На закате, Маргерит Поль, Год: 1892 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 98 минут(ы)

НА ЗАКАТ.

(‘Sur le retour’, романъ Поля Маргеритъ).

КНИГА ПЕРВАЯ.

I.

Въ Аттиньи полковникъ де-Франкёръ вышелъ изъ вагона перваго класса, удивляя желзно-дорожныхъ служащихъ своимъ высокимъ ростомъ, широкою грудью, общимъ видомъ богатыря въ штатскомъ плать съ орденскою ленточкой въ петлиц. Въ немъ сразу можно было распознать лотарингца, по крупной угловатой голов, по голубымъ глазамъ съ густыми рсницами, по огромнымъ блокурымъ усамъ. Властной рзкости манеръ противорчило простое и доброе выраженіе лица. Здоровенный денщикъ, отлично вышколенный, одтый въ синюю ливрею, выскочилъ изъ третьяго класса.

— Вотъ что, молодчина мой Жанъ, за нами не выхали. Я забылъ предупредить, приготовленная телеграмма оказалась въ карман моего пальто.

Она тамъ лежала со вчерашняго дня, къ совершенному недоумнію полковника, почти увреннаго въ томъ, что онъ лично сдалъ ее на телеграфъ. Денщикъ стоялъ на вытяжку, держа руку у козырька фуражки. Командиръ прибавилъ:

— Управляйся тутъ, какъ знаешь, а я пойду пшкомъ.

Начальникъ станціи, услыхавъ это, поклонился и сказалъ:

— Вамъ надо въ замокъ Люзермъ,— и, не дожидаясь отвта, продолжалъ:— я сейчасъ отправлю багажъ, наши рабочіе доставятъ его на тачк.

Желая показать, что онъ знаетъ, съ кмъ иметъ дло, онъ договорилъ:

— Васъ тамъ ждали вс эти дни, графъ.

Внезапный громкій лай заставилъ его вздрогнуть: то выскочилъ изъ собачьяго отдленія багажнаго вагона и бросился къ нимъ громадный рыжій песъ съ страшными блыми зубами.

— Иси, Тигіаль!— крикнулъ на него полковникъ и, направляясь къ выходу, попросилъ указать самую ближнюю дорогу. Услужливый начальникъ станціи пустился въ подробнйшія объясненія.

Въ эту минуту прислушивавшійся къ ихъ разговору господинъ остановился у ожидавшей его англійской телжки, обернулся и, снимая шляпу, проговорилъ:

— Извините… Я весьма радъ былъ бы… Позвольте представиться: Жюго, сосдъ и товарищъ по охот господина виконта де-Франкёръ. Какъ разъ сегодня я имю удовольствіе обдать у него въ замк. Осмлюсь предложить вамъ мсто въ моемъ экипаж.

Молодой, темнолицый, обросшій черными жесткими волосами, съ красными жилками въ блкахъ глазъ и съ выдающеюся нижнею челостью, онъ имлъ видъ немного зврскій и заносчивый, чего не скрадывала любезная улыбка.

— Благодарю васъ,— отвтилъ полковникъ, оглядвши незнакомца, его маленькій экипажъ, наваленные въ него чемоданы и грума, державшаго лошадь.— Я не желалъ бы васъ стснить, къ тому же, и пшкомъ я пройдусь съ удовольствіемъ.

Поблагодаривши еще разъ этого господина и начальника станціи и раскланявшись съ обоими, полковникъ пустился въ путь по тропинк, окаймленной шиповникомъ въ полномъ цвту. Тигіаль понесся впередъ, какъ сумасшедшій.

Пусто было кругомъ, въ воздух не шелохнулось, всюду покой и тишина, поражающіе на первый разъ людей, привыкшихъ къ городскому шуму. Солнце, перешедшее часа на три за полдень, обливаетъ все горячими красноватыми лучами. На горизонт синютъ лса, блестятъ жнива въ поляхъ, тамъ и сямъ высятся скирды соломы, дорога окаймлена яблонями, слышится журчаніе ручейковъ, все свидтельствуетъ о плодородіи Арденскаго края. Изъ-за кустовъ раздается крикъ перепела. Августовское небо ласкаетъ чистотою своей лазури, кое-гд точно замерли неподвижныя облачка барашками, съ запада едва замтно выдвигаются имъ на встрчу мелкія тучки, похожія на хлопья золотистой ваты.

Франкёръ, въ наивности своей души, почувствовалъ если не красоту, то мягкую нжность этого пейзажа. Ему казалось, будто онъ опять въ своей милой Лотарингіи, которую онъ любилъ дтскою любовью, такъ какъ въ ней онъ родился, и сердцемъ солдата скорблъ о родной земл, все еще угнетаемой врагомъ.

Отъ отца, крупнаго землевладльца въ окрестностяхъ Туля, онъ унаслдовалъ благоговйное уваженіе къ земл и съ особенною нжностью относился ко всему, что она даетъ добраго и полезнаго для людей и животныхъ. Вспомнились ему также счастливые годы дтства, когда ребенкомъ онъ бгалъ по саду и обширному парку, упиваясь воздухомъ и свтомъ, и урывался съ толпою мальчишекъ то обивать орхи, то подраться съ ребятишками-подростками сосдняго села. Навсегда живымъ осталось въ немъ чувство глубокой нжности къ природ, и на большихъ маневрахъ онъ строго запрещалъ своимъ кирасирамъ грабить сады и портить поля.

И эта незнакомая страна, по которой онъ шелъ бодрымъ шагомъ, навяла на него ощущеніе необычайнаго довольства, ликующаго сознанія силы и здоровья. Могучею грудью вдыхалъ онъ этотъ чудный воздухъ, напоенный ароматомъ меда, свжестью зелени, срывалъ втку кустарника и грызъ ее,— ему нравился горьковатый вкусъ ея сока. Проходившій мимо полевой сторожъ поклонился ему, потомъ встртилась старуха, согнувшаяся подъ тяжестью мшка съ картофелемъ. И ему необыкновенно пріятны были эти встрчи. Въ его голов промелькнули давно забытые образы фермеровъ и рабочихъ его отца, и опять изъ-за двадцатипятилтней военной службы нахлынули воспоминанія о былой милой деревенской жизни.

Онъ былъ въ восторг отъ выпавшей на его долю свободы на три мсяца отпуска, который онъ ршился выпросить себ, по настояніямъ брата. Ревностный служака, обожавшій свой полкъ, вчно имъ занятый, Франкёръ безъ малйшаго сожалнія думалъ о томъ, что на ученья ходить теперь не придется и помощникъ полковаго командира отлично управится со всмъ въ его отсутствіе. Въ первый разъ онъ былъ непрочь забыть на время лица своихъ офицеровъ, казарму, смотры, вс подробности сложнаго дла командованія полкомъ, улицы и обывателей Вердёна, гд расположенъ его полкъ, и занимали его только мечты о радостномъ свиданіи съ братомъ, о предстоящемъ боле близкомъ знакомств съ его женою.

Нсколько мсяцевъ назадъ, онъ едва усплъ повидать ихъ, когда они возвращались съ Мартиники, посл восьми лтъ отсутствія. Притомъ, жизнь и разница въ годахъ всегда мшали сближенію братьевъ, несмотря на то, что они искренно любили другъ друга. И вотъ посл долгой разлуки очень пріятно было свидться теперь съ Маркомъ у его тестя и тещи, супруговъ Фавье, богатыхъ креоловъ, переселившихся во Францію и проводившихъ лто въ купленномъ ими замк Люзерн, въ трехъ миляхъ отъ Живе.

Дорога потянулась вдоль поля, засаженнаго свеклой, опушка свженькаго лска бросала кайму тни, окрашенный смолою мостикъ велъ черезъ быструю рчонку, въ которой длинные стебли водорослей извивались точно зми. Скоро показалась колокольня, за нею — темныя крыши. Узкая тропинка виднлась между ветлами, по ней можно было дойти скоре. Набгавшійся Тигіаль высунулъ языкъ и шелъ уже позади своего господина. Франкёръ поласкалъ своего любимца и улыбался, вспомнивши про забытую въ карман телеграмму, благодаря чему онъ явится нежданнымъ и застанетъ всхъ врасплохъ.

Къ чувству довольства примшивалось, однако, и нчто боле серьезное: грустный взглядъ зрлаго возраста на безвозвратно ушедшее прошлое, смутное сожалніе о давно минувшей молодости и о неудержимо бгущихъ годахъ, а такъ же о всемъ, чего недоставало въ жизни, что было въ ней безтолковаго и безплоднаго для него самого и для близкихъ ему, даже при наиболе счастливо складывавшихся обстоятельствахъ.

На тропинк послышался вдругъ звонъ колокольчика, врод тхъ, что привязываютъ на шею коровамъ. Показался крестъ, который несъ мальчикъ-церковникъ, впереди шелъ старый священникъ въ облаченіи съ дароносицей въ рукахъ,— онъ спшилъ напутствовать умирающаго. Онъ только взглядомъ привтствовалъ склонившагося передъ святыней полковника, мальчикъ обернулся полюбоваться собакой, и оба исчезли за деревьями.

Чувство глубокой печали шелохнулось въ душ Франкёра при этой встрч. Ему припомнилась его мать, скончавшаяся въ прошломъ году. Она жила съ нимъ, вела все его хозяйство. Когда ея не стало, домъ вдругъ опустлъ. Въ этой потер онъ до сихъ поръ не могъ утшиться, какъ по сыновней любви, такъ и потому еще, что тяжеле налегло на него сознаніе безотраднаго одиночества въ предстоящей унылой жизни стараго холостяка. Это тоскливое состояніе, не покидало его уже пятнадцать мсяцевъ и опять захватило какою-то спазмой въ горл, вызывавшею легкое сухое покашливаніе, всегда появлявшееся въ минуты смущенія или волненія и хорошо знакомое его офицерамъ.

Онъ постарался отогнать эти воспоминанія, встряхнулся и выпрямился чисто-военнымъ движеніемъ стана, и вся нжность его сердца обратилась, естественно, къ тмъ, кого онъ спшилъ обнять. И въ его воображеніи они представились ему такими, какими были въ дни юности, только что повнчанными супругами: его невстка-уроженка Мартиники, молодая вдова съ матовымъ цвтомъ лица и восхитительными черными глазами, его братъ, Маркъ,— изящный и красивый аташе посольства. Такими ихъ сохранила его память за все время разлуки, несмотря на то, что Маркъ давно оставилъ дипломатическую карьеру, несмотря на неизбжность перемнъ, которыя должны были произойти въ нихъ за эти восемь лтъ супружества и привольной жизни въ колоніяхъ. Уже восемь лтъ… Какъ жизнь идетъ быстро!

Боязнь старости заставила полковника перенести свое вниманіе на самого себя. Его успокоила увренность въ собственной сил: онъ никогда не былъ болнъ. Движенія его были гибки и стройны, онъ не полнлъ, ежедневныя упражненія поддерживали крпость тла, бодрость второй молодости людей, никогда не злоупотреблявшихъ первою молодостью. Сила, которою онъ гордился и славился въ арміи, ничуть не убывала и представляла надежный запасъ на будущее время.

Съ лвой стороны тропинки показалась каменная стна, огораживающая паркъ. Вмсто колючекъ изъ битаго стекла, гребень ея былъ покрытъ настоящимъ ковромъ желтаго моха, усыпаннаго голубыми цвтами колокольчиковъ. За стною слдовалъ частоколъ, и его заостренные зубцы выдавались изъ-подъ густой заросли настурцій и душистаго горошка. За нимъ виднлась овальная лужайка англійскаго газона. Между четырьмя купами блыхъ акацій и альпійскаго ракитника желтли усыпанныя пескомъ дорожки, ведущія къ замку, красивыя очертанія котораго выступали изъ-за вковыхъ липъ розоватыми кирпичными стнами, темными шиферными крышами и легкими башенками по угламъ. Въ гладкомъ зеркал пруда все это отражалось въ опрокинутомъ и немного потускнвшемъ вид. На всемъ видна печать роскоши и вкуса. Ршетчатыя ворота съ позолотой на верхушкахъ копій полуотворены. Полковникъ де-Франкёръ вошелъ.

III.

Маркъ не увидалъ его, такъ какъ стоялъ къ нему спиной. Высоко взмахивая сткой, онъ игралъ въ воланъ съ двумя дамами, стоявшими противъ него. Он замтили полковника. Маркъ обернулся и съ радостно протянутыми руками бросился на встрчу. Пося мгновенія колебанія, вслдствіе сознанія нкоторой неловкости лобызаться при свидтеляхъ, они обнялись.

— Вотъ такъ пріятный сюрпризъ! Ты что же не предупредилъ?— и, не дожидаясь отвта, Маркъ продолжалъ:— Я представлю тебя дамамъ.

Графъ де-Франкёръ поклонился, он встртили его привтливыми улыбками: мадамъ де-Бретъ, маленькая, хорошенькая женщина съ свтло-золотистыми волосами, съ вздернутымъ носикомъ и блдно-голубыми глазами, въ которыхъ свтилось что-то насмшливое и задорное, мадамъ Жумьежъ — не красивая и не молодо, но необыкновенно стройная и очень изящно одтая.

— Я помшалъ вашей игр,— сказалъ полковникъ съ вжливымъ сожалніемъ.

Ему на самомъ дл показалось, будто онъ явился не во-время. Никто, впрочемъ, не выказалъ недовольства, вс продолжали улыбаться, но приходъ его порвалъ ту непрочную связь, которая соединяетъ людей въ обществ. Его братъ былъ, повидимому, очень радъ, но какою-то сдержанною радостью.

— Ты видлъ Лилію и ея родителей?

— Никого не видалъ, я прямо съ позда.

И полковникъ замтилъ, какъ взглядъ Марка инстинктивно обратился къ госпож де-Бретъ.

Она тмъ временемъ подошла къ столу, на которомъ стояло испанское вино и ледъ.

— Не хотите ли освжиться, графъ?— предложила она фамильярно.

Онъ поблагодарилъ и отказался.

— Пойдемте и заберемъ тхъ господъ, изъ-за ихъ партіи билліарда. Вдь, вашъ мужъ тамъ…— сказала она, смясь, г-жа Жюмьежъ, и об он быстро исчезли.

Маркъ проводилъ ихъ взглядомъ, потомъ обернулся. Его лицо совершенно измнилось: на этотъ разъ передъ полковникомъ былъ уже настоящій Маркъ, безъ дланной свтской улыбки мужчины въ обществ женщинъ, — Маркъ прямой и открытый, беззаботно-веселый и мило-привтливый.

— Пойдемъ,— сказалъ онъ брату,— пойдемъ скоре,— и онъ торопилъ полковника, длая видъ, будто не замтилъ двухъ дамъ вышедшихъ изъ оранжереи, довольно далеко отъ нихъ, впрочемъ. Это мадемуазель де-Кержюзанъ, успешь насмотрться на нее за обдомъ.

— А та, другая?

— Эта — такъ, компаньонка баронессы.

И онъ тотчасъ же продолжалъ:

— Ахъ, милый мой Робертъ, какъ же я радъ! Отлично ты сдлалъ, что пріхалъ. Лилія въ какомъ восторг будетъ, а двочки-то, двочки!… Только и разговоровъ у нихъ, что о дяд полковник. Вотъ заживемъ! Наконецъ-то ты собрался вкрпкую, не урывкомъ, и вся наша семья въ сбор.

— Не вся,— сказалъ старшій братъ.

Этотъ намекъ на смерть ихъ матери тронулъ Марка. Ихъ руки встртились, сошлись въ крпкомъ пожатіи и уже не разъединялись. Такъ и продолжали братья идти рука въ руку.

— Милый, дорогой братъ!— проговорилъ Маркъ въ полголоса.

Они поднялись по лстниц, прикрытой плющемъ, черезъ небольшую дверь прошли въ фехтовальную, обвшанную разными доспхами и рапирами, миновали потомъ комнату съ шкафами, гд за стеклами блестли ружья и охотничьи принадлежности. Взгляды братьевъ встртились, въ нихъ ясно выражалось обоюдное общаніе натшиться до сыта и фехтованіемъ, и охотой. Въ корридор они остановились передъ затворенною дверью, ихъ руки разжались, Маркъ постучалъ въ дверь. Выглянула свженькая, хорошенькая камеристка. На вопросъ: можно ли войти?— она отвтила:

— Мадамъ одвается.

Маркъ сдлалъ плачевную гримасу ребенка, пойманнаго въ ту минуту, когда онъ что-то напроказилъ, потомъ сказалъ:

— Ну, если одвается…— и съ улыбкою, означавшей, что этого одванія хватитъ очень надолго, прибавилъ: — Пойдемъ-ка, большакъ мой, я покажу теб твою комнату.

— А мосьё и мадамъ Фабье?

Маркъ взглянулъ на часы.

— Мы обезпокоимъ ихъ, у нихъ свои привычки.

Полковникъ осмотрлся, его Тигіаль, о которомъ онъ совсмъ забылъ, исчезъ куда-то. По справк, наведенной у проходившаго мимо слуги, оказалось, что собака внизу при денщик графа, только что прибывшемъ съ вещами. Приказано было препроводить ихъ наверхъ.

Пока денщикъ распаковывалъ чемоданы съ ловкостью человка ‘на вс руки’, платье, блье, а также большія коробки, перевязанныя ленточками, братья перешли въ комнату, превращенную Маркомъ въ мастерскую.

По стнахъ висли картины, картоны съ этюдами виднлись въ углу, на мольберт стояло только что подмалеванное полотно, Японскій костюмъ для натурщицы, богатый и потрепанный, валялся на диван, манекенъ замеръ съ поднятыми вверхъ деревянными руками.

— Ого, да ты не на шутку занимаешься живописью!— наивно сказалъ полковникъ, ничего не понимавшій въ искусств и относившійся съ нкоторымъ уваженіемъ къ занятіямъ брата.

— Мажу понемногу, — отвтилъ тотъ скромно.— Вотъ на стн виды святаго Петра.

И передъ мольбертомъ, на которомъ стояло полотно съ неоконченною фигурой голой женщины, Маркъ спросилъ:

— А это какъ находишь?— и онъ повернулъ картину, чтобы дать ей лучшее освщеніе.

Полковникъ покачалъ головой, пріискивая подходящую похвалу

— Это маленькая натурщица, изъ Парижа я выписалъ,— продолжалъ хозяинъ.

— А!— удивился старшій братъ,— натурщица… Живая?

Маркъ весело улыбнулся, потомъ горячо обнялъ полковника.

— Совсмъ живая, милый мой старшой! Вотъ и это опять она же…— и онъ показалъ ему этюды, на которыхъ та же натурщица фигурировала въ профиль, спиною, въ разныхъ видахъ и позахъ порою немного соблазнительныхъ.

— Ого-го!— выговорилъ графъ де-Франкёръ.— А твоя жена какъ относится къ этому?

— Да ей-то что же до этого?— Маркъ направился въ глубину мастерской еще за одною картиной.— Узнаешь ли вотъ эту особу? Старшій братъ подумалъ, что тотъ хочетъ показать портретъ своей жены или которой-нибудь изъ дочерей, и уже заране улыбался, но тотчасъ же растерялся и заморгалъ глазами, увидавш едва набросанный эскизъ головки мадамъ де-Бретъ.

— Да это… та дама?

— Баронесса,— подсказалъ Маркъ.— Прелестная женщина. Вотъ узнаешь ее поближе… Она гоститъ въ замк де-Жозё, полчаса зды отсюда. Ея мужъ, сенаторъ, путешествуетъ по Австріи и оставилъ ее здсь при больной тетк, отъ которой разсчитывает получить наслдство. Безъ насъ она изнывала бы отъ скуки. Въ ея-то лта мужъ старый, скупой, брюзга… А она премилая, преумная, я увренъ, что понравится теб.

Полковникъ ничего не отвтилъ, все это довольно-таки его удивляло.

— У васъ много бываетъ?— спросилъ онъ съ нкоторою тревогой.

— О, нтъ… сегодня обдаютъ только баронесса, супруги Жюмьежъ, мировой судья и одинъ кузенъ баронессы, г. Жюго, который, къ слову сказать, не совсмъ-то въ моемъ вкус.

Графъ де-Франкёръ припомнилъ франта, предлагавшаго ему мсто въ своемъ крошечномъ экипаж.

— Ты, во всякомъ случа, совершенно свободенъ,— продолжалъ Маркъ,— никто тебя стснять не будетъ. Не хочешь надвать фракъ — и не надвай, сдлай одолженіе.

Полковнику казалось, между тмъ, что говорятъ они, какъ будто, совсмъ не то, что слдовало бы имъ говорить, но тонъ Марка успокоивалъ его, представлялся надежною порукой за искренность расположенія брата.

— Я не видалъ еще племянницъ,— проговорилъ онъ тихо.

— Увидишь, увидишь!— и Маркъ чуть не принимался напвать,— такъ оживленъ онъ былъ и такъ нервны были его движенія, будто онъ выпилъ лишній стаканъ шампанскаго, даже пальцами прищелкнулъ, говоря:

— Какъ же я доволенъ!— и тотчасъ же, какъ бы для устраненія какого бы ни было недоразумнія, онъ прибавилъ:— доволенъ, что вижу тебя, милый ты мой Робертъ! Правда, другъ?

Оба пристально взглянули другъ другу въ глаза, улыбаясь въ блднющемъ свт наступавшихъ сумерокъ. По выраженію лица старшаго брата видно было, что онъ хотлъ бы высказаться и сдерживалъ свои душевныя изліянія. Вдругъ онъ проговорилъ:

— Радъ и я, что вижу тебя счастливымъ!

Въ тон его голоса прозвучало нчто,— такъ, едва уловимая нотка,— какъ бы сознаніе въ томъ, что нтъ этого счастья у него, холостяка одинокаго. Замтилъ это Маркъ или о другомъ думалъ? Вмст съ сумракомъ тнь легкой грусти набжала на мастерскую, охватила обоихъ братьевъ, навяла нжную печаль на оба сердца, таившія что-то про себя и не ршавшіяся высказаться.

— Одваться пора,— проговорилъ Маркъ со вздохомъ.

IV.

Денщикъ приготовилъ блье и платье своего господина, разложилъ на кровати сорочку съ стоячимъ воротничкомъ, панталоны и фракъ, шелковые носки и на полу лаковые башмаки. Въ хорошо освщенной уборной подъ лучами зари блестли фарфоровые тазы и кувшины.

— Кажется, все въ порядк. Ничего больше не нужно?— Маркъ окинулъ взглядомъ комнату.— И такъ, до свиданія.

Помщенія обоихъ братьевъ были отдлены другъ отъ друга двумя комнатами, рабочимъ кабинетомъ и маленькимъ салономъ, и каждая съ особымъ выходомъ въ корридоръ.

Полковникъ далъ Жану кое-какія приказанія относительно Тигіаля. Эти распоряженія напомнили де-Франкёру о Вердён, гд онъ оставилъ своего слугу Франсуа, которому веллъ запереть домъ и явиться сюда съ двумя лучшими лошадьми, его боевымъ конемъ, Пуату, и чистокровною Корой. Затмъ онъ отпустилъ денщика,— по давнишней привычк, одлся безъ его помощи и поосмотрлся въ своей комнат, взглянулъ на заглавіе двухъ или трехъ положенныхъ тутъ для него романовъ, которыхъ онъ никогда не читалъ, открылъ окно и сталъ вдыхать засвжвшій вечерній воздухъ.

При погасающемъ свт зари можно еще было довольно ясно различать большія группы деревьевъ, желтыя очертанія дорожекъ, отблескъ оранжерейныхъ стеколъ и дале за балюстрадой террасы — всю даль, мало-по-малу теряющуюся въ наступавшихъ сумеркахъ: поля и лса, окутанные синеватою дымкой, смутныя очертанія деревьевъ надъ ркою, засверкавшею вдругъ серебристою лентой подъ лучами полной луны. Она выплывала изъ-за деревьевъ, отчетливо вырзывая ихъ тни на земл, заливая все таинственнымъ полусвтомъ. Тихо, неподвижно кругомъ, точно какимъ волшебствомъ зачаровано.

Для Франкёра наступила минута забытья безъ мысли, даже безъ ощущеній, когда человкъ теряетъ сознаніе самого себя и. какъ бы сливается съ окружающею его природой. Что съ нимъ? гд! онъ? Здсь или тамъ, въ этомъ трепещущемъ серебристомъ луч надъ водою, или въ той чернющей темнот кустовъ, что пугаетъмалыхъ дтей? Бытъ можетъ, далеко въ прошедшемъ, когда вотъ также точно полусвтъ и полутьма захватывали все его существо столь же смутнымъ и неопредленнымъ впечатлніемъ? Ничего онъ не сознавалъ, какой-то сумракъ въ голов и въ сердц, и, вмст съ тмъ, что-то сладкое навваетъ фантастическая прелесть такого вечера. Хорошо, отрадно провести тутъ нсколько недль съ любимыми, милыми людьми. И ему начинало казаться, будто все это уже знакомо ему, будто видлъ онъ это во сн, быть можетъ, и теперь, по какой-то странной, необъяснимой случайности, переживаетъ уже испытанное и затерявшееся въ памяти.

Легкій стукъ въ дверь маленькаго салона заставилъ его очнуться, но въ себя Франкёръ пришелъ не сразу. Онъ взялъ лампу, вокругъ которой вились ночныя бабочки, и пошелъ отворить.

— Вы, дорогія мои!— вырвалось у него восклицаніе.— Какъ мило, что пришли!

Въ дверяхъ, держась за руки, стояли его племянницы, дв прелестныя двочки шести и четырехъ лтъ. Он пришли одн и, чтобы видть его лицо, запрокидывали головки, поднимали кверху свои робкіе глазенки.

— Входите, милочки!

Онъ поставилъ лампу, поднялъ двочекъ высоко на руки и поочередно цловалъ ихъ свжія пухленькія щечки.

— Какія вы красавицы, какъ выросли въ эти шесть мсяцевъ! Ты узнала меня, моя Жанна?

Бленькая, розовая, съ золотистыми волосами, истая дочь Лотарингіи, она важно сдлала утвердительный знакъ головой, и радостно блеснули ея сровато-голубые, измнчивые глазки.

— А ты, Жозе?

Вмсто отвта, меньшая охватила его шею обими ручонками, то была худенькая, нжная двочка съ матовымъ цвтомъ лица и темными волосами, напоминавшими о ея, происхожденіи отъ креоловъ, по матери.

— Славныя мои!— говорилъ онъ растроганнымъ голосомъ.

Ласка ребенка, нжность этого крошечнаго существа заливали его сердце ощущеніемъ чего-то необыкновенно сладостнаго.

— Васъ прислала мама?

— Нтъ,— отвтила старшая,— никто не прислалъ, мы сами.

— Сами,— повторила Жозе.

— Гриффита пошла за теплою водой,— объясняла Жанна,— дверь осталась отворенною, мы и убжали.

— И убжали,— какъ эхо повторила малютка.

— А я вотъ и покажу вамъ кое-что,— сказалъ онъ, опуская ихъ на полъ, и принесъ изъ своей комнаты хорошенькія коробки, перевязанныя розовыми ленточками.

— Это хорошимъ, умненькимъ двочкамъ.

Смышленая, плутоватая улыбочка Жанны привела его въ восхищеніе,— настоящая женская улыбочка. Жозе объявила:

— Я умненькая двочка.

— А я читать умю,— съ нкоторою гордостью сказала Жанна.

Он, видимо, старались разыграть большихъ. ‘Какая прелесть!’ — подумалъ полковникъ.

А что было, когда раскрылись коробки! Сердце ликовало въ немъ при вид этого восторга, этихъ растерявшихся глазенокъ, смущенія и неописуемаго дтскаго счастья. Какія куклы! королевы, феи, чудныя дамы въ шелковыхъ платьяхъ, въ серьгахъ, въ локонахъ… куклы въ кружевныхъ юбкахъ, какъ у большихъ, въ шелковыхъ чулкахъ и башмачкахъ, фарфоровыя лица улыбаются, а когда положатъ ихъ спать, он сами закрываютъ глаза… Все это такъ хорошо, такъ хорошо, что не хватаетъ смлости и въ руки взять.

‘Не эгоизмъ ли съ моей стороны, что я одинъ наслаждаюсь этимъ?’ — подумалъ де-Франкёръ, но не въ силахъ онъ былъ удержаться и не вручить своихъ подарковъ тотчасъ же, какъ увидалъ двочекъ. Ему пришлось сдлать даже нкоторое усиліе надъ собою для того, чтобы не отдать все сразу.

— Завтра будутъ и еще сюрпризы,— сказалъ онъ.

Ни та, ни другая не сказали: ‘merci’, только обхватили дядю рученками и разцловали звонкими поцлуями.

Легкій шумъ заставилъ ихъ поднять головы. Изъ отворенной двери Маркъ, улыбаясь, смотрлъ на эту сцену. Слуга, прыскавшій на него духами изъ пульверизатора, тихо удалился, чтобы не оказаться тутъ лишнимъ.

— А-а!— проговорилъ Маркъ, грозя пальцемъ.— Дядя Робертъ, теб достанется!

Онъ вошелъ, очень щеголеватый во фрак и надушенный, съ тми изящными манерами, которыя кажутся прирожденными людямъ хорошаго общества.

— Вотъ увидишь,— продолжалъ онъ, лаская головку своей любимицы Жанны, затмъ, приподнявши за подбородокъ личико двочки, Маркъ прибавилъ:— Знаешь, она похожа на тебя.

— О!— хотлъ было слабо возразить дядя.

— Замчательно похожа. Ни съ матерью, ни со мною — ничего общаго: твой широкій лобъ, твой взглядъ.

— Не врне ли, что она въ дда, въ нашего отца?— сказалъ старшій братъ, живой портретъ покойнаго, тогда какъ Маркъ, не широкій и стройный, напоминалъ мать.

Не отвчая на это замчаніе и задумавшись о томъ, сколько есть таинственнаго въ наслдственности, онъ смотрлъ на старшаго брата, вглядывался въ него съ головы до ногъ.

