На статью Всеволода Крестовскаго: ‘Ходатайство Костомарова за Сковороду и Срезневскаго’
На статью Всеволода Крестовскаго: ‘Ходатайство Костомарова за Сковороду и Срезневскаго’
Н. Костомаровъ.
На статью Всеволода Крестовского: ‘Ходатайство Костомарова за Сковороду и Срезневского’, Костомаров Николай Иванович, Год: 1862
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Несносная манера — обращаться вмсто статьи на автора, задвать личность вмсто мнній. Въ VII книжк Основы я напечаталъ возраженіе на статью о Сковород, помещенную въ Русскомъ Слов. Кто былъ ея авторъ, что это за личность, гд онъ служитъ, чмъ занимается, что прежде длалъ и писалъ, — мн до этого вовсе не было дла: я имлъ отношеніе къ одной стать и къ Вс. К—скому, какъ автору единственно этой статьи. Теперь мн возражаютъ, и при этомъ указываютъ на должность, которую я занимаю, на прежнія мои отношенія, называютъ меня даже по имени и отчеству, независимо отъ вопроса о Сковород и о прав — оскорблять печатно личности безъ основаній,— что было предметомъ моей статьи въ Основ,— сулятъ мн старческія украшения,— однимъ словомъ, толкуютъ о томъ, что къ длу не идетъ вовсе. Мн совсмъ нтъ охоты, мн совстно, г. Крестовскій, толковать печатно о себ, а между тмъ я нахожусь въ этой печальной необходимости, потому-что вы взваливаете на меня напраслину и, при-томъ, печатаете въ журнал, котораго добрымъ мнніемъ я не имлъ причины не дорожить. Сверхъ того, вы касаетесь вопросовъ очень важныхъ, какъ-то: сохраненія историческихъ и народныхъ намятниковъ и народности вообще, вмст съ тмъ, съ вашею статьею связанъ вопросъ объ оскорбленіи личности въ печати безъ основанія. По этимъ причинамъ, я считаю нелишнимъ сказать нсколько словъ по поводу вашего ‘ходатайства г. Костомарова за Сковороду и Срезневскаго.’
Въ конц своей статьи, г. Крестовскій приводить мои слова, которыми я окончилъ свою замтку въ Основ:
‘На васъ, г. Вс. К—овскій, возгласы какого-то читателя имютъ дйствіе холодной души, а на насъ чтеніе вашей рецензій производить дйствіе отвратительнаго запаха невжества и школьническаго нахальства’.
Г. Крестовскій говоритъ:
‘Скажите на милость, почтеннйшій профессоръ, что приходится отвчать на эти, пропитанныя тономъ литературно-генеральскаго презрнія, слова — мн, простому рядовому въ батальон россійской словесности? Одно только: ‘виноватъ, ваше превосходительство!…’
Это напоминаетъ мн школяра, который ударитъ товарища, а потомъ бжитъ жаловаться, что его бьютъ. Да не вы ли, г. Крестовскій, взяли на себя генеральскій тонъ и бездоказательно, не давая никому отчета, бросили взглядъ своего литературно-генеральскаго презрнія на г. Срезневскаго? — Что касается до моихъ словъ, то они суть слдствіе правильнаго умозаключенія. Статьи, гд, безъ всякаго основанія, безъ доказательствъ, оскорбляютъ кого бы то ни было, приличны невежеству и школьническому нахальству, статья г. Крестовскаго, не приводя никакихъ основаній и доказательствъ, оскорбляетъ г. Срезневскаго, ergo — она носитъ на себ отпечатокъ невжества и школьническаго нахальства. Впрочемъ, г. Крестовскому можно отклонить отъ себя этотъ неизбежный силлогизмъ, который не мн одному, но и всякому другому читателю, придетъ въ голову: стоитъ разъяснить, что побудило его къ такимъ выходкамъ противъ г. Срезневскаго? Въ настоящей своей стать г. Крестовскій говоритъ мн, что я долженъ былъ справиться съ действительностью его филологическихъ заслугъ. Мне справляться объ нихъ не предстояло нужды: занимаясь русской исторіей, я безпрестанно нахожусь въ необходимости пользоваться многимъ изъ изданныхъ и объясненныхъ имъ памятниковъ. Другое дело — показать, какъ важны его заслуги, насколько онъ непогрешителенъ, въ чемъ ошибался,— но это не было моей целью: я не думалъ ни превозносить, ни порицать г. Срезневскаго, но вы, кольскоро вздумали бросить въ него комкомъ грязи, должны были подумать прежде — за что, и высказать намъ объ этомъ. Теперь вы, г. Крестовскій, мне говорите: ‘вамъ, можетъ быть, его заслуги кажутся подвигами Гримма и Гумбольдта (откуда же вы это взяли, что мне оне таковыми кажутся?), но вы ужасно ‘ошибаетесь: вся учено-литературная длительность г. Срезневского представляется намъ, простымъ свистунамъ, чмъ-то ‘въ род взбитого крема, прежде пріятнаго, но если положить его ее ротъ, то отъ него ровно ничего питательнаго не останется. Вы ли предупредите насъ, или мы васъ, въ оцнк ‘этой дятелъности, но смю уврить васъ, въ результата, іправда будетъ на нашей сторон. Что же, предупреждайте, сдлайте одолженіе! когда же? А въ томъ, что вы теперь написали — еще брань, еще комокъ грязи въ г. Срезневскаго, — и только. Идетъ дло не собственно о г. Срезневскомъ, а о приниц, о литературной замашке оскорблять всхъ и каждаго безъ основанія, не давая никому отчета. Въ васъ возбуждаетъ негодованіе Срезневскій или другой кто нибудь, обличайте его, въ чемъ хотите, но не оскорбляйте голословно. По моему мннію, грязь, бросаемая въ другаго безъ основательной причины, обращается на того, кто ее бросаетъ, и въ глазахъ честныхъ, добросовстныхъ людей, не смывается никогда. По-вашему, видно, иначе, кто вамъ не нравится, того безъ церемоній выругаете печатно — и только, — въ полицію не посадятъ за это и хорошо, и безопасно… У всякаго свой взглядъ, свои правила. Надюсь, что я имю столько же права высказывать свое, какъ и вы.
