На Волге, Романов Пантелеймон Сергеевич, Год: 1932
Время на прочтение: 7 минут(ы)
Пантелеймон РОМАНОВ.
НА ВОЛГЕ
Солнце уже опустилось за высокий берег Волги, и половина широкой
водяной глади была в тени. А дальше, к другому берегу, она розовела и на
гладких изгибах волны отливала темно-красным и лиловым цветом.
Березки на низком левом берегу надули свои тройчатые почки, которые
краснели на закате, четко вырисовываясь в чистом весеннем воздухе.
Было самое начало весны, когда река, еще мутная, плавно катила вниз
свои полные воды, и только у островов и прибрежных каменных кос были видны
перевивавшиеся струи, окрашенные тихими красками заката.
С высокого каменистого берега по извилистой тропинке спускались четыре
человека: три военных и одна женщина, скорее девушка, тоненькая, в
коричневомх платьице, похожем на гимназическое, с длинным шарфом,
обмотанным вокруг шеи.
У двух передних были на плечах лопатки, а шедший сзади них военный, с
серебряными офицерскими погонами и желтой кобурой револьвера на боку,
держал в руках сломленную палку, которой беззаботно сбивал по дороге
камешки.
Когда стали спускаться с крутого места, он, опираясь на палку, протянул
было галантно -девушке руку, чтобы помочь ей. Но она, с мелъннувшей на ее
лице едва заметной болезненной судорогой, отдернула свою руку.
— Вы так ненавидите меня? — спросил, улыбнувшись, ее спутник.
— Нет, — ответила девушка, — это не имеет практического смысла.
— А если бы имело, вы сделали бы все возможное?..
— За меня сделают уже другие. Вы только не дотрагивайтесь до меня.
Лучше дайте палку.
И она, опираясь на палку, ставила ноги в туфлях боком и спускалась,
переставляя все одну ногу вперед.
Ее тонкое нервное личико постоянна менялось в своем выражении. Она то
улыбалась своему испугу при спуске, то поднимала голову и, задержавшись на
секунду, обводила взглядом необъятный горизонт сидеющих на том берегу
лесов и песчаных отмелей, на которых уже зажигались боровшиеся с зарей
красные и белые огоньки баканов, отсвечивавшие зигзагообразной черточкой в
спокойной воде широкой реки.
При этом у девушки появлялось странное выражение какой-то ненасытности,
с каким она оглядывала бесконечный простор реки, небо и далекие леса.
Ее руки делали движение сжаться на груди, и на глазах навертывались
слезинки. Но страшным усилием воли она давила в себе эти слезы и до боли
стискивала зубы.
Когда офицер оглядывался на нее, она начинала улыбаться, как улыбается
человек, которому жгут руку, но он не хочет показать своей слабости:
— Меня мучает, — сказала девушка, — что я не написала письма.
— Не все ли равно теперь? — проговорил офицер. — А вот вы оделись очень
легко, сейчас на дворе сыро, пока доедем, продрогнете.
Это был человек лет тридцати, блондин, с острой бородкой.
Его разделяемые ложбинкой плечи, высоко сидящий на тонкой талии кожаный
пояс и сапоги из тонкой мягкой скрипучей кожи делали его фигуру красивой,
легкой и жизнерадостной.
Иногда он снимал свою офицерскую фуражку с кокардой и, оглядывая
весенний простор, проводил рукой по коротким волосам. И этот жест
напоминал о теплых днях весны, когда голова на быстрой ходьбе делается
влажной от жаркого пота под фуражкой и хочется снять фуражку и пройти с
непокрытой головой, подставляя свежему ветру разгоряченный лоб с
выдавившимся на нем красным кругом.
Спустились к реке. Солдаты, гремя цепью, отвязали большую широкобокую
лодку, окрашенную в защитный военный цвет.
Офицер закурил толстую желтую папиросу и несколько времени, не бросая,
держал горящую спичку, пламя которой, совсем не колебалось в неподвижном
вечернем воздухе.
— Как тихо… — сказала девушка, задумчиво глядя на спичку.
— Да, дивный вечер.
Солдаты отвязали лодку и подвели ее нос к каменистой косе, на которой
стояли девушка и офицер.
Девушка как-то замялась, когда офицер подал ей руку, чтобы помочь войти
в лодку. У нее на секунду мелькнуло на лице выражение ужаса. Она даже
отшатнулась от офицера, но сейчас же оправилась и без его помощи вошла в
лодку, закачав ее на воде.
Солдаты, спихнув лодку с хрящеватого берега, прыгнули в нее, и она,
глубоко и мягко осев, поплыла боком по течению, уносимая быстрой водой,
пока они, сев на весла, не выправили ее.
Лопатки были положены на нос, где села девушка, и мешали ей. Она
старалась их отодвинуть.
