Начертание логики, Лубкин Александр Степанович, Год: 1807

Публицистика
Время на прочтение: 110 минут(ы)
Скачать в PDF

Александр Степанович ЛУБКИН

Начертание логики

1807

РУССКИЕ ПРОСВЕТИТЕЛИ (От Радищева до декабристов). Собрание произведений в двух томах. Т. 2.
М., ‘Мысль’, 1966. (философ. наследие).
OCR Бычков М. Н.

СОДЕРЖАНИЕ

Предварительное введение о понятии и частях философии
Введение в логику
I. О логике вообще и порядке ее преподавания
11. Краткое обозрение способностей человеческого ума
А. О душе человеческой вообще
В. О способностях ума человеческого
Логики часть первая. О действиях ума человеческого
Глава 1. Об идеях, или понятиях
Чл. I. О разных видах понятий
Чл. II. О доброте идей и о средствах к достижению сего
Чл. III. О знаках идей, или словах, оные означающих
Глава II. О суждениях и предложениях
Чл. I. О разных видах предложений
Чл. II. О свойствах предложений, снесенных между собою
Чл. III. О различной важности суждений, касательно познания вещей, об определении и разделении
Глава III. О умствовании и силлогизме
Чл. I. Об умствовании вообще
Чл. II. О простых силлогизмах
Чл. III. О сложных силлогизмах
Логики часть вторая. О средствах и ясности познаний
Глава I. Об истине, вероятности и об различных способах удостоверения
Чл. I. О удостоверении чувства внутреннего
Чл. II. О удостоверении чувств внешних
Чл. III. О удостоверении посредством раздробления идей и соображения оных
Чл. IV. О удостоверений, основывающемся на очевидной нелепости противного положения
Чл. V. О удостоверении посредством свидетельства других
Глава II. О заблуждениях, предрассудках и обманчивостях
Чл. I. О причинах предрассудков
Чл. II Об обманчивых доводах, или паралогизма
Глава III. О ясности познаний
Чл. I. О ясности опытного познания
Чл. II. О ясности умственного познания
Чл. III. О том, каким образом практические познания и умозрение пособляют себе взаимно к точнейшему познанию вещей, и о пользе предположений
Логики часть третья. О разных видах логического делопроизводства
Глава I. О способе снискивать познание о вещах
Чл. I. О чувственном познании предметов
Чл. II. О познании предметов, разуму подлежащих
Чл. III. О приближении к истине
Глава II. О способе сообщать познание истины другим
Чл. I. О разных видах доводов
Чл. II. О свойствах хорошей методы сообщать познание свое другим
Чл. III. О способе себя защищать и опровергать мнение других
Чл. IV. О состязаниях, или словопрениях
Глава III. Об исследовании или испытании истины
Чл. I. Об исследовании истины физической
Чл. II. Об испытании мнения философского
Чл. III. Об испытании мнения исторического
Чл. IV. Об исследовании мнения, основанного на аналогии, или на подобии, или противоположности вещей
Глава IV. О чтении писателей
Чл. I. О чтении писателей вообще
Чл. II. Главнейшие правила герменевтики
Чл. III. Главнейшие правила критики
Заключение

К читателю

Кажется, совсем не нужно ведать читателю, с каким намерением и по какому поводу предпринято сие начертание. Довольно, что сочинитель, занимаясь некогда преподаванием логики, при недостатке таковых книг на языке отечественном почел должностию своею преподавать оную по своей рукописи. Почему он за нужное почитает объясниться пред читателем только в следующем:
I. Настоящее начертание логики есть в собственном смысле только лишь начертание. Сочинитель ограничивался единственно нужнейшим и общеполезным в логике, посему пространные объяснения и глубокомысленные тонкости были бы здесь невместны, кроме того что первые по большей части скучны, а последние занимательны разве только для ученых, много лишнего времени у себя имеющих. Чистосердечный искатель истины довольствуется и одними ее признаками, а лукавый сцептик умышленно уклоняется от всякого уверения. Он заботливо ищет основания истины, но так и с тем только намерением, чтоб никогда его не найти, и употребляет силы своего ума не для обретения истины, но для защищения ученой своей упорности. Такому никакая логика не пособит.
II. Поелику изыскание истины (что составляет собственный предмет логики) есть уже философствование, то почтено за нужное предварительно предложить как о понятии философствования вообще, так и о понятии и частях философии яко особой от других по содержанию своему науки. Таковое вступление, кажется, не будет почтено излишним, но крайней мере потому, что обыкновенно курс философский с логики начинается, а по сей причине и надлежит наперед и вообще предложить о понятии и содержании философии.
III. Хотя обозрение душевных способностей, собственно, принадлежит к прагматической антропологии, или психологии, но здесь помещено оно по той причине, что тесную имеет связь с логическими предметами, сверх же сего, правила хорошей методы требуют предварительно иметь нужнейшие сведения о предлагаемом предмете вообще, коего особенное какое-либо свойство раздробительно имеет быть рассматриваемо.
IV. Первую часть логики сочинитель старался обделать как можно проще и короче, почему и состоит она в одних почти определениях и нужнейших правилах и примерах, почти так же, как и в других доселе в России общеизвестных логиках сие было наблюдаемо. Но может быть, скажут: ‘Для чего в том не было последовано новейшей формы логик, раздробляя понятия, суждения и пр. по категориям?’ Сочинитель на сие объясняется, что он предположил себе держаться пути кратчайшего и удобнейшего и что логику представлял себе наукою здраво и основательно судить о вещах, а не искусством ученого тонкоумия, к чему очень немногие имеют время. Конечно, ученые спекуляции каждому дозволительны и иногда бывают полезны, но делать из них необходимость и каждого к ним обязывать будет, кажется, дело совсем излишнее. Лучше того не касаться, без чего столь же хорошо обойтись можно.
V. В главе о силлогизмах сделана немалая противу прежнего отмена. Прежняя теория о составлении простых силлогизмов, их фигурах и видах, основываемая на положении среднего термина в посылках, совсем оставлена как потому, что кроме бесполезной затруднительности в себе ничего не заключает, так и для того, что самое основание оной есть мнимое. Ибо известное положение среднего термина не может почесться чем-либо первоначальным в силлогизме, но есть последствие известного образа, по которому тогда душа действовать своим умом почла за приличнейшее с своим намерением. Почему вместо такового различения силлогизмов по внешнему их виду введено другое, основывающееся на их намерении и употреблении. Таким образом, вид силлогизмов третьей по-прежнему фигуры, годной только для исключения, поставлен непосредственно за наведением под именем отражения. Чрез таковую перемену сочинитель ласкается достигнуть по крайней мере той выгоды, что учение о силлогизмах будет простее и читатель не должен будет ломать голову над странными и, можно сказать, магическими словами, каковы суть bArbAra, bOcArdO, fElAptO1 и пр.
VI. Об различных способах человеческого удостоверения и их важности предлагать в логике тем паче почтено за нужное, что без сего не могли бы иметь никакого основания логические наставления, ибо, чтоб увериться о справедливости чего-либо, надлежит наперед признать, что можно положиться на способ, которым удостоверение снискивается, и доколе источники нашего удостоверения будут еще подлежать какому-либо сомнению, до тех пор всякая логика яко наука достигать возможного степени уверенности будет невозможна.
VII. О ясности познаний и догадках предлагать особо для того сочтено за потребное, что иначе почти не можно положить пределов, чему и сколько должны мы верить и что требуется для полной уверенности. Пышные демонстрации догматиков суть часто по одному внешнему виду таковыми, не заключая в себе иногда никакой силы к достаточному уверению.
VIII. О приближении к истине потому сочинитель признал говорить за нужное, что в кругу человеческих сведений очень немногие почесться могут прямо знаниями или познаниями, а прочие суть сами в себе не более как только одно, однако ж подлинное приближение к истине. Кажется, что сим отделением и догматики и сцептики равно будут довольны: первые потому, что тут не отрицается совершенно познание истины, а другие для того, что отдается им на волю всякое аподиктически справедливым почитаемое мнение признавать только за основательное и преимущественный перевес на своей стороне имеющее. Да в таковой строгой разборчивости, кажется, и нужды нет, ибо не для того мы должны знать что-либо, чтоб только знать, но для того стараемся познавать, чтоб, основываясь на том познании, благоразумно могли поступать. Пускающийся без нужды на явную опасность, когда погибнет, не может тем быть оправдываем, что до того не был еще аподиктически уверен о неминуемой своей в сем случае гибели.
IX. Естьли бы кто пожелал знать, какой системы придерживался сочинитель в сем начертании, то он признается, что заимствовался от многих как новейших, так и недавних писателей, но, собственно, системе чьей-либо не последовал никакой. Что ж касается до его образа мыслей в рассуждении познаний человеческих, то он думает, что ‘иное можем мы знать прямо, иное познавать, иному по необходимости должны верить, иное по такой же необходимости предполагать, об ином только правильно догадываться, а об ином напрасно и голову не ломать’,
X. Сверх сего, для возможного предупреждения без нужды обоюдных толков сочинитель объясняет, что философию, в смысле науки (Wissenschaft) взятую, по причине собственного ей образа умодеятельности почитает он очень от других наук отличною. Он представляет себе философию не цепью вытекающих одна из другой истин, где первое звено составляющая уже по необходимости руководит разум к признанию всех последующих (каковое свойство имеет математика), но многосоставным целым, где каждая часть прилеплена к другой и сама по себе и сверх того придерживается в сем положении другими, смежными и где потому за отторжением одной какой-либо части неминуемо надлежит последовать расторжению союза между всеми. Почему он думает, что философствующий должен иметь в виду не только логическую необходимость последования одной истины из другой, но и всеобщее всеми соотношение и всеобщую гармонию. А потому хотя б что и не следовало еще очевидно из предполагаемых начал, но естьли без того всеобщая гармония истин очевидно подвергается расстройству, то почитать оное не менее справедливым, как что формальным образом может быть доказано. И вообще сочинитель такого мнения, что в рассуждении о предметах философских один только аналитический способ, без помощи синтетического, совсем почти бесполезен.
XI. Благоразумное чтение книг есть, без сомнения, важнейшее средство к обогащению себя познаниями, но без предварительного знания нужнейших правил герменевтики2 и критики нередко оное бывает или затруднительно, или малополезно. В ‘Логиках’, доселе на российском языке изданных, предлагаемо было о сих предметах, так сказать, мимоходом. Почему сочинитель почел за должное говорить о сем несколько обстоятельнее, дабы по крайней мере познакомить читателя с главнейшими и наипаче нужными правилами сих наук.
XII. Может быть, причтут в недостаток, что во второй и третьей части ‘Логики’ нет почти никаких примеров на правила. Сочинитель и сам признает сие охотно, однако ж объясняется: а) что величина книги и без того уже довольно немала, а естьли б помещены были и удовлетворительные примеры на каждую статью, то б надлежало быть оной вдвое более, что как для издающего, так и для читателя не так выгодно, б) естьли б кому рассудилось проходить логику действительно по сему начертанию, то знающий учитель очень легко может дополнить таковой недостаток при изустном наставлении, а малосведущий может затрудниться в объяснении и готовых и ясных примеров.
XIII. В рассуждении перевода технических терминов на российский язык много встречалось затруднений, ибо говорить по-русски о предметах философических, и притом почти в училищах только известных, еще не так-то дело обыкновенное. Почему в иных случаях употреблены были введенные уже, хотя иногда и странные, термины, в других — находящиеся в переводах подобных сей книг, а в иных сочинитель сам от себя оные придумывал, придерживаясь в том не столько литтерального перевода, сколько значения самой вещи. Так, напр[имер], Instantia переведено не настояние, но отражение, и Relexio — не отклонение, но углубление, т. е. философическое вникание и пр. Впрочем, сочинитель за слова не вяжется: он еще будет благодарен, естьли кто подменит их действительно лучшими.
XIV. Наконец, так как чадолюбию авторскому свойственно желать, дабы его произведение приобретало от часу высший степень совершенства, то и сочинитель сего начертания почел бы себе за приятнейшее одолжение, естьли б кто из знающих по сей части и благомыслящих особ удостоил сообщить ему свои замечания. Таким образом, время, благонамеренная критика и основательные советы к улучшению могли бы некогда исправить, дополнить и наградить те недостатки, каковые в сем сочинении еще находятся.

ПРЕДВАРИТЕЛЬНОЕ ВВЕДЕНИЕ О ПОНЯТИИ И ЧАСТЯХ ФИЛОСОФИИ

1. Трояким образом можем мы познавать вещи, и ежели мы бываем известны непосредственно о бытии оных и о различных переменах, с ними случающихся, то сие познание называется историческим. Ежели имеем познание о количестве какой-либо вещи и о количестве сил, ей свойственных, то такое познание называется математическим. И наконец, ежели познаем причины, почему какая вещь существует и для чего она сим, а не другим образом находится, то такое познание обыкновенно называется философическим.
2. О познании историческом замечать надлежит:
I. Что предметами оного служат вещи, подлежащие нашим чувствам, и оные столько могут быть нам известными, сколько действуют на наши чувства.
II. Оно есть первое и нижайшее познание, а посему по необходимости должно предшествовать познаниям прочим.
3. О познании математическом должно помнить:
I. Что оному предшествовать долженствует историческое познание нескольких вещей, которые одна с другою сличаются и сравниваются, для того дабы можно было узнать их меру или их количество относительное.
II. Вещи представляются имеющими количество или относительно их протяженности, или их состава, или судя по силам, им приличным, или их силам двигательным. Итак, предмет математического познания есть тот, чтоб найти или протяженность, или состав тела, что будет то же, что найти груз оного, или определить количество двигательных его сил, или найти все вместе.
III. Ежели математическое познание о какой-либо вещи мы получаем непосредственным сличением или сравнением оной с другою, то таковое познание называется простонародным. Но ежели узнаем количество ее помощию умствований и математических выкладок, тогда сие познание заслуживает название ученого.
4. Что касается до познания философского, то следует примечать следующее:
I. Мы не можем познать причины какой-либо вещи, ежели не рассмотрим совершенно связи, или отношения, которое находится между вещию и ее причиною. Но отношения вещей не подлежат нашим чувствам, а посему и для познания философского не довольно одних чувств, но надобно еще способность усматривать союз и отношения вещей, сия способность называется разумом.
II. Предмет философского познания есть двоякий: или одну вещь из другой изъяснить, или одну истину вывести из другой. Итак, философствование состоит в объяснении бытия, состояния и качеств вещей или в сравнении между собою уже приобретенных общих сведений о вещах, дабы посредством оного можно было вывести новую какую-либо истину, которая была дотоле нам еще неизвестна или недовольно известна и темна.
III. Весьма часто случается, что мы не можем узнать причину какой-либо вещи, ежели не узнаем наперед точного количества обоих. Из сего явствует, что математическое познание нередко открывает путь к познанию философскому, и посему иногда бывает основанием оного.
IV. Бывает также, что от бытия какой-либо вещи заключаем о бытии другой, которой отнюдь не чувствуем, хотя и уверяемся, что она есть. Однако ж такого познания никак историческим назвать не можно, ибо оно основывается не на чувствах, но на умозаключении.
5. Кто исследывает причины вещей и дает своим суждениям пристойные резоны, тот, поколику сие делает, философствует. Но может ли, однако ж, потому назваться философом? Так как математиком прямо может назваться только тот, который основательно знает науку о измерении тел и свое знание, когда потребует случай, может употребить в действо, а не тот, который кое-как может саженью вымерять свой дом или поле, равным образом недостоин такой имени философа, который отчасти может изъяснить причины нескольких вещей, с ним ежедневно встречающихся, но разве который приобрел навык и легкость судить о представляющихся нам вещах правильно и достаточно и который удобно может усматривать, что в какой вещи может быть почтено за истинное, и таковые свои рассуждения твердо доказывать.
6. Однако ж сие понятие о философии будет очень пространно, так что философия должна бы была в себе заключать все основательные о вещах познания, какие только люди иметь могут. То есть она бы долженствовала содержать в себе все человеческие сведения, науки и художества, какового, однако ж, философа по причине ограниченности человеческих способностей никогда не было и не будет. Почему и должно понятие философии несколько ограничить, естьли желаем иметь постоянное и отличительное понятие об оной яко об особой науке. Для того, судя по нынешнему состоянию и содержанию философических наук, можем мы назвать философию системою тех сведений, которые человеку яко человеку знать нужно для снискания благополучия. Сие определение весьма сходствует с греческим и древним оной наименованием философии, которое означает любовь или старание о мудрости, ибо естьли хотя немного вникнуть, то мудрость есть не что иное, как умение достигать благополучие.
7. Но что человеку нужно для того, чтобы он знал, в чем состоит его благополучие и как его достигнуть? То, чтобы он ведал свою природу и природу тех вещей, посреди коих он находится, чтобы правильно мог усматривать соотношения между собою и оными и дабы, наконец, оттуда вывел для себя правила и образец своих поступков.
8. В сем намерении человек может предложить себе сии вопросы: кто я? где я? откуда я и прочие окружающие меня вещи? к какому концу я от природы назначен? что мне должно делать, дабы достигнуть сего конца? Сими предметами должна заниматься философия, естьли не долженствует быть причисленного к наукам тщетным и бесполезным.
9. Итак, вся философия разделяется на две главнейшие части: то есть на теоретическую, или умозрительную, которая предлагает о свойствах вещей, и практическую, или деятельную, которая содержит в себе правила и наставления, как поступать и жить, основанные на истинах, в теоретической части открытых.
Равным образом части философии различаться могут так, что одна заниматься будет рассуждениями о человеке, которая и называется посему антропологиею, а другая — вещами, находящимися вне его. Та, которая трактует о вещах, чувствам подлежащих, известна под именем физики, а которая занимается изложением того, что мы познаем посредством одного разума, и которая изъясняет главнейшие понятия вещей и рассуждает о внутренней их природе, которая предлагает главнейшие истины о естестве мыслящих существ, о мире, вообще взятом, и о боге, называется метафизикою и разделяется на четыре части: на онтологию, пневматологию3, космологию и богословию естественную4.
Часть антропологии, коей предмет есть изъяснение сил и способностей души человеческой, называется психологией, та часть оной, которая особенно показывает употребление способностей разумных и способ, как ими управлять, называется логикою, а которая преподает правила управления и исправления воли, называется ификою5. К сим причисляется естетика, основанная на началах предыдущих наук и которая трактует о чувствовании высокого и изящного, свойственном естеству человека.
Другая часть антропологии, имеющая предметом своим тело человеческое, называется вообще врачебною наукою, и часть оной: 1) показывающая строение и состав тела человеческого — анатомиею, 2) которая изъясняет свойство и действия частей тела человеческого — физиологиею, 3) которая научает, как сохранять здоровье, — диететикою, 4) которая научает способам излечения болезней, собственно врачебною наукою называется. Впрочем, вся медицина, так как и физика, по причине обширности материи ныне от философии отделяется л составляет особенную науку. Что касается до практической философии, та часть оной, которая показывает первоначальные основания законов и нравственности, называется первоначальною нравственною философиею, а которая изъясняет законы и права, непосредственно выводимые из естества человеческого, — правоискусством или правосведением естественным, которая же изъясняет главные правила благоразумия, которые человек в обращении с другими наблюдать должен, — политикою, которая показывает должности и права людей, живущих в простом обществе и составляющих фамилию, — правоискусством семейственным, которая показывает должности и права людей, живущих в гражданском обществе, — правоискусством гражданским, которая, наконец, изъясняет должности и права людей, которые составляют между собою общество, учрежденное для отправления должностей религии, или богопочитания, называется правоискусством церковным.
10. Философия от богословии откровенной6 различествует не содержанием, или матернею, которая в обеих есть почти та же, то есть чтоб показать человеку путь к достижению благополучия (выключая то, что в богословии более говорится о вечном, нежели о временном благополучии), но основанием удостоверения. Ибо откровение утверждается на слове божием, людям проповеданном, а философия — на одном только человеческом разуме и опытности и на основывающихся на них умозаключениях. И потому, чтоб философия соответствовать могла своему наименованию, то отнюдь не должны в философических рассуждениях помещаемы быть вместо резонов какие-либо убеждения, взятые со стороны уважения чьего-либо, а наипаче человеческого, но паче все в оных долженствует сколько возможно быть доказываемо доводами, из рассматривания естества вещей заимствуемыми.
11. Из самого определения философии и содержания наук, .заключающихся в оной, довольно уже видно ее употребление и польза, хотя не можно отвергнуть того, что философия часто бывает сама на себя не похожею и людям вредною. Чему причиною бывают те, которые, нося на себе имя философов, часто употребляют во зло свой ум, или надмеру полагаясь на разум человеческий, которого слабости и ограниченности никто не признать не может, или слишком ему недоверяя, или требуя от него излишнего и превышающего силы человеческие, или кои, не имея пристойного философического таланта, вмешивают в свои рассуждения много ненужного и бесполезного, или, наконец, кои, увлечены будучи порочными страстями, стараются сделать философию рабою и орудием нечестия.

ВВЕДЕНИЕ В ЛОГИКУ

I. О логике вообще и порядке ее преподавания

12. Хотя, как мы в 9 сказали, под именем логики разуметь должно ту науку, которая научает, как употреблять способности ума человеческого и управлять оными, однако ж часто берется за самую способность судить о вещах. По сей причине в понятии логики обыкновенно делается различие между логикою предметною (logica objectiva) и внутреннею (subjectiva). Предметная логика есть самая наука, научающая изысканию и исследованию истины, а внутренняя есть самая всякому человеку свойственная способность изыскивать и исследовать истину. Внутренняя логика разделяется также на естественную и искусственную. Естественная есть способность судить и умствовать, образованная несколько опытностию и упражнением, а искусственная есть та же самая природная способность, но которая в действиях своих основывается на правилах, уже в известную систему приведенных. Открытием сих правил одолжены мы опытам многих прошедших веков и трудолюбию ученых, старавшихся о ближайшем исследовании способностей человеческого ума. Из чего уже можно понять, какое преимущество имеет образовавший ум свой искусственною логикою пред теми, которые потолику только способностями своими действовать могут, сколько тому научить их могла собственная их опытность.
13. Отсюда, впрочем, не следует, что искусственная логика делает уже свободным от ошибок знающего ее, хотя б и совершенно, ибо и самый искусный логик во многом может ошибаться не извинительно и даже по-детски, естьли будет нерадеть о соблюдении правил логических или слишком себе доверять, или естьли воспящаем будет в здравом суждении предрассудками, скороспешностию или другими какими причинами. Но, несмотря на сие, что знание логики есть для всякого ученого весьма нужно и полезно, сие явствует из того, поелику она довольно в себе содержит наставлений, пользуясь которыми всякий ищущий истины может ее обрести или от нее не удалиться, если добровольно сам не захочет подвергаться заблуждению. Для логики довольно и того, что она показывает путь к истине, а следовать по оному остается на произволе человека.
14. Предмет логики есть свойства и способности человеческого разума. Итак, чтоб логике можно учиться с плодом и пользою, то, прежде нежели к самым правилам оной приступим, надлежит наперед обозреть, сколько потребно свойства человеческого ума и различные оного способности, дабы на таковом обозрении могли мы основать логические наставления.
15. Самые логические правила заниматься будут или исследованием различных действий ума человеческого, или показанием справедливого употребления оных в различных случаях и обстоятельствах для изобретения или сообщения истины, которая ость главнейшая и собственная цель логики. Таким образом, логика будет состоять из трех главнейших частей, из коих первая будет заниматься рассматриванием действий человеческого разума и изложением различных их видов, в другой предложено будет о признаках истины и основаниях человеческого познания, а третия, наконец, содержать будет правила благоразумия, каким образом употреблять по надлежащему способности своего разума в изыскании или сообщении истины. Истина же есть не что иное, как сходственность наших мыслей с самыми предметами, о которых мыслим.

II. Краткое обозрение способностей человеческого ума

А. О душе человеческой вообще

16. Душою называем мы ту часть человека, которой свойственно мыслить (cogitare) и хотеть (volle). Под словом мыслить мы разумеем ощущение (conscientia) самого себя и вещей внешних, или отличных от существа мыслящего. Способность мыслить называется разумом или вообще способностию представительною (representativa) и познавательною (cognoscitiva). Способность хотения разделяется на два вида, ибо состоит или во внутренней наклонности души к известным вещам и действиям, которые кажутся хорошими, и тогда называется желанием (appctitus), или обнаруживается некоторым удалением от худых вещей и действий, и тогда называется отвращением (aversatio). Сюда же причислить можно способность деятельную, которая не что иное есть, как возможность производить в действие то, чего хотим или что наших сил не превышает, а действие есть самое обнаружение сил, нам сродных.
17. Созная или ощущая самих себя, то есть наше бытие, не может статься, чтоб не ощущали и того, что в нас происходит, то есть наших чувствований, мыслей и наклонностей. Итак, самоощущение предполагает и ощущение того, что в нас есть. Но находящееся в нас, то есть наши мысли и наклонности, суть или представления вещей внешних, или желания воспользоваться оными или от них удаляться. Итак, ощущение (conscientia) того, что в нас происходит, предполагает и ощущение вещей внешних, что называется чувствованием (sensatio).
18. Способность хотения обнаруживается двояким образом: или желанием какую-либо вещь преимущественно знать пред прочими или получить что-либо вне нас находящееся. Посему и действия наши суть двоякого рода: одни относятся к нашему разуму, или способности мыслить, и к известному ее направлению, а другие, посредством коих желаем получить что-либо отличное от нас и оным воспользоваться и кои называются нравственными. Впрочем, как видно из опыта, часто случается, что желания наши управляют нашим разумом и известные мысли возбуждают в нас известные желания, так что одни другим взаимно служат и друг друга возбуждают.
19. Способность желания основывается на способности представительной и на любви нашей к самим себе. Первая показывает, каково есть что-либо, приятно или нет, последняя наклоняет душу к желанию или отвращению от оного. Естьли б мы сами себя не любили, то б несовместны были в нас ни желания, ни отвращения, но поелику самих себя любим, то желаем сего, что нам нравится, и отвращаемся, что нам противно. И потому любовь к самим себе побуждает нас к познанию вещей (ибо мы скучаем при недостатке новых понятий), равным образом к желанию или отвращению от того, что чувствовали или что узнали. Сверх того, побуждает нас и к тому, чтоб узнать достаточнее, и, сверх того, с нашим желанием сообразнее то, чего желаем.
20. Самих себя мы ощущаем чрез самих же себя, а вещи внешние — посредством чувственных органов нашего тела. А посему не можем не допустить некоторого весьма тесного союза между душою и телом, по силе коего душа наша некоторым образом зависит от тела. Сия зависимость примечается:
1. В чувствованиях вещей внешних, бывающих посредством чувственных орудий, так, судя по различному последних состоянию, бывают и различные чувствования и понятия.
2. В идеях или представлениях, которые душа сама в себе образует, основываясь на чувствах.
3. В желаниях, от сих идей возбужденных.
4. В действиях ‘внутренних, или относящихся к уму, поколику, то есть, душа чувствованиями побуждается к снисканию большого познания о предметах сих чувствований.
5. В действиях внешних, которые могут только быть производимы употреблением и движением членов телесных.
6. В телесных чувствованиях приятности или неприятности, которые потому для души бывают таковыми, что сходны или не сходны с орудным7 устроением тела, которое душа признает своим.
21. Но сколь оная зависимость ни велика, однако ж не должно почитать ее таковою, чтобы душа посредством собственной своей силы, благоразумием и рассудком управляемой, не могла отвращать препятствия, ей противополагаемые со стороны тела. Из опыта явствует, что были такие люди, которые напряжением души превозмогли слабость и недостаток тела и распространили пределы своих способностей, ограничиваемые оным. Итак, приличествует душе власть над телом, ею одушевляемым, которое служит ей вместо орудия в ее действиях, кои, если не превышают способностей душевных, не столько телу, сколько нерадению и небрежению души приписывать должно. И по сей-то причине правила: хорошо употреблять разумные свои дарования или управлять своими наклонностями — долженствуем мы дочесть необходимо нужными для всякого человека, желающего соблюсть достоинство своего естества и не терять такового своего отличия.
22. То, что мы доселе о душе вообще сказали, достаточно будет к предположенной нами цели, то есть чтобы знать, что таковое в человеке обыкновенно называется душою. Что ж касается до познания внутреннего ее естества, связи ее с прочими существующими вещами и ее предназначения, то сие больше принадлежит к метафизике, а потому с большею пристойностию там и трактовано быть долженствует.