Вы говорите, что я съ самодовольствіемъ облекаю свои плечи въ блестящия старческия украшения, и что это первый замтилъ г. Мордовцовъ. Г. Мордовцовъ, изъ моего разбора его статьи, выводилъ заключеніе, къ которымъ я никогда не приходилъ, именно— будто я утверждаю, что крестьяне малороссійскіе благоденствовали подъ Польскимъ владычествомъ, тогда какъ я говорилъ единственно то, что матеріалы, которыми пользовался г. Мордовцовъ, были слишкомъ скудны, и что эта скудость не дозволяла ему длать такіе ршительные выводы, къ какимъ онъ пришелъ, — что онъ увлекся въ натяжки.
Вы поступаете, въ отношеніи меня, нсколько схоже съ г. Мордовцовымъ:’вы хотите какъ-будто убдить меня въ томъ, что Сковорода не стоит того, чтобъ имъ восхищаться. А я имъ никогда и не восхищался. Я утверждалъ, что онъ былъ лицо народное и теперь остаюсь при томъ же убжденіи, и не могу иначе думать, потому что знаю это, по опыту. Если мн не врите — спросите у другихъ малороссіянъ: я увренъ, что вс, жившіе въ Малороссіи, подтвердить истину всхъ тхъ Фактовъ, которые я привелъ, — въ-особенности, если вы спросите объ этомъ у стариковъ, потому что память о немъ, какъ и о всякомъ народномъ человк живе во времена близкія къ его вку, и ослабляется мало-помалу. Вы говорите, что надялись отъ меня большего уваженія къ здравому смыслу малороссіянъ. А отъ чего же вы не требовали отъ меня еще большаго уваженія къ истин? И въ чемъ тутъ вы видите неуваженіе? Разв изъ ложнаго патріотизма я долженъ писать ложь подобно Конискому, Маркевичу и другимъ, которые выхваляли небывалое, скрывали существовавшее? Вы опрометчиво и неправильно составили себ понятіе. какъ Сковородины псни перешли въ народъ. Съ вашимъ умозрніемъ, не зная предмета, о которомъ толкуете, вы снова попали въ просакъ, объявивъ Сковороду человкомъ отличавшимся огромною симпатією къ монастырскимъ обителями. Честь имю довести до свднія вашего, что Сковорода не любилъ монаховъ, объ немъ сохранились устные разсказы, какъ онъ убгалъ внезапно изъ того дома, гд появлялись они, и письменное свидетельство о рзкомъ отвт его на приглашеніе — поступить въ монашество, чтобъ стать столпомъ Церкви, и его обвиняли въ ереси.
