Исследования, замечания и лекции, М. Погодина..., Кавелин Константин Дмитриевич, Год: 1847 читать онлайн, скачать электронную книгу fb2, pdf бесплатно

Время на прочтение: 72 минут(ы)

ИЗСЛДОВАНІЯ, ЗАМЧАНІЯ И ЛЕКЦІИ, М. Погодина, о Русской Исторіи. Изданы Императорскимъ Обществомъ Исторіи и Древностей. Россійскихъ. Москва. 1846. Три тома.

Статья вторая и послдняя.

Третій томъ ‘Изслдованій’, по нашему мннію — лучшее, что только когда-нибудь написалъ г. Погодинъ. Въ нашей исторической литератур рдко встртишь подобную книгу, особливо въ послднее время. За исключеніемъ лекціи о формаціи государства и параллели русской и европейской исторіи относительно начала — слабыхъ и очень-неудовлетворительныхъ, — вся собственно-историческая, критическая часть превосходна. Мы вовсе не хотимъ этимъ сказать, что въ этомъ том вс выводы и разсужденія равно хороши и неоспоримо-истинны. Напротивъ, здсь мы находимъ очень-много положеній, съ которыми никакъ не можемъ согласиться, есть статьи, обработанныя или слабо или слабе остальныхъ. Наконецъ, односторонній взглядъ автора выступаетъ здсь рзче, ярче бросается въ глаза, нежели въ первыхъ двухъ томахъ. По эти недостатки съ избыткомъ выкупаются неотъемлемыми достоинствами: единствомъ мысли, строгою послдовательностью, большимъ остроуміемъ и проницательностью. Читая третій томъ, всякій согласится, что односторонній взглядъ автора не только не можетъ быть вмненъ ему въ недостатокъ, но составляетъ его силу, есть одно изъ главныхъ его достоинствъ. Только такой взглядъ далъ ему возможность подмтить и освтить новымъ свтомъ многія черты нашего древняго быта, до-сихъ-поръ ускользавшія отъ вниманія изслдователей. Цпу книги еще возвышаютъ параллельныя мста изъ исторіи другихъ сверныхъ, скандинавскихъ народовъ. Врный мысли, что наши Варяги-Русь были Скандинаво-Германы, авторъ безпрестанно, почти на каждой страниц, сопоставляетъ извстія нашей лтописи съ мстами изъ сверныхъ сагъ, изъ новйшихъ лучшихъ сочиненій о скандинавскихъ народахъ, и этимъ придаетъ жизнь и яркій колоритъ нашимъ скуднымъ сказаніямъ. Силу, значеніе параллельныхъ мстъ онъ, впрочемъ, не перецниваетъ. Онъ понимаетъ, что они значатъ въ историческихъ изслдованіяхъ.

Читатели замчаютъ’, говоритъ онъ (стр. 367, примчаніе 851), ‘что я не зд провожу параллель между исторіей Норманновъ у насъ и исторіей Норманновъ въ прочихъ странахъ ‘Европы, и вижу везд отраженіе одного народа. Я очень понимаю, что ‘параллель, особенно въ нкоторыхъ мстахъ, подвергается возраженіямъ, даже благовиднымъ: можно-де и изъ другихъ исторій подобрать соотвтственныя явленія. Да — можно, но не въ такой совокупности и послдовательности, притомъ, я предлагаю параллель только какъ поясненіе, дополненіе къ прочимъ главнымъ доказательствамъ единства’. О каждомъ предмет авторъ сначала выписываетъ вс мста изъ лтописи, потомъ сравниваетъ ихъ между собою, выводитъ результаты и въ заключеніе подводитъ сходныя извстія изъ исторіи сверныхъ народовъ. Методъ самый врный. Наконецъ, даже тонъ изслдованій въ третьей части гораздо-спокойне, безпристрастне. Вообще, эта книга представляетъ отрадное явленіе въ нашей литератур.

Весь третій томъ посвященъ разршенію вопроса, поставленнаго, какъ мы видли, еще во второмъ: какъ соединились пришельцы съ туземцами? другими словами: при какихъ условіяхъ зачалось русское государство? Событія этого времени такъ извстны, что мы не хотимъ утомлять читателей ихъ повтореніемъ. Отмтимъ здсь только результаты, которые кажутся намъ новыми, принадлежащими г. Погодину.

На страниц 11 замчено, и, кажется, не безъ основанія, что Варяги или прізжали къ намъ за данью изъ-за моря, или оставляли, сборщиковъ, подобныхъ татарскимъ баскакамъ, на страниц 12 мы находимъ, что Норманны, принудившіе насъ платить имъ дань, составляли, вроятно, особливый народъ, племя, которое попреимуществу называлось Варягами (какъ Словенами по преимуществу назывались Новгородцы). Посл ихъ изгнанія опять были призваны Варяги. Но какіе? Предположеніе, что т же самые, которые прежде были, или что будто Варяги явились у насъ завоевателями, не выдерживаетъ критики. Г. Погодинъ думаетъ (стр. 24), согласно съ Арцыбышевымъ, что призваны были не изгнанные, а другіе, тоже Норманны, для того, чтобъ защищать призвавшія племена отъ нападеній ихъ единоплеменниковъ. Это представится очень-вроятнымъ, если мы вспомнимъ, что со времени призванія Рюрика съ братьями, нападенія Скандинавовъ на Россію совершенно прекратились. Нсколько параллельныхъ событій еще боле поясняютъ возможность такого призванія.— Все это врно, только въ нкоторыхъ частныхъ разсужденіяхъ мы не можемъ согласиться съ авторомъ. На страниц 17 находимъ критику мннія Карамзина. Мнніе очень-плохо и натянуто, но и критика нехороша. Мы не видимъ, напримръ, почему бы не могло совершиться въ-продолженіе трехъ лтъ все то, что предполагаетъ Карамзинъ въ промежутокъ времени между изгнаніемъ Варяговъ и призваніемъ Руси. Не надобно забывать, что вс обстоятельства, разсказанныя Карамзинымъ: неразумное правленіе бояръ, междоусобіе, страданіе народа — могли быть приготовлены заране, а безъ того и не могли быть. А г. Погодинъ находитъ, что нужно для всего этого гораздо-больше трехъ лтъ. Также несправедливо его мнніе, будто-бы ‘управленія Варяги не могли имть никакого, черезъ 200 лтъ еще едва оно начинается’ (стр. 19). Еслибъ у насъ не было никакого другаго извстія, кром словъ, сказанныхъ Варягамъ-Руси нашими и финскими племенами, да мста въ лтописи о введеніи смертной казни при Владимір — и тогда мы убдились бы, что г. Погодинъ не правъ. Дале, на той же страниц, мы находимъ предположеніе, ни на чемъ неоснованное, что у Славянъ не было вовсе бояръ. Если званіе боярина принесено къ намъ, отъ-чего же мы находимъ его у нкоторыхъ другихъ славянскихъ племенъ?— Прочія возраженія Карамзину (стр. 20) такъ слабы, что и не заслуживаютъ опроверженія, напоминая собою неудачныя соображенія, которыми г. Погодинъ хотлъ доказать невроятность нкоторыхъ сказокъ у Нестора. О возраженіяхъ противъ мннія, что Славяне были завоеваны Варяго-Руссами, мы скажемъ посл. Здсь замтимъ однако, что несправедливо говоритъ авторъ (стр. 21), будто у насъ не было слдовъ завоеванія. Вся система управленія древней Россіи скоре заставляетъ принять завоеваніе, чмъ мирное пришествіе, и только положительныя слова лтописи принуждаютъ изслдователя искать другихъ объясненій для этой системы. Это видитъ и г. Погодинъ. Сравнивая начала русскаго и западно-европейскихъ государствъ, онъ говоритъ, что занятіе Россіи Варяго-Руссами было сходно съ завоеваніемъ, а въ возраженіяхъ г. Киревскому (стр. 533) откровенно сознается, что гораздо-легче возражать тому, кто не допускаетъ никакого сходства между занятіемъ и завоеваніемъ, нежели противоположному критику, который сталъ бы утверждать, что Россія была завоевана.— Дале, желая доказать, что призваны были не изгнанные, а другіе — дло само-по себ очень вроятное — г. Погодинъ прибгаетъ къ натяжк и приводитъ нсколько мстъ изъ Нестора, изъ которыхъ будто-бы видно, что Несторъ различалъ Руссовъ, призванныхъ и поселившихся у насъ, отъ Варяговь вообще. Различіе видно, правда, но только здшнихъ Варяговъ отъ служившихъ и приходившихъ на время, а не Варяговъ вообщце отъ Варяго-Руссовъ. Слова: ‘Хрестеянскую Русь водиша рот въ церкви св. Ильи, мнози бо бша Варязи хрестеяни,’ показываютъ только, что Русь были Варяги, никакъ не боле. Словомъ, изъ все то этого въ пользу мннія г. Погодина ровно ничего не слдуетъ,— На страниц 25, авторъ говоритъ, что ‘Новгородцы звали къ себ князей преимущественно для защиты’, чего, однако, лтопись не говоритъ. Въ параллельномъ мст, приведенномъ изъ Деппинга о призваніи Роллона жителями Руана, сказано, что послдніе хотли признать его дюкомъ съ условіемъ, чтобъ онъ ихъ защищалъ и судилъ по праву. И отсюда видно, что защита была не главнымъ, не единственнымъ поводомъ къ призванію. Вообще, напрасно г. Погодинъ оставляетъ въ тни слова Нестора, они слишкомъ-ясны и опредленны.

Третья глава посвящена Рюрику и событіямъ его времени. Особенно интересно опроверженіе мннія профессора Крузе, который думаетъ, что нашъ Рюрикъ и Рюрикъ франкскихъ лтописей одно и то же лицо. Опроверженіе основано на соображеніяхъ хронологическихъ.— Слова пояша по себ всю Русь, авторъ правильно переводитъ: взялъ съ собою всхъ Руссовъ, отступая въ этомъ случа отъ мннія Карамзина и другихъ.— Первымъ мстопребываніемъ Рюрика былъ не Новгородъ, а Ладога.— На страниц 57-й, авторъ переходитъ къ важному для того времени вопросу: въ чемъ состояло достоинство князя? Ршеніе его кажется намъ неудовлетворительнымъ. ‘Главная цль Новгородцевъ’ говоритъ онъ ‘была — имть защитниковъ отъ Варяговъ, которые всегда могли грозить ихъ земл’. Въ этомъ случа, авторъ очевидно отступилъ отъ правила, котораго придерживается везд очень-строго, и за нарушеніе котораго часто укоряетъ своихъ противниковъ: онъ не основывается на прямомъ свидтельств лтописи, гд сказано только: ‘изгнаша Варяги за море, и не дата имъ дани и почата сами въ соб володти и не б въ нихъ правды и вста родъ на родъ, быша въ нихъ усобиц, и воевати почаша сами на ея. Рша сами въ себ: поищемъ соб князя, иже бы володлъ нами и судилъ по праву. Идоша за море къ Варягомъ и Руси Рша Руси… земля наша велика и обильна, а награда въ ней нтъ, да поидте княжитъ и володти нами’. (Лаврент. лтоп. стр. 12). Что къ намъ пришло вслдствіе этого призыва цлое войско — ничего не значитъ. Это могло быть дйствіемъ произвольнымъ со стороны Руси, безсознательно-добродушно дозволеннымъ со стороны призывавшихъ. Плата, назначенная Олегомъ въ 300 гривенъ ‘мира для’, нисколько не доказываетъ, что Русь была призвана союзными племенами съ цлью защищать ихъ отъ набговъ Норманновъ, ибо Олегъ могъ возложить ее на Новгородцевъ для того, чтобъ обезопасить свои владнія посл того, какъ онъ самъ отправился, дале на югъ. Вообще, мы не можемъ понять, почему авторъ не хочетъ принять призванія такъ, какъ оно разсказано лтописцемъ, и отъискиваетъ другія причины, на которыя у послдняго нтъ даже намека? Г. Соловьевъ, въ своемъ разсужденіи объ отношеніяхъ Новгорода къ великимъ князьямъ, весьмаостроумно и основательно замтилъ, что такое призваніе повторялось нсколько разъ въ исторіи Новгорода. (Мы прибавимъ отъ себя, что то же видимъ весьма-часто и въ другихъ частяхъ Россіи въ періодъ удловъ.) Сами собою Новгородцы не могли управляться. Это свойство и необходимая принадлежность всхъ юныхъ полупатріархальныхъ, граждански неустроенныхъ обществъ. Какъ только лтъ князя — возникаетъ страшная неурядица, междоусобія, и Новгородцы посылаютъ къ какому-нибудь князю идти къ нимъ княжить, водворить тишину и правый судъ. Можетъ-быть, этотъ случай, разсказанный въ лтописи, не былъ первымъ, а если онъ и былъ первымъ, то легко объясняется тмъ, что Новгородцы и другія племена не могли согласиться^ кого выбрать въ князья изъ своей среды, когда явилось нсколько родовъ, равныхъ между собою, изъ которыхъ каждый имлъ большія партіи. Подтвержденіемъ нашей мысли служитъ извстіе о призваніи, сохранившееся въ никоновской лтописи. Тамъ говорится, что долго спорили племена, кого избрать: одн предлагали Козаровъ, другіе Полянъ, Дунаичей и Варяговъ, нкоторые изъ своей среды. На этомъ мст, конечно, нельзя твердо основываться, потому-что въ никоновской лтописи много вставокъ и позднйшихъ дополненій. Но когда авторъ изъ однихъ соображеній хочетъ построить свой взглядъ, мы въ прав сослаться на это мсто. Изъ него прямо видно, что главнымъ вопросомъ при избраніи было внутреннее устройство, порядокъ страны, а не защита ея отъ вншнихъ враговъ. Это, конечно, не значитъ, что вопросъ объ охраненіи земли не могъ тогда же возникнуть. Даже весьма-вроятно, что онъ склонилъ выборъ на сторону Варяговъ-Руси, сосднихъ и дружественныхъ Норманнамъ. Но мы думаемъ, что это обстоятельство не было первое, главное, а скоре второстепенное. Г. Погодинъ видлъ это и говоритъ (стр. 57): ‘Но они звали Князей вслдствіе междоусобія? Междоусобіе началось у нихъ по изгнаніи Варяговъ, вслдствіе перваго общаго дйствія, какъ догадывался и Шлецеръ, потому, можетъ быть, что всякое племя желало первенствовать: прекратить междоусобіе — это была временная нужда, а безопасность — всегдашняя’.

Опять толкованіе совершенно-произвольное! Лтопись прямо говоритъ: ‘не б въ нихъ правды, и вста родъ на родъ, быша въ нихъ оусобиц, и воевати почаша сами на ея’. Здсь нтъ и намека на то, чтобъ племена ссорились между собою: внутри ихъ происходили междоусобія, и родъ возставалъ на родъ.

И такъ, внутреннее управленіе было главнымъ, первымъ мотивомъ при избраніи трехъ братьевъ. Г. Погодинъ думаетъ на оборотъ и говоритъ, что князю очень-рдко случалось принимать участіе въ управленіи внутренними, особенно судными длами. Въ доказательство онъ приводитъ, что еще въ XIII, XIV и слдующихъ вкахъ Новгородцы говорили: а безъ посадника теб, княже, не судити (стр. 58). Но это мсто говоритъ противъ г. Погодина. Изъ него слдуетъ, во-первыхъ, что князь судилъ, во-вторыхъ, что онъ судилъ сначала одинъ, а потомъ уже съ посадникомъ, иначе не для чего было бы и включать это условіе въ договоры. Послднее подтверждается и цлымъ ходомъ развитія новгородскаго внутренняго быта. Ограниченія княжеской власти появляются здсь уже позже, когда Новгородъ сдлался политически-самостоятельнымъ. Въ-отношеніи къ суду и судопроизводству, мы имемъ на это и прямыя и косвенныя доказательства. Къ прямымъ относится ‘Русская Правда’, которая, какъ признаетъ самъ г. Погодинъ, есть законодательство новгородское. По синодальному списку ‘Правды’, слдовательно, не позже XIII вка, передъ княземъ происходилъ судъ о наслдств, на княжій дворъ приводили татя, схваченнаго ночью на дл, и продержаннаго до разсвта. Не говоримъ уже о продаж и впрахъ, которыя сбирались въ пользу князя почти съ каждаго дла. И такъ, участіе князя въ судныхъ длахъ и рано и несомннно. Дале, изъ лтописи мы знаемъ, что Владиміръ Мономахъ (XII в.) призывалъ къ себ на судъ Новгородцевъ и заключилъ нкоторыхъ изъ нихъ. Это заставляетъ насъ не безъ основанія думать, что ограниченія княжеской власти въ судныхъ длахъ тогда еще не было, и что оно возникло позже. Намъ могутъ, пожалуй, возразить, что въ Кіев Мономахъ могъ судить при посадник, но это невроятно, потому-что въ позднйшихъ условіяхъ Новгородцы всегда обязывали князей не судить ихъ вн новгородской территоріи. Причина понятна: подсудимые въ чужой земл не были ничмъ обезпечены. Итакъ, ограниченіе княжескихъ правъ пришло посл.То же должно сказать и въ-отношеніи всхъ другихъ княжескихъ правъ. Даже въ духовномъ управленіи тотъ же порядокъ развитія. Въ XI вк, Ярославъ поставилъ въ Новгород епископа Луку Жидяту, а митрополитъ Ефремъ черезъ нсколько лтъ вызвалъ его въ Кіевъ и осудилъ, въ-послдствіи же, архіепископы новгородскіе не спшили въ Москву для поставленія, управляли епархіей по одному избранію и спорили съ митрополитами за мсячный судъ и подъзды. Такимъ-образомъ, сначала, князь управлялъ Новгородомъ своими посадниками, намстниками или посредствомъ князя, своего сына или внука, который былъ тамъ на правахъ княжескаго правителя. Новгородъ былъ тогда подчиненъ великому князю кіевскому наравн со всми прочими областями Россіи. Но когда власть великаго князя ослабла, новгородцы этимъ воспользовались и стали управляться сами собою. Съ этого времени начинается избраніе князей, избраніе владыки и постепенное ‘ ограниченіе княжескихъ правъ, сдлавшееся особенно необходимымъ, когда князья получили осдлость въ своихъ вотчинахъ-княженіяхъ, и стали пытаться обратить и Новгородъ въ свою полную, наслдственную вотчину.Такой же ходъ развитія былъ и въ остальной Россіи. Мы имемъ положительныя свидтельства, что уже въ XII вк княжескіе тіуны судили и взимали виры и продажи. Къ такимъ свидтельствамъ относится разсказъ лтописи о вступленіи на княжескій престолъ Игоря Ольговича и объ убіеніи Андрея Боголюбскаго. При Іоанн III начинаютъ показываться слды ограниченія княжескихъ правителей и судей выборными, цаловальниками, потому-что произволъ и корыстолюбіе первыхъ были разорительны, невыносимы. При Іоанн IV, эта система судоустройства и администраціи развита подробно и стала общею, исключительною въ тогдашней Россіи. Что въ Новгород сдлалось въ-слдствіе его политической независимости, то въ остальной Россіи старались сдлать московскіе цари, когда стали обращать вниманіе на внутреннее устройство государства. Такимъ-образомъ, и свидтельства источниковъ, и наведенія, и аналогическое развитіе въ областяхъ, имвшихъ совершенно-различное устройство — все заставляетъ насъ думать, что въ Новгород съ самаго начала князь былъ судьею, и ограниченіе его другими выборными судьями есть явленіе позднйшее, относящееся къ тому времени, когда въ немъ утвердилось народовластіе.

Чтобъ отстоять свою мысль, чтобъ набросить сильное подозрніе на извстіе лтописи о призваніи иноземцевъ для внутренняго распорядка, для водворенія правды и тишины, г. Погодинъ прибгаетъ, наконецъ, къ послднему, чрезвычайному средству. На стр. 58, прим. 90, онъ говоритъ: ‘Признаюсь, въ этихъ выраженіяхъ ‘слышится мн Норманнское преданіе: ‘не было ль какой Саги у насъ, посту ‘пившей въ повствованіе Нестора?’ — Мы думаемъ, что здсь авторъ, можетъ-быть, увлекся ложно-понятымъ чувствомъ, которое въ другомъ мст такъ несправедливо заставило его заподозрить чуждый голосъ въ простомъ ученомъ результат, ибо г. Погодинъ ршительно отступилъ отъ обыкновенной своей методы врить только источникамъ и не прибгать къ предположеніямъ, когда они совершенно не нужны. Пристрастіе къ извстнымъ любимымъ мыслямъ здсь взяло верхъ надъ наукой и строгой истиной. Читатели сами видятъ, что здсь нтъ никакихъ основаній отвергнуть сказанія и прибгать къ догадкамъ.

Посл того, какъ-будто недовольный еще приведенными доказательствами, г. Погодинъ ссылается на мннія Шлцера, Миллера, которые видятъ въ призванныхъ Варяго-Руссахъ только защитниковъ, предводителей, оберегателей границъ,— мннія, доказывающія только, что оба, какъ иностранцы, не довольно вникли въ древній русскій бытъ, чтобъ понять призваніе, какъ оно разсказано въ лтописи. Надобно быть Русскими, или ужь по-крайней-мр совершенно сжиться съ простымъ народомъ, чтобъ понять такое явленіе за тысячу лтъ назадъ. Слова г. Сенковскаго о значеніи нашего князя доказываютъ только, что онъ обратилъ особенное вниманіе на военное значеніе князя — не боле, ибо о томъ, имлъ ли князь участіе въ суд или нтъ, онъ не говоритъ ни слова.

Наконецъ, г. Погодинъ находитъ, что исключительно военное назначеніе князя подтверждается и послдовавшими событіями посл избранія: пребываніемъ Рюрика въ Ладог, преданіемъ о Вадим, оставленіемъ Новгорода Олегомъ, совершеннымъ отдленіемъ Новгорода при Святослав и, наконецъ, остальною исторіею этого города (стр. 59). Разсмотрвъ вс эти событія, мы найдемъ, что большая часть изъ нихъ говоритъ противъ мннія г. Погодина, прочія ничего не доказываютъ. Пребываніе Рюрика въ Ладог находитъ свое объясненіе въ извстіи Никоновской Лтописи, что ‘пришельцы бояхусь звринаго ихъ обычая и нрава’. Объ этомъ зврств говорятъ и арабскіе писатели. Преданіе о Вадим показываетъ только, что Новгородцы думали видть въ пришельцахъ князей по своимъ понятіямъ, но ошиблись, пришельцы стали ихъ грабить и притснять. О причинахъ оставленія Новгорода Олегомъ мы ничего не знаемъ. Можно насчитать много причинъ, одною изъ важныхъ, конечно, было желаніе быть ближе къ Византіи. Совершеннаго отдленія Новгорода при Святослав мы не видимъ. Напротивъ, настоятельное и дерзкое требованіе князя и слова: ‘если не дашь князя, мы найдемъ себ’, показываютъ только, что Новгородцы не могли жить безъ него. Это же мы видимъ и въ-послдствіи. Г. Погодинъ согласится съ нами, что необходимость защиты отъ вншнихъ враговъ не могла имть вліянія на такое дерзкое требованіе, ибо онъ самъ говоритъ, что Новгородцы платили дань за море ‘мира для’, и что до самой смерти Ярослава, вроятно, именно въ-слдствіе этого, дружескія отношенія между Россіей’ и Скандинавами не нарушались ни разу. Стало-быть, въ княз Новгородцы искали не защитника, а правителя. Наконецъ, вся исторія Новгорода блистательно доказываетъ, что они не умли управиться у себя сами-собою и нуждались въ посредничеств князя. Отсутствіе его всегда ознаменовывалось кровавыми сценами и страшными волненіями.

Въ-слдствіе всего сказаннаго, мы не видимъ никакого основанія отвергать причины призванія, выставленныя у лтописца, или перетолковывать ихъ по-своему, какъ сдлалъ Шлцеръ. Намъ кажется это событіе очень-простымъ и естественнымъ. Когда въ обществ по-преимуществу патріархальномъ нтъ головы, старйшины, раздоры и междоусобія рано или поздно должны возникнуть. Всего естественне они возникаютъ при избраніи въ старйшины. Взаимная зависть родовъ длаетъ невозможнымъ избраніе кого-либо изъ своей среды. Естественно, что прибгаютъ къ избранію совершенно-посторонняго, равно чужаго для всхъ избирающихъ. Сколько тяжебъ и теперь еще ршается у насъ въ простомъ народ тмъ, что спорная вещь отдается третьему, постороннему, и такимъ ршеніемъ остаются оба совершенію довольны.’ Такъ объясняетъ призваніе и Рейцъ въ своей ‘Исторіи Русскаго Законодательства’.

На страниц 60-й, по-поводу одного мста изъ лтописи, гд говорится о раздач ‘мужамъ’ городовъ, г. Погодинъ мимоходомъ касается важнаго вопроса, былъ ли у насъ при Варягахъ Феодализмъ или нтъ? И ршаетъ его отрицательно. По нашему мннію, такое ршеніе ошибочно. Изъ того, что Рюрикъ раздавалъ города своимъ сподвижникамъ, нисколько наслдуетъ, что Варяго Руссы принесли къ намъ Феодальную систему, это справедливо. Но мы думаемъ, что есть другія доказательства боле-важныя. Поводомъ, заставляющимъ предполагать у насъ феодальную систему при Варягахъ-Руси, мы считаемъ дружинное устройство послднихъ. Пришедшіе къ намъ съ Рюрикомъ являются боле его сотоварищами, нежели подданными. Если этого не видно именно при немъ, то это видно при послдующихъ князьяхъ этого періода. Дружина договаривается съ княземъ, присягаетъ ему, объявляетъ свое неудовольствіе, князья ею дорожатъ, даютъ ей часть изъ добычи, и мы не имемъ никакого повода думать, чтобъ они такъ поступали по доброй вол. Напротивъ, видно, что князь имлъ къ своимъ сотоварищамъ отношеніе договорное, а не основанное на государственныхъ началахъ, какъ въ-послдствіи. Это-то и заставляетъ насъ думать, что система управленія, принесенная къ намъ Варягами-Русью, была по всмъ вроятіямъ дружинная, т. е. феодальная, а не другая. Эта мысль подтверждается и нкоторыми фактами, на которые, какъ намъ кажется, г. Погодинъ слишкомъ-мало обратилъ вниманія, хотя онъ понимаетъ ихъ правильно. Еслибъ у насъ не было феодальной системы, для чего бы, кажется, было князю, въ трактатахъ съ Греками, выговаривать ‘уклады’ на города? Ясно, что Олегъ выговариваетъ часть на долю своихъ мужей, остававшихся въ этихъ городахъ. А изъ этого слдуетъ, что они находились не въ подданническомъ, а скоре въ вассальномъ отношеніи къ Олегу. Дале, г. Погодинъ длаетъ весьма-остроумное и, по нашему мннію, врное замчаніе, что имена, оканчивающіяся на ь или онъ въ игоревомъ договор означаютъ лица, отъ которыхъ отправлены послы къ Грекамъ. Кто же эти лица? По всмъ вроятіямъ, князья, получившіе въ Россіи владнія. Не возможно иначе объяснить этотъ фактъ. Еслибъ такъ не было, почему бы, кажется, Игорю не послать однихъ своихъ пословъ? И если его приближенные, товарищи, были его подданные, какъ они могли вмст съ нимъ посылать своихъ пословъ? Дале, Константинъ Багрянородный говоритъ, что съ наступленіемъ ноября мсяца русскіе князья оставляли Кіевъ и разъзжались по другимъ городамъ или въ земли подвластныхъ Руссамъ Славянъ, гд и проводили зиму, а со вскрытіемъ Днпра въ апрл, опять прізжали въ Кіевъ. Г. Погодинъ думаетъ, что подъ русскими князьями здсь разумются кіевскіе (стр. 255).. Но мы не видимъ никакого основанія къ такому толкованію, напротивъ, вмст съ другими доказательствами, особливо съ договорами нашихъ князей съ Греками, это интересное извстіе Константина-Багрянороднаго еще боле убждаетъ насъ, что въ Россіи былъ не одинъ князь, а многіе, которые находились, вроятномъ вассальномъ отношеніи къ великому князю, начальнику пришедшей къ намъ дружины. Послднее подтверждается мстами изъ договоровъ, въ которыхъ говорится о ‘князьяхъ сущихъ подъ рукою’ великаго князя кіевскаго, и ещеболе лтописью, въ которой именно сказано: ‘по тмъ бо городомъ сдяху велиціи князи, подъ Ольгомъ суще’.— Къ этимъ доказательствамъ, что кром кіевскаго были у насъ въ варяжскій періодъ и другіе владтельные князья, зависвшіе отъ перваго, присоединяются и другія. Въ лтописи говорится, что Рогволодъ ‘пришелъ иза морья, имяше власть свою и Полотьск, а Туры Туров, отъ него же и Туровци прозвашася’ (Лаврент., стр. 45). Что они, по-крайней-мр Рогволодъ, дйствительно владли этими городами потомственно, постоянно, видно изъ того, что Владиміръ отдалъ Рогнд и сыну ея, Изяславу, прежнее владніе Рогволода, по совту бояръ, которые сказали ему ‘воздвигни (ей) вотчину ея’. Потомъ мы находимъ въ лтописи, посл описанія похода Ольги на Древлянъ: ‘И взъложиша на ни дань тяжку: 2 части дани идета Киеву, а третья Вышегороду к Ольз, б бо Вышегородъ градъ Вользинъ’ (стр. 31). И такъ, часть дани шла къ Ольг (параллельное къ этому мсто мы находимъ нсколько страницъ выше, въ разсказ объ убіеніи Игоря: здсь дружина понуждаетъ князя идти въ дань, чтобъ поживиться ею вмст съ княземъ, а князь, желая получить больше, отсылаетъ дружину и отправляется опять въ дань съ немногими). Вмст съ тмъ видимъ, что и отъ Ольги былъ посланъ кто-то втрецію вмст съ послами Игоря, какъ ни темно слово искусеви. Вотъ все, что мы запомнили изъ лтописи въ подтвержденіе нашей мысли. Изъ соображенія всхъ этихъ фактовъ выходитъ, что, кром великихъ князей, были у насъ въ варяжскій періодъ и другіе князья, владвшіе городами, можетъ быть наслдственно,— князья, которые находились подъ властью великаго князя, но вмст съ тмъ получали часть изъ дави, собираемой имъ, посылали вмст съ нимъ пословъ, вмст съ нимъ вели торговлю, и не находились у него въ безусловномъ повиновеніи, судя по гордому отвту Рогнды на предложеніе Владиміра. Лтомъ, эти князья окружали великаго князя кіевскаго, ходили съ нимъ въ дань, въ походы, а на зиму разъзжались по своимъ владніямъ. Что съ ними сталось потомъ — мы не знаемъ, быть-можетъ, ихъ постигла одна судьба съ Рогволодомъ.

Что феодальная система, занесенная къ намъ Варягами Русью, не имла строгой, юридической опредлительности, не успла развиться и изъ личной обратиться въ территоріальную — это почти врно. Но мы и не хотли доказывать противнаго. Вся цль нашихъ выписокъ — показать, что князья кіевскіе сначала не управляли Россіей посредствомъ намстниковъ, посадниковъ, которые находились къ нимъ въ подданническихъ отношеніяхъ, что сначала эти князья-подручники были нчто боле обыкновенныхъ правителей, нетолько въ теперешнемъ смысл, но даже въ смысл удльнаго періода. (Мы разумемъ здсь не отношенія удльныхъ князей между собою, но ихъ отношенія къ посадникамъ и намстникамъ). Прибавимъ къ этому, что такой порядокъ вещей отозвался и въ политической систем Ярослава. Онъ роздалъ удлы своимъ сыновьямъ, подчинивъ ихъ старшему, кіевскому. Удльные князья не были намстниками послдняго, но какія были ихъ отношенія къ ихъ владніямъ? Разршить этотъ вопросъ, особливо съ самаго начала періода удловъ, чрезвычайно-трудно. Они были въ удлахъ полновластные господа и въ то же время удлы не были ихъ собственностью, потому-что они безпрестанно переходили изъ одного удла въ другой.Скажемъ въ заключеніе, что параллельныя мста, приведенныя г. Погодинымъ, доказываютъ противное его мннію, ярли далеко не намстники.

Общій взглядъ автора на княженіе Рюрика показался намъ страннымъ. Г. Погодинъ задаетъ себ вопросъ: ‘есть ли княженіе Рюрика событіе Новгородское или Всероссійское и въ какой степени? Здсь ли основаніе государства? Въ какой связи находится это происшествіе съ послдующими? Суть ли послдующія происшествія развитіе онаго и въ какой мр?’ (стр. 69) и отвчаетъ на нихъ такъ: ‘Это событіе принадлежитъ одному Новгороду, особенно потому, что преемникъ Рюрика оставилъ Новгородъ — и посл него все здсь пришло въ первобытное положеніе. Здсь на время только появилась новая гражданская форма, поэтому прибытіе Рюрика нельзя считать началомъ Русскаго Государства. Оно ничто иное какъ прибытіе Норманновъ въ Россію — Норманновъ, которые въ по’ слдствіи, въ теченіи шести вковъ (?) ославяниваясь, будутъ давать, по мр своего размноженія (?) гражданскую форму поселеніямъ племенъ Славянскихъ’ (стр. 70). Вся важность этого событія, связь его съ послдующимъ, въ Рюрик, родоначальник будущей династіи, государ ‘добровольно приглашенномъ, слдовательно пришедшемъ съ чувствами дружелюбными, а не враждебными’. Призваніе Рюрика — начало начала. Посл того, г. Погодинъ находитъ нужнымъ воздать честь Новгороду, ‘старшему сыну Россіи’, который признавалъ Рюрика, начальника династіи, преобразовавшей патріархальный славянскій бытъ.

Что сказать на все это?Странное благоговніе передъ частнымъ событіемъ помимо главнаго, передъ случайностью помимо необходимаго! Еслибъ умеръ Рюрикъ, не оставивъ преемниковъ — его мсто, вроятно, занялъ бы другой, была бы не рюрикова, а какая-нибудь другая династія, вроятно, тоже русско-варяжская, и дла бы отъ этого нисколько не перемнились въ главномъ, а перемнились бы только въ частностяхъ. Съ какими чувствами пришелъ къ намъ Рюрикъ — этого мы не знаемъ, а изъ призванія заключить нельзя, знаемъ только, что Варяги-Русь дйствовали у насъ такъ, какъ-будто-бы они завоевали Россію, и бунтъ Вадима, безпрестанныя возстанія подвластныхъ племенъ и множество другихъ фактовъ, которые собраны самимъ авторомъ въ конц книги, очевидно доказываютъ, что вопросъ о томъ, пришли ли Варяги-Русь къ намъ, какъ завоеватели, или по призыву,— вопросъ любопытства — никакъ не боле, какъ бы ни явились они въ Россію, но поступали они крутенько. Почему авторъ думаетъ, что Варяги-Русь осланянивались въ-продолженіе шести вковъ (если это только не опечатка) — понять не можемъ. Наконецъ, не знаемъ также, за что именно мы должны благодарить Новгородъ. Думаемъ, что, призывая къ себ князей, или допустивъ ихъ въ свою землю, Новгородцы мало объ насъ думали, сверхъ-того, мы знаемъ, что они и сами потомъ раскаялись. Еслибъ кто-нибудь, пообдавъ на дорог, оставилъ хлбъ, а другой голодный нашелъ его случайно и нался имъ досыта — не знаю, за что бы послдній сталъ благодарить перваго. Не ясный ли тутъ историческій мистицизмъ. Здсь онъ страненъ, и только, но часто онъ доводитъ до самыхъ ложныхъ выводовъ. Вс эти ни къ чему неведущія разсужденія заключаются слдующимъ очень-дльнымь и основательнымъ замчаніемъ, ‘Итакъ, здсь нечего еще говорить ни объ завоеваніи, ни о призваніи, нечего искать отсюда только слдствій призванія, и еще мене завоеванія, нечего основывать на этомъ отличіи отличія прочей Россійской Исторіи, отъ Исторіи всхъ европейскихъ государствъ. Причины этого отличія исторіи заключаются не въ этомъ единомъ событіи, а вмст со слдующими’. (стр. 71).

Въ IV глав находимъ изслдованія объ Олег. Отмтимъ только то, что намъ показалось неудовлетворительнымъ. На стр. 74 авторъ говоритъ, что Олегъ оставилъ Новгородъ совсмъ не думая возвратиться, и находитъ подтвержденіе этой догадки между-прочимъ въ томъ, что при Святослав Новгородъ, кром дани, нисколько не принадлежалъ кіевскому князю. Но, во-первыхъ, въ другихъ мстахъ г. Погодинъ говоритъ же, что вся зависимость заключалась въ дани. Въ этомъ смысл Новгородъ принадлежалъ Святославу. Во-вторыхъ, дани установилъ Олегъ у Славянъ (Новгородцевъ) уже посл взятія Кіева,слдовательно, Новгородъ принадлежалъ ему и тогда, когда онъ изъ него вышелъ съ мыслью не возвращаться. Ольга, по словамъ лтописи, ходила въ Новгородъ и уставляла по Мет погосты и дани, слдовательно, онъ находился подъ ея властью, когда она правила землей. Наконецъ, требованіе князя со стороны Новгородцевъ и отвтъ Святослава не даютъ намъ никакого права думать, что Новгородъ не принадлежалъ ему. Святославъ всю свою жизнь провелъ на войн, не заботясь о правильномъ внутреннемъ устройств своей земли. Новгородцы, прося у него князя, показали, что хотятъ отъ него зависть и признаютъ его власть, а отвтъ Святослава, можетъ-быть, столько же истолкованъ неугомонностію Новгородцевъ, сколько отдаленностію Новгорода отъ Греціи, юга, куда такъ и тянуло пришельцевъ Русь. Самое лучшее объясненіе ухода изъ Новгорода есть то, которое предлагаетъ г. Погодинъ: шли куда глаза глядятъ, и шли не думая, какъ и что они оставляютъ, не думая о зависимости или независимости страны посл ея оставленія.

Потомъ говорится о занятіи Олегомъ Кіева. Г. Погодинъ находитъ, что и здсь нтъ завоеванія (стр. 78).

‘Насиліе сдлано только противъ единоплеменниковъ, Аскольда и Дира. Тихіе Поляне столь же покойно стали называть своимъ господиномъ Олега, какъ прежде Аскольда и Дира и еще прежде Козаръ и Кія съ братьями. ‘Чувство, такъ-сказать, призванія оставалось при вид этой безпрекословной покорности, которою обезоружено было даже зврство Норманновъ. Это было спокойное занятіе — притомъ занятіе одного города малочисленною ватагою. Слдовательно, и здсь нечего говорить о завоеваніи и слдствіяхъ его’.

Удивительное желаніе хитростями обходить вопросъ! Изъ словъ г. Погодина выходитъ, что завоевать Славянъ было математически-невозможно. Мы, право, не понимаемъ, чего онъ хочетъ. Пришла дружина, шайка — какъ хотите назовите — съ свера, убила князя кіевскаго и овладла Кіевомъ. Авторъ находитъ, что это не завоеваніе, а занятіе, что Славяне обезоружили Варяговъ-Русь своею покорностію. Стало-быть, для завоеванія нужно сопротивленіе со стороны завоевываемыхъ? Странное, хотя и новое понятіе о завоеваніи! И какой герой былъ Рюрикъ, какъ великодушны его сподвижники! Славяне покорились имъ добровольно, и они, какъ истинные рыцари (впрочемъ, не дйствительно бывшіе, а вымышленные, въ романахъ), даровали имъ и жизнь и свободу! Правда, факты и этой эпохи и послдующей, удльной, доказываютъ противное, они показываютъ угнетеніе, разореніе земли пришельцами. Но что за нужда? Лтопись говоритъ, что пришельцы были призваны, слдовательно, они не завоевывали… Можно ли такъ обезображивать исторію готовыми теоріями и любимыми взглядами!

Рядомъ съ этой странной натяжкой мы находимъ весьма-дльное замчаніе, уже предложенное Рейцомъ, но не развитое такъ подробно, какъ здсь — замчаніе, что 300 гривенъ, которыми Обложилъ Олегъ Новгородцевъ, платились ими не кіевскимъ князьямъ, не оставшимся въ Новгород Варягамъ, а за море, чмъ и купленъ былъ у нихъ миръ.

Пятая глава занята изслдованіями о род кіевскихъ князей. Особенно интересно изслдованіе о происхожденіи Ольги. Авторъ, на основаніи историческихъ преданій и еще боле изъ характера дйствій Ольги доказываетъ, что она была варяжскаго рода. Все это изслдованіе ведено превосходно, блистательно. Впрочемъ, и въ этой глав мы нашли нсколько мыслей, съ которыми не можемъ согласиться. Такъ, напр. (стр. 121), г. Погодинъ думаетъ, что туземцы, т. е. земледльцы, не употреблялись Варягами на войну, и мста изъ Нестора, въ которыхъ исчисляются племена, давшія войско ‘заимствованы, вроятно, изъ домашней саги и должны означать только могущество Олега, какъ повелителя столь многихъ племенъ’. Г. Погодинъ говоритъ, что нигд въ древней лтописи даже о позднйшемъ времени нтъ ничего подобнаго и въ подтвержденіе этого мннія приводитъ слдующее мсто: ‘нача (Владиміръ Мономахъ) глаголати к Святополку, понужая его на поганыя, на весну… Дружина (Святополкова) рекоша: не веремя нын погубити смерьды отъ рольи… И рече Володимеръ: но се дивно мы, брате, оже смердовъ жалуете и ихъ коній, а сего не помышляюще, оже на весну начнетъ смердъ тотъ орати лошадью тою, и пр!

хавъ Половчинъ ударитъ смерда стрлою и поиметь лошадь ту, и жону его и дти, и гумно его зажжетъ’. Кажется, говоритъ онъ, что у земледльцевъ брались только лошади въ случа нужды. Едва-ли это такъ. Вс параллельныя мста, приведенныя г. Погодинымъ въ стать о мужахъ рюриковыхъ изъ извстій о Норманнахъ, доказываютъ противное: ярли должны были ставить конунгамъ войско. Но положимъ, это извстіе ничего не доказываетъ, потому-что эти войска могли быть набранныя изъ охотниковъ. Возьмемъ другіе примры: Норманны вовлекали въ свои походы и Славянъ, Гунны, Готы, Монголы тоже. Не знаемъ, почему бы того же самаго не длали Норманны и у насъ. Наконецъ, мсто, приведенное г. Погодинымъ, говоритъ прямо противъ него. Слова: не время нын погубити смерьды отъ рольи и отвтъ Владиміра:оже смердовъ жалуете и ихъ коній, показываютъ, что и смердовъ и ихъ коней брали на войну. Къ этимъ доказательствамъ присоединяются и самыя мста изъ лтописи, о которыхъ идетъ рчь: иде Олегъ на Греки, и поя множество Варягъ и Словенъ, и Чуди, и Кривичи, и Мерю и Деревлявы и т. д., всего двнадцать племенъ. Безъ ршительныхъ, ясныхъ свидтельствъ эти слова не могутъ быть отвергнуты, перетолковать ихъ не возможно.— Дале г. Погодинъ говоритъ: ‘Пришлое воинственнное племя Варяги-Русь разошлось съ князьями и мужами ихъ по всмъ главнымъ ‘городамъ или селамъ Славянскимъ, и ‘населеніе ихъ, вслдствіе этого прибавлевія, измнилось. Варяги-Русь сдлались основаніемъ городовыхъ дружинъ, военнаго сословія, которое дополнялось часто новыми пришельцами’. (Стр. 122).

