Приученное политическою бездеятельностью к критике, и только к критике, и действительно уже много раз разочаровавшееся в обещаниях наших бюрократических правящих сфер, русское общество и теперь смотрит на опубликованные указы о Государственном Совете и Государственной Думе, выискивая только отрицательные стороны в этих указах и совершенно слепое к тому, что оно могло бы взять там положительного, — взять, и укрепиться на нем, и развить его далее. Увы, одна критика никогда и ничего не создавала, да и имеет она смысл только около чего-нибудь положительного. Что мы имели до сих пор в смысле политической свободы, политической самодеятельности? Ничего, полный нуль. Что наше общество делало государственного? Тоже ничего! Каково было историческое его положение? Оно было без положения. Ничего не было, полная пустыня. Поэтому нельзя иначе как с впечатлением глубокого комизма видеть господ, которые, чуть ли не в лупу рассматривая появившиеся указы, вытаскивают из них отдельные пунктики и подвергают их подробнейшему разбирательству, не хуже, чем сутяги на суде, разбирая какую-нибудь мелочь. Поистине, это именно адвокатская мелочно-юридическая критика, в которой не содержится никакого народного национального воззрения. Мы далеки от того, чтобы отрицать недостатки, и даже крупные недостатки в новейшей регламентации Думы и Совета. Но на то ведь и история, на то и борьба, чтобы из посредственного выращивать хорошее и из хорошего совсем отличное. Мы смотрим с глубоким негодованием на потуги повторить ту старуху, жену рыбака, в сказке о Золотой Рыбке, которая не была довольна ни новым корытом, ни новою избою, ни богатством и боярством, а хочет непременно, чтобы ей служила сама золотая рыбка. Мы страшимся, что общество наше не сумеет остановиться на среднем прочном достатке, не сумеет разработать, и твердо разработать, элементы гражданской свободы и политической самодеятельности, впадая взамен этого в деланный пафос и состязательное красноречие. Не нужно, рассматривая деревья, — не видеть леса, не нужно забывать, что до фактического собрания в Петербурге членов Думы мы находились и посейчас находимся еще в полном и безответственном распоряжении бюрократии. В Думе и с Думою мы впервые получаем живой организм русского общества с политическим голосом, правом и долгом: и это такая неизмеримая пропасть с вчерашним и сегодняшним днем, когда мы только считали журавлей в небе, одновременно подставляя спину под дедовские розги, — что трудно эту перемену и измерить умом. Неужели не дико было ожидать, что первая же Дума в России соберется не из обывателей русских, а из каких-то странствующих и иммигрировавших социалистов, которые могут перемеривать всю Россию французским метром с социалистическими дробями, перемеривать и бурят в Сибири, и киргиз на Урале, и Волынь с Польшею, и чухонца, и армянина, не говоря уже о терпеливой Великороссии, над которою каких-каких опытов ни производили, и она все матушка несла на спине своей. Отдельные люди могли подобным образом фантазировать и относительно первой же Думы: для них это было только широкое поле, куда они перенесли бы шум университетских аудиторий, коридоров и столовых. Такого Эльдорадо не ждала ли вся Россия? Если, напротив, она смиренно ожидала, что дадут передохнуть ее утружденной груди, дадут удовлетворение ее усталому сердцу, позовут ее сказать простым голосом о простых своих нуждах, сказать, да и ‘повелеть исполнить’. Новое драгоценное право! И неужели мы его расточим в пустой болтовне.
Оставьте адвокатские придирки и посмотрите государственным глазом на государственное дело. Тогда вы вычитаете и в опубликованных указах совсем другое, что, от страха, видите теперь. Sapienti sat (Для понимающего достаточно (лат.)).
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1906. 25 февр. N 10758.