Вы судите о сочиненіяхъ Скороводы, какъ будто бы это новый писатель, только-что появившійся въ свтъ, — тогда-какъ на эти сочиненія слдуетъ смотрть какъ на памятникъ понятій, господствовавшихъ лтъ около ста назадъ, Примняя взглядъ, приличный рецензенту современнаго произведенія, къ памятникамъ минувшихъ временъ, вы приходите къ жалкому, варварскому принципу истребленія старины и народнаго достоянія. Странною мн кажется непоследовательность Русскаго Слова, которое у себя даетъ мсто такимъ сужденіямъ, забывая — какъ прошлый годъ оно же выпустило и роздало безденежно своимъ подписчикамъ два тома из старинныхъ произведеній русской литературы. Между тмъ, издавая эти памятники по порученію редакцій Русскаго Слова, я легко могъ поместить въ нихъ и что-нибудь Сковородинское, если бы оно было постарее. Да тамъ и есть много гораздо хуже Сковородинскаго. Вы говорите: ‘и неужели же не надо стараться искоренять изъ среды народа все это дурное, на томъ только основаній, что оно сделалось народнымъ?’ Вижу, что дело поварачивается на тотъ споръ, который недавно происходилъ у г. Пыпина съ г. Буслаевымъ. Для избежанія повтореній, я укажу на превосходную статью г. Буслаева, мненіе котораго, о несостоятельности покушеній воспитывать народъ по нашему образцу, я разделяю вполне. Да если бы и въ самомъ деле вы сознательно решились сделаться воспитателемъ народа, то разве можно его воспитывать, не зная его понятій, убежденій, привычекъ, взглядовъ? Некогда, въ однехъ губернскихъ ведомостях, печатались народные песни, ихъ нашли въ то время оскорбительными для народа. Действительно, многіе отличались страшнымъ цинизмомъ и безнравственностію, но, по нашему мненію, собраніе ихъ было такъ же полезно, какъ и самыхъ прекрасныхъ произведений народной поэзіи. Не восхищаться народностью, а знать ее слдуетъ. Точно также—не восхищаться, не любоваться исторіею прошедшей жизни — наше дло, а уразумть ее. Твореній Іосифа Волоцкаго разв удовлетворяютъ умственнымъ потребностямъ, вашимъ и моимъ? конечно нтъ, однако — не знаю какъ вы, а я — считаю ихъ чрезвычайно драгоцнными, коль скоро он отражаютъ въ себ врованія и понятія своего времени. Что можетъ быть нелпе повсти о Соломоніи, напечатанной мною въ ‘Памятникахъ старинной русской литературы? А между тмъ эту чепуху не льзя не признать истиннымъ сокровищемъ для изображенія темныхъ, невжественныхъ врованій народныхъ XVII вка. Поставляя правиломъ, что сочиненій Сковороды,какъ памятника литературы XVIII вка въМалороссіи, не слдуетъ издавать, —вы должны будете распространить это правило и на произведенія XVII и XVI вковъ, и дале. Или, быть можетъ, вы снисходительне къ тому, что старе? Но если сочиненія Сковороды не будутъ собраны и изданы теперь, то они могутъ пропасть для того времени, когда станутъ такою же древностію, какъ т, которыя, быть-можетъ, вы покроете археологическимъ уваженіемъ… Притомъ же, въ исторіи, вкъ боле древній и отдаленный отъ насъ не можетъ имть преимущества предъ вкомъ ближайшимъ къ намъ.,Когда одинъ историкъ любитъ древность, другой можетъ заняться изученіемъ жизни въ ближайшую эпоху.
Посмотрите же, какъ, исходя изъ различныхъ точекъ, вы сходитесь съ г. Аскоченскимъ, столь ненавидимымъ вами, и достигаете одинакихъ требованій. Недавно г. Аскоченскій озлился на меня за статью о мистической повсти о Нифонт, помщенной въ Русскомъ Слове. За чмъ-де я назвалъ ее мистическою, — какъ смлъ вознести на нее хулу, находя въ ней ‘затйливые образы фантазій! ‘ Въ порыве своего лжеблагочестія, суровый мой рецензентъ забылъ, а, быть-можетъ, и никогда не зналъ, что Нифонтова повсть признана православной церковью въ числ отреченныхъ книгъ, и въ Кормчей XIII вка, хранящейся въ Публичной Библіотек, помщена въ ряду такихъ, за которыми не оставленъ авторитетъ достоверности. Да и въ наше время преосвященный Филаретъ, въ своемъ Обзоре духовной литературы, отозвался о Нифонтовой повсти какъ о сочиненіи, вовсе неуважаемомъ церковью. Эти обстоятельства, естественно, давали мн право смотрть на нее не боле, какъ на поэтическое произведете своего вка. Но г. Аскоченскій явно желалъ бы, чтобы подобные памятники или не издавались вовсе, или же издавались подъ условіями превратнаго на нихъ взгляда, усвоеннаго тмъ пустосвятствомъ, которое, въ суеврномъ страх, не сметъ произнести смлаго сужденія ни о чемъ, что показываетъ претензію на религіозность, хотя бы вовсе неправильно, и такимъ-образомъ, думая угодить Церкви, расходится съ нею.
Подобнаго, съ своей точки зрнія, добивается и г. Крестовскій. По его мннію, Сковороды вовсе не слдуетъ недавать, а если онъ изданъ, то должно на него смотрть не по соотношенію его съ вкомъ и тмъ обществомъ, среди котораго онъ воспитался и жилъ, и на которое оказывалъ вліяніе, а подъ условіемъ современныхъ взглядовъ на современный требованія. Для насъ, съ одной стороны, чуждыхъ пустосвятства и ханжества, съ другой — не имющихъ желанія и призваній заниматься современными потребностями, предоставляя ихъ — съ полнымъ уваже-ніемъ — тмъ, кто спеціально посвятилъ себя этому предмету, — для насъ результатъ одинъ и тотъ же, какъ отъ г. Аскоченскаго, такъ и отъ васъ: памятники прошедшаго времени — или должны оставаться вовсе неизданными и недоступными, — или являться въ фальшивомъ, искуственномъ свт!?..
Какъ съ памятниками минувшаго времени, такъ и съ современными произведеніями, получившими народное значеніе, не слдуетъ обращаться такъ легкомысленно, какъ вы, отзываясь съ такимъ презрніемъ о нкоторыхъ псняхъ. Для васъ нетъ важнаго, что какой нибудь хоръ псенниковъ заплъ:
Расприкрасная столица,
Славный городъ Питербурхъ!
Шолъ по Невскому пришпехту,
Самъ съ перчаткой разсуждалъ,—
а досужіе слушатели подхватили — и пошла гулять по народу.’ А задавали ль вы себ вопросъ: отчего же она пошла гулять по народу?— Значитъ, она удовлетворяетъ потребности народнаго вкуса. А понять народный вкусъ — не бездлица. Сдлайте-ка, чтобъ народъ заплъ .ваше ‘изъ испанскихъ романсовъ,’ напечатанное въ той же книжк Русского Слова, гд помщена ваша Филиппика противъ меня. Пари готов держать, что не станетъ онъ пть этого, потому что не найдетъ ничего по своему вкусу. А въ ‘расприкрасной столиц’ врно что-то есть для него. И въ ‘не шей ты мн, матушка,’ и въ ‘(среди долины ровныя’, врно что-то есть….
Ни слова,— ваши стихотворенія мн субъективно могутъ нравиться гораздо боле, чмъ многія народныя псни, но коль скоро я сталъ на точку изслдователя народной жизни, тогда какая-нибудь ‘расприкрасная столица’ для меня несравненно важне вашихъ стихотвореній.
То, что нравится народу, не всегда нравится намъ,— и на оборотъ, оттого, что мы слишкомъ отдалились отъ народа. Какъже вы, съ различнымъ вкусомъ, не зная народа и не сочувствуя ему, станете искоренять въ немъ дурное? Да прежде оцните самого себя, поврьте хладнокровно: все ли то дурно, что вамъ кажется дурнымъ, все ли то хорошо, что вы считаете хорошимъ? И чмъ же вы будете искоренять то, что считаете дурнымъ? Неужели тмъ, что не станете издавать того, что народъ считаетъ, или считалъ прежде, своимъ достояніемъ? Перваго вы этимъ не искорените, а только лишите средствъ познакомиться съ народомъ — тхъ, кто этого желаетъ и иметъ въ томъ нужду, второе — отжившее въ народ — искоренять уже не нужно, а предавая забвенію, вы лишаете исторію матеріале.
Желаніе искоренять въ народ дурное приводить иногда къ смшнымъ и вмст печальнымъ результатами. Назадъ тому лтъ восемь, я былъ свидтелемъ, какъ, въ одномъ губернскомъ город, полицмейстеръ, въ слдствіе какого-то распоряженія, своеобразно имъ понятаго, здилъ по городу съ плетью и преслдовалъ поющихъ псни. Онъ признавалъ пніе псенъ на улицахъ неприличнымъ и самыя псни простонародныя достойными истребленія. Это не вымыселъ, прибавляю это потому, что хоть преданіе свжо, а иной съ трудомъ ему повритъ. Жаль, что у насъ это не принято, а тб бы я назвалъ чинъ, имя, отчество и фэмилію этого врага народной музы. Я знаю, что вы, г. Крестовскій, отзоветесь объ немъ съ негодованіемъ, но, въ сущности, онъ руководился убжденіемъ, подобнымъ вашему —искоренять въ народіь все дурное. И кто поручится, что иной гуманный и прогрессивный публицистъ, забравъ себ въ голову, будто онъ обязанъ истреблять въ народ все дурное, не станетъ поступать точно также, какъ и вышеозначенный полицмейстеръ, еслибы ему въ руки дать плеть, съ правомъ обращаться съ нею съ извстнаго рода свободою.