Доказывая это положеніе разными свидтельствами, г. Погодинъ между-прочимъ ссылается на возстаніе Кіевлянъ и ршительный тонъ, которымъ они говорятъ съ князьями. Эту перемну въ тихихъ и кроткихъ Полянахъ, онъ приписываетъ вновь прившедшему къ нимъ норманскому элементу. По такое доказательство не убдительно. Въ Сверо-восточную Россію Варяги не приходили, однако и тамошніе жители говорили и дйствовали иногда довольно-рзко, даже Москва. А тамъ Варяговъ не было! Полянъ образовала и измнила исторія, опытность, а не приплывъ новыхъ стихій, иначе должно бы предположить, что паши Славяне переродились и столько же оваряжились, сколько Варяги ославянились, но перваго принять нельзя, и самъ г. Погодинъ не принимаетъ.— Такъ же разсуждаетъ г. Погодинъ о Новгород, и по нашему мннію такъ же неосновательно. Самое раздленіе на пятины кажется ему варяжскимъ. Нортумберландъ, говорилъ онъ, назывался также пятиною Англіи.Это сближеніе любопытно — не боле, большой цпы въ историческомъ разсужденіи оно не иметъ.

Въ VI глав говорится о дйствіяхъ кіевскихъ князей до кончины Ярослава, преимущественно о ихъ походахъ. И здсь такъ же, какъ и во всей книг, авторъ безпрестанно сравниваетъ дйствія нашихъ князей съ дйствіями конунговъ и вождей норманскихъ, и выставляетъ на первый планъ ихъ разительное сходство. О походахъ къ племенамъ славянскимъ онъ говоритъ слдующее: ‘Вроятно, Несторъ обращалъ вниманіе только на т, посл которыхъ то или другое племя начинало платить дань кіевскимъ князьямъ. О повторительныхъ онъ не упоминаетъ, разв въ случа сопротивленія племенъ’. (Стр. 135.)

То-есть, сказали бы мы, Несторъ записалъ только походы противъ племенъ неподвластныхъ, или возмутившихся, нехотвшихъ быть подвластными,— словомъ, одни походы военные. О мирныхъ походахъ съ цлью собрать дань онъ не говоритъ, потому-что они столько же отличались отъ военныхъ, сколько послдующіе походы московскихъ царей въ Троицкую Лавру отъ походовъ на Казань, въ Крымъ и т. д. Можетъ-быть, то же самое хотлъ сказать и авторъ, только слова его темны.

Эта глава, подобно другимъ, не обошлась безъ замчаній — не историческихъ, а какихъ-то странныхъ.

‘Характеръ походовъ варяжскихъ былъ у насъ иной, нежели въ прочей Европ: оно не являются грабителями и опустошителями. Это было безъ всякаго сомннія по той причин, что славянскія племена, тихія, смирныя, не раздражали ихъ, не представляли имъ никакого сопротивленія (на-пр. Поляне, Радимичи), не такъ, какъ на Запад, или представляли малое, (Древляне, Сверяне), исполняли тотчасъ ихъ требованія, кром Тиверцевъ, Вятичей, которые, кажется, пытались-было воспользоваться своею отдаленностію’ (стр. 138).

Съ чего же взялъ г. Погодинъ, что Варяги-Русь не являются грабителями, опустошителями? А разсказъ о поступк Игоря съ Древлянами, за который онъ былъ убитъ? Почитайте грамматы уставныя временъ Іоанна Грознаго: еще тогда намстники и ихъ люди такъ грабили области, что жители разбгались. Врядъ ли при Варягахъ-Руси было лучше. Еслибъ они были такъ добры, за что жь бы, кажется, племенамъ возмущаться — имъ, кроткимъ, мирнымъ Славянамъ, которые такъ охотно переходили изъ-подъ власти Козаръ подъ власть Аскольда и Дира, и изъ-подъ ихъ власти подъ власть Олега? А походы противъ одного и того же племени повторялись часто.

Потомъ говорится о походахъ противъ сосднихъ племенъ.По этому поводу авторъ вновь изслдовалъ вопросъ о мстоположеніи Тмуторокапи и опровергаетъ мнніе академика Шегрена, что подъ Чудью, платившею дань Руси, должно разумть сосднюю съ Новгородомъ, а не заволочскую Чудь, Емь искать на юго-восточномъ берегу Ладожскаго-Озера, въ Тихвинскомъ-Узд, а не въ Южной-Финляндіи. Потомъ о походахъ Руси въ Грецію, наконецъ, о междоусобіяхъ.

Глава VII посвящена военному длу въ этотъ періодъ. Методъ намъ понравился. Г. Погодинъ выписываетъ вс мста лтописи, гд говорится о войск, и потомъ длаетъ изъ нихъ выводы и заключенія. Правда, не всегда этотъ методъ вполн достигаетъ своей цли. Нужно, чтобъ мста говорили о предмет ясно, опредлительно,: но тамъ, гд мнніе основано боле на соображеніяхъ, чмъ на прямыхъ свидтельствахъ, выписка мстъ не ведетъ ни къ чему. Мы скажемъ еще объ этомъ въ-послдствіи. Также собраны мста и объ отрокахъ, гридняхъ. Почему г. Погодинъ думаетъ, что отроки были набольшіе изъ дружины — право, не знаемъ. Изъ приведенныхъ мстъ этого не видно. Сверхъ того, однхъ выписокъ лтописи не достаточно. Сколько намъ извстно, отроки были молодые люди знатныхъ фамилій, служившіе при княз, а вовсе не набольшіе въ дружин. О гридняхъ сказано, что они были всегда при княз въ вид тлохранителей. Отъ-чего же они были и въ Новгород въ этомъ період? О содержаніи дружины говоритъ авторъ очень-неопредленно,

‘Разумется, она имла содержаніе отъ князя, который получалъ дань по большей части естественными произведеніями. Это также ясно изъ Эймундовой саги. Можетъ быть, содержаніе, какъ князя, такъ дружины и воевъ, предоставлено было извстнымъ волостямъ, изъ которыхъ каждая обязывалась кормить, имть на своемъ содержаніи такое-то количество или отрядъ, тянуть къ такому-то городу. Въ Русской Правд читаемъ же мы исчисленіе, что должны получать въ постный и скоромный день Вирники съ ихъ отроками, но мудрено предположить подобныя распредленія и для воевъ’ (стр. 223 и 226).

Эта неопредленность очевидно происходитъ отъ ложнаго понятія автора объ отношеніи дружины къ князю. Извстно, что князь имлъ свою дружину, его приближенные свою, не говоря о тхъ, которые владли городами и областями. Каждый начальникъ содержалъ свою дружину, которая служила ему отчасти по найму, временно, отчасти была постоянная, и тогда дружинникамъ, можетъ-быть, предоставлялись на прокормленіе волости.Точно то же мы видимъ и въ-послдствіи.Содержаніе вирниковъ вовсе сюда не идетъ. Въ дани и добыч участвовала дружина, потому-что она имла къ предводителю не подданническое отношеніе.

Изображеніе норманской дружины по Стрингольму, дйствительно, разительно сходно съ отрывочными извстіями лтописи, и авторъ правъ, говоря: не кажется ли, что оно сдлано ?о Нестору? По въ перевод есть натяжки. На-примръ, Armring авторъ переводитъ словомъ гривна и говоритъ, что иначе нельзя перевести. Но кольцо, которое надвалось на руку, и гривна, которую носили на ше — большая разница.

Наконецъ, замтимъ, что въ исчисленіи русскаго войска пропущено показаніе арабскихъ писателей, которое находимъ въ другомъ мст въ разбираемой нами книг.

За исключеніемъ этихъ частныхъ недостатковъ, вся глава превосходна.

Глава восьмая, о древней русской торговл, какъ намъ кажется, еще лучше, еще совершенне. Это образецъ исторической критики, хотя со всми выводами мы тоже не можемъ согласиться. Читатели, вроятно, уже знакомы съ этой превосходной статьей, помщенной авторомъ въ ‘журнал Министерства Народнаго Просвщенія’, поэтому мы и не станемъ надъ ней долго останавливаться, и постараемся въ короткихъ словахъ разсказать ея содержаніе и главные результаты. Сначала говорится о торговл съ Греціей. Эта торговля велась изъ Кіева, Новгорода, Смоленска, Любеча (?), Чернигова и Вышегорода, по пути, давно извстному подъ названіемъ греческаго, и котораго подробное описаніе, равно какъ и самой торговли, находимъ у Константина-Багрянороднаго и Нестора. Эта торговля велась самими князьями. Кром того, по Днпру, Черному-Морю, Руссы торговали съ Черной Болгаріей, Хозарами и съ Сиріей, а по Волг и Каспійскому-Морю съ землями на югъ отъ Каспійскаго-Моря. По-крайней-мр есть извстіе, что они были въ Итил (Астрахани). На запад они вели торгъ съ дунайскими Болгарами и карпатскими странами — Венгріей, Галиціей и Богеміей, на сверъ съ балтійскими Славянами. Есть поводъ думать, что позднйшая торговля Новгорода, Пскова, Смоленска, Полоцка съ Даніей, островомъ Готландомъ и Любекомъ производилась очень-рано. Торговля Новгородцевъ съ Біарміей или Пермью и Югрою также весьма древняя.— Съ другой стороны, есть у арабскихъ писателей извстіе о торговл волжскихъ Болгаръ съ Visu, кажется, Весью, которые, какъ видно изъ лтописи, находились въ сношеніяхъ съ Новгородомъ и были извстны Варягамъ. Такимъ-образомъ, изъ туземныхъ и иностранныхъ извстій открываются слдующіе торговые пути: изъ Скандинавіи въ Гардарикъ,— изъ Скандинавіи въ Біармію, по Блому-Морю, — изъ Новагорода въ Кіевъ,— изъ Повагорода въ Весь, Пермь, Югру, Печору, къ Самоди,— изъ Кіева въ Константинополь, въ Корсунь, къ дунайскимъ Болгарамъ,-изъ Кіева въ Итиль (Астрахань), Булгаръ (около Казани),— изъ Булгаръ въ Итиль къ Веси,— изъ странъ каспійскихъ въ Итиль (стр. 277). Товары, которые составляли предметъ этой торговли и главныя торговыя мста въ Россіи тоже исчислены. Этими торговыми сообщеніями объясняются географическія свднія Нестора объ отдаленныхъ странахъ, равно какъ и Арабовъ о свер.— Вс эти свднія, почерпнутыя изъ лтописей и вообще письменныхъ памятниковъ, авторъ подтверждаетъ авторитетомъ Френа, Стрингольма, сенковскаго и въ особенности г. Григорьева, которые, на основаніи восточныхъ монетъ, во множеств находимыхъ въ Россіи и въ Сверной-Германіи, дошли въ главныхъ чертахъ до тхъ же результатовъ, вроятно, послужившихъ въ пользу и г. Погодину при его изслдованіяхъ. Какъ бы то ни было, это согласное мнніе многихъ ученыхъ очень-важно и должно освтить новымъ свтомъ древнйшую исторію сверо-востока Европы. Не довольствуясь этимъ, г. Погодинъ отъискиваетъ слды этой торговли гораздо-раньше, нежели какъ можно судить по непосредственнымъ даннымъ. Онъ связываетъ извстія о ней съ извстіями Геродота о торговл въ Сверо-восточной Европ и находитъ, что послдняя была лишь продолженіемъ первой.

Во всхъ этихъ изслдованіяхъ и догадкахъ много завлекающаго. Нтъ сомннія, что результаты очень-любопытны и, кажется, основаны на твердыхъ историческихъ данныхъ. Совсмъ тмъ мы осмливаемся думать, что авторъ въ окончательныхъ своихъ выводахъ увлекся слишкомъ-далеко. Говоря о торговл VIII, IX и X вковъ, онъ смотритъ на нее глазами нашего времени, придаетъ ей значеніе, котораго она, какъ намъ кажется, тогда не имла и не могла имть, и потому приписываетъ ей дйствія, подлежащія большому сомннію, по-крайней-мр ничмъ-недоказанныя. Извстно, что торговля и происходящія чрезъ нее безпрестанныя столкновенія между разноплеменными народами, жителями различныхъ странъ, только тогда порождаетъ богатство, гражданственность, образованіе, когда самъ народъ принимаетъ въ ней дятельное участіе, когда торговля есть плодъ его потребностей, которымъ онъ на мст удовлетворить не можетъ, и ищетъ восполнить недостающее у него мною собственныхъ произведеній на продукты чужихъ странъ и чужой промышленности. Возбужденныя потребности вызываютъ его на трудъ, на умноженіе своего, для того, чтобъ посредствомъ его пріобрсти нужное чужое. Кажется, такого значенія древняя торговля внутри Россіи не имла. Она была, вроятно, отчасти транзитная, отчасти не активная, а пассивная. О томъ и другомъ мы можемъ заключать и изъ самыхъ извстій объ этой торговл, и изъ послдующаго. Еслибъ она не была транзитная, отъ-чего бы, кажется, было прекратиться ей въ половин ХІ-го вка? Сильныхъ переворотовъ внутри Россіи, сколько извстно, тогда не было. Итакъ, переворотъ долженъ былъ произойдти или на свер, или на юг, которые вели между собою торговлю чрезъ Россію. Другаго объясненія нельзя придумать. Дале, еслибъ торговля была дятельная, а не пассивная, отъ-чего бы, кажется, остаться такому множеству восточныхъ монетъ? Самые изслдователи невольно пришли къ мысли, какъ намъ кажется, очень-врной, что покупалось у сверныхъ жителей (въ томъ числ и въ Россіи) больше, чмъ продавалось имъ южныхъ товаровъ. Торговлю активную уничтожить нельзя именно потому-что корень, цль ея — въ самомъ торгующемъ народ, тогда-какъ торговый путь, закупка товара можетъ, конечно, уменьшиться или вовсе исчезнуть, оставивъ по себ одни лишь воспоминанія, а иногда и не оставляя по себ никакихъ воспоминаній. Дале, судя по послдующему, мы имемъ то же право думать, что древнйшая торговля въ Россіи была отчасти транзитная, отчасти пассивная, по-крайней-мр по преимуществу такая. Нтъ ршительно никакихъ слдовъ высшаго образованія губерній, черезъ которыя пролегали торговые пути, въ сравненіи съ прочими. Въ XII вк, Владимірскій край былъ мало заселенъ и имлъ очень-немного городовъ (Суздаль и Ростовъ), только Новгородъ и Псковъ отличались отъ прочихъ большею гражданственностью. Наконецъ, торговля наша была пассивною до самого Петра-Великаго, который съ необыкновенными усиліями старался возбудить въ нашемъ купечеств желаніе и охоту самому торговать съ чужими краями, и хотлъ вырвать нашу торговлю изъ рукъ иностранцевъ, которые до него завладли ею совершенно. Вс послдующія мры торговой политики доказываютъ то же самое. Эти мры врядъ-ли были бы нужны, еслибъ мы издавна привыкли торговать съ чужими странами. Вотъ почему, повторяемъ, извстія о древнйшихъ торговыхъ путяхъ въ Россіи очень-важны, интересны и любопытны, но, обогащая насъ фактическими свдніями, служа къ объясненію частныхъ явленій и событій, они не могутъ совершенію измнить нашъ взглядъ на древнйшій русскій бытъ и заставить искать въ отдаленныя времена образованности, которая съ такими усиліями и пожертвованіями начинаетъ доставаться намъ только въ наше время.

Столько о стать вообще. Укажемъ теперь на нкоторыя частности, которыя намъ кажутся ошибочными. На страниц 255, г. Погодинъ приводитъ мсто изъ Константина-Багрянороднаго: ‘Россійскіе Князья, оставивъ со всмъ своимъ народомъ Кіевъ, разъзжались (въ ноябр) по городамъ своимъ или племенамъ…. а какъ Днпръ вскроется, то отъзжали назадъ въ Апрл мсяц въ Кіевъ, и вооруживъ…. суда, предпринимали обыкновенное путешествіе въ Грецію’. Подъ россійскими князьями г. Погодинъ разуметъ однихъ великихъ князей кіевскихъ. Но почему? Доказательствъ нтъ. Между-тмъ, слова по городамъ своимъ или племенамъ ясно указываютъ на областныхъ, а не кіевскихъ князей. Это же доказываетъ и мсто изъ договора Олега съ Греками: ‘въ стран нашей приходяще Русь да витаютъ у Св. Мамы, и после царство наше, да испишутъ имяна ихъ, и тогда возмутъ мсячинное свое перьвое отъ города Кіева, и паки изъ Чернигова, и изъ Переяславля и прочия грады’. Впрочемъ, объ этомъ было уже говорено выше.— На страниц 248, авторъ залаетъ себ вопросъ: какая мелкая монета означается словомъ куны — кожаная или серебряная, и говоритъ, что, кажется, послдняя, на томъ основаніи, что куны давались наемнымъ Варягамъ, а ихъ нельзя было удовлетворить монетою, имвшею лишь мстную цну. Но врядъ-ли это разсужденіе справедливо. Авторъ самъ приводитъ (стр. 113) разсказъ изъ Эймундовой Саги о сдлк Эймунда съ Ярославомъ, гд между прочимъ находимъ слдующее:

‘Эймундъ примолвилъ: сверхъ того долженъ ты отпускать на каждаго нашего воина по унціи серебра, а каждому начальнику лодьи платить еще по пол-унціи. Конунгъ возразилъ: ‘этого мы не можемъ. Эймундъ сказалъ ему: можешь, господарь, потому что вмсто этой платы мы примемъ бобровъ, и соболей и другое добро, какое здсь въ вашей земл водится въ изобиліи, оцнку же имъ будемъ производить мы сами’. Ошибка вся въ томъ, что авторъ непремнно хочетъ видть въ кунахъ кожаныя деньги, тогда-какъ он всего вроятне были куньи шкурки и тмъ охотне могли приниматься Варягами вмсто серебра и золота, что составляли предметъ торговли.— Поэтому намъ непонятно, на какомъ основаніи авторъ говоритъ, что во всхъ мстахъ лтописи, гд упоминается о кунахъ, всего мне можно разумть настоящія куницы. Если кожаныя деньги у насъ когда-нибудь и существовали, то едва-ли такъ рано, и мы думаемъ, что въ варяжскій періодъ разумть подъ кунами дйствительныя куньи шкурки всего вроятне и естественне.— Дале, на той же страниц находимъ слишкомъ-поспшное заключеніе, что слово скотъ есть очевидно слово норманское, потому-что skott {Тутъ явная ошибка, ибо слово это пишется Skatt, а не Skott. По-нмецки Schatz. Ред.} по-шведски значитъ сокровище, подать, плата. Можетъ быть и такъ, но гд доказательства? Если слово иметъ корень въ своемъ туземномъ язык, нельзя выводить его изъ иностранныхъ нарчій, не представивъ положительныхъ доказательствъ, что оно изъ нихъ заимствовано. Слдовательно, до очевиднаго при одномъ звукоподобіи далеко. Авторъ здсь увлекся норманскимъ элементомъ.

Глава IX иметъ предметомъ религію нашихъ Руссовъ и Славянъ. Въ этой глав много очень любопытныхъ и остроумныхъ замчаній, но въ то же время есть и натяжки, которыя бросаются въ глаза и внушены автору его любимою мыслью. Эти натяжки даже нисколько не согласованы съ общею ‘мыслью автора о нашемъ и вообще всякомъ историческомъ развитіи. Вообще, видно, что, взявшись за этотъ предметъ, авторъ крпко стоитъ за свою мысль, и началъ проводить ее не обращая внимая ни на что, мене всего на сказанное имъ же самимъ въ другихъ мстахъ сочиненія.

Сначала г. Погодинъ весьма-остроумно замчаетъ, что и въ-отношеніи къ нашему обращенію въ христіанскую вру первыми дятелями были Варяги, и что они были первыми христіанами — ‘такъ что христіанствомъ обязаны мы Варягамъ, точно также какъ и гражданскимъ устройствомъ’ (стр. 302). Это справедливо a priori и доказывается историческими свидтельствами. Но вотъ чего мы никакъ понять не можемъ: выписавъ вс мста изъ Нестора, гд упоминается о религіи и божествахъ въ варяжскій періодъ, авторъ говоритъ (стр. 304): ‘Вс эти мста относятся къ Варягамъ-Руси, а не къ Славя’намъ, представляютъ дйствія и врованія Варяговъ-Руси, а не Славянскихъ нашихъ племенъ, вс он слдовательно принадлежатъ Миологіи Варяго-Русской, Скандинавской, а не Славянской, и съ этой точки должны быть объясняемы. Такъ требуетъ здравый разсудокъ и историческая послдовательность. Въ первомъ мст мы находимъ даже и положительное подтвержденіе нашей мысли: ‘Ольга водивше (Греки) на роту и мужи его по Русскому закону кляшася оружіемъ своимъ и Перуномъ, богомъ своимъ, и Волосомъ, скотьимъ богомъ’. Можетъ ли быть какое сомнніе, что это были боги Норманнскіе, а не наши Славянскіе: Олегъ и мужи его, чистые Норманны, перваго поколнія, большею частію пришедшіе съ Рюрикомъ, не могли бы клясться чужими богами, богами, которымъ не врили: всякой клянется своею клятвою. Какъ посл нкоторые Варяги-Христіане присягаютъ въ Церкви по Христіанскому закону: ‘такъ и Олегъ клялся по своему Русскому закону’.

Силлогизмъ вренъ, и до-сихъ-поръ намъ нигд еще не случалось встртить его въ печатной книг. Г. Погодинъ первый замтилъ, что Варяги-Русь не могли клясться чужими богами и не могли принять чужой религіи въ короткое время, протекшее между пришествіемъ ихъ въ Россію и договорами съ Греками, но онъ длаетъ изъ этого выводъ поразительно-странный — что эта религія была не славянская, а норманская. Посл этого спрашивается: какъ же наши Славяне въ такое короткое время могли принять чужую религію? Это несравненно-трудне себ представить, нежели перемну ея у Варяговъ-Руси. Признаемся, для насъ эта загадка неразршима. Не только вс привыкли такъ думать, но дйствительно можно принять за несомннную историческую истину, что Перунъ и Волосъ были божества славянскія, а не норманскія. Сравненіе скандинавской миологіи съ той, о которой говорится въ нашихъ лтописяхъ, показываетъ, что между ними не было ничего общаго. Это приводитъ къ мысли, что наши Варяги-Русь не были чистые Норманны-Германцы, какъ мы уже замтили въ другомъ мст, и чего никакъ не хочетъ допустить г. Погодинъ. Онъ охотно жертвуетъ историческою вроятностью, правдоподобіемъ, охотно измняетъ естественный смыслъ фактовъ, охотно отступаетъ отъ законовъ историческаго развитія, такъ рзко защищаемыхъ имъ противъ своихъ противниковъ — и все для того, чтобъ спасти свое любимое положеніе, что Варяги-Русь были Скандинаво-Германцы. Странная настойчивость, особенно въ писател неумолимо-строгомъ къ неточностямъ другихъ изслдователей! Вообще, вся эта статья, за исключеніемъ самаго начала ея, гд г. Погодинъ такъ смло и прямо поставилъ вопросъ, очень, очень-слаба. Представимъ примры Константинъ Багрянородный говоритъ, что у насъ не было скотоводства. Г. Погодину, который везд буквально держится его словъ, это извстіе не нравится. Положимъ, что онъ правъ. По въ такомъ случа слдовало бы привести положительныя, ясныя доказательства, что въ этомъ отношеніи императоръ Константинъ ошибался, того требуютъ законы исторической критики. Вмсто этого, мы находимъ вотъ что (стр. 306): ‘Чтобъ у насъ не было скотоводства, (и потому скотій богъ поможетъ значить богъ стадъ) — это ни съ чмъ не сообразно, извстіе П. Константина Багрянороднаго, столько смущающее Сабинина, основано на какомъ нибудь недоразумніи, или иметъ смыслъ относительный, т. е., что на Руси рогатаго скота было меньше, чмъ у Печенговъ’.

И только. Не правда ли, такимъ-образомъ справляться съ историческими свидтельствами очень-немудрено? Принимая изъ нихъ что намъ нравится, отвергая что не по сердцу, очень-легко писать исторію. А какъ досталось покойному Каченовскому за точно-такія же сомннія!

Разборъ мннія протоіерея Сабинина, который въ нашемъ Перун и Волос видитъ скандинавскихъ Тора или Біорна и Одина, любопытенъ. Не понимаемъ, какъ можно, подобно Сабинину, изъ сходства двухъ-трехъ чертъ обычаевъ, при совершенномъ различіи всхъ прочихъ, выводить тождество двухъ религій!

Разсматривая дале наши божества, которыя и г. Погодинъ считаетъ русскими (т. е., скандинаво-германскими), онъ удивляется, какъ могли замшаться въ ихъ число два славянскія божества, Дажбогъ и Стрибогъ, и въ объясненіи говоритъ (стр. 310):

‘Можетъ быть, это были собственно Славянскія божества, которыя присоединены Владиміромъ къ его Русскому сонму. Можетъ быть, он соотвтствовали какимъ нибудь его божествамъ, и потому имъ допущены, равно какъ и Перунъ. Можетъ быть имена ихъ суть переводы Русскихъ именъ’.

Что это такое? Повритъ ли читатель, что подобныя вещи онъ встртитъ въ книг, посвященной ученымъ изслдованіямъ о предмет спорномъ, мало-извстномъ и изслдованномъ, и въ то же время крайне-важномъ для того времени?

И въ этой стать лучшую часть составляютъ безпрестанныя сближенія туземныхъ извстій съ извстіями, относящимися къ Германо-Скандинавамъ.

О введеніи христіанской вры въ Россіи сказано очень-мало, особливо посл подробныхъ изслдованій архимандрита Макарія. Мимоходомъ остроумно замчено, что спокойное, полюбовное принятіе новаго ученія (Славинами) совершенно соотвтствовало ‘мирному соединенію Варяговъ съ Славянами при первомъ зарожденіи государства’. Это тмъ боле врно, что ни распространеніе христіанской вры, ни водвореніе Варяговъ-Руси не было совершенно мирное.— Наконецъ, эту главу заключаетъ очень-интересное замчаніе, что въ Новгород есть слды римско-католическаго христіанства, занесеннаго, можетъ-быть, въ-слдствіе торговыхъ сношеній съ Готландцами и Норманнами. Мста, приводимыя въ подтвержденіе этой мысли, выбраны очень-удачно. Присоединимъ къ этому еще и извстіе изъ ‘Русской Правды’ о томъ, что въ постные дни, середу и пятницу, вирникамъ давали сыръ. Г. Погодину показалось это извстіе почему-то невроятнымъ, а почему — невидно.

Глава VI разсуждаетъ о грамотности, язык и образованіи въ варяжскій періодъ. Говорится о рукахъ у нашихъ Руссовъ, и потомъ о письменныхъ памятникахъ, начавшихся, какъ извстно, съ священнаго писанія. Засимъ находимъ довольно подробное исчисленіе этихъ памятниковъ. Самая интересная часть главы — о язык. Авторъ полагаетъ, что въ этотъ періодъ времени у насъ былъ языкъ русскій или скандинаво-германскій, языкъ церковный письменный, чужой хотя и сродственный, понятный. О немъ авторъ справедливо замчаетъ, что онъ всего вроятне близко подходитъ къ какому-нибудь славянскому нарчію, а не есть именно извстное нарчіе, ‘ибо Кириллъ и Мееодій, какъ Греки и иностранцы, переводя съ обработаннаго, развитаго, грамотнаго языка, на языкъ чистый, свжій, двственный, могли многое ввести, сотворить. Если же они были и Словене, то все не могли, въ своемъ положеніи, избгнуть многихъ грецизмовъ, какъ это случается и теперь съ самыми опытными переводчиками’ (стр. 356). Наконецъ, былъ и третій языкъ туземный, простонародный, который и тогда уже длился на нарчія и проглядываетъ въ сочиненіяхъ.

‘Всего нелпе мысль или положеніе, которое находится у насъ въ общемъ оборот, будто Русскій языкъ происходитъ отъ Славянскаго. Отъ какого Славянскаго? Отъ этого письменнаго, церковнаго?— Но какъ же, когда отъ этого одного языка произошли два, три, четыре нарчія, въ Кіев или Чернигов Малороссійское, въ Москв новое настоящее наше письменное, Великороссійское?— Какъ говорили тамъ, прежде нежели принесены были туда церковныя же книги? — Вотъ какая нелпость, которая кажется должна бы броситься въ глаза, ‘ которая однакожъ укрывалась до сихъ поръ отъ многихъ словесниковъ. — Нтъ, Милостивые Государи, нарчія Сербское, Болгарское (церковное), Чешское, Польское, Великороссійское, Малороссійское и прочія, современны,— это суть втви, произшедшія отъ одного корня въ незапамятное время. Ими говорили въ 9 столтіи такъ какъ говорятъ въ 19, (разумется каждое изъ этихъ нарчій образовывалось вслдствіе своихъ благопріятныхъ и неблагопріятныхъ обстоятельствъ, развивалось естественно и совершенствовалось искуственно, — и въ этихъ отношеніяхъ новое отличается отъ древняго).— Писалось же съ 9-го столтія у большей половины Славянскихъ племенъ на одномъ южномъ нарчіи, положимъ Болгарскомъ, которое для грамотевъ нашихъ, Великороссіянъ, Малороссіянъ, и прочихъ, ‘было чужимъ, мертвымъ. Ясно ли?’ (стр. 357 и 358).

Мысль чрезвычайно-врная, хотя и не новая. Она ужь давно въ ходу.

Вся большая VII глава посвящена обозрнію юридическаго быта и законодательныхъ памятниковъ варяжской эпохи. Изъ названія ‘Русской Правды’ авторъ выводитъ, какъ и надо было ожидать, что она была законодательствомъ русскимъ, т. е., варяго-германскимъ, а не туземнымъ, славянскимъ. Потомъ переходитъ къ юридическимъ обычаямъ нашихъ Варяго-Руссовъ, и наконецъ обозрваетъ вс извстія о нашихъ законахъ и юридическихъ обычаяхъ по лтописи. Мсто объ отмненіи виры и введеніи казни при Владимір авторъ находитъ затруднительнымъ и, перебравъ толкованія, оставляетъ необъясненнымъ, ибо предположительное толкованіе его не иметъ никакого основанія и нисколько не вроятно. Въ-самомъ-дл, невозможно слова епископовъ и старцевъ: рать многа, оже вира то оружьи и на коникъ буди разумть такъ, у тебя много войска, и ты можешь замнить себ виру: будь на коняхъ и веди войну, и добудешь’ (стр. 366). Не знаемъ, почему авторъ не обратилъ вниманія на толкованія Розенкамифа и Тобина (Ueber die Blutrache), самыя вроятныя изъ всхъ, хотя и не совершенно-удовлетворительныя въ отдльности. Въ большей части списковъ это мсто, съ нкоторыми измненіями, читается такъ:

‘Живяше Володиміръ въ страх Божіи, и умножишася разбойницы, и рша Епископи Володимиру, умножишася разбойницы, и почто не казниши ихъ? Онъ же рче: боюся грха. Они же рша ему паки: ты поставленъ еси отъ Бога на казнь злымъ, а на милованіе добрымъ: достоитъ ты казнити разбойникъ, но съ испытаніемъ. Володиміръ же отъвергъ виры, абіе нача казнити разбойникы. И рша Старцы Епископы: рать многа, а ежь вира, т на оружьи ина конехъ буди. И рече Володимиръ да тако буди. И живяша Володимиръ по устроенію Божію и ддню и отьчю’.

Тутъ повствуется о двухъ различныхъ событіяхъ, слдовавшихъ одно за другимъ и тсно связанныхъ между собою. Греческое духовенство, принесшее съ собою христіанскій и римскій взглядъ на частную расправу, не могло равнодушно смотрть на кровавую месть, которая тогда еще существовала въ обычаяхъ, и хотло ввести уголовныя наказанія. Вотъ что побудило его просить Владиміра отмнить кровавую месть и тсно связанную съ нею виру, и ввести вмсто ихъ казнь — уголовныя наказанія. Владиміръ согласился. Но такое нововведеніе слишкомъ противорчило нравамъ: они еще не успли смягчиться на столько, чтобъ было возможно введеніе боле-нравственнаго, гражданскаго порядка вещей. Весьма-вроятно, что не столько духовенство видло это, сколько народу и его старйшинамъ было не понутру нововведеніе Владиміра. Къ этому могли прзвзойдти и особенныя, случайныя обстоятельства, а именно безпрестанныя войны, требовавшія большихъ издержекъ, тогда-какъ доходы князя уменьшились вмст съ уничтоженіемъ виръ. Въ-слдствіе всхъ этихъ причинъ духовенство, а вмст съ нимъ и земскіе старйшины (объ которыхъ не упомянуто при прежнемъ представленіи духовенства), снова пришли къ Владиміру, вроятно спустя нсколько времени посл отмны виръ, и сказали ему, много войнъ, употреби виру на оружіе и коней, другими словами: возстанови виру, потому-что много войнъ, не на что запасать оружія и коней. Владиміръ на это предложеніе согласился и, возстановивъ виру, разумется, сталъ жить по ‘устроенію’ отца и дда, какъ было при нихъ.

Потомъ авторъ переходитъ къ ‘Русской Правд’. Новаго о ней мы не нашли здсь ничего. Все, что говоритъ г. Погодинъ, было уже сказано и полне и лучше. Онъ полемизируетъ противъ выводовъ Карамзина — но кто же въ наше время не знаетъ, что эти выводы очень-шатки, слабы и давно опровергнуты? Посл всего, что писано о ‘Русской Правд’, нельзя говорить о ней на нсколькихъ страницахъ, тмъ боле, что самыя противоположныя мннія о ней подкрпляются равно-сильными доказательствами, и ученая обработка этого предмета, вмсто того, чтобъ привести вопросы къ разршенію, сдлала ихъ еще боле-трудными и многосложными. Съ ‘Русской Правдою’ теперь почти то же, что съ вопросомъ о происхожденіи Варяговъ-Руси: одинъ разборъ мнній о ней составитъ самъ по себ цлую книгу, и можно сказать спасибо тому, кто за это возьмется, ибо такая работа очень-нелегка. Какъ и везд, г. Погодинъ подводитъ къ ‘Правд’ параллельныя мста изъ скандинавскихъ законовъ и другихъ памятниковъ, и положенія, встрчающіяся въ ‘Правд’, считаетъ скандинаво-германскими. Кровавая месть, судебные поединки, суды Божіи, онъ считаетъ принесенными къ намъ Варягами-Русью — мнніе, поражающее своею односторонностью и давно подвергнувшееся основательнымъ возраженіямъ. Должно бы, по-крайней-мр, опровергнуть эти возраженія, чтобъ имть право повторить мысль столько невроятную. Отзывы о Ярославовомъ устав о ‘Мостовыхъ’, и церковныхъ уставахъ Владиміра и Ярослава такъ кратки и поверхностны, что не заслуживаютъ упоминанія.

Обозрвъ поверхностно законы и законодательные памятники, г. Погодинъ переходитъ къ самому юридическому быту. Мста изъ лтописи о власти и значеніи князя удачно выбраны, и выводъ изъ этихъ мстъ довольно-удовлетворителенъ. Намъ кажется также очень-остроумнымъ замчаніе, что слово подданный, въ своемъ этимологическомъ значеніи, врно характеризуетъ первоначальныя, древнйшія отношенія князей къ племенамъ: они брали съ нихъ дань, и въ этомъ преимущественно выражалось тогда господство. Но особенно-хорошо представлено постепенное развитіе верховной власти князей въ эту эпоху. Въ этомъ отношеніи, авторъ превосходно воспользовался отрывочными извстіями лтописи (стр. 395 и 396).

‘Князь былъ сперва защитникомъ, предводителемъ сборной дружины, безъ твердой мысли о постоянномъ пребываніи. (Рюрикъ въ Новгород, Олегъ въ Кіев, Святославъ въ Переяславц). Преемство было очень неопредленно, подвергалось случайностямъ (посл Рюрика родственникъ Олегъ, а потомъ уже сынъ Игорь, посл Игоря на нсколько времени Ольга, и относилось преимущественно къ дружин. Потомъ Князья утвердились на одномъ мст, водворились (Владиміръ), сдлались владтелями земли, которая стала переходить дтямъ въ наслдство вмст съ дружиною (Владиміръ). Первая дружина Князя была сборная, вольная, зависящая отъ него, но не слишкомъ, боле или мене равная, а потомъ наемная, выборная, подчиненная (также съ Владиміра, а прежняя погибла съ Святославомъ). Впрочемъ, Князья владли собственно только тми городами, гд жили (Святославъ отдалъ Кіевъ Ярополку, и землю Древлянскую, не задолго покоренную, Олегу, а Новгородцы сами вытребовали себ Владиміра, грозя найдти другаго Князя, въ случа отказа), хотя всякій преемникъ былъ сильне своего предшественника, и ходилъ дальше его брать дань съ сосднихъ племенъ. Дань эта была сперва неопредленная (Рюрикъ), потомъ опредленная (Олегъ), отъ которой, однакожь, племена иногда отказывались, при благопріятныхъ для себя обстоятельствахъ (Древляне при Игор), потомъ принуждены были платить безпрекословно, а наконецъ возить сами въ Кіевъ (Радимичи къ Владиміру), привыкая между тмъ постепенно платить ее и повиноваться все одному роду. Они имли у себя сперва данщиковъ, потомъ Намстниковъ, потомъ Княжескихъ дтей (отъ Святослава, отъ Владиміра), а наконецъ Удльныхъ Князей (отъ Ярослава).— Кром дани, Князья, рдко сидя въ дом, принимали мало участія въ правленіи, а потомъ приняли оное за плату, какъ наемники (а се покони Ярослава), прежде нежели это званіе получило благороднйшее значеніе, а наконецъ сдлались законодателями — сперва повинуясь прошедшему, обычаю (по устроенію отню и ддню, Правда Русская), а потомъ съ намреніемъ устроить будущее. (Опытъ Владиміровъ о вир, опредленіе дтей Ярославыхъ, которое относится уже къ слдующему періоду.)’

Все остальное въ этой глав очень-слабо. Не говоря уже объ отдльныхъ изслдованіяхъ — въ единственномъ учебник, ‘Исторіи Русскаго Законодательства’ Рейца, сказано и боле и лучше. Принятая г. Погодинымъ метода выписывать вс мста изъ памятниковъ и изъ нихъ длать выводы о значеніи извстнаго слова, не всегда удачно приложена. Такъ, на-примръ, о слов ‘бояринъ’ приведено одиннадцать мстъ, и изъ всхъ ихъ ничего но выходитъ. Сверхъ того, здсь мы находимъ также безпрестанныя натяжки въ пользу лисиной мысли объ исключительномъ господств скандинаво-германскаго элемента въ эту эпоху,— натяжки тмъ боле очевидно, что он противорчатъ общеизвстнымъ историческимъ даннымъ. Такъ г. Погодинъ стоитъ за мнніе протоіерея Сабинина, что слово бояринъ происходитъ отъ скандинавскаго баерменъ, слдовательно, оно пришло къ намъ отъ Скандинавовъ. Однако мы знаемъ, что это слово есть и у другихъ славянскихъ племенъ, и самъ г. Погодинъ это знаетъ. Зачмъ же натягивать заимствованіе? То же должно сказать и о названіи люди. Не знаемъ, зачмъ непремнно выводить это слово изъ скандинавскихъ языковъ (въ которыхъ, правда, есть очень-близкое), когда оно встрчается и въ другихъ славянскихъ нарчіяхъ. Г. Погодинъ говоритъ, что у Славянъ этого слова нигд нтъ, но это не правда: въ любомъ польскомъ лексикон можно найдти слово ludzie, что те же, что наши люди. И смердъ, говоритъ г. Погодинъ, тоже принесенное слово. Опять неправда, потому-что въ актахъ другихъ славянскихъ народовъ мы находимъ названіе Smurdones и въ томъ же значеніи, въ какомъ употреблялось у насъ.

Вообразивъ себ однажды, что бояринъ слово скандинавское, г. Погодинъ говоритъ (стр. 401): ‘Куда же двались эти Бояре, равно какъ плица Княжескаго рода, кои мы замчаемъ при Рюрик и Игор — вотъ вопросъ любопытный и важный. Мы не видимъ почти никакихъ потомковъ отъ нихъ въ слдующемъ період, гд возобладалъ одинъ родъ Ярославовъ, и никакой аристократіи не могло ужъ завестись?— Я думаю, что первые Бояре наши положили свои головы въ несчастную войну Святослава въ Болгаріи, и потомъ вмст съ нимъ ‘отъ Печенговъ. Владиміръ привелъ съ собою новыя дружины, отъ которыхъ избралъ нсколько мужей, а прочихъ выпроводилъ въ Грецію. Дти и внуки его не имли нужды въ такихъ помощникахъ, потому-что са’мы начали размножаться.’

Все это — неосновательное разсужденіе и ненужный вопросъ — родилось въ-слдствіе ложной мысли, будто бояре были у насъ пришлые, а не свои. Откуда взялъ г. Погодинъ, что бояре у насъ когда-то исчезли? Не только нтъ столтія — едва ли можно указать на десять лтъ, въ которое бы о нихъ не упоминалось. Поэтому, напрасно говорить г. Погодинъ, что мы почти не видимъ ихъ потомковъ въ слдующемъ період. Были ли послдующіе бояре потомки первыхъ, или нтъ, мы не знаемъ, и даже не считаемъ особенно важнымъ знать. Но что бояре были — это мы знаемъ наврное. Отъ-того и вс послдующія разсужденія и догадки не имютъ въ нашихъ глазахъ никакого ученаго достоинства.

О муж, значеніе котораго очень-темно, мы не находимъ у г. Погодина ничего интереснаго. Онъ только затронулъ вопросъ, но далеко не исчерпалъ данныхъ для его ршенія На стр. 403, онъ говоритъ:

‘Мы знаемъ по распространенной Правд, что за оскорбленіе и умерщвленіе Княжа мужа платилось вдвое, чмъ за другаго человка: Бояре тамъ не упоминаются, слдовательно, ясно, что они разумлись подъ мужами.’

Странное заключеніе! Еслибъ оно и было вроятно, то оно далеко еще неясно. Но, судя по другимъ историческимъ даннымъ, оно даже и невроятно. Въ ‘Русской Правд’ мы находимъ статью подъ заглавіемъ: О Задниц (имніи, оставшемся посл кого-нибудь) Боярстй и о дружинн. Начинается она такъ: ‘Аже въ боярхъ, или въ дружин, то за Князя задница не идетъ’ (Это чтеніе по синодальному списку. Незнаемъ, почему г. Погодинъ позволилъ себ вмсто дружинн, поставить боярской дружин, что совершенно измнило смыслъ этого мста, столько важнаго для нашихъ юридическихъ древностей). Здсь ясно, дружинникъ различенъ отъ боярина, и мы видимъ, что они не одно и то же. Если теперь сообразимъ вс мста, въ которыхъ упоминается слово мужъ въ лтописи (они собраны у г. Погодина), то увидимъ, что подъ нимъ большею частію разумются дружинники. Такъ приводятъ къ присяг Олега и его мужей, такъ Олегъ посылаетъ своихъ мужей заключить миръ, за поединокъ съ Печенгомъ Владиміръ длаетъ побдителя великимъ мужемъ, вмст съ отцомъ, и т. д. Отсюда длается очень-вроятнымъ, что дружинники назывались мужами (хотя и нельзя сказать наоборотъ, что подъ мужами всегда должно разумть дружинниковъ). Этимъ объясняется и приведенное мсто въ ‘Русской Правд’, тогда-какъ при теперешнихъ понятіяхъ, что бояринъ и мужъ одно и то же, оно непонятно. Самое ршительное различіе бояръ отъ мужей находимъ мы въ граммат рязанскаго князя Олега (Истор. Akt. Т. 2) XIV вка, гд сказано: ‘Коли ставили по первыхъ прадди наши Святую Богородицю, Князь Великій Инъгваръ, Князь Олегъ, Князь Юрьи, а съ ними бояръ 300, а мужей 600′, и т. д.