— Они мешают вам, давайте их сюда, — сказал офицер и прибавил,
очевидно, по адресу солдат: — Ну что за неделикатный народ!..
— А где же остальные? — спросила девушка.
— Остальные там,- ответил офицер, показав рукой вперед.
— А это где?
— Вот на том острове, видите — кусты и песок посередине.
— А сколько времени до него ехать.
— Минут двадцать,- сказал офицер, остро и коротко взглянув на девушку.
— Вы говорите, что там и следователь f — Да, конечно, там…
Девушка, сидевшая на носу лодки лицом к офицеру, который поместился на
передней скамеечке, замолчала и, повернувшись, несколько времени со
странным выражением смотрела на узкую полоску песка с ивняком, чуть
видневшуюся вдали.
Потом обвела взглядом широкий разлив реки, чуть тронутый на середине
румянцем заката, взглянула на чистое весеннее небо, остановилась взглядом
на красневшей точке костра на противоположном берегу и сказала:
— Как странно, что это будет всегда…
Она сощурила при этом глаза и крепко закусила губы,
— Что будет всегда?
— А вот это… — она с блеснувшими на секунду в глазах слезинками
широко обвела рукой реку, небо и далекий туманный горизонт лесов.
Оба солдата мерно гребли, направляя лодку вкось против течения, чтобы
ее не сносило.
Один из них был рыжий с белыми ресницами и с руками, покрытыми
веснушками и белыми волосами. У него было широкое мясистое лицо и широкие
плечи. Он чего-то добродушно улыбался, поплевывая на руки, работавшие
веслами, досадливо крякал, когда они срывались с уключин и лодка брала
неверное направление.
Видно было, что в негм кипят жизненные силы и здоровье.
Он часто оглядывался на девушку и смотрел на ее шарф, котортй ему,
очевидно, очень нравился.
Другой, в противоположность первому, был молчалив. Он был худой,
черный, и от переносицы через весь лоб шел шрам, который придавал ему
суровый и замкнутый вид.
— Зачем вы это сделали, вы — така’ яростная большевичка? — спросил
офицер у девушки.
— Я не хотела убить: я выстрелила в ногу, чтобы любимый человек мог
убежать.
— А попали в голову?
— Промахнулась.
— Довольно удачный промах, — сказал офицер, пристально посмотрев на
девушку.
— Как это все-таки нехорошо, что я не написала письма, — проговорила
девушка, как бы уклоняясь от разговора.
— Но насколько нам известно, он перебежал фронт и теперь, вероятно,
находится в Москве, — сказал офицер, продолжая пристально и испытующе
смотреть на девушку.
— Это все равно. Письмо нашло бы его.
— Какой теперь в этом смысл!
— Да, это верно, — сказала девушка, опустив голову, как бы задумавшись.
Потом решительно подняла ее и опять с прежним выражением какого-то
удивления обвела взглядом горизонт… — Чувствуете ли вы, как пахнет
весенней водой, какой живой теплый воздух и как просыпается опять с весной
жизнь?
Жизнь… — сказала она, точно по-новому как-то вслушиваясь в это слово,
причем ее сцепленные в пальцах руки сжались так сильно, что хрустнули
пальцы в суставах.
Офицер потянул носом воздух и, доставая портсигар, оглянулся по
сторонам.
— Да, апрель месяц, — проговорил он, — земля отходит.
Тонкое и нервное личико девушки было обращено вперед в сторону узкой
песчаной полосы острова, к которой лодка медленно приближалась. Глаза ее
горели каким-то особенным блеском, и она часто и жадно переводила их с
одного предмета на другой, как бы отмечая каждую подробность
пробуждающейся жизни.
— Вон майский жук летит, смотрите! — вырвалось у нее, Она показала
пальцем вверх и даже сама засмеялась на неожиданную детскость своего
восклицания. — Я в детстве любила их ловить.
Потом с каким-то странным выражением прибавила:
— Какое же это счастье ловить майских жуков!
Офицер, держа в углу рта папиросу, улыбнулся и пытливо посмотрел на
девушку.
— А ведь вы, между нами, совсем еще дитя…
— Тут дело не в этом. Когда вы будете в моем положении, тогда вы
вспомните и поймете меня.
— А вы таки думаете, что я когда-нибудь буду в вашем положении?..
— Непременно! — сказала девушка, выпрямившись, и какой-то огонь блеснул
на секунду в ее глазах.
— И когда же это может случиться? — спросил офицер, тонко улыбнувшись
одними губами и как-то вдруг неожиданно хищно прищуриваясь.
— Не больше чем через месяц, если хотите знать!
— Ого!.. Да вы прелюбопытный… зверек, чтобы не сказать больше.
И глаза его уже открыто-нагло посмотрели на девушку, причем он жевал
размочаленный конец мундштука папиросы.