Народные предразсудки уничтожаются сами-собой отъ просвщенія. Познакомится народъ съ физикой, съ исторіей,— перестанетъ самъ-собою врить и вь созданныхъ имъ на свой ладъ чертей, и въ вдьмъ, и во многое, чему вритъ по преданію, не зная, откуда и какъ оно возникло, какъ образовалось, чмъ поддерживалось. Тогда не нужно искоренять стараго: оно само-собой исчезнет. Неврныя понятія о земл самя-собой исчезли, когда открыта была Америка, нтъ Мста астрологическим бредням, при тхъ результатах, до какихъ дошла астрономія, нтъ мста громовымъ стрламъ для знакомаго съ законами электричества, умеръ и тотъ огромный китъ, на которомъ стояла земля, съ тхъ-поръ, какъ стали извстны законы взаимнаго притяженія, и магометовъ рай теряетъ свою прелесть по-мр того, какъ западная наука проникаетъ на мусульмански востокъ, и власть папы держится на волоск отъ неумолимой исторической критики. Ненужно народу говорить: ‘не врь этому— врь другому’ — надобно показать ему лицомъ къ лицу истину, — предразсудокъ исчезнетъ самъ собою.
Задача — искоренять въ народ что бы то ни было—всегда ложная. Творите, а не разрушайте, ветхое разрушится и обратится въ пепелъ, развется повтру само-собою. Иначе,— гд искорененіе, тамъ насиліе— и часто приходится жалть о разрушенномъ. Наша исторія живой примръ этому: насильственный дйствія Москвы убили нашъ удльновчевой строй, реформа Петра Великаго, продолжавшаяся слдующими за нею эпохами, оторвала насъ отъ старинной жизни и заставила насъ смотрть на нее съ презрніемъ, а когда мы познакомились съ нашею прошедшей жизнію покороче, то увидали, что многое, многое было въ основаніяхъ своихъ лучше новаго, и во многомъ, даже въ настоящее время, приходится возвращаться къ старин, — конечно, не по развитію формъ, а по смыслу идей, лежавшихъ въ основахъ старой жизни. Можетъ быть вы принадлежите къ тому кружку, для котораго подобная мысль — нелпость, къ кружку, къ которому принадлежатъ критики, подобные г. Шишкину, который, недавно, вознося Петра Великаго, ударилъ пятою въ Великій Новгородъ, а Псковскую вольность и общиное пользованіе землею помстилъ въ кучу всякаго рода добродтелей (?). Мы, напротивъ, всматриваясь въ эту кучу добродтелей, находимъ въ ней много такого, что еслибы возобновить въ наше время, то мы гораздо дале шагнули бы на пути общественности, чмъ безъ толку заимствуя и пересаживая къ себ западныя добродтели, изъ которыхъ очень многія, будучи добродтелями на запад, при условіяхъ тамошней исторической жизни, у насъ превращаются въ пороки, или, по-крайней мер, не даютъ такихъ плодовъ, какіе давали на своей прежней почв, такъ точно, кахъ бордосскія и рейнскія лозы въ Крыму не даютъ такого вина, какъ у себя дома. Истина везд та же истина, но формы, въ которыхъ она явится, могутъ быть различны. Т же самыя формы, въ которыхъ сохранились вковые предразсудки, могутъ сдлаться хранителями истины: изъ нихъ исчезнетъ само собою только то, что несовместимо съ просвщеніемъ.
Но чтобы умть показать эту истину, нужно прежде всего знать народъ, понимать его прошедшее и настоящее, заговорить съ нимъ именно съ той стороны, съ какой слдуетъ, и съ какой можно на него подействовать. А все это достигается не пышнымъ фразерствомъ, не пустымъ фанфаронствомъ, а изученіемъ народной жизни въ его прошедшихъ и настоящихъ памятникахъ. Такое изученіе даромъ не дается и не скоро получается, и для такого изученія несравненно боле сдлалъ г. Срезневскій съ его рутиной, (какъ вы, г. Крестовскій, выражаетесь), чмъ мы съ вами независимымъ и живымъ словомъ. Вы назвали меня свободнымь художникомъ: слишкомъ много для меня чести, также какъ слишкомъ много оскорбленія въ пожалованій меня титуломъ превосходительства. Не желая отнюдь послдняго, не смю думать о первомъ. Но если когда-либо явится въ наук русской исторіи историкъ-художникъ, то не прежде, какъ тогда, когда почтенные рутинеры своими изданіями и изслдованіями приготовятъ ему возможность проявить свой талантъ и свои силы. До сихъ поръ еще труды памятниковъ прошедшей жизни лежатъ погребенные въ архивахъ и библіотекахъ неизслдованные, необъясненные: — далеко намъ до художества!
Слова объ убійств злой воли у Сковороды вы называете рабскимъ аскетизмомъ. Что же это? Преодолніе лни, принужденіе себя къ труду полезному для ближнихъ, воздержаніе отъ пьянства, пресыщенія, сладострастія, корыстолюбія — неужели у васъ это рабскій аскетизмъ?.. Совершенно не кстати вы прицпляете къ Сковород? Аскоченскаго, послдній — вашъ современникъ и вы можете съ нимъ ратовать по несходству убжденій, которымъ суждено приниматься или отвергаться живыми людьми,— тогда какъ Сковорода принадлежитъ исторіи, а если и до сихъ поръ продолжаетъ оказывать вліяніе, то вы его не разрушите, ибо, до тхъ, на комъ ложится еще это вліяніе, едва ли дойдутъ ваши рецензій, да он и слишкомъ безсильны для того, чтобы переделать упроченные временемъ и наслдствомъ убжденія и взгляды ‘слишкомъ любите и лелете плоть’ ужъ и поэтому не годитесь вы въ учители народа, особенно — малороссійскаго.
Вы, г. Крестовскій, въ подражаніе, называете и себя свистуномъ. Что значитъ это названіе? Вы хотите осмивать дурное — не такъ ли? Сочувствуемъ этому, но не забывайте, что свистъ, смхъ надъ другимъ есть наказаніе, а чтобы подвергнуть наказанію кого бы то ни было, слдуетъ его обличить: юридическое правило — безъ суда никто да не накажется — приложило къ вамъ въ этомъ случа. Васъ, конечно, смущаетъ всякое безсудное наказаніе, всякое проявленіе произвола надъ личностью чьею бы то ни было. Вы готовы ратовать противъ этого изо всей силы, въ васъ пробуждается благородное негодованіе при всякомъ нарушеніи правъ и чести человка. Но вдь вы,въ тоже время, длаете то самое въ своей сфер, что такъ охуждаете въ другой, чуждой вамъ: ни съ сего, ни съ того вы бросаете грязью, не думая дать обществу отчетъ, что побуждаетъ васъ къ этому. Поймите же наконецъ, что оскорбляя другихъ, вы вредите и себ. Вашъ свисть станутъ презирать. Онъ даже не будетъ имть достоинства остроумія, потому-что для остроумія нужно же чтобъ т, передъ которыми вы острите, понимали—въ чемъ дло противъ чего и за что вы ратуете. Притомъ, такой свистъ — какъ вы называете (такая грязь — какъ мы назовемъ ваши выходки), не свидтельствуетъ о чистот вашихъ побужденій. Неблагородно нападать на соперника тогда, когда онъ не иметъ средствъ защищаться, если бы и могъ. Мы, повторяю вамъ — вовсе не беремъ на себя апологіи г. Срезневскаго: идетъ дло не о его личности, а о принцип. Вы замтили въ своемъ возраженіи, что г. Срезневскій самъ могъ себя защищать. Въ томъ-то и дло, что въ такомъ положеній, въ какое вы ставите г. Срезневскаго, самозащишеніе невозможно. Въ чемъ ему оправдываться противъ вашей язвительной насмшки? Что можетъ онъ вамъ сказать на вторичную вашу выходку противъ него, гд вы очень неловко сравниваете его сочиненія съ кремомъ? А между тмъ, ваши выходки оскорбительны, или, по крайней мр, вы хотите ими оскорбить. По нашему мннію, избгать такого рода задваній побуждаетъ благородное чувство, если оно есть въ человк. Дйствуя такимъ способом, вовсе не значитъ быть обличителемъ, это не прямой бой, это бзчестная нападка изъ-за угла, въ которой высказывается собственная трусость нападающего. Это значитъ — ударить и убжать, такъ чтобы догнать не могли. Нтъ! когда хотите ратовать противъ человческихъ пороковъ и слабостей, то прежде обличите, поставьте человка передъ обществомъ лицемъ, разоблачите его, и тогда поражайте вашими остротати. Тогда дло само за-себя будетъ говорить и вашъ смхъ довершить силу удара, если ваши обличенія будутъ столь важны и очевидны, что сопернику не останется возможности отстоять себя. Вы выражаетесь — что понимаете меня, — даете такой обороть длу, будто я ршился возразить Вамъ за то, что, дескать, гусей подразнили.—Вы не понимаете меня, а можетъ-быть, не хотите понять. О какихъ гусяхъ идетъ у васъ рчь? Будемъ говорить напрямикъ. Г. Срезневскій — профессоръ, академикъ, ученый, много лтъ трудившійся на своемъ поприщ. Вы себ вообразили, что, поэтому, я признаю за нимъ какую-то неприкосновенность авторитета: какъ, то-есть, сметъ молодой писатель такъ дерзко отзываться о старик, почтенномъ и лтами и опытностію, и своими трудами! Ошибаетесь, м. г. Патріархальныя отношенія въ наук и литератур мн столь же противны, какъ и вамъ. Но если не должно страшиться обличать того, кто пріобрлъ себ авторитетъ многолтнею деятельностью, то, съ другой стороны, не льзя же плевать на человка за то единственно, что онъ не молодъ, много трудился и пріобрлъкъ себ уваженіе: онъ точно такъ же, какъ и молодой дятель, иметъ право быть огражденъ отъ несправедливаго презрнія со стороны всякого авторитета. Вы за что-то недовольны г. Срезневскимъ и, не думая долго, оскорбляете его печатно, надясь на то, что подобный выходки останутся безъ возраженій. Нтъ, м. г., мы, читатели ваши, имемъ право потребовать отъ васъ объясненій, и тмъ-более имемъ на то права посл того, какъ вы повторили вашъ оскорбительный отзывъ. Извольте обличить г. Срезневскаго фактически, — раскройте передъ нами его деятельность ученую и, пожалуй, гражданскую, и тогда, если вы исполните эту задачу успшно, можетъ быть и мы откликнемся одобрительно на вашъ свистъ. А до того времени, ваши выходки будутъ намъ представляться не боле, какъ плодомъ тхъ качествъ, за указаніе которыхъ въ вашей стать вы такъ оскорбились.