Заключимъ слдующимъ: въ источникахъ есть весьма-недвусмысленныя указанія на различіе между боярами и мужами. Кто именно разумлся подъ послдними, мы не можемъ сказать по недостатку данныхъ. Но если предположить,— что не совсмъ невроятно, — что подъ ними разумлись попреимуществу дружинники, т. е. люди, отличавшіеся отъ другихъ только тмъ, что служили въ княжеской дружин, то изъ этого можно вывести нсколько заключеній, объясняющихъ и значеніе боярина и значеніе мужа. Званіе дружинни (если только можно его такъ назвать) было личное, неразрывно связанное съ службой. Отъ-того его можно было пріобртать, и оно не передавалось наслдственно. Званіе-же боярина было наслдственное, родовое, не жалуемое, и потому боле нежели вроятно, что оно было не принесенное къ намъ, а туземное, да иначе и трудно объяснить множество бояръ, которые находились въ древней Россіи везд, во всхъ городахъ. Утверждать, что это именно такъ было, мы не смемъ, потому-что эти выводы основаны на предположеніи. Но мы можемъ ршительно сказать, что г. Погодинъ не имлъ никакого основанія разумть въ ‘Русской Правд’ подъ бояриномъ — мужа, когда мужъ и бояринъ — не одно и то же. Прибавимъ къ этому еще вотъ что: изъ того, что въ ‘Русской Правд’ упоминается княжъ мужъ, а не бояринъ, мы видимъ не тождество ихъ, а совершенно-другое, именно, что бояринъ былъ чинъ или званіе по преимуществу земское. Весьма-естественно, что, опредляя виру за убійство, князь подумалъ прежде освоенъ дружинник, приближенномъ, нежели о боярин, для него тогда чуждомъ.

Сверхъ того, слово мужъ имло еще и общее неопредленное значеніе — человкъ, гражданинъ, и т. д. Это можно видть въ лтописяхъ.

Удостоврившись, какъ легко, бездоказательно авторъ выводитъ изъ Скандинавіи названія и даже цлыя учрежденія, нельзя прочесть безъ недоврчивости слдующія слова (стр. 405),

‘Вс эти сословія только что мельк’нули въ начал нашей Исторіи, и чуждыя туземнымъ племенамъ никакъ не могли завестися между ними!’ (Новое доказательство, что пришлое племя было совершенно иное, т. е. принадлежало къ числу нмецкихъ, у которыхъ такое раздленіе было повсемстно). ‘У насъ же осталось раздленіе естественное, прежнее, по занятіямъ.’

Какъ знать, что они исчезли, потому-что были чужеземныя? Мы видимъ, что многое исчезаетъ въ народ и замняется другимъ въ-слдствіе внутренняго и историческаго развитія. Большая часть сословій, о которыхъ говоритъ г. Погодинъ, встрчается у другихъ Славянъ, слдовательно, они наши, а потому гораздо-вроятне, что они исчезли, ибо внутренній бытъ органически измнился. Также несправедливо, что эти сословія ‘только что мелькнули въ начал нашей ‘Исторіи’: они долго существовали въ періодъ удловъ, а бояре удержались до XVIII вка и теперь еще живутъ въ устахъ простаго народа. Наконецъ, если даже сословія и весь первоначальный вашъ бытъ занесены къ намъ — какъ объяснить, что въ Новгород слды этого чуждаго элемента удержались доле, нежели въ остальной Россіи, что признаетъ и самъ г. Погодинъ (стр. 417)? Вдь варяжская дружина пустила свои корни на юг, а не на свер. Новгородъ рано могъ развиваться и развивался самъ собой, тогда-какъ въ остальной Россіи это развитіе совершалось подъ непосредственнымъ вліяніемъ норманскаго элемента. Съ чмъ это сообразно? Не явно ли изъ одного этото, что большая часть учрежденій, которыя г. Погодинъ считаетъ норманскими, были на самомъ дл нашими, славянскими и имли только случайное сходство съ норманскими, въ Новгород они могли сохраниться и боле опредлиться безъ помхи, тогда-какъ въ остальной Россіи они естественно должны были измниться отъ чуждаго, ведобровольно-принимаемаго вліянія.

Очень-важное мсто находицъ мы въ разбираемой нами книг въ объясненіе слова изгой. Если не ошибаемся, оно впервые помщено здсь. Въ ‘Рукописномъ Церковномъ Устав В. К. Всеволода’, хранящемся въ библіотек г. Погодина, сказано: ‘Изгои трои: поповъ сынъ грамоты неуметъ, холопъ — изъ холопства выкупится, купецъ одолжаетъ, а и четвертое изгойство и себе приложимъ, аще Князь осиротетъ.’ (Стр. 408.) Итакъ, кажется, изгоями назывались люди, вышедшіе изъ своего званія, но не знаемъ, не будетъ ли и теперь слишкомъ-поспшно производить это слово отъ изгнать. Во всякомъ случа, очевидно, что изгои — не племя? не люди особаго происхожденія, какъ думалъ Карамзинъ.

О посадникахъ говоритъ авторъ, что ихъ учрежденіе должно приписать также норманскимъ князьямъ. Мы думаемъ, что это вовсе невроятно. Названіе ихъ славянское, и самый характеръ ихъ власти весь славянскій.

Производство тіуна изъ не славянскихъ нарчій очень-вроятно, какой бы, впрочемъ, ни былъ корень, или первообразъ этого слова. По мы не согласны съ мнніемъ автора, что ‘тіунъ не былъ общимъ названіемъ, ‘какъ бояринъ, а означало особливую ‘должность, вроятно казначейскую’. (Стр.410.) О первоначальномъ назначеніи тіуновъ мы ничего не знаемъ, а въпослдствіи они были такіе же судьи, управители, какъ намстники и волостели. Отъ-того, можетъ-быть, оченьрано мы встрчаемъ ихъ въ деревняхъ и областяхъ, въ духовномъ и свтскомъ вдомств. Въ ‘Судебник о Уставныхъ жалованныхъ Грамотахъ’ прямо говорится, что волостели и тіуны не должны судить безъ старосты и цаловальниковъ.

Мста о старцахъ, старйшинахъ, собраны не вс. Укажемъ, на-прим., на мсто, гд говорится объ отмн виръ при Владимір. Есть и другія.

Изъ всего сказаннаго читатели видятъ, что статья о прав въ варяжскій періодъ составлена весьма-небрежно. Есть мысли очень-дльныя, но большею частію набросанныя безъ доказательствъ, безъ необходимой ученой обработки. За то есть множество такого, что никуда не годится, такъ-что удивительно, какъ ученый ршился такъ слегка говорить о предмет, если не установившемся и обработанномъ, то по-крайней-мр уже обсмотрнномъ съ нсколькихъ сторонъ и многими!

Въ VIII глав подробное изслдованіе о частной жизни въ варяжскую эпоху. Особенно-замчательнаго мы въ ней не нашли ничего. Она вся состоитъ изъ мстъ, собранныхъ изъ лтописей и изъ параллельныхъ скандинавскихъ извстій. Глава IX разбираетъ черты народнаго характера въ это время. Этими чертами авторъ очень-искусно и удачно пользуется въ доказательство, что Варяги-Русь были Скандинавы и что они одни исключительно дйствовали въ первый періодъ нашей исторіи. Мысль о Святополк, — что онъ не былъ такимъ извергомъ, какъ говорятъ объ немъ лтописцы и за ними реторически повторилъ Карамзинъ — чрезвычайно-врна. Святополкъ мстилъ за своего отца Владиміру и его потомству, но месть его, по несчастію, пала на любимыхъ князей древней Руси — св. Бориса и Глба, и Святополкъ прослылъ злодемъ, исполняя, по-тогдашнему, священный обтъ мести. Сверхъ того, онъ не былъ и похитителемъ престола, а какъ сынъ старшаго брата Владимірова, имлъ лучшее право на Кіевъ, нежели потомство Владиміра.

Переходимъ къ послднимъ двумъ главамъ, которыя, какъ выводъ изъ всего сочиненія, должны заключать въ себ послднее слово автора о древнйшемъ період русской исторіи.

Глава X носитъ заглавіе: формація Государства. Это лекція, читанная г. Погодинымъ въ сентябр мсяц 1837 года и потомъ помщенная въ ‘Москвитянин’.

Въ самомъ начал статьи встрчаемся съ основною мыслью автора, которая, сознательно или безсознательно, проходитъ чрезъ вс его взгляды, чрезъ вс разсужденія объ историческихъ явленіяхъ.

‘Намъ остается’ говоритъ онъ, ‘изслдовать теперь, какъ сими отрывочными, безсвязными событіями, обстоятельствами, случаями производилось Государство, и какъ изъ киданныхъ на удачу по сторонамъ камней, складывалось правильное зданіи’ (стр. 475).

Итакъ, г.Погодинъ считаетъ вс событія, даже самыя важныя, каково, напримръ, основаніе новыхъ государствъ, если не совершенно-случайными, то, по-крайней-мр, такими, въ которыхъ случайность играетъ большую роль и иметъ нердко ршительное участіе.. Изъ слдующихъ за тмъ строкъ мы видимъ, что г. Погодинъ такъ смотритъ только на самую первоначальную исторію народа, когда еще только приготовляются матеріалы для будущаго органическаго, проникнутаго одною жизнью, однимъ духомъ цлаго.

Въ такомъ взгляд есть своя большая доля правды, и мы думаемъ, что онъ особенно плодотворенъ для исторіи тмъ, что предохраняетъ изслдователя отъ отвлеченнаго схоластическаго воззрнія, въ послднее время нердко величавшагося громкимъ, но не заслуженнымъ именемъ философскаго воззрнія, отъ котораго блднли народности, лица, происшествія, и на мсто ихъ являлись какіе-то неестественные, мертвые призраки. Идя отъ отвлеченной идеи, многіе историки слишкомъ пренебрегали дйствительными, такъ-сказать, физическими условіями и элементами народной жизни, и потому не могли понять ее. По съ тмъ вмст мы требуемъ, чтобъ этотъ взглядъ былъ проведенъ строго, логически. Элементы государства, сами по себ живые, нердко, при случайныхъ условіяхъ, соединяются и производятъ третье, органическое, живое существо, въ образованіи котораго участвуютъ оба, но сами утрачиваютъ въ немъ свою особливую, отдльную жизнь. Это первое. Слдовательно, оба они являются соподчиненными третьему, которое теперь является самостоятельнымъ и такимъ-то, но которое при другихъ условіяхъ, при соединеніи тхъ же элементовъ съ другими, могло быть совершенно-другимъ, нежели какимъ мы его знаемъ. Дале, отсюда же слдуетъ, что главное, при такомъ образованіи государства — элементы и ихъ соединеніе, частности и случайности, въ которыхъ выражается ихъ присутствіе и существованіе, — дло постороннее, неважное для изслдователя-писателя.

Но г. Погодинъ смотритъ совершенно-иначе, и изъ врнаго положенія длаетъ ложные выводы. Вмсто того, чтобъ, въ образованіи государства, все вниманіе устремить на составные его элементы и результаты ихъ соединенія, онъ сосредоточиваетъ его на тхъ частныхъ, случайныхъ явленіяхъ и событіяхъ, при которыхъ эти элементы соединились, и эти частности выдвигаетъ на первый планъ. Въ поэт такой взглядъ необходимъ, составляетъ его неотъемлемую принадлежность и достоинство, въ ученомъ, который переводитъ событія и историческіе факты въ сферу мысли, это важный недостатокъ, отъ котораго терпитъ наука. Въ г. Погодин онъ ощутителенъ и тсно связанъ съ его полумистическимъ воззрніемъ на исторію, — воззрніемъ, которое проглядываетъ во всемъ, что онъ ни писалъ объ историческихъ эпохахъ и событіяхъ: и въ историческихъ афоризмахъ, и въ очерк исторіи Москвы, и т. д.

Призваніе Рюрика Новгородцами, говоритъ г. Погодинъ (стр. 476), есть событіе исключительно новгородское, ибо съ переходомъ дружины норманской, оно тамъ не оставило по себ никакихъ слдовъ. Поэтому ни оно, ни утвержденіе Аскольда и Дира въ Кіев не можетъ въ строгомъ смысл быть названо началомъ русскаго государства. Это только ‘начало водворенія норманскаго элемента между нашими Славянскими племенами’. Русская исторія имъ начинается потому только, что въ немъ играетъ роль лицо Рюрика, родоначальника династіи — Рюрика, который пришелъ съ чувствами дружелюбными къ племени, призывавшему его по доброй вол’.

‘Началось преемство, стало за кмъ слдовать, хотя еще и въ пустомъ пространств. Вотъ почему это произшествіе безсмертно въ Русской Исторіи! Воздадимъ честь и Новугороду, старшему сыну Россіи (рожденному впрочемъ прежде матери), за призваніе Князя, котораго роду предназначено было основать впослдствіи величайшее Государство въ мір. Младенецъ Рюриковъ, Игорь, съ его дружиною, есть единственный плодъ Норманскаго призванія въ Новгородъ, единственный ингредіентъ въ составленіи Государства, тонкая нить, коею оно соединяется съ послдующими происшествіями. Все прочее прешло, не оставивъ слда. Еслибъ не было Игоря, то объ этомъ сверномъ Новгородскомъ эпизод почти не пришлось бы, можетъ быть, говорить въ Русской Исторіи, или только мимоходомъ.— Такимъ непримтнымъ атомомъ относительно къ формаціи, началось Государство, зародышемъ, который именно едва поймать можно микроскопомъ историческихъ соображеній. Это, употребимъ сравненіе, корень безсмысленный слова, первый элементъ звука’ (стр. 477 и 478).

Изъ этихъ словъ и разсужденій читатель можетъ самъ удостовриться, какъ мы правы, говоря, что г. Погодинъ иметъ полумистическій взглядъ на нашу исторію. Самое важное въ прибытіи Рюрика въ Новгородъ есть то, что внесенъ былъ въ жизнь нашихъ Славянъ новый элементъ, котораго въ ней прежде не было, или который по-крайней-мр не былъ развитъ — элементъ государственный, зиждущій, организующій, который далъ намъ формы общежитія, удержавшіяся, хотя и съ важными видоизмненіями, до Петра,— такъ он были прочны. Былъ ли именно Рюрикъ представителемъ этого новаго элемента, главою дружины, или иной кто, — дло второстепенное, не особенно-важное, ибо дружина, пришедшая къ намъ, по своему положенію въ чужой земл и воинственному характеру должна была необходимо имть вождя, не того, такъ другаго. Г. Погодинъ думаетъ противоположно съ нами. Для него важенъ Рюрикъ, важна династія — все прочее не важно. Предоставляемъ другимъ судить, кто изъ насъ правъ, а себ позволимъ только замтить, что такъ-какъ новый элементъ въ исторіи важне того или другаго лица, его представляющаго, то и русская исторія должна начаться прибытіемъ чуждой дружины въ Новгородъ — не потому-что Рюрикъ, основатель княжеской династіи, былъ ея главою, а потому что въ составъ нашихъ Славянъ произошло нчто новое, у нихъ прежде неизвстное, такое, которое непремнно высказалось бы и безъ Рюрика Дале, съ какими чувствами пришелъ къ намъ начальникъ воинственной дружины, и съ какими чувствами приняли его наши Славяне, кажется намъ также фактомъ второстепеннымъ и маловажнымъ, потому особенно, что слдовъ его не видно. Пришли Варяги по призванію, а потомъ стали распоряжаться, какъ завоеватели, на что есть прямыя свидтельства лтописи, иначе и быть не могло при тогдашнемъ граждански неустроенномъ быт. Точно также мы не знаемъ, за что бы, кажется, благодарить Новгородъ, который, положимъ, поступилъ очень-недурно, но поступилъ такъ, имя въ виду только самого-себя, и нисколько не думая о томъ, что у Рюрика будетъ преемникомъ Олегъ, что этотъ Олегъ пойдетъ въ Кіевъ, и его дружина, при его преемникахъ, оснуетъ тамъ величайшее въ мір государство. Наконецъ въ томъ же смысл мы должны сказать, что не будь Игоря, призваніе Варяговъ Новогородцами все-таки не было бы эпизодомъ русской исторіи, и другой князь, вовсе несвязанный съ Рюрикомъ тсными семейными связями, былъ бы не мене связалъ съ нимъ тождествомъ элемента, котораго оба были представителями.

Также странны и умствованія объ Олег и Игор! Олегъ пошелъ на Кіевъ случайно и могъ не завладть имъ.

‘Или — Олегъ могъ отправиться съ своей дружиной мимо Кіева, на службу въ Грецію, и пропасть тамъ вмст съ Игоремъ, не оставивъ слда, подобно сотнямъ своихъ единоплеменниковъ, ‘и тогда другой видъ Исторіи, другія лица и другія имена!— А какъ сомнительна судьба Игоря, младенца, только что рожденнаго, младенца, на которомъ однакожь лежитъ судьба отечества, который остался связать всю послдующую Исторію съ Новгородскимъ призваніемъ Норманновъ, который долженъ утвердить еще за отцомъ своимъ мсто во глав Русской Исторіи.— Кром тхъ опасностей, кои раздлялъ онъ съ Олегомъ, онъ имлъ другія: Олегъ могъ имть дтей, которые отняли бы власть у него, то есть предводительство, начальство надъ дружиною, легко достававшееся въ это бурное время боле-ршительному, храброму, искусному.— Вотъ какимъ случайностямъ подвергался Олегъ, и при немъ Игорь, и зародышъ Русскаго Рюрикова Государства!— Но не слишкомъ ли еще много видть здсь зародышъ Русскаго Государства? Точно, — это мене чмъ зародышъ, это математическая точка, почти идея.— Оставляя Новгородъ, Олегъ длался странствующимъ рыцаремъ съ своею дружиною, лишался мста. Въ эту минуту какъ будто пропало, скрылось изъ виду зачавшееся Государство. Минута неизвстности! Смя предано произволу втровъ! Не должны ли мы трепетать за него? Что съ нимъ будетъ? Куда понесется оно? Гд найдетъ себ родимую почву?— Успокоимся! Благопромыслительной Десницею несется оно именно въ Кіевъ, гд ему приготовлено лоно, гд новому Государству поставлена цль. Мнимою прихотью Олега выражается воля Провиднія! Династія, оставшись въ Новгород, повела бы дла по необходимости иначе, изъ Новагорода должна бы утвердиться у насъ связь, не только государственная, но и духовная, съ Западомъ, Латинствомъ, Папою, а видно было надо, по высшему предначертанію, чтобъ Европа состояла пока изъ двухъ половинъ, чтобъ распадавшейся въ то время религіи пріуготовилась особая Церковь на Восток, чтобъ тамъ когда-то чрезъ тысячу лтъ, среди Славянскихъ племенъ, народилось Государство — наслдникъ Римскому Востоку, Греческой Имперіи, Константинополю, какъ Римскій Западъ достался въ наслдство, съ землею, жителями, религіей и образованіемъ, Нмецкому народу. — Олегъ пошелъ, точка двинулась, это правда, точка, не боле, но выйдетъ линія, и какая линія? Полъ-экватора, треть меридіана’ (стр. 478 — 480).

Еслибъ Олегъ отправился на службу въ Грецію, лица и имена дйствительно были бы не т, какія теперь знаемъ, по характеръ исторіи едва-ли бы измнился. Норманскій или другой, какой хотите, элементъ, принесенный въ Россію пришельцами, не исчезъ бы, ибо мы знаемъ, что даже въ Новгород, откуда ушли Варяги, часть ихъ осталась. Итакъ, закваска была, и она произвела бы т же дйствія, какія и дружина, перешедшая въ Кіевъ, потому-что была съ нею однородна. Судьба Игоря точно была сомнительна, но не боле какъ и каждаго живаго человка. Прибавимъ къ тому, что особенной заслуги его въ русской исторіи мы не видимъ, а потому и сомнительность его судьбы но иметъ права возбуждать въ насъ большихъ, тревожныхъ опасеній.Если вся цль его существованія только въ томъ и состояла, чтобъ связать всю послдующую исторію съ новгородскимъ призваніемъ Норманновъ, и утвердить за его отцомъ Рюрикомъ мсто во глав русской исторіи, то этотъ подвигъ сыновней любви и почтительности, конечно, заставляетъ насъ думать объ немъ лучше, нежели какъ мы думали до-сихъ-поръ, судя по его дйствіямъ, засвидтельствованнымъ лтописью, — по для русской исторіи изъ этого ровно ничего не слдуетъ. Его существованіе не такъ дорого для нея, какъ для чести его рода, и потому, мы думаемъ, ни одинъ Русскій, любящій пламенно свое отечество, не трепещетъ при мысли, что Олегъ могъ имть дтей, которыя лишили бы Игоря власти, особливо, еслибъ его оттснилъ отъ начальства надъ дружиною боле ршительный, храбрый, искусный вождь, — потому-что зародышъ русскаго рюрикова государства, судьбы его не могли бы нисколько измниться отъ случайностей, которымъ подвергался Игорь.— Что касается до взаимныхъ отношеній зародыша, математической точки и идеи — мы слишкомъ-мало знакомы съ физіологіей, математикой и философіей, чтобъ опредлить соизмримость этихъ величинъ и поврить автора, правъ ли онъ, что мене чмъ зародышъ = математической точк, и оба = почти иде. Врные своей мысли, что въ исторіи важное, существенное, главное — элементы, а не т случайныя обстоятельства, въ которыхъ выражается ихъ сочетаніе, мы не понимаемъ, что хотлъ сказать авторъ странной фразой: ‘въ эту минуту ‘какъ будто пропало, скрылось изъ ‘виду зачавшееся государство’, точно какъ-будто государство иметъ крылья и летаетъ по воздуху, — и не трепещемъ за судьбу государства, зная, что нетотъ, такъ другой выразитъ собою то, что приготовлено предъидущими событіями, и что мсто свято пусто не бываетъ.

Потомъ г. Погодинъ особенно налегаетъ на мысль, что мирные кіевскіе жители приняли Олега безъ сопротивленія, и что поселеніе его было такъ же мирно, какъ и рюриково въ Новгород, чмъ и опредлился характеръ ихъ отношеній къ жителямъ.

