чепчик, то и не ршилась войдти въ комнату, а только посмотрла сквозь щелку, и тутъ-то ужь она его и увидала! Подвернись ему подъ руку палитра съ синею краской, онъ схватилъ мокрую кисть, да какъ хватитъ ею портретъ-то прямо по лицу. Ma foi! вbдно ужь очень осерчалъ, коли наложилъ руку на свое издлье. А ужь какую красавицу-то написалъ!

Наступила пауза. Роза только глаза таращила отъ удивленія: она, подобно всмъ прочимъ, ничего не знала о разрыв между Сентъ-Джономъ и Аделиной.

— Я всегда подозрвала, что онъ склоненъ къ бшенымъ порывамъ, сказала она.— Я даже это высказала ему однажды.

Луиза продолжила свой разказъ.

— И какъ не стыдно, сказала мадамъ Баретъ, нашелъ на чемъ вымещать свою злобу! что за безразсудство! Вдь это, такъ сказать, личное оскорбленіе для мадемуазель Аделины, какъ будто она въ чемъ-нибудь провинилась передъ нимъ. Конечно, я поддакнула тетушк Баретъ, сказавъ, что онъ поступалъ весьма гнусно: но что жь бы вы думали, сударыня? какъ она вдругъ накивется на меня, да и ну клясться и божиться, что дескать никому не позволитъ сказать дурнаго слова про мистера Сентъ-Джона, что у него золотое сердце, что онъ щедръ какъ принцъ, и что съ нимъ, вроятно, случилось что-нибудь особенное, необыкновенное, если онъ могъ до такой степени забыться, до такого ребячества.

Роза взглянула на Аделину, только теперь, кажется, вспомнивъ объ ней. Румянецъ сбжалъ съ ея блдныхъ щекъ, дрожащія вки были опущены: кто знаетъ, какихъ усилій стоило ей лежать неподвижно, ничмъ не обнаруживая своего волненія?

— Ужь я-то ровно ничего противъ него не имю, продолжала Луиза обиженнымъ тономъ, какъ будто еще обращаясь къ отсутствующей хозяйк мызы.— Я только изъ вжливости поддакнула тетушк Баретъ, а она Богъ знаетъ изъ-за чего подняла гвалтъ. То такъ скажетъ, то иначе. Да ужь о мистер Сентъ-Джон нечего говорить, онъ ведъ себя какъ настоящій джентльменъ, особенно въ отношеніи къ намъ, къ прислуг, а по-французски-то какъ говорилъ, да вы сама знаете, Mademoiselle Роза,— настоящій Ангелъ.

‘Comme un vrai ange’ были ея подлинныя слова. Роза кивнула головой.

— Чего нельзя сказать объ Англичанахъ вообще, прибавила Луиза.

— Но почему же онъ такъ внезапно ухалъ? разспрашивала Роза.

— Этого никто не знаетъ, сударыня. Возвращаясь домой, онъ встртилъ Виктора… того лнтяя, что живетъ у дяди Баретъ — я бы давно прогнала его — и приказалъ ему осдлать себ лошадь. Потомъ пошелъ въ мастерскую, гд и видла его тетушка Баретъ, только она не показалась ему, затмъ что чепецъ-то на ней ночной былъ. Долго онъ тамъ оставался и наконецъ ушелъ къ себ наверхъ, а ужъ когда вышелъ оттуда, гнвъ его стихъ, и онъ никогда не былъ такъ кротокъ и милъ, какъ въ эту минуту: позвалъ къ себ тетушку Баретъ, передалъ ей пакетъ для мадемуазель Аделины и просилъ ее, чтобъ она сама его доставила. Потомъ онъ объявилъ ей о своемъ отъзд, такъ она едва на ногахъ устояла: просто, говоритъ, пусти въ меня дядя Баретъ изъ трубки дымкомъ, такъ бы и свалилась. Да я и не удивляюсь этому: одно дло — неожиданное извстіе, опять же и ночной чепецъ, котораго еще не успла сбросить. Не знаю, случается ли хоть разъ въ годъ, чтобы мадамъ Баретъ была не оправлена, разв вотъ что сегодня у нея были трубочисты.

— Да оставь ты, пожалуста, ея чепецъ и трубочистовъ въ поко, нетерпливо воскликнула Роза.— Я хочу чтобы ты разказывала толкомъ, Луиза.

— Итакъ, сударыня, когда тетушка Баретъ опомнилась немного отъ поразившаго ее удара, она спросила мистера Сентъ-Джона, надолго ли онъ узжаетъ и когда намренъ возвратиться. Онъ сказалъ, что никогда, никогда боле не вернется сюда, и что причину этого онъ объяснитъ въ письм къ господину д’Эстивалю. Онъ поблагодарилъ тетушку Баретъ за ея попеченія о немъ и сказалъ, что она съ мужемъ скоро получатъ отъ него извстіе. Потомъ онъ ухалъ верхомъ, приказавъ выслать вслдъ за собой свои вещи и оставивъ кучу денегъ для прислуги.

— Но куда же онъ ухалъ? разспрашивала Роза.— Въ Англію что-ли?

— Именно такъ предполагаетъ тетушка Баретъ, сударыня. Во всякомъ случа туда будутъ высланы его вещи. Теперь онъ похалъ въ Одескъ, вроятно, захватитъ поздъ въ Парижъ, или въ Кале.

Богъ знаетъ, долго ли бы продолжались еще росказни Луизы и разспросы Розы, еслибы не раздался въ это время на двор стукъ лошадиныхъ копытъ, и Луиза не поспшила къ окну, въ надежд увидать доктора изъ Одеска. Какъ ни опасенъ былъ для Аделины этотъ разговоръ, но съ другой стороны, быть-можетъ, лучше было разомъ узнать истину и успокоиться.

Дйствительно, то былъ докторъ изъ Одеска. Какія странныя совпаденія случаются иногда на бломъ свт! Когда оба всадника, пришпоривая своихъ коней во всю прыть, повстрчались между собою на дорог и обмнялись вжливыми поклонами, подозрвалъ ли мистеръ Сентъ-Джонъ, что докторъ спшилъ къ покинутой имъ Аделин, противъ которой до сихъ поръ кипло въ немъ негодованіе, и которая лежала, быть-можетъ, на своемъ смертномъ одр!

Да, она должна была умереть, если не нынче и не завтра, то черезъ нсколько недль, во всякомъ случа смерть была неизбжна. Этотъ приговоръ доктора, переданный на ухо двиц де-Бофуа, постепенно распространился между перепуганными домашними. Впрочемъ, иные не хотли ему врить, въ томъ числ господинъ де-Кастелла и Роза. Докторъ отвчалъ, что это его личное мнніе, отъ котораго онъ былъ бы весьма радъ отказаться, еслибъ оно не оправдалось. Онъ чувствовалъ лежавшую на немъ отвтственность и былъ весьма доволенъ, что телеграфировано за двумя другими врачами.

При его помощи Аделину осторожно перенесли наверхъ, въ ея спальню. Роза несла за нею письма и спрятала ихъ въ безопасное мсто, которое больная могла постоянно имть на глазахъ. прежде всего докторъ предписалъ ей полнйшее нравственное и физическое спокойствіе. Онъ полагалъ, что если удастся остановить изліяніе крови и залчить ранку, то жизнь ея, пожалуй, еще могла бы продлиться. Впрочемъ, слова эти сказаны были нершительно, какъ будто докторъ самъ сомнвался въ ихъ истин, а Роза, пробравшаяся внизъ на совщаніе, говорила потомъ, что она готова была задушить доктора.

Поздно вечеромъ пріхали изъ Бельпорта два другіе медика: докторъ Дорре и еще одинъ англійскій врачъ. Они были гораздо сдержанне въ своихъ мнніяхъ нежели ихъ собратъ изъ Одеска. Судя по ихъ словамъ, Аделина была вн всякой опасности, и они, повидимому, сами этому врили.

Англичанинъ былъ старъ, Французъ сравнительно съ нимъ молодъ. Аделина чувствовала себя тогда уже гораздо лучше и, быть-можетъ, они въ самомъ дл не нашли ея положеніе опаснымъ. Она лежала спокойно, улыбалась имъ, и по временамъ немного разговаривала. Вс вншніе признаки внезапнаго недуга исчезли, только на лиц оставалась блдность. Утренняя тревога въ дом замнилась теперь необычайною тишиной, и госпожа де-Кастелла снова ободрилась и успокоилась.

Осмотрвъ Аделину, доктора удалились въ особенную комнату, для консультаціи. Черезъ нсколько минутъ они вышли оттуда и подтвердили мнніе перваго доктора, что прежде всего Аделин нужно спокойствіе, молчаніе и отсутствіе всякаго возбужденія. Въ комнат ея не должно быть боле одного человка заразъ, и всего лучше если это будетъ сидлка. Госпожа де-Кастелла, съ жаромъ ловившая каждое ихъ слово, охотно изъявила свое согласіе на все. Докторъ Дорре предложилъ взять ту же англійскую сидлку, которая ходила за Аделиной весной. Онъ сказалъ, что лучшей и боле полезной женщины онъ еще не встрчалъ въ свою жизнь.

— Я завтра же утромъ разузнаю о ней, сказалъ онъ.— Кажется, у меня есть ея адресъ, и я пришлю ее сюда.

На другой день онъ долженъ былъ вмст съ англійскимъ врачомъ пріхать въ Одескъ для свиданія съ тамошнимъ докторомъ, такъ какъ по отдаленности Бельпорта они не могли ежедневно прізжать въ Бофуа.

— Отыскивать сидлку Брайфордъ будетъ совершенно безполезно, милая мадамъ де-Кастелла, воскликнула Роза, узнавъ объ этомъ ршеніи. — Она ухала съ моею сестрой мистрисъ Карльтонъ Сенъ-Джонъ, и теперь он врно путешествуютъ гд-нибудь по Германіи. Разв я не говорила вамъ, что Шарлотта увезла ее?

— Но у нея ли она теперь? Быть-можетъ, сидлка уже возвратилась домой?

— Можетъ-быть съ разстановкой произнесла Роза, какъ будто размышляя.— Впрочемъ, не думаю. Въ послднемъ своемъ письм изъ Лондона мамаша говорила мн, что для бдной Шарлотты, вроятно, готовится тяжелое испытаніе, потому что отъ нея нельзя добиться ни строчки. Шарлотта вдь всегда была на первомъ план у мамаши, между тмъ какъ насъ считали ни за что. Только мной одной не могла она повелвать, прибавила Роза, встряхивая своими золотистыми кудрями и поднимая носикъ къ верху.

— Если Джоржу стало лучше, то сидлку, быть-можетъ, и отпустила, замтила госпожа де-Кастелла, припомнивъ теперь, для чего увезена была мистрисъ Браафордъ.

— Въ томъ-то и дло, что ему, вроятно, хуже, отвчала Роза.— Такъ писала мн Маріанна. Впрочемъ, мы поищемъ сидлку, надюсь, что она уже возвратилась.

Не мшаетъ сказать, что синьйоръ де-Кастелла послалъ нарочнаго къ барону де-ла-Шассу, прося его повременить своею поздкой въ Бофуа. Но несмотря на это, баронъ пріхалъ и, разумется, былъ сильно огорченъ. Съ Аделиной онъ только повидался въ присутствіи ея матери и тетки. Въ этотъ самый день назначена была ихъ свадьба. Ея смертная блдность, увеличенная его присутствіемъ, произвела на него ужасное впечатлніе, но онъ постарался выразить ей надежду на ея скорое выздоровленіе, слегка намекнувъ, что онъ сильно въ этомъ заинтересованъ.

— А вдь она серіозно больна! сказалъ онъ Роз, встртивъ ее внизу передъ своимъ отъздомъ.

— И очень серіозно, грустно проговорила Роза. — Какъ подумаешь, что весь этотъ великолпный, свадебный нарядъ, который она должна была надть сегодня, запертъ на ключъ и убранъ въ ящики!

— А гд этотъ самонадянный Англичанинъ? спросилъ баронъ.

— Вернулся въ отечество, безпечно отвчала Роза.— Мн кажется, будто цлый вкъ уже прошолъ съ тхъ поръ. Право, вы совершенно напрасно спорили изъ за нея, Monsieur le baron.

Онъ понялъ смыслъ ея словъ, онъ понялъ, что Аделина не будетъ принадлежатъ ни одному изъ нихъ, и грустно потупивъ голову, сталъ задумчиво гладить свой шелковистый, рыжій усъ. Потомъ онъ съ чувствомъ заговорилъ о ея болзни, о томъ весеннемъ недуг, который снова обнаруживался теперь, когда вс считали его излченнымъ, ему изъ голову не приходило, да и придти не могло, что причиной всему этому были чрезмрныя душевныя страданія.

Между тмъ мистрисъ Брайфордъ тщетно искали въ Бельпорт. Она еще не возвращалась отъ маленькаго наслдника Анвикъ-Галла. Вмсто нея, въ Бофуа привезла другую сидлку, высокую, худую, черноглазую, проворную Француженку, въ черномъ плать, повидимому, добрую и ловкую, но такую же болтушку какъ Луиза.

VIII. Комната больной.

— Отдерните занавску, Роза, едва внятно сказала Аделина де-Кастелла. — Солнца нтъ.

Пусть взглянетъ на нее читатель, между тмъ какъ она лежитъ на диван. уже нсколько недль прошло со времени печальнаго событія, но перемны къ лучшему въ ней незамтно. Лицо исхудало еще боле, осунулось, а подъ глазами образовались темные круги. Опасные симптомы въ легкихъ не повторялись: поврежденіе, казалось, тотчасъ же прошло само собою, но вмсто того открылась лихорадка, сопровождаемая ужасною слабостью. Доктора напрасно задумывались надъ причиной этой упорной лихорадки, между тмъ какъ нкоторые изъ домашнихъ хорошо понимали, что причиной всему была сндавшая ее грусть. Теперь не оставалось боле ни малйшаго сомннія, что чахотка наложила на нее свою роковую печать, но можно было надяться, по крайней мр, на задержку развитія болзни. Роза и Мери находились при ней безотлучно. Аделина и слышать не хотла объ ихъ отъзд. ‘Пусть мн уступятъ васъ до конца,’ говорила она, намекая на ихъ родственниковъ, и молодыя двушки, повидимому охотно, примирялись съ своимъ положеніемъ. Он постоянно сидли около больной подруга, и хотя французская сидлка все еще оставалась въ дом, но ея должность при Аделин была почти упразднена, въ настоящее время она ухаживала только за больною госпожой де-Бофуа. Синьйоръ де-Кастелла находился по дламъ въ Париж,— у него постоянно были тамъ какія-то дла, которыхъ, впрочемъ, никто не могъ хорошенько разобрать. Агнеса де-Бофуа большею частію оставалась подл своей матери. Госпожа де-Кастелла чувствовала себя почти такъ же дурно, какъ и Аделина, безпрестанно грустила, стовала и жаловалась. Она часто навщала свою больную дочь, но долго оставаться у нея не могла, потому что, не умя владть своими чувствами, скоро впадала въ истерику. Самый веселымъ, разговорчивымъ и наиболе частымъ постителемъ былъ отецъ Маркъ. Онъ разказывалъ Аделин разные занимательные анекдоты о сосдяхъ и нердко вызывалъ улыбку на ея уста. О религіозныхъ предметахъ онъ никогда съ нею не заговаривалъ, по крайней мр въ присутствіи молодыхъ двушекъ, и никогда не намекалъ ей о близости кончины. Роза значительно исправилась за это время отъ своего легкомысленнаго тщеславія, вс полюбили ее. Она горько оплакивала теперь свои безполезныя и преувеличенныя изліянія относительно Сары Боклеркъ. Въ нихъ, по ея убжденію, скрывалась главнйшая причина страданій Аделины, и хотя послдняя никогда объ этомъ не упоминала, будучи молчаливе могилы, но тайна ея иногда обнаруживалась невольно. Она уже нсколько разъ впадала въ бредъ — иначе нельзя было назвать ту полудремоту, тотъ полусонъ на яву, въ продолженіе котораго она высказывала тяготившія ее мысли. Это обыкновенно случалось въ сумерки, но пробуждаясь, Аделина, повидимому, теряла всякое сознаніе о происшедшемъ. Читателю, быть-можетъ, случится когда-нибудь видть подобный случай. Да будетъ ему извстно тогда, что положеніе больнаго въ высшей степени опасно.

Вмсто прежней комнаты, Аделин отвели другую, выходившую окнами на югъ. Постель, по заведенному въ этой стран обычаю, помщалась въ альков или, лучше сказать, въ особенной маленькой спальн съ двумя окнами и двумя дверями. За ней находилась большая, веселая комната или, лучше сказать, гостиная, съ высокимъ потолкомъ, большими окнами, съ красивымъ каминомъ и разостланными по блестящему полу яркими турецкими коврами. Диванъ Аделины стоялъ прямо противъ оконъ, онъ былъ легокъ и свободно поворачивался на колесцахъ во вс стороны, госпожа де-Кастелла сидла въ кресл, почти столь же блдная и изнуренная какъ сама Аделина, Мери Карръ работала, Роза разсянно перелистывала одинъ изъ красивыхъ альбомовъ, лежавшихъ на большомъ кругломъ стол.

— Отдерните занавску, Роза, сказала Аделина,— солнца нтъ.

Роза исполнила ея желаніе. За часъ передъ тмъ блдное, туманное солнце, лниво выглянувъ изъ-за срыхъ облаковъ, прямо блеснуло въ глаза Аделин, такъ что нужно было задернуть гардину. Несмотря на слабый блескъ лучей, они все еще были слишкомъ ярки для ея больныхъ глазъ.

Вдумываясь въ судьбу Аделины, можно было найдти странное соотвтствіе между ея счастіемъ, здоровьемъ и состояніемъ погоды. Сырая, бурная и мрачная съ весны, во все время ея продолжительной болзни и вплоть до прізда въ Бофуа,— погода стала теплою, ясною и очаровательною съ той минуты, какъ начались отношенія съ Фредерикомъ Сентъ-Джономъ, но какъ скоро съ отъздомъ его кончилась эта любовь, и Аделина заболла,— погода опять перемнилась, и снова наступили холодные, сырые, мрачные дни. Читатель знаетъ уже, что съ тхъ поръ прошло нсколько недль, но погода оставалась такою же мрачною, и не было надежды на перемну, по крайней мр до начала зимы. Какой-то суеврный страхъ закрадывался въ душу Мери Карръ, когда, сидя въ темные вечера у постели Аделины, она прислушивалась къ стонамъ и завыванію втра. Сильно бушевалъ онъ вокругъ не защищеннаго замка, обрывая послдніе листья съ полунагихъ деревьевъ, и въ стонахъ его какъ будто слышался погребальный звонъ по умиравшей двушк. Подруги съ содраганіемъ посматривали на небо, жалуясь на эту скучную, мрачную погоду, и всею душой призывая перемну, но он забывали, что самый очаровательный лтній день, самое яркое небо не могли бы оживить домъ, изъ котораго улетла радость, или успокоить сердце, покинутое надеждой. Все это лишь мечта воображенія, скажутъ читатели! Какое отношеніе иметъ погода къ нашимъ житейскимъ треволненіямъ? Конечно, никакого. А между тмъ это былъ замчательный годъ, зима, лто и опять зима, не было ни весны, ни осени.

Покамстъ Роза отдергивала занавску, напвая веселый мотивъ, такъ какъ веселость была ея неразлучнымъ спутникомъ, Аделина встала съ дивана и пересла въ спокойное кресло подл камина.

— Мамаша, сказала она, посмотрвъ на болзненно-апатичное лицо госпожи де-Кастелла,— почему бы вамъ не пойдти погулять? Сегодня нтъ дождя, а свжій воздухъ оживилъ бы васъ.

— О, Аделина, со вздохомъ проговорила несчастная мать,— ничто не оживитъ меня, пока ты будешь въ такомъ положеніи.

— Опять, съ упрекомъ замтила Роза.— Вы на нее смотрите въ мрачномъ свт! Аделина съ каждымъ днемъ становится крпче и здорове.

Это было отчасти справедливо. Но на долго ли? Быть-можетъ, сама Роза въ глубин души своей сознавала всю непрочность этой перемны. Госпожа де-Кастелла порывисто встала и вышла изъ комнаты, а Роза выразительно пожала прелестными плечиками. Иногда она сознавалась Мери Карръ, что охотно побила бы госпожу де-Кастелла за подобныя выходки. Но въ настоящую минуту ограничилась только тмъ, что выместила свой гнвъ на подушк Аделины, начавъ безпощадно колотить ее, будто бы для того, чтобы сдлать ее мягче и покойне.

— Я вамъ подушку оправляю, Аделина.

— Не нужно, милая Роза. Мн и такъ хорошо. Но все-таки благодарю васъ.

— Мн хотлось бы, чтобы вы попробовали этого желе, оно превкусное.

— Богъ съ нимъ, охоты никакой нтъ, равнодушно отвчала она.

— Не почитать ли вамъ? спросила Роза.

— Какъ хотите, милая Роза, мн все равно. Во всякомъ случа благодарю васъ.

Такою была она постоянно: тиха, покорна, благодарна за вс заботы о ней, но безъ малйшаго участія къ чему-либо земному. О Сентъ-Джон не было никакихъ слуховъ, въ какой части свта находился онъ, зналъ ли онъ о положеніи Аделины, никто не могъ этого сказать. Вс предполагали, что онъ былъ въ Лондон, а Аделина ни на минуту въ этомъ не сомнвалась. И въ продолженіе всего этого времени ни единой строки отъ него, ни малйшаго воспоминанія!

Роза подошла къ столу, и пересмотрвъ лежавшія на немъ книги, выбрала стихотворенія Теннисона.

— Нтъ, не ту, быстро сказала Аделина, слегка красня,— что-нибудь другое.

Еще бы! Разумется, не ту. Эта книга была его подаркомъ, и онъ имлъ обыкновеніе читать ей изъ нея вслухъ. Могла ли она переносить теперь это чтеніе изъ другихъ устъ?

Роза попробовала взять Беранже.

— Нтъ, и это не годится, сказала она. — Вы насмялись бы надъ моимъ французскимъ выговоромъ!

— Но вашъ выговоръ вовсе не дуренъ, Роза.

— Въ разговор, можетъ-быть, еще сойдетъ съ рукъ. Но читать вслухъ стихи на какомъ бы то ни было язык, кром своего собственнаго…. Это что такое! сказала Роза, прерывая свою рчь, и раскрывая новую книжку, которую, впрочемъ также скоро и закрыла. То были Рейнскіе Пилигримы Бульвера.

— Все равно, прочтите хоть это, сказала Аделина.

— Нтъ, коротко отвчала Роза, не то пожимая плечами, не то содрагаясь.

Аделина протянула къ ней руки, и притянувъ ее къ себ, прошептала ей на ухо:

— Вы боитесь, читая о Гертруд, напомнить мн о моемъ собственномъ положеніи, Роза. Но между нами нтъ другаго сходства, прибавила она съ горькою улыбкой,— кром недуга и близкой смерти. Ея судьб можно было бы позавидовать.

— Мн не нравится эта книга, настаивала Роза.

— А мн очень нравится, сказала Аделина. — Особенно тамъ есть одинъ разказъ, который я могла бы слушать безконечно. Я позабыла его заглавіе, но онъ начинается такъ: ‘Небесные Ангелы настраивали свои арфы, и….’

— Знаю, знаю, перебила Роза, быстро переворачивая страницы,— вотъ онъ. ‘Душа въ чистилищ, или любовь сильне смерти.’ Это разказъ о постоянств женской любви.

— И о ея наград, со вздохомъ произнесла Аделина. — Прочтите его. Онъ не великъ.

Роза начала читать. Трудно было бы опредлить, слушала ли ее Аделина: она молча сидла въ своемъ кресл, закрывъ лицо рукой, даже когда чтеніе кончилось, она продолжала сидть въ такомъ же положеніи, не сдлавъ ни малйшаго замчанія, покамстъ не вошла сидлка, чтобы дать лкарство.

— Я тамъ пока не нужна, сказала она съ развязностью, свойственною всмъ французскимъ слугамъ, но которая, впрочемъ, никогда не доходитъ до фамиліарности,— такъ я посижу немного здсь.

— Подвинь диванъ къ огню, няня, сказала Аделина.

Диванъ подвинули, и Аделина легла на него. Роза начала читать другой разказъ и прочитала до самыхъ сумерокъ.

— Не развести ли пожарче огонь, Аделина, и не кончить ли намъ этотъ разказъ теперь? или подождать пока принесутъ свчи?

Отвта не послдовало. Мери Карръ потихоньку подкралась къ Аделин и увидала, что она спитъ. Сномъ, впрочемъ, нельзя было назвать это безпокойное дремотное состояніе. Молодымъ двушкамъ часто приходило въ голову, не даетъ ли ей этотъ докторъ изъ Одеска опіума, который поддерживаетъ въ ней лихорадочный бредъ? Дрожащій огонь камина причудливо игралъ на лиц Аделины, озаряя ея очаровательную красоту и мертвенную блдность. Роза закрыла книгу, а Мери отошла отъ дивана, и ставъ у окна, смотрла въ темную ночь. Сидлка, убаюканная монотонными и непонятными звуками иностраннаго языка, заснула было подъ шумокъ, но вдругъ очнулась, и выступивъ впередъ, произнесла шепотомъ:

— Mesdemoiselles, я пойду внизъ за дровами. Если барышня проснется и потребуетъ чего-нибудь прежде чмъ я успю возвратиться, то потрудитесь позвонить.

— Ну, теперь она закатится на цлый часъ! воскликнула Роза, обращаясь къ Мери Карръ, между тмъ какъ сидлка тихо вышла изъ комнаты: — вотъ увидите. Я въ первый разъ встрчаю такую болтушку. Не странно ли это, Мери, что отъ мистера Сентъ-Джона до сихъ поръ нтъ писемъ?

— Ничуть не странно, я вовсе и не думаю объ этомъ. Эти лтнія проказы давно миновали, Аделина была бы гораздо счастливе, еслибъ ихъ вовсе не было. Оставляя въ сторон эти идеальныя бредни и смотря на дло съ простой, здравой точки зрнія…. я скажу вамъ, что мн весьма странно, какъ это родные Аделины не употребятъ боле энергичныхъ мръ для ея развлеченія. Къ чему они держатъ ее наверху, въ этой гостиной или, лучше сказать, спальн, вмсто того чтобы свести ее внизъ и поставить лицомъ къ лицу съ обыденною жизнію.

— Да некому заняться этимъ, сказала Роза. — Старая мадамъ де-Бофуа больна, Агнеса ухаживаетъ за своею матерью, что же касается до госпожи де-Кастелла, вы сами видите, на что она годна. По моему мннію, если вамъ угодно знать его, Аделин здсь гораздо лучше нежели внизу. Тамъ все напоминало бы ей о прошедшемъ, и притомъ въ эту ужасную погоду комнаты внизу похожи на мрачныя кельи. Какъ бы я желала, чтобы господинъ де-Кастелла вернулся поскоре!

— Мн кажется, вамъ безъ конца придется желать этого, возразила Мери. — Знаете ли, что я думаю, Роза? Онъ ухалъ именно потому, что ему тяжело видть Аделину.

— Они ее убили сообща, замтила Роза.

— Нтъ, не убили, а только ускорили ея конецъ. Этотъ исходъ былъ, повидимому, неизбженъ. Вопросъ заключался только во времени: немного раньше, немного позже.

— Еслибы господинъ де-Кастелла…

Мери-Карръ жестомъ остановила свою собесдницу, потому что въ эту минуту Аделина зашевелилась и начала бредить. Отвернувшись отъ темнаго окна, у котораго он вели свою тихую бесду, молодыя двушки затаили дыханіе и стали прислушиваться. Ясно раздавался этотъ бредъ въ тишин комнаты:

— Полноте! Полноте! бормотала Аделина: — Я вамъ говорю, надежды нтъ. Онъ слишкомъ давно ухалъ: разъ, дв, три, четыре недли…. вы думаете, я не считала?… Отчего онъ не детъ?… Отчего онъ не пишетъ?… Онъ былъ такъ взбшенъ и гордъ въ этотъ ужасный день, но еслибъ онъ любилъ…. никогда не вспомнитъ обо мн добровольно во всю свою жизнь! Не увряйте меня, что онъ не говорилъ этого: я сама слышала. Не это ли новая комната, которую онъ пристроилъ въ замк Вефер? Кто приказалъ ее выстроить? Его тамъ не было. Гд же картины? Ахъ, какъ мало! Послушайте! Послушайте! Роза, видите, вонъ онъ, идетъ сюда. О! Не пускайте ко мн де-ла-Шасса! Папаша, не могу я за него выйдти! ужь разсвтаетъ, а онъ не идетъ. Кто говоритъ, что онъ не идетъ? Отецъ Маркъ? А, вотъ и онъ! Онъ идетъ, идетъ! Фредерикъ, Фредерикъ, милый Фредерикъ! Зачмъ вы меня удерживаете и не пускаете къ нему? А это кто крадется за нимъ? Какая красавица! Ахъ! (и въ комнат раздался слабый крикъ.) Это она, это Сара Боклеркъ. О жестокій! жестокій! Промнять меня на нее! Онъ сказалъ, что я буду его женой. Это что? Мои письма къ нему, которыя онъ бросилъ мн въ лицо съ язвительною насмшкой и презрніемъ? Что это онъ читаетъ Сар Боклеркъ? Свои письма ко мн? О, сжалься! Сжалься!

Эти отрывочныя фразы произносились съ большими промежутками, и многія изъ нихъ были такъ безсвязны, что въ нихъ нельзя было отыскать смысла. На послднемъ слов въ комнату вошла сидлка, нагруженная дровами. Она воздержалась на этотъ разъ отъ продолжительной болтовни, но по несчастію, одно изъ принесенныхъ ею полнъ скатилось на полъ, и стукъ этотъ разбудилъ Аделину. Слезы градомъ струились по дицу Розы. Дйствуя подъ увлеченіемъ минуты, она, съ свою обычною неосмотрительностію, подбжала къ дивану и рыдая припала къ подушк Аделины.

— О, Аделина, проговорила она,— зачмъ было принимать это такъ близко къ сердцу. Если для любви вашей наступилъ конецъ,— я не знаю и не хочу знать, что было тому причиной,— но если дйствительно все кончено между вами съ мистеромъ Сентъ-Джономъ, то онъ поступилъ благородно, возвративъ назадъ ваши письма. Въ самомъ дл онъ всегда поступалъ какъ честный и благородный человкъ. Другой на его мст удержалъ бы ваши письма у себя, хвасталъ бы ими, показывалъ бы ихъ въ обществ. О, еслибъ я могла получить назадъ вс свои любовныя записочки! вдругъ воскликнула Роза, безцеремонно переходя отъ длъ Аделины къ своимъ собственнымъ сердечнымъ дламъ:— то-то-бы набралась ихъ куча!

— Что вы хотите сказать этимъ? спросила Аделина, тревожно приподнимаясь съ дивана.— Разв я проговорилась во сн?

— Немного, лишь нсколько словъ, пояснила Мери Карръ, выступая впередъ и говоря тихимъ спокойнымъ тономъ, въ противоположность разгоряченному тону Розы.— Но вдь вамъ все ясно, Аделина, прошептала она.— Мы знаемъ, что у васъ съ мистеромъ Сентъ-Джономъ вышла ссора, что онъ ухалъ отсюда въ негодованіи, и что съ тхъ поръ вы стали молчаливы и грустны не отъ одной только болзни. Эта внутренняя тоска сндаетъ васъ незамтно. Еслибы вы успокоились душою, время, быть-можетъ, залчило бы ваши легкія, но теперь вы сами отнимаете у себя всякую надежду на выздоровленіе.

— Для меня нтъ надежды, отвчала она,— ты это знаешь, Мери. Будь я даже попрежнему счастлива, осуществись мои мечты и выдь я замужъ за мистера Сентъ-Джона, мн и тогда не пришлось бы жить долго, нтъ.

Мери Карръ знала это, но она все еще старалась ее утшить.

— Впрочемъ, я должна была предвидть все случившееся, съ улыбкой сказала Аделина, пытаясь обратить этотъ разговоръ въ шутку. То была первая невынужденная улыбка на ея устахъ. — Помните ваше замчаніе, Роза, въ этотъ достопамятный вечеръ на Новый годъ, когда у васъ танцовали? Вы говорили, что французскіе ноготки предсказываютъ мн смерть и несчастную любовь!

— Какой вздоръ! рыдая сказала Роза.— Стало-быть, я была дура, дважды дура, да я и не помню этого.

Но Роза слишкомъ хорошо помнила, какъ Аделина смялась тогда надъ ея словами, будучи въ полномъ блеск своей красоты и торжества. Роскошное лто ея счастія миновало, и мечты ея поблекли теперь, какъ цвты отъ зимняго холода!

Теперь уже не оставалось ни малйшаго сомннія: по приговору докторовъ, она умирала отъ чахотки, но истинная причина ея болзни скрывалась въ сердц. Тоска грызла его день и ночь, какія же легкія могли бы устоять противъ этого разрушительнаго вліянія?

Тяжело продолжать эту часть разказа, и пріятне было бы сразу перейдти къ концу. Никому не весело читать однообразную повсть послднихъ дней умирающей: въ ней такъ мало событій, такъ мало интереса. Аделин становилось то лучше, то хуже, доктора продолжала свои визиты и совщанія, мняли лкарства: пилюли на микстуру, микстуру на пилюли, и такъ шли дни за днями. Впрочемъ, вс эти средства прописывались только англійскимъ докторомъ. Французы не любятъ прибгать къ нимъ. Они не предпишутъ вамъ ни одного пріема тамъ, гд Англичанинъ готовъ задушить васъ лкарствами. И это совершенно справедливо. Чего, чего не надаетъ вамъ Англичанинъ? И пилюль, и порошковъ, и микстуръ, по крайней мр пятьсотъ разныхъ средствъ, между тмъ какъ Французъ не дастъ ничего. Послдній не скупится только на теплыя ванны и діету. За то онъ слишкомъ злоупотребляетъ ланцетомъ, піявками и всякаго рода кровопусканіями. Въ первый годъ пребыванія Элеоноры Сеймуръ (если читатель еще не за былъ ея) въ пансіон M-me de-Nino, между воспитанницами появилась какая-то простудная лихорадка, вслдствіе чего и послали за домовымъ докторомъ, тмъ самымъ Дорре, который лчилъ теперь Аделину де-Кастелла. У пяти или шести младшихъ двочекъ, сверхъ того, показалась накожная сыпь. Господинъ докторъ объявилъ, что у нихъ, вроятно, откроется корь или скарлатина, а до произнесенія окончательнаго приговора веллъ положить ихъ въ постель и дать имъ сахарной воды. Потомъ онъ послалъ за остальными воспитанницами и каждой изъ нихъ по очереди пустилъ кровь. {Истинный фактъ во всхъ его подробностяхъ. Прим. авт.} ‘Просто предохранительная мра’, сказалъ онъ M-me de-Nino.

Впрочемъ, если непремнно нужно продолжать это грустное повствованіе о послднихъ дняхъ Аделины, воспользуемся лучше нкоторыми извлеченіями изъ дневника Мери Карръ. Хорошо что она вела его, иначе, намъ мало пришлось бы разказать читателю о первой половин заключительнаго акта этой трагедіи.

Между прочимъ не лишнее будетъ упомянуть здсь, что Аделиной овладло безумное желаніе вернуться въ Бельпортъ. Сначала вс противились этому, говоря, что въ приморскомъ город холодъ гораздо чувствительне нежели въ Бофуа, и что путешествіе зимой можетъ повредить ей. Но одно обстоятельство сильно говорило въ ея пользу: въ Бельпорт жили ея доктора. Здоровье ея видимо поправилось, такъ что синьйоръ де-Кастелла, вернувшись домой, съ удивленіемъ замтилъ эту перемну. Онъ, вроятно, не ожидалъ ея.

Отрывокъ изъ дневника Мери Карръ.

3-го ноября.

‘Что ей такъ хочется возвратиться въ Бельпортъ? Въ ней разгорлось какое-то лихорадочное нетерпніе, которое не ускользаетъ даже отъ господина и госпожи де-Кастелла. Роза сейчасъ предлагала мн держать пари на пару перчатокъ, что все это непремнно кончится нашею поздкой. Дай Богъ! Этотъ домъ, повидимому, обреченъ на всевозможныя болзни. Госпожа де-Бофуа до сихъ поръ не поправляется, а у одного изъ слугъ сдлалась желудочная лихорадка.

‘Бельпортъ! Бельпортъ! Вотъ ея единственное желаніе въ жизни, вотъ о чемъ она ежедневно молитъ Бога. Не думаетъ ли она услышать тамъ о немъ, или даже увидть его? Наконецъ, не хочетъ ли она проститься съ этимъ мстомъ и въ то же время съ своими воспоминаніями? Какъ она попривалась! Она сходитъ теперь внизъ и одвается попрежнему. Только волосы ея собраны въ одну косу подъ хорошенькимъ кружевнымъ чепчикомъ: Французы такъ любятъ держать голову въ тепл! Иногда она набрасываетъ на себя легкую кашемировую шаль, ту самую, которая была на ней въ ночь ея неудавшагося побга съ мистеромъ Сентъ-Джономъ. ‘Желала бы я знать, думаетъ ли она иногда объ этомъ?’ спросила я вчера у Розы. ‘Что вы за осликъ!’ любезно отвчала Роза, какъ будто она не думаетъ объ этой злополучной ночи ежечасно, ежеминутно!

‘Теперь мы знаемъ, что мистеръ Сентъ-Джонъ въ Лондон. Просматривая Times, который аккуратно доставляется сюда къ старой M-me де-Бофуа, я нашла его имя между именами другихъ лицъ, присутствовавшихъ на какомъ-то митинг: Фредерикъ Сентъ-Джонъ, сквайръ изъ замка Вефера. Я сунула газету въ руки Аделины, указавъ ей на списокъ именъ, а сама вышла изъ комнаты. Когда я снова вернулась, журналъ уже былъ на стол, а она сама лежала въ кресл, опустивъ лицо въ подушку.

‘Неужели это замтное улучшеніе въ ея здоровь будетъ обманчиво? Быть-можетъ, оно и не было бы обманчиво, еслибы не тревожная, вчно волнующаяся душа: повидимому, все тихо и спокойно, а внутри ея все такъ и кипитъ. Прежней слабости нтъ и слда, кашель почти совершенно прошелъ. Но она попрежнему равнодушна, апатична, погружена въ самое себя. Эту томную апатію, это полнйшее равнодушіе къ жизни и ея интересамъ родные объясняютъ физическою слабостію, они не противодйствуютъ ей никакими возбуждающими средствами, и Аделина безпрепятственно предается своему горю.’

6-го ноября.

‘Стоявшее въ послдніе дни вёдро дало намъ возможность исполнить желаніе Аделины, и вотъ мы опять въ Бельпорт. Теперь, когда перездъ совершился благополучно, мы вс чрезвычайно довольны, что она ближе къ докторамъ. Перемна воздуха для нея очевидно полезна: здоровье ея улучшается съ каждымъ днемъ. Но надолго ли? Роза снова ужь предается своей необузданной веселости и хочетъ служить молебенъ въ благодарность за то, что разсталась съ старымъ мрачнымъ замкомъ и его привидніями.

‘Аделин устроили спальню въ нижнемъ этаж, въ задней гостиной. Такъ оно и лучше, ей можно теперь выходить къ намъ въ переднюю гостиную, не подвергаясь холодному воздуху на лстниц. А если она опять сляжетъ, что, повидимому, неизбжно, то комната эта будетъ гораздо удобне для прислуги, да и во многихъ другихъ отношеніяхъ ей тутъ лучше.’

7-го ноября.

‘Сегодня была у васъ M-me de-Nino съ двумя изъ старшихъ воспитанницъ. Аделина много разспрашивала о пансіон и въ ней, кажется, пробудилось неподдльное участіе. Перебывало много знакомыхъ, такъ что сравнительно съ мрачнымъ уединеніемъ Бофуа, здсь у васъ каждый день походитъ на пріемный. Доктора, очевидно, не находятъ въ этомъ ничего вреднаго, иначе они запретили бы это. Но мн кажется, что для Аделины это даже полезно: ей некогда слишкомъ задумываться о прошедшемъ. Горе свое она тщательно скрываетъ до сихъ поръ и никогда не упоминаетъ о немъ ни единымъ словомъ. Имя мистера Сентъ-Джона при ней никто не произноситъ, такъ что вс событія послднихъ шести мсяцевъ можно принять за сонъ.

‘Люди толкуютъ иногда о красот чахоточныхъ, но посмотрли бы они на Аделину де-Кастелла. Почти вс видимые признаки болзни исчезли передъ концомъ, они, вроятно, снова вернутся, но въ настоящую минуту отъ нихъ не осталось и слда. Никогда не была она такъ прекрасна, какъ теперь, конечно, это хрупкая, тлнная красота, но въ женщин она иметъ особенную прелесть. Очаровательные контуры ея лица, тихая грусть ея томныхъ, карихъ глазъ, прозрачный румянецъ нжныхъ щекъ боле чмъ когда-либо влекутъ къ себ взоры. Постители смотрятъ на нее съ изумленіемъ, почти не довряя ея недавней болзни, и находятъ, что она быстро поправляется. А между тмъ энергіи все нтъ какъ нтъ: то же равнодушіе, та же безжизненность, сидитъ она или лежитъ, держа въ своихъ трепетныхъ, горячихъ рукахъ какую-нибудь Англійскую газету, и напрасно отыскивая все то же необртаемое имя.

‘Вчера, когда Роза читала ей стихотвореніе Шеллея, ей подали письмо изъ Англіи. Судя по почерку, оно было отъ мистрисъ Дарлингъ. Аделина, вспыхнувъ отъ нетерпнія, быстро взглянула на Розу, длая ей знакъ, чтобъ она поскоре прочитала письмо. Госпожа де-Кастелла съ аристократическимъ удивленіемъ смотритъ на это очевидное волненіе, всякій разъ какъ приходятъ письма къ Роз. Но мы понимаемъ это: Роза всегда читаетъ Аделин свои письма, Дарлинги находятся теперь въ Лондон, у нихъ есть общіе знакомые съ мистеромъ Сентъ-Джономъ, и Аделина надется услыхать его имя въ этихъ письмахъ.

‘— Письмо подождетъ, сказала Роза, наскоро пробжавъ его глазами, она положила его подл себя и снова взялась за книгу.

Еще люблю, не вруя въ любовь,

Еще томлюсь желаньемъ безъ надеждъ,

И грезами не прочь упиться вновь,

Но сладкій сонъ бжитъ усталыхъ вждъ,

Проснусь въ слезахъ, а день-деньской тоска

Змею сердце гложетъ…..

‘Я невольно взглянула на Аделину: такъ шли къ ней эти стихи. Роза тоже остановилась, и взоръ ея обратился въ ту же сторону. Глаза Аделины встртились съ нашими. Вроятно, всякому случалось пережить хоть одну изъ такихъ неловкихъ минутъ. Аделина вспыхнула, потому что въ стихахъ было много правды.

Проснусь въ слезахъ, а день-деньской тоска

Змею сердце гложетъ….

‘Увы! Увы!

‘Роза получила дурныя извстія о своемъ семейств. Съ одного взгляда смекнула она въ чемъ дло и отложила письмо въ сторону, не желая поразить Аделину непріятною новостью. Въ самомъ дл Роза стала теперь гораздо осторожне прежняго. Бдный ребенокъ, наслдникъ Анвикъ-Галла, жизнь котораго обезпечивала столько земныхъ благъ его матери, умеръ съ недлю тому назадъ. По ея собственному выраженію, Роза впала теперь въ меланхолію. Вопервыхъ, ей жаль ребенка: она видла его только одинъ разъ въ жизни, ныншнимъ лтомъ въ Бельпорт, но искренно къ нему привязалась. Вовторыхъ, потеря эта сильно разстроитъ ея мать, страхъ за жизнь мальчика, повадимому, неотступно преслдовалъ мистрисъ Дарлингъ въ послднее время. Втретьихъ, Роз приказано облечься въ трауръ. Итакъ сегодня она груститъ и горюетъ, а завтра будетъ злиться какъ оса. Если Роза ненавидитъ что-либо въ этомъ мір, такъ это черную шляпку.

‘Аделина стояла сегодня у камина, когда къ ней вошелъ англійскій докторъ. Его поразила счастливая перемна въ ея лиц.

‘— Да вы насъ просто надуваете, сказалъ онъ.— Мы еще попируемъ у васъ на свадьб.

‘— Или на похоронахъ, докторъ, спокойно отвчала Аделина.

‘— Я говорю что думаю, сказалъ онъ серіозно. — Теперь есть надежда на ваше выздоровленіе. Еслибы только можно было перевезти васъ на югъ!

‘— Аделина, воскликнула я, когда онъ вышелъ, и мы остались вдвоемъ,— вы слышали, что онъ сказалъ? Эти слова можно цнить на всъ золота.

‘— А я не придала имъ никакого значенія, сказала она. — Я очень хорошо понимала его побужденія. Онъ воображаетъ, что могила непремнно должна мн казаться чмъ-то ужаснымъ, и хочетъ во что бы то ни стало ободрить меня надеждой, настоящею или ложною — для него все равно, это ихъ ремесло. Но въ душ онъ вполн убжденъ, что я должна умереть.

‘— Съ какимъ спокойствіемъ вы это говорите! можно подумать, что вы жаждете смерти!

‘— Нтъ, но и жизнью я не дорожу.

‘—Неужели она для васъ утратила всю свою прелесть?

‘— Жизнь завсегда потеряла для меня свою прелесть, Мери. А еще недавно въ ней было столько очарованія!

‘— О, лучше бы вамъ никогда не встрчаться съ Фредерикомъ Сентъ-Джономъ! невольно воскликнула я, не думая о томъ что говорю.

‘— Не говорите этого! Онъ былъ мн посланъ для моего блага.

‘Рыданія заглушали ея голосъ. Я была потрясена до глубины души. Это было въ ней первое сильное проявленіе горя съ тхъ поръ какъ она заболла.

‘— Ну вотъ! Это все вы виноваты, воскликнула она съ болзненнымъ усиліемъ казаться веселою. — Говоря о сожалніяхъ, вы напомнили мн о моихъ дорогахъ родителяхъ. Ихъ горе будетъ ужасно.

‘— О, Аделина, не пытайтесь обмануть меня, проговорила я нершительно, не зная что сказать ей и страшно негодуя на самое себя.— Что разумете вы подъ этими словами, что мистеръ Сентъ-Джонъ былъ посланъ для вашего блага?

‘— Все: и отчаяніе, и уваженіе, и сердечную истому, испытанныя мною въ эта ужасные дни, въ эти ужасныя ночи, сказала она.— Моему горю нтъ конца: это одно вчное, несмолкаемое терзаніе.

‘— Какъ вы должны ненавидть мистера Сентъ-Джона!

‘—Его ненавидть! О, Мери! Хоть разъ бы еще склонить усталую голову на груди его, шепнуть ему, что я все простила, услыхать отъ него словечко любви, какъ въ старину, добиться его прощенья,— вотъ что ни днемъ, ни ночью не даетъ мн покоя, хоть и знаю, что этому не бывать никогда.

‘Она была сильно взволнована, глаза ее горли, щеки пылали, а блыя, хрупкія, горячія руки крпко сжимали мои пальцы.

‘— Вы крпко его любили, Аделина?

‘— Крпко ли! Я иногда спрашиваю себя, любилъ ли кто-нибудь такъ какъ я.— А теперь онъ у ногъ другой женщины!

‘— Я понимаю, какъ горька должна быть эта мысль!

‘— Нтъ, вы не можете понять этого. — Еслибъ я могла обнажить передъ вами мое сердце, такъ что вы увидали бы сокрытыя въ немъ терзанія, они показались бы и вамъ, и ему невообразимымъ, немыслимымъ безуміемъ.

‘— А вы еще говорите, что онъ былъ посланъ для вашего блага!

‘— Да, да, для моего блага! Теперь я это вижу. Иначе могла ли бы я примириться со смертію? Во мн всегда были зародыши чахотки, сказала она посл минутнаго молчанія.— Вы, пансіонерки, бывало говорили мн, что я наслдовала вс характеристическія черты Англійской націи, вроятно въ числ ихъ и чахотку.

9-го ноября.

‘Миссъ де-Бофуа пріхала сюда дня на два, и вчера у насъ былъ препріятный маленькій вечеръ. Въ избытк радости отъ замтнаго улучшенія въ здоровь Аделины, тетушка Агнеса нарядилась въ великолпное шелковое платье канареечнаго цвта, съ богатою отдлкой, и ковыляя, спустилась внизъ, бдняжка! Но какъ бы вы думала, кто явился посл чаю? Monsieur le Comte Le Coq de-Monty! Онъ пріхалъ въ Бельпортъ по дламъ къ субъ-префекту и весьма некстати спросилъ, имемъ ли мы какія-нибудь извстія о мистер Сентъ-Джон. Пока мы собиралась отвчать ему, Роза, всегда находчивая и бойкая, уклончиво отвчала, что мистеръ Сентъ-Джонъ въ Англіи и живетъ въ замк Веферъ. Лицо Аделины въ эту минуту было обращено въ другую сторону, но прочіе члены семьи нахмурились. Де-Монти совершенно наивно, но весьма невпопадъ, началъ восхвалять мистера Сентъ-Джона, говоря, что никогда не встрчалъ человка боле привлекательнаго, а такая похвала Англичанину изъ устъ Француза что-нибудь да значитъ.

‘Аделина была такъ хороша сегодня утромъ, сидя въ своемъ большомъ кресл, что я не могла удержаться отъ восклицанія. Но она одинаково относится къ похваламъ и къ невниманію, ничто не выводитъ ея изъ этой мечтательной апатіи.

‘— Да, наша семья красива, отвчала она. — Посмотрите какъ хорошъ папаша! Я наслдовала его черты.

‘И при этомъ ни малйшаго признака польщеннаго самолюбія. Оно исчезло вмст съ Фредерикомъ Сентъ-Джономъ.

‘Я согласилась съ нею, что синьйоръ де-Кастелла чрезвычайно красивъ, но при этомъ замтила, что она гораздо красиве его.

‘— Вся разница въ цвт лица, отвчала Аделина. — Папаша блденъ, даже нсколько желтъ, а у меня цвтъ лица мамаши, которая, вроятно, обязана имъ своему Англійскому происхожденію, у Француженки трудно встртить такой чудный цвтъ лица, ослпительно свжій и въ то же время нжный.

‘Я дивилась ея непостижимому равнодушію.

‘— Было время, когда вы сознавали свою красоту, Аделина, а теперь выказываете къ ней какое-то странное равнодушіе.

‘— Я пережила много чувствъ, Мери, нкогда весьма сильныхъ. Еще бы мн-то быть тщеславной!

‘— Пережили? Довольно странное выраженіе для двушки вашихъ лтъ.

‘— Оно какъ нельзя боле пристало мн, быстро отвчала она. — Въ нсколько мсяцевъ я изжила цлые вка.

‘— Но это невозможно, Аделина!

‘— Читали вы когда-нибудь, какъ волосы сдютъ въ одну ночь? прошептала она,— то же самое случилось и съ моими чувствами. Они мгновенно поблекли. Я жила въ такомъ упоеніи, что вся земля казалась мн чуднымъ раемъ, а вдругъ настало пробужденіе. Оно-то и состарило мое сердце на цлый вкъ.

‘— Я не могу этого понять, сказала я.— И дйствительно не могу понять.

‘— Надюсь, что вамъ и не придется понимать это, Мери. Одинъ опытъ могъ бы вразумить васъ, никакія опасенія, никакіе доводы не въ состояніи этого сдлать.

‘— Вы, вроятно, разумете то время, когда мистеръ Сентъ-Джонъ ухалъ отсюда посл размолвки съ вами?

‘— Нтъ, прошептала она, едва внятно,— но когда я узнала о его прежней любви.

‘— Мн кажется, это только игра воображенія, Аделина, сказала я, ршившись спорить съ ней для ея собственнаго блага.— Могъ ли онъ въ одно и тоже время думать о васъ и о Сар Боклеркъ? Вдь не могъ же онъ любить васъ обихъ разомъ.

‘— Конечно, не могъ, сказала она, смущаясь и красня.— Но онъ любилъ ее прежде чмъ узналъ меня, и теперь онъ опять съ нею. Разв вы не можете вывести изъ этого своихъ заключеній?

‘— Но изъ того что вы говорите вовсе не слдуетъ, чтобъ онъ былъ теперь съ нею. Мы еще не знаемъ гд онъ въ настоящую минуту. Хороша ли была ваша сестра, Аделина? спросила я.

‘— Марія была красавица, отвчала она.— Лицомъ мы об походили на папашу, а сложеніемъ и цвтомъ лица на мамашу.

‘— И она тоже умерла отъ чахотки. Что за коварная болзнь! Въ иныхъ семействахъ она длается какъ бы наслдственною!

‘— Что это вамъ пришло въ голову, Мери? Марія умерла отъ скарлатнны. Она была очень слабаго сложенія, и доктора боялись чтобы въ ней не развилась въ послдствіи чахотка. Не-знаю, что подало поводъ къ подобному мннію: быть-можетъ, ея нжная, хрупкая красота.

‘— Если чахотка любитъ выбирать свои жертвы между красавицами, смсь замтила я,— то не вздумалось бы ей когда-нибудь похититъ Розу.

‘— Розу! отвчала Аделина, и даже на ея устахъ появилась улыбка:— если Роз суждено быть когда-нибудь похищенною, такъ это четверомстною свадебною каретой съ блыми бантами.

‘И такъ идутъ дни безъ всякой перемны для Аделины. Глядть на нее — она какъ будто совершенно здорова и чрезвычайно хороша собой. Но вдь такою она была и прежде. О еслибы можно было перевезти ее на югъ! Но доктора говорятъ, что зимой это немыслимо. Она умерла бы на дорог. Зачмъ было не воспользоваться вовремя чудною, лтнею погодой! Зачмъ? Зачмъ? Зачмъ? Многихъ преслдуютъ въ жизни эти неотступные вопросы, подобно тому какъ они будутъ преслдовать, быть-можетъ, господина и госпожу де-Кастелла.’

IX. Смерть Ребенка.

Читатель врно обратилъ вниманіе на то мсто въ дневник Мери Карръ, гд она упоминаетъ о смерти малолтняго наслдника Анвика, и вроятно узналъ въ немъ маленькаго Джорджа Сентъ-Джона.

Недли за дв или за три до смерти сына, мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ пріостановила свои безпокойныя странствованія, продолжавшіяся съ самаго отъзда ея изъ Бельпорта. Этимъ она обязана была вмшательству сидлки, мистрисъ Брайфордъ.

— Гд же ему выздоровть при такой жизни, какую вы ведете, сказала она однажды.— Если вы не перестанете таскать за собою ребенка изъ города въ городъ, я принуждена буду оставить васъ. Я не могу смотрть на это равнодушно, вы его скоро сведете въ могилу.

Пронзительный крикъ вырвался изъ груди матери при этихъ словахъ. Мысль о близкой смерти ребенка еще прежде запала въ ея душу (и кто знаетъ съ какихъ поръ?), но она мужественно боролась съ нею и всячески старалась заглушить въ себ это сознаніе. Теперь слова сидлки, повидимому, раскрыли ей глаза, факты были такъ очевидны, что трудно было сомнваться или обольщать себя несбыточною надеждой. Въ это время они пріхали въ городъ Эйпернъ, лежащій въ Бельгіи или западной Фландріи, извстный своими саржевыми и суконными фабриками. Тамъ и остановилась мистрисъ Сентъ-Джонъ. Она поспшила отыскать покойное помщеніе и перевезла въ него Джорджа, казавшагося не столько больнымъ, сколько слабымъ и изнуреннымъ. между тмъ предсказаніе мистрисъ Брайфордъ сбылось, потому что не прошло двухъ дней посл ихъ прізда въ Эйпернъ, какъ въ болзни ребенка наступилъ кризисъ. Теперь мистрисъ Сентъ-Джонъ не могла хать дале, чтобы не завести окончательнаго удара здоровью Джорджа, которое и безъ того сильно пошатнулось отъ этихъ безконечныхъ перездовъ. Какъ описать горе матери? Читатель врно замтилъ, какою пылкою и ревнивою любовью любила она своего сына, это было единственное существо, которое наполняло собой ея гордую, безстрастную душу. Изъ-за него она ненавидла и Веню, по смерти котораго — ей одной было извстно содйствовала ли она этой смерти или нтъ — Джорджъ сталъ наслдникомъ Анвика. Но что кром опасенія за жизнь сына, ее постоянно преслдовалъ еще какой-то страхъ,— это всякій могъ замтить.

На другой день посл прибытія мистрисъ Карльтонъ въ Эйпернъ, болзнь Джорджа стала быстро развиваться, опасность увеличилась, и конецъ былъ близокъ. Двинуться изъ Эйперна невозможно, какъ бы ни желала этого мистрисъ Сентъ-Джонъ. Она созывала одного за другимъ лучшихъ докторовъ въ город, съ большими издержками выписала двухъ врачей изъ Лондона и послала мистеру Пиму приглашеніе немедленно прибыть въ Эйпернъ. Однако никто изъ собравшихся докторовъ не нашелъ малйшей возможности спасти ея сына. Она замчала какъ его прекрасное личико становилось все блдне и блдне, какъ лихорадка изнуряла его ослабвшее тло, но ни одной слезы не выкатилось у нея. Все время она сохраняла неестественное спокойствіе и только дважды дала волю своимъ чувствамъ: тяжело было видть ихъ проявленіе постороннему, но каково было ей самой! Одинъ изъ этихъ припадковъ случился съ нею въ присутствіи сына. Бдная женщина, вроятно, не могла удержать себя и до полусмерти напугала Джорджа. Какъ помшанная бгала она по большой комнат, рвала на себ волосы и кричала сыну, чтобъ онъ остался съ нею, чтобъ онъ не умиралъ.

— Переставь, мама, переставь! лепеталъ испуганный ребенокъ. — Не горюй обо мн. Я иду на небо, къ Вен.

При первомъ восклицаніи Джоржжа она мгновенно остановилась и упала подл него на колни. Но когда она поняла его слова, она опять вскочила и начала метаться по комнат какъ бсноватая, сжимая себ голову руками.

— Мама, не пугай меня! кричалъ ребенокъ. — Мн самому хочется къ Вен.

Молчи, Джорджикъ, молчи! Каждое твое слово, невинный ребенокъ, кинжаломъ вонзается въ сердце твоей бдной матери. Посмотри, она уже падаетъ на полъ отъ изнеможенія и не въ силахъ удержать свои громкіе вопли.

