H. А. ЛЕЙКИНЪ.
ГОЛУБЧИКИ
РАЗСКАЗЫ
съ рисунками художника А. И. Лебедева.
Премія къ журналу ‘Осколки’ за 1889 годъ.
С.-ПЕТЕРБУРГЪ.
Типо-Литографія Р. Голике, Троицкая улица, No 18
1889.
![[]](https://electronic-library.ru/wp-content/uploads/2023/05/l01-16.jpg)
НА НОВОМЪ МСТ.
НА НОВОМЪ МСТ.
На новом месте, Лейкин Николай Александрович, Год: 1889
Время на прочтение: 4 минут(ы)
Утро. Часовъ восемь. На двор усадьбы кудахтаютъ куры, гогочутъ гуси, крякаютъ утки. Индйскій птухъ растопырилъ перья, налилъ кровью носовой наростъ и козырится, шаркая крыльями по земл. Съ крыльца спустился баринъ въ халат и фуражк и направился въ конюшню. Тамъ топали ногами лошади и раздавался голосъ кучера, кричащій: ‘балуй, чтобъ тя разорвало! Вотъ я те задамъ, дьяволу!’ Баринъ вошелъ въ конюшню. Кучеръ, подчищавшій лошадей съ трубкой въ зубахъ, тотчасъ же выпрямился, снялъ шапку и спряталъ трубку за спину.
— Ты опять куришь въ конюшн! крикнулъ баринъ кучеру.— Сколько разъ я теб сказывалъ, чтобъ не курить въ конюшн! Спалить насъ хочешь, что ли!
— Я не курю-съ…
— Какъ не куришь? Вонъ у тебя трубка.
— Я не курю-съ. Я только подкуриваю, и то съ опаской. Муха тутъ очень пронзительная проявилась, такъ отъ нея, чтобы лошадей не безпокоила.
— Что ты мн вздоръ городишь! Въ начал-то мая муха!
— Истинный Христосъ, даве какая-то тварь поганая залетла въ-окно съ навознаго двора — вотъ я и закурилъ.
— Какая бы муха ни залетла, ты все равно не долженъ курить! Слышишь? Увижу тебя съ трубкой въ конюшн — выгоню вонъ. Такъ ты и знай! горячился баринъ.— Еще муху какую-то придумалъ! На двор по утрамъ стоитъ морозъ, крыши блютъ, а онъ — муха! Иди сейчасъ на дворъ, выколоти трубку и затопчи огонь.
Кучеръ повиновался. Баринъ слдилъ за нимъ и смотрлъ въ дверь конюшни. Кучеръ вернулся.
— Умереть на мст, я только отъ мухи. Нечисть… Господскихъ лошадей укусила — кто бы отвчалъ?.. оправдывался онъ.
— Ни отъ мухи, ни отъ крокодила — ни отъ кого не смешь курить въ конюшн. Ну, что лошади?
— Поотдохнули теперь съ перегона. Вдь тоже не близко мсто… Сорокъ пять верстъ изъ города сюда шли. Кладь везли. Положимъ, пудовъ двадцать на пару не велика тяжесть, но все-таки.
— Хорошо дятъ?
— Только утромъ сть начали. А ночью ни-ни. Безпокойно имъ на новомъ мст. Въ пять часовъ я вошелъ, а он въ мыл, словно уздилъ ихъ кто.
— Что ты врешь!
— Провалиться… Только вдь ужь это завсегда такъ на новомъ мст. Истинный Господь! Судите сами: вчера утречкомъ только прибыли. Не усплъ онъ еще къ нимъ приглядться, такъ, понятное дло, тревожитъ.
— Кто онъ-то?
— Да онъ самый-съ… Самъ… Девять ночей будетъ безпокоить, ежели съ нимъ въ сдлку не войти. Я ужь и то вашей милости хотлъ предложить.
— Ты насчетъ домового? Вздоръ, пустяки!
— А вотъ посмотрите, какъ лошади худать начнутъ. Да онъ и меня тревожитъ. Всю ночь давилъ.
— Кабакъ Василья Галтяева тебя давилъ, а не домовой.
— На какія деньги мн кабакъ-то разводить?
— Довольно!
Произошла пауза. Баринъ подошелъ къ лошадямъ, трепалъ ихъ по ше.
— Лошади круглыя, а за девять день вы посмотрите, какъ онъ ихъ изъздитъ, ежели его не ублаготворить. Ваша господская воля, а я бы ублаготворилъ. За два рубля, вонъ, съ постоялаго двора своего козла на подержаніе предлагаютъ. Только бы на девять день. намъ его и взять, а лошади бы остались въ своемъ положеніи, да и меня-то бы не мучилъ. А то, врите ли, легъ я подмостившись на доски, такъ онъ меня ночью на полъ сбросилъ.
Баринъ стоялъ и улыбался.
— Мели еще… Мели! сказалъ онъ кучеру.
— Не врите?.. Извольте посмотрть, какъ локоть ссадилъ.
Кучеръ показалъ дйствительно ссаженный локоть.
— Опять-таки это ссадилъ кабакъ Василья Галтяева, а не домовой.
— Василій Митричъ! Зачмъ такая невроятность? Я, кажется, скоро годъ у вашей милости служу! обидчиво воскликнулъ кучеръ.— Конечно, онъ къ лошадямъ привыкнетъ и ко мн привыкнетъ, но не раньше какъ черезъ девять день. Зачмъ же девять-то день страдать? Ужь вы разршите козла-то взять.
— Чтобы вонь нюхать? Заплатить два рубля и вонь отъ козла нюхать.
— Да постоялый дворникъ, можетъ статься, и полтора рубля возьметъ.
— И даромъ не стану нюхать. Мн заплати деньги, и то не стану козлиную вонь терпть. Меня отъ козлинаго запаха съ души воротитъ.
— Запахъ какъ запахъ. Конечно, не духи, а ежели для пользы, то стерпть можно, отвчалъ кучеръ, почесалъ затылокъ и посл нкотораго молчанія продолжалъ: — Ну, ежели не козла, то птушка. Птушкомъ можно ему ублаготвореніе сдлать. Онъ и отъ птушка смирится.
— Птухъ дло другое. Птухи у насъ есть. Если теб ужь такъ хочется, возьми птуха и посади его на ночь въ конюшню, сказалъ баринъ.
— Да тутъ не сажать надо, а рзать. Наши птухи породистые, они большихъ денегъ стоютъ, такъ зачмъ же ихъ рзать?
— Ну, рзать я не дамъ.
— Вотъ потому-то я и предлагаю вашей милости, чтобы на деревн простенькаго купитъ. Тутъ одинъ крестьянинъ на деревн за рубль-цлковый продалъ бы, а нтъ — и за восемь гривенъ. И вашей милости было бы не обидно, да и онъ былъ бы благодаренъ. А то что жь это такое! Девять день отъ него терпть. Сегодня ночью онъ мн локоть ссадилъ, а завтра голову ссадитъ.
— Экъ, теб на вино-то какъ хочется получить! Пропился, врно?
— Хотите, святую икону сниму, что не на вино? А ежели отъ вашей милости такая ужь невроятность, то я при васъ-же и заколю птуха. Вдь намъ что надо сдлать? Намъ надо птуху отрубить голову на порог, кровь вылить на голикъ, — на метлу то-есть, — и этой метлой вымести конюшню, вотъ и все, вотъ онъ и будетъ ублаготворенъ.
— Это птухъ-то будетъ ублаготворенъ?
— Не птухъ-съ… Птуху что же тутъ такое? Птуху смерть — и ничего больше. А онъ-съ будетъ ублаготворенъ, пояснялъ кучеръ, понизилъ голосъ и произнесъ:— Домовой-съ.
— Ну, и кучеръ будетъ ублаготворенъ. Зарзаннаго птуха кучеръ продастъ, а деньги на вино. Что ты меня морочишь!
— Позвольте… Чмъ я вашу милость морочу? Какъ же тутъ возможно, чтобы деньги на вино, коли этого птуха посл всего этого происшествія воронью на склеваніе бросить надо? Тогда только и польза будетъ, когда мы его воронью на съденіе дадимъ.
— Ты, пожалуйста, передо мной дурака больше не строй, — вотъ что я теб скажу. Послушалъ я тебя — и будетъ съ тебя. Понялъ? спросилъ баринъ и началъ выходить изъ конюшни.— А лошади чтобъ и при домовомъ были чисты, и гладки, и круглы, прибавилъ онъ.
Кучеръ стоялъ на порог конюшни, чесалъ затылокъ и въ раздумьи бормоталъ:
— Вотъ незадача-то! Не вритъ… И ума не приложу, что тутъ длать… Разв наловить рыбы, повытащить у нихъ пузыри да развсить по конюшн надъ лошадями? И это иногда тоже помогаетъ. Впрочемъ, нтъ… Это отъ глазу…
Кучеръ плюнулъ, махнулъ рукой и ршилъ:
— Ну, ужь какъ тамъ баринъ хочетъ, а я больше въ конюшн спать не лягу. Девять дней пройдетъ съ перезда — лягу, а теперь ни въ жизнь….