В. О способностях ума человеческого

23. В душе, так как в существе мыслящем, после самоощущения представляется нам способность ощущать вещи, от нас отличные ( 17). Но действие сей способности есть двоякое, ибо: 1) душа получает сведение о случившейся в чувственных органах перемене, которая простирается даже до общего чувствилища или до ощущения внутреннего своего состояния, что просто чувствованием называется, 2) посредством сей перемены душа сознает или представляет тот самый предмет, от которого произошла в чувственных органах перемена, что называется уже представлением или идеею. Таковые идеи, поелику приобретаются от вещей материальных или посредством чувств телесных, называются материальные или просто представления (representationes).
24. Вещь какую-либо мы чувствуем так, что от чувствования, возбуждаемого оною, снискиваем о сей вещи понятие постоянное и определенное или имеем кое-какое о сей вещи представление, на котором основываясь смешиваем оную с другими вещами. В первом случае мы чувствуем и понимаем вещь ясно, в другом случае — темно, и та идея, или понятие, есть ясное (clara), в котором представляемый предмет хорошо от прочих отличается, темное же (obscura) понятие есть то, в котором представляемый предмет не отличается от прочих, но вместе с оными смешивается. Такой недостаток в идеях происходит или от недостатка чувствования, или от недостатка и порока самых чувств.
25. Из собственного опыта каждому известно, что мы одарены способностию прошедшие понятия удерживать и опять оные возобновлять, которая способность называется воображением (imaginatio), и другою, посредством которой мы предметы известных идей представляем в таком виде, как прежде оные были чувствованы, и признаем их за те же самые, которые прежде были, таковая способность называется памятию (memoria). Сим противополагается забвение (oblivio), которое есть двоякое: совершенное (absoluta), естьли вещь, прежде нам известную, никоим образом опять представить не можем, и несовершенное (respectiva), естьли вещь, прежде нами чувствованную, хотя и представляем, но не можем знать, какая она или как ее чувствовали.
26. Вся способность воображения и памяти основывается на сопряжении (associatio) идей, которое есть такая между идеями связь и зависимость, посредством которой одна идея возбуждает другую, и так далее. Идеи между собою сопряженные называются те, которые некоторым образом между собою соединены. Сопряжение ж идей имеет место: 1) ежели они в одно время были получены, 2) ежели предметы оных между собою подобны, 3) ежели между их предметами примечены от нас некоторая зависимость и соотношение, 4) нередко бывает также, что идеи противные взаимно одна другую возбуждают, 5) возбуждаются иногда также идеи в воображении от известного состояния телесного чувствилища, которое оным соответствует и которое так ограничивается по от действия предметов, но от какой-либо другой причины, как сие приметить можно в сновиденнях или в некоторых болезнях. На сем сопряжении идей основывается воспоминание, или припамятование (reminiscentia), которое есть способность забытые и потемнившиеся идеи посредством некоторых с оными соединенных узнавать и превращать в ясные.
27. Доселе душа к своим идеям, выключая разве одну только способность припамятования, содержалась страдательным образом, то есть ощущала только, что они в ней находятся, да и то, как ей прежде представлялись, нимало с своей стороны не содействуя к произведению воображения оных. Но по накоплении довольного количества идей и се способности начинают оказываться деятельным образом. Во-первых же, достойно замечания внимание (attentio), которое есть не что иное, как склонность и расположение души познавать какую-либо вещь преимущественно пред прочими. Душа, внимая, делает то, что способность свою познавательную от прочих вместе ей представляющихся вещей сколько возможно старается уклонить и обращает всю оную к полнейшему познанию избранной ею вещи. Из чего явно, что внимание не может в душе нашей иметь места, естьли оному не будет предшествовать в ней какая-либо наклонность касательно той вещи. Впрочем, сколь иногда сила внимания в нас бывает велика и сколь много способствует к точнейшему познанию вещей, то сие всякому может быть известно, который хотя несколько вникать будет в действия свои и других.
28. Равным образом и воображение оказывается деятельным образом, т. е. идеи по произволению души либо соединяя, либо разделяя, и тогда оное называется фантазиею или совоображением. Отчего бывает: 1) что душа в воображении вещи, отделенно находившиеся, соединяет воедино и, их соединивши, все вместе представляет как некоторое особое целое, 2) что мы в воображении отделяем от вещи составляющие ее некоторые части и остаток представляем как некоторую особенную вещь или целое. Новые оттуда в воображении происшедшие идеи называются фантазмами или выдумками. Само по себе явствует, что иные из них бывают возможны, другие же невозможны, выдумки невозможные обыкновенно называются химерами или мечтами.
29. По снискании довольного количества идей не может статься, чтобы по причине множества оных душа все их помнила и по произволению оные возобновляла. Таковому затруднению пособляет она следующим искусством: когда в воображении своем, или совоображении, представляющиеся идеи она пересматривает, то те из них, кои в чем-либо или во многом между собою сходны, между собою соединяет и всем оным налагает какую-либо общую примету. Таким же образом поступает и с прочими до тех пор, пока все свои идеи не распределит на известные классы, или разряды, наложив на каждый таковой разряд особенную какую-либо примету. Каждый класс не иное что показывает, как только общее сходство вещей и их общую природу, отчего и произошли идеи или понятия общие, коих знаки, как напр[имер] известные звуки голоса, составляют язык. Таковым распределением идей на классы душа, во-первых, ту себе выгоду получает, что ежели не нужно вещей представлять нераздельно или так как оные были чувствованы, то она представляет только класс оных, а не каждую особливо, 2) что, распорядив идеи на классы, удобнее может вспомнить каждую порознь, 3) что ей удобнее можно сравнивать идеи между собой и примечать сходство их или различие, 4) что ей не нужно в представлении вещей помнить оные так, как были они чувствованы, но только один класс и различие их. Наложением же знаков на каждый класс такую душа приобретает удобность, что не нужно ей представлять каждый класс со всеми его принадлежностями, которых число часто бывает чрезвычайно велико, а только знак сего класса, коего характеры гораздо простее, нежели характеры классного понятия, и для того удобнее для памятования их и воображения. Сверх того, душа вымыслила знаки соединения, разделения и отношения идей, так что всякий язык состоит из знаков идей и знаков отношений между оными.
30. Сему искусству души весьма пособляет ее способность раздроблять идеи на составляющие их характеры, или части, посредством которой характеры, составляющие идею какой-либо вещи, представляются так, как особые идеи или предметы. Помощию сей способности разрешать идеи на их части душа открывает в вещах сходство и несходство и, основываясь па таковых замечаниях, причисляет каждую вещь к приличному ей классу. Впрочем, сим способом разрешения идей душа открывает новый род общих понятий, или классов, от предшествующего весьма отличный, ибо таковые подобные характеры вещей, которые сами по себе не означают прямо какой-либо вещи, но только вещам приличествуют, будучи между собою сравнены и соединены, делают разряд, который составляющие предметы суть не вещи, но только оных качества.
31. Способность образования общих понятий называется отвлекательною (abstractiva), a самое действие образования оных — отвлечением (abstractio). Но поелику мы двояким образом снискиваем общие понятия, т. е. или подводя вещи под один класс, или свойства оных от них отделяя и потом между собою сравнивая, то явствует, что и отвлечение бывает двоякого рода: первое собирательное (synthetica), которое состоит в собирании вещей под один разряд, а другое раздробительное (analytica), которое занимается открытием и отделением характеров, вещи составляющих, и потом оных между собою классификованием. Отвлеченные первого рода, поелику состоят в собрании в один класс вещей нераздельных или существ, могут быть названы собирательными или самостоятельными (substantialia), а последнего, поелику означают качества или отношения вещам приличные, могут назваться отвлеченными характерическими или качественными. Классы или разряды вещей называются видами и классы видов — родами. Класс, заключающий в себе несколько родов, называется высшим родом. Все же понятия классные вообще называются понятиями повсемственными или общими, понятия же вещей особенных или нераздельных называются понятиями особенными или формальными.
32. Снося между собою идеи общие или особенные, душа сознает сродство оных или различие, сие когда она делает, то говорится, что судит, и суждение (Judicium) есть такое действие души, в котором она идеи между собою соединяет или разделяет. А что вся способность суждения основывается на способности отвлекателыюй, сие видно и из того, что душа в суждении не другое что делает, как только какую-нибудь идею, составляющую предмет или подлежащее суждения, подводит под известный какой-либо класс или от оного отделяет. Таковые суждения, естьли основываются на одном внутреннем чувстве души, посредством которого она усматривает между вещами сходство или несходство, называются воззрительиыми (intuitiva), как будто бы оные от одного только воззрения души зависели. А которые суждения душа делает, или соединяет, или разделяет идеи между собою с помощию какой-либо третьей идеи, в связи с оными находящейся, то таковые суждения называются умозаключительными (discursiva), поелику, то есть, зависят они от умозаключения или от сравнения двух идей с третьего, а не от простого воззрения на них души. Все же сие действие называется умствованием (ratiocinium), a способность судить и умствовать называется рассудком (ratio). О свойстве суждений и умствований и об различных их видах пространнее будет предложено в своем месте.
33. Показанные способности ума хотя у всех людей находятся, но почти у каждого в различной степени, отчего и происходит оное почти бесконечное умов различие! Ибо один преимуществует памятию, другой — воображением, третий — рассудливостию. Один более способен к отвлечению раздробительному, а другой — к собирательному. Один удобнее открывает между вещами подобие, а другой — различие и так далее, так что почти всякий в каких-нибудь душевных дарованиях превосходит другого, а в иных другие — его. И наконец, тот ум обыкновенно почитается великим и превосходным, который более имеет, чем других превосходит, а не все в высочайшем степени. Таковое превосходство умов зависит от живости воображения и от остроты в суждениях, потому что сии способности человеческого ума суть главнейшие. Причины же сего суть столь многоразличны и столь между собой перемешаны, что трудно определить, сколько которой приписать должно. Премногие примеры знаменитейших мужей показывают, что к таким причинам особенно относить надлежит влияние воспитания, рода жизни, времени, когда кто живет, обстоятельств внешних и сложения самого тела. Но находится ли и в самых душах такое различие способностей, сие неизвестно и заподлинно ничего о том утверждать не можно.

ЛОГИКИ ЧАСТЬ ПЕРВАЯ

О ДЕЙСТВИЯХ УМА ЧЕЛОВЕЧЕСКОГО

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ОБ ИДЕЯХ, ИЛИ ПОНЯТИЯХ

Член первый. О разных видах понятий

34. Под словом идея вообще разуметь надлежит всякое в душе сознание или ощущение того, что от души отлично. Но поелику предметы, о которых в душе бывает сознание, суть многоразличны, то оттуда происходят и разные виды идей, ибо оные убывают: 1) или вещи, чувствами понимаемые, коих идеи называются представлениями (repraesentationes), идеями чувственными, или материальными, или которые только разумом понимаются, коих идеи называются разумными (intellectuales) или просто понятиями (notiones), 2) или вещи особые, или нераздельные, коих идеи называются особыми, или предметы отвлеченные, коих идеи отвлеченными или общими именуются, 3) или вещи, которые во всех составляющих их частях суть единообразны, коих идеи называются простыми (Simplex) или коих составляющие части суть одна на другую не похожи и от души различаются, коих идеи называются сложными (complexa). Притом идеи простые и сложные бывают таковыми или относительно к нашим чувствам, или к разуму, так как мы чувствами или разумом в предметах оных что-либо отличать можем или не можем.
35. Относительно к самому существу мыслящему, или в рассуждении различного образа представления вещей, идея бывает: 1) или истинная, ежели вещь, в оной представляемая, такова сама по себе, каковою представляется, или ложная, ежели бывает напротив, 2) также темная (obscura), взбивчивая, которая недостаточна для узнавания вещи и различения ее от других, или ясная, которая к тому достаточна, 3) или раздельная (distincta), когда так вещь представляется, что вместе части ее, свойства и принадлежности, каждое порознь, между собою отличаются, или слитная (confusa), в ‘которой вещь представляется без (всякого различия между собою порознь частей и свойств, ее составляющих, 4) или достаточная (sufficiens), которая достаточна к отличению вещи от всех прочих, сколько бы их ни было, даже и самих подобнейших, или неполная, которая к сему недостаточна, 5) соразмерная (adaequata), когда представляется вещь точно со всеми своими принадлежностями, или несоразмерная, в которой бывает напротив и которая есть или обширнее, или теснее своего предмета, 6) поверхностная (superficialis), в которой вещи представляются только с теми своими принадлежностями, кои с первого разу и, так сказать, насильно чувствам или разуму являются, или подробная, когда и самые сокрытые от чувств принадлежности вещи душа представляет, 7) отрицательная, когда вещь какая-нибудь представляется только что не имеющею известных каких-либо принадлежностей, или утвердительная, в которой бывает напротив.

Член второй. О доброте идей и о средствах к достижению сего

36. Совершенство идей или доброта состоит в ясности и полноте оных. А посему идеи ясные, достаточные и подробные должно почитать лучшими, нежели темные, недостаточные или поверхностные. Чтобы узнать, каким образом можно идеям своим доставлять потребную ясность, то необходимо нужно рассмотреть причины, совершенству наших идей препятствующие.
37. Опыт доказывает, что темнота и несовершенство идей происходит:

а) В рассуждении вещей, чувствам подлежащих

1) От ограниченности и недостатка наших чувств, отчего бывает, что некоторые вещи представляются нам иначе, нежели каковы они сами в себе суть, 2) от скороспешного ощущения предметов, 3) от недостатка внимания, потребного для порядочного познания вещи, 4) от развлечения чувств, которое происходит от множества вещей, совокупно чувства наши поражающих, 5) от чрезмерного сходства вещи и теснейшей, нежели так усмотреть можно, связи ее с прочими, с коими вместе ощущается, 6) от чрезмерной себе доверчивости, по которой мы думаем, что вещь какую-либо уже чувствовали достаточно, 7) сюда отнести также должно причины внешние, которые препятствуют какую-нибудь вещь с довольным вниманием чувствовать и которые сокрываются или в самой вещи, или в других, от нее отличных.

б) В рассуждении предметов разумных

1) От темного представления чувственных предметов, на понятии которых основывается идея разумная, 2) от препятствий или невозможности к углублению. Углубление (reflexio) есть внимание души, устремленное к лучшему познанию внутренних свойств вещи, каждого порознь, 3) к сим препятствиям причислить также должно скороспешность в суждении, предрассудки, происходящие от разных причин и недостатков познаний предварительных.
38. Отсюда явствует, что к приобретению ясного и достаточного понятия о какой-либо вещи нужно: 1) искренняя наклонность души к познанию оной, 2) совершенство чувств, ежели предмет будет только чувственный и разум довольно образованный и приготовленный к познанию того, чего чувствами познать не можно, 3) чтобы не было препятствий или порядочно вещь чувствовать, или к познанию оной прилагать должное внимание, 4) познаваемую вещь должно тщательно сличать с прочими ей подобными для открытия собственного ее от других отличия, 5) поелику, а особливо в трудных случаях, на свои чувства и проницательность совершенно полагаться не можем да и не должны, то надлежит пользоваться и свидетельствами и мнениями других и оные сносить с нашими наблюдениями.
39. Предложенных правил почти довольно к приобретению о вещах понятий ясных и достаточных, что же в особенности касается до понятий раздельных и подробных, то важнейшие признаки оных суть следующие: 1) ежели представляемой вещи признаки и свойства особенно, и притом ясно, представить себе можем, 2) ежели оные можем пересказать другим, 3) ежели и самых сих признаков дальнейшие и собственные признаки открыть можем. Отсюда явствует, что всякая идея тем бывает раздельнее и подробнее, чем более она на другие простейшие идеи разрешается, а сии далее на другие, что самое и называется разрешением идей (idearum analysis). Впрочем, заметить должно: 1) что в таковом разрешении идей не должно выступать за пределы, в противном случае от многоразличия понятий, чрез разрешение получаемых, произойдет темность самого главного предмета ( 37, а. 4), 2) да и не можем мы продолжать оного, хотя бы и хотели, далее известной точки, и сие или по причине ограниченности нашего разума, или по причине естественной простоты самого предмета, в котором ничего далее различить и распознавать не можно, 3) но вышесказанным причинам о многих вещах, а особливо никакого многоразличия в себе не заключающих, кроме понятий ясных, мы иметь не можем, 4) впрочем, не должно думать, чтобы о той вещи, о коей мы теперь кроме понятия ясного или недовольно полного не имеем или иметь не можем, не можем уже и вовсе иметь понятия яснейшего или подробнейшего мы или другие. Очень многие вещи делаются для нас ясными по случаю или по удаче, во многих преимуществуют пред нами другие своим остроумием и проницательностию. Для сего при таковом недостатке наших сил надлежит пользоваться помощию других, но так, чтобы не всякому, кого мы почитаем разумнейшим, удобно мы верили, но с некоторым, и притом тщательным, испытанием того, что другой выдает за справедливое и себе за довольно известное.
40. Хотя понятия о ‘вещах полные и соразмерные для всякого любителя истины чрезвычайно были бы полезны и хотя для достижения оных должны мы употреблять возможное старание, но поелику человеку во многих ‘случаях предоставлено только приближаться к совершенству познания, а не достигать оного, то отсюда явствует, что должно думать о тех совершенно полных -идеях, коими некоторые хвастают, и сколь долженствуем мы быть скромными в рассуждении самих себя и нашего об вещах сведения. Но, несмотря на сие, достижение идей полных и соразмерных должно быть особенною и единственною целию усилий нашего разума, ибо нередко и от теснейшего о вещах понятия, равно как и от пространнейшего, происходят заблуждения,

Член третий. О знаках идей, или словах, оные означающих

41. Повсемственные свои идеи, как уже показано в 29 и 30, изъясняем мы известными знаками или, по общему людей употреблению, составными звуками, голосом произносимыми. Сии звуки называются словами или терминами. Но как отвлеченные бывают или самостоятельные, или качественные, или, наконец, означающие различные идеи между собою отношения ( 29), то и термины бывают иные означающие какие-либо вещи, иные — качества и состояние (modus) вещей, а иные изъявляющие известные способы соединения между собою идей. Отсюда произошли известные части речи и оных между собою сочинение.
42. Впрочем, термины, поколику они суть знаки идей, и таковые, какие мы употребляем, бывают различной важности, ибо иные совершенно соответствуют своим идеям и их точно выражают, а другие только отчасти, некоторые, собственно, определены к означению известных идей, а другие только к означению оных по подобию, или по сходству, иные изъявляют одну только вещь, а иные многие, и притом различные. От сего происходит различие между терминами, называемыми определенными (definitus) и неопределенными, между собственными (proprius) и метафорическими, или переносными, между постоянными (fixus) и обоюдными (ambiguus). Иные термины имеют одно и то же или очень подобное значение, и таковые называются тождезначущими (homonymici) или подобнозначущими (synonymici). Иные не имеют никакого постоянного значения, и изъясняемые ими вещи более чувствуются, нежели представляются, и сии называются домашними (familires). Иные такие, которым никакое понятие, ни чувствование не соответствует и которые по справедливости названы пустыми (vagi scu inanes).
43. Из сего различия терминов, их непостоянства и разномысленности весьма часто происходят темнота и величайшие ошибки в суждениях и умствованиях, ибо поелику мы привыкли термины употреблять вместо идей, а сии вместо самих вещей, то нередко бывает, что употребляем термин двусмысленный за постоянный, метафорический — за собственный, знакомый нам по одному только тону — за совершенно известный, нимало не опасаясь того, куда таковое неосторожное употребление завести нас имеет, и таким образом очень часто других, а нередко и самих себя подвергаем ошибке и предрассудкам.
44. О причинах же такового недостатка в человеческой речи и каким образом оный может быть отвращен (ежели только может) здесь говорить не место. Но поелику какой-нибудь язык мы должны иметь по необходимости, то нужно предложить некоторые правила, кои бы памятуя не столь удобно могли впадать в погрешности, от недостатка языка происходящие. Из сих важнейшие суть:
I. Не должны думать, что нам уже и самая вещь известна, как скоро известен какой-либо термин. Термины обоюдные, неопределенные, домашние и пустые суть сему примером.
II. Сколько возможно должны употреблять термины постоянные и определенные, буде не хотим вводить в погрешности самих себя и других.
III. Ежели когда-нибудь по необходимости должно будет употребить термин не совсем постоянный или двусмысленный, то в сем случае точный смысл и значение оного тогдашнее должны изъяснить или чрез термины тождезначущие, или чрез подробнейшее объяснение и описание означаемой им вещи, и сего также от других требовать.
IV. Часто бывает, что иного термина настоящее значение можно понять только из контекста речи или связи и течения мыслей, и потому не все термины, которые, будучи взяты порознь, имеют некоторую темность, должны быть почитаемы темными, не все также, которые, взяты будучи порознь, суть ясны, бывают таковыми же и в контексте.
V. Чтобы другие, с которыми мы говорим, нас понимали, то должно держаться употребления языка, равным образом не должно отступать от обыкновенного значения, кроме крайней необходимости, т. е. когда мыслей своих простым образом никак изобразить не можем, но и тогда новое знание термина должно обстоятельно объяснить вышепоказанным способом.
45. Хотя слова наши или термины означают только повсемственные идеи, однако ж могут они иметь и значение частности и особенности посредством присоединенных к ним местоимений, количество идей означающих, напр[имер]: всякий, некоторый, сей и проч.— или получают таковое значение из самого контекста речи. Итак, должно замечать, сколь пространен есть или должен быть смысл какого-нибудь термина, дабы сие не было причиною заблуждения или темности.
46. Идеи суть или положительные, или отрицательные ( 35). А посему и термины, их означающие, суть или положительные, или отрицательные. Таковое оных различие хотя довольно ясно из этимологического слов различения, но очень часто идея положительная изъясняется термином отрицательным и, напротив, напр. необразованный, грубый, а иногда термин положительный равен бывает отрицательному, как жестокий и бесчеловечный, порочный и нечестивый и проч. А иногда термин положительный хотя и не бывает равен отрицательному, но и не совсем его отрицает и не означает еще совершенно тому противного, напр. сладкий и не горький и пр. Сие различие терминов для того замечать должно, чтобы мы или сами осторожно употребляли слова и оные заменяли другими, или бы осторожно слушали речи других и рассматривали их слова. Наконец, заметить должно, что всякий термин отрицательный силу имеет утверждения, но в том только смысле, в каком есть отрицательный, и понятие отрицания не должно распространять к утверждению в вещи того, что в ней не от недостатка какого-нибудь свойства находится, так, напр., весьма бы было неблагоразумно слово неученый употреблять вместо глупого и несвирепый вместо благосклонного.
Примеч. Приводить примеры, подробности на каждое определение и правило, в предыдущих заключающиеся, предоставляется изустному объяснению, а здесь для краткости оставлено.

ГЛАВА ВТОРАЯ

О СУЖДЕНИЯХ И ПРЕДЛОЖЕНИЯХ

Член первый. О разных видах предложений

47. Из оной свойственной человеку способности различения и отвлечения происходит другая, т. е. способность суждения, и суждение не что иное есть, как соединение или разделение каких-либо идей, между собою снесенных, ибо мы внутренним своим чувством примечаем, что вещи суть или те же самые, или подобные, или различные, что принадлежат они к сим главным классам или не принадлежат, что свойственны им такие принадлежности или нет, — во всех сих случаях всегда бывает некоторое между собою идей или разделение, или соединение, и сие действие, естьли будет изъяснено словами, называется предложением.
48. Итак, к суждению потребны две идеи, из коих та, с которою сносится другая или о которой говорится, называется подлежащим (subjectum), a которая с первою сносится и которая сказывается о другой, именуется сказуемым (praedicatum), a знак, прилагаемый к сказуемому и изъявляющий соединение или разделение оного с идеею подлежащего — связкою (copula), которая полагается иногда явно чрез частицу есть или не есть, а иногда скрытно. Из чего явствует, что всякое предложение должно состоять из трех частей, т. с. из подлежащего, сказуемого и связки.
49. Но поелику мы щ суждении идеи или соединяем, или разделяем, то явно, что суждения, или предложения, бывают или утвердительные, или отрицательные, первые, в коих мы идеи соединяем, а другие — в которых разделяем. Самый же способ суждения обыкновенно бывает различен, ибо сказуемое подлежащему приписывается или явно и просто, или с некоторым ограничением и оговоркою, посему предложения бывают явственные, или категорические, и неявственные, или некатегорические, напр.: Он счастлив и кажется, что он счастлив, Естьли не обманываюсь, то должно почесть его счастливым, Что касается до его духа, то он счастлив и проч.
50. Судя по пространству значения, или количества, суждения бывают или общие (universalia), в коих подлежащее есть общее понятие, или термин, означающий целый класс вещей, или частные (particularia), в коих понятие подлежащего заключает в себе только несколько вещей, в одном классе находящихся, или особенные (singularia), в коих подлежащее есть особенная какая-нибудь вещь. Предложения повсемственные означаются или могут быть означаемы местоимением всякий и проч., частные — некоторый или некто, особенные — местоимением сей и прочими сему подобозначущими.
51. Суждения тако ж бывают иные разрядные (synthetica), иные раздробительные (analytica). Первые суть такие, где подлежащее и сказуемое суть оба отвлеченные разрядные ( 31), напр.: Всякий человек есть животное, Никакая птица не есть рыба, Всякое доброе полезно, Гордость не есть добродетель. А последние суть те, в коих сказуемое в рассуждении подлежащего есть нечто качественное, напр.: Человек слаб, Сей треугольник есть равносторонний, Мудрый смотрит на конец, Всякое животное движется и проч. Короче говоря, предложения разрядные суть те, в коих показывается сродство идей, раздробительные — где изъявляется совместность, или совозможность, сказуемого в подлежащем.
52. Предложение простое есть то, в коем находится одно только подлежащее и сказуемое, сложное, напротив, есть то, в коем многие вместе подлежащие или сказуемые находятся. К сложным также относятся и все те предложения, в коих связь подлежащего с сказуемым бывает не явственна, но неопределенная и догадочная, каковы суть все вообще предложения неявственные (indirectae) ( 49), к коим тако ж принадлежат:
I. Условное (conditionalis s. hypothetica), в котором сказуемое подлежащему приписывается только под некоторым условием, напр.: Естьли довольно сведущ, то может это сделать. В рассуждении таковых условных предложений замечать надлежит: а) что они от условия только силу свою имеют, в противном случае ничего подлинного не объясняют, b) естьли условие будет невозможно, то предложение имеет силу отрицания, напр.: Естьли можешь быть выше людей, то презирать их можешь, т. е. что ты их презирать не должен.
II. Разделительное (disjunctiva), которое состоит из двух или многих подлежащих или сказуемых, по которые, впрочем, взаимно себе противореча, вместе быть не могут и потому соединяются словами ли, либо и проч., напр.: Или ты добр, или хитр, что сие делаешь, Тот, который долго упражнялся в науках и ничего не знает, был или нерадив, или туп. Само по себе явствует, что таковые предложения ничего подлинного не показывают в себе до тех пор, пока или все, кроме одного, разделительные члены будут отвергнуты, или один из них прямо или категорическим образом будет утвержден.
III. Исключительные (exceptivae), в коих сказуемое подлежащему приписывается хотя прямо, но упомянув некоторое обстоятельство, когда связь между ними не может иметь места. Они распознаются по словам кроме, исключая и проч., таковые исключения, в частности, показывают противное тому, что в самом предложении вообще было утверждаемо, напр.: Кроме болтливости, он человек не неприятный.
IV. Ограничительные (restrictivae), в коих сказуемое приписуется подлежащему в известном некотором смысле, в противном же случае оному неприлично. Слова, означающие ограничение, суть: поколику, что касается, так как, смотря по тому как и проч., напр.: Что касается до истории, он человек преученый, Судья, поколику таков, должен быть строг. В сих предложениях связь сказуемого с подлежащим бывает явственна под сказанным только ограничением, в другом же случае бывает или прямо отрицательною, или совершенно сомнительна.
V. Сравнительные (comparativae), в коих две или многие вещи сравниваются в рассуждении одного сказуемого, которое обоим им, но в разном или подобном степени и количестве приличествует, напр.: Храбрее Геркулеса, более в несчастии, нежели в счастии заслуживает почитания. Из такого рода предложений ничего подлинного заключить нельзя, и они тогда только и ясны, когда мы довольно знаем сравниваемый в них предмет или ту вещь, с которою другая сравнивается. Предложения исключительные, ограничительные и сравнительные вообще называются истолковательными или изъяснительными, потому что смысл оных, чтоб был явствен, требует изъяснения.
53. Теперь следует предложить о различных наименованиях предложений, у некоторых философов и наипаче у математиков употребляемых. Всякое предложение есть или умозрительное, теоретическое (theoretica), или деятельное, практическое (practica), в первом полагается, что что-нибудь есть или бывает, а в последнем говорится, что что-нибудь] сделано быть может или долженствует. В рассуждении внутренней своей силы и ясности иные предложения суть недоказательные (indemonsrabiles), кои сами по себе ясны, так что не требуют к утверждению своему никакого доказательства, иные доказательные (demonstrabiles), кои требуют еще какого-нибудь доказательства или посредством доказательства могут быть ясными. Иные предложения также бывают истинные, иные ложные, иные сомнительные, что из самого их наименования явствует. Предложение недоказательное, естьли оно будет теоретическое, называется аксиомой (axioma), естьли ж практическое — требованием (postulatum), предложение доказательное теоретическое именуется теоремою (theorema), практическое же — задачею или проблемою (problema). Прибавлениями или последствиями (corollaria s. consectaria) называются такие предложения, которые непосредственно выводятся из других. Изъяснения, или примечания (scholia), суть такие предложения, которые служат к изъяснению других, и, наконец, леммы, или заимствовательные мысли (lemmata), суть предложения, взятые из другой науки для доказания или объяснения какого-нибудь нашего предложения.

Член второй. О свойствах предложений, снесенных между собою

54. Исчислив различные роды предложений и их наименования, остается предложить о их свойствах в случае, когда между собою сносятся, или сравниваются, предложения в рассуждении материи, т. е. в рассуждении подлежащего и сказуемого, одинакие, но в рассуждении качества или количества различные. Таковое сравнение предложений бывает четверояким образом: 1) посредством единознаменования, 2) противоположения, 3) чрез подчинение и 4) посредством превращения.
55. Единозначущими предложениями называются те, которые словами хотя различествуют, но один и тот же имеют смысл, напр.: Пауки полезны и образование ума для человека служит великою выгодою. Естьли одно из сих предложений бывает истинное, то и другое таково же, естьли одно ложно или сумнительно, то равным образом и другое.
56. Противоположение есть снесение противных между собою предложений, где одно о том же подлежащем утверждает то, что отрицает другое, и вопреки бывает же трояким образом:
1. Когда будут снесены между собою противные повсемственные предложения, натр.: Все люди разумны и нет ни одного человека разумного, также полезное всегда должно предпочитать вредному и полезное никогда вредному предпочитать не должно. Таковые предложения называются противными (contrariae), из них оба могут быть ложны, но никогда, кроме одного, истинны, как видно из самого примера.
2. Когда внесутся между собою противные предложения, одно повсемстветнное, а другое частное, напр.: Всякий добрый богу приятен и некоторый добрый богу неприятен. Предложения сии называются противоречущими (contradictoriae), ибо, кто оба из них допустит, тот сам себе будет противоречить, из сего явствует, что по необходимости одно из них должно быть истинно, а другое ложно.
3. Когда сносятся между собою противные предложения частные, сии предложения называются подпротивными (subcontrariae), напр.: Некоторый человек учен и некоторый человек неучен. Сии предложения взаимно друг друга предполагают.
57. Подчинение (subalternatio) есть снесение двух предложений по количеству хотя различных, но по качеству одинаких, в них предложение повсемственное называется вмещающим (subalternans), a частное — вмещаемым (subalternata), напр.: Всякого человека любить должно, Некоторого человека любить должно, Никто на всякий час остеречься не может, Некто на всякой час остеречься не может.
58. Превращение есть такое какого-либо предложения переменение, что в нем подлежащее делается сказуемым без нарушения справедливости превращенного предложения, так что из превращаемого предложения некоторым образом следует превращенное. И бывает: 1) простое, когда без перемены количества сказуемое поставляется на место подлежащего, 2) несовершенное (per accidens), когда бывает с переменою количества.
59. Просто переменяются предложения повсемственные отрицательные и частные утвердительные, равно и повсемственные утвердительные, по только таковые, в которых сказуемое есть единознаменательно с подлежащим, напр.:
1. Никакой камень не есть человек.
Сл[едовательно]. Никакой человек не есть камень.
2. Некоторый француз учен.
Сл. Некоторый ученый есть француз.
3. Всякий человек есть животное разумное.
Сл. Всякое животное разумное есть человек.
Предложения же утвердительные, частные и повсемственные, кроме вышесказанных, превращаться могут только несовершенно (per accidens), напр.:
Всякий человек есть животное. Сл. Некоторое животное есть человек.
Предложения особенные в превращении имеют силу повсемственных и превращаются, как оные, напр[имер]:
Петр не горд. Сл. Никакой гордый не есть сей Петр.

Член третий. О различной важности суждений касательно познания вещей, об определении и разделении

60. Способности нашего ума тот имеют конец, чтобы посредством оных наши о вещах познания получали свою ясность, твердость, основательность и определенность. Но сему намерению различные суждения различным образом соответствуют. И во-первых, естьли сличить между собою суждения отрицательные и утвердительные, то без труда увериться можно, что посредством суждений отрицательных мало познание наше вещей выигрывает и распространяется, ибо отрицательные предложения показывают нам только то, что не есть какая-либо вещь и чего она не имеет, а не что такое есть и что имеет, хотя всякая вещь, сама в себе взятая, имеет собственные ей качества. Итак, отрицательный способ суждения доставляет нам только понятие о вещи отрицательное, которое всегда бывает недостаточно и неполно. Почему любителю истины должно более стараться о приобретении суждений утвердительных, нежели отрицательных.
61. В сем разуме и утвердительные суждения бывают различной важности. Иные бывают такого свойства, что в них сказуемые составляют постоянное какое-либо качество подлежащего, посредством коего оное естьли не от всех, то по крайней мере от многих отличается, другие же таковы, что в них сказуемые в рассуждении своего подлежащего суть нечто случайное и переменяемое и нимало не способствующее к отличению подлежащего от прочих вещей. И потому старающийся о достижении точного познания вещей непременно должен стараться более об образовании таких суждений, в коих сказуемое составляют постоянные и достаточные отличия вещей, нежели о таких, в коих сказуемые означают только какие-либо случайные принадлежности подлежащего.
62. Впрочем, таковых суждений, в которых сказуемые означают постоянные принадлежности подлежащего, часто в рассуждении одной какой-либо вещи случается столько, что мы по причине множества оных и различия можем получить только смешанное о той вещи понятие ( 37). И сие наипаче потому, что многие из таковых суждений бывают последствиями некоторых других, многие в других заключаются и с оными некоторым образом суть тождественны. Почему желающий снискать понятие о вещи какой-либо ясное и отличительное, наипаче о приобретении таковых об ней суждений должен стараться, которых бы сказуемые, вместе взятые, составляли начальное отличительное свойство той вещи, на котором бы все прочие ее свойства и принадлежности основывалися, или, иначе говоря, надлежит стараться такое об вещи составить суждение, которым бы внутреннее ее естество и свойства были означены.
63. Таковое о какой-либо вещи суждение, изъясняющее естество оной и достаточно отличающее ее от всех прочих вещей, обыкновенно называется определением. Само собою явствует, что таковые суждения основываются только на ясных, раздельных и достаточных понятиях вещей. Но каким образом можем мы снискать таковые понятия? Раздробительным ли всех находящихся в вещи принадлежностей пересматриванием и испытанием? Но в сем мы много встретим затруднений и неудобств, ибо: 1) многочисленность и различие принадлежностей, во всякой вещи находящихся, скорее произведет взбивчивость в нашем об ней понятии, нежели доставит нам ясное оной представление ( 37), 2) таковое разыскивание многих и различных к одной вещи относящихся предметов по необходимости требует долгого медления и тщательного внимания, к чему мы редко имеем удобность и редко бываем способны. Итак, надлежит наперед рассмотреть, что вообще составляет естество, или сущность, вещей, чтоб, сие узнавши, удобнее могли мы находить и открывать в них первоначальные и достаточно отличающие их качества, составляющие собственную их сущность.
64. Постоянные и неотдельные в вещах принадлежности, или свойства, суть двоякие: 1) такие, которые в вещи суть общие с прочими вещами ее разряда, 2) которые ей собственно принадлежат и которыми она от прочих вещей своего класса отличается. Первые составляют общее и родовое ее свойство, а последние — особенное, или видовое, ее отличие, и те и другие, вместе взятые, составляют полное ее естество или сущность. Все прочие постоянно примечаемые в ней принадлежности из оных либо следуют, либо в оных содержатся. Итак, определение, поколику оное должно объяснять внутреннюю природу вещи, долженствует содержать в своем сказуемом: 1) род вещи или класс, 2) различие оной видовое. Чего ради желающий какой-либо вещи сделать определение должен сперва отыскивать: 1) к какому особенно классу вещей оная принадлежит, 2) каким наипаче свойством отличается от прочих под тем же с собою классом находящихся вещей. Понятие вещи классическое отличит оную от всех вещей других классов, понятие же оной видовое отличит ее от прочих ей подобных, и, таким образом, определение той вещи сделается полное и достаточное.
65. Теперь остается нечто присовокупить о потребностях хорошего определения: 1) надобно, чтоб оное было кратко, 2) ясно, 3) соразмерно, т. е. не более и не менее бы в себе заключало, как сколько находится в вещи определяемой или в определяемом (definitum), 4) чтоб одно и то же составляло с своим определяемым или чтоб предложение, выражающее определение, просто могло превращаться, без нарушения истины и очевидности. Погрешности же, которая кругом в определении называется (circulus in definiendo), т. е. когда одну вещь определяем другою, а сию опять первою, всячески должно избегать.
66. Определения бывают различны, а именно: иное определение называется словесное, которое вычисляет свойства, которыми вещь от прочих других распознается, а иное вещественное, в котором изъясняются причины и способ происхождения определяемой вещи. Само по себе явствует, что последнее имеет преимущество пред первым и более к точнейшему познанию вещи способствует. Но поелику происхождения и внутреннего положения многих вещей мы или не знаем или, яко человеки, и знать не можем, то остается в таком случае при недостатке вещественного определения довольствоваться словесным и оным надлежащим образом пользоваться, а стремиться достигнуть того, что превышает наши силы, значило бы надмерное и излишнее любопытство.
67. Притом не должно думать, чтоб мы всем предметам, нам встречающимся, могли дать определения. Много находится таких, которых мы не знаем, а о многих хотя и знаем, но различие оных видовое открыть или оного словами объяснить не можем. Причины сего кажутся быть следующие: 1) темное понятие тех вещей, т. е. незнание, к какому они классу принадлежат и чем в особенности отличаются, 2) недостаток языка, составляющие который слова означают только главные понятия и не простираются к означению частных и нераздельных вещей, кои суть почти бесчисленны, отчего и бывает, что хотя и определяем вещь в уме, но по недостатку слов другим того объяснить не можем. Для того о таковых вещах понятие надлежит сообщать каким-либо другим образом, нежели посредством определений. А между тем надлежит замечать, что всем особенным вещам никак мы не можем давать определений.
68. От определения отличается описание тем, что хотя в оном такожде исчисляются принадлежности и свойства какой-либо вещи, но не всегда первоначальные и постоянные, так что даже в описании все то об какой-либо вещи можно говорить, что только в каком-либо разуме об ней сказано быть может. Описание более употребляется у историков, ораторов и стихотворцев, нежели у философов, и берется от известных риторам обстоятельств: кто, что, где и пр. Оные могут быть также в употреблении и у философов, когда т. е. вещи, составляющие предмет их суждения, будут только что чувственные и потому определены быть не могут.
69. Для точнейшего и подробнейшего познания вещей способствует также и разделение, или раздробление, целого на свои части, т. е. когда каждая из частей, вещь составляющих, в особенности от прочих представляется, чрез что понятие целого делается полнее и совершеннее. Раздробление какой-либо сложной идея на простейшие понятия называется раздроблением логическим. Вещь, или идея, разделяющаяся на другие, называется делимым, часта же, газ сего разделения происходящие,— членами деления, а дальнейшее разделение сих частей обыкновенно именуется подразделением (subdivisio). Правила порядочного деления суть сии: 1) чтоб члены деления, вместе взятые, не более и не менее в себе заключали, как самое целое делимое, 2) чтоб они друг другу были противоположны, т. е. чтоб один не содержал в себе другого или с другим не значил одного и того же, 3) чтоб деление вещи чинимо было сообразно с естеством оной и не далее бы продолжаемо было, (как сколько потребно, иначе не будет от того никакой пользы, 4) естьли вещь можно делить различным образом, то для сего тот должно избирать образ деления, который бы точно и подлинно соответствовал намерению, которого ‘мы хотим достигнуть посредством деления.

ГЛАВА ТРЕТИЯ

ОБ УМСТВОВАНИИ И СИЛЛОГИЗМЕ

Член первый. Об умствовании вообще

70. Умствуем, когда (как выше сказано, 32) из сличения двух предложений, соединенных между собою, выводим третие, мало или совсем для нас прежде неизвестное. Но предложения не иначе могут между собою быть соединены, как только посредством какого-либо термина, в обоих находящегося и оба соединяющего, в противном случае никакое сродство между ими было бы невозможно. Для того остается, чтобы третие из оных выведенное предложение состояло из остальных терминов тех предложений, не включая туда оного общего, в обоих предыдущих их соединяющего. Итак, все умствование состоит в соединении двух идей посредством сравнения оных с третьего. Из сего явствует: 1) что силлогизм, или умствование, выражаемое словами, состоит из трех предложений и трех терминов. Термин средний, есть который, обоим предложениям будучи общим, соединяет оные между собою, термин больший — который бывает сказуемым в заключении, меньший же — который есть подлежащим заключения. А два предложения, посредством среднего термина соединенные между собою, называются посылками (praemissae), одна из них, в которой больший термин соединяется с средним, называется боль-шею, в которой же меньший соединяется с средним, называется меньшею посылкою. Для объяснения сего здесь представляется пример:
Кто сетует, тот несчастлив.
Завистливый сетует.
След. Завистливый несчастлив.
Или таким образом:
Кто счастлив, тот не сетует.
Завистливый сетует.
След. Завистливый не счастлив.
71. Из вышесказанного и приведенного примера явствует: 1) что средний термин должен быть какое-либо общее понятие, коему бы понятие меньшего термина приличествовало или от оного отделялось, 2) по причине такового соединения меньшего термина с средним больший термин соединяется с меньшим в заключении в том смысле, в каком больший соединялся с средним, так что сродство меньшего термина с средним определяет сродство меньшего с большим. Из сего довольно явствует, что ежели больший противен среднему, то непременно он же самый должен быть и меньшему противен, а естьли меньший заключается в среднем, то таким же образом и больший с меньшим должен быть соединен в заключении, как он был соединен в большей посылке с средним.
72. Из сего и вышепредложенного удобно можно вывесть следующие главнейшие правила силлогизмов:
I. Средний термин совершенно одинаковое значение иметь должен в обеих посылках, ибо естьли бы в меньшей посылке средний термин значил другое, то средних терминов было бы два, а потому и в самом силлогизме четыре, а не три термина ( 70), и неизвестно бы было, почему меньший термин соединяется с большим, естьли б к обоим различным образом приноровляем был средний.
Таковая погрешность в умствовании часто бывает по причине разнозначения среднего термина, напр.:
Человек есть понятие отвлеченное.
Некоторое нераздельное есть человек.
След. Некоторое нераздельное есть понятие отвлеченное.
Здесь само по себе явствует, что человек в большей посылке совершенно означает другое, нежели что означает в меньшей.
II. Термины в заключении должны быть те же самые, какие были в посылках, ибо естьли б были другие, то б неизвестно было, почему они между собою соединяются, когда средний термин был приличен терминам другого значения или совершенно посторонним.
III. В правильном силлогизме по необходимости должна быть одна из посылок повсемственная, ибо ежели бы были обе частные, то не было бы никакого общего понятия, к коему бы приноровлен был меньший термин, и потому заключение было бы совершенно невозможно.
IV. В правильном силлогизме непременно одна из посылок должна быть утвердительная, ибо естьли бы обе были отрицательные, то бы меньший термин явно отрицаем был от среднего, или общего, понятия, а больший не имел бы никакого сродства с средним, и потому ничего бы не оставалось, что и по чему бы можно было о меньшем утверждать или отрицать.
Прим. Впрочем, несмотря на сие, могут быть в силлогизме обе посылки отрицательные, естьли смотреть на них порознь, т. е. когда в меньшей досылке термин меньший подчиняется среднему, который в большей отрицательным образом был выражен, и в таком случае меньшую посылку не должно почитать за отрицательную, потому что в ней показывается, что понятие меньшего термина заключается в понятии среднего, напр.:
Кто нерадит, тот не успевает.
Кто не внимает, тот нерадит.
След. Кто не внимает, тот не успевает.
V. Заключение должно последовать слабейшей части, т. е. ежели одна из посылок была частная, то и заключение должно быть частное, а отрицательное — ежели одна из посылок была отрицательная. Ибо в первом случае термин меньший другое получил бы в заключении количество и потому не был бы тем же самым, что будет против правила 2-го. В последнем же соединялся бы с оным термин больший, который от среднего был отрицаем и который посему и от меньшого должен бы быть отрицаем, поелику для того о меньшем что-либо утверждается или отрицается, что меньший имеет сродство или не имеет с средним.
73. Силлогизмы, в коих посылки суть явственные предложения, называются простыми (categoriel), a в коих посылки суть сложные предложения, называются сложными, кои отступают от общего порядка умствования, называются несовершенными (cryptici), в которых, наконец, по причине только некоторого подобия выводится заключение, те известны под именем сравнительных, или аналогических.
74. Ум человеческий в познании вещей таким образом простирается, что, во-первых, оную вещь, которую хочет узнать, отличает от прочих вещей, потом старается открыть, что такое есть та вещь, какие имеет свойства и какие ей неприличны. А что таковую же, а не другую имеют цель и употребление наши умствования, то сие довольно само собою разумеется. Итак, иные силлогизмы служат к тому, что посредством их открываем различие вещей, а другие к тому, что помощию их узнаем, что такое есть какая-либо вещь, что имеет и чего не имеет. Словом, все силлогизмы бывают иные различительные, а другие показательные, поелику, то есть, показывают, каковы вещи. О сих, и притом явственных, и об их особенных свойствах предложено быть имеет в следующем отделении.

Член второй. О простых силлогизмах

А. Силлогизм различительный

75. Поелику прежде вещи между собою различаем, нежели оные особенно познаем, то, кажется, и свойства различительного силлогизма прежде изъяснить надлежит. Вещи, между собою соединенные различием тогда, когда в одной из оных находим то, чего другая не имеет. Такое оных различие, нами примеченное, ежели словами хотим выразить, то обыкновенно говорим, что сия вещь не есть оная или оная не есть сия. Итак, различие вещей не иначе мы изъясняем, как предложением отрицательным. Почему ‘вид различительного силлогизма есть самый простейший и легчайший, т. е. в вещи, коей различие желаем показать, надлежит сыскать то, чего другая не имеет или что имеет другая, а нет в той. Различие тогда будет ясно. Порядок посылок и терминов, составляющих заключение, каков бы ни был, ясности не мешает.

Пример:

Всякое животное чувствует.
Никакое дерево не чувствует.
След. Никакое дерево не есть животное, или
Никакое животное не есть дерево…
76. Способ сего умствования не подвержен ошибке, когда свойство, которым вещи, между собою снесенные, различествуют, очевидно, одной прилично, а другой противно.
Впрочем, из примеров явствует, что в сем силлогизме средний термин в посылках всегда занимает место сказуемого, а сему какая причина, то без трудности может понять тот, кто хотя несколько замечает, на чем основывается образец такового умозаключения.

В. Силлогизм показательный

77. Вид сего силлогизма к тому служит, чтоб с помощпю оного узнать, какова какая-либо вещь, что ей свойственно и что нет, т. е. чтоб помощию какого-либо примеченного в вещи свойства открыть, к какому классу вещей или роду оная вещь принадлежит, и что об оной можно говорить, поколику она состоит под известным классом. Итак, начало сего умствования есть классическое какое-либо понятие, с своею существенною принадлежностию (attributum) под кое классное понятие подводится другая идея, чтоб из сего узнать сродство сей последней с принадлежностию класса или рода. На чем основывается сие правило: что говорится о всех одного класса вещах, то говорится и о каждой из них, поелику родовое свойство видов и нераздельных есть то же, что и самый род.
А отсюда происходит еще новое правило, т. е. что прилично определению, то прилично также и определяемому, поелику определение с определяемым, буде правильно, суть одно и то же ( 65).
78. Итак, способ такого силлогизма есть двоякий: один — утвердительный, а другой — отрицательный. В утвердительном, или положительном, приписываем какой-либо вещи свойство рода, или класса, поелику оная вещь в оном классе содержится, в отрицательном же о вещи, принадлежащей известному классу, что-либо отрицаем для того, что неприлично всему классному понятию. Итак, все составление сего силлогизма состоит в том, чтоб: 1) какую-либо вещь, о которой говорится, под свой класс подвести, 2) потом находить, что прилично роду и что нет, 3) что прилично роду, приписывать также и вещи, в оном содержащейся, что неприлично, то от нее отрицать. Из чего явствует: 1) что средний термин в сих силлогизмах составляет некоторое классическое понятие, а больший—какое-либо отвлеченное качественное в рассуждении оного ( 31), 2) меньшее предложение всегда должно быть утвердительное, ибо иначе не было бы ясно, для чего классное свойство приписывается той вещи, которая к тому классу не принадлежит.
79. Следуют здесь примеры, которыми лучше объяснится сказанное:
В образе положительном.
Всего вредного убегать должно.
Пороки вредны.
След. Пороков убегать должно…

* * *

80. В сей отрицательный образец показательного силлогизма можно превратить все силлогизмы различительные, так что силлогизм показательный равно способен для различения вещей, как и разделительный, напр. ( 75):
Что не чувствует, не есть животное.
Дерево не чувствует.
След. Не есть животное.

* * *

Кто не добр, тот не есть честный.
Но как N. N. не есть добр.
След. N. N. не есть честный.
Большее только предложение надобно превратить в равносильное отрицательное, как из примера видно.
81. Когда мы таким образом умствуем, то не другое что делаем, как только какую-либо общую, или классическую, идею, разрешаем не -ее простейшие характеры, потом всякую от такового разрешения происходящую новую идею приноровляем к вещи, под оным классом, или родом, заключающейся. Сие сколько в познании вещей полезно, явствует из того, что мы и недостаточны к рассматриванию каждой вещи порознь, и притом в сем трудном деле никак не можем отвратить от себя взбивчивости и темноты ( 62). Итак, помощию умствований мы познаем общие и первоначальные свойства вещей, а помощию нашей способности различительной открываем видовые их отличия, естьли вещи будут только что чувственные.
82. Силлогизм показательный от предшествующего тем наипаче по наружности различается, что: 1) в том средний термин всегда бывает некоторое отвлеченное качественное, но в сем всегда бывает отвлеченное разрядное, или понятие классное, 2) в том средний термин всегда занимает в обеих посылках место сказуемого, в сем же в большой посылке бывает подлежащим, а в меньшей — сказуемым. Впрочем, и в сем, так же как и в предыдущем, без повреждения ясности меньшая досылка может предшествовать большей,

Член третий. О сложных силлогизмах

83. Сложных умствований, или силлогизмов, два наипаче находится рода, т. е. условный и разделительный, ибо соединительное предложение, или состоящее из двух или более подлежащих или сказуемых в силлогизмах почитается простым и термины, составляющие какую-либо часть оного, берутся все вместе и потому имеют силу одного, для того что не могут быть разделены в выводимом из посылок заключении ( 72). К сложным тако ж силлогизмам, которые лучше составными (complexi) называть надлежит, относятся и те, которые составлены из многих силлогизмов и которые на оные могут быть разрешены, каковые суть дилемма, сорит и епихерема. Об каждом из них здесь предложено будет порознь.

I. Силлогизм условный

84. Силлогизм условный (hypotheticus) есть тот, в котором большая посылка есть предложение условное, для того правила оного основываются на свойстве условного суждения. В таковом суждении или предложении часть, заключающая в себе условие, называется предыдущее (antecedens), а другая, в которой по причине такового условия нечто говорится, называется последующее (consequens), a связь между обеими — последствием (consequentia). Итак, последующее тогда имеет место, когда справедливо предыдущее, потому что из оного следует, ежели же последующее отвергается, то и предыдущее не может иметь места, ибо отсутствие предполагаемого (principiatum) предполагает отсутствие самого предположения и предполагаемое же в рассуждении предыдущего есть последующее, потому что по предположению оного только допускается. Итак, в силлогизме условном способ заключения бывает двоякого рода: 1) нисходящий, когда от утверждения предыдущего, т. е. условия, утверждается последующее, 2) восходящий, ежели по причине отрицания последующего отрицается предыдущее. Говоря короче, уступив предыдущее, уступить надлежит и последующее, и, отвергнув последующее, отвергать должно и предыдущее…
85. Чтоб силлогизм условный был справедлив, то требуется: 1) чтоб последствие большего предложения точно было справедливо, 2) чтобы заключение выводимо было правильно, т. е. по образцу вышепоказанному. Ложное же или весьма сомнительное заключение в оном бывает: 1) ежели последствие большей посылки темно или сомнительно, 2) ежели заключение неправильно выведено будет, т. е. ежели от отрицания условия к отрицанию положения и от утверждения положения к утверждению условия заключается, ибо нередко бывает, что последующее зависит от другого предыдущего, а не от того, которое предполагается, и в сем случае от отрицания предыдущего к отрицанию последующего и от уступления последующего к уступлению предыдущего заключение не совместно. Однако ж и таким образом можно заключать, когда условие и самое положение необходимую имеют между собою связь, что из переменения большей посылки на отрицательное тождественное предложение ясно видеть можно, напр.:
1. По образцу нисходящему.
Ежели он красноречив, то говорит ясно,
По он не красноречив, след. говорит не ясно.
В сем силлогизме заключение неправильно потому, что большее предложение, переменено будучи в противное, т. е. Ежели не красноречив, то неясно говорит, есть ложно, и, напротив, Ежели он преступник, то по праву наказывается, но он не есть преступник, след. недостойно наказуется. Сие заключение справедливо, потому что большее предложение, перемененное в противное, т. е. Ежели он не преступник, то не по праву наказывается, есть справедливо…

II. Силлогизм разделительный

87. Силлогизм разделительный есть тот, в котором большая посылка есть предложение разделительное, т. е. в котором или подлежащее, или сказуемое состоит из нескольких терминов, между собою противоположенных и из коих по утверждении одного отрицать надлежит другой и по отрицании одного другой утверждается.
Правила оного суть: 1) чтоб полное было исчисление членов разделения, а в противном случае, когда какой-либо член будет опущен, то умствование сомнительно или еще ложно, 2) чтобы оные члены были между собою противоположны, так чтоб вместе стоять не могли, в противном случае не можно бы было делать заключения от утверждения одного к отрицанию другого.
Образец сего силлогизма есть следующий:
Мудрость для человека есть или необходима, или излишня.
Но она необходима.
След. Не есть излишня. Или:
Но не есть излишня.
След. Необходима.
Откуда явствует, что естьли меньшая посылка будет утвердительная, то заключение должно быть отрицательное, и обратно.
Но не можно таким образом:
Душа есть тело, или машина, поелику члены разделительные между собою не противоположны и не противоречат.
Или так:
Сей человек есть или юноша, или старик и проч.
Ибо здесь недостает несколько необходимых членов. Человек может не быть и юношею и стариком, т. е. быть совершеннолетним или младенцем.
88. Иногда выражается большая посылка сего силлогизма образом соединительным…

III. Дилемма

89. Дилемма есть такой силлогизм, в котором большая посылка в рассуждении своего сказуемого есть предложение разделительное, в меньшей посылке перечисляются члены разделения с последствиями, оттуда выведенными, которые, однако ж, должны быть между собою сходны, так чтобы из каждого в особенности следовало то же самое заключение, которое служит или подтверждением, или опровержением предыдущего. Естьли большая посылка в последующем состоит из трех разделительных членов, то силлогизм называется трилеммою, естьли из четырех — тетралеммою и так далее. Чтоб в дилемме было заключение справедливо и ясно, то требуется: 1) чтобы в последующем большой посылки было полное исчисление членов разделительных, 2) чтобы в меньшем из каждого члена выводимы были правильные и ясные последствия и которые бы были между собою согласны. Сей силлогизм также называется крокодильским, по одной басне о крокодиле, также неизбежным, потому что противник, за какой член ни возмется, все будет опровергнут.
Примеч. Впрочем, должно заметить, что все наши повсемственные суждения, ежели рассмотреть, каким образом мы их приобрели, суть не что иное, как наведение, и наводительный образ умствования есть такой, на котором основывается вся почти система человеческих позпаиий. Ибо мы только нераздельные знаем, а повсемственные суждения сами образуем посредством отвлечения от нераздельных…

IV. Умствование аналогическое

96. Аналогически умствуем мы тогда, когда какой-либо вещи приписываем что-либо или по ее известному нам с другою вещию сходству, или по противоположности. Основывается же оно на следующих началах, выведенных из опыта и наблюдения: 1) сходных вещей сходны природа и свойство, 2) противоположенные вещи имеют и противные между собою качества, 3) подобные обстоятельства подобное предвещают состояние вещи, 4) подобные причины производят подобное следствие.

Представим на сие примеры

1. Земля и Юпитер суть планеты.
Земля определена для населения животных.
След., и Юпитер к тому же концу предопределен.
А посему правдоподобно, что и в нем находятся животные…
97. Легко понять можно, что все суждения такого рода, ежели рассматривать их порознь, весьма мало имеют силы к утверждению, буде не присоединятся к ним другие многие, взятые из естества или отношений вещи, ибо весьма часто малейшее различие в вещах или их отношениях производит совсем другие последствия в рассуждении тех, коих ожидали мы посредством аналогии. Л посему в аналогических доводах должно наблюдать величайшее благоразумие, дабы мы, рассуждая по подобию, но приписали вещам того, что им не прилично по причине некоторого различия, нам или совсем, или мало известного. Но ежели все аналогические суждения между собою сходны и ничто их не опровергает, то познанное нами помощию оных должно почитать за истинное и несомнителыюе столько же, как что мы или сами испытали, или категорически познали, ибо сомневаться без причины — доказывает человека или очень боязливого, или чрезмерно надменного. Здравомыслящий никак не решится отвергать того, что подтверждается весьма многими доводами и что ничем не опровергается.

Заключения непосредственные или явные последствия

98. Непосредственные заключения суть такого рода предложения, которые из других сами по себе, без всякого искусственного мыслей соображения, следуют или из коих, допустив одно, никак нельзя не допустить и другого. Образ такого заключения имеет место:
1. В превращенных предложениях ( 58), где от одного непосредственно можно заключить к другому.
2. В предложениях тождественных различного качества или из коих одно будет отрицательное, а другое утвердительное, напр.:
Всякий человек смертен.
След. Нет ни одного человека, который бы был бессмертен.
4. В раздроблении определения, где идеи, составляющие определение, все приписываются определяемому.
5. Из одного также предложения частного выводится другое частное, или подпротивное…

ЛОГИКИ ЧАСТЬ ВТОРАЯ

О СРЕДСТВАХ И ЯСНОСТИ ПОЗНАНИЙ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ОБ ИСТИНЕ, ВЕРОЯТНОСТИ И ОБ РАЗЛИЧНЫХ СПОСОБАХ УДОСТОВЕРЕНИЯ

99. Истина, как уже сказано ( 15), состоит в сообразности мыслей или суждении наших с самыми предметами. Но в рассуждении сей сообразности мы различным образом бываем уверены, ибо: 1) иное предложение столь очевидно бывает справедливо, что никакое сомнение, никакое затруднение в опом места иметь не может, и такая истина называется очевидною (evidens), 2) иное предложение так же бывает ясно, по сопряжено с некоторыми затруднениями, которых мы решить не можем, которые, однако ж, для преимущественной силы резонов, в пользу того предложения служащих, за ничто почтены быть долженствуют, таковая истина называется достоверною (certa), 3) иное предложение бывает такого свойства, что мы несравненно более имеем резонов оное допустить, нежели отвергать, и таковое называется вероятным (probabilis), 4) иное таково, что мы хотя и никаких не имеем резонов отвергать оное, но мало и таких, которые бы принять оное нас заставляли, таковое предложение есть правдоподобное (verosimilis), 5) наконец, есть такие сомнительные предложения, что мы равное имеем право как допускать их, так и отвергать. Прочие же, которые еще менее имеют резонов в свою пользу, а больше противных, суть вообще невероятные или ложные.
100. Итак, истина бывает или очевидная, или достоверная, а наши об вещах суждения бывают или справедливые, или ложные, несомнительные или вероятные, правдоподобные или сомнительные. Но между множеством предметов нашего познания очень немного таких, кои знаем мы точно или очевидно, о большей части можем судить только по одной достоверности, об очень многих — по вероятности или правдоподобию, а об иных суждения свои должны останавливать, то есть ни утверждать, ничего не отрицать, доколе не откроется к чему-либо достаточных резонов, что значит благоразумным образом сомневаться. Почему любителю истины, остерегающемуся заблуждений, очень нужно знать, чему и сколько должен он верить и на каких началах уверение свое основывать. Сим образом он по крайней мере ту выгоду приобретет, что, невозмозши снискать довольно ясного познания некоторых вещей, не будет в них ошибаться. Выгода очень немаловажная!
101. Для того, прежде нежели мы приступим к показанию способов, посредством коих можем мы справедливое снискивать понятие о вещах, следует наперед предложить, на чем мы обыкновенно основываем свое уверение, и, показав разные виды таковых уверений и их силу, рассмотреть различную их важность и приспособление. Уверяемся же мы об истине или действительности чего-либо: 1) посредством внутреннего нашего чувства, или сознания, 2) посредством чувств внешних, 3) посредством раздробления идей и соображения оных, 4) посредством очевидной нелепости противного положения и, наконец, 5) посредством свидетельства других людей, которым мы должны верить. Рассмотрением чего и займемся в следующих отделениях.

Член первый. О удостоверении чувства внутреннего

102. Посредством внутреннего нашего чувства, или собственного сознания нашей души ( 16), удостоверяемся мы как о бытии нас самих, так и о действительности того, [что] в нас или с нами происходит. Следовательно, о действительности наших чувствований или понятий, хотений, наклонностей, наших действий или перемен, хотя бы они относились к телу, хотя бы к душе, уверяемся мы сами чрез себя, т. е. чрез то души нашей сознание (conscientia), по которому мы сами себя ощущаем. И отрицать верность такового удостоверения значило бы то же, что отрицать верность удостоверения о бытии собственном нашем, т. е. сомневаться о бытии самих себя. Из чего видно, что свидетельство внутреннего чувства есть первоначальный и надежнейший источник всякого удостоверения о том, что собственно до нас принадлежит.
103. Но, несмотря на то, сие свидетельство часто бывает подозрительно, ибо: 1) одарены будучи способностию воображения и притом имея слабость забвения, часто действительные чувствования смешиваем с воображениями и о том, что некогда только живо воображали, говорим, что подлинно чувствовали, и напротив, 2) в ентузиастическом, или надмеру страстном, положении духа люди часто предметы своего желания или отвращения действительно видят, хотя оных и нет совсем или есть, но вовсе не таковые, 3) во всех болезнях, сопровождаемых с сумасшествием или продолжительным бредом, тако ж являются нам предметы, коих вовсе нет, и, однако ж, что мы их подлинно чувствовали или видели, о том удостоверяемся внутренним сознанием. Итак, иногда и в том, что в нас происходит, недостаточно бывает удостоверение внутреннего нашего чувства.
104. Однако ж по сей причине еще нельзя отвергать его годности и употребительности. Ибо все сии случаи только показывают, что не совсем слепо на его полагаться должны и что душа наша иногда бывает подвержена таким слабостям и припадкам, в которых она сама себя, так сказать, забывает, а занимается единственно предметами своего воображения, представляющимися ей по законам оного ( 26). Обман первого случая совершенно может быть истреблен свидетельством других людей, вместе бывших, и сличением обстоятельств. В случае ентузиазма пособлять нечем. Оный есть род некоторого сумасшествия, и мы свои дурачества любим, равно как и самих себя, и не хотим с ними расстаться. Однако ж обманчивости оного проходят как скоро простынет ентузиазм или потому, что иступленник сам наконец усматривает смешные и несбыточные свои бреды или другие нелепость оных благоразумным образом ему покажут. Что ж касается до сумасшествия, то мечты, бывающие в оном, нимало не ослабляют важности внутреннего удостоверения. На оное всегда может полагаться человек, находящийся в здравом рассудке и в спокойном положении духа, а для подвергнувшихся повреждению рассудка всякая логика бесполезна, и, несмотря на их уверения о действительности их мечтаний, ни один умный человек им не поверит.
105. Итак, внутреннее уверение о действительности с нами случившегося не подлежит никакому сомнению: 1) когда нами сличены будут все тогдашние обстоятельства, 2) когда с собственным нашим сознанием согласны будут показания присутствовавших тогда, как скоро дело могло другими быть примечено, разумеется, что сие нужно только в случае сомнительности, 3) когда мы в то время никакою жестокою и душу возмущающею страстию объяты не были, 4) когда точно можем быть уверены, что тогда находились в положении здоровом и спокойном. Обманчивость внутреннего удостоверения называется у логиков обманом ложного чувствования (vitium subreptionis). Оная сверх вышепоказанных причин тако ж происходит от торопливости нашей в чувствовании, от желания пристрастного увидеть что-либо, от недостатка самого чувствования, который силимся мы дополнить из нашего воображения.

Член второй. О удостоверении чувств внешних

106. Чувство внутреннее удостоверяет нас о действительности того, что с нами или в нас происходят, чувства внешние удостоверяют о бытии вещей, вне нас находящихся, и показывают нам качества оных. Чувства внешние находятся в известных органах нашего тела, перемены в коих, происходящие от действия внешних предметов и ощущаемые чувством внутренним, доставляют нам об сих предметах сведение. И хотя о действительности того, что чувствуем, обыкновенный здравый человеческий рассудок отнюдь не сомневается, но некоторые философы, сцептиками именуемые (за то, что обо всем силятся сомневаться), утверждают, что наши внешние чувствования не могут нас уверять о бытии внешних предметов, а еще менее об их подлинных качествах. Итак, следует теперь рассмотреть и то и другое.
107. Перемены, в чувственных наших органах происходящие и созерцаемые душою, не могут происходить ни от самой души, ни от устроения наших чувств, ибо: 1) представления, собственно в душе бывающие, последуют одно за другим по закону воображения ( 26), но в порядке чувствований внешних сей закон всегда почти нарушается, как видно из опыта. И притом мы, имея сознание внутреннее, не могли бы никакого делать различия между идеями, собственно от души нашей возбужденными, и между полученными от вне и впечатлевающимися в наше воображение часто поневоле, что, однако ж, бывает напротив, 2) не могут тако ж происходить сии ощущения от устроения самих чувственных органов, ибо одно устроение не предполагает еще никаких перемен в орудии, а только одну способность (Empfnglichkeit) к восприятию оных, сверх того, из одного орудного устроения никак не можно изъяснить столь многоразличных, столь разнообразно последующих друг за другом и столь часто себе противоположных перемен, каковые мы в своих чувственных органах можем приметить. Итак, остается, чтоб чувствования внешние происходили от действия внешних же вещей, чувственные наши органы известным образом раздражающих. Следовательно, чувствования внешние неоспоримо доказывают и бытие чувственных предметов, или тел.
108. ‘Но точно ли внешние чувства представляют нам вещи таковыми, каковы они сами в себе суть?’ Вот вопрос, который подлежит великим затруднениям, ибо: 1) часто примечается, что от устроения наших чувств зависит, в каковом виде вещи нам представляются. Примером сему служить могут все болезни и различные состояния чувственных органов, 2) раздражения, от внешних вещей производимые, суть только действия сих на последние, и можно ли от действия заключать сполна о свойстве вещи действующей, в образе своем несколько зависит и от устроения и от состояния самих органов?
109. Чтоб выдти из замешательства при таковых затруднениях, то надлежит нам припомнить, что чувства наши назначены для того, дабы посредством оных могли мы получать о внешних вещах сведение. Посему оные от натуры и устроены быть долженствуют сообразно сему намерению. Но как устроены они у всех почти людей одинаковым образом (не говоря о повреждении), то явствует, что таковое их устроение было сообразно с их назначением и что естьли бы они устроены были иначе, то б мы не могли посредством чувств получать таких сведений о вещах, кои бы могли употреблять в свою пользу. Таким образом, естьли бы наше зрение и слух были острее, то б мы не имели никакого понятия о красоте видов и приятности музыки и, следовательно, так как человеки, лишены бы были немаловажной части своих удовольствий. После сего можно теперь поставить за истинное, что чувства представляют нам вещи точно так, как они представлять их должны, судя по тому состоянию, в каковом вообще все мы, люди, находимся, и что сама природа определила, чтоб они представляли нам вещи таким, а не другим образом. Но за сие мы не можем знать вещей, каковы они сами в себе суть. Какая в том нужда, когда знать можем их так, что знание свое можем употреблять в свою пользу? Ето только показывает, что представление вещей инакое, нежели как обыкновенно у нас бывает, было для нашего состояния несовместно, несообразно и для нас бесполезно и даже вредно. Сверх всего, и в тех редких случаях, когда нам потребно бывает подробнее обыкновенного ведать внешние вещи, мы можем чувства свои вооружить, можем принять в помощь свой рассудок и сим образом наградить чувств наших недостаток.
110. Но между тем не можно думать, чтоб чувства во всем переиначивали предметы. Они только представляют нам оные в виде слитном, или смешанном, которая, однако ж, слитность при вооружении чувств и при употреблении рассудка уменьшается или совсем почти пропадает. Что ж касается до главного и общего свойства всех чувственных предметов, то оное совсем пребывает неизменно, ибо относительная величина, фигура внешняя, упорность тел и их вещественность наблюдаются нами не по устроению наших чувств, но по тому, что тела суть таковы. И притом никакого резона не видно, почему бы от натуры определено было, чтоб тела представлялись нам совсем в превратном виде. Итак, можно принять за истинное, что чувства представляют нам предметы столько, сколько для нас нужно, и со столькими качествами, скольких познание для нас потребно. Для сего хотя и можно допустить, что мы внутренних и всех качеств вещества не знаем посредством чувств, однако ж знаем оное столько, сколько нужно для нашего употребления и для отличительного и верного об вещественных предметах понятия.
111. Что касается до второго возражения, т. е. что от действия предметов на чувства не можно заключать сполна о свойствах оных, то сие справедливо. Но поелику мы уже уступили, что мы естество вещества, или тел, знать можем не совершенно, но только частию, то справедливо будет тако ж и то, что от действий тел, нам известных и ощутительных, мы можем заключать и о свойствах оных, от которых таковые действия происходить долженствуют. Да, впрочем, от чувств не можно требовать, чтоб они показывали нам тела так, как они сами в себе суть, когда мы со всем своим рассудком никакой вещи более знать не можем, как столько, сколько показывают нам оную обнаруживающиеся ее действия или перемены.
112. Сцептики, а наипаче новейшие, утверждают, что ‘чувства никакого не доставляют нам надежного сведения о бытии и о свойствах тел, для того что мы не знаем, каким образом и почему чувствуем, потому что образ действия предметов на чувства и образ отношения чувств наружных к чувству внутреннему нам неизвестен’. На сие ответствуется: мы тако ж неизвестны, каким образом мы можем помнить и забывать, почему можем мыслить, почему имеем такие способности, а не другие, однако ж о бытии оных в нас нимало не сомневаемся, потому что наше внутреннее чувство нас о том уверяет, что мы ощущаем внешние предметы и что сих ощущений причиною не сами мы. Для того о бытии и состоянии оных, по крайней мере чувствуемом, сомневаться не следует.
113. При всем том чувства нас иногда действительно обманывают, т. е. представляют нам вещи инаково, нежели каковы они в самом деле. Но сие происходит не оттого, что они с тем устроены, чтоб нас обманывать, но что мы или не надлежащим образом их употребляем, или более надлежащего им доверяем. Почему нужно предложить в предосторожность некоторые замечания о правильном употреблении чувств и о потребностях верного чувствования.
I. Чтоб мы могли хорошо ощущать предметы, для сего требуется:
1. Чтоб чувства были здоровые и неповрежденные.
2. Чтоб находились в настоящем расстоянии от предметов.
3. Чтоб не было какого-либо препятствия для ощущения предметов надлежащим образом.
II. В рассуждении правильного употребления чувств надлежит заметить:
1. Когда можно, то на один предмет употреблять разные чувства.
2. Не вдруг делать заключение о свойствах предмета, но наперед рассудить, ибо часто случается, что наружный вид тел не соответствует их составу.
3. Для того в рассуждении внутренних качеств чувствуемых предметов не полагаться на одно показание чувств, но делать приличные опыты и из оных выводить осторожные последствия.

Член третий. О удостоверении посредством раздробления идей и соображения оных

114. Посредством соображения (synthesis) идей, означающих главные качества какой-либо вещи, удостоверяемся мы о возможности оной или невозможности. Посредством раздробления оных удостоверяемся о вторичных качествах вещей, происходящих от качеств первоначальных. Наконец, посредством раздробления и соображения идей вместе уверяемся о качествах, находящихся в вещи, или положительных, или о качествах оные отрицательных. Посему о всех сих родах удостоверения теперь предложим.
115. Два какие-либо свойства, друг другу противоборствующие, по необходимости должны друг друга истребить, будучи вместе, в сем уверить нас может рассуждение, подкрепляемое всегдашним опытом. Итак, те мнимые вещи, которые содержат в себе качества, прямо противоположенные одно другому или противоборствующие между собою, должны, без всякого сомнения, почитаться невозможными. Л напротив того, все те, коих качества между собою не противоборствуют и друг друга не истребляют, долженствуют приняты быть за возможные. Если б кто в справедливости сего вздумал усумниться, для удостоверения такого можно сослаться на собственное его чувство внутреннее и чувства наружные, или повседневный его опыт.
116. Итак, положив сие за неоспоримое, приступим к рассмотрению того, можем ли мы точно удостоверяться посредством раздробления идей, составляющих первоначальные качества вещи? Во всех вещах приметны два рода существенных качеств: одни первоначальные, а другие от сих происходящие или по необходимости из них следующие ( 64). Посему от первоначального качества вещи столь же можно делать заключения и обо всех следующих из оного, как можем мы заключать от рода об виде, от целого об частях. Таковые заключения всегда суть тождественны ( 55) с своим главным началом, ибо говорить, что человек одарен способностию сообщать свои мысли, рассуждать, помнить прошедшее и думать о будущем, — значит то же, что сказать, что он одарен способностию разума, потому что разум заключает в понятии своем все сии различные способности. И потому, раздробляя главную идею на заключающиеся в ней и сии на другие, всегда можем мы делать заключения от первоначальных вещи качеств ко вторичным, и все таковые заключения будут справедливы, потому что будут тождественны с своим началом, или с предложением, изъясняющим какое-либо первоначальное свойство вещи. Впрочем, нельзя не заметить, что вся верность таковых умозаключений зависит от справедливого раздробления качеств первоначальных на включающиеся в оных. В противном случае ошибка будет неизбежна, и мы, когда в раздроблении главной идеи на составные, хотя примешаем одно понятие, в состав главного не по необходимости входящие, то непременно должны будем приписать той вещи множество таких ‘свойств, которых она отнюдь не имеет.
117. Посредством соображения идей и раздробления оных, бывающего вместе, открывается еще третий вид идеального удостоверения, именно ж: 1) от примеченных в какой-либо вещи внешних качеств уверяемся о качествах ее первоначальных и внутренних, оными предполагаемых, 2) соображая открытые в каковой-либо вещи качества с разными принадлежностями вещей, отвлеченно и особенно взятыми, уверяемся о совместности в вещи некоторых из них и об несовместимости других, т. е. об случайностях вещи возможных и о принадлежностях оные отрицательных. Первое бывает следующим образом: мы примечаем в вещи какой-либо качество, которое сомневаемся почесть за первоначальное и которое, однако ж, есть неизъяснимо из первоначальных свойств той вещи, нам известных. В таком случае пытаемся в прибавок к оным приписывать ей порознь новые какие-либо свойства и с каждым из них соображаем то примеченное нами и дотоле неизъясняемое качество. Сие продолжаем до тех пор, пока не найдем такого, из которого оное качество естественным и очевидным образом следует. Из чего видно, что тогда мы умствуем силлогизмом разделительным, с тою только разностию, что здесь заключение полную свою силу имеет не от отрицания прочих членов ( 87), но вместе и от утверждения, и притом с преимущественною ясностию, оставшегося.
118. Из чего видно, что верность такового умозаключения зависит: 1) от достаточного и верного понятия первоначальных известных нам свойств вещи, 2) от правильного приноровления к оным, открытого нами, о котором дело идет, ее качества, 3) от возможно полного собрания подположительно приписываемых к вещи в прибавок к прежним новых свойств и от достаточного и верного об каждой из них понятия и 4) от преимущественно очевидной сообразности того качества с одним каким-либо из оных подположительно приписываемых той вещи свойств. Само по себе явствует, сколь трудно удовлетворить всем таковым требованиям и сколь легко в чем-нибудь ошибиться. Почему и не удивительно, что ученые, в общих началах будучи согласны, столь часто несогласны бывают в последствиях, ибо в таковом умозаключении одна ошибка, нарочно или ненарочно сделанная, по необходимости долженствует за собою вести многие другие. Для чего великая потребна осторожность и крайнее медление, чтоб не сделать никакой ошибки в таком умствовании и чтоб сделать оное верным, по крайней мере в смысле отрицательном.
119. Второй способ умозаключения по раздроблению и соображению идей, вместе бывающему ( 117), гораздо простее и вернее предыдущего, ибо весь он основывается на внутренней идей сообразности или противоположности ( 115). Почему, открыв в вещи какие-либо качества, хотя б то были первоначальные, хотя б вторичные, и соображая с оными какие-либо принадлежности вещей, отвлеченно и особенно взятые, тотчас можно видеть совместность их или несовместность с оными рассматриваемыми нами вещи качествами, а посему и смело можно утверждать, возможны ли оные для той вещи или нет, ибо было бы очевидное противоречие утверждать, что может вещь иметь некоторые принадлежности, противоречащие хотя каким-либо ее свойствам. Впрочем, поелику здесь дело идет об одной только возможности, то еще отнюдь не можно заключать от совместности в вещи некоторых принадлежностей, о действительном их в оном присутствии. Для сего потребны другие основания, как, наприм., опыты, или идеальное удостоверение ( 116).

Член четвертый. О удостоверении, основывающемся на очевидной нелепости противного положения

120. Два предложения, совершенно противоположные между собою, никак не могут быть вместе справедливы ( 56), ибо одно всегда есть опровержение другого. Впрочем, не могут быть также и ложны, ибо из двух неизбежных крайностей по необходимости надлежит принять одну, а другую отвергнуть. В сем удостоверяет нас внутреннее наше чувство, или способность наша различать предметы наших мыслей. Итак, когда будет очевидно показана нелепость последствий, из какого-либо предложения по необходимости выводимых посредством разрешения главных идей, оное составляющих ( 116), или посредством противоположения оного с другими истинами, нами уже дознанными и несомнительными, в таковом случае оное предложение остается ложным, а противоположенное ему — истинным, несмотря на то, хотя бы мы неосновательность первого и справедливость последнего никак не могли доказать ни опытами, ни идеальными какими-либо доводами ( 114—119), ибо невообразимо и противоречиво, чтоб из истинного предложения могли естественно следовать нелепые и явно сами по себе ложные последствия.
121. Сколь таковой род умозаключения пи есть естествен и сколь ни ясен, но и оный подвержен бывает часто ошибкам, ибо вся верность оного зависит от правильности выводимых последствий и от необходимости их последования, а мы, напротив того, нарочно или ненарочно, поставляем часто за необходимое последствие то, что отнюдь не может из рассматриваемого предложения следовать. Следовательно, на верность сего заключения только тогда можно полагаться, когда мы можем себя уверить, что в оном соблюдены все правила истинного удостоверения и все оного потребности, в предыдущих отделениях показанные.
122. Могли уже, кажется, видеть, что достоверность умозаключений посредством соображения и раздробления идей и посредством нелепости, естественно следующей из какого-либо ложного предложения, вся основана на верности и справедливости понятий наших повсеместных или отвлеченных. Но некоторые противу оных замечают: ‘1) что они повсемственными произвольно почитаются, не более будучи как только частными, для того что только некоторые вещи нам известны, а не все, 2) что они, будучи отвлеченными, никакого подлинника у себя не имеют и, следовательно, от них к вещам особенным никакого заключения правильно делать не можно’. Дабы не лишиться сей столь важной части удостоверения, надлежит рассмотреть силу и важность таковых возражений.
123. То правда, что мы всех вещей не знаем и знать не можем, но из сего не следует, чтоб не могли иметь прямо повсемственных или общих понятий. Для сего надлежит рассмотреть, каким образом мы таковые понятия или предложения снискиваем. Сие же бывает: 1) от опытного наблюдения многих вещей, в коих, примечая мы общее свойство, делаем из того общее об них понятие, 2) от соображения такового их общего свойства с разными принадлежностями вещей, отвлеченно взятыми ( 115), в каком случае иные из них находим совместными, а другие напротив, 3) от вывождения из таковых понятий или предложений естественно выходящих последствий ( 120). Для того о справедливости таковых повсемственных предложений удостоверяет нас опыт и No’утренняя идей сообразность, и мы только в том смысле признаем оные повсемственными, в каковом заставляет признать их таковыми опыт или необходимое умозаключение. Посему справедливыми повсемственными понятиями и предложениями долженствуют почесться все те, кои утверждены на опыте и правильном умозаключении и в коих без противоречия не можно сделать никакого исключения. Сверх сего, надобно заметить и то, что естьли б все повсемственные понятия были подозрительны, то б не была возможна никакая наука, никакое знание.
124. Что касается до второго возражения, что все отвлеченные понятия никакого у себя подлинника не имеют, то и оное несправедливо, ибо подлинником оных суть все те вещи, от коих они отвлечены. Следовательно, раздробляя какое либо отвлеченное понятие, или общее свойство вещей и выводя из того последствия, можем оные приноровлять ко всем особенным вещам, под тем общим понятием заключающимся.
125. Есть еще третий род понятий, которые, не будучи чувственными, не могут, однако ж, почесться и отвлеченными, потому что приобретаются посредством сравнительного умозаключения. Сии понятия назвать можем мы разумными (ratiocinando acquisitae). Оные приобретаем мы следующим образом. Приметив в вещах какую-либо принадлежность и раздробляя оную, приноравляем со всеми оттуда происходящими последствиями к существенным свойствам тех вещей. И когда видим, что сия принадлежность не только из их свойств не следует, но и прямо им противоположна, то заключаем, что оная не к ним принадлежит, но относится прямо к какой-либо вещи, со всем особенное от оных свойство имеющей. Почему посредством противоположения образуем себе понятие о сей вещи, которое в рассуждении сравнения его с теми вещами будет отрицательное, а в рассуждении принадлежности, ему приписанной,— утвердительное. Таковы суть вообще понятия о существах простых или бестелесных. Поелику оные снискиваются по необходимости правильного умозаключения, то нельзя их не почитать верными, но притом надлежит помнить, что мы не далее об них можем простирать свои умозаключения, как сколько руководит к тому нас опыт и извлеченные из оного необходимые последствия ( 116—117). В чем, однако ж, ученые очень много погрешают.

Член пятый, О удостоверении посредством свидетельства других

126. Круг наших познаний был бы очень ограничен, естьли б мы знали только то, что чувствовали или до чего дошли сами собственным своим рассуждением. Судя по обстоятельствам, в которых мы находимся, многие познания по необходимости долженствуем заимствовать от других, Сие бывает тогда, когда мы другим, о правдивости коих не имеем причины сомневаться, верим в рассуждении повествуемого ими, и вера (fides) вообще есть признание за истину чего-либо по причине свидетельства о том другого. Впрочем, заметить надобно, что верить можно по причине свидетельства других только тому, что чувствам одним подвержено и чего, однако ж, мы чувствовать или не могли, или не можем.
127. Чтоб уверение по причине свидетельства других было полное, то требуется: 1) чтобы число свидетелей, судя по сличению обстоятельств, было довольное, 2) чтоб свидетели были достойные вероятия, т. е. чтоб мы об них могли быть уверены, что они ни же хотели нас обмануть, ни же сами в повествуемом ими деле обманывалися, 3) чтоб свидетельства их были постоянны, т. е. чтоб сами себе и между собою не противоречили в важнейших статьях повествуемого ими дела, 4) чтоб противные свидетельства, естьли какие случатся, не имели такой важности, чтобы понизить или презреть первые, 5) наконец, и наипаче, чтоб повествуемое дело было само в себе возможно и чтоб для познания оного требовалось не более как употребления одних только чувств.
128. Не говоря об особенных и ближайших признаках верных свидетелей и верности повествуемого ими дела (о чем предложено будет ниже, 214), надлежит рассмотреть, можем ли мы еще свидетельству других верить и на оное полагаться? Не только можем, но и должны благоразумным образом, ибо: 1) если бы совсем отвергать удостоверение по причине свидетельства других, то б не можно было иметь никакого познания о премногих предметах, для сведения нашего необходимо нужных и которых, однако ж, никоим образом знать мы не можем, как только по свидетельству других, 2) в таком случае надлежало бы расторгнуться всей связи общежития и сообщения между людьми, без чего, однако ж, ни один человек обойтись не может, 3) для чего б люди одарены были способностию сообщать свои мысли и сведения один другому, если б не долженствовали один другому верить, 4) если мы требуем, чтобы верили другие нам, то очень бы несправедливо было без основательных и довольных резонов не верить другим.
129. Но, несмотря на сие, против уверения по причине свидетельства других возражают: 1) ‘что всякий свидетель, порознь взятый, может в свидетельствуемом им деле обмануться, 2) что всякий может солгать, потому и общее всех их свидетельство еще подозрительно и не довольно для точного удостоверения’. Ответствуется: 1) таковая обманчивость происходить может только от обманчивого чувствования ( 105). Но можно ли допустить, чтобы несколько человек в чувствовании одного дела все одинаким образом обманулись, когда по необходимости у каждого во время чувствования и обстоятельства были разные и внимание, и расположение духа к вероимству, 2) чтоб несколько человек все сообща могли в каком-либо деле обманывать, для сего потребно, чтоб они все в том между собою согласились. Но надобно для сего довольные и ясные резоны, чтоб всех их, не нарушая справедливости, подозревать в том было можно. Сверх того, заговор между многими, даже между двумя, долгое время таиться не может, в чем нас уверяет не только опыт, но и рассматривание склонностей человеческих. Единогласное свидетельство многих еще тогда паче бывает неподозрителыю, когда известно, что от повествования своего никакой прибыли они получить себе не могли и не чаяли. Заметить, впрочем, здесь надобно, что два человека об одном и том же деле всегда рассказывают разными словами, потому естьли б оно было ложное, то б не только в словах своих стали различествовать, но и в самих главных обстоятельствах.
130. ‘Но иногда и единогласное свидетельство целого народа никакого не заслуживает вероятия?’ Конечно, сие бывает, но когда недостает других потребностей к удостоверению по причине общего свидетельства, т. е. когда или повествуемая вещь прямо сама в себе невозможна, или для познания своего требовала более, нежели употребления одних только чувств, или когда известно, что целый народ о чем-либо свидетельствует по предуверению, или пристрастию к повествуемому делу, или, наконец, когда есть какие-либо другие немаловажные резоны сомневаться об достоверности общего народного свидетельства.
131. Удостоверение, снискиваемое посредством чувств, как внутреннего, так и внешних, называется опытным (certitudo sensus s. experientiae), удостоверение посредством соображения и раздробления идей — идеальным или метафизическим, посредством выводимой нелепости из какого-либо предложения, доказывающей справедливость противоположенного оному,— удостоверением от нелепости противного положения (а consequentiis subpositi contrarii) и, наконец, удостоверение по причине свидетельства других — удостоверением историческим или нравственным,

ГЛАВА ВТОРАЯ

О ЗАБЛУЖДЕНИЯХ, ПРЕДРАССУДКАХ И ОБМАИЧИВОСТЯХ

Член первый. О причинах предрассудков

132. Справедливому вещей познанию противополагается ошибочное и ложное, которое вообще называется заблуждением или предрассудком (error s. prae-judicium). Слово предрассудок, судя по этимологии, значит то же, что незрелое, необдуманное и неосновательное о чем-либо суждение. Таковых заблуждений находятся очень многие причины. Но оные могут различаться между собою тем, что иные из них находятся в самом человеке погрешающем, а другие — вне его. Почему, во-первых, о причинах заблуждений, находящихся в человеке, предложим.
133. Когда заблуждение начало свое имеет в самом заблуждающем человеке, то бывает или потому, что он сам расположен заблуждать и ошибаться, или для того, что он почему-либо не способен к познанию истины. Итак, надлежит увидеть причины того и другого, основываясь на опыте и наблюдении человеческих поступков.

А. Причины предрассудков в человеке

134. Люди добровольно подвергают себя заблуждениям: 1) презирая точнейшее познание какого-либо предмета (ex despectu et arrogantia), т. е. почитая его не стоящим того, чтобы много им заниматься, или почитая для себя постыдным стараться о обстоятельном оного познании, между тем же не хотя признаться и в незнании, 2) полагаясь на себя слишком (ex nimia sibi confidentia) и думая, что довольно уже то знают, что знают, 3) тайно опасаясь, чтоб ближайшее познание чего-либо не принесло им, сверх чаяния, какого неудовольствия (ex tacito metu, a re plenius cognoscenda), 4) предварительно желая, чтоб вещь нашлась таковою, каковою им хочется (ex singulari intentione ad rem tali modo percipiendam), в каком случае воображение пособляет им обманываться, представляя вещи в ложных видах или со стороны только желаемой, 5) ленясь иметь довольное напряжение духа, для познания нужное (ex negligentia), 6) по сей причине не вникая сами в существо предмета и без разбора полагаясь на мнения других (ex negligenci credulitate). Примеров на все сии случаи в общежитии можно сыскать довольно.
135. Из сего явствует, что первоначальный источник всех таковых заблуждений находится в самолюбии человеческом и лености. Почему и нет другого средства предохранить себя от оных, как, приступая к рассматриванию чего-либо, иметь чистосердечное и искреннее расположение непременно познать истину, какова б она ни была и чего б то для нас ни стоило, или признаваться в своем неведении. Но многие ли согласятся учинить такие пожертвования и своему самолюбию, и склонности своей к покою?
136. Неспособность человека к познанию какой-либо истины происходит: 1) от недостатка предварительных сведений, нужных к познанию той истины (ех defectum praeviarum cognitionum). Таким образом, для простолюдимов всегда будет непонятно кругообращение Земли, возможность находить ее расстояние от Солнца и проч., 2) от недостатка нужных к познанию пособий (ex defectu adminiculorum), 3) от тупости ума (a stoliditate), 4) от ветренности и рассеянности или возрасту, или сложению свойственной или приобретенной привычкою, 5) от укоренившихся каким-либо образом или любимых предрассудков, препятствующих познанию той истины. Такие предрассудки суть: а) полученные в детстве, b) утверждаемые одобрением других, с) предрассудки возраста, секты, принятого мнения, наследственные, народные, предрассудки, к коим располагает самое состояние, в каком каждый человек находится, и происходящее от того пристрастие к каким-либо вещам, 6) от расположения духа, неспособного к вниканию в существо предмета, как-то: когда человек одержим бывает какою-либо страстию или когда внимание свое устремляет вдруг на многие предметы, 7) от нетерпеливости скорее узнать желаемое, в каковом случае поверхностные познания о вещи заступают у нас место основательных и 8) от недоверчивости к самому себе и излишнего уважения к другим, по которому мы рабским образом принуждаем себя согласоваться со мнением тех, кои нас или знатнее по чему-либо, или приобрели славу мужей опытных, умных и проницательных. Какие меры предпринимать для отвращения таковых заблуждений, из самого изложения причин оных видеть можно. Но вообще довольно затвердить для себя то общее правило, что не все справедливо, что справедливым почитается, так, напротив, и не все ложно, что надежнейшая дорога к сознанию истины есть благоразумное сомнение, продолжающееся дотоле, пока не будем иметь сильных и убедительных резонов отрицать что-либо или утверждать, и что, наконец, для точного познания чего-либо надобно себя приготовить и сделаться в состоянии достигать до познания истины.

В. Внешние причины предрассудков

137. Внешние причины предрассудков находятся в каких-либо посторонних вещах, познание предметов некоторым образом определяющих, или в самых предметах, коих известное свойство заключает в себе трудность к точному их познанию и вместе удобность к заблуждению.
138. Причины предрассудков, от посторонних вещей происходящие, суть: 1) препятствующие обстоятельства времени, 2) места, 3) какие-либо вещи или люди, внимание наше, столь нужное к справедливому вещей познанию, совершенно воспящающие или 4) оное развлекающие или разделяющие на многие вдруг предметы, 5) всякого рода препятствия к справедливому вещи познанию, 6) мнимая непозволительность сомневаться об истине чего-либо и хладнокровно разыскивать справедливость дела. Кажется, не нужно здесь дальнего объяснения, какие меры принимать надлежит для избежания таковых ошибок, ибо самые оных причины довольно то каждому показать могут, кто искренне желает познавать истину.
139. Причины предрассудков, кроющихся в свойстве самого познаваемого предмета, суть: 1) трудность и сокровенность оного от наших изысканий, 2) великое оного с другими сходство, по которому их с ними смешиваем и поставляем за одно, 3) тесное его с другими соединение, по причине которого чуждые ему свойства поставляем за его собственные, 4) обманчивая и предубеждающая наружность познаваемого предмета, которою будучи обольщены, думаем, что действительно то находится в вещи, что с первого раза в оной нам показывается. Все таковые предрассудки не иначе можно отвратить, как терпеливым вниманием, недоверчивостию к самому себе и осторожным советовавшем с другими, 5) многих тако ж предрассудков причиною бывает неясность, неопределенность и обоюдность терминов, которыми мы выражаем свои мысли. Но о сем в своем месте ( 44).

Член второй. Об обманчивых доводах, или паралогизмах

140. Показав причины, от коих мы можем приводимы быть в заблуждение, следует теперь показать и те случаи и способы, посредством которых пас другие в заблуждение привести могут, а иногда и сами, неосторожно умствуя, ошибаемся. Здесь нет нужды приводить ошибок, случающихся в понятиях наших и суждениях, ибо об них довольно заметить можно из сказанного выше. Надобно только предложить об обманчивостях умозаключений, которым мы или сами подвергаемся, или в кои другие нас вводить могут. Все оные состоят в обманчивом умствовании, умствование же, или силлогизм, основывается на среднем термине ( 70), который когда в посылках силлогизма бывает по своему значению различен, то и заключение не иначе может быть, как ложное ( 72). Равным образом и тогда заключение долженствует быть ложное, когда вместо истинного среднего термина поставляется другой, который не может быть прямо средним термином, и который большего и меньшего не может надлежащим образом соединять между собою. Для того обманы в умствовании могут быть двоякие: 1-е, или состоящие в словах и, 2-е, в самой материи, т. е. или словесные, или вещественные.
141. Обманы, заключающиеся в словах, суть: 1) обман подобнонаименования (acquivocationis) ( 42), оный состоит в том, когда какой-либо термин силлогизма, а наипаче средний, в одной его части принимается в различном значении, нежели в другой ( 72), напр.: суеты бегать должно, но все на свете суета, следовательно, всего на свете бегать должно. Разумеется, что в первой посылке суета значит излишние заботы и бесполезные, а во второй означаются вещи скоропреходящие и конечные, 2) обман ложного соединения и разделения (compositionis et divisionis), когда соединенно берется то, что справедливо только в смысле раздельном, и напротив, наприм.: слепые видят, но слепые не имеют способности видеть, следов., неимеющие способности видеть видят. Здесь первая посылка справедлива только в смысле раздельном, а, однако ж, берется в смысле соединительном…
142. Обманы, состоящие в самой материи, суть: 1) обман случайности (allacia accedentis), когда случайное что-либо в вещи берется за существенное, напр.: все тела переменяют свое состояние, след., они имеют естественную к тому наклонность, 2) обман мнимого довода (petitio principii), когда что-либо доказывается тем, что само требует доказательств, напр.: орудным телам не противна способность мыслить, потому что оная происходит от орудного известного устроения, 3) обман подположения ложной причины (subpositio falsae causae, seu non causae ut causae), когда мы причиною чего-либо поставляем то, что отнюдь оного не есть причиною, напр.: многие смятения в государствах происходили по причине веры, след., вера есть источник несчастий общественных, 4) обман ложного последствия (fallacia consequentis), когда мы из чего-либо выводим то, что из него отнюдь не следует, напр. небо красно, след., теперь сражение, как замечают простолюдины, 5) обман, состоящий в изменении и переиначивании вопроса (ignoratio elenchi, seu mutatio theseos), когда доказывается или опровергается другое, а не то, что, судя по связи материи, доказывать или опровергать должно. Но что примеров очень довольно можно видеть в общежитии, 6) обман многих и различных вопросов, вместе смешанных (plurium quaestionum), напр.: души умерших чем питаются? Здесь включаются еще сии вопросы: питаются ли еще они, нужно ли им питаться и можно ли?
143. Для избежания всех таковых обманчивостей нет другого средства, как: 1) искреннее желание познать истину, 2) благоразумное сомнение в том, что на первый раз почитается справедливым, 3) употребление всех возможных мер для различения истины от несправедливости, 4) недоверчивость к самому себе и советование с другими, однако осторожное и соединенное с разыскательностию и, наконец, 5) терпеливое и беспристрастное внимание к предмету, который мы желаем познать, или об свойствах которого хотят нас уверить другие.

ГЛАВА ТРЕТИЙ

О ЯСНОСТИ ПОЗНАНИЙ

144. Хотя из описанных в предыдущей, 1-й, главе сей части пяти способов нашего удостоверения каждый, когда только соблюдена будет нужная осторожность, сам по себе достаточен быть может к доставлению нам ясного познания о каком-либо предмете, однако ж редко случается, чтоб мы имели полную ясность, основываясь на одном каком-либо способе удостоверения. Сему причиною: 1) недостаточность и недовольная определенность наших общих или классических понятий и происходящая оттуда трудность в разрешении их или соображении между собою, 2) ограниченность наших чувств, показующих нам одни только наружные вещей качества и принадлежности, да и те смотря по отношению оных к нам, а потому следующая оттуда трудность из опытов выводить заключения и постановлять общие правила. По сей причине для полного о чем-либо удостоверения мы всегда почти принуждены бываем употреблять вдруг разные способы из вышеписанных, смотря по свойству познаваемого предмета. И поелику всякое паше познание основывается или на очевидности опыта нашего или других, или на необходимости умозаключений, то посему и ясность нашего познания бывает двоякая: 1) ясность опытного познания (evidenti practica) и 2) ясность умственного познания (theoretica s. idearum). Об обоих сих видах ясности и их потребностях здесь предложено быть имеет.

Член первый. О ясности опытного познания

145. Познание наше, основывающееся на чувствованиях или наблюдениях, приобретает надлежащую степень ясности: 1) когда при всех потребностях хорошего чувствования ( 113) наблюдения наши между собою согласны, 2) когда согласны с оными и наблюдения других людей, достойных вероятия, прежде живших или современников, 3) когда причину разногласия, естьли оное важно, можем мы показать и объяснить и открыть ошибку, оное произведшую, 4) естьли следствия, непринужденно выводимые из таковых наблюдений или опытов, не заключают в себе никакой нелепости или несообразности между собою и с другими нашими о вещах познаниями, вообще несомнительными и ясными.
146. При всем нашем старании чувства показывают нам в вещах не более, как только одни различные их внешние виды, в коих они нам являются, а посему и чувственное вещей познание надлежало бы только относить до одной чувственной оных наружности. Однако мы никогда почти на сем пункте не останавливаемся и посредством примеченной нами наружности вещи тотчас хотим знать, почему оная в таком виде является нам, и видеть отношения ее внешности ко внутренним ее качествам. Любитель истории не довольствуется видеть порядок и обстоятельства происшествий, но желает еще знать причины оных, и любомудр посредством внешних опытов и наблюдений тщится проникнуть в сокровенности натуры и переступать тот предел, на коем обыкновенно чувства останавливаются. Сколь таковая предприимчивость ни похвальна, но обыкновенно почти в сем случае подвергаемся двум крайностям, т. е. заключаем или слишком много, или слишком мало. И то и другое, естественно, долженствует производить ошибки и заблуждения.
147. Умозаключения наши, выводимые из опытов и наблюдений, будут иметь потребную ясность: 1) когда оные будут между собою согласны, несмотря на разнообразие опытов и обстоятельств, при которых чинимы были наблюдения, 2) когда умозаключения, выводимые из опытов другими, будут тождественны с нашими или по крайней мере не будут им противоречить, 3) когда разность в оных заключает в себе ошибку ложного последствия, которую без далыюго труда открыть можно, 4) когда положение, противное нашим умозаключениям, содержит в себе нелепость, несообразность с другими общеизвестными и несомнительными познаниями и когда из отличного с нашим мнением предположения никак тех явлений изъяснить не можно.
148. Дабы избежать излишка или недостатка в практических (из опытов выводимых) последствиях, надлежит тщательно замечать: 1) сколь далеко руководят нас опыты к ближайшему познанию вещи, что прямо в оной нам оказывают и какое делают основание к нашей теории, 2) выводимые оттуда одно за другим последствия суть ли непринужденны, между собою тождественны, по необходимости ли вытекают одно из другого и не вкрадывается ли между ними какого-либо скачка (saltus in ratiocinando in consequentia) в умозаключении или не останавливается ли насильным образом естественная цепь последствий, 3) сколько случай допустит, осторожно советоваться обо всем с другими, потому что иногда равных знаний человек останавливается и видит темноту там, где все казалось для нас ясно, и замечает то, что мы пропустили.

Член второй. О ясности умственного познания

149. Умственные наши познания никогда бы не подлежали ошибкам или темноте, естьли б общие наши понятия всегда и у всех одинакую и постоянную имели определенность и пространство. Но различно умов и способностей делает то, что оные почти у каждого имеют более и менее отличное знаменование. К сему присовокупить надлежит и скоропоспешность нашу в составлении общих понятий, по которой мы даем им часто большее или меньшее против надлежащего пространство. Но между тем заметить надобно, что все наши умствования, сколь бы далеко оные ни простирались, обыкновенно начинаются с самых простейших начал обще сведомых и в согласии на которые никто не затрудняется. Почему и нет невозможности, чтоб умствования наши были совершенно ясны, как скоро они будут очевидно тождественны с самыми началами.
il50. Итак, теория будет ясна: 1) когда оная начинается с простейших начал или с последней, по необходимости выведенных из опытов и наблюдений ( 147), 2) когда все в составление ее входящие общие понятия будут точно и верно определены и чтоб таковая их определенность подтверждалась опытом либо нелепостию противного положения ( 120), 3) когда в разрешении оных, классификовании и соединении ничего не будет произвольного, но все будет основываться или на опыте, или на необходимости умствования, 4) когда дальнейшие последствия, выводимые по строгости умозаключения из той теории, не будут содержать в себе никакой нелепости или противоположности с какими-либо несомненными познаниями, а паче будут с ними согласны, 5) когда оные могут подтверждены быть еще новыми опытами и наблюдениями, смотря по свойству предмета. К сему присовокупить надлежит также сказанное в 148.

Член третий. О том, каким образом практические познания и умозрение пособляют себе взаимно к точнейшему познанию вещей, и о пользе предположений

151. Опыты и наблюдения наши касательно особых предметов сначала по большей части столь бывают недостаточны и столь между собою несогласны, что мы из оных никакой ясной и достаточной теории вывесть не можем. И естьли б мы в таком случае всегда останавливались и оставляли начатое нами дело, то б чрез то много потерпел и замедлился ход наших знаний. Но к счастию, здесь часто собственная наша неосмотрительность и скоропоспешность, сверх нашего чаяния, нам пособляет. Мы делаем ошибки, чтоб заменять их другими, продолжая сие до тех пор, пока не нападем на что-нибудь ясное и постоянное. Все физические науки обыкновенно достигают таким образом до своей зрелости. Почему весьма нужно знать, что надлежит делать тогда, когда практические наши познания еще недостаточны.
152. В таковых случаях поступаем мы следующим образом: 1) из наблюдений, сколько оных есть, тотчас делаем последствия и составляем предположение (hypothesis) или примерную теорию, 2) из сей теории выводим новые последствия и сравниваем оные с новыми наблюдениями, 3) когда видим, что предположение с новыми наблюдениями не согласует, и потому находим в теории ошибку, то оную, применяясь к наблюдениям, поправляем и делаем новую теорию, 4) выводя из нее последствия и с оными поступая так же, продолжаем сей труд до тех пор, пока последняя наша теория сделается столько ясна, что без всякого противоречия за справедливую и истинную принята быть долженствует. Чрез сие естьли не доходим до точного познания вещи, по крайней мере столько к оному приближаемся, что благоразумным и возможно ясным образом об ней судить сделаемся в состоянии.
153. Всякое предположение есть не более как только одна догадка, а догадка, поколику есть таковою, еще ничего в себе решительно основательного и верного не заключает. Но, несмотря на сие, отнюдь не надлежит пренебрегать догадками, для того что, как из предыдущего 152 видели, одни догадки отворяют путь к другим, лучшим, а последние, подкрепляемые опытами, наконец доводят нас до истины. Пример геометров должен быть для нас убедителен. В случаях трудных, когда ошибка бывает почти неизбежна, они всегда стараются поправить ее другою, противоположенною ошибкою, дабы чрез то, уничтожив обе, найти в возможной точности требуемое. Мы должны даже древних благодарить за их неосновательные философские гипотезы, ибо естьли б оных не было и они бы об тех предметах молчали, то едва ли бы и мы в премногих случаях не принуждены были подобно им заблуждаться и ошибаться. Впрочем, замечать надлежит, что предположения, сколь бы они вероятны ни были, но буде не во всех своих необходимых частях подтверждаются опытами, или видимостию, то всегда еще остаются предположениями и не могут иметь силы достаточно утвержденных положений. Почему из предположений никак не надлежит делать дальнейших последствий и на них основывать новые предположения и новые системы,

ЛОГИКИ ЧАСТЬ ТРЕТИЯ

О РАЗНЫХ ВИДАХ ЛОГИЧЕСКОГО ДЕЛОПРОИЗВОДСТВА

ГЛАВА ПЕРВАЯ

О СПОСОБЕ СНИСКИВАТЬ ПОЗНАНИЕ О ВЕЩАХ

154. Предметы наших мыслей вообще отличаются между собою тем, что иные из них суть вещи, чувствам подлежащие, иные одним только разумом созерцаемые и познаваемые. Почему и способы достигать до познания оных долженствуют быть между собою отличны, судя по таковому отличию самых предметов, ибо иначе простираемся мы в познании чувственных вещей, другим образом управляем нашим размышлением в познании предметов разумных. Посему о таковых различных способах познания здесь и предложим.

Член первый. О чувственном познании предметов

155. Предметы, чувствам подлежащие, суть дела как естественные, так и художественные и разные явления, от них происходящие. Чтоб познание наше об них было достаточное и полное, для сего требуется:
1) иметь отличительное познание о внешности вещи, 2) о ее составе, 3) об ее частях, как отделяемых, так и неотделяемых, 4) об ее внутреннем строении, 5) об ее происхождении, 6) знать время и обстоятельства ее пребывания, 7) знать ее силы, действия и перемены, от соединенных с нею вещей происходящие, 8) ведать ее назначение и употребление.
156. Чтоб приобресть отличительное об внешности вещи понятие, для сего нужно: 1) уметь выбрать пристойное время, когда ту вещь, во всей ее полноте обозреть можно, так, например, отличительные признаки многих растений видны бывают только во время их расцветания, 2) когда потребуется, то чувства вооружить, 3) иметь нужные предварительные сведения об общей природе тех вещей, к классу которых рассматриваемая вещь принадлежит, ибо, напр., не имеющий никаких сведений о ботанических началах к рассматриванию растений совсем почти не способен. К сему присовокупить надлежит и сказанное в 38. А чтоб узнать состав той вещи, надлежит с нею производить химические исследования и опыты. Для познания внутреннего вещи строения и частей, оную составляющих, нужно делать как внимательные опыты, так и иметь предварительные познания в тех науках, которых предмет составляют рассматриваемые вещи, ибо не имеющий сведения об анатомии и физиологии животных не может рассуждать об особенном их строении и различной орудности и не имеющий понятия о механике ничего почти не увидит в какой-либо машине, а наипаче сложной.
158. Естественные произведения для достаточного о себе познания необходимо требуют, чтоб известно было, каким образом оные происходят, как и где лучше водятся, какое имеют влияние на другие вещи и оные на их, каким образом пропадают или портятся, для какого употребления служат и каким образом и в каких обстоятельствах могут быть полезными и вредными? Для всего сего кроме предварительных служащих к тому познаний нужна и собственная опытность, подкрепляемая долговременными и тщательными разысканиями. К произведениям человеческого искусства сии же самые почти правила применить можно.

Член второй. О познании предметов, разуму подлежащих

159. Разумом собственно мы познаем: 1) внутреннюю природу и свойства вещей чувственных, 2) вещи или существа одним только разумом созерцаемые, каковы суть бог, душа и проч., 3) наши должности и права, основывающиеся на нашем естестве и отношениях наших к другим. Почему сие отделение и будет состоять из трех статей, из коих:

I. О познании внутренней природы и свойств вещей чувственных

160. Мы ничего не можем заключать о внутренней природе вещи, если не будем иметь об оной надлежащего чувственного познания, почему надлежит наперед достигнуть ясности опытной в рассуждении познания наружных качеств вещи ( 145 и проч.), после сего делать общие предположения ( 152), коих повсемственность и силу испытывать: 1) новыми наблюдениями и искусственными опытами, 2) выведением дальнейших последствий и 3) соображением с ясными и общими о вещах понятиями. И ежели предположение выдержит всю строгость такового испытания, в таковом случае уже нет никакого резона не принять оного за физическую истину, ибо совсем невероятно, чтоб какое-либо ложное мнение не обнаружилось или посредством противных опытов, или испровергающих оное нелепых последствий, или несообразностию его с очевидными и общеизвестными истинами.
161. К познанию внутренней природы вещей по справедливости относится познание причин, оные производящих, и сил, им свойственных. Но поелику часто мы ошибаемся в назначении причин, по привычке полагая истинною причиною то, что совсем вещи не производит, но только обыкновенно ей предшествует, то и нужно замечать касательно сего некоторые правила благоразумия. За истинную причину какой-либо вещи мы можем признать только такую: а) которая во всех обстоятельствах последней предшествует, b) когда последняя без ее предшествования никак не бывает, с) когда примечается между пими производственная связь, d) когда и образ сего производства, хотя частик), применить можно, е) когда не можно, кроме той, найти другой причины, из которой бы столь же ясно и легко изъяснить было можно происхождение вещи, и, наконец, f) когда подположение других причин будет содержать в себе нелепость или невозможность.
162. Дабы познать, какие в рассматриваемых нами вещах находятся силы, для сего сверх внимательных наблюдений надлежит ведать предварительно свойство их состава и строения. Почему приписывать известную силу какой-либо вещи можем мы тогда, когда оная подтверждается всеми наблюдениями и изъяснена быть может из качеств состава и строения. Когда в том удовлетворимся, то надлежит смотреть: 1) каким образом оная обнаруживается при различных обстоятельствах и действует на различные предметы, 2) к первоначальным ли ее качествам вещи относить надлежит или к производным, 3) в рассуждении действий, когда бывает оная достаточна и когда недостаточна, 4) не состоит ли в противоречии с каким-либо первоначальным качеством вещи, ибо в таковом случае оная сила будет той вещи несвойственна ( 115) и в ней будет явлением, происходящим от вещей совсем другой природы и которые или в ней, или поблизости ее действия свои обнаруживают.

II. О познании предметов вышечувственных, или одним умом созерцаемых

163. Все чувствам подлежащие вещи с их чувственными свойствами составляют предмет физики, вещи же, чувства наши превышающие и о действительности которых уверяемся мы единственно по необходимости умозаключения, собственно, относятся к метафизике. Физика суждения свои основывает на опытах и наблюдениях, метафизика — на извлеченных оттуда ясных последствиях. И для того метафизические разыскания чтоб могли иметь свою силу, всегда долженствуют начинаться с опытов ясных и повсемственных, в противном случае будут утверждаться на одних словах, часто никакого постоянного понятия в себе не заключающих. Дабы показать способ суждения о таковых вышечувственных предметах, довольно будет представить, каковой обыкновенно ход разум человеческий здесь наблюдает.
164. Утверждаясь на повседневном опыте, причины вещей и явлений, в природе происходящих, обыкновенно мы ищем в вещах, близ находящихся, и их силах, поставляя необходимым то, что причина всегда должна быть близка или соприкосновенна с своим произведением, по крайней мере во время производства оного. Но естьли бы случилось, чтоб произведения никак не можно было изъяснить из свойства физических сил окружающих или соприсутствующих предметов, т. е. когда б уже ясно было, что оно или превышает их силы, или никакого с ними соотношения иметь не может, в таком случае то произведение обыкновенно приписываем мы такой вещи или такому существу, которое для чувств наших несозерцаемо и которое притом долженствует иметь несравненно высшие способности, нежели каковые в видимых вещах приметны. Таковой переход от чувственности к умозрению не иначе произвольным почесться долженствует, как когда производство новой вещи или явления, хотя частию, по некоторым ясным признакам из окружающих или соприкосновенных оному вещей изъяснить можно. Оный оправдывается совершенно, когда ясно будет доказано, что всех смежных вещей сила и способности или совершенно недостаточны к произведению, или даже оному противны. В таковом случае отговариваться недостаточным познанием об чувственной природе не другое что значит, как хотеть упорно сомневаться, или умышленно отвергать то, что несогласно с предпринятым нами образом мыслей.
165. Есть еще и другой путь к удостоверению себя о бытии вещей вышечувственных и их способностях. Многие чувствам подлежащие в природе вещи обнаруживают такие действия и такие способности, кои не только никоим образом из вещественного их состава и из их устроения объяснены и выведены быть не могут, но даже находятся к оным в совершенной противоположности. В сем случае разум не находит другого средства, как в вещественной наружности полагать присутствие какого-либо невещественного и само по себе не подлежащего чувствам существа, которое оные действия производит и которое одарено способностями, не совместными веществу ни же какому-либо его орудному образованию. Чтоб отвергать таковой способ умозаключения, то надлежит по крайней мере доказать совместность таковых действий и способностей с чувственными, или опытом познанными, свойствами вещества, ежели не объяснить их из оных ( 119).
166. Таким образом, принуждены будучи допустить бытие каких-либо вышечувственных существ, тотчас по поводу сего на основании ( 125) составляем об них понятие, или идею, частию отрицательную, частию утвердительную. Потом, сию идею раздробляя на составляющие, или вторичные, понятия, выводим из того последствия, наблюдая в том как строгость умствования, так и сообразуясь с опытом, на основании коего принуждены мы были составить идею о вышечувственном существе. Далее еще сии последствия раздробляем, применяя их к другим нашим ясным познаниям, и из того выводим новые последствия и так далее, доколе к тому руководить нас будут основания, приобретенные от опыта, и доколе необходимость умозаключения продолжается быть очевидною. После сего все приводим в порядок, строго испытывая и поверяя труды наши. Оные всегда будут успешны и полезны, если мы, удаляясь от ясных опытов, не будем вместо вещей ставить слова и не будем вмешивать понятий, основанных не на свойстве вещей, но на произволе. Вообще заметить надлежит, что мы о существах вышечувственных потолику только естественным разумом судить и познавать оные можем, поколику для нас ощутительны их действия в видимой природе и поколику в оных не можем не примечать нечто прямо превышающее способности вещества.

III. Способ суждения о предметах нравственных

167. Нравственность существ разумных состоит в исполнении обязанностей, налагаемых на них как собственною их природою, так и отношениями, в которые они поставлены. Сообразование поступков с сими обязанностями или законами называется нравственным добром, а нарушение их — злом или пороком. Посему все нравственные материи заключаются в таковом вопросе: сие действие есть хорошо или порочно, позволено или нет? — Решить оный не иначе мы можем, как приноровив его к нашему естеству и отношениям, в каковых состоим. Следовательно, без надлежащего предварительного познания о естестве нашем и об наших к разным вещам отношениях почти и не можно ясно и удовлетворительно рассуждать о нравственных предметах.
168. Но, несмотря на сие, главнейшие начала нравственности по долговременному ли опыту или по единообразному ходу человеческого ума столь глубоко впечатлены в человеческую природу и столь суть ясны, что без исключения почти всеми вообще людьми оные без всякого противоречия приемлются, и у всех одинаковы. Таковы, напр., сии нравственные начала, из коих проистекают все правила жизни, все законы и обязанности: 1) почитай позволительным для себя то, что прямо по твоим обстоятельствам полезно и необходимо и в чем совесть твоя никак не воспрещает, 2) что вообще не может быть позволено, то и для тебя непозволительно, 3) исполняй то непременно, что каким-либо твоим званием требуется, и отнюдь не дерзай делать того, что с оным несовместно, 4) поступай с другими так, как бы ты желал, чтоб с тобою в подобных обстоятельствах поступлено было, 5) исполняй то сам, чего б ты в подобных обстоятельствах от других мог требовать…
Сии аксиомы нравоучения могут служить пробою для всяких рассуждений, до нравственности относящихся. В особенном каком-либо случае, где мы затрудняемся определить нравственность какого-либо дела, тотчас оное можем сличить с какою-либо из сих аксиом, после чего без всякого почти труда увидим, сходно ли оно с ними или не сходно.
169. Между тем, рассуждая о поступках других, мы иногда не так можем их приноровить к сим началам. Причиною сего бывает, что мы иногда не знаем, с каким намерением кто какое-либо дело предприемлет, почему такие, а не другие берет к тому меры, отчего часто невинные, даже и похвальные, поступки других кажутся нам подозрительными, а в самом деле подозрительные — похвальными. Для того в суждении чужих поступков надлежит иметь крайнюю осторожность, входить во все их обстоятельства, сличать их и не прежде делать приговор, как когда все обнаружено будет ясными последствиями, ибо часто и хорошие намерения по обстоятельствам худой приемлют оборот и, напротив, худые оканчиваются хорошо.

Член третий. О приближении к истине

170. Умозрительные наши познания, хотя бы касались они предметов чувственных, хотя б вышечувственных, редко бывают столько ясны, чтоб мы в них ни на каких затруднениях не останавливались. Причиною сего как ограниченность нашего разума, так и трудность, ежели можно сказать, с некоторой стороны неприступность самых познаваемых вещей. И потому, несмотря на ясность наших рассуждений и силу доводов иногда, отнюдь мы не должны себя ослеплять тщетным самолюбием, что мы уже достигли истины, ибо многие встречающиеся с нами затруднения, приводящие нас в замешательство, при всей твердости приобретенного нами познания докажут нам, что мы только что еще приближаемся к истине, попав на путь, ведущий к оной.
171. Признаки того, что мы еще не достигли до совершенного и во всех частях ясного об каком-либо предмете познания, могут быть сии: 1) естьли в познании нашем встречаются затруднения, коих мы, несмотря на ясность прочих наших умствований, решить и объяснить не можем, хотя оные, впрочем, и не таковы, чтоб совершенно и во всех частях приобретенное нами познание опровергали, ибо в таковом случае сие будет явным признаком, что наше познание было ложное, 2) приметные и самими нами ощущаемые недостатки в нашем познании, которые мы дополнить и чрез то достигнуть потребной во всех частях ясности находим себя не в состоянии по неимению к тому нужных способов.
172. Признаки же, которые могут нам служить утешением, что мы подлинно находимся на правом пути к истине и к ней уже приближаемся, так что уже можем ее видеть, хотя и вдали, суть следующие: 1) ясность и неопровергаемость наших доводов и оснований, несмотря на то что посредством оных мы еще не достигаем достаточного во всех частях познания, 2) принужденная напряженность в изложении и доказывании мнений, различных от нашего, ибо надмерная утонченность доводов, усилие к выискиванию оных и к доставлению им большей важности, трудные обороты в выведении последствий почти очевидно показывают слабость и неосновательность самого дела, как то видно из опыта, 3) нелепость противного мнения, 4) возражения противу нашего мнепия, взимаемые только со стороны, а не от свойства самого предмета и которые наших доводов нимало не касаются и силу оных не испровергают.
173. Приближиться же можем к истине: 1) посредством критического разыскания различных мнений, касательно одного и того же предмета. Сим обогатим как наш ум приобретением многих к той части относящихся сведений, так и, примечая недостатки и преимущества каждой системы, удобнее сами возможем отыскивать лучшего пути к познанию той вещи, 2) посредством собственных предположений и догадок ( 151), с осторожностию и беспристрастием производимых, 3) посредством тщательного и строгого рассматривания какого-либо постоянного и естество той вещи составляющего качества ( 159—166). Сим образом мы можем сыскать твердое основание для дальнейших наших умозаключений и для поверения своих успехов.
174. Когда мы посредством показанных признаков можем быть уверены, что уже находимся на подлинном пути к истине, то неблагоразумно бы было оный оставлять и стараться выбрать другой или посредством некстати робкого сомнения на оном останавливаться и возвращаться вспять, устрашаясь некоторых затруднений, с ним сопряженных. В таком случае долг наш есть открытый нами путь уравнивать сколько можно и осторожно продолжать вперед, помня, что истина нами уже найдена, хотя мы ее и не достигли. Притом надлежит заметить и то, что во всем кругу человеческих познаний нет почти ни одного, которое бы было совершенно ясно и свободно от всяких недостатков и застенивающих оное затруднений. А посему и при недостаточных наших познаниях подлинное сомнение тогда только место иметь может, когда между различными мнениями ни которое на своей стороне не имеет преимущественного и довольно сильного перевеса.

ГЛАВА ВТОРАЯ

О СПОСОБЕ СООБЩАТЬ ПОЗНАНИЕ ИСТИНЫ ДРУГИМ

175. Сообщить познанную нами истину другому можем тогда, когда его уверим, что предлагаемое нами есть справедливо или основано на неоспоримых доводах. Итак, вся сила убеждения состоит в ясных и твердых доказательствах. Для сего прежде, нежели мы приступим к показанию различных способов сообщения истины другим, должны наперед предложить правила о составлении доказательств.

Член первый. О разных видах доводов

176. Доказывать мы можем справедливость чего-либо или опытами (a posteriori), или умствованиями (a priori). Что касается до опытов или наблюдений, то доказывать оными нет дальней трудности для того, кто умеет с ними обходиться, то есть их производить или делать наблюдения и из всего выводить правильные последствия. Довольно привести несколько различных случаев, показывающих одно и то же: когда оные ясны, то другой без сомнения уверится о справедливости непосредственно выводимого из них последствия, естьли сам не будет нарочно упорствовать в признании истины, чувственным образом ему представляющейся. Но в рассуждении умственных доказательств затруднений бывает больше, потому что и не всякий понимать оные бывает в состоянии, и больше в них может встретиться ошибок и неясности, так как они все основываются почти на одних только идеях и терминах ( 114).
177. Доказательства идеальные, или умственные, вообще бывают прямые (directae) и косвенные (indirectae, apagogicae). Прямое доказательство есть цепь или последование умствований, в котором из известных начал выводится справедливость какого-либо предложения. Доказательство косвенное, выводя из предложения, противоположного нашему, по образу правильных умствований последствие, показывает оного нелепость, а тем самым оправдывает наше предложение, основываясь на том, что из двух противоположенных между собою предложений, когда будет одно очевидно ложно, то другое по необходимости справедливо ( 120).
178. Все вообще умственные доказательства, чтоб могли иметь надлежащую силу, долженствуют быть производимы из известных и ясных начал. Таковые начала суть: 1) предложения, непосредственно и непринужденно выводимые из опытов и наблюдений ( 445), 2) предложения, коих очевидность явствует из внутренней идей сообразности или противоположности между собою ( 115), 3) из них выводимые непосредственные следствия ( 98). Почему все определения, очевидно утверждающиеся на опыте или на соображении идей, к таким началам причислены быть могут и долженствуют. Но поелику не всегда нужно, чтоб доказательство производить от таковых первоначальных истин, то тако ж в оном вместо начал могут занимать и предложения, уже прежде достаточно доказанные, а потому равно первым достоверные.
179. Умственные прямые доказательства бывают нисходящие и восходящие. Нисходящее доказательство есть то, в котором наперед поставляется самое его начало (principium demonstrandi), из коего посредством выводимых по порядку последствий наконец выводится самое доказываемое предложение. В доказательстве восходящем бывает то же самое, но напротив, а именно: наперед самое предложение доказываемое полагается, потом показывается его тождественность с другими истинами, отчасу повышающимися и одна от другой происходящими, наконец, доходим до самого первоначального всех основания…
180. Из приведенных примеров явствует: 1) что ежели которое-либо из средних предложений между началом и заключением будет не так ясно, то надлежит оное доказать особо, как, напр., здесь: существо вечное есть беспредельное, 2) что все таковые доказательства суть не другое что, как сориты, след., по свойству оных для поверки могут разрешены быть на явственные силлогизмы, 3) что доказательство нисходящее, начинаясь с общих и ясных начал и простираясь посредством сцепляющихся между собою и одно другое по необходимости производящих последствий, даже до самого заключения, для убеждения гораздо пристойнее доказательства восходящего, которое тогда только приобретает полную свою во всех частях ясность, когда доведено будет до конца и все вдруг воображено. Почему и может быть последнее употребляемо только тогда, когда цепь соединяющихся между собою предложений бывает недлинна, так что всю ее вдруг обозреть нетрудно, в противном же случае полезнее и удобнее будет употреблять доказательство нисходящее.
181. Доказательство непрямое (apagogica) делается следующим образом: 1) предложению, коего справедливость хотим показать, берем другое, оному противоположное, 2) из него выводим последствия, естественно вытекающие, или соображаем его с другими истинами дознанными, 3) по причине нелепости его последствий или несообразности с другими истинами отвергаем оное, а тем самым утверждаем свое предложение…
182. Редко случается, чтоб какое-либо предложение могло быть ясно и убедительно доказано из одного начала. Но по счастию, почти каждое предложение можем мы доказывать от разных источников, и тогда многочисленность доказательств заменяет несовершенную удовлетворительность каждого, и тем паче, когда к оным присоединятся доказательства непрямые…

Член второй. О свойствах хорошей методы сообщать познание свое другим

183. Хотя для убеждения другого в справедливости какого-либо предложения и не более требуется, как только доказать оное или вывести его из ясных и несомнительных начал, но, как выше ( 180) мы уже приметили, входящие в доказательство одного предложения посредствующие мысли часто сами требуют новых доказательств, то и требуется, чтоб все доказательства какого-либо предложения, составляющие мысли, каждая порознь достаточно были доказаны, и, таким образом, по поводу одного главного доказательства надлежит произойти иногда множеству частных и оному подчиненных. Естьли таковое их распоряжение сделано будет без всякого порядка и каждый частный довод поставлен будет там, где ему прилучится, то хотя главное доказательство само в себе и будет твердо, но те будет иметь недостатки, что не будет ясно и внятно, останавливаясь от помещаемых в нем частных доводов. Почему и надлежит стараться распоряжать вое мысли, к уразумению одной какой-либо материи относящиеся так, чтоб другой без труда мог понимать их взаимный союз и сцепление, а чрез то мог бы удобнее увериться о справедливости предлагаемого ему. И сие-то есть то, что называется методою, которая есть способ распоряжать мысли, к одной какой-либо материи относящиеся, сообразно с намерением предлагающего.
184. Поелику для того мы другим хотим сообщать свои познания, чтоб они не только нас поняли, но поняли бы и предлагаемую нами материю и в справедливости оной могли бы быть убеждены, то сему намерению и долженствует соответствовать хорошая метода. Для того необходимые качества оной будут: 1) естественность, 2) легкость, 3) ясность, 4) основательность. Об оных и предложим подробнее.
485. Метод должен быть естествен. Он будет таков, когда с предлагаемой нами материи будем следовать но тому же самому пути, по которому достигли или по которому удобнее достигнуть можно до познания оной. Следовательно, надлежит полагать наперед ясные начала, на которых основывается предлагаемая нами истина, и, простираясь постепенно далее, всегда поставлять напереди то, что служит к уразумению последующего, так чтобы одна мысль сама по себе и непринужденно рождала другую и, наконец, последняя производила б то, что хотим доказать.
186. Легкость метода состоит в том, когда: 1) главные мысли предлагаемой нами материи будут расположены сколько возможно простее и связнее, 2) когда между ними не помещено будет ни одной, которая бы с главною материею не имела необходимой связи или бы была в оной побочною, 3) когда все доводы, как главные, так и частные, будут основываться непринужденно на началах ясных и несомнительных, так чтоб слушающий или читающий оные мог без труда, так сказать, сам собою чувствовать всю силу оных.
187. Метод будет ясен: 1) когда мы будем выражать свои мысли чисто, сколько можно применяясь к общему (употреблению языка, 2) когда значение всех терминов неясных или двусмысленных будет ограничено и постановлено, 3) когда все понятия, сколько-нибудь трудности в себе заключающие, будут надлежащим образом определены и объяснены, 4) когда доказательства предлагаемы будут кратко и раздельно, однако ж без принужденности и сухости, которые такс ж темноту причиняют, 5) когда везде, где свойством вещи и надобностию потребуется, не опущены будут приличные разделения, различения и объяснения.
188. Дабы метод был основателен, то требуется: 1) чтобы все предлагаемые и несколько неясные мысли были доказаны твердо и притом из стольких источников, сколько для достаточного уверения нужно, 2) чтоб связь между началами и выводимыми прямо из них последствиями была очевидная, 3) чтоб в умствовании не простирались мы далее, нежели сколько к тому имеем оснований, равно и не удерживались бы делать дальнейшие умозаключения, когда к тому имеем основания ( 147), 4) чтоб приводимые нами опыты или наблюдения, буде случатся, были верны, известны и достаточную имели силу для утверждения выводимых из них последствий или общих положении. Само по себе разумеется, что для успеха во всем сем нужно не только обстоятельное познание предлагаемой материи и знание логики, но и собственная опытность в предлагании истины другим.
189. Итак, намеревающийся в справедливости чего-либо убедить другого, или, что будет то же, научить, должен: 1) тщательно обдумать свою материю, собрать все относящиеся к ‘ней мысли и испытать порознь силу доводов, 2) сообразить все сие, расположить и привести в пристойный порядок, смотря по надобности обстоятельств и по личным свойствам того, кого убедить намерен, ибо благоразумие требует, чтоб людям различных характеров различным образом и предлагаема была истина, 3) во время самого действия иметь возможную терпеливость, выслушивать вопросы другого, кому предлагает, и давать на них обдуманные и удовлетворительные ответы, смотреть, чтоб он все предлагаемое понимал ясно и чтоб более сам собою по поводу его слов научался, нежели от него был научаем, 4) соблюдать возможную скромность, дабы не воспрепятствовать вниманию слушающего, почему избегать всех колких выражений, которые могут привести в замешательство, стыд и огорчение слушающего, а по сей причине иногда и непрямые доказательства распоряжать так, чтоб слушающий сам собою при его руководстве делал заключения оных.
190. Напротив того, со стороны слушающего требуется: 1) чтоб он мог понимать силу предлагаемых доводов и, следовательно, чтоб он не только знал нужные логические приемы и обороты, но имел бы предварительные сведения, к предлагаемой материи относящиеся, ибо без сего и понимать оные будет не в состоянии, 2) во время слушания чтоб имел к предлагаемой материи возможное внимание и соблюдал благопристойность, нимало не развлекаясь на посторонние предметы, 3) чтоб не прежде соглашался на какое-либо предложение, как когда уже уверен будет в основательности оного, при недостатке сего имеет право требовать удовлетворительного объяснения, 4) чтоб при ясных доказательствах не оказывал умышленного упорства, стараясь каким-либо образом дело замешать, 5) чтоб не перебивал в неприличных местах речей другого, когда они еще не окончены, ибо сим как связь материи прерывается, так иногда и предлагающий истину приводим бывает в замешательство.
191. Сих общих правил в рассуждении способа сообщать истину другим, кажется, будет довольно. Впрочем, надлежит здесь заметить, что каждая предлагаемая материя относится к какому-либо известному роду наук. Посему в рассуждении метода в особенности могут и должны быть частные правила, взятые из свойств той науки и основанные на природе тех вещей, познание которых другим сообщается. Для того особливый надлежит наблюдать метод в рассуждении материй философических, особливый богословских, особенный — физических или математических и, наконец, особенно поступать должно в предложении какой-либо исторической истины, ибо везде соблюдены быть долженствуют собственные каждой науке приемы и обороты, пренебрежение коих как намерение предлагающего сделает тщетным, так и нанесет вред самой истине, затемнив ее или переиначив.

Член третий. О способе себя защищать и опровергать мнение других

192. Часто случается, что мы принуждены бываем мнения свои или других защищать против возражений, в рассуждении их чинимых, или опровергать мнения других. Почему и о сем нужные примечания предложить следует.
Возражения, против какого-либо предложения бывающие, суть двоякого рода: 1) опровергающие, которые, показывая неосновательность доводов, на коих то мнение основано, явно обнаружить стремятся его несправедливость, 2) затрудняющие, которые, нимало не касаясь доводов, на коих какое-либо мнение основывается, содержат в себе некоторые посторонние материи, к нему относящиеся, и которые, по-видимому, с тем (мнением не согласуют.
193. Почему предпринимающий защищать какое-либо предложение, а посему и обязанный отвечать на чинимые противу себя возражения прежде всего должен рассмотреть, какого они рода, затрудняющие ли только или совсем опровергающие, дабы потому расположить и свои меры. Естьли будут возражения опровергающие или подрывающие самое основание, в таком случае он должен или пояснить свои доводы и сделать их очевидными, или когда возражения бывают столь сильны, что явно мнение то опровергают, то из любви к истине его оставить и от него отказаться. Впрочем, поелику почти всякая важнейшая истина основывается не на одном каком-либо доводе, но на многих от разных источников вземлемых, то ослабление одного или немногих таких доводов отнюдь еще не значит совершенного ее опровержения, но только показывает, что или те доводы были слабы, или нехорошо представлены, или что ответствующий недостаточен в своем знании касательно защищаемой им материи.
194. Возражения затрудняющие бывают или такие, которые может разрешить ответствующий, или такие, коих он разрешить не может, как то и часто бывает. В последнем случае, дабы спасти защищаемое им предложение, он обязан: 1) доказать, что те возражения нимало не испровергают и не касаются главных доводов, на которых предложение основывается, 2) что невозможность решить такое затруднение происходит оттого, что мы еще не могли или не можем иметь обстоятельного во всех частях познания о том предмете, о котором идет дело, 3) что по поводу приводимого обстоятельства, которого объяснить мы не можем, еще не следует сомневаться о справедливости того предложения, потому что оно доказано ясно и неоспоримо, а противное ему предложение есть очевидно ложно и нелепо, и что посему надлежит обождать, когда все придет в потребную ясность (снеси 172).
195. Ложным какое-либо мнение бывает потому, что или не имеет никаких основании, или имеет, но слабые, или ошибочным образом из них выводится, или, наконец, состоит в противоречии со многими другими общеизвестными и неоспоримыми истинами, хотя, по-видимому, и доказывается правильно. Почему предприемлющий оное опровергать и должен наперед все сие видеть, дабы при самом действии не быть от противника своего посрамленным и не показаться непринимающим истины для того, что ее не понял. Для сего надлежит ему знать обстоятельно и раздельно, на чем и каким образом основывается то мнение и какие находятся в доводах очевидные недостатки или излишние в последствиях.
196. Поелику люди и слабости свои столько почти любят, как и свои преимущества, то благоразумие со стороны опровергающего требует, чтобы он (не прямо нападал на неосновательность какого-либо мнения, дабы тем не огорчить -предварительно того, (кто его держится, отчего, как примеры доказывают, обыкновенно происходит упорность в заблуждении и отвращение ко всему, что с оным несходно. Посему опровергающий наперед должен снискать себе доверенность и внимание от того, коего хочет убедить в неосновательности его мнения. Сие может он сделать, заведя материю издалека и нечувствительно приближаясь к своей цели и сим образам неприметно заставляя своего противника самого усматривать ложность своего мнения, или когда скрыть нельзя, то возражения свои предлагать под видом сомнений и затруднений, желая как бы сам от него научиться. Вообще на первый раз довольно, чтоб хотя несколько потрясти уверенность предубеждения. Сие впоследствии произведет то, что держащийся оного сам к своим мыслям будет внимательнее или из любви к истине, или из желания себя оправдать. И тогда-то уже ‘можно начать настоящее во всех частях опровержение.
197. Опровержение, смотря по обстоятельствам дела, производится различным образом:
I. Ослаблением доводов, где показывается, что начала, на коих ложное мнение основывается, недостаточны и что из них отнюдь не можно выводить такого заключения.
II. Превращением доводов, когда из предложенных оснований, надлежащим образом их раздробив, естественно выводятся совсем другие последствия, нежели каковые в ложном мнении были деланы.
III. Посредством сильнейших противных доводов, где показывается, что материя, о коей идет дело, совсем инакова, нежели каковою почитается.
IV. Посредством доводов косвенных, коими доказывается, что из того мнения выходят последствия весьма нелепые или что оно явно несообразно и даже совсем противоположно другим истинам, общеизвестным и очевидным.
V. Отвержением самих начал, показывая, что оные суть совсем произвольны и суть больше выдумка (воображения, нежели познание вещи справедливое, и проч.
198. Как в защищении, так и в опровержении чего-либо часто иногда вместо подлинных доводов употребляют убеждения от скромности (argumenta ad vere-cundLam Locke). Оные состоят в том, что приводят в защищение себя мнения каких-либо славных мужей и славных ученых, скрытно как-будто намекая, что не хотеть с ними соглашаться — значит хотеть быть умнее их или хотеть оспаривать заслуженную их славу. Но сие значит совершенно порабощать рассудок или умышленно препятствовать распространению и основательности познания. Из исторических примеров -видно, что великие умы часто и заблуждения имели отменно странные или делали ошибки великие. А потому в счет принимать надлежит не важность, а основательность их мнения. По какой причине ссылаться на таковых надлежит не столько для подтверждения своей материи, сколько для объяснения оной, дело другое, когда предмет рассуждения основывается более на истории, нежели на разуме, в каковом случае свидетельство знаменитых и уважения достойных людей всегда может иметь свою силу.
199. Часто случается, что мы можем видеть и доказать неосновательность какого-либо мнения, сами между тем не зная, как его исправить или каким образом заменить лучшим. Сие происходит, без сомнения, от недостаточного нашего о том предмете познания, от каких-либо причин зависящего. Посему тот, коего мнение ложное опровергается, не имеет права защищаться тем, что другого лучше нет, а надлежит обоим, как ему, так и опровергающему, признаться, что мы еще о том предмете должны удерживать свое суждение, по неимению к тому достаточных оснований и потому стараться приблизиться к познанию оного или посредством новых предположений, или когда и к оным нет никаких оснований, то молчать, доколе по времени или по случаю не откроется к тому способ.

Член четвертый. О состязаниях, или словопрениях

200. Поелику два противоречащие между собою предложения никак быть не могут оба вместе справедливы, но только одно ( 120) и поелику чрез противоположение оных удобнее можно увидеть, которое из них на своей стороне справедливость имеет, то на сей конец иногда учреждается состязание, или словопрение (disputatio), которое есть не что иное, как взаимное двух противоречащих предложений защищение и опровержение. Из состязующихся особ тот, который какое-либо положение защищает и отражает возражения, против оного чинимые, называется ответствующий или защищающий (respondens s. defendens), a тот, (который старается опровергнуть то предложение,— возражающий (opponens, s. objiciens). Словопрение бывает иное полное, в котором оба противоречащие предложения одно после другого доказываются и опровергаются, в каковом случае оба действующие лица отправляют друг против друга и должность защищающего и возражающего, иное неполное, в котором один из них только что возражает, а другой на его возражения ответствует и, следовательно, где одно только из противоречащих предложений защищается, не касаясь другого.
201. Словопрения бывают или на письме, или на словах. Словопрения письменные то пред словесными имеют преимущество, что в них обе стороны более имеют времени и удобности обдумывать свою материю и взвешивать доводы своего противника, но, напротив того, в словесных почти по необходимости долженствуют входить многие упущения как по малости времени, нужного для зрелого рассматривания спорной материи, так и по причине развлеченности, при разговорах почти неизбежной. И потому состязания, производимые на письме, служат к познанию и испытанию истины, а производимые на словах годны только к узнанию способностей и оборотливости ума двух спорящихся между собою сторон. Для того последние могут быть употребляемы только в училищах ‘ в каких-либо частных случаях, а для обстоятельного разыскания истины надлежит делать письменные состязания.
202. Главное правило, долженствуемое во всяких состязаниях быть соблюдаемым, есть то, чтобы спорящиеся стороны непременно друг другу противоречили, т. е. чтобы одна отвергала то же самое предложение и в том же смысле, которое и в каком утверждает другая. В противном случае выйдет одно только разноречие и пустой шум. Почему прежде вступления в состязание надлежит действующим лицам обстоятельно узнать смысл того предложения, которое имеет составлять материю состязания, и постановить между собою спорные статьи, что называется statum controversiae formare,
Разумеется, сверх того, что обе спорящиеся стороны должны быть довольно сведущи о той материи, о которой хотят состязаться.
203. Должность возражающего состоит в том:
1. Доказывать предложение, противоречащее тому, которое составляет материю опора. Доводы должны быть для ясности представляемы сколько возможно в виде силлогизмов, ясных и кратких.
2. Посылки силлогизмов доказывать новыми силлогизмами по требованию ответствующего, доколе не доведено будет до надлежащей ясности.
3. Смотреть, не можно ли ответствующего поймать в собственных его ответах.
4. Не переиначивать слов ответствующего и не удаляться в постороннюю материю без нужды и с намерением замешать материю спора.
А, напротив того, должность ответствующего есть:
1. Приняв силлогизм возражающего, смотреть, во-первых, правилен ли он и справедлив ли, судя по материи.
2. Естьли какая-нибудь посылка покажется сомнительною, то требовать подтверждения или объяснения, когда будет темна.
3. Когда дело доведено будет до того, что не нужно будет требовать на посылки силлогизма дальнейших подтверждений, то отвечать на оный, смотря по свойству материи или отвергая повсемственность какой-либо посылки посредством приведенного противного примера (per instantiam), или, ограничивая и разделяя смысл посылок, отвергать или разделять сообразно тому самое заключение.
(Примеч. Обстоятельный обряд словопрений здесь не описывается как потому, что он в разных местах различен, так и для того, что оный лучше и легче можно перенять из практики.)
204. Поелику состязание на письме долженствует быть по свойству своему производимо с возможною внимательностию и обстоятельностию, то для сего нужно: 1) взвесить доказательства обоих противоречащих предложений после того, как оные противными сторонами будут рассмотрены и доводы, признанные слабыми или опровергнутые, будут из их выпущены, 2) взвесить обосторонние затруднения, какие еще за окончанием состязания нерешимыми остаются, и смотреть, происходят ли оные оттого, что самая материя заключает в себе некоторую трудность, или оттого, что оная несправедлива ( 192), 3) все сие сообразив, почитать то предложение справедливым, на стороне коего находится преимущественная ясность доводов и маловажность затруднений ( 170 и пр.).

ГЛАВА ТРЕТИЙ

ОБ ИССЛЕДОВАНИИ ИЛИ ИСПЫТАНИИ ИСТИНЫ

Член первый. Об исследовании истины физической

205. Все вообще физические истины основываются на опытах или наблюдениях естественных тел. Почему и в исследовании оных надлежит, во-первых, рассматривать свойство и образ самых опытов и способ, по какому из тех опытов выводимы были общие заключения, или положения. Причем нельзя не принимать в рассуждение и самого писателя, какой держался он системы, кому наипаче последовал, какие были любимые его мысли, ибо все сие очень много может послужить к объяснению предлагаемого им и тем способствовать не только к лучшему исследованию справедливости трактуемого им предмета, но и к познанию самой сокрывающейся еще истины.
206. В рассуждении самых опытов надобно смотреть: 1) какие они, как были устроены и расположены, в какое время, при каких обстоятельствах и достаточны ли были для извлечения из них общего заключения, ибо без такового об них познания почта не можно об них и их важности судить, потому наипаче, что в опытах много зависит от обстоятельств, 2) сии опыты чем были производимы: самим ли тем, что писал об истине, нами исследываемой, или другими, от коих он ими заимствовался? Если они деланы одним только писателем были, то надлежит повторить для уверения самому, буде можно, или снестись с другими, в том деле преимущественно знающими, если он их заимствовал от других, то смотреть, понял ли их и у себя не переиначил ли как-либо по ошибке или умышленно для подкрепления своего мнения, 3) поверять такс ж возможность и действительность опытов, сделанных другими внимания достойными испытателями естества, ибо часто ‘случается, что писатели одной системы выдумки свои ставят вместо действительных наблюдений и тем приводят в заблуждение других, а нередко и самих себя, 4) тщательно (рассматривать различные явления, в опытах примечаемые, происходят ли единственно от свойства и природы самих вещей, над коими наблюдение было делано, или в произведении оных участвовали и смежные причины, и образ самого устроения опытов, ибо из примеров видно, что иногда случайное в опытах принимается за постоянное и зависящее от способа, коим опыты, или наблюдения, были деланы, за происходящее от естества самых вещей.
207. Поверив, таким образом, и разыскав опыты, в основание какого-либо физического мнения приводимые, надлежит смотреть, как то мнение на них основывается. Для сего: 1) надобно рассматривать, как и почему явления, в опытах примечаемые, таким, а не другим образом изъясняются, 2) ежели другие писатели те же самые явления, но другим образом изъясняют, то почему? Потому ли, что следуют особенной секте или что в вещи видят другое, нежели что в ней усматривает испытываемый писатель, 3) объяснения явлений, в опытах бывающих, непринужденны, ясны и удовлетворительны ли, судя по свойству самых опытов, 4) смотреть, каким образом и правильно ли из тех опытов выводится общее заключение тали общее правило, ибо в сем случае часто делается ошибка впоследствии, 5) сие общее заключение не противоречит ли с другими физическими истинами, более известными, и естьли противоречит, то такое противоречие есть истинное или видимое только или происходит от недостаточных еще наших познаний в физике?
208. По совершении сего уже и можно будет все сообразить и видеть, основательно ли мнение писавшего о какой-либо физической материи или неосновательно и недостаточно. Впрочем, дабы таковое исследование и для нас имело действительную свою пользу, то мы тщательно должны замечать, какие в том мнении есть слабые места и почему, можно ли их дополнить и что к тому требуется, чтоб были совершенно удовлетворительны, равным образом не могут ли быть подвержены какому-либо затруднению места отлично хорошие у автора, не нужно ли еще более их усилить и какие к тому находятся способы и пути? Таковой труд, без сомнения, будет награжден удовольствием, происходящим от ощущения, что познания наши распространяются и что мы сами к распространению их в других несколько содействовать можем.

Член второй. Об испытании мнения философского

209. Справедливость всяких философических рассуждений зависит: 1) от справедливых и несомнительных начал, на которых какое-либо рассуждение основывается, 2) от соблюдения правильности в ‘умствованиях и вывождении последствий равным образом, 3) признаком справедливости будет и то, когда какое-либо мнение не будет противоречить с другими общеизвестными истинами и когда противное ему есть очевидно ложно. Для того при исследовании философического рассуждения надлежит рассматривать: 1) начала, на коих оно основывается, 2) связь и правильность умозаключений, 3) сообразность его с другими истинами и началами.
210. Прежде нежели мы действительно приступим к исследованию какого-либо мнения, необходимо нужно приобресть об нем ясное и раздельное во всех частях понятие, ибо без сего не можем сделать надлежащего суждения как об началах, на коих основывается, так и об выводимых из них последствиях. Для того со вниманием и не однажды надлежит то рассуждение перечитать, дабы все в нем видеть и обозреть каждую его часть, связь оной с другими и отношение к целому. Но поелику в целом сочинения сего не без затруднения достигнуть можно по той причине, что в оном ‘иногда связь мыслей бывает искусственная, и притом многое для полноты и округлости слога вмешивается, то для сего полезно будет из такового сочинения сделать экстракт, или извлечение, откидывая и оставляя все мысли, не существенно относящиеся к главному предмету, и все мысли приводя в логическую краткость и простоту. Сим образом все сочинение, будучи сокращено, раздроблено и, так сказать, обнажено во всех своих частях, не будет в себе ничего содержать трудного для обстоятельного его уразумения, и мы тогда смелее и успешнее можем приступить к делу.
211. Общими философическими началами суть все предложения, непосредственно явствующие из опытов или всеобщего чувствования или основывающиеся на внутренней идей сообразности или противоречии ( 120). Начала же какого-либо философического рассуждения в особенности суть те в оном предложения, с коих начинается доследование умозаключений, материю оного составляющих или на которые все сочинение разрешено быть может. В рассуждении сих последних смотреть надобно: 1) каковы они сами в себе, т. е. точно ли следуют из всеобщего опыта, или если дело будет удалено от всеобщего людей разумения, то подтверждаются ли опытами частными, несомнительными, ясно и точно в таком разуме, в каком предлагаются, ибо часто бывает, что сии предлагаемые начала иногда содержат в себе больше, нежели сколько опыт показать может, а иногда утаивают нечто являемое оным, отчего в обоих случаях могут произведены быть ложные последствия ( 148), 2) в образе выражения их на словах или в терминах, оные составляющих, не скрывается ли какой обоюдности или нет ли чего произвольного, ибо случается, что писатели пользуются таковою обоюдностию для своих видов и нарочно скрытым образом вмешивают в свои начала что-либо от себя, дабы после на то ссылаться как на истину, уже допущенную, а потому и не требующую уже дальнейшего рассмотрения, 3) примечать, в каком разуме за начала приняты быть могут, т. е. справедливы они в повсемственном смысле или в частном, под некоторыми ограничениями или просто, ибо и здесь бывает злоупотребление, что писатели ограниченный смысл превращают в неограниченный, частный — в общий, дабы придать своим умствованиям вид твердости, которой в них недостает.
212. Исследовав и испытав таким образом начала философского рассуждения, можно будет уже приступить и к продолжению оного и рассматривать умствование, на тех началах основывающиеся. В рассуждении сего надлежит смотреть: 1) достаточны ли нужные по местам основания, определения, разделения и ограничения, 2) не сделано ли где-либо ложного последствия или не ‘вмещено ли произвольного положения, 3) в образе заключений нет ли принужденной напряженности, надменного усилия доказать или объяснить то, что доказать и объяснить трудно ( 172), 4) не прерывается ли где, хотя скрытно, связь умозаключений, так что последующие умствования только по-видимому основываются та предыдущих, 5) не опровергаются ли какие предложения другими, т. е. нет ли противоречия в самом сочинении, 6) не противны ли в нем некоторые предложения, по-видимому доказанные, другим истинам, несомнительным и прочее, что знающий и опытный сам придумать может.
213. После сего нужно еще снова все пересмотреть и обозреть, дабы видеть все преимущества и. недостатки того сочинения и причины оных и дабы потому сделать об нем основательное решительное мнение, т. е. полную ли оно имеет умозрительную ясность ( 150), или только что автор в нем приближался к истине ( 172), или сомнительно и есть не другое что, как одно предположение ( 152), или, наконец, прямо неосновательно и ложно ( 195).

Член третий. Об испытании мнения исторического

214. Из опыта уже известно, что многие из повествуемых происшествий иные совсем неосновательны и ложны, а иные хотя во многом и справедливы, но много также в себе заключают выдуманного и прибавочного. Почему и нужно предложить некоторые примечания, которые могут нам служить в испытании справедливости какого-либо исторического мнения. В каковом намерении надлежит, во-первых, смотреть на свойство повествуемого дела, а потом на свойство тех, кои об нем повествуют, или на личные качества и важность самих историков.
215. В рассуждении самого дела надобно смотреть: 1) обыкновенное ли оно или необычайное, редко случающееся и странное, ибо повествования о происшествиях такого рода требуют для точного уверения о своей подлинности больших и важных признаков исторической достоверности, нежели те, в которых рассказывается что-либо ежедневно, так сказать, случающееся, 2) естественное ли или вышеестественное и заключающее в себе некоторую чудесность, ибо нередко случается, что некоторые и естественные приключения, но редкие и неожиданные по легковерию дочитаются вышеестественными. Почему повествуемые в истории чудесные происшествия требуют обстоятельного рассмотрения и сильнейших признаков их события, 3) простое в своих обстоятельствах и ясное, так что не требуется дальнего внимания снискать об нем чувственное познание, или запутанное, о котором чтоб иметь порядочное понятие, нужно не только внимание и местную удобность к познанию его чувствами, но и несколько приготовленный и образованный к тому разум, 4) обстоятельствами предыдущими и последующими оправдываемое или не оправдываемое? Ибо, чтоб поверить какому-либо важному происшествию, надобно видеть, какую оно имело связь с предыдущими обстоятельствами и какое влияние на последующие, иначе не можно будет знать, почему б оно в истории имело место. Редкие явления в природе, коих причины и последствия часто от нас бывают сокрыты, можно из сего исключить, довольно, чтобы они имели другие признаки достоверности.
216. В рассуждении повествователей надлежит смотреть: 1) многие об одном деле согласно повествуют, или немногие, или еще один, ибо свидетельство одного не столько имеет важности к уверению, сколько согласное многих, 2) очевидцы они или рассказывают понаслышке? Повествуемое очевидцами больше заслуживает вероятия, нежели теми, кои дело знают понаслышке, но иногда случается, что на показания последних лучше можно положиться, смотря по свойству повествуемого дела или по личным обстоятельствам свидетелей, 3) современники или после жившие? О сих то же самое разуметь надлежит, 4) из после живших ближайшие к тому времени или новейшие? Уверения последних всю силу заимствуют от свидетельства первых, 5) не подлежащие подозрению, что обманулись в познании повествуемого ими дела, или такие, коих в том подозревать должно.
217. Итак, признаки историка, заслуживающее вероятие, смотря по личным его качествам, будут сии: 1) если в отношении к повествуемому им происшествию мог оное знать обстоятельно, т. е. был или современником или жил недолго спустя после того времени, коего происшествие описывает и о котором мог он потому прямо вызнать из достоверных источников, 2) когда известно, что способностей его ума не превышало свойство повествуемого им дела, или когда не можно будет думать, что он но своему слабоумию так представляет оное, 3) ‘когда не можно его подозревать в легковерии или ветрености, без разбора все приемлющей и выдающей за верное, 4) когда не видно будет, чтоб он к (повествуемому им делу имел какое-либо слепое пристрастие или предубеждение, по которому он даже и ведать оное порядочно не мог ( 134 и далее), 5) когда не видно будет никакого резона, чтоб повествовал то дело таким, а не другим образом или для своей безопасности, или прибыли, или для угождения кому-либо, или для чего другого, 6) когда в повествовании своем он не будет себе противоречить или оное, как бы забывшись, в важных статьях переиначивать, 7) когда повествуемое им подтверждается свидетельствами других историков, о коих нельзя думать, что имели с ним и между собою связь и друг у друга списывали, что можно применить и из того, когда находится между ими некоторое разногласие ( 129), 8) когда и самые его враги, и враги повествуемого им дела его не опровергают или когда в их опровержениях находятся следы напряженного ухищрения и лукавства.
218. После сего уже можно видеть, каких качеств историки могут быть подозрительными или не весьма вероятными. Но кроме сего можно присовокупить и следующее: 1) напыщенность слога и излишняя его украшенность заставляют подозревать, что повествователь хотел занять воображение, дабы после овладеть и вероимством читателей, 2) чрезмерная обстоятельность в повествовании, простирающаяся даже до мелочной подробности, заставляет думать, что автор писал всю ‘свою историю на месте и был очевидцем всего, что ни делалось, и притом все то описать успел, или почерпал из тогдашних на месте записок (о коих, однако ж, надлежит знать, были ли они, и буде были, то подробные ли или главные только обстоятельства дела в себе заключающие?), или, наконец, дополнял из своего воображения, дабы доставить чрез то своему повествованию вид возможной полноты, 3) вмешиваемые в повествование авторские рассуждения и замечания, в коих он старается выставить свой ум, сведения и важность, показывают некоторым образом, что он намеревался предубедить к себе читателей, дабы без дальнего разыскания поверили ему, что он повествует.
219. Итак, признаки, что повествуемое каким-либо писателем дело заслуживает вероятие, могут быть сии: 1) когда оно само в себе возможно и в главных обстоятельствах не имеет противоречия, 2) когда повествуется писателем, достойным вероятия, смотря не только по личным его качествам, но и по удобности знать обстоятельно и с прямой стороны оное, 3) когда еще подтверждается и оправдывается обстоятельствами как современными, так предыдущими и последующими, 4) когда подтверждается постоянно разными и приличными, смотря по обстоятельствам, историческими памятниками.
220. Исторические памятники кроме оставшихся в целости повествований и записок суть: 1) всеобщая народная вера, однако ж таковая, о коей не можно подозревать, что основана на предубеждении или обмане, 2) постоянное предание такого ж свойства, в главных частях не изменившееся, 3) публичные установления, праздники, обряды, в память какого-либо важного происшествия сделанные, 4) здания и другие произведения художеств, как, напр., храмы, статуи, надписи, медали да и самые иногда народные сказки, 5) народные обыкновения, предрассудки, пословицы и даже известные и странные обороты в выражениях.
221. Когда повествуется какое вышеестественное, или чудное, происшествие, то для уверения в его подлинности сверх вышесказанного требуется: 1) чтоб видны были нравственные причины, для коих оно случилось и коим иначе по тогдашним и местным обстоятельствам удовлетворить было не можно, 2) чтоб было в свое время строго разыскано и исследовано и не подлежало бы никакому правильному сомнению или объяснению оного другим, естественным образом, 3) чтоб из его отвержения или естественного объяснения следовала неизъяснимость в истории, противоречие между обстоятельствами предыдущими и последующими и скачок (saltus) в последовании происшествий, 4) чтоб никак не можно было подозревать, что повествование его и вероимство оному произошло от вкуса и склонности тех времен.
222. Рассматривая таким образом какое-либо повествование во всех частях, можно будет видеть, все ли оно сомнительно или только в некоторых местах? И сие последнее сомнение происходит или от неосновательности в самом повествовании, или только от недостатка ближайших и лучших сведений, или, наконец, от древности, все истлевающей и превращающей. Почему весьма несправедливо было бы за некоторые только сомнительные или темные места в повествовании все оное отвергать и почитать ложным или выдуманным, ибо иначе все бы вообще повествование таковым почесть надлежало.

Член четвертый. Об исследовании мнения, основанного на аналогии, или на подобии, или противоположности вещей

223. Основанные на аналогии рассуждения убедительность свою получают от явственного сходства или противоположности, между двумя предметами находящихся, так что или не было бы никакой причины, или бы явная следовала нелепость отвергать что-либо в рассматриваемом нами предмете, несмотря на сходство его с другим, нам известным. Почему при исследовании аналогического мнения надлежит брать в рассуждение три вещи: 1) сходство их или противоположность, 2) ясность последствия от одной к другой, 3) внутреннее свойство положения, противоположенного аналогическому заключению.
224. Вещи сходны между собою бывают или в рассуждении естественных своих принадлежностей или случайных. То же разуметь надлежит и об их противоположности. О принадлежностях случайных, равно и об естественных, но особенных, надлежит замечать, что они только могут быть познаваемы посредством опыта или чувствования. Почему от случайных или особенных принадлежностей, в одной вещи находящихся, никак не можно заключать о таковых же в другой по одному только сходству с первою. Итак, остается, что в аналогическом умствовании принимаемы быть могут в рассуждение одни физические, и притом общие, принадлежности, а о случайных мы не более звать можем, как только совместны ли оные с другою вещию или нет ( 119).
225. Но равным образом от примеченного нами некоторого сходства между вещами какое имеем право заключать о полном их сходстве? Ежели вещь А имеет у себя принадлежности d, с, f, а другая, В, имеет те же самые принадлежности a, с, то могут ли думать, что уже последняя по предыдущему с первою сходству имеет также и оставшуюся принадлежность f? Не может ли статься, что затем ее не имеет, что отлична от А или В не есть А. Почему, доколе не будет показано, что или принадлежность f отнюдь не есть качество вещи A, от ее особенности происходящее, или что оно, хотя не есть последствие принадлежностей с, d, однако ж столько тесно с ними соединено, что первые без последнего ни к чему бы не служили,— до тех пор вышесказанное умствование никакой почти силы к строгому уверению не имеет и есть не более как только предположение и догадка. Почему, прежде нежели сделано будет какое-либо аналогическое умствование, можно потребовать удовлетворительного объяснения: 1) что принадлежность, которая выводится в заключении, отнюдь не может почесться особенною, а общею или родовою, 2) что она с известными нами качествами первой подобной вещи, от коей наводится заключение, в тесной находится связи.
226. Подобным образом аналогия часто выступает из (пределов, основывая свои умствования на существенной противоположности, примечаемой между вещами, ибо когда некоторые двух вещей существенные качества между собою противоположны, то следует ли из того заключать, что и все то не прилично одной вещи, что не прилично другой? Ибо, как нет совершенного между вещами подобия, так и совершенной противоположности, и потому очень статься может, да и должно, что в двух противоположенных между собою вещах бывают такие принадлежности, кои обеим общи и в обеих находятся. Почему такое аналогическое умствование подлинную силу может иметь только в таких случаях, где будет явно объяснено, что существенное качество вещи А противоположено существенным качествам с, d, е вещи В и состоит с ними в противоречии, и тогда можно будет заключать, что тех качеств с, d, е в вещи А нет и быть не может.
227. Когда делается от подобных причин заключение к подобным действиям и от подобных прежних обстоятельств к подобным последующим, то надобно смотреть: 1) предлагаемые прежде бывшие причины подлинно ли были причинами приписываемых им действий и прежде бывшие обстоятельства, подлинно ли сами по себе, а не другое что от нас ныне почитаемое за маловажность ограничивали последующие, 2) точно ли сравниваемые причины и обстоятельства между собою подобны, ибо часто малое различие в оных производит большое различие впоследствии, 3) нет ли ныне каких-либо препятствий, кои причинам мешают производить такие же действия и нынешним предыдущим обстоятельствам подобных последующих, каковых препятствий прежде не было, 4) нынешние причины и обстоятельства равносильны ли сами ib себе с прежними, т. е. имеют ли одинаковую с ними соразмерность в рассуждении своих последствий или только что по наружности подобны, 5) предметы и вещи, над коими должно совершиться действие или [должны] случиться предполагаемые обстоятельства, точно ли подобны прежде бывшим или не имеют ли такой разности, которая может дать всему другой оборот. Из чего видно, что основательность таких умствований зависит единственно от подробного, и притом достаточного, сведения о том, что прежде было, и о том, что ныне есть.
228. Можно также испытывать силу аналогических умозаключений и тем, что поелику и самые между собою сходные вещи в чем-нибудь различны и самые различные в чем-нибудь сходны, то смотреть, не можно ли в первом случае от различия, а во втором от сходства вывести умствования противного предлагаемому автором и тем его или опровергнуть, или его доводы ослабить. Когда сие удастся, то явствует, что оные были ничтожны, в противном случае имеют вероятность или по крайней мере некоторое правдоподобие.
229. Поелику слабость доводов, на которых какое-либо мнение утверждается, еще не доказывает неосновательности и несправедливости оного, а доводы аналогические почти все суть таковы, что порознь и особенно взятые силою своею не могут равняться с доводами опыта или категорического умствования, то для ближайшего усмотрения, справедливо или нет аналогически доказываемое мнение, надлежит наконец рассматривать свойство положения, противного оному. И ежели найдется, что последнее заключает в себе явную нелепость и несообразимость, в таком случае надлежит то мнение почитать достойным вероятия, если же, напротив того, и противное положение имеет на своей стороне некоторые признаки и никакой несообразности в себе не заключает, тогда аналогически доказываемое мнение не более может почесться, как предположением ( 152, сверх сего можно снести 208 и 213).

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ

О ЧТЕНИИ ПИСАТЕЛЕЙ

Член первый. О чтении писателей вообще, препонах к оному и качествах, потребных со стороны читателей

230. В училищах получаем только первые, так сказать, начертания нужных для общежития знаний. Чтоб в них по выбору своему достигнуть потребного степени совершенства и зрелости, к тому сверх собственного размышления и опыта полезнейшее и необходимое есть средство чтение писателей, отличившихся во всяком роде наук и знаний и кои посредством своих сочинений хотели сообщить другим приобретенные ими сведения. И потому нет никакой науки, никакого знания, в котором бы можно было обойтись без сего пособия и для которого бы не нужно было оное сколько возможно одобрять. Читая книги, мы советуемся с учеными всех веков и всех народов и из их наставлений выбираем для себя лучшее и полезнейшее.
231. Впрочем, нельзя не заметить, что чтение книг, сделанное без выбора или учрежденное несообразно с способностями и намерением читающего, более может принесть вреда, нежели пользы, и скорее замешать наши об какой-либо вещи понятия, нежели оные раскрыть и привести в порядок. Почему и здесь, как и везде, должно сообразоваться с правилами хорошей методы и, сделав приличный выбор между авторами, начинать с легчайших, дабы потом с большим успехом поступать к труднейшим.
232. Что касается до выбора книг, то: 1) оный должен быть сделан сообразно с видами и намерением читающего, ибо когда хотим получить только общее об какой-либо материи понятие, то бы очень было некстати читать такие книги, в которых об ней предлагается пространно и глубокомысленно, равным образом для желающего усовершить себя в какой-либо науке весьма бы было несоответственно читать поверхностные только сокращения об оной или сочинения, не собственно к ней относящиеся, 2) из книг одинакого содержания выбирать лучшие и наиболее одобряемые беспристрастными и опытными в той части учеными, не забывая притом и того, что часто таковое одобрение зависит от вкуса и господствующего образа мыслей, равно как и от новости, привлекательной своею неожидаемостию, 3) чтение книг, признанных или недостаточными или малоодобряемых почему-либо, лучше оставлять до тех лор, когда довольно усовершимся в познании того предмета, о котором те ‘книги писаны, притом не надлежит и совсем их презирать, ибо легко статься может, что найдем там нечто такое, чего не находится и в хороших.
233. Чтобы с пользою и успехом можно было предпринять чтение известного рода книг, то со стороны читателя требуется: 1) знать достаточно тот язык, на котором какая-либо книга писана, ибо вернее можно узнать мысли автора и подлиннике, нежели в переводе, впрочем, не надобно пренебрегать и переводами, когда они сделаны были известными в том роде знаний учеными и приобрели себе уважение от всех, тем паче когда переводивший присовокупляет еще и свои замечания на мысли автора, 2) иметь предварительное сведение о том предмете, о котором читать намерены, или по крайней мере о предметах предуготовительных, ибо иначе труд будет напрасен или, смотря по качествам читающего, может ему обратиться во вред, подав ему повод к предрассудкам и заблуждениям.
234. При самом же чтении надлежит наблюдать следующее: 1) наперед узнать, с каким намерением сочинитель писал свою книгу и какая у него притом была главная цель, что иногда можно видеть и из предисловия. Причем нельзя не заметить, что часто авторы в предисловии истинное намерение своего сочинения скрывают, показывая совсем другое, так, напр., Еразмовы ‘Разговоры’8, по словам его сделанные будто для научения детей (говорить по-латине, в самом деле суть не другое что, как сатира на образ мыслей его современников, 2) читать со вниманием и неспешно, дабы можно было понять и еще самому подумать об том, что предлагает автор, 3) при местах трудных и на первый случай непонятных не останавливаться, но, заметив ‘их, продолжать чтение, ибо часто бывает, что впоследствии оные или сами собою пояснятся, или другими подобными мыслями пояснены будут, 4) почему в первый раз надлежит книгу читать несколько поспешнее и безостановочно, дабы заметить главное ее содержание и увидеть подлинную ее цель, после чего уже можно будет приступить к чтению оной с полным вниманием и испытывающею рассудительностию ( 205—229), 5) ежели содержание книги отлично важно, то можно оное сокращенно для себя выписывать, равным образом и частные в оной места, заслуживающие преимущественное внимание, отмечать или также выписывать.
235. При чтении писателей встречаются два затруднения, именно ж: 1) иногда в них, а наипаче в древних, многие находятся такие места, коих смысл или совсем темен, или сомнителен, так что немалого стоит труда оный угадать, 2) есть книги, которые подложно носят на себе имя сочинителей, коим они приписываются, да и в самых подлинных сочинениях иногда попадаются места, вставленные другими или испорченные. В первом случае мы, не поняв автора, приписываем ему ложные мысли, а в другом присваиваем ему чужие, и потому в обоих случаях ошибаемся. Почему и нужно знать особенные правила: 1) как открывать подлинные мысли автора, когда они темны, 2) как в сочинениях отличать подложное или испорченное от подлинного и самим автором написанного. Наука, занимающаяся первым предметом, называется герменевтикою, а вторым — критикою. Общие и главнейшие правила обеих предложены будут в следующих за сим отделениях.

Член второй. Главнейшие правила герменевтики

236. Трудность в угадывании подлинных мыслей автора случается или оттого, что он сам выразил их темно, или что хотя в самом деле он говорит и ясно, яо по каким-либо причинам мы его понимать не так удобно можем. Первый случай, т. е. что сам автор выражается темно, бывает: 1) ненарочно и без намерения со стороны автора, ибо мы сами па себе приметить можем, что часто написанное нами другие не понимают как должно, несмотря на то что для нас все кажется вразумительно и ясно, да иногда по прошествии некоторого времени мы и сами в угадывании подлинных своих прежних мыслей затрудняемся, 2) по необходимости, когда за неимением в языке слов для выражения своей мысли автор выражает оную особенным и отменным от общего употребления языка образом или когда еще и сам затрудняется дать постоянное и ясное знаменование своим мыслям, 3) нарочно, когда он в виду у себя имел, чтоб только те его понимали, для коих он писал, или когда почему-либо он не хотел в том месте прямо объяснять свои мысли, а обнаруживает их под прикрытием или издалека.
237. Мы затрудняемся в отгадывании подлинных мыслей автора: 1) по причине древности или малой известности языка, на коем писал читаемый нами автор, отчего все тому языку собственные обороты, отличные от нынешних, нас приводят в замешательство, 2) по причине незнания обстоятельств тогдашних и местных, на которые автор намекал и которые в его время и в его земле, может быть, всем были известны, 3) но причине незнания личных обстоятельств автора, приспособляясь к коим он выражал себя таким, а не другим образом, 4) по причине особого образа мыслей, которого держался автор и приноровляясь к которому он изъяснялся, и 5) по причине неизвестности для нас или в наши времена самых предметов, о коих автор упоминает.
238. Итак, чтобы не затрудняться в точном разумении писателей, то со стороны читающего требуется: 1) знать основательно язык, на коем писал автор, как вообще, так и отличительное оного свойство, бывшее во время сочинителя, ведать особенные того языка обороты и образ выражений, или, иначе говоря, его идиотизмы9, 2) знать обстоятельства местные тех времен, как политические, так до общежития и учености касающиеся, равным образом иметь сведение и об обстоятельствах самого автора, об его образе мыслей, секте, дружественных связях и о прочем, что до него принадлежит и какое-либо отношение к его сочинению иметь может, 3) примениться к слогу, каковым наипаче объяснялся автор, к любимым его приемам, сравнениям и к его особенному образу выражений, 4) ведать намерение, для коего писал он свое сочинение, и тогдашние обстоятельства, его собственные и внешние.
239. Сверх сего, пособиями для истолкования сомнительных писателевых мыслей могут быть: 1) соображение темного места с мыслями предыдущими и последующими, 2) свод параллельных мест, где автор говорит о том же или о подобном предмете, 3) приноровление оного к другим местам, с которыми имеет оно какую-либо связь или отношение, 4) справки с другими писателями, на которых он или ссылался или кои на него ссылались, будучи с ним одинакого мнения, и о том же предмете писали, 5) мнение ученых о подлинном значении того места, переводы, заслуживающие внимания, комментарии и прочие ученые пособия — технологические, философические и исторические, 6) справки с манускриптами и изданиями, преимущественно пред другими одобряемыми.
240. В рассуждении же самого толкования надлежит держаться таковых правил: 1) от смысла буквенного без нужды не удаляться и разве тогда допустить переносный, когда буквенный совсем невместен и когда метафорическое значение оправдываться будет свойством и обстоятельствами самого дела, 2) не торопиться решительным истолкованием темного места, а обжидать, пока соберутся все нужные для того пособия, 3) места, и после всего остающиеся темными или двусмысленными, принимать в том значении, которое наиболее сообразно с прочими мыслями автора, 4) когда с основанием можно будет подозревать, что писатель нарочно выражает свои мысли под прикрытием или только что поверхностно, то смотреть, к каким наипаче обстоятельствам его времени оные применены быть могут, и после таковое свое изъяснение стараться оправдать показанием причин, для которых автор хотел или должен был непрямо обнаруживать свои мысли.
241. При всем том находятся в писателях, а паче древних, такие места, которые, несмотря на все усилия ученых, по сие время остаются темными и неизвестными. Чему причиною полагать можно или грубые ошибки, вкравшиеся в первые манускрипты от неосторожных переписчиков {Примеч. Часто искажает подлинный смысл автора небрежность переписчиков в соблюдении правил орфографии, чему примеров видеть можно довольно.}, или древность и другие причины, по которым мы ныне не в состоянии угадать тачных мыслей автора, или, наконец, собственные того писателя ошибки и забывчивость. Почему стараться совершенно изъяснить таковые места был бы труд тщетный и бесполезный, а тем еще паче, когда оные ничего в себе для познания нашего нужного и занимательного не заключают.

Член третий. Главнейшие правила критики

242. Критикою вообще называется знание определять истинную цену вещей, отличая в них дельное и подлинное от недостаточного и подложного. Почему все произведения человеческого ума и искусства, смотря по особливым своим качествам, подлежат и особой критике, вземлющей свои правила от свойства и намерения тех вещей. Таким образом, по особенным правилам критиковать надлежит архитектуру гражданскую, нежели военную, иначе критикуется история и другим образом какая-либо философская система. Критика, о которой мы теперь предлагать намерены, поелику имеет в предмете только то, чтоб узнавать, подлинное ли какое сочинение или подложно приписуемое известному автору, может назваться критикою автентическою (подлинности — authenticitatis).
243. Подлинные сочинения суть те, о коих известно, что они точно сделаны тем писателем, коему обыкновенно приписуются, а подложные — о коих есть достаточные причины думать, что они написаны кем-либо другим, а не тем, чье имя на себе носят, равным образом подложными называются и места в сочинениях, вставленные другими, или самые авторские, но другими перепорченные. Подложные сочинения или места таковыми вообще признаются: 1) по историческим о том признакам, 2) по несообразности с обстоятельствами, при которых надлежит быть написанным сочинению, 3) по несообразности с личными качествами писателя. Почему для предприемлющего делать критику в рассуждении подлинности и неиспорченности какого-либо сочинения требуется всех тех сведений, о коих в 238 упомянуто.
244. Признаки подложного или сомнительного сочинения или места в оном, от истории вземлемые, суть: 1) когда об оном нимало не упоминается от современников и ближайших, несмотря на то что по приличию материи упомянуть бы надлежало, 2) когда в лучших и древнейших или по крайней мере во многих внимание заслуживающих манускриптах и первоначальных переводах оное совсем опущено и притом никакой причины такового упущения не видно, 3) когда в писателях, ближайших к тому времени, об оном именно яко о подложном или испорченном упоминается и, сверх сего, показываются правильные того причины, 4) когда по истории даже известно, от кого такой подлог или порча произошла и по каким побуждениям.
245. По обстоятельствам сочинение или место оного бывает подозрительно: 1) когда в нем приметна несообразность со временем, в которое надлежит быть ему написанным, или несообразность хронологическая, 2) когда приметна несообразность с обстоятельствами, кои в нем представляются не как были тогда, а как были прежде или после, 3) когда оно явно несходно почему-либо с духом и образом мыслей того времени, 4) когда лица и вещи представляются в нем в превратном виде против известных тогдашних обстоятельств и показаний современных писателей, 5) когда самое свойство языка, на коем писано, показывает позднейшее его происхождение.
246. В отношении к самому писателю, коему приписывается, бывает сочинение подозрительно: 1) когда оказывается в нем несходство с его характером и нравственными качествами, известными по истории, 2) когда видно в нем нечто такое, чего никак нельзя согласить с званием писателя, 3) когда в нем видна несообразность с знаниями писателя, т. е. или превышая оные или показуя их в гораздо низшей степени против того, какие он имел, 4) когда приметно в нем нечто несвойственное роду жизни и обстоятельствам писателя, 5) когда явно противоречит и испровергает любимые мнения писателя, которых он постоянно всегда держался, 6) когда прямо не соответствует его слогу и образу собственных ему выражений, 7) когда не сходствует с прочими его писаниями и мыслями, до той же материи относящимися, 8) когда рассматриваемое место не имеет связи с мыслями предыдущими и последующими или имеет, но худую, так что прямо можно подозревать, что оно или испорчено, или вставлено.
247. Следует теперь показать причины, по которым бывает подлог сочинений или порча мест, что может послужить не только к объяснению, почему какое место испорчено, но даже иногда и показать дорогу, каким образом его исправить.
Подложные сочинения начало свое имеют: 1) от легкомыслия читателей, которые, читая какое-либо сочинение, о коем прямо неизвестно, кем оно написано, тотчас приписывают его первому, больше им известному человеку и коему, по их мнению, наипаче оно приличествовать должно, 2) от бессовестного бездельничества некоторых, которые, или не смея, или опасаясь почему-либо обнаружить публике свои мысли, выдают их под именем человека, ей известного и который уже приобрел ее уважение. Испорченность же или подложность некоторых мест в писателях происходит: 1) от случайных ошибок переписчиков, которые, по времени умножаясь, совсем то место переиначивают, 2) от невежества переправщиков, которые, не понимая какой-либо статьи, оную по-своему неосмотрительно правят или даже подставляют свои мысли, 3) от пристрастия или к автору, или к его мыслям, по которому или хотят его лишить доверия читателей, или думают мнимые его погрешности исправить, или недостатки дополнить, 4) от коварной уловки оправдывать свое мнение ссылкою на уважаемого писателя.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

248. Сим мы намерены окончить наставления логики, коей вся цель есть то, чтобы предварить себя от заблуждений и познать истину, сколько сие последнее для человека возможно. Впрочем, думать даже не должно, чтобы одно знание логических правил могло предохранить нас от заблуждений и ошибок. Примеры славнейших ученых сие доказывают. Сверх знания логики нужны к сему и многие другие принадлежности со стороны любителя истины, именно ж: 1) благоразумное сомнение, по которому мы не прежде на что-либо соглашаемся, как тогда, когда узнаем убедительные того доводы, 2) деятельное старание, употребляющее все способы познать истину или ее открыть, 3) беспристрастие к истине, какова бы она ни была, т. е. хотя б была сообразна с прежним нашим образом мыслей или нет, 4) искреннее желание познать истину, а не подтвердить только свое мнение мнимыми или какими-либо доводами, 5) опытность с нашей стороны как в рассуждении рассматриваемого предмета, так и вообще в рассуждении навыка судить о вещах основательно, 6) собственное и тщательное благоразумно-медленное внимание в свойства и обстоятельства рассматриваемого предмета и, наконец, 7) благоразумное остановление своих рассуждений там, где к оным не руководит нас ни опыт, ни явственное умозаключение, то есть приличное философу и человеку признание своего неведения в случаях, превышающих его способности и обыкновенные средства к познанию.

ПРИМЕЧАНИЯ

Александр Степанович Лубкин (ок. 1771—1815) родился в семье священника в Костромской губернии. Образование получил в Костромской духовной семинарии, а затем в Петербургской Александро-Невской духовной академии. По окончании академии в 1792 г. преподавал в Костромской семинарии немецкий язык и математику, а с 1797 г.— философию. В 1801 г. Лубкин был назначен ректором так называемой армейской семинарии, где за годы преподавания составил свое ‘Начертание логики’. В 1806 г. стал смотрителем Петербургского педагогического института. Скудные биографические сведения не позволяют установить причину его отставки, но есть основание предполагать, что у Лубкина были какие-то трения с церковными властями. Возможно, не последнюю роль сыграли при этом не всегда согласующиеся с религиозными догматами философские построения автора. Характерно, что курс логики Лубкину удалось напечатать только в 1807 г., после ухода из семинарии, когда он смог поставить на титуле книги, что уже стал ‘прежде бывшим в оной ректором и преподавателем философии’. Однако и в педагогическом институте ему пришлось работать недолго. В 1810 г. Лубкин покинул Петербург и стал директором училищ Оренбургской губернии. В 1812 г. он получил возможность исполнять обязанности профессора умозрительной (т. е. теоретической) и практической философии Казанского университета. После официального открытия университета (26 марта 1815 г.) Лубкин был избран ординарным профессором. Уже будучи профессором университета, он продолжал испытывать материальную нужду и вынужден был одновременно занимать должность инспектора Казанской гимназии. Умер Лубкин в Казани 30 августа 1815 г.
Кроме ‘Начертания логики’ и ‘Писем о критической философии’ следует указать еще ряд других трудов Лубкина: ‘Рассуждения о том, возможно ли нравоучению дать твердое основание, независимо от религии’ (Казань, 1815), ‘Опыт разбора российских сословов’ (напечатано в ‘Трудах Казанского общества любителей отечественной словесности’, 1815), ‘Начертание метафизики’ в трех частях (издано посмертно в Казани в 1818—1819 гг.). Кроме того, Лубкину принадлежит и несколько переводов, как, например, перевод книги немецкого писателя Цехарии ‘Четыре времени года в их сокращений, или Четыре части дня’ (СПб., 1805), перевод (совместно с Кондыревым) книги немецкого философа Шнелля ‘Начальный курс философии’ в пяти частях (Казань, 1813—1814).

НАЧЕРТАНИЕ ЛОГИКИ

‘Начертание логики, сочиненное и преподаванное в армейской семинарии прежде бывшим в оной ректором и философии учителем Александром Лубкиным’ впервые напечатано в Петербурге в 1807 г. (в типографии Ф. Дрехслера). Текст воспроизводится по первопечатной публикации (в тексте опущены некоторые примеры).
Автор указывал, что курс логики он читал слушателям по рукописи и ‘особенно системе чьей-либо не последовал никакой’.
1 Лубкин приводит строки мнемонических стихов, составленных в средине века для запоминания многочисленных модусов фигур силлогизмов формальной логики.
2 Герменевтика — наука об истолковании исторических текстов.
3 Пневматология — учение о душе.
4 Богословие естественное — богословие, основанное на утверждениях о постижении религиозных представлений естественным человеческим разумом. Лубкин в соответствии с господствующими в его эпоху взглядами считал естественное богословие частью философской науки.
5 Ифика — этика.
6 Богословия откровенная — богословие, основанное на утверждениях о постижении религиозных представлений только на основании веры.
7 Орудный — органический.
8 Имеется в виду сатирическое произведение голландского гуманиста XVI в. Эразма Роттердамского ‘Разговоры’.
9 Идиотизмы, т. е. идиомы,— оборот речи, свойственный какому-либо языку и непереводимый дословно на другой язык.
Лубкин Александр Степанович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Письма о критической философии, Лубкин Александр Степанович, Год: 1805
  2. Три источника и три составных части марксизма, Ленин Владимир Ильич, Год: 1913
  3. Опыты научные, политические и философские. Том 2, Спенсер Герберт, Год: 1891
  4. О здоровьи, Вейсс Франсуа-Родольф, Год: 1808
  5. О скромности, Алибер Жан-Луи-Марк, Год: 1825
  6. Первые опыты философов, Давыдов Иван Иванович, Год: 1818
  7. Мое философское миросозерцание, Бердяев Николай Александрович, Год: 1937
  8. Учение Канта о праве и государстве, Новгородцев Павел Иванович, Год: 1901
Электронная библиотека