Мы бы хотли спросить автора: это мирное занятіе не математическая ли точка, не почти идея ли? Кіевляне были народъ странный. Приходитъ къ нимъ одинъ — они покоряются ему добровольно, приходитъ другой — ему точно также, приходитъ третій, убиваетъ ихъ властителей — они покоряются ему безъ сопротивленія. Такой народный характеръ отнимаетъ ршительно всякое право говорить о мирномъ занятіи и завоеваніи. Въ-отношеніи къ Полянамъ и вообще тмъ изъ нашихъ Славянъ, которые охотно, безъ боя подчинялись первому пришельцу, различіе добровольнаго подчиненія или призванія и завоеванія не могло имть никакого значенія, и, слдовательно, никакого вліянія на дальнйшую ихъ судьбу. Объяснимся. Представимъ себ, что народъ сильный, независимый, граждански-развитой, и не поддающійся первому встрчному, призоветъ къ себ постороннихъ властителей. Такое призваніе даетъ ему возможность заключить съ призванными условія, обезпечить свои права, поставить границы произволу пришельцевъ, и такимъ-образомъ извлечь изъ призванія всевозможную пользу, не подвергаясь опасностямъ порабощенія. Представимъ себ теперь другой случай, что этотъ же самый народъ будетъ завоеванъ пришельцами. Тогда послдніе длаются его безусловными господами и устроиваютъ его судьбу по произволу, неограниченно. Ясно, что въ-отношеніи къ такому народу различіе между завоеваніемъ и добровольнымъ подчиненіемъ неизмримо велико и на всю послдующую судьбу его иметъ ршительное и.важное вліяніе. Тутъ стоитъ поизслдовать, былъ ли народъ завоеванъ или нтъ — ибо вся исторія его получаетъ отъ такого или другаго разршенія этого вопроса противоположное значеніе и колоритъ. Но когда племя, едва-только начинающее выработываться изъ первоначальной, грубой непосредственности и при этомъ коснющее въ патріархальныхъ, мирныхъ и кроткихъ нравахъ, охотно, безусловно подчиняется всякому, который захочетъ имъ владть,— не слдуетъ ли изъ этого заключить, что оно и не могло быть завоевано, потому-что всегда предупреждало завоевателя своею безусловною покорностью и ничмъ не обезпечивало себя и своихъ правъ, слдовательно, не будучи завоевано, могло подвергаться всмъ невыгодамъ завоеванія по произволу пришельцевъ? Г. Погодинъ понималъ это, хотя, можетъ-быть, и не совсмъ-ясно. Ему видно хотлось удержать для начала нашего государства принципъ мирнаго занятія, и такъ-какъ провести его никакъ нельзя было, то онъ во многихъ мстахъ своего сочиненія долженъ былъ прибгать къ отчаяннымъ предположеніямъ. Напримръ, онъ говоритъ, что Славяне своею безусловною покорностью обезоружили дикихъ Варяго-Руссовъ. Дале нельзя идти! Въ-самомъ-дл, представить хищныхъ, вроломныхъ и грубыхъ Руссовъ, какими мы ихъ знаемъ по нашей лтописи, благородными и великодушными рыцарями, есть верхъ историческаго tour de force, натяжки столько же невроятной, сколько и неожиданной въ изслдовател, который на каждой строк своего сочиненія проповдуетъ историческое безпристрастіе и жестоко преслдуетъ противниковъ за натяжки и любимыя мысли. Пора же, наконецъ, понять, что если пришествіе дружины не имло у насъ тхъ послдствій, какія въ другихъ земляхъ, то причина не въ великодушіи Руссовъ, не въ свои себ занятія ими славянскихъ земель, а только въ томъ, что Варяги не думали основать у насъ государства, и потому долго блуждали по огромной поверхности безъ цли и постояннаго жительства. Нчто похожее на государство начинаетъ показываться не ране Владиміра, а особенно при Ярослав, слдовательно, спустя сто или полтораста лтъ посл прибытія Руссовъ. А мы все толкуемъ, было ли у насъ завоеваніе іни нтъ, точно какъ-будто отъ этого факта зависитъ все,— тогда-какъ онъ самый неважный изъ неважныхъ въ нашей исторіи, въ эти отдаленныя, грубыя времена, когда Россія представляла собою не что иное, какъ

rudis indigestaquc moles

Non bene junclarum discordia semina rerum.

А вся бда отъ-того, что мы даже до-сихъ-поръ не можемъ привыкнуть смотрть на нашу исторію прямо, просто. Мы непремнно смотримъ на нее съ точки зрнія западной или европейской исторіи, гд для начала государствъ были другія условія. Что тамъ важно, здсь совершенно-неважно, и на оборотъ. Къ этому мы необинуясь причисляемъ различіе между завоеваніемъ и мирнымъ занятіемъ, которое у грубыхъ, первоначальныхъ племенъ не влечетъ за собою тхъ послдствій, какія у народовъ цивилизованныхъ и просвщенныхъ.

Мистическимъ тономъ проникнуто и все дальнйшее въ этой стать. Какъ ни скучно, ни утомительно для читателя слдить за фантазіей автора, который въ событіяхъ самыхъ естественныхъ и неважныхъ видитъ таинственное водительство судьбы, трудные и важные іероглифы, проникающіе наблюдателя какимъ-то священнымъ ужасомъ и благоговніемъ, — послдуемъ за нимъ, чтобъ показать до конца, какъ эти призраки нестрашны, какъ они напротивъ съ значеніемъ, приданнымъ имъ авторомъ, мелки.

‘Лнивый Игорь потерялъ было дани, переставъ ходить за ними, и племена, пользуясь благопріятнымъ случаемъ, отлагались. По крайней мр, всю свою жизнь онъ прожилъ въ Кіев, и привычка, которую называютъ второю природою, привычка дружины и города къ князю и его роду, а князя къ дружин и народу, привычка къ осдлости и какому-то порядку вещей, укоренялась. Таково было при Игор пріобртеніе, почти невещественное, къ родительскому наслдству. Смя не развилося, но нсколько укрпилось, приготовилось для развитія. Подъ конецъ своей жизни Игорь захотлъ-было притснить сосднихъ Древлянъ, и погибъ за то отъ руки ихъ. Новая опасность, по крайней мр опасность Рюрикову роду, ближнее племя возстало, и ршилось на такое отважное дйствіе — убить князя, что жь сдлаютъ дальнія! Что будетъ съ самою дружиною? Какъ легко, кажется, какому-нибудь смльчаку захватить начальство и ‘увести ее на промыселъ, или самому ссть на престолъ!’ (стр. 481 и 482).

Изъ чего авторъ взялъ, что Игорь былъ лнивъ и потерялъ дани, мы придумать не можемъ, ни одно мсто не даетъ права такъ говорить. Какъ мало Варяги осдлы при Игор, видно изъ жизни Святослава, который не хотлъ остаться въ Кіев. Бунтъ Древлянъ — явленіе частное, которое не имло никакого отношенія къ другимъ племенамъ, можетъ-быть, даже оставалось имъ неизвстнымъ, да и убійство князя тогда далеко не то значило, что въ-послдствіи, особливо, когда Россія начала гораздо-боле походить на государство, на-примръ, въ московскій періодъ. О тщетныхъ и смтныхъ опасеніяхъ на счетъ рюрикова рода, не стоитъ и говорить, право, тогда Рюриковъ родъ еще не много всилъ въ судьбахъ Россіи.

Судя по словамъ г. Погодина, русской исторіи съ самаго начала благопріятствовало необыкновенное счастіе. Все вышло, разумется, такъ, какъ вышло. Но авторъ во всемъ этомъ видитъ какую-то высшую необходимость. Напримръ, у Игоря былъ одинъ сынъ. Тутъ, кажется, нтъ ничего необыкновеннаго. У Святослава ихъ было три, у Владиміра двнадцать, а единство Руси удержалось. Но, читая книгу г. Погодина, подумаешь, что такъ было необходимо нужно по тогдашнему состоянію Россіи. Вотъ какъ онъ объ этомъ разсуждаетъ,

‘У Игоря былъ такъ же одинъ сынъ, какъ у Рюрика, Святославъ, къ счастію молодой Руси, которой необходимо было распространиться прежде, нежели раздлиться, которой необходимо было раскинуться, хоть слегка, изъ одного центра, а не многихъ, едино смя должно было пока развиваться, одно государство рости, а не многія равносильныя возникнуть вдругъ. Рано было начинаться удльнымъ княжествамъ: еслибъ у первыхъ ‘князей было по многу дтей, то они поссорясь тотчасъ между собою, (неизбжный случай), воспрепятствовали бъ развитію, неукрпясь ослабли бъ, и не успли бъ захватить столько постороннихъ земель, кои могли отойти въ составъ другихъ сосднихъ государствъ. Тяжело дтямъ остагься сиротами, пока отецъ не устроитъ хозяйства.Сил предлежало еще поприще вн, а не внутри'(стр. 482 и 483).

Пожалуй и такъ. Но можно бы разсуждать и совершенно на выворотъ. Вотъ почему вс такія разсужденія — пустыя слова, отъ которыхъ наука ничего не выигрываетъ, но проигрываетъ очень-часто.

Святославъ считалъ Кіевъ постоемъ и ршился оставить его, не перенести столицу, какъ думаютъ нкоторые — замчаніе глубоко-врное — а перехать на другую квартиру. (Стр. 483). Какъ ни отстаиваетъ авторъ послднее выраженіе, но оно и смшно и неудачно, потому-что взято изъ совершеннодругаго порядка вещей, неимющаго ничего общаго съ тогдашнимъ. Не дурно замтить также, что постоянное пребываніе Игоря въ Кіев (если это и фактъ достоврный) немного, кажется, послужило къ водворенію, къ осдлости Варяговъ въ этомъ город. Зачмъ же было’объ немъ и говорить? Непонятная страсть нанизывать факты на одну нитку и вытягивать въ линію, тогда какъ они обыкновенно выпадаютъ такъ пестро, и только въ цлой эпох, чрезъ отвлеченіе, мы можемъ открыть общія черты.

Мысль о раздач удловъ Святославомъ Ярополку, Олегу и Владиміру очень-недурна и во всякомъ случа нова.

‘Передъ отбытіемъ Святославъ отдалъ старшему сыну Ярополку свой Кіевъ, а втораго послалъ княжить на Волынь. Святославъ не раздлилъ, какъ говорятъ у насъ обыкновенно, свои владнія, но другаго сына послалъ въ дикое поле. Древлянъ племя самое близкое къ Кіеву, разоренное Ольгою, обложенное двойною данію, и потому тсне связанное съ Кіевомъ, легче было держать въ повиновеніи. Вотъ главная причина, почему Святославъ послалъ туда сына. Третьяго сына, Владиміра, вытребовали себ сами Новгородцы, почти противъ воли Святослава, которой говорилъ имъ даже: кто къ вамъ пойдетъ? Слдовательно, Святославъ все-таки владлъ однимъ Кіевомъ, гд жилъ, гд жилъ и отецъ его, здсь нечего говорить о дленіи, ибо длятъ цлое, длятъ свое владніе, а Святославъ не владлъ Древлянами, которые платили ему только дань. Тмъ боле должно сказать это о прочихъ дальнихъ племенахъ, и всего врне и точне, о Новгородцахъ. Но еслибъ даже и владлъ — все только Кіевомъ и ближнею Волынью. Вотъ что отдалъ онъ двумъ сыновьямъ своимъ.— Не было дленія и еще мене пагубнаго примра!! Дленіе было общее во всей Европ, необходимая принадлежность, степень гражданскаго общества, а не частная ошибка. Но у насъ, ‘повторяю, не было ни дленія, ни частной ошибки, ни примра’ (стр. 484 и 485).

Да не подумаетъ, однако, благосклонный читатель, что съ раздачею удловъ вс опасности для русской исторіи миновались. Напротивъ, вы знаете, что противникомъ Святослава былъ Цимисхій, императоръ храбрый и умный. Онъ тоже родился не даромъ, и если онъ не могъ возродить дряхлющую Византію, то призваніе его было еще выше — удержать Варяговъ-Русь въ Кіев и дать имъ возможность окончательно оссться. Не забудьте, что сыны Святослава могли послдовать за своимъ отцомъ въ Болгарію. Что бы сталось тогда съ славянскими племенами? Авторъ наивно восклицаетъ, ‘какъ все зыбко!’

‘Случился же именно въ это время ‘въ Греціи такой Государь, какъ Іоаннъ Цимисхій, одинъ изъ самыхъ воинственныхъ Государей въ цломъ ряду Византійскихъ Императоровъ, впродолженіи долговременнаго періода. Онъ заставилъ Святослава удалиться изъ любезной Болгаріи, который на возвратномъ пути и сложилъ буйную свою голову, съ остальными мужами. Сыновья его лишены были средствъ идти въ Болгарію, отнятую Греками, не могли переселиться туда, еслибъ и хотли. Они остались у насъ владя порознь Кіевомъ, Волынью и Новгородомъ.— Смя переслано опять къ намъ, или лучше, укрпилось, глубже опустилось въ нашей земл. Опасностей стало меньше, по ‘крайней мр дома’ (стр. 486).

Посл этого, разумется, могли ужь безопасно явиться нсколько князей, и ихъ явилось теперь трое. Какъ все длается кстати, особливо когда въ голов изслдователя приготовлены, по извстному и данному, причины и условія случайныхъ событіи!

Можно ли такъ смотрть на исторію?

Остальная половина варяжскаго періода, начиная съ Ярополка, обрисована довольно-живо и удачно. Событія разсказаны просто, естественно и вмст и оригинально, а потому и не лишены интереса. Любителей отсылаемъ къ самой книг.

Одиннадцатая и послдняя глава заключаетъ въ себ параллель Русской Исторіи съ исторіей Западныхъ Европейскихъ Государствъ относительно начала. Особой статьей эта глава, въ 1844 году, была отпечатана въ ‘Москвитянин’. Въ библіографіи ‘Отечественныхъ Записокъ ея коснулись слегка и вообще объ ней писано было меньше, нежели разсуждаемо на словахъ. Только въ самомъ ‘Москвитянин* противъ нея была поднята сильная полемика, отчасти справедливая, по по основной мысли пристрастная. Не смотря на то, что эта статья была мало замчена, она заслуживаетъ большаго вниманія, какъ по своей парадоксальности, такъ и по непониманію главныхъ, основныхъ явленій нашей исторіи.

Русская и западная, или, правильне, европейская исторія до того различны между собою, что при всхъ видимыхъ, случайныхъ, иногда разительныхъ сходствахъ, нтъ никакой возможности сравнивать ихъ между собою. Весьма-вроятно, что главная причина такого разительнаго различія — въ различіи элементовъ, исторической почвы, на которой совершались событія Какъ ни возбужденъ въ настоящее время вопросъ о славянскомъ племени — онъ еще далеко не ршенъ, и едва-ли можно надяться, что онъ скоро разршится. Ключа къ національному характеру этого удивительнаго племени, что ни говорено, ни писано объ немъ, мы еще не имемъ, и мы твердо уврены, что его въ силахъ дать одни событія, исторіи, а не кабинетныя занятія ученыхъ, не изслдованія его прошедшаго. Отъ-того странно положеніе всякаго мыслящаго человка, когда онъ говоритъ или пишетъ объ этомъ племени. Прежде о немъ вовсе не думали, потомъ говорили свысока, съ какимъ-то презрніемъ, или по-крайней-мр неуваженіемъ. Теперь это совершенное невдніе и эти смшные предразсудки исчезли, но самое племя не сдлалось отъ этого понятне. Чтобъ удостовриться въ этомъ, попробуйте прикинуть къ нему или его исторіи какой бы то ни было готовый аршинъ, которымъ мряется исторія другаго племени: ни однимъ вы его не смряете. Отъ-того и событія, съ перваго взгляда сходныя, даже тожественныя въ европейской и нашей исторіи, такъ же далеки между собою, какъ небо отъ земли, часто ихъ невозможно сравнивать, потому-что они несоизмримы. Мы думаемъ, что въ этомъ должно, между-прочимъ, искать причины, почему до-сихъ поръ наша историческая литература такъ бдна, тоща и неплодотворна. Она возникла въ тотъ періодъ нашей исторіи, когда мы жили подъ исключительнымъ вліяніемъ европейской цивилизаціи, и потому естественно смотрли паевое прошедшее европейскими глазами. Какъ ни важно, ни благодтельно было такое вліяніе на наше духовное и нравственное возрожденіе, оно не могло, однако, быть благопріятно для правильнаго уразумнія нашего прошедшаго. Въ теперешнее переходное время, когда самосознаніе начинаетъ пробуждаться, принимая нердко странныя формы, — начинаетъ проясняться и мысль объ этомъ коренномъ различіи нашей и европейской исторіи, и исподоволь созрваютъ другія понятія, другіе взгляды, которые измнятъ, наконецъ, представленіе о прожитомъ нами времени и событіяхъ.

Г. Погодинъ тоже чувствуетъ это различіе, но онъ проводитъ его не до конца. Не высказывая, онъ предполагаетъ въ европейской и русской исторіи одинаковую почву, считаетъ ихъ соизмримыми величинами. Об по его мннію существенно-различны, но это потому только, что существенно-различны условія ихъ первоначальнаго существованія: въ Европ было завоеваніе, у насъ не было. Къ этому въ послднемъ итог сводится все. Изъ этого видно, что по своему взгляду, точно такъ же, какъ и въ области изслдованій, г. Погодинъ занимаетъ средину между прежнимъ и новымъ временемъ. Онъ не смотритъ на русскую исторію съ точки зрнія, данной исторіею большей части европейскихъ государствъ, но въ то же время ставитъ ихъ на одну доску, проводитъ между ними параллель, какъ-будто-бы они при всемъ различіи имли между собою много общаго. Послдующимъ историкамъ славянскаго племени и Россіи въ особенности мы предоставляемъ честь разрушить это предубжденіе, столько же объяснимое исторически, сколько само-въ-себ ложное и неосновательное. Многіе уже теперь догадываются, что это не такъ, что между европейской и русской исторіей существуетъ только случайное, поверхностное сходство, теперь начинаютъ даже понимать, что аксіоматическія положенія въ европейской исторіи, съ помощію которыхъ можно безошибочно судить объ исторіи любаго европейскаго государства, ничего не объясняютъ въ русской исторіи, напротивъ затемняютъ ее. Что до васъ касается, мы намрены теперь прослдить внимательно выводы г. Погодина, которые, кром ложнаго основанія, отличаются еще необыкновенною парадоксальностью и тми же историческими обоюдностями, на которыя мы уже не одинъ разъ указывали въ его новомъ сочиненіи. Все это любопытно по своей необыкновенности, яркости, можетъ-быть и потому еще, что, вроятно, есть люди, съ нкоторыми оттнками раздляющіе взглядъ г. Погодина, ибо, не смотря на то, что мы живемъ, по-видимому, быстро, не по днямъ, а по часамъ, мысль для насъ еще до-сихъ-поръ трудна и малодоступна, два противорчащія положенія, взаимно себя исключающія, много лтъ живутъ дружески, рядомъ — по преданію, привычк, или лности сообразить ихъ между собою — такъ длится черезъ нсколько поколній. Страшно подумать, сколько такимъ взглядовъ пущено у насъ въ оборотъ и получило право гражданства!— Статья г. Погодина начинается очеркомъ исторіи западно европейскихъ государствъ, теперь довольно-извстной и у насъ. Эти государства основаны на завоеваніи. Завоеваніе положило въ основаніе этихъ государствъ борьбу сословій, классовъ, которые представляютъ собою прежнихъ покорителей и покоренныхъ, и воспроизводятъ ихъ взаимную ненависть. Сначала аристократію побждаетъ среднее сословіе и само становится на ея мсто. Въ этомъ событіи видно освобожденіе покоренныхъ когда-то туземцевъ изъ-подъ ига пришельцевъ. Но теперь нисшее борется вмст и съ среднимъ и съ высшимъ, и что изъ этой новой борьбы выйдетъ — Богъ всть. То же было и въ древней исторіи, въ Греціи, въ Рим. Въ русской исторіи, напротивъ, главныхъ, характеристическихъ событій европейской исторіи нтъ. Это различіе происходитъ отъ-того, что у насъ не было завоеванія, а были призваніе, безпрекословное занятіе и полюбовная сдлка между туземцами и пришельцами. И такъ все различіе отъ различія въ начал.

Мы уже выше сказали, въ какомъ случа различіе завоеванія и призванія важно въ исторіи, и объяснили причины, почему въ русской исторіи IX вка оно кажется намъ совершенно-неважнымъ, несущественнымъ. Поэтому вновь распространяться объ этомъ мы не станемъ. Замтимъ здсь покуда мимоходомъ, что это различіе въ русской исторіи и не существовало. Въ Новгородъ дружина была призвана, но поступала недружелюбно, какъ завоеватель. Многія славянскія племена были ршительно покорены, и платили дань недобровольно, о чемъ можно судить по ихъ частымъ возстаніямъ. Что и съ ними недружелюбно поступали Варяги, по-крайней-мр иногда видно изъ разсказа о поступк Игоря съ Древлянами. Поэтому были ли мы завоеваны, или приняли иноземцевъ добровольно, — фактъ еще очень-спорный, о которомъ нельзя ршительно судить на томъ только основаніи, что сверныя племена призвали Рюрика, а на спорномъ факт нельзя строить цлой теоріи. Потомъ, допустивъ даже, что Варяги Русь не завоевали насъ, и всми племенами были приняты съ распростертыми объятіями, мы не имемъ никакого права заключить отсюда, что у насъ отъ этого было легче, по-крайней-мр, изъ частыхъ возстаній племенъ и безпрерывныхъ походовъ къ нимъ этого видть нельзя. И такъ, различіе завоеванія и призванія въ нашей исторіи ничего почти не значитъ и не играетъ никакой роли.

Постановивъ основное различіе между нашей исторіей и исторіей европейскихъ государствъ и ршивъ, что изъ этого различія проистекаютъ вс прочія, г. Погодинъ разсматриваетъ составные элементы нашего государства порознь. Послдуемъ за нимъ.

