‘Русская Мысль’, кн. VIII, 1886
На пути. Роман С. О. Ярошевского. Спб., 1886 г, Ярошевский Сергей Осипович, Год: 1886
Время на прочтение: 6 минут(ы)
На пути. Романъ С. О. Ярошевскаго. Спб., 1886 г. Въ нашей литератур сравнительно мало беллетристическихъ произведеній, въ которыхъ главными дйствующими лицами были бы евреи и все дйствіе происходило бы въ еврейской сред. За два года намъ попалась въ руки всего одна такая повсть, да еще, помнится, одинъ или два маленькихъ разсказца, вс очень плохіе. Герой изъ евреевъ, выведенный г-жею Ольгою Шапиръ въ роман Безъ любви, необыкновенно противенъ и представляетъ собою, главнымъ образомъ, отрицательныя черты еврейскаго характера. Истинная задача беллетристическаго произведенія состоитъ не въ прославленіи и не хуленіи той или иной категоріи людей въ лиц ихъ типическихъ представителей, такъ поступаютъ только тенденціозные писатели въ романахъ, имющихъ характеръ памфлетовъ, иногда просто пасквилей. Жизнь евреевъ среди русскихъ и поляковъ есть непрерывная борьба, полная драматизма, и нельзя не удивляться тому, что наши писатели такъ мало обращаютъ вниманія на интимныя драмы, разыгрывающіяся передъ ихъ глазами и очень часто кончающіяся въ высшей степени трагически, преимущественно для лучшихъ представителей еврейства. Огромное большинство русской публики знакомо съ евреями только по смхотворнымъ разсказамъ г. Вейнберга и подобныхъ ему лицедевъ въ одиночку, т.-е. знакома только своею анекдотически-каррикатурною стороной. Попытки г. Богрова (въ Отечественныхъ Запискахъ) представить положительные типы евреевъ были одиночными попытками и, притомъ, такъ давно, что теперь он почти совсмъ забыты, а очень многимъ и совсмъ неизвстны. А именно теперь-то боле, чмъ когда-нибудь, усиливается драматизмъ положенія евреевъ, среди которыхъ съ каждымъ годомъ растетъ сознаніе своихъ общечеловческихъ правъ, тогда какъ, съ другой стороны, все поднимающаяся волна антисемитства стремится разрушить всякія начинанія, клонящіяся къ осуществленію этихъ правъ. Здсь не мсто вдаваться въ многовковой споръ, ведущійся изъ-за гражданскихъ правъ евреевъ со времени утраты ими собственной территоріи, этой главной и незыблемой основы правъ политическихъ. Это и не дло беллетристики или беллетристической критики. Но романистъ можетъ и долженъ не отставать въ этомъ случа отъ публицистовъ и, по мр своихъ силъ и тхъ средствъ, какими располагаетъ, нести свтъ въ сознаніе общества и способствовать разршенію вковыхъ недоразумній на началахъ правды и гуманности. Для этого у романиста и драматурга не можетъ быть недостатка въ художественномъ матеріал, въ серьезныхъ и трогательныхъ положеніяхъ, пригодныхъ для его цлей. И мы глубоко убждены въ томъ, что честно и безъ тенденціозной фальши взявшійся за дло писатель, достаточно знакомый съ еврейскою средой, понявшій отношенія этой среды къ господствующей національности и взаимныя отношенія между различными фракціями самой среды, сослужитъ добрую службу какъ русскому обществу, такъ и еврейской общин, неразрывно между собою связаннымъ и, такъ сказать, сплетеннымъ исторіей, очень мало знающимъ другъ друга и почти совсмъ другъ друга не понимающимъ, не сознающимъ ни истинныхъ причинъ розни, ни безысходной необходимости устраненія пагубной для обихъ сторонъ враждебности.