Въ этотъ же самый день, черезъ нсколько времени посл припадка, пріхалъ и мистеръ Пимъ. Совершенно неискусившійся во французскомъ язык и не привыкшій къ путешествію по чужимъ краямъ, да и вообще къ какому бы то ни было путешествію, такъ какъ никогда еще не двигался изъ Анвика, добрякъ сумлъ попасть въ Эйпернъ двумя днями позже чмъ бы слдовало, вмсто того чтобы держаться прямаго пути, онъ проколесилъ Богъ всть куда. Во-первыхъ, онъ ошибся въ названіи города, и вмсто Эйперна, искалъ какихъ-то ‘Виперъ’, что было далеко не надежнымъ способомъ попасть на мсто. Впрочемъ, онъ таки добрался до цли своего путешествія, правда нсколько смущенный и сконфуженный, но впрочемъ благодарный судьб за то, что она наконецъ сжалилась надъ нимъ, и вывела его на прямую дорогу.

Джорджъ лежалъ обложенный подушками, когда къ нему вошелъ докторъ, блдный, слабый, исхудалый, онъ былъ тнью прежняго Джорджа. Но увидавъ знакомое лицо мистера Пима, съ радостною улыбкой протянулъ ему маленькую прозрачную ручонку.

— Я васъ помню! произнесъ онъ съ усиліемъ, едва переводя дыханіе.— Мама сказала, что вы дете къ намъ, и мы ждали васъ вчера.

— Я и самъ думалъ, что попаду сюда раньше, Джорджикъ, отвчалъ докторъ,— но я… я сбился съ дороги.

Мистеръ Пимъ придвинулъ стулъ къ кровати мальчика и молча смотрлъ на него. Казалось, что во всю долголтнюю практику ему еще не приходилось видть такого изнеможенія въ ребенк, ребенку оставалось лишь нсколько дней жизни, пожалуй и того мене. Большіе, блестящіе, голубые глаза Джорджа обращены были на доктора, между тмъ какъ изнуренная горячая ручонка его неподвижно лежала въ крпкой, здоровой рук врача.

— А вы видли Венина пони? спросилъ мальчикъ.

— Венина пони! машинально повторилъ докторъ, мысли котораго были такъ далеки отъ всякихъ пони.— Я думаю, онъ еще стоитъ въ конюшн въ Анвик.

— Принсъ и бабушка сказала, что я буду кататься на Вениномъ пони, когда вернусь домой. Мн очень хотлось бы домой, покататься на пони и видть Брана, но теперь нельзя.

— Да, теперь нельзя, сказалъ докторъ,— ты еще очень слабъ, Джорджикъ, не правда ли? А здорова ли твоя мама?

— Я сейчасъ извщу мистрисъ Сентъ-Джонъ о вашемъ прізд, сэръ! прервала его женщина почтенной наружности, вставъ со стула на противоположномъ конц большой комнаты.

Голосъ ея чуть не испугалъ мистера Пима, который не замтилъ ея присутствія. Женщина вышла изъ комнаты и затворила за собою дверь.

— Кто это, Джорджикъ, спросилъ докторъ?

— Это мистрисъ Брайфордъ! отвчалъ Джорджъ.

— Ахъ, да, сидлка Брайфордъ. Я слышалъ о ней отъ мистрисъ Дарлингъ.

— Мама не велитъ называть такъ, она говоритъ, что мн не нужно сидлки, и потому мы зовемъ ее просто Брайфордъ. А Веню видли? продолжилъ мальчикъ, говоря теперь гораздо свободне, потому что волненіе, возбужденное въ немъ появленіемъ доктора, уже нсколько стихло, но на послднихъ словахъ голосъ его незамтно понизился.

— Видлъ ли я Веню, повторилъ мистеръ Пимъ съ изумленіемъ. — Ты хочешь сказать Венину могилу? Да, у него хорошенькая могила, хотя, на мой взглядъ, памятникъ слишкомъ высокъ для его возраста.

— Нтъ, сказалъ Джорджъ.— Я говорю: Веню.

— Что ты, дитя мое! разв я могъ видть Веню? Вдь онъ ушелъ отъ насъ на небо, возразилъ докторъ.

— А какъ же мама видитъ его?

— И мама не видитъ, сказалъ мистеръ Пимъ посл короткой паузы.

— Нтъ, видитъ, утверждалъ Джорджъ,— она видитъ его по ночамъ, и тогда хватаетъ меня, и прячетъ свое лицо. Мама видитъ и зажженную церковь, какъ она вспыхиваетъ иногда.

Странное раздумье отразилось на лиц мистера Пима, когда онъ взглянулъ на невиннаго ребенка.

— Мама это видитъ во сн, сказалъ онъ,— какъ это со всми случается. Помнишь, Джорджикъ, моего стараго коня, Боба? Онъ издохъ ныншнимъ лтомъ отъ староста. А между тмъ я его вижу иногда во сн, Джорджикъ, какъ будто онъ несетъ меня крупною рысью по дорог.

Пылкое воображеніе мальчика, еще боле возбужденное физическою слабостью, мгновенно разыгралось.

— Вы видите и сдло его, и уздечку, мистеръ Пимъ? прибавилъ онъ.

— И сдло, и уздечку, и стремя, все, даже его старую гриву и хвостъ. Она очень у него посдла, Джорджикъ. Это былъ такой врный старый слуга, какого у меня никогда не будетъ боле, оказалъ докторъ.

— Вы купили другую лошадь? спросилъ мальчикъ.— Ее зовутъ тоже Бобъ?

— Да, у меня есть другая лошадь, но ее зовутъ Джакъ. Ей далеко до Боба, Джорджикъ. Когда ей приходится ждать меня съ одноколкой гд-нибудь у подъзда, она просто пляшетъ отъ нетерпнія. А разъ, когда я халъ на ней верхомъ, она вздумала-было сбросить меня,— тутъ ужь мы съ ней повоевали, потомъ, въ другой разъ, хотлъ было повернуть ее къ Бельярду, она возьми — да прямо въ щеточную давку такъ и лзетъ, тутъ мы съ ней опять имли сраженіе.

Джорджикъ смялся на сколько у него хватало силы.

— Я бы на вашемъ мст не сталъ держать такую лошадь, оказалъ онъ.— Венинъ пони никогда не длалъ этого.

— Вотъ видишь, Джорджикъ, я хочу научить ее вести себя поприличнй, и потому держу ее, несмотря на то что она презлая.

— Отчего вы не возьмете Венина пони? спросилъ мальчикъ.— Я увренъ, что мама отдастъ вамъ его, она говоритъ, что ничмъ не дорожить теперь въ Анвик. Вдь онъ назначался мн, но я уже не вернусь туда, я иду на небо.

— Ахъ ты мой великодушный мальчикъ! Да разв Венинъ пони свезетъ меня? Вдь я тяжеле и тебя, и Вени, прибавилъ докторъ.— А что твой французскій языкъ, Джорджикъ? Начинаешь ли ты понимать его?

— Здсь не по-французски говорятъ, а по-фламандски, отвчалъ мальчикъ.— У насъ двое Фламандцевъ въ услуженіи, и то-то вы послушали бы, мистеръ Пимъ, какъ они тараторятъ.

Мистеръ Пимъ откинулъ назадъ блокурые волосы мальчика: они были влажны и безжизненны. По рчамъ и разсудительности Джорджь, казалось, выросъ года на три, а между тмъ не было еще и полныхъ двнадцати мсяцевъ, какъ онъ ухалъ изъ Анвика.

Дверь отворилась, и въ комнату вошла мистрисъ Сентъ-Джонъ. Въ ней не было и тни той сокрушенной, взволнованной женщины, которая за два часа передъ тмъ доходила до безумнаго отчаянія, это была холодная, высокообразованная аристократка, безстрастная физіономія которой показывала необыкновенное самообладаніе. Блестящіе черные волосы ея изящно причесаны, а дорогое черное шелковое платье отличалось богатою и щегольскою отдлкой.

— Я еще третьяго дня ждала васъ сюда, сказала она, подходя къ мистеру Пиму,— а сегодня уже отказалась отъ надежды васъ видть и стала ожидать письма.

— Что длать, сказалъ мистеръ Пимъ протягивая ей руку,— совсмъ сбился съ дороги, мы сейчасъ говорили объ этомъ съ Джорджикомъ, сроду не путешествовалъ, разъ только и озадачило меня чужое нарчіе, да и то въ Вельс.

Изъ всего что онъ сказалъ, мистрисъ Сентъ-Джонъ поняла только одно слово: Джорджикъ.

— Какъ вы его находите, мистеръ Пимь? спросила она.

— Да, не мшало бы ему быть помясистй, коротко отвчалъ докторъ и скоре шутливымъ нежели смущеннымъ тономъ, онъ зналъ какъ жадно ловилось каждое его слово.

— Если кто-нибудь въ состояніи помочь ему, такъ это вы одни, мистеръ Пимъ, сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Здшніе доктора отказались отъ него, выписанные мною изъ Лондона врачи также объявили, что ничего не могутъ для него сдлать, и ухали обратно, тогда я ршилась послать за вами.

— Такъ, такъ, отвчалъ докторъ, ничего не выразивъ этимъ восклицаніемъ.— Мн очень пріятно повидаться съ моимъ маленькимъ другомъ. Мы съ Джорджикомъ всегда были въ большихъ ладахъ, только за лкарства немножко ссорились. Помнишь, Джорджикъ, т порошки, изъ-за которыхъ у насъ поднималась всегда война.

— Еще бы мн забыть ихъ! отвчалъ Джорджъ.— Но вы побждали, вы все-таки заставляли меня принимать ихъ.

Докторъ разсмялся.

— Не дадите ли вы ему и теперь какихъ-нибудь порошковъ? спросила мистрисъ Сентъ-Джонъ равнодушнымъ тономъ, между тмъ какъ въ глазахъ ея отражалось тревожное ожиданіе.

— Не знаю наврное, порошки ли, уклончиво отвчалъ докторъ.— Мы еще увидимъ.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ отошла къ дальнему окну и остановилась около него. Она прижала свое лицо къ холодному стеклу, какъ бы отъ сильной боли въ лиц, но сейчасъ же выпрямилась и снова приняла надменный, повелительный видъ, прекрасное лицо ея казалось въ эту минуту совершенно спокойнымъ, а въ ршительномъ взор нельзя было подмтить и тни горестнаго чувства. Но, вроятно, это наружное спокойствіе, которое не покидало ея во все время пребыванія мистера Пима въ Эйперн, стоило ей гораздо боле чмъ онъ воображалъ.

Обернувшись назадъ, она поманила его къ себ. Мистеръ Пимъ прикрылъ шелковымъ одяломъ уже засыпавшаго отъ изнеможенія Джорджа и подошелъ къ мистрисъ Сентъ-Джонъ. Окно, у котораго она стояла, выходило на зеленыя поля, тутъ не было ни шума, ни суетни, все это было на противоположной сторон дома. Въ пол торчала старая, невысокая фламандская башня съ часами безъ стрлокъ: часы эти собирались снять оттуда, какъ объяснилъ Фламандецъ-поваръ, когда разборчивая Принсъ замтила ихъ безобразіе.

— Я съ двоякою цлью выписала васъ, мистеръ Пимъ, сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ, садясь подале отъ Джорджа, чтобъ онъ не разслыхалъ ихъ разговора, и указывая доктору на другой стулъ. — Врачи, которыхъ я призывала, одни прямо сказали мн, другіе только дали почувствовать, что сынъ мой долженъ умереть, но вс они отказались лчить его, и вс были одного мннія насчетъ его болзни. Два доктора, которые ежедневно завщаютъ его, были у меня сегодня утромъ. Я видла какъ они, перешептываясь, выходили изъ комнаты, и убдилась, что даже и они потеряли всякую надежду. Я ждала васъ, мистеръ Пимъ, чтобы вы подтвердили или опровергли ихъ слова, вамъ знакомо сложеніе всхъ Сентъ-Джоновъ и моего Джорджика. Скажите же мн, правда ли, что онъ долженъ умереть?

Лицо ея не выражало ни малйшаго признака волненія. Глядя на все, нельзя было поврить, чтобъ это была та самая женщина, которая нсколько мсяцевъ тому назадъ поражала всхъ своею раздражительностью, а припадками своего отчаянія наводила ужасъ на прислугу.

Она сидла, повидимому, безстрастная, равнодушная, голосъ ея былъ ровенъ и спокоенъ. Только въ пальцахъ ея можно было замтить какое-то судорожное движеніе. Она держала въ рукахъ тонкій носовой платокъ и украдкой щипала его уголокъ, такъ что къ концу разговора тонкая ткань не выдержала, и въ платк образовалась большая прорха. Мистеръ Пимъ зналъ, что Джорджъ долженъ умереть, онъ понялъ съ перваго взгляда, что ангелъ смерти уже пріоснилъ его своими крыльями, но говорить объ этомъ матери ему казалось жестоко и неумстно. Онъ началъ-было уклончивымъ отвтомъ, но она тотчасъ же остановила его.

— Я посылала за вами, чтобъ узнать отъ васъ истину, сказала она.— Скажите мн прямо: Джорджикъ при смерти?

Докторъ видлъ, что съ нею нельзя шутить, и что всякая попытка такого рода была бы безразсудна. Да сверхъ того, она такъ же ясно могла прочесть истину по лицу Джорджа, какъ онъ самъ прочелъ ее.

— Болзнь его серіозна и опасна, отвчалъ онъ.

— Но это все еще не тотъ ршительный отвтъ, котораго я отъ васъ ожидала, возразила мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Совершивъ такое далекое путешествіе, чтобы произнесть свой приговоръ, вы можете прямо отвчать мн: умретъ онъ, или нтъ?

— Къ несчастью, кажется такъ, сказалъ докторъ.

— Стало-быть, болзнь его развилась на столько, что онъ въ скоромъ времени…. (Она остановилась-было, потому что спазмы сдавили ей грудь, но сейчасъ же преодолла себя та продолжала:) — ему, стало-быть, остается нсколько часовъ жизни.

— Я не говорю этого, возразилъ докторъ,— но во всякомъ случа не боле нсколькихъ дней.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ посмотрла вдаль. Глаза ея остановились на часахъ безъ стрлокъ, какъ бы недоумвая, почему не идутъ они, докторъ обрадовался спокойному выраженію ея лица, а она между тмъ продолжила:

— Едва ли нужно говорить о другой причин, по которой я желала васъ видть. Я все надялась, что зная Джорджа съ самаго дня его рожденія, вы нападете, можетъ-быть, на такое средство, которое не пришло бы въ голову другому врачу.

— То-есть на какой-нибудь особенный способъ лченія, хотите вы сказать, мистрисъ Сентъ-Джонъ, возразилъ докторъ.— Сомнваюсь, чтобъ ему можно было помочь. Если я не могъ спасти отца, то по всей вроятности не спасъ бы и его.

— Но почему же вс Сентъ-Джоны изъ Анвика умираютъ такимъ образомъ? съ сердцемъ возразила она.

— Не говорите этого, успокоительно отвчалъ мистеръ Пимъ,— судьбы Божіи неисповдимы. Многаго мы не можемъ разъяснить себ и многое видимъ какъ бы зерцаломъ въ гаданіи. Но врьте, что въ день послдняго суда мы увидимъ, какъ велико было къ намъ милосердіе Божіе, какъ все длалось къ нашей польз.

— Онъ умираетъ отъ той же изнурительной болзни, отъ которой умеръ его отецъ? спросила она посл небольшаго молчанія, или отъ…. отъ…. отъ-того что было за обдомъ въ день его рожденія?

— Да что же было тогда? спросилъ мистеръ Пимъ.— Я не слыхалъ чтобъ онъ сълъ что-нибудь особенное въ этотъ вечеръ.

— Во всякомъ случа былъ испугъ, если не то и не другое, прибавила мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Впрочемъ, я никогда не могла хорошенько добиться отъ него, что онъ чувствуетъ.

— Полноте, воскликнулъ докторъ.— Разв минутный дтскій испугъ или разстройство желудка могутъ окончательно разрушить здоровье ребенка?

— Но, вдь, онъ съ тхъ поръ уже не поправлялся, сказала она, понизивъ голосъ.

— Вроятно, эта болзнь уже крылась въ немъ тогда, и я полагаю, что испугъ, потрясшій въ этотъ вечеръ его нервную систему, вызвалъ ея первые симптомы, замтилъ мистеръ Пимъ.— Почемъ знать, можетъ-быть, болзнь эта перешла къ нему отъ отца?

— Такъ вы уврены, что ничто не могло бы спасти его? спросила мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Да, я такъ думаю, отвчалъ докторъ.— можно съ достоврностью сказать, что если въ комъ есть зародышъ наслдственнаго недуга, онъ наврное разовьется въ немъ рано или поздно.

— Не… не слишкомъ ли много я съ нимъ путешествовала? прибавила она.— Не это ли повредило ли ему?

— Не думаю, ободрительно возразилъ мистеръ Пимъ.

Что пользы было говорить ей это теперь, еслибы даже онъ дйствительно былъ того мннія? Въ эту минуту мистрисъ Сентъ-Джонъ, просунувъ свой палецъ черезъ отверстіе въ платк, пристально разсматривала его, между тмъ какъ мистеръ Пимъ украдкою слдилъ за каждымъ движеніемъ ея лица.

— Какое право имлъ Джорджъ Сентъ-Джонъ жениться, внезапно закричала она:— зная, что въ немъ кроются зародыши наслдственнаго недуга? Онъ долженъ былъ остаться холостымъ, и тогда родовое бдствіе вымерло бы вмст съ нимъ.

— Хорошо, еслибы вс такъ длали! сказалъ мистеръ Пимъ.— А между тмъ въ супружество вступаютъ такіе люди, которые еще мене имютъ на то права нежели Джорджъ Сентъ-Джонъ.

Послднее замчаніе, повидимому, невольно сорвалось у него съ языка. Мистрисъ Сентъ-Джонъ повела на него глазами, но онъ поспшилъ прибавить:

— Вашъ мужъ не заслуживаетъ ни малйшаго порицанія, мистрисъ Сентъ-Джонъ. Когда онъ женился, онъ былъ совершенно свжъ и здоровъ.

— А все-таки онъ могъ предвидть, что эта болзнь разовьется, и въ немъ, онъ зналъ, что вс его предки отъ нея умирали, сказала она.

— Не вс, а одинъ или двое изъ нихъ, возразилъ докторъ.— Но разв Джорджъ Сентъ-Джонъ могъ знать, что и самъ онъ обреченъ на то же? Разв онъ не могъ пойдти по матери, которая была очень крпкаго сложенія?

— А почему же… а почему же… Джорджикь не пошелъ по мн?

Она произнесла это съ разстановкой, стараясь подавать въ себ волненіе, которое обнаруживалось въ ея неровномъ дыханіи. Странное выраженіе пробжало по лицу доктора.

— Все длается къ лучшему, мистрисъ Сентъ-Джонъ, сказалъ онъ,— врьте въ это!

Въ эту минуту раздался слабый голосокъ Джорджа, который звалъ маму, и мистеръ Пимъ поспшно всталъ съ своего мста. По всему было замтно, что онъ радъ былъ прекратить этотъ разговоръ. Кроткіе, голубые глаза Джорджа смотрли на доктора, когда онъ наклонился къ нему, а блдныя губы его озарилась улыбкой.

— Тамъ теб будетъ лучше, несравненно лучше, прошепталъ мистеръ Пимъ, осторожно отодвигая прелестные локоны ребенка съ его исхудалаго личика, и прикладывая руку къ его лбу.— Еще нсколько дней, и у Бога будетъ однимъ ангеломъ больше. А еслибы ты остался здсь… нтъ, лучше и не думать объ этомъ. Все длается къ лучшему!

Пробывъ сутки въ Эйперн, докторъ ухалъ обратно въ Анвикъ, распростившись съ мистрисъ Сентъ-Джонъ, которая ни разу въ его присутствіи не потеряла самообладанія.

Роковой часъ пробилъ: Джорджикъ скончался, и его похоронила въ Бельгіи. Первые два дня посл его похоронъ мистрисъ Сентъ-Джонъ была неестественно спокойна, но на третій день, въ самую полночь, отчаянные крики ея разбудили весь домъ, и началась ужасная возня. Принсъ заперлась съ ней наедин, и понемногу все стихло. Несмотря на вс усилія мистрисъ Брайфордъ, она только и вывдала отъ осторожной Принсъ, что госпожа ея находится въ постоянномъ страх, воображая, что къ ней идетъ призракъ Вени съ зажженною церковью въ рукахъ. Эти припадки повторялись почти каждую ночь, и отъ одного ожиданія ихъ мистрисъ Сентъ-Джонъ приходила въ ужасное раздраженіе. Часто, къ великому огорченію Принсъ, несчастная женщина пила водку, единственно для того чтобы потерять сознаніе.

Что предприметъ она теперь? По всей вроятности, она снова начнетъ свою кочующую жизнь. И дйствительно, не успли схоронитъ ребенка, къ ней вернулась прежняя неугомонная страсть къ перемн мста. Вс окружающіе мистрисъ Сентъ-Джонъ полагали, что тло Джорджа повезутъ въ Анвикъ, гд онъ и будетъ схороненъ вмст съ своими предками. Но мистрисъ Сентъ-Джонъ не сдлала никакого распоряженія на этотъ счетъ. Вообще она не отдавала теперь никакихъ приказаній, и еслибы не Принсъ, мистрисъ Дарлингъ долго бы еще не узнала о смерти Джорджа. Посл сразившаго ее удара несчастная мать стала равнодушною ко всему. Кром потери сына, она лишилась состоянія и положенія въ свт, а мистрисъ Сентъ-Джонъ была одна изъ тхъ женщинъ, которыя высоко цнятъ эти преимущества. Правда, горькая правда, что ребенокъ былъ для нея дороже вчнаго блаженства, но съ его смертью она утратила и все остальное. Если въ самомъ дл катастрофа той роковой ночи лежала на ея совсти, то какое ужасное возмездіе постигло ее теперь! Будь Веня живъ, она пользовалась бы богатствомъ, положеніемъ въ свт и вліяніемъ, она продолжила бы господствовать полновластною хозяйкой въ Анвикъ-Галл, о которомъ всегда такъ мечтала. А теперь, со смертію дтей, она лишилась всего. Правда, что никакая человческая сила, никакое искусство не могли спасти Джорджа, но Веня? Его-то Господь не призывалъ къ себ.

Образъ несчастнаго ребенка, повидимому, никогда не покидалъ ея. Онъ представлялся ей не въ вид горящей фигуры, съ крикомъ бгавшей по комнат (какъ это, вроятно, было въ дйствительности), но въ вид счастливаго мальчика, который расхаживалъ передъ нею, любуясь своею игрушкой, зажженною церковью. Смерть Джорджика еще боле подйствовала на ея нервную систему и вызвала наружу вс признаки ея разстройства. Съ тхъ поръ ее постоянно преслдовалъ страхъ: она боялась оставаться одна въ темной комнат, чтобы не увидать призрака Вени, ночью она просыпалась въ ужас, такъ что Принсъ принуждена была спать вмст съ нею. можно было однако надяться, что со временемъ нервы ея окрпнутъ, а разстроенное воображеніе снова придетъ въ свое нормальное состояніе. Но теперь она приходила въ ужасъ при одной мысли о наступавшемъ 10-мъ ноября: это былъ канунъ Мартинова дня и годовщина роковаго происшествія. Часы быстро летли будто на гигантскахъ шагахъ, и ужасный для нея день былъ уже на двор, а она еще не знала, какъ-то ей придется пережить эти воспоминанія. ‘Ахъ, еслибъ онъ остался живъ, еслибъ онъ былъ теперь при мн, чтобъ я могла окружить его тою любовью, въ которой отказывала ему при жизни,’ прошептала она, думая о бдномъ Вен. Изъ Эйперна мистрисъ Сентъ-Джонъ поспшила въ Лилль, но пробыла тамъ не боле двухъ сутокъ и опять собралась въ Англію. Канунъ Мартинова дня приближался. ‘Не провести ли мн десятое число въ дорог, или ужь спокойно оставаться на мст до одиннадцатаго?’ думала она. Спокойно! Но разв можно было назвать спокойствіемъ то состояніе духа, въ которомъ она находилась? Ей теперь оставалось только носиться день и ночь по блому свту, какъ носился кровожадный воронъ, выпущенный Ноемъ изъ Ковчега.

Наступило десятое число, и мистрисъ Сентъ-Джонъ казалась довольно твердою. Но въ теченіе утра на нее напала тоска, и она отдала приказаніе людямъ собираться въ дорогу въ какой-то приморскій городокъ, принадлежащій Франціи, жители котораго до сихъ поръ однако еще говорятъ на своемъ родномъ фламандскомъ язык. Оттуда отправлялся въ эту ночь пароходъ, и мистрисъ Сентъ-Джонъ вздумалось возвратиться на немъ въ Англію. Это привело въ величайшее негодованіе Принсъ, которая отъ роду не слыхивала, чтобы порядочные люди переплывали Каналъ гд-нибудь, кром самаго узкаго мста.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ прибыла въ городъ около четырехъ часовъ пополудни, и остановилась въ большой гостиниц. Сидлка Брайфордъ все еще находилась при ней, услуги ея въ послднее время были необходимы для самой мистрисъ Сентъ-Джонъ при ея раздраженномъ состояніи. Но въ Англію сидлка не хала, и потому имъ приходилось разстаться здсь.

— Гд будетъ кушать ваша госпожа, у себя въ комнат, или за общимъ столомъ? спросилъ главный буфетчикъ у лакея мистрисъ Сентъ-Джонъ довольно хорошимъ Англійскимъ языкомъ.

— Вроятно, за общимъ столомъ, отвчалъ лакей по своимъ собственнымъ соображеніямъ.— Моя госпожа очень разстроена, она лишилась двухъ дтей, и ей тяжело быть одной. Сегодня какъ разъ годовщина смерти старшенькаго.

— Tiens, возразилъ буфетчикъ,— сегодня канунъ Мартинова дня, у насъ въ город по этому случаю ребятки повеселятся.

— Да, сегодня канунъ Мартинова дня, повторилъ лакей, не обращая вниманія на послднія слова буфетчика, которыхъ онъ даже не понялъ.

Предположеніе лакея оказалось справедливымъ, въ пять часовъ, когда раздался обденный звонокъ, мистрисъ Сентъ-Джонъ вошла въ общую столовую. Тамъ почти никого не было, кром мужчинъ, большею частью ежедневныхъ постителей, потому что въ это время года въ гостиницахъ почти не бываетъ прізжихъ. Обдъ былъ отличный, но онъ скоро кончился. Постители одинъ за другимъ сложили свои салфетки и разошлось.

Мистриссъ Сентъ-Джонъ сидла прямо противъ камина, на которомъ стояли часы. Стрлки приближались къ шести, къ тому роковому часу, въ который,— годъ тому назадъ,— сгорлъ безпомощный Веня, когда она обдала у себя въ столовой. Нервы въ каждомъ человк сказываются по-своему, такъ и мистрисъ Сентъ-Джонъ показалось теперь, что она услышитъ бой своихъ собственныхъ часовъ въ Анвик. По всему замтно было, что съ нею начинался одинъ изъ тхъ припадковъ, которыхъ она такъ боялась. Пока въ столовой были постители, она могла еще сдерживаться, не взирая на то что голова ея кружилась и руки дрожали, но теперь ни одного человка не оставалось въ комнат. Обдавшіе съ нею мущины полюбовались ея красотой, подивились ея болзненному виду и разошлись. Ужасное ощущеніе овладло ею, она чувствовала спазмы въ горл, между тмъ какъ непогршимая минутная стрлка подвигалась все ближе и ближе къ роковымъ шести часамъ. Чего не приходитъ иногда въ голову больному! а мистрисъ Сентъ-Джонъ была несомннно больна и тломъ, и душою.

Волненіе ея увеличивалось. Она окинула глазами большую комнату,— въ которой стемнло, такъ какъ слуга тотчасъ посл обда, по обыкновенію, загасилъ боковыя лампы, — и ей представилось, что она сейчасъ увидитъ Веню. Стрлки уже стояла на шести часахъ, въ комнат царствовала страшная тишина, и чтобы нарушить ее, она обратилась съ какимъ-то пустымъ замчаніемъ къ стоявшему позади ея слуг, но отвта не послдовало. Мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ быстро оглянулась и увидала, что его нтъ, что она одна въ этой мрачной комнат. Одна! Нервы ея не выдержала, а она съ крикомъ ужаса бросилась вонъ и опрометью побжала по широкой, освщенной лстниц.

Что происходитъ съ нами въ эта минуты суеврнаго страха? Вс мы, даже гордящіеся чистотой своей совсти, непремнно испытывали когда-нибудь подобное ощущеніе: этотъ страхъ оглянуться назадъ, когда между тмъ насъ такъ и тянетъ повернуть голову, и мы невольно оглядываемся. Несчастная женщина сдлала нсколько шаговъ вверхъ по лстниц и съ отчаяннымъ усиліемъ обернулась назадъ, что же увидала она? Тамъ, внизу, у самой лстницы, стояла неясная фигура, вроятно, зашедшаго съ надворья мальчика, который держалъ въ рукахъ зажженную церковь. Это было совершенное подобіе той игрушка, которою забавлялся Веня въ день своего рожденія, между тмъ какъ до ушей мистрисъ Сентъ-Джонъ долетлъ какой-то глухой, странный, неестественный ревъ, исходившій, казалось, отъ мальчика.

Въ безпамятств взбжала она на лстницу и очутилась у себя въ комнат, въ длинномъ корридор: тамъ по крайней мр должна быть Принсъ, но ея не оказалось, одни дрова горли въ камин, да дв восковыя свчи стояли на полк.

Въ эту самую минуту ей послышался странный шумъ, то были самые дикіе звуки, когда-либо поражавшіе человческій слухъ. Они неслась прямо съ улицы, оглашая собою воздухъ, громче и громче раздавалась они, и наконецъ стали такъ оглушительны, что могла бы испугать самаго стойкаго человка. Та же неотразимая сила, которая заставала ее оглянуться на лстниц, повлекла ее теперь къ окну, она бросилась къ нему, быть-можетъ ища спасенья отъ своего одиночества, во что увидала она?

По всей улиц, въ каждомъ уголк ея, а тамъ и сямъ, и вблизи и вдали, со всхъ концовъ площади Іоанна Бартскаго, изъ Церковной улицы, изъ Національной улицы, изъ улицы Давидъ Д’Анжа, съ площади Наполеона неслись къ гостиниц, прямо къ ней, цлыя волны зажженныхъ церквей, подобныхъ той, которую годъ тому назадъ носилъ передъ собою несчастный мальчикъ въ Анвик. Тутъ были всевозможныхъ формъ, величинъ, цвта и различной яркости бумажныя модели хижинъ, домовъ, башенъ, фонарей, замковъ и особенно церквей, все это толпилось, тснилось впередъ подъ аккомпаниментъ ужасныхъ, неестественныхъ звуковъ. Съ пронзительнымъ крикомъ, который замеръ въ глубин высокой комнаты,— да и что можно было разслыхать посреди этого Вавилонскаго столпотворенія? — Мистрисъ Сентъ-Джонъ хотла бжать, но упала на полъ въ конвульсіяхъ. Въ предшествовавшія ночи ей только казалось, что она видитъ передъ собою призракъ Вени, тогда какъ теперь мечта, повидимому, перешла въ дйствительность, и, какъ бы издваясь надъ нею, стремилась къ ней цлая толпа живыхъ Веней.

Гд же была въ это время Принсъ? Уходя обдать, мистрисъ Сентъ-Джонъ велла ей оставаться въ своей спальн, но горничная, думая что обдъ не скоро кончится, ушла въ сосднюю комнату. И она, и мистрисъ Брайфордъ, были об погружены въ созерцаніе страннаго зрлища, которое не имло въ себ ничего сверхъестественнаго, какъ воображала, быть-можетъ, бдная мистрисъ Сентъ-Джонъ. Высунувшись изъ окна, он съ любопытствомъ смотрли на весь этотъ блескъ и шумъ. Для нихъ эта сцена не представляла ничего сверхъестественнаго, они не понимали только ея цли и значенія, любуясь ею какъ чмъ-то новымъ и оригинальнымъ, он, впрочемъ, со смхомъ зажимали себ уши отъ оглушительнаго рева и гвалта. Зажженныя игрушки: фонари, церкви,— назовите какъ угодно,— большею частію были сдланы изъ тонкихъ деревянныхъ рамокъ, оклеенныхъ бумагой, съ отверстіемъ наверху, и лишь немногіе сдланы были изъ стекла. Ихъ несли на длинныхъ палкахъ или шестахъ преимущественно дти, за которыми однако шло чуть не все населеніе города. Кром дтей, ихъ несли также фламандскія двушки въ блыхъ чепцахъ. Он вполн раздляли дтскій восторгъ, и общая радость нарушалась только въ ту минуту, когда вспыхивалъ чей-нибудь фонарь, и его приходилось потушить. Ночь была необыкновенно тиха, и по словамъ жителей, наканун Мартинова дня всегда бываетъ такая тишина въ воздух. Шумъ происходилъ отъ звука роговъ, на двадцать мальчиковъ одинъ ужь непремнно былъ вооруженъ коровьимъ, глинянымъ, мднымъ или какимъ-либо другимъ рожкомъ, въ который и трубилъ изо всхъ силъ. Принсъ, вообще не отличавшаяся любопытствомъ, на этотъ разъ не выдержала и пошла разузнать у прислуги, что это значило. Вотъ что ей разказали:

Еще при жизни святаго Мартина, который поселился въ этомъ французско-фламандскомъ городк, оселъ его забрелъ въ одну темную ночь на сосднія дюны. Святой мужъ былъ въ отчаяніи и обратился къ жителямъ съ просьбой о помощи. Населеніе единодушно выразило свое сочувствіе и вышло на поиски съ рогами и фонарями, такъ какъ въ это время стоялъ густой туманъ, преданіе гласитъ, что общія усилія увнчались успхомъ, и заблудившееся Животное было доставлено его владльцу. Съ тхъ поръ вошло въ обычай, ежегодно наканун Мартинова дня и въ самую Мартинову ночь, толпами ходить по главнымъ улицамъ города, съ рогами и зажженными фонарями. Этотъ обычай принялъ характеръ религіознаго празднества, которому не препятствуютъ мстныя власти. Полиція не позволяетъ въ это время здить по улицамъ и не пропускаетъ ни каретъ, ни телгъ, ни лошадей въ продолженіи трехъ часовъ, пока длится церемонія, однимъ словомъ, все въ это время уступаетъ мсто фонарямъ.

Странная случайность привела въ этотъ городъ мистрисъ Сентъ-Джонъ, одна изъ тхъ необъяснимыхъ случайностей, которымъ можно только удивляться. Принсъ и Брайфордъ, съ двумя фламандскими служанками, стояли у окна и терпливо выносили шумъ, то любуясь на какую-нибудь изящную церковь, то смясь надъ вспыхнувшимъ фонаремъ, приводившимъ въ отчаяніе его владльца. Вдругъ Принсъ вспомнила о своей госпож и бросилась въ смежную комнату.

Пронзительный крикъ ея заставилъ Брайфордъ поспшить къ ней на помощь, на полу лежала мистрисъ Сентъ-Джонъ, повидимому, безъ чувствъ.

X. Мнніе мистрисъ Брайфордъ.

Обманчивое улучшеніе въ здоровь Аделины де-Кастелла все еще продолжилось. Лишь она сама, да еще, быть-можетъ, доктора понимали настоящій ходъ болзни. То было вспыхивающее пламя угасавшей свчи. По временамъ она намекала на кто своимъ близкимъ, но ее слушали съ неудовольствіемъ.

Роза облеклась въ самый легкій трауръ, единственно изъ приличія, она почти ничего не знала о послднихъ дняхъ маленькаго наслдника Анвика, кром того, что онъ умеръ и похороненъ въ Эйперн. ‘Вдь нашли же гд похоронить его!’съ удивленіемъ говорила Роза. Мистрисъ Сентъ-Джонъ возвратилась въ Англію, но не въ Анвикъ. Онъ перешелъ теперь въ руки другой линіи — Сентъ-Джоновъ изъ Вефера.

— Цлый рядъ несчастій! задумчиво сказала однажды Роза, читая письмо своей матери. — Все величіе Шарлотты исчезло! Сначала умеръ ея мужъ, потомъ маленькій пасынокъ, за тмъ ея родной сынъ, а теперь и Анвикъ уходитъ изъ рукъ.

— Разв у нея ничего больше не осталось? спросила Аделина. — Никакого состоянія?

— Вроятно, вдовья часть, отвчала Роза.— Для приличнаго содержанія вдовы Джорджа Сентъ-Джона изъ Анвика эта сумма все равно, что мн фунтовъ пять въ годъ, которыхъ не хватило бы на одн шляпки. Тогда, я помню, говорили, что Джорджъ Сентъ-Джонъ не имлъ возможности обезпечить свою жену передъ свадьбой. Большая часть его состоянія досталась ему отъ первой жены, а наслдство, на которое онъ разчитывалъ, еще не было въ его рукахъ.

— Ну, что жь, оно достанется теперь вашей сестр?

— Нтъ. Оно перейдетъ къ Исааку Сентъ-Джону. Какъ онъ будетъ богатъ! Кстати, Аделина, мамаша иметъ намреніе провести Рождество въ Беркшир и спрашиваетъ меня, вернусь ли я къ этому времени домой? Что мн отвчать ей?

— А вамъ хотлось бы хать? спросила Аделина.

— Нтъ, я предпочитаю остаться здсь. Я никогда не любила здить къ бабушк. Тамъ ужасно скучно! Право, ей, наврно, лтъ девяносто.

— Я боюсь, чтобы вамъ и у насъ не было скучно, Роза.

— Ну, ужь здсь все не то что въ этомъ несносномъ Беркшир, вжливо отвчала Роза.— Да и признаюсь вамъ, Аделина, пока вы не выходите у меня изъ головы, врядъ ли гд будетъ мн весело. Хотите, чтобъ я осталась?

— Конечно, хочу. Вы были при мн въ счастіи, вы не оставляли меня въ гор, ужь не покидайте меня до моей смерти.

— До вашей смерти! смясь воскликнула Роза. — Да вдь вы выздоравливаете!

Въ эту минуту къ комнату вошла госпожа де-Кастелла, и разговоръ прекратился. Въ присутствіи матери Аделина никогда не упоминала о своей болзни.

Повидимому, она въ самомъ дл поправлялась. Сидя за письменнымъ столомъ, она писала теперь къ одной изъ своихъ пансіонскихъ подругъ. На ней было малиновое шелковое платье. Широкіе рукава отдланы были дорогими кружевами, такой же кружевной воротничокъ оттнялъ ея шею, равнявшуюся близной слоновой кости. А лицо и теперь еще плняло нжнымъ румянцемъ и роскошными черными глазами.

— Я пришла сказать теб, Аделина, что къ вамъ пріхала та самая англійская сидлка, которая ходила за тобой прошедшею весной, сказала госпожа де-Кастелла.— Не позвать ли ее къ теб?

— Какъ! мистрисъ Брайфордъ! воскликнула Роза, вскакивая съ своего мста. — Я очень желала бы ее видть. Я разспросила бы ее о маленькомъ Джордж Сентъ-Джон.

— Подождите, Роза, сказала госпожа де-Кастелла, удерживая бойкую двушку. — Аделина, это очень искусная женщина, ея благоразумный уходъ за тобою принесъ теб много пользы, мн очень хотлось бы пригласить ее къ вамъ на недлю.

Аделина приподняла голову, и слабый румянецъ на ея щекахъ сталъ поярче.

— Неужели вы находите, мамаша, что для меня мало одной сидлки! А мн и одна-то кажется лишнею.

— Дорогое дитя мое, не думай, чтобъ я хотла пригласить ее въ качеств сидлки. Она будетъ только наблюдать за твоимъ выздоровленіемъ и еще боле упрочитъ его своими опытными совтами и попеченіями. Только на одну недлю, дитя мое! Ты очень утшишь меня, согласясь на это.

— Конечно, я согласна, мамаша, если вы этого желаете. Пусть она перезжаетъ.

— Я сейчасъ объяснюсь съ другою сидлкой,— сказала госпожа де-Кастелла,— чтобы не возбудить въ ней зависти. Эти женщины бываютъ иногда очень дерзки, когда ихъ раздосадуютъ.

Она позвонила, а Роза сбжала внизъ чтобы поболтать съ мистрисъ Брайфордъ, которую она нашла въ одной изъ комнатъ нижняго этажа. Роза была любопытна какъ Ева, она, подобно матери своей, любила вмшиваться во всевозможныя дла, какъ бы мало они ея не касались, и теперь засыпала сидлку вопросами. Не видя причины скрывать отъ нея что-либо, мистрисъ Брайфордъ разказала ей все какъ было. Роза особенно негодовала на то, что бднаго малютку похоронили въ Эйперн. Отчего не перевезли его въ Анвикъ? Сидлка не знала. Принсъ также удивлялась этому. Вроятно, мистрисъ Сентъ-Джонъ была слишкомъ огорчена, чтобы подумать объ этомъ.

— А что, Шарлотта, то-есть мистрисъ Сентъ-Джонъ, очень горюетъ? спросила Роза.

— О, миссъ, я твердо убждена…. Сидлка остановилась, оглянулась, какъ бы желая удостовриться, нтъ ли кого въ комнат, и потомъ почти шепотомъ договорила: — горе повредило ея разсудокъ.

— Какой вздоръ! сказала Роза посл минутнаго молчанія.— Ты, врно, обмолвилась!

— Я говорю вамъ святую истину, миссъ Дарлингъ. Ей все это время представлялся…. Вдь вы знаете, миссъ, что старшій-то мальчикъ погибъ ужасною смертію, отъ игрушки, которая случайно загорлась въ его рукахъ, когда няня оставила его одного?

— Еще бы мн не знать этого, отвчала Роза.— Эту няньку слдовало бы сослать въ Ботанибей на всю жизнь!

— Итакъ, миссъ, несчастная мистрисъ Сентъ-Джонъ постоянно видла по ночамъ бднаго малютку съ горящею церковью въ рукахъ. Сначала мн разказывалъ это маленькій Джорджъ, а когда онъ умеръ, ей стало еще хуже, и я сама была свидтельницей одного изъ ея припадковъ. Повидимому, она ужасно боялась призрака! И небудь я Нанси Брайфордъ, если разсудокъ ея не тронутъ.

— Я не слыхала ничего подобнаго, воскликнула Роза.— Ей видть призраки! Это невозможно.

— Это врно, миссъ. Теперь мн не время вамъ все разказывать, но съ нами случилось престранное происшествіе. Въ послднемъ город, гд мы останавливались, и гд мистрисъ Сентъ-Джонъ сла на пароходъ отправлявшійся прямо въ Лондонъ, по улицамъ ходила ночная процессія съ зажженными бумажными церквами и фонарями, насаженными на шесты. Такъ празднуютъ въ этомъ город канунъ Мартинова дня, нельзя сказать чтобы процессія эта была не красива, но шумъ, производимый безчисленнымъ множествомъ роговъ, оглушителенъ и невыносимъ. Хуже этого я ничего не слыхивала. Войдя къ комнату къ мистрисъ Сентъ-Джонъ, мы нашли ее на полу, въ обморок, очнувшись, она понесла страшную дичь, кажется, о томъ, что не она сожгла ребенка, или что-то въ этомъ род, я, по правд сказать, хорошенько не разобрала. Въ эту ночь, миссъ Дарлингъ, она бсновалась какъ настоящая сумашедшая. Видъ зажженныхъ фонарей окончательно свелъ ее съ ума.

Роза сама не знала, содрагаться ей или хохотать. Этотъ разказъ весьма странно звучалъ въ ея ушахъ.

— Принсъ также перепугалась, продолжала сидлка,— а вы знаете, что она не робкаго десятка. Она сейчасъ же телеграфировала къ мистрисъ Дарлингъ, а мы перевезли мистрисъ Сентъ-Джонъ на лондонскій пароходъ, который отправлялся въ три часа утра. Къ тому времени она уже совершенно обезсилла, успокоилась и, повидимому, пришла въ себя. Принсъ принесла ей показать два фонаря и рогъ, чтобъ она убдилась въ ихъ безвредности и въ дйствительномъ, а не воображаемомъ существованіи.

— Теперь она совершенно здорова, сказала Роза.— Сегодня утромъ я получила письмо отъ мамаши, и она радуется, что грусть Шарлотты начинаетъ проходить.

— Я также радуюсь этому, миссъ, отвчала сидлка тономъ обличавшимъ полнйшее недовріе.— Надюсь, что все пойдетъ хорошо. Но я готова поклясться, что въ то время она рехнулась. Вы не можете себ представить, миссъ, какія фантазіи приходятъ въ голову инымъ сумашедшимъ. Я многихъ видала на своемъ вку. Воображаютъ себя убійцами и Богъ знаетъ какими преступниками, а все деликатныя дамы и врно не сдлали ничего дурнаго во всю свою жизнь.

— Но сестра всегда была такъ спокойна.

— Да и при мн также, кром тхъ рдкихъ случаевъ, когда съ ней длались припадки, а то просто даже неестественно спокойна. Она — но я разкажу вамъ лучше въ другой разъ, миссъ Дарлингъ, оказала сидлка, увидавъ входившую госпожу де-Кастелла.— Это нисколько не унижаетъ бдную молодую леди, а она еще очень молода. Больные не виноваты, если имъ Богъ всть что представляется.

Роза отвчала ей какимъ-то пустымъ замчаніемъ, какъ будто этотъ разказъ не произвелъ на нее ни малйшаго впечатлнія. Но чмъ дальше, тмъ сильне задумывалась она надъ нимъ. Что, если сидлка была права! Если страданія и горе повредиди разсудокъ Шарлотты!

Отрывокъ изъ дневника міиссъ Карръ.

10-го декабря.

‘О, этотъ коварный недругъ! Слабость возвратилась. Аделина уже не показывается въ нижнемъ этаж. Она выходить изъ своей комнаты только въ переднюю гостиную и большую часть дня лежитъ на диван. Госпожа де-Кастелла, которая вполн врила въ прочность выздоровленія Аделины и боле всхъ насъ предавалась обманчивымъ надеждамъ, теперь вн себя отъ горя и отчаянія. Она упрекаетъ себя за то, что отпустила мистрисъ Брайфордъ, которая прожила здсь лишь нсколько дней, но Аделин такъ получшело, что смшно было удерживать ее доле, а теперь она взяла другое мсто и уже не можетъ возвратиться сюда. Что касается меня, я рада ея отсутствію. Она не могла бы принести Аделин ни малйшей пользы, а между тмъ у нея шла безпрерывная болтовня съ няней на французскомъ язык. Любопытно было послушать французскій языкъ Брайфордъ! — Le feu est sorti, сказала она однажды, а Роза и ну кричать. синьйора де-Кастелла мы видимъ только за обдомъ и изрдка за завтракомъ. Большею частію онъ сидитъ у себя въ кабинет. Не тяготитъ-ли его видъ больной дочери? Несмотря на его кажущуюся холодность и сдержанность, онъ горячо любитъ Аделину, въ этомъ нтъ никакого сомннія.

15-го декабря.

‘Вотъ уже пять дней, какъ Аделина не выходитъ изъ спальяи! У нея опять начался кашель, и доктора полагаютъ, что она простудилась. Не понимаю, гд могла она простудиться, докторъ Дорре просто изъ себя выходитъ.

‘На этихъ дняхъ ей пришла охота слушать пніе Розы. Въ первый вечеръ Роза сидла за фортепіано въ передней гостиной, между тмъ какъ дверь къ комнату Аделины была отворена, она пла вполголоса какую-то англійскую псню для своего собственнаго развлеченія, но Аделина стала слушать и просила ее продолжить, лишь бы это были англійскія псни.

‘—Кажется, мой репертуаръ уже весь истощился, отвчала Роза,— больше я ничего не могу припомнить. Подождите! Какъ бишь называлась эта длинная псня, которая такъ часто плась въ ныншнемъ году у насъ въ пансіон? Мери Карръ, не помните ли вы слова?

‘— Какъ же мн догадаться о какой псн вы говорите? сказала я.

‘— Еще кто-то изъ насъ положилъ ихъ на музыку, такой тихій, грустный напвъ. Это было прошедшею весной, посл отъзда Аделины. Какъ же вамъ не помнить? Мы пли ее цлымъ хоромъ въ продолженіе нсколькихъ недль сряду. Она начиналась такъ, прибавила Роза и взяла нсколько аккордовъ.

‘Тутъ и я вспомнила. Слова эти случайно попались намъ въ одномъ старомъ, изорванномъ журнал безъ обертки и заглавія, принадлежавшемъ, кажется, Эмм Моубреи. Нкоторымъ изъ воспитанницъ они ужасно понравились, и кто-то изъ васъ — чуть ли не Жанета Доффъ — положида ихъ на музыку.

‘— Вспомнила! и Роза смло затянула псню. Но не успла она пропть нсколькихъ строфъ, какъ Аделина привстала на кушетк, и устремивъ глаза въ ту сторону, гд сидла Роза, хотя и не могла ее видть, стала жадно прислушиваться.

Когда у двы меркнетъ взоръ,

На щечкахъ вянутъ розы

Прости, краса, прости, любовь

И, вы,— о миломъ грёзы!

Не сядетъ рядышкомъ онъ съ ней

И вновь,— руки съ рукою,—

Не заплететъ ея кудрей,

Разсыпанныхъ волною.

Минутки не побудетъ съ ней,

Хотя, и взглядъ сіяетъ,

И лихорадочный огонь

Въ лиц ея пылаетъ.

Еще румянецъ не погасъ,

Ужь онъ спшатъ проститься,

Хотя слезой печальныхъ глазъ

Померкшій взоръ мутится.

Едва покинувъ мирный домъ,

Спшитъ онъ за вороты,

Гд шумъ и дловой содомъ,

Житейскія заботы.

И смыта бурною волной

Въ немъ замять о разлук,

И скорбь души ея больной,

И гнетъ предсмертной муки.

‘— Тутъ еще одинъ куплетъ, сказала я, когда Роза перестала пть.

‘— Знаю, да не могу припомнить словъ, отвчала она. — Помню только смыслъ ихъ.

‘—Попробуйте, попробуйте, воскликнула Аделина,— спойте все до конца.

‘Роза оглянулась, подобно мн удивленная ея настойчивостью.

‘Что съ ней?’ подумали мы. Она давно уже ничмъ не интересуется.

‘— Послушайте, Мери Карръ, сказала Роза,— не помните ли вы послдняго куплета?

‘— Ни одного слова, отвчала я.

‘Роза начала брать аккорды, подбирая про себя слова и по временамъ останавливаясь, потомъ вдругъ запла какъ бы вдохновенная:

Когда жь послдній часъ пробьетъ

И смерть сомкнетъ ея вжды,

Змей тоска его грызетъ

И въ сердц нтъ надежды.

Но скоро пролетитъ печаль,

Надъ свжею могилой:

Ему погибшаго не жаль

Въ объятьяхъ новой милой.

‘—Это не подлинныя слова, сказала Роза,— но все равно, годятся.

‘— О, да, какъ нельзя боле, прошептала Аделина, снова опускаясь на кушетку. — Пропойте все сначала, Роза.

‘И съ тхъ поръ Роза каждый вечеръ по нскольку разъ пла для нея эту псню. Что она такое нашла въ ней?

23-го декабря.

‘Жизнь Аделины виситъ на волоск. Вс зловщіе симптомы возвратились, боль почти не прекращается, и ей трудно дышать. Ахъ, мистеръ Сентъ-Джонъ, ни раскаяніе, ни любовь наша ужь не возвратили бы ей здоровья и не продлили бы ея жизнь ни на одинъ лишній день. Какъ странно, что о немъ нтъ никакого слуху! Гд онъ теперь? Въ Лондон? Въ замк Веферъ? или за границей?

26-го декабря.

‘Удивительно, какъ это госпожа де-Кастелла продолжаетъ заблуждаться относительно положенія Аделины или, лучше сказать, длаетъ видъ, что заблуждается какъ дитя, играющее въ куклы. Вчера, то-есть въ первый день рождества, она ршила чтобы вс обдали вмст, поэтому накрыли въ гостиной, сидлки и Луиза постарались нарядить Аделину, и она вышла къ столу. Но ни богатое платье, ни этотъ парадный обдъ не замаскировали истину: вс видли, что она умираетъ. Госпожа де-Кастелла была въ ужасномъ уныніи, каждый кусокъ обливала она слезами, не взирая на вс усилія казаться спокойною. Синьйоръ былъ мраченъ и сдержанъ, какъ обыкновенно въ послднее время. Не будь Розы, разговоръ и не завязался бы. Но при всхъ своихъ недостаткахъ Роза сущій кладъ въ дом — она всегда весела и разговорчива. Посл обда мы собрались вокругъ камина и она стала для всхъ насъ колоть орхи.

‘— Помните нашъ прошлогодній сочельникъ? спросила она у Аделины.

‘—Въ пансіон у M—me da-Nino? Какъ же, помню.

‘— И ночное гаданье на картахъ Жанеты Доффъ, и ‘французскіе ноготки’, которые, по обыкновенію, не отставали отъ вашей ладони?

‘Аделина отвчала слабымъ жестомъ, выражавшимъ не то да, не то нтъ, а Роза, опомнившись, прикусила свой болтливый язычокъ. Она сказала не подумавъ. Да разв она когда-нибудь обдумываетъ свои слова?

29-го декабря.

‘Мрачный, пасмурный, но весьма замчательный день для Аделины. Свчи подали довольно рано, потому что Роза дочитывала ей вслухъ какую-то новую англійскую повсть, а за сумерками почти ничего не стало видно. Роза до такой степени погрузилась въ чтеніе, что когда Сусанна подала ей письмо, то она велла ‘положить его куда-нибудь’, а сама продолжила читать.

‘— Нтъ, съ жаромъ сказала Аделина, глядя на почеркъ,— сначала прочтите письмо. Отъ кого оно?

‘— Конечно, отъ Маріанны: Маргарита никогда ко мн не пишетъ, а мамаша рдко, отвчала Роза, взламывая печать. И чтобы не терять времени, тотчасъ же принялась за письмо.

‘Милая Роза!

‘Мы пріхали сюда въ сочельникъ, но я до сихъ поръ не имла времени написать теб. Бабушка видимо старетъ: она ужасно одряхлла за этотъ годъ. Твое отсутствіе было для нея большимъ разочарованіемъ, но она надется, что ты стала гораздо степенне и стараешься пріобрсти сдержанность и манеры, свойственныя порядочной двушк (‘или старой двк’ въ скобкахъ замтила Роза). Шарлотта съ нами, тоска ея разсялась, и она стала прекрасне чмъ когда-либо. Утромъ, въ первый день Рождества, пріхалъ сюда Франкъ: ему дали отпускъ только на четырнадцать дней. Онъ говоритъ, что Ирландія, гд стоитъ теперь его полкъ, находится въ ужасномъ положеніи. Что до меня касается, я не слишкомъ-то слушаю его розказни объ этихъ дикаряхъ. Франкъ великолпно толкуетъ о законахъ и говоритъ, что будь онъ на время сдланъ вице-королемъ, онъ предпринялъ бы и то, и другое, и третье. Я уврена, что у него весьма добрыя намренія.

‘Въ послднемъ письм ты спрашиваешь о Фредерик Сентъ-Джон…. (Роза посмотрла въ сторону и остановилась, но жадныя взоръ Аделины, ея полуоткрытыя уста и учащенное дыханіе ясно говорили, что ничего боле не оставалось длать какъ продолжать.) Мы встртили его недавно на вечер у вдовствующей леди Ревель, гд было ужасно много народу. Въ прошедшемъ году ходили слухи что онъ раззорился и принужденъ былъ покинуть свое отечество, и Богъ-всть чего еще не разказывали. За такія сплетни слдовало бы наказывать виновныхъ. Сентъ-Джонъ не только не раззорился, а напротивъ, получаетъ великолпный доходъ и не иметъ ни копйки долга. Говорятъ, что братъ его передалъ ему замокъ Веферъ, чему я не совсмъ врю. Впрочемъ, можетъ-быть, это и справедливо, такъ какъ сэръ-Исааку достался теперь Анвикъ. Сентъ-Джонъ опять неотступно слдитъ за Сарою Боклеркъ, по крайней мр на этомъ вечер у леди Ревель они были неразлучны, а я убждена, что дло кончатся свадьбой. Мн очень хотлось съ вами познакомиться, но я не ршалась попросить чтобы мн его представили: у него такой надменный видъ, да къ тому же, а мамаша тутъ не было. Бабушка тебя цлуетъ и….’

‘Я бросилась къ Аделин, стараясь приподнять ее на подушки. Тщетно боролась она съ своимъ волненіемъ. Яркое пятно, которое, какъ мы надялись, навсегда исчезло съ ея лица, снова зардлось на ея впалыхъ щекахъ, она отмахивалась руками, точно ловя воздухъ, дыханіе останавливалось.

‘— О, Аделина! воскликнула Роза, безцеремонно отталкивая меня въ сторону: — простите, простите меня! Право я не знала, что въ этомъ письм упоминалось о немъ, до тхъ поръ, пока не прочла этихъ строкъ…. Что намъ длать, Мери? Это волненіе можетъ убить ее. Сидлка! Сидлка! съ ужасомъ крикнула Роза: — Что намъ длать? Аделин дурно.

Сидлка, находившаяся въ сосдней комнат, быстро прибжала, но дыханіе Аделины уже возстановилось, а она овладла своими чувствами.

‘— Это ничего, проговорила она, едва дыша,— это просто спазмы.

‘И она опустилась на подушку, прошептавъ, чтобъ унесли свчи.

‘— Въ другую комнату…. на минуту…. больно глазамъ.

‘Сидлка вынесла свчи, а я стала на колни подл ея дивана.

‘— Что вы теперь скажете, Мери? прошептала она посл небольшаго молчанія, возвращаясь къ прежнему разговору.— Онъ теперь у ногъ своей прежней любви, а я здсь — умираю.

‘—Аделина, сказала я,— неужели вы не желаете его увидть? Быть-можетъ, я дурно поступила, спросивъ у нея объ этомъ.

‘Она повернулась лицомъ къ стн и не отвчала.

‘—Я знаю, что вы разстались въ ссор, но это для меня загадка. Въ чемъ бы вы заключалась причина его отчужденія, я не думаю, чтобы мистеръ Сентъ-Джонъ могъ такъ жестоко покинуть васъ почти на краю гроба.

‘— Онъ оставилъ меня здоровую, произнесла она какимъ-то глухимъ голосомъ, которымъ говорила потомъ до конца дней своихъ, — еслибы вы могли знать все, то, можетъ-бытъ, извинили бы его. Однако…. ни разу не вспомнить обо мн…. за все это время, ни разу не освдомиться о томъ, Жива ли я, умерла ли, или вышла замужъ за другаго! А я,— я отдала бы остатокъ дней своихъ, чтобы только слышать о немъ, чтобъ увидать его!