У насъ князь былъ добровольно призванный (въ Новгород), или принятый безъ сопротивленіи (въ Кіев),

‘Тотъ и другой не имлъ, слдовательно, и даже не могъ имть враждебныхъ чувствъ побдителя, завоевателя, какія питали Западные государи, тотъ и другой не могъ смотрть на свое владніе, какъ на добычу, ‘взятую съ бою, приступомъ, не имлъ никакихъ внутреннихъ враговъ, ни вншнихъ соперниковъ, въ своемъ, хотя и ничтожномъ, въ сравненіи съ Западными королевствами, владніи. Нашъ Государь былъ званымъ мировымъ гостемъ, желаннымъ защитничкомъ, а Западный Государь былъ ненавистнымъ пришельцемъ, главнымъ врагомъ, отъ котораго народъ напрасно искалъ защиты’ (стр. 500).

Какъ на враговъ, призванный князь не смотрлъ на племена — это правда, но, вроятно, смотрлъ какъ на источникъ обогащенія и добычи. Припомните, г. Погодинъ, все, что лтопись говоритъ о дйствіяхъ Варяговъ у насъ, и вы съ нами согласитесь. А Славянамъ, которые принуждены бы ли испытывать на себ ихъ своеволіе, хищничество, насиліе, право, было все равно, пришли ли они какъ завоеватели, или какъ призванные. Имъ отъ-того не было легче, и голословными различіями ихъ, вроятно, трудно было утшить.

Развивая дале свою мысль, г. Погодинъ силится показать, что такимъ характеромъ нашихъ князей условливалось ихъ отношеніе къ боярамъ, городамъ и народу,— другое, нежели какое было на запад.

Къ боярамъ: ‘На Запад король’ былъ обязанъ своимъ сподвижникамъ, (герцоги, дюки), помогавшимъ ему покорить землю, а вашъ князь не имлъ никакихъ обязанностей къ боярамъ, большею частію его родственникамъ, которые сопровождали его безъ всякой со стороны его нужды, не имли случая оказать ему никакихъ важныхъ, необходимыхъ услугъ, — и въ случа неудовольствія могли только оставить его’ (стр. 500 и 501).

Чистый вымыселъ, потому-что основанъ на однихъ голыхъ предположеніяхъ! Почему нашъ князь не имлъ никакихъ обязанностей къ боярамъ? Почему знаетъ авторъ, что они были большею частью его родственники? Ужь не изъ словъ ли лтописи, что избрались три брата ‘съ роды своими’? Если наши князья безпрестанно воевали — что достоврно извстно — какое право иметъ авторъ сказать, что бояре сопровождали его безъ всякой со стороны его нужды и не имли случая оказать ему никакихъ важныхъ, необходимыхъ услугъ? Право оставить начальника дружины имли дружинники не только у насъ, но и везд, а если тамъ они имли и другія права, то эти права условливались осдлостію дружины, чего у насъ долго не было. Словомъ, такое опредленіе отношеній князя къ боярамъ такъ произвольно, такъ натянуто, что не заслуживаетъ опроверженія. Пусть авторъ подкрпитъ свои положенія дльными доводами, и мы тогда опровергнемъ ихъ, ибо ихъ нтъ, а есть доводы противъ него, хотя ихъ и немного. Пока онъ этого не сдлаетъ, мы считаемъ неумстнымъ серьзный разборъ неосновательныхъ и недоказанныхъ предположеній.

Къ народу: ‘Съ народомъ у насъ князь имлъ дло лицемъ къ лицу, какъ его защитникъ и судья, въ случаяхъ, впрочемъ, очень рдкихъ, за что и получалъ опредленную дань,— вотъ въ чемъ состояло его отношеніе, — а Западный государь отдленъ былъ совершенно своими вассалами’ (стр. 501).

Легкій способъ ршать трудныя задачи! О которомъ времени говоритъ авторъ? О варяжскомъ період, вроятно? Но что жь мы о немъ знаемъ, и изъ чего взялъ г. Погодинъ, что съ народомъ наши князья имли дло лицомъ къ лицу? Хоть одно мсто въ доказательство, г. Погодинъ, одно мсто! Что князь за защиту и судъ получалъ опредленную дань — этого мы тоже, признаться, не знали! Что, собирая дань на мст, князь въ то же время судилъ и бралъ за то пошлину, это, можетъ-быть, и отчасти вроятно. Но чтобъ ему за судъ давалась дань, такъ можетъ думать только тотъ, кто совершенно незнакомъ съ нашими юридическими древностями! Примръ Новгородцевъ, платившихъ 300 гривенъ ‘мира для’ ничего не доказываетъ. Мы не знаемъ, было ли это данью,вроятно, нтъ, ибо дань платилась сама собою кіевскимъ князьямъ. По допустивъ, что дань платилась за защиту, спрашивается, за что жь платили ее не пограничныя, а внутреннія славянскія племена? Наконецъ, до какой степени князь не былъ отдленъ своими правителями и дружинниками отъ народа — кто возьмется разршить этотъ вопросъ, особливо въ эпоху, изъ которой до насъ не сохранилось почти никакихъ извстій?

Объ отношеніи князей къ городамъ не сказано ничего. Этотъ вопросъ также бденъ извстіями, но за то посложне. Авторъ, вроятно, боялся за него приняться.

Также разбираетъ г. Погодинъ бояръ. У насъ ихъ было меньше, говоритъ онъ, чмъ на Запад. ‘Потому-что они не составили у насъ особаго класса, многочисленнаго сословія, сильнаго элемента, а были только не редкимъ рядомъ княжеской свиты, гвардіи, дружины’ (стр. 501).

Въ другомъ мст мы высказали мысль, что въ самомъ начал у насъ былъ феодализмъ, потомъ исчезнувшій, и привели доказательства. Поэтому, мнніе автора, что наши мужи и бояре были только переднимъ рядомъ княжеской свиты, дружины, кажется намъ ложнымъ. Сверхъ-того, еще не ршено, что бояре были дружинника съ самаго начала. Объ этомъ мы тоже сказали свое мнніе.

Объ отношеніяхъ бояръ (т.е. по терминологіи автора, дружинниковъ) къ князю сказано слдующее,

‘Воеводы Западные почитали себя почти равными Королю, который безъ нихъ ничего не значилъ, не могъ владть Государствомъ, не могъ дйствовать, всего мене повелвать ими, а наши находились въ полномъ распоряженіи Князя,— ближайшіе исполнители его приказаній, — его родственники, слуги, наемники, безъ которыхъ онъ могъ обойдтись всегда. Они зависли отъ Князя, а на Запад Князь завислъ отъ нихъ. Т длали, что хотли, а паши, что приказывалъ имъ Князь’ (стр. 501 и 502).

Изъ чегожь заключаетъ г. Погодинъ, что наши дружинники находились въ полномъ распоряженіи князя, исполнители его приказаній, слпые органы его воли? Странно читать такія вещи, съ важностію выдаваемыя за истину, и между-тмъ лишенныя всякой опоры! Пусть г. Погодинъ приведетъ хоть одно доказательство, мы вызываемся представить ему до десяти въ опроверженіе. И это называется провести параллель между исторіями!

Объ отношеніи дружинниковъ къ земл. ‘Наши (феодалы) не прикоснулись къ земл, а получали иногда отъ Князя, временно, въ род жалованья, или по договору за свою службу, часть дани, доходовъ, съ того или другаго города,— какъ его намстники, прикащики или откупщики, которыхъ онъ могъ всегда смнить, безъ малйшаго для себя вреда и неудобства. Феодалы разсялись по всему пространству покоренной земли, а наши не имли постояннаго пребыванія, и жили тамъ, гд назначалъ имъ Князь, — преимущественно при немъ, участвуя въ его походахъ военныхъ и мирныхъ’ (стр. 502).

Уступалась ли дань дружинникамъ съ городовъ, мы не знаемъ, потому-что нтъ извстій. Если у насъ былъ въ начал феодализмъ, то очень-немудрено, что были зачатки раздленія земель, но неуспвшіе развиться, потому-что дружина не получила осдлости. Во всякомъ случа, врно то, что мы объ этомъ не имемъ никакихъ извстій изъ варяжскаго періода. Также мало знаемъ мы, на какомъ основаніи управляли дружинники городами, и жили ли они постоянно въ однихъ мстахъ, или нтъ.

Отношеніе дружинниковъ къ народу. ‘Феодалы Западные, отнявъ землю и заставивъ работать на себя ея обитателей, съ самаго начала поставили себя въ враждебное отношеніе къ нимъ, а наши бояре, не имя ни какого дла до народа, кром сбора дани и суда, жили въ добромъ согласіи съ ними’ (стр. 502).

Бояре, пока ихъ званіе нестало однозначительно съ слугой царскимъ — можетъ быть, дружинники за свое хищничество, какъ въ-послдствіи вс областные правители, вроятно, не очень были любимы народомъ. Впрочемъ, и объ этомъ мы не имемъ никакихъ извстій изъ варяжскаго періода.

Наконецъ, и отношенія Феодаловъ къ государству были тоже разныя у насъ и въ Европ.

‘Феодалы Западные основали многія владнія, малыя Государства, изъ коихъ отвлеченно состояло одно большое, а у насъ было одно малое Государсгво. Западное Государство можно выразить такою дробью ¹⁰/₁₀, а ваше десятичною’ (стр. 503).

Если у насъ были зачатки феодализма, то все это разсужденіе длается совершенно излишнимъ. Потомъ, мы долго ломали себ голову, чтобъ понять математическое сравненіе, употребленное г. Погодинымъ. Странная охота говорить не-спроста, а вычурно, іероглифически! Мы уврены, что многіе читатели такъ же были затруднены этимъ мстомъ, какъ и мы.

Сказанное о народ и земл справедливо. Онъ сохранилъ свои владнія, остался свободнымъ, и теперь сталъ только платить подать, дань, чмъ и ограничилась его зависимость. Но мы не согласны съ авторомъ, что земля досталась на Запад пришельцамъ сполна. Это бывало, но довольно рдко. Отбирались, обыкновенно, часть земли, треть или дв трети. Дале, страннымъ намъ показалось заключеніе автора о дани, платимой Славянами пришельцамъ. Эта дань, говоритъ онъ, состояла въ естественныхъ произведеніяхъ, которыхъ было у нихъ въ излишеств, которыхъ двать имъ было некуда — слдовательно, была вовсе не отяготительна. Мы назвали такое заключеніе страннымъ, потому-что оно основано на однихъ предположеніяхъ, ничмъ не подтверждаемыхъ. И здсь мы вызываемъ автора привести хоть два-три доказательства, а за то обязуемся представить столько же фактовъ, заставляющихъ думать противное. Но самое главное, въ чемъ мы не согласны съ авторомъ,— это важность, которую онъ придаетъ тому, что у насъ туземцы остались свободны и не потеряли своихъ земель. Этотъ фактъ ни больше, ни меньше значителенъ, какъ указанное нами различіе завоеванія и призванія въ русской исторіи, и по тмъ же причинамъ. Варяги пришли къ намъ дружиной безъ всякой опредленной цли. Всего мене располагались они поселиться, обосноваться въ покой земл. Отъ-того и земли и свобода туземцевъ остались нетронутыми. Вотъ, еслибъ наши Славяне, призывая Варяговъ-Русь, выговорили себ и то и другое, мы сочли бы это фактомъ необычайно-важнымъ и многовснымъ для всей нашей послдующей исторіи, во этого не было. Отъ того въ-послдствіи, уже въ періодъ удловъ, мы видимъ, что свобода поселянъ была ограниченна. Какъ на Запад, князь былъ наслдникомъ посл смерда, помимо его дтей, онъ отъискивалъ и возвращалъ его себ изъ чужихъ владній. Въ московскую эпоху, вс земли, непринадлежавшія въ частную собственность, даже заселенныя цлыми крестьянскими общинами, стали мало-по малу получать характеръ государевыхъ земель. Изъ этого мы заключаемъ, что во время прибытія Варяговъ о свобод и земл не было ни мысли, ни рчи, это былъ вопросъ обойденный, еще невозникавшій. Ршеніе его было впереди, что и показываетъ исторія. Слдовательно, онъ могъ ршиться или такъ или иначе. Вотъ почему неотнятіе земли и свободы туземцевъ Варягами ровно ничего не значитъ въ русской исторіи, это не фактъ, нчто совершенно несуществующее, слдовательно, объ этомъ и говорить нечего

Сказанное о нашихъ городахъ, что они были то же, что деревни, справедливо. Только авторъ себ немного противорчитъ. Въ XI глав онъ говоритъ, что городами назывались у насъ нкоторыя общины потому только, что князья избрали ихъ мстами пребыванія для себя, или для своихъ мужей и огородили (стр. 504), а въ VIII-й, на стр. 293, не прилагая никакихъ опроверженій, приводитъ выводъ г. Григорьева (п. 6), ‘что на пространств помянутыхъ губерній (въ 4 п.) были города, не въ смысл огороженныхъ, укрпленныхъ мстъ, а въ значеніи торговыхъ поселеній, которыя пользовались извстною безопасностію и въ которыхъ развиты были первыя зачала гражданскаго благоустройства.’ И то и другое мнніе иметъ за себя многія доказательства, у насъ были города и въ томъ и въ другомъ смысл. Не знаемъ, почему же авторъ говоритъ, что у насъ были города толь ко въ смысл огороженныхъ центровъ управленія? Можетъ-быть, изъ такого ихъ значенія легче было объяснить отсутствіе у насъ средняго сословія, нежели изъ городовъ въ смысл средоточій промышлености и торговли. Такъ-какъ мы этого не знаемъ наврное, то и не можемъ ршить.

Потомъ авторъ беретъ тотъ же вопросъ, но съ другой стороны. Сравнивая опять начало европейскихъ государствъ съ началомъ русскаго, онъ говоритъ, что на Запад ‘государства родились въ одночасье, а наше рождалось двсти лтъ’ (стр. 505). Пріимемъ это за истину и посмотримъ, что выводитъ авторъ изъ своей мысли.

Такая долговременность, по его мннію, имла вліяніе на наши первоначальныя отношенія и образовала ихъ различно съ европейскими.

‘Первые Князья владли у насъ по одному городу, въ коемъ жили, или, лучше сказать, остановились постоемъ, ибо не имли мысли о постояннемъ пребываніи, они не боялись потерять ничего, тмъ боле, что ни чмъ не дорожили, слдовательно — какъ сначала имъ не нужны были помощники для водворенія, такъ естественно и теперь были не нужны для того, чтобъ сохранять владніе.— Пользуясь благопріятными обстоятельствами, они начинаютъ ходить въ походы по разнымъ сторонамъ и распространять предлы своей дани, все еще не думая о прочномъ владніи. Если у нихъ недоставало собственныхъ средствъ, они нанимали себ войско у бранныхъ единоплеменниковъ. Всего чаще цлію ихъ были богатые сосди, особенно Греція, вознаграждавшая сторицею ихъ труды.— Такимъ образомъ Князья постепенно богатли, распространяли свои владнія, усиливались и ‘утверждали еще боле первоначальную самобытность къ тому времени, когда духъ движенія успокоился, пути вс преградились, и привычка къ давнишнему мсту жительства взяла свою силу. Это было уже при Владимір и Ярослав, которые покончили очертаніе окружности, и положили по послднему камню основанія, черезъ двсти лтъ почти посл перваго пребыванія Варяговъ.— Вотъ какъ первоначальное отличіе Русскаго Князя отъ Западнаго Короля, утвердилось окончательно.— Точно такое же дйствіе долговременнымъ основаніемъ Государства произведено и на бояръ, сравнительно съ Западомъ: первыя поколнія ихъ не имли большаго значенія, а послднія, Владиміровы и Ярославовы, почти никакого. Спутники Рюриковы и Олеговы, какъ товарищи, могли еще, можетъ быть, предъявлять какое-нибудь право, но роды ихъ пресклись едва ли не впродолженіе несчастныхъ походовъ Святославовыхъ, и Владиміръ привелъ себ новыхъ мужей, нанятыхъ имъ на Свер для войны съ Ярополкомъ, кончивъ войну, однихъ по выбору онъ оставилъ у себя, для службы, а другихъ выпроводилъ въ Грецію. Ярославъ поступалъ одинаково.— Наши мужи по городамъ получали отъ Князя воиновъ, которые помогали имъ исправлять ихъ должность, между тмъ, какъ феодалы Западные, получивъ землю, обязаны были ставить Королю воиновъ, которые и составляли единственно его войско. Такимъ образомъ наши бояре по необходимости были подчинены Князю, и боярство въ Западномъ смысл ршительно отстранилось. Самая дружина, вслдствіе безпрерывныхъ многолтнихъ войнъ, нсколько разъ переводилась и возобновлялась сполна, и слдовательно не могла пустить глубокихъ корней, усилиться насчетъ Князя, а находилась въ совершенной отъ него зависимости. Племена Славянскія обкладывались одно за другимъ данью, на томъ же основаніи, какъ первыя, оставаясь свободными, владя по прежнему землею, и не питая никакой ненависти къ пришельцамъ.

Предлы Государства распространялись, слдовательно, исподоволь, безъ усилій со стороны Князя, безъ непосредственнаго участія бояръ, безъ отягощенія народа.— Число городовъ увеличивалось только какъ жилищъ для княжескихъ намстниковъ и сборщиковъ дани’ (стр. 505-508).

У г. Погодина странный способъ разсужденія. Поставитъ рядомъ два факта, неимющіе между собою ровно ничего общаго, и говоритъ: посмотрите, какъ они различны! Важне такой ошибки въ дл исторіи мы не знаемъ. Изъ нея по необходимости все выходитъ наоборотъ, и истина, вмсто того, чтобъ уясниться, затемняется. Сравнивать въ частностяхъ между собою можно только однородное. Только между однородными есть частныя сходства, есть частныя различія. Сказать о разнородныхъ, что они въ томъ или въ другомъ различны, мало Въ отношеніи къ нимъ нужно объяснить, почему сравненіе ихъ невозможно, въ частныя сличенія нечего и вдаваться. Мы это отчасти показали на значеніи завоеванія и призванія въ русской исторіи, на сохраненіи нашими Славянами земель и свободы по прибытіи Варяговъ. Приведенныя теперь слова автора даютъ намъ возможность пояснить нашу мысль еще боле.

Сначала авторъ говоритъ о вашихъ князьяхъ. Вникните въ его слова, и вы удостовритесь, что между книгами европейскими и русскими князьями,— не было ровно ничего общаго. Задачи ихъ совершенно различны. Первые хотли основать государство, а послдніе объ этомъ не думали. Первые пришли въ землю завоеванную съ цлью водвориться, послдніе жили въ немъ постоемъ. Поэтому первые дорожили своими пріобртеніями и дружиной, поддерживавшей ихъ силу, которая имъ была нужна, а послдніе, какъ временные пришельцы, не дорожили ничмъ, ни владніями, которыхъ у нихъ не было сначала, ни дружиной, нужной для ихъ поддержанія. Прибавимъ къ этому отъ себя, что первымъ, по ихъ задач, положенію, было необходимо опредлить свои отношенія къ туземцамъ и земл, а послднимъ, по той же самой причин, это было совершенно ненужно. Спрашивается посл этого, что жь тутъ сравнивать? Вдь никто не сравниваетъ Кеплера съ Діономъ сиракузскимъ, Аполлонія тіанскаго съ Пушкинымъ? Если хотите провести параллель между русской и европейской исторіей, возьмите эпохи сходныя, на-примръ, сравните съ новымъ порядкомъ вещей, въ-отношеніи къ сословіямъ и земл, появившимся на Запад съ основаніемъ государствъ, ту эпоху русской исторіи, когда начали у насъ юридически обозначаться сословія и ихъ отношенія, вопросъ о поземельномъ владніи и собственности. Такое сравненіе будетъ по-крайней-мр возможно, при всемъ прочемъ различіи обстоятельствъ и времени, по однородности, одинаковости предмета. А вы, не вникая ни въ духъ времени, ни въ вопросы, разршаемые внутри общества, довольствуясь одними чисто-вншними, случайными признаками, на основаніи ихъ считаете эпохи однородными и сличаете ихъ! Какихъ же плодовъ ожидать отъ такой невозможной работы?.. По этого мало. Одна ошибка непремнно влечетъ за собой другую. Изъ словъ самого г. Погодина слдуетъ, что наши первые князья вовсе и не думали о томъ, о чемъ должны были думать и заботиться основатели новыхъ европейскихъ государствъ. Стало-быть, для первыхъ и не существовали вопросы, которые были разршаемы послдними. Но такъ-какъ эти вопросы не были совершенно-случайными, а необходимо условливались и условливаются внутреннимъ бытомъ каждаго государства (таковы вопросы о поземельномъ владніи, объ отношеніи сословій между собою и къ верховной власти, о положеніи церкви и ея отношеніяхъ къ государству, и множество тому подобныхъ), то и для нашихъ князей эти вопросы рано или поздно должны были возникнуть, и въ-самомъ-дл они мало но малу опредлились и получили свое ршеніе, какъ видно изъ нашихъ законодательныхъ памятниковъ. Состояніе, предшествующее этому ршенію, было неопредленное, юридически-несуществовавшее, котораго, слдовательно, никакъ нельзя сравнивать съ юридическимъ, опредленнымъ и обозначеннымъ бытомъ, наступившимъ въ Европ вмст съ основаніемъ государствъ, ибо для насъ еще предстояло получить ту или другую форму, то или другое опредленіе, лучшее или худшее въ сравненіи съ европейскимъ, а Европа получила его съ самаго начала. Такъ мы понимаемъ и такъ, вроятно, понимаютъ вс, хоть сколько-нибудь знакомые съ первыми началами правовднія и исторіей законодательствъ. Сравнивая начало европейскихъ государствъ съ началомъ русскаго, всякій скажетъ: основатели западныхъ государствъ опредлили такія-то отношенія такъ-то и такъ-то, а Рюрикъ и его ближайшіе преемники оставили эти отношенія неопредленными, потому-что имли другія цли. Но г. Погодинъ берется за дло иначе. Для него этихъ важныхъ различій не существуетъ. Въ его глазахъ Клодвигъ и другіе отобрали землю у ту земцевъ, обратили ихъ въ рабовъ, а основатели русскаго государства оставили имъ и земли и свободу. Что жь, хотли бы мы спросить, они утвердили за ними и то и другое закономъ? Нтъ! Они ни о томъ, ни о другомъ и не думали. По крайней-мр, туземцы старались утвердить за собой эти важныя привилегіи жалованными грамматами? И того не было. Такъ вотъ что! Напрасно же подробно изъясняетъ г. Погодинъ ‘какъ перво’ начальное отличіе русскаго князя отъ ‘западнаго короля утвердилось окои’чательно’. Мы поврили бы ему наслово, что оно и первоначально было окончательнымъ, ибо между ними не было никогда ни малйшаго сходства.

Совершенно тоже самое должно сказать и о боярахъ (т. е. дружинникахъ) въ сравненіи съ западными феодалами. О ихъ значеніи разсуждать нельзя, потому-что и оно не было юридическое. Г. Погодинъ приведетъ нсколько фактовъ въ доказательство, что они не имли большаго значенія, а мы приведемъ тоже нсколько въ доказательство противнаго. Въ результат получится нуль, т. е., что ихъ значеніе и права, какъ неопредленныя, не были именно такими-то, слдовательно, не были никакими.— Изъ чего видитъ авторъ, что Ярославъ поступалъ съ наемными мужами, подобно Владиміру, какъ съ слугами: однихъ удерживалъ, другихъ отсылалъ отъ себя, — не знаемъ. Въ туземныхъ источникахъ на это нтъ никакихъ данныхъ.

Сравненіе нашихъ ‘мужей’ по городамъ съ западными феодалами неудачно, потому-что о послднихъ мы знаемъ многое, о первыхъ почти ничего — и еще потому что, какъ мы показали въ другомъ мст, у насъ сначала, кажется, былъ феодализмъ, подобный засадному. А если шатко первое положеніе, то по тому самому шатки и выводы, будто наши бояре были подчинены (безусловно) князю и будто потому боярство въ западномъ смысл отстранилось. (Объяснить причины послдняго явленія очень-трудно. Двумя строками такого вопроса не ршить).

Также не видимъ мы, чтобъ дружина находилась въ совершенной зависимости отъ князя, особливо сначала.

Откуда взялъ авторъ, что туземцы не питали у васъ никакой ненависти къ пришельцамъ? Данныя противъ — есть. Данныхъ въ пользу этого мннья — ни одной.

За тмъ слдуетъ сравненіе законовъ салическихъ съ’Русской Правдой’.На Запад за убійство франка-побдитсля платилось больше, чмъ за убійство туземца покореннаго, а у насъ за Русса и Славянина была одна и та же вира. Этотъ фактъ въ-самомъ-дл весьма-важенъ для характеристики отношеній туземцевъ къ пришельцамъ въ Россіи, въ варяжскій періодъ. Но пока мы не знаемъ ничего врнаго ни даже вроятнаго о времени и способ составленія ‘Русской Правды’,— нельзя строить на немъ теоріи. ‘Русская Правда’ странный, загадочный памятникъ древности, столько же важный по своему содержанію, сколько мало опредленный и обслдованный. До-сихъ-поръ это камень преткновенія для филологовъ, историковъ и юристовъ. Впрочемъ, допустивъ даже, что ‘Правда’ дйствительно составлена при Ярослав, слдовательно, въ первой половин XI вка, какъ думаетъ г. Погодинъ, мы все-таки не можемъ согласиться, что ‘въ основаніи Государства у насъ была положена любовь, а на Запад ненависть’ (стр. 510). Этого вовсе не слдуетъ изъ того, что у насъ бралась одинакая вира за Русина и Славянина, а въ Европ разная, больпіая за франка, чмъ за Римлянина. Если такое постановленіе у насъ въ Россіи принадлежитъ Ярославу — не мудрено, что и при немъ Русинъ и Славянинъ различались уже только по названію, а не въ самомъ дл. Враждебность, противоположность между тми и другими съ славянизаціей Варяговъ-Руси могла и даже должна была исчезнуть посл столькаго времени. И такъ, отсюда о преждебывшемъ заключать нельзя.Наконецъ, положимъ, что и въ древнйшія времена это положеніе уже существовало и только впервые записано Ярославомъ: мы и въ этомъ случа все-таки не видимъ никакой возможности объяснить его любовью, которую, какъ извстно, безъ положительныхъ и ясныхъ докательствъ нельзя принимать за движущій рычагъ въ исторіи народовъ, особливо разноплеменныхъ, еще грубыхъ и неустроенныхъ. Предложимъ здсь нсколько разныхъ возможныхъ объясненій.

Во-первыхъ, мы знаемъ, что Варяги, пришедшіе къ намъ, не помышляли основать государство, не помышляли даже занять землю и твердо ссть на одномъ мст. Это сдлалось какъ будто случайно, нечаянно, отчасти, можетъ-быть, противъ ихъ воли. При такомъ положеніи вещей, Варяги-Русь не могли и подумать объ опредленіи своихъ гражданскихъ и юридическихъ отношеній къ туземцамъ — отношеній, которыя необходимо раждаются съ осдлостью и поземельною собственностью. Единственное отношеніе, существовавшее между ними — дань, была опредлена, да и той взималось иногда больше, нежели сколько слдовало. Вотъ почему, какъ намъ кажется, противоположность между пришельцами и туземцами не могла обозначиться рзко, выпукло. Между ними, не смотря на то, что дружина у насъ удержалась, не было безпрестанныхъ, постоянныхъ отношеній. Воинственная шайка жила грабежомъ, при столкновеніяхъ, вроятно, не щадила жителей городовъ и селъ, но она безпрестанно переходила съ мста на мсто, проводила время въ походахъ. Съ этой точки зрнія, не трудно понять на первый взглядъ странное уравненіе въ впрахъ Русина съ Славяниномъ, тмъ боле, что по всмъ вроятіямъ убіеніи дружнника-Русса наказывалось не граждански, вирою, а войной, истребленіемъ убійцы и грабежомъ его имущества, напротивъ, оскорбленіе Славянина Руссомъ оставалось, по-крайней-мр часто, безъ всякаго возмездія и наказанія. Замтимъ, что законъ не говоритъ ни слова объ убіеніи Славянина Руссомъ, или Русса Славяниномъ, а просто объ убіеніи того и другаго. Тожество виры за Русса и Славянина, при почти несуществующихъ между обоими постоянныхъ гражданскихъ отношеніяхъ, и слдовательно, при невозможности выработаться живому сознанію взаимной противоположности — явленіе очень-естественное и простое. Оно свидтельствуетъ о неопредленности тогдашняго быта, о крайней его негражданственности, никакъ не боле. Равнодушіе, безсознательность, а не любовь родили этотъ законъ, которому такъ старается г. Погодинъ, придать смыслъ, какого онъ не имлъ и не могъ имть. Но что противоположность между Руссами и Славянами была, и что при другихъ условіяхъ она могла развиться въ сословное или другое рзкое гражданское отличіе — это видно изъ сказки о парусахъ шелковыхъ и холстинныхъ на норманскихъ и славянскихъ лодкахъ.

Во-вторыхъ, нкоторые изслдователи думаютъ, что опредленіе виръ за лица, исчисленныя въ ‘Правд’, составлено не вдругъ, а постепенно, т. е., что вира опредлена для всхъ нихъ не сразу, а въ разныя времена, и въ ‘Правд’ эти различныя законодательныя постановленія только собраны въ одну статью. Съ этой точки зрнія, уравненіе Славянъ съ Руссами въ-отношеніи къ вирамъ объясняется еще лучше, естественне, судя по взаимнымъ отношеніямъ Варяго-Руссовъ и Славянъ, это уравненіе должно было возникнуть поздно, когда Варяги услись на мст, что совпадаетъ съ утратою ими рзкой особенности, національности и смшеніемъ ихъ съ Славянами.

Предложимъ, наконецъ, и третье тоже довольно-вроятное объясненіе. Мы видимъ, что по мр того, какъ наши князья укрпляются, они утрачиваютъ, мало-по-малу, свой воинственный, характеръ и становятся боле правителями, нежели предводителями дружинъ Таковъ уже Владиміръ. Онъ входитъ во внутреннее управленіе, печется о длахъ земскихъ. Съ тмъ вмст измняются и отношенія его къ дружин, онъ боле повелитель, начальникъ, чмъ товарищъ, соратникъ своихъ дружинниковъ. На новыхъ выходцевъ съ свера онъ смотритъ недоврчиво, обращается съ ними, какъ съ чужими, а не какъ съ братьями. Очень естественно, что ему не могло представляться такъ рзко различіе между Славянами и Руссами, какъ его предшественникамъ, онъ былъ уже мене предводитель дружины, чмъ господинъ надъ своими владніями, и въ Руссахъ и въ Славянахъ равно видлъ своихъ подвластныхъ.

Въ Ярослав эти черты выступаютъ еще рзче. Очень-естественно, что ему и не пришла въ голову мысль различать въ правахъ Руссовъ и Славянъ, которые одинаково ему служили и повиновались. Словомъ, уравненіе ихъ въ-отношеніи къ вирамъ, весьма-легко могло быть прямымъ дйствіемъ возрастающей княжеской власти.

Какъ бы то ни было, во всякомъ случа дло объясняется гораздо-естественне, вроятне, правдоподобне, нежели посредствомъ любви, не возможнаго ингредіента въ первоначальныхъ отношеніяхъ Славянъ и Варяговъ. Еслибъ племена, призывавшія Варяго-Руссовъ, даже выговорили себ гражданское равенство съ пришельцами — все-таки это было бы не дломъ любви, а дломъ юридической предусмотрительности въ нашихъ предкахъ, дломъ осторожности, недоврчивости.

На страниц 510 авторъ говоритъ:

‘Къ историческимъ, бытейскимъ, (фактическимъ) отличіямъ присоединились, что очень-удивительно для мыслящаго наблюдателя, совершенно соотвтственныя отличія физическія и нравственныя’.

Особенно-удивительнаго мы въ этомъ ничего не видимъ. Напротивъ, было бы изумительно и невроятно, еслибъ отличія историческія, фактическія, шли въ разрзъ съ физическими и нравственными. И т и другія условія, взаимно воздйствуя другъ на друга, производятъ то цлое, которое анализируетъ наука, оттискивая причины его. Удивляться согласію, единству въ исторіи, значитъ не понимать ея главныхъ, основныхъ законовъ.

Физическія и нравственныя отличія между европейскими государствами и Россіей, подмчены, какъ намъ кажется, очень-врно, и очерчены удачно. Вообще, эта вторая половина статьи значительно лучше, основательне первой, хотя и здсь опять многіе выводы кажутся намъ ложными, или слишкомъ-ршительными.

Сначала, авторъ говоритъ о пространств Россіи. Оно своей огромностью мшало вдругъ покорить ее и властвовать надъ ней. Избытокъ земли не могъ породить за нее враждебныхъ столкновеній. Потомъ народонаселеніе, многочисленость и племенное единство Славянъ должно было рано поглотить иноземный элементъ, явившійся къ намъ въ лиц Варяговъ-Руси. У насъ они ославянились, а въ Европ туземцы огерманились. Съ мыслью, будтобы многочисленность Славянъ длала Руссовъ осторожными, воздержными и содйствовала къ поддержанію между тми и другими пріязни — мы не совсмъ согласны. Во-первыхъ, если отношенія опредлялись опасеніемъ, страхомъ, то о добромъ согласіи и пріязни не можетъ быть и рчи. Такая связь черезъ-чуръ не прочна. Потомъ авторъ забываетъ, что Славяне тогда не составляли одного цлаго, а были раздроблены на совершенно-отдльныя племена.Необразованность и пространство мшали имъ соединиться между собою на общее дло, а поодиначк они были слабе Руси. Вообще, такихъ тонкихъ политическихъ соображеній въ то время нечего и искать, и еслибъ Варяго-Руссы могли бояться Славянъ, то послдніе легко могли бы и выжить ихъ изъ Россіи,— Потомъ авторъ обращаетъ вниманіе на заселеніе несплошное, но раздленное естественными преградами, которое длало невозможнымъ быстрое завоеваніе. Единственными путями сообщеній были рки и воды, слдовательно, страны, лежавшія въ глуши, долго оставались независимыми. Бдность земли долго воздерживала пришельцевъ отъ желанія въ ней поселиться, климатъ, такъ ршительно опредляющій первоначальный бытъ народовъ, длалъ Славянъ уступчивыми и равнодушными. Тому же содйствовали географическое положеніе земли, система ркъ, отдаленность отъ морей, характеръ Славянъ, ихъ первобытная религія, и потомъ восточное исповданіе, нами принятое, наконецъ, самое образованіе чисто-природное, а не гражданское, — слдовательно, собственно говоря, отсутствіе всякаго образованія, всякой цивилизаціи. Вс эти причины дйствительно придали нашей исторіи совершенно-другой характеръ, нежели какой имла исторія Европы, совершавшаяся подъ другими, отчасти-противоположными условіями.

При исчисленіи этихъ причинъ, авторъ продолжалъ смотрть съ ложной точки зрнія, какъ началъ, хотя они и должны были, кажется, навести его на прямой путь. Что изъ всхъ нихъ слдуетъ? Конечно, не доброе согласіе между пришельцами и туземцами, но то совершенно неопредленное отношеніе, которое показываетъ, что исторія на этомъ пространств земли еще не начиналась. Во всхъ исторіяхъ періоду борьбы, дятельности, движеній, рзкаго опредленія предшествуетъ эпоха дремоты, бездйствія, противоположности живутъ одна возл другой безъ столкновенія, и нельзя еще провидть, что изъ нихъ будетъ и какъ он взаимно опредлятся. Такое состояніе, строго говоря, не можетъ быть названо историческимъ, и такая жизнь историческою жизнію. Вс выводы, соображенія, какъ бы они остроумны ни были, не ведутъ здсь ни къ чему, всего мене къ объясненію характера послдующей исторіи. Исторія теперешнихъ европейскихъ государствъ начиналась совершенно-иначе. Отъ-того, съ самаго начала и обозначились черты, сопровождавшія ея развитіе до позднйшаго времени. Авторъ знаетъ, что самой церкви Европа придала свою печать, измнила ее сообразно съ своимъ характеромъ, тогда-какъ наша осталась чистою, неприкосновенною, точно въ томъ вид, въ какомъ перешла къ намъ изъ Византіи.

Также странными кажутся намъ слова автора, будто новое гражданское ‘образованіе привито у насъ къ дереву свжему, дикому, а тамъ, т. е., на ‘Запад, къ старому и гнилому’ (стр. 517). О какомъ гражданскомъ образованіи говоритъ онъ? Признаться, мы не знаемъ! Что Варяги первые основали у насъ нчто похожее на государство и принесли съ собою какую-то тнь гражданскаго порядка — это правда. Но отъ этихъ слабыхъ зачатковъ до гражданскаго образованія такъ же далеко, какъ отъ земли до неба. Не забудьте, что и Варяги-Русь были такіе же дикари и варвары, какъ и мы. Вся разница между ними и нами въ томъ только состояла, что они были дружинники, а мы народъ патріархальный.

Въ томъ же тон, какъ и вся статья, написано и заключеніе:

‘Эти различія развивались впослдствіи, и представили изъ Русской Исторіи, при общемъ (родовомъ) ея подобіи, при единств цли, совершенную противоположность съ Исторіей Западныхъ Государствъ, что касается до ея путей, средствъ, обстоятельствъ, формы произшествій,— противоположность, которую представляетъ наша жизнь и теперь, несмотря на усилія, преобразованія, перевороты, время Вотъ что надо имть непремнно въ виду разсуждая о Русской Исторіи въ какомъ бы то ни было ея період, произнося приговоръ ея событіямъ, разбирая ея достоинства и недостатки, хваля и порицая дйствующія лица, изъявляя желанія или опасенія для будущаго времени. Иначе мы будемъ впадать въ дтскія ошибки, то есть искать такихъ плодовъ, для которыхъ не было смянъ, и оставлять безъ вниманія другія, можетъ быть, драгоцннйшія, потому что ихъ нтъ инд.— Предложу для ясности простое сравненіе: хорошо ли бъ мы поступили, еслибъ бросили рожь нашу кормилицу и принялись везд сять маисъ, обольщенные разсказами объ его сладости и вкус? Мы должны бъ скоро умереть съ голоду, потому что не наготовились бы маису на цлое народонаселеніе, хоть бы вздумали строить везд оранжереи. Произшествія не имютъ такой очевидности и осязательности, какъ естественныя произведенія, и много времени проходитъ иногда, много употребляется труда, пока откроется удивленному взору внутреннее значеніе того или другаго, но смло можно сказать, даже судя по одному, разобранному найми теперь, началу, что мы должны отказаться отъ своего прошедшаго существованія, т. е. своей Исторіи, (что впрочемъ и длаютъ нкоторые), должны необходимо допустить нелпое заключеніе, что ныншняя Россія произошла изъ ничего, если будемъ прикладывать западной масштабъ къ Русской Исторической жизни. Нтъ! Западу на Восток быть нельзя, и солнце не можетъ закатываться тамъ, гд оно восходитъ’ (стр. 517 и 518).

Дйствительно, русская исторія представляетъ совершенную противоположность исторіи западныхъ государствъ, и даже теперь мы видимъ то же самое, хотя уже не столько рзко, какъ прежде. Но, повторяемъ, это не та противоположность, которая коренится въ одной почв и, можетъ-быть, въ двухъ величинахъ, равныхъ между собою. Это противоположность предметовъ разнородныхъ, которые потому только и совершенно-различны, что ршительно не имютъ ничего общаго между собою, ни одной точки одинаковой. Славянскій міръ и Россія, можетъ-быть, по преимуществу, почва для будущаго, тогда-какъ жизнь европейскихъ государствъ уже обозначилась…

Во всемъ прочемъ мы согласны съ авторомъ, но думаемъ, что, понявъ, какъ мы съ нимъ соглашаемся, онъ этого самъ не захочетъ. Прикладывать къ русской исторической жизни западный масштабъ невозможно — это вполн-врно. Но что жь изъ этого слдуетъ? Не то ли, что мы и не должны любить то, что европейскіе народы любятъ, не должны стремиться къ одному съ ними? Кажется, на это намекаетъ авторъ, по-крайней-мр это его затаенная мысль. Если такъ, онъ жестоко ошибается! Отъ одного конца земли до другаго вс народы стремятся къ одному идеалу, только многоразличными путями. Исторія изслдуетъ эти условія, длаетъ прозрачной оболочку, въ которую облекаются внутренніе стремленія и помыслы, сознательные и безсознательные, сознательно и безсознательно. Въ чемъ задача историка? Выяснить событіе, періодъ, эпоху, такъ, какъ будто-бы мы сами въ ней жили и дйствовали. Если эта цль достигнута, мы за тысячу лтъ предъ симъ, въ тридевятой земл, увидимъ дйствующимъ лицомъ такого же человка, каковы вс мы гршные. Разница будетъ въ большей или меньшей его развитости, совершеннолтіи. Стремленіе человка къ полному, всестороннему нравственному и физическому развитію и есть движущее начало исторіи, главная причина измненій, реформъ и переворотовъ. Въ этомъ смысл есть, конечно, и въ Россіи люди, которые смотрятъ на наше прошедшее, какъ на состояніе неудовлетворительное въ сравненіи съ послдующимъ, даже маловажное и во всякомъ случа незаслуживающее того, чтобъ объ немъ сожалть, или тмъ мене желать и чаять его возвращенія. Но что нкоторые, по словамъ автора, отказываются отъ своей исторіи — это нелпость, о которой не стоитъ и говорить. Нельзя отказаться отъ того, что дйствительно было. Можно только судить его, судить очень-строго, безпристрастно и желать, чтобъ оно оставило по себ какъ-можно-мене слдовъ, и чтобъ эти слды изгладились какъ-можно-скоре.— Наконецъ, что Западу нельзя быть на Восток, Востоку на Запад — это такая астрономическая истина, противъ которой трудно спорить, пока солнце восходитъ на восток и заходитъ на запад.

Этимъ выводомъ собственно и оканчивается книга. Въ вид особыхъ прибавленій мы находимъ еще дв статьи. Одна, представляя неоспоримыя доказательства, что Варяги-Русь, если не съ самаго начала, то по-крайней-мр въ-послдствіи, и уже съ Олега, завоевывали славянскія племена — силится доказать, что все-таки завоеванія у насъ не было, а постепенное, мирное занятіе. Вторая содержитъ въ себ письмо къ академику Солнцеву о памятникахъ искусства и жизни изъ норманскаго періода. Выводъ тотъ, что изъ первыхъ трехъ-сотъ лтъ нашей исторіи можно собрать и представить до ста рисунковъ. Давай Богъ! Интересно однако, что изъ этихъ памятниковъ ‘можетъ быть боле пятидесяти можно снять съ натуры ничтоже сумняся, нсколько должно возстановить по значительнымъ даннымъ, нсколько надо создать по указаніямъ лтописи’ (стр. 544). Конечно, г. Солнцевъ не послдуетъ совтамъ автора, ибо возсоздавать или просто создавать памятники не значитъ сообщить намъ т, которые мы имемъ. Въ г. Погодин, очевидно, говоритъ страсть къ эпох, которую онъ преимущественно любитъ, а не хладнокровный, разсудительный историкъ. Иначе онъ не далъ бы такого неисторическаго совта.

Книга напечатана исправно, хотя и не красиво. Не хорошо то, что выноски весьма-часто неврны. Намъ случилось справляться съ нкоторыми, и какъ нарочно большая часть оказалась съ важными ошибками. Въ ученомъ сочиненіи это не послдній недостатокъ.

‘Отечественныя Записки’, No 3, 1847

ИЗСЛДОВАНІЯ, ЗАМЧАНІЯ И ЛЕКЦІИ, М. Погодина, о Русской Исторіи. Изданы Императорскимъ Обществомъ Исторіи и Древностей. Россійскихъ. Москва. 1846. Три тома.

Читайте также: