На уроке, Лейкин Николай Александрович, Год: 1897

Дачные страдальцы (1897)
Время на прочтение: 34 минут(ы)
Скачать в PDF

H. А. Лейкинъ.

Дачные страдальцы.
Пять юмористическихъ разсказовъ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ.

Высочайше утвержд. Товарищество, печатня С. П. Яковлева’. Невскій, No 132.

1897.

На урок.

I.

Студентъ Веніаминъ Михайловичъ Кротиковъ, приготовляющій за двадцать рублей въ мсяцъ маленькаго Васю Матерницкаго для поступленія въ первый классъ гимназіи, пришелъ въ 11 часовъ утра на дачу къ Матерницкимъ и вошелъ на террасу. На террас никого не было. Студентъ Кротиковъ снялъ фуражку, досталъ изъ кармана щеточку съ зеркальцемъ, пригладилъ себ волосы на вискахъ, закрутилъ еле пробивающіеся усики и посмотрлся въ зеркальце на щетк. Затмъ, одернувъ на себ срую тужурку, онъ крякнулъ и постучалъ ногами, давая о себ знать, что пришелъ.
Изъ комнаты выглянула на террасу среднихъ лтъ женщина въ ситцевой блуз съ засученными по локоть рукавами, въ передник и съ ложкой въ рук.
— Ахъ, это вы, Веніаминъ Михайлычъ! Здравствуйте. Извините, руки не подаю… Въ варень он у меня. Я варенье варю. А я думала, что это опять какіе-нибудь нищіе. Все нищіе ходятъ и прямо на террасу лзутъ.
— Да, да… Вчера у Скробиныхъ въ саду цыганки платокъ байковый украли,— проговорилъ студентъ.— Анна Михайловна лежала въ гамак, закутавшись въ платокъ, и читала книжку. Затмъ встала, платокъ на гамак оставила…
— Знаю, знаю, слышала. Вотъ оттого-то я такъ стремительно и выскочила на террасу. Вы къ Вас? Садитесь пожалуйста. Сейчасъ я пошлю за нимъ. Удивительный баловникъ. Вдь знаетъ, что вы объ эту пору придти должны на урокъ, и не ждетъ васъ.
— Варвара Петровна здорова-ли?— освдомился студентъ.
— Вообразите, спитъ. Чмъ-бы подсоблять матери хоть ягоды чистить, она спитъ. Три раза посылала горничную будить ее — и никакого толку. Афимья! А Афимья!— закричала она горничную.
— Здсь, здсь! Что такое?— откликнулась горничная.— Я ягоды чищу.
— Поди и поищи Васю. Скажи, что учитель урокъ давать пришелъ.
— Да онъ, должно быть, на прудъ карасей ловить ушелъ. Я видла давеча, какъ онъ захватилъ удочку и банку съ червями.
— Такъ сходи за нимъ.
— Я, барыня, боюсь. Тамъ, говорятъ, въ кустахъ два цыгана сидятъ и хватаются. Докторская кухарка сказывала, что вчера съ нея чуть-чуть платокъ не стащили.
— Ну, вотъ… Что за глупости! Ступай…
Показалась кухарка съ тарелкой пнокъ отъ варенья.
— Вы Василья Петровича ищете?— спросила она.
— Да, Васю.
— Не ищите. Онъ давеча съ дьяконицкимъ сыномъ на желзную дорогу убжалъ.
— Однако, все-таки-же надо его привести. Учитель урокъ давать пришелъ. Ступай, Афимья.
— На желзную дорогу сколько угодно, а на прудъ въ цыганское гнздо ни за что на свт,— отвчала горничная.
— Однако, когда-же мы отъ этихъ цыганъ освободимся?— проговорила Матерницкая.— Нищіе и цыгане… Отбою нтъ. Если ужъ такъ, то я боюсь и за Васю… Они, говорятъ, и дтей воруютъ, а потомъ въ акробаты продаютъ.
— Очень просто,— откликнулась горничная.— Имъ кто не дастъ гривенника за ворожбу…
— Иди, иди за Васей-то! Нечего растабарывать!
— Вы меня ищете? Я здсь, маменька!— крикнулъ дтскій голосъ.
На забор, отдляющемъ дачу отъ дачи, сидлъ мальчикъ лтъ одиннадцати въ сромъ матросскомъ костюм съ синимъ отложнымъ воротникомъ и въ шведской фуражк съ прямымъ козырькомъ.
— Ну, скажите на милость! Онъ на забор!— всплеснула руками мать.— Ты зачмъ это, дрянной мальчишка, по заборамъ лазаешь!
— Я съ дьяконицкимъ Мишей канарейку докторскую ловилъ. У доктора канарейка изъ клтки вылетла.
— Ахъ, надо тебя выдрать! Непремнно надо. Слабъ у тебя отецъ-то только. Ты посмотри на свои штаны. Въ чемъ они? Батюшки! Да они у тебя и продраны!
— Это я за гвоздь…
— Вотъ я теб ужо сама задамъ баню! Садись, мерзкій мальчишка, учиться. А вы, Веніаминъ Михайлычъ, пожалуйста съ нимъ построже…
Студентъ поклонился въ знакъ согласія и покрутилъ усики.
— Здравствуйте, Веніаминъ Михайлычъ,— шаркнулъ ножкой Вася, войдя на террасу и тутъ-же прибавилъ, улыбнувшись:— Вотъ васъ не было, когда мы канарейку ловили! А докторская Лиза въ юбк и въ рубах безъ корсета на балкон стояла.
— Ахъ, ахъ, ахъ! Да какъ ты смешь, пошлый мальчишка, такія рчи произносить!— воскликнула мать.
— Да что-жъ тутъ такого? Веніаминъ Михайлычъ подсматриваетъ-же въ дырк въ купальн, когда докторская Лиза купается.
Студентъ вспыхнулъ и заговорилъ:
— Не мелите вздору! Не мелите вздору!
Мать размахнулась и дала Вас подзатыльника.
— Чего-же вы занапрасну деретесь! Я правду говорю!— слезливо воскликнулъ Вася.— Конечно-же я правду говорю. Тогда и наша Варя купалась, когда онъ въ щелочку смотрлъ.
— Пустяки… Пустяки… Какъ вамъ не стыдно!
Студентъ зардлся еще больше.
— Принеси твои книги, перо, чернила, тетради, и садись учиться!— командовала мать.— И ежели ты впредь будешь пропадать передъ тмъ, какъ придти къ намъ Веніамину Михайлычу, я тебя за обдомъ безъ второго и третьяго блюда оставлю. шь одинъ супъ. Слышишь?
Студентъ приложилъ руку къ груди и конфузливо произнесъ:
— Увряю васъ, Клавдія Максимовна, что это все ложь…
— Врю, врю, Веніаминъ Михайлычъ. Вы варенья не прикажете-ли?
— Барыня, а барыня! Вы пнку-то отъ варенья ужъ намъ пожертвуйте. Везд прислуг полагается,— говорила кухарка, стоя въ дверяхъ.
— Пошла прочь! Посл объ этомъ… Позволите предложить вамъ варенья-то, Веніаминъ Михайлычъ?
— Нтъ, благодарю васъ. Я сладкое не особенно люблю.
— У меня есть блая смородина. Она кисленькая. Можно?
— Мерси, не могу.
Студентъ вынулъ изъ кармана записную книжку съ отмтками и слъ къ столу на террас. Матерницкая помстилась напротивъ его.
— Ужасный шалунъ-мальчишка!— проговорила она про сына.— Страшный баловникъ.
— Это сынъ дьякона на него вліяетъ. Дти дьякона бгаютъ по дворамъ, цыплятъ камнями зашибаютъ, бросаютъ разную неприличную грязь черезъ загородку въ купальню, когда тамъ дамы купаются, и еще недавно булочнику въ корзинку съ булками навозу наложили, когда тотъ зазвался,— разсказывалъ студентъ.
— Да что вы!
— Увряю васъ.
— Тогда я запрещу Вас съ ними водиться.
— Пожалуйста. Когда я купался съ ними въ купальн, они и мн въ карманы тужурки каменья наклали.
— Ахъ, какіе сорванцы!— покачала головой Матерницкая.— Ну, а какъ нашъ Вася у васъ идетъ? Онъ, кажется, мальчикъ шустрый?
— Ужасно только невнимательный. И потомъ, въ немъ никакой дисциплины. Я, напримръ, показываю ему, какъ длать задачу, а онъ вдругъ про мухъ задаетъ вопросы. Бываютъ-ли у мухъ дти. Согласитесь сами, что это не идетъ.
— Ужасно, ужасно! Вотъ я ему скажу. Вы будьте съ нимъ построже.
— Да ужъ я и такъ, кажется. Не могу-же я его драть за волосы.
— Боже избави! Но вы такъ, какъ-нибудь.
— Я сталъ проходить съ нимъ латинскую грамматику, чтобы потомъ при поступленіи ему легче было. Разсказываю, напримръ, про склоненія, а онъ вынетъ изъ кармана фортунку, волчекъ такой четыреугольный, и предлагаетъ мн сыграть съ нимъ на старыя стальныя перья. Согласитесь сами…
— Ай-ай… Нехорошо, нехорошо.
Вошелъ Вася, держа въ охапк книги, тетради и грифельную доску.

II.

Начался урокъ. Студентъ Кротиковъ сдлалъ строгое лицо и сказалъ Вас:
— Возьмите грифельную доску и слушайте внимательно, что я буду вамъ говорить. Вася досталъ доску, положилъ ее передъ собой и сказалъ:
— Варя-то наша все еще дрыхнетъ. Хотите, Веніаминъ Михайлычъ, я пойду и разбужу ее?
— Слушайте, что я буду вамъ говорить,— повторилъ студентъ.
— Она сейчасъ вскочитъ, какъ узнаетъ, что вы пришли.
— Слушайте. Четыре мужика купили три съ половиной ведра вина. Запишите на грифельной доск.
— Мужики вина не пьютъ, Веніаминъ Михайлычъ. Они пьютъ водку.
— Не перебивайте меня, когда я говорю! Пишите. Купили три съ половиной ведра вина. Привезли его домой…
— Можетъ быть пива? Можно написать, что пива, а не вина?
— Вина, вина!— крикнулъ студентъ.— Ежели вы не будете меня слушаться, я пожалуюсь вашей маменьк, а она оставитъ васъ за обдомъ безъ сладкаго блюда.
— Сегодня у насъ рисовый каравай на сладкое, а я его все равно не люблю.
— Это наказаніе!— Привезли три съ половиной ведра пива…
— Ахъ, стало быть, можно пива? Вы позволяете?— спросилъ Вася.
— Вина, вина! Я сбился. И начали его длить поровну.
— Я думалъ, что вы будете рады, если я Варю разбужу.
— Прошу молчать! Что это такое! Просто сладу нтъ! По скольку вина каждому изъ мужиковъ?
Вошла Матерницкая.
— Здравствуйте. Теперь могу руку подать вамъ. Вымыла,— сказала она студенту и присла къ столу.— Ну, какъ вашъ спектакль?
— Актрисъ нтъ. То есть молодыя-то есть, а старыхъ нтъ,— отвчалъ студентъ.— Ключницу некому играть. Согласился было сыграть гимназистъ Кукушкинъ (у него голосъ пискливый), но надъ нимъ стали смяться, называли бабой — онъ и отказался. Сегодня Мамзинъ похалъ въ городъ и будетъ искать настоящую актрису. Ежели не найдетъ, тогда спектаклю будетъ крышка. Сдлаемъ только отдленіе концерта, а потомъ танцовальный вечеръ.
— И отлично,— подхватила Матерницкая.— Больше ничего и не надо. Варя сыграетъ вамъ на цитр… Тогда и пейзанскаго платья ей не шить.
— Вотъ и изъ-за платьевъ тоже… Анна Михайловна сначала согласилась сшить бальное платье для своей роли, а потомъ…
— Право, длайте концертъ и просите, чтобы этотъ судебный слдователь Чайкинъ сыгралъ вамъ на корнетъ-пистон. Онъ отлично по вечерамъ на балкон у себя на дач играетъ. Знаете Чайкина? Онъ судебный слдователь, кажется?
— Какое! Просто учитель пнія въ городскихъ училищахъ,— отвчалъ студентъ.
— Да что вы! А онъ мн такъ нравился и я считала его за судебнаго слдователя!— проговорила Матерницкая разочарованнымъ тономъ.— Сколько-же онъ жалованья получаетъ?
— Да никакого и жалованья не получаетъ. Просто по полтора рубля за урокъ.
— Только-то? Фу-у-у… Варенька! Варя! Ахъ, да… Вдь она спитъ,— спохватилась Матерницкая и сказала сыну:— Вася! Поди и разбуди ее. Разв можно до этихъ поръ валяться въ постели!
— Я и то, мамочка, хотлъ бжать ее будить, но меня Веніаминъ Михайлычъ не отпустилъ,— пожаловался Вася и побжалъ будить сестру.
— Сдлайте, сдлайте концертное отдленіе,— говорила Матерницкая.— Чайкинъ, стало быть, какъ учитель пнія, вамъ споетъ, а потомъ на труб своей сыграетъ.
— Да Чайкинъ не поетъ. У него и голоса нтъ. Я его знаю,— сказалъ студентъ.
— Какъ не поетъ? Учитель-то пнія?
— Въ томъ-то и дло, что только учитъ пнію въ школахъ, а не поетъ.
— Странно. Потомъ можете сдлать живыя картины. Дв или три.
— Декорацій нтъ. Мы ужъ объ этомъ думали. У насъ всего только комнатный павильонъ, да лсъ. Да и лсъ-то по самой середин, на видномъ мст, мышами проденъ. Врне всего, что мы сдлаемъ только танцовальный вечеръ, маленькую иллюминацію и фейерверкъ.
Вошелъ Вася.
— Она ужъ встала. Пудрится. Сейчасъ выйдетъ,— доложилъ онъ про сестру.— Ее Афимья разбудила. Афимья говоритъ: ‘не хотла вставать, а какъ сказала я, что Веніаминъ Михайлычъ здсь — сейчасъ и вскочила’.
Онъ улыбнулся, поглядлъ на студента и подмигнулъ ему. Матерницкая продолжала:
— Что-жъ, и фейерверкъ хорошо. Только не давайте маленькимъ ребятамъ пускать. А то въ прошломъ году аптекареву сынишк вс руки опалило.
— Мама, что это за фейерверкъ? Какой фейерверкъ?— быстро спросилъ Вася у матери.
— А вотъ на танцовальномъ вечер, который у нихъ будетъ.
— Съ фейерверкомъ? А я пускать буду? Мн пускать дадутъ?
— Теб-то и не дадутъ. Пожалуйста, Веніаминъ Михайлычъ, ему не давайте.
— Нтъ, мама, я хочу! Непремнно хочу! Если мн не дадутъ, я на свои деньги фейерверку себ куплю.
— Сколько-же вы собрали денегъ съ дачниковъ на этотъ праздникъ, Веніаминъ Михайлычъ?— спросила студента Матерницкая.
— Вотъ и, насчетъ денегъ…— отвчалъ тотъ.— У насъ всего шестьдесятъ восемь рублей собрано. Никто не даетъ. ‘Я, говоритъ, потомъ’… А Яшковы вонъ всего рубль подписали. Рубль подписали, да Пелагея Васильевна не позволяетъ своей дочери горничную играть. Я приношу дочери роль, а Пелагея Васильевна мн такія слова: ‘она, говоритъ, штабъ-офицерская дочь и ей горничную играть неловко’. Какое невжество!
Студентъ пожалъ плечами. Матерницкая сказала:
— Дура! Кухарка… Такъ чего-же вы хотите отъ нея? Вы знаете, что она была кухаркой?
— Да похоже на то,— отвчалъ студентъ.
— Кухарка, кухарка… Я вамъ разскажу всю исторію, какъ она въ штабъ-офицерши-то попала. Жилъ капитанъ Яликовъ, а у него была кухарка. Онъ былъ вдовецъ — ну, она баба ловкая, и подластилась къ нему. Пошли дтки. Родилась вотъ эта самая Наденька, потомъ сынъ. Чтобы прикрыть грхъ, капитанъ Яликовъ и женился на ней, а потомъ вышелъ въ отставку съ чиномъ штабъ-офицера. Вышелъ въ отставку и умеръ. И вотъ Наденька штабъ-офицерская дочь, а Пелагея Васильевна вдова — штабъ-офицерша. Да и никогда она не была Пелагеей Васильевной, а просто всегда была Пелагея. Пелагея и больше ничего. Вы знаете, я сомнваюсь даже, грамотная-ли она. То есть можетъ быть читать по печатному уметъ, а ужъ писать ни за что! Дура, совсмъ дура! Ну, я вамъ мшать не буду,— спохватилась Матерницкая, вставая.— Занимайтесь. Да пожалуйста построже съ Васей, Веніаминъ Михайловичъ.
— Садитесь и берите доску,— скомандовалъ студентъ Вас.
— Готово,— отвчалъ тотъ.— Но могу я прежде вотъ эту грушу състь?
Вася вытащилъ изъ кармана штанишекъ грушу.
— Никакой груши! Заниматься нужно!— возвысилъ голосъ студентъ и отнялъ у Васи грушу, отложивъ ее въ сторону.
— Маменька, что-же это такое!— занылъ Вася.
— Не давайте, не давайте ему. Дайте мн,— проговорила Матерницкая и взяла грушу.— Однако, что-же это Варя-то?.. Вотъ удивительная двушка! Пойду сама къ ней.
— Да брови себ наводитъ. Разв вы не знаете ее?— сказалъ Вася.— Узнала, что Веніаминъ Михайловичъ пришелъ, ну вотъ…
— Что ты врешь, дрянной мальчишка!— крикнула Матерницкая.— Когда-же это она брови себ наводила!
— Ну, вотъ, будто я не видлъ!
— Молчи, дрянь! Какъ ты смешь конфузить сестру при постороннемъ человк!
— Что вы написали на доск? Прочтите…— заговорилъ студентъ, обращаясь къ Вас.
— Да ничего. Я ужъ стеръ все.
— Это чистое наказаніе! Тогда пишите вновь. И студентъ задиктовалъ:— Четыре мужика купили три съ половиной ведра вина…

III.

Задача о четырехъ мужикахъ, раздлившихъ поровну три съ половиной ведра вина, была кое-какъ сдлана. Студентъ закурилъ папиросу и сказалъ Вас:
— Ну, теперь, изложеніе. Я вамъ прочту одну маленькую исторійку, а вы разскажете ее своими словами и потомъ напишете въ тетради. Слушайте.
Студентъ развернулъ книгу.
— Опять про мальчика, влзшаго на яблоню?— спросилъ Вася.
— Слушайте, слушайте!
Вася улыбнулся и таинственно прошепталъ:
— Веніаминъ Михайлычъ, что я вамъ скажу…
— Посл, посл… Слушайте: ‘Два мальчика были застигнуты въ горахъ мятелью’.
— Очень для васъ интересное, Веніаминъ Михайлычъ.
— Ну, что такое?— говорите.
— Наша Варя въ васъ влюблена.
Студентъ вспыхнулъ и заговорилъ:
— Глупости, глупости… И такъ… ‘Два мальчика были застигнуты’…
— Афимья, наша горничная, даже гадала ей про васъ на картахъ…— продолжалъ Вася.
— Бросьте, пожалуйста! Слушайте: ‘Два мальчика!..’
— А вы какой король — бубновый или червонный?
— Если вы не перестанете, то я пожалуюсь на васъ вашей маменьк.
— Да что маменька! Маменька-то вонъ хочетъ позвать обдать слдователя Чайкина, чтобы онъ къ Вар посватался. Пріятно вамъ это?
— Охъ, Вася, какой вы мальчикъ! Это ужасъ, что такое!
На террасу вышла Варя Матерницкая, хорошенькая семнадцатилтняя двушка съ припухлыми отъ сна глазками и дйствительно слегка подведенными бровками. Она улыбнулась, протянула студенту руку и сказала:
— Отчего вы вчера не были на танцовальномъ вечер? А сами еще просите, чтобы я приберегла вамъ третью кадриль!
Студентъ нсколько смшался.
— Пардонъ, Варвара Петровна,— проговорилъ онъ.— Но мы вчера работали, мы вчера фонари клеили для нашего вечера.
— Кто это мы-то?— спросила она.
— Распорядители праздника. Я, Глинковъ, Ушаковъ.
— Какой вздоръ! Ушаковъ танцовалъ со мной вальсъ.
— Ну, это, должно быть, ужъ онъ посл работы на танцовальномъ вечер очутился. И я хотлъ идти, но рубль платить за входъ въ одиннадцать часовъ…
— Стало быть, вамъ рубль дороже, чмъ со мной танцовать? Прекрасно!
Варя сдлала глазки и надула губки.
— И хорошо еще, что судебный слдователь Чайкинъ ко мн подошелъ, а то я такъ-бы и просидла третью кадриль, не танцовавши,— продолжала она.— И какой милый и прекрасный человкъ!
— Да онъ, Варвара Петровна, вовсе не судебный слдователь. Онъ учитель пнія. Ваша маменька тоже его за судебнаго слдователя считала, но я ужъ объяснилъ ей,— сказалъ студентъ.
— Все равно, прекрасный человкъ! И какъ танцуетъ!
— А мн такъ жаловались на него. Онъ, говорятъ, руку дамы ужасно тянетъ внизъ.
— Пустяки. Это-то и хорошо. Ну, что-же нашъ спектакль?— спросила она.
Студентъ развелъ руками.
— Разстройство, полное разстройство,— проговорилъ онъ.
— Ахъ, вы! Всхъ взбаламутили, а теперь на попятный… Разстройство… А вотъ ежели-бы Чайкинъ взялся устроить спектакль, то, наврное, не было-бы разстройства. Ну, я пойду кофе пить.
Она круто повернулась къ двери.
— Варя, Варя! Постой!— остановилъ ее Вася.
— Ну, что такое? Наврное какія-нибудь глупости!
— Ты знаешь, кто такая Пелагея Васильевна?
— Какая такая Пелагея Васильевна?
— Да Яликова. Мать Нади Яликовой, которая вотъ съ этими кудлашками на лбу ходитъ.
— Ну, ну… Ну, что-же дальше?
— Наша маменька говоритъ, что ейная мать была кухарка, простая кухарка.
— Вася! Вася! И не стыдно вамъ сплетничать! Ай-ай!— покачалъ головой студентъ.
— Да вдь это не я, это маменька. Она вамъ-же разсказывала. Я слышалъ.
— Довольно, довольно. Какъ это стыдно про людей злословить!
— Да вдь маменька, а не я.
Студентъ взглянулъ на часы и сказалъ:
— Ну, давайте скорй заниматься. Вдь мн некогда. Надо на другой урокъ идти. Слушайте! ‘Два мальчика были застигнуты въ горахъ мятелью’…
— Да ужъ это я слышалъ. Говорите дальше!— сказалъ Вася.
Студентъ вспылилъ.
— Какъ вы смете меня понукать! Сами-жe вы меня поминутно перебиваете, не даете разсказать, а теперь понукаете!— воскликнулъ онъ.— Перепишите мн за это шесть разъ латинское склоненіе, которое я вамъ задамъ. Это будетъ вамъ въ наказаніе.
— За что-же это, Веніаминъ Михайлычъ?— слезливо заговорилъ Вася.— Я къ вамъ всей душой, а вы меня не любите.
— И чтобы къ завтраму было переписано!
— Ну, ужъ этаго я не могу, никакъ не могу. Сегодня вечеромъ у Звонаревыхъ будетъ иллюминація.
— Какъ тамъ хотите, а чтобъ было сдлано!
— Простите, Веніаминъ Михайлычъ!
— Ага! Теперь простите! Зачмъ-же вы меня перебиваете? Ну… ‘Два мальчика’…
— Одно слово, Веніаминъ Михайлычъ.
— Ну?!
— Вы не врьте Вар. Это она такъ передъ вами козырится, а она влюблена въ васъ…— проговорилъ Вася.
Студентъ схватился за голову.
— Боже мой! Да будетъ-ли этому конецъ! Не хочу я этого отъ васъ слышать!— воскликнулъ онъ и только что прочиталъ Вас исторійку про двухъ мальчиковъ, какъ вдругъ вошла Варя.
Варя держала въ рук чашку съ кофе, макала въ него сухарь, ла и, прожевывая, спрашивала студента:
— Маменька говоритъ, что вмсто спектакля у васъ будетъ танцовальный вечеръ съ концертомъ и живыми картинами, такъ въ какой-же картин вы мн дадите позировать?
— Мы еще, Варвара Петровна, картинъ не выбирали,— отвчалъ студентъ.
— Ахъ, и картинъ еще не выбирали? Ну, тогда наврное ничего не будетъ.
— Отчего вы такъ думаете?
— Оттого, что нельзя черезъ часъ по столовой ложк что-нибудь длать. А ужъ затяли что-нибудь, то надо — разъ, два, три — и готова карета. Картины еще не выбрали!
— Да разв мы смемъ безъ васъ выбирать! И, наконецъ, насчетъ постановки картинъ мы и вообще еще не ршили.
— Ахъ, и это еще не ршили? Ну, тогда честь имю васъ поздравить. Это значитъ: либо дождикъ, либо снгъ, либо будетъ, либо нтъ. Ахъ вы, распорядители!
Она насмшливо улыбнулась. Студентъ взглянулъ на часы.
— Я долженъ кончить. Мн пора на другой урокъ,— сказалъ онъ Вас и поднялся.— Прощайте, Варвара Петровна, поклонился онъ Вареньк.
— Прощайте, кислый молодой человкъ,— проговорила Варенька, протягивая руку.
— То-есть, чмъ-же это кислый-то? Все, все будетъ сдлано по вашему желанію. Вы царица души моей,— шепнулъ студентъ и сталъ сходить съ террасы.

IV.

На слдующее утро студентъ Кротиковъ опять пришелъ на урокъ къ Вас Матерницкому. Матерницкая сидла на террас и чистила ягоды. Студентъ поклонился и сказалъ:
— Уже въ трудахъ? Такъ рано, и за работой?— Да что-жъ вы подлаете? Вчера черную смородину варила, а сегодня малину,— отвчала Матерницкая.— Здравствуйте,— протянула она ему руку.— Извините только, что рука въ ягодахъ. И вдь все я одна хлопочу, Веніаминъ Михайлычъ, одна. Нтъ у меня помощницы.
— А Варвара Петровна?— сказалъ студентъ. Матерницкая махнула рукой.
— Какая она помощница! Она только сть уметъ. Ее и чистить-то нельзя подпустить: она больше състъ, чмъ начиститъ. Садитесь, пожалуйста.
— А Варвара Петровна еще почиваетъ?— спросилъ студентъ, присаживаясь къ столу.
— Нтъ, встала уже, но только въ безбль, какъ говорится. Не одта. Напилась кофе и пошла письмо писать подруг. А вы къ Вас? Вообразите, что натворилъ этотъ мальчишка! Наловилъ онъ съ дьяконскимъ сыномъ рыбы, а кто-то сказалъ ему, что рыбу можно коптить въ труб. Онъ ползъ съ рыбой на крышу и провалился въ трубу. Весь, весь въ саж вымарался: самъ, лицо, руки. А только что сегодня утромъ надли на него чистенькій коломенковый костюмчикъ.
— Въ трубу?
Студентъ пожималъ плечами.
— Да, въ трубу,— кивнула ему Матерницкая.— Сейчасъ Афимья повела его мыть и переодвать. Вдь какая изобртательность въ шалостяхъ.
— Ужасъ, что такое!— покачалъ головой студентъ.— Долженъ и я вамъ пожаловаться на него, Клавдія Максимовна.
— Что такое? что такое?— быстро спросила Матерницкая.
— Вообразите, онъ мн любовныя письма пишетъ.
— Какъ такъ?
— Да-съ. Пишетъ любовныя письма, подписывается Варей, назначаетъ свиданія въ саду и пересылаетъ письма съ деревенскими мальчишками.
— Варей? Какъ Варей?— удивленно проговорила Матерницкая.
— Да такъ, Варей.
— Да онъ-ли? Можетъ быть кто-нибудь другой?
— Помилуйте… Да вдь я его руку отлично знаю. Вчера вечеромъ было письмо и сегодня утромъ было письмо. Сегодня утромъ я поймалъ мальчишку, который передавалъ письмо нашей кухарк, оттаскалъ его за уши и принудилъ сказать, кто передалъ ему это письмо. Онъ заревлъ и сознался, что Вася Матерницкій. Вотъ и письмо. Посмотрите.
Кротиковъ передалъ письмо.
— Да, да… это его рука…— сказала Матерницкая.— Нтъ, этого такъ оставить нельзя. Ему будетъ баня. Сама я драться не умю, а вотъ завтра прідетъ отецъ и онъ ему задастъ. А ежели ужъ онъ останется равнодушенъ, тогда я выржу хорошую орясину въ саду и попрошу васъ…
— Нтъ, нтъ, Клавдія Максимовна, увольте меня! Я тоже не умю этимъ заниматься,— проговорилъ студентъ.
— Да вдь надо-же его проучить. Онъ двушку конфузитъ, сестру свою конфузитъ. Вдь она Варя-то.
— Ну какой-же тутъ конфузъ! Во-первыхъ, про Варвару Петровну никто не можетъ и подумать. Письмо слишкомъ уже неграмотно. А во-вторыхъ…
— Да вдь бумажка-то розовенькая ея, на которой письмо написано, и конвертикъ ея,— перебила студента Матерницкая.— Вдь онъ это у ней укралъ изъ ящика. Надо будетъ Вар сказать. Варя! Варенька!— крикнула она, но тутъ же спохватилась и сказала:— Ахъ, да… Я и забыла, что она еще не одта. Ну, я ей потомъ…
Студентъ подумалъ и проговорилъ:
— Счь я вамъ его не совтую.
— Да разв счь? Никогда я его счь не допущу. А просто отхлестать хорошенько орясиной по плечамъ и по спин.
— И такъ бить вообще не совтую. А сдлайте вы ему строгое внушеніе, оставьте сегодня за обдомъ безъ двухъ блюдъ. Пусть супъ только стъ. Поврьте, не умретъ съ одного супа.
— Да вдь ужъ безъ двухъ-то блюдъ онъ сегодня за трубу наказанъ, такъ какъ же тутъ быть?…
— Ну, за трубу сегодня, а за любовныя письма завтра.
— Да хорошо, хорошо. А только это наказаніе безполезно. Какъ только мы изъ-за стола выйдемъ, сейчасъ онъ побжитъ въ кухню и тамъ настся. Вы мн пожалуйста это письмо дайте. Я Вар покажу, а потомъ отцу.
— Сдлайте одолженіе… Возьмите.
— Ахъ, негодный, негодный мальчишка!— досадливо покачивала головой Матерницкая и спрятала въ карманъ письмо.— И вдь какія у маленькаго мальчика фантазіи! На свиданіе звать! А это все варя! Романы она читаетъ, Афимь содержаніе ихъ разсказываетъ, когда та съ ней. Онъ слушаетъ, онъ мальчикъ шустрый — и вотъ…
— Скоро онъ?.. Я про Васю… Мн, Клавдія Максимовна, нужно быть сегодня въ часъ дня на другомъ урок.
— Сейчасъ, я думаю, Афимья его переоднетъ Афимья! Скоро вы тамъ?..— крикнула Матерницкая.— Вася! Торопись, Веніаминъ Михайлычъ пришелъ.
Показалась горничная Афимья въ свтломъ ситцевомъ плать и съ цвткомъ красной гвоздики въ волосахъ. Увидавъ студента, она нсколько вспыхнула и смшалась, но покосилась на барыню и сказала:
— Вы про кого? Вы Васю?.. Да онъ ужъ умылся, переодлся и къ вамъ пошелъ.
— Да что ты врешь, мать моя. Мы сидимъ и ждемъ его,— отвчала Матерницкая.
— Ну, значитъ, куда нибудь въ другое мсто побжалъ.
— Такъ поди и поищи его.
— Это все равно, что втра въ пол искать. Ужъ ежели его здсь нтъ, то стало-быть онъ гд-нибудь за тридевять земель скачетъ.
— Вася! Васенька! Ты тутъ?— кричала Матерницкая, перевсившись съ террасы въ садъ, но отвта не было.— Ужъ извините, Веніаминъ Михайлычъ, мн, право, такъ совстно, что онъ васъ такъ долго заставляетъ себя ждать,— обратилась она къ студенту.— Афимья! Надо-же, наконецъ, его розыскать!
— Да вонъ дворникъ Ферапонтъ идетъ. Ферапонтъ не видалъ-ли его гд,— указала горничная.— Ферапонтъ! Вы не видали нашего барина?
— А онъ съ дьяконскимъ сыномъ у докторской конюшни въ навозной куч червей копаетъ,— отвчалъ дворникъ.
— Позови его пожалуйста, Ферапонтъ, домой. Скажи ему, чтобы сейчасъ шелъ сюда, потому учитель его дожидаетъ. Да скажи, что я строго ему приказала сейчасъ же идти сюда,— проговорила Матерницкая.— Ну, ты, Афимья, продолжай тутъ на террас чистить ягоды, а я понесу вотъ этотъ тазъ варить,— сказала она горничной и спросила студента:— Не помшаетъ она вамъ, что будетъ здсь ягоды чистить, Веніамимъ Михайлычъ?
— Отчего-же… Пусть чиститъ… Ничего,— отвчалъ студентъ.
Матерницкая подняла со стола мдный тазикъ съ наложенными въ него ягодами и понесла въ кухню.

V.

Cтудентъ Кротиковъ и горничная Афимья остались на террас одни. Студентъ покуривалъ папиросу, Афимья чистила ягоды и съ полуулыбкой косилась на студента. Она была горничная изъ кокетливыхъ, носила блый передникъ, обшитый кружевцами, и челку на лбу, помадилась господской помадой и питала слабость къ цвтнымъ бантамъ на груди и къ колечкамъ съ цвтными стеклушками. Колечками этими были унизаны ея мизинцы. Сегодня она, кром того, была съ красной гвоздикой въ волосахъ. Она была довольно миловидна и имла такую курносенькую физіономію, которая приличествуетъ именно молодымъ горничнымъ.
Сначала они сидли и молчали. Наконецъ студентъ взглянулъ на часы и проговорилъ съ неудовольствіемъ:
— Это ужасъ, сколько приходится всякій разъ ждать этого Васю!
Горничная посмотрла на него, улыбнулась и сказала:
— И ништо вамъ. Себя заставляете ждать понапрасну, такъ вотъ теперь и сами ждите.
— Когда-же я-то?.. Я, кажется, всегда во-время являюсь.
— А вчера-то?— подмигнула ему Афимья.— Нтъ, вы даже обманщики.
— Ошибаетесь, моя милая. Вчера я также явился во-время и также ждалъ его боле получаса.
— Да я не про Васю, я не про Васю говорю. Я про вечеръ.
— Про какой вечеръ?— спросилъ студентъ.
— Ну, вотъ, будто не знаете!— опять подмигнула Афимья.— А по нашему это называется, что вы интриганъ. Сами приглашаете, а потомъ не приходите.
— Ахъ, это вы про вечеръ въ клуб-то! Такъ я вовсе не общался Варвар Петровн быть на этомъ вечер.
— Да не про вечеръ въ клуб дло идетъ и вовсе не про Варвару Петровну. Что вы изъ себя дурака-то строите! Будто и не понимаете.
— Ршительно не понимаю!
Студентъ сдлалъ строгое лицо.
— Нечего глаза-то удивленные длать, нечего!— опять заговорила Афимья/— А ежели это насмшка съ вашей стороны, то очень это даже глупо и неучтиво-прямо скажу.
— Да объясните пожалуйста, Афимья, хорошенько — что такое?
Студентъ всталъ.
— Пожалуйста, пожалуйста не притворяйтесь! Знаемъ!— кивнула ему Афимья съ тономъ обиды въ голос.— Разсердимся, такъ вдь и мы умемъ мстить.
— Да въ чемъ-съ, позвольте васъ спросить? И не понимаю я, что я сдлалъ.
— А вотъ показать вашу записку нашей барышн, такъ и запляшете. Ну, что?
Афимья бросила очищенныя ягоды въ тарелку и, подбоченившись одной рукой, опять вызывающе взглянула на студента.
Тотъ ужъ совсмъ сбился съ толку, покраснлъ и спросилъ:
— Какую записку?
— Да которую вы мн-то прислали,— отвчала Афимья.
— Когда?
— А посл вчерашняго урока, съ деревенскимъ мальчишкой.
— Я прислалъ вамъ записку?
— Да, мн. Про кого-же рчь-то? Называете душечкой, ангельчикомъ и зовете въ девять часовъ вечера въ паркъ, къ пруду на скамейку.
— Господи!— всплеснулъ руками студентъ.
— Да нечего молиться-то! Я сжалилась надъ вами, и хоть боюсь къ этому проклятому пруду ходить, а пришла. Ждала, ждала васъ, да такъ и не дождалась. А теперь скажу: глупо, низко и подло съ вашей стороны, господинъ интриганъ!
— Увряю васъ, Афимm.шка, что я никакой записки не писалъ. И не думалъ, и не воображалъ писать,— говорилъ студентъ, прижимая руку къ груди.— Позвольте!— воскликнулъ онъ.— Это опять какія-нибудь штуки вашего Васи.
— Да вотъ посмотрите. Записка на лицо. Не слдовало-бы только вамъ отдавать-то ее.
Горничная протянула ему записку. Онъ схватилъ ее и воскликнулъ:
— Ну, такъ и есть! Опять Вася! Опять его рука! Опять его штуки! ‘Милая Афимm.шка! Душечка, голубушка! Я тебя люблю и обожаю. Приходи въ паркъ на свиданіе въ девять часовъ сегодня вечеромъ. Я тебя буду ждать у пруда на скамейк. Цлую тебя въ губки. В. Кротиковъ’, прочелъ студентъ.— Онъ, онъ… Вы мн позвольте, Афимья, это письмо. Его надо показать Клавдіи Максимовн.
— Какъ? Зачмъ-же показывать?— проговорила горничная.— Нтъ, отдайте мн его.
— Нельзя-съ. Надо, чтобы Клавдія Максимовна примрно наказала Васю за эти штуки.
— Такъ это и въ самомъ дл не вы писали?
— Увряю васъ, что нтъ. Онъ и мн два такихъ письма написалъ и тоже зоветъ меня въ паркъ на свиданье. Письма ко мн подписаны: Варя.
— Нашей Варварой Петровной?
— Да нтъ-же, нтъ. Неизвстно какой Варей, Варь много на свт. Но письма-то написаны Васей. Я тотчасъ-же узналъ его бумагомаранье и разумется на свиданье не пошелъ, а сегодня одно изъ этихъ писемъ передалъ Клавдіи Максимовн.
— Да вдь мн письма-то принесъ не Вася, а какой-то деревенскій мальчишка.
— И мн деревенскій мальчишка, но я тотчасъ-же схватилъ его за волосы и сталъ допытываться, отъ кого. Ну, онъ и сознался, что ему Матерницкій барчукъ веллъ письмо передать.
Афимья сидла разочарованная. Ей, очевидно, было жалко, что письмо оказалось не настоящимъ. Она все-таки еще разъ спросила Кротикова:
— Ну, а вы не просили его писать?
— Да что вы, Афимья, помилуйте! Съ какой-же это стати я?.. И наконецъ, ежели-бы я вздумалъ кому-нибудь писать, такъ вдь я самъ грамотный.
— Ну, знаете, вдь иногда тоже не хотятъ, чтобы своя рука была…
— Да полно вамъ!..
Произошла пауза. Афимья какъ-то изъ подлобья взглянула на студента, улыбнулась лукаво и сказала:
— А я все-таки пришла въ паркъ и ждала васъ.
Студентъ не зналъ, что отвчать, и выговорилъ:
— За это спасибо вамъ, но я и ума никогда не держалъ приглашать васъ на свиданье.
Въ комнатахъ послышался голосъ Матерницкой. Она шла на террасу и говорила:
— Привели его. Дворникъ привелъ. Опять весь въ грязи. Сейчасъ онъ придетъ къ вамъ,— сказала она, появляясь въ дверяхъ.— Онъ плачетъ и боится васъ. Сами вы его турните, какъ слдуетъ, и поругайте хорошенько, а я ужъ потомъ съ нимъ раздлаюсь. Только вы, Веніаминъ Михайлычъ, ужъ не очень…
Сзади показалось заплаканное лицо Васи.

VI.

Вася стоялъ передъ студентомъ и ужъ ревлъ въ голосъ. Мать опять показалась на террас.
— Не смй плакать, безобразникъ! Садись и учись!— крикнула на Васю она, размахнулась, чтобы дать ему подзатыльникъ, но тотчасъ же остановила руку, когда довела ее до головы его, и только толкнула Васю въ затылокъ.— Вдь эдакій мерзкій мальчишка! А все оттого, что съ сорванцами дьяконскими мальчишками водится.
— Охъ, барыня!— проговорила горничная Афимья.— Дьяконскіе сорванцы хороши, но Вася и ихъ чему угодно научитъ.
— Молчи! Не твое дло! Ты знай ягоды чисти!— огрызнулась на нее Матерницкая.
Вася слъ къ столу, но продолжалъ плакать, всхлипывая.
— Что-жъ ты, невжа, съ учителемъ-то своимъ не здороваешься! Эдакое дерево!— продолжала мать.
Вася вскочилъ, шаркнулъ ножкой и проговорилъ:
— Здравствуйте, Веніаминъ Михайлычъ.
— Садитесь. Не желаю я отъ васъ сегодня никакихъ любезностей,— сердито сказалъ студентъ.
— Вотъ такъ, вотъ такъ… хорошенько его. А я пойду варенье варить,— пробормотала Матерницкая и удалилась съ террасы.
Вася раскрывалъ тетрадь въ синей обложк, разрисованной имъ чертиками. Студентъ началъ выговоръ:
— Скажите пожалуйста, Вася, какое вы имли право писать отъ моего имени письмо вашей Афимь?
— Это не я. Это дьяконскій Сережка,— послышался сквозь всхлипыванья отвтъ.
— Вздоръ! Въ письм ваша рука, ваша неграмотность и ваши кляксы, такъ какъ-же вы смете отпираться? Сознайтесь, а то хуже будетъ. Вы писали?
— Я,— еле выговорилъ Вася.— Но только Сережка меня научилъ. Онъ и диктовалъ мн.
— Для чего-же вы его слушались?
— Какъ-же мн его не слушаться! Онъ побьетъ меня. Онъ сильный… Онъ гимназистъ… Я написалъ и не хотлъ посылать, а онъ вырвалъ у меня письмо и отдалъ его мальчишк Панкратк, чтобы тотъ снесъ нашей Афимь.
— Да, да… Панкратка сотскаго сынъ мн и принесъ письмо,— подтвердила горничная Афимья.
— Ну, а мн, мн какое вы имли право писать отъ имени какой-то Вари?
— Простите, Веніаминъ Михайлычъ. Никогда больше не буду…— выговорилъ сквозь слезы Вася.
— Это тоже дьяконскій сынъ Сережка?— насмшливо спрашивалъ студентъ.
— Сережка… Онъ говоритъ: ‘пиши, пиши… Напишемъ, а я пошлю’.
— Должно быть, тоже дьяконскій Сережка и въ комнату къ вашей сестр забрался и утащилъ у нея розовыя бумажки и конверты? Вдь письма, какъ оказалось, написаны на бумаг вашей сестры Варвары Петровны. Тоже Сережка?
Вася помолчалъ и отвчалъ:
— Онъ говоритъ: ‘давай бумаги и конвертовъ’, а у меня бумаги и конвертовъ не было, вотъ я…
— Слушайте…— строго началъ студентъ.— Вы совершили кражу и подлогъ…
— Простите, Веніаминъ Михайлычъ…
— Вы совершили кражу и подлогъ. Подписываться чужими именами называется подлогомъ. А знаете-ли вы, какъ законъ наказуетъ за такія дянія, какъ кража и подлогъ?
— Виноватъ… Никогда больше не буду…
— Какъ юристъ, я знаю и сейчасъ вамъ скажу. Статьи закона, предусматривающія эти преступленія, наказуютъ…
— Ей-Богу, больше никогда не буду. Простите…
Студенту понравился судебный языкъ, онъ началъ входить въ роль, продолжая:
— Преступныя дянія эти судъ наказуетъ лишеніемъ всхъ правъ состоянія и ссылкой въ мста не столь отдаленныя. Поняли?
— Извините… Простите… Никогда… Это ей-ей Сережка…
— Вы лицо привилегированное, вашъ отецъ статскій совтникъ. Привилегированныя-же лица даже за одну кражу, совершенную хоть-бы на копйки, караются…
Вася слушалъ и опять заревлъ навзрыдъ…
— Однако ужъ вы его и доканали-же… Точь въ точь полицейскій…— перебила студента горничная.
— Постойте, Афимья. Не перебивайте. Не суйтесь не въ свое дло. Ну, не ревите! Довольно! Слушайте. Такъ наказало-бы васъ уложеніе о наказаніяхъ, если-бы дло дошло до суда и слдствія. А домашнимъ образомъ вы будете наказаны вашей маменькой два дня подъ рядъ лишеніемъ второго и третьяго блюда за обдомъ. Кром того, она еще сама съ вами распорядится по своему усмотрнію. Поняли? Я кончилъ. Теперь давайте заниматься.
Вася сморкался.
— Писать?— спросилъ онъ, придвигая къ себ одной рукой тетрадь.
— Склоняйте мн прежде два слова: преступный мальчикъ,— отдалъ приказъ студентъ.
— Именительный — преступный мальчикъ, родительный — преступнаго мальчика, дательный — преступному… Веніаминъ Михайлычъ, скажите Афимь, чтобъ она надо мной не смялась.
— Оставьте его, Афимья, въ поко. Что вамъ?.. Это не ваше дло…— обратился студентъ къ горничной, чистившей ягоды.
— Ну, вотъ… Что-жъ мн плакать вмст съ нимъ, что-ли? Блудливъ, какъ кошка, трусливъ, какъ заяцъ…— пробормотала горничная.
Вася поковырялъ въ носу и продолжалъ:
— Именительный — преступный мальчикъ, родительный…
— Дальше, дальше! Это ужъ мы слышали. Дательный…
— Дательный — преступному мальчику, винительный — преступнаго мальчика, творительный… Веніаминъ Михайлычъ, она мн языкъ показываетъ!
— Афимья! Я-же просилъ васъ… Вдь такъ нельзя… Это урокъ… Ну, продолжайте, Вася. Творительный…
— Творительный — преступнымъ мальчикомъ, предложный — о преступномъ мальчик. Множественное число. Именительный — преступные мальчики. Это значитъ, я и Сережка.
— Склоняйте, склоняйте. Или нтъ, постойте. Преступный… Какая это часть рчи?— задалъ вопросъ студентъ.
Вошла Матерницкая.
— Ну, какъ же вы ршили съ дачнымъ праздникомъ?— перебила она, подсаживаясь къ столу.
— Сарай въ нашихъ рукахъ,— отвчалъ студентъ.— Онъ выметенъ, будетъ украшенъ внутри флагами и зеленью, елками, но спектакля устроить нельзя. Вчера студентъ Ушаковъ здилъ искать настоящую комическую старуху для роли ключницы, нашелъ настоящую актрису, но она дешевле пятнадцати рублей играть не соглашается, а у насъ и всхъ денегъ-то собрано только семьдесятъ одинъ рубль. То есть, не собрано, а подписано. Тутъ на все: на музыкантовъ, на угощеніе, на иллюминацію, на фейерверкъ. Согласитесь сами, откуда-же взять для нея пятнадцать рублей? Но концертъ и живыя картины передъ танцами мы все-таки поставимъ. Лсная декорація по самой середин продена крысами. Довольно большая дыра… Въ полъ-аршина такъ, а то и больше. Но мы ршили такъ: мы къ этой-то дыр и поставимъ группу позирующихъ. Они и загородятъ собой дыру. Поняли?
— Ну, конечно-же… Вар-то ужъ очень хочется постоять въ живой картин,— сказала Магерницкая.
— И я, главнымъ образомъ, изъ-за Варвары Петровны хлопочу. Но вотъ бда: у насъ денегъ нтъ. Подписались, а не даютъ, не уплачиваютъ.
— Мы уплатили.
— Вы-то, я знаю, что уплатили, а вотъ другіе… Клавдія Максимовна, что я васъ хотлъ попросить…— сказалъ студентъ.
— Говорите, говорите. Что такое?
— Отойдите въ сторону. Я не могу при Вас. Каждое слово разглашаетъ…
— Да, онъ ужасный мальчикъ. Ничего при немъ сказать нельзя.
Матерницкая и студентъ встали и отошли въ уголъ террасы.
— Дайте мн, пожалуйста, пять рублей впередъ за мои занятія съ Васей. Я взялъ уже у васъ, но прошу еще…— проговорилъ студентъ.
— Денегъ? Не могу, не могу,— отвчала Матерницкая.— Сама сижу на бобахъ… Что мужъ далъ на расходы — все на варенье ухлопала.
— Я собственно прошу у васъ, чтобъ внести мой пай на устройство нашего праздника. Надо купить сры, селитры, пороху, бертолетовой соли для фейерверка и бенгальскаго огня. Должны-же мы начать длать все это.
— Сама съ тремя рублями сижу. Купила пудъ сахарнаго песку и осталась съ тремя рублями. И зачмъ это я столько варенья варю — ршительно не понимаю!— покачала Матерницкая головой.— Такъ вотъ… Страсть какая-то.
Студентъ вздохнулъ.
— Тогда съ нашимъ праздникомъ опять будетъ задержка,— проговорилъ онъ и снова подошелъ къ Вас и услся передъ нимъ за столомъ.

VII.

— Ну-съ, начинаемъ опять…— обратился студентъ Кротиковъ къ Вас и ползъ въ карманъ за папироской.— ‘Легковрная двушка, получивъ письмо, пришла на свиданіе’. Разберите мн это. Сначала такъ: гд здсь подлежащее, гд здсь сказуемое…
— Вы это, Веніаминъ Михайлычъ, про меня, что-ли?— перебила его Афимья.— Надули, да еще продолжаете издвку длать?… Очень, очень вами благодарна!
Студентъ слегка улыбнулся.
— Отчего-же вы непремнно думаете, что это вы, Афимья?— спросилъ онъ.
— Она, она!— подхватилъ Вася.— Я видлъ, какъ она ходила на свиданіе къ пруду.
— Опять?— воскликнулъ студентъ.— И вы еще все не угомонились? Вамъ теперь нужно быть тише воды, ниже травы, а вы… Ай-ай-ай!— Ну-съ, такъ гд-же тутъ подлежащее, гд сказуемое?…
— Легковрная двушка…— началъ Вася.
— Да, ужъ была легковрна, а теперь посл всего этого ни одному подлецу не буду врить!— воскликнула Афимья, двинула стуломъ, заплакала, приложила платокъ къ глазамъ и, выскочивъ изъ-за стола, убжала съ террасы.
— Вернитесь, Афимья, вернитесь! Я не буду больше. Я перемню тему!— крикнулъ ей студентъ вслдъ, но она не вернулась.
— Подлежащее…— опять протянулъ Вася и задумался.
На террасу вышла Варя. Она была въ малороссійскомъ пестромъ костюм, и волосы ея, заплетенные въ дв косы, были перекинуты на грудь и спускались ниже пояса двумя пунцовыми бантами.
— Здравствуйте, Веніаминъ Михайлычъ,— протянула она руку студенту и спросила:— Ну, что? Расправились вы съ Васей?
— Какъ-же я могу расправиться съ нимъ, Варвара Петровна? Я просилъ вашу мамашу наказать его, но будетъ-ли онъ наказанъ — не знаю,— отвчалъ студентъ.
Варя сжала кулаки, поднесла ихъ къ носу Васи и сказала:
— У, противный!— Конверты и бумагу у меня укралъ. А ужъ теперь я буду все, все у себя запирать! Каждая вещь будетъ у меня подъ замкомъ. А ежели я увижу, что ты ко мн въ комнату вошелъ — я теб ноги обломаю!
— Чмъ это?— спросилъ Вася, насмшливо улыбаясь.
— А хоть-бы стуломъ. Стулъ, такъ стуломъ… Чмъ попало. Что подъ руку попадетъ.
— Драться хочешь? Драться? Ну, хорошо. А я тогда твои каблуки закину,— погрозилъ Вася.
— Какіе это каблуки? Что ты брешешь, дрянной мальчишка!— вся вспыхнула Варя.
— А вотъ т каблуки, что ты въ сапоги подкладываешь. Вотъ тогда и ходи безъ каблуковъ. Кто увидитъ тебя — сейчасъ и скажетъ: отчего это она такого маленькаго роста стала?
Варя не знала, что говорить и что длать.
— Маменька!— крикнула она.— Гд маменька?
На глазахъ ея были слезы. Она бросилась въ комнаты искать мать.
— Ну, Вася! Не зналъ я, что вы такой дрянной мальчишка,— покачивалъ головой студентъ.
— А она меня зачмъ дразнитъ?— откликнулся Вася.
Варя явилась на террасу уже вмст съ матерью. Она разсказала матери проступокъ Васи. Матерницкая выскочила съ раскраснвшимся лицомъ, схватила Васю за руку и потащила со стула.
— Въ чуланъ! Иди въ чуланъ! Я тебя запру до вечера въ чуланъ!— говорила она, запыхавшись.— А вечеромъ съ тобой отецъ раздлается.
Вася заревлъ, упирался и не шелъ, держась за столъ.
— Помогите мн, Веніаминъ Михайлычъ, его стащить, пожалуйста…
Студентъ сталъ оттаскивать его руку отъ стола. Наконецъ, подошла Афимья и вдвоемъ съ ней Матерницкая утащила Васю съ террасы.
— Ужасный мальчикъ,— проговорилъ студентъ, оставшись вдвоемъ съ Варей.
— И вдь, главное, все вретъ. Никакихъ у меня такихъ каблуковъ нтъ,— оправдывалась Варя.— На прошлой недл вдругъ что-же… Былъ у насъ Шалыгинъ… пріхалъ на велосипед. Пьемъ чай вотъ здсь на террас. Вдругъ Вася указываетъ ему на мои косы и говоритъ: ‘одна привязная, другая настоящая. Угадайте, которая настоящая’.
— Гмъ… Это ужасъ, что такое!— покачалъ головой студентъ.
— Ну, а теперь вотъ возьмите въ руки мои об косы и посмотрите, могутъ-ли быть он привязными,— сказала Варя.— Берите, берите. Что вы боитесь!
Студентъ мллъ.
— Да я и такъ вамъ врю, Варвара Петровна. Я никогда не сомнвался,— проговорилъ онъ.
— Нтъ, вы берите, берите. Васька всмъ и каждому разглашаетъ, что у меня привязная коса, такъ по крайней мр хоть вы будете знать, что настоящая.
Студентъ взялъ косы на руку и проговорилъ:
— Прелестныя косы.
— Дергайте, дергайте. Можете дергать сколько хотите. Привязная коса всегда подается.
— Нтъ, ужъ вы увольте меня.
— Ну, какъ хотите,— пробормотала Варя, взяла изъ рукъ студента свои косы и перекинула ихъ назадъ черезъ плечи.— Поставьте для меня во время нашего вечера живую картину ‘Ангелъ полуночи’ — вотъ тогда я распущу свою косу и вс будутъ видть, настоящая она или ненастоящая.
— Ахъ, Варвара Петровна! Съ нашимъ праздникомъ просто бда!— вздохнулъ студентъ.
— Что такое? Опять разстраивается?
— Нтъ, не разстраивается, но денегъ никто не даетъ. Подписались, а не даютъ. Я вотъ сейчасъ просилъ у вашей маменьки дать мн впередъ за уроки пять рублей. Тогда-бы я хоть химическихъ препаратовъ для фейерверка купилъ… И не дала.
— И нтъ у ней. Что было — все истратила на варенье. Вы не можете себ представить, сколько она истратила денегъ на варенье!
На террасу вошла Матерницкая.
— Заперла его въ чуланъ, гд у меня варенье хранится,— сказала она про Васю.— Пусть сидитъ тамъ до вечера. Ахъ, какой несносный мальчишка! Вотъ несносный-то!
— А все вы его, маменька, избаловали. Нельзя такую волю давать мальчишк,— замтила Варя.
— Ну, ужъ пожалуйста… Не учи… Онъ теперь наказанъ. Жестоко наказанъ.
— Хорошо жестокое наказанье! Къ пяти пудамъ варенья мальчишку посадили. Тамъ, кажется, у васъ и домашнія булки лежатъ. Развяжетъ банки и начнетъ мокать…
— Ну, ужъ довольно. Не такой-же онъ нахалъ.
— Больше, чмъ вы думаете.
— Брось, теб говорятъ!— огрызнулась Матерницкая и обратилась къ студенту:— А я къ вамъ, Веніаминъ Михайлычъ. Мн, право, такъ жалко стало, что я вамъ отказала въ деньгахъ. Ботъ возьмите пять рублей. Это я изъ тхъ денегъ, которыя у меня были отложены, чтобы портному за Васинъ гимназическій костюмъ заплатить.
— Мерси…— смущенно проговорилъ студентъ.— Но вдь это я свои, свои прошу. И прошу, чтобъ сейчасъ-же внести ихъ въ нашу общую кассу на устройство праздника.
— Да дайте, маменька, ему еще десять изъ Васькиныхъ костюмныхъ денегъ,— сказала Варя.— Иначе вдь и ничего не состоится и мн даже въ живыхъ картинахъ не постоять.
— Ну, нате… Ежели что, такъ вдь потомъ и отдадите.
— Еще разъ мерси. А какъ сегодняшній урокъ?— спросилъ студентъ.— Прикажете его считать за урокъ или не надо?
— Считайте!— отвчала за мать Варя.— Но только ужъ пожалуйста картину ‘Ангелъ полуночи’ для меня поставьте, чтобъ я могла стоять съ распущенными волосами.
— Постараемся, Варвара Петровна. Ну, а теперь до свиданья. Побгу кумачу и коленкору на флаги покупать.
Студентъ распрощался и побжалъ съ террасы.

VIII.

Студентъ Кротиковъ сидлъ на террас, облокотись на уголъ стола, попыхивалъ папиросой и смотрлъ въ садъ на клумбу съ георгинами. Изъ комнаты въ отворенную дверь выглянула Матерницкая.
— Боже мой! Вы ужъ пришли! И какъ вы подкрались!— воскликнула она.— Здравствуйте.
— И вовсе даже не подкрадывался,— отвчалъ Кротиковъ, здороваясь съ Матерницкой за руку.— Я здсь уже около получаса сижу.
— Да неужели? А гд-же Вася?
— Какъ и всегда: его ищутъ.
— Боже, какой несносный мальчикъ! Но знаете, онъ все-таки ужъ довольно наказанъ. Вчера я его продержала въ чулан около двухъ часовъ. Да продержала-бы и больше, до вечера-бы продержала, но, представьте себ, онъ у меня началъ тамъ варенье сть. Въ чулан вдь у меня стоитъ варенье и лежали тамъ-же домашнія сдобныя булки, которыя печетъ намъ Мара. Сначала онъ тамъ сидлъ и плакалъ. Навзрыдъ плакалъ. Потомъ замолчалъ. Стало мн его жалко. Пойду, думаю, посмотрю, что онъ тамъ? Подхожу къ чулану… А тамъ такое окошечко въ двери есть. Смотрю. А онъ что-же? Развязалъ банку съ вареньемъ, мокаетъ туда булкой и стъ. Варенья мн не жаль. Я множество наварила. Но вдь объсться могъ. Я его и принуждена была выпустить.
Студентъ пожалъ плечами и спросилъ:
— И это новое преступленіе осталось безнаказаннымъ?
— Какъ безнаказаннымъ! Нтъ! Веніаминъ Михайлычъ, вы жестоко ошибаетесь. Ему ничего безнаказанно не проходитъ. Онъ вчера за обдомъ сидлъ на одномъ зеленомъ суп съ паштетомъ. Ни сладкаго, ни битковъ не получилъ.
— Да зачмъ ему за обдомъ сладкое, если онъ его передъ обдомъ сълъ! Я думаю, онъ съ полъбанки у васъ въ чулан варенья отворотилъ.
— Нтъ, больше. Почти цлую банку. Какъ у меня была двухъ-фунтовая банка…
— И всю ее сълъ? Боже мой!— всплеснулъ руками студентъ.
— Да вдь изъ-за этого и изъ чулана выпустила. Боюсь!.. обожрется. А то я его до вечера бы держала. Нтъ, онъ все-таки получилъ наказаніе. Говядины ему жареной вчера не дали, лъ только вареную,— разсказывала Матерницкая.— Наконецъ, сегодня второй день будетъ безъ второго и третьяго блюда. Я ужъ какъ сказала вамъ, такъ и сдержу свое слово. Разв только вы сжалитесь надъ нимъ и простите его,— прибавила она и съ заискивающей улыбкой взглянула на студента.
— Нтъ, ужъ будьте тверды хоть въ этомъ-то. Иначе онъ Богъ знаетъ, что надлаетъ.
— Да хорошо, хорошо. Голодать мальчику не годится, но я ему дамъ побольше супу и молока. А все-таки двухъ блюдъ онъ будетъ лишенъ.
— Вдь вотъ и сегодня…— продолжалъ студентъ.— Вы ему строжайше запретили, чтобы онъ не убгалъ изъ дома въ назначенный для урока часъ, а его опять нтъ на мст.
— Да, да… Не знаю ужъ, что съ нимъ и длать. Хотите, я его и завтра безъ сладкаго блюда оставлю?
— Слдовало-бы, Клавдія Максимовна.
— Хорошо, хорошо. Желаніе ваше будетъ исполнено. Ну, какъ вашъ праздникъ дачный?— спросила Матерницкая. Подвигается-ли у васъ что-нибудь впередъ?
— Да, да… Вчера привезли сры и селитры съ желзными опилками и четыре фонтана для фейерверка сдлали… Большіе фонтаны, по два фунта и со шлягами. Фонари у насъ почти вс готовы и свчи куплены. Вчера Вьюновы пять рублей внесли. Глинковъ ходилъ и получилъ. Подписали три рубля, но дали пять. Старикъ далъ. ‘Хотя,— говоритъ, юношества у насъ нтъ въ семейств, но’…
— Боже мой! Да вдь сами-то будутъ-же они на праздник… Ну, а на счетъ живыхъ картинъ какъ? Для ‘Ангела полуночи’ я предлагаю для Вари сшить длинную коленкоровую рубашку, а сверху задрапировать эту рубашку голубой кисеей.
Студентъ повелъ плечами.
— Знаете, ‘Ангела полуночи’ придется отмнить,— сказалъ онъ.
— Какъ отмнить? А Варя вчера на музык ужъ всмъ знакомымъ разсказала, что она будетъ позировать ‘Ангеломъ полуночи’!— воскликнула Матерницкая.
— Что длать, Клавдія Максимовна… Не выходитъ…
— То есть какъ это не выходитъ?
— Во-первыхъ, тутъ нужно небесную звздную декорацію…
— Ну, такъ что-жъ изъ этого? Что она стоитъ? Какіе-нибудь два рубля? Я дамъ два рубля.
— Очень вамъ мы благодарны, но кром небесной декораціи…
— Крылья? Извольте, и на крылья ангельскія рубль прибавлю. Вдь это изъ папки.
— Что крылья! Крылья студентъ Ушаковъ даже уже сдлалъ и раскрасилъ. Но не въ томъ суть. Вдь нужно на толстой проволок Варвару Петровну съ потолка спустить. Но у сарая нтъ потолка, а крыша… И такъ она ветха… Мы вчера смотрли… И такъ она ветха, что я боюсь…
— Вы думаете, не выдержитъ?— спросила Матерницкая.
— Да… Храни Господь, Варвара Петровна свалится? Конечно, для одной ноги будетъ подставка деревянная, но все-таки, Клавдія Максимовна…
— Ахъ, Боже мой! Какая досада! А мы всмъ дачникамъ разгласили, что ‘Ангеломъ полуночи’… Ну, смотрите, Варя вамъ задастъ…
— Я это чувствую… Но… Мы предполагаемъ ей еще лучше Ангела живую картину поставить,— сказалъ студентъ.— Это ужъ безъ опасности. Вотъ я даже кое-что принесъ,— засуетился онъ и досталъ папку.— Тутъ у меня корона изъ мдной латуни для Варвары Петровны длается. То есть собственно ей повязка… древне-греческій золотой обручъ въ волосы, а мн корона…
Студентъ сталъ развязывать папку.
— Да какъ картина-то называется? Что она изображаетъ?— торопила Матерницкая.
— Плутонъ похищаетъ Прозерпину. Похищеніе Прозерпины. Краснаго бенгальскаго огня у насъ много, чтобы освтить.
— Что-же это въ сущности изображаетъ? Какая это такая… Какъ вы ее назвали?
— Плутонъ, похищающій Прозерпину.
— Прозерпину… Не слыхала. Смотрите, это что-нибудь не скабрезное-ли?
— Да что вы! Миологическое. Плутонъ — богъ подземнаго царства, богъ ада.
— Батюшки! Это значитъ сатана? Чортъ? Нтъ, я думаю, Варя не согласится.
— Да не чортъ-съ. Греческій богъ… Неужели-же вы не слыхали? Юпитеръ, Нептунъ, Плутонъ. Оперетку ‘Орфей въ Аду’ видли?.. Тамъ тоже есть Плутонъ. Такъ вотъ-съ головные уборы изъ латуни. Я ихъ еще не кончилъ, не прорзалъ. Я сейчасъ во время урока буду кончать. И наврное Варвар Петровн понравится. Вотъ тутъ будутъ кусочки красной и синей фольги прикрплены. Издали, при бенгальскомъ огн, они будутъ какъ самоцвтные камни…— говорилъ студентъ и показывалъ не скрпленные еще въ кругъ обручъ и корону. Поврьте, что ужъ все будетъ хорошо. Плутономъ встану въ картину я самъ и ужъ не до чего такого… непріятнаго не допущу Варвару Петровну.
— Постойте… Надо будетъ самой Вар показать и переговорить съ ней,— сказала Матерницкая и, выглянувъ съ террасы, стала кричать кверху въ мезонинъ, вызывая дочь:— Варя! Варенька! Одвайся, мой ангелъ, скорй, да или сюда! Веніаминъ Михайлычъ пришелъ! Съ живыми картинами опять перемна!

IX.

На террас показалась Афимья.
— Привела,— сказала она.— Пошелъ сапоги переодвать. Сейчасъ придетъ.
— Ты про Васю?— спросила горничную Матерницкая.— Гд онъ былъ?
— У пруда. И что только они длаютъ, сударыня! Разложили костеръ и пекутъ картофель. Вася, два дьяконскіе сына и Панкратка, сынишка нашего дворника. Я кричу: ‘Вася! Вася’! Увидалъ меня, спрятался и не откликается.
— Ну, довольно, довольно! Что-же у него съ сапогами-то?
— Сжегъ носокъ у сапога. Уголья вздумалъ загребать ногой.
— Ахъ, негодяй мальчишка! Неужели новые сапоги сжегъ?— воскликнула Матерницкая.
— Т, что на прошлой недл купили. Нтъ, барыня, пока вы его розочками не пристрастите…
— А тебя спрашиваютъ? Твои сапоги? Ты ему ихъ покупала?
— Не я, а только вдь вчуж добраго жалко.
— Иди, иди. Чисти ягоды. Да лучше хозяйскія-то ягоды пожалй, чмъ сапоги.
— А что-жъ такое ягоды?— удивилась горничная.
— А отчего у тебя ротъ черный?— спросила Матерницкая.
— Какой ротъ?
— Извстно какой ротъ бываетъ. Вс губы черныя. Ты вишни-то чистить чисти да вмсто рта-то своего почаще на тарелку клади, а не въ ротъ.
— Господи Боже мой! Ужъ пожалли! Работаю, работаю, а тутъ лишней ягоды не съшь.
Горничная вильнула юбкой и скрылась въ комнатахъ.
На террасу вышелъ Вася, обдергивая коломянковую блузу.
— Продырявилъ сапоги-то новые, олухъ!— встртила его мать.
— Чуть-чуть. Ежели маленькую заплаточку поставить, той не видать,— виновато отвчалъ Вася.— Здравствуйте, Веніаминъ Михайлычъ,— расшаркался онъ передъ студентомъ.
— А ты опять передъ урокомъ пропадать вздумалъ?— строго сказала мать.— И завтра за это безъ обда. На одномъ суп сиди. А за сапоги… За сапоги отецъ теб встряску дастъ.
Вася усаживался за столъ и слезливо моргалъ глазами.
— Диктовка?— спросилъ онъ, посматривая на студента.
— Нтъ, латинская грамматика, отвчалъ студентъ.— Склоняйте мн слово herba. Какого это склоненія слово?
— Перваго.
— Ну, слава Богу. Склоняйте.
— Nominativus — herbae, Genetivus — herbae, Dativus — herba, Accusativus — herb am, Ablativus — herba.
Матерницкая умильно взглянула на сына и сказала студенту:
— Онъ только шалунъ мальчишка, а отлично отвчаетъ.
Похвала подйствовала. Вася ужъ возмечталъ о себ.
— Мама…— началъ онъ…— Мама, можно мн остаться вмсто сегодня послзавтра безъ сладкаго блюда? Сегодня блинчики съ вареньемъ, а я ихъ очень люблю.
— Нтъ, нтъ. Вотъ изъ-за того-то, что ты любишь ихъ, ты ихъ и долженъ лишиться.
— Ну, множественное число, pluralis…— понукалъ Васю студентъ.
— Nominativus — herbae, Genetivus — herbarum…
На террасу вышла Варя. Студентъ вскочилъ и расшаркался.
— Я слышу, что у васъ опять перемна насчетъ живыхъ картинъ?— начала она.— Послушайте, такъ нельзя поступать. Я только что придумала себ костюмъ для ‘Ангела полуночи’, содрала со шляпы васильки себ на внокъ въ волосы и вдругъ перемна.
— Перемна эта прямо изъ-за того, чтобы оградить вашу жизнь отъ опасности,— оправдывался студентъ.
— Онъ, душечка, говоритъ, что если тебя повсить за кушакъ на проволок съ потолка, то крыша на сара до того ветха, что не выдержитъ,— сообщила мать.
— Какой вздоръ!
— Увряю васъ, Варвара Петровна. И, наконецъ, вообразите, какой скандалъ… Занавсъ подымается, вы висите и вдругъ…
— Позвольте, но съ какой-же стати я просила вчера Чайкина, чтобы онъ игралъ во время картины на корнетъ-пистон: ‘По небу полуночи ангелъ летлъ’?
— Чайкинъ Чайкинымъ и останется. У меня есть прелестная картина для васъ. Чайкинъ что-нибудь сыграетъ. Тутъ нужно что-нибудь эдакое бшеное, адское…— сказалъ студентъ…
— Да какая картина-то? спросила — Варя.
— Плутонъ, похищающій Прозерпину.
— А разв есть такая картина? Покажите мн ее.
— Ее нтъ-съ, но мы сочинимъ. Прозерпина будете вы, Плутонъ буду я. Вы въ древне-греческой блой туник съ золотымъ металлическимъ обручемъ въ волосахъ, я въ красномъ, пурпурномъ одяніи и съ рогатой золотой короной на голов.
— Позвольте, позвольте. Вы какъ-же меня похищать-то будете?— спросила Варя.
— Ну, какъ похищаютъ… Ну, схвачу васъ за талію… А вы въ изнеможеніи опустившись на моихъ рукахъ… Видите, это нельзя теперь разсказать, но когда примримся и такъ и сякъ… При постановк видно будетъ…
— Если я съ закрытыми глазами, если я въ обморок, то ни за что на свт!..
— Позвольте… Позу мы предоставимъ вамъ самимъ выбрать. Наконецъ, вся эта картина будетъ чрезвычайно эффектна, мы ей придадимъ демоническій характеръ, освтимъ краснымъ бенгальскимъ огнемъ.
— И зачмъ вамъ только понадобилась такая картина!
— Миологическій сюжетъ. Миологическіе сюжеты вообще любятъ. Тутъ яркая окраска костюмовъ. Два пятна, красное и блое… Вы посмотрите, какую я корону ухитрился сдлать. Корону и обручъ. Наконецъ, изъ этой же золотой латуни будутъ вамъ два широкіе браслета повыше локтей.
Студентъ развернулъ папку и сталъ показывать корону, обручъ.
— Здсь мы налпимъ красной, зеленой и голубой фольги,— продолжалъ онъ.— Все это будетъ блестть.
— И какъ это вамъ все красное нравится! Словно Ивану-дураку въ сказк… Красный кафтанъ, красная шапка, красныя рукавицы!— воскликнула Варя.
Студентъ опшилъ.
— Позвольте, Варвара Петровна. Зачмъ-же такъ?.. Я вовсе на Ивана-дурака не похожъ…— обидчиво выговорилъ онъ.
— Вы мн только скажите одно: могу я волосы распустить въ этой картин?— спросила Варя.
— Насколько мн извстно, древне-греческія женщины имли совсмъ другую прическу. Ихъ прическа была…
— Ну, такъ я вовсе въ вашей картин не встану! Не желаю, не хочу. Ставьте кого-нибудь другого.
— Варвара Петровна…
— Не желаю! Не хочу, не хочу!
Варя замахала руками.
Студентъ умоляюще взглянулъ на Матерницкую.
— Я говорила вамъ…— развела та руками.
Варя сидла отвернувшись и надувши губы.
— Будемъ продолжать заниматься,— сказалъ посл нкоторой паузы студентъ, осмотрлся и спросилъ Матерницкую:— А гд-же вашъ Вася?
— Убжалъ. Ну, скажите, пожалуйста, какой мерзкій мальчишка!— всплеснула та руками и крикнула:— Афимья! Позови, пожалуйста, скорй сюда Васю!

X.

Студентъ Кротиковъ, какъ и всегда въ тужурк и въ пенснэ, шнурокъ отъ котораго для чего-то былъ перекинутъ за ухо, попыхивая папиросой, входилъ по ступенькамъ на террасу дачи Матерницкихъ. Войдя, онъ умышленно нсколько разъ кашлянулъ, дабы дать знать о себ. Дверь, выходившая изъ дола на террасу, была отворена.
— Кто тамъ?— послышался изъ комнаты женскій голосъ.
— Это я, Клавдія Максимовна, я…— откликнулся Кротиковъ, узнавъ голосъ Матерницкой.
Матерницкая вышла на террасу. Она, какъ и прежде, была въ нанковомъ передник поверхъ ситцевой блузы и съ рукавами, засученными по локоть.
— Здравствуйте, Веніаминъ Михайлычъ,— проговорила она.— Подала-бы вамъ руку, но вся рука липкая. Варенье варю, такъ въ варень. Это ужъ послднее варенье. Яблоковъ немножко сварила. Надо-бы баночку, другую изъ барбариса еще сварить, да мужъ денегъ больше не даетъ, такъ ужъ яблочное варенье послднее.
— Вы послднее варенье варите, Клавдія Максимовна, а я пришелъ Вас дать послдній урокъ,— сказалъ студентъ, улыбнувшись.
— Послдній?— нсколько удивленно спросила Матерницкая.— Что-же это такое?… Разв ужъ онъ достаточно подготовленъ, чтобы поступить въ гимназію?
— Да вдь ужъ мы, въ сущности, проходили съ нимъ предметы перваго класса. Я это длалъ нарочно, чтобы, при поступленіи въ первый классъ, ему не было слишкомъ трудно.
— Вотъ, вотъ… Это-то и хорошо. Но я думала, что вы ужъ такъ вплоть до отправленія его въ гимназію.
— Нтъ, ужъ увольте меня, Клавдія Максимовна.
— Да что, разв опять у васъ съ нимъ что-нибудь вышло?
— Даже и не переставало выходить. Слушать онъ меня не слушается, какъ учителя, въ грошъ не ставитъ и насмхается на каждомъ шагу,— отвтилъ студентъ.
— А вы не будьте къ нему строги. Вдь ребенокъ. Конечно, шалунъ, но все-таки ребенокъ.
— Да ужъ какая тутъ строгость, Клавдія Максимовна! А что касается до его ребячества, то онъ далеко не такой ребенокъ, какъ вы думаете. Онъ вонъ вызывалъ вашу горничную на свиданіе въ паркъ къ пруду.
— Ребячья шалость, самая ребячья. Впрочемъ, насчетъ уроковъ, какъ хотите. Откровенно говоря, я даже рада за Васю, что это будетъ для него послдній урокъ. Вдь ужъ съ 15 августа аминь, каждый день ученье,— отправимъ мы его въ городъ къ тетк Настась и будетъ онъ тамъ жить, такъ ужъ пусть теперь эти послдніе дни въ волю погуляетъ на дач.
— Ну, вотъ видите. Стало быть, я длаю вамъ угодное,— поклонился студентъ.
— Васъ-то мн жалко, что вы останетесь безъ заработка.
— Ну, что!— махнулъ рукой студентъ.— Я живу въ семь, сытъ… Мн хотлось на нашъ дачный прощальный праздникъ побольше заработать, на спектакль, на живыя картины. Ну, а такъ какъ спектакль и живыя картины разстроились…
— Какъ? И живыя картины разстроились?— воскликнула Матерницкая…
— Разстроились.
— Да отчего-же? Что за причина?
— Прежде всего безденежье. На танцовальный вечеръ и на фейерверкъ съ иллюминаціей намъ хватитъ, а на живыя картины не хватаетъ.
— Позвольте… Да вдь вамъ священникъ отецъ Павелъ хотлъ что-то дать…
— Отецъ протоіерей? Ничего-съ,— проговорилъ студентъ.— Былъ я у него съ подписнымъ листомъ и получилъ такой отвтъ: ‘я даю только благословеніе на устройство праздника, а денегъ дать не могу, ибо лтомъ у насъ какіе-же доходы? Теперь не Великій постъ’.
— Странно. А мн сказалъ: ‘хорошо, я дамъ имъ три рубля’.
— Гроша мднаго не далъ и даже не позволилъ своей Женичк въ живыхъ картинахъ стоять. Да вотъ и это обстоятельство: Женичк Елеонской запрещаютъ въ картинахъ позировать, а Варвара Петровна сама отказывается, такъ кому-же стоять-то?
— Варя отказывается? Какъ отказывается? Вдь она же согласилась.
— Да-съ, согласилась, но ни въ чемъ другомъ не хочетъ стоять, какъ только въ ‘Ангел полуночи’, а мы эту картину поставить не можемъ.
— Да что вы! Она отказалась только отъ этой… отъ вашей… Какъ ее?.. Прозерпины. А. поставьте ее въ картин ‘Переходъ черезъ ручей’, такъ она и согласится. Она даже новые чулки, голубые со стрлками, для этой картины купила.
— И отъ ‘Перехода черезъ ручей’ отказывается.
— Да что вы! Зачмъ-же она голубые чулки-то купила?
— А для ‘Ангела полуночи’. Чайкинъ тутъ…— робко выговорилъ студентъ.— Просила она его, чтобы онъ во время живой картины игралъ на корнет ‘По небу полуночи ангелъ летлъ’.
— Мало-ли что просила! А я не желаю!— крикнула Матерницкая.— Не позволю я ей съ Чайкинымъ хороводиться! Что это въ самомъ дл…
— Да вдь вы его такъ хвалили, Клавдія Максимовна.
— Я его хвалила, потому что думала, что онъ судебный слдователь, а когда узнала, что онъ какой-то учитель пнія и даже учитель не на коронной служб… Сейчасъ я позову Варю…
Матерницкая сдлала движеніе, направляясь въ комнаты.
— Да ужъ все кончено съ живыми картинами, Клавдія Максимовна… Не трудитесь и звать Варвару Петровну. Вчера мы, распорядители, такъ ршили: убрать сарай елками, гирляндами и флагами внутри и снаружи. Затмъ въ немъ танцы подъ рояль. Легонькая иллюминація и фейерверкъ. Угощеніе у каждаго свое. Распорядители дадутъ только клюквенный морсъ и лимонадъ.
— Ахъ, какъ все это измнилось у васъ!— покачала головой Матерницкая.— Жалко.
— Не на что сдлать-съ,— отвчалъ студентъ.— Помилуйте, что это за дачники! Придешь просить денегъ на общее дло, а тутъ отвчаютъ: ‘Я могу вамъ дать только благословеніе’.
Въ саду показалась горничная Афимья. Она была запыхавшись.
— Ну, что?— спросилъ ее студентъ.— Нашли вы Васю?
— Искала, искала — нигд его нтъ. Вс мста обгала, даже смучилась вся,— отвчала Афимья.
— Ахъ, вы ужъ посылали за Васей!— проговорила Матерницкая.
— Да. Встртилъ ее давеча въ саду, такъ просилъ поискать, но вотъ поиски оказались тщетными. Думалъ — сегодня послдній дать урокъ, но ужъ, какъ видится, не приходится дать. Гд-жъ его ждать!— сказалъ студентъ.
— Да, да. Забжалъ куда-нибудь нашъ Вася.
Студентъ переминался съ ноги на ногу и наконецъ сталъ прощаться.
— Прощайте, Клавдія Максимовна!— поклонился онъ Матерницкой.
— Прощайте, прощайте. Съ Васей, стало-быть, совсмъ ужъ покончили?— спросила она.
— Совсмъ, совсмъ.
— Ну, и отлично. Очень рада за Васю. Благодарю васъ… Съ вами надо еще за нсколько уроковъ расчитаться, такъ ужъ вы зайдите какъ нибудь на будущей недл, а то я теперь совсмъ не при деньгахъ. Мужъ мн далъ, признаться, но вотъ это варенье противное. Впрочемъ, ужъ сегодня послднее сварила. На будущей недл я съ вами и расчитаюсь.
— Зайду, зайду, Клавдія Максимовна. Не безпокойтесь, пожалуйста.
Студентъ еще разъ поклонился и сталъ сходить съ террасы.
Лейкин Николай Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. Дачный жених, Лейкин Николай Александрович, Год: 1897
  2. Дачные страдальцы, Лейкин Николай Александрович, Год: 1897
  3. Дача по объявлению, Лейкин Николай Александрович, Год: 1897
  4. Прощальный вечер, Лейкин Николай Александрович, Год: 1897
  5. Театромания, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
  6. Запутались, Лейкин Николай Александрович, Год: 1874
  7. Покровитель животным, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
  8. Член благотворительных обществ, Лейкин Николай Александрович, Год: 1880
Электронная библиотека