— Я, по-истин, любуюсь тобой. Моложе я тебя на десять лтъ, а на видъ кажусь старшимъ.

И то была правда: легкая и преждевременная утомленность въ тридцать восемь лтъ уже наложила замтныя черточки въ углахъ глазъ и рта. Къ тому же, отпущенная имъ полная борода придавала ему видъ солидности.

— Взгляни сюда,— и онъ указалъ на свои виски, чуть-чуть подернутые серебромъ.— Тогда какъ ты…— и Маркъ оглядлъ его большой гладкій лобъ съ едва замтно-рдющими отъ каски, коротко остриженными блокурыми волосами.— Что ни говори, ты моложе меня!— закончилъ онъ со вздохомъ комическаго сожалнія.

Графъ де-Франкёръ дружески похлопалъ его по плечу съ улыбкою человка, понимающаго шутку и не придающаго ей никакого серьезнаго значенія.

— Посмотри, папа, посмотри,— приставала Жозе и, видя, что на нее не обращаютъ вниманія, принялась теребить его за фалду фрака.

— Да, да, милая, необыкновенно хороша!— Отецъ взялъ куклу, осмотрлъ ее со всхъ сторонъ и, дотрогиваясь до кружева юбки, сказалъ: — Какъ это хорошо работаютъ теперь! Помнишь прежнихъ куколъ, какихъ-то обрубковъ, набитыхъ мякиной, красныхъ, какъ раки? Теперь ихъ наряжаютъ со всею роскошью послдней моды, сдланы он изъ тончайшей лайки, пахнутъ хорошими духами, точно прямо отъ Дусе пожаловали. Это куклы для взрослыхъ, настоящія женщины въ миніатюр.

— Я думаю,— сказалъ полковникъ серьезно,— что дти относятся къ этому довольно равнодушно. Припомни, какъ, будучи семи лтъ, ты увлекался пребезобразнымъ деревяннымъ солдатомъ, котораго называлъ Карибусинель, какъ поврялъ ему вс свои тайны, считалъ лучшимъ своимъ другомъ. Никогда самые восхитительные полишинели не могли теб замнить его.

— Ты помнишь это?— удивился Маркъ.— Я совершено забылъ. Какъ ты сказалъ, Карибусинель?

Онъ забавно выговорилъ это имя, чтобы разсмшить Жанну, не спускавшую съ него изумленныхъ глазъ.

— Забылъ, неблагодарный!— сказалъ де-Франкёръ, крпко хранившій въ памяти все, относившееся къ его собственному дтству.

Колоколъ прозвонилъ первый разъ къ обду.

— Mesdemoiselles, имю честь кланяться,— обратился Маркъ къ двочкамъ и расшаркался.— Кто-то потрогиваетъ дверь, это, наврное, пришла за вами Гриффита.

Вошла бонна съ линючимъ лицомъ самой подлинной англичанки.

— Поцлуй, папа,— сказала Жанна.

Онъ поцловалъ ее, скоре какъ старшій братъ, чмъ какъ отецъ.

— И меня!— потребовала Жозе.

Маркъ едва коснулся губами ея волосъ. Дядя расцловалъ обихъ крпко, съ наслажденіемъ. Братья спустились внизъ. Проходя черезъ маленькій салонъ, Маркъ поправилъ галстукъ передъ зеркаломъ и, придавъ своему лицу выраженіе свтской любезности, пересталъ, такъ сказать, быть самимъ собою, чего прежде въ немъ не замчалъ его старшій братъ. Передъ опущенною портьерой меньшой остановился со словами:

— Пожалуйте, господинъ полковникъ.

V.

Супруги Фавье, высокіе и совсмъ поблвшіе старики, сидвшіе у камина, поднялись съ своихъ креселъ. Долгая жизнь вмст наложила на нихъ особенную печать сходства между собою въ манерахъ и въ голос. Жена и мужъ держали себя съ одинаково-спокойнымъ достоинствомъ, имли тотъ почтенный видъ, какой даетъ разумно сознанная старость. Тмъ не мене, оба они любили общество, охотно подчинялись его требованіямъ, были скромно, но безукоризненно одты, и, боясь уронить себя въ глазахъ постороннихъ людей, тщательно скрывали: она — свою крайнюю близорукость, онъ — полуглухоту. Вс окружающіе длали видъ, будто не замчаютъ этихъ недостатковъ, и было даже трогательно видть, какъ въ минуты затрудненія супруги выручали другъ друга.

Графъ де-Франкёръ поцловалъ руку старой дамы и обмнялся крпкимъ рукопожатіемъ съ г. Фавье.

— Добро пожаловать, графъ,— сказалъ тотъ.— Мы давно желали васъ видть у себя.

Старикъ относился съ большою аттенціей къ титуламъ и богатству, эта маленькая слабость и была причиной его скораго согласія на бракъ дочери. Къ зятю онъ выказывалъ величайшее уваженіе.

— Я сейчасъ только видлъ Жанну и Жозе,— сказалъ полковникъ госпож Фавье,— какая прелесть ваши внучки!

Бабушка улыбнулась, но ничего не отвтила. Она заботливо отстранялась отъ всего, не вмшивалась ни въ хозяйство дочери, ни въ воспитаніе ея дтей, отчасти благодаря своей опытности, и до нкоторой степени изъ простительнаго эгоизма, побуждающаго старыхъ людей хлопотать о собственномъ спокойствіи прежде всего.

Портьера распахнулась, вошла Лилія.

Нарядная и красивая, она одта была въ яркое платье изъ китайскаго крепа. Дорогія вещи сверкали на ея рукахъ и на очень открытой ше. Графъ де-Франкёръ быстро двинулся на встрчу молодой женщин, но щеголеватый туалетъ нсколько смутилъ его.

— О, не стсняйтесь, мой дорогой Робертъ,— сказала она, подставляя ему для поцлуя свои матовыя, свжія, душистыя щеки.

Потомъ она взглянула на мужа. Его молчаніе и двусмысленная улыбка выражали, казалось, неодобреніе ея туалету, слишкомъ бросающемуся въ глаза, быть можетъ. Не произвелъ ли онъ на Марка такого же впечатлнія, какъ на его брата? Полковнику она показалась не совсмъ такою, какою онъ видлъ ее прежде, въ ней была какая-то перемна,— отъ прически или отъ декольтированнаго платья,— и при огн она была какъ будто блдне. Она смутно поняла, по его неловкости, что онъ могъ чувствовать, и, точно извиняясь, проговорила:

— Какъ досадно, что я не могу всецло посвятить вамъ этотъ первый вечеръ вашего прізда! Вы извините насъ? Если бы мы могли предвидть, то никого бы не пригласили.

Она сказала это такимъ тономъ, будто ей лично непріятенъ былъ этотъ обдъ.

Полковникъ сдлалъ успокоительный жестъ, извинился, что пріхалъ такъ, не предупредивши, и смолкъ въ недоумніи. По ея улыбк, по разсянному взгляду ея большихъ черныхъ глазъ, онъ понялъ, что Лилія чмъ-то разстроена. Повидимому, нсколько излишній блескъ туалета не гармонировалъ съ нервною тревогой, которую выдавало ея лицо. Было ли у нея на душ что-нибудь непріятное, затаенное, чего не хотятъ выдать постороннему глазу изъ сдержанности или изъ-за свтскихъ приличій?

Она еще разъ взглянула на мужа какимъ-то особеннымъ взглядомъ. Маркъ отвернулся, его дерзкая улыбка стала еще замтне.

— Кого это вы хотите побдить, Лилія, такимъ платьемъ?

— Васъ одного, мой другъ,— отвтила она тмъ же шутливымъ тономъ, изъ-за котораго звучала нотка уязвленнаго самолюбія.

Супруги Фавье притворились, будто одинъ ничего не слыхалъ, другая — ничего не видала. При случа, они умли пользоваться своими маленькими недостатками.

Недоговоренное, невыясненное въ этой короткой сцен показалось страннымъ де-Франкёру. Онъ приписалъ ее одной изъ маленькихъ размолвокъ, бывающихъ часто между влюбленными другъ въ друга супругами. Очевиднымъ представлялось, что не туалетъ Лиліи былъ причиной мимолетнаго неудовольствія, но что-то непонятное для полковника раздражало его, почти шокировало въ его невстк, хотя на ея легкое кокетство, врожденное креолкамъ, онъ всегда смотрлъ съ большимъ снисхожденіемъ, зная, насколько она добра, кротка и страстно влюблена въ своего мужа.

Въ эту минуту появилась баронесса де-Бретъ. Лилія и она улыбнулись и обмнялись тми быстрыми взглядами, какими дв хорошенькія женщины въ одинъ мигъ осматриваютъ другъ друга съ головы до ногъ и разбираютъ по ниточк.

— Вы необыкновенно милы сегодня,— замтила баронесса любезно.

Ея разсчитанно-простое платье съ высокимъ лифомъ шло къ ней больше, чмъ къ Лиліи ея роскошный нарядъ, за нею было также преимущество ея свободнаго тона, живаго и насмшливаго. Маркъ обратился къ ней съ какою-то любезностью въ полголоса, ни для кого не слышно, и его заискивающе-льстивый видъ поразилъ де-Франкёра. Переведя взглядъ на Лилію, онъ замтилъ грустное и жалобное выраженіе ея лица, и это его глубоко тронуло. Въ ум зароились сомннія и подозрнія, приходили на память разные мелкіе фактики: слова, вырвавшіяся у Марка, начатый портретъ баронессы… Неужели его братъ влюбленъ въ эту женщину? Ревнуетъ Лилія? Это сильно встревожило полковника. Плохой онъ былъ знатокъ капризовъ человческаго сердца и представлялъ себ супружескую жизнь полною тихаго счастья, ненарушимой обоюдной врности.

Начавшее собираться общество отвлекло его вниманіе. Послдовательно явились: госпожа Жюмьежъ съ настоящимъ скульптурнымъ бюстомъ, длавшимъ ее привлекательною, несмотря на далеко не красивое лицо и на нкоторую тнь, которую бросала нанее грубость мужа, высокаго неловкаго господина съ манерами неотесаннаго солдафона и, на самомъ дл, бывшаго жандармскаго поручика, превратившагося, благодаря крупному наслдству, въ богатаго землевладльца. За ними слдовалъ г. Семонъ, мировой судья, извстный археологъ. Появившійся тотчасъ же г. Жюго былъ во фрак и распространялъ, бросающійся въ носъ, слишкомъ крпкій запахъ духовъ, что всегда непріятно въ мужчин.

Потому ли, что де-Франкёру уже была знакома эта личность, или же потому, что вызывала его любопытство, обусловленное инстинктивнымъ чувствомъ антипатіи, полковникъ, холодно пожавши руку молодого человка, сталъ слдить взглядомъ за родственникомъ баронессы де-Бретъ. Тотъ подошелъ къ своей кузин съ дланною улыбкой, изъ-за которой сквозило недовольство. Баронесса встртила его насмшливо-любезно. Нчто трудно уловимое сближало ихъ въ эту минуту, несмотря на видимое вншнее различіе, давало чувствовать ихъ сходство между собой и возбуждало совершенно опредленно сознанное, хотя и ничмъ необъяснимое отвращеніе полковника.

Онъ обернулся на шелестъ платья входившей женщины. Обворожительная своею юною красотой Ивелина шла слдомъ за старою теткой, высокою, сильно посдвшею особой самой несчастной наружности: когда-то прекрасные, но потухшіе глаза, слишкомъ длинный носъ и срзанный подбородокъ. Лицо энтузіастки, одаренной возвышеннымъ, благороднымъ характеромъ, и, въ тоже время, въ немъ было что-то крайне смхотворное. При взгляд на мадемуазель Аврору де-Кержюзанъ невольно приходилъ на память Донъ-Кихотъ.

Тмъ не мене, въ силу таинственнаго закона, установляющаго безсознательныя симпатіи, полковникъ тотчасъ почувствовалъ особенное влеченіе къ ней. Имя Кержюзанъ, правда, было знаменито во флот и должно было интересовать военнаго человка. Но удовольствіе увидать молодую двушку, совершенно безотчетно для него самого, не мало повліяло на проявленіе почтительной любезности, съ которою онъ обратился къ старой двиц.

Ивелина отвтила на его поклонъ съ такимъ видомъ, будто не знаетъ его. Вся ея фигура отличалась необыкновенною граціей и простотой, а ея юная красота какъ бы внесла еще большій свтъ въ гостиную. Двушка подняла на Лилію, свою крестную мать, любящій и вопросительный взглядъ. Об улыбнулись другъ другу.

Легкій шумъ говора стихъ, отворились об половинки двери и слуга доложилъ, что кушать подано.

VI.

Де-Франкёръ порядочно проголодался и пранялся за обдъ съ усердіемъ человка, одареннаго здоровымъ желудкомъ. Вкусныя блюда и старыя вина расположили его самымъ благодушнымъ образомъ, и къ средин обда онъ вынужденъ былъ признать, что сидящая противъ него баронесса далеко не лишена привлекательности. Помстившійся рядомъ съ нею Маркъ видимо ухаживалъ за нею, но, вроятно, не помышляя ни о чемъ дурномъ. Подозрнія, только что зародившіяся было въ голов полковника, мало-по-малу исчезали,— такъ вліяетъ на ходъ мыслей человка подкупающая его прелесть земныхъ благъ. Мадамъ Фавье, справа которой онъ сидлъ, радушно его угощала, мадамъ Жюмьежъ, сосдка съ другаго бока, была очень любезна. Вопросъ о застольныхъ сосдяхъ представляется дломъ не маловажнымъ и въ данномъ случа былъ разршенъ весьма удачно, что, въ свою очередь, способствовало умягченію отъ природы добраго сердца полковника. Даже г. Жюго казался ему мене антипатичнымъ. Только голосъ и немного рзкій, нервный смхъ Лиліи какъ будто нарушали общую гармонію. Но и тутъ его успокоивали добрыя улыбки Марка, которыми онъ отъ времени до времени съ нимъ обмнивался.

Де-Франкёръ простодушно поддавался сладкой и обманчивой прелести этого обда, иллюзіи общаго веселья, обмна условныхъ милыхъ фразъ, изящнаго вида камчатной скатерти, граненаго хрусталя и серебра, ярко блествшихъ при золотистомъ свт лампъ. Полковникъ былъ въ отличнйшемъ расположеніи духа. А въ довершеніе всего, и сладостью своею превосходя вс другія ощущенія, до него доносился ароматъ восхитительныхъ цвтовъ въ роскошной корзин, стоявшей какъ разъ передъ нимъ. Онъ узналъ эти розы,— ихъ рвала Ивелина де-Кержюзанъ, онъ помогалъ ей подбирать ихъ, когда Тигіаль… Взглядъ полковника обратился къ молодой двушк и встртился съ ея взоромъ, не отразившимъ, впрочемъ, той симпатіи, какая была въ его глазахъ. Двушка казалась задумчивою и разсянною. И это слегка затронуло его, точно булавочнымъ уколомъ. А почему?… Но ароматъ цвтовъ въ корзин былъ все такъ же упоителенъ, и въ воображеніи Франкёра опять промелькнула сцена въ саду, гд совсмъ иною была Ивелина, свободне и естественне въ своемъ простенькомъ платьиц, миле она была и въ немъ возбуждала нчто похожее на отеческую нжность.

И въ силу какого-то контраста, невдомо откуда являющагося, какъ по мановенію жезла волшебницы, ему представилось, будто опять онъ у себя въ Вердён, и на него пахнуло холодомъ его непривтливой большой квартиры. Въ сердце заползали тяжелыя сожалнія о прошломъ и предчувствія тоскливаго одиночества. Едва вырвавшись оттуда, онъ уже видлъ себя опять дома, по истеченіи срока отпуска, и вся военная жизнь встала передъ нимъ, какъ живая, съ ежедневными ученіями, проздками, докладами…

Съ нимъ заговорилъ кто-то, онъ замтилъ это и машинально отвтилъ. Но, посл такого слишкомъ рзкаго перехода къ дйствительности, онъ не сразу пришелъ въ себя и нсколько секундъ оставался чуждымъ всему этому обществу, чуждымъ этому сдержанному говору и блестящей обстановк, чуждымъ своимъ, даже и этой Ивелин, къ которой невольно обращались его глаза и юность которой вызвала на этотъ разъ въ его душ чувство безотчетной грусти. Скоро отъ разговоровъ и слишкомъ сильнаго запаха цвтовъ у него разболлась голова, и, вмст съ тмъ, яркое освщеніе, быть можетъ, нкоторое утомленіе отъ дороги и отъ смны новыхъ впечатлній такъ подйствовали на него, что онъ мало-по-малу поддался какой-то слабости, нжащей и отуманивающей, какъ вальсъ, успокоивающій въ душ что-то, давно наболвшее,— и все это неясно, смутно и необъяснимо для него самого.

VII.

Мужчины перешли въ курильную, и де-Франкёръ машинально послдовалъ за ними, хотя самъ не курилъ. Ему былъ даже непріятенъ голубоватый дымъ сигаръ и только усиливалъ его мигрень. И стукъ билліардныхъ шаровъ въ сосдней комнат производилъ такое впечатлніе, будто катаются они и щелкаютъ другъ объ друга въ его больной голов. Въ растворенную дверь онъ видлъ то г. Фавье, перегибающаго свой длинный станъ, чтобы сдлать карамболь, то рзкій профиль Жюмьежа или плшивую голову мироваго судьи.

Г. Жюго, съ очевиднымъ намреніемъ заискать въ полковник, предложилъ ему русскихъ папиросъ и кюммеля. Де-Франкёръ отказался отъ того и отъ другаго.

— Обратите вниманіе, какова голова!— проговорилъ г. Жюго тихо, показывая глазами на бывшаго жандармскаго поручика и придавая ему такой эпитетъ, который иногда коробитъ даже у Мольера.

Де-Франкёръ окинулъ своего собесдника удивленнымъ взглядомъ.

— Врно… Вы знаете, его жена…— и тотъ началъ цлую исторію: мадамъ Жюмьежъ, правда, некрасива и не молода, за то смло можетъ похвалиться своимъ сложеніемъ, и надо сознаться, что одвается она превосходно, а для любителей женскаго туалета это дло тоже не послднее. Онъ пустился въ разныя подробности относительно ея блья и самыхъ интимныхъ утонченностей роскоши. На его лиц появилось при этомъ гаденькое выраженіе и смхъ звучалъ чмъ-то оскорбительнымъ.

Полковникъ, хорошо знавшій, насколько бываютъ иногда грубы послобденные разговоры мужчинъ, былъ, тмъ не мене, возмущенъ этими повствованіями, и когда г. Жюго, не думая униматься, началъ было называть имена, онъ рзко оборвалъ его:

— Позвольте, однако, мн-то до всего этого какое же дло?

И почти тотчасъ же повернулся къ нему спиною. Г. Жюго, чтобы скрыть смущеніе, поднялъ къ свту рюмку ликера и залпомъ выпилъ ее, съ видимою досадой во взгляд.

Маркъ исчезъ куда-то. Де-Франкёръ, думая, что направляется въ гостиную, отворилъ боковую дверь и очутился въ темной комнат, выходящей окнами на стеклянную веранду. Сквозь открытую дверь врывались свжіе струи воздуха и ароматъ сада: и здсь опять эти розы!

Совершенно вопреки его вол, кое-что изъ дрянной болтовни Жюго запало въ его голову, затронуло ту долю неопредленной чувственности, которая подкрадывается даже къ самымъ нравственнымъ людямъ изъ-за лицемрныхъ свтскихъ фразъ. И какъ бы ни желалъ онъ, а не могъ справиться съ затронутымъ инстинктомъ и отдлаться отъ образа совершенно безразличной для него г-жи Жюмьежъ, представлявшейся ему въ ту минуту, когда она раздвается, чтобы ложиться спать или чтобы очаровать прелестью своего сложенія. И тутъ ему сразу ясно стало, почему баронесса де-Бретъ сначала ему такъ не понравилась и отъ чего потомъ исчезло его нерасположеніе къ ней, все дло было въ томъ, что ея вызывающая женственность сперва возмутила въ немъ человка нравственнаго, а затмъ примирила съ нею просто — мужчину. Онъ понялъ также, чмъ привела его въ смущеніе Лилія при своемъ появленіи, слишкомъ нарядный туалетъ, слишкомъ открытая шея, стремленіе выставить на показъ свою красоту,— все это придавало ей видъ только женщины и нисколько не напоминало о томъ, чті она мать семейства.

Тогда, ради контраста, быть можетъ, сладострастная нга, навянная на него дыханіемъ этой чудной ночи и тонкимъ ароматомъ розъ, вызвала въ его воображеніи чистый образъ двушки-цвтка, глаза, улыбку, стройный станъ Ивелины де-Кержюзанъ. Онъ поддался очарованію ея юности и красоты, и невыразимо сладкій трепетъ охватилъ его. Это было такъ внезапно, будто отуманивающій вихрь уносилъ куда-то его сердце. Это странное волненіе испугали его, и онъ прошепталъ:

— Что же это, однако, со мной?

А сердце его замирало, безумно билось его старое сердце, барабаннымъ боемъ, ведущимъ батальонъ на приступъ, отдавались въ голов его учащенные удары. Де-Франкёръ закрылъ глаза передъ сознаніемъ правды, ослпившей его точно молнія. Но, пытаясь отогнать прочь всякую мысль и надежду, не желая даже ничего понимать, онъ предпочелъ приписать это тревожное состояніе радости своего пребыванія здсь и вліянію душистой свжести сада. А чувство счастья было такъ глубоко, что съ мечтою своей онъ уже не могъ разстаться и только повторялъ:

— Какъ хорошо, какъ хорошо мн такъ!

Человкъ онъ былъ чистый душою и почти не зналъ любви.

VIII.

Почти тотчасъ же затаенные шаги послышались въ сосдней комнат, проскользнули мимо дв тни. Он вырисовались на освщенныхъ луной стеклянныхъ рамахъ веранды, и полковникъ узналъ,— врне угадалъ,— своего брата и баронессу де-Бретъ.

Онъ хотлъ кашлянуть, дать имъ знать о своемъ присутствіи, но набжавшія опять подозрнія парализовали его честность. Онъ боялся только какъ бы его не замтили и напряженно ждалъ чего-то таинственнаго и непоправимаго.

— Клара,— едва слышно прошепталъ Маркъ и обвилъ рукой станъ молодой женщины.

Она откинулась, перегнулась назадъ и положила об руки на его плечи, чтобы отстранить его или чтобы въ полутьм заглянуть ему въ глаза. Молча, онъ привлекъ ее къ себ ближе, совсмъ близко, ихъ об тни слились въ одну. Онъ нагнулся къ ея запрокинутой голов, припалъ губами къ ея устамъ долгимъ, жаднымъ, страстнымъ поцлуемъ.

Вдругъ они отшатнулись другъ отъ друга, пугливо, какъ преступники при малйшемъ шум. Она убжала. Маркъ не громко кашлянулъ. Полковникъ де-Франкёръ замеръ въ смущеніи. Это открытіе супружеской неврности, подготовляющейся или уже совершившейся, наполнило его душу глубокою жалостью, безъ гнва, безъ желанія упрекать. Маркъ хотлъ пройти мимо, удалиться, непроизвольнымъ движеніемъ полковникъ остановилъ его, схватилъ за руку. Тотъ пытался вырваться въ ужас человка, застигнутаго на мст преступленія.

— Тс… это я,— удержалъ его старшій братъ.

— А!— вырвалось у Марка восклицаніе.

Послдовало короткое молчаніе, во время котораго каждый читалъ въ сердц другаго, какъ по открытой книг, каждый сознавалъ, что долженъ заговорить, и не ршался. А это крпкое, сочувственное пожатіе руки старшаго брата, не было ли оно краснорчиве всякихъ объясненій? Онъ видлъ все и жаллъ Марка, и Маркъ понялъ всю нжность этого нмаго укора. И, странное дло, въ своемъ смущеніи Маркъ наслаждался этимъ, ему сладокъ былъ такой укоръ.

— Прости,— выговорилъ онъ, наконецъ, какъ провинившійся ребенокъ.

— А твоя жена?— сказалъ де-Франкёръ въ сильномъ волненіи.

Маркъ отвтилъ какимъ-то неопредленнымъ, ничего не выражающимъ жестомъ.

— Это капризъ?— неувренно продолжалъ старшій братъ,— тутъ нтъ ничего серьезнаго?

— Безуміе это!— проговорилъ Маркъ, опуская голову, но тотчасъ же выпрямился и прибавилъ:— Я люблю ее!

— Стало быть, она твоя любовница?— сказалъ полковникъ рзко.

— Нтъ, клянусь въ томъ…

— Однако, что же это?

Де-Франкёръ видлъ поцлуй, страстный поцлуй въ потемкахъ. Посл новаго молчанія старшій братъ медленно добавилъ:

— Это дурное дло.

Маркъ взялъ его за руку, стараясь смягчить его, и, какъ бы оправдываясь, сказалъ:

— Лилія не знаетъ?

Полковникъ покачалъ головой въ знакъ сомннія.

— Что же ты намренъ длать теперь?

— Ничего, самъ не знаю.

Маркъ опять опустилъ голову, страсть такъ и бушевала въ немъ.

— На что же ты разсчитываешь?— Полковникъ не хотлъ произносить имени этой женщины.

— Что за вопросъ?— возразилъ меньшой братъ съ двусмысленною улыбкой.

Де-Франкёръ понялъ, это его покоробило.

— Да-а?— выговорилъ онъ иронически.

И оба почувствовали, что оборвалось между ними что-то, легла тнь какая-то на ихъ взаимныя отношенія.

— Ты не понимаешь меня,— вздохнулъ Маркъ печально.

— Боюсь понять.

Молчаніе сдлалось упорне, тягостне. Обоюдное раздраженіе росло.

Де-Франкёръ заговорилъ первый:

— Изъ-за чего ты разрушаешь собственное счастье?

— А изъ чего ты заключилъ, будто я счастливъ?

— Такъ разв же нтъ этого?

— Нтъ, въ томъ смысл, какъ ты разумешь.

И на выраженіе удивленнаго недоврія брата онъ договорилъ:

— Не суди меня слишкомъ строго, я все объясню теб…

И тотчасъ же ему стыдно стало своей лжи, такъ какъ ничто не мшало ему быть добрымъ мужемъ, кром его природнаго легкомыслія и погони за наслажденіями.

Дверь въ сосднюю комнату отворилась. При свт лампы показалась фигура г. Жюго, съ выраженіемъ подозрнія на лиц, и позади его — немолодая женщина, имвшая видъ компаньонки.

— Я такъ и полагалъ,— сказалъ г. Жюго.— Господа, дамы васъ къ себ требуютъ!

IX.

Другая среда — и атмосфера иная: въ гостиной свтло, душно чуть-чуть и уютно. Мадамъ Жюмьежъ за роялью. Подъ ея пальцами тихою грустью дрожатъ нжные звуки ноктюрна Шопена, ихъ замирающія волны какъ бы сливаются въ общую гармонію съ матовымъ блескомъ лампъ, съ тонкимъ ароматомъ женскихъ туалетовъ. Баронесса де-Бретъ беззаботно болтаетъ съ Лиліей о нарядахъ. При вид этихъ дамъ, никому въ голову не пришло бы усомниться въ ихъ дружб. Полковникъ не ршился взглянуть на нихъ, изъ какого-то страннаго чувства стыда. Его глаза остановились на совершенно новой фигур пожилой особы, невзрачной и подобострастной. То была компаньонка баронессы. Видъ у нея приличный и фальшивый, улыбка — остроумная и заискивающая. За обдомъ этой госпожи не было, такъ какъ за столомъ оказалось бытринадцать человкъ. Въ данную минуту она готовила карты для пасьянса госпож Фабье. Звали ее мадамъ Лемартръ, и это имя она писала раздльно — двумя словами, а не однимъ, какъ бы слдовало. Вс эти подробности сообщалъ полковнику г. Жюго, никому не дававшій пощады своею бульдожьей челюстью.

— Такъ видите ли, эту персону г. де-Бретъ пристроилъ въ качеств шпіона къ моей прекрасной кузин. Когда онъ самъ дома, она читаетъ ему вслухъ, исправляетъ обязанности секретаря. Когда онъ въ отлучк, она исправно посылаетъ ему свои маленькія донесеньица. Ну, да Клара тоже не промахъ и уметъ обойти кого угодно… и, разумется…

Онъ не договорилъ изъ опасенія, что и такъ уже сболталъ лишнее. Этого было, однако, достаточно для подтвержденія перваго впечатлнія графа де-Франкёръ, заподозрившаго въ отношеніяхъ баронессы и Жюго кое-что не совсмъ чистое. Полковнику непріятна была даже та фамильярность, съ которою произнесено имя Клара, посл того, какъ при немъ прошепталъ его Маркъ.

А самъ Маркъ, очень веселый, повидимому, говорилъ что-то забавное госпож Жюмьежъ, усердно смшилъ ее. И, чуждый всякой лжи, Франкёръ страдалъ отъ этого притворства, налагаемаго условіями свта на его брата. Сознаніе отчужденности тснило ему грудь, давило его тяжеле, чмъ боевая кираса. Его взглядъ обратился къ двицамъ де-Кержюзанъ, он, казалось, были не прочь, чтобы онъ подошелъ къ нимъ, и онъ это сдлалъ.

Ихъ разговоръ установился сразу, просто и безъ стсненія, какъ то всегда бываетъ между людьми, которыхъ обоюдно привлекаютъ симпатіи. Вдругъ стало легко на душ у полковника, и онъ, не задумываясь, отдался весь удовольствію бесдовать съ старою двицей, обмниваться нсколькими словами съ Ивелиной. Отъ ихъ сердечной простоты вяло на него чмъ-то свжимъ и хорошимъ, въ обихъ была какая-то дтская прелесть, точно жизнь не коснулась ихъ своимъ растлвающимъ вліяніемъ. По существу, въ разговор не было, впрочемъ, ничего особеннаго: рчь шла о Мартиник, о миломъ для креоловъ far niente, о которомъ такъ сожалла старая тетка, о слугахъ, съ которыми пришлось разстаться, и даже о животныхъ, занявшихъ съ теченіемъ времени свое опредленное положеніе въ дом.

