На острове, Даниловский Густав, Год: 1901

Время на прочтение: 27 минут(ы)

Густавъ Даниловскій.

На остров.

(Na wyspie, 1901)

Поэма.

Переводъ А. С. Черемнова.

ВСТУПЛЕНІЕ.
Богъ изъ сумрачныхъ силъ, затаенныхъ во мгл.
Вывелъ духа источникъ и все на земл
Онъ смшалъ — и съ нея снялъ онъ длани.
Съ той поры духъ желаетъ царить надъ судьбой,
Съ темнотою инстинктовъ, съ стихіей слпой
Бой ведетъ, совершенствуясь въ брани.
И творенья всы въ колебаньи всегда,
И начало борьбы возникаетъ
На вершинахъ тхъ духа, гд гибнетъ нужда,
Гд свобода свой стягъ поднимаетъ.
А порой въ безграничномъ простор міровъ
Раздаются удары звенящихъ часовъ
Безконечности — грозно и сильно.
Міръ поноситъ героевъ тогда и клянетъ,
На алтарь увлеченья и вры плюетъ,
И, какъ въ тачку закованный ссыльный,
Въ колесницу слпой и жестокой судьбы
Запрягаясь, сдается онъ ей безъ борьбы.
И измученный духъ замираетъ
И могущество зла и насилья ростетъ…
Но не вчно суровое время невзгодъ —
Новой жизни заря наступаетъ.
Въ дни, когда не хватаетъ дыханья въ груди
И не видно отрадныхъ надеждъ впереди,
И Злой Рокъ угнетаетъ народы,—
Духъ полъ игомъ рождаетъ огонь для людей,
Въ міръ несетъ его въ образ новыхъ Идей
И костеръ зажигаетъ свободы.
ПСНЬ I.
Надъ островомъ высокимъ караваны
Лучистыхъ звздъ плывутъ и между нихъ
Путь Млечный тихо вшаетъ туманы
Серебряные… Берегъ моря тихъ.
Грядою скалъ задержанныя волны
Невольно измняютъ ровный токъ
И, злобой на свою преграду полны,
Дрожа сверкаютъ, какъ стальной клинокъ.
Надъ берегомъ огней потухли очи,
Безмолвные дома уныло спятъ,
За ними льютъ сады свой ароматъ,
Окутаны весенней нгой ночи.
На площади зато и шумъ, и звонъ!
Тамъ праздникъ псни жители справляютъ
И въ короли сегодня избираютъ,
Какъ требуетъ обычай и законъ,
Того, чья пснь прольется всхъ звучне
И привлечетъ сердца людей сильне.
Торжественный готовится турниръ,
Народъ на площадь точно лава льется,
Толпа шумитъ и у трибуны жмется,
Одтая нарядно, какъ на пиръ.
Зажглись костры веселыми огнями,
И колоколъ ударилъ надъ толпами
И возвстилъ, что начался турниръ.
* * *
Были дни… Какъ лава изъ груди вулкана,
Съ острова на землю черезъ мглу тумана
Свтъ-лился… Потушенъ этотъ дивный свтъ!..
И лежатъ въ обломкахъ прежнія святыни.
Новый храмъ Молоха тамъ вознесся нын,
Въ немъ же нтъ святыни и героевъ нтъ.
Миновали, скрылись дни, когда поэты
Новыя знамена гордо вознесли —
И на нихъ читались чудные завты
Равенства, свободы, счастья для земли.
Врилось тогда, что духъ разржетъ звенья
Всхъ цпей, что новый засіяетъ свтъ…
И народъ земли стремился въ пылъ сраженья.
Дни т миновали и слда ихъ нтъ.
Сталъ богатъ и славенъ островъ величавый!
Только духъ, объятый гибельной отравой,
Измельчалъ, какъ карликъ, мощь свою губя.
Островъ жилъ и думалъ только для себя.
И, отрзанъ жизни шумнымъ, грознымъ моремъ
Отъ земли печальной, съ ней порвалъ союзъ,
Онъ земл оставилъ трудъ съ тяжелымъ горемъ,
Взявъ себ веселье, пиръ и голосъ музъ.
Доблестный король сошелъ тогда въ могилу,
Смлостью подобный гордому орлу,
Онъ въ себ носилъ увренность и силу,
Проникалъ онъ взоромъ будущаго мглу.
Чувствуя, что близко новое теченье,
Мучился король — и въ горестномъ томленьи
Много силъ собралъ въ душевной глубин,
Онъ забылъ о слав, о восторг шумномъ
И летлъ мечтою къ гибнущей стран.
Мудрецы прозвали короля безумнымъ
За стремленья эти… А король желалъ
Жизнь свою окончить славными длами.
Но напрасно чудной власти надъ сердцами
Требовалъ король и Бога умолялъ,
Измнить желая, что неотвратимо:
Видлъ онъ съ тоскою, что его друзья
Зло въ себ таили, пропуская мимо
Муки угнетенныхъ, горе бытія.
И по ихъ сердцамъ, какъ молнія по стали,
Пснь его скользила и его мечта,
И его молитвы тщетно повторяли
Жалкихъ себялюбцевъ грубыя уста.
Что молитвой звали эти лицемры —
Былъ обрядъ, лишенный истины и вры.
Королевскій прахъ окутанъ вчной мглой,—
Духа же цвты растутъ еще неслышно,
Ждутъ, что оживятся нжною росой
И въ плоды дяній превратятся пышно.
Ждутъ давно. Не вянутъ лепестки цвтовъ,
Точно самъ король по-прежнему съ любовью
Пламеннаго сердца поливалъ ихъ кровью,
Покидая царство мрака и гробовъ.
Но сегодня тихи вчныя постели,
Миренъ сонъ глубокій въ области тней,
Къ нимъ на стражу тихо отъ высотъ слетли
Ангелы молчанья, геніи ночей,
И склоняя крылья, въ небеса смотрли,
Плачущія яркимъ золотомъ огней.
* * *
Ликуетъ островъ, залитъ моремъ свта,
Шумящею толпою наводненъ.
Четыре на турнир томъ поэта:
Кто побдитъ — король! Владетъ онъ
Всмъ островомъ, когда-жъ цвты живые
Успютъ изъ внца его опасть,
То выступятъ послы передовые,
И онъ свою раздлитъ съ ними власть.
Но кто же здсь достигнетъ славной цли?
Кому цвты, кого корона ждетъ?
Ужъ три пвца на празднеств пропли,
И наступаетъ Даймона чередъ.
Онъ — младшій изъ пвцовъ — и не почетъ
Стяжалъ себ, но брань и поношенье.
Народъ кричалъ, что пснь его течетъ
По ложному руслу, что это пнье —
Какъ рзкій скрипъ, что рчь его остра
И боль таитъ безъ ласки вдохновенья,
Что муза — одичалая сестра
Небесной музы, что земли мученья
Имъ завладли, что къ лазури въ даль
Не рвется онъ, но въ темнот могилы
Онъ ищетъ искру Божью, и что жаль
Его: онъ проявляетъ много силы.
Былъ судъ надъ нимъ, чтобъ строго наказать
И струны оборвать на лир звучной,
Когда посмлъ онъ жителямъ сказать,
Что материкъ земли — убогій, скучный —
Съ презрніемъ глядитъ въ такіе дни
На островъ, ихъ грхами омраченный,
Что не могучій колоколъ они —
Трещотки лишь изъ глины золоченой,
Которыхъ трескъ не будитъ славныхъ длъ,
Что жгучій стыдъ душой его владлъ
Отъ жизни ихъ и новыхъ идеаловъ,
Что этотъ островъ — вчный трудъ коралловъ,
Обидами и горемъ полонъ онъ
Существъ, которымъ имя — легіонъ.
Съ тхъ поръ, тая недугъ сокрытой муки,
Надъ берегомъ, задумчивости полнъ,
Бродилъ пвецъ, внимая говоръ волнъ,
И говорилъ, что часто слышитъ звуки
Печальныхъ слезъ и стоновъ, издали
Летящихъ черезъ море отъ земли.
Онъ говорилъ съ тоскою, что напрасно
Отъ острова мучительно и страстно
Ждетъ помощи несчастная земля,
И что въ гробу несетъ теперь страданья
Трупъ славнаго поэта-короля
За то, что позабыли завщанье.
Онъ говорилъ, что видитъ впереди,
Какъ по вин островитянъ случится:
Польютъ съ земли кровавые дожди,
И островъ весь въ пустыню обратится!
Никто рчамъ поэта не внималъ,
Кричали вс съ гримасой отвращенья:
Онъ боленъ, онъ разсудокъ потерялъ,
Въ немъ разумъ спуталъ демонъ разрушенья,
Ужасный черный духъ… И оттого
Они прозвали Даймономъ его.
Сегодня это слово пробжало
По всмъ устамъ и пораэило всхъ,
Однихъ негодованье обуяло,
Другіе же сдержать старались смхъ
При всти, что стремится Даймонъ къ трону
И выступитъ, чтобъ получить корону.
Но, лишь прошелъ насмшекъ первый взрывъ,
Въ толп тревога пробжала глухо
О томъ, что псня — тайныхъ силъ порывъ —
Живетъ и въ глубин больного духа.
И вотъ, едва увидли пвца,
Какъ тишина повисла надъ толпами.
И взоры всхъ стеклись къ нему лучами
И жгли огнемъ черты его лица.
Увренно и гордо рыцарь юный
По пурпурнымъ ступенямъ восходилъ
И сталъ спокойно на верху трибуны.
Онъ блденъ былъ. Въ дали небесъ ловилъ
Взоръ призраки мечты необычайной,
Какъ будто видлъ новый дивный міръ
И забывалъ, объятый думой тайной,
Толпу людей, и псню, и турниръ.
И слышенъ былъ на площади турнира
И трескъ костровъ, и шумъ морской волны…
И вдругъ въ тиши раздался плачъ струны.
Задтая рукой поэта, лира
Запла вдругъ, и, звукомъ пробужденъ,
Отъ тайныхъ грезъ своихъ очнулся онъ.
Смутился вдругъ и вздрогнулъ, какъ ребенокъ,
Видніемъ испуганный во сн.
И грустенъ голосъ былъ его и звонокъ,
Онъ такъ сказалъ: ‘Я боленъ, тяжко мн!
Душа томится неутшнымъ горемъ…
Я отданъ въ жертву злымъ и горькимъ снамъ
И вамъ одинъ охотно передамъ,
Вчера его я увидалъ надъ моремъ.
Постигъ я силой сердца своего,
Но осудить вы можете его,
Хотя, быть можетъ, это сонъ пророка!’
Умолкъ на мигъ. Потомъ вздохнулъ глубоко,
Бросая взоръ на ясный небосклонъ…
И вдругъ, рванувъ увренно и живо
Рукою струны лиры, началъ онъ
Бросать слова разсказа въ тонъ мотива,
Пока съ его чарующей игрой
Не слился голосъ, звонкій и глубокій,
Какъ родниковъ бгущіе потоки
Сливаются съ могучею ркой.
СОНЪ.
День угасалъ, а зори ужъ слетали
На лоно водъ съ небесной высоты,
Какъ струны арфы въ тишин звучали
Могучихъ волнъ дрожащіе хребты
Великій вчный гимнъ земной печали.
И, на пути задержанныя вдругъ
Грядою скалъ, на части разрывались,
Какъ золотыя кольца, устремлялись
Обратно въ море, издавая звукъ,
Слезами и унылой скорбью полный.
Въ простор, гд шумли, пнясь, волны,
Мн чудилось, звучала стономъ мгла.
Насъ проклинали тамъ, изъ тьмы могилы
Рвалась тамъ жизнь и напрягала силы,
Но одолть преграды не могла.
Закатъ угасъ. Ночь покрывала море.
У ногъ оно кипло, какъ вулканъ.
Мысль разрывалась отъ тоски и горя
И сердце — отъ жестокой боли ранъ.
Слабли силы въ необъятной мук —
И я упалъ, какъ трупъ, на лоно скалъ
И въ ужас мученій умиралъ.
Но сонъ сошелъ и положилъ онъ руки
На грудь мою, и далеко ушла
Больная скорбь встревоженнаго духа.
Мн снилось: землю покрываетъ мгла…
Ужасный крикъ доносится до слуха,
И я во сн почуялъ ужасъ вновь:
Томительные черные кошмары
Въ суровой тьм свои рождали чары
И страшно леденили въ сердц кровь.
Я увидалъ толпу людей несчастныхъ,
Больныхъ и слабыхъ. Стоновъ ихъ ужасныхъ
Звукъ разносился, точно моря ревъ.
Громада шла. Потъ лилъ съ нея ручьями.
Предъ ней шла боль кровавыми путями.
Печаленъ былъ страдальцевъ легіонъ:
Тла ихъ рвалъ на части бичъ неволи,
Сомнніе несло имъ муки боли,
Насиліе въ груди давило стонъ.
А средь людской безчисленной громады
Кровавый пиръ свершали духи зла:
Въ безуміи впивались въ ихъ тла,
Ихъ кровь сосали, точно злые гады.
И увидалъ я ту, что ихъ гнала…
Вливая въ раны изнуренныхъ яды,
Она вела ихъ, какъ толпу зврей,
И грозно имъ кричала: ‘Ну, скорй!
Я — Нищета. Я вамъ повелваю!
Вашъ царь, вашъ Богъ, вашъ всемогущій Панъ!’
‘Могуществомъ своимъ я убиваю
Людей за непокорность. Съ болью ранъ
Я имъ дарю могилы вчный холодъ,
Но раньше шлю на нихъ суровый Голодъ,
Онъ внутренности ихъ опустошитъ,
И мозгъ костей сожретъ безъ сожалнья,
И въ жилахъ кровь до капли изсушитъ!’
‘Удлъ покорныхъ моему велнью
Жестокъ не будетъ! Въ мрак и въ пыли,
День ото дня слабя и блдня,
Они сойдутъ въ могилу… Ну, скоре!
Или сотру я васъ съ лица земли!
Я — Нищета! Я вамъ повелваю!
Вашъ царь, вашъ Богъ, вашъ всемогущій Панъ!’
‘Покорнымъ я щедроты расточаю:
На ужинъ черный хлбъ имъ будетъ данъ,
На плечи ихъ — отрепье и для гроба
Клочокъ земли!
Но смерть бунтовщикамъ!
Повсюду ихъ моя настигнетъ злоба!
Я — Нищета приказываю вамъ:
Впередъ, впередъ! Я вамъ повелваю!
Вашъ царь, вашъ Богъ, вашъ всемогущій Панъ!’
Вослдъ за нею шелъ ужасный станъ
Ея родныхъ: Болзни съ мрачнымъ Моромъ
И Тьма, и тощій Голодъ, лютый врагъ
Живущаго,— ревли дикимъ хоромъ.
И злая Тьма толп кричала такъ:
‘Убейте мысли, мысли умертвите,
Или навкъ лишу я васъ ума.
Огонь сердецъ своихъ вы загасите,
Скорй! скорй! Я страшный князь вашъ Тьма!’
‘Да, мысль — нашъ врагъ!’ шепталъ ей Голодъ злобно:
‘Когда она рождается въ ум
И тлетъ, искр маленькой подобно,
Туши ее, гаси въ мертвящей тьм.
Когда же свтъ вс тни уничтожитъ —
Предай болзни страшной ты народъ…
А если это средство не поможетъ —
Ты кликни Моръ, меня и весь мой родъ!’
‘Ты знаешь, я силенъ. Какъ сонъ могилы,
Проникну въ нихъ, возьму ихъ жизнь и силы,
Не оторву отъ тлъ ихъ блдныхъ губъ,
Все буду кровь сосать со злобой жадной,
Пока въ добычу смерти безпощадной
Останется холодный, синій трупъ!’
‘Бездушный трупъ, лишенный чувствъ, свободный,
Въ глубокой мгл останется одинъ!
Такъ задушу я мысль, ‘я злой, голодный,
Могучій панъ, я — Голодъ, царскій сынъ!’
И вся толпа злыхъ демоновъ завыла:
‘Да, эти люди наши! Ихъ свтило
Потушено! Скорй отъ свта прочь
Мы поведемъ ихъ въ пасмурную ночь
Съ неволею и страхомъ леденящимъ!’
Вдругъ грянулъ громъ, ужасенъ и могучъ,
И молнія своимъ мечомъ блестящимъ
Разскла плащъ суровыхъ, хмурыхъ тучъ.
И силы мрака дрогнули толпой…
Въ тревог тайной вся ихъ рать застыла.
И тишина повисла надъ землей.
Свой путь прервали вчныя свтила,
И молнія огнистой полосой
Стояла въ неб и горла свтомъ,
Разорванными тучами одтымъ,
И мсяцъ, точно рыцарь золотой,
Держащій стражу полночи глухой,
Остался въ тишин необычайной.
Міръ ожидалъ чудесъ великой тайны.
Оттуда, гд терялся полосой,
Ведущей къ неизвстному чертогу,
Путь Млечный, схожій съ чистою росой,
Гд, потерявъ обычную дорогу,
Лишь изрдка комета пролетитъ
И слдъ ея волосъ огнемъ горитъ,—
Оттуда духи выплыли толпою
И близились огнистою ркою.
Летла Мысль всхъ ближе въ вышин,
Прекрасная, съ лицомъ богинь Эллады,
Пытливостью ея горли взгляды
И чудно отражали въ глубин
Увренность въ могуществ и сил,
Стремленье вчный разршить вопросъ…
Разсяннымъ клубамъ туманной пыли,
Отъ вка представляющей хаосъ,
Она дала иныя очертанья
И мрный путь. Порядокъ міровой
Явился въ царство новаго созданья
И гордо поднялъ вчный скипетръ свой.
Вослдъ за нею Чувство направлялось,
Его лицо въ движеньи измнялось:
На немъ была то радость безъ границъ,
То грусть и боль, то пламенныя грезы —
И вдругъ опять подъ бархатомъ рсницъ
Кристальныя сверкали тихо слезы.
Безумнымъ ритмомъ пульсъ его стучалъ,
Оно то блдно было, то румяно.
И крови токъ въ груди его дрожалъ,
Подобно лав въ кратер вулкана.
Направо же неслась Надежда вдаль,
Съ участьемъ ободряя вс созданья,
А рядомъ съ ней, въ очахъ тая печаль,
Унылое летло Состраданье.
Вс вмст, взявшись за руки, они
По голубому фону неба плыли
И далеко виднлись и свтили,
Какъ яркіе горящіе огни,
Какъ перья благороднаго убора
На шлем рыцаря, какъ средь простора
Небесъ — три птицы дивной красоты.
Любовь летла вслдъ, ея черты
Одла ярко прелесть неземная…
Она несла въ очахъ туманъ мечты,
Она дышала быстро… Прикрывая
Рукою страстной наготу грудей,
Біенье сердца удержать старалась…
За нею пелена ея кудрей
Неслась вдали и пышно разввалась.
И тхъ кудрей роскошная волна
Въ своемъ стремленьи на звзду упалъ,—
Звзда же, новыхъ свтлыхъ чувствъ полна,
Зардлась и, какъ солнце, засіяла.
За нею мчалась съ страшной быстротой
Фантазія, ея стремились взоры
Въ безбрежности лучины міровой
За грани безконечнаго простора.
И видно было, какъ безумно бьетъ
Она въ эфир мощными крылами,
А гордый умъ своими удилами
Смирялъ ея стремительный полетъ.
И вдругъ вс духи опустили крылья
И замерли въ простор голубомъ,
Какъ паруса въ поко и безсиль
Спускаются въ безвтріи морскомъ.
Въ волнахъ эфира медленно, безъ шума
Тамъ Творчество въ поток свта шло.
Глубокая таинственная дума
Окутала высокое чело.
Спокойны были взоры. Лишь порою
Ихъ трепетъ озарялъ черты лица.
А волосы влачились пеленою
Огромною,— я не видалъ конца.
И звзды въ нихъ, объятыя экстазомъ,
Подобно яркимъ огненнымъ алмазамъ,
Горли, жизни трепетомъ полны.
Оно узрло все средь тишины
Въ простор мірового океана,
И голосъ полился изъ глубины,
Подобный звучной музык органа:
‘Вы, духи, вы мои! Съ начала дней
Я царствую надъ вами и донын
И васъ теперь на скопище тней
Веду въ послушной доблестной дружин.
Въ неисчислимомъ времени вковъ
Предметы вс моей покорны власти.
Холодный мраморъ силой тайныхъ словъ
Дастъ статую, исполненную страсти,
И чувствъ, и жизни, мощи и огня…
Я камень оживить могу бездушный!
И слушаются краски вс меня,
И струны мн подвластны и послушны:
Едва коснусь я ихъ своей рукой —
Он звучать и льются въ стро дивномъ
То нжной псней съ тихою тоской,
То гордымъ, властнымъ, всепобднымъ гимномъ.
Послушны мн пустые звуки словъ:
Лишь захочу — ихъ рифмами свяжу я,
И потекутъ они потокомъ строфъ,
Какъ быстрая рка, сердца волнуя.
И дивно славитъ ихъ согласный хоръ
Мои дла хвалою безконечной’…
‘Лишь Демоны, исчадья ночи вчной,
Меня злословить смютъ до сихъ поръ!
Отъ козней ихъ донын стонутъ люди,
Они по міру сютъ мракъ и зло,
Хоть для людей я свтъ давно зажгло
И искры имъ давно вложило въ груди,
Чтобъ сами чудеса творить могли
Мои сыны, сыны моей земли.
Размножилось неистовое племя
И на земное лоно тяжело,
Какъ страшное томительное бремя,
Своею темной силою легло.
И обратить грозитъ та сила нын
Орловъ въ воронъ, могучихъ львовъ пустыни —
Въ трусливый и ничтожный родъ щенятъ!’
Оно умолкло. Лучезарный взглядъ
Его лица зардлся гнвомъ жгучимъ,
Въ немъ недовольства свточъ заблисталъ,
И въ страх цлый міръ затрепеталъ.
А Демоны, подобно чернымъ тучамъ,
Собрались вс огромною толпой.
Дрожа во тьм со злобою слпой,
Ихъ пьяныя отъ бшенства дружины
Несли въ груди предчувствіе кончины
И, издавая злобный, дикій стонъ,
Помчались на блестящій легіонъ.
И словно эскадронъ гусаръ крылатыхъ,
Скрывается въ густыхъ толпахъ татаръ,
Тревогою и ужасомъ объятыхъ,
И лишь порой сверкнетъ вдали, какъ жаръ,
Копье иль мечъ, иль панцырь золотистый
И снова все закроется толпой,—
Такъ скрылся духовъ легіонъ огнистый,
Окутанный суровой, злобной тьмой.
Раздался крикъ, звучали восклицанья…
Потомъ на черномъ тл мрачныхъ тучъ
Зажглось огней волшебное сіянье,
Какъ будто солнце бросило свой лучъ
И онъ все росъ, блистая безъ предла…
Промчались молній золотыя стрлы,
На части рвали тучи впереди,
Горли яркимъ свтомъ въ неб чистомъ
И сыпались он дождемъ огнистымъ,
Какъ будто бы изъ демонской груди.
Вся мерзкая ужасная громада
Была разбита. Сквозь ночной туманъ
Летли съ дикимъ крикомъ силы ада
И рухнули въ глубокій океанъ.
Сорвавъ оковы сна, открылъ я очи.
Пора разсвта ужъ была близка.
Печально гасли звзды — слезы ночи.
По небесамъ блуждали облака,
Какъ голуби, воздушною толпою.
Такъ вся земля съ равниною морскою
Еще была ночною мглой полна.
Великая царила тишина.
Я чувствовалъ, какъ тни прочь бжали,
Какъ волны подъ дыханьемъ втерка
Другъ другу всть объ утр лепетали,
Которое идетъ издалека.
* * *
Умолкъ — и тихо-тихо замирала
Одна струна… вотъ умерла и та…
И въ тишин минута пролетала,
Какъ звука путь изъ сердца на уста.
И вдругъ въ толп, молчанію на смну,
Раздался крикъ немногихъ голосовъ…
Внокъ упалъ на шумную арену,
Пятная землю роемъ лепестковъ.
А вслдъ за этимъ полились каскадомъ
Рукоплесканья, крики, рой внковъ,
Цвтовъ и листьевъ сыпался тамъ градомъ.
Пвецъ стоитъ, исполненный еще
Мелодій сердца. Сила возбужденья
Кровь заставляетъ литься горячо,
И грудь кипитъ отъ новаго волненья.
Невдомый огонь въ его очахъ…
И вновь рука трепещетъ на струнахъ.
Стихаетъ крикъ народа: слава, слава!
Застыли руки. Снова тишина.
И рчь пвца — стремительна, какъ лава,
На площади затихнувшей слышна:
‘Судьба ршилась, братья-минестрели!
Уже плыветъ въ небесной синев
Побдный легіонъ къ завтной цли,
И Творчество съ Любовью во глав
Дарятъ слова небеснаго привта
Лучамъ святого радостнаго свта.
Но тамъ въ долинахъ стонущей земли
Еще вершатъ свой праздникъ злыя тни,
Средь ужаса, тревоги и мученій…
И цлый міръ влачатъ он въ пыли’.
‘Т демоны раскинули всхъ шире
Свой стягъ на близкомъ намъ материк.
Тамъ, въ этомъ жалкомъ изнуренномъ мір
Народъ со смертью борется въ тоск’.
‘Тамъ взоръ, слпой отъ слезъ, не видитъ свта,
Не видитъ дня и солнечныхъ лучей,
Тамъ свой удлъ клянетъ пророкъ разсвта,
Пока не погребетъ своихъ идей
И, пыткой мукъ ужасныхъ побжденный,
Забудетъ небо, свой потушитъ взглядъ,
Отринетъ вс великія знамена
И будетъ ползать, какъ презрнный гадъ!и
‘Тамъ геніевъ — насилья убиваютъ,
Подрзываютъ крылья тамъ орламъ
И горныхъ козъ въ ярмо тамъ запрягаютъ,
И для души уставы пишутъ тамъ!’
Тамъ всхъ дтей берутъ тираны злые
И, чтобъ скоре вышли подлецы,
Куютъ, какъ деньги, души молодыя
Всё на одни и т же образцы!
Тамъ въ дикой злоб отравляютъ воды!
А эти звзды — свточи ночей —
За чудный блескъ серебряныхъ лучей
Сорвали бы охотно съ небосвода!’
Нельзя тамъ плакать, тамъ нельзя любить!
Нельзя тамъ мыслить, тшиться мечтами!..
Нтъ! Той земли не описать словами:
О ней стонать я долженъ, слезы лить,
Иль вырвать сердце, полное мученья,
И показать его страданья вамъ!’
Тутъ силы не хватило ужъ словамъ,
Мысль умерла на высяхъ возбужденья.
‘Гей! прочь отсюда! Гей, на материкъ!
На помощь братьямъ вс безъ замедленья!’
Остаткомъ воли испустилъ онъ крикъ
И оборвалъ дрожащихъ струнъ теченье.
Толпа застыла въ мрачной тишин.
И слышно было, какъ кипли слезы
У всей толпы въ душевной глубин,
И воскресали пламенныя грезы,
Какъ сильно бились у людей сердца,
Кипла кровь огнемъ живыхъ дыханій,
И образы вставали безъ конца.
Изъ маленькихъ частицъ воспоминаній…
Нить, порванная прежде, вновь узломъ
Завязывалась здсь съ материкомъ.
Но вотъ, смняя т воспоминанья,
Изъ тайныхъ ндръ души явился страхъ,
То страхъ былъ за покой существованья,—
И снова нить онъ разорвалъ въ сердцахъ.
И мысли вс боролись, колебали
Всы ихъ воли съ силою, какъ вдругъ
Имъ тни осторожности предстали
И поселили въ сердц ихъ испугъ,
Поднявъ опять спокойной жизни цну,
Разсчетомъ мелкимъ совсть отравивъ.
Позорный страхъ родилъ въ сердцахъ измну,
Погасъ въ душ восторженный порывъ,
На лица вышли сумрачныя тучи,
И ропотъ выросталъ, какъ громъ могучій,
И разразился, гнвомъ все покрывъ.
И вся толпа, поднявъ къ трибун руки,
‘Молчи!’ — кричала:— ‘ты зовешь, губя!
На островъ ты накликать хочешь муки,
Но мы научимъ разуму тебя!
Отнимемъ лавры — подаримъ позоромъ!’
Ревлъ народъ вокругъ согласнымъ хоромъ.
И на арену бросилась толпа
И съ криками, разбойникамъ подобно,
Внцы съ земли хватала спшно, злобно,
Отъ бшенства безумна и слпа,
Она топтала ихъ безъ сожалнья
Въ неистовомъ порыв возбужденья.
При этомъ вид все лицо пвца
Покрыла блдность. Къ сердцу устремилась
Вся кровь его, и взглядомъ мертвеца
Смотрлъ онъ такъ, что страшно становилось.
Вдругъ сквозь народъ приблизились толпой
Его друзья. Ихъ лиръ звенли струны
Въ безумномъ бг. Точно вихрь морской,
Они взбжали къ высот трибуны
И тамъ съ рыданьемъ обняли пвца,
Сплетя на немъ свои въ восторг руки,
Они ему твердили безъ конца:
‘Ты нашу скорбь восплъ и нашей муки
Туманъ разсялъ… Вчно да живетъ
Нашъ Даймонъ-вождь! Направь ты нашъ полетъ!’
И Даймонъ, возбужденный, со слезами
На головы ихъ руки возлагалъ…
И въ этотъ мигъ разсыпалась лучами
Луна съ небесъ — и свтъ ея бросалъ
На ихъ дружину блики золотые,
И въ нихъ пвцы стояли, какъ святые
Въ своемъ безсмертномъ ореол мукъ.
А тамъ, внизу, народа мрачный кругъ,
Съ трудомъ порывъ смиряя злобы бурной,
Еще дарилъ гирляндами цвтовъ
Трехъ первыхъ состязавшихся пвцовъ.
И вотъ герольдъ открылъ нмыя урны,
Пересчиталъ во всхъ число внковъ
И объявилъ толп, что по закону
Одинъ пвецъ получитъ здсь корону:
Кто распвалъ сегодня всхъ звучнй
О прелестяхъ любовницы своей.
ПСНЬ II.
На остров — король, но съ этихъ дней
Веселья нтъ на немъ, и все сильнй
Тнь Даймона и тнь его дружины
Смущаетъ миръ вечернихъ грезъ долины.
А только день разгонитъ ночи сны —
Всть ужаса летитъ тревожной птицей:
Отъ жителей уходятъ вереницей
Любимые и лучшіе сыны.
Едва турниръ смнился тишиной,
Одинъ пвецъ покинулъ кровъ родной,
Отца и мать и вчный миръ долины
И почему не вдомы причины
(Онъ говорилъ, что тсно жить въ стнахъ)
Ушелъ съ одной своею лирой звучной
И спутникомъ дружины неразлучной
Скитается въ ущельяхъ и горахъ.
Тамъ тишина. Задумчивы лса.
Надъ пропастью синютъ небеса.
Тамъ Даймонъ рать свою ведетъ по скаламъ
На гору, что зовется Идеаломъ.
Ужасный путь но черной круч скалъ
Идетъ, казалось, въ сумрачный провалъ,
Въ лазурь небесъ высоко поднимаясь,
Высь горная терялась въ мрачной мгл,
И Богъ, порою на нее спускаясь,
Въ громахъ о чемъ-то говорилъ земл.
И т слова, т знаменья святыни,
Безъ отклика въ душ людей прошли
И, громъ тая, всё ждали на лавин,
Что человкъ придетъ сюда къ вершин,
Разбудитъ ихъ, поднявшись отъ земли.
Туда вела опасная дорога…
Въ часъ отдыха съ печалью на чел
Пвецъ твердилъ друзьямъ, что на земл
Они, поэты,— не любимцы Бога,
Кому налилъ онъ золотомъ сердца
И душу изъ прозрачнаго кристалла
Ковалъ, чтобы свтилась и блистала
Она красой безсмертнаго внца.
‘Мы,— говорилъ онъ:— дти перелома,
И всякъ изъ насъ — наслдникъ золъ отца,
Стяжанья жажда близко намъ знакома,
Живетъ въ душ, пятнаетъ намъ сердца’.
‘Ядъ преступленій безъ сознанья пили
Изъ почвы острова мы съ юныхъ дней,
И въ годы дтства намъ обычны были
Грхи отцовъ, паденья матерей’.
‘Теперь отъ искры совсти не даромъ
Святой огонь въ душ у насъ ростетъ!
Раздуемъ же! Пусть вспыхнетъ — и пожаромъ
Всю слабость, вс сомннія сожжеть.
Сердца черны отъ вковой заразы —
Пусть переплавитъ въ свтлые алмазы.’
‘Идемъ! Пусть, горнымъ воздухомъ дыша,
Излечится печальная душа,
Пусть учится, отринувъ сть разсчетовъ,
Безумію стремительныхъ полетовъ
И, свято исполняя свой завтъ,
Въ юдоль печали проливаетъ свтъ,
Чтобъ на земл лучи его святые
Зажгли людей, какъ факелы живые!’
‘Смотрите внизъ, туда, сквозь эту мглу:
Тамъ блещутъ слезы горнаго потока,
Онъ борется съ преградой и жестоко
Бьетъ грудь свою о твердую скалу.
Пусть смерть насъ не страшитъ своимъ видньемъ,
Въ тюрьм мы подаримъ ее презрньемъ!’
‘Смотрите въ высь на горнаго орла:
Онъ воздуха волну одолваетъ
Могучимъ взмахомъ своего крыла.
Съ привтомъ солнцу выше онъ взлетаетъ,
И взоръ его и ясенъ и открытъ.
Намъ, какъ ему, бороться предстоитъ
Всей силою, во что бы то ни стало,
Ломать преграды на своемъ пути,
Поднять толпы къ свтилу идеала
И въ сердц ихъ для неба дверь найти!’
Умолкъ и въ высь пошелъ. И всей дружиной
Они пошли за нимъ съ огнемъ въ очахъ,
Пошли, слдя за горною вершиной,
Мелькавшею въ румяныхъ облакахъ.
А въ город сгущалась мгла печали,
И страхомъ вс наполнились сердца,
Когда однажды ночью убжали
Изъ дома — дти знатнаго отца
И на стн поспшно начертали:
‘Отецъ и мать, простите! Тяжела
Разлука намъ, но долгъ даетъ велнье
Снять съ острова проклятье преступленья,
Съ материка — кошмаръ ужасный зла…’
И вдругъ иная всть ударомъ грома
Весь островъ огласила въ тишин,
Народъ на площадь выбжалъ изъ дома,
Толкуя о явившемся судн.
Тамъ, блдный, среди общаго молчанья,
Островитянинъ, что съ недавнихъ поръ,
Исполнивъ королевское желанье,
Ходилъ искать дружину въ царств горъ,
Такъ говорилъ: ‘Смотрю я изъ долины
И вижу,— что-то движется изъ горъ.
Я полагалъ, что то — кусокъ лавины,
Какъ вдругъ невольно поразила взоръ
Толпа людей: то Даймонъ шелъ съ дружиной!
Со страхомъ, растянувшись на земл,
Смотрлъ я, оставаясь на скал,
И видлъ: то, что я считалъ лавиной,
Сползавшей съ горъ, то было ихъ судно.
Его толкали, силы напрягая,
Вс люди. Къ морю близилось оно.
Я шелъ за ними, все узнать желая.
Изъ словъ вождя я услыхалъ одно:
Что дутъ вс въ чужія земли свта…
И къ королю, извстіе храня,
Я прибжалъ. Онъ выслушалъ меня
И пригласилъ къ столу вельможъ совта.’
Умолкъ и потъ онъ вытиралъ съ лица,
Уставъ отъ бга и отъ повторенья
Своихъ встей съ начала до конца.
Толпу объяло мрачное смятенье.
На половин слова у людей
Порвался голосъ. Точно ужасъ казни,
Почувствовали вс въ мозгу костей
Дрожь холода и призраки боязни…
Предчувствіе росло среди сердецъ,
Что рокъ изъ круга ихъ предназначенья
Взялъ приговоръ, который, безъ сомннья,
Единымъ словомъ утвердить Творецъ.
И, какъ въ бреду, виднье имъ предстало:
Казалось, отъ обиженной земли,
Такъ быстро, что дыханье застывало,
Месть Господа имъ ангелы несли.
И взоръ ловилъ въ тоск невыразимой
Кровавый судъ на пламенныхъ мечахъ.
Всхъ поразилъ тотъ видъ неотвратимый,
Вс головы склонилъ безумный страхъ,
Какъ будто мечъ, подобный грозной бур,
Уже сверкалъ, мгновенія губя.
Когда-жъ толпа опять пришла въ себя
И къ радостной безоблачной лазури
Вновь подняла смущенный, грустный взоръ
Увидла, какъ будто бы далекій
По небесамъ промчался метеоръ
И скрылъ въ лазури отблескъ одинокій.
И каждый думалъ, мраченъ и угрюмъ,
Что значило безвстное явленье?
Потомъ поднялся говоръ, крикъ и шумъ,
Смущенная толпа пришла въ движенье,
Къ дворцу стремились вс, и передъ нимъ
Раздался крикъ: ‘Мы короля хотимъ!!’
На зовъ толпы, шумящей, своевольной,
Король явился блденъ и смущенъ.
Она ему кричала, что довольно
Совтовъ этихъ, пусть немедля онъ
Идетъ на берегъ, чтобы силой власти
Иль просьбой бглецовъ остановить.
Напрасно онъ пытался ихъ смирить,
Король былъ самъ рабомъ народной страсти:
И робко, подъ ударами бичей
Враждебныхъ взглядовъ, взялъ свою порфиру,
Надлъ корону, представляя міру
Подобье куклы прежнихъ королей,
И въ путь пошелъ взволнованный и жалкій.
Какъ жертвенникъ пылая, солнца шаръ
Свтилъ съ небесъ. Какъ блыя весталки,
Которыхъ жжетъ экстаза мощный жаръ,
Снга подъ солнцемъ таяли. Природа
Затихла вся въ расцвт красоты,
Лишь пли гимнъ весенніе цвты
Въ честь вчнаго свтила небосвода.
Браня въ душ палящій солнца зной,
Толпы людей тянулись по дорог,
Измучены въ молчань и въ тревог,
Къ заливу моря горною тропой.
Вотъ, наконецъ, и горная вершина:
Отсюда даль толп была видна,
Зеленая цвтущая равнина,
Морской заливъ и моря пелена.
По зелени и синев простора
Разсянно летли стрлы взора.
Когда же удалось уйти очамъ
Изъ плна этой синевы и дали,
Они опять къ заливу посылали
Пытливый взоръ, ища чего-то тамъ.
У сжатаго скалами полукруга
Представилось имъ свтлое пятно,
Какъ розы лепестокъ на фон луга.
Иные, разсмотрвъ тревожнымъ взглядомъ,
Ршили, что у берега судно,
И вс толпы внизъ полились каскадомъ.
Да, точно, тамъ стояли бглецы,
И видъ судна и формы говорили,
Что то судно въ горахъ соорудили
Искусные пвицы и пвцы.
Они не въ ватерпас, не въ аршин
Искали мръ для своего судна.
Подобно чаш вогнуть въ середин
Его былъ корпусъ, форма же стройна
Была, какъ форма легкаго сонета.
Носъ — остро срзанный напоминалъ
Мужскую рифму среди строкъ куплета,
Подобно строфамъ — веселъ рядъ торчалъ,
Прямыя мачты, какъ мечты поэта,
На палубу глядли съ вышины,
На нихъ канаты, какъ строфа терцета,
Изъ трехъ веревокъ были сплетены.
Рядъ парусовъ въ ихъ мрномъ колыханьи,
Какъ ритмовъ рядъ, судно слегка качалъ
И, какъ поэмы звучное названье,
На мачт флагъ пурпуровый игралъ.
Какъ разъ тогда вс люди торопливо
Въ судно садились, оттого и смхъ,
И шумъ, и крики разносились живо…
Ихъ вождь желалъ остаться позже всхъ,
На берегу стоялъ онъ одиноко.
Со времени ухода своего
Онъ измнился, видимо, глубоко.
Онъ точно выросъ. Тло все его
Лишь духа оболочкою казалось.
Примты муки внутренней борьбы
Ушли съ лица, оно же прояснялось
Ршимостью и знаніемъ судьбы.
По блеску глазъ его замтно было,
Что мысль святая взглядъ ихъ озарила
И вра, и глубокая любовь,
И чистота душевнаго покоя,
Что отъ побды этого героя
Земли не ороситъ людская кровь,
Что за его побдной колесницей
Не повлекуть печальной вереницей
Измученныхъ и стонущихъ рабовъ.
И стоя такъ въ молчань надъ заливомъ,
Онъ услыхалъ движенье за собой
И, обратясь порывомъ торопливымъ,
Недвиженъ замеръ онъ передъ толпой.
Тутъ короля онъ сразу встртилъ взоры,
И оба вздрогнули, а вс кругомъ
Невольно оборвали разговоры
И замерли на берегу морскомъ,
Предчувствуя въ тиши необычайной,
Какъ велика подобной встрчи тайна.
Вожди-жъ, едва скрестился взглядъ очей,
Увидли душевной глубиною,
Что не идти дорогой имъ одною,
Что рознь сердецъ у нихъ всего сильнй,
Что двухъ міровъ дв силы въ нихъ замкнуты,
Два полюса таятъ они въ себ,
Что одному изъ нихъ пришли минуты
Иль измниться, иль упасть въ борьб…
И такъ они смотрли другъ на друга,
И ихъ судьба ршалась въ этотъ мигъ,
Король блднлъ, какъ будто отъ испуга
Иль оттого, что свой конецъ постигъ,
Смутился онъ… А вождь дружины юной
Задлъ рукою плачущія струны,
Какъ будто бы въ душ онъ пожелалъ
Окончить этотъ споръ въ одно мгновенье.
И звукъ струны напвомъ всепрощенья
И вселюбви негромко прозвучалъ.
Король не разгадалъ его значенья,
Онъ въ немъ увидлъ робость и смущенье
И, думая, что бунту здсь конецъ,
Надменнымъ тономъ власти и презрнья
Спросилъ онъ: ‘Что ты длаешь, пвецъ?—
— Оружье смотритъ передъ битвой воинъ,— .
И я свое оружье узнавалъ:
Хорошъ ли звонъ и врно-ли настроенъ?—
— Какой вашъ бой?—
— То бой за идеалъ!—
— Куда плывете вы?—
— На поле битвы!—
— Зачмъ?—
— Чтобъ сять тайныя слова
Возвышенной спасающей молитвы,
Которая въ сердцахъ еще жива,
Но надъ душою призраки повисли
И нтъ ей силъ пробиться въ область мысли!—
— Кто звалъ и кто веллъ вамъ плыть туда?—
— Насъ стонъ зоветъ и долгъ повелваетъ!—
— Вамъ плохо здсь?—
— Здсь совсть жить мшаетъ!
Вками напряженнаго труда
Коралловъ, гибнущихъ во мрак моря,
Вашъ островъ держится! Здсь страхъ и горе!—
— Что-жъ васъ страшитъ?—
— Что островъ упадетъ
Въ пучину… Гадъ морской его пожретъ,
Коль онъ другихъ безъ помощи оставитъ!—
— А ты — герой, который насъ избавитъ?!—
Съ ироніей воскликнулъ тутъ король:
— Ты въ плащъ геройства рядишься напрасно!
Хоть цль свою скрываешь ты прекрасно —
Меня не проведетъ такая роль.
Я знаю, что придумалъ, безъ сомннья,
Твой жалкій разумъ: это — планъ смущенья!
— Смущать?!. Богатствомъ, что собрали здсь
Мильоны рукъ работой вковою,
Стремиться одлить людъ бдный весь,
Желать, чтобъ жизнь не длалась рзнею,
Какой она являлась съ давнихъ поръ,
Аккорды слить въ одинъ согласный хоръ,
Вс души охватить дыханьемъ псни
И разбудить ихъ возгласомъ: ‘воскресни!..’
— Молчи! — вскричалъ король,— ты потерялъ
Аккордовъ тайну, въ чемъ всхъ псенъ сила!
Ты пснь рабою сдлать пожелалъ,
И пснь теб навки измнила.
Вдь съ пснью духъ пвца соединенъ,
А ты отвергъ ея святой законъ!—
Тутъ Даймонъ, грозно шевельнувъ бровями,
Сказалъ дружин своего судна:
‘Хоть онъ король и первый межъ пвцами,
Но рчь его о псн не врна:
‘Ты правъ, что псня — духа выраженье,
За что-жъ ты насъ ршился упрекнуть?
Должны-ли вс пвцы для пснопнья
Въ твоемъ мотив ноты почерпнуть?’
‘Пвецъ — обманщикъ, если съ пснью того,
Съ которою навкъ соединенъ,
Не связанъ онъ любовію святою…
Да, лишь тогда предъ ней виновенъ онъ!
Пусть о себ тоскуютъ эгоисты!
А кто влюбленъ въ свтъ будущаго дня,
Пускай поетъ, на струнахъ серебристыхъ
Привтный гимнъ грядущему звеня.
Какъ мать еще во чрев любитъ сына
И страстно ждетъ его, хотя самой
Грозитъ съ его рожденіемъ кончина,—
Такъ жаждемъ мы всей силой, всей душой
Великаго, прекраснаго разсвта,
Когда вся жизнь т гимны запоетъ,
Хотя бы намъ онъ былъ — конца примта,
Какъ для зари свтила дня приходъ.
Мы будемъ счастливы! Уничтоженья
Нтъ въ смерти… Смерть — грядущей жизни звонъ,
Иная форма вчнаго явленья,
Она — дитя изъ пелены временъ.
Да, мы умремъ… Но жизни не жалемъ,
А смерть сама намъ будетъ мавзолеемъ’.
‘За эту форму сладко умереть!
Ей пли мы, будили силой звона,
И по утрамъ надъ нами будетъ пть*
Она свой гимнъ, какъ статуя Мемнона’.
Умолкъ. Король же понялъ передъ нимъ,
Что пораженъ оружіемъ своимъ.
Среди толпы послышались укоры,
Что съ Даймономъ ведетъ онъ плохо споры.
А потому онъ измнилъ свой тонъ,
Желая въ мигъ покончить съ той ошибкой,
И милостиво, съ кроткою улыбкой
Сказалъ пвцу:
‘Хоть за меня законъ,
Не какъ король я говорю съ тобой,
Какъ человкъ я къ равному съ мольбой
Пришелъ, хоть могъ бы дать и приказанье.
Останьтесь! Вамъ не будетъ наказанья…
И насъ смущалъ когда-то этотъ сонъ,
Миражъ пустыни. Только опытъ знаетъ,
Что быстро онъ отъ взора убгаетъ,
Хоть ярко для очей явился онъ’.
‘На остров всегда — друзья вы наши,
Здсь миръ, довольство и удобный кровъ,
Роскошный столъ, наполненныя чаши,
Родителей глубокая любовь.
И это все покинуть! Въ мрак ночи
Среди громовъ надъ безднами блуждать,
Гд волны заливаютъ пной очи! —
Нтъ, этого я не могу понять!’
— ‘Ты не былъ тамъ, куда изъ мрачной мглы
Пробились мы! На этихъ горныхъ кручахъ!
Внизу.кричали горные орлы,
И далеко отъ насъ, скрываясь въ тучахъ,
Вашъ островокъ былъ точкою для глазъ,
Ничтожной точкой въ необъятномъ мір’.
‘Нашъ взоръ летлъ все дале и шире
На материкъ. И скорбь объяла насъ!
Просторъ полей — безплодный, надъ полями,
Какъ облако застывшихъ горькихъ слезъ,
Лежалъ туманъ густыми пеленами
И надъ землею ширился и росъ’.
‘Насъ солнце залило своимъ сверканьемъ,
Но не ослпли мы,— и взоръ очей
Летлъ все дальше, вымытый сіяньемъ
Горячихъ, яркихъ солнечныхъ лучей’,
‘Туманъ лежалъ густою пеленой…
Но разглядлъ нашъ взоръ въ туман этомъ,
Что далеко надъ грустною землей
Дрожали горизонты тайнымъ свтомъ!..’
‘И мы тогда на этой вышин
Торжественно предъ солнцемъ общали
Не отступить въ безжалостной войн,
Пока туманы не очистятъ дали.
Мы нашъ обтъ исполнимъ до конца!
Король! Кто разъ ступилъ туда ногою,
Гд были мы передъ лицомъ Творца,
Исполнены ршимостью благою
Въ торжественный, невыразимый мигъ,
Когда гремлъ обтъ нашъ звучнымъ хоромъ,
Кто видлъ солнца лучезарный ликъ
И не смутился гордымъ, смлымъ взоромъ,
Кого такъ нжно воздухъ горъ ласкалъ,
Влетвшій въ грудь съ дыханіемъ покоя,
Кто въ жилахъ пламя страсти ощущалъ,
Кто такъ, какъ мы, на тхъ вершинахъ стоя,
Единымъ взглядомъ къ вчности летя,
Временъ и длъ проникнулъ вереницы
И увидалъ, минувшее прочтя,
Грядущаго раскрытыя страницы
Какъ свитокъ Бога правды, и на немъ
Его завтъ, пылающій огнемъ,—
Э, никогда средь муки и безсилья
Не можетъ тотъ безплодно умереть!
И держитъ наготов мысли крылья,
Какъ птица, что готовится летть
Въ просторъ небесъ… Не упадетъ онъ ниже,
Чмъ былъ тогда! И насъ ты не зови-же!
Внимай: орелъ летлъ къ вершин той,
Гд были мы,— но измнили силы,
Упалъ онъ въ прахъ съ разбитой головой!..
И думалъ ты, что въ этотъ мракъ могилы
Мы спустимся съ сіяющихъ вершинъ,
Что мы ярмо златое вновь однемъ!?.
О, никогда! Ты властвуй здсь одинъ!
Мы знаемъ путь и длу не измнимъ!
Прощай!’ —
И онъ на палубу судна
Вошелъ поспшно. Мощною рукою
Онъ вырвалъ якорь изъ морского дна,
И дрогнуло судно надъ глубиною.
Внезапно на судн огни зажглись,
Ударилъ въ парусъ втеръ моря бурный,
Вс весла въ рядъ согласно поднялись,
Затрепеталъ на мачт флагъ пурпурный,
Какъ яркая вечерняя заря
На синев играя и горя.
И вотъ судно увренно и живо
Направило по морю быстрый ходъ,
Какъ лебедь, граціозно и красиво
Скользитъ по бирюзовой глади водъ.
Судно неслось. Въ тревог и печали
На берегу, вперивъ недвижный взоръ,
Вс звучной псн Даймона внимали,
А псн той гремлъ отвтный хоръ.
ГОЛОСЪ.
Присмотритесь, о братья! Въ простор морскомъ
Жадный омутъ замкнулся зловщимъ кольцомъ.
Все глотать глубина его рада.
Онъ замкнулся въ себ для вражды безъ конца,
Знаетъ жизнь и живетъ только въ сфер кольца…
ХОРЪ.
Онъ таитъ тамъ ужаснаго гада!
ГОЛОСЪ.
Прочь отъ омутовъ, прочь! Нули моря — они!
Кто туда попадетъ — оборветъ свои дни
Въ одинокой холодной могил.
Поспшимъ же отъ нихъ! Тамъ уныло, томно!
Пусть не брызнутъ ихъ волны на наше судно!
ХОРЪ.
Въ нихъ міазмы губительной гнили!
ГОЛОСЪ.
Въ души Творчество намъ и святая Любовь
Заложили сокровища дивныхъ даровъ
И пвцовъ намъ названіе дали.
Понесемъ же знамена великихъ идей
И посвы свободы на ниву людей…
ХОРЪ.
Чтобъ любви очаги возникали!
ГОЛОСЪ.
Пусть же вспыхнетъ огнемъ эта сила любви!
Міръ холодный и мрачный, погрязшій въ крови,
Поведемъ къ лучезарной денниц.
Такъ спшимъ же туда! Тамъ насилье, вражда,
Книга жизни тамъ кровью людей залита.
ХОРЪ.
Этой книги откроемъ страницы!
ГОЛОСЪ.
И запишемъ туда мы небесный завтъ…
Взвейся, парусъ! Туда, гд печаль скрыла свтъ,
Полетимъ мы, сгорая любовью.
Полетимъ, чтобъ скоре надъ бдной землей
Сять зерна добра и свободы святой…
ХОРЪ.
Эти зерна польемъ своей кровью!
ГОЛОСЪ.
Но куда же по морю направимъ мы ходъ?
О, смотрите: нашъ руль сдлалъ самъ оборотъ,
И судно такъ отважно несется.
Что за диво? Спокойна, недвижна вода…
Почему же судно повернулось туда?
ХОРЪ,
Наше сердце въ ту сторону бьется!
ГОЛОСЪ.
О, какъ бьется, какъ тянетъ къ несчастной стран,
Гд въ поляхъ, и въ лугахъ, и въ лсной глубин
Кровь течетъ съ неустанною силой,
Гд ручьи замутились отъ пота и слезъ,
Гд ни пламенныхъ чувствъ, ни возвышенныхъ грезъ…
ХОРЪ.
Гд герои подъ каждой могилой!
ГОЛОСЪ.
Ты, о сердце, отважно и громко зови,
Что грядетъ вольный Богъ всемогущей любви,
Снять готовясь проклятіе вка.
И, какъ древле изъ храма ушли торгаши,
Такъ все злое навки уйдетъ изъ души…
ХОРЪ.
Будетъ свтлой душа человка!
ГОЛОСЪ.
Да, сбывается лучшая въ свт мечта:
Человкъ ожидалъ Человка-Христа —
Это чудо свершается нын.
Поспшимъ же обрадовать гибнущій свтъ,
Ибо тамъ — первый шагъ, первый новый завтъ…
ХОРЪ.
Первый камень для храма святыни.
ГОЛОСЪ.
Такъ звучите же, струны! Въ зловщей тиши
Наши псни убитую силу души
Воскресятъ, упованіемъ полны,
Слабымъ силы пошлютъ на борьбу до конца
И упрекомъ отравятъ тирановъ сердца…
ХОРЪ.
Даймонъ! Бурны зловщія волны!..
ГОЛОСЪ.
Ничего! Еслт смерть намъ пророчитъ волна,
Мы умремъ у морского спокойнаго дна,
Въ дивномъ царств подводнаго міра.
Будеть море хранить безмятежный нашъ миръ,
Чуть касаясь волной серебра нашихъ лиръ.
ХОРЪ.
И разскажетъ о насъ наша лира!
ГОЛОСЪ.
Смло, братья, плывемъ! Прочь боязнь и печаль!
О, смотрите, смотрите: туманится даль,
Береговъ общая явленье…
Что такое? Ростетъ на волнахъ полоса…
Суша, суша!.. О, нтъ!.. Но звучатъ голоса…
ХОРЪ.
Это правда!.. Задержимъ стремленье!..
И словно альбатросъ, что въ высот
Пробитъ стрлой упалъ въ пучину моря,
Судно вдругъ стало на одной черт
И замерло, съ движеньемъ прежнимъ споря.
Какъ кровь, по мачт красный флагъ сплывалъ,
Подобно крыльямъ паруса трепались,
А весла, въ море врытыя, сгибались,
Ихъ скрипъ, какъ стонъ, пучины оглашалъ.
И напрягая слухъ, сдержавъ дыханье,
Дружина вся сидла на судн
Недвижна, какъ живое изваянье,
Въ томительной и жуткой тишин.
Къ судну, что оставалось безъ движеній,
Шелъ голосъ черезъ море отъ земли,
Лишенный оболочки выраженій,
Которыя служить ужъ не могли
Ни въ чемъ ему… Словамъ нтъ силъ и воли,
Чтобъ выразить стонъ безграничной боли.
Печаленъ звонъ клинка, когда сквозь стоны
Его ломаетъ рыцарь, побжденъ,
Шумятъ печально дымныя колонны
Костровъ всхъ Авелей, чей тяжкій стонъ
Звучитъ въ вкахъ томительно и звонко,
И крышки гроба малаго ребенка
Ужасенъ звукъ, когда съ нмой тоской
Бросаетъ землю мать на гробъ печальный,
И плачетъ дождь надъ хмурою землей…
Все это выражалъ тотъ голосъ дальній
И много больше… Слышалось еще,
Какъ то, что тамъ зоветъ, хоть и желаетъ,
Но всею силой мукъ не ударяетъ,
О помощи не проситъ горячо,
Какъ будто демонъ, муки отмряя,
Считаетъ скорбь и требуетъ отчетъ
Отъ каждой капли крови, убивая
Все то, что мру скорби перейдетъ.
Ужасенъ и великъ въ своемъ безсиль,
Летлъ тотъ голосъ, рвался безъ конца,
Наполнивъ жгучей болью вс сердца.
И вдругъ затихъ внезапно, точно крылья
Ему подрзалъ втеръ роковой,
Что пролетлъ, страшилищу подобно,
Между судномъ и дальнею землей
И стихъ вдали, ворча надъ моремъ злобно.
А изъ зеркалъ поверхности морской
Вдругъ выплыла толпа русалокъ чудныхъ,
Съ тревожною и страстною тоской,
Съ огнемъ любви во взорахъ изумрудныхъ
Движеньями и звукомъ голосовъ
Он манили молодыхъ пловцовъ.
Первая изъ нихъ въ одежд блоснжной
Пла, точно арфа, голосъ свжій, нжный
Въ тишин звучалъ и съ крикомъ страсти росъ.
‘О, приди ко мн! — звала она съ тоскою:—
Я постель теб сложу своей рукою,
Я тебя покрою золотомъ волосъ.’
‘Нжно, прямо къ сердцу грудь свою прижму я
И ее открою вновь для поцлуя…
Кровь твою насытитъ крови моей жаръ.
Полныхъ устъ коралломъ я уста покрою!
Вс движенья страсти съ нгой неземною
Двственнаго стана — принесу я въ даръ!’
‘О, иди! — другая пламенно шептала:—
Косъ благоуханныхъ, дивныхъ покрывала
Постелю теб я!.. О, приди, приди!..
Я открою плечи, смуглыя отъ жара,
Груди, что томятся пламенемъ пожара,—
И прижму ихъ об я къ твоей груди!’
‘И огнемъ любовнымъ загорятся очи…
Дрожь моего стана въ часъ беззвучной ночи,
Точно въ колыбели, усыпитъ тебя.
Полными руками шею оплету я,
Прогоню усталость жаромъ поцлуя…
Я хочу и гибну, гибну я, любя!..’
‘Дождь моихъ лобзаній смоетъ пыль мученій!..
Даймонъ! Цвтъ — рос, а я — всхъ наслажденій
Чашечки открою одному теб!
Вс смшаемъ чувства! Будь мн господиномъ
И въ моемъ ты неб богомъ будь единымъ!..
Я борюсь безумно, я паду въ борьб!..’
‘А когда въ объятьяхъ я замру, блдня,
Затуманитъ очи страсть,— тогда нжне
Буду я шептать во сн и на яву
Благодарность сладкой и любовной ласк…
О, или со мною въ міръ волшебной сказки!
Неужель напрасно я тебя зову?’
‘Напрасно! — съ нотой гнвною поэтъ
Отвтилъ грозно въ сторону русалокъ:—
Міръ вашихъ чаръ для насъ и чуждъ и жалокъ,
У нихъ надъ нашимъ сердцемъ власти нтъ.
Самсонъ утратилъ мощь въ плну Далилы,
А намъ для битвы нужно больше силы,
Вдь тамъ, на суш дорогой страны,
Намъ подвиги Геракла суждены!’
‘Завтъ у насъ высокій, но суровый,
И мы должны держать надъ сердцемъ власть!
Насъ искушенья ждутъ, ко мы готовы
Отбросить ихъ съ презрньемъ, а не пасть!’
‘Бокала съ вашимъ ядомъ я позоромъ
Не выпьемъ мы! Такъ прочь же, прочь скорй!..’
И слово оскорбленья грознымъ хоромъ
Звучитъ съ судна по синев зыбей.
На этотъ возгласъ съ тяжкимъ стономъ горя,
Подобно ряду скошенныхъ цвтовъ,
Оставивъ слдъ расплывшихся круговъ,
Русалки погрузились въ лоно моря.
И волны ихъ ударились въ судно
И въ яромъ гнв, мстительно-жестокомъ,
Въ глаза дружин брызнули упрекомъ.
День меркнулъ, стало мрачно и темно,
Суровой мглой покрылся сводъ лазурный,
Съ морскихъ полей сорвался втеръ бурный
И вновь летлъ отъ полосы земли,
Съ могучимъ свистомъ мощными крылами,
Какъ тнь, промчался онъ надъ головами,
Нарушилъ тишь и вновь исчезъ вдали.
А вслдъ за нимъ дружина увидала,
Какъ моря гладь лазурный свой покровъ
Въ зловщій, темный сумракъ одвала,
Какъ, плача легіономъ голосовъ,
Вздымались волны съ силою стремленья,
И какъ вдали морской водоворотъ
Борьбой смущали грозныя движенья,
Неся наружу блой пны потъ.
Пловцы на небо обратили взоры:
Сгущалась ночь темне и темнй,
Ползли, подобно скопищу тней,
Огромныхъ тучъ блуждающія горы.
И двигались, какъ стаи мрачныхъ птицъ,
По небесамъ отъ сверныхъ границъ.
Тутъ каждый, ожидая утшенья,
Взглянулъ въ лицо товарища-пвца,
И общее въ ихъ лицахъ выраженье
Заставило забиться вс сердца,
Наполнивъ ихъ божественнымъ экстазомъ,
И вс они взялись за весла разомъ
И двинули впередъ свое судно.
Межъ тмъ послдній лепестокъ лазури
Ужъ завернулся въ покрывало бури
И, какъ въ могил, стало вдругъ темно.
И разостлалась по морской долин
Ужасная ночная тишина,
И было слышно, какъ вблизи въ пучин
Потокомъ разрывается волна,
Рыдая такъ, что вс пловцы въ тревог
Взглянули — и въ сердца ударилъ страхъ:
Оттуда, гд дробятся о пороги
И плачутъ волны, разлетаясь въ прахъ,
Гд гибнетъ все, родится преступленье,
Оттуда шло ужасное виднье:
Злой Демонъ міра грозно выходилъ
И шелъ въ стремленьи злобнаго порыва.
Щетинилась его густая грива,
Надулся на чел клубъ синихъ жилъ.
Холодные глаза, какъ бы дв шпаги,
Блестли грозно на его лиц.
По омутамъ волнующейся влаги
Онъ шелъ, какъ всть о роковомъ конц.
Его слова и взоровъ выраженье
Дышали зломъ и силой разрушенья:
‘На сушу стремятся, но я не пущу,
Повергну ихъ въ омутъ, волной поглощу,
Грозой растерзаю на части.
Дружина и въ мор — опасный мой врагъ,
Но если на суш подниметъ свой стягъ
Исчезнетъ вся мощь моей власти’.
‘Они завоюютъ долины земли,
Гд много столтій клевреты мои
Мильоны людей угнетаютъ,
Неволю несутъ и тюрьму, и гробы
И гордыхъ вождей, и героевъ борьбы
Внцами страданья внчаютъ!’
‘И тамъ, среди жатвою полныхъ полей,
Гд Гарпія — символъ побды моей
Вьетъ гнзда съ своими птенцами,
Стремится когтями весь міръ охватить,—
Хотятъ они красное знамя развить
И свтомъ блеснуть, какъ звздами!’
‘Видъ этого флага терзаетъ меня,
Глаза затемняетъ мн свтъ ихъ огня,
Тревожитъ меня все страшне…
Гей, втеръ, рви флагъ на куски поскорй!
Туши этотъ призракъ кончины моей!
Гей, буря! Реви же сильне!..’
Онъ задрожалъ и отступилъ къ земл,
И постепенно скрылся за туманомъ.
Но знакъ былъ данъ — и сорвался во мгл
Безумный вихрь ужаснымъ ураганомъ..
Клубились тучи, какъ толпа тней,
Ревло море, пнилось и злилось…
И вдругъ потокомъ голубыхъ огней
На мигъ одинъ все небо озарилось.
И грянулъ громъ, какъ будто надъ землей
Оно распалось… Изъ числа дружины
Пвецъ, сраженный громовой стрлой,
Упалъ, какъ снопъ, въ глубокія пучины.
И темный омутъ тло вырвалъ вдругъ,
Какъ бы хвалясь добычею своею,
Описывалъ по влаг трупомъ кругъ.
Пвецъ держалъ рукою лиру, съ нею
Упалъ, когда сразилъ его перунъ,
И волны вызывали рокотъ струнъ,
А струны т на звучной дивной лир
Могучій гимнъ гремли,— и когда
Исчезъ пвецъ — та псня безъ слда
Не сгибла съ нимъ, но полилася шире.
На палуб, въ родномъ кругу друзей,
Усилилась она, а вмст съ ней
Усилилось и бшенство стихіи.
Съ небесъ лилъ дождь, а снизу волны злыя
Хватали руль и весла, на пловцовъ
Потоками плевали пны блой,
Несли судно, какъ зврь освирплый,
И, бросивъ въ омутъ, черезъ край бортовъ
Свои тла огромныя вливали,
А въ небесахъ громады черныхъ тучъ
На части стрлы молній разрывали,
И громъ гремлъ, ужасенъ и могучъ.
Но каждый разъ въ отвтъ его ударамъ
Побдно разввался красный флагъ…
Тутъ видя, что уходятъ силы даромъ,
Въ безумье впалъ суровый, злобный врагъ:
Запнилось море, понизились тучи
И громъ прокатился сквозь черныя кручи,
И волны одна на другую
Взбирались, вздымались, какъ грозныя горы,
И втровъ запли могучіе хоры,
Взрывая поверхность морскую,
Тхъ втровъ шумли кругомъ вереницы,
Надъ палубой жертвы искали,
Упали на мачту, какъ жадныя птицы,
И вымпелъ на клочья терзали.
А мгла ниспадала на бурныя воды,
И грязныхъ тумановъ кругомъ хороводы
Затяли танецъ кипучій,
Чтобъ съ моремъ и вихремъ и тучей
Въ союз — сгубить удалую дружину
За то, что, презрвъ роковую кончину,
Несетъ она свтъ свой могучій.
И тучи съ пучиной слилися въ туман,
Какъ грязная тряпка, онъ все въ океан
Покрылъ своимъ саваномъ влажнымъ.
Но только тотъ саванъ гроза разрываетъ —
Во мрак изорванный флагъ выступаетъ
И снова порывомъ отважнымъ
Бросается въ воздухъ, надъ бурей смется,
Смется — какъ будто бы знаетъ,
Что онъ не надъ гробомъ, что тамъ, гд онъ вьется,
Великая жизнь расцвтаетъ.
Когда же утихнетъ гроза на мгновенье,
Замолкнетъ волны разъяренной кипнье
И втры затихнутъ въ простор —
Могучая пснь черезъ море
Несется, судно представляется взглядамъ,
Втрила вздымаются пышно,
Но снова гроза разражается адомъ —
Ихъ снова не видно, не слышно.

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Сегодня тамъ не видно ничего,
Но кто пробьетъ туманы взоромъ духа —
Увидитъ онъ дружины торжество,
И пснь побды долетитъ до слуха.
Узнаетъ онъ, что доплывутъ они,
Что втры не сорвутъ съ ихъ мачты флага,
Что въ бур не потухнутъ ихъ огни
И не измнитъ сердцу ихъ отвага!
Свой яркій флагъ они на берегахъ
Окрасили своей горячей кровью,
Они избрали дерево съ любовью
Для своего судна въ родныхъ лсахъ.
То дерево отъ вка на вершинахъ
Подъ яркимъ свтомъ солнечнымъ росло,
Вотъ отчего ихъ крпкое весло
Такъ радостно купается въ пучинахъ,
И мачты ихъ стремятся въ вышину,
И разрзаетъ бурную волну
Ихъ руль, рук послушный и прекрасный…
А наконецъ, они изъ мысли ясной
Зажгли огни, какъ дивныхъ звздъ внецъ,
И средь тумановъ моря, грозъ и шквала,
Смотря на компасъ доблестныхъ сердецъ,
Ведутъ судно дорогой идеала.

Сборникъ Товарищества ‘Знаніе’ за 1905 годъ. Книга седьмая

Прочитали? Поделиться с друзьями:
Электронная библиотека