Новый годъ.

‘Этотъ день мы встртили въ ужасномъ волненіи. Сегодня утромъ Аделин вдругъ стало хуже, мы вообразили, что она умираетъ, и въ комнату ея набралось множество народа: доктора, священники, друзья и слуги толпились вокругъ ея постели. Наконецъ, доктора одержали верхъ, выпроводили насъ всхъ изъ спальни и возстановили тишину. ‘Она еще не умретъ, сказали они, если ее оставятъ въ поко, жизнь ея можетъ продлиться еще на нсколько недль.’ Мн кажется, они правы, потому что ей уже гораздо лучше. Сегодня Аделин исполнилось девятнадцать лтъ. Съ какимъ торжествомъ праздновала она этотъ день въ прошедшемъ году, на своемъ блестящемъ бал! И какъ все измнилось съ тхъ поръ!

‘Вчера Аделина показывала свои руки молодому доктору N. Она была поражена, что ногти ея совершенно поблли. Меня также это удивляетъ. Докторъ сказалъ, что ему дйствительно рдко приходилось видть подобныя явленія, но что это бываетъ иногда вслдствіе сильной душевной тревоги, ‘которой вдь нтъ у васъ, любезная mademoiselle де-Кастелла’. Аделина поспшила спрятать свои руки подъ голубое шелковое одяло и заговорила о другомъ.

5-го января.

‘— Нельзя ли выкатить мое кресло въ другую комнату? спросила сегодня Аделина. — Мн хотлось бы еще разъ взглянутъ на блый свтъ.

‘Луиза поглядла на меня, я на няню, и мы об не знали что намъ длать. Но няня не противорчила, и потому мы съ Луизой осторожно выкатили кресло въ гостиную и приблизили его къ одному изъ окопъ, потомъ мы приподняли Аделину и поддерживали ее все время, пока она стояла.

‘Не веселый видъ представился ея глазамъ. По улиц моросилъ мелкій дождь, снгъ, быстро таявшій на крышахъ, ручьями стремился по желобамъ, а послдніе остатки его на мостовой быстро превращалась въ мокрую грязь. Вдали виднлось открытое поле, окутанное въ холодный, печальный снжный саванъ. Изрдка проходившіе по улиц пшеходы пряталась подъ большими демикотоновыми зонтами, такими же красными и круглыми, какъ зонтъ Луизы, а головы женщинъ обвязаны была голубыми и желтыми платками .

‘—Грустно, прошептана она, глядя на эту печальную картину.— Такъ же грустно и безнадежно, какъ послдніе дни моей жизни!

‘Въ эту минуту кухарка старой госпожи Ж. вышла изъ дому съ глиняною маской въ рукахъ, а подставила ее подъ желобъ, чтобы набрать воды.

‘— Неужели это сама госпожа Ж.! воскликнула Аделина, наблюдая за движеніями кухарки.— Куда же двалась ея прислуга?

‘— Это просто старая Нанета въ чепц съ блыми бантами,— смясь сказала Луиза.— Ваша глаза, mademoiselle, обманываютъ васъ.

‘— А это, кажется, господинъ де-Фраконвиль? продолжила Аделина, указывая на одного прохожаго, который только что показался изъ-за противоположнаго угла.

‘— Да что сегодня съ вашимъ зрніемъ, Аделина? воскликнула Роза, стоявшая у другаго окна, этотъ прохожій по крайней мр на полторы головы выше господина де-Фраконвиля.

‘— Вы правы, замтила Аделина, кротко вздыхая, — мое зрніе помутилось, а блый свтъ еще боле ослпилъ меня. Везите меня назадъ въ спальню.

‘Посл этого уже не пришлось ей боле взглянуть на Божій міръ.

‘Мы снова покатили ее въ спальню и спокойно устроила на кресл подл камина, подложивъ ей подъ голову подушку, а поставивъ подъ ноги скамейку. Роза, шедшая за нею, взяла какую-то повсть, чтобы почитать ей вслухъ.

‘— Нтъ, не то, сказала Аделина, отрицательно махнувъ рукой: — я уже покончила съ подобнымъ чтеніемъ. Тамъ, есть, Роза, другая книга.

‘Возвратившись изъ церкви въ прошедшее воскресенье, я позабыла въ комнат Аделины свою Библію и молитвенникъ. На нихъ-то она и намекала теперь. Роза взяла Библію.

‘— Съ чего начать? спросила она, садясь подл нея.

Аделина не сумла объяснить ей, об были равно несвдущи въ этомъ отношеніи. Для Аделины Библія всегда была закрытою, чуть не запрещенною книгой, а Роза заглядываетъ въ нее только изъ приличія. Она стала нершительно перевертывать одинъ листъ за другимъ.

‘—Сколько главъ? прошептала она мн умоляющимъ голосомъ. Скажите мн, какую изъ нихъ выбрать.

‘—Возьмите молитвенникъ, прервала ее Аделина, и прочтите мн заупокойныя молитвы, которыя читаются у васъ при погребеніи.

‘Роза тотчасъ же отыскала это мсто, потому что оно было рядомъ съ брачными молитвами, и начала такъ:

‘Я есмь воскресеніе и жизнь, врующій въ Меня, если и умретъ, оживетъ. И всякій живущій и врующій въ Меня не умретъ во вкъ.’

‘Тутъ она остановилась, слезы мшали ей разбирать слова. Въ эту минуту въ комнату вошла миссъ-де-Бофуа и увидала молитвенникъ въ рукахъ Розы. Тогда въ первый разъ, въ вашемъ присутствіи, стала она умолять Аделину, чтобы та вспомнила свое вроисповданіе, и предложила ей послать за католическимъ священникомъ.

‘—Дорогая тетя, трогательно воскликнула Аделина, когда вы будете такъ же близки къ смерти, какъ я теперь, вы поймете все ничтожество этихъ земныхъ различій и всю безполезность ихъ въ глазахъ вашего общаго Отца. Царствіе Божіе едино, и мн кажется, что несмотря на различіе вроисповданій, его наслдуютъ вс искренно врующіе и стремящіеся соединиться съ Богомъ. Могу ли я стать хуже отъ того, что буду слушать молитвы изъ Англійскаго молитвенника: он исполнены божественной силы и истины и приносятъ мн большое утшеніе. А священники еще успютъ придти, посл.

‘Это было довольно смлое признаніе для католички. Агнеса де-Бофуа, крестясь, вышла изъ комнаты, а Роза до конца прочитала заупокойныя молитвы.

‘Итакъ, жизнь Аделины виситъ на волоск, но она все еще борется съ смертію.’

Читатель не встртитъ боле отрывковъ изъ дневника Мери Карръ, да и вообще эта часть разказа, вмст съ жизнію Аделины де-Кастелла, быстро приближается къ концу.

XI. Секретъ Луизы.

Стоило только взглянуть на комнату Аделины, чтобъ узнать въ ней гостиную, лишь на время преобразованную въ спальню. Подъ былъ устланъ роскошнымъ ковромъ, диванъ и кресла, съ изящною рзьбой, обтянуты набивнымъ пунцовымъ бархатомъ, блыя кисейныя драпировки богатаго рисунка, сверху отороченные пунцовымъ бархатомъ, укрплены на окнахъ золотыми багетами, а по стнамъ висли изящныя картавы. Одна кровать была здсь не у мста,— простая французская кровать изъ краснаго дерева безъ занавсей. Она стояла въ углу между двумя дверями, изъ которыхъ одна отворялась въ корридоръ, а другая вела въ сосднюю гостиную, большую, великолпную комнату, меблированную въ одинаковомъ вкус съ временною спальней Аделины.

Сама Аделина лежала теперь на кушетк, придвинутой къ огню, блдная, изнуренная, едва переводя дыханіе и очевидно доживая свои послдніе дни. Ея большіе черные глаза, еще сохранившіе прежнее грустное выраженіе, пристально смотрли на огонь, съ тмъ упорнымъ, сосредоточеннымъ вниманіемъ, которое всегда обличаетъ глубокую задумчивость. Сидлка расположилась подл дивана, а горничная Луиза поправляла подушки на постели. Вся семья была внизу за обдомъ!

— А гд же другая подушка? спросила Луиза.

— Она подъ барышней, отвчала сидлка.— Вы ужь погодите ее доставать, покамстъ мы не уложимъ барышню въ постель.

— Я хоть сейчасъ лягу, перебила Аделина.— Я что-то устала, да къ тому же вы столько накутали на меня, что и просто задыхаюсь. Дрова такъ и пышутъ жаромъ.

— Не прикажете ли отодвинуть немного, mademoiselle?

— Нтъ, отвчала Аделина,— переведите меня лучше на постель. Скоро ужь семь.

Сидлка позвала къ себ на помощь Луизу, и покамстъ он раздвала Аделину, она вдругъ упала навзвичь безъ чувствъ и движенія. — Ей дурно, вскрикнула Луиза.

— Это предсмертный припадокъ, прошептала сидлка.

Луиза пришла въ страшное негодованіе, а задаваясь слезами, стала упрекать сидлку за ея жестокосердыя слова. Но сидлка была права.

— Вы лучше позовите ея родителей, mademoiselle Луиза, наставала сидлка,— да пошлите за докторами, хотя по правд сказать, они ужь не могутъ помочь ей, бдняжк.

— Съ ней не обморокъ, прошептала Луиза. — Она въ памяти.

— Да я и говорила, что это не обморокъ, коротко отвчала сидлка.— Мн это чаще приходилось видть чмъ вамъ. Впрочемъ, она еще оправится немного отъ этого припадка.

Никто не ложился спать въ эту ночь въ дом синьйора де-Кастелла: вс плакали, волновались, приходили въ отчаяніе. По временамъ вся семья сходилась въ гостиной, а Мери Карръ до сихъ поръ не можетъ равнодушно вспомнить объ этомъ ужасномъ времена. Живо представляется ей неестественное молчаніе, царствовавшее въ комнат Аделины, чайныя чашки и блюдца, не убиравшіяся со стола, потому что чай длали по нскольку разъ за ночь, дв восковыя свчи, горвшія подъ абажурами, непроницаемо-суровое лицо синьйора де-Кастелла, отчаяніе его жены, полуотворенная дверь, которая вела въ комнату Аделины, не ясныя тихо двигавшіяся фигуры сидлки и Луизы, и — самое ужасное воспоминаніе! — слабые стоны и тяжелое дыханіе умирающей, отчетливо слышные въ тишин ночи.

Рано по утру Аделина пожелала видть отца, онъ пробылъ съ ней около двадцати минутъ наедин. Что произошло между ними во время этого свиданія, никто не могъ сказать. Просила ли она его прощенія въ томъ, что вопреки его желанію полюбила человка, котораго, быть-можетъ, не должна была любить, или онъ умолялъ ее простить его за причиненныя ей страданія, этого никто никогда не узнаетъ. Синьйоръ да-Кастелла вернулся въ кабинетъ свойственною ему, ровною, величественною походкой, но когда онъ проходилъ черезъ гостиную, на лиц его замтны были слды сильнаго волненія. Думая что Аделина одна, Мери Карръ отворила было дверь, раздлявшую об комнаты, и такомъ образомъ услыхала кое-что изъ ея разговора съ отцомъ. Аделина сильно рыдала. Она въ послдній разъ слушала изъ устъ горячо-любимаго отца слова страстной нжности, которыхъ онъ никогда не ршился бы сказать ей въ присутствіи третьяго лица или при мене важныхъ обстоятельствахъ, но когда въ этихъ мнимо-холодныхъ натурахъ заговоритъ гнвъ, или нжность, или какая-либо другая страсть, то вырывается изъ ихъ души бурнымъ, неудержимымъ потокомъ. Собравъ послдніе остатки силъ, Аделина нжно прижала къ себ отца, и стала уврять его, какъ дорогъ былъ онъ ея сердцу, гораздо дороже нежели онъ предполагалъ. Тутъ только синьйоръ де-Кастелла далъ ей свое согласіе (къ сожалнію слишкомъ поздно) открыть Фредерику Сентъ-Джону настоящую причину его отказа.

Время шло. Сидлка въ двадцатый разъ поправляла сбивавшіяся подушки, когда Сусанна позвала ее обдать, а сама на это время, по обыкновенію, заняла ея мсто. Госпожа де-Кастелла, изнуренная горемъ и слезами, только что удалилась въ свою комнату, чтобы не много отдохнуть. Почти не чувствуя страданій, Аделина находилась однако въ какомъ-то тоскливомъ состояніи, которое часто испытываютъ умирающіе. Когда она не была въ забытьи, она ни на минуту не оставалась спокойною, такъ что подушки и простыни ея были въ постоянномъ безпорядк. Не успла сидлка выйдти изъ комнаты, какъ миссъ Карръ должна была снова нагнуться надъ нею, чтобы поправить ихъ.

— Кто тамъ? глухо спросила Аделина, легка лицомъ къ стн, но чувствуя, подобно всмъ опасно больнымъ, малйшую разницу въ прикосновеніи.

— Это я… Мери. Сидлка ушла обдать.

Аделина взяла руку миссъ Карръ и нсколько минутъ молча держала ее въ своихъ рукахъ.

— Мн весь день хотлось, Мери, поговорить съ вами. Но я… все ждала.

Она не могла сказать двухъ словъ, не задыхаясь.

— Что же вы хотли сказать мн, дорогая Аделина?

— Есть ли еще кто-нибудь въ комнат?

— Кром Суссааны, никого.

— Скажите ей чтобъ она вышла, я хочу остаться наедин съ вами.

— Но она не понимаетъ по-Англійски.

— Нтъ, мн нужно быть съ вами наедин, повторила Аделина.— Сусанна.

Горничная подошла къ постели.

— Поверните меня, Сусанна, у меня нтъ силъ.

Он повернули ее, съ большимъ трудомъ, не имя привычки обращаться съ больными. Аделина лежала, едва переводя дыханіе и смотря имъ въ глаза. Сусанна отерла холодный потъ на ея блдномъ лбу и свои собственныя слезы.

— Оставьте насъ, Сусаяна. Мн нужно поговорить съ mademoiselle Карръ.

— Побудьте въ сосдней комнат, Сусанна, прошептала миссъ Карръ горничной. Читатель, быть-можетъ, найдетъ это страннымъ, но какъ ни любила Мери Карръ Аделину, ей все-таки страшно было оставаться съ ней наедин. Она не пыталась анализировать это ощущеніе, но, вроятно, оно происходило отъ того непонятнаго ужаса, который невольно наводитъ на молодую душу видъ покойника или умирающаго.

— Я хочу дать вамъ одно порученіе, Мери, сказала она прерывающимся голосомъ. — Общаете ли вы мн исполнить его свято?

— Врно и свято.

— Это порученіе — къ нему.

— Къ мистеру Сентъ-Джону?

— Да.

Протянувъ свою блую исхудалую руку, она показала на свой пюпитръ, стоявшій на одномъ изъ инкрустованныхъ столовъ, и объяснила Мери гд найдти ключъ.

— Въ пюпитр на правой сторон есть потайная пружина, продолжала она,— пожмите ее.

Мери Карръ, хоть и не совсмъ ловко, исполнила требованіе Аделины, и глазамъ ея предстали дв-три золотыя вещицы, пучокъ засохшихъ цвтовъ и небольшая пачка писемъ съ истертыми уголками.

— Цвты бросьте въ огонь, прошептала Аделина,— остальное положите въ пакетъ и запечатайте.

— Какъ истерты письма, Аделина! воскликнула Мери.— Можно подумать, что имъ лтъ двадцать.

— Да, пока не слегла въ постель, я носила ихъ здсь, сказала она, указывая на грудь.— Это его письма.

— Не хотите ли прочесть еще разъ, прежде нежели я ихъ запечатаю? спросила миссъ Карръ.

Аделина отвчала отрицательнымъ жестомъ.

— Уже нсколько недль какъ я ихъ не читала, съ трудомъ проговорила она.— Я не ршалась въ послднее время шевелить чувства, которыя она возбуждаютъ во мн, меня должны занимать теперь боле серіозныя мысли. Въ послднее время я всячески старалась гнать отъ себя эти мірскія ощущенія, не думать о немъ, но все напрасно. Быть-можетъ, гршно любить подобное себ существо такъ, какъ я любила его, вамъ говорятъ, что такая любовь должна принадлежать лишь одному Творцу. Но несмотря на это, я спрашивала себя иногда, въ чемъ же тутъ грхъ и какъ избжать его, когда мы не сами вложили себ въ сердца эту странную силу любви? Другіе, можетъ-быть, умютъ владть своими чувствами, а я напрасно боролась. Днемъ и ночью, на яву и но сн, онъ всегда былъ передо мною, беззавтно наполняя собой все существо мое. Измнить или умрить это чувство было не въ моей власти, и пыталась, во не нашла въ себ силы, чего не дала бы я, съ тхъ поръ какъ онъ ухалъ, чтобы забыть все: и его, и мое горе, и наконецъ самое себя! Да проститъ мн Богъ это прегршеніе вмст со многими другими.

— Стало-быть, вы не станете перечитывать эти письма? снова спросила ее миссъ Карръ, которой тяжело было слушать ея прерывистое призваніе.

— Нтъ, на это, по крайней мр, у меня хватитъ силы конецъ мой близокъ.

Массъ Карръ поспшно вложила письма въ пакетъ и собиралась его запечатать.

— Не этою печатью, сказала ей Аделина.— Возьмите мою собственную маленькую печать съ начальными буквами моего имени. Какъ вы думаете, Мери, въ состояніи ли я буду сама надписать адресъ?

— Вамъ писать адресъ! съ удивленіемъ воскликнула миссъ Карръ. — Но какъ же это сдлать?

— Еслибы вы могли приподнять и подержать меня немного, это продолжилось бы не боле минуты. Мн хочется самой написать адресъ.

— Такъ я лучше позову Сусанну.

— Нтъ, нтъ, никого не нужно. Положите передо мною письмо на книгу и сами попытайтесь поднять меня.

Просьба ея была исполнена съ большимъ трудомъ. Мери Карръ дрожала отъ волненія, опасаясь, чтобъ это усиліе не повредило Аделин, но не могла отказать ея умоляющимъ взорамъ. Она приподняла ее и поддерживала до тхъ поръ, пока не написанъ былъ адресъ Фредерику Сентъ-Джону, безъ прибавленія мистеру или эсквайру. Въ этомъ дрожащемъ, угловатомъ почерк никто не узналъ бы руки Аделины. Мери опять уложила ее въ постель, и тогда Аделина объяснила ей въ нсколькихъ словахъ тайную причину своей размолвки съ Сентъ-Джономъ, прося ее открыть ему все.

— Скажите, что я возвращаю ему все, кром этого кольца, которое будетъ похоронено вмст со мною. Скажите, что я никогда не снимала его съ моей руки, съ тхъ поръ какъ онъ самъ мн надлъ его.

— Какое кольцо! съ удивленіемъ и даже съ любопытствомъ воскликнула Мери Карръ, несмотря на всю важность этой минуты. — Вдь этимъ кольцомъ вы обручались съ де-ла-Шассомъ, продолжила она, смотря на простое золотое кольцо едва державшееся на исхудаломъ пальц Аделины при помощи снурочка.

Она слабо покачала головой.

— Ужь онъ пойметъ.

— Не сказать ли еще чего, Аделина?

— Скажите, что и за гробомъ я останусь такъ же врна ему, какъ была при жизни. Боле ничего.

— Почему вы не написали ему въ послдній разъ? спросила Мери Карръ.

— Это могло бы быть непріятно ему. Вдь онъ теперь съ другою,

Время близилось къ вечеру. По одну сторону камина дремала сидлка, по другую молча качалась взадъ и впередъ Луиза, сидя на круглыхъ креслахъ. Мери Карръ стояла передъ окномъ, небрежно облокотившись на каминную полку, а полусонная Роза Дарлингъ сидла на низенькой скамеечк, припавъ годовой къ постели Аделины. Въ сосдней комнат слышенъ былъ шепотъ господина де-Кастелла, который разговаривалъ съ однимъ изъ докторовъ. Аделина въ эту минуту была спокойна и, казалось, дремала.

— Скажите, шепотомъ спросила Луиза сидлку,— правда ли, что сегодня утромъ барышня спрашивала у стараго доктора N. сколько часовъ ей остается жить?

Сидлка утвердительно кивнула головой.

— Chre enfant! проговорила Луиза сквозь слезы.— Что жъ онъ ей отвчалъ?

— Да что отвчать? возразила сидлка, — онъ знаетъ не больше насъ.

— А вы что думаете?

Сидлка покачала головой, встала съ своего кресла, а подойдя къ постели, нагнулась надъ Аделиной, которая лежала лицомъ къ стн.

— Она, кажется, спитъ, няня, спросонья замтила Роза, а снова закрыла глаза.

— Кажется, что спитъ, mademoiselle, я не могу хорошенько разсмотрть ея лица, оно закрыто одяломъ. Но еслабъ она не спала, то не лежала бы такъ смирно.

— Знаете ли, я сегодня кое-что слышала, таинственно прошептала Луиза, когда сидлка возвратилась на свое мсто.

— Что же такое?

Но Луиза остановилась, замолчала и отерла свои глаза, почти не высыхавшіе въ продолженіе послднихъ двухъ недль.

— Вы, кажется, хотли что-то сказать, замтила сидлка.

— Ужь и сама не знаю, разсуждала Луиза вслухъ. — Можетъ-бытъ, это и не правда, а если дйствительно вздоръ, такъ я, конечно, не желала бы разглашать его. Лучше промолчу.

Самымъ дйствительнымъ средствомъ выпытать секретъ Луизы было не показывать на малйшаго любопытства къ ея словамъ. Сидлка знала это и потому не сказала ни слова. Черезъ нсколько минутъ Луиза опять заговорила.

— Но вдь какой же можетъ быть вредъ отъ этого, если мы поговоримъ промежь себя. Мн сказала объ этомъ Сусанна, а она, вроятно, слышала отъ самой госпожи. Она говоритъ…. да вы точно уврены, что барышня заснула? вдругъ спросила Луиза, оглянувшись на постель.

— Она крпко спитъ, повторила сидлка, — иначе она не была бы такъ спокойна.

Тогда Луиза начала свой разказъ какимъ-то особеннымъ таинственнымъ шепотомъ, который какъ нельзя боле гармонировалъ съ содержаніемъ разказа и самою обстановкой, возбуждая невольный страхъ и трепетъ.

— Сусанна говоритъ, что mademoiselle посл своей смерти будетъ выставлена.

— Что? съ ужасомъ воскликнула сидлка.

— Qu’elle sera expose aprs sa mort.

(Я предпочитаю привести эту фразу на томъ язык, на какомъ она была сказана.)

— Что это значитъ? спросила Роза, выходя изъ дремоты.

— Я говорю, что когда mademoiselle Аделина умретъ, ее выставятъ для пріема постителей.

— Луиза, да объясните же мн, что это значить! — настаивала Роза, широко раскрывая глаза.

Но Мери Карръ уже поняла все, потому что ей боле нежели Роз извстны были французскіе обычаи и нравы, случайно посмотрвъ на большое трюмо, она увидала, что лицо ея блдне смерти.

— Я знаю, что въ Англіи не держатся этого обычая, mademoiselle, прошептала сидлка, обращаясь къ Роз. — Да и здсь также онъ почти что вышелъ изъ моды. Рдко, рдко гд случится видть пріемъ покойника. Но я слышала отъ моей матушки, сударыня, она была вмст и акушерка, и сидлка, что прежде почти вс молодыя двушки знатныхъ фамилій принимали постителей посл своей смерти. Даже и мн пришлось видть на своемъ вку нсколько подобныхъ великолпныхъ пріемовъ.

— Нтъ, нтъ, дрожа проговорила Мери Карръ,— не говорите объ этомъ.

— Что съ вами, mademoiselle, спросила сидлка, съ участіемъ смотря на испуганное лицо миссъ Карръ.— Вы нездоровы?

— Мн дурно, тихо отвчала Мери Карръ. — Я не въ силахъ преодолть этого чувства. Вы говорите о такихъ ужасныхъ вещахъ.

— Да объясните же мн наконецъ, о чемъ вы говорите, нетерпливо перебила Роза.— Что все это значитъ?

— Я сейчасъ разкажу вамъ одинъ примръ, mademoiselle, который объяснитъ вамъ все, сказала сидлка.— Тетка моя служила экономкой у госпожи Марсакъ. Госпожа эта была вдовая, съ тремя дтьми, жившая въ большомъ старомъ замк недалеко отъ вашей деревни. Старшая mademoiselle Марсакъ вышла замужъ за офицера и ухала съ нимъ Богъ всть куда, только очень далеко, потому что это было во время Наполеона, когда мы воевали почти съ цлою Европой. Единственный сынъ госпожи Марсакъ, бывшій капитаномъ въ томъ же полку, также находился въ отсутствіи. Только одна mademoiselle Эмма оставалась дома, и мать не чаяла въ ней души. То-то красавица была! свжая какъ роза! Всякій поручился бы своею головой, что она проживетъ долго. Анъ нтъ! Бдняжка вдругъ заболла. Одни говорили, что это простуда, другіе утверждали, что она покушала чего-то вреднаго, только у нея сдлалось внутри воспаленіе, и черезъ недлю она умерла. Госпожа Марсакъ чуть съ ума не сошла отъ горя, а тетка моя говорила, что тяжело было слышать какъ она кричала и плакала ночью, моля Пресвятую Дву взять ее вмст съ дочерью. Но рано по утру въ замокъ пріхала сестра госпожи Марсакъ и приказала выставить тло бдной mademoiselle Эммы.

— Продолжайте, продолжайте, умоляла Роза, щека которой поблднла теперь почти такъ же какъ у Мери Карръ.

— Я была тогда еще очень маленькою двочкой, сударыня, вдь это было въ 1812 году, тетка вдругъ неожиданно потребовала меня въ замокъ. госпожа Марсакъ не могла держать много слугъ, средства-то ея были не велики. Кром моей тетки и стараго садовника, у ней была еще одна горничная, такъ что и я была не лишнею. Клянусь честію, сударыня! мн никогда этого не позабыть: я въ жизнь не видывала ничего подобнаго. На покойницу надли, будто на невсту, богатое блое платье, цвты, брилліанты, блыя перчатки и блые атласные башмаки. Потомъ ее поставили стоймя въ конц большаго зала, и вс сосди на нсколько милъ въ окружности, какъ богатые, такъ и бдные, которымъ удалось только получить доступъ въ замокъ, пришли поклониться ея тлу. Тетка толкнула меня въ комнату, а я оставалась тамъ минутъ пять. Странно было такъ глядть! На одномъ конц комнаты стояла разодтая покойница, а съ другаго входили постители, также разодтые въ наилучшія платья, но большею частію блдные и дрожавшіе отъ страха. Вдоль комнаты поставленъ былъ большой длинный столъ, они огибали его, съ поклономъ проходили мимо покойницы и молча удалялись. Мн кажется, сударыня, не хорошо сдлала моя тетка, показавъ мн, пятилтней двочк, такое страшное зрлище, но она всегда баловала меня, и думала доставить мн этимъ большое удовольствіе. Я едва могла одолть свой страхъ, оставаясь въ одной комнат съ умершею, и вроятно была такъ же блдна и испугана, какъ теперь mademoiselle Мери. Долго посл того боялась я входить въ темную комнату а въ продолженіе нсколькихъ лтъ сряду не могла сладить съ этимъ чувствомъ. Хотя съ тхъ поръ мн приходилось видть много подобныхъ зрлищъ, однако ни одно не врзалось въ моей памяти такъ, какъ это. Впрочемъ нельзя сказать, чтобъ я долго смотрла на него въ то время: я только разъ и взглянула на тотъ конецъ комнаты, гд выставлено было внчальное платье. .

— Но для чего одваютъ ихъ въ внчальное платье? задыхаясь, спросила Роза.

— А въ знакъ того, что он Христовы невсты. По крайней мр я всегда такъ объясняла себ это, mademoiselle Роза, отвчала сидлка.

— Первый покойникъ, котораго мн случилось видть, перебила Луиза, завидуя сидлк, не перестававшей говорить все время,— былъ одинъ молодой священникъ въ Гіени. Постойте, онъ, кажется, еще не былъ настоящимъ священникомъ, а только готовился къ этому званію. Его звали Теодоръ Борнъ. Онъ умеръ отъ боли въ рук, а тло его было выставлено для торжественнаго пріема. Кром его, я видла еще двухъ покойницъ: сестру графа Плесси, старую двицу лтъ сорока, да еще одну молодую двушку, здшнюю горожанку, дочь мебельнаго торговца, который продавалъ и отпускалъ на прокатъ мебель и нажилъ себ кучу денегъ. Ужь и разодли же ее бдняжку! Она была единственная дочь у родителей, а она не пожалла денегъ чтобъ убрать ея тло. На ней надта была настоящая брюссельская вуаль, а платье ея было убрано брюссельскими кружевами и букетами изъ флеръ д’оранжа, перевязанными блыми атласными бантиками. Такъ какъ лавка ихъ находилась противъ самаго рывка, то она выставили тло у окна, лицомъ къ площади {Истинный фактъ.}. День пришелся базарный, площадь была биткомъ набита народомъ, а цлыя толпы собралась посмотрть на покойницу. А погода-то была какая сырая, ужасъ! Многія дти была перепуганы этимъ зрлищемъ.

Сусанн вотъ на разу не приходилось видть этого обычая, до тхъ поръ пока она не пріхала сюда, она говоритъ, что у нихъ подъ Парижемъ ничего подобнаго и не слыхивали, по крайней мр она не слыхала. Такъ вотъ этотъ-то Теодоръ Борнъ…

Въ эту минуту Аделина пошевельнулась. Языкъ Луизы такъ и замеръ, какъ бы прострленный насквозь, а сидлка бросилась къ постели. Больная проснулась и попросила пить.

Между тмъ какъ сидлка принимала отъ нея чай и чайную ложку, докторъ Дорре, все время сидвшій въ сосдней комнат, пришелъ еще разъ взглянуть на Аделину передъ своимъ отъздомъ. Она была въ полной памяти и, сказала ему, что чувствуетъ себя хорошо. Пока онъ уходилъ, а сидлка провожала его съ лстницы, Аделина протянула руку. Мери Карръ, которая стояла подл ея постели. Голосъ ея былъ очень слабъ, такъ что Мери должна была наклониться надъ нею, чтобы разслышать ея слова.

— Я…. я не спала, когда Луиза разсказывала. Я слышала все. Мери! не давайте имъ этого длать.

Мери Карръ была въ отчаяніи. Она не знала что ей сказать.

— Я…. я уврена, что ничего не сдлаютъ противъ вашего желанія, Аделина, проговорила она, запинаясь.— Луиза, вроятно, ошибается. Не поговорить ли мн съ госпожой де-Кастелла?

— Нтъ, не теперь. Когда я умру, и вы увидите что начинаются приготовленія, тогда поговорите мамаш.

— Не огорчайтесь этимъ, Аделина, продолжила Мери, мысленно посылая Луизу въ преисподнюю за то, что она подняла этотъ неумстный разговоръ въ присутствіи Аделины.— Поврьте, что малйшее желаніе ваше будетъ свято исполнено.

— Это вовсе не огорчаетъ меня, слабо отвчала она. — Но я желала бы, чтобы посл смерти меня оставили въ поко.

Госпожа де-Кастелла сошла было внизъ, къ дочери, но вскор опять удалилась къ себ на верхъ, потому что ея истерическія рыданія безпокоили Аделину, Агнеса де-Бофуа осталась съ сестрой и убждала ее не покидать своей комнаты. Въ дом съ минуты на минуту ожидали прізда старой госпожи де-Бофуа, и около пяти часовъ господинъ де-Кастелла отправился встрчать ее на станцію желзной дороги. Роза и Мери пили чай въ гостиной, когда старый слуга Сильва подалъ имъ на поднос письмо.

— Кому? спросила Мери.

— Pour mademoiselle Rose Darling, отвчалъ старикъ.

Роза, сидвшая передъ каминомъ протянувъ ноги на ршетку, лниво взяла письмо, и не повернувъ головы, даже не взглянувъ на адресъ, бросила его на столъ.

— Что за скучная эта Маріанна! Конца нтъ ея письмамъ, и ничего въ нихъ нтъ, кром скучныхъ нотацій. Если он думаютъ, что я стану отвчать имъ на вс эти разглагольствія, то он очень ошибутся. Я и за деньги-то не стала бы это длать.

— Это не ея почеркъ, сказала Мери Карръ.

— Не ея? (И Роза соблаговолила томно взглянуть на письмо.) Это что значитъ! Письмо, кажется, отъ Франка! воскликнула она, вырывая его изъ рукъ Мери. — О чемъ это онъ можетъ писать мн? Ужь не умерла ли бабушка и не оставила ли намъ всмъ наслдства! Нтъ, печать красная.

И распечатавъ письмо, она быстро пробжала его содержаніе.

— Боже праведный! Какъ странно! Мери! Мери!

Миссъ Карръ посмотрла на нее съ удивленіемъ. Роза, въ теченіе цлаго дня блдная отъ волненія и безсонной ночи, вдругъ зардлась яркимъ румянцемъ.

— Онъ детъ сюда, въ Бельпортъ. Какъ все это странно, Мери! Неужели тайное, невдомое сочувствіе влечетъ его сюда въ эту минуту?

— Кого? вашего брата?

— Вотъ еще! Неужели вы думаете, что его пріздъ могъ бы взволновать меня такимъ образомъ? Какой вы глупышъ, Мери Карръ! Слушайте:

‘Милая Роза, дорогая наша почтенная бабушка (да хранятъ ее святые ангелы, хотя ея продолжительное существованіе начинаетъ задать нашъ собственный вкъ) дала мн по прізд моемъ въ Лондонъ, дня два тому назадъ, одно порученіе, касающееся до тебя. Она сработала, или купила, однимъ словомъ, приготовила для тебя великолпный подарокъ, но я ршительно не знаю дать ли ему названіе кошелька или мшка, такъ какъ, по моимъ неразумнымъ понятіямъ, онъ слишкомъ великъ для перваго и слишкомъ малъ для послдняго. Великолпная штука, я теб скажу, вся расшитая серебрянымъ бисеромъ и блестящими шелками, и снабженная ея обыкновеннымъ праздничнымъ приношеніемъ теб. Будучи самъ въ великодушномъ настроеніи духа и зная твое пристрастіе къ кружевамъ, перьямъ и всякаго рода дорогамъ бездлушкамъ, я вложилъ и отъ себя небольшую лепту. Этотъ подарокъ, какъ водится, упакованный для отправки и адресованный на имя госпожи de Nino съ передачей теб, привезенъ былъ мною въ Лондонъ съ тмъ, чтобы передать его твоей бывшей пансіонской подруг, миссъ Сингльтонъ, которая должна была возвратиться въ Бельпортъ. Ты, милая сестрица, нердко честила меня замчаніемъ, что у меня въ голов ничего не держится, и дйствительно, бабушкино порученіе, вмст съ мшкомъ, совершенно изъ нея выскользнуло. Укладываясь сегодня утромъ предъ отъздомъ въ очаровательную Ирландію, въ которую я направляю теперь свой полетъ, я случайно напалъ на эту злополучную посылку. Что было длать? Я кликнулъ кэбъ и поскакалъ къ миссъ Сингльтонъ, не переставая проклинать свою забывчивость. Но все было напрасно. Миссъ Сингльтонъ и архидіаконъ уже ухали въ Бельпортъ. Возвращаясь назадъ по улиц Брукъ-Стритъ, я спрашивалъ себя, какъ мн поступить съ деньгами, и кто изъ моихъ рыжихъ ирландскихъ друзей возьмется доставить теб этотъ мшочекъ, какъ вдругъ натыкаюсь на Фреда Сентъ-Джона, или лучше сказать, онъ наткнулся на меня.

‘— Скажите, гд вы пропадали? спросилъ я.

‘— Жилъ въ замк Веферъ почти цлый мсяцъ, а завтра узжаю въ Парижъ. Нтъ ли порученій?

‘— Непремнно найдутся, если только дорога ваша лежитъ черезъ Бельпортъ. И тутъ я вручилъ ему злополучную посылку и разказалъ ея исторію.

‘Однимъ словомъ, Роза, ты можешь быть уврена, что скоро получишь свой мшокъ цлымъ и невредимымъ, хотя трудно опредлить когда именно, потому что неакуратность и измнчивость Сентъ-Джона вошли въ пословицу.

‘Надюсь, что здоровье твоей подруги, mademoiselle de-Castella, поправляется. Я просилъ бы тебя передать ей мой поклонъ, но увренъ, что она давно обо мн забыла. Впрочемъ, пожелай ей отъ меня самаго скораго выздоровленія.

‘Твой любящій братъ, милая Роза,

‘Франкъ Дарлингъ.’

— Какое извстіе для Аделины! не мшайте мн теперь, Мери Карръ.

— Роза, съ укоромъ сказала миссъ Карръ,— не годится и говорить ей объ этомъ.

— Вотъ еще что выдумали! воскликнула Роза.

— Аделина покорилась теперь своей участи. Дайте ей умереть спокойно. Извстіе о немъ только взволнуетъ и растревожитъ ее.

— Перестаньте, пожалуста. Пустите меня! сказала Роза, вырываясь изъ рукъ Мери.

— Роза, вы поступаете весьма неблагоразумно. Ея предсмертныя страданія уже начались, и все земное теперь ей чуждо.

— Вы этихъ вещей не понимаете, возразила Роза съ презрительною улыбкой,— да и гд вамъ понять ихъ? Разв не жаждала она видть его въ продолженіе нсколькихъ мсяцевъ сряду? Разв его холодное равнодушіе, его молчаніе и отсутствіе не ускорили ея смерти? А вы хотите скрыть отъ нея теперь, что онъ детъ сюда! Нтъ, Мери, говорю вамъ, что это утшитъ ее въ послднюю минуту.

Она сильно рванулась впередъ и вошла къ умирающей. Заслышавъ ея приближеніе, Аделина открыла глаза. Что именно прошептала ей Роза, склонившась надъ ея изголовьемъ,— Мери Карръ не могла разслышать, но даже въ этотъ послдній часъ блдныя щеки Аделины покрылись яркимъ румянцемъ. Какой безумно-жадный взглядъ устремила она на Розу!

— Теперь ужь поздно, со вздохомъ прошептала она,— слишкомъ поздно, меня ужь не будетъ тогда на свт. Вотъ, еслибъ онъ пріхалъ денькомъ пораньше!

Глаза ея снова закрылись, и она замолчала. Потомъ черезъ нсколько минутъ она обратилась къ миссъ Карръ.

— Мери, помните, что говорила сегодня Луиза?

— Да, да. Помню.

— Если мамаша пожелаетъ этого, вы не препятствуйте ей. Я…. я желала бы, чтобъ онъ видлъ меня горемычную. А тогда ему можно будетъ придти, вы привели бы его.

Роза съ жаромъ выразила свое согласіе, прежде нежели Мери Карръ успла выговорить слово.

— Да еслибъ его и не было здсь, не все ли равно, думаю я, для чего противорчить мамаш, что мн отъ этого? Еслибъ у меня самой была дочь и также умерла бы, можетъ-быть, и и захотла бы того же. Не мшайте мамаш. Но вы приведете его?

— О да, дорогая Аделина, воскликнула Роза,— если только его можно будетъ найдти. Общаю вамъ это торжественно.

— А теперь, дорогіе друзья моей. юности, Роза, Мери, прошептала она, протягивая имъ руки,— мн остается сказать вамъ послднее прости. Все кругомъ меня подергивается туманомъ. Еслибы знали вы, какъ я благодарна вамъ за ваши попеченія! Будете ли вы вспоминать обо мн, когда я умру?

Молчаніе, наступившее посл этихъ словъ, нарушалось одними рыданіями Розы. Сердце Мери Карръ болло молча.

— Не забывайте, особенно вы, Роза, что здшняя жизнь непродолжительна, но есть другая, вчная. Старайтесь наслдовать ее. Поцлуйте же меня въ послдній разъ.

Он склонились надъ нею по очереди, и съ скорбію въ сердц, обливаясь слезами, дали ей послднее цлованіе.

— Мы…. вдь…. увидимся…. въ неб?…

Едва успла она произнести эти слова, послднія, которыя он слышали отъ нея, какъ Луиза съ торжественною важностью въ лиц широко растворила двери въ корридоръ и что-то таинственно прошептала сидлк. Та вскочила, отодвинула назадъ свой стулъ и молча упада на колни.

— Что случилось? воскликнула Роза.

— Разв вы не понимаете? поспшно отвчала Мери, увлекая за собой Розу и скрываясь въ гостиную.

Оттуда, черезъ полуотворенную дверь, он увидали священниковъ въ блыхъ одеждахъ, входившихъ на лстницу, впереди ихъ несли серебряное распятіе и тло Господне, благоговйно скрытое отъ взоровъ. Луиза, подобно сидлк, опустилась на колна въ корридор, и священники торжественно прошли мимо нея въ комнату Аделины, не оборачиваясь ни направо, ни налво. По обряду римско-католической церкви они пришли напутствовать ее къ смерти и въ послдній разъ причастить святыхъ тайнъ.

XII. Торжественный пріемъ усопшей.

Тяжело описывать день, наступившій посл этой ночи. Аделина тихо скончалась около полуночи, окруженная своими родными, не теряя сознанія до послдней минуты.

Не только тяжело, но и трудно описывать главное событіе этого дня, которое читатель, бытъ-можетъ, приметъ за непріятный вымыселъ, если ему не приходилось встрчать его въ своей жизни. А между тмъ это фактъ, не подлежащій сомннію, столь же врный, какъ и т, о которыхъ я упоминала въ предшествующей глав, только я постараюсь теперь изложить его какъ можно подробне и точне.

Луиза была права: тло Аделины де-Кастелла имло быть выставленнымъ для торжественнаго пріема.

Въ дом поговаривали, что синьйоръ де-Кастелла былъ противъ этой церемоніи, и что онъ уступилъ только желанію убитой горемъ жены. Старая госпожа де-Бофуа явно высказывала отвращеніе къ этому обычаю, который сильно противорчилъ ея Англійскимъ воззрніямъ. Но госпожа де-Кастелла настояла на своемъ. Ея растерзанная душа, быть-можетъ, находила своего рода утшеніе въ той мысли, что люди еще разъ взглянуть на ея дорогое, прекрасное дитя, окруженное всею роскошью и великолпіемъ жизни, прежде нежели могила сокроетъ его на вки.

Рано утромъ по Бельпорту разосланы были печатные циркуляры съ черными каемками, заготовленные еще ночью:

‘Господинъ и госпожа де-Кастелла, госпожа де-Бофуа, двица де-Бофуа имютъ честь извстить васъ о тягостной потер, постигшей ихъ въ лиц двицы Аделины-Луизы де-Кастелла, ихъ дочери, внучки и племянницы, скончавшейся въ Бельпорт, 8 января, 19 лтъ отъ роду. Молитесь о ней.’

Приглашенія на торжественный пріемъ, или лучше сказать увдомленія о немъ, разосланы были по знакомымъ и друзьямъ черезъ прислугу, не офиціальнымъ, а частнымъ образомъ, и нужно прибавить, что извстіе это произвело въ город большое впечатлніе, о которомъ помнятъ до сихъ поръ.

Около полудня въ маленькій будуаръ нижняго этажа, занимаемый только Розой и Мери (такъ какъ прочіе члены семейства оставались въ своихъ комнатахъ), вошелъ старый слуга Сильва. Онъ доложилъ, что одна изъ служанокъ и — M-me de-Nino Желаетъ видть миссъ Дарлингъ.

— Пусть она войдетъ сюда, Сильdа, сказала Роза, вставая съ маленькаго низенькаго стула, на которомъ она сидла передъ каминомъ, и проводя рукой по своимъ отяжелвшимъ вкамъ.

Служанка вошла, это была Юлія. Она подала Роз посылку, въ которой та сейчасъ угадала бабушкинъ подарокъ.

— Это было доставлено сегодня утромъ въ пансіонъ на ваше имя, mademoiselle.

— А кто доставилъ? спросила Роза.

— Высокій, красивый Англичанинъ, я сама отворяла ему калитку, отвчала Юлія.— Онъ спросилъ васъ, mademoiselle, а когда я сказала ему что васъ нтъ дома и что вы гостите у знакомыхъ въ город, то онъ подалъ мн свою карточку. Переверните посылку, mademoiselle Роза, и вы найдете ее подъ веревкой: я нарочно подсунула ее туда, чтобы не потерять дорогой.

Роз нечего было смотрть на карточку. Она догадалась, что это Фредерикъ Сентъ-Джонъ.

— Не сказалъ ли онъ теб, гд онъ остановился? Въ какой гостиниц?

— Ничего не сказалъ, mademoiselle, только оставилъ посылку и карточку, да просилъ передать его поклонъ. M—me de Nino поручала мн спросить у васъ, mademoiselle, въ которомъ часу придти ей проститься съ бдною молодою барышней? продолжала Юлія, понизивъ голосъ.

— Пріемъ начнется въ два часа, Юлія. Пусть она прідетъ когда ей угодно, отъ двухъ до пяти часовъ.

— Ахъ, какъ бы и мн хотлось посмотрть на нее! воскликнула Юлія. — Кажется, пансіонскую-то прислугу ужь можно бы допустить: вдь мы такъ долго за ней ходили.

— Я думаю, что можно, сказала Роза. — Конечно, можно, такъ и скажи отъ меня M—me de Nino.

— Юлія, перебила Мери Карръ,— и я также пойду прощаться съ Аделиной, это сочли бы за невжливость съ моей стороны, еслибъ я не пошла, но увряю тебя, что я скоре предпочла бы сдлать десять верстъ пшкомъ нежели идти въ эту комнату.

— Но вы только подумайте какое это будетъ великолпное зрлище, mademoiselle Карръ! доказывала Юлія.— Говорятъ, будто на нее наднутъ настоящее внчальное платье, цвты а брилліанты. Ахъ, бдняжка, бдняжка! воскликнула служанка, принимаясь плакать.— Давно ли, кажется, была и здорова, и счастлива, а собиралась выйдти замужъ, а теперь вонъ что.

— Мери, сказала Роза, когда они остались вдвоемъ,— теперь мы знаемъ что онъ въ город, и я пойду отыскивать его. А вы пойдете со мной?

Мери Карръ колебалась.

— Прилично ли намъ, Роза, ходить по гостиницамъ и узнавать о молодыхъ людяхъ? Мн это вовсе не нравится.

— Мало ли что намъ не нравится, саркастически замтила Роза. — Не боитесь ли вы, что васъ тамъ съдятъ?

— Но воля ваша, это вещь неприличная.

— Для васъ, конечно, неприличная, такъ вы и оставайтесь дома, мн даже жаль, что я просила васъ. Но я общала бдной Аделин привести его къ ней, если только найдется хоть малйшая возможность исполнить ея желаніе, и непремнно сдержу свое слово.

— Въ такомъ случа и я пойду съ вами.

— О! возразила Роза.

Приготовленія къ торжественному пріему еще не были окончены. Даже теперь, при одномъ воспоминаніи, я ощущаю почти ту же дурноту, которую испытывала въ то время, а между тмъ уже нсколько лтъ прошло съ тхъ поръ. Большая гостиная, рядомъ съ тою гд умерла Аделина, приготовлена была для постителей, часть мебели вынесло, а вдоль всей комнаты устроили барьеръ, раздлившій ее на дв половины. Это была большая, длинная гостиная, какъ нельзя боле удобная для пріема. Ее, то-есть Аделину, стоймя поставили къ стн, на самомъ дальнемъ конц комнаты, лицомъ къ постителямъ, которыхъ она будто готовилась привтствовать. Ужь не знаю какимъ образомъ установили ея трупъ, я и тогда не спрашивала объ этомъ, да и теперь не желала бы знать этихъ подробностей, довольно однихъ крупныхъ фактовъ.

Идя по лстниц за шляпкой, Мери Карръ услыхала голоса въ комнат умершей и заглянула туда. Аделину въ это время одвали. Сидлка стояла передъ вытянутымъ во весь ростъ трупомъ и поддерживала его на своемъ плеч, отворотясь лицомъ въ другую сторону, парикмахеръ стоялъ сзади и убиралъ волосы. Луиза также помогала поддерживать мертвый грузъ, а Сусанна подавала парикмахеру шпилька. Кажется, нтъ ужасне обязанности, какъ убирать покойники! Мери Карръ становилось дурно, она быстро захлопнула дверь и прислонилась къ стн, чтобы не упасть.

— Въ какую гостиницу думаете вы идти? спросила она Розу, очутившись съ ней на улиц и радуясь тому, что он удалились на время изъ траурнаго дома и отъ этой мрачной сцены.

— Я перепробую ихъ вс поочереди, до тхъ поръ пока не отыщу его, отвчала Роза.— Онъ врно остановился въ Htel de Bains. Франкъ всегда тамъ останавливается.

Роза направила свои шаги къ этой извстной гостиниц и смло вступила во дворъ. Навстрчу ей вышелъ человкъ съ салфеткой въ рук,очень похожій на трактирнаго слугу.

— Не здсь ли остановился г. де-Сентъ-Джонъ? спросила она.

Слуга отвчалъ ломанымъ французскимъ языкомъ: ‘ne comprenais pas’, и Роза признала въ немъ природнаго Англичанина. Онъ сообщилъ, что мистеръ Сентъ-Джонъ дйствительно стоитъ въ этой гостиниц, что вечеромъ онъ узжаетъ въ Парижъ, а теперь его нтъ дома.

— Нтъ дома! воскликнула озадаченная Роза.— Куда же онъ ушелъ?

Слуга, конечно, не мотъ отвчать ей. Роза сказала ему, что у нея есть важное дло къ мистеру Сентъ-Джону, и что она непремнно должна его видть. Вс трое стояли въ нершимости и смотрли другъ на друга.

— Если вамъ угодно войдти въ его нумеръ и подождатъ, то я сейчасъ отворю, сказалъ слуга.— Это въ нижнемъ этаж.

— Что вамъ длать, Мери? воскликнула Роза, сердито топнувъ ножкой.

— Пожалуста, не спрашивайте меня. Это ваше дло, а не мое.

Неизвстно, какъ бы поступила Роза. Она въ нершимости смотрла на слугу, быть-можетъ, помышляя о томъ, не войдти ли ей въ комнату, какъ вдругъ передъ ней очутился самъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

Онъ былъ все тотъ же. Та же легкая поступь, та же величественная осанка, та не изящная наружность, т же открытыя манеры, которыя такъ влекли къ нему вс сердца.

Роза въ смущеніи поздоровалась съ нимъ, она не хотла говорить ему истины, боясь получить отказъ, и просила его только идти вмст съ ней. Мистеръ Сентъ-Джонъ былъ конечно къ ея услугамъ, и скоро вс трое вышли на улицу.

— Кажется, въ цломъ свт никто до такой степени не держится этикета, какъ Мери Карръ, начала Роза.— Я удивляюсь, отчего она не ищетъ мста фрейлины при двор! Слуга предлагалъ намъ войдти въ вашу комнату, чтобы дождаться тамъ вашего возвращенія, и мн кажется, я непремнно сдлала бы это, еслибы вы не вернулись. А она отъ одной этой мысли готова была упасть въ обморокъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ засмялся. Все тотъ же тихій, мелодичный смхъ!

— Ну что же тутъ было ужаснаго? продолжила Роза.— Вдь мы двоюродные.

— Конечно, двоюродные, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Я думалъ, впрочемъ, что вы об давно уже въ Англіи.

— Мы скоро отправляемся туда, по крайней мр я. Что касается до Мери, то она, если не ошибаюсь, подетъ сперва въ Голландію. А вы, мистеръ Сентъ-Джонъ? Вы узжаете сегодня въ Парижъ, какъ я слышала?

— Да, но не надолго. Мною опять овладла прежняя страсть къ путешествіямъ, которой я и намренъ предаться. Одинъ изъ моихъ парижскихъ друзей детъ на будущей недл въ Палестину, и я, кажется, пристану къ нему.

‘А вдь не похоже, чтобъ онъ собирался жениться на Сар Боклеркъ’, подумала Роза.

Ни одного слова, ни одного вопроса не вырвалось у него объ Аделин! А между тмъ давно ли были они въ самыхъ близкихъ отношеніяхъ, готовые соединиться священными и неразрывными узами брака? О, какъ все измнчиво въ этомъ преходящемъ мір! Она уже простилась съ треволненіями жизни и спала теперь непробуднымъ сномъ могилы, а онъ шелъ, полный силъ и гордаго равнодушія, не спрашивая даже гд она, вышла ли она замужъ, жива ли она, или умерла.

Такимъ образомъ она достигли дома господина де-Кастелла. Сентъ-Джонъ вступилъ во дворъ, не подозрвая куда его ведутъ. Онъ былъ здсь только однажды вечеромъ, и то въ карет сэръ-Санди Максвелла. Двери прихожей была отворены настежь. На одной сторон стоялъ Сильва съ обнаженною головой, а насупротивъ его другой слуга, и оба молча кланялись входившимъ постителямъ. Таковъ былъ обычай. Мистеръ Сентъ-Джонъ подошелъ къ дверямъ, не переставая говорить съ Розой, но увидавъ Сильву, онъ отступалъ назадъ. Старый слуга привтливо посмотрлъ на него, потому что вс любили Сентъ-Джона въ дом господона де-Кастелла. Тогда Мери Карръ оставила ихъ и побжала наверхъ.

— Для чего вы привели меня сюда? спросилъ онъ у Розы. — Это домъ синьйора де-Кастелла!

— Я имю на это свои причины, мистеръ Сентъ-Джонъ. Прошу васъ, пойдемте со мною.

— Нтъ, ужь увольте, сказалъ онъ холодно.

— Невозможно, отвчала Роза.— Неужели вы думаете, что я пошла бы отыскивать васъ по гостаницамъ и скандализировать такимъ образомъ Мери Карръ и прислугу, безъ особенно важной причины? Пойдемте, пожалуста: мы загораживаемъ входъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ въ самомъ дл увидалъ, что позади ихъ дожидалась цлая группа дамъ. Онъ вошелъ въ прихожую и пропустилъ дамъ: больше ему ничего не оставалось длать. Гости стали тихо взбираться по широкой лстниц, а онъ отошелъ съ Розой къ сторон.

— Роза, сказалъ онъ,— такъ не шутятъ. Для чего вы привели меня сюда? Я сейчасъ же прощусь съ вами.

— Увряю васъ, прошептала она, въ волненіи хватая его за руку и боясь чтобъ онъ не ускользнулъ отъ нея,— увряю васъ, что это не шутка. Неужели вы думаете, что Мери Карръ согласилась бы тогда помогать мн? а вдь вы видли, что и она приходила со мной. Пойдемте на верхъ, мистеръ Сентъ-Джонъ, прошу васъ.

— Вы забываете, снова началъ онъ, скоре въ отвтъ на ея волненіе нежели на ея слова,— что не говоря уже о моемъ личномъ нерасположеніи, присутствіе мое въ этомъ дом можетъ быть непріятно всему семейству.

— Вы никого не увидите. Они не выйдутъ сегодня.

— Но что это за люди, идущіе по лстниц? спросилъ онъ съ удивленіемъ, смотря на прибывавшія группы постителей, которыхъ Сильна встрчалъ молчаливымъ поклономъ.— Это похоже на пріемъ.

— Это и есть пріемъ, отвчала Роза, — только никто изъ семейства де-Кастелла въ немъ не участвуетъ. Вотъ идетъ M—me de-Nino! Смотрите, какъ она строго поводитъ на насъ глазами. Ужь я непремнно получу отъ нея выговоръ за то, что перешептываюсь съ вами. Да пойдемте же, мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Я не понимаю этого, Роза. Для чего же эта толпа гостей, если, какъ вы говорите, никто изъ семейства не будетъ принимать ихъ? Къ кому же они собираются? И для чего вы хотите, чтобъ я шелъ наверхъ?

— Тамъ…. тамъ сегодня выставка, заикаясь проговорила Роза. — Вотъ почему вс собираются. Я хочу, чтобы и вы тоже видли это.

— Выставка цвтовъ? насмшливо спросилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Да, поблекшихъ, прошептала Роза, взявъ его за руку и таща за собой по лстниц.

Вся его фигура выражала нершительность и смущеніе, еслибы не настойчивость молодой двушки, которой онъ не могъ сопротивляться, изъ опасенія навлечь на себя упрекъ въ грубости, онъ, конечно, не пошелъ бы. Богъ всть какъ и почему, въ ум его промелькнуло въ эту минуту воспоминаніе о прошедшемъ: какъ нкогда онъ, Фредерикъ Сентъ-Джонъ, насильно тащилъ одного школьнаго товарища къ ихъ общему умиравшему другу.

На верху лстницы ихъ встртила Мери Карръ съ маленькимъ запечатаннымъ пакетомъ въ рукахъ.

— Меня просили вчера передать вамъ это въ собственныя руки, мистеръ Сентъ-Джонъ, сказала она.— Я имю также и другое порученіе.

— Которое можете передать ему сейчасъ же, перебила Роза. Онъ взглянулъ на пакетъ, на печать съ начальными буквами имени: A. de-C, и наконецъ, обернувъ пакетъ на другую сторону, посмотрлъ на странный, ломаный почеркъ.

— Неизящная надпись, безпечно замтилъ онъ, опуская пакетъ въ боковой карманъ своего платья.— Я не узнаю этого почерка.

— А между тмъ было время, когда вы хорошо его знали.

— Быть не можетъ! отвчалъ онъ.— По крайней мр я не помню.

Они подошли къ дверямъ гостиной. Въ предчувствіи ожидаемаго зрлища, Роза съ ужасомъ оперлась на руку мистера Сентъ-Джона, какъ бы не разчитывая на свои собственныя силы.

— Вы нездоровы! спросилъ онъ, смотря на ея блдное лицо.

— Мн дурно прошептала она. — Но это пройдетъ.

Когда они вошли, тло стояло прямо противъ нихъ на противоположномъ конц комнаты. Они не могли сразу различить его за толпившимся передъ ними народомъ. Впрочемъ, благодаря своему высокому росту, мистеръ Сентъ-Джонъ увидалъ его скоре нежели Роза.

— Кто это стоитъ тамъ и принимаетъ постителей? быстро спросилъ онъ.— Точно будто… да нтъ, это невозможно! Неужели это Аделина?

— Да, это Аделина де-Кастелла, едва дыша отвчала Роза, а зубы ея дрожали какъ въ лихорадк.— У нея сегодня пріемъ.

Аделина де-Кастелла. Не странно ли зазвучало это имя въ ушахъ мистера Сентъ-Джона? Но почему не спросилъ онъ, не Аделина ли это де-ла-Шассъ?