— Нашего маленькаго уистити,— говорила Ивелина,— мы подарили жен губернатора. Я хотла взять его съ собой, но мн сказали, что онъ умретъ здсь отъ тоски по родин. Я и оставила его, пусть тамъ живетъ счастливо.

Все дло было въ тон, въ той доброт, какая звучала въ этихъ простыхъ словахъ, и де-Франкёръ былъ тронутъ этимъ, хотя самъ терпть не могъ обезьянъ. А тетка, между тмъ, заговорила о своихъ двухъ братьяхъ, объ отц и дяд Ивелины, морякахъ, изъ которыхъ первый былъ убитъ во время возстанія канаковъ, а второй погибъ въ Тонкин. Она разсказывала о томъ, какъ оба одновременно женились на двухъ сестрахъ изъ Fort-de-France, умершихъ очень рано и оставившихъ — одна Ивелину, другая мальчика, по имени Ивона. Дти носили, стало быть, сходныя имена, какъ символъ обоюдной дружбы, связывавшей ихъ родителей, и росли вмст, точно Павелъ и Вергинія. Лилія была крестною матерью обоихъ.

Тетка воспитывала Ивелину, ея кузины Фабье — Ивона. Онъ готовился стать морякомъ, какъ были вс Кержюзаны. Его ждутъ въ будущемъ мсяц, онъ проводитъ часть каникулъ въ Савой, у сестры г. Фабье.

Де-Франкёръ выслушивалъ вс эти подробности съ большимъ интересомъ, но нельзя сказать, чтобъ он доставляли ему особенное удовольствіе. Не рдко бываетъ такъ, что едва имешь смутное понятіе о личности, и въ душ уже начинаетъ шевелиться чувство ревности къ этому неизвстному другу, чувство страха за то, что на его сторон можетъ оказаться предпочтеніе. Успокоивало нсколько полковника то обстоятельство, что юному Кержюзану едва минуло шестнадцать лтъ. Тмъ не мене, Франкёръ слдилъ изподтишка за выраженіемъ лица Ивелины. На немъ не отразилось ни малйшаго смущенія въ то врейя, когда рчь зашла о друг ея дтства. Полковника восхищала ясность ея юной души. Одинъ вопросъ безпокоилъ его: по виду, она казалась совсмъ сформировавшеюся женщиной, насколько же сердцемъ и психическимъ развитіемъ она успла стать женщиной? Въ ней была прелесть пышно распустившагося цвтка, быть можетъ, подобно цвтку, и нтъ въ ней ничего, кром блеска красокъ и аромата? А, впрочемъ, какая же бда въ томъ? Онъ съ большимъ недовріемъ смотрлъ на образованныхъ, ученыхъ женщинъ и полагалъ, что любой дичокъ знаетъ вполн достаточно для того, чтобы сдлаться женою самаго требовательнаго мужчины. Въ томъ сомннія быть не могло, что Ивелина достаточно созрла для замужства, и это внушало ему большое уваженіе: женщина представлялась ему существомъ нжнымъ и деликатнымъ, его глубоко трогала ея немощность, и жалость возбуждали въ немъ ея страданія, сопряженныя съ материнствомъ.

Голосъ баронессы де-Бретъ прервалъ ихъ разговоръ:

— Не правда ли, графъ, вы не откажетесь отъ прогулокъ со мною верхомъ?

Онъ вынужденъ былъ поклониться, отвчать, хотя его раздражалъ слишкомъ фамильярный и развязный тонъ этой женщины, позволявшей себ распоряжаться имъ въ этомъ дом, точно она считаетъ себя вправ приказывать здсь въ то время, какъ онъ знаетъ… Онъ не могъ уже попасть въ прежній тонъ съ своими собесдницами,— нить была оборвана. Къ тому же, подали чай. И полковникъ залюбовался граціозною походкой Ивелины, ея необыкновенно блыми руками съ голубоватою сткой просвчивающихъ жилокъ, ея длинными пальцами и нжно-розовыми ладонями. Д’ушка подала ему чашку чая, и онъ, всегда называвшій чай микстурой, взялъ чашку ради удовольствія получить что-нибудь изъ ея рукъ. Въ то время, когда она наливала чай себ посл всхъ, онъ предупредительно поспшилъ помочь ей. Но этотъ радостный, почти юношескій порывъ смнился тотчасъ же чувствомъ непреодолимой робости, боязни, какъ бы не замтилъ кто его легкаго ухаживанія, какъ бы не угадали присутствующіе его душевной тревоги: вс, и Ивелина въ особенности, найдутъ его смшнымъ, такъ какъ и по лтамъ, и по положенію своему онъ былъ уже человкомъ солиднымъ, и, что всего хуже, пожилымъ человкомъ. Противъ этого протестовали его здоровье и сила, но протестовали очень втихомолку.

Вечеръ подходилъ къ концу, и разговоры становились все боле и боле вялыми, наступало время разъзда. Супруги Жюмьежъ, прогостившіе цлую недлю, возвращались въ Вузье, экипажъ хозяевъ дома долженъ былъ доставить ихъ на желзно-дорожную станцію. За баронессой де-Бретъ пріхала изъ Жозе ея карета, а господина Жюго ждалъ его англійскій кабріолетъ.

Баронесса стала прощаться первая, по-мужски пожавши руки старикамъ Фабье. Остальные гости послдовали ея примру и всею толпой вышли на крыльцо. Фонари экипажей прорзывали ночной сумракъ желтыми полосами свта, на темномъ фон листвы пятномъ выступалъ крупъ блой лошади. Мировой судья раскланялся и пошелъ пшкомъ въ сопровожденіи мальчика, несшаго большой фонарь.

Маркъ захватилъ съ собой шляпу и перчатки.

— Не собираетесь ли вы меня провожать?— сказала баронесса съ притворнымъ удивленіемъ.

— Всенепремнно и по заведенному порядку.

— Ну, къ чему это? Оставайтесь… вамъ, наврное, хочется побыть съ вашимъ братомъ.

— Братъ остался бы недоволенъ мною, еслибъ я отпустилъ васъ одну,— любезно возразилъ Маркъ, но при этомъ онъ избгалъ взглянуть на полковника, а улыбка его и тонъ ясно выдавали неловкое и упрямое желаніе настоять на своемъ.

На самомъ дл такіе проводы вошли въ обыкновеніе съ тхъ поръ, какъ мадамъ Ламартръ чего-то испугалась, возвращаясь одна въ карет. Говорилось также о какихъ-то бродягахъ, шляющихся по дорогамъ, но самихъ бродягъ никто въ глаза не видалъ, до Жозё было всего полчаса зды, и Маркъ преспокойно возвращался всякій разъ одинъ-одинешенекъ.

— До свиданія, графъ, и не сердитесь, — сказала мадамъ де-Бретъ,— какъ видите, я тутъ не причемъ.

Неуловимо-ироническая нотка торжества прозвучала въ голос боронессы, выдавая т преждевременныя и неосновательныя опасенія, которыя внушали ей пріздъ и проницательность старшаго де-Франкёра. Затмъ мадамъ де-Бретъ, какъ ни въ чемъ не бывало, поцловала Лилію, и вс стали садиться въ экипажи. Дверцы хлопнули, обрывая прощанія, и уносящіеся вдаль фонари запестрили своимъ свтомъ темные силуэты деревьевъ и ярко вспыхивающія группы розъ и геліотроповъ. Въ конц аллеи огоньки мелькнули въ разныя стороны и скрылись изъ вида.

Старики Фабье вернулись уже въ домъ. Лилія и полковникъ замтили, что они остались вдвоемъ, и одна и та же невысказанная ими мысль заставила ихъ, молча, простоять нсколько секундъ на мст, устремивши взоры въ ту сторону, гд понемногу стихалъ и скоро замеръ совсмъ стукъ кареты. Дрожь пробжала по тлу Лиліи. Они вошли въ комнаты.

Полковникъ припомнилъ тогда одну мелкую подробность, незамтно для всхъ проскользнувшую въ сует разъзда,— ту худо скрытую досаду, съ которою г. Жюго толкнулъ своего грума и съ мста ударилъ бичомъ своего пони. Близость Марка къ баронесс была, повидимому, причиной такого грубаго проявленія раздражительности. Де-Франкёръ пожаллъ о томъ, что не усплъ въ ту минуту разсмотрть выраженіе лица кузена мадамъ де-Бретъ.

X.

Въ гостиной супруги Фабье и старая тетка Ивелины напомнили своимъ утомленнымъ и скучающимъ видомъ о томъ, что пора и на покой. Ивелина простилась съ Лиліей очень нжнымъ поцлуемъ, выражавшимъ сочувствіе двушки неизвстному ей тайному горю ея крестной матери, де-Франкёру показалось, что въ обращенномъ къ нему взгляд Ивелины выразилось довріе къ нему, дружеская надежда на него и на его добрыя отношенія къ Лиліи. Молодая двушка удалилась вслдъ за своею теткой. Полковникъ остался съ глазу на глазъ съ Лиліей, нсколько смущенный ея яркимъ, слишкомъ декольтированнымъ платьемъ.

Она замтила это и поспшила граціознымъ, немного сконфуженнымъ жестомъ взять брошенный на кресл шарфъ и накинуть его на свои обнаженныя плечи. Хозяйка и гость, видимо, стснялись, не знали, съ чего начать разговоръ. Правда, они очень любили другъ друга, но едва были знакомы, такъ какъ видались рдко и лишь на короткое время. Обоюдно ихъ связывала какая-то безсознательная симпатія. И хотя графу непріятными представлялись всякія объясненія, тмъ не мене, онъ не счелъ себя вправ уклоняться отъ нихъ.

— Вы тоже, я думаю, сильно утомлены, дорогой Робертъ,— сказала она.

Полковникъ отвтилъ отрицательно и опустился въ кресло, слдуя ея примру. Лилія смотрла на брата своего мужа страннымъ упорнымъ взглядомъ, боязливымъ и проницательнымъ. Ея чудные черные глаза затуманились, лицо приняло выраженіе дтскаго отчаянія и она тихо заплакала. Онъ не нашелся, что сказать ей,— такъ сильно подйствовало на него это наивное выраженіе неподдльнаго горя. Полковнику пересталъ даже ея нарядный туалетъ казаться неумстнымъ, такъ какъ, на самомъ дл, онъ былъ только неудачнымъ и вызывалъ жалость къ ней. Лилія напоминала двочку-подростка, плачущую въ своемъ праздничномъ плать о томъ, что ея желаніе нарядиться было неврно истолковано и ей напрасно сдланъ выговоръ.

— Дорогая моя,— говорилъ растроганный полковникъ,— сестра милая! Перестаньте… О чемъ вы?

Она заплакала сильне и закрыла лицо руками.

— Полноте… Не надо такъ…— Онъ всталъ съ мста и нершительно сдлалъ нсколько шаговъ, терзаясь своею безпомощностью и желаніемъ какъ-нибудь ее утшить.

— Простите,— прошептала она,— но силъ моихъ уже нтъ…

И сквозь слезы прорвались рыданія. Де-Франкёръ кусалъ свой длинный усъ и растерянно моргалъ глазами. Онъ все предвидлъ: откровенности, жалобы, негодованіе, только не это — не слезы, передъ которыми онъ былъ немощенъ и беззащитенъ.

— Что долженъ я думать? Мн очень тяжело ваше горе…Если бы я зналъ причину, я, быть можетъ, нашелъ бы средство…

Наступило долгое молчаніе. Лилія не переставала плакать съ видомъ полнаго сокрушенія, очень низко опустивши голову и конвульсивно вздрагивая всмъ тломъ. Онъ тихо заговорилъ:

— Доврьтесь мн, вашему лучшему другу. Скажите, что волнуетъ васъ, печалитъ до такой степени?

Она отвтила невнятнымъ, обрывающимся голосомъ:

— Я очень несчастлива!

— Несчастливы… вы? Вы, Лилія, такая добрая, когда вс такъ васъ любятъ?…

— Нтъ, нтъ!— возражала молодая женщина, отчаянно покачивая головой, и при каждомъ движеніи въ ея густыхъ волосахъ сверкала и искрилась брилліантовая звзда.

Полковникъ сдлалъ видъ, будто ничего не понимаетъ, и продолжалъ отеческимъ тономъ:

— Нтъ? Не вс васъ любятъ?

— Не то!— простонала она.— Мужъ разлюбилъ меня… онъ любитъ другую!

— Какъ можете вы этому врить? Кого другую?… Вдь, это же фантазія, нехорошая фантазія!

— Не фантазія, я знаю наврное.

— Чмъ же это доказано?

— Ничмъ и всмъ. Точно не чувствуется это и по его виду, и по тому, какъ онъ себя держитъ, и по всему? Съ этою женщиной онъ милъ и любезенъ, слдуетъ за нею, какъ тнь. На меня вниманія не обращаетъ, что бы я ни сдлала, все не по немъ. Не замтили вы разв, когда я вошла въ гостиную?… Я опротивла ему. Прежде онъ былъ такъ хорошъ со мною, такъ нженъ. Онъ изъ-за нея такъ перемнился.

— Я не понимаю, о какой женщин вы говорите,— сказалъ полковникъ съ весьма естественнымъ смущеніемъ, такъ какъ ему приходилось притворяться.

Лилія отняла руки отъ лица, оправила волосы и посмотрла на Франкёра грустнымъ взглядомъ, еще влажнымъ отъ слезъ. Ея разстроенное лицо, казалось, будто подурнло, какъ личики очень хорошенькихъ дтей, когда они плачутъ.

— Вы не можете похвалиться наблюдательностью, мой добрый другъ,— проговорила она съ горькою усмшкой.— Его ухаживаніе за баронессой достаточно замтно.

— Какъ, вс обвиненія противъ него основаны только на этомъ, на простой свтской любезности, на легонькомъ, ничего не значущемъ флирт, пожалуй?

Онъ умышленно подзадоривалъ ее, хотлъ доподлинно выпытать, какъ далеко заходятъ ея подозрнія. Она почти испуганно посмотрла на полковника и заговорила быстро, съ живостью, исходящею изъ чистаго сердца:

— Разв этого мало? Разв можетъ быть что-нибудь хуже этого? Неужели неврность сердечная только ничего не значитъ? Если бы я вздумала забавляться такимъ же флиртомъ съ мужчиной, разв мое кокетство не было бы предосудительнымъ?

— О, разумется, разумется, онъ поступаетъ дурно,— согласился Франкёръ, довольный въ душ тмъ, что Лилія не знаетъ ничего большаго.— Но вы сами же говорите,— продолжалъ онъ,— что Маркъ хорошъ съ вами и нженъ. Какъ же можете вы сомнваться въ немъ? Вы придаете слишкомъ много значенія его маленькому легкомыслію. Припомните, насколько онъ доказалъ силу своей любви къ вамъ,— чтобы стать вашимъ мужемъ, онъ ни передъ чмъ бы не остановился.

Этотъ намекъ на противодйствіе матери Франкёра, рзко возстававшей противъ женитьбы Марка, напомнилъ Лиліи счастливое время. Оставшись очень молоденькою вдовой, она въ два года одиночества оправилась отъ перваго тяжелаго горя и стала опять вызжать въ свтъ. Тутъ встртила она Марка, красиваго, замтнаго, увлекательнаго. Онъ заговорилъ о любви и нашелъ откликъ въ ея сердц. Быстро промелькнули восемь лтъ взаимной любви и счастья, радости, что ихъ прелестныя дтки ростутъ здоровыми и крпкими.

Правда, кое-какія облачка набгали и затуманивали это счастье. Не разъ Лилія испытывала чувство ревности, и молодой женщин приходила иногда мысль, что Маркъ могъ бы измнить ей, если бы захотлъ. Но она, сознательно, старалась ничего не замчать, цредпочитала врить мужу въ томъ разсчет, обычномъ многимъ женщинамъ, что не стоитъ обращать вниманія на короткія увлеченія и мимолтныя неврности мужей, не затрогивающія ни ихъ супружеской жизни, ни боле глубокаго сердечнаго чувства. Съ годами, однако же, въ ней окрпло самосознаніе супруги и матери, и постепенно наростало боле возвышенное, боле достойное понятіе о брак. Привычка, охлаждающая чувства мужчины, наоборотъ, только усилила ея любовь къ мужу, ту особенную привязанность, которая является слдствіемъ доброй совмстной жизни, общихъ ежедневныхъ заботъ о воспитаніи дтей, о благосостояніи семьи. И вотъ теперь Лилія терзалась страхомъ передъ неврностью Марка, представлявшеюся опасною и непоправимою бдной женщин, которой скоро должно минуть тридцать пять лтъ. Пока она очень хороша собой, но ея красота исчезнетъ, а онъ еще долго останется молодымъ, и вотъ почему,— изъ желанія нравиться мужу, не всегда умло, быть можетъ,— она была слишкомъ поглощена заботами о своемъ туалет, ради того, чтобы оставаться очаровательною и любимою, она возводила въ нкій культъ вс утонченности туалета, пускала въ ходъ самые усовершенствованные косметики, свойственныя креолкамъ эксцентричности въ нарядахъ, вс ухищренія женскаго искусства, не всегда отличающіяся изысканностью вкуса. И все это безъ малйшей пользы, понапрасну, какъ она то чувствовала съ тхъ поръ, когда ея мужъ сталъ ухаживать за баронессой де-Бретъ. Что нашелъ онъ хорошаго въ этой женщин? Чмъ лучше ея эта фарфоровая кукла съ блдными эмалевыми глазами, съ дерзкою улыбкой?

Де-Франкёръ продолжалъ говорить, старался, какъ умлъ, оправдать брата, а Лилія едва слушала его, передъ ея неподвижнымъ взоромъ проносились вызванныя имъ картины былаго счастья и прежней любви. При мысли, что не вернутся уже счастливые дни молодости, что уходятъ они все дальше и дальше отъ нея, Лилія склонила голову, закрыла глаза платкомъ и опять заплакала. Но слезы не были уже такими горькими, он успокоивали ее. Этотъі припадокъ нервности оказался полезнымъ ея непосредственной, мягкой натур, живущей сердцемъ больше, чмъ умомъ, очень милымъ, но легкомысленнымъ.

Полковникъ взялъ ея руку, дружески пожималъ ее и говорилъ:

— Оботрите ваши глазки, милая Лилія. Красоту беречь надо. Мужчины не любятъ женскихъ слезъ. Конечно, Маркъ былъ бы тронутъ, если бы увидалъ васъ такою, а все же будетъ лучше, если онъ найдетъ васъ спокойною и улыбающеюся, какъ всегда. Прочтемъ мы ему хорошее нравоученіе, и вы вернете его сердце, которое совсмъ не такъ далеко, какъ вамъ кажется. Подбодритесь же, дорогая сестра моя,— бодрость нужна въ жизни.

Она отерла глаза своимъ маленькимъ, смоченнымъ платкомъ.

— Онъ мужъ мой, и что бы онъ ни длалъ, хотя бы очень несчастною меня сдлалъ, я, все-таки, не перестану его любить.

— Вотъ что хорошо, то хорошо!— простодушно сказалъ де-Франкёръ.

Они проговорили еще очень долго. Благодаря природной подвижности характера, Лилія мало-по-малу совсмъ прояснилась, на ея лиц остался лишь нжный слдъ грусти, что очень шло къ ней. Бой часовъ заставилъ оглянуться хозяйку.

— Боже мой, какъ долго я не даю вамъ спать! Простите ли вы мн такой нерадостный пріемъ?

Полковникъ заврилъ ее, что счастливъ выказаннымъ ему довріемъ, это не помшало ему, однако же, про себя сознаться, что ничуть онъ не разсчитывалъ попасть въ самый разгаръ семейной неурядицы. Онъ поднялся съ мста, видя, что Марка имъ не дождаться, о чемъ онъ, конечно, не сказалъ ни слова, хотя съ ума у него не сходило слишкомъ продолжительное отсутствіе брата. Лилія потушила лампы, кром одной, и обратилась къ гостю:

— Я провожу васъ, такъ какъ никогда не ложусь спать, не поцловавши моихъ двочекъ.

Она взяла горящую лампу и пошла впередъ. Передъ дверью дтской, осторожно отворенной безъ шума, Лилія сдлала полковнику знакъ подождать ее. Почти тотчасъ же она позвала его, и онъ вошелъ, едва ступая. Комната дтей соединялась загороженною ширмами дверью съ помщеніемъ англичанки-бонны, которая появилась въ ту же минуту съ маленькою библіей въ рукахъ. Жанна и Жозе тихо спали въ своихъ маленькихъ кроваткахъ, раскраснвшіяся и улыбающіяся, подъ одяльцами, прикрывавшими ихъ до подбородковъ. Волосы двочекъ были заплетены въ маленькія косички, топырившіяся птичьими хвостиками. Въ то время, какъ Лилія поправляла подушку меньшой двочки, полковникъ замтилъ поразительное сходство ея съ матерью. Все, чмъ мать и дядя не могли подлиться между собою изъ боязни нарушить мирный сонъ дтей и въ присутствіи посторонней женщины, — все это выразилось во взглядахъ и улыбкахъ, которыми сочувственно обмнялись Лилія и Робертъ. Наклонившись надъ кроватками, она долгимъ поцлуемъ припала къ Жозе, потомъ поцловала Жанну. Лилія замтила, что дядя страстно хотлъ бы сдлать то же, и знакомъ дала ему позволеніе. Онъ неловко кольнулъ племянницъ своими большущими усами, ихъ головки откинулись и повернулись на другой бокъ.

— Вотъ счастье!— проговорилъ онъ тихимъ, взволнованнымъ голосомъ, раздумывая про себя, что тотъ, кому дано такое счастье, не пользуется имъ, и что нтъ этихъ радостей для него, готоваго все отдать за нихъ.

Лилія ничего не отвтила и лишь задумчиво покачала головой.

— Я посвчу вамъ, — сказала она, когда они вышли въ корридоръ.

Она проводила полковника до его маленькаго салона и зажгла канделябры на камин, потомъ, пожимая руку деверя, бросила взглядъ на дверь, ведущую въ помщеніе Марка. Вернулся ли онъ? Съ затаенною тревогой въ лиц, съ полуоткрытымъ ртомъ, она была очаровательна, ея грудь сильно волновалась изъ-подъ открытаго лифа. И полковнику она показалась неизмримо боле красивою, чмъ баронесса, онъ ршилъ, что необыкновенно глупы бываютъ иногда мужчины.

Лилія отвернулась и съ блуждающимъ гд-то далеко, далеко! взглядомъ сказала:

— Покойной ночи и сна покойнаго!

Она удалилась слегка колеблящеюся походкой. Грустно стало на душ полковника, когда онъ проводилъ глазами ея нарядное платье, не удостоившееся вниманія любимаго человка и какъ-то жалобно шелестящее своими причудливыми складками.

XI.

Графъ де-Франкёръ вошелъ къ себ и остановился въ изумленіи. Въ потемкахъ его ждалъ Маркъ, сидя неподвижно на кресл съ широко раскрытыми глазами.

— Какъ, ты вернулся?

И, такъ какъ отвтъ нсколько замедлился, полковникъ почувствовалъ ту необъяснимую неловкость, которая возникаетъ въ на передъ таинственностью факта, когда кто-либо изъ ближнихъ нашихъ отступаетъ нсколько отъ обычныхъ условностей, тревожитъ насъ какою-нибудь странностью и непозволительностью.

— Я только что вернулся,— сказалъ, наконецъ, Маркъ равнодушнымъ, ничего не выражающимъ тономъ и тотчасъ же прибавилъ:— вдь, это Лилія тутъ была?

Старшій братъ сдлалъ утвердительный знакъ головой. Маркъ потянулся и расправилъ руки.

— Какая восхитительная лунная ночь, если бы ты зналъ. Свтло, какъ днемъ, дорога точно скатерть блая. Роса разсыпалась стеклярусомъ. Тишина въ воздух… А почему нельзя…

Онъ не договорилъ, раздумывая, вроятно, о неполнот жизни, о стснительности общественныхъ условій, о всемъ, что задерживаетъ и давитъ свободу личныхъ желаній, эгоистическихъ стремленій человка къ наслажденіямъ. Въ его мечтательномъ взгляд не исчезло еще выраженіе удовольствія, испытаннаго имъ въ то время, какъ онъ провожалъ баронессу де-Бретъ, сидя противъ нее въ карет и чувствуя прикосновеніе ея колнъ, ея ногъ, тогда какъ услужливая компаньонка головы не отводила отъ раскрытаго окна.

— Я скандализирую тебя, мой добрый Робертъ?— и по его лицу скользнуло выраженіе благодушной ироніи. Онъ слегка пожалъ плечами и продолжалъ недовольнымъ тономъ:— Вы долго бесдовали съ Лиліей? Позадержала-таки она тебя, ну, и, разумется, жаловалась и обвиняла меня. И хорошо вы меня пробирали?

— Ничего подобнаго не было, — серьезно возразилъ полковникъ,— она плакала.

Маркъ всталъ.

— Вольно же требовать невозможнаго!— заговорилъ онъ уже сердито.— Виновато общество, не личности. Врныхъ мужей нтъ, знаешь ты хотя бы одного такого, видалъ когда-нибудь?

Холодный, нсколько суровый взглядъ брата остановилъ его, и Маркъ измнилъ тонъ.

— Ну, да, мн непріятно, что она огорчается или, врне,— я сознаюсь въ томъ,— это злитъ меня. Несправедливъ я къ ней,— можетъ быть. Но разв же это не нелпость? Вдь, мы уже не молодые супруги, она, по крайней мр!— добавилъ онъ жестко.— Я привязанъ къ ней очень серьезно, никогда я не пожертвую ею ни ради какой страсти, ничего не измню я ни въ своей жизни, ни въ моемъ положеніи отца семейства. Я хорошо знаю свои обязанности передъ семьей. Но, позвольте, какой же вредъ я ей причиняю?— и онъ горячился, пытаясь разными вывертами облить неправое дло.— Не имю я желанія быть смшнымъ и считаю себя вправ любить и жить, какъ вс живутъ. Она, разумется, этого не знаетъ, но неужели ты полагаешь, что такъ-таки я всю жизнь и былъ ей врнымъ мужемъ, что не было у меня легонькихъ амурныхъ похожденій, развлеченія ради? Разъ я не дозволяю себ никакого скандала, какое же кому дло до этого? Ты можешь говорить, что дурно это и прескверно, и все, что теб угодно, и, все-таки, не помшаешь ты мужчин быть влюбчивымъ и чувственнымъ и въ силу этого доходить до многоженства, въ особенности же мужчин нашего общества, утонченнаго и избалованнаго, празднаго и сытаго, откормленнаго самца, по выраженію Толстаго. Но ты, вдь, не читаешь этихъ вещей. Согласись, наконецъ, что довольно глупо придавать такую важность весьма естественному, въ сущности, удовольствію, которое можетъ имть извстное значеніе лишь съ точки зрнія весьма устарлыхъ предразсудковъ.

— Что, если бы такъ же стала разсуждать твоя жена?— не выдержалъ полковникъ, сопоставляя искреннія слезы Лиліи и громкія фразы ея мужа.

— О-о! моя жена…

И Маркъ не удостоилъ даже отвтомъ столь ничтожнаго возраженія, такъ какъ во вс времена вопросъ супружеской врности разршался въ смысл благопріятномъ распущенности мужчинъ и крайне суровой строгости относительно женщинъ.

— По прошествіи восьми лтъ, я думаю, можно не быть влюбленнымъ все въ одну и ту же женщину.

— Но должно оставаться добрымъ мужемъ и не причинять жен страданій,— возразилъ старшій братъ.— Можешь ли ты въ свое оправданіе сослаться на страстную любовь, на готовность всмъ пожертвовать ради той женщины, которую будто бы ты любишь. Нтъ, не можешь? Можешь упрекнуть въ чемъ-нибудь Лилію? Вотъ тогда… посл обда…— полковникъ не сказалъ и лишь подумалъ ‘посл поцлуевъ на веранд’…— посл обда мн показалось будто ты имешь что-то противъ жены, ты намекнулъ мн, что несчастливъ съ нею. Въ чемъ же ты обвиняешь ее?

Маркъ хорошо зналъ беззавтную любовь Лиліи, ея неизмнную нжность, и слова брата смутили его.

— Положимъ, нтъ, ни въ чемъ я не виню ее,— сказалъ онъ прямо,— кром недостатка терпимости, стремленія стснять мою свободу… ну, просто и грубо говоря, она мшаетъ мн! Къ чему это поведетъ? Меня не передлаешь, все же я останусь господиномъ.

— О, конечно, господиномъ… Но для чего же давать чувствовать свою маленькую тиранію? Для чего пытаться обманывать жену у нея на глазахъ? Если это уже такъ неизбжно, пусть же она ничего не знаетъ, по крайней мр. Сочувствіемъ и заботами къ ней вознагради ее за оскорбленіе, которое ты ей наносишь. Повторяю теб: она плакала. Неужели теб дла нтъ до этого? Она одна теперь, она страдаетъ изъ-за тебя… любитъ тебя,— вдь одинъ ты у нея!

Искренность его тона поколебала Марка, почувствовавшаго въ эту минуту, насколько некрасивы были вс его эгоистическія разсужденія.

— А еслибъ ты любилъ другую, что бы ты сдлалъ въ моемъ положеніи?

— Я бы постарался отказаться отъ этой другой,— смло отвтилъ де-Франкёръ,— или, по крайней мр, не сталъ бы раздражать чувство ревности моей жены. Въ твоемъ положеніи я чувствовалъ бы себя очень нехорошо. Теб, повидимому, все это кажется самымъ простымъ дломъ. А скажи, не шевельнулось ли въ теб раскаяніе посл того, что произошло на веранд? Не стало теб стыдно передо мной, твоимъ другомъ, а никакъ не судьей? И вотъ, на твоемъ мст, я бы пошелъ сейчасъ же къ Лиліи,— она не спитъ, можешь быть увренъ въ томъ, не спитъ и, наврное плачетъ. Я бы разсялъ ея подозрнія, сталъ бы лгать, если это необходимо, успокоилъ бы ее нжными словами, не сберегалъ бы всхъ своихъ поцлуевъ для той, другой женщины. И когда она опять уврилась бы во мн, я уже не обманулъ бы ее… или сдлался бы осторожне.

Никогда еще полковнику не случалось говорить такой длинной рчи. Маркъ удивленно смотрлъ на него, пораженный горячностью задушевностью его тона. Старшій братъ продолжалъ:

— Подумалъ ли ты объ этомъ? Толстаго я не читаю, но запомилъ изреченіе одного моралиста: любовь, если она не совсмъ пуста, ведетъ всегда къ нкоторымъ гадостямъ. Вотъ ты, напримръ, увренъ ли въ томъ, что не отплачиваешь кое-какими маленькими гадостями Лиліи за ея любовь, которая кажется теб стснительною, за нмые укоры, которые ты чувствуешь въ ея печали, за т старанія даже, которыя она употребляетъ для того, чтобы все еще нравиться теб и чтобы удержать тебя?

— О, ты такъ думаешь?— воскликнулъ Маркъ, затронутый за живое словами брата.— Я не зналъ, что ты настолько силенъ въ психологіи.

— Э, другъ милый, жизнь много проще, чмъ это иногда кажется,— возразилъ полковникъ простодушно.— Я не изъ ученыхъ, ты знаешь больше меня. А въ данномъ случа слушайся только голоса своей совсти.

Сказано это было прямо и рзко, точно саблей отрублено, и въ голос звучала никогда, ни передъ чмъ не отклонявшаяся честность. Долго сдерживаемое полковникомъ негодованіе боролось въ немъ съ жалостью къ брату. Ему тяжело было видть, насколько Маркъ ниже его, такъ какъ всегда, въ силу прирожденной скромности, онъ увренъ былъ въ интеллектуальномъ и нравственномъ превосходств надъ собою меньшаго брата. Онъ и теперь еще не разубдился въ этомъ, и ему больно было видть его паденіе.

Маркъ слъ опять въ кресло и безсознательнымъ, задумчивымъ движеніемъ проводилъ по лбу своею выхоленною блою рукой, съ изящно обточенными ногтями. Какъ бы изъ желанія оказать давленіе на его волю, графъ де-Франкёръ опустилъ на его плечо свою широкую, загорлую, тяжелую руку.

— Ну, одно маленькое усиліе добраго сердца, и иди ты къ ней. Длай такъ, чтобъ она простила. Вдь, она-то ничего не видала, она такъ любитъ тебя и требуетъ лишь очень немногаго… только поврить теб.

Маркъ сидлъ, опустивши голову на руку, глазъ его не было видно. Когда онъ ихъ поднялъ, въ нихъ мелькало смущеніе.

— Ты немножко презираешь меня, не правда ли?— проговорилъ онъ очень тихо.

Де-Франкёръ попробовалъ разсмяться и пожалъ плечами.

— Я думаю, что сущій ты большой ребенокъ. Вставай-ка лучше и иди.

Маркъ въ нершительности не двинулся съ мста.

— Ты хочешь, чтобъ я это сдлалъ?

— Я прошу тебя…

Прошло еще нсколько мгновеній молчанія, внутренней борьб и колебанія. Потомъ Маркъ всталъ, выпрямился и, съ просвтлннымъ лицомъ, сказалъ:

— Ладно, иду къ ней!— и, оборачиваясь къ брату, прибавилъ:— но прежде я вотъ тебя расцлую!

XII.

Занималась заря, а полковникъ не засыпалъ еще.

Слишкомъ мягкая и широкая постель производила на него такое впечатлніе, будто онъ лежитъ въ лодк. Воспоминанія прошедшаго вечера проходили передъ нимъ съ необыкновенною отчетливостью, въ совершенно ясныхъ, почти осязаемыхъ образахъ, какъ въ лихорадочномъ бреду. И, въ то же время, подступающая дремота окутывала ихъ какимъ-то прозрачнымъ туманомъ, въ которомъ то и дло все спутывалось и мшалось: путешествіе по желзной дорог, встрча съ священникомъ и лицо покойной матери, ароматъ сада и изъ тумана выступающая фигура Ивелины… И она представлялась ему спящею теперь, мирно покоющеюся въ чудной двственной красот. И вс спятъ въ этотъ часъ, старики Фабье и малютки Жанна съ Жозей, и ихъ отецъ и мать, помирили они, наврное.

И онъ хотлъ бы заснуть въ свою очередь, ни о чемъ не думать больше, успокоенный общимъ впечатлніемъ мира и тишины. Какая-то тяжесть чувствовалась во всемъ тл, передъ закрывающимися глазами проносились вихремъ странныя виднія, обрывки сновъ, начало кошмара, нервная дрожь пробжала по икрамъ, точно закинулась въ сторону лошадь, на которой онъ куда то мчится. Нжащее тепло залило его голову, остается лишь ощущеніе аромата цвтовъ… розы, Ивелина…

Дыханіе полковника стало ровнымъ и спокойнымъ.

КНИГА ВТОРАЯ.

I.

Графъ де-Франкёръ былъ совершенно счастливъ.

Вставши раннимъ утромъ, онъ открылъ занавсы и ставни оконъ. Все сверкало обновленною свжестью, небо и лса, луга съ уносившимися на встрчу солнцу послдними клубами фіолетоваго тумана, рка съ ея серебристымъ блескомъ. Отъ всего вяло чмъ-то животворнымъ и бодрящимъ, дышалось легко, чувствовался приливъ новыхъ силъ.

Вчера онъ пріхалъ сюда или прошло уже много времени? Мсяцы онъ гоститъ здсь или еще больше,— такъ близокъ сталъ его сердцу этотъ пейзажъ, такъ самъ онъ прижился хорошо въ этой большой комнат? Безъ полученныхъ наканун донесеній изъ Вердена и безъ отчетовъ командующаго за него полкомъ де-Франкёру могло бы показаться, будто весь свой вкъ онъ прожилъ въ этомъ тихомъ пріют, гд вс его любятъ, стараются угодить ему, гд чистый воздухъ полей возстановляетъ его силы и душа отдыхаетъ въ кругу близкихъ сердцу людей.

Одтый въ блый фланелевый костюмъ и въ широкую русскую рубашку, полковникъ осторожно отворилъ дверь и направился въ комнату для купанья. Хотя Маркъ и предложилъ ему услуги своего камердинера Мишеля, отличнаго массажиста, и хотя онъ могъ приказать выкупать себя своему слуг, Франсуа, полковникъ предпочиталъ, изъ обычной нкоторымъ мужчинамъ стыдливости, становиться подъ душъ безъ свидтелей и собственноручно повертывать кранъ аппарата, обдававшаго его то сплошною струей, то частымъ дождемъ.

Одвшись посл купанья, онъ вышелъ изъ дома. А такъ какъ одно утро точь-въ-точь походило на другое, то онъ пересталъ даже различать дни недли. Этимъ правильно повторяющимся прогулкамъ соотвтствовалъ и извстный рядъ обычныхъ впечатлній: блескъ солнца, свжесть воздуха и здоровыя испаренія земли вызывали неизмнно-радостное настроеніе. Полковникъ чувствовалъ себя въ такія минуты совсмъ другимъ человкомъ. Его походка длалась молодою и эластичною, легкія расширялись, во всемъ существ разливалось какое-то ликованіе, какъ у двадцатилтняго юноши, казалось, что стоитъ только захотть, и онъ вотъ-вотъ обойдетъ, обжитъ вс эти луга и лса, перескочитъ черезъ холмы, точно надты на немъ ‘семи-мильные’ сапоги Огра.

И въ это утро онъ сравнивалъ свою обычную жизнь съ теперешнею, и тотчасъ же куда-то вдаль отодвинулись Вердёнъ и непривтливая, холостая квартира. Занятія своимъ дломъ, мечты честолюбивыя, вся мелочь и дрязги служебныя,— все это далеко, далеко. Унылые обды за скучнымъ офицерскимъ столомъ, длинные часы одиночества за военно-техническими или историческими книгами, вечера за вистомъ въ знакомой чиновничьей семь прошли, миновали и нтъ ихъ. Какимъ безотрадно-монотоннымъ представляется такое существованіе изо дня въ день, по разъ сложившемуся порядку, какимъ безцвтнымъ и томительнымъ кажется оно передъ теперешними днями, полными разнообразія, веселья и новыхъ ощущеній, которыя, точно на крыльяхъ, поднимаютъ его и несутъ въ часы утреннихъ прогулокъ.

Графъ де-Франкёръ былъ совершенно счастливъ.

Онъ шелъ быстро, расправивши плечи и грудь, разгорвшись яркимъ румянцемъ. Чувство нжности ко всмъ и ко всему охватывало его сердце, всмъ хотлъ бы онъ отплатить за добро, которое длали ему, такъ какъ никогда и нигд его такъ не любили. Старики Фабье съ необычайнымъ радушіемъ ухаживали за нимъ. Лилія была для него самою милою сестрой, и Маркъ, признавшій его доброе вліяніе надъ собою въ тревожный вечеръ его прізда, относился къ нему съ особенною любовью и съ тмъ уваженіемъ, какое внушаетъ сила и прямодушіе. Насколько прочно, однако, улаженное имъ примиреніе супруговъ? И почему бы не быть ему прочнымъ? Маркъ, повидимому, искренно вернулся къ своей жен, она, казалось, совсмъ забыла его дурные поступки. Стало быть, все обстоитъ благополучно, въ наилучшемъ вид.

Весьма возможно, что, вдумавшись поглубже, полковникъ былъ бы мене спокоенъ. Имлъ ли онъ хотя какое-нибудь основаніе думать, что Маркъ на самомъ дл отказался отъ своей любви или отъ своихъ амурныхъ похожденій? Объ этомъ старшій братъ, изъ деликатности, не спросилъ даже Марка, по-своему и въ лучшую сторону объясняя себ его молчаніе. Но что же мшало Марку, помирившись съ женою, продолжать съ большею осторожностью, разумется, свое ухаживаніе за баронессой? Ихъ поцлуй на темной веранд, уста въ уста, не былъ ли доказательствомъ связи, обязывающей ихъ обоихъ на будущее? Убаюкивающая доврчивость брала, однако же, верхъ у полковника по двумъ причинамъ: во-первыхъ, въ простот своего, честнаго сердца онъ доброму врилъ больше, чмъ дурному, во-вторыхъ,— и это въ особенности,— новое состояніе его души, эгоистичное и сбивающее его самого съ толку, отклоняло его вниманіе и захватывало все его существо.

Съ той минуты, какъ онъ вошелъ въ цвтущій садъ и встртилъ тамъ чудную Ивелину, осыпанную розами, полковникъ былъ влюбленъ. Онъ былъ влюбленъ наивно и восторженно, отдаваясь сладкому опьяненію, къ которому примшивались чувства умиленія передъ слишкомъ раннею юностью двушки и благоговнія передъ ея чистотой. Нахлынуло на него это вдругъ, съ перваго же вечера, точно внезапная болзнь, только самъ онъ не зналъ, какъ назвать этотъ очаровательный недугъ. Онъ былъ влюбленъ и не подозрвалъ этого.

Подобно тмъ женщинамъ, которыя весь жизненный путь свой прошли, не испытавши паденія потому, что соблазна не встртилось, графъ де-Франкёръ не имлъ о любви никакого понятія. Не могъ онъ назвать этимъ словомъ ни свои гарнизонныя развлеченія, ни дорого обходившіяся забавы въ Париж во время короткихъ отпусковъ. Боязнь потерять свободу, инстинктивная робость, боязнь того, что не съуметъ онъ сдлать женщину счастливою, опасенія неудачи въ выбор жены, въ особенности же отсутствіе истиннаго и глубокаго чувства всегда заставляли его избгать женитьбы. Таму же способствовали и обстоятельства его жизни: молодымъ офицеромъ онъ былъ въ Африк, потомъ въ Сенегал и уже въ очень зрломъ возраст ршился вернуться во Францію, уступая просьбамъ матери и чтобы жить вмст съ нею.

Еслибъ онъ тщательно обсудилъ свое настроеніе, то, конечно, не остался бы настолько спокойнымъ и его честная, прямая душа сильно встревожилась бы этою позднею страстью, грозившею поставить его въ совершенно безвыходное положеніе. Но онъ безсознательно отдавался блаженству любви, ни о чемъ не задумываясь, забывая свои годы и ничего не загадывая впередъ. Сердце было полно настоящимъ и Ивелиной.

Каждое утро, въ часъ ранней свжести, его фантазія воспроизводила образъ этой двушки съ такою силой, какой предполагать нельзя было въ человк его лтъ и настолько уравновшенномъ. Во время прогулки, то раньше, то поздне, смотря по ходу его мечтаній, но неизбжно всякій разъ носилось передъ нимъ одно видніе: ея прелестный взоръ, ея улыбка. Вначал онъ видлъ въ нихъ лишь выраженіе ея души и такъ неясно, что не могъ разобрать ни цвта глазъ, ни формы улыбавшихся ему губъ. Потомъ, незамтно, мало-по-малу видніе становилось опредленне, осязательне, и передъ нимъ блистала красотой живая женщина, Ивелина. Въ томъ же плать, въ какомъ она была въ саду, и въ тхъ же башмакахъ изъ желтой кожи, въ широкополой соломенной шляп, въ которой онъ встртилъ ее въ первый разъ, онъ каждое утро видлъ ее то на опушк молодого лска, то на тропинк подъ ветлами. Онъ не бралъ съ собой Тигіаля, чтобы тотъ не испугалъ ее, на самомъ дл же, чтобы не спугнуть его мечты. И она шла рядомъ съ нимъ, и они обмнивались рчами, слышными ему, но неуловимыми, невнятными, какъ бываетъ въ сновидніи. Такъ доходила она съ нимъ до воротъ парка и такъ же не вдругъ исчезала, точно таяла въ воздух, въ которомъ на мигъ еще сверкалъ ея прелестный взоръ, ея улыбка… Счастливый и довольный, полковникъ возвращался домой съ сіяющимъ лицомъ.

Въ это утро она не явилась ему ни въ тни ветелъ, ни подъ свжею зеленью лса. Случилось такъ, быть можетъ, потому, что онъ впередъ объ этомъ слишкомъ много думалъ, слишкомъ сознательно разсчитывалъ на фантастическое свиданіе съ нею, вмсто того, чтобы всецло, безъ думы, отдаться прихотливой мечт, изъ которой она возникала, какъ сочнечный лучъ изъ багрянца зари. Но если и не удалось ему вызвать обычную иллюзію ея присутствія, то все же въ немъ самомъ она была, души его не покидала.

Очарованіе это овладло имъ такъ внезапно, такъ захватило его всего и такъ сливалось со всмъ, его окружавшимъ, — съ волшебною прелестью лта, съ ароматомъ только что скошеннаго сна, съ яркимъ цвтомъ розъ, — что графъ де-Франкёръ ни на минуту не задумался о себ, ни разу внутрь себя не заглянулъ, какъ будто ничего ровно не произошло и совершенно въ порядк вещей, что онъ въ сорокъ восемь лтъ беззавтно отдается любви къ этой двочк, почти ребенку.

Онъ не задавался даже вопросомъ, къ чему же собственно приведетъ его это непреодолимое и наивное увлеченіе? Убаюкивала его, быть можетъ, одна весьма смутная иллюзія, часто свойственная людямъ всхъ возрастовъ,— будто жизнью не спта никогда ихъ послдняя псня, будто жизнь можно пережить еще разъ съ начала, и невдомые горизонты счастья, не встрченнаго раньше, откроются какъ разъ въ то время, когда всего мене можно ожидать. Мечта ребяческая, разумется, но полковникъ въ этомъ отношеніи былъ похожъ на тхъ моряковъ, которые состарились на корабл, не испытавши любви.

II.

Вернувшись съ прогулки, графъ де-Франкёръ направился къ новому зданію, въ которомъ онъ каждое утро навщалъ своихъ любимцевъ — лошадей.

Слуги справляли свое дло передъ конюшней. Кучеръ окачивалъ экипажъ водою изъ ведра. Запахъ кожи вырывался изъ открытыхъ оконъ комнаты для сбруи, гд блестли лакированные хомуты и никелированные приборы. Полковникъ вошелъ въ полутемную конюшню. Двое конюховъ въ шотландскихъ шапочкахъ задавали кормъ лошадямъ. Де-Франкёръ привтливо отвтилъ на поклоны слугъ, окинулъ глазами крупы нормандской запряжки супруговъ Фабье, рыжей лошади Марка, щеголеватой англійской подъ дамское сдло и остановился у лакированныхъ дубовыхъ стойлъ Пуату и Коры.

Онъ похлопалъ по крупу своего фронтовика, осмотрлъ подстилку и остался доволенъ исправнымъ аппетитомъ, съ которымъ сильный конь перемалываетъ широкими зубами засыпанный ему овесъ. Затмъ полковникъ перешелъ къ Кор. Она узнала своего господина съ той минуты, какъ онъ вошелъ въ конюшню, и, зачуявши его, начала волноваться подъ скребницей, которую денщикъ проводилъ по ея гладкимъ бокамъ.

— Смирно, эй!— сказалъ полковникъ, проходя въ стойло. Кора покосилась на него своимъ чернымъ, кроткимъ глазомъ и потянулась къ нему розовыми ноздрями. Легкая дрожь все еще пробгала по тлу пугливой баловницы.

— Смирно, смирно, красавица моя!— и онъ трепалъ ее по ше, гладилъ ея гриву, ласкалъ Кору, какъ женщину.

Онъ любилъ своихъ лошадей настолько, что не захотлъ разстаться съ ними и кому-либо поручить ихъ на время своего отсутствія. Любимицей была Кора, несмотря на ея маленькія предательства, за то Пуату пользовался своего рода уваженіемъ, какъ добрый братъ низшей расы, и — почемъ знать?— быть можетъ, лучшей расы, чмъ людская, такъ какъ статный конь былъ вренъ и понятливъ, на него можно положиться.

Послышался громкій визгъ. Тигіаль, подкарауливавшій своего господина за дверью, кинулся къ нему, неистово размахивая хвостомъ и задавая дикую выпляску всмъ тломъ. Де-Франкёръ улыбнулся,— и этотъ тоже любитъ его, по-своему… Отъ дома приближался Мишель, камердинеръ Марка, изъ-за обычнаго выраженія лица хорошо вышколеннаго слуги, обязаннаго сдерживать и взглядъ свой, и улыбку, проглядывало, тмъ не мене, нчто далеко не безразличное для полковника, — искренняя симпатія къ нему, дозволительная всякому человку, хотя бы и лакею по отношенію къ господину.

— Господинъ виконтъ изволитъ работать въ мастерской, — доложилъ Мишель, — и проситъ господина графа пожаловать къ нимъ завтракать, если это не затруднитъ господина графа.

III.

По заведенному порядку, гость съдалъ первый свой завтракъ въ комнат Марка, такъ какъ здоровый желудокъ полковника не могъ выжидать натощакъ общаго завтрака, къ которому звонили въ половин перваго часа.

— Ну, ужь иди, коли позволяютъ,— обратился графъ къ Тигіалю, не осмливавшемуся слдовать за нимъ съ тхъ поръ, какъ его удалили изъ дома въ наказаніе за то, что онъ плохо обошелся съ кошками мадамъ Фабье. Она воспитывала цлый выводокъ ихъ у себя въ комнат, присутствіе огромнаго пса повергало ихъ въ неописуемый ужасъ и смятеніе. А потому ему и былъ воспрещенъ входъ въ домъ, лишь мастерская Марка признавалась нейтральною территоріей.

Входя туда, полковникъ быстро отскочилъ назадъ и захлопнулъ дверь: онъ увидалъ въ залитой солнечнымъ свтомъ комнат совершенно голую женщину, натурщицу, съ которой Маркъ спокойно писалъ свою картину, стоя передъ большимъ полотномъ.

— Ничего, входи, входи, я кончилъ!

Графъ де-Франкёръ вошелъ, чувствуя себя крайне неловко и не глядя на это очень блое тло, какъ бы застывшее неподвижно въ поз нимфы въ лсу. Ни голова, ни глаза живой статуи не шевельнулись, на ея лиц замерла заказная улыбка, точно не этой женщин принадлежало ея обнаженное тло. Но вся ея стыдливость вернулась къ ней, какъ только Маркъ сдлалъ знакъ, что сеансъ конченъ. И какъ ни быстро скрылась она за ширмы, все-таки, можно было замтить, насколько сильно она покраснла, и равнодушіе натурщицы смнилось нсколько запоздалымъ приливомъ стыда женщины, застигнутой чужимъ человкомъ. Ея не было видно и слышалась лишь торопливая возня одванья. Пока она была тутъ, графъ де-Франкёръ не вымолвилъ ни слова, онъ разсматривалъ ея изображеніе на картин, написанное мягко, излишне розоватымъ тономъ, въ общемъ же весьма недурно. Когда ушла натурщица, онъ проговорилъ:

— Какъ же это ты не запираешь двери?

Марка забавляло смущеніе брата.

— Я думалъ, она заперта,— отвтилъ онъ.— Оказывается, однако, что и кирасирскіе полковники кое-чего боятся!

— Да, вдь, я же не художникъ,— добродушно возразилъ де-Франкёръ и подумалъ про себя при этомъ, что представляющееся необходимостью для людей профессіи весьма мало нужно такимъ любителямъ, какъ Маркъ. Но Маркъ былъ занятъ и въ это время не думалъ о своихъ дурачествахъ съ баронессой: стало быть, нтъ худа безъ добра.

— Я надюсь послать это на выставку,— сказалъ Маркъ, необыкновенно усердно работавшій надъ своею картиной послднія дв недли.

Въ дверь осторожно постучали, явился Мишель съ завтракомъ: съ чаемъ со сливками для Марка, съ яйцами, ветчиной и бутылкою шабли для полковника. На краю подноса лежала также почта.

— Письмо отъ Жюмьежа,— проговорилъ Маркъ.— Сообщаетъ объ открытіи охоты въ имніи Деваренна. Тамъ съ нимъ и съдемся.

Деваренъ, о которомъ не разъ уже слышалъ полковникъ, былъ фабрикантъ-милліонеръ, владлецъ большаго лса, прудовъ и всякихъ хорошо оберегаемыхъ охотничьихъ угодій. Въ Люзерм онъ прогостилъ дв недли съ женою и дочерью до прізда графа.

Складывая письмо, Маркъ, какъ бы мимоходомъ, прибавилъ, точно это имло какое-либо отношеніе къ охот:

— Надо мн създить узнать о здоровь мадамъ Сіу.

Мадамъ Сіу — богатая тетка барона де-Бретъ, у которой онъ, отчасти изъ экономіи и отчасти изъ осторожности, оставилъ жену, такъ какъ считалъ себя главнымъ наслдникомъ этой старой и болзненной дамы. За послдніе дни она чувствовала себя очень плохо, но баронъ уже столько разъ видалъ, какъ она то умираетъ, то поправляется, что не нашелъ нужнымъ изъ-за этого сокращать свое путешествіе. Естественное дло, что баронесс нельзя было отлучаться изъ Жозе, и Маркъ, хотя побывалъ тамъ два раза, видлъ ее лишь на очень короткое время и при свидтеляхъ.

Жюго привозилъ всти о здоровь старухи, снуя изъ одного замка въ другой, но три дня онъ уже не показывался, самъ задержанный дома болзнью.

— Хорошо было бы, еслибъ и ты со мною похалъ, — сказалъ Маркъ.— Верхомъ бы прокатились вмст.

— Можно войти?— послышался голосъ за дверью.

IV.

Вошла Лилія въ розовомъ фуляровомъ пеньюар, она только что встала съ постели и сіяла, какъ лтнее утро.

— Здравствуйте!

Она протянула руку деверю и, нагнувшись къ мужу, поцловала его въ лобъ. Ее можно было принять за другую женщину, на столько она казалась довольною и помолодвшею. Маркъ обхватилъ рукой ея станъ и привлекъ ее къ себ. Полковникъ улыбался, они довольный ихъ примиреніемъ. И на самомъ дл, то былъ настоящій миръ, одинъ изъ тхъ возвратовъ нжности, при которомъ вся власть была бы на сторон женщины, если бы она умла воспользоваться силой привычки и новымъ разцвтомъ красоты подъ вліяніемъ сознанія, что опять она любима.

Лилія сказала:

— Кажется, отцу надо поговорить съ тобой, онъ получил письмо отъ своего повреннаго.

Графу пріятно было, что она обратилась къ мужу на ‘ты’, не несмотря на маленькую неловкость, которую испытываетъ всякій холостякъ при вид влюбленныхъ супруговъ, онъ завидовалъ имъ отъ всей души.

— Стало быть, судиться хотятъ?— спросилъ Маркъ. Дло шло о спор изъ-за клочка земли съ сутягой-сосдомъ. Маркъ взялся помогать тестю и велъ переговоры съ адвокатами.

— Вроятно, судиться,— отвтила Лилія.— Отецъ объяснитъ теб.

— Хорошо, я пройду къ нему. Хочешь чаю?

— Пожалуй, изъ твоей чашки.

Лилія положила четыре куска сахара, надъ чмъ они разсмялисъ. Она любила полакомиться, какъ кошка, и пококетничать была не прочь, что выходило у нея очаровательно. Маркъ поднялся ея мста и спросилъ:

— Собираются къ обдн?

— Конечно.

— Смотри же, не запаздывай,— проговорилъ онъ весело, такъ какъ зналъ, что она часы проводитъ за туалетомъ.— Будьте умниками и красокъ не трогайте,— прибавилъ онъ, выходя изъ комнаты.

Лилія выпила свой переслащенный чай, взглянула на фигуру голой женщины въ картин на мольберт и сдлала маленькую гримасу.

— Не правда ли, у Марка большой талантъ? Положимъ, н6 нравились мн вначал эти его натурщицы. Ну, пускай бы мужчины, а то… Когда позировали женщины, я всегда сидла тутъ съ работой, и — какъ бы вамъ сказать?— мн немножко противно было это… тло для рисованія. Впрочемъ, нужно же ему чмъ-нибудь заниматься.

Графъ де-Франкёръ покачалъ головой. Ему долго не нравилась не совсмъ понятная для него праздность брата, обусловленная своего рода недовольствомъ съ тхъ поръ, какъ, вслдствіе размолвки съ посланникомъ, его братъ вынужденъ былъ оставить службу вскор посл своей женитьбы. Тутъ взманила было его политика, но неудача на депутатскихъ выборахъ заставила его отказаться отъ всякой карьеры, и тогда, откинувши честолюбіе, онъ халъ на Мартинику въ большія помстья стариковъ Фабье, разообразилъ свое лнивое бездлье охотой, рыбною ловлей и музыкой. Маркъ и этою страстишкой увлекался, пока не перекинуло его на живопись.

Между тмъ, Лилія обшаривала мастерскую, съ тревожнымъ любопытствомъ перевертывала рамы съ натянутыми полотнами, заглядывала въ картоны. Ея невольный сообщникъ, де-Франкёръ, находилъ это не совсмъ-то дозволительнымъ.

— Какъ бы мн хотлось знать…— начала было она, закусывая губку, и вдругъ въ ея глазахъ сверкнулъ огонекъ: она нашла о, что искала, схватила въ руки одно полотно и показала его половнику

Онъ подошелъ ближе и узналъ начатый портретъ баронессы де-Бретъ.

— Ну, скажите, хороша она? Находите вы ее красивой?— заговорила Лилія съ досадой, которая была бы забавна, если бы не была такъ искренна.— О, мужчины! Еслибы я не такъ любила Марка, я измазала бы носъ этому мерзкому портрету. Негодная женщина!

И тотчасъ же она поставила картину на прежнее мсто, позади другихъ рамъ, изъ опасенія, что ей достанется. Полковникъ отечески улыбался, настолько весь видъ Лиліи въ эти минуту покаялся ему задорнымъ и сконфуженнымъ, и такъ была она мила въ то же время.

— Знаете ли,— говорила она,— есть нчто, въ чемъ мн не слдовало бы признаваться, но если бы старой тетк сдлалось хуже, я ничуть не была бы этимъ недовольна, такъ какъ баронъ вернулся бы тогда и покрпче сталъ бы присматривать за своею супругой. Пока эта женщина здсь, я никогда не буду покойна.

Затмъ, подумавши, она продолжала:

— Маркъ правъ, все-таки, сегодня надо създить въ Жозе. Только, знаете, я тоже поду, такъ-то надежне будетъ… Я съ Ивелиной въ коляск, а вы верхами, какъ онъ говорилъ.

— Какъ, вы знаете?— удивился полковникъ.

Она покраснла, растерялась и, стараясь смхомъ скрыть свое смущеніе, сказала:

— Не говорите только, прошу васъ… Я слушала за дверью.

— О!— вырвалось у Франкёра.

Лилія развела руками, какъ бы извиняясь: да, конечно, не хорошо, она сама знаетъ… И де-Франкёръ, хотя и былъ немного возмущенъ этимъ, все-таки, не могъ рзко осудить ее. Онъ нашелъ ее даже необыкновенно милою, когда она, подхвативши свой пеньюаръ граціознымъ жестомъ, быстро исчезла изъ мастерской со словами:

— До свиданія, бгу одваться, чтобъ явиться въ красот передъ Господомъ Богомъ.

V.

‘Не знаю, чего же еще можно требовать, если не признать ея красоты?’ — думалъ графъ де-Франкёръ два часа спустя въ маленькой церкви Люзерма, гд онъ сидлъ на передней скамь между старикомъ Фабье и Маркомъ.

Лилія была на самомъ дл хороша, а сидвшая рядомъ съ ней Ивелина была обворожительна.

Полковникъ только ее и видлъ, только о ней и думалъ, только ею и любовался. Съ нимъ что-то странное происходило, похожее на ощущенія человка, который видитъ во сн, будто носится по волнамъ. Набгавшій валъ подхватывалъ его сердце и поднималъ куда-то, точно это была галлюцинація. И, вмст съ тмъ, ничего не было похожаго на сновидніе, готовое исчезнуть, какъ только человкъ очнется. Сознаніе дйствительности и реальности всего окружающаго не покидало де-Франкёра и вызывало въ немъ чувство таинственнаго изумленія.

‘Да, это не мечта, не моя фантазія,— думалъ онъ,— она тутъ на самомъ дл, я вижу ее, могу дотронуться до нея, удостовриться въ ея присутствіи’.

И это волновало его, какъ нчто таинственное, непонятное ему, онъ переживалъ чудныя мгновенія и сознавалъ, что это радостное чувство въ немъ отъ Ивелины. Она — все для него, и во всемъ она! Ея скромность придаетъ особенную прелесть этой маленькой, бдной деревенской церкви. Ярче свтъ льется изъ грубо расписанныхъ оконъ потому, что она тутъ, служба торжественне отъ того, что она молится. И старенькій, краснолицый священникъ нравится де-Франкёру потому, что онъ служитъ для нея. Дивно кротко лицо ея во время молитвы и какъ изящны движенія, когда она беретъ въ руки молитвенникъ или опускается на колни и склоняетъ головку. Во всей ея фигур есть нчто необъяснимо прекрасное, внушающее сладкое благоговніе. Она напоминаетъ мадонну, божественно-чистую въ своемъ двственномъ материнств.

И ни одинъ грховный помыселъ не примшивался къ этому обожанію. Полковникъ хорошо зналъ матеріальную, грубую сторону любви, но въ эту минуту все низменное было далеко отъ него. И, тмъ не мене, Ивелина была для него не ангеломъ безплотнымъ. Она представлялась ему двой и супругой, и матерью, равно и неизмнно чистою во всхъ трехъ видахъ. Де-Франкёръ высоко чтилъ законы природы и не допускалъ мысли, будто что-либо, созданною высшею и невдомою силой, могло быть низкимъ или нечистымъ. Первымъ же дломъ все сливалось для него въ одномъ чувств восторга передъ красотой молодой двушки. А потому все казалось ему прекраснымъ — голоса пвчихъ, колнопреклоненія двухъ маленькихъ прислужниковъ съ ихъ колокольчиками, весь обрядъ богослуженія, и вс казались ему добрыми, хорошими, близкими его сердцу.

VI.

Обдня кончилась, они выходили, отвчая на поклоны толпившихся вокругъ нихъ крестьянъ. Ивелина, шедшая впереди полковника, омочила пальцы въ мраморной чаш и, обернувшись назадъ, дотронулась до его руки, длясь съ нимъ святою водой. Онъ поклонился и одновременно съ нею сдлалъ крестное знаменіе. И это легкое прикосновеніе, какъ всякій обмнъ, точно сблизило ихъ. Она улыбнулась ему. Яркое солнце обдавало ихъ знойными лучами, вызывало румянецъ на ея лиц, играло на немъ сквозь поля соломенной шляпы съ цвтами.

— Какъ хорошо сегодня!— сказала Ивелина.

По дорог перепархивали и щебетали воробьи. На темныхъ крышахъ селенія старая солома просвчивала изъ-за тонкой стки зелени. На встрчу попадались блокурыя дти, краснощекія и чистенькія, старики сидли у дверей домовъ и грли на солнц свои старыя кости. Молодые парни, одтые по-праздничному, тснились въ дверяхъ кабака. Женщина доставала воду изъ колодца.

— Да, хорошо!— отвтилъ де-Франкёръ, и звукъ собственнаго голоса удивилъ его, какъ то бываетъ съ человкомъ, очнувшимся вдругъ отъ того, что проговорилъ громко во сн.

Нкоторая робость, которую онъ всякій разъ испытывалъ вблизи Ивелины, длала его неловкимъ, и, подъ вліяніемъ немного неуклюжей сдержанности, онъ не находилъ, о чемъ говорить съ нею,изъ боязни смутиться и ее смутить чмъ-либо, могущимъ невольно выдать затаенную его мечту. Вдали отъ Ивелины онъ чувствовалъ себя совершенно свободно и наслаждался воспоминаніями о ней. Съ нею онъ становился серьезенъ. И она своимъ уже врнымъ женскимъ чутьемъ угадывала его замшательство и раздляла его, хотя и безъ примси страха, такъ какъ ена знала, что онъ добръ и деликатенъ, и относилась къ нему съ искреннею симпатіей.

— А куда же двались месье и мадамъ Фабье?

— Они пошли навстить своихъ бдныхъ,— отвтила Ивелина.— Посл обдни они всегда это длаютъ.

Они вышли изъ села на полевую дорогу. Лилія и старая двица де-Кержюзанъ шли сзади нихъ, Маркъ — впереди съ маленькою Жанной, а полковникъ и Ивелина — рядомъ, испытывая впечатлніе уединенія и окружающей ихъ пустоты, что всегда чувствуется на большомъ простор. Рчка извивалась блестящею змйкой по зеленымъ лугамъ. Было такъ жарко, что на душу ложилась истома.

— Не слишкомъ скоро мы идемъ?— спросилъ де-Франкёръ.

Она сдлала отрицательный знакъ головой.

— Какъ Жанна счастлива съ своимъ отцомъ!— сказала Ивелина.

Полковникъ взглянулъ на прыгающаго ребенка и на Марка, забавляющагося вмст съ двочкой.

— Онъ такое же дитя, какъ его дочь,— тихо проговорилъ Франкёръ.— А маленькая Жанна такъ мила, что нельзя ее не любить.

— Вс дти милы,— сказала молодая двушка.— У насъ въ Манг (ихъ помстье на Мартиник) было множество дтей всхъ цвтовъ, блыя дтишки, мулаты, негры, и я не знаю, право,которыя изъ нихъ лучше.

— Мальчики шумливе двочекъ,— замтилъ онъ, преслдуя свою мысль.

— О, мальчики всегда живе!— сказала она наивно.— Я думаю, что мать должна любить мальчика больше, чмъ двочку.

— Да? А почему?

— Я… я не знаю,— и она немного смутилась, покраснла и перемнила разговоръ.

Позади нихъ слышался смхъ Лиліи и мадемуазель де-Кержюзанъ.

Какъ крестная весела! Она совсмъ поправилась, она не была больна, сколько мн извстно, грустна она была до вашего прізда.

— Неужели?— сказалъ онъ и замтилъ, что его спутница опять вспыхнула, и ему необыкновенно нравились эти переходы отъ наивной правдивости къ стыду изъ-за сказаннаго.

— Когда мы шли въ церковь, мн помнится, ваша тетушка говорила, что долженъ скоро пріхать вашъ двоюродный братъ Ивонъ.

— Да, въ субботу той недли.

— Вы, вдь, вдвойн родня? Похожъ онъ на васъ?

— О, нтъ! Ивонъ маленькаго роста, блокурый, точно и не креолъ совсмъ. Дядя (такъ она называла г. Фабье) прозвалъ его маленькимъ бретонцемъ.

— Онъ хочетъ быть морякомъ, какъ его отецъ и дядя? Славная это карьера. Только жить приходится одинокимъ, далеко отъ родныхъ. Тяжело должно быть женамъ моряковъ.

— Да, конечно, опасности…— и она подняла на полковника суой ясный взоръ.

— А разлука?

— Думать можно другъ о друг,— отвтила она тихо, съ мечтательнымъ взглядомъ.

— И вы бы согласились быть женою моряка?

— Не знаю, можетъ быть,— сказала Ивелина.— Если бы отъ меня завислъ выборъ, я бы, пожалуй, предпочла быть женою военнаго, можно не разставаться. Вотъ кавалерія, напримръ, или кирасиры — какой восторгъ! Я была въ Париж на смотру 14 іюля, какое это было великолпіе!

Полковникъ вздохнулъ полною грудью и прибодрился: какъ вычурно она сказала это! Не важная теперь для него фигура какой-то маленькій Кержюзанъ! ‘Ваши кирасиры — какой восторгъ!’ — милйшій полковникъ пріосанился молодцомъ, по-военному.

Маркъ издали улыбался, точно угадалъ, о чемъ они говорятъ, поджидалъ ихъ. Какъ ни было пріятно идти вдвоемъ съ Ивелиной, полковникъ ничего не имлъ противъ вмшательства въ бесду третьяго лица, что давало ему возможность вс думы сосредоточить на Ивелин, отдаться очарованію, слушая, какъ она говоритъ смется съ Маркомъ. Ихъ непринужденная короткость не возбуждала даже зависти де-Франкёра, такъ какъ онъ никогда не осмливался обращаться съ нею настолько свободно. Къ тому же, невозможность заговорить съ нею о любви вынуждала его довольствоваться ролью страстнаго мечтателя, таящаго въ глубин сердца свои нмые восторги.

Далеко не важны были т нсколько фразъ, которыми онъ обмнялся съ двушкой, но это было уже много, и этого было довольно. Ея слова безконечно повторялись въ его памяти, а съ ними вмст воспроизводились ея фигура, жесты, выраженіе лица и дажеинтонація голоса, все то, что длало ее существомъ особливымъ, исключительнымъ, высшимъ. Въ продолженіе трехъ недль онъ ни разу не испытывалъ лучшаго и большаго наслажденія, ибо до сихъ поръ лишь одно воображеніе работало надъ созданіемъ этой поэмы любви, такой чистой и прекрасной, и разцвтшей такъ поздно.

Тмъ не мене, смхъ Ивелины вызвалъ въ немъ легкую тревогу. Маркъ имлъ обыкновеніе смотрть женщинамъ прямо въ лицо и такимъ особеннымъ взглядомъ, который совсмъ не нравился де-Франкёру въ эту минуту. И держалъ себя Маркъ очень вольно, пожалуй, даже слишкомъ вольно съ молодою двушкой. Смутное и неопредленное чувство ревности кольнуло полковника. Но Маркъ казался настолько добродушнымъ, она была такъ чиста… И какъ только могла придти ему нехорошая мысль въ голову?… И, все-таки, крайне непріятно было ему это мимолетное впечатлніе.

— Дядя,— сказала Жанна,— хочешь нарвемъ васильковъ Ивелин?!

— Съ удовольствіемъ, дточка.

И онъ сталъ рвать цвты, сгибая свой огромный станъ по вол и по указаніямъ шаловливой двочки, кричавшей ему: ‘Тутъ… вонъ тамъ, ахъ, какой хорошенькій!’ Глядя, какъ онъ перепрыгиваетъ канавы у дороги и нагибается къ самой земл, Жанна хлопала рученками.

— Дядя, ты большой-большой такой… знаешь, на кого ты похожъ? На великана, про котораго бабушка разсказывала: нагнется имъ и слышитъ, какъ трава ростетъ.

— Это правда, и я слышу,— отвтилъ полковникъ серьезно.

Жанна смотрла на него съ улыбкой удивленія, Маркъ смялся, тихо улыбалась и Ивелина. А онъ думалъ про себя: да, трава ростетъ и покрывается пышнымъ цвтомъ. Онъ это хорошо слышитъ, въ своемъ сердц чувствуетъ это.

VI.

Вставали изъ-за стола. Жара была удручающая.

— У васъ слишкомъ много и слишкомъ хорошо дятъ, — сказалъ де-Франкёръ Марку.

Очень воздержанный у себя въ полку, онъ не привыкъ къ деревенскому обилію яствъ и къ разнообразію винъ.

— Не дурно!— отвтилъ Маркъ, съ блестящимъ взглядомъ, съ раскраснвшимися щеками, съ очень веселымъ видомъ.

— Серьезно, я чувствую, что начинаю тяжелть.

— Во всякомъ случа, не отъ недостатка движенія. Моціонъ ты длаешь достаточный. Встряхнемся, пойдемъ фехтовать передъ поздкой верхомъ.

— Теперь, въ такую-то жару?

И машинально онъ послдовалъ за Маркомъ въ фехтовальную залу.

— Ты долженъ дать мн нсколько уроковъ, вроятно, я поотсталъ,— и Маркъ уже снялъ жакетку и жилетъ, снялъ со стны маски и рапиры съ мягкими наконечниками, попробовалъ упругость стали.

— Безъ нагрудниковъ?— сказалъ полковникъ.— Не особенно люблю я это.

— Ну, что тутъ можетъ сдлаться?

Онъ надлъ перчатку въ то время, какъ старшій братъ расширялъ маску, оказавшуюся тсной.

— Готовъ?

Они стали, шпаги поднялись, поклонъ, оба приняли боевую позицію, Маркъ — нсколько вяло, полковникъ — твердо и солидно, какъ настоящій ‘прево’. Рапиры скрестились, короткій лязгъ стали, неудачно парированный ударъ и пуговка шпаги ткнула Марка прямо въ грудь. Онъ сдлалъ быстрое движеніе назадъ.

— Разъ, тронутъ!

Нершительныя движенія, рапиры ищутъ, избгаютъ, подкарауливаютъ другъ друга, нервно сталкиваются, колеблятся, рзкій звукъ, Маркъ выпалъ, но сухой ударъ отклонилъ его шпагу и короткимъ рипостомъ онъ получилъ второй ударъ.

— Тронутъ!— крикнулъ онъ, немного раздосадованный на этотъ разъ, уязвленный въ наивномъ самолюбіи, почти всегда разыгрывающемся въ подобныхъ случаяхъ.

Въ комнату безшумно вошли Лилія и старшая двица де-Кержюзанъ и стали сзади Марка, глядя на фехтующихъ съ тмъ немного удивленнымъ и тревожнымъ любопытствомъ, какое возбуждаютъ въ женщинахъ грубыя забавы мужчинъ. Маркъ не замтилъ вошедшихъ. Но графъ де-Франкёръ, изъ желанія сдлать пріятное Лиліи, повелъ игру мягче, далъ себя тронуть разъ и два. Возбужденный удачей, Маркъ усилилъ нападеніе. Полковникъ ограничивался тмъ, что защищался, парировалъ его удары. Появилась Ивелина, веселая, улыбающаяся, и, нжно обнявши Лилію, составила съ нею восхитительную группу. Вниманіе полковника было отвлечено, и онъ получилъ разъ за разомъ нсколько ударовъ.

— А-га! поправляться начинаю!— воскликнулъ Маркъ.

Это подзадорило, даже раздражило де-Франкёра: таковы вс, не исключая и лучшихъ людей. На удары онъ сталъ отвчать рипостами и уже мене щадилъ брата, желая передъ нею показать свое превосходство. Но Маркъ, живо и немного предательски, защищался, какъ могъ, не разбирая, строго ли корректны наносимые имъ удары, лишь бы они были удачны, увертываясь отъ наносимыхъ ему или прямо отрицая ихъ. Маленькая фальшь брата сердила полковника, всегда спокойнаго и сдержаннаго. Къ тому же, присутствіе Ивелины, завтракъ, та горячка крови, которую испытываетъ человкъ въ бою, хотя бы и примрномъ, подйствовали на Франкёра возбуждающимъ образомъ. Стукъ оружія сталъ суше, жестче, въ немъ послышалось нчто ожесточенное, злое, напоминающее о дуэли и опасности. Послдовалъ сильный ударъ съ размаха, звукъ переломившейся шпаги, въ то время, какъ отскочившая отъ нея пуховка влпилась въ платье Ивелины, а обломокъ, оставшійся въ рук полковника, ударилъ Марка въ бокъ и разорвалъ его рубашку.

— Тронутъ по-настоящему теперь,— сказалъ Маркъ и тотчасъ же снялъ маску.

Онъ улыбался, глядя на брата съ легкою ироніей побжденнаго. Полковникъ, въ досад на себя за то, что согласился драться безъ нагрудниковъ, проговорилъ сердито:

— Убить могъ тебя… Да на теб кровь!

Дамы встревожились, Лилія въ испуг бросилась къ мужу, — она увидала нсколько капель крови на его рубашк.

— О, Боже мой!— прошептала молодая женщина.

— Ну, что такое? Пустяки… нтъ ничего,— смялся Маркъ, стараясь скрыть свое недовольство.

На его боку оказалась довольно длинная царапина. Взбшенный и огорченный полковникъ продолжалъ ворчать и извиняться. А Маркъ, къ которому приставали съ всхъ сторонъ, сердился, кричалъ, чтобы его оставили въ поко. Но, уступая просьбамъ, Лиліи, онъ послдовалъ за нею въ спальню, гд жена залпила его царапину англійскимъ пластыремъ.

— Это по моей вин,— повторялъ Маркъ.— Робертъ не соглашался безъ нагрудниковъ, я заставилъ его. Гд онъ, добрый мой Робертъ? Видъ у него совсмъ убитый.

— Ахъ, какая неосторожность!— повторяла Лилія.— Нехорошіе вы, мужчины!

Она ласкающимъ движеніемъ руки прижимала пластырь, Маркъ смялся надъ ея испугомъ.

— Настоящее ты дитя,— сказалъ онъ.

Тогда она быстрымъ, влюбленнымъ движеніемъ припала губами къ пораненному мсту.

— Заживай, рана!

VIII.

Графъ де-Франкёръ вышелъ изъ фехтовальной залы, вернулся въ свою комнату, задернулъ драпировки и бросился на постель. Странныя мысли вертлись въ его голов. Ему стыдно было. Какъ могъ онъ разгорячиться въ шуточной драк съ братомъ? Изъ-за чего? Чтобы щегольнуть побдой передъ Ивелиной?… Какъ это мелко! И почему непремнно передъ нею? Стоило ей появиться, и онъ съ оружіемъ въ рукахъ готовъ было оспаривать ее у всхъ, у роднаго брата даже, если бы тотъ сталъ его соперникомъ.

И тутъ онъ вдругъ понялъ всю правду, мучительную правду. Онъ любилъ. Да, слово, котораго онъ вымолвить не смлъ, раздавалось громко въ его душ. Онъ любилъ эту двушку страстною, исключительною любовью, готовою ревновать ея взгляды, ея мысли, готовою на все, чтобы понравиться ей. Онъ любилъ не какъ поэтъ, а какъ мужчина, со всми слабостями человческими и со всею грубостью. Это уже не была та чудная мечта, которою онъ жилъ въ продолженіе трехъ недль, убаюкиваемый сладкими химерами. Туманъ разсялся, исчезъ ребяческій самообманъ. Она должна принадлежать ему, принадлежать вся, и только ему!

И ему тотчасъ же представилось будущее, неопредленное, смутное, тревожащее душу. Принадлежать ему… но какъ? Сдлавшись его женой, разумется?

Ему жениться на Ивелин? И такое счастье возможно! Его сердце замерло отъ восхищенія. Да, въ супружество онъ внесетъ зрлость разума, свой жизненный опытъ, нетронутую свжесть сердца, чувство безконечно доброе и страстное — влюбленнаго мужа, преданнаго друга и нжнаго отца. Хорошо какъ это, слишкомъ хорошо! Можетъ ли это статься?

Безуміе, вдь, это… Онъ забываетъ о своихъ годахъ, возводяетъ себ думать о ней, когда она — ребенокъ. Да, въ пятнадцать лтъ она дитя. Онъ самъ засталъ, какъ она играла съ Жанной, держала на рукахъ куклу и разговаривала съ ней, какъ съ живою. Увидавши его, Ивелина разсмялась и покраснла. Если ее забавляютъ такія игры, не доказываетъ ли это, насколько юная еще въ ней душа, насколько не сложилась она нравственно? И самъ себ онъ отвчалъ: ‘Она женщина. При всей чистот сердца, въ ней уже сказываются инстинкты врожденнаго кокетства, стыдливости. Она легко смущается передъ мужчинами. И не въ томъ ли самая очаровательная прелесть ея, что, едва ставши большою двочкой, она можетъ быть уже матерью? Какой восторгъ, когда замужнею женщиной она будетъ укачивать ребенка, какъ теперь куклу!’

Но онъ старъ, сдлается старымъ скоро, во всякомъ случа. Онъ встрепенулся: въ чемъ же сказалась, однако, его старость? Въ морщинахъ, въ сдин, въ дряхлости тла и души? Полковникъ вскочилъ съ постели, отдернулъ драпировки и, облокотившись на каминъ, сталъ внимательно разглядывать себя въ зеркало. Цвтъ лица загрублый? Да, конечно, цвтомъ лица онъ не могъ похвалиться въ эту минуту. Но самая эта краснота не есть разв доказательство силы? Волосы?— ни одного сдого. Зубы?— они блы и крпки, какъ у его Пуату. Ни морщинки на загорлой ше, ни складочки на широкомъ открытомъ лбу. А сила!… Онъ протянулъ руку и, не сгибая ее, высоко поднялъ съ камина часы, тяжелую бронзовую группу, потомъ тихо опустилъ ихъ на мсто и удивился, что часы остановились. Его грудь расширялась могучимъ дыханіемъ, онъ пьянлъ отъ прилива захватывающей его любви, какъ отъ вина.

— Я молодъ,— выговорилъ онъ громко,— я молодъ!

Онъ ликовалъ и задыхался. Чтобы затушить палившій его огонь, де-Франкёръ вылилъ цлый кувшинъ воды въ огромный тазъ и сталъ мочить голову съ почти дикою радостью.

Успокоившись, онъ обтерся, тщательно оправился, смочилъ виски о-де-колономъ. А въ душу закрадывалась новая тревога. Жениться! Да, онъ женится. Но захочетъ ли она быть его женой? Полюбитъ ли его?… Быть можетъ, онъ ей кажется грубымъ потому, что онъ ранилъ брата? Согласится ли на этотъ бракъ ея тетка? Одобрятъ ли его старики Фабье? Что скажетъ Маркъ? Какъ отнесется къ этому Лилія? Да, Лилія, она добрая, она, можетъ быть, станетъ на его сторону. Онъ къ ней скоре обратится, чмъ къ Марку. Ему неловко, совстно было бы заговорить объ этомъ съ мужчиной, даже съ братомъ. Иное дло Лилія… Почему бы не поговорить съ ней сейчасъ? Съ тою невроятною торопливостью, которую не могутъ иногда преодолть люди, онъ раздумывалъ:

‘Да, самое лучшее сейчасъ… вывдать ея мнніе, по крайней мр’.

Будь она посерьезне, онъ побоялся бы ей открыться. Въ Лиліи же, слишкомъ избалованной для того, чтобы быть положительною женщиной, онъ разсчитывалъ найти не только снисходительную слушательницу, но и союзницу, готовую ему помогать. Но онъ вспомнилъ про царапину Марка, которую она перевязывала въ эту минуту. Теперь говорить не удобно. Лишь бы Лилія не сердилась на него за эту несчастную ранку! Его продолжалъ мучить стыдъ изъ-за того, что онъ такъ разгорячился. И полковникъ почувствовалъ сильное утомленіе, упадокъ духа. Счастье любить смнилось тревожнымъ и боязливымъ настроеніемъ. Онъ опять легъ на постель и схватился руками за голову.

— Что съ тобой?— раздался надъ нимъ голосъ брата.— Ты нездоровъ?

Де-Франкёръ повернулся, Маркъ былъ въ костюм для верховой зды.

— У меня мигрень,— отвтилъ полковникъ и, приложивши руку къ груди брата, на то мсто, куда попала рапира, онъ продолжалъ измнившимся, взволнованнымъ голосомъ:

— Теб не очень больно, ты не сердишься на меня?

— Робертъ, ну, какъ теб не стыдно, старшой ты мой?

Маркъ крпко пожалъ ему об руки и прибавилъ:

— демъ скоре, утечемъ отъ нихъ. Наши дамы не подутъ, у нихъ тамъ гости и, говорятъ, еще кто-то прідетъ. Лилія изъ себя выходитъ.

IX.

Дорога въ Жозё, графъ де-Франкёръ на Кор, Маркъ на своемъ рыжемъ Феб, они дутъ шагомъ, по случаю удручающей, жары. Бгущая далеко въ сторон рчка манитъ освжиться, выкупаться.

— Завтра натшусь,— сказалъ Маркъ.

У Фабье былъ на берегу рки маленькій павильонъ, куда всею семьей они отправлялись купаться. Легкая простуда Лиліи прервала на время эти экскурсіи.

Братья не проговорили больше ни слова до Жозё. Полковникъ былъ поглощенъ своими думами, Маркъ — своими, которыя, наврное, удивили бы и встревожили бы старшаго брата, если бы онъ могъ ихъ разгадать. Странный человкъ былъ этотъ Маркъ — свтски вполн безукоризненный и лишенный всякаго представленія о буржуазной нравственности. Добрый по природ, онъ былъ легкомысленъ, какъ женщина, и эгоистиченъ во всемъ, что касается его удовольствій, и при этомъ склоненъ къ нкоторымъ предательствамъ, во вкус Коры, только что сдлавшей ни съ того, ни съ сего скачокъ въ сторону,— однимъ словомъ, это — сложная натура, готовая, въ одно и то же время, на добро и на зло, очень искренняя, какъ вс чувственныя и нервныя натуры, легко поддающіяся быстро измняющимся увлеченіямъ.

Онъ не солгалъ брату, когда уврялъ его, посл поцлуя на веранд, что не былъ любовникомъ баронессы де-Бретъ. И на самомъ дл это было такъ, хотя не ихъ воля, а обстоятельства удерживали ихъ пока. Такъ же искренно Маркъ явился къ жен, скоре изъ сочувствія къ ея горю, чмъ изъ-за раскаянія и, отчасти, быть можетъ, изъ разсчета, чтобы усыпить ея подозрительность. Но онъ и не думалъ отказываться отъ баронессы, въ полной надежд, что, при извстной осторожности и хитрости, случай приведетъ ихъ въ объятія другъ друга. Любилъ ли онъ ее, однако? И да, и нтъ. Онъ, просто, увлекался ею. У нкоторыхъ мужчинъ бываютъ такія вспышки, которыя поддерживаются до поры, до времени ожиданіемъ и угасаютъ, какъ только удовлетворена прихоть.

Что касается баронессы, то въ ней онъ не ошибался, и если бы у него даже не было прямыхъ доказательствъ, онъ врно разгадалъ бы ее, по нкоторымъ признакамъ. Ея легкомысленный, задорный видъ долженъ былъ прикрывать своенравный, пылкій и чувственный темпераментъ. Стоило только взглянуть на ея странные глаза съ ихъ тревожными вспышками, стоило обратить вниманіе на розовые тоны, набгающіе отъ плечъ къ ше и заливающіе ее краскою стыда за сокровенныя нехорошія мысли, дабы понять, что эта дочь Евы обречена заране на паденіе. Она должна знать запретную сладость поцлуевъ, которыми обмниваются въ гостиной, при цломъ обществ, въ амбразур окна за тяжелою драпировкой, не боясь никакого риска, ей, несомннно, извстно, какъ женщина можетъ отдаться моментально, безсознательно, точно ослпленная молніей во время сильной грозы.

Въ этомъ Маркъ имлъ случай убдиться, къ большому своему удивленію, въ самомъ начал знакомства съ баронессой, когда онъ едва начиналъ ухаживать за нею. Какъ-то разъ въ Жозе за обдомъ онъ сидлъ рядомъ съ нею. При нечаянномъ прикосновеніи его ноги, маленькая ножка баронессы не отодвинулась, во избжаnie неумышленныхъ толчковъ, Маркъ принялъ свою ногу, тогда ножка молодой женщины пустилась въ догонку, подразнивая и лаская. Такъ на глазахъ у Лиліи завязались отношенія, ведущія къ супружеской измн. Какой же человкъ, на самомъ дл,— разсуждалъ мужъ, — откажется отъ женщины, когда та сама заигрываетъ съ нимъ такъ соблазнительно и смло? Будь на его мст самый скромный человкъ, самый сдержанный и солидный, и тотъ, наврное, поддался бы искушенію, хотя бы его жена была идеаломъ чистоты и преданности.

Маркъ перебиралъ все это въ ум съ твердою ршимостью воспользоваться первымъ удобнымъ случаемъ, когда бы онъ ни представился — завтра или черезъ полгода. Сладкое волненіе все боле и боле овладвало Маркомъ, вслдствіе ли томительной духоты, предвщавшей грозу, или, какъ то сознавалъ даже его старшій братъ, вслдствіе слишкомъ обильнаго питанія и праздности, избытка крови и силъ, которыя Толстой считаетъ причиною всяческой погибели. Маркъ нервно сжималъ ногами своего коня, довольный его легкостью и мягкостью, и усмхался немного жестокою улыбкой съ сухою страстностью во взор. Въ сущности, ничто не измнилось за эти три недли. Лишь бы не вернулся баронъ. Что же касается болзни старой тетки, то она пришлась даже очень кстати, успокоила подозрительность Лиліи, такъ какъ ему и баронесс рже приходилось видаться на глазахъ у ревнующей жены.

Несомннно, онъ рискуетъ причинить ей много горя, если она узнаетъ. И ему очень тяжело становилось отъ этой мысли, которая ни отъ чего, впрочемъ, не могла удержать его. А разъ жена ничего не знаетъ, что же дурнаго въ этомъ? Обманывать ее — не Богъ знаетъ ужь какое преступленіе, и онъ съуметъ такъ устроить, что ничего до нея не дойдетъ. Необходимо также принять и къ тому свои мры, чтобы не замтилъ Робертъ, способный, при случа, стать поперекъ дороги исполненію его каприза и, чего добраго, серьезно съ нимъ поссориться, если онъ опять доведетъ Лилію до слезъ.

Но, взглядывая украдкой на широкую, увсистую фигуру полковника и на его добродушное задумчивое лицо, Маркъ ршилъ, что немного нужно хитрости для того, чтобы провести старшаго брата, и не велика будетъ заслуга, когда это удастся.

Они подъхали къ тополевой алле, въ конц ея виднлся замокъ.

X.

Вышедшій на встрчу старый слуга проводилъ братьевъ въ пріемную. Сидвшая тамъ монахиня тотчасъ же исчезла, и явилась мадамъ Лемартръ. Видъ у нея былъ мене приниженный, тутъ она чувствовала себя дома и очень развязно передала, какъ старая тетушка провела ночь и чувствуетъ себя немного лучше. На бду, парижскій врачъ, находившійся при ней, вынужденъ былъ спшно ухать, такъ какъ его вызвали телеграммой, и теперь нигд не могутъ разыскать мстнаго врача, г-на Корбъ, отлучившагося изъ дома съ самаго утра. Между тмъ, необходимо во что бы то ни стало, чтобы онъ пріхалъ.

Вошла мадамъ де-Бретъ въ пеньюар, лицо было утомленное, глаза чуть-чуть ввалились. При вид двухъ постителей, хозяйка закусила губку, но поспшила скрыть, насколько непріятно ей присутствіе старшаго брата.

— Какъ мило съ вашей стороны…— заговорила она, обращаясь преимущественно къ полковнику.

И въ то время, какъ мадамъ Лемартръ уходила изъ комнаты, баронесса опустилась на козетку.

— Уфъ! измучилась,— сказала молодая женщина и, глядя на Марка, прибавила:— мой мужъ возвращается. Я такъ рада, моихъ силъ уже не хватаетъ!

Къ счастью, полковникъ смотрлъ на хозяйку и не видалъ выразительнаго, растеряннаго лица брата, сраженнаго этимъ извстіемъ. Маркъ пробормоталъ, кое-какъ сохраняя принятый въ обществ любезный и спокойный тонъ:

— А! И когда вы ждете барона?

— Время не опредлено еще, онъ сообщаетъ только, что намренъ вернуться,— и нетерпливымъ жестомъ она хлопала по ладони кистью своего пояса.

— Я думалъ, что здоровье вашей тетушки…— заговорилъ Маркъ.— Намъ сказали, что ей лучше сегодня.

— Ахъ, хорошо, что напомнили…— и, приложивши палецъ ко лбу, она вспоминала и соображала.— Телеграмму еще надо послать, а тутъ — этотъ докторъ, котораго нигд не находятъ. Необходимо послать въ Аттинь, и ршительно некого. Кучеръ занемогъ, лакея тетушка послала за аббатомъ Люро, живущимъ въ двухъ часахъ разстоянія. Все идетъ вверхъ дномъ въ этомъ дом.

— Если все дло въ томъ, чтобы създить въ Аттинь,— сказалъ Маркъ,— то я сію же минуту… Чего мн стоитъ проскакать три четверти часа! Братъ тмъ временемъ посидитъ съ вами.

Де-Франкёръ, испуганный перспективой такъ надолго остаться съ глазу на глазъ съ баронессой, съ которой онъ ршительно не зналъ, о чемъ говорить, увлекаемый жаждою движенія, свойственною влюбленнымъ,— воскликнулъ шутливымъ тономъ:

— Умоляю васъ, располагайте мною, и смю заврить, что въ роли почтаря я ничмъ не уступлю брату.

— Надюсь, что васъ не испугала бесда со мною?— сказала она игриво, и лицо ея прояснилось въ то время, какъ легкая краска заливала ея шею и въ глазахъ пробгалъ тревожный огонекъ, не ускользнувшій отъ Марка и очень понятный ему. Имъ, вдь, о многомъ надо было переговорить…

— Ну, хорошо, я принимаю,— продолжала баронесса.— И чтобы въ конецъ злоупотребить вашею любезностью, я попрошу васъ закинуть на телеграфъ мою депешу.

Полковникъ поклонился, необычайно довольный тмъ, что его поймали на слов, и ничуть не задумываясь о томъ, что ихъ онъ оставляетъ наедин: присутствіе въ дом опасно больной не допускало мысли о чемъ-нибудь неладномъ, къ тому же, и супругъ вотъ-вотъ вернется.

Мадамъ де-Бретъ придвинула къ себ маленькій лаковый столикъ съ серебряными наугольниками и нацарапала телеграмму.

— Помните, что вы берете на себя очень серьезное обязательство: вы должны привести г-на Корба живаго или мертваго.

— Будетъ исполнено.

Онъ поклонился. Баронесса захотла посмотрть изъ окна, какъ онъ подетъ. Синева неба получила отъ зноя свинцовый оттнокъ, воздухъ былъ накаленъ, какъ въ печи.

— О, какая чудная лошадь!— воскликнула мадамъ де-Бретъ, увидавши Кору.

Очень польщенный похвалою де-Франкёръ погладилъ лошадь, захватилъ поводья и гриву и вскочилъ въ сдло. Безъ малйшей дурной мысли онъ окинулъ ихъ обоихъ своимъ открытымъ взоромъ,— баронессу и стоявшаго позади нея Марка. Они улыбались немного принужденно. Полковникъ приподнялъ шляпу и помчался во всю прыть.

— Скатертью дорожка!— проговорилъ Маркъ тономъ не совсмъ честной насмшки.

Баронесса неторопливо закрыла окно и обернулась. Они, молча, смотрли другъ на друга, этотъ взглядъ женщины огнемъ палилъ Марка, и отъ ея нервной, лихорадочной улыбки сжималось гордо тревогой ожиданія.

— Клара…

Она приложила палецъ къ губамъ:

— Тссъ!— и позвонила.

Вошелъ старый слуга.

— Никого не принимайте.

Дверь затворилась.

— Такъ онъ скоро вернется?— проговорилъ Маркъ, задыхаясь отъ бшенства.

— Мой мужъ?— и въ ея голос слышалось глубокое презрніе.— Разв съ нимъ можно сказать что-нибудь впередъ?… Пройдемте ко мн. Здсь бродитъ эта Ламартръ.

Онъ приблизился къ баронесс, она улыбалась ему очень странною улыбкой, ея глаза сдлались глубже, все тло вздрагивало. Маркъ хотлъ обнять ее и едва усплъ отклониться въ сторону. Дверь отворилась безъ шума, вошла монахиня и остановилась въ нершительности.

— Входите, входите, сестра,— сказала баронесса,— не стсняйтесь, здсь вы дома,— и, обратившись къ Марку, она договорила:— А мы пойдемъ?…

XI.

Де-Франкёръ вернулся не ране, какъ черезъ два часа. Далекіе раскаты грома предвщали грозу, духота стала томительною. Полковникъ не усплъ еще подъхать, какъ увидавшій его издали Маркъ сошелъ съ крыльца и приказалъ подвести свою лошадь. Баронессы не было.

— Докторъ детъ,— сказалъ полковникъ.— Его экипажъ отсталъ отъ Коры. Я объхалъ три селенія, прежде чмъ встртилъ его случайно на дорог въ Савръ.

Маркъ обратился къ конюху, подводившему Феба:

— Пойдите предупредить, что докторъ Корбъ сейчасъ будетъ.

Потомъ онъ посмотрлъ на старшаго брата, отиравшаго мокрый лобъ, и усмхнулся немного вроломною улыбкой.

— Бдный другъ, еслибъ я могъ предвидть, что теб придется такъ мыкаться, я бы похалъ съ тобою, вмсто того, чтобы изнывать тутъ отъ скуки въ одиночеств.

— А баронесса?— наивно спросилъ полковникъ.

— Я едва видлъ ее,— отвтилъ Маркъ, отворачиваясь изъ боязни улыбкой выдать себя.— Ее позвали къ больной тетушк, потомъ она прислала мн сказать, что ложится въ постель отъ утомленія и лихорадки.

Въ эту минуту изъ дома вышелъ слуга и сказалъ полковнику:

— Госпожа баронесса выражаетъ свою глубочайшую благодарность господину графу и проситъ извиненія въ томъ, что сильное нездоровье препятствуетъ ей принять господина графа. Она проситъ господъ не узжать, не выпивши чего-нибудь прохладительнаго.

— Я думаю, ты на самомъ дл умираешь отъ жажды,— сказалъ Маркъ.

— Угодно шампанскаго или мюнхенскаго пива?— предложилъ слуга.

— Одолжите мн стаканъ воды,— отвтилъ полковникъ.

Маркъ далъ понять знакомъ, что ничего не хочетъ. Его глаза были томны, въ нихъ еще была замтна влажность нги, отъ всего существа его вяло плохо скрываемою лихорадочною радостью. Графъ де-Франкёръ усердно вытиралъ лицо и шею и не думалъ смотрть на брата. Онъ замтилъ только:

— Какія уши у тебя красныя.

Маркъ быстро поднесъ къ нимъ руки.

— Да,— сказалъ онъ,— такая убійственная жара!

Улыбаясь, онъ смотрлъ на брата, когда тотъ залпомъ выпилъ стаканъ воды, настолько холодной, что отпотлъ хрусталь,— вотъ и все, что получилъ полковникъ за свою двухчасовую скачку. Маловато! Маркъ сравнивалъ результаты. Онъ говорилъ, садясь на лошадь:

— Если бы я не боялся разъхаться съ тобой, я бы пустился теб на встрчу. Просто, досадно даже!

Онъ замтилъ золотистый волосъ на своемъ рукав, спокойно снялъ его, съ странною усмшкой, и, обмахиваясь, какъ бы счищая шерстинки своего рыжаго Феба, сказалъ:

— Фебъ линяетъ. Бдная Кора порядочно упарилась.

Его глаза смялись. Полковникъ ничего не замтилъ. Опьяненный долгою скачкой, онъ все еще переживалъ свои безумныя мечты, фантазировалъ о любви Ивелины, о возможности жениться на ней.

XII.

Де-Франкёръ переживалъ дни какого-то безсознательнаго восторга, очень близкаго къ бреду на яву. Его кругомъ охватывали миражи, измнчивыя и свтлыя фантасмагоріи счастья. Все казалось доступнымъ и легкимъ, препятстій не существовало. И какъ все просто было! Въ одинъ прекрасный день онъ прямо сдлаетъ формальное предложеніе. Всего удобне ни съ кмъ заране не совтоваться и не выдавать своей тайны даже Лиліи. Онъ ршительно стснялся сдлать это,— какъ ни вертлся, а, въ сущности, не могъ отдлаться отъ ребяческаго стыда. Нтъ, хватитъ онъ предложеніе, точно бомбу, а тамъ — будь, что будетъ!

И, въ силу страннаго внутренняго процесса, все то, что должно было побуждать его дйствовать обдуманно, выжидать, — по меньшей мр, прозондировать почву,— складывалось, наоборотъ, такъ, что влекло его къ быстрой развязк и, во всякомъ случа, къ безповоротному шагу. Его поздняя любовь развивалась съ юношескою быстротой чувства, въ которомъ человкъ самъ не отдаетъ себ яснаго отчета и съ которымъ онъ совладть не можетъ. Такъ, подростки, влюбленные въ своихъ молоденькихъ кузинъ, желаютъ сейчасъ же на нихъ жениться и считаютъ все потеряннымъ, когда отъ нихъ требуютъ годовой отсрочки для размышленія. Графъ де-Франкёръ отлично сознавалъ, насколько неумстна въ данномъ случа поспшность, и понималъ, къ какой серьезной и осторожной обдуманности обязываютъ его и положеніе, и лта, въ виду крайней молодости Ивелины. И, все-таки, онъ гналъ прочь отъ себя вс сомннія, отуманенный эгоистическими порывами страсти. Городскіе жители, привыкшіе къ жизни въ замкнутыхъ помщеніяхъ, попадая на каникулы въ деревню, испытываютъ своего рода опьяненіе отъ простора и ослпительнаго блеска солнца, отъ пронизывающаго зноя воздуха, отъ одурманивающаго аромата только что скошеннаго сна. И вотъ такъ же точно сладко затуманивалась голова полковника отъ едва созрвающей красоты Ивелины. Будь онъ моложе, онъ, несомннно, оказался бы мене торопливымъ, вслдствіе большихъ надеждъ на будущее. Теперь же, когда передъ нимъ мелькало счастіе, котораго онъ не зналъ такъ долго, онъ жадно хотлъ схватить его скоре, чтобы не ускользнуло оно навсегда.

Къ счастью, все это происходило только въ его воображеніи и ничмъ не прорывалось наружу. Въ мечтахъ, наедин съ самимъ собою, ему ничего не стоило преодолть вс препятствія, все взять приступомъ, въ бшеной скачк домчаться до цли. Но, какъ только дло доходило до фактическаго осуществленія его желаній, на него нападалъ невообразимый страхъ, чисто-разсудочный страхъ, длавшій его настоящимъ трусомъ. При одной мысли о томъ, что надо будетъ выговорить роковыя слова, отъ которыхъ зависитъ вся его будущность, у него мурашки пробгали по спин, деревенлъ языкъ и въ горл такъ пересыхало, что онъ не въ состояніи былъ сказать ни слова.

Тогда онъ замиралъ отъ ужаса. Надежды быть, конечно, не могло, чтобы Ивелина полюбила его такимъ чувствомъ, которое, хотя бы сколько-нибудь, походило на его любовь. Все дло заключалось лишь въ томъ, чтобы не былъ онъ ей уже совсмъ противенъ, чтобы согласилась она позволить любить ее. Да, только бы она не отвернулась отъ него, доврчиво отдалась бы ему, и онъ сдлаетъ ее такою счастливою, такою счастливою!…

XIII.

Черезъ день они отправились всею семьей купаться на Ольне. Мстечко было чудесное. Маленькій заливчикъ вдавался между двумя невысокими берегами. Ветлы склоняли свои длинныя втви къ зеленоватой вод, такой быстрой, что трепетные приливы водорослей напоминали ползущую змю. Группы деревьевъ представляли собою маленькія закрытыя куртины, гд раздвались мужчины. Для супруговъ Фабье были вынесены складные стулья изъ павильона, въ которомъ раздвались дамы. Хорошенькая камеристка Лиліи и Дуса, молодая негритянка, служанка двицъ де-Кержюзанъ, стояли въ сторон съ пеньюарами.

Графъ де-Франкёръ былъ первый готовъ. Онъ раздвинулъ втви вышелъ изъ чащи одтый въ голубое трико, отчетливо обрисовывшее его могучіе мускулы. Его босыя ноги твердо ступали по трав. Блая служанка въ восхищеніи толкнула локтемъ негритянку, та слегка фыркнула и отвернулась. Старики Фабье дружески улыбнулись ему изъ-подъ своихъ широкихъ зонтовъ.

— Вода не особенно тепла, должно быть.

— Вотъ посмотрю.

Ему становилось не по себ отъ того, что онъ стоялъ раздтый редъ людьми, сидвшими въ своемъ обычномъ плать, и хотя по свтскимъ условнымъ понятіямъ о приличіяхъ считалось самымъ обыкновеннымъ дломъ появленіе, съ минуты на минуту, Ивелины въ слишкомъ откровенномъ костюм, полковникъ, не осмливавійся до сихъ поръ даже въ воображеніи своемъ представить себ красоту ея тла, былъ заране уже смущенъ настолько, что поршилъ броситься въ воду.

— Холодна?— спросилъ Маркъ, выходя въ свою очередь изъ кустовъ въ тонкомъ жерсе.

— Хороша,— отвтилъ полковникъ.

Маркъ прыгнулъ съ берега и нырнулъ.

— Брръ! Славная вода! Слушай, тутъ до тополей можно стоять на ногахъ. А вотъ, гд я, три метра глубины и есть ямы. Осторожне.

Старшій братъ едва слышалъ слова Марка,— отворилась двери павильона. Вышли изъ нея пока только Лилія и за нею старая двица де-Кержюзанъ. На молодой женщин былъ костюмъ изъ блой фланели съ матроской, на тетк Ивелины — противная черная блуза до колнъ и мужскія панталоны. Клеенчатый чепчикъ прикрывалъ ея голову. Почтенная дама шла въ припрыжку, немного вздрагивая и смшно ёжась. При яркомъ свт, Лилія казалась мене свжею, не такою молодой, какъ въ плать. Она смло вошла въ воду, тетушка послдовала за нею съ сознаніемъ собственнаго достоинства, тмъ боле забавною, что ея длинный носъ напоминалъ о Донъ-Кихот. Она схватилась руками за сваю, да такъ къ ней и приросла, присдая и окунаясь на мст.

На порог павильона появилась, наконецъ, Ивелина. Она вла за руку маленькую Жанну. На молодой двушк былъ голубой костюмъ, ея обнаженныя руки и ноги блистали необычайною близной. Она шла спокойно, высокая и стройная, ее можно было принять за старшую сестру Жанны. Изъ-за полуоткрытыхъ улыбкой губъ жемчугомъ сверкали зубы. Статное, юное тло колебался граціознымъ, гармоническимъ ритмомъ.

Лилія протянула руки дочери, Ивелина вошла одна въ воду. Легкая дрожь пробжала по ея тлу. Графъ де-Франкёръ приблизился къ ней совершенно околдованный.

— Хотите, я поучу васъ плавать? Со мною не бойтесь!

Плавать она уже немного умла и тотчасъ же согласилась. Полковникъ поддерживалъ ее за поясъ, и она вытянулась на вод, какъ ундина. Онъ въ восторг говорилъ:

— Не торопитесь… Такъ, хорошо, превосходно!

Ея дыханіе было усиленно, легкая тревога придавала особенную прелесть ея глазамъ. Де-Франкёръ въ первый разъ разсмотрлъ ихъ цвтъ, они были ярко-каріе съ золотыми переливами.

— Отдохните.

Она оперлась на его руку и стала на ноги. Вода доходила только до плечъ, немного ниже шеи виднлась родинка, маленькое темное пятнышко на молочно-блой кож, къ которому легкою зыбью подбгала судорожная рябь рки и прикасалась съ такою лаской, что полковникъ все въ мір отдалъ бы за возможность припасть к ней такими же лобзаніями.

Де-Франкёръ и двушка стояли близко другъ къ другу за изгибомъ рчки, скрытые отъ всхъ двумя старыми ветлами. Кругомъ такая тишина, что можно было подумать, будто находишься въ какомъ-то необитаемомъ уголк земли. Окруженные этою природой, по самому положенію своему въ эту минуту, они уже не были тми ложными существами, надъ которыми тяготютъ условія свтской шзни: то были — мужчина и юная два, свободные и чистые, вольые въ своихъ инстинктахъ и первобытные, какъ Адамъ и Ева въ первые дни райской жизни. Таково, по крайней мр, было впечатлніе де-Франкёра, и желалъ бы онъ, чтобы переживаемая ими минута самозабвенія и уединенія длилась вчно… Но голосъ старой тетушки уже звалъ двушку:

— Ивелина, Ивелина!

Они пустились въ обратный путь, она плыла, онъ поддерживалъ ее за подбородокъ и почти не чувствовалъ ее, такъ легка она была. И это представлялось ему какъ бы символомъ брака, чудной жизни, мирной и согласной, причемъ онъ легко и безъ труда будетъ поддерживать, вести ее.

По окончаніи купанья и переодванья, тутъ же на трав была подана закуска, хересъ въ маленькихъ рюмкахъ и вкусно похрустывающіе бисквиты. Графъ де-Франкёръ не могъ уже ршить, не краше ли Ивелина теперь, въ свтломъ плать и съ сырыми, раскинутыми по спин волосами.

XIV.

Дни проходили, очаровательный сонъ де-Франкёра продолжался. Съ утра полковникъ говорилъ себ: ‘Надо же, однако, заговорить когда-нибудь!’ — и всякій разъ смлости у него не хватало. Наступилъ день, въ который ждали прізда маленькаго Кержюзана. Полковникъ опять отложилъ ршительное объясненіе. Спшить некуда, предстояло открытіе охоты, онъ долженъ ухать съ Маркомъ къ Деваренамъ и, по возвращеніи, успетъ сдлать предположенный важный и безповоротный шагъ. Такая отсрочка даетъ ему возможность еще разъ все обдумать, а тмъ временемъ Ивелина никуда не улетитъ.

Графъ де-Франкёръ такъ разсуждалъ до той минуты, когда изъ вернувшагося со станціи экипажа выпрыгнулъ у крыльца молодой человкъ, бгомъ кинулся къ встрчавшимъ его старикамъ Фабье и обнялъ ихъ, какъ родной сынъ. Потомъ съ очень радостнымъ видомъ онъ поцловалъ руку Лиліи и поклонился полковнику.

— Хорошо създили, Ивонъ?— спросила Лилія.

— Превосходно, крёстная, благодарю васъ.

При своемъ маленькомъ рост юноша былъ очень строенъ, съ чмъ хорошо гармонировала и характерная голова, широкій лобъ мечтателя, маленькія, короткія бачки будущаго моряка, голубые холодные глаза кельта и вся фигура, говорившая о выдержанности и смлости.

Выбжала Ивелина. Онъ измнился въ лиц, едва только завидлъ ее. Быстрый юношескій порывъ сблизилъ ихъ, и въ родственномъ поцлу, точно вспышка пламени, промелькнула инстинктивная нжность.

— Ты здорова, Ивелина?— сказалъ онъ.

— А ты, Ивонъ?— проговорила она, вмсто отвта.

Ихъ улыбки и короткость на ‘ты’ показались досадными де-Франкёру. Онъ былъ уже въ томъ состояніи духа, когда влюбленный ревнуетъ ко всмъ и ко всему. И полковникъ угадывалъ давнюю, глубокую связь между этими молодыми существами, выросшими почти вмст. ‘Павелъ и Виргинія!’ — сказала какъ-то тетка Кержюзанъ. Но, какъ-никакъ, Виргинія-то уже женщина, а Павелъ пока еще ребенокъ, несмотря на его напускную холодность и манеры взрослаго человка. Де-Франкёръ ршилъ дать ему это почувствовать при первомъ подходящемъ случа. Полковникъ, какъ то бываетъ нердко съ пожилыми людьми, опасался неуважительности молодежи и, вмст съ тмъ, его стснялъ тотъ ложный взглядъ, который мшаетъ относиться къ подросткамъ какъ къ полноправнымъ людямъ въ то время, когда уже нельзя съ ними обращаться какъ съ дтьми. А потому онъ принялъ важный, серьезный видъ, хотя и доброжелательно-снисходительный.

Юноша съ своей стороны почувствовалъ, быть можетъ, нсколько смутно, отсутствіе симпатіи къ себ графа де-Франкёра и потому былъ съ нимъ очень сдержанъ, безукоризненно вжливъ и только, а въ обращеніи съ остальными и съ Маркомъ даже выказывалъ самую юношескую непринужденность, какъ мальчикъ, сознающій, что съ ними хорошо ему, что тутъ любятъ его. Съ кузины онъ почти глазъ не спускалъ посл трехмсячной разлуки.

— Какъ чудесно, какъ весело будетъ!— говорилъ онъ.— Здсь, вдь, есть купанье? Я выучу тебя плавать.

— Я уже умю,— отвтила она.— Мосье де-Франкёръ былъ такъ добръ, выучилъ меня.

— А!— и взглядъ его голубыхъ, ясныхъ глазъ остановился на полковник секунды дв лишнихъ.

И за то полковникъ не смогъ сдержать невинной шутки:

— А сами-то вы умете плавать?

Вс улыбнулись. Ясный взглядъ еще разъ блеснулъ въ упоръ, на де-Франкёра.

— Умю, мосье,— сказалъ Ивонъ.

И оба поняли сразу, что другъ другу они не по вкусу.

XV.

Однажды, часовъ около трехъ дня, графъ де-Франкёръ написалъ нсколько писемъ въ своей комнат. Онъ бросилъ перо, оперся локтями на ручки креселъ и задумался, скрестивши пальцы у подбородка. Взоръ полковника былъ неподвижно устремленъ въ пространство. На сердц легла неопредленная грусть, своего рода усталость, являющаяся слдствіемъ непрерывности извстнаго состоянія души, утомленной сладкимъ опьяненіемъ любовью. Безъ всякаго опредленнаго повода онъ испытывалъ тоскливое чувство.

Что могло его разстроить? Неужели пребываніе здсь маленькаго Кержюзана въ теченіе нсколькихъ дней, надодливое, какъ жужжаніе москита вокругъ счастливаго человка? Но чмъ же могъ его тревожить этотъ мальчикъ? Де-Франкёръ ни въ чемъ не могъ упрекнуть его, кром того, разв, что тотъ постоянно вертлся около Ивелины и своею юностью еще больше оттнялъ его зрлый возрастъ. Полковникъ раздумывалъ объ этомъ: да, весьма возможно, что именно юность Ивона и безпокоитъ его,— это даже наврное такъ… Во взаимныхъ отношеніяхъ обитателей замка эта юность играла роль химическаго реактива, разлагающаго извстное сочетаніе элементовъ и вызывающаго иную ихъ группировку на основаніи другихъ законовъ сродства. До прізда этого подростка ничто не отдляло де-Франкёра отъ Ивелины и большая разница въ ихъ лтахъ могла оставаться незамченною, во всякомъ случа, она неизмримо мене бросалась въ глаза, чмъ теперь, такъ какъ рзвый мальчикъ былъ настолько живъ, веселъ и подвиженъ, что рядомъ съ нимъ полковникъ долженъ былъ казаться отяжелвшимъ и неповоротливымъ.

И де-Франкёръ представлялъ себ Ивелину и Ивона играющими въ воланъ: оба бгаютъ и скачутъ, какъ настоящія дти, въ запуски другъ передъ другомъ,— и онъ вздохнулъ о томъ, что такія вещи ему уже не подъ-лта. Смшнымъ не хотлось показаться и, тмъ не мене, самъ себ въ томъ не сознаваясь, онъ ревновалъ мальчика не потому только, что тотъ молодъ, а и потому уже, что Ивонъ такъ любитъ свою кузину.

Да это прямо-таки въ глаза бросалось, такъ и сверкало въ блеск его глазъ, въ восторг улыбки, въ быстрот движеній, чтобы оказать услугу двушк, предупредить ея малйшее желаніе, всячески ей угодить. А она?… Какъ мягки ея взгляды, какъ непринужденно и просто весела она съ нимъ! Ясно видно, что она любитъ его только какъ брата… И не иначе, разумется…

Такою надеждой утшалъ себя полковникъ, вздыхая. Любовь — крайне сложное чувство и принимаетъ такія различныя формы въ эти ранніе, полудтскіе годы. И въ первый разъ со дня прізда къ брату де-Франкёръ почувствовалъ себя утомленнымъ, немного устарвшимъ.

XVI.

Легкій шумъ въ комнат Марка вывелъ полковника изъ забытья. За послднее время Маркъ уходилъ каждый день изъ дома подъ тмъ предлогомъ, что принялся писать картину на открытомъ воздух. Натурщицу онъ отпустилъ, свою голую нимфу совсмъ оставилъ и появлялся въ замк только въ часы обда и завтрака. Всегда очень тщательно одтый, щеголеватый, съ чистыми,выхоленными руками, онъ нисколько не походилъ на тхъ художниковъ-пейзажистовъ, которыхъ полковникъ видалъ, когда они, загорвшіе, въ холщевомъ костюм, направлялись къ выбранному ими мсту, таща за плечами весь свой снарядъ. На самомъ ли дл Маркъ уходилъ рисовать пейзажи? Въ этомъ де-Франкёръ усомнился бы, можетъ быть, если бы не былъ настолько поглощенъ своимъ собственнымъ увлеченіемъ. До Жозе было очень недалеко, а мадамъ де-Сіу нсколько поправилась и рчи уже не заходило о скоромъ возвращеніи барона де-Бретъ. Жюго былъ все еще нездоровъ и никуда не показывался. Къ тому же, и видъ у Марка былъ какой-то странный, неспокойный.

Предположивши, что на этотъ разъ братъ вернулся раньше обыкновеннаго, и соскучившись сидть одинъ, полковникъ направился въ помщеніе брата и вошелъ въ его комнату, не постучавшись. Тамъ шарила чего-то Лилія, она вздрогнула, быстро обернулась и сильно покраснла.

— Ахъ, вы испугали меня! Я тутъ искала…

Видъ у нея былъ такой, будто ее захватили врасплохъ на мст преступленія.

— Я мшать не буду, уйду,— сказалъ полковникъ.

— Нтъ, нтъ!— остановила она его въ смущеніи.— Я кончила.

— Мн показалось, что Маркъ вернулся, потому я и вошелъ.

— О, Марка никогда не бываетъ дома! Вы знаете, что онъ…— она кусала губы и смотрла на де-Франкёра боязливымъ взглядомъ, въ которомъ все еще свтилась надежда.— Не припомните, гд онъ работаетъ? За завтракомъ онъ сказалъ, что въ лсочк близъ пруда у Ипрео.

— Кажется, такъ.

— Хотите пройтись со мной туда къ нему? Мы бы и дтей взяли съ собой.

— Съ удовольствіемъ,— сказалъ онъ, ничего не подозрвая.

Когда они сошли въ садъ, Ивелина сидла на террас съ теткой и что-то шила. Тигіаль, успвшій привязаться къ ней, лежалъ у ея ногъ и караулилъ ее. Ивонъ въ нкоторомъ разстоянія не спускалъ глазъ съ нея и молчалъ.

— Идемъ съ нами, дти?— спросила Лилія.

Они тотчасъ согласились, и тетка Аврора позволила имъ идти.

Скоро явилась бонна-англичанка съ Жозе, которую она вела за руку. Ихъ опередила Жанна и бросилась къ де-Франкёру.

— И собака пойдетъ съ нами? Вдь, да, милый, добрый дядя?

— Если теб этого хочется,— сказалъ онъ.

Пустились въ путь. Лидія шла рядомъ съ полковникомъ, молчаливая и задумчивая. А онъ, видя, какъ впереди ихъ идутъ Ивонъ и Ивелина, чувствовалъ новый приливъ недовольства, находилъ, что имъ даютъ слишкомъ много свободы, слишкомъ много позволяютъ быть вмст. Въ зарождающейся ревности своей онъ страдалъ отъ того, что нжность Ивона оттсняетъ прочь его любовь, и онъ вынужденъ сносить это молча, подчиняясь извстнымъ условностямъ. Утшало полковника только одно, а именно: онъ слышалъ, что Ивонъ останется здсь не надолго, такъ какъ старые друзья его отца зовутъ его къ себ въ Бретань. Поддаваясь наивному нетерпнію, де-Франкёръ, самъ съ пылкостью юноши, началъ желать, чтобы случилось это какъ можно скоре. Но, разсудивши здраво, онъ готовъ былъ пожать плечами: дитя, вдь, этотъ Ивонъ,— чмъ онъ мшаетъ ему? И, тмъ не мене, мшалъ онъ несомннно, такъ какъ съ его прізда де-Франкёръ сталъ сдержанне съ молодою двушкой, остерегался даже быть съ нею любезнымъ. Быть можетъ, не отдавая себ въ томъ отчета, онъ немного дулся на нее въ глубин души своей, въ особенности же онъ боялся, какъ бы молодой человкъ не разгадалъ его чувства къ Ивелин. Это страшно стснило бы полковника, но въ чемъ именно, того онъ объяснить себ не могъ. Разв его любовь къ Ивелин не такая естественная и простая вещь, какою она представлялась ему, де-Франкёру?