Но это продолжалось одну секунду. Затем, как бы пересиливая себя, он
прибавил:
— Все-таки я отдаю вам должное: в жизнь свою не видел ничего подобного.
Обыкновенно люди мечутся, рвутся… и вообще, нехорошо. Не зс-те-тич-но. А
вы — прелесть.
— Как странно — сказала девушка, — для меня сейчас, при очень
определенном к вам отношении (офицер иронически поклонился), большое
значение имеет то, что вы ‘отдаете должное’ тому, как я держусь. Это
помогает держаться, потому что я на один волосок от того, чтобы начать
делать то же, что и те, о которых вы говорите.
— Но все-таки это у вас напускное, навинченный героизм?
— Нет, — сказала девушка просто, — я сама не пойму. П бы пе поверила,
если бы мне кто-нибудь сказал, что я в таком положении буду так себя
держать. Я как-то не могу себе представить… зот мы сейчас плывем, все
обыкновенно, как тысячу раз бывало в жизни, когда не думала совсем…
капли стекают с весел. Странно подумать, что через час на обратном пути
весла будут точно так же опускаться в воду, лодка причалит к берегу, ее
спокойно привяжут… Вот это почему-то страшно и непонятно.
Она содрогнулась спиной.
— Ну вот и приехали… — сказал офицер, когда лодка мягко и тупо
ткнулась в песок острова, поросшего ивняком.
Он встал, легко выпрыгнул из лодки и подал девушке руку, как подают,
когда приезжают на пикник и какой-нибудь молодой человек, придерживая
лодку за нос, помогает женщинам выходить, подавая им по очереди руку.
Девушка побледнела и на секунду как-то сжалась, потом, обойдя
протянутую руку, решительно выпрыгнула из лодки.
Башмаки ее утонули в сыром песке, и он засыпался в дырочки шнуровки.
Она отряхнула его концом шарфа.
Рыжий солдат с сожалением посмотрел на шарф.
Девушка заметила это, сняла шарф и сказала солдату:
— Возьмите его себе, он мне больше не нужен.
Офицер вдруг с изменившимся лицом вырвал шарф из рук солдата и как-то
неожиданно грубо сказал:
— Не полагается!.. Возьмите его.
Потом, обращаясь к солдатам, прибавил:
— Вы останетесь пока здесь, а мы пройдем туда, поищем остальных.
И при этом значительно посмотрел на них.
— А нам далеко идти? — спросила девушка.
— Минут десять, а пожалуй, и пятнадцать. Запахнитесь шарфом, здесь
сыро, — сказал офицер, — еще схватите бронхит.
Они пошли.
Он застрелил ее в затылок тут же за кустом, не пройдя и двадцати шагов.
Он два раза отводил руку назад, чтобы, идя сзади нее, незаметно вынуть
револьвер из кобуры, но всякий раз отдергивал руку. И только в третий раз,
когда девушка взглянула на вечернее небо и сказала: ‘Какое же оно в самом
деле бесконечное, я никогда прежде не чувствовала этого’, он успел быстро
и незаметно поднести ствол к самому ее затылку с худенькой девичьей шеей.
Выстрела было почти не слышно. Это был резкий сухой звук. Точно пастух
на вечерней заре где-то хлопнул кнутом.
Ее зарыли привезенными лопатами в пропитанный весенней влагой песок
вместе с шарфом, на который рыжий солдат все время смотрел и даже пробовал
попросить его себе. Но начальник только посмотрел на него, и солдат
сконфуженно замолчал.
Когда ехали обратно, вечер уже догорал. Весла со стекающими каплями так
же мерно гребли, так же изредка в разных направлениях пролетали над водой
майские жуки.
А вдали на берегу еще краснела точка костра, на который десять минут
назад указывала девушка.
Все было, как всегда.
И только на носу лодки была какая-то странная, непривычная пустота.
1932
РОМАНОВ Пантелеймон Сергеевич (1884 — 1938). На Волге. Впервые
опубликован в журнале ‘Красная новь’, 1932, No 6. Печатается по изданию:
Романов Пантелеймон. Рассказы. М.: Советская литература, 1934.
Под чистыми звездами: Советский рассказ тридцатых П44 годов / Сост. и
примеч. Д. Г. Терентьевой, Предисл. Ю, Лукина. — М.: Моск. рабочий, 1983.
— 511 с. — (Однотомники классической л-ры).
В сборник включены рассказы М. Горького, В. Вересаева, К, Федина, А.
Фадеева, Ив. Катаева, В. Катаева, Б. Горбатова, М. Зощенко, А. Платонова и
других писателей, созданные в тридцатые годы.
4702010200 — 205
П —————- 178-83
М172(03)-83
Составление, предисловие, оформление издательства ‘Московский рабочий’,