Вмст съ тмъ я бы просилъ васъ также и въ отношеніи ко мн обличить меня и разъяснить значеніе вашихъ словъ, будто я самодовольно одваюсь вь блестящия старческия украшения. Где, когда выразилъ я убжденія, которыя бы давали вамъ поводъ къ такому приговору, — убежденія противныя тмъ, которыя высказывалъ я прежде? Вы указали на г. Мордовцова. Но, вроятно, вы написали это, недолго разсуждая о томъ, что вы пишете, не задавая себ труда сравнить мой разборъ статьи г. Мордовцова съ его возраженіемъ. Послднее — есть верхъ недобросовстности. Съ болью въ сердце принужденъ я сказать это, не за себя мне больно, а за него, потому-что я не могу не уважать этого талантливаго и свдущаго писателя и, вмст съ тмъ, благороднйшаго человка. Увлекшись на минуту духомъ полемики, онъ взялъ. Къ сожалнію, оружіе, правда — очень нердкое въ наше время, но чрезвычайно достойное ж его личности, и его дарованій. Он написал на меня и на другого своего противника, сдлавшаго ему совершенно справедливыя замчанія, литературный ложный доносъ. Подобно тому, какъ въ инквизиціонных и других, тайных судилищах, умышленно давали сочиненіям и целямъ подсудимых смысл, необходимый для обвиненія жертвы въ томъ, въ чмъ ее подвергали, г. Мордовцовъ хотъл вызвать наъ своих противников убжденія и побужденія, которыми они гнушаются точно так же, какъ и окружающая ихъ общественная среда. Способ — недостойный, и притом — неудобный. Въ такихъ судилищах, противъ обвинений нтъ оправданій, но судъ литературный есть судъ публичный: довольно, если обвиняемый скажетъ, что онъ не думаетъ того, въ чем его обвиняют, — оправданіе слдуетъ само-собою логически. За обвиняемым можетъ остаться одно пятно: темнота выраженія, но за мной, надюсь, и того не останется, потому что млрдовцевъ, обвиняя меня не приводил моихъ словъ, не прибгалъ даже къ обычнымъ въ такихъ случаях уловкам — выбирать выраженій без отношенія ихъ къ предыдущему и последующему, а просто — перифразировал мои слова такъ, какъ ему было нужно, заставлялъ меня возвщать то, чего я никогда не думалъ говорить, да — для большего эффекта — поставил еще звягра изъ моего же сочиненія: зачмь мы стараемся! Вотъ, дескать, онъ устарлъ, и дошелъ до ретроградных убжденій!.. Теперь вы тоже повторяете. А предъ вами — чмъ я показал ато? Тмъ ли, что утверждалъ и утверждаю, что памятниками литературы прошедшаго времени, имвшими вліяніе на свой вкъ, не слдуетъ пренебрегать, а напротивъ — надлежит ихъ сохранять, кікъ матеріалъ для уразумнія теченія народной жизни и понятій? — или, можетъ-быть, тмъ, что считаю дломъ неблагородным, достойным невжества и нахальства, печатно бросать грязью въ личности и оскорблять ихъ изъ-за угла, не давая отчета и объясненій — за что и почему съ ними такъ поступаютъ? Это ли, по-вашему, т старческія украшенія, которыя вы на меня хотите возложить? Это ли побудило васъ пожаловать меня превосходительствомъ? Это ли? Говорите не красня…
Съ чего вы взяли обвинять меня еще въ раздражительности и забывчивости, увряя, что вы не забыли, вмст съ Аскоченеким, и Срезневскимъ, помстить библіотеку Харьковских студентовъ? Вы, точно, помстили ее, перечисляя опись чиновъ, но не посулили ей безсмертія вмст с Сковородою, подобно тому, какъ наградили этимъ безсмертіемъ г. Срезневскаго. Рчь шла объ этомъ безсмертги, и я вамъ указывалъ на эту фразу,—на раздачи безсмертія подписчикамъ,— а не на перечисленіе подписчиковъ. Если вы меня напрасно упрекаете въ забывчивости по этому поводу, то я (убжденъ, что не напрасно) упрекаю васъ въ іезуитской уловк — представить дло не такъ, какъ оно есть, и какъ вы сами его сознаете.
Ни къ селу, ни къ городу вы вздумали меня попрекнуть вопросомъ о происхожденіи Варяго-руссовъ и г. Летголою, хотя это къ длу нашему не относится, но я не оставляю и это безъ ответа для того, чтобы не сказали, что я не нахожусь что отвечать. Я постоянно занимался русской исторіей насколько могъ, по обстоятельствамъ, лишившимъ меня возможности изучать ее, какъ слдуетъ, въ лучшіе годы жизни, но вопросъ о происхожденіи Руси не занималъ меня, потому что онъ относится къ тому періоду, въ которомъ не видно живыхъ людей, а бродять какія-то неясныя тни. Получивъ вновь каедру, я долженъ былъ заняться имъ по обязанности. Несостоятельность гипотезы о происхожденіи Руси отъ Нормановъ для меня казалось очевидною, а между тмъ у насъ въ наук она приняла значенія несомнннаго историческаго Факта. Съ другой стороны, мн слишкомъ бросалось въ глаза то, что въ нашихъ хронографахъ и отрывочныхъ сказаніяхъ о начале Руси, съ послднихъ годовъ XV в. вплоть до ХIII, повторялось призваніе Рюрика отъ Прусь, изъ литовскаго міра. Это казалось мн не вымысломъ писакъ, а древнимъ преданіемъ, которое они занесли въ свои сочиненія, и казалось тмъ-боле потому, что оно связывается сь некоторыми миическими исторіями, наприм. о перейменованій Мутной въ Волховъ, о Волхе, о залеганіи пути, о чародейственной могиле Волха: эти миическія исторіи уцелелии до сихъ-поръ въ народ, въ Новгородской Земл. Очевидно, что писатели занесли ихъ въ свои хронографы отъ народа. По аналогій, я предполагалъ, что и призваніе князей изъ Прусъ было такимъ же наследственнымъ преданіемъ. Географическія названія Руси въ имени реки Руса и прилегавшей къ ней стороны, еще боле подкрепили меня въ томъ, чтобъ отдавать преимущество старому поверью предъ новыми мудрованіями. Я началъ заниматься литовскимъ языкомъ. Слишкомъ мало познакомившись съ нимъ въ какихъ-нибудь четыре месяца, при другихъ занятіяхъ, я нашелъ въ лексиконахъ несколько словъ, которыя мне показались напоминающими имена Руссовъ, сохранившіяся въ нашихъ летописяхъ, я прочелъ ихъ на лекцій, сознавшись въ недостаточности знаній въ литовскомъ языке, и просилъ обратить на нихъ вниманіе знаюшихъ. Вслдъ за тмъ, я получилъ отъ своихъ слушателей несколько замчаній и, напечаталъ свою гипотезу Г. Летгола обличилъ меня въ неверности. Неправильность нкоторыхъ приведенныхъ мною словъ положительно зависела отъ опечатокъ. Что г. Летгола могъ открыть у меня ошибки — очень естественно, когда я не зналъ по-литовски — и мн бы оставалось поверить ему и воспользоваться его замечаніями, но тутъ ко мне стали присылать письма природные Литвины, обличавшія Летголу и меня разомъ, и притомъ — негде правды деть — противоречивым другъ другу. Одно изъ нихъ, носившее наиболее ученый отпечатокъ и писанное действительно спеціалистомъ-филологомъ, г. Летувисомъ, я, по его желанію, напечаталъ въ Северной Пчел. Печатать другія я не имелъ права, а некоторый писаны были въ форме, неудобной для печати, такъ что мне нужно было бы составлять самому статьи по нимъ. Я остался въ совершенномъ недоуменіи, кто правъ, кто не правъ,— да притомъ и подтвержденіе теорій посредствомъ сходства словъ было слишкомъ второстепенное. Продолжать же учиться по-литовски я не вижу необходимости, потому что вопросъ о происхожденіи Рюрика не считаю настолько важнымъ, чтобъ употребить на него время, которое можетъ быть отдано изученію эпохъ более жизненныхъ и интересныхъ для мысли. Происхожденіе Руси изъ Литовскаго міра я считалъ и считаю гипотезою, въ моихъ глазахъ, тверже норманской, но все-таки гипотезою. Я не отрицаю возможности отказаться отъ нея и, пожалуй, принять хоть норманство, если представятся доказательства. Итакъ, вы напрасно меня упрекаете, будто я утверждалъ о томъ, чего не зналъ: я только предполагалъ, а не утверждалъ. Разница большая съ деломъ о народности Сковороды: здсь я не предполагаю, а достоверно знаю, и не можетъ быть возможности, чтобы кто-нибудь доказалъ неверность техъ фактовъ, которые я привелъ въ доказательство народнаго значенія этого лица въ Малороссіи.