А. С. Серафимович
На площади
ПРИМЕЧАНИЯ
На площади, Серафимович Александр Серафимович, Год: 1906
Время на прочтение: 4 минут(ы)
А. С. Серафимович. Собрание сочинений в семи томах. Том второй
М., ГИХЛ, 1959
Весело и радостно, отдавая последние осенние ласки, заглядывало солнышко в улицы, в сады, на площади, в окна домов, в возбужденные лица торопливо спешившего по тротуарам народа.
Шли молодые и старые, паны и простонародье, мужчины и женщины, бежали, смеясь, толкая друг друга и шаля, ребятишки,— и все это пестрым движущимся потоком вливалось в огромную театральную площадь, по которой сплошь волновалось живое человеческое море и стоял смутный и неясный гул и говор.
Все головы были обращены, и все глаза тянулись к высокому театральному балкону, на котором развевались красные флаги и чернела кучка людей.
Из этой кучки людей выступил один, подошел к решетке балкона и поднял руку. И тогда разом смолк гул и говор, и воцарилась немая тишина, какая стоит на этой площади только в глухую полночь. Десять тысяч человек, придерживая дыхание, как один, глядели на того человека, а он, стоя высоко на балконе, смотрел на всех.
— Господа! — раздался его голос, и голос был крепкий и сильный и добежал до самых последних рядов.
А в самых последних рядах стоял мужичок с изборожденным морщинами нужды, труда и забот лицом, в рваной одежде и рваных, разбитых сапогах, стоял, как все, слушал, ковырял посошком землю, и солнышко ласково, как и всем, заглядывало в его возбужденное лицо.
— Господа! свобода так же нужна человеку, как воздух, как земля, как вода. Без свободы человек — не человек, а рабочая скотина — кляча, на которой не ездит только ленивый. В чем же заключается свобода? Свобода заключается в том, чтоб пользоваться всеми дарами, которыми одарен человек…
И он говорил о свободе людей выражать свои мнения, о свободе людей общими силами бороться за свои интересы, о свободе людей исповедовать бога так, как подсказывает совесть.
— Вот что нужно,— говорил он,— чтобы люди сделались людьми, а не жили, как звери лесные. Но чтоб все это было и чтобы каждый мог устраивать наилучшим образом свою жизнь, свои дела, свою судьбу, нужно, чтоб весь народ до единого человека принимал участие в управлении государством. Теперь же государством управляют одни чиновники. А кто же лучше знает народные нужды: сам народ или чиновники?
— Конечно, народ,— как гром, прокатилось по площади.
— И будет ли народ несправедливо относиться к самому себе, как относится часто к нему чиновничество?
— Народ не станет сам себя обижать,— загремела площадь.
— Так вот нужно добиваться всего того, о чем я говорил.
И он продолжал говорить, и все слушали, подымаясь на цыпочки и вытягивая шеи. Стоял и мужичок, ковырял землю и отстоял ноги. Впору бы уйти, да все стоят, слушают, и он стоит.
Бывало, прежде по большим праздникам устраивались парады: шли солдаты, играла музыка, били в барабаны. По улицам стоит народ и глазеет, и мужичок, бывало, станет в толпе, смотрит, как ходят солдаты, как трубит музыка, а самому все равно. Так и теперь: он стоял, там говорили, а ему было все равно!
И уж хотел было уходить, да глянул, стоит возле него рабочий, востроносенький, в картузе, маленький, и все тянется и брови подымает, чтоб не пропустить, о чем там говорят.
Мужичок усмехнулся и тронул его за локоть.
— Чудно, чего люди так убиваются, а мне все одно — хошь слобода, хошь неслобода, все одно пятеро детей, и бесперечь едят, как овцы. Хошь нету слободы, сорок копеек в день получаю, хошь будет слобода, те же сорок копеек буду получать. За слободу, чай, не дадут мне вместо сорока копеек целковый в день, шубы из нее, стало быть, не сошьешь.
И он засмеялся добродушно, и по загорелому усталому лицу побежали морщины.
— Ах ты, благой ты человек!..— закипел рабочий и весь покраснел, как вареный рак.— Кабы ты понимал. Ты слушаешь-то не ухом, а брюхом. А ты вникни да пойми. Ну хорошо, и теперь ты сорок копеек получаешь, и свобода будет — будешь получать те же сорок копеек. Да пойми ты, еловая твоя голова, что при свободе-то твои сорок копеек заместо рубля тебе сослужат службу.
— Ннуу, сказал!..
— А ты не нукай, я не лошадь…
— Тссс… тишше… не мешайте слушать,— зашипели кругом.
— А очень просто,— загорячился рабочий.— Теперь государственную казну расходует кто? — чиновники, и расходуют много зря, себя не забывают. По этому самому много приходится налогов налагать на все. А когда народ сам будет управлять государством, он будет беречь свои кровные денежки, не будет тратить зря, не допустит воровства, поукоротит жалованье чиновникам,— в казне-то много будет денег оставаться, значит налоги можно будет сбавить.
— А ведь это верно, а! — с восхищением проговорил мужичок.
— Эх, миляга! Только все это понимать надо. Вот ты сейчас говорил, на кой тебе свобода, шубы из ней не сошьешь, а кабы тот человек не говорил свободно, ничего бы ты не знал. Кабы вы, темнота, да понимали, да то ли было бы на Руси. Теперь бы во как гоголем ходили бы мы все.
— Сердешный, неграмотный я человек-то, где же мне знать-то. Кабы нашему брату, мужику, да раскрыть бы все это…
А солнышко по-прежнему ласково и тепло светило, тени передвинулись, и народ, оживленно беседуя, расходился с площади.
Впервые напечатано в журнале ‘Новое слово’, 1906, No 13—14, стр. 229—250.
Из письма Серафимовича к жене от 20 мая 1906 года видно, что рассказ был написан в Москве в мае 1906 года.
При включении в сборник рассказов А. Серафимовича ‘1905 год’, М. 1935, в тексте были сделаны большие сокращения. Например, в журнальном тексте рабочий подробнее разъяснял мужику материальные выгоды, которые ему принесет свобода. Путем сокращений Серафимович освободил эти разъяснения рабочего от той наивности и прямолинейности, которая им была свойственна первоначально. В третий том последнего прижизненного собрания сочинений рассказ вошел в переработанном виде.