Н. А. ЛЕЙКИНЪ.
ШУТЫ ГОРОХОВЫЕ
КАРТИНКИ СЪ НАТУРЫ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типографія д-ра М. А. Хана, Поварской пер., д. No 2,
1879.
НА СВЯТКАХЪ.
НА СВЯТКАХЪ.
На святках, Лейкин Николай Александрович, Год: 1879
Время на прочтение: 3 минут(ы)
Вечеръ въ купеческомъ дом. Звали ‘на чашку чаю’. Въ углу неизбжный столъ съ закуской и съ выпивкой. Мужчины играютъ въ стуколку. Дамы изнываютъ въ гостинной на диван, перебираютъ очередныхъ жениховъ и невстъ, коимъ пора принять ‘жизнь настоящую’, щупаютъ другъ на дружк платья и справляются о цн матеріи. По временамъ идетъ дружная звота. Двицы, взявши другъ друга за руки, ходятъ по зал.
— Ахъ! Боже мой, хоть-бы потанцовать, что-ли?— говоритъ одна изъ нихъ.— Машенька, вдь вы играете польку трамблянъ… Сыграйте намъ на фортепьян, а мы потанцуемъ,— говоритъ одна изъ нихъ.
— Душечка, я безъ нотъ не могу. Я только первое колно и помню, а потомъ сейчасъ на ‘халъ казакъ за Дунай’ сбиваюсь.
— У насъ и ноты есть для гостей. Папенька цлый ворогъ принесъ передъ праздникомъ. У нихъ въ трактир какой-то пьяный музыкантъ забылъ.
— Нельзя по этимъ нотамъ на фортепьянахъ играть, потому он для трубы и контрабаса написаны.
— Ну, вотъ, будто не все равно. Просто вы изъ обиды… потому вамъ самимъ танцовать хочется.
У мужчинъ совсмъ другой разговоръ. Слышатся восклицанія: ‘супротивъ крестей ни одна христіанская душа не покусится! Ну-ко матушк попадь почтеніе!’ Играющій выходитъ съ трефовой дамы. ‘Самъ попъ и попадью закону учитъ’ — откликается другой и покрываетъ даму королемъ. ‘Браво, браво! Икрянаго купца на шесть зелененькихъ распотрошили!’ — радостно гогочетъ весь столъ.
Раздается звонокъ. Изъ прихожей прибгаетъ кухарка.
— Ряженые, ряженые пріхали!— кричитъ она.— Пущать, что ли? Спросите хозяина.
— Пущай! Пусть попляшутъ! Только главное серебряныя ложки берегите!— откликается изъ-за карточнаго стола хозяинъ.
Двицы начинаютъ обдергивать другъ на дружк платья. Изъ гостинной, переваливаясь, какъ утки, съ ноги на ногу, выходятъ дамы. Входятъ ряженые. Одинъ во фрак, на которомъ нашиты блыя заплаты, и въ мятой шляп и въ дурацкой маск съ краснымъ ракомъ на носу, другой въ халат и чалм, свитой изъ полотенецъ — очевидно изображаетъ турку. У него усы и борода изъ енотоваго мха. Третій ряженный въ красной фуфайк, въ скунсовой шапк, съ кухоннымъ ножомъ за поясомъ. Лицо его вымазано сажей и давленой клюквой. Онъ поперемнно подходитъ то къ одной двиц, то къ другой и рычитъ на нихъ. Т пятятся.
— Послушайте, вы чорта изображаете, что-ли?— спрашиваетъ его одна изъ двицъ побойче.
— Я доброволецъ, изъ Доброволіи пріхалъ и плннаго турку съ собой господамъ купцамъ на потху привезъ!— кричитъ онъ.— Эй, турка! Изобрази, какъ вы подъ лафетами отъ страха лежали.
Турокъ лзетъ подъ диванъ. Купцы встаютъ изъ за картъ и выходятъ въ залу.
— Гд турка, гд?— спрашиваютъ они.— Давай-ка мы на его чалм силу пробовать будемъ. Гд онъ?
— Подъ диваномъ, ваше степенство. Теперь его оттедева только водочнымъ поднесеніемъ и выманить можно. Прикажите ряженымъ вавилонскаго столпотворенія по стаканчику насыпать.
— Мавра! Поднеси ряженымъ! Поднеси!— командуетъ хозяинъ.
Приносятъ водку. Доброволецъ изъ Доброволіи пьетъ свою рюмку, а другой стаканъ ставитъ на полъ. Турокъ вылзаетъ изъ-подъ дивана, беретъ рюмку зубами и безъ помощи рукъ выпиваеть ее. Купцы приходятъ въ восторгъ и апплодируютъ.
— Ай да турка! Вотъ такъ собака! Ловко!— раздаются восклицанія.
— Ему ваше степенство, по ихъ муходанскому закону только въ такомъ способ пить и дозволяется. А такъ, чтобъ въ руки взять — препона. У нихъ вра строгая, такъ они для себя въ ней размягченіе придумали. Поднесите, ваше степенство, ему букивротъ съ ветчиной, а онъ сейчасъ и въ обморокъ упадетъ, потому они даже свинячьяго запаха боятся.
Турк подносятъ кусокъ ветчины. Онъ взвизгиваетъ, падаетъ на спину и начинаетъ дрыгать ногами. У мужчинъ хохотъ. Двицы отворачиваются.
— Фу! мерзость какая!— говорятъ он.— Мы думали, что это настоящіе кавалеры, а это просто сосдскіе приказчики изъ лабаза. И даже безъ всякаго образованія себя держутъ. Нешто можно при двицахъ кверху ноги поднимать!
— Мерзость! Надо вотъ папеньк сказать, чтобъ онъ ихъ по-шеямъ спровадилъ,— говоритъ хозяйская дочка.— Это, душечки, даже и не изъ лабаза, а наши собственные молодцы. Вотъ этотъ турокъ нашъ приказчикъ Иванъ. Когда онъ ноги изъ-подъ халата выставилъ, я его сейчасъ по брюкамъ узнала.
— Ахъ Боже мой! Да какъ-же у васъ дозволяютъ приказчикамъ противъ хозяевъ маскарадную интригу длать!— слышится ропотъ.— Ну, нарядись они шпанцами, рыцарями или Гамлетами — это другое дло, а то вдругъ эдакая мерзость!
— Папенька! Папенька!
Дочка подходитъ и шепчетъ что-то отцу. Тотъ срываетъ съ турки чалму, мховую бороду и гонитъ его вонъ.
— Семенъ Игнатьичъ, за что-же? Помилуйте! Вдь и мы люди!— говоритъ турокъ и пятится въ прихожую.
Хозяинъ показываетъ ему кулакъ. Остальные ряженые скрываются.