— Вы обманули меня, миссъ Дарлингъ, строго сказалъ онъ: — Вы увряли меня, что здсь не будетъ ни одного изъ членовъ семейства де-Кастелла. Скажите, что это значитъ?

— Да ихъ и нтъ здсь, прошептала Роза, лицо и губы которой были такъ же блдны, какъ у мертвой.

— Нтъ здсь! а разв это не Аделина?

— Да, это Аделина, прошептала Роза.— Но она не будетъ говорить съ вами. Вы…. вы только мимоходомъ посмотрите на нее, какъ смотрятъ на картину. Вернуться назадъ теперь невозможно, даже еслибы вы и захотли: посмотрите, какая толпа народа! Но доврьтесь мн хоть разъ въ жизни, мистеръ Сентъ-Джонъ, прибавила она, хватая его за руку:— Аделина не будетъ говорить съ вами, не будетъ, клянусь вамъ жизнію!

Частію отъ невозможности вернуться назадъ, потому что они шли въ той линіи, которая подвигалась впередъ, а не въ той, которая возвращалась назадъ,— частію изъ уваженія къ мольбамъ Розы Дарлингъ, а наконецъ и ради собственнаго въ высшей степени возбужденнаго любопытства, мистеръ Сентъ-Джонъ продолжилъ идти впередъ, по временамъ бросая взглядъ на стоявшую передъ ними неподвижную фигуру, мимо которой проходили постители.

— Можетъ ли статься, чтобъ это была Аделина! невольно воскликнулъ онъ.— Но какое сходство! Кто же это? Что это такое? Какой у нея странный видъ!

— Она была больна, какъ видите, дрожа проговорила Роза,— и очень похудла. Но это Аделина.

Въ эту минуту они почти поровнялись съ трупомъ. Роза, еще не смя взглянуть на покойницу, прижалась къ рук мистера Сентъ-Джона, а онъ смотрлъ на Аделину, и его лицо, обыкновенно блдное, стало еще блдне.

О, въ какое роскошное, длинное платье нарядили ее! То было внчальное платье изъ благо атласа, убранное дорогими блыми кружевами, блыми цвтами и лентами, надтое на покойницу, изнуренную страданіями и болзнію. Узенькая блая атласная лента, поддерживая челюсть, крпко стягивала ея подбородокъ, но ея почти не видно было подъ волосами, внкомъ и распущенною сзади вуалью. Даже въ самое цвтущее время Аделининой жизни не вились такъ изящно кудри по плечамъ, какъ вились он теперь по ея блднымъ, впалымъ щекамъ. Но ни богатое платье, ни вьющіяся кудри, ни цвты и кружева, ничто не могло оживить мертвенныя черты или смягчить неподвижный взглядъ погасшихъ глазъ. А между тмъ въ облик лица все еще было что-то невыразимо прелестное. Постороннему человку, подобно мистеру Сентъ-Джону, не посвященному въ эту тайну, Аделина показалась бы только больною и странною, и могъ ли мистеръ Сентъ-Джонъ, не имвшій понятія объ этомъ обыча, угадать истину? Пришло ли ему въ голову, что Аделина стояла теперь на томъ самомъ мст, гд онъ впервые увидлъ ее годъ тому назадъ, и гд разыгрался маленькій эпизодъ съ французскими ноготками? Поразило ли его зловщимъ предчувствіемъ мрачное молчаніе, царствовавшее въ комнат, и не напомнило ли оно ему скоре похороны, или смертный одръ, нежели веселый пріемъ? Онъ подошелъ къ усопшей и остановился прямо противъ нея, между тмъ какъ Роза, стоя позади его, дрожала какъ въ лихорадк. Вроятно позабывъ объ увреніи Розы, что Аделина не станетъ говорить съ нимъ, или просто дйствуя подъ впечатлніемъ минуты, онъ машинально протянулъ ей руку, но отвта не было. Мистеръ Сентъ-Джонъ стоялъ какъ вкопаный, окидывая ее быстрымъ взглядомъ. Сначала взглядъ его палъ на роскошные, кружевные воланы ея платья, потомъ устремился на ея лицо, которое онъ могъ разсмотрть только теперь, на суровыя, неподвижныя черты, на мертвенный взоръ стеклянныхъ глазъ: и ужасная истина какъ молнія сверкнула въ голов его, поразивъ его ужасомъ и дурнотой.

Не Аделина де-Кастелла стояла передъ намъ, а только мертвое тло ея.

Сентъ-Джонъ былъ человкъ съ крпкою волей, онъ умлъ сдерживать свои чувства и сохранить самообладаніе, но тутъ онъ зашатался и въ изнеможеніи припалъ къ стн, у которой стояла усопшая. Испуганная Роза, боясь за послдствія своего поступка, ударилась въ слезы, стала на колни и начала оттирать его руки.

— Отворите окна, дайте немного воздуху, крикнулъ маленькій Monsieur Durante, пріхавшій издалека нарочно чтобы видть это зрлище.— Съ джентльменомъ сдлался припадокъ.

— Ни чуть вы бывало, отвчалъ какой-то Англичанинъ, бывшій въ числ постителей,— ему просто дурно, вотъ и все: не тревожьтесь, миссъ. Онъ врно пришелъ сюда, не ожидая подобнаго зрлища, и это потрясеніе было ему не подъ силу. А вдь, въ самомъ дл, престранный обычай! Смотрите: ему уже лучше.

Мистеръ Сентъ-Джонъ очнулся, онъ медленно всталъ, отрезвился, и бросивъ послдній, долгій, жадный взглядъ на усопшую, примкнулъ къ толп, возвращавшейся назадъ. Но тутъ его остановила миссъ Карръ: она еще не передала ему порученія Аделины.

— Адресъ на пакет сдланъ ея собственною рукой, мистеръ Сентъ-Джонъ, пролепетала Мери,— она написала его вчера за нсколько часовъ до своей смерти. Она поручила мн также сказать вамъ, что вы найдете въ пакет все, кром кольца, которое никогда не покидало ея пальца, съ тхъ поръ какъ вы сами надли его, и которое будетъ похоронено вмст съ нею, и что она оставалась вамъ врною до самой смерти.

Мистеръ Сентъ-Джонъ слушалъ разсянно, кивалъ головой, какъ человкъ, не понимающій того что ему говорятъ, и только безсознательно потрогивалъ боковой карманъ своего платья, гд лежалъ пакетъ.

— Есть еще нчто, продолжала Мери,— но я не ршусь говорить объ этомъ здсь. Быть-можетъ, посл?

Онъ опять молча и разсянно кивнулъ головой и снова примкнулъ къ толп, которая, насмотрвшись до-сыта, выходила изъ комнаты.

— А какой красавецъ, воскликнулъ Monsieur Durante, съ восхищеніемъ слдя глазами за Сентъ-Джономь.— Но онъ очень блденъ, видно, еще не совсмъ пришелъ въ себя.

— Не диво ли, что такой красивый и крпкій молодой человкъ могъ свалиться какъ снопъ при вид трупа! замтилъ сосдъ.— Qu’ils sont drles ces Anglais-l!

XIII. Позднее раскаяніе.

Роза Дарлингъ выбралась изъ толпы вслдъ за мистеромъ Сентъ-Джономь, безъ котораго боялась остаться въ этой мрачной комнат. Они спустились внизъ по лстниц вмст съ толпой, хотя молчаливою и сдержанною, во все-таки толпой, а потомъ Роза ввела его въ уютную комнатку, служившую на этотъ день убжищемъ для нея и для Мери Карръ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ слъ, облокотясь и склонивъ голову на руку. Притворяться равнодушнымъ посл такого удара онъ не могъ, онъ всегда держалъ себя независимо, не подчиняясь ложнымъ тонкостямъ свта. Роза тихо вышла изъ комнаты и принесла ему рюмку вина, но онъ отказался, покачавъ головой. Мери Карръ не было съ ними. Она думала, какъ въ послдствіи оказалось, что онъ уже ухалъ.

— Когда она умерла? былъ его первый вопросъ.

— Нынче въ ночь, за нсколько минуть до двнадцати часовъ.

— Въ то самое время, какъ я взошелъ на палубу парохода въ Фокстон, прошепталъ онъ самъ себ. — Для чего же она стоитъ тамъ, Роза? одтая такъ странно? Что они съ ума сошли, что ли?

— Таковъ, повидимому, обычай во Франціи, но я никогда не слыхала о немъ прежде, отвчала Роза. — Чу! слышите, какъ шумитъ толпа?

Онъ задрожалъ при одномъ воспоминаніи, но тотчасъ же овладлъ собой. Роза развязала черныя ленты своей соломенной шляпки и положила ее на столъ.

— Я полагаю, мы оба въ траур по одномъ и томъ же лиц, сказала она, замтивъ узкую полоску чернаго крепа на его шляп: — по маленькомъ Джордж Сентъ-Джон, не правда да?

— Да, коротко отвчалъ онъ. — Отъ чего она умерла?

— Отъ чахотки, сказали бы вамъ доктора. А я ужь помолчу объ ея разбитомъ сердц.

Мистеръ Сентъ-Джонъ ничего не отвчалъ. Роза продолжала:

— Съ той минуты какъ у нея порвался кровяной сосудъ, погибла всякая надежда на ея выздоровленіе. Но въ одно время она такъ было поправилась, что даже я стала надяться.

Онъ взглянулъ на Розу, ея слова, повидимому, возбудили его любопытство.

— Когда же порвалась эта артерія?

— Это случилось въ Бофуа, когда, бишь? да, такъ, въ тотъ самый день, когда вы были тамъ въ послдній разъ, мистеръ Сентъ-Джонъ, почти что у васъ на глазахъ. Помните то утро, когда вы ушли отъ насъ и не возвращалась боле? замтила ли вы, какъ Аделина бжала за вами по террас, умоляя васъ остановиться? замтили ли вы, какъ она упала на траву, какъ будто отъ усталости?

— Мн кажется, замтилъ, сказалъ онъ, отвчая на ея предпослдній вопросъ.— Я видлъ, что она шла за мной по террас.

— Тогда-то и произошелъ разрывъ артеріи, вроятно отъ излишняго волненія. Еслибы вы хоть разъ оглянулась назадъ, вы увидли бы случавшееся. Я никогда не забуду этого зрлища. Сначала я думала, что она оступилась, потомъ, что она шутя стала на колни, но когда я подошла къ ней, я поняла все. Останьтесь вы на одну минуту доле, а вы увидали бы всю семью, собравшуюся на лугъ. Ее немедленно внесли въ комнаты и послали за докторами. Нужно было видть общее смятеніе! Ей казалось, что она умираетъ, и я убждена, что главнйшимъ желаніемъ ея сердца было видть васъ.

— Отчего же вы не прислали за мной?

— Мы посылали. Я даже написала вамъ записку, которую Луиза отнесла на мызу. Но васъ уже тамъ не было, а мадамъ Баретъ была какъ помшанная.

— Вы могли написать ко мн въ Англію.

— Конечно, могла бы, еслибы знали что вы въ Англіи. Но почемъ же мн было знать это? Я, пожалуй, вздумаю написать на луну, такъ вдь и туда нуженъ адресъ! Такимъ образомъ недли шли за недлями, мистеръ Сентъ-Джонъ, а мы не имли отъ васъ ни полслова и не знали гд вы, въ Англіи ли, въ другой ли часта свта, или на дн моря.

— Стало-быть, она не вышла за де-да-Шасса!

Эта слова вырвались у него скорй въ вид замчанія нежели вопроса. Роза, чувствуя въ себ близкій припадокъ ироніи, отвчала:

— А вамъ хотлось бы, чтобы за него отдали умирающую? Доктора тутъ же объявили, что ничто не можетъ спасти ее. По крайней мр таково было ихъ мнніе. Недугъ, таившійся въ ней до тхъ поръ, вдругъ развился вслдствіе посддняго потрясенія, и сложилъ ее въ постель. Даже при самыхъ счастливыхъ обстоятельствахъ,— а я полагаю, что счастіе для нея заключалось въ надежд стать вашею женой, саркастически прибавила Роза,— она долго не выжила бы. Де-да-Шассъ видлъ ее лишь на нсколько минутъ въ день назначенный для ихъ свадьбы, а конечно, выказалъ большое участіе, но я не думаю, чтобъ онъ слишкомъ сокрушался объ этомъ.

— И съ тхъ поръ она была больна?

— Постоянно. Болзнь то усиливалась, то ослабвала. Иногда, въ продолженіе нсколькихъ недль сряду, она бывала при смерти, потомъ ей опять становилось лучше, но какъ бы то ни было, болзнь шла впередъ. Знаете ли, что я скажу вамъ, Фредерикъ Сентъ-Джонъ, взволнованно продолжала Роза, близехонько подходя къ нему,— вы ни на минуту не выходили у нея изъ памяти, ея несчастная любовь къ вамъ не покидала ея ни днемъ, ни ночью, а страстное желаніе видть васъ передъ смертью — желаніе, которому не суждено было осуществиться, томило ее ежечасно.

— Почему же вы не дали знать мн? Какъ будто вы не могли написать? рзко спросилъ онъ, а въ голос его слышно было страданіе.

— Вопервыхъ, я уже сказала вамъ, что не знала вашего адреса. А вовторыхъ, Аделина не позволила мн писать. Она воображала, что вы не хотите боле ее видть, что вы, быть-можетъ, и не похали бы, еслибъ она позвала васъ. А я,— Роза остановилась на минуту и съ сердцемъ сжала губы,— я дала бы отрзать себ языкъ за прошлую болтливость. Нтъ ни малйшаго сомннія, что самымъ горькимъ осадкомъ въ чаш страданій Аделины была мысль о Сар Боклеркъ.

У Сентъ-Джона вырвалось восклицаніе.

— И о вашей любви къ ней… Повторяю вамъ, что я лучше бы задушила Сару Боклеркъ и себя вмст съ ней, чтобы только не произносить ея имя при Аделин. Не будь этого, не вообрази себ Аделина, что чувства ваши принадлежатъ Сар, избранниц вашего сердца, она послала бы за вами на край свта для послдняго прощальнаго свиданія.

Онъ сидлъ, опершись головой на руку и устремивъ глаза на огонь въ камин.

— Что за несчастная путаница! проговорилъ онъ.— Цлая вереница недоразумній. Сара Боклеркъ!

— Въ подобную минуту вы конечно простите мн одинъ вопросъ, скажите: вы женитесь на Сар Боклеркъ?

— Я никогда не искалъ ея руки. Было время, когда она мн нравилась, но это не пошло дале. А съ тхъ поръ какъ я разстался съ Аделиной, я ужь ни о комъ не думалъ.

— Нсколько времени тому назадъ, медленно заговорила Роза,— я получила изъ Лондона письмо, въ которомъ имя ваше стояло подл имени миссъ Сары Боклеркъ. Мн писали, что вы преслдуете ее какъ тнь.

— Кто же это писалъ вамъ?

— Что вамъ за дло? Одна дама.

— Ваша корреспондентка была въ ужасномъ заблужденіи, Роза, и вы можете это сказать ей для ея успокоенія. Сара Боклеркъ дйствительно выходитъ замужъ, только не за меня.

— За кого же?

— За лорда Рейнора.

Роза выразила свое удивленіе возгласами, она думала, что Сара Боклеркъ будетъ избранницей Фредерика Сентъ-Джона, она была такъ уврена въ этомъ! А онъ сидлъ молча, не слушая ея возгласовъ: воспоминанія прошлаго толпились передъ нимъ. Что онъ готовъ былъ полюбить Сару Боклеркъ — это не подлежало никакому сомннію, и не встрться онъ съ Аделиной, чувство это могло бы развиться и созрть. На вечер у леди Ревель, о которомъ Маріанна писала Роз, онъ узналъ, что она, то-есть Сара, выходитъ замужъ за виконта Рейнора, человка уже давно ее любившаго. Она сама объявила объ этомъ Сентъ-Джону. Спокойнымъ, холоднымъ, даже рзкимъ тономъ заговорила она съ нимъ о его предполагаемой женитьб на mademoiselle де-Кастелла, быть-можетъ, съ цлью упрекнуть его, или найдти въ этомъ оправданіе для своего собственнаго замужества. Какъ бы то ни было, для нихъ исчезла теперь всякая возможность когда-либо соединиться между собою, но Фредерикъ Сентъ-Джонъ не сожаллъ объ этомъ. Онъ думалъ только объ одной Аделин.

— О, еслибъ Аделина звала это! прошептала Роза сквозь слезы неподдльной горести. — Неужели вы не слыхали, что она умираетъ, мистеръ Сентъ-Джонъ?

— Ничего не слыхалъ.

— Были ли вы въ Англіи съ тхъ поръ какъ ухали отъ васъ?

— Изъ Бофуа я прямо отправился въ Лондонъ, повидался тамъ съ братомъ Исаакомъ, переговорилъ съ нимъ обо всемъ и проводилъ его въ замокъ Веферъ. Оттуда я похалъ въ Шотландію охотиться за ланями, изъ Шотландіи създилъ еще разъ въ Лондонъ для свиданія съ матерью. Передъ Рождествомъ прожилъ тамъ еще цлую недлю и оттуда проводилъ мою мать въ замокъ Веферъ. Вотъ и все, Роза. А объ Аделин я ничего не слыхалъ.

— Быть-можетъ, вы нарочно уклонялись отъ всякихъ извстій.

— Оно такъ и было.

— Ужь это, значитъ, характерецъ!

— Вы правы, Роза. Всякій проступокъ самъ себя и наказываетъ.

— Мы слышали, что вы вернулись тогда къ тетушк Баретъ въ страшномъ бшенств, замтила Роза, безпощадно касаясь самыхъ щекотливыхъ предметовъ.

— Тогда я думалъ, что имю право на это. Впрочемъ, я и теперь не знаю, почему Аделина меня отвергла.

— Мери Карръ объяснитъ вамъ это. Бдная, бдная Аделина! Она съ радостію отдала бы остатокъ жалкихъ дней своихъ, чтобъ имть право открыть вамъ все и оправдать себя въ вашихъ главахъ. Дло въ томъ, прибавила Роза посл небольшаго молчанія,— что браку этому воспротивилась церковь, и Аделину клятвенно обязали хранить молчаніе. До ныншняго дня я и сама ничего не знала. Аделина думала о васъ до послдней минуты, мистеръ Сентъ-Джонъ, и умирая, вымолила у отца позволеніе открыть вамъ истину. Мери поручено было это сдлать.

Глаза мистера Сентъ-Джона сверкнули гнвомъ:

— А! такъ это были продлки отца Марка!

— Вроятно, такъ. Онъ очень любилъ Аделину и, конечно, воображалъ, что бракъ съ еретикомъ погубитъ ее и въ здшней, и въ будущей жизни. Впрочемъ, вы не должны порицать его за это: на его мст вы сдлали бы то же самое, еслибъ были, какъ онъ, преданы своей вр. Отецъ Маркъ одинъ изъ самыхъ пріятныхъ болтуновъ въ мір. Посл вашего отъзда онъ часто приходилъ навщать Аделину, и я чуть-чуть не влюбилась въ милаго старичка.

Въ другое, мене горькое время, мистеръ Сентъ-Джонъ, вроятно, спросилъ бы себя: ‘станетъ ли Роза когда-нибудь посеріозне?’

— И я уврена, что болтовня его развлекала Аделину, продолжила она.— Въ эти минуты она какъ бы забывала о своихъ страданіяхъ. Но какъ вы велико было ваше негодованіе, мистеръ Сентъ-Джонъ, могли ли вы сомнваться въ томъ, что любовь ея всецло принадлежитъ вамъ?

Кто знаетъ? можетъ-быть, въ глубин души своей онъ никогда не сомнвался въ этомъ. Онъ сидлъ теперь подавленный воспоминаніями, углубившись въ прошедшее и скорбно сжавъ свои красивыя, тонкія губы.

— Какъ жаль, что нтъ ея портрета! продолжила Роза, безъ всякаго злаго умысла, во единственно изъ легкомыслія.— А тотъ, что былъ снятъ вами, вы сами испортили.

— Полноте, Роза!

Слова эти вырвались у него стономъ. Раскаяніе его и безъ того было слишкомъ велико, чтобъ еще увеличивать его упреками. У Розы было доброе сердце: слова Сентъ-Джона, особенно тонъ, которымъ они были сказаны, заставили ее замолчать. Она сидла, размышляя о своемъ легкомысліи и играя лентами своей шляпки, лежавшей подл нея на стол.

Но продолжительное молчаніе было не въ ея натур. Нчто, — быть-можетъ черныя ленты ея шляпки,— дало ея мыслямъ другое направленіе, да притомъ ей и не хотлось боле говорить объ Аделин.

— Не рокъ ли это преслдовалъ ихъ, какъ подумаешь? Вс трое умерли одинъ за другимъ! вдругъ воскликнула она.

Мистеръ Сентъ-Джонъ очнулся отъ своего горькаго раздумья и посмотрлъ на нее вопросительно.

— Кто трое? спросилъ онъ.

— Я думала объ Анвик. Сначала умеръ мистеръ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, а потомъ и оба мальчика. Вроятно, вы теперь наслдникъ?

— Нтъ: мой братъ. Тутъ въ самомъ дл что-то роковое, какъ вы говорите.

— Много ли Шарлотта получила на свою долю?

— Право, не знаю, не думаю чтобы много.

— А какъ она разчитывала на то, чтобы стать леди Сентъ-Джонъ!

— Въ томъ-то, кажется, и проходитъ большая часть нашей жизни, замтилъ онъ,— что мы разчитываемъ на вещи, которыя никогда не осуществляются.

— Вы не видали ея съ тхъ поръ?

— Видлъ. Пріхавъ передъ Рождествомъ въ Лондонъ, я узналъ, что она живетъ у мистрисъ Дарлингъ, и былъ у нихъ съ визитомъ.

— Каковъ у нея былъ видъ? Какъ она вамъ показалась? жадно разспрашивала Роза.

— Она показалась мн совершенно здоровою. Правда, немножко худощава, но бодрая такая, здоровая.

— Не замтили ли вы въ ней какого-нибудь особеннаго раздраженія?

— Напротивъ. Она поразила меня своимъ невозмутимымъ спокойствіемъ. Мн въ первый разъ пришлось видть такую женщину.

— А понравилось вамъ ея лицо?

— Этого мало, я нашелъ ее прекрасною.

— А что вамъ говорила обо мн мамаша? Да ужь кстати и Маргарита съ Маріанной? Врно, много дурнаго. Он всегда бранятъ меня.

— Я не видалъ ихъ. Мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ сказала, что он ушли въ гости къ какой-то старой подруг.

— Ну, потеря не велика. Мамашу вы знаете, противъ нея я ничего не имю, хотя ей право гршно держатъ меня до сихъ поръ въ пансіон: но Маріанна и Маргарита пренесносныя, и пречопорныя старыя двы. Конечно, имъ ужь подъ тридцать! Недавно, чтобы наказать ихъ за неумстное вмшательство, я послала каждой по чепцу. Лотта Сингльтонъ и отвезла имъ эту посылку. То-то она злилась!

Онъ слабо улыбнулся.

— Гд же теперь будетъ жить Шарлотта? снова начала Роза.— Вы ничего не слыхала?

— Ничего. Кажется, Исаакъ писалъ къ ней, прося ее возвратиться въ Анвикъ и оставаться тамъ до тхъ поръ, пока ей заблагоразсудится. Но она отказалась.

— Лишь бы не вздумала переселиться къ намъ, сохрани Господа, закричала Роза, откинувъ назадъ свои золотые кудри.— Шарлотта всегда любила командовать, а теперь особенно. Вы точно уврены, что не замтила въ ней никакого раздраженія? вдругъ спросила она посл минутнаго молчанія.

— Къ чему вы это спрашиваете? На мои глаза она была даже неестественно спокойна.

— Мн кажется, я ршусь открыть вамъ все, сказала легкомысленная двушка.

И тутъ она сообщила мистеру Сентъ-Джону все слышанное ею отъ мистрисъ Брайфордъ. Конечно, она поступила весьма неосторожно, но безъ всякаго дурнаго умысла. Она была убждена, что горе подйствовало на разсудокъ Шарлотты такъ, какъ дйствуютъ горячка и бредъ. Вотъ все, что она думала о ея положеніи, хотя на словахъ она, какъ водится, много преувеличивала. Разказъ Розы, къ величайшему ея удивленію, произвелъ сильное впечатлніе на Фредерика Сентъ-Джона, такъ что онъ позабылъ на минуту о своемъ собственномъ гор.

— Не можетъ быть, Роза, чтобы Шарлотта…. чтобы ваша сестра была сумашедшая въ то время когда умеръ ребенокъ! сказалъ онъ.

— Именно сумашедшая. Иначе съ чего бы ей видть его призракъ? То-есть не ея сына, а маленькаго наслдника Анвикскаго, Веню. Она постоянно видла его передъ собой съ зажженною церковью въ рукахъ, съ тою самою бумажною церковью, что была причиной его смерти. Съ ней длались отъ этого ужасные припадки, которые чуть не на смерть пугали Джорджика.

Мистеръ Сентъ-Джонъ ничего не отвчалъ. Устремивъ глаза на Розу, онъ обдумывалъ ея слова.

— Это мн сказала мистрисъ Брайфордъ, сидлка, ходившая весной за Аделиной. Вы, вроятно, слышали, что она узжала изъ Бельпорта съ мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ для присмотра за Джорджемъ. Но я уврена, что она не все мн высказала, прибавила Роза, припоминая прошедшее:— она какъ будто утаила что-то. По крайней мр, такъ мн показалось въ то время.

— У сестры вашей, вроятно, была горячка, замтилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Просто сумашествіе, отвчала Роза.— Тутъ во Франціи, въ какомъ-то городишк, есть, говорятъ, престранный обычай: наканун Мартинова дня Жители выходятъ ночью съ роговою музыкой и зажженными бумажными фонарями и такимъ образомъ расхаживаютъ по улицамъ нсколько часовъ сряду. И случись же Шарлотт захать туда именно въ эту ночь: она дожидалась парохода, отправлявшагося въ Лондонъ. Фонари были различной формы, съ различными надписями, и многіе изъ нихъ имла форму церквей, когда началась процессія, Шарлотта, сидя въ своей комнат, увидала ее изъ окна. Отъ страха съ ней сдлался ужасный припадокъ, шепотомъ продолжала Роза.— А когда она пришла въ себя, то была какъ помшанная и воображала, что тысячи Веней идутъ ее мучить. Прежде, когда приближался подобный припадокъ, Принсъ всегда высылала Брайфордъ изъ комнаты, но тутъ она не могла этого сдлать, потому что Шарлотту нужно было держать: такъ она бсновалась.

— Какъ это странно, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Вотъ почему я, и спрашивала у васъ, не замтили ли вы въ ея обращеніи чего-нибудь особеннаго, какого-нибудь волненія, или раздраженія. Конечно, я не могу объ этомъ писать и спрашивать у нашихъ. Мн говорятъ, что Шарлотта здорова, но еслибы съ ней и сдлалось что-нибудь, я уврена, что мн этого не скажутъ, а я люблю знать всю подноготную. Ужь на этотъ-то счетъ я истинно по маменьк пошла!

— Роза, лучше бы вамъ не говорить этого мн.

— А что такое? воскликнула Роза, широко раскрывая глаза. Слова эти вырвались у него безсознательно, но удивленный тонъ Розы вызвалъ его изъ задумчивости, и онъ снова очнулся.

— Я не могу равнодушно слышать о страданіяхъ женщины. А ваша сестра, должно-быть, много вынесла.

— О, да, бдняжка, я воображаю! Я не стану больше бранить ее и надюсь, что это помшательство прошло теперь.

— Она казалась совершенно здоровою. Я не замтилъ въ ней ни малйшихъ слдовъ сумашествія. Это, вроятно, была горячка. Знаете ли, Роза, будь я на вашемъ мст, я никогда не сталъ бы говорить объ этомъ.

— Да я никому и не говорила, кром васъ. Смю васъ уврить, что еслибы меня завтра же общали сдлать императрицей, я и тутъ не сказала бы этого мамаш, она бы славно оттузила меня, какъ бывало въ дтств.

Мистеръ Сентъ-Джонъ всталъ.

— Вы ничего боле не имете сообщить мн, Роза?

Роза очень хорошо понимала, что онъ намекаетъ на Аделину, но отвчала, что покамстъ ничего не иметъ сказать ему. Вроятно, Мери Карръ увидится съ нимъ въ послдствіи.

Онъ пожалъ ей руку и уже собирался уйдти, когда въ комнату вошла миссъ Карръ. Увидавъ мистера Сентъ-Джона, Мери вскрикнула отъ удивленія.

— Я думала, что вы уже ухали, сказала она.— Не хотите ли навстить со мной старую мадамъ де-Бофуа? Я сейчасъ отъ нея и говорила ей, что вы были здсь, она очень сожалетъ, что не видала васъ, и заплакала, вспоминая о томъ счастливомъ, невозвратномъ времени, когда вы были ихъ общимъ любимцемъ.

Не желая встрчаться съ кмъ-либо изъ семейства де-Кастелла, особенно въ этотъ день, мистеръ Сентъ-Джонъ неохотно послдовалъ за Мери Карръ. Постители все еще продолжали толпиться на лстниц: одни шли наверхъ, другіе внизъ.

Мадамъ де-Бофуа сидла въ своей комнат: во Франціи есть обыкновеніе принимать гостей въ спальн. Это была большая, изящно-меблированная комната съ кроватью, покрытою голубымъ одяломъ стеганаго атласа, и большими четырехъугольными подушками изъ тончайшаго кембрика, обшитыми дорогими мехельнскими кружевами. Пока старушка протягивала руку мистеру Сентъ-Джону и усаживала его подл камина, горячія слезы струились по ея морщинистому, но все еще прекрасному лицу.

— Ахъ, другъ мой любезный! воскликнула она, заговоривъ съ нимъ по-англійски:— отдай они ее за васъ, не то бы теперь было. Сколько разъ говорила я Маріи, чтобъ ея не разлучали съ Фредерикомъ Сентъ-Джономъ. Но моя бдная дочь ничего не могла сдлать, въ ней не было ни малйшаго ханжества, это все попы надлали. А впрочемъ, должно врить, что Богъ все устраиваетъ къ лучшему, хотя бдная Аделина и поплатилась за это жизнію.

Сентъ-Джонъ слушалъ ее молча, не проронивъ ни одной слезы, гор его было слишкомъ глубоко для вншняго проявленія, но оно сказывалось въ каждой складк, въ каждой черт его суроваго, скорбнаго лица.

— Видитъ Богъ, что не этого желалъ я, тихо отвчалъ онъ. — Впрочемъ, говорятъ, никакое счастіе, никакія заботы не могли бы спасти ея.

— Полно! отвчала старушка. — Величайшею ошибкой съ ихъ стороны было то, что они не перевезли ея заблаговременно на югъ. Будь это сдлано, да отдай они ее за васъ замужъ, она прожила бы еще долго. Я не говорю, что она дотянула бы до глубокой старости,— на этомъ-то они и настаиваютъ теперь всего боле,— но, по крайней мр, бдняжка извдала бы счастіе и не была бы такъ рано скошена смертію.

Несмотря на горе раздиравшее его душу, Сентъ-Джонъ невольно подумалъ, что все длается къ лучшему. Останься Аделина въ жиивыхъ, она, быть-можетъ, передала бы его дтямъ свое слабое, хрупкое сложеніе.

— Вдь вы любили ее, мистеръ Сентъ-Джонъ?

— Всмъ сердцемъ, всею душой.

— Охъ-охъ, а ужь какъ она-то васъ любила! И къ чему было разлучать васъ? Да и мы-то вс васъ любили. Что до меня касается, продолжала добрая старушка,— хотъ объ этихъ вещахъ и не совсмъ-то ловко говорить, однако я того мннія, что вс религіи хороши, лишь бы человкъ исполнялъ свои обязанности. Она точно также могла бы попасть въ рай, будучи вашею женой, какъ и женой де-ла-Шасс а, котораго я никогда не любила.

— Искренію врю этому.

— Я сама приняла католическую вру единственно изъ угожденія мужу и его семь, но это нисколько не приблизило меня къ раю. Опять-таки скажу, что не для чего было жертвовать Аделиной. Я слышала, что вы ходили взглянуть на нее?

— Да. Но я не зналъ какое зрлище ожидало меня.

— Слыханное ли это дло! Что за варварскій обычай! Но Марія ничего не хотла слышать, и Агнеса ее поддерживала. Удивляюсь, какъ допустилъ это синьйоръ. Но ужь меня они туда не заманятъ. Я прощусь съ моею бдною внучкой сегодня вечеромъ, когда ее положатъ въ гробъ, а видть ее дйствующимъ лицомъ въ этой комедіи не хочу, ни за что не хочу.

Рчь старушки была прервана появленіемъ госпожи де-Кастелла. Она ничего не знала о присутствіи Сентъ-Джона и сначала хотла-было удалиться. Но потомъ одумалась, и зарыдавъ, протянула ему об руки. Общая скорбь ихъ вылилась нсколькими отрывочными перемолвками, но подъ конецъ сцена эта стала невыносимою для мистера Сентъ-Джона. Госпожа де-Кастелла громко, истерически рыдала, а слезы ея матери струились тихо и не слышно. Онъ почти молча простился съ ними.

— Не хотите ли вы быть на похоронахъ? спросила старушка. — Ее будутъ хоронить завтра.

— Завтра! машинально повторилъ онъ: по его Англійскимъ понятіямъ, эта поспшность была въ высшей степени неприлична.

— Завтра, въ одиннадцать часовъ утра.

— Быть-можетъ, мистеръ Сентъ-Джонъ не пожелаетъ присутствовать? рыдая, проговорила госпожа де-Кастелла. — Вдь и баронъ также прідетъ.

— А пусть его прізжаетъ! воскликнула старушка. — ужели и теперь еще не кончена всякая вражда между ними? Будьте здсь завтра въ три четверти одиннадцатаго, другъ мой, если желаете проститься съ нею въ послдній разъ.

О, да, никакой вражды боле не было, и Сентъ-Джонъ не преминулъ явиться. Такихъ пышныхъ похоронъ давно не видали въ Бельпорт. Въ длинномъ ряду священниковъ выступалъ отецъ Маркъ, онъ узналъ Сентъ-Джона и вжливо раскланялся съ нимъ, какъ бы забывъ о прошедшемъ и о своемъ участіи въ этомъ дл. Синьйоръ де-Кастелла шелъ за гробомъ съ непокрытою головой, за нимъ слдовала де-да-Шассъ и еще одинъ изъ ближайшихъ друзей дома. Сентъ-Джонъ смшался съ толпой провожатыхъ и шелъ подл графа ле-Кока де-Монти.

— Весьма счастливъ, имя честь снова видть васъ, хотя жаль, что при такихъ грустныхъ обстоятельствахъ! заговорилъ болтливый графъ, подбгая къ мистеру Сентъ-Джону.— Что за ужасная болзнь эта чахотка! И де-ла-Шассъ тутъ! Воображаю, какъ тяжело ему лишаться такой очаровательной молодой двушки.

Процессія двинулась сначала въ церковь, а потомъ на кладбище. Но несмотря на эту пышную обстановку, на большія восковыя свчи, на блестящія распятія, на траурныя хоругви, не взирая на длинный рядъ священниковъ въ величественномъ облаченіи, на ихъ тихое пніе, слабо раздававшееся по улицамъ, не взирая даже на эту черную массу, мрно двигавшуюся впереди на рукахъ восьми носильщиковъ и составлявшую самый рельефный предметъ въ шествіи, не взирая на свою грусть о томъ, что было сокрыто въ этомъ гроб,— о своей погибшей любви — мистеръ Сентъ-Джонъ невольно задумывался иногда о совершенно-постороннихъ вещахъ.

Любопытный разказъ Розы Дарлингъ о странностяхъ мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, слышанный имъ наканун, неотступно вязался въ его голов со словами Гоноріи Триттонъ, которая случайно проговорилась при немъ въ замк Веферъ.

XIV. Нсколько мсяцевъ спустя.

На двор стоялъ августъ. Яркій солнечный день смнился сумерками, и въ гостиныхъ замка Веферъ засвтились огни. Послднія пять или шесть недль у Исаака Сентъ-Джона были гости, небольшой кружокъ друзей или, лучше сказать, родственниковъ. Много воды утекло съ тхъ поръ, какъ мы видли ихъ въ послдній разъ. Владлецъ замка Веферъ получилъ въ это время наслдство, на которое такъ разчитывала мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ для своего собственнаго сына, да и здоровье его стало теперь гораздо крпче нежели въ былые годы. Взгляните: вотъ онъ сидитъ въ самомъ отдаленномъ уголк комнаты, за столомъ, покрытымъ книгами и освщеннымъ маленькою лампой подъ абажуромъ. Но теперь онъ не читаетъ, онъ съ кроткою улыбкой прислушивается къ словамъ прелестной молодой двушки въ бломъ вечернемъ наряд, которая, сидя подл него, что-то тихо ему разказываетъ. Ея большіе голубовато-срые глаза прямо засматриваютъ ему въ лицо, а съ прекрасныхъ блыхъ плечиковъ скользитъ блестящая золотая цпочка, между тмъ какъ сама она нагибается къ нему и, повидимому, выпрашиваетъ какую-то милость, но сэръ Исаакъ желаетъ ее помучить: онъ отрицательно качаетъ головой, хотя его ласковый взоръ и кроткая улыбка явно говорятъ другое. Мы уже знакомы съ этою молодою двушкой: это миссъ Джорджина Боклеркъ, дочь декана Вестерберійскаго.

Но пусть замтитъ читатель какъ непріятно дйствуютъ. эта улыбка и этотъ нжный взглядъ Исаака Сентъ-Джона на одну особу, сидящую поодаль. Граненый хрусталь люстры,— только одна люстра обыкновенно зажигалась въ замк въ эти тихіе, лтніе вечера,— играетъ тысячами разноцвтныхъ огней и ярко освщаетъ лицо женщины съ гнвно сверкающими, черными глазами, которая полулежитъ въ голубомъ атласномъ кресл, не замчаемая никмъ. Но женщина это,или двушка? Дйствительно, это черное шелковое платье съ гладкимъ открытымъ лифомъ и короткими рукавами, обшитыми узкимъ рюшемъ изъ благо крепа, длаетъ ее скоре похожею на двушку, на видъ она почти такъ же моложава, какъ миссъ Боклеркъ. Но она уже не молода, ей стукнуло за тридцать, и читатель, вроятно, узналъ въ ней вдову Джорджа Карльтона Сентъ-Джона изъ Анвика. Въ замк Веферъ ее зовутъ мистрисъ Карльтонъ, въ отличіе отъ мистрисъ Сентъ-Джонъ, матери Фредерика, что намрены длать и мы. Но ей боле нравится простое имя Шарлотты, потому что она терпть не можетъ фамиліи Карльтонъ, принадлежавшей нкогда первой жен ея покойнаго мужа. Прямо подъ люстрой сидятъ мистрисъ Сентъ-Джонъ и мистрисъ Дарлингъ, об занятыя какимъ-то рукодльемъ. Мистрисъ Сентъ-Джонъ хотя и оправилась отъ своего прошлогодняго паденія, однако оно наложило на нее печать какой-то томности, и она частенько предается ей. Исаакъ Сентъ-Джонъ какъ нельзя боле радъ гостямъ: она развлекаютъ его мачиху (которую онъ чрезвычайно любитъ и уважаетъ) отъ ея мнимыхъ недуговъ. Послднее приключеніе съ лошадьми подйствовало на нее такъ сильно, что состарило ее лтъ на десять, и ей можно дать теперь около шестидесяти. Еще дале, болтая, и смясь, мелькаютъ въ раскрытыхъ стеклянныхъ дверяхъ балкона Роза Дарлингъ съ Фредерикомъ Сентъ-Джономъ. Они то входятъ въ комнату, то снова удаляются на террасу, чтобы подышать ароматнымъ вечернимъ воздухомъ. Фредерикъ только что пріхалъ въ замокъ Веферъ посл нсколькихъ мсяцевъ отсутствія, которые онъ преимущественно провелъ въ Палестин, а прочіе гости уже шесть недль какъ живутъ въ замк Веферъ.

И какъ незамтно пролетли эти шесть недль! Искренно сочувствуя положенію мистрисъ Карльтонъ, Исаакь сталъ убдительно звать ее къ себ въ гости и вжливо предложилъ мистрисъ Дарлингъ сопутствовать ей въ замокъ Веферъ съ одною изъ младшихъ дочерей. Мистрисъ Дарлингъ приняла предложеніе и привезла съ собой Розу. Дв другія дочери остались въ Беркшир съ своею старою бабушкой, которая процвтала какъ нельзя лучше и грозила дожить до ста. Тонко-деликатному Исааку Сентъ-Джону казалось, что онъ почти обидлъ Шарлотту Сентъ-Джонъ, наслдовавъ имніе, которое принадлежало бы ея мужу и сыну, еслибъ они остались въ живыхъ. Найди онъ возможность упрочить за ней какимъ-нибудь деликатнымъ путемъ хорошій годовой доходъ, онъ сдлалъ бы это непремнно. Онъ даже намекнулъ объ этомъ мистрисъ Дарлингъ, но та отвчала ему, что гордость Шарлотты не позволитъ ей принять это пожертвованіе. Впрочемъ, Исаакъ не переставалъ надяться и убждалъ Шарлотту не слдовать промру матери, уже собиравшейся въ обратный путь, и еще нсколько времени погостить у него въ замк Веферъ. Мистрисъ Дарлингъ весь этотъ мсяцъ поговаривала объ отъзд, но завтра наступалъ послдній срокъ. Она узжала съ Розой въ Парижъ, а Шарлотта ршалась остаться въ замк. Судьба ея дйствительно внушала сочувствіе. Потерявъ мужа, обожаемаго сына, и наконецъ, не только состояніе, но и положеніе въ свт, которое она надялась упрочить за собой, выходя замужъ за владльца Анвика, она поневол должна была довольствоваться теперь самою скромною жизнью. Здоровье ея опять поправилось: все ея грустное прошедшее, казалось, миновало какъ сонъ: она была прекрасне чмъ когда-либо, и пожиравшій ее нкогда внутренній огонь теперь уже не изнурялъ ея боле. Мистрисъ Дарлингъ серіозно говорила съ ней о ея будущихъ планахъ: нжная мать ничего такъ не желала бы, какъ удержать при себ завсегда любимую дочь, но младшія возстали противъ этого намренія, вслдствіе чего произошелъ довольно крупный споръ. Роза, по обыкновенію, высказалась прямо и откровенно: она объявила, что если Шарлотта останется съ ними, такъ ужь ей не дадутъ боле командовать, а Маріанна и Маргарита Дарлингъ съ своей стороны прибавили, что он до тхъ поръ не вернутся отъ бабушки, пока имъ не очистятъ мста въ дом матери. Шарлотта возстановила ихъ противъ себя именно тою надменностію, о которой такъ явно говорила Роза. Мистрисъ Дарлингъ была въ большомъ затрудненіи, но такъ какъ она была женщина съ весьма уживчивымъ и мягкимъ характеромъ, то она не стала противорчить и предоставила ршеніе этого вопроса времени и случаю. Торопиться было не къ чему: пребываніе Шарлотты въ замк Веферъ, противъ желанія самой мистрисъ Дарлингъ, должно было продлиться на весьма неопредленное время.

Кто знаетъ, быть-можетъ, ей удастся плнить собой холостаго владльца замка Веферъ? И кто знаетъ, не питала ли сама Шарлотта подобныя надежды? Мистрисъ Дарлингъ сдавалось, что оно такъ и есть, она отличалась самою тонкою проницательностью во всемъ касавшемся Шарлотты. Не взирая на свой горбъ, Исаакъ Сентъ-Джонъ былъ весьма привлекателенъ, такъ что любая красавица могла бы пожелать его себ въ мужья.

Мистрисъ Дарлингъ въ этотъ вечеръ вышивала что-то золотымъ бисеромъ по канв. И всякій разъ, когда поднимала голову чтобы надть на иглу золотую бисеринку, она украдкой посматривала на Шарлотту. Какъ спокойно сидла мистрисъ Карльтонъ въ своемъ кресл, сложивъ на колняхъ свои прекрасныя, нжныя руки. Еслибы не глаза ея, устремленные въ одинъ уголъ комнаты и по временамъ сверкавшіе гнвомъ, мистрисъ Дарлингъ считала бы ее совершенно спокойною. Повидимому, стараясь найдти лучшее освщеніе для своей работы, мистрисъ Дарлингъ повернула свой стулъ такъ, чтобы ни на минуту не терять изъ виду занимавшую ее сцену.

Въ это время Джорджина Боклеркъ, положивъ об рука на руку сэръ-Исаака и приблизивъ къ нему свое прекрасное, умоляющее лицо, засматривала ему прямо въ глаза своими выразительными срыми глазами. А сэръ-Исаакъ, шутя, схватилъ ея руки и удерживалъ ихъ въ своихъ рукахъ. Въ комнат было такъ тихо, что каждое слово раздавалось внятно и явственно.

— Стало-быть, вы общаете мн это! приставала миссъ Боклеркъ.

Исаакъ засмялся и отрицательно покачалъ головой.

— Вы не знаете что это за неисправимый человкъ, Джорджина.

— Тмъ боле причинъ, чтобы простить его.

— Еслибы деканъ былъ здсь, я увренъ, что онъ не сказалъ бы этого. Ему таки много пришлось повозиться съ нимъ, Джоржина.

— Вотъ почему я васъ и прошу, игриво и задорно воскликнула молодая двушка. — Папаша отказалъ бы мн наотрзъ, а вы не посмете. Вдь вы сами знаете, что не смете.

— А что дадите, если я скажу: да?

— Я вамъ позволю…. она понизила голосъ и засмялась. Исаакъ нагнулся и поцловалъ ея розовую щечку. Поцловалъ такъ, какъ отецъ цлуетъ дочь, но она стыдливо укдонилась отъ него, покраснвъ до ушей, и украдкой взглянула на балконъ.

Какой-то тихій и гнвный возгласъ вырвался въ эту минуту изъ груди Шарлотты Карльтонъ, но она заглушила его внезапнымъ кашлемъ. Только ухо матери разслышало этотъ звукъ, только заботливые материнскіе глаза замтили, какъ неподвижныя руки дочери невольно сжались. Мистрисъ Дарлингъ выпрямилась на своемъ стул и посмотрла въ ту сторону, куда устремлены были глаза Шарлотты.

— Получили ли вы сегодня общанныя свднія, сэръ-Исаакъ?

Сэръ-Исаакъ опять смялся — о, какъ замтно поправилось за кто время его здоровье! — и не разслыхалъ вопроса.

— Вы мн говорите, мистрисъ Дарлингъ?

— Да, я васъ спрашиваю, получили ли вы табличку встрчныхъ поздовъ, которую вы общали мн достать?

— Брумъ получилъ ее. Я думалъ, что онъ уже передалъ вамъ этотъ листокъ. Я наврное знаю, что у него есть печатное подробное расписаніе всхъ часовъ и поздовъ.

— А вы не знаете, сэръ-Исаакъ, могу ли я сдлать этотъ объздъ?

— Кажется, нтъ, и вы не попадете въ Лондонъ завтра вечеромъ.

— О, Боже мой, какая тоска! Какъ неудобны эти поперечныя линіи! Еслибъ я могла остаться здсь!

— Я и самъ желалъ бы этого, подхватилъ сэръ-Исаакъ.— Уступите общему желанію, мистрисъ Дарлингъ, и оставайтесь. Да и что бы мы стали длать, потерявъ миссъ Розу?

— Я охотно осталась бы, сэръ-Исаакъ, еслибы могла. Что же касается до Розы, то у васъ все-таки остается миссъ Боклеркъ?

— Кто призываетъ мое имя всуе? воскликнула Роза, выставляя изъ-за дверей свое хорошенькое, веселое личико.

Въ продолженіе послднихъ пяти минутъ Фредерикъ Сентъ-Джонъ находился внутри комнаты, а Роза стояла на порог балкона. Между тмъ какъ онъ болталъ съ ней, глаза его случайно остановились на лиц мистрисъ Карльтонъ, и его поразило странное, почти гнвное выраженіе ея глазъ. Отъ него не ускользнуло даже конвульсивное сжатіе ея рукъ, ясно говорившее объ ея затаенныхъ страданіяхъ. Какъ молнія промелькнули въ его ум нкоторые факты по поводу мистрисъ Карльтонъ, о которыхъ онъ почти совсмъ забылъ въ послднее время. Въ чемъ заключалась причина ея антипатіи къ миссъ Боклеркъ? А что глаза эти выражали глубокую антипатію, въ этомъ не было ни малйшаго сомннія.

Покамстъ онъ думалъ объ этомъ, дйствующія лица перемнили свои мста. Джорджина Боклеркъ, такая же безпечная и веселая какъ Роза, подошла къ столу своею легкою поступью, а сэръ-Исаакъ послдовалъ за нею боле медленнымъ шагомъ и сдъ подл мистрисъ Карльтонъ.

— У васъ очень довольный видъ, моя милая, замтила мистрисъ Сентъ-Джонъ, взглянувъ на Джорджину.

— Да, я приставала къ сэръ-Исааку и выпросила у него что мн было нужно. Но — вы не видали,— и она улыбнулась,— я должна была поцловать его въ благодарность за снисхожденіе.

— Это весьма опасное выраженіе благодарности, замтила мистрисъ Дарлингъ, до слуха которой долетли эти слова. — Другой холостой мущина, въ положеніи сэръ-Исаака, принялъ бы это за весьма ясный намекъ.

Она положила свое рукодлье на столъ и смло взглянула въ лицо Джорджин, ожидая, что та начнетъ отнкиваться. Не тутъ-то было. Джорджина съ громкимъ смхомъ откинула назадъ свою хорошенькую головку, и мистрисъ Дарлингъ показалось, что смхъ этотъ звучалъ торжествомъ.

— О чемъ же вы просили его, милая моя? спросила мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— А это секретъ между имъ и иной,— а сказавъ это, миссъ Джорджина Боклеркъ завальсировала къ балкону, какъ бы стремясь подышать душистымъ вечернимъ воздухомъ.

Разстилавшійся кругомъ ландшафтъ, освщенный яркою луной, какой часто случается видть въ август, казался еще очаровательне ночью, благодаря причудливой игр свта и тни. Мистрисъ Карльтонъ, согнавъ съ своего лица всякій слдъ неудовольствія, разговаривала съ сэръ-Исаакомъ Сентъ-Джономъ, голосъ ея былъ тихъ и нженъ, а блдное, неподвижное лицо въ высшей степени интересно. Исаакъ Сентъ-Джонъ очень полюбилъ ее, а она знала это. Но не знала, быть-можетъ, что любовь его до сихъ поръ ограничивалась дружбой и уваженіемъ. Никому еще неприходило въ голову, чтобъ эти чувства могли перейдти въ боле нжныя. Онъ всегда высказывалъ намреніе жить и умереть холостякомъ, а вс считали это дломъ ршеннымъ.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ стоялъ прислонясь къ стн, отчасти скрытый голубою атласною драпировкой балкона. Онъ пристально наблюдалъ за Шарлоттой, а въ воспоминаніи его мало-по-малу возникали т слухи, что нкогда заронили такое странное подозрніе въ его душу. Думая теперь объ этомъ, онъ пришелъ наконецъ къ тому убжденію, что подозрнія эти никогда не исчезали въ немъ совершенно, но только поизгладились на время. Ее считать сумашедшею! сумашедшею теперь, когда онъ смотрлъ на нее! Да, это было немыслимо! Ни малйшаго признака помшательства, ни прошлаго, ни настоящаго, ни будущаго, нельзя было замтить въ этомъ тихомъ, мелодичномъ голос, въ этомъ спокойномъ, сдержанномъ выраженіи лица, въ этихъ большихъ черныхъ глазахъ, оживленныхъ пріятною улыбкой. И съ чего вздумала Роза врить этимъ бреднямъ и передавать ихъ ему? Нтъ, онъ самъ виноватъ, что выслушалъ ее. Эта Роза попрежнему суетна, втрена, безпечна! Мистеръ Сентъ-Джонъ не разъ уже въ продолженіе послдней недли задавалъ себ вопросъ о томъ, что изъ нея выйдетъ.

Между тмъ какъ онъ смотрлъ на Шарлотту, въ ум его вдругъ промелькнула одна мысль. Со времени своего прізда въ замокъ Веферъ, онъ замтилъ много странностей въ ея поведеніи относительно сэръ-Исаака: она видимо старалась ему нравиться: прогуливалась съ намъ пшкомъ, каталась въ экипаж, сидла съ намъ по утрамъ въ его пріемной, была очаровательно мала по отношенію къ его камердинеру мистеру Бруму, словомъ, цль ея жизни, повидимому, состояла лишь въ томъ, чтобъ исключительно посвятить себя сэръ-Исааку. Какъ она добра и внимательна къ нему, думалъ Фредерикъ, впрочемъ, нсколько удивляясь ея необыкновенной любезности, до настоящей минуты онъ въ самомъ дл былъ чрезвычайно благодаренъ ей, какъ и всякому кто цнилъ его брата, но теперь какъ будто повязка упала съ его глазъ, и онъ понялъ, что Шарлотта надется стать леди Сентъ-Джонъ.

Въ душ Фредерика Сентъ-Джона поднялась цлая буря. Не противъ женитьбы брата возставалъ онъ, онъ радъ былъ бы завтра же видть его женатымъ, еслибъ это могло принести ему счастіе и утшеніе. Но допустить его жениться на ней, быть-можетъ, носящей въ себ зародышъ сумашествія? Нтъ, нтъ, пусть онъ выберетъ себ кого угодно, только не Шарлотту Карльтонъ. Фредерику вдругъ стало душно и тсно въ комнат, и онъ порывисто вышелъ на балконъ, схвативъ себя за голову.

— Кто это? Не сбейте меня съ ногъ, мистеръ Сентъ-Джонъ.

Онъ дйствительно чуть-чуть не наткнулся на нее, такъ тихо стояла она у дверей балкона, прислонившись къ стн.

— Виноватъ, Джорджина, я задумался.

— Не правда ли, какая очаровательная ночь?

— Да, кажется. Долго ли,— тутъ онъ показалъ голосъ,— думаетъ пробыть здсь мистрисъ Карльтонъ? Вы не знаете?

— Нтъ, не знаю. Да и почему не мн знать?

Мистрисъ Дарлингъ и Роза узжаютъ завтра.

Наступила пауза. Онъ подалъ ей руку, и они стали молча ходить по террас. Озаренная голубоватымъ свтомъ луны, Джорджина была такъ хороша, такъ привлекательна.

— Вы не простудитесь, Джорджина?

— Простудиться въ эту теплую ночь! Возможно ли кто?

— Какимъ образомъ мистрисъ Карльтонъ ршается остаться здсь безъ матери и сестры?

— Почему жъ я знаю! Вроятно, сэръ-Исаакъ упросилъ ее. Онъ еще недавно говорилъ ей, что такъ какъ мистрисъ Сентъ-Дрковъ проведетъ зиму въ замк Веферъ, то и она должна общать ему то же.

У Фредерика Сентъ-Джона вырвалось досадливое восклицаніе.

— Разв она вамъ не нравится? спросила миссъ Боклеркъ.

— Н-н-не слишкомъ.

— А мн она очень нравилась. Я не могу вамъ выразить, какъ мн было жаль ея. Въ самомъ дл, не ужасно ли это: потерять мужа, двухъ дтей и сверхъ того Анвикъ? Но она не хочетъ, чтобъ я ее любила, она такъ холодна со мной, въ ней есть даже что-то отталкивающее, такъ что, мн кажется, я разлюблю ее. Но въ такомъ случа вина будетъ не моя. А знаете ли кого я очень, очень полюбила? это Розу.

Онъ засмялся.

— Да вдь Розу нельзя не любить, несмотря на вс недостатки, ея душа ясна какъ день. Было время, Джорджина, когда я находилъ ее очень похожею на васъ?

— Лицомъ?

— Нтъ. А впрочемъ и въ лиц между вами есть нкоторое сходство: об вы блокуры, и об миленькія. Нечего бжать отъ меня, точно я клевещу? Но я собственно разумлъ сходство въ вашихъ манерахъ. Вы были нкогда такъ же рзвы и втрены, какъ теперь Роза.

— Вы, кажется, часто видались съ ней прошедшимъ лтомъ, мистеръ Сентъ-Джонъ, когда она гостила у Аделины де-Кастелла?

— Да, лаконически отвчалъ онъ.

Джорджина Боклеркъ оперлась на рзвую ршетку террасы и стала смотрть въ даль, а онъ молча стоялъ подл нея.

— Вы и теперь находите меня такою же втреною? спросила она.

— Нтъ, вы очень измнилась.

— Ахъ, старое времечко! — я вдь сама знаю, что была втрена тогда,— оно исчезло какъ сонъ. Оно кажется мн такою стариной! А между тмъ, если считать по календарю, такъ вдь немного времена прошло съ тхъ поръ. Знаете да, что въ нсколько мсяцевъ можно прожитъ цлые года, мистеръ Сентъ-Джонъ?

Пользуясь правами дружбы съ дтства, онъ повернулъ къ себ ея лицо и увидалъ, что на голубыхъ глазахъ дрожали слезы.

— Что съ вами, дитя?

— Ничего. Иногда грустно бываетъ вспомянуть прошлое.

— Знаете да, что вы очень, очень измнились?

— Вы хотите сказать, что я перестала быть втреною? Да, я теперь остепенилась.

— А что же остепенило васъ?

— Какъ вамъ сказать? — и она остановилась:— мн кажется, собственный здравый смыслъ.

— А теперь позвольте спросить у васъ, почему это вы называете меня мистеромъ Сентъ-Джономъ? Вы это длаете въ продолженіи всей послдней недли.

Слезы мгновенно исчезли, и на хорошенькихъ губкахъ появилась улыбка.

— Оттого что вы теперь мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Но не для васъ, кажется.

— О, я помню, какой нагоняй вы мн задали однажды за то, что я назвала васъ Фредомъ.

— Очень врю. Я въ то время безпрестанно длалъ вамъ нагоняи, иногда съ сердцемъ, а иногда просто ради шутки. Нагоняй, о которомъ вы теперь говорите, принадлежалъ именно къ послднему разряду.

— Я помню какъ вы иногда сердились на меня. Вы, должно-быть, крпко ненавидли меня въ то время.

— А вотъ и ошибаетесь, миссъ. Еслибъ я не любилъ васъ, то я не длалъ бы вамъ выговоровъ. Насъ не сердятъ т, кого мы не любимъ. Я и теперь не прочь бы пожурить васъ, еслибы нашлась причина.

Джорджина засмялась. Онъ снова подалъ ей руку, и они опять стали ходить по террас.

— Я всегда былъ увренъ въ васъ, Джорджина, хотя васъ нужно было строго держать въ рукахъ. Вдь вы сами это знаете, а никто не станетъ опровергать этого. Такой втреной рзвушки, какою вы были тогда, я и не желалъ бы встрчать боле. Это хорошо, что характеръ вашъ измнился.

— Вы хотите сказать: мои манеры?

— Называйте какъ хотите, только теперь вы нравитесь мн гораздо больше чмъ прежде.

— А вотъ Исаакъ никогда не бранилъ меня.

— Исаакъ рдко видлся съ вами, да при немъ вы, вроятно, держали себя тише, изъ состраданія къ его слабому здоровью. Но что это за пламя вдали? Точно потшный огонь! спросилъ Фредерикъ.

Она остановилась и стала смотрть на огонь, сверкавшій въ отдаленіи.

— Знаю, знаю, воскликнула Джорджина.— Это старый Филписъ жжетъ свое засохшее дерево. Сэръ-Исаакъ сказалъ ему сегодня утромъ, чтобъ онъ не оставлялъ его поперекъ дороги.

— Разв вы были тамъ сегодня съ Исаакомъ? Вдь это очень далеко!

— Да, мы ходила туда втроемъ: онъ, мистрисъ Карльтонъ и я. Онъ теперь мастеръ ходить.

— Знаете ли, Джорджина, какую басенку разказала мн объ васъ одна маленькая птичка, когда я прозжалъ черезъ Лондонъ, сказалъ Фредерикъ, возобновляя свою прогулку по террас. — Сказать?

— Пожалуй, скажите. Что же вы узнали?

— Что вы, можетъ-быть, скоро сдлаетесь владлицей Гаукхорста, потому что его лордство…

— Какая гнусная ложь! воскликнула она такъ же рзко и порывисто какъ въ былое время. — Кто вамъ сказалъ это? Врно, Сара, вдь она знаетъ, что я ему отказала.

— Но онъ весьма благонамренный молодой человкъ, мягкій, такой добронравный, а прочее, а прочее.

— Онъ глупъ какъ филинъ, съ сердцемъ возразила Джорджина. — О, да я вижу, вы просто сметесь надо мной.

— Но скажите мн однако, почему вы не хотите за него выйдти? Помните, какъ мы, бывало, говорили другъ другу секреты? Помните тотъ ужасный случай, когда вы чуть-чуть не сожгли вашъ домъ, подставивъ лампу подъ кружевныя гардины, а я обжегъ себ руки, туша огонь, и потомъ не хуже любаго обойщика снялъ гардины съ окна чтобы схоронить концы въ воду? Я думаю, деканъ и до сихъ поръ не знаетъ истины.

— По крайней мр мамаша не знаетъ, что гораздо важне. Она и теперь въ томъ убжденіи, что ихъ украли. По счастію, он были великолпны.

— Мн нравится, что вы говорите: по счастію! Но вы еще не сказали мн, почему Гаукхорстъ и его дворянская корона была отвергнуты вами.

— Будь у него хоть десять коронъ, я все-таки не пошла бы за него…. да и ни за кого.

— Какъ! Неужели вы никогда не намрены выйдти замужъ, миссъ Джорджина?

— Никогда, никогда. Я одна у папаши съ мамашей и никогда съ ними не разстанусь.

Кровь такъ сильно прилила ей къ лицу, что даже при лун можно было видть ея смущеніе. Но какъ бы желая подавать его, она смло подняла голову и стала смотрть впередъ.

— Такъ вы видлась съ Сарой проздомъ черезъ Лондонъ! Она, говорятъ, сдлала хорошую партію, правда это?

— Отличную во всхъ отношеніяхъ. Мужъ ея богатъ, знатевъ, и сверхъ того,— для графа по крайней мр,— необыкновенно даровитый человкъ.

— Для графа! Ну, а еще что? Попреженму ли хороша Сара?

— Н-н-нтъ: она поблднла и похудла. Но я полагаю, что она скоро опять поправится.

— Я уврена, что она счастлива, а это важне всего. На будущую зиму она прідутъ къ намъ въ Вестербери. Кстати о Вестербери, продолжила Джорджина,— Роза Дарлингъ получила сегодня письмо оттуда.

— Въ самомъ дл! Я не зналъ что у Розы есть тамъ знакомые. Да вотъ и она сама.

Роза стояла въ дверяхъ балкона, и заслышавъ свое имъ, подошла узнать, не призываютъ ли его всуе, какъ она уже освдомлялась объ этомъ въ гостиной.

— Миссъ Боклеркъ говоритъ, что вы получила сегодня письмо изъ Вестербери.

— Да, это правда, отвчала Роза. — Мн пишетъ Мери Карръ, которая гоститъ тамъ у своихъ друзей, какъ бишь ихъ фамилія? Кажется, мистеръ и мистрисъ Трависъ Аркель.

— Знаю, знаю, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Трависъ писалъ мн недавно.

— Что онъ пишетъ о Люси? спросила Джорджина.

— Онъ только передалъ мн ея поклонъ, прибавивъ, что большаго никакъ не могъ отъ нея добиться, потому что она слишкомъ занята теперь своею новою игрушкой — новорожденнымъ ребенкомъ.

— Мери Карръ пишетъ, что вы приглашены быть крестнымъ отцемъ, замтила Роза.

— Неужели? воскликнула Джорджина.

Онъ кивнулъ головой.

— А что у нихъ — двочка или мальчикъ?

Мистеръ Сентъ-Джонъ подумалъ немного и засмялся.— Право не знаю, сказалъ онъ:— должно-быть, или то, или другое. Трависъ, кажется, писалъ мн, но я забылъ. Извстіе о томъ кто будетъ крестною матерью,заставило меня позабыть о ребенк.

— А кто крестная мать? Мистрисъ Дондейкъ?

— Совсмъ нтъ. Гораздо позначительне, по крайней мр въ объем. Миссъ Фоунтлерой.

Джорджина засмялась, а Роза была озадачена: эти намеки на незнакомыхъ ей лицъ были для нея совершенно непонятны. Да при томъ она была не въ дух. Всякій разъ какъ миссъ Роза удостоивала кого-либо своимъ особеннымъ вниманіемъ, а Фредерикъ Сентъ-Джонъ давно имъ пользовался — она ужь не любила, чтобы предметъ ея нжныхъ чувствъ занимался кмъ-либо, кром ея самой. Она встряхнула своими золотыми кудрями, вокругъ которыхъ вилась голубая лента, и граціознымъ движеніемъ головы откинула ихъ назадъ.

— Долго ли ваша сестрица намрена прогостить у васъ, Роза? спокойно спросилъ ее мистеръ Сентъ-Джонъ.

— По моему мннію, она останется ровно столько, сколько ее попросятъ: пожалуй, навсегда и еще съ денькомъ на прибавку, если такъ угодно будетъ сэръ-Исааку. Берегитесь ея, Фредерикъ Сентъ-Джонъ! Мн еще никогда не случалось видть, чтобы Шарлотта Карльтонъ такъ сильно кокетничала какъ теперь.

Втреная, безпечная Роза говорила просто наудачу: ей и въ голову не приходило, чтобы сестра ея расточала свою любезность съ какою-либо особенною цлію. Это было бы такъ не похоже на холодную, гордую, надменную Шарлотту, какою всегда считала ее Роза.

— Еслибы мы хали не въ Парижъ, я почти готова была бы бросить мамашу, чтобъ она взяла съ собой Шарлотту, а меня оставила здсь, продолжила молодая двушка. — Впрочемъ, Парижъ Парижемъ, а разъ какъ сюда пріхали бы, я все-таки предпочла бы остаться здсь.

— Благодарю васъ, Роза, отвчалъ онъ.

— Ну что бы вамъ вернуться раньше, Фредерикъ Сентъ-Джонъ! Цлыхъ шесть недль я здсь, а кром сэръ-Исаака не съ кмъ было та пококетничать. Я даже подозрваю, что вы пріхали теперь только потому что я узжаю.

— Еще разъ благодарю васъ, Роза. Вотъ уже годъ, какъ я пересталъ вамъ противорчить.

Въ эту минуту мистрисъ Сентъ-Джонъ подошла къ балкону и стала звать молодыхъ двушекъ домой. Было уже слишкомъ поздно, чтобъ оставаться на воздух безъ теплой одежды.

Итакъ они вошли въ комнаты: Джорджина подъ руку съ Фредерикомъ Сентъ-Джономъ, а Роза рядомъ съ нимъ, болтая, смясь и кокетничая. Между тмъ Шарлотта Карльтонъ продолжила сидть, во всеоружіи своихъ прелестей, въ голубомъ атласномъ кресл и томнымъ, нжнымъ шепотомъ разказывала сострадательному сэръ-Исааку о своихъ минувшихъ несчастіяхъ.

XV. Жизнь въ замк Веферъ.

Роза и мистрисъ Дарлингъ на другой же день ухали изъ замка Веферъ, оставивъ тамъ Шарлотту и Джорджину Боклеркъ. Деканъ и мистрисъ Боклеркъ, гостившіе пока у своихъ друзей въ Шотлавдіи, скоро должны были возвратиться въ приходъ, который, какъ извстно читателю, отдлялся отъ замка Веферъ только кустарниками, да приходскимъ садомъ. Съ пріздомъ ихъ и Джорджина должна была переселиться домой.

Жизнь въ замк Веферъ текла однообразно, и еслибы не присутствіе Джорджины, въ замк не было бы замтно никакого движенія. Роза увезла съ собой три четверти прежняго шума и веселья. Мистрисъ Сентъ-Джонъ, повидимому, обмнялась привычками съ пасынкомъ своимъ, сэръ-Исаакомъ. Слабый, увчный, рдко выходившій изъ своихъ комнатъ до полудня, онъ теперь каждое утро пилъ чай вмст съ другтми, между тмъ какъ еще не оправившаяся посл своего приключенія и крайне причудливая мистрисъ Сентъ-Джонъ стала появляться только къ завтраку.

Погода стояла чудесная, и маленькое общество почти все утро проводило на воздух. Никогда еще Исааку Сентъ-Джону не приходилось такъ много ходить по своимъ владніямъ, какъ теперь, сегодня онъ отправлялся въ одну сторону, завтра въ другую, на слдующій день въ третью. Постоянными спутниками это были Шарлотта Карльтонъ и Джорджина Боклеркъ, отъ которыхъ не отставалъ и Фредерикъ. Посл обда сэръ-Исаакъ возилъ обыкновенно одну изъ нихъ въ кабріолет на своихъ пони, между тмъ какъ другая оставалась дома съ мистрисъ Сентъ-Джонъ, или отправлялась съ нею кататься въ карет. Что же касается до Фредерика, то хотя и можно было подумать, что онъ ведетъ праздную жизнь, однако въ сущности онъ былъ занятъ не мене всякаго лондонскаго сыщика. Онъ безмолвно наблюдалъ за мистрисъ Карльтонъ. Въ продолженіе трехъ недль, съ самаго отъзда Розы и мистрисъ Дарлингъ, онъ внимательно слдилъ за ней, и теперь убдился, что подмтилъ въ ней несомннные признаки развивающагося сумашествія.

Однимъ изъ его открытій, не допускавшимъ ни малйшаго сомннія, была ея ненависть къ Джорджин Боклеркъ. Это чувство не обнаруживалось въ ней, какъ у всхъ, суровостью или презрніемъ, напротивъ, она была чрезвычайно вжлива, а иногда даже ласкова съ Джорджиной, но если послдней случалось раздосадовать Шарлотту, тогда въ глазахъ ея внезапно вспыхивалъ огонь дикаго мщенія, между тмъ какъ длинные, тонкіе пальцы ея судорожно сжимались, какъ бы желая задушить кого-то. Впрочемъ, все это мгновенно проходило и оставалось непримтнымъ для постороннихъ, но отъ Фредерика ничто не ускользало.

Онъ замчалъ также, что въ каждой подобной вспышк Шарлотты непремнно замшанъ былъ сэръ-Исаакъ. Немного избалованная и все еще своенравная Джорджина находила особенное наслажденіе угождать сэръ-Исааку и съ помощью самыхъ нжныхъ ласкъ исключительно завоевывать себ его вниманіе, даже въ ущербъ мистрисъ Карльтонъ. Тутъ-то и проявлялись обыкновенно т признаки нетерпнія и гнва, которые не ускользали отъ Фредерика. Разъ даже дло чуть-чуть не дошло до открытой войны.

Это было утромъ. Сэръ-Исаакъ веллъ запречь пони въ кабріолетъ, потому что отправлялся довольно далеко. Въ его пріемной сидли въ это время Фредерикъ и мистрисъ Карльтонъ, и дло устроилось такимъ образомъ, что Шарлотта должна была сопровождать его. Фредерикъ не могъ въ это время внимательно слдить за нею, потому что онъ занятъ былъ письмами, впрочемъ, ему все-таки показалось, что мистрисъ Карльтонъ сама вызвалась хать съ сэръ-Исаакомъ, не дождавшись его приглашенія. Какъ бы то ни было, только она уже одлась и вернулась въ комнату, когда въ нее вбжала и Джорджина съ шляпкой и бурнусомъ въ рук.

— Вы отправляетесь куда-нибудь? спросила ее мистрисъ Карльтонъ, плотно кутая шалью свой тонкій, стройный станъ.

— Я ду съ сэръ-Исаакомь, отвчала Джорджина.

— Нтъ, я ду съ сэръ-Исаакомъ, возразила мистрисъ Карльтонъ посл едва примтной паузы.

— Вотъ ужь не правда! воскликнула Джорджина голосомъ своевольнаго, избалованнаго ребенка.— Сэръ-Исаакъ отправляется въ Хазертонъ, и онъ самъ знаетъ почему мн надо съ нимъ хать, почему онъ долженъ скоре взять меня чмъ кого-либо другаго. Не правда ли, сэръ-Исаакъ? прибавила она, взявъ его подъ руку.

— Ахъ вы баловень! нжно сказалъ онъ. — Почемъ вы знаете что я ду въ Хазертонъ?

— Мн сказалъ Брумъ, отвчала Джорджина.— Я спрашивала у него зачмъ такъ рано подали вамъ кабріолетъ. Вдь вы меня возьмете, не правда ли? прибавила она такимъ нжнымъ, умоляющимъ голосомъ, что не было возможности отказать ей.

— По невол придется взять, отвчалъ сэръ-Исаакъ,— если только мистрисъ Карльтонъ позволитъ, если она извинитъ меня за напрасный трудъ, который она приняла на себя, одваясь. Ну, живй! надвайте вашу шляпку, капризное, неугомонное дитя. Вы даже птицу сумете выманить изъ гнзда!

Сэръ-Исааку и въ умъ не приходило, чтобы между Шарлоттой и Джорджиной могло быть какое-нибудь соперничество. Послдняя выросла на его глазахъ, а онъ до сихъ поръ смотрлъ на нее какъ на ребенка. Онъ такъ же подчинялся ея прихотямъ, какъ подчиняются нжные родители прихотямъ любимаго дитяти. Онъ нжно любилъ Джорджину, а съ тхъ поръ какъ не удалась его попытка женить Фредерика на леди Анн, онъ не переставалъ лелять въ своей душ тайное желаніе, чтобы дочь декана замнила леди Анну. Но ни единымъ словомъ не ршался бы онъ измнить своей тайн, онъ искренно желалъ, чтобы дло уладилось само собой, безъ всякихъ плановъ и попытокъ съ его стороны: такъ памятно было ему горькое разочарованіе, которое онъ испыталъ отъ неудавшагося сватовства Фредерика съ леди Анной. Ему и въ голову не приходило теперь, чтобы мистрисъ Карльтонъ могла серіозно ревновать его къ Джорджин и смотрть на нее иначе, какъ на милаго и ласковаго ребенка.

Взявъ подъ руку сэрь-Исаака и болтая безъ умолку, Джорджина отправилась съ вамъ къ экипажу. Онъ посадилъ ее въ кабріолетъ, и удостоврясь что ей покойно и удобно, помстился возл нея. Веселое лицо молодой двушки и блестящіе срые глаза ея сіяли неподдльнымъ торжествомъ, когда обернувшись назадъ, она прокричала остававшимся:

— Прощайте, поминайте какъ звали!

Отдадимъ должную справедливость Джорджин Боклеркъ. Подобно сэръ-Исааку, она и не подозрвала, чтобы мистрисъ Карльтонъ могла считать ее своею соперницей. Она расхохоталась бы при одной мысли объ этомъ. Еслибы кто-нибудь шепнулъ Джорджин, что мистрисъ Карльтонъ разставляетъ любовныя сти владльцу замка Веферъ, она удалилась бы отъ него на почтительное разстояніе, да изподтишка посмялась бы себ надъ этими маневрами. Оба они казалась ей слишкомъ старыми, на мистрисъ Карльтонъ она смотрла какъ на вдову, потерявшую все что было ей дорого въ жизни, а на сэръ-Исаака — какъ на втораго отца, который съ своимъ горбомъ казался ей гораздо старше самого декана, и потому она держала себя съ нимъ также свободно и безцеремонно, какъ бы въ самомъ дл будучи его дочерью.

Мистрисъ Карльтонъ стояла у окна, когда кабріолетъ отъзжалъ отъ крыльца. Она вполн заблуждалась насчетъ Джорджины, какъ и всякій человкъ, въ которомъ сильно говоритъ предубжденіе. Въ сіяющей физіономіи молодой двушки, которая такъ далеко была отъ всякаго умысла оскорбить кого-либо, она прочла не искреннюю радость и веселье, а злобное торжество надъ нею. Прощальныя слова Джорджины, боле дерзкія по тону чмъ по смыслу, и не относившіяся ни къ кому боле кром Фредерика, несчастная женщина приняла на свой счетъ. Тотъ же мрачный огонь снова сверкнулъ въ ея глазахъ, когда она взглянула на отъзжавшій экипажъ, и сильная дрожь пробжала по ея тлу. Фредерикъ не на шутку испугался, въ эту минуту всякій принялъ бы ее за сумашедшую. Длинные пальцы ея дрожали, губы стиснулись, а лицо было блдно какъ смерть. Онъ молча всталъ съ своего мста.

— Извините, мистрисъ Карльтонъ, сказалъ онъ, подходя къ ней,— вы сейчасъ уроните вашу шаль.

Отколовшаяся шаль Шарлотты дйствительно скользила въ эту минуту по ея плечу, и Фредерикъ нарочно воспользовался этимъ обстоятельствомъ, чтобы заговорить съ ней ласковымъ, успокоительнымъ тономъ, и въ случа надобности, удержать ее отъ бшенаго порыва. Она обернулась и бросила ему яростный взглядъ. Да, въ глазахъ ея сверкала дикая ярость. Съ минуту постояла она передъ нимъ въ безпамятств, повидимому, не сознавая на что она глядитъ и гд заходится, потомъ схватила-было стоявшій передъ ней стулъ, какъ бы собираясь изломать его, во тотчасъ же одумалась, поправила за себ шаль и спокойно сла.

— Благодарю васъ, сказала она Фредерику,— эти шелковыя шали всегда скользятъ съ плечъ.

Черезъ минуту она уже совершенно владла собой: блдное лицо ея снова приняло спокойное, даже безстрастное выраженіе, глаза утратили свой дикій блескъ и не казались боле странными. Фредерикъ спросилъ у нея, не желаетъ ли она подышать свжимъ воздухомъ, и предложилъ ей покататься въ кабріолет мистрисъ Сентъ-Джонъ.

Сначала мистрисъ Карльтонъ было отказалась, но потомъ намекнула, что боится безпокоить его. Впрочемъ, въ дом такъ тихо, прибавила она,— безъ сэръ-Исаака и этой втреницы Джорджины,— что она охотно воспользуется его предложеніемъ, если это не помшаетъ его занятіямъ.

Итакъ, разбитый плетеный шарабанъ мистрисъ Сентъ-Джонъ, котораго она уже давно не употребляла, подкатился къ крыльцу. Мистрисъ Карльтонъ снова приколола свою шаль, и они отправились. Фредерикъ былъ въ полномъ убжденіи, что везетъ съ собой полупомшанную женщину, которая однако казалась въ эту минуту тише ангела и спокойно, разсудительно говорила съ нимъ, между тмъ какъ въ черныхъ глазахъ ея свтилась самая кроткая улыбка.

Предпочтеніе, оказанное въ это утро Джорджин, было однако исключеніемъ изъ общаго правила. Обыкновенною спутницей Исаака Сентъ-Джона была мистрисъ Карльтонъ. Она гуляла съ нимъ каждое утро, между тмъ какъ Джорджина съ Фредерикомъ почти всегда составляли ихъ арріергардъ, она каталась съ нимъ посл обда, она сидла около него по вечерамъ, разговаривая вполголоса. Фредерикъ былъ въ полной увренности, что она или уже влюбила въ себя его брата, или, по крайней мр, старалась ему понравиться. Онъ не зналъ только, замтно ли это другимъ.

Безпрестанно задавалъ онъ себ одинъ и тотъ же вопросъ — были въ ней признаки сумашествія или нтъ? Многіе блднютъ отъ гнва, онъ испыталъ это на себ, ревность и зависть къ хорошенькой двочк также не новость. Все это ровно ничего не доказывало, но ея странный взглядъ, сопровождавшійся судорожнымъ движеніемъ рукъ и особеннымъ трепетомъ тла, наводилъ на мысль, что Шарлотта Карльтонъ дйствительно была сумашедшая или по крайней мр находилась въ опасности потерять разсудокъ. Мы знаемъ, что первыя подозрнія на этотъ счетъ заронила въ него Роза Дарлингъ, не будь этого, подобная мысль никогда и не пришла бы ему въ голову. Вотъ почему онъ серіозно анализировалъ свои опасенія, доискиваясь, не Роза ли была всему причиной.

Очень можетъ быть, что все это скоро перестало бы его тревожить, еслибы мистрисъ Сентъ-Джонъ не высказала при немъ одного замчанія.

Вечеромъ того дня какъ между Шарлоттой и Джорджиной произошло упомянутое столкновеніе, мистрисъ Карльтонъ сидла около сэръ-Исаака въ гостиной, что-то тихо ему нашептывая, между тмъ какъ прекрасная рука ея спокойно лежала на его рук. Она такъ невинно и женственно старалась вывдать у него, какое дло вызвало его съ Джорджиной въ Хазертонъ. Отвтъ былъ очень простъ. Въ Хазертон жилъ бывшій protg декана, но въ послдствіи онъ началъ вести дурную жизнь, сталъ жестоко обращаться съ своею женой и наконецъ былъ уволенъ отъ должности. Джорджина упросила сэръ-Исаака взять его къ себ на испытаніе и дать ему занятіе, а между тмъ ей хотлось повидаться съ его женой. Ничего важнаго тутъ не было, и сэръ-Исаакъ даже не замтилъ съ какимъ безпокойствомъ мистрисъ Карльтонъ ждала его отвта. Въ эту минуту онъ всталъ съ своего мста, вышелъ на балконъ и слъ на террасу, вечеръ былъ такой душный и жаркій, что малйшій втерокъ приносилъ отраду. Мистрисъ Карльтонъ также вышла и сла подл него.

— Фредерикъ, шепнула мистрисъ Сентъ-Джонъ сыну подъ впечатлніемъ минуты,— скажи, теб очень будетъ досадно, если Исаакъ введетъ хозяйку въ замокъ Веферъ.

‘Вотъ какъ! Стало-быть, и она замтила!’

— Все зависитъ отъ того, кто будетъ этою хозяйкой, отвчалъ Фредерикъ.

— Кажется, та, о комъ я теперь думаю, сказала мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Выборъ его могъ быть хуже, Фредерикъ, а эта мн нравится.

Фредерикъ глубоко вздохнулъ. Хуже! Если вс его опасенія окажутся справедливыми, можетъ ли быть что-нибудь хуже этого выбора? На всемъ бломъ свт не сыскалъ бы себ сэръ-Исаакъ жены хуже ея. Мистрисъ Сентъ-Джонъ взглянула на сына.

— Ты что-то молчишь, Фредерикъ. Или она теб не нравится?

— Пожалуй что такъ, отвчалъ онъ.

— Но вдь это одно предположеніе, прибавила мистрисъ Сентъ-Джонъ.— Я вообще не могу себ представить, чтобъ Исаакъ когда-нибудь женился, и совтую теб не безпокоиться объ этомъ.

— Нтъ, милая матушка, вы не понимаете меня, возразилъ Фредерикъ.— Никто не порадовался бы такъ искренно женитьб Исаака, какъ я, знай я только, что онъ женится по любви, но я — я не желалъ бы видть его мужемъ мистрисъ Карльтонъ.

Онъ сказалъ это спокойно и даже нершительно, какъ бы боясь проговориться. Но при одной мысли объ этомъ кровь хлынула ему въ голову, и сердце замерло. Онъ отошелъ отъ матери и побрелъ въ садъ.

Джорджина сидла въ это время подл Исаака. Забившись въ уголокъ между нимъ и ручкой скамьи, она поглощала все его вниманіе, отстранивъ совершенно мистрисъ Карльтонъ. Еслибы молодая двушка знала, какое преступленіе совершала она теперь въ ея глазахъ! Своенравная и настойчивая шалунья, она-таки увлекла его въ нижнія аллеи сада, чтобы погулять при свт яркихъ звздъ, и онъ пошелъ за ней, не извинившись передъ мистрисъ Карльтонъ, даже не выразивъ ей сожалнія. Медленно стали ходить они взадъ и впередъ по дорожкамъ сада, и явственно раздавались въ ночной тишин ихъ веселые голоса. Фредерику было удобно наблюдать за нею въ темнот, и всмотрвшись въ это искаженное лицо, въ эти страшные безумные глаза, онъ убдился,что она помшана и готовитъ мщеніе Джорджин.

Это ужасно смутило Фредерика, да и все это дло вообще начинало сильно тревожить его. Мгновенно возникли въ его воображеніи вс ужасные и необыкновенные разказы о томъ, какъ люди, въ которыхъ и не подозрвали сумашествія, убивали въ припадк безумія другихъ людей или причиняли имъ большой вредъ. Но онъ сейчасъ же опомнился и ударилъ самого себя по рук, чтобъ узнать, во сн онъ или на яву: такъ неправдоподобны и фантастичны казались ему эти мысли. Когда вс возвратились въ комнату, мистрисъ Карльтонъ сла за фортепіано и спла прелестную мелодію, которая возбудила всеобщій восторгъ. Еслибы вс доктора Бедлама объявили ее въ эту минуту сумашедшею, всякій расхохотался бы имъ въ лицо, не исключая и самого мистера Сентъ-Джона.

Замтилъ ли читатель, какъ различно смотримъ мы на вещи днемъ и вечеромъ? Если мы посреди благо дня вспомнимъ свои вечернія фантазіи, которыя тогда казались намъ довольно правдоподобными, съ какимъ сожалніемъ посмемся мы надъ своею глупостью! То же самое было на слдующее утро и съ мистеромъ Сентъ-Джономъ. Все время какъ онъ одвался, солнце весело освщало его комнату, и онъ стыдился самого себя, припоминая свое вчерашнее настроеніе. Какъ могъ онъ поддаться этимъ нелпымъ мыслямъ? Не жестоко ли онъ обидлъ мистрисъ Карльтонъ? Правда, вся обида заключалась въ невысказанномъ подозрніи, но разв онъ имлъ право основывать свои подозрнія на словахъ Розы, которыя могли оказаться несправедливыми? ‘Меня сильно тянетъ ухать отсюда,’ подумалъ онъ, ‘чтобы набраться побольше здраваго смысла до возвращенія.’

Въ то время какъ онъ проходилъ по корридору, мистрисъ Карльтонъ вышла изъ своей комнаты. Блдная, спокойная, и прекрасная, она держала голову немного выше обыкновеннаго, а ея блое альпаковое платье, обшитое черною отдлкой, казалось особенно наряднымъ. Она съ улыбкой протянула руку мистеру Сентъ-Джону, который, въ новомъ припадк раскаянія, вжливо повелъ ее съ лстницы.

— Я получила письмо отъ Розы, сказала она.— Не хотите ли прочесть его? Сестра говоритъ о Париж какъ о земномъ ра.

Съ этими словами она сла за чай. Съ самаго отъзда мистрисъ Дарлингъ она всегда предсдательствовала за чайнымъ столомъ, такъ какъ читателю извстно, что мистрисъ Сентъ-Джонъ не выходила изъ своей комнаты до завтрака. Впрочемъ, въ столовой еще никого не было, и мистеръ Сентъ-Джонъ вышелъ съ письмомъ на террасу, куда отворялась почти вс гостиныя замка Вефера. Тамъ онъ увидалъ Джорджину, она стояла, опираясь на красивыя перила балкона, а даже не обернулась назадъ, чтобы поклониться ему.

— Что это вы такъ внимательно разсматриваете, Джорджина? спросилъ онъ.

— Я ничего не разсматриваю, а думаю, отвчала она.— Мн все хочется припомнить, было ли со мной ночью дйствительное приключеніе, или я видла его только во сн.

Слова ея почему-то особенно подйствовали на Фредерика. Сжавъ въ рук письмо Розы, которое въ эту минуту потеряло для него свой интересъ, онъ попросилъ Джорджину разказать ему что съ нею было.

— Случалось это среда ночи, сказала она,— по крайней мр, такъ мн кажется. Меня что-то разбудило. Я открыла глаза, и что же, Фредерикъ? я увидала такъ же ясно, какъ теперь вижу васъ, что надъ моею кроватью наклоняется какая-то фигура, а чье-то лицо близко пригибается къ моему лицу. Я закричала: ‘Кто тамъ? Что вамъ надо?’ но отвта не послдовало, только занавсъ пошевельнулся, а потомъ мн показалось, что кто-то тихо затворилъ за собой дверь. Еще не совсмъ очнувшись отъ сна, я бросилась къ дверямъ, отворила ихъ и выглянула въ корридоръ. И кого же я увидала или, по крайней мр, думала что вижу? — невозмутимую горничную мистрисъ Карльтонъ, Принсъ, она стояла въ корридор, въ блой ночной кофт, я могу васъ уврить, что я очень явственно слышала ея сердитое ворчанье. Но черезъ нсколько секундъ все исчезло передо мной, и когда глаза мои приглядлись къ темнот, я увидала, что вс двери затворены. Фредерикъ помолчалъ съ минуту, потомъ сказалъ ей:

— Уврены ли вы, что это была Принсъ? Хорошо ли вы ее разглядли?

— Я разсмотрла только ея блую кофту и очертаніе ея фигуры, отвчала Джорджина.— Но по росту ея и по тому, что на стояла у растворенной спальни мистрисъ Карльтонъ, я догадалась, что это Принсъ.

— Не сама ли мистрисъ Карльтонъ? спросилъ Фредерикъ.

— Нтъ, та гораздо выше, возразила Джорджина.— Кром Принсъ, какого и не могло быть, если только я не видала все это во сн, а между тмъ я такъ хорошо помню какъ она ворчала на кого-то, обращаясь къ растворенной комнат мистрисъ Карльтонъ.

— Какъ вамъ самимъ-то кажется, Джорджиана: на яву это было, или во сн?

— Я вполн была уврена, что все это происходило на яву, но Принсъ положительно отвергаетъ это. Она говоритъ, что вы на минуту не выходила изъ комнаты, съ тхъ поръ какъ мистрисъ Карльтонъ легла въ постель, и она думаетъ, что у меня былъ кошемаръ.

— А гд спитъ Принсъ? спросилъ Фредерикъ.— Вроятно, гд-нибудь въ заднихъ комнатахъ?

— Нтъ, она спитъ вмст съ мистрисъ Карльтонъ, отвчала Джорджина.— Разв вы не знали этого? Въ тотъ же день какъ они пріхали сюда, въ комнату мистрисъ Карльтонъ поставили еще одну кровать, потому что она не любитъ спать одна.

— Когда вы говорили объ этомъ съ Принсъ?

— Сію минуту. Я было отправилась разыскивать ее, но она попалась мн въ корридор, и я прежде всего спросила у нея: что случилось у нихъ ночью? Она какъ будто не поняла моего вопроса, такъ что я должна была разказать ей все. Тогда она чуть не расхохоталась мн въ лицо, прибавивъ, что у меня, вроятно, былъ кошемаръ.

— И она положительно утверждаетъ, что ея не было въ комнат?

— Да. Но этого еще мало, она увряетъ меня, что тамъ никого и не могло быть, она говоритъ, что плохо спала эту ночь и потому услыхала бы малйшій шумъ въ корридор, такъ какъ кровать ея стоитъ у самой двери. Что вы думаете объ этомъ, Фредерикъ? спросила Джорджина.

Мистеръ Сентъ-Джонъ не счелъ нужнымъ открывать ей свои мысли и равнодушно отвчалъ:

— Пожалуй, и въ самомъ дл это былъ кошемаръ.

— Но у меня еще никогда въ жизни не было кошемара, отвчала Джорджаза.

— Это нисколько не мшаетъ вамъ имть его теперь, прибавилъ онъ.— А вы не успли разсмотрть лицо, наклонившееся надъ вашею кроватью?

— Нтъ, отвчала Джорджина. — Я не столько видла это лицо, сколько ощущала его близость. То-есть, мн казалось, что я вижу очертаніе головы и лица, да и то не ясно.

— Такъ вы полагаете, что это была Принсъ? спросилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Нтъ, судя по фигур, это не могла быть Принсъ, а кто-то повыше ея ростомъ, возразила Джорджина.— Я, впрочемъ, сама начинаю думать, что все это пригрезилось мн. Пожалуста, не смйтесь надо мной, мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Конечно, пригрезилось, сказалъ онъ.— И еслибъ я былъ на вашемъ мст, Джорджина, я никому не сталъ бы объ этомъ разказывать. Во мн вы можете быть уврены, что я не стану смяться надъ вами, но за другихъ я не ручаюсь, къ тому же мистрисъ Карльтонъ, быть-можетъ, не понравится, если она узнаетъ, что дверь ея комнаты была отворена или показалась намъ отворенною среда ночи. Судя по тому что Принсъ спитъ вмст съ ней, должно полагать, что она очень боязлива, и воображеніе ея сочинитъ цлыя исторіи о ворахъ и разбойникахъ.

— Я и не хотла говорить ей объ этомъ, отвчала Джорджина. — Но, можетъ-быть, Принсъ разкажетъ.

— Это уже не наше дло. Еще одно слово, Джорджина, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ:— совтую вамъ на ночь запирать вашу комнату на ключъ.

Джорджина посмотрла на него съ удивленіемъ.

— Запирать мою комнату, сказала она,— зачмъ?

— Вы тогда не будете воображать, что кто-нибудь входилъ въ вашу комнату, прибавилъ онъ посл минутнаго колебанія.

— Я никакъ не ршусь запереть свою комнату на ночь, возразила она. — Случись въ дом пожаръ, я могу сгорть прежде чмъ кто-нибудь догадается разбудить меня.

— Не бойтесь, Джорджика, нжно сказалъ онъ, положивъ свою руку на ея плечо.— Я позабочусь о васъ въ случа пожара и выломаю дверь, если она будетъ заперта, а покамсть запирайтесь на ключъ, прошу васъ.

— А вы скажите мн прежде, чего вы боитесь, возразила она,— отъ чего именно хотите вы предостеречь меня?

— Я…. я полагаю, что…. въ дом могутъ быть лунатики.— Хоть, напримръ, между горничными.

— Что вы! Вотъ ужь это не по мн! воскликнула Джорджина, которая была далека отъ всякихъ подозрній.— Я несравненно боле испугалась бы, увидавъ ночью въ своей комнат лунатика нежели человка не спящаго.

— Такъ, стало-быть, вы общаете мн запирать вашу дверь. Не такъ ли?

— Общаю, Фредерикъ, отвчала Джорджина.

Онъ повернулся и пошелъ черезъ террасу въ столовую, она безсознательно провожала его взглядомъ, и что за лазурная бездна любви сіяла въ кротко-задумчивыхъ глазахъ ея. Напрасно боролась она до сихъ поръ съ своею любовью: ничто не помогало. Она такъ же страстно любила теперь Фредерика Сентъ-Джона, какъ и въ т дни, когда онъ еще никому не выказывалъ своихъ чувствъ, кром Сары Боклеркъ, когда онъ даже не встрчался еще съ Аделиной де-Кастелла.

XVI. Телеграмма.

Разказъ Джорджины Боклеркъ разсялъ и послднія иллюзіи Фредерика Сентъ-Джона насчетъ мистрисъ Карльтонъ. Онъ былъ вполн убжденъ, что все это случилось на яву, что въ комнату молодой двушки приходила Шарлотта, что она ушла въ ту минуту какъ Джорджина пробудилась отъ сна, и что Принсъ, внезапно замтивъ отсутствіе своей госпожи, вышла ее разыскивать. Зачмъ Принсъ спала въ ея комнат? Это казалось довольно страннымъ мистеру Сентъ-Джону. Но если даже и допустить, что это была мистрисъ Карльтонъ,— то что же привело ее въ комнату Джорджины? что побудило, ее наклоняться надъ спящею двушкой? Не забрела ли она туда отъ тоски и безсонницы, чтобы какъ-нибудь убить время? Мистеръ Сентъ-Джонъ всячески старался убдиться въ этомъ, что же касается до ея намренія повредить Джорджин, онъ положительно отказывался этому врить. Ему не хотлось даже думать объ этомъ. Кром того, что подобный поступокъ казался ему ужаснымъ, онъ находилъ его слишкомъ романтичнымъ. Да и могъ ли онъ думать иначе? Стоило только взглянуть теперь на мистрисъ Карльтонъ. Съ какимъ спокойнымъ, кроткимъ лицомъ сидла она подл Джорджины, и подавая Исааку чашку чаю, говорила ему съ веселою улыбкою:

— На этотъ разъ я не провинюсь передъ вами, сэръ-Исаакъ: сахару положила очень мало. А прежде я все забывала, думала, что наливаю для мистера Сентъ-Джона.

— О, ему можно подслащивать сколько угодно! отвчалъ сэръ-Исаакъ.— Помнишь, когда ты былъ еще маленькимъ мальчуганомъ, Фредъ, я, бывало, до половины только распущу сахаръ въ чаю, а потомъ выну его и отдамъ теб?

Фредерикъ засмялся.

— Я помню, что ты вообще баловалъ меня не по заслугамъ, отвчалъ онъ.

— Сегодня я получилъ письмо изъ Анвика, сказалъ сэръ-Исаакъ, обращаясь къ мистрисъ Карльтонъ.— Дракъ протестуетъ противъ того, что мы до сихъ поръ не демъ въ Анвикъ-Галлъ. Онъ говоритъ, что еслибъ я провелъ тамъ хоть недлю, то еще можно бы надяться, что Анвикъ-Галлъ станетъ когда-нибудь обитаемъ. Что вы скажете о моемъ предположеніи създить туда на недльку, разумется, если позволитъ здоровье мистрисъ Сентъ-Джонъ?

Никто не отвчалъ. Мистрисъ Карльтонъ съ испугомъ подняла было на него глаза, во потомъ сейчасъ же принялась разливать чай.

— Передлки въ оранжере кончены, продолжилъ Исаакъ,— Дракъ пишетъ, что премиленькая вышла штучка. Помните тотъ безобразный уголъ подл печки, мистрисъ Карльтонъ? И его исправили.

Мистрисъ Карльтонъ взглянула на него теперь совершенно спокойно и безстрастно.

— Я не желала бы ничего знать объ Анвик, сэръ-Исаакъ, сказала она. — Я стараюсь, по возможности, забыть о моемъ прошломъ счастіи, и всякое воспоминаніе о немъ для меня весьма тягостно.

— Простите меня, съ чувствомъ воскликнулъ сэръ-Исаакъ:— не слдовало мн и говорить объ этомъ. Такъ, стало-быть, вы не желаете туда хать?

— Покамстъ, нтъ, отвчала она.

Этимъ и кончался разговоръ. Сэръ-Исаакъ вообще оказывалъ большое вниманіе мистрисъ Карльтонъ, не только въ серіозныхъ вещахъ, но даже и въ мелочахъ. Причиной этого было, вроятно, состраданіе къ ея положенію, сознаніе, что онъ владетъ доходами, на которые она всегда разчитывала, но мистрисъ Карльтонъ приписывала его вниманіе боле нжному чувству, въ этомъ не было ни малйшаго сомннія.

— Сегодня я опять поду въ кабріолет, замтилъ Исаакъ. — Эти два дня я не хорошо себя чувствовалъ, вроятно отъ того, что много ходилъ пшкомъ. Кто изъ васъ хочетъ покататься со мной?

— Мн и думать объ этомъ нечего, жалобно сказала Джорджина. — Я еще на прошедшей недл каждый день собиралась писать мамаш и все откладывала. А ужь сегодня непремнно нужно написать и отправить письмо, иначе она его не получитъ.

— Я поду съ вами, мой дорогой сэръ-Исаакъ.

Эти медоточивыя слова шли отъ мистрисъ Карльтонъ, и Фредерику Сентъ-Джонъ досадно было видть, съ какою довольною улыбкой поблагодарилъ ее сэръ-Исаакъ.

Они отправились. Джорджина ушла въ комнату мистрисъ Сентъ-Джонъ писать свои письма, а Фредерикъ забился съ своими мыслями въ самый темный уголокъ мастерской: у него и въ замк Веферъ была своя мастерская. Сначала онъ думалъ было потшить себя, отправившись посл чаю на охоту, такъ какъ сентябрь былъ уже въ исход, но теперь ему было не до того. Имъ овладло серіозное опасеніе, что братъ его непремнно женится на Шарлотт Карльтонъ, если никто не вступится въ это дло.

Не вступится! Но кому же вступиться? Когда мы бываемъ въ затрудненіи, мы всегда разсуждаемъ такъ: ‘Будь вопросъ поставленъ иначе, я еще ршился бы на это.’ То же самое думалъ теперь и Фредерикъ: 2еслибъ я не былъ наслдникомъ Исаака, еслибъ его женитьба не отнимала у меня права на наслдство, я могъ бы спокойно высказать ему мои опасенія. Но теперь — онъ можетъ подумать, что я вмшиваюсь въ его дла изъ собственныхъ интересовъ, и потому я никакъ не ршусь говорить съ нимъ.’ .

Быть-можетъ, онъ былъ правъ. Во всякомъ случа чувства его понятны и достойны уваженія. Еще будь у него боле явныя доказательства сумашествія мистрисъ Карльтонъ, онъ скоре нашелъ бы возможность объясниться съ братомъ, но ихъ не было. Сказать же ему просто: ‘я боюсь, что разсудокъ ея разстроенъ, что она можетъ въ послдствіи сойдти съ ума’, значитъ подать поводъ къ вопросу: ‘на чемъ основываешь ты свои предположенія?’ А въ итог окажется что? Пустякъ, самое неосновательное подозрніе. Но при всемъ этомъ Фредерикъ чувствовалъ, что необходимо заблаговременно предостеречь Исаака, пока онъ не усплъ еще связать себя никакимъ общаніемъ.

Ворча на мистрисъ Карльтонъ, на собственныя осаждавшія его мысли, измученный сомнніями и догадками, Фредерикъ Сентъ-Джонъ бродилъ по своей мастерской изъ стороны въ сторону, то отталкивая палитру, то швыряя въ уголъ рисунокъ, то опуская зеленыя байковыя гардины и черезъ минуту снова поднимая ихъ, и наконецъ ему кое-какъ удалось пережить это несносное утро. Вдругъ, въ ту самую минуту, когда онъ мысленно сожаллъ, что у него нтъ крыльевъ, которыя унесли бы его на край свта, подальше отъ замка Веферъ, ему пришла счастливая мысль поговорить съ Гоноріей. Эта двушка проронила когда-то въ его присутствіи нсколько неосторожныхъ словъ и могла бы теперь открыть ему боле важныя вещи. Онъ охотно отдалъ бы половину своего собственнаго достоянія, лишь бы уяснить терзавшій его вопросъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ позвонилъ и приказалъ вошедшему слуг позвать къ себ Гонорію. Онъ вспомнилъ, что съ прізда домой еще вы разу не видалъ ея. Дло въ томъ, что Гонорія взяла теперь другую должность, которая требовала ея присутствія внизу, а не на верху. Она оставила свои прежнія обязанности горничной, которыя не пришлись ей по нраву, и ставъ помощницей экономки, училась стряпать и варить варенье. Съ тхъ поръ въ продолженіе цлаго полугода ей ни разу не доводилось взбираться на большую лстницу или прислуживать гостямъ.

— Гд вы это скрываетесь? спросилъ мистеръ Сенъ-Джонъ у вошедшей служанки.— Я до сихъ поръ еще не видалъ васъ.

Гонорія объяснила ему все. Она почти не перемнилась со времена ихъ послдняго свиданія, только пополнла немного, и все еще носила трауръ по своемъ любимц, Вен. Она объяснила мистеру Сентъ-Джону, что не находясь боле въ должности горничной, не иметъ нужды являться на верхъ, гд никто ея не требуетъ.

— Слушайте, Гонорія, сказалъ Фредерикъ,— я предложу вамъ одинъ вопросъ, на который вы должны отвчать мн откровенно: это очень важно. Вы можете быть уврены, что я васъ не выдамъ, и что вамъ не будетъ никакой непріятности. Однажды вы проронили въ моемъ присутствіи нсколько словъ, изъ которыхъ я могъ заключать, что бывшая госпожа ваша, мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, помшана. Такъ ли это?

Гонорія молчала, не отъ страху, а по нершимости, не зная что сказать. Думая, что она боится, мистеръ Сентъ-Джонъ снова принялся уврять ее, что она смло можетъ на него положиться.

— Я не отъ того молчу, сэръ, чтобы боялась, возразила Гонорія,— я просто не знаю что отвчать. Я очень хорошо помню свои слова…. Тогда вы еще разспрашивали меня объ этомъ ужасномъ вечер и прибавили, что судя по тому какимъ образомъ сгорлъ ребенокъ, можно подумать, что его умышленно подожгли, а я въ попыхахъ отвчала вамъ, что никто не могъ сдлать этого кром мистрисъ Карльтонъ, въ припадк безумія. Вы поймали меня на слов, сэръ, прежде чмъ я успла докончить мою рчь, и спросили меня, что я хочу этимъ сказать, я вамъ отвчала, что ничего особеннаго, и тмъ кончился вашъ разговоръ. Не разъ посл того раскаивалась я въ своемъ глупомъ отвт на ваши слова, которыя, вроятно, сказаны была безъ особеннаго значенія.

— А ваши-то слова разв имли особенное значеніе, Гонорія? спросилъ Фредерикъ.— Вотъ это бы мн и нужно звать.

— И да, и нтъ, сэръ, отвчала служанка.— Мн раза три случалось видть мою госпожу въ страшныхъ припадкахъ гнва, какихъ нельзя себ и представить въ знатной леди, а потому я и сказала вамъ, что если она сдлала это, такъ не иначе какъ въ припадк своего безумнаго гнва. Но я была далека отъ мысли, что именно она сожгла Веню, прибавила Гонорія — я, кажется, готова была бы вырвать у себя языкъ за эти глупыя слова, что вырвались у меня чисто по неосмотрительности, даромъ что мистрисъ Дарлингъ предостерегала меня отъ этого! Да, нечего и сомнваться, сэръ, что поразившее насъ несчастіе произошло отъ случая.

— Отъ чего предостерегала васъ мистрисъ Дарлингъ?

— А вотъ отъ чего, сэръ. Когда все кончилось и бднаго Веню схоронили, у меня сдлалась горячка, и говорятъ, что въ бреду я высказывала разныя нелпыя обвиненія, между прочимъ я обвиняла свою госпожу, будто она подожгла Веню и потомъ заперла его. Когда я выздоровла, мистрисъ Дарлингъ разказала мн все и ласково просила меня никогда боле не говорить такихъ глупостей. Да он и въ бреду не пришли бы мн въ голову, еслибы не то обстоятельство, что комната, въ которой сгорлъ Веня, была заперта съ двухъ сторонъ. Въ то время я никакъ не могла себ объяснить этого, но въ послдствіи я согласилась съ другими, что бдный Веня, вроятно, нарочно заперся на крючокъ, чтобъ я не помшала ему играть, а другая дверь врно и вовсе не была на задвижк, только мн показалось такъ отъ страху. И это очень можетъ быть, потому что я слишкомъ перепугалась дыму.

— И вы говорите, что въ бреду обвиняла свою госпожу въ случавшемся несчастіи?

— Говорятъ, что такъ, сэръ, а вроятно, это правда. Удивляюсь только какъ могли войдти мн въ голову такія дурныя мысли. Правда, что она всегда ненавидла Веню и завидовала ему съ тхъ поръ какъ родился ея собственный сынъ, я помнила это даже въ бреду, и не боле какъ за часъ до случившагося несчастія она жестоко его прибила.

— Прибила! воскликнулъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Да, сэръ. Дло прошлое, я никому объ этомъ не говорила, да и къ чему было говорить? Такъ вотъ, видите ли, все это перепуталось въ моей бдной больной голов, и я понесла Богъ знаетъ что. Я очень сожалда объ этомъ, сэръ, когда оправилась посл болзни, разв подобныя мысли пришли бы мн въ голову, еслибъ я была въ полной памяти?

— Такъ, стало-быть, вы совсмъ въ другомъ смысл употребили слово безуміе? спросилъ ее мистеръ Сентъ-Джонъ:— и не имли никакой причины подозрвать вашу госпожу въ сумашествіи?

— Никогда и никакой, сэръ, возразила двушка.— Въ минуты сильнаго гнва ее дйствительно можно было принять за безумную, но это сейчасъ же и проходило. Вы меня, надюсь, извините, сэръ, за мое глупое выраженіе.

— Это ничего не значитъ, Гонорія, всмъ намъ случается иногда оговориться. Вы можете идти теперь.

Она повернулась, чтобы выйдти изъ комнаты. Мистеръ Сентъ-Джонъ быстро пробжалъ въ ум своемъ все переданное ему Гоноріей, и затрудненія его, казалось, еще боле увеличились. Онъ не получилъ ни одного врнаго доказательства, что мистрисъ Карльтонъ была дйствительно сумашедшая, за то въ словахъ служанки скрывались другіе намеки, которые сулили горькую будущность Исааку, въ случа его женитьбы на Шарлотт. Если…

Но въ эту минуту размышленія его были внезапно прерваны пронзительнымъ крикомъ, который раздался за дверью. Мастерская мистера Сентъ-Джона помщалась въ углубленіи подъ однимъ изъ поворотовъ лстницы, гд было довольно темно. Гонорія еще не успла затворить за собою дверь, но повидимому, это былъ не ея крикъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ поспшно выбжалъ изъ комнаты.

Крикъ этотъ вырвался у мистрисъ Карльтонъ. Стоя у противоположной стны, она прижималась къ ней, какъ бы желая скрыться отъ преслдовавшаго ее привиднія, и, блдная какъ смерть, устремляла свои испуганные глаза на Гонорію. Мистрисъ Карльтонъ только что вернулась передъ этимъ съ прогулки съ сэръ-Исаакомъ и шла на верхъ въ свою комнату, чтобы снять шляпку и отравиться къ завтраку. Бдная Гонорія, замтивъ впечатлніе, которое она производила на свою бывшую госпожу, стояла въ недоумніи, присдая передъ ней, но не ршаясь спуститься съ лстницы, потому что ей пришлось бы тогда пройдти около самой мистрисъ Карльтонъ. Но прежде чмъ Фредерикъ Сентъ-Джонъ усплъ опомниться отъ удивленія или сообразить, чего могла такъ испугаться Шарлотта, къ ней уже подоспла Принсъ и взяла ее за руку.

— Вдь это Гонорія Тритгонъ, сударыня, сказала она,— разв вы ея не узнали? А вы зачмъ это показываетесь ей на глаза? прибавила Принсъ сердитымъ шепотомъ.— Вдь я говорила, чтобы вы держали себя подальше, что она даже не знаетъ о вашемъ пребываніи въ замк Веферъ. Разв видъ вашъ можетъ быть ей пріятенъ?

Она почти насильно увлекла свою госпожу въ спальню и заперла за собой дверь. На всемъ протяженіи корридора, по крайней мр до тхъ поръ пока уголъ, въ которомъ стояла Гонорія, не скрылся изъ глазъ мистрисъ Карльтонъ, она не сводила съ вся своего дикаго, испуганнаго, отчаяннаго взора. Неужели она приняла ее за привидніе?

Мистеръ Сентъ-Джонъ былъ пораженъ не мене самой Гоноріи.

— Что это значитъ? спросилъ онъ ее.

— Я, право, не знаю, сэръ, отвчала двушка, едва переводя духъ.

— Правда ли это, что Принсъ просила вамъ не показываться на глаза мистрисъ Карльтонъ?

— Да, сэръ, это правда. Она меня предупреждала, что госпожа ея не знаетъ о моемъ пребываніи здсь, и совтовала мн держаться подальше отъ вся.

— Но почему же? спросилъ ее Фредерикъ.

— Этого я не знаю, сэръ. Она мн сказала. только, что мистрисъ Карльтонъ до сихъ поръ на меня гнвается, потому что приписываетъ моей оплошности смерть бднаго Вени. До сихъ поръ она еще не видала меня, но теперь мн показалось, что она была скоре испугана чмъ раздражена.

То же самое показалось и мистеру Сентъ-Джону. Гонорія вернулась къ своимъ обязанностямъ, между тмъ какъ Фредерикъ долго еще не могъ опомниться отъ этого страннаго сцпленія разныхъ подозрительныхъ обстоятельствъ. Мистрисъ Карльтонъ прислала Принсъ извиниться отъ ея имени, что она не придетъ къ завтраку: она чувствовала сильную головную боль отъ долгой прогулки по солнцу безъ зонтика и легла въ постель.

— Весьма сожалю объ этомъ! воскликнулъ сэръ-Исаакъ.— Она еще дорогою жаловаласъ, что забыла взять съ собой зонтикъ.

Долго спустя посл завтрака, мистрисъ Карльтонъ вошла въ гостиную, совсмъ уже одтая къ обду. Въ комнат никого не было, кром Фредерика, который изъ вжливости выразилъ ей свое сожалніе по случаю ея нездоровья, и спросилъ, прошла ли теперь ея головная боль?

— Не совсмъ еще, отвчала Шарлотта.— Сказать вамъ правду, мистеръ Сентъ-Джонъ, прибавила она совершенно спокойно,— встрча съ этою женщиной, Гоноріей Триттонъ, столько же способствовала моей головкой боли, какъ и жаръ. Знаете ли вы, какую должность она исполняла прежде? она была нянькой моего бднаго пасынка, и ея-то оплошности слдуетъ приписать смерть Вени. Я съ тхъ поръ не могу вспомнить о ней безъ ужаса, и неожиданное появленіе ея передо мной…. вдь я и не подозрвала, что она живетъ въ замк Веферъ….. тяжело на меня подйствовало.

— Она состоитъ теперь въ числ здшней прислуги, замтилъ Фредерикъ, не зная хорошенько, что ему отвчать.

— Да, я слышала это, отвчала мистрисъ Карльтонъ.— Удивляюсь только, для чего это сэръ-Исаакъ принялъ ее сюда, впрочемъ, кто не мое дло. Надюсь, прибавила она,— что Гонорія не попадется мн боле на глаза, потому что я чувствую къ ней непреодолимое отвращеніе. Еслибы не эта дурная женщина, мы до сихъ поръ жили бы себ счастливо въ Анвик.

Говоря это, она накинула на голову носовой платокъ, и отправилась на лугъ, гд сидла мистрисъ Сентъ-Джонъ. Сэръ-Исаакъ былъ въ это время въ своей гостиной, а Фредерикъ пошелъ къ нему. На стол его были разбросаны бумаги, онъ торопливо писалъ что-то.

— Прочти это, сказалъ онъ Фредерику, подавая ему какое-то письмо, между тмъ какъ въ голос его слышалось неудовольствіе.— Не понимаю, какъ люди могутъ быть такъ безтолковы.

— Ты пишешь для того чтобъ остановить это? спросилъ Фредерикъ, прочитавъ письмо.

— Да, я пишу объ этомъ, но придетъ ли мое письмо во время, это еще вопросъ. Извстіе это я подучалъ только нынче посл полудня.

— На твоемъ мст я телеграфировалъ бы, сказалъ Фредерикъ.

Сэръ-Исаакъ положилъ перо на столъ.

— Дйствительно это будетъ лучше, сказалъ онъ:— одно неудобно, что въ телеграмм много не передашь.

— Пошли и письмо, и телеграмму, совтовалъ меньшой братъ.— Я сейчасъ же пойду на станцію и самъ отправлю телеграмму, а письмо ты можешь послать по почт. Покрайней мр ты будешь спокоенъ, что сдлалъ все что отъ тебя зависело.

— Да, оно будетъ лучше, сказалъ сэръ-Исаакъ,— если только ты не сочтешь на трудъ сходить на телеграфъ, но успешь ли ты вернуться къ обду?

— Разумется, успю, отвчалъ Фредерикъ.— Что же касается до труда, то могу тебя уврить, Исаакъ, что одолженіе не съ моей, а съ твоей стороны. Я съ самаго утра не въ дух, вроятно, отъ того что сижу безъ дла.

Сэръ-Исаакъ изготовилъ телеграмму, а Фредерикъ побжалъ съ ней на станцію, какъ школьникъ перескакивая съ холма на холмъ. Моціонъ значительно облегчилъ его тяжелое настроеніе. Впрочемъ, ему недалеко было идти: желзную дорогу изъ Лексингтона протянули теперь еще дальше, и небольшая промежуточная станція, выстроенная на томъ мст, гд находился прежде огородъ Ячменной Жатвы, почти примыкала къ жилищу дворника въ замк Веферъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ вошелъ въ небольшую комнатку, гд помщалась контора телеграфа, входъ въ нее былъ изъ пріемной. Онъ подалъ свою телеграмму и стоялъ, разговаривая съ конторщикомъ, когда послышался шелестъ женскаго платья и чей-то торопливый женскій голосъ. Мистеръ Сентъ-Джонъ стоялъ въ эту минуту за приподнятою доской конторки, и потому вошедшая женщина не могла его видть.

— Эй, молодой человкъ, могу ли я сейчасъ же отправить телеграмму? весьма нужная, сказала она.

— Можете, отвчалъ конторщикъ. А куда именно?

— Въ Парижъ, отвчалъ голосъ.

— Говорите, что нужно передать, сказалъ конторщикъ.

— Я записала это на бумажк, чтобы не произошло ошибки. Это телеграмма секретная, и я прошу васъ сохранитъ ее въ тайн. Такъ, одно маленькое дльце, которое ни до кого не касается, а между тмъ прошу васъ обратить особенное вниманіе на эту телеграмму, потому что она посылается изъ замка Веферъ. Придетъ ли она сегодня вечеромъ въ Парижъ?

— Да, смло отвчалъ конторщикъ, считая слова.

— А что будетъ стоить?

— Двнадцать шиллинговъ и шесть пенсовъ.

— Двнадцать шиллинговъ и шесть пенсовъ! повторилъ голосъ.— Да это грабежъ!

— Васъ никто не принуждаетъ платить, сказалъ конторщикъ.

— Но тогда телеграмма не пойдетъ?

— Конечно, не пойдетъ.

Раздался звукъ серебра, брошеннаго на конторку.

— Нкогда мн съ вами торговаться, такъ ужь поневол должна заплатить то что вы просите, проворчалъ голосъ. — А вамъ все-таки стыдно, молодой человкъ.

— Цны назначаются не мною, отвчалъ конторщикъ. — Прощайте, сударыня.

Она вышла изъ комнаты такъ же поспшно какъ и вошла, не замтивъ мистера Сентъ-Джона и даже не подозрвая, чтобы кто-нибудь стоялъ въ это время за деревянною конторкой: Фредерикъ бросился вслдъ за всю, отворилъ дверь и узналъ Принсъ.

‘Такъ, стадо-быть, я не ошибся въ ея голос,’ подумалъ онъ. Принсъ почти бжала по направленію къ замку Веферъ.

— Мн нужно видть эту телеграмму, Джонсъ, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ, вернувшись въ телеграфную.

Мистеръ Джонсъ колебался, но эти слова были произнесены такимъ твердымъ, повелительнымъ голосомъ, и къ тому же произносившій ихъ былъ наслдникъ замка Вефера. Ковторщикъ подалъ ему телеграмму.

‘Мери Принсъ къ мистрисъ Дарлингъ.

‘Прізжайте какъ можно скорй. Ей, кажется, плохо. Я опасаюсь того, что считаю неудобнымъ передавать вамъ заочно.’

— Могу я отправить ее, сэръ? спросилъ конторщикъ.

— Непремнно, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ.— Благодарю васъ, Джонсъ, все въ порядк. Только мн необходимо было прочесть эту телеграмму.

Сказавъ это, мистеръ Сентъ-Джонъ тихо пошелъ домой, погруженный въ глубокое раздумье. Дйствительно, ему было надъ чмъ призадуматься. Въ замк еще не начинали обдать. Джорджина Боклеркъ, сіяя прекрасными срыми глазками, полными неподдльнаго восторга, бжала къ нему навстрчу черезъ лугъ. На ней было голубое шелковое платье, а волосы ея были перевиты жемчугомъ.

— Фредерикъ, отгадайте новость, кричала Джорджина.— Я только сейчасъ ее узнала, а вы должны сами догадаться.

Онъ взялъ Джорджину за об руки и сталъ нжно смотрть ей въ глаза. Она покраснла.

— Итакъ я долженъ угадать вашу новость, сказалъ Фредерикъ.— Что бы это могло быть? Ужь не собираетесь ли вы стать скромницей?

Джорджина засмялась и попробовала освободить свои руки, но онъ не пустилъ ея.

— Не могу удержаться, чтобы не объявить вамъ мою радость, сказала она.— Папаша и мамаша дутъ домой, завтра ихъ ждутъ въ приходъ!

— Какъ вы узнали это? спросилъ ее Фредерикъ.

— Мн сейчасъ только дали знать изъ прихода. Я такъ рада, какъ будто цлый вкъ не видала папа! Но еслибъ я предвидла это, ни за что не стала бы коптть вчера надъ моимъ огромнымъ посланіемъ къ мамаш, сказала Джорджина.

— Я также очень радъ ихъ прізду, прибавилъ Фредерикъ довольно серіозно.— Наконецъ-то мы сбудемъ васъ съ рукъ.

Она быстро взглянула на него въ недоумніи, но лицо его подтверждало его слова.

— Для чего вы это говорите? спросила она.

— А потому что это правда: я буду очень радъ, когда вы снова переселитесь подъ крылышко декана.

Его серіозный тонъ привелъ ее въ изумленіе.

— За все это время вы еще ни разу не были такъ рзки со мной какъ теперь, сказала она обиженнымъ тономъ.— Сэръ-Исаакъ никогда не сказалъ бы мн этого.

— Что значитъ: за вс это время?

— То-есть съ тхъ поръ какъ вы вернулись въ замокъ Веферъ, вдь вы очень хорошо поняли, что я хотла сказать, прибавила Джорджина.

— Такъ вы называете меня рзкимъ? повторилъ Фредерикъ.

— Разумется, разв это любезно сказать двушк, что отъ вся рады отдлаться? Отъ меня вы никогда не слыхали такихъ колкостей, даже въ самые буйные дни моей юности, возразила Джорджина.

— Да, я очень радъ отъ васъ отдлаться, смясь отвчалъ Фредерикъ.

Но въ то же время рука его нжно опустилась на голову Джорджины, и онъ съ любовью посмотрлъ ей въ лицо. Вки ея опустились, на глазахъ задрожали слезы.

— Вдь вы знаете, я ни крошечки не люблю васъ, Джорджина, прибавилъ онъ.

Но слова эти были сказаны такимъ голосомъ, какъ будто онъ убждалъ ее въ противномъ. Джорджина побжала отъ него прямо въ гостиную. Фредерикъ послдовалъ за нею и засталъ все общество на пути въ столовую, Шарлотта шла подъ руку съ сэръ-Исаакомъ.

XVII. Изломанный слонъ.

— Что вы намрены длать съ Анвикомъ, сэръ-Исаакъ?

Этотъ вопросъ мистрисъ Карльтонъ не мало удивилъ сэръ-Исаака, такъ какъ до сихъ поръ она постоянно уклонялась отъ всякаго разговора на этотъ счетъ. Посл описаннаго вами въ предшествующей глав прошло не боле сутокъ, и все общество снова собралось въ столовой за десертомъ. По правую руку отъ сэръ-Исаака помщалась мистрисъ Карльтонъ, по лвую — Джорджина. Рядомъ съ Джорджиной сидлъ Фредерикъ, насупротивъ его крикливый, разговорчивый и уже немолодой викарій доктора Боклерка, преподобный Даницъ Оуэнъ, а на противоположномъ конц стола, прямо противъ сэръ-Исаака, мистрисъ Сентъ-Джонъ. Викарій забжалъ въ замокъ по какимъ-то приходскимъ дламъ, а сэръ-Исаакъ оставилъ его обдать. Бдный труженикъ не прочь былъ перекусить кусочекъ, какъ онъ выразился, но впрочемъ объявилъ, что тотчасъ же посл обда ему нужно исчезнуть.

Это были одни слова. Обдъ давно кончился, а онъ все еще не переставалъ болтать съ Джорджиной, съ мистрисъ Сентъ-Джонъ, и со всми, кто только хотлъ его слушать. Добрая душа! онъ болталъ безъ всякаго вреда близкимъ. Правда, въ приход звали его старой кумушкой, во тмъ не мене прихожане любили его и ни за что не захотли бы съ вамъ разстаться. Джорджина тараторила не мене его, мистрисъ Сентъ-Джонъ отъ нея не отставала, а онъ разказывалъ имъ объ одномъ изъ своихъ прихожанъ какую-то уморительную исторію, возбуждавшую всеобщій смхъ. Въ столовой было шумно, а пользуясь этимъ, мистрисъ Карльтонъ неожиданно предложила свой вопросъ сэръ-Исааку: что намренъ онъ длать съ Анвикомъ?

— Въ какомъ смысл разумете вы? спросилъ сэръ-Исаакъ съ нжнымъ участіемъ, которое относилось не лично къ ней, а къ ея положенію.

— Будете ли вы когда-нибудь жить тамъ?

— Не думаю. У меня, какъ вамъ извстно, есть другое помстье, на свер, куда я, и переду, если придется оставить замокъ Веферъ.

— Но вы никогда не оставите замокъ Веферъ, сэръ-Исаакъ!

— То-есть перестану быть его владльцемъ, если Фредерикъ женится. Я всегда имлъ намреніе уступать ему Веферъ въ случа его женитьбы, хотя увренъ, что буду гостить здсь по шести мсяцевъ ежегодно.

Она сидла, склонивъ свое прекрасное лицо надъ тарелкой, кроша пирожное, и повидимому, вся погруженная въ это занятіе, между тмъ какъ ея блестящіе, черные волосы, украшенные душистою блою розой, чуть не касались радушнаго хозяина.

— Нтъ, сэръ-Исаакъ, вы не оставите замокъ Веферъ.

— Я оставлю его только при тхъ обстоятельствахъ, о которыхъ сейчасъ упоминалъ вамъ. Это мы ужь давно поршили съ Фредерикомъ.

— А разв онъ собирается жениться?

— Покамстъ ничего не извстно, хотя я очень желалъ бы этого!

— Ну, такъ пусть онъ перезжаетъ въ Анвикъ, а вы оставайтесь здсь. Что за идея бросать кто чудное мсто, когда вы отдлали его какъ игрушку!

Сэръ-Исаакъ улыбнулся.

— Вы точно сговорились съ Фредерикомъ, мистрисъ Карльтонъ, братъ мой утверждаетъ, что пока я живъ, въ замк Веферъ не будетъ другаго хозяина, и все это, пожалуй, кончится тмъ, что мы оба скоротаемъ здсь свой вкъ старыми холостяками, впрочемъ, нтъ, вдь одинъ только старый, а другой-то еще молодой.

— Но разв сами вы никогда не женитесь? вкрадчиво спросила она. — Почему бы вамъ не обзавестись своею собственною семьей? О, сэръ-Исаакъ, поврьте, что всякій пожелалъ бы вамъ этого.

Вмсто отвта, сэръ-Исаакъ только улыбнулся. Между тмъ Фредерикъ Сентъ-Джонъ изъ всхъ силъ напрягалъ свой слухъ, чтобы не проронить ни одного слова изъ этой интересной для него бесды, хотя вншнимъ образомъ вниманіе его принадлежало мистеру Оуэну, котораго онъ слушалъ, повидимому, съ большимъ участіемъ.

— Знаете ли, что мн хотлось бы сдлать съ Анвикомъ?— и голосъ сэръ-Исаака понизился да шепота. — Я жедалъ бы поселить тамъ васъ.

При этихъ словахъ на щекахъ ея зардлся румянецъ.

— Нтъ, я никогда боле не могу жить въ Анвик. О, сэръ-Исаакъ… и она приблизила къ нему свое прекрасное дицо, на которомъ отразилось столько грусти… Подумайте, какъ много перенесла я въ Анвик! Можете ли вы требовать, чтобъ я возвратилась туда?

Онъ отвчалъ ей взглядомъ, исполненнымъ состраданія.

— Отдайте Анвикъ вашему брату, сэръ-Исаакъ. А сами оставайтесь въ замк Веферъ и не смйте даже думать о томъ, чтобъ его покинуть.

— Стало-быть, вамъ нравится замокъ Веферъ?

— Мн еще нигд не нравилось больше здшняго.

— Въ такомъ случа для чего бжать отсюда? улыбаясь сказалъ сэръ-Исаакъ.

— Да я и не желаю бжать, отвчала она, поднимая на него свои умоляющіе, полные слезъ глаза,— мн не куда бжать. И какъ трудно, о, какъ трудно свивать себ новое гнздо съ тми ничтожными средствами, которыя у меня остались! Потерявъ Анвикъ, я потеряла все.

Въ эту минуту шумно задвигала стульями. Мистрисъ Сентъ-Джонъ вставала изъ-за стола, и Фредерикъ мысленно благословлялъ свою мать за такую счастливую мысль. Изъ разговора Шарлотты Карльтонъ съ его братомъ до него долетали лишь отрывочныя фразы, но онъ слышалъ на столько, чтобъ уловить смыслъ бесды.

— А теперь,, сэръ-Исаакъ, вы ужъ извините меня, я долженъ съ вами раскланяться, воскликнулъ мистеръ Оуэнъ, въ свою очередь вставая со стула,— позвольте благодаритъ васъ, что вы позволяете мн забгать къ вамъ такимъ образомъ безъ церемоніи.

— Не хотите ли еще рюмку вина? спросилъ сэръ-Исаакъ.

— Благодарю васъ, я уже достаточно выпилъ. Человку дловому вино никуда не годится. А у меня еще столько длъ впереди: съ тмъ поговорить, у того побывать. Вдь вы знаете, что деканъ возвращается сегодня вечеромъ.

И онъ шумно вышелъ изъ комнаты. Фредерикъ придвинулъ свой стулъ къ брату и слъ подл него, а сэръ-Исаакъ поставилъ передъ нимъ бутылку бордо, но молодой человкъ машинально налилъ рюмку и не прикоснулся къ ней. Оба она были вообще чрезвычайно воздержны, въ настоящую же минуту младшій чувствовалъ себя слишкомъ взволнованнымъ чтобы пить: въ теченіе послднихъ сутокъ онъ совершенно убдился въ разчетахъ мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ на сэръ-Исаака.

— Надолго ли пригласилъ ты сюда мистрисъ Карльтонъ, Исаакъ?

— Когда она пріхала въ замокъ Веферъ, я просилъ ее оставаться здсь сколько она пожелаетъ, отвчалъ сэръ-Исаакъ,— и надюсь, что она этимъ воспользуется.

— Она теб нравится?

— Чрезвычайно. Она понравилась мн съ перваго раза. Бдняжка! Такая кроткая, ласковая и несчастная! Я отъ души ей сочувствую.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ положилъ на кончикъ пальца серебряный десертный ножъ, и сталъ качать его, нисколько не думая о томъ что длаетъ. Онъ просто не зналъ какъ ему высказать то, что его занимало.

— Она совтуетъ мн, Фредъ, уступить теб для жительства Анвикъ.

— Какая великодушная! возразилъ Фредъ, но сэръ-Исаакъ не замтилъ ироніи, скрытой въ этихъ словахъ.— Она, кажется, доказывала за столомъ, что теб гршно покидать замокъ Веферъ, или что-то въ этомъ род? Но вдь ты знаешь, что я самъ того же мннія, Исаакъ.

— Увидимъ, увидимъ. Что жь ты не пьешь своего вина?

Фредерикъ подвинулъ къ себ рюмку и снова оставилъ ее. Ему очень хотлось знать, что разумлъ Исаакъ подъ этими словами ‘увидимъ, увидимъ’. Быть-можетъ, въ нихъ не заключалось ничего особеннаго, но тмъ не мене они не нравились ему.

— Исаакъ, я намренъ быть очень смлымъ, и хочу напасть на…. чуть не сказалъ…. на одно изъ твоихъ предубжденій. Ты любишь Шарлотту Карльтонъ. А я, я не люблю ея.

— Ты не любишь ея?

— Нтъ, не могу выразить какъ непріятно мн видть ее здсь и не знать когда она отсюда удетъ. И все это,— какъ бы ты думалъ? — ради тебя!

Сэръ-Исаакъ былъ крайне озадаченъ. Онъ быстро взглянулъ на брата своими, блестящими, проницательными глазами, но Фредерикъ смотрлъ не на него, а на качавшійся ножъ.

— Что жь теб не нравится въ ней?

— Вопервыхъ, она, мн кажется, фальшива. А вовторыхъ….

Но въ эту минуту ножъ сорвался на дорогую десертную тарелку и отскъ отъ вся кусокъ. Виноватый смутился, а сэръ-Исаакъ улыбнулся.

— Старая привычка, Фредъ. Помнишь, какъ ты разбилъ ту превосходную тарелку изъ ворчестерскаго фарфора?

— Какъ не помнить! Я помню даже какъ разсердилась матушка, вдь я разрознилъ тогда цлый сервизъ. Ужь лучше бы мн не клали ни ножа, ни вилки, какъ дтямъ. Я всегда начинаю играть ими….

— Но ты забылъ о мистрисъ Карльтонъ? продолжай же свой обвинительный актъ противъ нея.

Когда умъ нашъ колеблется, какъ сильно дйствуетъ на него малйшее слово, или даже звукъ голоса! Шутливый тонъ Исаака показался Фредерику насмшкой, и онъ, скрпя сердце, вернулся къ этому разговору, почти готовый отказаться отъ него.

— Вовторыхъ, я хотлъ сказать, Исаакъ, что, мн кажется, она не въ своемъ умъ.

— Что, что такое теб кажется?

— Что Шарлотта Карльтонъ не въ своемъ ум.

Сэръ-Исаакъ пристально посмотрлъ на брата, какъ бы спрашивая его, не рехнулся ли онъ самъ.

— Ты шутишь, Фредерикъ?

— Ни мало. Я какъ нельзя боле серіозенъ.

— Ну, такъ скажи мн, по крайней мр, на чемъ ты основываешь это мнніе?

Фредерикъ заране предвидлъ этотъ подводный камень въ разговор съ Исаакомъ. Какія основанія имлъ онъ? Ровно никакихъ. Причины, казавшіяся ему важными, были въ сущности ничтожны, ему вдругъ пришло въ голову, что онъ не имлъ права повторять болтовню такой втреной двочки, какъ Роза.

— Мн уже не разъ приходилось подмчать въ ея глазахъ не только странное, даже дикое выраженіе, котораго не можетъ быть у людей въ здравомъ разсудк. Клянусь честію, Исаакъ, что я не сталъ бы теб говорить объ этомъ, еслибы не имлъ на то основательной причины…. еслибы не считалъ этого своею обязанностію.

— Мн кажется, ты говоришь безъ основанія, Фредерикъ, серіозно сказалъ сэръ-Исаакъ.— У многихъ изъ насъ бываютъ иногда странные взгляды. Но въ ней я ничего не замтилъ.

— При теб она бываетъ осторожне.

— Пустяки. Сумашедшіе не умютъ остерегаться ни передъ кмъ, ужъ не во сн ли это теб приснилось?

Фредерика такъ и передернуло. Онъ видлъ, что Исаакъ смется надъ нимъ.

— У меня есть еще другія доказательства, сказалъ онъ: — это ея поступки.

— А именно?

Могъ ли Фредерикъ отвчать на это? Могъ ли онъ высказать ему сомннія, возбужденныя въ немъ разказомъ Джорджины, что въ комнату ея приходали Шарлотта? Могъ ли онъ разказать о встрч съ Гоноріей на лстниц? О телеграмм, которую онъ прочелъ обманомъ? А еслибъ онъ разказалъ это, то еще было ли бы это принято за доказательство? Съ Джорджиной могъ быть кошемаръ, ужасъ, который Гонорія внушала мистрисъ Карльтонъ, не имлъ въ себ ничего неестественнаго, а телеграмма Принсъ могла относиться и не къ Шарлотт. Нтъ, не къ чему было разказывать этого, сэръ-Исаакъ не убдился бы, а скорй обратилъ бы все это въ шутку.

— Исаакъ, мн почти жаль что я заговорилъ съ тобой объ этомъ, продолжалъ онъ.— По моему мннію, мои доказательства весьма убдительны, но ты, повидимому, смотришь на нихъ иначе.

— Конечно: дикій взглядъ еще не доказательство. Да и къ чему ты вообще заговорилъ объ этомъ?

Фредерикъ молчалъ. Онъ не могъ объяснить настоящей причины, которая заставила его говорить, а именно — опасенія, чтобъ Исаакъ не женился на Шарлотт Карльтонъ. Братъ могъ дурно перетолковать его побужденія.

— Ужь не хотлъ ли ты возстановить меня противъ нея?

— Въ нкоторой степени, д-да.

— Чтобы выжить ее изъ замка Веферъ?

— Ты угадалъ.

— Въ такомъ случа, или я тебя не понимаю, или — ты самъ страдаешь тмъ же недугомъ, въ которомъ заподозрилъ ее, бдняжку. Она можетъ остаться здсь навсегда, если ей угодно: не забудь, что я пользуюсь доходами, которые нкогда принадлежали ей, и пожалуста, никогда боле не возобновляй этого разговора, Фредерикъ.

Съ этими словами сэръ-Исаакъ вышелъ изъ столовой, а Фредерикъ надлъ свою шляпу и выбжалъ вонъ изъ дому, съ напряженно-бившимся пульсомъ и нестерпимымъ сознаніемъ понесеннаго пораженія. Онъ не могъ говорить на этотъ счетъ съ Исаакомъ ясне чмъ говорилъ. До этого не допустила бы его несчастная гордость, а между тмъ онъ сознавалъ необходимость предостеречь брата. Онъ былъ убжденъ, что если братъ его женится на Шарлотт Карльтонъ и узнаетъ потомъ, что она сумашедшая, то это открытіе убьетъ его.

Недовольный и взволнованный, онъ побрелъ въ приходъ, исполняя желаніе Джорджины, которая просила его узнать, въ которомъ часу ожидаютъ туда ея родителей. Оказалось, что они ужь пріхали и отобдали. Деканъ сидлъ одинъ въ своемъ кабинет, склонивъ свое веселое лицо надъ цлою пачкой писемъ, которыя вскрывалъ одно за другимъ. Въ его свтло-каштановыхъ волосахъ уже блестли кое-гд серебристыя нити, плечи его слегка согнулись, но добрые, честные глаза — врное подобіе глазъ дочери, попрежнему смотрли прямо и ласково, а рука была какъ и всегда готова для дружескаго пожатія.

Еще въ раннемъ дтств потерявъ отца и часто бывая въ обществ декана Боклерка, Фредерикъ Сентъ-Джонъ незамтно привыкъ смотрть на него, съ сыновнимъ чувствомъ. Врно то, что здороваясь теперь съ деканомъ, онъ жаждалъ открыть ему свое затрудненіе. Никто не могъ дать ему боле благоразумнаго и прямаго совта, какъ этотъ добрый человкъ. А у Фредерика Сентъ-Джона что задумано, то и сдлано. Онъ тотчасъ же приступилъ къ своему разказу, обойдя молчаніемъ только эпизодъ Джорджины.

Деканъ внимательно выслушалъ его до конца и покачалъ головой.

— А вдь въ самомъ дл, другъ мой, причины ваши слишкомъ неосновательны, чтобы заподозрить мистрисъ Карльтонъ въ сумашествіи.

— Знаю, отвчалъ Фредерикъ,— въ этомъ-то вся и штука. Будь он хоть немного посеріозне, я дйствовалъ бы гораздо смле, и не стсняясь, принялъ бы надлежащія мры.

— Ваше главное опасеніе, если не ошибаюсь, заключается въ томъ, чтобъ эта молодая женщина не завлекла сэръ-Исаака?

— Да, только прошу васъ, докторъ Боклеркъ, не перетолкуйте моихъ побужденій въ дурную сторону, быстро прибавилъ Фредерикъ.— Будь она пара Исааку, сумй она надлить его счастьемъ, я самъ побуждалъ бы его къ этому браку, увряю васъ. Неужели вы не понимаете, какъ тяжело мн вмшиваться въ это дло? изо ста человкъ девяносто девять наврное скажутъ, что я дйствую ради собственныхъ разчетовъ, изъ опасенія потерять права на наслдство. Но видитъ Богъ, что не таковы мои чувства, что мн дорого только счастіе брата. Онъ благороднйшее существо въ мір, и я увренъ, что еслибъ ему пришлось жениться, онъ прежде всего обезпечилъ бы меня.

— А я такого мннія, что онъ никогда не женится, сказалъ деканъ.

— Не знаю. Я боюсь этого, и боюсь именно по причин ея. Еслибъ онъ женился на ней и узналъ въ послдствіи, что она сумашедшая, это убыло бы его. Вы сами знаете, сэръ, какъ онъ чувствителенъ.

— Повторите-ка мн сначала то, что вы сейчасъ разказывали, возразилъ деканъ. — Я разумю симптомы мистрисъ Карльтонъ.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ повиновался. Онъ передалъ то, что разказывала ему Роза, сообщилъ о своихъ собственныхъ наблюденіяхъ надъ Шарлоттой, о встрч на лстниц съ Гоноріей и о телеграмм, которую послала Принсъ. Вс эти обстоятельства, взятыя вмст, были довольно подозрительны, но порознь они ровно ничего не значили.

— Какъ бы то ни было, заключилъ онъ,— для меня они очень важны, и я увренъ, что она не въ здравомъ ум.

— Ужь не наслдственное ли это сумашествіе? задумчиво проговорилъ деканъ, который, очевидно, смотрлъ на это дло не такъ какъ Фредерикъ.— Подождите, кто она такая по отцу?

— Она урожденная миссъ Норрисъ, дочь мистера Норриса изъ Норрисъ-Корта. Ея мать мистрисъ Дарлингъ.

— Такъ, такъ, внезапно прервалъ деканъ, припоминая.— Я знавалъ ея отца, будучи приходскимъ викаріемъ въ ихъ округ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ съ удивленіемъ взглянулъ на сановитаго члена высокой церкви.

— Вы были викаріемъ!

Деканъ засмялся.

— Вдь мы вс начинаемъ съ этой должности, Фредерикъ.

Молодой человкъ въ свою очередь смялся теперь надъ своею минутною разсянностью.

— Такъ вы еще тогда знали мистера Норриса?

— Да, немного. Я, кажется, одинъ разъ обдалъ въ его дом. Церковь моя находилась на краю Анвикскаго прихода, не далеко отъ Норрисъ-Корта. Мистеръ Норрисъ умеръ скоропостижно передъ самымъ моимъ отъздомъ оттуда. Помню, что смерть его поразила весь округъ, и если не ошибаюсь, объ ней ходили какіе-то таинственные олухи.

— Отъ чего онъ умеръ?

— Не извстно, въ этомъ-то и заключалась загадка. Молва говорила, что онъ умеръ отъ горячки, но докторъ, лчившій его, мистеръ Пимъ, уврялъ меня, что у него была совсмъ другая болзнь, хотя онъ и не называлъ мн какая именно.

— Это тотъ самый Пимъ, что живетъ въ Анвик?

— Мистеръ Пимъ практиковалъ въ Анвик. Быть-можетъ, онъ практикуетъ тамъ и до сихъ поръ.

— Да, онъ и теперь тамъ. Мн пришлось дважды встртиться съ нимъ въ Анвикъ-Галл: въ первый разъ на похоронахъ Джоржа Сентъ-Джона, а потомъ на похоронахъ его старшаго сына. Исаакъ слишкомъ дурно себя чувствовалъ, чтобы самому хать туда, и я былъ представителемъ его. Не предполагаете ли вы… онъ остановился въ смущеніи, но потомъ продолжилъ: — что мистеръ Норрисъ былъ сумашедшій? Я увренъ, что со стороны мистрисъ Дарлингъ ничего подобнаго не могло передаться.

— Я не имю причинъ предполагать это, отвчалъ деканъ.— Въ то время мн нуженъ былъ слуга, и ко мн явился одинъ изъ лакеевъ мистера Норриса. Рекомендовалъ его мистеръ Пимъ, такъ какъ мистрисъ Норрисъ была больна, и къ ней нельзя было обратиться за свдніями. Я нанялъ его. Это былъ тотъ самый слуга, который ухаживалъ за мистеромъ Норрисомъ во время его послдней болзни.

— И онъ никогда не разказывалъ вамъ отъ чего умеръ мистеръ Норрисъ?

— Нтъ, онъ былъ чрезвычайно скрытенъ, одинъ изъ скрытнйшихъ людей, которыхъ мн только случалось видть. А между тмъ, превосходный былъ слуга. Однажды я спросилъ его, отъ какой болзни умеръ его господинъ, и онъ отвчалъ мн, что отъ горячки. Я замтилъ ему, что мистеръ Пимъ находилъ въ немъ совсмъ другую болзнь. На это онъ сказалъ, что мистеръ Пимъ не понялъ хорошенько болзни мистера Норриса, но что это непремнно была горячка, или одинъ изъ ея видовъ.

— Онъ и до сихъ поръ у васъ?

— Нтъ, онъ умеръ, бдняга. Мсто у меня было ему не подъ силу, потому что я держалъ тогда одного только слугу, что говорится: малаго на вс руки, и онъ оставилъ меня для другой, боле легкой должности. Потомъ вернулся къ своей прежней госпож, вышедшей въ то время замужъ за полковника Дарлинга, а чрезъ нсколько времени я услыхалъ, что онъ уже умеръ.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ не слушалъ этихъ подробностей, онъ впалъ въ глубокую задумчивость. Деканъ посмотрлъ на него.

— Никто, кром мистера Пима, не можетъ объяснить это темное дло, докторъ Боклеръ. Я попросилъ бы васъ написать ему.

— Для чего это?

— Чтобъ узнать отъ чего умеръ мистеръ Норрисъ. Быть-можетъ, онъ былъ сумашедшій.

— Но люди не умираютъ отъ сумашествія.

— Во всякомъ случа бды не будетъ, если вы напишете.

— Я подумаю, сказалъ деканъ.

— А теперь мн надо уйдти, сказалъ Фредерикъ, вставая. — Не пойдете ли и вы со мной, чтобы повидаться съ Джорджиной?

— Ахъ, Фредерикъ, ужь вы знаете чмъ соблазнить меня! Чтобъ увидать ее, я готовъ бы былъ идти гораздо дальше чмъ въ замокъ Веферъ. Дорогая моя! Я думаю, никто не знаетъ ей настоящей цны.

Они вышли вмст, заглянувъ сначала въ гостиную, чтобы предупредить мистрисъ Боклеркъ о своемъ уход. Она сидла тамъ съ миссъ Денисонъ, пожилою особой, которая пріхала къ нимъ погостить мсяца на два и была сущимъ наказаніемъ для Джорджины.

Въ ожиданіи своего отца, а можетъ-быть, одного его спутника, Джорджина стояла на порог балкона. Фредерикъ захотлъ удивить ее: онъ заставилъ декана обогнуть домъ, и они какъ будто выросли передъ ней изъ земли. Молодой человкъ внимательно наблюдалъ за этимъ свиданіемъ: онъ видлъ, какъ дочь прильнула къ отцу, какъ радостныя слезы заструились по ея щекамъ, а теперь окончательно убдился, что у нея было любящее сердце. Да онъ и прежде не сомнвался въ этомъ, не взирая на ея втренность.

— А гд мамаша? Отчего она не пришла съ вами?

— Я оставилъ ее съ миссъ Денисонъ.

Джорджина вскрикнула.

— Папаша! неужели вы привезли ее къ намъ?

— Не я, а мамаша это сдлала. Она пріхала сюда гостить, Джорджи, мсяца на два,

Джорджи такъ и ахнула.

— Ну, такъ я останусь въ замк Веферъ!

— Нтъ, вы не останетесь здсь, воскликнулъ Фредерикъ, и тотчасъ же поспшилъ повернуть эту нелюбезность въ шутку. — Мы не должны удерживать васъ, Джорджина.

— Да и я не могу обойдтись безъ тебя, сказалъ деканъ. Они вошли въ комнату. Счастливая Джорджина, на прекрасныхъ глазахъ которой еще блестли радостныя слезы свиданія, гордо опиралась на руку своего отца. Сэръ-Исаакъ, игравшій въ это время въ шахматы съ мистрисъ Карльтонъ, всталъ чтобы привтствовать декана, а мистрисъ Карльтомъ, которая еще вы разу не видала его, также оставила игру, и она были представлены другъ другу. Спокойно, безстрастно, сдержанно стояла она, обмниваясь привтствіями съ докторомъ Боклеркомъ, ея прекрасныя черты были въ высшей степени привлекательны, а тонкіе пальцы держали одну изъ хрустальныхъ шахматныхъ фигуръ изящной работы. Кто же могъ мене Шарлотты Карльтонъ походить на сумашедшую? деканъ съ удивленіемъ посмотрлъ на Фредерика, какъ бы недоумвая, не въ бреду ли онъ наговорилъ ему все это. Въ эту минуту Джорджина тихо подкралась къ владльцу замка Веферъ и подняла на него свои умоляющіе глаза.

— Позвольте мн еще остаться здсь хоть на нсколько дней, сэръ-Исаакъ? сказала она. — Позволите, не правда ли?

— Нечего и спрашивать объ этомъ. Разумется, оставайтесь!

— Но вы попросите за меня папашу?

— Непремнно, моя прелесть. Да разв онъ хочетъ увести васъ?

— Конечно, хочетъ. А вы знаете что надлала мамаша? Она привезла къ намъ эту ужасную миссъ Денисонъ. Не понимаю, какъ это папаша позволилъ. Въ послдній разъ какъ мы были вмст, это было въ Вестербери, она мутила весь домъ. Она безпрестанно со мной ссорилась, ну, да и я, конечно, не оставалась въ долгу. Все, что я ни длала, было дурно, а однажды она-таки подбила мамашу запереть меня на два часа въ особенную комнату, за то что я будто бы наговорила ей грубостей. Упросите же, чтобы меня оставили здсь, сэръ-Исаакъ.

Онъ улыбнулся ей своею кроткою одобрительною улыбкой и снова слъ за шахматы. Деканъ разговаривалъ съ мистрисъ Сентъ-Джонъ, Джорджина безпрестанно перепархивала отъ нихъ къ игрокамъ и обратно, оживляя каждаго своею милою болтовней, только одинъ Фредерикъ не принималъ участія въ общемъ весель. Онъ сидлъ одинъ подл чайнаго стола, съ чашкой чая въ рук, какъ будто весь интересъ его жизни заключался въ этомъ занятіи.

Время шло, и когда часы пробили десять, деканъ съ удивленіемъ всталъ, ибо не ожидалъ, чтобъ уже было такъ поздно.

— Вдь вы оставите у насъ Джорджину? сказалъ сэръ-Исаакъ, вставая изъ-за шахматовъ,чтобы проститься съ деканомъ.

Но мистрисъ Карльтонъ, повидимому, такъ любила эту игру, что не могла оторваться отъ нея.

— Пусть она остается у васъ до завтра, а потомъ ужь милости просимъ и домой.

— О, папаша! раздался умоляющій голосъ: — позвольте мн погостить здсь подольше. Вы знаете почему я желаю этого,— еслибы не эта противная миссъ Денисонъ….

Лицо декана сдлалось серіозно.

— Еще нсколько денечковъ, папаша, чтобъ оправиться отъ этого удара, а потомъ я и вернусь домой.

Глаза ея смялась, когда она говорила это, а деканъ также невольно улыбнулся. Между тмъ какъ онъ пожималъ руку мистрисъ Карльтонъ, Джорджина внезапно повернулась къ Фредерику.

— Неужели вы не замолвите за меня словечко, мистеръ Сентъ-Джонъ? Вдь вы сами нкогда называла миссъ Денисонъ старою колдуньей.

— Можетъ-быть, когда я былъ грубымъ мальчишкой, отвчалъ онъ.

— Стало-быть, вы не попросите за меня?

— Нтъ, сказалъ онъ тихимъ и серіознымъ голосомъ,— мн не хотлось бы, чтобы вы оставалась здсь, Джорджина.

Не успла еще Джорджина опомниться отъ удивленія, какъ въ комнат поднялась суетня. Обернувшись, она увидла даму въ дорожномъ костюм, въ которой узнала мистрисъ Дарлингъ. Появленіе ея всхъ поразило своею неожиданностью. Особенно Фредерикъ не врилъ глазамъ своимъ. Какъ могла она такъ скоро исполнить телеграмму!

Въ эту минуту деканъ, единственный изъ присутствующихъ, который не поспшилъ на встрчу прізжей, стоялъ подл мистрисъ Карльтонъ и на досуг разсматривалъ выраженіе ея лица, на которое случайно упалъ его взглядъ. Вмсто того чтобы кинуться навстрчу матери, мистрисъ Карльтонъ отшатнулась назадъ, лицо ея помертвло, въ глазахъ сверкнулъ странный, дикій огонь, а одна изъ хрустальныхъ шахматныхъ фигуръ выпала изъ ея рукъ, раздробленная въ куски. Фредерикъ Сентъ-Джонъ тоже видлъ это. Неужели всякая нечаянность производитъ на нее подобное дйствіе? Или это была несомннные признаки близкаго сумашествія? Если хрустальный словъ былъ раздавленъ ея рукой, а не самъ разбился при паденіи, то какою необыкновенною силой должна была владть она! Едва усплъ Фредерикъ Сентъ-Джонъ замтить взглядъ декана, прикованный къ мистрисъ Карльтонъ, какъ суматоха стала общею: вс заговорили разомъ, а мистрисъ Дарлингъ весело смялась, раскланиваясь направо и налво и пожимая руку то тому, то другому. Она знала, что всхъ поразить своимъ пріздомъ, и заране восхищалась этою мыслію. Письмо, полученное ею изъ Коттеджа, откуда спрашивала ея приказаній насчетъ какихъ-то поправокъ въ дом, побудило ее немедленно пуститься въ дорогу, но она ршила завернуть сперва въ замокъ Веферъ, чтобъ узнать, не подетъ ли съ ней Шарлотта.— Что длаетъ Роза? — о, она совершенно здорова и осталась погостить въ Париж у де-Кастелла. Милая Шарлотта! Какъ она похорошла и поправилась!

Между тмъ милая Шарлотта пришла въ себя и снова стала спокойною, кроткою, безстрастною Шарлоттой. Повидавшись съ матерью, она въ раскаяніи обратилась къ сэръ-Исааку, между тмъ какъ Фредерикъ и Джорджина поднимали съ пода разбитые куски хрусталя.

Проститъ ли ее сэръ-Исаакъ? Разрознить такой великолпный шахматный приборъ! И какимъ образомъ словъ могъ выскользнуть изъ ея рукъ? Еще мене могла она понять, почему разбился онъ на мягкомъ ковр? Ужь не ударился ли онъ о костяную ножку шахматнаго стола? Напрасно убждалъ ее сэръ-Исаакъ не безпокоиться о такихъ пустякахъ: она не переставала умолять его о прощеніи.

— Мистрисъ Карльтонъ, что это съ вашею рукой? Вы, должно-бытъ, сами раздробили слона?

Это сказала Джорджина Боклеркъ, которая, стоя на ковр, случайно замтила порзы на прекрасной, бдой рук Шарлотты и сочившуюся изъ нихъ кровь. Гнвно сверкнула очами мистрисъ Карльтонъ на неосторожную двушку и протянула свою бдую руку сэръ-Исааку, который привился ее обвязывать.

— Странно, что мы почти никогда не можемъ объяснить себ подобные случаи, сказала она съ очаровательною улыбкой. — У миссъ Боклеркъ, должно-быть, весьма неопредленныя понятія о сил, если она предполагаетъ, что я могла изломать этого слона. Благодарю васъ, сэръ-Исаакъ.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ вышелъ вмст съ деканомъ.

— Надюсь, что теперь вы напишете мистеру Пиму? сказалъ онъ.

— Напишу, отвчалъ деканъ.

XVIII. Сборы на обдъ.

Если мистрисъ Дарлингъ поспшила въ Англію чтобы подвинуть работы въ Коттедж, пришедшія въ застой по причин ея отсутствія, то работы эта оставались и теперь въ засто, потому что сама она не похала дальше замка Веферъ. На другой день посл ея прізда сэръ-Исаакъ весьма любезно спросилъ у нея, не проведетъ да она съ ними нсколько дней? Мистрисъ Дарлингъ поймала его на слов и осталась. Джорджина также осталась, и все, повидимому, шло довольно гладко и тихо. Только мистрисъ Карльтонъ доле прежняго оставалась въ своей комнат, да лицо матери ея, какъ казалось Фредерику Сентъ-Джону, имло какой-то угрюмый, озабоченный надъ.

— Какъ здоровье мистрисъ Карльтонъ? спросилъ онъ у нея однажды.

— Она совершенно здорова, благодарю васъ, отвчала мистрисъ Дарлингъ, нагибаясь надъ большимъ воздушнымъ гераніемъ, чтобы сорвать съ него нсколько цвтковъ.

— Мн не совсмъ-то нравился ея видъ въ послднее время, смло продолжалъ Фредерикъ. — Мн кажется, она не…. не хорошо себя чувствуетъ.

— Напротивъ, она совершенно здорова, отвчала мистрисъ Дардиигъ, стараясь выразить на своемъ лиц удивленіе. — Шарлотта всегда была крпкаго сложенія. Она и Роза пошла въ меня, природа надлила ихъ крпкимъ здоровьемъ, чего нельзя сказать объ остальныхъ моихъ дочеряхъ. Я собираюсь хать въ Коттеджъ, мистеръ Сентъ-Джонъ, и мн очень бы хотлось увезти съ собой Шарлотту, но она совсмъ не расположена хать, и я замтила, что мой неожиданный пріздъ даже разсердилъ ее. Она, повидимому, очень счастлива здсь.

Тмъ и кончился этотъ разговоръ. Мистрисъ Дарлингъ тотчасъ же ушла куда-то, и вылазка Фредерика Сентъ-Джона осталась безъ послдствій.

Въ свое время деканъ получилъ отвтъ отъ мистера Пима, который сообщалъ ему, что мистеръ Норрисъ изъ Норрисъ-Корта умеръ въ припадкахъ сумашествія. Вдова его, въ послдствіи мистрисъ Дарлингъ, сумла, ради дочери, сохранить его болзнь втайн и замять вс толки. Мистеръ Пимъ еще никогда и никому не открывалъ этого, но онъ имлъ такое высокое мнніе о декан Вестерберійскомъ, что ршился смло вврить ему эту тайну, чувствуя, по письму его, какъ важно было для него это открытіе.

— Вы видите, что я былъ правъ, воскликнулъ Фредерикъ, когда деканъ показалъ ему письмо.

— Не совсмъ, возразилъ деканъ. — Вы правы лишь въ томъ, что въ семейств ихъ есть этотъ недугъ, но разв это доказательство, чтобы мистрисъ Карльтонъ была имъ одержима?

— Многіе, быть-можетъ, не найдутъ это достаточнымъ доказательствомъ, а для меня это весьма важно. Вы согласитесь, по крайней мр, что нельзя пожелать такой жены для Исаака.

— Согласенъ, хотя, по моему мннію, Фредерикъ, она такъ же опасна для него, какъ и для васъ. Поврьте, что онъ и не думаетъ о женитьб.

Фредерикъ молчалъ. Онъ отчасти соглашался съ деканомъ, но онъ зналъ, какъ увлекательно могло быть общество хитрой, красивой женщивы для сэръ-Исаака, который никогда не имлъ до сихъ поръ подобныхъ сношеній.

Прошло два или три дня, и ничто не нарушало спокойствія даже мнительнаго Фредерика Сентъ-Джона. Жизнь въ замк Веферъ шла своимъ заведеннымъ порядкомъ: однообразіе нарушалось только визитами изъ замка въ приходъ и изъ прихода въ замокъ. Сентябрь приближался къ концу, погода стояла очаровательная, теплая, такъ что сэръ-Исаакъ Сентъ-Джонъ, мистрисъ Карльтонъ и Джорджина почти жили на воздух. Не мучь его это мрачное подозрніе, Фредерикъ Сентъ-Джонъ былъ бы въ высшей степени счастливъ, видя какимъ прекраснымъ здоровьемъ пользовался теперь его братъ. Впрочемъ, даже и эти подозрнія не могли омрачать того странно-радостнаго чувства, которое незамтно начинало охватывать все существо его, а котораго онъ не хотлъ анализировать. Кто знаетъ, быть-можетъ, обаятельное вліяніе Джорджины постепенно проникало въ его сердце, а можетъ-быть, чувство къ ней уже давно таилось въ немъ, только онъ не умлъ отдать себ въ этомъ отчета.

Мистрисъ Дарлингъ сидла въ своей комнат и занималась корреспонденціей. Вечерняя почта завезла ей въ замокъ Веферъ три письма, изъ которыхъ два — одно отъ лондонской пріятельницы, другое отъ дочерей — были совершенно ничтожны, такъ что каждый могъ бы прочесть ихъ. Третье же заключало въ себ лишь одну строку. Прочитавъ ее, мистрисъ Дарлингъ быстро сунула письмо въ карманъ и украдкой взглянула на Шарлотту, чтобы посмотрть, не замтила ли она этого движенія.

— Бабушк лучше, сказала мистрисъ Дарлингъ. — Не хочешь ли прочесть письмо Маргариты, душа моя? А вотъ и другое, отъ мистрисъ Уэйльдъ.

Мистрисъ Карльтонъ стояла въ эту минуту у окна, въ полъоборота, то посматривая на эеденые, покатые холмы, разстилавшіеся передъ ея глазами, то наблюдая за своею матерью. Она протянула руку за письмомъ, и роскошныя складки ея серебристо-сраго шелковаго платья зашумли отъ этого движенія. Она носила теперь самый легкій трауръ. Мистрисъ Дарлингъ подала ей оба письма.

— И то, и другое совершенно пусты, Шарлотта. Разсянно пробжавъ ихъ содержаніе, Шарлотта бросила ихъ на столъ съ полупрезрительнымь жестомъ и посмотрла на мистрисъ Дарлингъ, снова углубившуюся въ свою корреспондеицію.

— А отъ кого было третье, мамаша?

— Третье!

— Да, то, что вы сунули въ карманъ.

— О, это было не письмо, а счетъ.

— На конверт стоялъ штемпель Анвика.

‘Каково зрніе’, чуть не вырвалось у мистрисъ Дарлингъ, но тотчасъ же она совершенно равнодушно прибавила:

— Мн всегда присылаютъ счеты, которыхъ не могутъ заплатить безъ меня за неимніемъ большихъ суммъ, милая Шарлотта, прибавила мистрисъ Дарлингъ (а нужно прибавить, что Шарлотта совершенно удовлетворилась отвтомъ матери, ни на минуту не заподозривъ его правдивости),— такъ какъ рчь зашла теперь о дом, то позволь мн еще разъ спросить тебя, когда намрена ты хать со мной?

— Я не возвращусь боле въ Анвикъ. Выходя замужъ за Джорджа Сентъ-Джона, я навсегда покинула Коттеджъ.

— Куда же ты хочешь хать? Въ Беркширъ? Въ Лондонъ? Въ Брайтонъ? Въ Парижъ? Только скажи куда. Я не требую, чтобы ты непремнно возвратилась въ Анвикъ.

— Пожалуста, не приставайте ко мн, мамаша. Мн очень хорошо тамъ гд и теперь, и я хочу продлить свое пребываніе въ замк Веферъ. Въ тотъ вечеръ, когда вы пріхали сюда такъ неожиданно, я, право, думала, что это ваша тнь, потому что еще наканун получила отъ васъ письмо, въ которомъ вы ни слова не упоминали о намреніи оставить Парижъ, я уже догадалась для чего вы пріхали. Я знала, что вы хотите попытаться увезти меня изъ замка Веферъ. Но я предупреждаю васъ, чтобы вы не трудились.

Мистрисъ Дарлингъ ничего не отвчала. Она знала по опыту, что это будетъ напрасный трудъ. Всю жизнь свою она убждалась въ томъ, что принуждать къ чему-либо Шарлотту было ‘напраснымъ трудомъ’, и тяжело становилось ей подчасъ это бремя. Наклонившись надъ бумагами, она молча продолжала писать, какъ вдругъ Шарлотта неожиданно заговорила съ нею.

— Долго ли еще пробудетъ здсь эта двчонка? спросила она.

Голова мистрисъ Дарлингъ занята была въ эту минуту многими пріятными и непріятными мыслями, и она вообразила, что слово ‘двчовка’ относится къ Гоноріи Триттонъ. Глаза Шарлотты сверкнули дикимъ гнвомъ за эту невольную ошибку, бдная мистрисъ Дарлингъ готова была бы откусить свой неосторожный языкъ, но желая поправиться, она еще больше запуталась.

— Шарлотта, другъ мой, извини меня пожалуста. И сама не знаю, какъ она пришла мн въ голову. Разв не отъ того ли, что я утромъ говорила съ ней сегодня. Ты….

— Вы говорили съ ней! рзко прервала Шарлотта: — Желала бы я знать, мамаша, о чемъ вы можете говорить съ ней. Еслибы каждаго наказывали по заслугамъ, то Гонорія Триттонъ давно была бы…. была бы…. что она смла говорить вамъ обо мн?

— Милая Шарлотта! воскликнула несчастная мать, испугавшись голоса, которымъ сказаны были эти послднія слова: — она ни слова не говорила мн о теб. Я случайно встртилась съ ней въ одномъ изъ корридоровъ нижняго этажа. Она только поклонилась мн и спросила о моемъ здоровь — вотъ и все.

— На дняхъ эта женщина осмлилась нарочно стать на моей дорог. Я это знаю, презрительно сказала мистрисъ Карльтонъ. — И еслибъ я не боялась унизить себя, обращая вниманіе на такую тварь, я попросила бы сэръ-Исаака прогнать ее изъ замка Веферъ.

— Ахъ, Шарлотта! Неужели за то, что она попалась теб на лстниц?

— Нтъ. Но за то горе, которое она принесла мн въ прошедшемъ. Для чего она здсь, желала бы я знать? Въ прошлую ночь мн приснилось, что она пришла убить меня.

Мистрисъ Дарлингъ еще прежде слышала о встрч Шарлотты съ Гоноріей и хорошо знала вс подробности этой встрчи. Но она благоразумно обошла ее молчаніемъ и заговорила о другомъ лиц.

— Стало-быть, ты разумла миссъ Боклеркъ, Шарлотта?

— Конечно, миссъ Боклеркъ. Чего она не возвращается домой?

— Ахъ, моя милая, какъ же ты не хочешь понять, что она здсь почти какъ у себя дома, успокоительно проговорила мистрисъ Дарлингъ. (Уже прежде замчено было, что въ разговорахъ съ Шарлоттой голосъ мистрисъ Дарлингъ всегда принималъ этотъ ласкающій, успокоительный тонъ, какъ будто она вчно боялась какого-нибудь взрыва) — приходъ такъ близко отсюда, и об семьи такъ дружны между собой, что Джорджина и здсь, и тамъ чувствуетъ себя какъ дома.

— Какой вздоръ, мамаша! Здсь она чужая, ея домъ въ приход, и ей пора бы вернуться туда, когда отецъ и мать уже вернулись. Я хочу знать что ей тутъ нужно?

Тихій и выразительный шепотъ, которымъ произнесены были эти слова, крайне удивилъ мистрисъ Дарлингъ. Что еще забрала себ въ голову Шарлотта?

— Мн кажется, теб должно быть все равно, моя милая, здсь она или у себя дома.

— Напротивъ, для меня это очень важно. Она постоянно слдитъ за мной какъ шпіонъ.

— Какъ шпіонъ? Шарлотта!

— Ну да. Она употребляетъ вс усилія, чтобы возстановить противъ меня сэръ-Исаака.

— Ахъ, Шарлотта! какъ ты ошибаешься. Я уврена, что у нея и въ голов нтъ ничего подобнаго.

— А я вамъ говорю, что да, смотрите сюда!

Мистрисъ Дарлингъ встала, повинуясь повелительному приказанію дочери и посмотрла изъ окна въ то мсто, куда указывала Шарлотта. Въ эту минуту Джорджина Боклеркъ, уже совсмъ одтая къ обду,— на ней было свтлое кисейное платье съ голубыми атласными вточками,— шла подъ руку съ сэръ-Исаакомъ. Ея хорошенькая блокурая головка такъ близко наклонядась къ нему въ разговор, что шелковистые волосы и голубыя ленты почти касались его лица. Даже издали видно было, съ какою нжною любовью смотрлъ сэръ-Исаакъ на свою прелестную спутницу.

— Сегодня посл полудня, продолжила мистрисъ Карльтонъ,— онъ общалъ хать со мной верхомъ, онъ на своемъ пони, а я на срой лошади мистера Сентъ-Джона, какъ вдругъ она явилась и увела его. Онъ ушелъ съ ней, едва извинившись передо мной, и они прогуливались гд-то пшкомъ въ продолженіе нсколькихъ часовъ сряду. Она ни на минуту не отстаетъ отъ него. Но успетъ она одться къ обду, какъ уже опять приманитъ его къ себ. И вы скажете посл того, что она не интригуетъ противъ меня?

Что могла сказать мистрисъ Дарлингъ? Подозрніе крпко засло въ голов Шарлотты, и никакіе доводы не могли бы ее разуврить. Темное предчувствіе бды, съ которою она не въ силахъ будетъ справиться, какъ холодомъ охватило душу мистрисъ Дарлингъ, и когда Шарлотта порывисто вышла изъ комнаты, она достала изъ кармана скомканное письмо и еще разъ пробжала его съ чувствомъ радостной благодарности: оно извщало ее о скоромъ прізд того, чья помощь могла быть теперь гораздо дйствительне нежели ея собственная.

Мистрисъ Карльтонъ спустилась съ лстницы, заглядывая во вс углы направо, налво и даже черезъ вызолоченную балюстраду внизъ, въ пріемную, что она постоянно длала со времени своей встрча съ Гоноріей Триттонъ. Но смотрла не прямо и открыто, а украдкой, какъ бы боясь снова увидть ее. Потомъ она вошла въ гостиную, и притаившись за голубою атласною драпировкой балкона, стала смотрть въ растворенныя двери. Джорджина шла по террас съ сэръ-Исаакомъ: на нихъ-то и устремился ея взглядъ, злой, гнвный, угрожающій. Въ глазахъ ея сверкалъ мрачный огонь, губы поблднли, руки конвульсивно сжимались, какъ бы отъ непреодолимаго гнва. Но посреди этихъ зловщихъ симптомовъ, какой-то внутренній инстинктъ шепнулъ ей, что она не одна, она быстро повернулась и увидала Фредерика Сентъ-Джона, который сидлъ за ближайшимъ столомъ и преспокойно наблюдалъ за ней.

Она тотчасъ же опомнилась и подошла къ нему. Лицо ея приняло прежнее, безстрастное выраженіе, на прекрасныхъ блыхъ пальцахъ руки блестли роскошные перстни.

— Какой сегодня теплый день, мистеръ Сентъ-Джонъ!

— Да, очень теплый.

— А вы что-то рано собралась къ обду, сказала она, намекая на его обыкновенно позднее появленіе къ столу, ему часто случалось приходить, когда вс уже сидли за супомъ.

— Я сегодня дома не обдаю. Я иду съ миссъ Боклеркъ въ приходъ.

— И сэръ-Исаакъ также? быстро спросила она.

— Не думаю.

— Видли вы сегодня мистрисъ Сентъ-Джонъ.

— Да. Ей лучше. Она сегодня сойдетъ къ обду.

Мистрисъ Карльтонъ не сказала боле ни слова. Фредерикъ Сентъ-Джонъ снова углубился въ газету. Все ясне раздавались голоса сэръ-Исаака и Джорджины, по мр того какъ они приближались къ балкону. Они вс трое ходили посл полудня въ приходъ, и деканъ просилъ ихъ вернуться къ обду, чтобъ избавить его отъ скучнйшаго tte—tte съ миссъ Денисонъ, которая на всхъ умла наводить уныніе. Такимъ образомъ ршено было, что Джорджина и Фредерикъ отправятся въ приходъ, но сэръ-Исаакъ не далъ положительнаго общанія, и Джорджина, повидимому, уговаривала его теперь идти вмст съ ними.

— Это весьма не великодушно съ вашей стороны, сэръ-Исаакъ. Вдь вы знаете, что это для знаете, чтобъ избавить его отъ общества этой статуи. Еслибы васъ заперли въ одномъ дом съ какою-нибудь Готтентоткой, и вы стали бы просить папашу спасти васъ отъ этой пріятной собесдницы, ужъ врно онъ не сталъ бы отказываться.

— Но мн нельзя сегодня, возразилъ сэръ-Исаакъ, и голосъ его звучалъ смхомъ.— Вдь я сказалъ декану, почему мн нельзя придти сегодня.

— Стало-бытъ, вы ршитесь пустить меня одну, безъ себя! О, какъ это не любезно, сэръ-Исаакъ! А вдругъ меня украдутъ? Вдь тутъ могутъ быть похитители въ кустахъ.

— У васъ будетъ боле надежный защитникъ чмъ я, сильный и молодой, а я старъ и хилъ.

— Для меня вы никогда не состаритесь, никогда….— и слезы уже готовы были брызнуть изъ ея глазъ.— О, какъ я желала бы увести васъ съ нами!

— Мн и самому хотлось бы этого, Джорджина, вдь вы для меня словно красное солнышко, при васъ свтло, а безъ васъ темно и скучно. Но дло въ томъ, что я, какъ хозяинъ дома, не могу оставить своихъ гостей. Случись это въ другой день, когда мистрисъ Сентъ-Джонъ сошла бы къ обду, мое отсутствіе осталось бы не замтнымъ. Но теперь невозможно.

— Что за несносно-скучные люди! воскликнула Джорджина, безцеремонно намекая на мистрисъ Карльтонъ и ея мать.— Я знаю, что вы охотне пошли бы съ нами. Я такъ и скажу папаш, что если онъ прикованъ къ миссъ Денисонъ, то вы пригвождены къ мистрисъ Карльтонъ. Не знаю, что бы вы длали съ ней все это время, еслибы не я.

Они вошли въ комнату, Джорджина съ дерзкимъ, задорнымъ выраженіемъ на прелестномъ личик, сэръ-Исаакъ съ нжною, любящею улыбкой. Мистрисъ Карльтонъ успла разглядть обоихъ и быстро отошла въ сторону, ни одинъ изъ нихъ и не подозрвалъ, что слова ихъ были подслушаны.

Фредерикъ Сентъ-Джонъ всталъ.

— Мы непремнно опоздаемъ, Джорджина!

— Вы думаете? Ну, такъ я скажу, что всему виной вы одни, воскликнула счастливая двушка, поспшно хватая со стула блую мантилью и соломенную шляпку.— Я ужь готова.

— Разв вы не наднете вашу мантилью?

— Нтъ, я беру ее только для вечера, когда мы будемъ возвращаться домой. А теперь можете нести ее.

Она бросила ему на плечо мантилью, повсила себ на руку шляпку, и подъ защитой ея крошечнаго, щегольскаго зонтика оба отправились въ путь. Между тмъ мистрисъ Карльтонъ наблюдала за ними, стоя у открытаго окна.

— Знаете ли вы который часъ, Джорджина? спросилъ онъ.

— Да, я думаю, уже боле пяти.

Онъ показалъ ей часы. Было безъ двадцати минутъ шесть.

— Конечно, вы можете свалить вину на меня, если хотите, но во всякомъ случа мистрисъ Боклеркъ очень разсердится на васъ обоихъ.

— А все не такъ, какъ миссъ Денисонъ, смясь возразила Джорджина. — Старая причудница! Увряетъ, что у нея разстраивается желудокъ, какъ скоро она обдаетъ поздне половины шестаго. Будь я на мст папаши, я велла бы подавать собственно для нея супъ и дв бараньи котлетки, а настоящій обдъ назвачила бы въ семь. Она у меня скорехонько перестала бы привередничать.

— Будь вы на мст вашего отца, вы дйствовала бы такъ же, какъ онъ, воскликнулъ Фредерикъ.— А когда вамъ придется жить своимъ собственнымъ домомъ, Джорджина, я увренъ, что вы не уступите ему въ любезности.

— Можетъ-быть, только ужь не къ миссъ Денисонъ. Но я постараюсь никогда не приглашать къ себ такихъ непріятныхъ людей. Вотъ хоть бы, напримръ, эту мистрисъ Карльтонъ.

— А вы разв находите мистрисъ Карльтонъ непріятною? спросилъ онъ, оборачиваясь къ Джорджин, которая уже занялась просовываніемъ ручка своего зонтика въ кусты, совершенно позабывъ о неудовольствіи своей матери и о голодной миссъ Денисонъ. — Кажется, вы говорили, что она вамъ нравится.

— Да, прежде она мн нравилась. Мн было очень жаль ея. Но теперь она становится весьма непріятною. Она иногда смотритъ на меня такъ зло, какъ будто хочетъ укусить, да вотъ, посмотрите, что она сдлала вчера.

Джорджина протянула Фредерику кисть руки и указала на синее пятно, какъ бы отъ сильнаго давленія.

— Неужели это она сдлала! воскликнулъ онъ, взявъ ея руку обими руками.— Какимъ образомъ?

— Конечно, безъ намренія, то-есть не для того чтобы повредить мн. Мы съ ней поспорили за что-то: кажется, насчетъ прогулки съ сэръ-Исаакомъ. Она утверждала, что мн не годится ходить по такой жар, а я говорила, что чмъ жарче тмъ пріятне, и когда я хотла убжать, она поймала меня за руку, увряю васъ, я думала, что меня схватила гіена. Я вскрикнула отъ боли! Сэръ-Исаакъ услыхалъ это и обернулся. Тутъ она стала смяться, я также засмялась, да и убжала отъ нея. А сегодня утромъ гляжу — на рук синякъ.

Онъ все еще смотрлъ на пятно, повертывая хорошенькую ручку въ своей мужественной рук.

— Говорили вы объ этомъ сэръ-Исааку?

— Не помню. Впрочемъ, погодите, я, кажется, говорила ему, что мистрисъ Карльтонъ прочла мн цлое наставленіе по поводу солнечныхъ ударовъ и веснушекъ, продолжала безпечная двушка.— Пустите мою руку, мистеръ Сентъ-Джонъ. Синякъ вовсе не занимателенъ, чтобы разсматривать его такъ долго.

Онъ молча выпустилъ ея руку, и они пошли дале. Джорджина порхала подл него, то забгая впередъ, то оставаясь позади, но везд, куда только проникали косые лучи заходящаго солнца, они играли на ея блокурой головк, обвитой голубыми лентами.

— Ей, врно, часто случается бывать не въ дух, продолжала Джорджина, все еще намекая на мистрисъ Карльтонъ.— Видли вы ее сейчасъ у окна, когда мы уходили? Какъ она на меня покосилась.

— Вроятно, она иметъ на это свои причины, замтилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Какія же?

— Она васъ ревнуетъ.

— Ревнуетъ меня? къ кому?

— Къ сэръ-Исааку.

Большіе срые глаза Джорджины сдлались еще больше и съ невыразимымъ удивленіемъ устремились на Сентъ-Джона.

— Ревновать меня къ сэръ-Исааку? Къ сэръ-Исааку? Но откуда взялась у нея такая нелпая мысль?

— Что это вы такъ особенно налегаете на сэръ-Исаака? Разв еще есть другой, къ которому бы она скоре могла…

Онъ не кончилъ своей фразы и устремилъ на все такой глубокій взоръ, что она отвернулась въ смущеніи. Яркимъ румянцемъ, гораздо ярче розовой полосы на горизонт, зардлосъ ея лицо, и онъ съ улыбкой прервалъ свою рчь.

Впрочемъ, Джорджина скоро оправилась, но не довольная имъ, не довольная собой, почти съ сердцемъ начала оправдываться какъ могла.

— Право, я не понимаю васъ, мистеръ Сентъ-Джонъ, или вы сдлались такъ же безтолковы, какъ мистрисъ Карльтонъ. Ну разв можно ревновать меня къ сэръ-Исааку? Пусть ужь лучше ревнуетъ къ папаш.

— Мистрисъ Карльтонъ, вроятно, думаетъ, что въ качеств старшей гостьи, она иметъ боле правъ на вниманіе хозяина нежели кто-либо другой, сказалъ онъ, не желая пояснять ей боле.— Вотъ почему ей не нравится, что вы завербовали сэръ-Исаака.

— Только отъ этого! воскликнула Джорджина, вздернувъ свой хорошенькій носикъ.— А я поняла это иначе. Ну, такъ я завтра же, на зло ей, цлый день не отпущу отъ себя сэръ-Исаака. Вотъ увидите.

Сентъ-Джонъ ничего не отвчалъ, онъ думалъ. Не его вина, что Джорджина до сихъ поръ оставалась въ замк Веферъ, онъ и теперь не находилъ благовиднаго предлога для ея удаленія. А между тмъ, въ глубин сердца, его такъ и подмывало желаніе, чтобъ она была подальше отъ нихъ, подальше отъ всякой опасности и бды. Этотъ синякъ на ея рук! что если….

— Накиньте на меня мантилью, мистеръ Сентъ-Джонъ, сказала Джорджина.

Она надла шляпку на самую маковку и остановилась въ ожиданіи мантильи, спиною къ Сентъ-Джону.

— А что, вамъ холодно! Нужно было надть ее съ самаго начала.

— Холодно! Въ такой теплый вечеръ! Ни мало. Но мы сейчасъ вступимъ на приходскую землю и можемъ повстрчать мамашу, или ея очаровательную гостью. Тогда мн ужь не уйдти отъ ихъ упрековъ, если он увидятъ меня безъ мантильи. Такой подвинутъ дуэтъ, что просто бда! Не знаю которая будетъ кричать сильне. Миссъ Денисонъ иметъ привычку за полчаса до обда бродить по дорожкамъ. Это у нея называется укрплять свою конституцію. Какъ противно мн это слово! Благодарю васъ, теперь ей не къ чему будетъ придраться.

Блая шелковая мантилья была уже надта и завязана шелковыми снурками, а мистеръ Сентъ-Джонъ все еще не выпускалъ Джорджину изъ своихъ рукъ.

— Это что значитъ? спросила она, поворачивая къ нему голову.

— Ничего. Я думалъ, какъ хорошо было бы, еслибъ я могъ всегда беречь и охранять васъ такимъ образомъ отъ всякаго зла.

Онъ выпустилъ ее изъ своихъ объятій, и она стрлой понеслись впередъ, прокричавъ ему, что обдъ уже давно, давно ждетъ. Но когда она обернулась назадъ, ее поразило серіозное выраженіе его лица.

Мистрисъ Боклеркъ была брюзгливая дама лтъ сорока-пяти, миссъ Денисонъ — еще боле брюзгливая два, лтъ около пятидесяти, и на Джорджину полился цлый ливень упрековъ за то, что она заставила себя ждать къ обду. Но молодая двушка свалила всю вину на мистера Сентъ-Джона и къ своему величайшему удовольствію увидала, какъ миссъ Денисонъ пронзила его своими убійственными взглядами.

— Я никакъ не могла его уврить, что вы обдаете по-старинному, въ половин шестаго, воскликнула шалунья.— Чмъ боле убждала его торопиться, тмъ медленне онъ шелъ…. Да, мамаша, мистрисъ Сентъ-Джонъ говоритъ, чтобы вечеромъ мы вс пришли въ замокъ Веферъ.

Она украдкой взглянула на Фредерика. Онъ стоялъ спокойный, прямодушный, устремивъ на нее взглядъ, полный нжнаго укора за этотъ невинный обманъ, во не сказалъ вы слова.

XIX. Нежданный гость.

Деканъ и мистеръ Оенъ-Джонъ сидли вдвоемъ посл обда, когда слуга доложилъ о прізд какого-то джентльмена, желающаго видть доктора Боклерка. Деканъ спросилъ фамилію, но слуга отвчалъ, что джентльменъ не назвалъ себя по имени и желаетъ лично объясниться съ докторомъ Боклеркомъ.

— Введите его сюда, сказалъ деканъ, къ которому всякій имлъ свободный доступъ.

Слуга удалился и скоро ввелъ маленькаго сденькаго господина въ очкахъ. Лицо его было незнакомо декану, но зато Фредерикъ Сентъ-Джонъ съ удивленіемъ призналъ въ немъ мистера Пима изъ Анвика. Мистеръ Пимъ объяснилъ декану, что будучи вызванъ къ больному въ этомъ округ, онъ воспользовался случаемъ (вслдствіе недавней переписки) повидаться съ докторомъ Боклеркомъ. Докторъ Боклеркъ, котораго, вн его каедральнаго города, почти никто не называлъ мистеромъ деканомъ,— такъ не привыченъ былъ этотъ титулъ для постороннихъ, а для мистера Пима,кажется, и вовсе неизвстенъ,— докторъ Боклеркъ спросилъ стараго медика давно ли онъ въ ихъ округ. Мистеръ Пимъ отвчалъ, что онъ только что прибылъ съ вечернимъ поздомъ и прямо съ дебаркадера явился въ приходъ.

Это возбудило подозрніе въ ум декана, и онъ заговорилъ съ нимъ подъ этимъ впечатлніемъ.

— Не нарочно ли вы пріхали изъ Анвика, мистеръ Пимъ, чтобы повидаться со мною?

— О нтъ, клянусь честью, отвчалъ старичокъ, принимая изъ рукъ декана рюмку вина, но отказываясь отъ всякаго другаго угощенія.— Меня вызывали въ Лексингтонскій округъ къ больному, а разъ уже захавъ сюда, я непремнно хотлъ повидаться съ вами, докторъ Боклеркъ. Моя главнйшая цль, прибавилъ онъ посл небольшаго молчанія,— состоитъ въ томъ, чтобъ узнать отъ васъ, сэръ, не имли ли вы какихъ-либо особенныхъ причинъ интересоваться болзнью мистера Норриса.

Деканъ молча посмотрлъ на Фредерика Сінтъ-Джона, какъ бы спрашивая его, довряться имъ медику или нтъ?

— Я спрашиваю васъ не изъ пустаго любопытства, докторъ Боклеркъ, продолжилъ медикъ, замтивъ его нершительность,— я никогда не осмлился бы этого сдлать, еслибъ у меня не было весьма важныхъ причинъ.

— Лучше открыть ему все,— воскликнулъ Фредерикъ, который угадалъ мысль декана и порывался скоре уяснить дло.— Я увренъ, что на мистера Пима смло можно положиться, да къ тому же онъ можетъ помочь намъ своимъ совтомъ.

— Пусть будетъ по-вашему, сказалъ деканъ. — Но не забывайте, мистеръ Фредерикъ, что подозрнія эти ваши, а не мои.

— Да, да, я все беру на себя, нетерпливо отвчалъ молодой человкъ, боясь упустить этого новаго союзника, котораго такъ кстати посылала имъ судьба.— Мистеръ Пимъ, вы уже давно знаете мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Д,ковъ, не правда ли? Она, кажется, прежде была Шарлотта Норрисъ.

— Да, таки давненько, отвчалъ докторъ. — Могу сказать, что съ самаго дня ея рожденія, потому что я принималъ ее.

— Ну, такъ вотъ въ чемъ дло: у насъ, то-есть у меня, возникло недавно на ея счетъ весьма непріятное, даже ужасное подозрніе, такое подозрніе, о которомъ непріятно и упоминать.

— Какое же! воскликнулъ докторъ.

— Въ ней обнаруживаются признаки помшательства.

Съ этими словами Фредерикъ Сентъ-Джонъ взглянулъ на мистера Пима, ожидая, что тотъ выразитъ свое удивленіе, но докторъ спокойно поднесъ рюмку къ губамъ, хлебнулъ глотокъ и опять поставилъ ее на столъ.

— А! сказалъ онъ:— что жъ дале?

Тутъ рчь мистера Сентъ-Джона полилась неудержимымъ потокомъ. Онъ, обыкновенно холодный и безстрастный, въ совершенств владвшій не только своимъ голосомъ, но даже каждымъ біеніемъ своего пульса, казалось, переродился въ этотъ вечеръ. Онъ былъ въ высшей степени возбужденъ, чтобы не сказать боле. Но по мр того какъ онъ разказывалъ, возбужденіе ослабвало, а спокойствіе возвращалось. Впрочемъ, въ другое время онъ былъ бы еще ясне и отчетливе въ изложеніи фактовъ.

Мистеръ Пимъ молча слушалъ, не прерывая его ни единымъ словомъ. По окончаніи разказа онъ подождалъ еще минуты дв, ожидая, что разкащакъ будетъ продолжать, но потомъ заговорилъ самъ.

— И вы уврены, что телеграмму эту посылала Принсъ?

— Совершенно увренъ. Въ этомъ нтъ никакого сомннія.

— А вдь нужно признаться, преосторожная женщина, замтилъ докторъ.— Никого не назвала по имени. Вы понимаете, что слова ея могла относиться столько же къ мистрисъ Карльтонъ, сколько и ко всякому другому.

— То же самое говорю и я, замтилъ деканъ, въ первый разъ еще вмшиваясь въ разговоръ.— Я доказывалъ мистеру Сентъ-Джону, что симптомы и факты, которымъ онъ придаетъ такое важное значеніе, сами по себ ничтожны.

— Слишкомъ ничтожны, чтобы на основаніи ихъ подозрвать кого-либо въ сумашествіи, сказалъ докторъ. — Потрудитесь сказать мн, мистеръ Сентъ-Джовъ, что впервые возбудило подозрніе въ вашемъ ум? Какъ ни эксцентричны кажутся намъ иногда поступки нашихъ друзей, однако мы рдко ршаемся заподозрить ихъ въ сумашествіи.

— Вы хотите знать, что впервые возбудило мои подозрнія? повторилъ Фредерикъ.— Я думаю, мн никогда не пришло бы это въ голову, еслибы…. подождите, я забылъ разказатъ вамъ еще одно обстоятельство, вдругъ началъ онъ, вспомнивъ, что въ торопяхъ еще не сообщалъ пастору Пиму о своемъ разговор въ Бельпорт съ Розой Дарлингъ.

Тутъ онъ передалъ ему о мнніи сидлка Брайфордъ насчетъ сумашествія мистрисъ Карльтонъ и объ ужас, овладвшемъ послднею при вид зажженныхъ фонарей въ одномъ фламандскомъ город наканун Мартинова дня. Мистеръ Пимъ все молчалъ. Онъ только вынулъ свою записную книжку и отмтилъ въ ней что-то карандашомъ.

— Не можете ли вы намъ помочь, мистеръ Пимъ? Вы не полагаете, чтобъ она была суматедшая?

— Этого я не могу сказать. Но я всегда боялся за нее.

— Вы, кажется, писали декану, что отецъ ея умеръ сумашедшимъ.

— Бшено-сумашедшимъ. Если вы доврились мн, то я не вижу причины таиться отъ васъ, впрочемъ, предупреждаю, что объ этомъ никому не должно разказывать. Сумашествіе его, какъ я узналъ поздне, было наслдственное, но въ противоположность дочери, онъ во всю свою жизнь пользовался прекраснымъ здоровьемъ и не страдалъ никакими припадками. Однажды ночью меня внезапно потребовали въ Норрисъ-Кортъ. Я тогда былъ еще молодой человкъ, лтъ этакъ тридцати: теперь мн шестьдесятъ стукнуло. До меня въ этомъ дом обыкновенно лчилъ мой покойный предшественникъ и собратъ, мистеръ Дживонсъ, но ужь очень одряхллъ и отказался отъ практики. Я думалъ, что меня зовутъ къ мистрисъ Норрисъ, у которой я долженъ былъ принимать ребенка, пріхавъ въ Кортъ, я узналъ совсмъ другое. У мистера Норриса вдругъ открылись припадки сумашествія, а бдная жена его чуть сама не помшалась отъ страха. Онъ всегда ревновалъ ее, но въ этотъ день какое-то ничтожное обстоятельство особенно возбудило его ревность, и сдлавъ ужасную сцену жен, онъ пытался зарзать ее бритвой. Желая спастись отъ него, она случайно или намренно разбила рукой зеркало: никогда не забуду я того отчаянія и ужаса, въ которомъ я нашелъ ее по прізд моемъ въ Кортъ. Мужъ ея въ то время уже успокоился, вроятно, обезсиленный припадкомъ и лежалъ подъ надзоромъ своего слуги Джемса. Въ эту ночь мы должны были надть на него горячешную рубашку. Бдняжка мистрисъ Норрисъ, ей еще не было тогда и двадцати лтъ, горько плакала, разказывая мн о ревности своего мужа. Она никакъ не могла понять что раздражило его въ этотъ день. Изъ гостей у нихъ былъ только другъ ея мужа, съ которымъ она, по обыкновенію, разговаривала и смялась сидя въ гостиной, какъ сдлала бы это со всякимъ другимъ постителемъ, но я объяснилъ ей, что не ревность была причиной сумашествія, а сумашествіе — причина ревности. Дня черезъ три или четыре родилась Шарлотта. Я взялъ дитя, и понесъ его къ мистеру Норрису, надясь, что видъ ребенка смягчитъ его, но я ошибся: впечатлніе было совершенно противоположное. Въ этотъ день больному было лучше, онъ казался спокойне, такъ что слуга снялъ съ него горячешную рубашку. Но при вид ребенка имъ снова овладло бшенство, онъ вскочилъ съ постели и хотлъ схватить его, я укрылъ малютку подъ кровать и кинулся помогать Джемсу, который боролся съ своимъ господиномъ, признаюсь, кто была самая отчаянная схватка, какую мн когда-либо случалось вынести. Съ той минуты спокойствіе не возвращалось къ мистеру Норрису, а онъ умеръ черезъ нсколько дней въ припадк бшенства.

— Но, прервалъ деканъ, какомъ образомъ могли вы скрыть все кто отъ домашнихъ? Прислуга, если не ошибаюсь, воображала, что господинъ ихъ умеръ отъ горячки.

— Вы правы, докторъ Боклеркъ. По счастію, комната, въ которой положили мистера Норриса, находилась въ средин другахъ комнатъ, такъ что крика его не распространялись никуда. Прислугу удалили, подъ тмъ предлогомъ, что болзнь мистера Норриса заразительна, а въ помощь Джемсу взяла изъ сумашедшаго дома одного довреннаго служителя, на котораго прислуга смотрла какъ на обыкновеннаго больничнаго служителя. Бдная мистрисъ Норрисъ умоляла насъ, ради своего ребенка, сохранить въ тайн болзнь ея мужа, и мы, конечно, согласилась на это. Но я часто спрашиваю себя, хорошо ли мы сдлали, поступивъ такимъ образомъ.

Мистеръ Пимъ задумался, но Фредерикъ Сентъ-Ддконъ прервалъ его молчаніе.

— Вы говорите, что кто сумашествіе было наслдственное?

— Когда мистеръ Дживонсъ узналъ о случившемся, онъ поспшилъ пріхать въ Кортъ. Отъ него мы узнали, что двое изъ ближайшахъ родственниковъ мистера Норриса умерли за границей сумашедшими, что мистеръ Норрисъ зналъ это и часто толковалъ объ этомъ съ докторомъ Дживонсомъ, который всегда опасался за его разсудокъ. Но мистеръ Норрисъ уврялъ Дживонса, что онъ никогда не женится, и Дживонсъ сильно поддерживалъ его въ этомъ намреніи. Впрочемъ, онъ все-таки кончилъ тмъ, что женился, а мистеръ Дживонсъ, конечно, не могъ этому воспрепятствовать. Все это онъ разказалъ мн дорогой, когда мы хали въ Кортъ. Мистрисъ Норрисъ также пожелала узнать эти подробности, а когда мужъ ея умеръ, мистеръ Дживонсъ открылъ ей все. О, какую страшную перемну произвело въ ней это открытіе! Я думаю, она благословляла бы судьбу, еслибы ребенокъ ея умеръ въ то время. ‘Если дочь моя выростетъ, сказала она при мн мистеру Дживонсу,— я постараюсь, чтобъ она не вышла замужъ,’ а нсколько разъ въ продолженіе этого свиданія она умоляла его сказать ей, не наслдуетъ ли дитя роковую болзнь отца.

— Однако дочь ея все-таки вышла замужъ за мистера Карльтона Сентъ-Джона, прервалъ деканъ.

— Да, яблочко не далеко падаетъ отъ яблока. Должно полагать, что мистрисъ Норрисъ, то-есть мистрисъ Дарлингъ, пыталась остановить ее, но безуспшно. Могла ли подйствовать на Шарлотту убжденія матери, когда причина была ей неизвстна? Мн кажется, лучше было бы съ самаго начала открыть ей истину. По моему мннію, Шарлотта еще до замужества часто близка была къ помшательству. Припадки гнва у нея обыкновенно переходили въ дикую ярость, чего не можетъ быть у людей здоровыхъ.

— А не старалась ли мистрисъ Дарлингъ извинить передъ вами эти бшеные порывы?

— Она никогда не говорила со мной объ этомъ съ тхъ поръ какъ умеръ ея мужъ, отвчалъ мистеръ Пимъ. Она какъ будто совсмъ отреклась отъ прошедшаго. Не подмчай я иногда на ея лиц извстнаго выраженія, да не избгай она по временамъ моего взгляда, я счелъ бы ее убжденною въ томъ, что воспоминаніе о прошломъ совершенно изгладилось изъ моей памяти. Когда я услыхалъ, что Джорджъ Сентъ-Джонъ женится на миссъ Норрисъ, я сдлалъ визитъ ея матери и между прочимъ разговоромъ какъ бы случайно спросилъ у нея, находитъ ли она этотъ бракъ полезнымъ для своей дочери. Мистрисъ Дарлингъ, повидимому, оскорбилась моимъ замчаніемъ, и спросила что я хочу сказать этимъ.

— Но разв вы не могли…. (Фредерикъ Сентъ-Джонъ остановился, какъ бы размышляя, иметъ ли онъ право предлагать такой щекотливый вопросъ) — разв вы не могли шепнуть словечко мистеру Джорджу Сентъ-Джону?

— Конечно, не могъ. Мысль эта приходила мн въ голову, но я думалъ, что не имю на это права. Еслибы мистрисъ Дарлингъ заговорила со мной иначе, я, быть-можетъ, ещершился бы, хотя сомнваюсь, чтобы предостереженіе мое могло принести пользу. Джорджъ Сентъ-Джонъ былъ тогда влюбленъ въ миссъ Норрисъ, или, по крайней мр, воображалъ себя влюбленнымъ. Вроятно, онъ не послушался бы моего совта и женился бы на ней, не взирая на на что.

— А посл замужества обнаруживались да въ ней когда-нибудь признаки сумашествія?

— Я почти увренъ въ этомъ, хотя не сталъ бы доказывать этого въ суд, отвчалъ мистеръ Пимъ. — Одно несомннно, что она наслдовала ревнивый характеръ своего отца. До какой степени доходила эта ревность у мистера Норриса, я не знаю, но у Шарлотты она проявлялась въ такихъ ужасныхъ размрахъ, что ее можно было назвать сумашествіемъ. Я не слыхалъ, чтобъ она когда-нибудь ревновала своего мужа, зато въ любви къ ребенку страсть эта проявилась во всей своей сил. До его рожденія у ней, кажется, не было другихъ припадковъ, кром обыкновенныхъ припадковъ гнва, которые казалась такъ странны Джорджу Сентъ-Джону. Но, по моему мннію, эти бшеные порывы и эта безпричинная ревность были несомннными признаками сумашествія.

Наступило молчаніе. Фредерикъ Сентъ-Джонъ первый прервалъ его, высказавъ одно сомнніе, которое уже не разъ приходило ему въ голову.

— Подозрвали ли вы, то-есть имли ли вы причину подозрвать, что она участвовала въ смерти маленькаго Вени?

— Подозрвалъ. Я хочу сказать, что вопросъ этотъ часто занималъ меня, тихо прибавилъ мистеръ Пимъ. — Въ этомъ дл было одно скверное обстоятельство, которое всегда казалось мн подозрительнымъ, это запертыя двери уборной мистрисъ Карльтонъ. Но я все-таки долженъ замтить, что противъ нея не было на тни доказательствъ, Впрочемъ, я никакъ не могъ отдлаться отъ моихъ сомнній, и, если не ошибаюсь, ея мать также раздляла ихъ.

— Ея мать, мистрисъ Дарлингъ?

— Да, я такъ полагаю. Мы оба поймали другъ друга въ одной и той же попытк захлопнуть дверь уборной и посмотрть, можетъ ли она сама собой запереться на задвижку. Вотъ видите ли, когда мы начинаемъ подозрвать кого-либо въ сумашествіи, воображеніе ваше сильно разыгрывается, чего мы не позволяемъ себ относительно людей здоровыхъ.

— Совершенно справедливо, выразительно замтилъ деканъ.

— Горше всхъ въ этой катастроф пришлось, конечно, Гоноріи, что весьма естественно. Но даже она не подозрвала мистрисъ Карльтонъ. Правда, она обвиняла ее, будучи въ бреду, но бредъ ничего не значить. Если Гонорія, и подозрвала кого-нибудь, такъ это скоре Принсъ.

— Принсъ! повторилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Да, она мн разказывала тогда цлую исторію о томъ, какъ она видла Принсъ, притаившуюся въ ниш корридора насупротивъ дтской. Но принимая въ разчетъ смятеніе Гоноріи, я не обратилъ тогда должнаго вниманія на ея слова, а Принсъ положительно опровергла ихъ, сказавъ, что она и не думала быть тамъ.

— Стало-быть, вы не можете помочь намъ, мистеръ Пимъ? спросилъ Фредерикъ Сентъ-Джонъ тономъ обманутаго ожиданія:— вы не въ состояніи подкрпить мои подозрнія о ея настоящемъ сумашествіи?

— Какимъ же образомъ могу я это сдлать, спросилъ мистеръ Пимъ,— когда я еще не видалъ ея?

Фредерикь забарабанилъ пальцами по столу.

— Но не странно да вамъ кажется, что Принсъ такъ таинственно телеграфировала къ мистрисъ Дарлингъ, и что мистрисъ Дардантъ прилетла сюда какъ бы на крыльяхъ втра и до сихъ поръ остается въ замк Веферъ.

— Конечно, странно, отвчалъ докторъ,— особенно, если допустить, что въ телеграмм Принсъ говорилось о Шарлотт, въ чемъ, повидимому, не можетъ быть никакого сомннія. Физически мистрисъ Карльтонь здорова, стало-быть, Принсъ намекала на ея разсудокъ.

— Я очень желалъ бы, чтобы вы сами ее видли! съ жаромъ сказалъ Фредерикъ.— Я желалъ бы, чтобы вы послдила за ней такъ, какъ сдлалъ я.

— Да я и безъ того намренъ былъ повидаться съ ней,— отвчалъ мистеръ Пимъ,— и прямо отъ васъ отправлюсь къ мистрисъ Дарлингъ.

— Да, пожалуста, повидайтесь, упрашивалъ Фредерикъ,— и устройте такъ чтобы провести въ замк Веферъ нсколько дней сряду. Вы можете сказать, что приглашены мною, что вы мой гость. Впрочемъ, постойте, я сегодня же вечеромъ при всхъ предложу вамъ погостить въ замк, и вы можете принять мое предложеніе.

— Я подумаю объ этомъ, сказалъ мистеръ Пимъ, вставая.— А теперь, докторъ Боклеркъ, позвольте мн удалиться, иначе будетъ поздно идти къ мистрисъ Дарлингъ. Не укажете ли вы мн ближайшую дорогу въ замокъ Веферъ?

— Я самъ провожу васъ, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ:— кратчайшій путь лежитъ кустарникомъ, и мы въ пять минутъ будемъ тамъ.

Они вышли, а деканъ прибавилъ, что не замедлитъ явиться вмст съ дамами, такъ какъ вс они приглашены были провести вечеръ въ замк Веферъ. Но зайдя въ гостиную, деканъ уже никого не нашелъ въ ней: дамы ушли впередъ, и онъ не сталъ торопиться.

Тихая лунная ночь свтло и серебристо облегала окрестность, мистеръ Сентъ-Джонъ и докторъ Пимъ пустились въ путь, горячо толкуя между собой. Мистеръ Сентъ-Джонъ разказалъ мистеру Пиму,— чего онъ не ршался бы сдлать при декан,— о ревности мистрисъ Карльтонъ къ миссъ Боклеркъ, о мрачныхъ взглядахъ, которые бросала иногда на нее Шарлотта, а о ночномъ приключеніи Джорджины.

— На насъ лежитъ страшная отвтственность, мистеръ Пимъ, замтилъ онъ,— и я особенно сознаю ее теперь, посл вашего разказа. Если отецъ мистрисъ Карльтонъ помшался отъ ревности, или въ припадк ревности,— ужь я не знаю какъ вы доктора назовете это,— и покушался на жизнь своей жены, то какъ знать, на что можетъ ршиться мистрисъ Карльтонъ относительно миссъ Боклеркъ?

— А миссъ Боклеркъ, если не ошибаюсь, молода и красива.

— И то, и другое. Сверхъ того, у ней очаровательныя манеры: смсь женственной граціи съ милымъ своеволіемъ балованнаго ребенка. Словомъ, въ ней есть все, чтобы возбудить ревность въ соперниц.

— Но, вдь, это одно воображеніе со стороны мистрисъ Карльтонъ, вдь у миссъ Боклеркъ нтъ ничего такого съ сэръ-Исаакомъ?

Фредерикъ Сентъ-Джонъ расхохотался.

— Сэръ-Исаакъ любитъ ее какъ родную дочь, а она уважаетъ его какъ отца. Другаго чувства между ними нтъ, мистеръ Пимъ, увряю васъ.

Мистеръ Пимъ искоса поглядлъ на Фредерика. Тонъ, которымъ говорилъ молодой человкъ, ясно доказывалъ, что если не сэръ-Исаакъ влюбленъ въ Джорджину, такъ наврное кто-нибудь другой.

— Допустимъ даже, что мистрисъ Карльтонъ была до сихъ поръ совершенно здорова, и что мои подозрнія на ея счетъ не боле какъ миъ, продолжилъ Фредерикъ. — Ей во всякомъ случа не слдуетъ выходить за сэръ-Исаака. Вы сами согласились бы со мною, докторъ, еслибы знали чрезмрную чувствительность, даже мнительность моего брата. Одна мысль имть жену подверженную сумашествію внушила бы ему ужасъ.

— Да и не ему одному, а многимъ, сказалъ докторъ.

— Мн кажется, наступило время все открыть Исааку. До сихъ поръ я не смлъ говорить съ нимъ откровенно, боясь, чтобы не перетолковали моихъ побужденій въ дурную сторону. Нужно вамъ сказать, докторъ, что братъ мой, неисправимый старый холостякъ, воспиталъ меня въ той мысли, что я буду его наслдникомъ, онъ даже пріучилъ меня разчитывать на это, такъ что теперь меня могутъ заподозрить въ корыстныхъ побужденіяхъ.

— Понимаю, сказалъ докторъ.— Но его во всякомъ случа нужно спасти отъ мистрисъ Карльтонъ.

— Я до сихъ поръ не могу поврить, чтобъ ему угрожала съ этой стороны серіозная опасность, мн кажется, онъ и не думаетъ о женитьб. Но мистрисъ Карльтонъ такъ привлекательна, что нельзя поручиться ни за что. На свт случались вещи и постранне этихъ.

— Всего лучше будетъ сразу открыть глаза сэръ-Исааку, и вмсто васъ, за это можетъ взяться докторъ Боклеркъ. И тогда…

Мистеръ Пимъ вдругъ замолчалъ, остановленный рукой Фредерика. Они завернули въ эту минуту въ темный лабиринтъ дорожекъ, обставленныхъ искусственными гротами, которые разграничивали владнія сэръ-Исаака отъ приходской земли. На встрчу имъ смло шла Джорджина Боклеркъ, накинувъ на плеча бдую шелковую мантилью, но попрежнему держа шляпу на перевязи. Фредерикъ Сентъ-Джонъ указывалъ доктору не на все, а на высокую темную фигуру, которая украдкой слдила за Джорджиной, какъ тнь, какъ гробовой призракъ, какъ злой демонъ. Фредерикъ Сентъ-Джонъ порывисто кинулся впередъ, однимъ прыжкомъ перескочивъ пространство, раздлявшее его отъ молодой двушки, а заключалъ ее въ свои объятія.

Темная фигура быстро повернулась и пропала, но блые зубы и гнвныя очи ея злобно сверкнули во мрак на незванаго покровителя. Фредерикъ узналъ мистрисъ Карльтонъ, окутанную съ головы до ногъ въ черную кружевную мантилью.

— Ну, вотъ еще, что вы думали! воскликнула Джорджина, ничего не замтивъ.

Это было дломъ одного мгновенія, такъ что придя въ себя, молодая двушка чуть не разсердилась на мистера Сентъ-Джона за его безцеремонныя ласки. А онъ все еще держалъ ее у своего сердца, которое билось въ эту минуту сильне обыкновеннаго.

— Къ чему вы это сдлала? ужь не задушить ли меня хотли? спросила она.

— Въ защиту отъ бды, моя дорогая, сказалъ онъ, невольно давая ей то нжное названіе, которое подсказывало ему сердце.

Рдко случалось Фредерику Сентъ-Джону до такой степени терять самообладаніе. Миссъ Боклеркъ съ удивленіемъ взглянула на него, и несмотря на свое смущеніе, на свое пылавшее лицо, увидала, что онъ сильно взволнованъ.

— Зачмъ вы сюда попала одна? спросилъ онъ.

— Пожалуста, не гнвайтесь….. (голосъ его въ самомъ дл звучалъ недовольствомъ.) — Какъ будто я не имю права гулять одна при лун, если мн это нравится! Или вы боитесь луны, какъ мамаша, она говоритъ, что и отъ луны можно загорть, все равно какъ отъ солнца.

— Но, скажите мн, что вы тутъ длали? Не возвращались ли вы одни изъ замка Веферъ. Въ такомъ случа я запрещаю вамъ ходить по ночамъ одной, Джорджина.

— Неужто? А если я не послушаюсь? дерзко отвчала она, желая скрыть смущеніе и восторгъ, возбужденный въ ней тмъ словечкомъ.— Ну, такъ знайте же. Сейчасъ, по дорог въ замокъ Веферъ, мамаша и миссъ Денисонъ такъ принялись бранить меня, что я не захотла идти вмст съ ними и тихонько вернулась назадъ, навстрчу вамъ и папаш. Мамаша остановилась. стала звать меня, спрашивать куда я иду, и зачмъ, а миссъ Денисонъ даже топнула на меня ногой и грозно закричала, чтобъ я немедленно вернулась. Но и притворилась что не слышу.

Между тмъ мистеръ Сентъ-Джонъ, взявъ Джорджину полъ руки, велъ ее обратно въ приходъ. Онъ шелъ такъ быстро, что она едва поспвала за нимъ.

— Скажите пожалуста, куда вы меня тащите?

— Къ декану. Онъ проводитъ васъ потомъ въ замокъ Веферь.

Быть-можетъ, Джорджина подумала, что самъ Фредерикъ могъ бы проводить ее туда, но не сказала ни слова. Почти у самыхъ воротъ прихода мистеръ Сентъ-Джонъ остановился въ тни высокаго развсистаго лавра.

— Я долженъ серіозно поговорить съ вами, Джорджина, сказалъ онъ, — отложите смхъ до другаго раза, и выслушайте меня внимательно. Я увренъ, что избавилъ васъ сегодня отъ большой опасности и въ награду требую отъ васъ одного общанія.

— Отъ большой опасности! повторила она, невольно становясь серіозною.— Какая же это опасность? И что вы разумете?

— Теперь я ничего не могу объяснить вамъ, хотя я совершенно убжденъ, что предположенія мои справедливы. Вамъ не слдуетъ ходить одной на въ сумерки, ни ночью. Общайте мн это, Джорджина,

— Но что же такое можетъ случаться со мной? прошептала она, невольно прижимаясь къ его рук.

— Погодите, узнаете. А покамстъ длайте то что я вамъ говорю. Итакъ, общаете?

— Если это необходимо, такъ, пожалуй, общаю.

Лицо ея, освщенное луной, выражало испугъ и недоумніе. Она никогда не видала его такимъ торжественнымъ какъ въ настоящую минуту. Онъ близко наклонилъ къ ней свою голову.

— Надо скрпить нашъ договоръ, Джорджина, сказалъ онъ. Инстинктъ и нжный серіозный тонъ его словъ подсказали ей, что разумлъ онъ, говоря кто. Глаза ея наполнилась слезами, но лицо не уклонялось, и на губахъ остался поцлуй.

— Не забывайте, Джорджина, что это крпче клятвы, сказалъ онъ, подходя къ дому.— Берегитесь нарушить общаніе. На это есть важныя причины. Когда-нибудь, дитя мое, если вы будете умны и послушны, я открою вамъ не только это, но и многое другое.

Она стояла, потупивъ пылающее лицо и какъ бы желая скрыть свое смущеніе. Казалось, само небо разверзлось передъ ней въ эту минуту.

— Ба, ба! воскликнулъ деканъ, встрчая ихъ въ прихожей. — А я думалъ, что ты ушла съ мамашей, Джорджина.

— Она вернулась назадъ, чтобъ идти съ вами, сэръ, оказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ, и не дожидаясь отвта, со всхъ ногъ бросился назадъ.

Онъ нашелъ мистера Пима между гротами.

— Куда это вы спрятались? воскликнулъ Фредерикъ.— Вы точно провалились сквозь землю, и васъ нигд не было видно.

— Я притаился вотъ за этимъ камнемъ, отвчалъ докторъ, указывая на выступъ въ грот.— Кажется, одна изъ этихъ дамъ была мистрисъ Карльтонъ?

— Да, это была она.

— Стадо-быть, я хорошо сдлалъ, что спрятался отъ нея. Пусть она думаетъ, что я попалъ въ замокъ Веферъ случайно.

Фредерикъ кивнулъ головой.

— Замтили вы, докторъ, какъ сверкали ея зубы и глаза? спросилъ онъ.— Она словно кошка, украдкой слдила за миссъ Боклеркъ, но съ какою цлію желалъ бы я знать? Слава Богу, что мы случились тутъ.

— А гд теперь миссъ Боклеркъ?

— Она идетъ съ деканомъ. Я предупредилъ ее, чтобъ она не ходила теперь одна. Скажите, что вамъ длать, мистеръ Пимъ? Такой порядокъ вещей не можетъ быть терпимъ доле, и я обращаюсь къ вамъ какъ къ доброму и честному человку, прося васъ помочь намъ, если вы можете.

Мистеръ Пимъ не отвчалъ ни слова. Онъ шелъ въ своей любимой поз, заложивъ руки за спину, какъ въ тотъ вечеръ, когда мы впервые познакомились съ нимъ въ комнат молодой умирающей матери, и мистеру Сентъ-Джону показалось, что лицо доктора, освщенное луной, имло странное, тревожное выраженіе.

XX. Прогулка по террас.

Мистеръ Пимъ вошелъ въ домъ одинъ, будто случайно попавъ въ замокъ Веферъ. Въ зал онъ также случайно повстрчался съ Фредерикомъ Сентъ-Джономъ, который прямо повелъ его въ столовую. Никто изъ присутствующихъ не подозрвалъ, что за часъ передъ тмъ они видлись въ приход и даже вмст пришли оттуда.

Мистрисъ Сентъ-Джонъ, мистрисъ Боклеркъ, мистрисъ Карльтонъ и сэръ-Исаакъ сидли за вистомъ, между тмъ какъ мистрисъ Дарлингъ и миссъ Денисонъ разговаривали за среднимъ столомъ. Послдняя сильно бранила Джорджину, называя ее самою необузданною двочкой въ мір, на что мистрисъ Дарлингъ замчала, что въ втренности и легкомысліи ужь врно никто не превзойдетъ ея дочери, Розы. При вход мистера Пима въ столовую, мистрисъ Дарлингъ отлично разыграла свою роль. Она притворилась въ высшей степени удивленною, разспрашивала его какъ попалъ онъ въ Лексингтонъ, благодарила за любезное желаніе повидаться съ ней, а сама подвела его къ сэръ-Исааку. При вид доктора мистрисъ Карльтонъ вздрогнула, на лиц ея отразился ужасъ, но черезъ минуту она опять была спокойна и граціозно протянула свою руку мистеру Пиму. Кто сказалъ бы, глядя на эту красивую, сдержанную леди, съ мягкими манерами и мелодичнымъ голосомъ, сидвшую насупротивъ сэръ-Исаака, что она украдкой бродила при лун, какъ привидніе, или какъ браконьеръ забравшійся на чужую землю? Самъ докторъ легко могъ усомниться въ этомъ.

— Какъ вы похорошли и поправилась! воскликнулъ онъ, пожимая ей руку.

И дйствительно, это былъ не пустой комплиментъ. Онъ видлъ передъ собой женщину во всемъ блеск красоты и молодости, которая такъ же мало походила на грустный призракъ, виднный имъ въ Эйперн, какъ онъ самъ на фонарный столбъ. Мистрисъ Карльтонъ засмялась.

— Да, сказала она,— я теперь совершенно здорова.

Мистеръ Пимъ просилъ чтобы для него не прерывали игры и отошелъ въ сторону. Вскор посл того явился деканъ съ миссъ Джорджиной, и наконецъ подали чай. Докторъ наскоро проглотилъ свою чашку и незамтно для всхъ вышелъ съ мистрисъ Дарлингъ на террасу.

— Вы видите, что я исполнилъ ваше требованіе, мистрисъ Дарлингъ, началъ онъ, — я захалъ въ замокъ Беферъ, будто случайно. О чемъ желали вы посовтоваться со мной?

Уходя изъ комнаты, мистрисъ Дарлингъ захватила съ собой черную кружевную мантилью своей дочери и накинула ее на голову, точь-въ-точь какъ за часъ передъ тмъ накидывала ее Шарлотта, бродя по кустамъ.

— Я желаю говорить съ вами насчетъ моей дочери: мн кажется, она больна, и съ этими словами мистрисъ Дарлингъ плотне закуталась въ мантилью.

— Какую же болзнь подозрваете вы въ ней: физическую или нравственную?

Мистрисъ Дарлингъ видимо боролась, но даже теперь, несмотря на издержки и затрудненія, съ которыми она выписала къ себ доктора, языкъ ея не поворачивался намекнуть на роковую болзнь.

— Нравственную! съ негодованіемъ повторила она.— Я васъ не понимаю, мистеръ Пимъ. Какое же нравственное разстройство можетъ быть у Шарлотты?

— Какъ угодно, равнодушно отвтилъ онъ. — Я сегодня же могу вернуться домой, если помощь моя здсь не нужна.

Въ эту минуту они дошли до конца усыпанной пескомъ дорожки, и мистрисъ Дарлингъ остановилась, какъ бы любуясь прелестнымъ видомъ, который разстилался передъ замкомъ. Луна освщала ея озабоченное лицо, и еслибы не эти коварные лучи, мистеръ Пимъ и не догадался бы о происходившей въ ней борьб.

— Почему вамъ кажется, что разсудокъ ея не въ порядк? вторично спросила она доктора, и на этотъ разъ въ голос ея слышалось боле скорби чмъ раздраженія.

— Мн нужно откровенно объясниться съ вами, мистрисъ Дарлингъ. Я пріхалъ сюда не для того, чтобы со мной шутили. Одно изъ двухъ: или почтите меня вашимъ довріемъ, или позвольте мн сейчасъ же удалиться. Я имю основаніе думать, что разсудокъ вашей дочери разстроенъ. И если мн придется ухать отсюда, то узжая, я сочту своею обязанностію предупредить объ этомъ сиръ-Исаака Сентъ-Джона.

Мистрисъ Дарлингъ пришла въ ужасъ.

— Что вы хотите сказать, мистеръ Пимъ?— воскликнула она.

— Ровно то, что я уже сказалъ, мистрисъ Дарлингъ, отвчалъ докторъ. — Вдь это, право, смшно, что какъ только рчь зайдетъ о вашей дочери, мы начинаемъ обманывать другъ друга, какъ дти, играющіе въ прятки! И вдь это длится цлые годы, съ тхъ поръ какъ родилась Шарлотта! Ну, скажите, благоразумно ли кто? Разв могли вы забыть насколько мн извстно прошедшее? Неужели вы думаете, что я окунулся въ Лету? Поврьте мн, если есть на земл человкъ, съ которымъ вы можете откровенно посовтоваться насчетъ вашей дочери, такъ это, конечно, я. Мн столько же извстна ея болзнь, сколько и вамъ самимъ, мистрисъ Дарлингъ.

Слезы брызнули изъ глазъ бдной матери, и она долго рыдала.

— Теперь мн будетъ легче, оказала она. — Одному Богу извстно, сколько накипло во мн за все это время!

— Ну, а теперь разкажите мн всю исторію съ начала до конца, оказалъ мистеръ Пимъ боле ласковымъ голосомъ.— Вамъ давно слдовало это сдлать. Поврьте, что я употреблю вс зависящія отъ меня средства, чтобы быть вамъ полезнымъ, въ добромъ совт часто кроется спасеніе.

Посл этого приступа, мистрисъ Дарлингъ уже свободне перешла къ подробностямъ и скоро почувствовала облегченіе, которое испытываетъ каждый человкъ, излившій въ задушевной бесд давно скрываемое горе. Она сообщила мистеру Пиму, что еще по времени Вениной смерти стала замчать въ Шарлотт признаки умственнаго разстройства, а откровенно призналасъ ему, что ее вызвала теперь въ замокъ Веферъ телеграмма Принсъ, которая испугалась болзненныхъ симптомовъ своей госпожи.

— Какого же рода были эти симптомы? спросилъ докторъ.

— Не умю вамъ назвать ихъ опредлительно, это были маленькія странности и причуды, которыя стала замчать въ ней Принсъ, взять ихъ порознь, такъ, пожалуй, не будетъ ничего особеннаго, но все вмст довольно странно. Конечно, Принсъ не могла передать мн ихъ въ телеграмм, я узнала о нихъ уже по прізд сюда. Вотъ что меня особенно поразило. Однажды ночью Принсъ проснулась и увидала, что госпожи ея нтъ въ комнат. Она кинулась ее разыскивать и встртила въ корридор Шарлотту, выходящую имъ комнаты миссъ Боклеркъ. нужно сказать вамъ, что Шарлотта Богъ всть почему не взлюбила миссъ Боклеркъ.

— Позвольте, мистрисъ Дарлингъ, сказалъ докторъ.— Если вы ждете отъ меня совта, вы должны быть откровенны. Зачмъ говорить: Богъ всть почему? назовите прямо причину, если вы ее знаете.

Новая борьба въ душ мистрисъ Дарлингъ: неужели она должна признаться и въ этомъ?

Она въ отчаяніи всплеснула руками.

— О! какъ горько мн говорить такія вещи, и о комъ же? о Шарлотт, которая всегда держала себя такъ сдержанно, такъ благородно, несмотря на свои прочіе недостатки. Но лучше ужь разомъ покончить съ этимъ. Мн кажется…. она ревнуетъ миссъ Боклеркъ къ Исааку Сентъ-Джону.

— Дочь ваша, вроятно, не прочь была бы навсегда остаться въ замк Беферъ въ качеств владлицы этого заика и жены сэръ-Исаака? спросилъ докторъ.

— Я полагаю такъ, мистеръ Пимъ. А между тмъ я скоре весь свтъ заподозрила бы въ подобныхъ замыслахъ нежели Шарлотту. Какъ ни старалась я убдить ее, чтобъ она хала отсюда со мной, все было напрасно. Избави Богъ, если она во второй разъ выйдетъ замужъ.

— Ей и въ первый разъ не слдовало выходить, замтилъ дикторъ.

— Что длать! Я не могла удержать ее, сказала мистрисъ Дарлингъ, — хотя употребляла вс усилія, одинъ Богъ знаетъ, сколькихъ заботъ стоила мн Шарлотта!

— Кстати о миссъ Боклеркъ, замтилъ докторъ.— Вы дйствительно думаете, что мистрисъ Карльтонъ можетъ причинить ей какой-нибудь вредъ?

— До тхъ поръ пока она сохранитъ разсудокъ, этого нельзя ожидать, но…. если онъ оставитъ ее хоть на минуту…. впрочемъ…. Послушайте, мистеръ Пимъ, вдругъ начала мистрисъ Дарлинтъ,— еслибъ я не чувствовала своего безсилія въ этомъ дл, я не вызвала бы васъ сюда.

— Вы должны немедленно увезти ее изъ замка Веферъ, сказалъ докторъ.

— Но какимъ же образомъ, когда она не хочетъ хать отсюда? отвчала мистрисъ Дарлингъ.— Во всхъ обыкновенныхъ житейскихъ длахъ она такъ же здраво мыслитъ, какъ и мы съ вами, разумно судитъ, и разумно дйствуетъ. Съ ней лишь изрдка бываютъ извстные припадки. Быть-можетъ, это припадки гнва, которому она всегда была подвержена, а можетъ-быть, а другіе, гораздо похуже. Въ подобныя минуты она бываетъ не въ силахъ преодолть себя, и еслибъ ей представился тогда случай повредить кому-нибудь, я уврена, что она имъ воспользуется. Въ замк Веферъ есть два лица, къ которымъ она чувствуетъ непримиримую ненависть: миссъ Боклеркъ и Гонорія Триттонъ: попадись ей которая-нибудь въ минуту подобнаго припадка….

Мистрисъ Дарлингъ не договорила, ей слишкомъ тяжело было продолжать. Но докторъ спокойнымъ тономъ докончилъ ея рчь:

— И мы увидли бы повтореніе Анвикской трагедіи. Ночь была такъ свтла, что онъ могъ замтить какъ отшатнулась отъ него мистрисъ Дарлингъ. Но все-таки она пыталась отвчать ему съ необычайнымъ спокойствіемъ.

— Анвикской трагедіи! я васъ не понимаю.

— Да, когда Анвикскаго наслдника — сожгли, продолжалъ докторъ.

— О, мистеръ Пимъ, мистеръ Пимъ, неужели вы въ самомъ дл думаете, что эта ужасная смерть не была чистою случайностью? Вся вина падаетъ на Гонорію.

— Можетъ-быть, намъ никогда не придется узнать истину, отвчалъ онъ.— Но, по моему крайнему убжденію… будемъ откровенны, мистрисъ Дарлингъ…. дочь ваша не совсмъ чиста въ этомъ дл. Мн помнится, что и вы въ то время держались того же мннія.

Мистрисъ Дарлингъ ничего не отвчала. Она шла впередъ, закинувъ голову, между тмъ какъ обличительница-луна освщала ея испуганное лицо и поблвшія губы.

— Зная о Шарлотт то, что мы съ вами знаемъ, я даже и тогда находилъ вроятнымъ ея участіе въ смерти Вени, но теперь я убдился въ этомъ еще боле. Вамъ, вроятно, извстно, что въ продолженіе нсколькихъ мсяцевъ сряду ее преслдовалъ призракъ Вени съ зажженою церковью въ рукахъ? А во время уличной процессіи съ фонарями наканун Мартинова дня во Франціи….

— Какъ вы узнали объ этомъ? прервала его мистрисъ Дарлингъ.

— О, до меня много доходятъ, возразилъ онъ,— а какимъ путемъ — это для васъ ршительно все равно. Мн кажется только, что этотъ страхъ въ такомъ холодномъ и безстрастномъ существ, какъ ваша дочь, есть несомннный признакъ преступной совсти.

— Зачмъ вспоминать объ этомъ? сказала мистрисъ Дарлингъ, заглушивъ на минуту свои рыданія. — Я думаю, что подозрнія ваши неосновательны.

— Ужь коннчно, я не для того вспоминаю объ этомъ, чтобъ огорчать васъ, сказалъ мистеръ Нимъ.— Я хочу только довести васъ до убжденія, что намъ необходимо увезти отсюда мистрисъ Карльтонъ.

— Я не мене васъ самихъ сознаю эту необходимость, мистеръ Пимъ. возразила мистрисъ Дарлинъ.— Но вы знаете, какою настойчивостью отличалась всегда Шарлотта. И если наши подозрнія относительно ея разсудка несправедливы, мы не имемъ права насиловать ея дйствія. Можете ли вы провести здсь нсколько дней въ качеств наблюдателя, чтобы составить себ точное понятіе о ея положеніи? По сосдству отсюда есть очень хорошая гостиница подъ фирмой ‘Ячменной Жатвы’, а днемъ вы оставались бы въ замк Вефер.

— Да ужъ насчетъ этого я постараюсь какъ-нибудь устроить, чтобы мн не вызжать отсюда, замтилъ докторъ, закашлявшись. — Братъ сэръ-Исаака такой славный малый: онъ ужь наврное будетъ приглашать меня. Но, сказать вамъ правду, мистрисъ Дарлингъ, если ужь я возьмусь наблюдать за Шарлоттой, то буду слдить непрерывно каждый шагъ ея.

— Каждый шагъ непрерывно! повторила мистрисъ Дарлингъ, на которую непріятно подйствовали эти слова. — Я такъ боюсь чтобы не возбудить подозрній насчетъ умственнаго разстройства Шарлотты.

— Эти подозрнія уже возбуждены, замтилъ докторъ. — Нравъ вашей дочери, эти припадки, о которыхъ вы говорите, уже обратили на себя вниманіе и вызвали разные толки. Дня за два передъ тмъ какъ мн подучить ваше приглашеніе, я имлъ изъ здшнихъ мстъ письмо, въ которомъ мн выражали сомнніе въ здравомти разсудка мистрисъ Карльтонъ и спрашивали, не было ли въ ея семейств сумашедшихъ.

Мистрисъ Ддрлингъ обомлла.

— Кто же могъ написать вамъ это? Ужь врно не сэръ-Исаакъ!

— Письмо было секретное, и я не имю права назвать вамъ того кто его написалъ, отвчалъ докторъ.

— Если не сэръ-Исаакъ, такъ врно Фредерикъ Сентъ-Джонъ, замтила мистрисъ Дарлингъ.— Для чего ему вмшиваться въ это дло?

— Ручаюсь вамъ, что это ни Фредерикъ Сентъ-Джонъ, ни сэръ-Исаакъ, продолжалъ докторъ. — Упоминая объ этомъ, я имлъ въ виду лишь одну цль: убдить васъ, что при всемъ нашемъ желаніи, настоящій порядокъ вещей не можетъ продолжаться. Тяжелая отвтственность лежитъ на мн, мистрисъ Дарлингъ, такъ или иначе, а я долженъ дйствовать. И мн кажется, я во всякомъ случа пріхалъ бы въ Лексингтонъ, еслибы даже вы не звали меня сюда.

Мистрисъ Дарлингъ молча дошла до конца террасы. Дло, повидимому, усложнялось. Неужели на самомъ дл наступило время огласки? Съ какимъ ужасомъ она всегда ожидала ея!

— Но что замрены вы сдлать? спросила она.— Предположимъ, что наблюдая за Шарлоттой, мы придете наконецъ къ тому заключенію, что она совершенно здорова.

— Въ томъ-то и дло, что я никакъ не приду къ подобному заключенію, прервалъ ее докторъ.— Еслибъ я пробылъ здсь цлый мсяцъ, не получивъ на малйшихъ доказательствъ ея сумашествія, я и тогда не поручился бы, что оно не откроется въ ней въ послдствіи. Мы знаемъ какъ хитрятъ подобные больные, а….

— О, мистеръ Пимъ, какъ жестоки ваши слова!

— Мн очень больно огорчать васъ, мистрисъ Дарлингъ, сказалъ докторъ,— но могъ ли я иначе отвчать на вашъ вопросъ? Допустимъ, что покамстъ еще нтъ повода для опасеній, однако я долженъ имть ихъ въ виду. Короче сказать, мы оба боимся за Шарлотту, а я вижу только два исхода, мистрисъ Дарлингъ: или вы немедленно увезете вашу дочь изъ замка Веферъ до моего собственнаго отъзда отсюда, или я сниму съ себя всякую отвтственность, открывъ мои опасенія сэръ-Исааку Сентъ-Джону.

— Нтъ, нтъ, ни ему, никому вы свт, если только можно обойдтись безъ этого, умоляла мистрисъ Дардинсъ.— Я увезу Шарлотту, я готова на все кром огласки. Вспомните, какъ долго я скрывала это!

— Огласки и не будетъ, если я скажу только сэръ-Исааку. Да притомъ я уже предупредилъ васъ, мистрисъ Дарлпагъ, чтобы вы перестали считать это такою непроницаемою тайной. Впрочемъ, если вы увезете отсюда Шарлотту, поручившись за то что она не вернется боле въ замокъ Веферъ, мн не зачмъ будетъ и говорить съ сэръ-Исаакомъ.

— Я же сдлаю, я употреблю вс усилія, сказала мистрисъ Дарлингъ.— А теперь поговоримъ о вашемъ пребываніи въ замк Веферъ. Какъ намрены вы это устроить?

— Ужь предоставьте это мн, возразилъ мистеръ Пимъ.— У насъ, медиковъ, водятся иногда запасные ключи, которые въ случа надобности всюду отворятъ намъ двери. Я думаю, мистрисъ Карльтонъ не понравится, если я здсь останусь. Она не слишкомъ-то мн обрадовалась.

— Вы думаете?

— Мн такъ показалось. Въ ту минуту какъ я вошелъ, ею овладлъ странный трепетъ, а на лиц отразился ужасъ.

— Какъ вы наблюдательны! сказала мистрисъ Дарлингъ.— А я такъ ничего не замтила.

— Мы наблюдатели по ремеслу.

— Конечно. Привычка весьма полезная.

— Вы что-то упомянули мн о Гоноріи Триттонъ, продолжалъ докторъ, не отвчая на ея послднее замчаніе.— Почему вы предполагаете….

— Тише! остановила его мистрисъ Дирлингъ и для вящшаго предостереженія слегка подавила ему плечо.— Это, кажется, Шарлотта?

Кто-то осторожно поднялъ окно въ верхнемъ этаж и смотрлъ внизъ. Зоркіе глаза мистера Пима тотчасъ не увидали, что это была не Шарлотта, а Принсъ, которая обладала такимъ же запасомъ любопытства, какъ и другіе боле нескромные смертные.

— Не лучше ли намъ войдти въ комнату, мистрисъ Дарлингъ, замтилъ докторъ. — Если мистрисъ Карльтонъ придетъ сюда и увидитъ насъ вмст, она, пожалуй, вообразитъ, что я пріхалъ въ замокъ Веферъ на ея счетъ, и будетъ осторожне, какъ въ тотъ разъ, когда я прізжалъ къ ней въ Эйпернъ.

Вечеръ еще не кончился, когда озабоченные друзья вернулись въ гостиную, карточные игроки только что встали изъ-за виста, и мистрисъ Карльтонъ прямо подошла къ мистеру Пиму. Красивая, статная,съ спокойнымъ лицомъ и грандіозными манерами, одтая въ роскошное длинное платье, волочившееся по полу, она казалась здорове самого мистера Пима, который заглядлся въ эту минуту на миссъ Боклеркъ. Что за очаровательно милая двушка въ хорошенькомъ бломъ плать, съ блокурою головкой и самыми откровенными глазами.

— Когда вы пріхали въ Лексингтонъ, мистеръ Пимъ? спросила мистрисъ Карльтонъ, опускаясь подл него въ кресла.

Докторъ отвчалъ, что онъ былъ вызвавъ къ больному и пріхалъ только сегодня вечеромъ.

— А кто этотъ больной? спросила она.

— Одинъ молодой человкъ, страдающій болзнію сердца, быстро отвчалъ докторъ, считая эту увертку необходимою и позволительною.

— Такъ вы и воспользовались случаемъ чтобы захать въ замокъ Веферъ, сказала она, а въ голос ея слышалась едва замтная досада, которая не ускользнула, впрочемъ, отъ чуткаго уха мистера Пима.

— Именно такъ, отвчалъ онъ. — Если некуда дваться мы рады бываемъ воспользоваться прежними приглашеніями, которые намъ сдланы были вскользь. Я вспомнилъ, что при встрч со мной въ Анвик, мистеръ Фредерикъ Сентъ-Джонъ звалъ меня къ себ въ замокъ Веферъ, если мн придется когда-нибудь захать въ эту сторону.

— О! сказала она. — Фредерикъ Сентъ-Джонъ ужасно любитъ подобнаго рода внезапныя приглашенія. Когда же вы узжаете? завтра?

— Нтъ, я не уду не покончивъ съ своимъ больнымъ.

Итакъ мистеръ Пимъ оотался погостить въ замк Веферъ.

Не возбуждая никакихъ подозрній насчетъ руководившей имъ причины, Фредерикъ Сентъ-Джонъ самымъ естественнымъ образомъ пригласилъ маленькаго доктора. Въ замк Веферъ, говорилъ онъ, мистеръ Пимъ найдетъ боле удобствъ, нежели въ ‘Ячменной Жатв’, а сверхъ того, его пребываніе въ замк доставитъ ему, Фредерику, возможность упрочить знакомство, начатое въ Анвик, гд она встртились на похоронахъ мистера Карльтона Сентъ-Джона. Мистеръ Пимъ согласился на это любезное приглашеніе и такимъ образомъ занялъ свой секретный постъ наблюдателя надъ мистрисъ Карльтонъ. А между тмъ ни одна изъ сторонъ, содйствовавшихъ его водворенію въ заик, не подозрвала о соучастіи другой. Какія странныя сцпленія обстоятельствъ бываютъ иногда на бломъ свт!

Впрочемъ, ршеніе, принятое мистеромъ Пимомъ, было почти безполезно, потому что сэръ-Исаакъ во всякомъ случа, долженъ былъ узнать истину. Прося доктора остаться на два или на три дня въ замк Веферъ, мистрисъ Дарлингъ надялась въ это время увезти Шарлотту изъ замка и такимъ образомъ отстранить вмшательство сэръ-Исаака. Вроятно, это такъ и случилось бы, еслибы дло ограничилось однимъ мистеромъ Пимомъ, но тутъ вмшался деканъ.

Новыя и непріятныя подозрнія насчетъ помшательства мистрисъ Карльтонъ, вынесенныя имъ изъ послдняго разговора съ мистеромъ Пимомъ въ приход, показались декану достаточнымъ основаніемъ для объясненія съ сэръ-Исаакомъ. Онъ самъ ршился переговорить съ нимъ и, на слдующее же утро по прізд мистера Пима, отправился въ замокъ и имлъ тайное свиданіе съ сэръ-Исаакомъ, въ его гостиной.

Какъ не похожъ былъ этотъ разказъ ни тотъ, къ которому такъ неудачно приступалъ Фредерикъ. Пока спокойный, разумный, внушавшій полное довріе деканъ разказывалъ ему фактъ за фактомъ, въ заключеніе прибавивъ, что пистеръ Пимъ остался въ замк Веферъ единственно для того чтобы наблюдать за Шарлоттой Карльтонъ, сэръ-Исаакъ слушалъ его съ возрастающимъ удивленіемъ.

— И вы говорите, что Фредерикъ зналъ объ этомъ! воскликнулъ онъ. — Почему же онъ не предупредилъ меня?

— Онъ пытался, но ему не удалось. Я полагаю, что его чрезмрная совстливость и боязнь, чтобы даже вы не перетолковали его побужденій въ дурную сторону, не позволили ему бытъ слишкомъ откровеннымъ.

— Но какимъ образомъ могъ я перетолковать его побужденія?

Деканъ объяснилъ ему деликатность чувствъ молодаго человка, но сэръ-Исаакъ не переставалъ удивляться.

— И ему казалось, что мистрисъ Карльтонъ занята иной! что она иметъ на меня виды! На меня! Но вы, врно, хотите сказать на Фредерика.

— Совсмъ не на него, а на васъ. Фредерикъ убжденъ, что она его ненавидитъ. Да и мн самому сдается, что она не прочь была бы стать леди Сентъ-Дженъ, по вашей милости.

Когда сэръ-Исаакъ понялъ хорошенько эту чудовищную, по его мннію, гипотезу, онъ разразился неудержимымъ смхомъ. Тогда все стало ясно для декана: Исаакъ Сентъ-Джонъ былъ такъ твердъ въ своемъ намреніи никогда не жениться, онъ такъ свыкся съ этою мыслію, что одно предположеніе быть увлеченнымъ какою-либо женщиной казалось ему боле чмъ невозможнымъ.

— Стало-бытъ, вы никогда не думали о мистрисъ Карльтонъ? спросилъ деканъ.

— Въ этомъ смысл, конечно, никогда не думалъ, не только о ней, но и ни о комъ другомъ, отвчалъ сэръ-Исаакъ.— Я скоре ршился бы удавиться нежели взять себ жену. И вы, право, ошибаетесь, предполагая въ ней подобные виды. Молодой и красивой женщин связать свою судьбу съ моею! Да вы взгляните на меня: на что я похожъ? Нтъ, нтъ. Это невозможно. Да и при томъ она слишкомъ недавно потеряла мужа и ребенка, чтобы позабыть ихъ такъ скоро.

— Ну, такъ вотъ почему Фредерикъ не ршался говорить съ вами, сказалъ деканъ. — Не мудрено, что эта мысль его удерживала. Правда, я съ нимъ не соглашался. Я былъ убжденъ, что вы такъ же далеки отъ намренія жениться, какъ я, отъ живой жены.

— Теперь я до конца дней моихъ буду трунить надъ Фредерикомъ, сказалъ сэръ-Исаакгь. — Мн жениться? Пусть-ка онъ женится, если ужь къ слову пришлось. Однако, нужно подумать о бдной мистрисъ Карльтонъ. Я желалъ бы видть мистера Пима.

Докторъ немедленно явился на конференцію, и по уход декана. Открылъ сэръ-Исааку свои опасенія насчетъ того, чтобы мистрисъ Карльтонъ не причинила какого-либо вреда миссъ Боклеркъ или Гоноріи. Деканъ и не подозрвалъ объ этомъ.

— Я вижу лишь одно средство устранить отъ нихъ эту опасность, закончилъ сэръ-Исаакъ. — Какъ на жестка можетъ показаться подобная мра, но мистрисъ Карльтонъ должна немедленно оставить замокъ Веферъ.

XXI. На замк.

Мистеръ Пимъ, казалось, распоряжался въ замк Веферъ какъ у себя дома. Ему отвели одну изъ лучшихъ комнатъ въ корридор, какъ-разъ напротивъ комнаты занимаемой мистрисъ Карльтонъ и Принсъ, и отходя ко сну, онъ нарочно пріотворилъ свою дверь, чтобы не выпускать изъ виду корридора. Бытъ-можетъ, онъ даже и спалъ только однимъ глазкомъ.

На другой денъ, вставъ ране другихъ, онъ сошелъ внизъ, отыскалъ Гонорію, а усвшись въ комнат экономка, сталъ съ нею разговаривать. Мистеръ Пимъ сдлалъ кто безъ всякой задней мысли. Онъ былъ просто добродушный и словоохотливый джентльменъ и человкъ оказать вниманіе двушк, съ которой видлся прежде такъ часто при жизни Вени.

Гонорія была въ восторг. Вопервыхъ, она обрадовалась свиданію съ докторомъ, вовторыхъ, возможности поболтать съ нимъ и удовлетворить своему любопытству. Она почти ничего не знала объ Анвик съ тхъ поръ какъ ухала оттуда, а вслдъ за нею выбыла изъ Анвикъ-Галла и тетка ея, мистрисъ Триттонъ. Гонорія осыпала мистера Пима вопросами о разныхъ перемнахъ и новостяхъ и, вроятно, не кончила бы и черезъ часъ, еслибы мистеръ Пимъ, обладавшій необыкновенно острымъ зрніемъ и слухомъ, такъ что вс даже удивлялись для чего носитъ онъ очки, не услыхалъ вдругъ легкаго звука, или скоре шороха за полуотворенною дверью, какъ будто тамъ кто-то подслушивалъ.

— Ужь не хочетъ ли кто-нибудь войдти сюда, Гонорія? спросилъ онъ.

Гонорія толкнула дверь и растворила ее настежь, тамъ никого не было. Но почти одновременно со словами мистера Пима послышался тихій шелестъ платья, быстро удалявшагося отъ двери.

— Взгляните-ка за дверь, быстро проговорилъ онъ.

Гонорія выглянула и успла только увидать кончикъ юбки мистрисъ Карльтонъ, мелькнувшій въ поворот корридора.

— А! мистрисъ Карльтонъ? равнодушно повторилъ докторъ, когда Гонорія сообщила ему свое замчаніе. — Что она часто приходитъ навщать васъ?

— До сихъ поръ я еще никогда не видала ея здсь, сэръ. Быть-можетъ, она искала васъ?

— А можетъ быть, безпечно отвчалъ мистеръ Пимъ.— Такъ вы говорите, Гонорія, что слышали о моей поздк въ Германію для свиданія съ маленькимъ Джорджемъ? Что жь, это правда, хотя и не возьму грха на душу, не знаю наврно что это Германія, или Франція, или еще какая часть обитаемаго міра. Во всякомъ случа, спасти его я не могъ: онъ былъ уже на краю гроба. Но отъ кого вы кто слышали?

— Отъ мистрисъ Дарлингъ, сэръ. Въ послдній пріздъ свой сюда она часто разговаривала со мной и между прочимъ упомянула, что васъ выписывали къ мистеру Джорджу, но это не послужило ни къ чему. Экое, право, горе, что его не могли вылчить!

— Ахъ, Гонорія, мало ли горя на свт! Однако, надо идти, а то меня будутъ дожидаться къ чаю. Но я еще увижусь съ вами до отъзда.

Онъ отправился въ столовую и слъ за чай вмст съ прочими.

Лицо мистрисъ Карльтонъ было, по обыкновенію, безстрастно, но докторъ замтилъ, что она такъ же зорко наблюдаетъ за нимъ, какъ онъ за ней. Посл чая, какъ бы на зло ему, она заперлась въ комнат мистрисъ Сентъ-Джонъ, и никто не могъ къ ней туда пробраться. Въ то же время произошло и свиданіе декана съ сэръ-Исаакомъ.

— Я поручаю вамъ это дло, мистеръ Пимъ, сказалъ сэръ-Исаакъ. — Быть-можетъ, достаточно будетъ поговорить съ бдною мистрисъ Дарлингъ, потому что, — вы знаете какъ святы законы гостепріимства,— я не желалъ бы дйствовать отъ своего имени. Устройте ея отъздъ сами, какъ найдете удобне, и только въ случа крайней необходимости употребите мой авторитетъ.

Первымъ дломъ мистера Пима было отыскать мистрисъ Дарлингъ. Она также сидла запершись въ своей комнат. Подождавъ ее нсколько времени, онъ послалъ проситъ ее внизъ, и она немедленно явилась. Наблюдательный докторъ сейчасъ же подмтилъ на ея лиц явные слды смущенія.

— Я не знаю что мн длать съ Шарлоттой, воскликнула бдная женщина. — Она ршительно не хочетъ узжать изъ замка Веферъ, а когда я пробовала настаивать, она положила конецъ разговору, оставивъ меня одну. Скажите, что намъ длать теперь?

Докторъ ничего не могъ придумать. Онъ зналъ только, что мистрисъ Карльтонъ нынче же должна оставить замокъ.

Тогда бдная мистрисъ Дарлингъ начала лавировать. По ея словамъ, Шарлотта была теперь совершенно здорова, и небольшая отсрочка, на день или на два, не могла составить никакой разницы. Быть-можетъ, завтра или посл завтра ее можно будетъ склонить къ отъзду. Видя такую настойчивость, мистеръ Пимъ долженъ былъ намекнуть, наконецъ, о непремнной вол сэръ-Ишака.

Это глубоко уязвило мистрисъ Дарлингъ, и она сейчасъ же заподозрила мистера Пима.

— Я никакъ не ожидала, что вы поступите такъ вроломно, воскликнула она. — Вы дали мн слово ничего не говорить сэръ-Исааку до тхъ поръ, пока мы не испробуемъ всхъ средствъ чтобъ увезти отсюда Шарлотту!

— Да я ничего и не говорилъ ему. Онъ самъ заговорилъ объ этомъ.

— Онъ самъ!

— Ну да. Онъ попросилъ меня къ себ въ комнату и разказалъ мн все.

— Такъ кто же могъ предупредить его? съ прискорбіемъ воскликнула мистрисъ Дарлингъ посл небольшой паузы.

Мистеръ Пимъ молчалъ: не его дло было называть декана.

— Чмъ меньше мы будемъ разсуждать объ этомъ, мистрисъ Дарлингъ, тмъ лучше. Словами горю не поможешь, а намъ еще нужно подумать какъ бы увезти отсюда вашу дочь. Будь я на вашемъ мст, я не подалъ бы ни малйшаго вида сэръ-Исааку, чтобы не поставить и его, и себя въ ложное и тягостное положеніе. Онъ настоящій джентльменъ — честный, благородный, гостепріимный, но до него дошли слухи о припадкахъ мистрисъ Карльтонъ, и онъ находитъ нужнымъ удалить ее отсюда.

— Я отдала бы полжизни, чтобы только узнать, кто подслужился ему своимъ наушничествомъ! воскликнула мистрисъ Дарлингъ.— Что же длать теперь? Не поговорите ли вы съ Шарлоттой?

— Непремнно поговорю. Если вамъ не удалось убдить ее, то, быть-можетъ, мн посчастливится. А вдь это будетъ превеловкая штука, если намъ придется увозить ее силой или хитростію.

— Хитрость не поможетъ, сказала мистрисъ Дарлингъ. — Шарлотта слишкомъ проницательна, чтобъ ее можно было обмануть.

Мистеръ Пимъ дождался завтрака. Вмсто того чтобы нарочно просить свиданія у мистрисъ Карльтонъ, онъ счелъ за лучшее устроитъ его самымъ естественнымъ и незамтнымъ образомъ. Она сошла внизъ вмст съ мистрисъ Сентъ-Джонъ, и завтракъ прошелъ по обыкновенію, съ тою равницей, что сэръ-Исаака не было въ этотъ день на столомъ. Мистеръ Брумъ, не объяснилъ причины его отсутствія, доложивъ только, что господинъ его будетъ завтракать у себя въ комнат, и Джорджина смло пошла къ нему.

Но мистеру Пиму суждено было потерпть пораженіе, по крайней мр до извстной степени. Выходя изъ-за стола, онъ шепнулъ мистрисъ Карльтонъ, что желаетъ переговорить съ ней наедин, и подавъ ей руку, повелъ ее на террасу. Былъ скучный, пасмурный день, въ воздух пахло дождемъ, и она разсянно посмотрла на небо. Мистеръ Пимъ осторожно и деликатно заговорилъ съ ней о томъ, что ей необходима перемна воздуха, что онъ и мистрисъ Дарлингъ, которымъ такъ дорого ея здоровье, считаютъ нужнымъ немедленно перевезти ее въ другое мсто. Но Шарлотта расхохоталась ему въ лицо, она съ презрніемъ отнеслась къ его совтамъ и желанію матери и даже общала пожаловаться на нихъ сэръ-Исааку. Тогда мистеръ Нимъ принужденъ былъ намекнуть ей, какъ и мистрисъ Дарлингъ, что таково желаніе самого сэръ-Исаака.

Едва усплъ онъ это выговорить, какъ черты ея мгновенно исказились. Несмотря на свою многолтнюю медицинскую опытность, мистеръ Пажъ испугался: такъ помертвло у ней лицо, и такъ ужасно стало это выраженіе. Онъ взялъ ее подъ руку и сталъ говорить съ ней ласковымъ, успокоительнымъ тономъ. Но она вырвалась отъ него, пробормотала что-то о заговор, который будто бы составляютъ противъ вся здшніе, и убжала въ комнаты. Мистеръ Пимъ и не подозрвалъ, что подъ именемъ здшнихъ она разумла миссъ Боклеркъ и Гонорію. Очень можетъ быть, что она включала туда же его и свою мать.

Онъ бросился ее отыскивать, призвавъ къ себ на помощь мистрисъ Дарлингъ, и оба скоро убдились, что Шарлотта сидитъ въ своей комнат, запершись изнутри на ключъ. Напрасно стучали они въ дверь — отвта не было. Докторъ не на шутку встревожился. Отъ такой выходки не далеко было и до настоящаго сумашествія. Въ комнат слышалось по временамъ ворчанье, ускоренная ходьба, саркастическій смхъ и наконецъ раздался пронзительный крикъ. Мистрисъ Дарлингъ была вн себя, даже Принсъ — безстрастная Принсъ — казалась испуганною.

— Я выломаю дверь, сказалъ мистеръ Пимъ.

Но онъ пошелъ сначала предупредитъ объ этомъ сэръ-Исаака. Послдній разршалъ ему дйствовать по усмотрнію и просилъ только объ одномъ, чтобы щадить, по возможности, бдную мистрисъ Карльтонъ. Принимая въ разчетъ случившееся, онъ даже согласился не торопитъ ее отъздомъ, съ тмъ условіемъ, что мистеръ Пимъ приметъ на себя вс заботы о ней до тхъ поръ, пока она въ состояніи будетъ ухать.

Тогда мистеръ Пимъ возвратился въ корридоръ, куда пришла также и Гонорія Триттонъ.

Когда въ дом случаются подобныя происшествія, трудно, почти невозможно, чтобы не узнали объ этомъ домашніе. Какъ ни осторожны были докторъ и мистрисъ Дарлингъ, слухъ объ этомъ дошелъ до прислуги. Вс шептали между собой, что мистрисъ Карльтонъ заперлась въ своей комнат и никого къ себ не пускаетъ. Изъ сочувствія, или изъ любопытства, Гонорія тотчасъ поспшила на верхъ: она думала, быть-можетъ, что иметъ на это нкоторое право въ силу своихъ прежнихъ отношеній къ мистрисъ Карльтонъ.

Мистеръ Пимъ едва замтилъ ее. Шумъ внутри комнаты увеличивался: шаги становились все чаще и громче. Мистрисъ Дарлингъ въ отчаяніи ломала руки и бросала умоляющіе взгляды на доктора. Потомъ она въ двадцатый разъ приложила свои губы къ замочной скважин.

— Шарлотта! Дорогая Шарлотта! Пусти меня. Мн нужно войдти. Я…. я забыла ключъ въ твоей комнат, а скоро нужно будетъ одваться къ обду.

Отвта не было. Но шаги внутри комнаты перешли въ бготню. Докторъ самъ попробовалъ заговорить съ ней.

— Мистрисъ Карльтонъ, прошу васъ, отворите дверь. Если вы не отворите, то я принужденъ буду ее выломать. Пожалуста, не доводите до этого.

Все было напрасно. Отвтомъ былъ одинъ насмшливый хохотъ.

Мистеръ Нимъ нагнулся, разсматривая замочную скважину, онъ желалъ войдти, не разламывая двери, и спрашивалъ себя, не подойдетъ ли къ ней одинъ изъ ключей отъ другихъ комнатъ. До сихъ поръ онъ не могъ сдлать этой попытка, потому что ключъ внутри комнаты оставался еще въ замк. Но онъ надялся, что съ небольшимъ стараніемъ ему удастся его вытолкнуть.

— Нельзя ли принести свчу? сказалъ онъ.

Пасмурный день перешелъ въ мрачные сумерки, вечернія тни сгущались, и въ корридор было очень темно. Гонорія, хорошо изучившая комнаты въ прежней должности горничной, прямо отправилась въ спальню миссъ Боклеркъ и принесла оттуда зажженую восковую свчу въ серебряномъ подсвчник. Мистеръ Пимъ подержалъ ее съ минуту передъ замочною скважиной и потомъ отдалъ назадъ Гоноріи.

— Теперь я вижу что нужно сдлать, сказалъ онъ мистрисъ Дарлингъ. — Если одинъ изъ этихъ ключей придется къ этой двери, то мы сейчасъ же будемъ въ ея комнат.

Онъ веллъ принести себ два или три ключа, а самъ между тмъ вынулъ перочинный ножикъ и началъ осторожно вертть имъ въ замк.

— Держи свчу поближе, сказалъ онъ Гоноріи.

Не многихъ усилій стоило поставить бородку ввутренняго ключа прямо, докторъ искусно сдлалъ это, и вслдъ затмъ ключъ упалъ внутрь комнаты. Быстр мысли, прежде чмъ мистрисъ Карльтонъ успла снова вложить его въ замочную скважину, докторъ Нимъ всунулъ другой ключъ съ наружной стороны, но онъ не повернулся.

— Въ этомъ корридор нтъ ни одного замка, къ которому пришелся бы ключъ отъ другой двери, заговорила Гонорія.

— Въ такомъ случа нечего длать, воскликнулъ мистеръ Пимъ. — Берегитесь!

Дверь подалась съ трескомъ. Прежде коего имъ бросилась въ глаза сама мистрисъ Карльтонъ, стоявшая у противоположной стны и дико поводившая глазами. Даже въ обыкновенное время, когда она бывала совершенно спокойна, глаза ея имли какой-то странный взглядъ, но въ настоящую минуту выраженіе ихъ было по истин ужасно. Мистеръ Пимъ прямо пошелъ къ ней, но она уклонилась отъ него ловкимъ прыжкомъ, бросилась на помертввшую Гонорію и сцпилась съ ней на смерть.

Несчастная женщина! Кто могъ угадать, какія мысли бродили въ ея голов во время этого добровольнаго заключенія? Одно несомннно, что он окончательно помутили ея разсудокъ и быстро увлекли ее въ бездну сумашествія, на краю которой. она давно уже находилась. Быть-можетъ, и видъ Гоноріи, стоявшей посреди ея мнимыхъ враговъ съ зажженною свчой въ рукахъ, невольно перенесъ ее къ той роковой ночи, посл которой не прошло еще и двухъ лтъ!

Какъ бы то ни было, по той или не другой причин, или отъ совокупности многихъ, отъ оскорбительнаго ли намека на необходимость ухать изъ замка Веферъ, отъ прізда ли мистера Пима, или разговора его по утру съ Гоноріей, отъ противорчія ли вынесеннаго ею въ этотъ день…. только минута, которой такъ давно страшились мистрисъ Дарлингъ и Принсъ, теперь наступила. Шарлотта помшалась!

Вс трое: докторъ, мистрисъ Дарлингъ и Принсъ бросились вязать ее, точь-въ-точь какъ тридцать лтъ тому назадъ докторъ и Джемсъ вязали ея отца. Перепуганную до полусмерти Гонорію освободили. Руки ея были въ синякахъ, а на прокушенной щек навсегда остался слдъ зубовъ мистрисъ Карльтонъ.

Когда у сумашедшей отняли возможность вредить себ и другимъ, мистеръ Пимъ толкнулъ Принсъ и сдлалъ ей знакъ, чтобъ она послдовала за нимъ въ особенную комнату. Еслибы Принсъ была способна чему-нибудь удивляться, она удивилась бы въ настоящую минуту. Мистеръ Пимъ затворилъ за собой дверь и указалъ ей на стулъ.

— Бжать теперь поздно, началъ онъ.— Завтра ваша госпожа будетъ въ сумашедшемъ дом, Принсъ, откуда ее никогда боле не выпустятъ. Но знаете ли вы, для чего я привелъ васъ сюда?

— Нтъ, сэръ, отвчала Принсъ, съ нкоторою нершительностью, какъ бы догадываясь, къ чему ведетъ онъ рчь.

— Я намренъ говорить съ вами о томъ ужасномъ вечер въ Анвик, когда сгорлъ Веня. Я убжденъ,— и онъ выразительно поднялъ на все свой палецъ,— въ томъ, что госпожа ваша замшана въ этомъ дл, и что это было вамъ извстно, какъ вотъ въ томъ, что вы теперь садите передо мной. Меня трудно провести, не взирая на всю ловкость, ваше поведеніе въ тотъ вечеръ и въ слдующую за тмъ ночь ясно показывало, что вы лгали. Я не сталъ тогда настаивать, потому что у меня была на то свои причины, но теперь я намренъ узнать отъ васъ все.

— Я тутъ нисколько не замшана, сэръ, отвчала Принсъ, не смя лукавить и чувствуя, быть-можетъ, что прошла пора таиться отъ доктора.

— Я и не подозрваю васъ, отвчалъ мистеръ Пимъ.— Однако вы дйствительно были въ той ниш, гд видла васъ Гонорія. Послушайте! Вы хорошо сдлаете, сообщивъ мн вс подробности этого вечера: они могутъ послужить мн указаніями какъ лчить вашу госпожу. Я долженъ знать ихъ во что бы то ни стало. Признавайтесь же. Ребенка подожгла она?

— Нтъ, сэръ, не думаю. Разв какъ-нибудь нечаянно.

— Во всякомъ случа, она была въ это время въ его комнат?

— Да, была. Но я думаю, что онъ сгорлъ случайно. Госпожа моя прибила Веню, и въ это время, вроятно, загорлся его блый фартучекъ.

— Но вдь это она заперла за нимъ дверь на задвижку?

Лицо Принсъ приняло на минуту отчаянное выраженіе.

— Должно-быть, она, сэръ, то-есть дверь уборной. Ну, а другую, я была и буду уврена, что ребенокъ заперъ ее самъ.

— Стало-быть, она заперла дверь, когда онъ уже горлъ?

— Ахъ, Боже мой, какъ же мн знать это, сэръ? Я, право, не могу вамъ сказать наврное.

— Но вы сейчасъ сказали, что должно-быть она заперла ее.

— Да, должно-быть, а впрочемъ….

Мистеръ Пимъ слъ насупротивъ Принсъ по другую сторону стола.

— Начинайте съ начала, Принсъ, сказалъ онъ. — Мы только напрасно тратимъ время. Скажите мн, что именно вы видли и слышали изъ всего случившагося въ этотъ вечеръ въ Анвик?

— Вы…. вы спрашиваете меня, сэръ, не для того чтобъ уличить ее въ преступленіи? спросила Принсъ.

— Уличить ее въ преступленіи! съ сердцемъ повторилъ мистеръ Пимъ. — На вашу госпожу уже нельзя боле доказывать, и никакіе законы не станутъ теперь ее преслдовать, Принсъ. Еслибъ я желалъ уличать ее, то я тогда же принялъ бы свои мры. Но я молчалъ не хуже васъ. Теперь начинайте. Увидимъ, какое участіе принимали вы въ этомъ дл и что заставало васъ притаиться въ ниш, вдь вы не забыли этого, я полагаю?

— О, нтъ, сэръ! Я слишкомъ часто и слишкомъ горько размышляла объ этомъ, сказала она, подпирая голову рукой. — Хотя въ прежнихъ моихъ показаніяхъ было много правды, однако я должна признаться, что утаила кое-что, прибавила она посл небольшаго молчанія.

— Такъ скажите же теперь все, сказалъ мистеръ Пимъ, теряя терпніе.

Вотъ сущность того, что сообщила ему Принсъ. Вышедши изъ луковой, она пошла на верхъ вымыть руки, которыя, какъ она увряла, была въ песк отъ очистка кореньевъ. Сидя потомъ въ своей комнат, примыкавшей къ спальн мистрисъ Карльтонъ, она услыхала, какъ госпожа ея вошли къ себ на верхъ. Принсъ поспшила къ ней, чтобъ узнать, не нужно ли ей огня, такъ какъ сумерки совсмъ уже наступали, но мистрисъ Карльтонъ не оказалось въ спальн: она прошла въ уборную, а остановившись на порог дтской, пристально смотрла на что-то впереди себя. Изъ дтской выходилъ какой-то странный свтъ, при помощи котораго Принсъ могла явственно различать свою госпожу. Увлеченная любопытствомъ, она заглянула въ комнату и увидала мистера Веню, который тихо расхаживалъ по дтской, держа въ рукахъ освщенную церковь. На нее-то и устремлены были глаза мистрисъ Карльтонъ. И въ самомъ дл, чудный эффектъ производила въ темной комнат, по словамъ Принсъ, эта зажженная игрушка! Мальчикъ говорилъ про себя, и слова его несомннно должны были раздражить ея госпожу.

— Какія же это были слова? прервалъ мистеръ Пимъ, когда Принсъ дошла до этого мста въ своемъ разказ. — Не можете да повторить ихъ?

— ‘Вотъ что мы сдлаемъ, Гонорія, когда Анвикъ мой,’ повторила Принсъ.— ‘Ты будешь хозяйкой, будешь отдавать приказанія, и мы выстроимъ большую, большую стну, чтобы не пускать мамашу, а Джорджика возьмемъ къ себ, и онъ будетъ нашъ.’

Такъ говорилъ мальчикъ, и слова эти раздражили мистрисъ Карльтонъ: она риулась въ дтскую и дала ребенку сильную пощечину, а Принсъ поспшила уйдти, но уходя, она слышала, какъ въ дтской поднялись плачъ и возня. Принсъ готова была побожиться мистеру Пиму, что ей и въ голову не приходила тогда мысль о серіозной бд. Она прошла черезъ уборную, черезъ спальню, затворила за собой дверь и спустилась въ столовую. Джорджикъ спадъ на большомъ кресл, свсивъ ноги внизъ. Черезъ нсколько минутъ — почти вслдъ за нею — въ столовую вошла и ея госпожа, и Прлисъ съ удивленіемъ замтила, что она заперла за собой дверь на щеколду. Мистрисъ Карльтонъ была сильно взволнована, она металась по комнат изъ стороны въ сторону, и Принсъ думала, ужъ не поссорилась ли она съ Гоноріей. Вдругъ она сла и положила ноги Джорджика къ себ на колни. Тогда Принсъ воспользовалась этимъ случаемъ, чтобы повернуть щеколду и ускользнуть изъ комнаты, но она не скоро ршилась на это и провела по крайней мр четверть часа въ столовой. Оттуда Принсъ пошла къ себ на верхъ, нигд не слыша вы малйшаго шума. Вполн убжденная, что Гонорія сидитъ въ дтской съ мистеромъ Веней, она постояла минуты дв въ корридор, надясь подслушать что-нибудь изъ ихъ разговора о ссор. Но не услыхавъ ничего, подумала, не увела ли Гонорія мистера Веню въ людскую, что было строго запрещено мистрисъ Карльтонъ. Желая изобличить ее, Принсъ стала тихо красться по корридору, какъ вдругъ она увидала Гонорію, бжавшую по задней лстниц, и чтобы не попасть ей на глаза, спряталась въ нишу, выжидая пока Гонорія войдетъ въ дтскую. Стадо-быть, мистеръ Веня былъ въ дтской. Но Гонорія никакъ не могла отворить дверь и громко спрашивала у него, для чего завернулъ онъ крючокъ. Тогда Принсъ выглянула изъ ниши, она увидала, какъ Гонорія высыпала что-то изъ фартука и стремглавъ пробжала мимо вся въ уборную. Принсъ думала въ то время, что Гонорія не замтила ея, такъ какъ въ корридор было довольно темно. Она поспшила возвращаться въ свою комнату и стала зажигать свчу, когда ее испугали крики Гоноріи. Выглянувъ изъ комнаты, она увидала Гонорію бжавшую по главной лстниц съ дикими, неистовыми воплями. Скоро прибжали слуги изъ людской, мистрисъ Карльтонъ и Джорджикъ изъ столовой, и тогда только Принсъ узнала все.

— И вы хотите уврить меня, что ничего не подозрвали въ то время? спросилъ мистеръ Пимъ, когда она замолчала.

— Клянусь жизнію, сэръ, я не подозрвала ничего, отвчала Принсъ съ легкимъ волненіемъ.— Я поражена была не мене самой Гоноріи.

— А отчего же вы не признались, что сидли въ ниш?

— Ахъ, сэръ, я не посмла. Вдь при допрос это могло навлечь подозрнія на мою госпожу! Какъ только я узнала, что Гоноріи не было въ комнат въ то время какъ госпожа моя ударила мистера Веню, я испугалась до-смерти, думая, что не она ли подожгла его. Я….

— Погодите. Я не совсмъ понимаю, прервалъ мистеръ Пимъ.— Вы говорите, что заглядывали въ дтскую. Стало-быть, вы видли, что Гоноріи тамъ не было.

— Увряю васъ, сэръ, что я не замтила этого. Я видла только одинъ уголъ комнаты, дверь отворяется у самой стны, такъ что изъ-за нея трудно видть что-либо, особенно съ того мста гд я стояла. Но будь я уврена, что Гонорія сидитъ на своемъ обыкновенномъ мст, я никакъ не оставила бы ребенка одного съ мистрисъ Карльтонъ. Да и самъ мальчикъ невольно ввелъ меня въ заблужденіе. Слова, которыя говорилъ онъ, обращены были къ Гоноріи. Уже потомъ только сообразила я, что услышавъ шаги своей мамаши, онъ, вроятно, подумалъ, что вошла Гонорія, но былъ слишкомъ занятъ своею игрушкой, чтобъ обернуться назадъ.

— Ужасный случай! воскликнулъ мистеръ Пимъ.

— Отъ него-то госпожа моя и помшалась, отвчала Принсъ.— Но увряю васъ, сэръ, что она не умышленно подожгла его. Во время ея припадковъ у нея вырывались слова, которыя убдили меня въ этомъ. Церковь упала, вспыхнула и подожгла его фартукъ, это она простонала разъ ночью въ бреду, и я уврена, что это такъ и было.

— Но вдь дверь-то заперла за нимъ она?

— Къ несчастію: да, она заперла ее, зная что онъ горитъ — въ этомъ нтъ никакого сомннія. Она сама проговорилась объ этомъ. Вроятно, она сдлала это безсознательно, въ припадк безумія, потому что сердце у нея не злое, и она становится жестокою только во время этихъ припадковъ. Да къ тому же…. къ тому же…….

— Ну? спросилъ докторъ.

— Она выпила слишкомъ много вина въ этотъ день, продолжила Принсъ, понижая голосъ. — Не съ намреніемъ, не по страсти къ напиткамъ, а такъ, неумышленно. Ей пришлось обдать въ тотъ часъ, когда она обыкновенно завтракала, и я замтила, что она очень мало стъ. Но у ней была сильная жажда, и она много пила: и шампанскаго, и хересу, и портвейну. Все это, конечно, ударило ей въ голову, не будь этого, я уврена, что она не прибила бы маленькаго Веню въ столовой. Да ужь какъ же и мучилась она въ послдствіи!

— Воображаю, сказалъ докторъ.

— Я думаю, она и помшалась-то больше отъ угрызеній совсти. Уже во Фландріи я боялась за ея разсудокъ, но тамъ она какъ-то превозмогла себя. Сколько разъ говорила она, что съ радостью отдала бы свою жизнь, лишь бы воскресать Веню, мн кажется, она пожертвовала бы даже жизнью Джорджика. Она совершила это въ припадк помшательства, самозабвенія, и съ тхъ поръ не переставала оплакивать свой поступокъ, вчно опасаясь, чтобъ ее не изобличили. Ненависть къ Гоноріи возникла въ ней отъ той мысли, что еслибы Гонорія не ушла отъ Вени, ничего этого не случилось бы, и на душ ея не лежалъ бы теперь этотъ грхъ. Увряю васъ, сэръ, что она скоре достойна сожалнія нежели порицанія.

— Пусть будетъ по-вашему, Принсъ, замтилъ мистеръ Пимъ.— А знаетъ ли объ этомъ мистрисъ Дарлингъ?

— Знаетъ, только безъ подробностей, сэръ. Однажды я какъ-то намекнула ей словечко, а объ остальномъ она, врно, сама догадалась, но я ей ничего не разсказывала.

— Да и хорошо сдлала, сказалъ докторъ.— Эта тайна должна остаться между нами.

XXII. Встрча въ Париж.

— Любопытно знать, за что меня здсь арестовали? воскликнула Джорджина Боклеркъ.

Говоря это, она стояла у открытаго балкона, въ родительскомъ дом, а вопросъ ея обращенъ былъ къ Фредерику Сентъ-Джону, который шелъ изъ замка Веферъ по убитой пескомъ дорожк, между тмъ какъ осенній денекъ уже смнялся сумерками. Джорджина пришла въ приходъ вскор посл полудня, и почти вслдъ за нею явился посланный отъ сэръ-Исаака, съ просьбой, чтобъ она не возвращалась въ замокъ Веферъ до тхъ поръ, пока за ней не пришлютъ. Это въ высшей степени озадачило, разсердило и заинтересовало молодую двушку. Арестъ ея начался около трехъ часовъ, а теперь было уже совсмъ темно, время близилось къ обду, но ея не освобождали. Деканъ, мистрисъ Боклеркъ и ихъ прелестная гостья были въ Лексингтон, такъ что миссъ Джорджина все время просидла въ одиночеств и страшно соскучилась.

Подходя къ ней, Фредерикъ снялъ шляпу и вытеръ себ лобъ носовымъ платкомъ: онъ былъ въ испарин отъ слишкомъ быстрой ходьбы.

Джорджина вошла въ комнату и стала ждать его у балкона.

— Пришелъ разршить ваши узы, сказалъ онъ, отвчая на ея вопросъ.— Я радъ, что вы послушались меня и остались.

— Ужь если я послушалась кого-нибудь, такъ конечно не васъ, а сэръ-Исаака!

— Но вдь распоряженіе-то шло отъ меня, Джорджина.

— Очень сожалю что не знала! воскликнула она, задыхаясь. — Тогда я ни за что бы не исполнила его!

Онъ засмялся.

— Вотъ почему я и дйствовалъ отъ имени сэръ-Исаака. Я зналъ, что вы не станете мн повиноваться.

— Еще бы вамъ повиноваться, мистеръ Сентъ-Джонъ! Надюсь, что не стала бы. Вы сыграли надо мной славную шутку!

И она сердито тряхнула своей хорошенькою головкой. Мистеръ Сентъ-Джонъ опять засмялся.

— А вашихъ нтъ дома, Джорджина?

— Да, ухали, а я, по вашей милости, просидла тутъ одна. Мн странно, что вы даже не чувствуете раскаянія.

— И мн тоже очень странно.

— Желала бы я знать причину моего ареста? Въ жизнь мою еще никто не поступалъ со мной такъ дурно.

— А вдь вы такъ много прожили, такъ много испытали, Джорджи!

— Ну, ну, прошу не насмхаться. Я сейчасъ же иду въ замокъ Веферъ, и сэръ-Исаакъ, врно, объяснитъ мн все. А вы оставайтесь себ тутъ, коли хотите, дожидайтесь нашихъ.

Она завязала шляпку, застегнула мантилью, которыхъ не снимала до сихъ поръ, въ ожиданіи что за ней сейчасъ пришлютъ, и поспшно вышла черезъ балконъ.

Но Фредерикъ остановилъ ее за руку.

— Нтъ, Джорджина, вы не пойдете, я пришелъ, чтобы задержать васъ здсь.

— Но вдь вы сказали, что пришли разршить мои узы!

— Подъ словомъ ‘узы’ я разумлъ нчто другое: я пришелъ разршить ваши недоумнія и удовлетворить ваше любопытство, которое, вроятно, таки сильно васъ помучило. Знайте же, что вы не вернетесь боле въ замокъ Веферъ, вы тамъ не нужны.

— А мн все равно, возразила Джорджина, сбрасывая съ себя шляпку. — Но вы могли бы, по крайней мр, сказать мн это раньше, а то легкое ли дло сколько я прождала тутъ, не раздваясь!

— Мн нельзя было придти раньше. Ну, такъ что же, открыть вамъ мой секретъ или нтъ?

Опять то же своенравное движеніе хорошенькой головки.

— Какъ хотите. Мн все равно.

— Я увренъ, что вамъ не все равно, сказалъ онъ. — Но знаете ли, Джорджина, и его подунаомшливый, полунжный тонъ вдругъ перешелъ въ серіозный: — это такой предметъ, о которомъ мн непріятно говорить съ вами. Мистрисъ Карльтонъ заболла. Вотъ почему мы изгоняемъ васъ на время изъ замка Веферъ.

Настроеніе Джорджины мгновенно измнилось: ея гнвъ былъ напускной, а не настоящій.

— Заболла! ахъ, какъ жаль. Но это не заразительная болзнь?

— Я сейчасъ скажу вамъ, Джорджина, что у нея: она помшалась. Я уже давно замчалъ, что она была не въ своемъ ум, но сегодня посл завтрака ей вдругъ сдлалось хуже. Она заперлась къ себ на ключъ, такъ что мистеръ Пимъ принужденъ былъ выломать ея дверь, и теперь она въ ужасномъ положеніи. Сегодня, посл того какъ она заперлась въ свою комнату, мистеръ Пимъ сказалъ мн, что онъ опасается кризиса, и я тотчасъ же послалъ къ вамъ гонца. Исаакъ также находитъ, что вамъ лучше провести ныншній вечеръ дома: въ замк Веферъ будетъ сегодня очень грустно, и мы должны уважить чувства мистрисъ Дарлингъ.

— Понимаю, понимаю! съ жаромъ прервала Джорджина, въ которой опять заговорило ея мягкое, доброе сердце. — Конечно, тамъ теперь не мсто для постороннихъ. Бдная мистрисъ Дарлингъ! Но правда ли это, Фредерикъ? Неужели она въ самомъ дл помшалась?

— Кажется, что такъ.

— Можетъ-быть, это горячка, которая пройдетъ современемъ?

— Богъ знаетъ, будемъ надяться. А покамстъ, я прошу васъ никому не выдавать этого секрета.

— Конечно, если вы желаете.

— Мн кажется, такъ будетъ лучше. Она можетъ выздоровть, и въ такомъ случа ей непріятно было бы узнать, что слухъ о ея болзни распространился. Я знаю, что могу на васъ положиться, иначе я не сталъ бы и говорить. Но вдь у васъ съ вами и прежде были секреты, Джорджина.

— А разв вы ничего не скажете папаш?

— Ему и конечно сказку, потому что онъ давно зналъ обо всемъ. Но кром его, никому. Конечно, если болзнь ея не пройдетъ, то подъ конецъ вс узнаютъ.

— Знаете ли, когда вы пришли сюда, я сейчасъ же догадалась по вашему лицу, что вы принесли мн дурныя всти, продолжила Джорджина. — У васъ былъ такой изнуренный, озабоченный видъ. Впрочемъ, вотъ уже нсколько дней какъ у васъ такое лицо.

— Неужели? вроятно, я слишкомъ утомленъ безсонными ночами. Вдь я вс эти дни не ложился въ постель. Я все дежурилъ.

— Дежурили! Гд?

— У себя дома, въ корридор.

Джорджина посмотрла на него съ удивленіемъ.— Кого же вы тамъ высматривали? спросила она.

— Какъ кого? привидній.

— Ну, полноте шутить. Объясните мн вашу мысль, я васъ не понимаю.

— Я такъ люблю говорить секреты, Джорджина, что, кажется, открою вамъ и этотъ. Помните вашъ ночной кошемаръ?

— Мой ночной кошемаръ? Ахъ, да, когда мн представилось, что кто-то вошелъ въ мою комнату. Ну, такъ что жь?

— Ну, а мн вообразилось, что это былъ не кошемаръ, а дйствительность, что въ вашу комнату приходила мистрисъ Карльтонъ, томимая безсонницей, и признаюсь, эта мысль была мн очень непріятна. Съ тхъ поръ я каждую ночь сталъ выходить въ корридоръ, изъ опасенія, чтобы не повторилась та же продлка.

Джорджина сообразила съ быстротой молніи:

— Вы боялись за меня! Вы заботились обо мн!

— Немножко. Но запирали ли вы вашу дверь посл того какъ я предупредилъ васъ?

— Запирала, кром одной ночи, когда я забыла это сдлать.

— Такъ, такъ. Я зналъ, что имю дло съ безпечною, втреною двушкой, и потому предпочелъ положиться на самого себя. А славная была бы штука, еслибы мистрисъ Карльтонъ похитила васъ!

Ало-золотистыя полосы заката догорали на горизонт, освщая сумерки пасмурнаго дня. Джорджина Боклеркъ пристально смотрла ни западъ, а на лиц ея видна была дума. Вдругъ она повернулась къ мистеру Сентъ-Джону.

— Скажите, имли ли ваши вчерашнія слова, о томъ чтобъ я никуда не выходила одна, какое-нибудь отношеніе ко всему случившемуся?

Онъ утвердительно кивнулъ головой.

— Заподозривъ болзнь мистрисъ Карльтонъ, я не могъ знать, кого она оставитъ въ поко, кого нтъ, тмъ боле, что я надлъ какъ она бродила въ пол.

— Когда, вчера вечеромъ?

— Да, вчера вечеромъ. Она слдила за вами.

Одной минуты достаточно было для Джорджины, чтобы понятъ все. Она вздрогнула и почти прижалась къ мистеру Сентъ-Джону.

— Теперь я все понимаю, Фредерикъ, сказала она. — Я помню, что вы говорили мн объ ея ревности: вы, стало-быть, оберегали меня, да?

— По крайней мр старался, сказалъ мистеръ СеитьДжонъ.

— Какъ мн благодарить васъ за это? А я еще позволяла себ говорить вамъ дерзости и дуться! Быть-можетъ, я, и жизнію-то своею обязана вамъ!

— Но я вдь не даромъ это длалъ, миссъ, предупреждаю васъ. Я все время придумывалъ себ награду!

Рука его обвилась вокругъ ея стана, прежде нежели Джорджина успла уклониться, и онъ привлекъ ее къ своему сердцу. Голосъ его сталъ тихъ и нженъ, а лицо, склонившееся надъ ея лицомъ, было такъ убдительно краснорчиво.

— Вчера я говорилъ вамъ, что избавилъ васъ отъ большой опасности.

— Но вы ужь получили свою награду, прервала бойкая вострушка, вся вспыхнувъ.

— И не думалъ. Не знаю, оттого ли что мн пришлось оберегать васъ это время, или отъ чего-нибудь другаго, только я пришелъ къ тому убжденію, что мн нужно сберечь васъ для себя на всю жизнь. Джорджина, мы давно могли предвидть этотъ конецъ.

— Могли предвидть! Когда вы ненавидли меня!

— Если я ненавидлъ васъ прежде — чего впрочемъ никогда не было — такъ я люблю васъ теперь. Джорджина, я не могу разстаться съ вами, я никогда съ вами не разстанусь. Да, врно, и вы также не захотите разстаться со мной?

Сердце ея било тревогу, а по щекамъ струились слезы. На яву она и не мечтала о такомъ счастіи, оно лишь изрдка грезилось ей во сн. Фредерикъ отеръ ея слезы поцлуемъ.

— Но я никакъ не могу поврить, чтобы вы любили меня, прошептала она.

— Я люблю васъ нжно, искренно, а знаете ли, я нкогда уврялъ одного изъ вашихъ друзей, что на за что на свт не женюсь на Джорджин Боклеркъ, даже если кром ея не останется ни одной двушка въ цлой Англіи. Но другъ вашъ одаренъ былъ предвдніемъ и читалъ въ моемъ сердц лучше нежели я самъ.

— Вы говорили это? Одному изъ моихъ друзей! Но кому же?

— Тому, кто покоится теперь въ Вестерберійскомъ аббатств.

Глаза ея опять устремились на полосы заката. Давно-минувшее воскресло въ ея воображеніи, и она вспомнила о красивомъ мальчик, который такъ искренно былъ къ ней привязавъ.

— Вы никогда не любили его, бдняжку, замтилъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Я только одного и любила въ своей жизни, тихо прошеатала она.

— Знаю, и онъ первый намекнулъ мн на это, хотя, сказать правду, я не нуждался въ намекахъ. Джорджина, говорятъ, что браки устраиваются самимъ Богомъ, мн кажется, мы тогда же могли предвидть, что назначены другъ для друга…. что съ вами?

Джорджина отскочила отъ него какъ ужаленая. Слухъ ея былъ тоньше чмъ у мистера Сентъ-Джона. Она заслышала карету декана, которая быстро приближалась.

— Но вы, врно, позволите мн говорить съ вашимъ отцомъ, Джорджина?

— Да если я скажу нтъ, вы вдь не послушаетесь. Вы всегда были настойчивы, врно и теперь захотите поставить на своемъ. Но знаете ли что? Какой вы безчувственный, жестокій,— да и я тоже хороша!

— Я понимаю васъ: вамъ больно, что мы увлеклись вашимъ счастьемъ и позабыли о бдной мистрисъ Карльтонъ! Намъ еще хватитъ времени для состраданія. О, дитя! Еслибы вы знали какъ я за васъ боялся! Впрочемъ, эти опасенія окончательно убдили меня въ томъ, о чемъ я только догадывался,— въ моей любви къ вамъ.

Въ эту минуту вошелъ деканъ. Джорджина побжала къ матери и къ миссъ Денисонъ, послдняя встртила ее бранью.

— А! подумала Джорджина: — еслибы ты звала кто беретъ меня замужъ, ты не посмла бы такъ обращаться со мной, и не помня себя отъ счастія, она поцловала удивленную миссъ Денисонъ.

Мистеръ Сентъ-Джонъ заговорилъ съ деканомъ сначала о мистрисъ Карльтонъ. Всть эта чрезвычайно поразила и огорчила доктора Боклерка. Потомъ Фредерикъ сообщилъ ему, что по мннію сэръ-Исаака, Джорджина должна оставить на время замокъ Веферъ.

— Онъ правъ, сказалъ деканъ. — Ей вовсе не слдовало оставаться тамъ такъ долго. И я, конечно, не оставилъ бы ея, еслибы предвидлъ все это. Впрочемъ, съ ней трудно было бы сладить. Вдь вы сами знаете, какъ она любитъ замокъ Веферъ.

— А вы ршились бы, сэръ, отпустить ее туда навсегда? спросилъ Фредерикъ.

— Что-о? съ удивленіемъ протянулъ деканъ, пытливо смотря на мистера Сентъ-Джона. — Разв кто-нибудь желаетъ этого?

— Я желаю и сейчасъ только спрашивалъ у нея, согласна ли она на это.

— Что же она вамъ отвчала?

По губамъ мистера Сентъ-Джона пробжала улыбка.

— Она говоритъ, что я всегда былъ настойчивъ, и что врно и теперь поставлю на своемъ.

— Такъ! Этого нужно было ожидать! Но какъ тяжело мн будетъ разстаться съ ней. Впрочемъ, пусть будетъ по-вашему, Фредерикъ Сентъ-Джонъ,— и голосъ декана задрожавъ, между тмъ какъ онъ сжималъ его руку,— пусть ужь лучше вы возьмете ее отъ меня, чмъ кто другой.

——

Наступила весна, въ Париж было шумно и весело. Въ изящно убранной гостиной одного роскошнаго дома, помщавшагося въ лучшемъ квартал города, сидла небольшая группа изъ трехъ лицъ: то были дв юныя новобрачныя и одинъ джентльменъ. Трудно было бы представить себ что-нибудь прелестне этихъ двухъ женщинъ: хозяйки этого дома, баронессы де-ла-Шассъ, и мистрисъ Фредерикъ Сентъ-Джонъ.

Узнаетъ-ли читатель въ этой молодой хозяйк бывшую Розу Дарлингъ? Она весело смется и попрежнему откидываетъ назадъ свои золотистые кудри. Свадьба ея удивила многихъ, въ томъ числ и Фредерика Сентъ-Джона, который шутитъ и разговариваетъ съ ней объ этомъ въ настоящую минуту.

— Я просто не хотлъ врить, Роза. Я думалъ, вы никогда не удостоите своей руки Француза.

— Конечно, я предпочла бы васъ, откровенно созналась Роза, и вс засмялись.— Но онъ много измнился съ тхъ поръ, и благодаря мн, стадъ гораздо благообразве, я намрена держать его въ рукахъ.

— О, я знаю, что вы счастливы, Роза! сказала Джорджина:— это видно по вашему лицу. Такъ же счастливы, какъ и я.

— Что жь, нужно признаться, я немножко люблю его, отвчала Роза съ стыдливымъ румянцемъ на лиц, который былъ краснорчиве всякихъ словъ. — И притомъ онъ такъ любитъ меня, такъ гордится мной, окружаетъ меня такою роскошью! А все это случилось отъ того, что я провела прошедшую осень у де-Кастелла, онъ постоянно бывалъ у нихъ.

— Знаете-ли, Роза,— мистеръ Сентъ-Джонъ взялъ ее за руку, и голосъ его зазвучалъ нжностью,— что я отъ всего сердца желаю вамъ обоимъ полнаго, невозмутимаго счастія.

— Надюсь, что и я желаю вамъ того же, отвчала она.— Однако, что же вы не сказала мн, когда я дразнила васъ Сарою Боклеркъ, что я ошибаюсь только въ первомъ имени? Я еще въ прошедшемъ году замтила кое-что, когда надла васъ вмст въ замк Веферъ.

— Нтъ, прервала Джорджина,— тогда вы ничего не могла замтить, Роза.

— Однако замтила, ужь на этотъ счетъ никому не уступлю въ пронацательности, мистрисъ Сентъ-Джонъ. Я очень хорошо видла, какъ глаза его слдили за вами повсюду, и онъ во всякое время готовъ былъ оставить меня, чтобы бжать къ вамъ. Здоровъ ли сэръ-Исаакъ?

— Совершенно здоровъ, отвчалъ мистеръ Сентъ-Джонъ,— и какъ дитя радуется моей свадьб. На словахъ, наша резиденція будетъ въ Анвик, но мы по крайней мр восемь мсяцевъ въ году будемъ проводить у него, въ замк Веферъ.

— А что моя несчастная сводная сестра, мистрисъ Карльтонъ Сентъ-Джонъ, спросила Роза, а грустная тнь облегла ея сіяющее лицо. — Неужели нтъ никакой надежды на ея выздоровленіе?

— Кажется, никакой, отвчалъ онъ.

— Желала бы я знать, хорошо да ей въ этой частной лчебниц?

— О, въ этомъ нтъ никакого сомннія. — По временамъ ее навщаетъ мистеръ Пимъ, а мистрисъ Дарлингъ даже очень часто. Но объ этомъ вы, конечно, знаете больше чмъ я.

— Передъ отъздомъ изъ Англіи я просила мамашу свозить меня къ ней, но она отказалась.

— Хорошо сдлала, сказалъ мистеръ Сентъ-Джонъ. — Это могло бы быть очень вредно для васъ, madame de la Chasse.

— Madame de la Chasse, повторила она. — Какъ странно звучатъ это имя въ вашихъ устахъ! Да! все это такъ мудрено сложилось: онъ женился на мн, а вы…. бдная Аделина! Жена ваша знаетъ о ней? внезапно спросила Роза съ обычнымъ легкомысліемъ.

— Конечно, знаю, отвчала Джорджина.

— Прежняя любовь ровно ничего не значатъ, когда мы вступаемъ въ бракъ. Мы тогда смемся надъ прошлымъ а называемъ себя глупыми влюбчивыми дтьми. Вотъ хоть бы я, напримръ, стала теперь самою степенною и разсудительною женой.

— Оно и похоже на то, воскликнулъ мистеръ Сентъ-Джонъ.

— Оно — правда, возразила Роза,— а ужь похоже или не похоже, это наше дло. Вотъ вы увидите, что я буду такою же доброю и степенною матроной, какъ и ваша дорогая женка, которая любитъ васъ до конца ногтей.

Джорджина смялась и краснла, прощаясь съ молодою баронессой, а Роза взяла съ нихъ слово видаться съ ней какъ можно чаще во все время ихъ пребыванія въ Париж.

Выходя, они встртили барона. Джорджина была въ высшей степени удивлена, увидавъ такого красиваго молодаго человка, потому что мистеръ Сентъ-Джонъ описалъ ей въ самомъ смшномъ вид его подстриженные волосы и завитые усы. Все это измнилось теперь. Волосы отросли и лежали легкими волнистыми прядями, а усы приведены были въ надлежащій порядокъ: Роза правду сказала, что сдлала его благообразнымъ.

Онъ встртилъ ихъ чрезвычайно привтливо, повидимому, совершенно забывъ свою прежнюю непріязнь къ мистеру Сентъ-Джону, и весьма радушно приглашалъ ихъ бывать у него какъ можно чаще, покамстъ они останутся въ Париж. Ихъ частое присутствіе въ его дом, сказалъ онъ, можетъ только довершить его счастіе и счастіе его жены.

— Фредерикъ, задумчиво воскликнула Джорджина, когда они вернулись въ свою гостиницу,— какъ ты думаешь, любилъ ли баронъ Аделину такъ, какъ онъ любитъ Розу? Онъ просто души въ ней не слышитъ.

— Быть-можетъ, и не любилъ. Его бракъ съ Аделиной устраивался по контракту, а въ Розу онъ усплъ влюбиться.

— Но, можетъ-бытъ, и ты не любилъ ея слишкомъ страстно! робко проговорила Джорджина, поднимая на него свои прекрасные глаза.

— На это я скажу теб только то, отвчалъ онъ улыбаясь,— что если одна молодая леди изъ моихъ короткихъ знакомыхъ не довольна еще любовью своего мужа….

Она не дала ему договорить, и вся въ слезахъ отъ волненія и счастія, бросилась въ его объятія….

— О мой милый, радость моя! знаешь, знаешь? Мн кажется, ты всегда любилъ меня немножко, даже когда мы ссорилась съ тобой въ Вестербера.

— Я, и самъ такъ думаю, но въ одномъ можешь быть уврена, это — что я не промнялъ бы теперь своей жены на на одну изъ женщинъ, какъ живыхъ, такъ и умершихъ. И надюсь, при благословеніи свыше, до конца дней моихъ любитъ ее такъ, какъ люблю теперь.

— Аминь, тихо прошептала Джорджина.

КОНЕЦЪ.