Какъ на симпатичную въ этомъ отношеніи попытку мы считаемъ нашимъ долгомъ указать на романъ г. Ярошевскаго пути. Мы находимъ, что такимъ заглавіемъ не совсмъ врно опредляются смыслъ и содержаніе романа, его было бы правильне назвать На распутьи, такъ какъ авторъ изображаетъ въ немъ еврейство, Израиля, стоящимъ на томъ мст своего историческаго пути, гд передъ нимъ открывается три или даже четыре разныхъ дороги, изъ которыхъ одна есть все тотъ же старый, каменистый и тернистый путь, по которому уже много вковъ влачатъ свои изможденныя ноги сыны Авраама, Исаака и акова. Теперь передъ ними открываются три ‘новыхъ’ пути, на нихъ указываютъ, по нимъ хотятъ вести Израиля люди, наиболе выдающіеся изъ своего народа, одушевленные самою пламенною любовью къ нему, одаренные большимъ умомъ, энергіей, образованіемъ и матеріальными средствами. Одни видятъ спасеніе только въ возстановленіи еврейской національности со всми политическими правами самостоятельнаго народа и хотятъ вести свой народъ въ его землю, въ обтованную Богомъ Палестину. Другіе, ходившіе въ Палестину и въ ней разочаровавшіеся, убждены, что спасеніе не въ той или иной земл, не въ политической самостоятельности, а въ религіозной реформ, въ обновленіи Израиля сближеніемъ съ христіанствомъ на началахъ, довольно близкихъ въ сектамъ нашихъ ‘іудействующихъ’ и ‘субботниковъ’,— словомъ, въ переход къ новой религіи. Наконецъ, третьи оставляютъ въ сторон вопросъ о религіи и видятъ спасеніе Израиля въ его экономическомъ и бытовомъ сліяніи съ народомъ, среди котораго живутъ евреи. Авторъ, повидимому, сочувствуетъ этой послдней иде, проповдникомъ которой является герой романа, Давидъ Ауэрбахъ, молодой человкъ, получившій превосходное образованіе. Давидъ — сынъ крупнаго банкира, по рожденію, по образованію и связямъ онъ принадлежитъ къ высшей, еврейской аристократіи и можетъ разсчитывать на самую блестящую карьеру, на завидный во всхъ отношеніяхъ бракъ съ дочерью богача Рейнгерца, красавицей Беллой. Вопреки желаніямъ родителей, будущаго тестя и своей невсты, Давидъ уходитъ изъ города въ деревню и уводитъ за собой толпу евреевъ съ цлью основать земледльческую колонію. Давидъ говоритъ своей невст о возможности спасенія Израиля.
‘— Но гд же этотъ путь?— спрашиваетъ Белла.
‘— Гд этотъ путь?— повторилъ Давидъ.— Путь въ обращеніи къ природ, къ тому живительному источнику, который исцляетъ всхъ немощныхъ и страждущихъ… Все несчастье евреевъ происходитъ отъ того, что они слишкомъ удалились отъ природы, втиснули свою жизнь въ слишкомъ узкія искусственныя рамки, и задыхаются тамъ, совершенно не подозрвая причины своей гибели. Разв меркантильный, торгашескій духъ нашего племени, разв измельченный до мизерности расовый типъ его, разв его физическая немощь, нравственная трусость, вс эти духовные и физическіе пороки, которые служатъ несомнннымъ признакомъ вырожденія и за которые имъ по справедливости достается отъ другихъ народовъ,— разв все это не происходитъ отъ того, что они уклонились отъ естественной жизни, замнивъ ее искусственной? Не всегда и не везд удобно взваливать все на вншнія условія, на историческія причины, какъ это любятъ длать наши единоплеменники’.
Въ другой разъ Давидъ говоритъ своей невст:
Я хочу заложить своими руками фундаментъ будущаго зданія, которое должно служить настоящимъ храмомъ для нашихъ единоврцевъ, помолившись въ немъ, они выйдутъ оттуда очищенными отъ своихъ вковыхъ грховъ, и никто съ этого момента не осмлится поднять на нихъ руку, какъ на отверженныхъ’.
Про себя Давидъ говоритъ: ‘Въ чемъ же моя profession de foi? Въ преслдованіи общечеловческихъ цлей. Я не еврей, точно также я и не русскій, и не нмецъ, и не французъ. Для меня на первомъ план интересы человческіе, а не кастовые, расовые, національные’.
Въ кругу богатыхъ и вліятельныхъ евреевъ затя Давида встрчаетъ сильное противодйствіе. Ему отказываютъ въ деньгахъ на покупку участка земли для основанія еврейской земледльческой колоніи, а когда онъ уходитъ съ тридцатью евреями работать въ имніе своего пріятеля, помщика Ясинскаго, противъ него подымается цлая буря среди его единоврцевъ. Съ другой стороны, буря поднимается и въ деревн: сначала глухая и затаенная борьба между русскими рабочими и рабочими-евреями, потомъ открытая и ясно опредленная борьба изъ-за того, что евреи отбиваютъ заработокъ у христіанъ. Борьба переходитъ, наконецъ, въ ожесточенную драку, изъ которой Давида, кинувшагося уговаривать дерущихся, выносятъ тяжело раненымъ. На этомъ обрывается романъ и остается недосказаннымъ, что же вышло изъ попытки героя, окончилась ли она полной неудачей, или изъ этой попытки вышло что-нибудь доброе? Авторъ не даетъ даже никакого намека на то, вритъ ли онъ самъ въ благотворность и въ возможность удачи ‘на этомъ пути’.
На переданной нами основ г. Ярошевскій передаетъ рядъ романическихъ событій, удачно и хорошо придуманныхъ, но довольно плохо разсказанныхъ тяжеловснымъ и не совсмъ правильнымъ языкомъ. Нкоторыя изъ выведенныхъ имъ лицъ очень живы и типичны, нигд нтъ шаржа, нтъ ни тенденціозныхъ натяжекъ, ни фальши. Вс дйствующія лица, за исключеніемъ Ясинскаго и его сестры, евреи, и этихъ лицъ много. Между ними есть и богатые, и образованные, и бдняки, есть банкиры, ростовщики, мнялы, доктора, адвокаты, лавочники, мастеровые, простые рабочіе… еврейки старыя и молодыя, свтскія красавицы и красавицы-дочки, выросшіе въ темныхъ чуланахъ мнялъ. Во всей этой масс лицъ есть люди превосходные, глубоко симпатичные, несмотря на свою старозавтную обособленность и на свое крайне враждебное отношеніе въ христіанству и въ русскимъ, но есть и плохіе люди, и настоящіе негодяи. И тутъ-то, надо отдать полную справедливость г. Ярошевскому, онъ съумлъ дурныхъ людей и настоящихъ мерзавцевъ изобразить съ замчательною объективностью, безъ малйшаго признака недружелюбнаго къ нимъ отношенія. Авторъ, несомннно, возмущенъ подлостями и мерзостями, но возмущенъ незлобиво, онъ безпощадно ихъ обличаетъ и съ полнымъ спокойствіемъ, съ достоинствомъ философа раскрываетъ причины, сдлавшія этихъ людей дурными. Съ большимъ Тактомъ, мы готовы даже сказать съ большимъ талантомъ, г. Ярошевскій, явно сочувствуя еврейству, будучи самъ, быть можетъ, евреемъ, раскрываетъ многія дурныя стороны еврейства и дурныя черты характеровъ, выработанныхъ историческимъ прошлымъ евреевъ. Только самыми дурными людьми въ его роман являются т именно евреи, которые, унаслдовавъ такія дурныя черты своего племени, отступили отъ настоящаго еврейства и, такимъ образомъ, откинули все хорошее, что въ себ иметъ еврейство, какъ религія и національность. Равнымъ образомъ и лучшіе люди этого романа потому оказываются лучшими, что они отступили отъ чистаго, ригористическаго еврейства, замыкающагося въ обветшалыя формы, строго ограждающагося отъ вліяній времени устарвшими и слишкомъ узкими понятіями. На эту крайнюю, такъ сказать, черту периферіи круга, въ который замывается еврейство, выдвигаются, какъ показываетъ авторъ, и лучшіе, и худшіе его люди, подъ различнымъ вліяніемъ, оказываемымъ на нихъ воспитаніемъ и образованіемъ, тутъ являются рядомъ лучшіе и худшіе плоды современной культуры. Въ центр круга… мы не знаемъ, что, собственно, находится въ этомъ центр, и авторъ умалчиваетъ объ этомъ, но близко въ центру стоятъ столпы ветхозавтнаго еврейства, крпко отстаивающіе замкнутость своего круга во что бы ни стало, видящіе измну еврейству во всякой попытк перейти за условленную черту этого добровольно созданнаго и строго охраняемаго гетто. Внутри круга кипитъ своеобразная, обособленная жизнь, мало доступная и мало понятная для ‘вншнихъ’, для не-евреевъ. И многія очень любопытныя подробности этой чуждой намъ жизни въ яркихъ картинахъ проходятъ передъ читателемъ въ роман г. Ярошевскаго. Къ сожалнію, романъ довольно растянутъ и, какъ мы сказали, написанъ тяжелымъ и неправильнымъ языкомъ, онъ недостаточно ‘литературенъ’. Кром того, въ немъ много совсмъ лишняго, несущественнаго, и онъ не конченъ, а какъ-то оборванъ на полуслов, неизвстно для чего. Но, несмотря на вс эти недостатки, романъ г. Ярошевскаго читается съ интересомъ.