На выставке картин А.А. Борисова
На выставке картин А.А. Борисова
На выставке картин А.А. Борисова, Розанов Василий Васильевич, Год: 1914
Время на прочтение: 3 минут(ы)
В. В. Розанов
— Кашляю…
— Отчего?!!
— Простудился.
— Простудились?!!
— Да. Этот ужасный петербургский климат, не похожий ни на северный, ни на южный и вообще ни на какой в свете климат, делает то, что не знаешь, как здесь одеваться, — и от этого вечно простужаешься, чего я не испытал ни на Новой Земле, ни в Маточкином Шаре и вообще нигде, где рисовал эти картины…
Таков был разговор с Александром Алексеевичем Борисовым, — примерного здоровья и молодости (около 40 лет), на его выставке во дворце князей Юсуповых, на Литейном проспекте.
Уроженец Вологодской губернии, из крестьянской семьи, он в раннем детстве опасно занемог. Для крестьянина и в лесах вологодских какая медицина? — Только одна: ‘пообещать что-нибудь трудное’ Богу в случае выздоровления. Родители ‘пообещали’ в случае выздоровления послать мальчика в Соловецкий монастырь ‘в служки’, на служебные работы. Мальчик выздоровел. Мальчика послали в Соловки. Здесь его стали посылать ловить рыбу. Это — с утилитарной целью. Но мальчик очень скоро почувствовал поэзию рыбной ловли, поэзию льдов, снегов, ‘синя-моря’ вокруг… Вокруг и потом ‘дальше’… Господь вложил ему художественный глаз, чуткость к краскам, цветам, их оттенкам…
Потом — в Петербург, учиться…
И, выучившись, — опять вернулся к своей теме, на свой Север. Летом, с трудами, с опасностями, он пробирался как можно дальше на Север, в страны безжизненные, безлюдные, где изредка попадается промысловый самоед, — и то один, то в товариществе с одним ученым зоологом, изучавшим фауну тех стран (вод?), — с картой и компасом забирался рисовать… Бывали недели беды, когда они вдвоем, имея ружье и стреляя тюленей или оленей, — питались только сырым мясом и сырой кровью этих животных. Пока было коротенькое лето, равно в коротенькую нерешительную весну и коротенькую нерешительную осень, — он рисовал и рисовал. Затем наступала полярная ночь, — и вот тут ‘бывало скучно’, говорил он. ‘Отчего же вы не возвращались, — например, в Соловецкий монастырь?’ — спросил я. ‘Нельзя. Еще летом пробраться можно туда, но зимою эти страны отрезаны от всего живого сущего на земле’…
Через такой подвиг прошел Ал. Ал. Борисов, — и принес на полотне нам, да и во всю Европу, целому миру, страны этого вечного льда, этой мертвой холодной пустыни.
Где вообще ничего, кроме света и красок, нет. Обширнейшая в сущности тема для утонченного художника. Льды, море, снег… Воздух и воздух, больше всего воздуха… Предметов — нет. Леса — нет. Травы — нет. Наших речек — нет… Буквально, переливы красок — и только.
И глазом живописца, который дал ему Бог, он влюбился, он впился в эти переливы света, — в эти белые, голубоватые, темно-темно-синие, фиолетовые, огненные цветы…
И воссоздал этот ‘замороженный мир Божий’.
Россия, как мы ее чувствуем, здесь и в Москве, по Двине и Верхней Волге, есть, конечно, страна холода, преимущественно — холода. И до сих пор никто нам не дал в живописи ‘холодной России’, коренной нашей матушки. Следуя и в литературе, и в искусстве той лермонтовской ‘сосне Севера’, которой мечтается и воображается ‘пальма Юга’, мы и литературно, и живописно, и всячески всегда тянулись к Югу, к степям Малороссии, к красотам Крыма, Кавказа, южных морей. От Севера, от строгого Севера, нас даже отталкивало. Шишкин с его ‘сосновым бором’ был самый северный живописец. Но сосновый бор — не характерен для России. Характерна — зима. Характерны — снега…
И Борисов дал их. Одна комната на его выставке заставлена ‘деревьями в зиме’: что это за роскошь собственно рисунка. И сколько же живописи, энергии, силы в этой зиме. Солнце, блистающее в снегах, ели в снегах — как все это крепко, здорово, трудолюбиво…
Кстати, ‘трудится’ Русь именно зимою. Зима — ‘трудовое’, ‘центральное время года’ в России, — когда совершаются ‘все главные в году дела’.
Самая ‘психея’ этой ледяной и снежной красавицы — другая… Она без речей — прежде всего. Тогда как Юг — это неумолчный шум лесов, трав, птиц, зверей. Она величава и прекрасна, эта северная психея… Она — страшна, потому что близка к смерти…
Саван, саван, вечный саван… по которому неясными пятнами бродят белые медведи, белесоватые олени…
И ‘замечтался’ на них наш молчаливый художник… Он, действитель но, молчалив. ‘Не заболтаешься’ с ним…
Душа его вступила в какое-то ‘незаконное сожитие’ с этой ‘покойницей в белом’…
— Скажите, а когда вы бываете на Юге, вы рисуете? — спросил я.
— Нет, не влечет. Не хочется. Растянуться на травке, полежать, — да, люблю. Но ничего не манит срисовывать…
Явно — любовь к покойнице в снегах. ‘Незаконная любовь’. ‘Я увековечу эту ледяную красавицу, которая не раз ставила меня на край гибели. От кого больно — того и любишь’.
Вечная судьба человека…
Впервые опубликовано: ‘Новое Время’. 1914. 9 марта. N 13646.
Оригинал здесь: http://dugward.ru/library/rozanov/rozanov_na_vystavke_kartin.htm.