Марка не оказалось ни въ маленькомъ лсочк, ни у пруда близъ Ипрео.

На обратномъ пути Лилія была замтно возбуждена, громко говорила и нервно смялась короткимъ, отрывистымъ смхомъ. На это обратилъ, наконецъ, вниманіе и де-Франкёръ, какъ ни былъ занятъ своими мыслями. Онъ встревожился.

— Вроятно, Маркъ пошелъ рисовать куда-нибудь въ другое мсто,— высказалъ онъ свое предположеніе.

Самъ онъ ничего не подозрвалъ, но угадывалъ подозрнія Лиліи, и это его безпокоило.

А она, въ лихорадочномъ нетерпніи, выждала возвращенія мужа и, при старшемъ брат, въ гостиной, гд еще не успли зажечь лампы, спросила Марка съ притворно-веселымъ видомъ:

— Хорошо ты поработалъ?

— Очень хорошо,— отвтилъ Маркъ.

— А гд?

— Тамъ, у пруда, съ мста не сходилъ все время.

— А!… На какомъ же это мст?

— У засохшаго дуба, какъ всегда.

По лицу Лиліи пробжала странная усмшка: какъ разъ у этого дуба они вс садились отдыхать..

— Вотъ удивленіе, мы проходили тамъ, и я тебя не видала!

Онъ тотчасъ же сталъ вывертываться, лгать съ большимъ апломбомъ, припомнилъ, что на самомъ дл, въ данный моментъ, онъ отходилъ на короткое время… Она притворилась, будто вритъ ему, но смотрла на него такимъ взглядомъ и съ такою улыбкой, что онъ, наврное, встревожился бы, если бы могъ ихъ видть въ темнот. Внесли лампы, и Лилія заговорила о другомъ.

XVII.

Черезъ день посл того графъ де-Франкёръ и Маркъ должны были отправиться по желзной дорог на открытіе охоты въ имніи г. Деваренъ. Эта поздка не особенно манила полковника. Прежняя его страсть къ охот улеглась, и ему тяжела была въ эту минуту разлука съ Ивелиной. Какое-то странное недомоганіе, котораго онъ самъ опредлить не умлъ, похожее на чисто-физическое утомленіе, сказывалось во всемъ его могучемъ организм. Къ тому же, онъ совсмъ терялся при вид странныхъ отношеній Марка и его жены. Въ прямодушіи своемъ онъ не терплъ никакихъ неопредленныхъ положеній и страдалъ отъ того, что не зналъ, въ чемъ Лилія подозрваетъ мужа и насколько могутъ бытъ основательны ея подозрнія. И, въ то же время, его сдержанность, своего рода стыдливость, не дозволяла ему залзать въ чужія души, выспрашивать невстку и въ особенности брата. Слегка задтый въ своей гордости, онъ былъ того мннія, что меньшой братъ самъ долженъ обратиться къ нему, какъ къ ближайшему другу, и по собственному побужденію доврить ему свои тайны, если он имются у него.

И онъ вдвойн волновался какъ отъ подозрительнаго поведенія Марка, такъ и отъ собственной тревоги, вызванной чувствомъ къ Ивелин. Онъ просто былъ изъ колеи выбитъ, утомленъ нравственно и точно обезсиленъ тяжелымъ сномъ, галлюцинаціи любви дйствовали на него какъ гашишъ: И, притомъ, нарушеніе равновсія въ его образ жизни, въ гигіен и въ привычкахъ, замтно сказывалось на всемъ его организм. Онъ самъ себя уже не узнавалъ и, посл внезапнаго опьяненія первыми днями любви, испытывалъ нчто похожее на состояніе человка, не успвшаго придти въ себя на другой день шумнаго праздника. Старый холостякъ не былъ даже вполн увренъ въ томъ, что самую любовь онъ не во сн видлъ, настолько обрывалась въ его сознаніи связь между его душевнымъ настроеніемъ и дйствительностью. Въ немъ все такъ спуталось, что онъ не въ силахъ уже былъ дать себ яснаго отчета въ томъ, пріятно или тягостно такое состояніе, весьма близкое къ тому, какое переживаетъ человкъ, въ которомъ начинаютъ проявляться признаки зарождающейся болзни.

И вотъ онъ въ это утро бродилъ одинокимъ, не зная, за что взяться, раздумывая о Марк, котораго опять не было дома, о Лиліи, сосредоточенной и молчаливой, о старикахъ Фабье, почти не показывавшихся, точно чутьемъ угадывавшихъ приближеніе грозы и старавшихся держаться въ сторон изъ благоразумія и желанія личнаго покоя.

Полковнику хотлось очень повидать Ивелину наедин, чего ему не удавалось въ теченіе уже нсколькихъ дней. Быть можетъ, несмотря на всю свою деликатность, онъ попытался бы заговорить съ нею, вывдать, по крайней мр, со всевозможною осторожностью, какъ бы отнеслась она къ его любви и дала ли бы согласіе на то, чтобы онъ просилъ ея руки. Теперь ему казалось, что съ этого-то именно и слдовало ему начать, хотя это и не согласовалось съ принятыми обычаями. Но разв исключительность положенія, разница въ ихъ лтахъ не оправдывали того шага, который онъ сдлалъ бы настолько осторожно и благоразумію, насколько то необходимо было, чтобы не особенно сильно смутить молодую двушку?

Де-Франкёръ видлъ, какъ Ивелина посл завтрака вышла одна въ садъ и направилась въ сторону большихъ кустовъ розъ, гд онъ въ первый разъ встртилъ ее съ блестящимъ яркими красками снопомъ цвтовъ. Полковникъ обрадовался, что на этотъ разъ нтъ съ нею всегдашняго спутника, маленькаго Кержюзана, и осторожными шагами быстро направился по круговой алле въ томъ разсчет, чтобы повстрчать Ивелину какъ бы невзначай. Его сердце билось, какъ у двадцатилтняго влюбленнаго, и замирало въ ожиданіи чего-то ршительнаго, съ чмъ покончить надо во что бы то ни стало. Онъ напрягалъ зрніе, стараясь разсмотрть сквозь листву свтлое платье, котораго не могъ видть безъ волненія, и шелъ по трав, изъ боязни, что двушка услышитъ скрипъ его шаговъ на гравіи дорожки.

Полковникъ подходилъ къ маленькой сторожк садовника, когда разслышалъ звуки двухъ голосовъ. Тотчасъ же торопливымъ и необъяснимымъ порывомъ, точно боясь, что его изловятъ на нехорошемъ дяніи, онъ укрылся за досчатый домикъ съ крошечными окошками, прикрытыми сплошною завсой изъ настурцій. Оттуда,самъ оставаясь незамченнымъ, онъ увидалъ подходящихъ Ивелину и Ивона. Страшно досадно стало ему отъ того, что опять они вмст, и необычайно тревожное любопытство охватило его, такъ какъ лицо Ивона было очень оживлено и щеки Ивелины пылали яркимъ румянцемъ. Молодые люди подходили медленно и остановились передъ хижинкой у каменной скамейки.

— Говорю я теб, что нравишься ты ему,— настойчиво повторялъ Ивонъ,— я знаю это, чувствую и выносить этого не могу.

— Но съ чего ты взялъ, что я ему нравлюсь?— возражала Ивелина.

— Какъ съ чего? Да съ того, что ты молода, что ты хороша, что нельзя не любить тебя!

— И все это пустяки. Полковникъ очень добръ и любезенъ со всми.

— Въ особенности съ тобой, а я страдаю отъ этого.

Она повернулась къ Ивону:

— Напрасно страдаешь,— для меня онъ нисколько не интересенъ.

Это наивно-жестокое слово, точно ножомъ, больно ударило де-Франкёра. Онъ до крови закусилъ себ губу. Ивелина обернулась спиной въ его сторону, и еще боле горько стало у него на сердц. Ивонъ продолжалъ:

— Предположи, однако, что онъ вздумалъ бы на теб жениться.

— Онъ?… Ахъ, какая глупость!…— прошептала двушка.

— Да, конечно, большая глупость… А, все-таки, если бы вздумалъ, ты согласилась бы?

— Какъ можешь ты спрашивать объ этомъ?— сказала она тихо и невнятно.

— Согласилась бы?— рзко повторилъ онъ.

Она отрицательно покачала головой нсколько разъ.

Де-Франкёръ задыхался и не столько отъ того, что страдало его самолюбіе, сколько отъ презрительнаго отношенія двушки къ его любви. Ни малйшаго признака негодованія на Ивелину не поднялось, впрочемъ, въ его душ. Что же касается Ивона, то его онъ просто ненавидлъ въ эту минуту. А тотъ продолжалъ говорить, стоя почти на колняхъ на скамь передъ Ивелиной и сжимая ея руки:

— Пойми, я выносить не могу мысли, что кто-нибудь другой любитъ тебя, сметъ смотрть на тебя. Никто не полюбитъ тебя такъ, какъ я люблю. Вдь, мы съ тобою съ дтства женихъ и невста… Ты общала быть моею женой!

— Не говори, не говори этого, не хорошо…— и она сдлала попытку высвободить свои руки.

— Почему не хорошо? Повторяю теб, я люблю тебя. До сихъ поръ я не имлъ возможности сказать теб это, мы никогда не остаемся одни, этотъ толстый господинъ вчно тутъ, подсматриваетъ за нами!

Толстый господинъ! Де-Франкёръ побагровлъ отъ оскорбленія, весьма заслуженнаго, увы. Разв не подсматривалъ онъ?

— Ивелина,— говорилъ юноша,— скажи мн, любишь ты меня?

— Глупости все это, Ивонъ. Пойдемъ домой.

— Скажи, скажи, Ивелина, умоляю тебя!

— Ну, хорошо, люблю, очень…

И тотчасъ, точно въ испуг, она вскрикнула:

— Перестань, Ивонъ, пусти!…

Вся пунцовая, она увертывалась отъ его поцлуевъ и, вырвавшись изъ объятій юноши, пустилась бжать къ дому. Ивонъ бросился слдомъ, повторяя задыхающимся и умоляющимъ голосомъ:

— Ивелина! Ивелина!

XVIII.

Де-Франкёръ не тотчасъ вышелъ изъ своей засады, ему казалось, что лицо выдастъ его. Его смущала ревнивая прозорливость маленькаго Кержюзана. Полковникъ такъ убжденъ былъ, что хранить свою любовь въ недоступной тайн, и вдругъ ребенокъ разгадалъ эту тайну. А Ивелина… не любитъ она его! Не интересенъ онъ,— сама она это сказала. Замужъ за него не пойдетъ,— и это она сказала… Какъ ни тяжело это было для его самолюбія, по страдалъ онъ больше отъ обманутой надежды. Полковникъ впалъ въ настоящее отчаяніе.

Онъ шелъ очень скоро, спшилъ удалиться изъ сада, отъ цвтущихъ розъ, насмшливый ароматъ которыхъ лился, казалось, для другихъ, а не для него. Де-Франкёръ вышелъ въ поле, залитое лучами солнца, и снялъ шляпу. Вся кровь приливала къ голов и, точно желзнымъ обручемъ, давила его виски.

Безумецъ, безумецъ!— горько повторялъ онъ про себя.— Какъ могъ онъ ошибиться настолько, подумать, что можетъ еще нравиться въ его лта, что молоденькая двушка согласится выдти за него замужъ! Какъ не понялъ онъ, что молодое къ молодому тянется! Такіе ли глаза у него, какъ у Ивона, такія ли губы, такой ли свжій цвтъ лица? Жестокую правду сказалъ этотъ мальчикъ,— толстый господинъ онъ, и только, хорошо сохранившійся толстый господинъ, не больше. Какое значеніе могла имть молодость его сердца? Не старъ онъ разв умомъ, уметъ разв смяться и шутить, какъ молодежь? Прошла для него молодость, и какъ пожаллъ онъ о томъ, что она прошла, такъ какъ хорошо сознавалъ, что не въ Ивон тутъ дло, а въ его молодости. Весьма возможно, что въ дйствительности не его совсмъ любитъ Ивелина и не станетъ никогда женою этого маленькаго жениха дтства. Но замужъ выйдетъ она, наврное, за молодого и сильнаго человка, а не за пожилого, котораго уже давятъ лежащія на плечахъ пятьдесятъ лтъ!

‘Но я люблю ее, люблю!’ — повторялъ онъ, и безъ боя отказаться отъ Ивелины казалось ему дломъ недостойнымъ.

‘А почему бы и не побороться?— разсуждалъ де-Франкёръ.— Не могла же она, въ самомъ дл, полюбить меня такъ, по собственному влеченію. Я долженъ похлопотать о томъ, чтобы ей понравиться. У меня есть языкъ и я обязанъ говорить. Какъ ни велика разница въ лтахъ, мы видали, однако, браки при еще большемъ различіи. Да, наконецъ, и не старъ я совсмъ!’

И въ немъ опять сказался приливъ всей его физической силы, юнъ съ гордостью сознавалъ себя бодрымъ и крпкимъ.

‘Нтъ, не могу я отъ нея отказаться! Что мн за дло до этого мальчика? И что такое, самъ по себ, этотъ мальчикъ, безъ положенія въ обществ, слишкомъ юный для того, чтобы жениться прежде, чмъ пройдетъ еще нсколько лтъ? Быть не можетъ, чтобъ она серьезно любила полуребенка. Она сама еще не понимаетъ своего чувства къ нему. О, еслибъ я зналъ, чмъ затронуть ея сердце! Если бы могла она заглянуть въ мою душу, если бы могла угадать, какую преданную и глубокую любовь я принесу къ ея ногамъ!… Я исполнялъ бы вс ея желанія, съ восторгомъ сталъ бы наряжать ее, развлекать, какъ бы ей хотлось по ея годамъ. Ея домъ былъ бы самымъ блестящимъ въ город, и царила бы она въ немъ, какъ королева!…’

Полковникъ остановился и осмотрлся: у его ногъ текла Ольнета, около того мста, гд находился купальный павильонъ Фабье. Передъ де-Франкёромъ пронеслись вс подробности купанья съ молодою двушкой, и сердце его сжалось при этомъ чарующемъ воспоминаніи. Его голова была какъ въ огн. Онъ спустился къ рчк, наклонился къ вод и сталъ мочить себ виски и лобъ. И эти чистыя, холодныя струи тоже напомнили ему Ивелину. Жаръ въ голов не унимался, и чмъ свже была вода, тмъ боле она жгла его, точно пламя лилось на него.

XIX.

Когда полковникъ вернулся въ замокъ, Ивелина и Ивонъ, поджидавшіе его возвращенія, посмотрли на него удивленными взглядами,— такъ красно было его лицо и налиты кровью глаза. Онъ машинально добрался до дома, безъ мысли, безъ страданія даже, сознавая только страшный жаръ въ вискахъ и одуряющую невралгію. Онъ не сразу понялъ, что говорилъ ему Ивонъ и что подтверждала Ивелина: ихъ крёстная нездорова, не выходила изъ своей комнаты и проситъ его зайти къ ней поговорить.

— А, да, хорошо, я иду къ ней, — проговорилъ онъ невнятно отяжелвшимъ языкомъ.

Де-Франкёръ постучался къ Лиліи, она сама отворила ему дверь. Занавсы у оконъ были спущены, постель измята такъ, будто молодая женщина бросалась на нее въ потемкахъ, устроенныхъ по случаю болзни или какого-нибудь горя. Лилія казалась блдною, разстроенною и настолько озабоченною, что не замтила, какой нехорошій видъ иметъ самъ-то полковникъ.

— Знаете, гд Маркъ?— спросила она нсколько безумнымъ, рзкимъ тономъ.

— Я? Не знаю.

— Онъ у нея, онъ не выходитъ отъ нея… Теперь я все узнала.

Она подала де-Франкёру развернутую и измятую записку, которую тотъ не сразу взялъ въ руки.

— У кого у нея?— спросилъ онъ.

— У своей любовницы, у этой мерзкой женщины!

— О-о! — чуть не простоналъ полковникъ.

— Прочтите, вотъ!

Онъ взялъ щегольской листокъ бумаги, исписанный мелкимъ женскимъ почеркомъ, но прочесть ничего не могъ,— строчки прыгали передъ его глазами.

— Она назначаетъ ему свиданіе, кажется, достаточно ясно! Хорошо онъ меня обманываетъ? И поцлуи!…— и на ея лиц выразилось отвращеніе.— Какова подлость!

Де-Франкёръ сдлалъ надъ собою усиліе и кое-какъ сообразилъ, наконецъ, что дло идетъ о Марк и о баронесс.

— Но какъ попала къ вамъ…

— Записка? Я нашла ее въ его портфел, вотъ сейчасъ, роясь въ его мастерской. Я уже подозрвала. А теперь все кончено! Видть его не хочу, пусть узжаетъ съ нею. Сюда чтобы не показывался…

— Я отправлюсь за нимъ,— сказалъ полковникъ ршительно.

Какъ ни былъ самъ онъ разстроенъ, онъ понималъ, однако же, что съ отчаянія Лилія говорила какъ разъ противуположное тому, что думала, онъ сообразилъ также, что необходимо, во что бы ни стало, вернуть Марка тотчасъ же, такъ какъ чмъ больше продолжится его пребываніе у баронессы, тмъ станетъ тяжеле оскорбленіе, нанесенное имъ жен.

— Да, да, такъ!— говорила она растерянно, и ея пальцы дрожали, судорожно сжимая платокъ, который она прижимала къ губамъ.

— Позвольте позвать вашу матушку. Вамъ не слдуетъ оставаться одной.

— Maman? О, Боже мой, бдная maman!… Къ чему ее тревожить? Впрочемъ, пожалуй… Благодарю васъ.

Онъ пріободрился, по-военному, и быстро вышелъ изъ комнаты. Мадамъ Фабье онъ нашелъ въ гостиной и попросилъ пройти къ дочери. Старикъ Фабье, котораго полковникъ не замтилъ въ торопяхъ, поднялся изъ-за высокаго кресла. Супруги, молча, переглянулись, встревоженные страннымъ видомъ гостя и предчувствіемъ чего-то недобраго. Черезъ минуту Фабье проговорилъ со вздохомъ:

— Что-жь, другъ мой, пойдите къ ней.

XX.

— Здсь мой братъ?— отрывисто спросилъ графъ де-Франкёръ стараго лакея.

Полковникъ прошелъ до Жозе, не отдыхая, быстрымъ и упрямымъ шагомъ лунатика.

— Госпожа баронесса и господинъ виконтъ въ саду. Если угодно господину графу, я проведу…

— Не нужно, я не желаю безпокоить мадамъ де-Бретъ. Сообщите моему брату, что я жду его здсь.

Черезъ минуту явился Маркъ безъ шляпы, съ палитрой въ рук, онъ заканчивалъ портретъ баронессы въ бесдк изъ вьющихся растеній.

— Что случилось?

— Твоя жена все знаетъ, идемъ!

— Что такое? Что моя жена знаетъ?

Маркъ принялъ враждебный видъ провинившагося и пойманнаго человка.

— Пойдемъ!— рзко повторилъ полковникъ.

— Кажется, я человкъ свободный,— возразилъ Маркъ.

Въ томъ возбужденномъ состояніи, въ какомъ находился графъ де-Франкёръ, его почти нельзя было считать вполн отвтственнымъ за то, что онъ говорилъ и длалъ. Обычной сдержанности и слда не было.

— Ну, живо, пойдемъ!— и руки полковника уже порывались схватить Марка за шиворотъ и тащить его силой.

Маркъ поблднлъ, увидавши, какъ бросилась кровь въ лицо старшаго брата, онъ понялъ, что надо подчиниться, и коротко проговорилъ:

— Хорошо, иду!

Онъ быстро удалился, перекинувшись нсколькими словами съ баронессой, шедшей въ тревог ему на встрчу. Въ бесдк онъ на-скоро сложилъ свои рисовальныя принадлежности, взялъ со стула шляпу и вернулся къ брату въ ту минуту, когда хозяйка дома заговорила съ своимъ нежданнымъ гостемъ:

— Что случилось?— спросила она, стараясь казаться спокойною.

— Мадамъ де-Франкёръ нездорова,— отвтилъ полковникъ.— Она мужа своего требуетъ.

— А!— и баронесса измнилась въ лиц подъ пристальнымъ взглядомъ, въ которомъ мелькало презрніе.— Такъ ступайте, ступайте скоре!— сконфуженно обратилась она къ Марку.

Они удалялись, не говоря ни слова. Марнъ изъ себя выходилъ.

— Что же тамъ такое произошло, наконецъ?— сухо проговорилъ онъ, пройдя сотню метровъ.

— Записка баронессы попалась въ руки твоей жены.

— А… шпіонитъ за мной!

— Чортъ возьми!… А ты ее обманываешь!

— Она прислала тебя?

— Нтъ, Маркъ, я самъ за тобой пришелъ, со мною за это и считайся. А твоя жена достойна глубокаго сожалнія.

Маркъ опустилъ голову и глухо проговорилъ:

— Такъ… и счастливымъ быть нельзя.

Де-Франкёръ ничего не отвтилъ,— эгоистическая фраза брата болзненно отозвалась въ его разбитомъ сердц: да, нельзя быть счастливымъ.

Затмъ они не сказали во всю дорогу ни слова. Когда они входили въ ворота сада, лицо у Марка было злое и, въ то же время, онъ имлъ видъ растерянный и приниженный. Вдали послышался громкій плачъ ребенка.

— Это Жанна,— сказалъ полковникъ.

— Нтъ, это голосъ Жозе,— возразилъ отецъ.

— Должно быть, упала,— замтилъ дядя.

Въ ту минуту, какъ, остановившись, они прислушивались къ дтскому крику, гроза вдругъ стихла въ обоихъ, раздраженіе улеглось, смнилось мягкимъ чувствомъ, и полковникъ, думая, прежде всего, о Лиліи, тихо проговорилъ брату:

— Иди къ жен и будь хорошъ съ нею…

XXI.

Де-Франкёръ освдомился о причин плача Жозе и, удостоврившись, что не случилось ничего особеннаго, прошелъ къ себ. Онъ лихорадочно разстегнулъ воротъ сорочки и сорвалъ съ себя душившій его галстукъ. нервно напряженныя до этой минуты силы совсмъ оставили его. Огненные круги проносились передъ глазами, и голова разрывалась отъ страшной боли. Ему казалось, будто въ черепъ ему гвозди заколачиваютъ. И заколачиваетъ ихъ Ивонъ тяжелыми ударами молотка, а Ивелина смется и подаетъ ему т гвозди. Хороша какъ она, кругомъ нея — ароматъ цвтовъ, одуряющій ароматъ. Де-Франкёру дышать нечмъ, и думается ему, что Маркъ, въ отместку за то, что онъ насильно привелъ его, закрылъ вс окна, чтобы старшій братъ задохся тутъ. Сознаніе спутывалось, на широко раскрытые глаза набгалъ туманъ.

Полковникъ подошелъ къ окну, протянулъ руки, попытался открыть его, но подступающій недугъ одоллъ, и де-Франкёръ грузно рухнулъ на полъ, какъ сраженный богатырь.

КНИГА ТРЕТЬЯ.

I.

Графъ де-Франкёръ лежалъ въ постели. Свтъ лампы падалъ на его очень красное, припухшее лицо, эту лампу держалъ въ рук Маркъ, рядомъ съ нимъ стоялъ врачъ, г. Корбъ, и покачивалъ головой. Глаза полковника были широко открыты и безсознательно блуждали. Онъ безпокойно говорилъ невнятнымъ голосомъ:

— Ивелина, нтъ, не надо…— и посл короткаго молчанія:— Я все слышалъ… Дурно это…

— Бредъ,— тихо сказалъ докторъ и сталъ считать пульсъ больного.— У такихъ здоровяковъ лихорадка проявляется всегда съ особенною силой.

Маленькій, сденькій и добродушный, онъ съ боязливымъ удивленіемъ посматривалъ на полковника, тло котораго казалось громаднымъ подъ блою простыней. Врачъ взялъ шляпу и направился въ двери, сдлавши Марку знакъ слдовать за нимъ. Когда Маркъ вернулся, лицо его выражало сильное безпокойство. Ничего не зная о прогулк брата съ непокрытою головой по солнцу и о томъ, какъ онъ неосторожно обливался холодною водой на берегу Ольнеты, Маркъ объяснить себ не могъ этого внезапнаго приступа горячешнаго жара и бреда.

Часа три назадъ, въ начал обда, и безъ того уже довольно печальнаго вслдствіе отсутствія Лиліи, онъ послалъ Мишеля въ комнату полковника и, по тревожному докладу слуги, самъ побжалъ наверхъ, гд и нашелъ старшаго брата хрипящимъ въ кресл.

Если бы Лилія была тутъ, все-таки, легче было бы. Но она сама лежала въ постели посл нервнаго припадка, вызваннаго тяжелою сценой объясненія съ мужемъ. И перепуганный этими двумя пароксизмами, сокрушающійся Маркъ ршительно не зналъ, что длать. Нездоровье жены огорчало его въ особенности потому, что онъ сознавалъ себя его виновникомъ и горько каялся. Но того больше безпокоила его болзнь брата, наступившая такъ необъяснимо быстро и съ такою силой.

— Ивелина, розы!— повторялъ де-Франкёръ тихимъ, сдавленнымъ голосомъ.

Маркъ слъ въ тни, у его изголовья, и раздумывалъ, что бы могло значить, что онъ только Ивелиной и бредитъ. А больной, между тмъ, задвигался и проговорилъ:

— Идемъ, идемъ скоре!

Маркъ понялъ, что больной переживаетъ въ бреду короткую и рзкую сцену у баронессы. Полковникъ продолжалъ:

— Бдная Лилія плачетъ… иди, иди къ ней!

Горькимъ чувствомъ отразилось въ сердц Марка сознаніе, что въ разстроенномъ мозгу брата повторяется представленіе о томъ зл, которое сдлалъ другимъ онъ, Маркъ, и изъ его груди вырвался тяжелый вздохъ.

II.

Положеніе графа де-Франкёра ухудшалось. Толпы измнчивыхъ образовъ окружали его, подхватывали и мчали куда-то съ быстротой позда-молніи. Больной метался, какъ въ агоніи, и задыхался отъ этой бшеной скачки, ему не хватало воздуха, и онъ чувствовалъ только каждую секунду, что вотъ-вотъ конецъ его приходитъ.

Такъ прошла недля, жаръ и бредъ не унимались. Единственно, что сознавалъ еще полковникъ, это — смны дня и ночи. Но и то представлялось ему не въ обычной реальности, а какъ бы доходящимъ до него черезъ чью-то чужую, не его голову, причемъ счетъ дней и часовъ совершенно спутался. Больному казалось, что онъ видлъ наклонявшееся надъ нимъ лицо Марка, потомъ лицо Лиліи и еще доктора, но онъ не былъ въ томъ увренъ. Его денщикъ и слуга Франсуа поочередно находились при немъ, и бредъ переносилъ его въ Верденъ, въ его холостую квартиру. Одна Ивелина являлась передъ нимъ неизмнно и была постояннымъ центромъ самыхъ странныхъ галлюцинацій, въ которыхъ бывшія въ дйствительности событія перепутывались съ невроятнйшими фикціями, никогда не удивлявшими его, такъ какъ складывалось все это на основаніи той безумной логики, какая создается бредомъ и кошмаромъ. Мало-по-малу сталъ какъ бы раздвигаться обручъ, стягивавшій его голову, сквозь галлюцинаціи начинали проскальзывать нкоторые признаки сознанія. Разъ даже, оставшись случайно одинъ въ комнат, полковникъ поднялся съ постели и добрался до окна, привлекаемый своимъ обычнымъ, инстинктивнымъ стремленіемъ къ свту и простору. Все кругомъ было облито яркими, золотистыми лучами заходящаго солнца, но знакомый пейзажъ показался де-Франкёру очень страннымъ, какимъ-то тусклымъ и далекимъ, точно видлъ онъ его изъ другаго міра, по прошествіи тысячъ лтъ.

Въ эту минуту вошелъ денщикъ и почтительно заговорилъ:

— Господину полковнику лечь необходимо, можетъ дурно сдлаться съ господиномъ полковникомъ.

До больного эти слова доходили точно издалека откуда-то, звучали глухо и безжизненно. Онъ повиновался покорно, какъ ребенокъ, и едва легъ въ постель и снова прикрыли его простыней, какъ все передъ нимъ завертлось и закружилось, и самъ онъ летлъ куда-то стремглавъ въ подхватившемъ его вихр. Опять мелькалъ образъ Ивелины, и больной, попрежнему, повторялъ въ бреду ея имя.

III.

Въ комнат свтло, графъ де-Франкёръ всматривается въ узоры обой и пытается припомнить, сообразить, что такое произошло съ нимъ. Тихій шелестъ платья заставилъ его обернуться, и онъ слабо улыбнулся, узнавши Лидію.

Она отвтила ему улыбкой. Лилія была блдна, глаза немного ввалились и казались совсмъ черными, въ темномъ, совершенно гладкомъ плать она имла видъ холодный, нисколько не напоминающій прежней непринужденной веселости. И это удивило полковника, точно передъ нимъ была другая Лилія, состарвшаяся. Но мысль его работала еще плохо, и, какъ бы стараясь припомнить забытый языкъ, онъ съ трудомъ выговорилъ:

— Что это значитъ? Что случилось со мною? Болнъ я былъ?

Ласкающимъ движеніемъ, имющимъ въ себ что-то материнское и свойственное всмъ женщинамъ, Лилія положила ему на лобъ свою нжную руку.

— Не тревожьтесь, мой добрый Робертъ, вамъ много лучше теперь.

— Но что же было со мной?

— Тссъ… Говорить нельзя еще, лежите смирно.

Онъ смотрлъ на нее долгимъ взглядомъ, стараясь сообразить и припомнить, но это не удавалось ему. Въ памяти оставалось какое-то черное пятно, перерывъ какой-то. Прошедшее представлялось въ неясномъ и ложномъ освщеніи, какъ будто отрзаннымъ и невызывающимъ никакого отклика въ едва возвращающемся сознаніи.

— Пить хотите?— спросила Лилія.

— Да.

Ощущеніе мучительной, неутолимой жажды не повидало его. Лилія поднесла къ его губамъ чашку легкаго бульона. Полковникъ выпилъ, голова его немощно опустилась на подушку.

— Благодарю,— прошепталъ онъ.

— Постарайтесь еще уснуть,— тихо проговорила Лилія.

Онъ улыбнулся. Въ охватившей его слабости чувствовалось довольство, успокоеніе посл пережитыхъ и миновавшихъ страданій. Мало-по-малу онъ уснулъ тихимъ сномъ въ наступавшемъ сумрак вечера.

IV.

Съ этой минуты выздоровленіе пошло обычнымъ чередомъ. Сонъ сдлался нормальнымъ, сталъ понемногу проявляться аппетитъ. Только силы возвращались очень медленно, и все тло было какъ бы разбито сразившимъ его страшнымъ ударомъ. Память тоже еще не пробуждалась. Тмъ не мене, на полковника уже находила тревога, боязнь того, что въ бреду онъ могъ сказать лишнее. Потомъ де-Франкёръ замтилъ, что Маркъ и Лилія никогда не бываютъ у него одновременно, и, при вид ихъ печальныхъ лицъ, зародилось смутное опасеніе чего-нибудь дурного.

И вотъ, разъ утромъ, самъ не давая себ отчета, какъ это сдлалось, онъ вдругъ припомнилъ все: свою неудачную любовь къ Ивелин, супружескую неврность Марка, и эти воспоминанія ставили его въ совершенный тупикъ, какъ нчто ни съ чмъ несообразное и настолько несодянное, что онъ сомнвался въ дйствительности всего этого, лежа въ покойной постели, вкушая чисто-физическія сладости возвращающейся жизни, окруженный нжными заботами чередующихся близъ него Марка и Лидіи. Ему пріятны были даже появленія доктора, и онъ со дня на день откладывалъ серьезныя думы обо всемъ непріятномъ, о тяжеломъ гор, постигшемъ другихъ и его самого.

V.

— Много я глупостей болталъ?— спросилъ онъ у Лиліи.

Это было на восьмой день его болзни. Полковникъ чувствовалъ себя сильне и смле, пріободренный тмъ, что уже могъ одться.

— Вы бредили немного, — отвтила она, и де-Франкёру показалось, будто Лилія взглянула на него особенно пристально.

— Но что же, однако, я говорилъ, когда бредилъ?

— Вы говорили о насъ, объ Ивелин…— сказала она, какъ будто смутившись немного.

Лилія сидла рядомъ съ нимъ. Онъ взялъ ея руку и заглянулъ прямо въ глаза молодой женщин.

— А! И что же я говорилъ объ Ивелин?

— Не знаю, право… Такъ, слова… безсвязныя,— и она отвернулась, прятала отъ него глаза.

Онъ крпче сжалъ ея руку и, красня, продолжалъ:

— Скажите, что вы подумали обо мн, Лилія?

— Да я… ничего, конечно… вдь, это же былъ бредъ.

— Бредъ, Лилія, но только бредъ на половину.

Онъ склонилъ голову на руку своей невстки и, уже не въ силахъ будучи владть собой подъ наплывомъ неодолимаго волненія, охватившаго ихъ обоихъ, тихо проговорилъ:

— Лилія, безуміе это въ мои годы!

Она смотрла на него въ нершительности.

— Такъ вы любили ее, Робертъ?

— До сумасшествія!

Прошло нсколько секундъ молчанія. Онъ все еще прижимался лбомъ къ рук молодой женщины, и та не отнимала своей руки.

— Я очень смшонъ, не правда ли?

— Съ чего это вамъ въ голову приходитъ?… Но что же такое случилось съ вами? Съ чего такъ вдругъ вы заболли?

— Горько мн было и тяжело,— прошепталъ онъ.

— Отъ чего, другъ мой?

— Отъ того… мечты въ мои годы… очнуться отъ нихъ тяжело.

— Но, Робертъ… такія мечты, въ сущности, не представляютъ собою ничего неосуществимаго, въ конц-концовъ.

— Не говорите этого, Лилія, вы добры и хотите утшить меня. Я самъ еще ничего сообразить не могу. И такъ какъ вы все угадали, то съ моей стороны лишнее будетъ умолять васъ не выдать моего секрета.

И посл короткаго колебанія онъ договорилъ:

— А она ничего не подозрваетъ?

Лилія отвтила не тотчасъ, какъ бы боясь огорчить его:

— Я думаю, что нтъ.

— А Маркъ знаетъ?

Она отняла свою руку, которую все еще держалъ полковникъ, и по ея лицу скользнула болзненная улыбка.

— Не знаю, мы мало разговариваемъ другъ съ другомъ.

— Простите, не сообразилъ… у васъ свое горе, милая сестра моя!..

Она опустила голову въ большомъ смущеніи, и въ этотъ вечеръ они уже не разговаривали ни о чемъ.

VI.

Они заговорили на слдующій день. Лилія выслушала исповдь де-Франкёра съ большимъ сочувствіемъ и казалась мене удивленною, чмъ онъ того ожидалъ и боялся, возможно, что изъ деликатности она не высказала своего удивленія. Не разсказалъ онъ только про разговоръ Ивона съ Ивелиной, ограничиваясь выраженіемъ тхъ опасеній, которыя внушали ему обоюдная привязанность и родственная близость этихъ дтей. Ихъ юношеская любовь во-время заставила его задуматься, напомнила ему о его годахъ и о безуміи его поздней любви.

Лилія отвчала весьма основательно:

— Да они и на самомъ дл еще дти. Ивелина сама не понимаетъ своихъ чувствъ, въ ея года любятъ безъ любви. Я поручиться могу, что нтъ у нея никакого серьезнаго чувства къ Ивону. И онъ — не боле, какъ мальчикъ. Насколько же можетъ это васъ останавливать?

— Я и не остановился бы, если бы не былъ старъ,— сказалъ полковникъ.

— Вы стары?— воскликнула Лилія.

Онъ покачалъ головой.

— Лилія, еслибъ я, объяснивши все: мою любовь къ Ивелин, разницу въ нашихъ положеніяхъ и въ лтахъ, обратился къ вамъ съ вопросомъ, посовтовали бы вы мн жениться на этой двушк? Отвчайте прямо.

Молодая женщина колебалась.

— Вотъ видите,— проговорилъ онъ печально и добавилъ:— Такъ это и будетъ для меня вспышкою на осеннемъ неб знойнаго солнца, отъ котораго сдлался со мною солнечный ударъ, лишившій меня разсудка. Но безуміе проходитъ,— договорилъ онъ бодро.

И, тмъ не мене, онъ, все-таки, не мирился съ этимъ.

VII.

Въ душ полковника шла страшная борьба. Стоило захотть, и все могло устроиться. Если даже Ивелина и была слишкомъ молода, то кто же мшаетъ ему подождать? Однако, выжидая, самъ-то онъ не состарется ли за это время? Къ тому же, хотя онъ самому себ не хотлъ въ томъ прямо сознаться, но его короткая болзнь нанесла ему чувствительный ударъ: это внезапное нездоровье казалось ему въ нкоторомъ смысл унизительнымъ и, съ другой стороны, являлось предостереженіемъ для человка, слишкомъ полагавшагося на свои силы. Его самолюбіе страдало отъ того, что всмъ извстно, какъ онъ больной лежалъ въ постели, и, по его мннію, онъ черезъ это долженъ былъ много потерять въ глазахъ Ивелины. И вслдъ за тмъ приходили въ голову мрачныя мысли, что здоровье можетъ и совсмъ разстроиться, что подступаетъ уже старость со всми ея немощами. Въ сердце закрадывались сомннія и опасенія, боязнь за самого себя и за будущее, значительно охлаждавшія его увлеченіе и мечты о счастьи, сложившіяся въ какомъ-то радужномъ туман.

Разъ вечеромъ, видя его спокойнымъ, Лилія сообщила полковнику, что двицы де-Кержюзанъ собираются узжать. Изъ опасенія быть въ тягость и чувствуя себя не совсмъ ловко въ дом, омраченномъ семейнымъ разладомъ, он ршили ускорить свой отъздъ и черезъ три дня предполагаютъ вернуться въ Парижъ.

— А Ивонъ?

— Юноша уже отправился въ Бретань, куда его приглашали старинные друзья его отца.

И такъ, Ивелины скоро не будетъ здсь… И, странное дло, де-Франкёръ вздохнулъ свободне при этомъ извстіи, онъ боялся опять встртиться съ молодою двушкой, и, тмъ не мене, печаль его не проходила.

VIII.

Тогда, по симпатіи, въ полковник проснулось желаніе подумать не о себ только, но и о другихъ, взаимнымъ сочувствіемъ облегчить свое горе и тяжелыя душевныя муки близкихъ людей. Онъ не сомнвался въ томъ, что Маркъ и Лилія несчастливы, и ему хотлось бы сблизить ихъ, помирить. но какъ сдлать это, когда оскорбленіе нанесено такъ недавно?

Его глубоко трогало крайне грустное настроеніе Лиліи и, съ тмъ вмст, онъ не могъ смотрть безъ сожалнія на Марка, котораго, видимо, мучило раскаяніе. Это сказывалось въ той своего рода застнчивости, въ затаенномъ стыд, съ которымъ всегда веселый и беззаботный Маркъ, точно крадучись, входилъ въ комнату старшаго брата и оставался въ ней лишь нсколько минутъ, какъ бы боясь не то обезпокоить больного, не то встртиться у него съ Лиліей. За все время его болзни супруги ни разу не сходились у его постели. Кром того, Маркъ постоянно отворачивался и избгалъ взгляда старшаго брата, думая, вроятно, что прочтетъ въ немъ выраженіе укора.

Да и самому полковнику было далеко не по себ, такъ какъ невольно приходилъ на умъ вопросъ: что могъ подумать его братъ о такомъ бред, въ которомъ безпрерывно повторялось имя Ивелины? Де-Франкёръ желалъ бы очень раскрыть душу свою передъ Маркомъ и не смлъ этого сдлать,— ему просто было стыдно.

Оба сознавали, что объясненіе между ними необходимо, и оба не ршались заговорить.

IX.

Графъ де-Франкёръ очнулся отъ легкой дремоты, почувствовавши чье-то нжное прикосновеніе къ своему лицу. То были рученки маленькой Жозе, забравшейся на стулъ у его кровати. Жанна тихо стояла рядомъ и смотрла на дядю. Двочки пришли одн и постучали въ дверь, камердинеръ Франсуа впустилъ ихъ, весело улыбаясь.

Полковникъ поцловалъ на лету маленькую ручку.

— Ты узнаешь меня, Жанна?

— Да, милый дядя. Ты былъ нездоровъ?

— Немного. Почему ты не приходила меня навстить?

— Мама не позволяла, говорила, что обезпокою тебя.

— А сегодня?

— Сегодня позволила, потому что Грифитта занята, помогаетъ укладываться тет Аврор и Ивелин. Он узжаютъ.

‘Да, узжаютъ сегодня’,— подумалъ де-Франкёръ.

Онъ попытался разобраться въ своихъ чувствахъ, ясно опредлить, что длается въ его сердц, и сердце ничего ему не отвтило. Неужели онъ настолько измнился, что уже не любилъ Ивелину? Нтъ, онъ любилъ ее, но любилъ иначе, мене пылко, не такъ страстно. Онъ сознавалъ, наконецъ, вс неудобства подобнаго брака и почти не желалъ его. Разсудокъ бралъ верхъ, и старый холостякъ мирился съ своимъ одиночествомъ, грустнымъ, тоскливымъ, но за то спокойнымъ. Ивелина представлялась ему уже чмъ-то далекимъ, очаровательною мечтой, видніемъ, промелькнувшимъ въ сладкомъ сн, отъ котораго онъ очнулся съ смутнымъ и пріятнымъ сожалніемъ.

Какое счастье, что онъ не выдалъ ей тайны своего сердца! Онъ только смутилъ бы ее напрасно. И деликатность его, и самолюбіе, и гордость были радостно удовлетворены тмъ, что онъ не рискнулъ сдлать опаснаго шага передъ теткой Авророй и передъ стариками Фабье. Все сложилось для него довольно удачно,— пріздъ Ивона и сцена у садовой сторожки. Что же касается Марка и Лиліи, то де-Франкёръ зналъ, насколько они любятъ его, насколько снисходительны къ нему и съ какимъ сочувствіемъ отнесутся къ его несчастной любви, къ его напраснымъ страданіямъ. И эта мысль утшала его.

Между тмъ, молчаливое раздумье дяди нагнало нкоторую робость на Жанну. Двочк стало скучно и она сказала:

— Прощай, милый дядя.

И Жозе слзла со стула, быстро послдовала за отходившею прочь сестрой.

— Ты уже уходишь?— проговорилъ де-Франкёръ.

— О, я вернусь, пойду только проститься съ Ивелиной,— отвтила Жанна, напуская на себя нкоторую важность.

Двочки ушли и полковникъ почувствовалъ свое полное одиночество. Стукъ колесъ заставилъ его подняться и взглянуть въ окно. Къ дому подъзжалъ экипажъ, въ которомъ двицы де-Кержюзанъ должны были хать на станцію желзной дороги.

Полковникъ одлся, чтобы посмотрть, какъ он выйдутъ, и, чувствуя себя еще слабымъ, подкатилъ къ окну кресло.

Де-Франкёру вспомнилось прошлое и навяло на него тихую грусть. Онъ припомнилъ, какъ, по милости нежданнаго, счастливаго случая, онъ увидалъ въ первый разъ молодую двушку, всю засыпанную розами, какъ потомъ въ слдующіе дни она завладла его сердцемъ и всми его мыслями. Пробгали въ памяти мелкія подробности: звукъ ея голоса, мимолетный ея жесть, вспышка ея взгляда. Полковникъ старался сообразить, какъ то сдлалось, что онъ полюбилъ ее и какъ могъ онъ отдаться мечтамъ о возможности счастья съ нею. Но вотъ чего онъ никакъ не могъ объяснить себ, это — внезапнаго утомленія отъ этого увлеченія и причины того, почему посл двухнедльной болзни произошла въ немъ такая перемна. А что, если съ возстановленіемъ здоровья вернется и любовь съ прежнею силой? Да, но уже никогда не вернется прежняя увренность въ собственной богатырской сил. Слишкомъ внушительно сказалось предостереженіе, и хотя бы еще десять лтъ онъ съумлъ поддержать себя подобно тому, какъ отстаиваетъ женщина свою талію и лицо отъ разрушительнаго вліянія времени, все же старость возьметъ свое. И тогда, если бы Ивелина стала его женой, если бы онъ еще думалъ объ этомъ, какъ ужасно было бы сознавать, что съ нимъ связано молодое существо,— вдь, къ тому времени она едва превратилась бы изъ ребенка въ женщину, — какъ тяжело было бы чувствовать, что ихъ раздляетъ цлая пропасть,громадное различіе въ мысляхъ, въ запросахъ отъ жизни! И невольно являлось въ его ум сопоставленіе съ тмъ, что произошла съ Маркомъ и Лиліей. Только, представляя себ положеніе въ обратномъ смысл, полковникъ видлъ стараго мужа, обманутаго женой. О, онъ отнюдь не предполагалъ никакой нравственной испорченности съ ея стороны: все могло произойти самымъ естественнымъ образомъ, въ силу обычнаго порядка вещей. Рано или поздно явился бы передъ нею человкъ, молодой, красивый, ‘суженый’, предопредленный, такъ сказать. Полюбили бы они другъ друга, и долго,— разумется, долго,— она не поддавалась бы страсти. Но роковая случайность,— какъ въ романахъ пишутъ,— могла толкнуть ихъ въ объятія другъ другу. Измна совершилась бы. И что же тогда, что бы сдлалъ мужъ? Конечно, убилъ бы любовника!

Де-Франкёръ горько усмхнулся при такомъ предположеніи, столь отличномъ отъ дйствительности. На самомъ-то дл жизнь была далеко не такъ романтична. Ивелина никогда не подозрвала даже того, насколько она, совершенно невольно и безсознательно, очаровала его и волновала жгучею страстью. И вотъ теперь она удетъ такою же спокойною и чистою, какъ въ первый день ихъ знакомства,— удетъ и забудетъ о немъ, точно никогда его не существовало на свт.

Внизу послышалось движеніе, вышли старики Фабье и тетка Аврора съ ними. Потомъ появилась Ивелина. На ней длинный дорожный плащъ, на голов маленькая черная шляпка, лица нельзя разсмотрть,— оно закрыто большимъ тюлевымъ вуалемъ. Какъ ни смирился передъ судьбою полковникъ, сердце его больно защемила отъ этой разлуки съ обворожительною двушкой, съ дивнымъ цвткомъ, распустившимся подъ солнцемъ юга, съ восхитительною женщиной, отъ которой приходилось отказаться навсегда.

А тамъ прощались. Маркъ и Ивелина обмнялись дружескими поцлуями въ об щеки, потомъ Ивелина разцловала дтей и сла въ экипажъ вмст со стариками Фабье и съ Лиліей. Полковнику показалось, будто она смотритъ на его окно. И вдругъ, охваченный какимъ-то стыдливымъ смущеніемъ, онъ быстро спустилъ драпировку и въ послдній разъ украдкой взглянулъ изъ-за нея на милое лицо двушки.

Экипажъ тронулся, и де-Франкёръ провожалъ взоромъ разввающійся вуаль Ивелины до тхъ поръ, пока онъ не скрылся за поворотомъ аллеи. Сердце полковника болзненно сжалось, на глаза набжали слезы. Но вслдъ за этою вспышкой горя въ немъ шевельнулось сладостное чувство, похожее на радость самоотреченія и на то облегченіе, какое ощущаетъ человкъ посл сильной боли, вырванной разомъ съ корнемъ.

Онъ сидлъ неподвижно на кресл и всматривался въ безмолвный садъ, отнын опуствшій для него навсегда.

Отворилась дверь, вошелъ Маркъ и за нимъ Жанна, какъ общала дяд.

Глаза братьевъ встртились, и тотчасъ же де-Франкёръ, почувствовавши, что его понимаютъ и жалютъ, протянулъ руку Марку, которую тотъ долго и крпко сжималъ молча. Это рукопожатіе помирило ихъ, исчезла холодность, удалявшая ихъ другъ отъ друга со времени супружеской неврности Марка. Теперь, въ минуту нжнаго обоюднаго сочувствія, вернулась ихъ прежняя братская любовь.

Жанна смотрла на нихъ своими чудесными, невинными глазами и ничего не понимала.

— Иди играть, Жанна,— ласково проговорилъ отецъ.

X.

Какъ только они остались одни, де-Франкёръ улыбнулся брату свтлою улыбкой, боле выразительною, чмъ слова.

— Милый Робертъ,— сказалъ Маркъ,— черезъ нсколько дней ты совсмъ оправишься.

Полковникъ, какъ бы угадывая по голосу брата двоякое значеніе этой фразы, отвтилъ:

— Я уже оправился… почти. Мн бы хотлось тебя-то, другъ мой, видть опять счастливымъ.

Маркъ покачалъ головой, выражая сомнніе, и, въ то же время, видъ у него былъ такой молодой и беззаботный, что многое прощалось ему за его легкомысліе, чуждое малйшей злобы.

— А почему бы и не быть теб счастливымъ?— сказалъ старшій братъ.— Разв не отъ тебя это зависитъ?

— О!— воскликнулъ Маркъ,— я сдлалъ все, что зависло отъ меня. Я не видался больше съ баронессой, не знаю даже, что у нихъ тамъ длается и не ухала ли она въ Парижъ.

Это-то онъ отлично зналъ: баронесса извстила мужа, что возвращается въ Парижъ, что здсь ее ничто не удерживаетъ, такъ какъ мадамъ де-Сіу совершенно поправилась. И вотъ при старой тетк она оставила свою компаньонку Лемартръ и ухала въ сопровожденіи кузена Жюго. Де-Франкёръ внимательно заглянулъ въ лицо брата.

— Тяжело теб было разстаться съ нею?— тихо спросилъ полковникъ.

— Нтъ,— отвтилъ Маркъ и съ безсознательною рзкостью добавилъ:— Все прошло.

Самолюбіе его было, все-таки, чувствительно задто, его раздражало то обстоятельство, что при баронесс находится теперь Жюго, который замнитъ его, быть можетъ. Но презрніе брало верхъ надъ этимъ чувствомъ Марка,— то наивно-несправедливое и близкое къ неблагодарности презрніе, которымъ всякій мужчина отплачиваетъ отдавшейся ему женщин и, въ особенности, когда женщина сама навязывалась.

— Ты же любилъ ее, однако,— замтилъ де-Франкёръ.— Безъ этого не сталъ бы ты рисковать своимъ счастьемъ, спокойствіемъ всей семьи.

Маркъ пожалъ плечами и грустно отвтилъ:

— Да знаю я, что поступилъ скверно, какъ эгоистъ, думающій только о наслажденіяхъ.

И затмъ онъ въ полголоса прибавилъ:

— Не вс умютъ быть настолько деликатными, какъ ты, братъ.

Де-Франкёръ покраснлъ и, длая видъ, будто не слыхалъ словъ Марка, проговорилъ:

— Лилія кажется мн очень печальною.

Маркъ вздохнулъ.

— А родители ея… какъ отнеслись они къ этой исторіи?

— О, милые старички,— и Маркъ улыбнулся не то съ сожалніемъ, не то съ сочувствіемъ,— они выказали такую снисходительность, какой я, конечно, не заслужилъ. Въ первыя минуты Лилія, въ сильномъ возбужденіи, говорила о скандал, о развод. Они кое-какъ успокоили ее. Я не знаю, чему больше удивляться, ихъ ли всепримиряющсму житейскому опыту, или простой сердечной доброт, превосходящей все, что я могъ ждать отъ нихъ.

Де-Франкёръ, растроганный, слегка постукивалъ исхудалою рукой по локотнику кресла.

— Теперь теб остается только умиротворить жену. Это необходимо. Было между вами какое-нибудь объясненіе?

— Да, раздраженіе первыхъ дней улеглось, не проходитъ лишь огорченіе.

— Бдная Лилія!— сказалъ полковникъ и, поднявши голову, увидалъ, что глаза Марка полны слезъ.

XI.

Де-Франкёръ началъ выходить и ежедневно прогуливаться по саду. Наступала осень, листья желтли, сумрачне становились вечера. Дни стояли еще теплые, перепадали дождички и дулъ мягкій втерокъ. Отъ земли запахло гнилью. Настроеніе полковника сдлалось меланхоличне, чмъ прежде. Къ его грусти примшивалось такое чувство, будто онъ жалетъ самого себя. На него находило раздумье о приближающейся старости. И присутствіе Жанны и Жозе наводило его мысль на будущее, когда онъ выйдетъ въ отставку, прідетъ жить съ братомъ и съ Лиліей, станетъ любоваться подростающими двочками.

А пока онъ мысленно разставался уже съ замкомъ, вступалъ въ командованіе своимъ полкомъ, переносился въ Вердёнъ, въ свою унылую холостую квартиру. Тамъ опять захватитъ его служба въ свою обычную колею, и онъ со вздохомъ сознавался себ въ томъ, что ждетъ конца отпуска безъ малйшаго сожалнія. Вс подробности почти забытой военной жизни приходили на память. Денщикъ шелъ на проводку съ Пуату и Корой, и передъ полковникомъ проносились картины маневровъ, смотровъ, ежедневныхъ ученій, на которыя онъ отправлялся верхомъ въ урочный часъ.

Въ такихъ мечтахъ не было уже мста Ивелин, ея образъ стирался, исчезалъ, какъ мимолетная тнь. Но отъ времени до времени онъ вдругъ опять появлялся, точно подъ вліяніемъ непонятнаго внушенія. Вызывали его и ароматъ цвтовъ, и случайная улыбка на лиц Лиліи, и даже красота сада, гд де-Франкёръ встрчалъ Ивелину и тогда она внезапно появлялась передъ полковникомъ, какъ живая, и де-Франкёръ пытался отогнать прочь отъ себя это видніе, что удавалось ему на-яву. Но оно возвращалось во сн, манило его счастьемъ, сулило наслажденія и исчезало лишь съ разсвтомъ, оставляя его опять одинокимъ и унылымъ.

Полковникъ ни о чемъ не жаллъ, кром давно отлетвшей прекрасной юности своей, и съ каждымъ днемъ мало-по-малу примирялся съ настоящимъ.

XII.

Пробило пять часовъ. Графъ де-Франкёръ, супруги Фабье, Жанна и Жозе сидли на террас въ томъ углу, гд косые лучи склоняющагося солнца поддерживали еще немного тепла.

Жозе усердно занималась выдлываніемъ изъ песка крошечныхъ пироговъ. Жанна снизала гирляндочку изъ маленькихъ розовыхъ цвтковъ и, очень довольная своею работой, положила ее на голову Тигіаля, спавшаго у ногъ своего господина.

— Посмотри, дядя, какъ это идетъ къ нему.

Двочка разсмялась, супруги Фабье слегка улыбнулись безучастною стариковскою улыбкой. И опять наступило долгое молчаніе, каждый былъ занятъ своими думами. Лилія ушла въ дальній конецъ сада нарвать цвтовъ. Маркъ, какъ бы ршившись вдругъ на что-то, порывисто всталъ и послдовалъ за нею. Они не возвращались, и это показалось добрымъ предзнаменованіемъ старикамъ Фабье и полковнику, но они не обмнялись ни словомъ, ни взглядомъ, они и безъ того хорошо понимали другъ друга. Доброта Лиліи внушала имъ большія надежды. Но, вспоминая ея огорченіе и незаслуженность перенесеннаго ею оскорбленія, они готовы были усомниться въ томъ, что Лилія проститъ мужу его измну. Нсколько утшало и успокоивало ихъ присутствіе дтей: бдняжки ни въ чемъ не виноваты и не должны платиться за вину отца.

Солнце склонялось къ закату, и тихо, мирно было на земл въ послднемъ блеск его догоравшихъ лучей. Прелесть осенняго вечера наввала думы о прощаніи съ тепломъ, о наступленіи дождей и гололедицы, зимнихъ холодовъ. Угасающій день вызывалъ въ сердцахъ стариковъ Фабье, а также, по тайному сочувствію, и въ душ де-Франкёра чувство сладкаго покоя, къ которому примшивалась нжная грусть о томъ, что жизнь прожита, горести забываются, и шагъ за шагомъ подкрадывается смерть.

— Я вижу платье мамы!— крикнула вдругъ Жанна.

Изъ-за кустовъ мелькнуло срое пятно довольно далеко, скрылось и мелькнуло опять немного ближе. Маркъ и Лилія медленно шли вмст, то скрываясь, то появляясь въ поблекшей листв густо разросшагося сада.

Глаза мадамъ Фабье встртились со взглядомъ де-Франкёра: въ нихъ свтилась надежда. Старикъ Фабье сидлъ неподвижно, задумавшись и устремивши взоръ на поля, горвшія золотистыми отблесками, на дальній лсъ, вырзывавшійся темною полосой на багрянц заката. Тепло сбгало по мр того, какъ все ниже и ниже спускалось солнце, и съ его исчезновеніемъ угасала жизнь, тускнла прелесть окружающей природы. Зайдетъ оно и мракъ наступитъ, все скроется изъ глазъ, и тревога нетерпнія охватила де-Франкёра, необъяснимое желаніе, чтобы Маркъ и Лилія подошли прежде, чмъ станетъ темно.

— Вотъ они,— тихо проговорила мадамъ Фабье.

Ея мужъ отвернулся, Жозе перестала длать свои пирожки изъ песка, Жанна отложила въ сторону неконченную гирляндочку, де-Франкёръ безотчетно поднялся съ мста. Маркъ и Лилія приближались, тихо разговаривая. Она съ кроткимъ, нжнымъ лицомъ опиралась на его руку, онъ казался растроганнымъ, искреннимъ. Видно было, что Лилія плакала, но она улыбнулась, увидавши своихъ, и припала въ объятія матери.

Дти бросились цловать отца. Неизъяснимо-сладко стало на душ полковника. Онъ нагнулся къ Тигіалю, чтобы скрыть свое волненіе, и принялся ласкать собаку, дружески трепля ее рукой но ше.

— Какъ хорошъ закатъ!— сказалъ, наконецъ, Маркъ вздрагивающимъ голосомъ.

Вс оглянулись,— огненный дискъ уже на три четверти скрылся за горизонтомъ. Лилія провожала его долгимъ взглядомъ женщины, испытавшей горе, сознающей, что наступилъ закатъ любви для нея и близится осень жизни съ годами. Графъ де-Франкёръ чувствовалъ себя тоже печальнымъ,— печальнымъ и умиротвореннымъ передъ этимъ чуднымъ солнцемъ на закат. Краснорчиве словъ было сосредоточенное молчаніе стариковъ Фабье.

Только дти беззаботно ловили наивными глазенками огненный отблескъ зари и тихо смялись, ничего не понимая.

Солнце скрылось.

— Вотъ и нтъ его,— пролепетала Жозе.— Ушло солнышко. Куда оно ушло, скажи, мама?

М.

‘Русская Мысль’, кн. X—XII, 1892

НА ЗАКАТ.

КНИГА ПЕРВАЯ.

I.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

КНИГА ВТОРАЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VI.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

XIII.

XIV.

XV.

XVI.

XVII.

XVIII.

XIX.

XX.

XXI.

КНИГА ТРЕТЬЯ.

I.

II.

III.

IV.

V.

VI.

VII.

VIII.

IX.

X.

XI.

XII.

Читайте также: