На свою голову, Семенов Сергей Терентьевич, Год: 1893 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 10 минут(ы)

Сергей Терентьевич Семенов

На свою голову

Рассказ

В серенький февральский день, в предобеденную пору, по дороге из маленькой деревушки Павлочиной к селу Сорокину шла молодая бабочка. Несмотря на то что погода была нехорошая и дорогу заносило мелким скрипучим снегом, она шла скорым шагом и, видимо, торопилась. Бабочка эта была жена одного крестьянина деревни Павлочиной — Анисья Штучкина. Шла она в село к торговцу, за баранками для своего маленького мальчика, которого она родила только осенью. Анисья могла и не ходить сама, так как еще утром муж ее Кондратий вызывался сам сходить за этим,— но она побоялась, как бы он вместо торговца-то не зашел в кабак да не пропил ее пятиалтынного, с ним это бывало,— и Анисья соврала, что ей нужно еще зайти к одной бабе, чтобы спросить, какое ей средство лучше употребить маленькому от грыжи,— и пошла сама.

‘Эх нужда, нужда! -думала Анисья, идучи дорогой.— Вот крестьянами зовемся, а саней своих нету… Если бы были, то я бы запрягла лошадь и живою рукой доехала сюда, лошадь теперь не в работе, только промялась бы, а то вот таскайся пешком, да еще по такой дороге. Фу!’ И с этими думами Анисья подошла к селу…

‘Вот и задворки! Что бы дома застать Илью Федоровича! а то ну-к нету? придется ждать,— а там Ванюшка расплачется, Кондратий заскучает с ним…’

Вошла в задворки баба. Торговец жил на середке села, потому баба пошла прямо по дороге, миновала она двора два, вдруг из одного двора выскочила желтая, косматая собачонка и бросилась на Анисью… Не успела Анисья и повернуться, как собака вцепилась в подол ее крашенинного сарафана и начала трепать. Анисья вскрикнула, хотела оттолкнуть собаку ногой, но пошатнулась, сбилась с дороги, попала ногой в сугроб и повалилась. Собака, торжествуя, 0x08 graphic

начала рвать ее с большим остервенением: она уже не удовольствовалась подолом, а схватила за голенище валенка и укусила ногу… Баба заблажила во все горло… На крик Анисьи и лай собачонки из двух дворов выбежали мужики и бросились отгонять собаку. Отогнав собаку, один мужик стал подымать Анисью.

— Лх ты нес! Стерва этакая! Что ж ты наделала-то,— ругалась Анисья. разглядывая разорванный сарафан.

— Л ты и оборониться не могла? Такую бабу и такой зверь осилил! — трунил над Анисьей один мужик.

— Да хорошо тебе говорить-то! Самого бы тебя потрепать.

— Ну что ж, попробуй!

— Я не собака, что мне пробовать?..

— А говоришь!

Мужики отправились к себе в избы, а Анисья пошла своей дорогой.

Пришла к торговцу в избу Анисья, помолилась и стала здороваться…

— Здорово,— молвил торговец.— Что это ты в снегу вся?

— Да что, вишь ваше село-то какое, собака было заела.

— Чья?

— Шут ее знает! Во втором дворе от вас.

— А, Машухина! Это его, такая-то стерва собачонка. Больно укусила?

— Да под жилку тяпнула, сарафан вот изорвала да голенищу. Ведь с ног долой сшибла.

— Гм… Ишь окаянная… И чего он ее держит? Словно добра много… Я вот побогаче его, да и то не держу.

— На бабу напал он,— проговорила Анисья.— Попался бы мужик хороший, он бы выучил…

Илья Федорович откашлянулся.

— Оно, положим, и бабе, коль захочет, получить можно.

— Ну, баба что сделает?..

— Подай на волостной суд, вот его и поучат, взыщут все убытки, и вот будет знать.

Баба, насторожившая было уши, печально сморщила лицо и, махнув рукой, проговорила:

— Это-то где ж!.. Не с нашим рылом лезть туда…

— Отчего?

— Ведь туда нужно с деньгами: прежде судьев угостить,
а потом просить-то.

Илья Федорович погладил бороду.

— Ну нет, это неправда, это при старых порядках, действительно, так, а теперь по-новому. Теперь без всякого твоего угощенья, по чести-совести разберут. Я опомнясь сам в волости-то был и слышал: всякую твою мелочь принять должны. .

— Ну да?

— Право!

Баба задумалась, подумав немного, она спросила:

— А как это будет пойти-то, как сказать-то?

— А так, поезжай в волость и заяви: ‘Так, мол, и так, искусала меня собака,— хочу ублаготворения я получить…’ Вот и все тут…

— Разве и вправду так сделать? — вслух подумала баба.

— Знамо, сделай, поучи его, подлеца, он ведь такой пес, гордый, на улице встретится — никогда первый шайки не снимает…

Анисья взяла баранки, завязала их в узелок и отправилась домой.

Выйдя из Сорокина, Анисья опустила голову и пошла уже тише, чем сюда. Она вся погрузилась в свои думы и размышляла, как ей будет лучше устроить, на суд пойти. Она обдумывала слова, которые она на суде скажет, представляла, как суд выслушает ее и будет судить Михайлу. В глубине души что-то подсказывало ей, что Михайло не виноват, что виновата собака, но слова Ильи Федоровича: ‘Коли держишь собаку, привязывай’,— твердо стояли у ней в памяти и затемняли все.

‘Что ж, ведь правду,— говорила она сама себе — коли собаку держишь зря не распускай. А то это ни ног, ни подолов не напасешься’.

‘А что как правда, велят заплатить, мелькнуло у ней в голове,— вот хорошо-то было бы…’

И она чувствовала, как сердце у ней поднимается выше и бьется сильнее. ‘Надо идти…’ — твердо решила она и с таким решением пришла домой.

— Ты что так долго шлялась? Малый-то обревелся сов
сем,— встретил Aнисью муж.

Анисья бросилась к люльке, вытащила оттуда ребенка и приложила ого к грудям…

— Чего? — плаксиво заговорила она.— Сходил бы сам скорее.

ИI сходил бы, давеча сама не пустила.

— Мне нужно самой было по делу.

— Что ж сделала?

— Куда к шуту сделала! со мной там беда случилась, собака чуть не разорвала…

Жалко, что совсем не съела…

— Да, тебе можно разговаривать-то, самому бы пришлось, тогда узнал бы…

— Чем же ты ей не пондравилась?

— Кому?

— Собаке-то?

— Шут ее знает! только вошла я в улицу, как она набросится и давай трепать, погляди, что сделала.

— Гм… Ловко! Нот, чан, заблажила-то?

— Смейся, смойся! А ты вот послушай, что добрые люди-то говорят: велят в суд подавать.

— На кого, на собаку?

— Не на собаку, а на хозяина ее. Подай, говорит: там ему прикажут все убытки заплатить.

— Это что ж у тебя кошелек растолстел?

— Ну вот мелет.

— Да как же? В суд-то что надо? Деньги, а без денег как пойдешь?..

— Вот в том-то и дело, что нет. Илья Федорович говорит, что нонче все по чести-совести: без всего приди, выложи,— и рассудят.

Кондратий почесал затылок-.

— Ишь ты!

— Право… Я думаю вот что: съездить пожаловаться.
Кондратий взглянул на бабу, бросил валенок, что подковыривал, пошел к приступке и стал курить.

— Что ж говорить-то не об деле? Я вижу, тебе покататься захотелось…

— Не кататься. Илья Федорович говорит, что беспременно все убытки заплатить велят, може, рубля полтора присудят…

— Пожалуй, держи карман-то! Что ж там, дураки разве сидят-то, что будут за бабий подол по полтора рубля присуждать?

— Не за один подол, голенищу ведь разорвала, поджилку вот укусила. Разве мало делов-то…

Кондратий молча выкурил трубку, выколотил ее и проговорил:

— А пожалуй, поезжай, только на чем? Саней-то ведь нету?

— Ну к дяде Андрею сходи, попроси для этого дела…

— А как пискун-то этот расплачется?

— Я его покормлю да перевью, может, до меня-то и помолчит, ведь до волости-то не бог знает сколько…

— Ну ладно, давай обедать!..

—

Пообедали. Анисья стала кормить маленького, а Кондратий пошел добывать сани и запрягать лошадь. Заложив лошадь, он вошел в избу и проговорил:

— Ну, поезжай! Да только там живей, лишнего не болтай…

— Ну вот, я не знаю, только расскажу, как было дело, и все тут…

— Ну, ну, ступай!

Анисья вышла из избы и поехала в волость. Часа три ездила баба взад и вперед и вернулась сияющая. Подъехала она ко двору и, не выпрягая лошадь, вбежала в избу.

— Ну что? — спросил Кондратий.

— Вот! — воскликнула Анисья и показала две белых бумажки. Одевайся скорей, да вези в Сорокино: это — повестки, послезавтра на суд…

— Ну да?..

— Право слово! как сказала я, они и начали эти повестки писать, ну на, говорит, отдай старосте, если Михайла не согласится мириться, то судить его будем.

— Судить?

— Да, так и сказали: мы его судить будем. Послезавтрого и суд.

Кондратий промолчал, он только про себя подумал: ‘Н-да… Вот что! За бабу судить! Вот времена-то настали’ .

И он стал натягивать на себя полушубок, чтобы ехать в Сорокино…

III

Проводив Кондратия, Анисья обогрелась немного и стала подумывать, как бы ей поделиться всем, чем были исполнены душа и сердце, с соседками. Она стала придумывать, зачем бы ей толкнуться к кому-нибудь, чтобы иметь предлог завести разговор. Вдруг, как на ее счастье, дверь в избу растворилась,— и в нее вошла одна подруга Анисьи. Анисья несказанно обрадовалась и уставилась на подругу, ожидая, что та скажет.

— Здорово, касатка! Зачем это твой давеча у Андрея сани брал?

— Да нужно, родимая, нужно…

И она рассказала обо всем подруге и особенно подчеркнула тс слова, которые ей сказали в волости: ‘Если не помирится, то судить будем’…

Подруга, слушая это, немало охала и качала головой. Она, как и Анисья, была убеждена, что суд — серьезная штука, с такими пустяками, как собака потрепала, туда нечего и соваться, а особливо бабе,— и вдруг такая новость!

Поговорив еще кое о чем, подруга ушла от Анисьи и зашла кое к кому поведать только что услышанную новость.

В одной избе, как на грех, собралось несколько баб и мужиков, все они, услыхав слова ее, тоже немало охали и качали головами..,

— Ведь вот не знатное дело-то,— сказала баба,— летось моего Проньку кобыла Савостьянова улягнула, я и пошла ему попенять, так он так пугнул меня, что я не чаяла, как из избы выскочить. А вот бы на суд-то!

— Поэтому самое подходящее дело! Собака укусила — и то вот, а кобыла улягнет — чего ж! — сказал один мужик.

— А если волк укусит, можно будет просить? — спросила одна баба.

— На кого ж ты будешь просить-то? Вот чудачка! — молвил другой мужик.

— Это вот если чужая блоха на тебя прыгнет да укусит, еще можно, хозяина найдешь, а волком кого упрешь? — сострил первый мужик.

Все засмеялись. Кто-то выразил сомнение — еще будет ли толк из Анисьиной жалобы.

— А вот увидим: послезавтра не за горами…

Все ожидали с нетерпением послезавтрашнего дня. Анисья накануне суда даже ночи не спала. Она думала, что суд непременно присудит Михаилу заплатить ей, и мысленно распределяла те деньги, которые должно было ей получить. Наступил и судный день. Кондратий опять пошел к Андрею за санями. Запряг лошадь и отправил Анисью на суд…

Приехала в волость Анисья, поставила лошадь к стороне, дала ей сена и пошла в контору…

В волостной конторе все было приготовлено к суду. Стол стоял на нужном месте, судьи в сборе, в сборе были и тяжущиеся, между ними Анисья заметила и сорокинского Михаилу.

Через полчаса начался и суд, разобрали судьи два дела и вызвали Анисью.

— Ну, баба, говори, в чем просишь? — сказал председатель.

— А вот, отцы родные,— заговорила Анисья,— шла, значит, в село к Илье Федоровичу за баранками, и напала, значит, на меня собака и прямо за подол…

— Ну? — сказал председатель.

И Анисья рассказала подробно, как трепала ее собака, как повалила,— и показала, какие изъяны ей нанесла. Судьи выслушали рассказ и обратились к Михаиле:

— Твоя собака?

— Моя…

— Что ж ты ее без привязи держишь?

— Сорвалась, право слово, сорвалась…

— А, сорвалась, так, батюшка, нельзя. Как статья гласит?

Отыскали статью, прочитали, и председатель обратился к Михаиле:

— Ты виноват.

— То есть как? Стало быть, чем же?

— А тем, привязывай!

— Да, право, на привязи была, да сорвалась.

— Глядел бы да не допущал.

— Да разве углядишь? ведь не думано.

— Ну коли не думано, так вот заплати ей… два целковых будет?

— Будет,— отвечали судьи.

— Ну вот, два рубля и выложь…

Михайло опешил.

— Два рубля? Да что вы, родимые? пожалейте!

— Это вот ее попроси, она не смилуется ли,— указали судьи на Анисью.

— Родимая! — обратился Михайло к Анисье.— Ослобони, ну что тебе доспелось?

Но Анисья, услыхав о двух рублях, твердо решила но сдаваться…

— Как что доспелось? Ишь ты. Если бы тебя так искусать, тогда узнал бы…

— Да на, кусай! Откуда хочешь начинай, только не тревожь, ради бога.

— Что ты, бог с тобой? Чего я тебя буду кусать? Что зря болтать, я убытки взыскиваю…

— Да что же, неужели у тебя на поджилках на два рубля добра выкусила? Побойся бога-то!

— Я не о поджилках говорю, у меня вот сарафан разорван да голенище испортил, за это заплати…

— Да не два же рубля? Да стоит ли этого собака-то?.. А то вот что, если уж на то пошло, то возьми ее себе… Что хочешь над ней делай!

— Что ты, бог с тобой, куда она мне? — отбивалась Анисья.— Мне деньги подай!

Михайло понял, что бабу не упросишь, и махнул рукой. Председатель, видя, что примиренье не состоялось, велел писать приговор…

— А как же мне с него получить? — обратилась Анисья к судьям.— Поучите!

— Ты отдай ей, не канителься,— сказал Михаиле председатель,- а то худо будет. Через старосту стребуют.

— Ладно уж, дома отдам, сейчас нету,— сказал Михайло и горько вздохнул…

Анисья поняла, что делать больше нечего, и поехала домой.

Домой приехала Анисья торжествующая, только она вошла в избу, как, обратившись к мужу, затараторила:

— Ну вот, ты еще думал, ничего не выйдет… Ан и вышло: два целковых присудили…

Получила?

— Нет, не получила, а завтра поеду получать.

— Вот как-с,— проговорил Кондратий и замолчал.

Вот получу деньги, куплю себе ситцу, новый сарафан справлю, да, може, еще Ваньке на рубашку выгадаю,— загадывала Анисья.

Услыхали павлочинцы, чем дело кончилось, удивились, некоторые бабы даже позавидовали Анисье.

— Ишь ведь счастье какое! собака укусила, и два целковых… Дела!

Анисья, видя это, еще больше торжествовала. На другой день она, истопивши печку, поехала получать деньги. Михайло не упирался, он отдал два целковых и только обругал ее вдогонку.

— Ишь, дьяволы! таскаются тут, распустивши хвосты-то, а там и плати им.

Анисья не обратила внимания на эту ругань и, завернувши бумажки в узелочек, живо поехала домой.

Приехав домой, Анисья отпрягла лошадь, велела Кондратью отвезти сани к хозяину, а сама пошла в избу. Кондратий отвез сани, пришел домой, и только хотел начать уговаривать жену — полученные деньги истратить вместо сарафана на сани, как в избу вошел дядя Андрей.

— А я не спросил тебя, когда ты мне дровни-то подвез: что, получили деньги?

— Получили.

— Неужели правда?

— Правда, два рубля…

— Значит, не задаром мои сани ездили?

— Нет.

Ну так угощение с вас?

— За что?

— Да вот за то, что сани мои брали, ведь три дня ездили.

— Да что им сделалось-то, дядя Андрей? — сказала Анисья.

— Мало что, а тебе что сделалось? А вот два целковых заплатили.

— Мнс-то присудили.

— Ишь ты какой жадный, дядя Андрей,— не вытерпев, проговорил Кондратий.— Как тебя на чужое добро зависть-то мучит!

— Он сроду такой сквалыжник! — сказала Анисья.

— Кто, я сквалыжник? Ах ты шлюха, смеешь ты мне эти слова говорить!

Постой, ты не ругайся,— ощетинившись, крикнул Кондратий,— я в своем доме не дам…

— Велика ты фря в своем доме,— побирушка!

— А ты чужеспинник: сноху работой замаял, а сам на печке лежишь, крикнула Анисья.

— Врешь, стерва! — закричал Андрей и подступил к Анисье. -Это ты на муже верхом ездишь да за нос, как дурака, водишь

Кондратий взял за плечи Андрея и вытолкнул его из избы. Андрей остановился в сенях и хотел было упереться, но Кондратий вытолкал его и из калитки.

— А, ты так-то, разбойник? Постой! Я с, тобой расправлюсь, вы думаете, для вас одних суд-то устроен? Нет! И мы найдем дорогу,— грозил Андрей.

— Ищи, дьявол тебя задери! — крикнул ему вгорячах Кондратий.

Действительно, на другой день староста привез Кондратию повестку, которой его вызывали через две недели на суд в качестве обвиняемого в оскорблении действием Андрея Бакулина. Получив повестку, он почувствовал, как сердце его заныло, и ему стало очень нехорошо.

‘Вот так попался,— подумал он,— теперь беда: за то, что собака укусила, на дна рубля осудили, а мне, значит, и не так еще нагорит’.

Когда староста ушел, Кондратий со злобой накинулся на жену.

— Вот, стерва, указала дорогу на свою голову: не заводила бы тогда канители, може, ничего бы не было, а то вот!..

И он ткнул ей под нос повесткой и отвернулся. Анисья хотела заплакать, но, поняв, что она действительно во всем виновата, только сморщилась и низко опустила голову.

1893 г.

Оригинал здесь: http://www.unecha.org/files/semenov_kr.rar.

На свою голову

Читайте также: