На лоне природы, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893

На лоне природы (1893)
Время на прочтение: 81 минут(ы)
Скачать в PDF

Н. А. Лейкинъ.

НА ЛОН ПРИРОДЫ
ЮМОРИСТИЧЕСКІЕ ОЧЕРКИ
ПОДГОРОДНОЙ ДЕРЕВЕНСКОЙ ДАЧНОЙ ЖИЗНИ.

С.-ПЕТЕРБУРГЪ
Типографія Р. Голике, Троицкая улица, д. No. 18.

1893.

НА ЛОН ПРИРОДЫ.

I.

— Далеко, однако… хали, хали… говорила дама, выходя на станціи изъ позда на платформу.
— Что за далеко! Пятьдесятъ съ небольшимъ верстъ, отвчалъ ея мужъ.— За то ужъ тутъ будетъ настоящая дача. Это не то, что въ пригородныхъ мстахъ, гд-нибудь въ Лсномъ, въ Гражданк или даже въ Шувалов. Какая тамъ дача! Человкъ на человк сидитъ. Ни воздуху настоящаго… ничего… Въ Шувалов воздухъ-то еще хуже, чмъ въ Петербург въ Казанской или Пушкинской улиц, особливо въ средин лта. А тутъ ужъ прямо лоно природы.
— Такъ-то оно такъ, однако ты разсчитай проздъ. Вдь и проздъ дороже…
— Проздъ дороже, но за то помщеніе и жизнь дешевле… Тутъ вдь дачъ въ томъ смысл, какъ ты привыкла понимать, нтъ. Живутъ въ деревн, нанимаютъ у крестьянъ избы. Иванъ Васильевичъ въ прошломъ году платилъ за избу изъ трехъ комнатъ что-то сорокъ рублей съ дровами. При этомъ садикъ.
— Да неужели? удивилась жена.
— Изъ-за этого-то я тебя и привезъ посмотрть помщеніе въ здшнихъ мстахъ. Гд ты найдешь какую-нибудь дачу въ Лсномъ или Гражданк за сорокъ рублей, не говоря уже о Шувалов! Да и вообще здсь жизнь дешевле. Здсь нтъ ни разносчиковъ-торговцевъ, ни этихъ самыхъ акулъ-мужиковъ шуваловскихъ и парголовскихъ, старающихся содрать за бутылку поддльнаго молока пятіалтынный.
Они сошли съ платформы. У платформы сидли въ полуразвалившихся телжкахъ два мужика. Худыя, заморенныя лошаденки потряхивали бубенчиками.
— Не подвезти ли, ваша милость? послышалось предложеніе.
— Въ Капустино.
— Въ Капустино? Да что съ васъ взять-то? Рубликъ положьте.
— Что ты, что ты! Да вдь Капустино отъ станціи всего три версты.
— Мы, ваше благородіе, считаемъ четыре.
— Мало ли что вы считаете. Да хоть бы и четыре! Разв можно за четыре версты…
— За восемь гривенъ садитесь! крикнулъ краснорожій мужикъ.
— Чего ты лшій, цну-то сбиваешь! Анаема! Баринъ и рубль бы далъ… обругалъ его мужикъ съ подбитымъ глазомъ.
— Тридцать копекъ, посулилъ баринъ.
— Шагай пшкомъ.
— Грубіянъ!
Мужъ и жена тронулись въ путь. Грязь была непролазная. Приходилось проходить по узенькой протоптанной тропинк. Ноги скользили. Сдлавъ шаговъ тридцать, мужъ обернулся и крикнулъ:
— Сорокъ копекъ дамъ!
— Да вдь оттуда порожнемъ придется хать.
— Зачмъ порожнемъ? Мы обратно подемъ.
— А долго тамъ пробудете?
— Да дачу намъ посмотрть. Къ обратному позду насъ и привезешь.
— Такъ вдь это на четыре часа. Ну, полтора рубля положьте.
— Тьфу ты пропасть! Рубль…
— Не бери, Силантій, дешевле полутора рублей. Баринъ дастъ. Я цны сбивать не стану, ежели мн двугривенничекъ пожертвуешь, сказалъ мужику съ подбитымъ глазомъ краснорожій мужикъ.
— Ну, рубль съ четвертью.
— Дешевле не поду, отвчалъ мужикъ съ подбитымъ глазомъ и отвернулся.
Мужъ и жена стали шептаться.
— Надо дать, сказала жена.— Тутъ просто утонешь въ грязи. У меня хорошіе польскіе сапоги въ семь рублей. Что за радость ихъ испортить!
— Ну, давай, чортъ тебя дери! раздраженно крикнулъ мужъ.
— Пожалуйте сюда обратно. Мн нужно съ товарищемъ разсчитаться, а денегъ у меня нтъ.
— Зачмъ же мы къ теб по грязи обратно пойдемъ? Подъзжай сюда самъ.
— Понимаете, ваша милость, мн нужно ему двугривенный отдать, а ежели я къ вамъ поду, онъ можетъ подумать, что я и совсмъ уду, пояснялъ мужикъ съ подбитымъ глазомъ.
— Ну, да ладно. Подемъ вмст. Дйствительно, барын шагать грязно. Баринъ добрый, авось, за это мн пятачокъ на стаканчикъ пожертвуетъ, прибавилъ краснорожій мужикъ и, стегнувъ лошадь, похалъ вмст съ товарищемъ.
Мужъ и жена стали садиться въ телжку къ мужику съ подбитымъ глазомъ.
— Двугривенничекъ вы прежде вонъ товарищу позвольте, сказалъ тотъ.— Это ужъ за меня. А мн потомъ двугривеннаго не додадите.
Мужъ далъ. Краснорожій мужикъ подбросилъ двугривенный на рук.
— Четвертачекъ, баринъ, четвертачекъ. Еще пятачокъ къ этому прибавьте, проговорилъ онъ.— Это ужъ отъ себя.
— За что? Съ какой стати?
— Помилуйте, да за что же нибудь я къ вашей милости подъзжалъ. Вы мн пятачокъ на шкаликъ дадите, а мы за васъ Богу помолимся.
— Ничего я теб больше не дамъ, отрзалъ мужъ и сталъ подсаживать въ телжку жену.
Краснорожій мужикъ заругался:
— Экъ, сквалыжникъ! А еще баринъ. Нтъ, видно, не баринъ, а шушера изъ какихъ-нибудь бродягъ. Да и въ барыни-то себ такую же подобралъ.
— Молчи, мерзавецъ! крикнулъ мужъ.
— О, такъ сейчасъ и испугался! Такъ сейчасъ и замолчалъ! Много тутъ такой шентропы шляется. Шляпу надлъ, да и думаетъ, что онъ и баринъ.
— Вася! Да кликни ты городового. Вдь долженъ же быть тутъ гд-нибудь на станціи городовой!
— Какой же, милая, въ деревн городовой! Нтъ, ужъ надо такъ оставить, пренебречь, пробормоталъ мужъ, влзая въ телжку, и крикнулъ мужику съ подбитымъ глазомъ: — Пошелъ скорй!
Возница стегнулъ лошадь и похалъ. Краснорожій мужикъ не унимался. Онъ тоже халъ сзади и продолжалъ ругаться.
— Не барыня, а дрянь — вотъ какой номеръ! кричалъ онъ.— Думаетъ, что шляпку треухомъ на голову надла, такъ ужъ и барыня. Держи карманъ! Барыня, да не съ того конца. Ахъ, ироды! Пятачка мужику жалете! Прислуга изъ горничнаго сословія, да и та подчасъ не жалетъ.
— Послушай, что же это такое! возмутился мужъ.— Я сейчасъ поду за урядникомъ, ежели онъ не прикончитъ ругаться, обратился онъ къ мужику съ подбитымъ глазомъ.— И ты будешь свидтелемъ безобразія. Гд у васъ урядникъ?
Мужикъ съ подбитымъ глазомъ сталъ уговаривать товарища:
— Уймись, Михей. Ну, что теб?.. Вдь ужъ двугривенный съ меня получилъ.
— Ахъ, черти, черти паршивые! опять крикнулъ краснорожій мужикъ.
— Это, наконецъ, изъ рукъ вонъ! Такъ оставить нельзя. Вези къ уряднику!.. заоралъ во все горло мужъ.
— Урядникъ, ваша милость, въ восьми верстахъ. Плюньте… Онъ отстанетъ — уговаривалъ сдока мужикъ съ подбитымъ глазомъ.
Краснорожій мужикъ ввернулъ въ заключеніи еще ругательное словечко и, удержавъ свою лошадь, сталъ ее поворачивать назадъ.
— Ну, разбойники здсь у васъ! Да вдь вы просто разбойники! произнесъ мужъ, багровя отъ злобы.
— Не разбойники, сударь, а просто онъ пьянъ. Пьянъ со вчерашняго. Вчера у нихъ въ деревн кабакъ новому арендателю сдавали, такъ кабатчикъ поилъ даровымъ виномъ, отвчалъ мужикъ съ подбитымъ глазомъ.
Лошаденка, шлепая по грязи, тащила телжку.

II.

Прохали съ полверсты и въхали въ маленькую деревушку въ пять-шесть дворовъ. Дорога сдлалась еще грязне. Колеса телжки вязли въ грязи по ступицу. Въ грязи валялись жерди, втви ельника, набросанныя для укрпленія дороги, но еще больше длавшія ее убійственною. Сдоки — мужъ и жена подпрыгивали въ телжк, качались изъ стороны въ сторону.
— Держись крпче, а то вылетишь, сказалъ мужъ жен.
— Да и то держусь, но боюсь, прикушу языкъ при тряск, отвчала та.
— Стисни зубы — вотъ и не прикусишь. Послушай, землякъ, тутъ всегда такая дорога? обратился мужъ къ везшему ихъ мужику.
— Н… Только по весн, да разв въ сильные дожди. А лтомъ, какъ подсохнетъ, такъ что твое шоссе… Тутъ глина. Пока она размокши — ну, и того… а подсохнетъ, такъ что твой камень.
— Ежели и лтомъ здсь такая дорога, то Богъ съ ней и съ дачей въ здшней мстности, проговорила жена, то держась руками за бортъ телжки, то поправляя съхавшую на затылокъ шляпку отъ тряски.
— Н… Будьте безъ сумннія насчетъ лта. Ухабы — это точно, ухабы есть, а только сухо, чудесно, успокоивалъ мужикъ.
Хотя деревушка была всего изъ пяти-шести дворовъ, но у крайней избы, выстроенной нсколько отдльно отъ другихъ избъ, надъ воротами было какое-то подобіе полинявшей вывски и стоялъ большой шестъ, а на немъ была вздта бутылка.
— Ваше благородіе, вотъ здсь выпить можно. Прикажете остановиться? сказалъ мужикъ.
— Нтъ, нтъ… Съ какой стати выпивать! отвчалъ мужъ.
— Тутъ и пиво хорошее есть. Ваша барынька тоже съ нами бы выпила.
— Ничего не надо. Ни водки, ни пива не надо.
— Да вы сами-то не пейте, а мн поднесите.
— И теб не надо. Отъ тебя и такъ, какъ изъ кабака разитъ.
— Какъ же это возможно, чтобъ извозчику-то не надо! Это ужъ такое положеніе.
— Позжай, позжай. А то выпьешь, да еще вывалишь насъ.
— Помилуйте, сударь, съ какой стати вываливать? Мы веселе подемъ. Такъ остановиться?
— Теб сказано, что не надо.
— Экій вы, баринъ, строгій какой! Вотъ мы охотниковъ когда возимъ, тогда т не такіе. У тхъ ужъ заведено: гд выпить можно — стой!
— То охотники, а мы демъ дачу нанимать.
— Да вдь извозчику-то все единственно. У извозчика что съ охотникомъ — все равно нутро свербитъ. А я, ваша милость, со вчерашняго похмелья. Дозвольте вернуться и выпить за ваше здоровье для перваго знакомства. Вдь лтомъ-то съ нами будете же здить, ежели дачу снимете, такъ надо же насъ подсдобить. И извозчикъ человкъ нужный.
Мужъ молчалъ. Жена пожала плечами и пробормотала:
— Это ужасъ, какіе пьяницы!
— Дозвольте вернуться и выпить на пятачокъ за ваше здоровье, ваше благородіе, продолжалъ приставать мужикъ.
— Теб сказано, что не надо здсь останавливаться,— ну, и пошелъ! раздраженно крикнулъ мужъ.
— Да вдь ближе какъ въ Капустин выпить будетъ негд — вотъ я къ чему. Къ тому же и водка здсь настоящая, а въ Капустин какая водка!.. Вода…
— Намъ и въ Капустин не надо.
— Гм.. Какъ же это такъ… Такъ какой же вы сдокъ? Зачмъ же я васъ повезъ, коли вы и въ Капустин не поднесете? Мы сдоковъ любимъ ласковыхъ. Съ ласковыми сдоками мы и сами ласковы.
— Не разговаривай, не разговаривай!
— Да что ‘не разговаривай’, недовольнымъ тономъ произнесъ мужикъ.— Зналъ бы я, что вы такой неуважительный человкъ, то и не повезъ бы васъ за полтора рубля. Помилуйте… По такой дорог, да за полтора рубля безъ уваженія! Мы по хорошей дорог за полтора-то рубля возимъ, лтомъ возимъ.
Мужикъ совсмъ опустилъ возжи. Лошаденка пошла шагомъ.
— Ты подешь настоящимъ манеромъ, или не подешь? крикнулъ на него сдокъ.— Вдь этакъ будемъ хать, такъ ни дачи посмотрть, ни къ обратному позду не поспть.
— Да не охота хать… еще съ большимъ недовольнымъ тономъ пробормоталъ мужикъ.— Изъ-за чего тутъ стараться! Ну васъ совсмъ.
— Послушай! Ты не шути со мной, а то вдь я…
Сдокъ сжалъ кулаки.
— А вотъ захочу и буду шутить… Что ты со мной сдлаешь? Не поду меньше какъ за два рубля въ Капустино и обратно,— ну, и шабашъ. Не хочешь дать двухъ рублей — слзай среди грязи и при пшкомъ.
— Вотъ свинья-то!
— Ну, да, свинья. Съ ласковыми господами мы сами ласковы, а которые ежели сквалыжники, то что намъ ихъ жалть!
— Ты даже взялъ въ задатокъ двугривенный, а потому обязанъ везти за полтора рубля, горячился сдокъ.
— О! Гд это писано? Гд такой законъ? Двугривенный я взялъ, такъ на двугривенный и довезъ. Не повезу вотъ дальше. Выходите изъ телжки.
Положеніе было критическое. Грязь была непролазная. По такой грязи можно было только въ охотничьихъ болотныхъ сапогахъ ходить. Вернуться въ оставленную сзади деревню — тоже нужно было итти съ четверть версты. Мужикъ бросилъ возжи и лошадь остановилась на дорог среди пустыря. Мужъ и жена заговорили по-французски.
— Дай ты ему гривенникъ, пусть вернется и выпьетъ. Чортъ съ нимъ! сказала жена.
— Но, другъ мой, вдь это же значитъ отдаться въ руки мужику, отвчалъ мужъ.
— Что же длать! Не могу же я итти по такой грязи.
— Да и я не могу. У меня сапоги худые.
— Стало быть, надо дать.
Мужикъ догадался, что разговариваютъ объ немъ, и настаивалъ:
— Ну, что жъ… Сходите съ телжки. За полтора рубля я въ Капустино не повезу.
— Экій коварный мужиченко! Экая утроба! И все это ты изъ-за какого-то стакана водки. Ну, провались ты совсмъ, вернись обратно и выпей въ проклятомъ питейномъ. Вотъ теб гривенникъ, произнесъ сдокъ.
— Нтъ, ваша милость, не надо мн вашей водки, а меньше двухъ рублей въ Капустино я не поду. И чтобъ рубль сейчасъ… сказалъ мужикъ.
— Да вдь ты разбойничать хочешь.
— Не разбойничать, а съ ласковыми господами я самъ ласковъ, а которые ежели сквалыжники да еще ругаются… Не желаете за два рубля — слзайте съ телжки. Зачмъ мн убытокъ терпть? Дождался бы у станціи слдующаго позда, въ лучшемъ бы вид охотниковъ повезъ, да и повезъ-то бы въ свою сторону, безъ обратнаго. Мы эво вонъ гд живемъ, совсмъ въ другой сторон. Желаете два рубля?..
Опять сдоки разговариваютъ по-французски. Жена чуть не плачетъ. Мужъ весь побагровлъ.
— Положеніе безвыходное. Надо дать два рубля, говоритъ жена.
— Ну, ладно… Я теб дамъ два рубля… Позжай… бормочетъ, стиснувъ зубы, мужъ.— А только… хорошо, хорошо… Позжай…
— Пожалуйте рубль впередъ.
— Но вдь это же…
— Рубль впередъ. Двугривенный я получилъ,— стало быть, еще восемь гривенъ.
Сдокъ лзетъ въ кошелекъ. Мелочи у него только шесть гривенъ и онъ отдаетъ ихъ мужику. Мужикъ кое-какъ соглашается взять и стегаетъ лошадь.
— Смотрите только, баринъ… за два рубля, говоритъ онъ.
Лошадь тащится.

III.

Всю дорогу сдоки молчали. Возница-мужикъ пробовалъ заговаривать уже въ пониженномъ тон, но ему не отвчали.
— Намъ дачниковъ-то, ежели такъ разсуждать, то нтъ расчета и возить. Ну, какое отъ дачника извозчику удовольствіе! Вотъ господа охотники — т ласковые, т особь статья. Иной разъ веселая компанія детъ, такъ и изъ своихъ собственныхъ фляжекъ-то теб поднесутъ, да и около каждаго питейнаго мста останавливаются: стой, да стой! бормоталъ возница.
Наконецъ показалось Капустино, небольшое село съ опрятными домиками, раскинутыми на берегу рки. Виднлась небольшая блая церковь съ зелеными куполами.
— Ежели вамъ дачку, то у кузнеца Лифанова, кажись, здсь домъ сдается. Туда и повезу васъ. Снимете у него дачку, такъ, авось, и намъ отъ него стаканчикъ, другой очистится, продолжалъ возница.
— Не надо. Никуда намъ не надо. Вотъ здсь на краю деревни и остановись. Мы пшкомъ пойдемъ, отвтилъ наконецъ сдокъ и сталъ слзать съ телжки.
Высадивъ жену, онъ обратился къ мужику и сказалъ:
— Ну, а теперь можешь отправляться на вс четыре стороны. За полтора рубля я тебя сюда и обратно порядилъ, восемь гривенъ за одинъ конецъ ты съ меня получилъ, а обратно я съ тобой не поду.
— Какъ же это такъ? Да нешто это можно? разинулъ ротъ мужикъ.
— Очень можно. Ты разбойникъ, а съ разбойникомъ я обратно хать боюсь.
— Да вдь вы обратно рядились.
— Мало ли что рядился. Я рядился за полтора рубля, ты меня повезъ и сталъ на половин дороги ссаживать въ грязь, требуя вмсто полутора рубля два рубля. Кто мн поручится, что на обратномъ пути ты не сдлаешь того же самаго и не потребуешь ужъ трехъ рублей!
Сдокъ взялъ подъ руку жену и зашагалъ къ деревенскимъ избамъ. Отъ телжки послышались страшныя ругательства. Сдокъ не отвчалъ и продолжалъ путь. Мужикъ не унимался, онъ халъ сзади и продолжалъ ругаться. Сдокъ обернулся и произнесъ:
— Ежели ты не замолчишь, я сейчасъ пойду къ старост, пяти рублей ему на подмазку не пожалю и все-таки добьюсь, чтобъ онъ тебя скрутилъ, какъ разбойника. Такъ ты и знай: пяти рублей не пожалю.
Угроза подйствовала. Мужикъ пересталъ ругаться и только, сжавъ зубы, пробормоталъ:
— Ну, ладно. Жить здсь будете на дач, такъ мы еще припомнимъ.
На деревн играли ребятишки, виднлись дв бабы, идущія съ рки съ ведрами на коромыслахъ. Бабы, замтивъ постороннихъ лицъ, тотчасъ же къ нимъ обратились:
— Господа, вамъ не дачку ли? У насъ домикъ отличный сдается.
— Садикъ есть? спросила дама.
— Господи Іисусе! Да какіе же сады въ деревн? У насъ господа дачники въ лсъ гулять ходятъ, на рку. Вдь въ деревн везд садъ. Вонъ у насъ три липки передъ окнами. Ну, на огородъ выйдете… Прошлымъ лтомъ у насъ жилъ баринъ изъ петербургской страховки, такъ даже палатку ставилъ на огород.
— Мн бы хотлось съ садикомъ.
— Ни у кого здсь садовъ нтъ. Помилуйте, какіе сады! Вонъ у попа есть садъ и цвты у него, такъ то попъ. Нешто у него достатки-то съ наши? Вы пожалуйте, посмотрите. У насъ комнатки приглядненькія, чистенькія и домъ казистенькій, мы только что въ третьемъ году посл пожара построились, приглашала одна изъ бабъ.
Мужчина и дама отправились. Баба ввела ихъ на топкій грязный дворъ.
— Фу, какъ грязно! Утонуть въ грязи можно, сказала дама.
— Это не грязь, это навозъ-съ, это крестьянское хозяйство, отвчала баба.— Да вы не сумлвайтесь, дворъ мы очистимъ, прибавила она.— Весь навозъ на огородъ пойдетъ. У насъ огородикъ съ ягодами, три яблони есть, четыре вишенки стоятъ. Пожалуйте на крылечко. У насъ давно бы домъ-то былъ сданъ, да все прошлогодняго съемщика ждали, а онъ и поднадулъ. ‘Пользуйтесь, говоритъ, моимъ задаткомъ въ пять рублей, а я не поду’.
Съемщики вошли въ избу и на нихъ пахнуло запахомъ печенаго хлба и тулупа. Были дв комнаты, оклеенныя разношерстными обоями, которые отстали отъ стнъ и висли клочьями. Въ нкоторыхъ мстахъ, впрочемъ, эти клочья были придерживаемы прибитыми къ стн картинками, вырзанными изъ иллюстрированныхъ журналовъ. Тутъ же висла очень плохая картина, писанная масляными красками и изображающая Петра Великаго на Ладожскомъ озер, но до того засиженная мухами и тараканами, что волны, бывшія, очевидно, когда-то синими, превратились въ коричневыя. Первая комната была поменьше второй и съ закопченной русской печью, которая и отнимала добрую половину комнаты. Тутъ стоялъ кухонный столъ, трехногіе стулья, зеленая ршетчатая скамейка и диванъ съ продраннымъ сидньемъ, изъ котораго виднлась мочала. Во второй комнат на первомъ план высилась громадная двухспальная кровать подъ краснымъ кумачевымъ пологомъ, стоялъ комодъ и на немъ шкапчикъ съ стеклянными дверцами, сквозь которыя виднлись чайныя чашки, четыре серебряныя ложечки, поставленныя въ хрустальный стаканъ, росписной поддонникъ отъ дорогой фарфоровой миски и нсколько фарфоровыхъ и сахарныхъ яицъ, поставленныхъ въ стаканы. На двухъ окнахъ были даже кисейныя запыленныя занавски и висли дв клтки съ чижами. Въ углу помщался образъ въ фольговой риз съ хрустальной лампадкой, съ внчальными свчами, съ пучками вербы за кіотой. Три-четыре стула и клеенчатый диванъ съ валиками и окончательно провалившимся сидньемъ довершали убранство комнаты.
— Да вы тутъ еще сами живете, сказала дама.
— Живемъ, барыня, а передъ тмъ какъ господамъ въхать, переберемся на зады. Тамъ у насъ на задахъ тоже избушечка есть, отвчала баба.
— Грязно. И грязно, и стны ободраны.
— Да вдь у насъ ребятишки. Нешто съ ребятишками чистоты напасешься? А вы вотъ прикажете, такъ мы все вымоемъ и вычистимъ.
— Надо обоями новыми оклеить. Вдь такъ невозможно жить.
— Обои новые. Въ третьемъ году оклеивали, а только они отодравшись. Ну, да мужъ газетами подклеитъ.
— А только всего и есть помщенія?
— Клтушечка еще есть въ мезонинчик. Тамъ юнкарь жилъ… Сынъ, вотъ, прошлогодняго-то жильца, да такой баловникъ, что не приведи Богъ. Всю конопатку у насъ изъ стны на пыжи для ружья повытаскалъ.
— Надо посмотрть и клтушечку, сказала дама.
— Да не влзете, барыня. Вдь у насъ по приставной лстниц. Мы-то влзаемъ.
— Такъ, стало быть, это не комната.
— Клтушечка. Гости, вотъ, когда къ прошлогоднему жильцу назжали, такъ ихъ туда ночевать отсылали. Тамъ и стлались они на сн. Для спаленки чудесно. Даже лучше и не надо.
— Но какъ же влзать-то?
— Попробуйте по приставной лстниц. Влзали и дамы, которыя не очень грузныя. Пожалуйте… Влзать въ нее надо изъ сней.
Съемщики вышли въ сни. Вверху надъ головами была дверь, подъ ней стояла приставная лстница, наскоро сколоченная изъ брусьевъ.
— Нтъ, мн не влзть, отвчала дама.
— То-то, я думаю, что гд же вамъ… Третій годъ мужъ все собирается смастерить настоящую лстницу, да вотъ все день за день. Вы, барыня, не безпокойтесь. Мужъ смастеритъ вамъ лстницу. Доски есть. Досокъ мы нон изъ рки натаскали. Плыло тутъ много при ледоход.
— Ну, а что же стоитъ это помщеніе?
Баба задумалась.

IV.

— Сколько же вы хотите взять за это помщеніе? повторила дама.
— Да безъ мужа-то я не знаю, какъ и сказать. Боюсь ошибиться, отвчала баба.— Пятьдесятъ рублей не дадите?
— Что ты! Что ты! Тутъ у васъ въ деревн наши знакомые жили, такъ платили тридцать пять рублей за четыре комнаты, а здсь всего дв.
— А клтушечка-то?
— Да клтушечка разв комната? Туда даже никакой мебели не внесешь.
— Какъ не внесешь! Что вы, помилуйте. Вотъ изъ страховки-то въ прошломъ году баринъ жилъ, такъ въ лучшемъ вид туда диванъ на веревкахъ подняли. Тоже и столикъ у нихъ тамъ былъ и два стула. Да вы, барыня, не сумлвайтесь, мужъ лстницу приладитъ.
— За четыре комнаты въ вашей деревн люди тридцать пять рублей платили, а ты вдругъ…
— Да вдь можно сдлать и четыре. Мы съ мужемъ и то давно собираемся разгородить вонъ эту комнату, чтобы кухня была отдльно. Вы погодите, я за мужемъ сбгаю. Можетъ быть, онъ посулится разгородить.
— Гд же твой мужъ?
— Да ужъ извстно, гд наши мужья. Въ одномъ мст. Сейчасъ я за нимъ парнишку пошлю.
— Въ питейномъ заведеніи мужъ-то твой, что ли? спросилъ съемщикъ.
— Охъ, тамъ, пропади оно пропадомъ!.. Третій день путается… вздохнула баба и, выглянувъ въ дверь на дворъ, закричала:— Ванюшка! Сбгай за тятькой въ трактиръ и позови сюда. Скажи, что, молъ, дачники избу снимать пріхали! Наказаніе Господне у насъ, сударь, съ этимъ трактиромъ, обратилась она къ съемщику:— Прежде, когда его не было — мужики наши люди, какъ люди, были, а теперь только животы пропиваютъ.
Съемщикъ обратился къ жен и сказалъ по-французски:
— Не нарваться бы на пьяную семью. Тогда что хорошаго?
— Вотъ и я то же думаю, отвчала дама тоже по-французски и спросила бабу:— Сильно пьетъ твой мужъ-то?
Баба покрутила головой и отвчала:
— О! И не приведи Богъ! Сдали тутъ у него младшаго брата въ солдаты, такъ какъ началъ съ октября вмст съ братомъ, да, кажись, безъ передышки. Кабы не я, домъ бы, кажись, разорилъ. Одна я шаромъ и катаюсь. Вдь трое ребятишекъ у насъ.
— И дерется?
— Ну, этого нельзя сказать. Онъ во хмелю смирный, а только ругатель. Допущу ли я его надъ собой тиранствовать, коли я работница! Сама я его подчасъ учу, а только что толку-то! Не стоитъ рукъ объ него обивать.
Съемщикъ улыбнулся и пробормоталъ жен по-французски:
— Она его, оказывается, бьетъ, а не онъ ее.
— Одно другого лучше. Значитъ, все-таки драка… дала та отвтъ.— Посмотримъ ея мужа, какой онъ такой…
— У насъ, сударыня, лтомъ такъ отлично, что просто прелесть. Что у насъ грибовъ въ лсу! сказала баба.— Графскій лсъ тутъ у насъ. Насъ-то, мужиковъ, въ лсъ не пускаютъ, а вы ежели сторожу лсному пожертвуете на четверть, то и ходите сколько хотите.
— Ахъ, все-таки даромъ-то не пускаютъ, сдлала гримасу съемщица.
— Даромъ, сударыня, нынче ничего не подлаешь. Графскій лсъ не великъ и лсникъ на такомъ положеніи, что онъ самъ грибы собираетъ, семья у него,— ну, а на четверть ему дадите, такъ сколько хотите. Вотъ тоже господа рыбу въ рк ловятъ.
— Рыбу-то ужъ даромъ дозволяется ловить?
— Какъ вамъ сказать… Мы-то не запрещаемъ, рыбы много, рыба божья, по нашему, лови сколько хочешь, ну, а староста привязывается. Да и староста… Дать ему съ мужиками на четверть, такъ хоть невода закидывай — онъ слова не скажетъ.
— Даже и за уженье рыбы берется?
— Да не берется, а ужъ такъ выходитъ, что онъ завсегда захочетъ доходъ свой имть.
На двор послышались шаги. Кто-то шлепалъ ногами по грязи. Вскор показался пьяный мужиченко въ стоптанныхъ грязныхъ сапогахъ, въ рваномъ пиджак и въ засаленномъ картуз набекрень.
— Желаемъ здравствовать, ваше… проговорилъ онъ пьянымъ голосомъ, запнулся на слов и прибавилъ:— ваше блаженство. Дачку, ваше блаженство, желаете снять? Вотъ наше удовольствіе… Три комнатки тутъ. Ты, шкура, все показала?
— Ну, ну, ну… При господахъ не ругаться! строго отвтила баба.
— Для господъ всегда во фрунтъ, отвчалъ мужиченко, сдернулъ съ головы картузъ и покачнулся.— Господъ мы въ лучшемъ вид уважаемъ, а тебя, язву полоротую…
— Довольно, довольно. Вотъ господа требуютъ, чтобъ лстница къ каморк была настоящая пристроена, да чтобы вонъ та комната разгорожена.
— Мы ничего не требуемъ, мы только хотимъ знать: за сколько вы отдаете?
— Дозвольте опросъ сдлать: вамъ съ дровами?
— Куда теб, лшему, съ дровами? Наложилъ ли ты дровъ прежде? Вдь ты всю весну пропьянствовалъ, оборвала его баба.
— Заткни пасть-то, вдьма дьявольская, заткни! Дровъ-то вдь еще много по рчк поплыветъ, наловимъ.
— У, чортъ паршивый! Налилъ глаза-то! Только при господахъ-то не хочется… А то вотъ возьму ухватъ, да какъ начну возить…
— Ну, ну, ну…
— Послушайте, вы ужъ не ругайтесь.
— Да какъ ее, шкуру барабанную, не ругать-то, ваше степенство, коли она… Дозвольте опросъ сдлать: вы не полковникъ?
— Нтъ, нтъ. Вдь видишь, что я штатскій. Ты мн скажи только, что стоитъ это помщеніе.
— Ничего не обозначаетъ, ваше благородіе. И штатскіе полковники есть. Да вотъ я, какъ егерь, двухъ собакъ полковницкихъ кормлю, такъ тотъ штатскій полковникъ. Ты сколько за избу выпросила-то? обратился мужиченко къ жен.
— Да я что! Я пятьдесятъ рублей спросила.
— Ну, что жъ, мужикъ супротивъ бабы спуститъ пятерку. Ну, сорокъ пять. Я вижу, господа хорошіе, будутъ и на стаканчики хозяину давать, и на пивко отъ нихъ очистится. Только ужъ сорокъ пять, господинъ, безъ дровъ.
— Нтъ, этой цны дать нельзя, сказалъ съемщикъ.
— Да и помщеніе мн не нравится, прибавила дама, направляясь на дворъ.
— Сударыня-барыня! Зачмъ вы въ контру? крикнулъ ей въ слдъ мужиченко:— А вы свою цну скажите. Дорого, такъ мы еще пятерку спустимъ.
— Совсмъ не нравится. Да и не люблю я съ пьяными разговаривать.
— Пьяный проспится, дуракъ — никогда. Вотъ какъ я разсуждаю. Желаете за сорокъ безъ дровъ? Вы то разочтите, что у насъ огородъ и пять грядокъ клубники. Ежели баб перепадетъ отъ вашей милости, то…
Съемщики не отвчали и уходили со двора.
— У! пьяный дьяволъ! Черезъ тебя, пропойцу, господа уходятъ! выбранила баба мужика.
— Молчи, кикимора полосатая! Не умешь дачу показывать. Кабы я былъ, я бы въ лучшемъ вид…
— Сиди больше въ кабак, сиди, такъ и никому дома не сдашь.
— Молчать, купоросная душа! Во-фрунтъ!
— А вотъ я теб сейчасъ покажу фрунтъ.
Мужиченко выскочилъ на дворъ. Вслдъ за нимъ вылетло полно.
— Вишь, подлая! пробормоталъ мужикъ и крикнулъ удаляющимся съемщикамъ:
— Господа! А что жъ на чаекъ-то хозяину?

V.

Съемщики выходили со двора на улицу.
— Вотъ ты искалъ здсь какого-то добродушія и патріархальности крестьянъ, радовался, что освободишься отъ пьяныхъ нахаловъ парголовскихъ и шуваловскихъ мужиковъ, сказала дама мужу.— И здшніе мужики т же пьяницы, т же нахалы. Каковъ мужикъ-то, у котораго мы сейчасъ домъ смотрли! Совсмъ пропойца. А извозчикъ, который насъ везъ? Вдь это какой-то разбойникъ. Взялся везти за полтора рубля и вдругъ въ глухомъ мст, на половин дороги требуетъ два рубля, а то, говоритъ, сходите съ телжки среди грязи долой.
— Да ужъ Яковъ Ивановичъ мн очень расхваливалъ здшнія мста. Говоритъ: отлично, настоящее лоно природы — купанье на открытомъ воздух и иди на рку хоть въ одномъ нижнемъ бль. Живутъ, говоритъ, во всей деревн три-четыре семейства дачниковъ и ужъ безъ всякихъ стсненій. Ни на костюмы не обращаютъ вниманія, ни на что, отвтилъ мужъ.— И вдь на самомъ дл, здсь ужъ никакихъ нарядовъ не потребуется. И я былъ у него третьяго года. Простота необычайная. Какъ сейчасъ помню: сидли мы на задворкахъ подъ цвтущей вишней и завтракали. Около насъ куры, гуси, поросенокъ — такъ, знаешь, патріархально. Пьянства я тогда никакого особеннаго на деревн не замтилъ.
— А вонъ баба-то, которая намъ домъ показывала, что сказала: и вс, говоритъ, мужики у насъ спились.
— Да вдь ужъ это везд. Но главное, чмъ я дорожу, такъ это то, что ужъ сюда не забредутъ ни назойливые торговцы-разносчики, и что нтъ здсь ни музыки, ни любительскихъ спектаклей.
— А грязь-то какая!
— Да вдь это только весной. Лтомъ все высохнетъ.
Дама и мужчина шли по деревн. Когда они прошли два-три двора, за угломъ ихъ встртила вторая баба изъ тхъ бабъ, которыхъ они встртили при прізд идущими съ рчки съ ведрами. Она ихъ, очевидно, поджидала.
— Не понравилась дачка-то у Семенихи? сказала она.— Я такъ и знала! Помилуйте, какая это дача! Да ужъ и семья-то! Самая что ни на-есть пьяная семья. Пьютъ, пьютъ, цлые дни пьютъ безъ удержу!
— Женщина-то не пьяная, возразила дама.
— Денекъ такой выдался. А то тоже… оба съ мужемъ хлещутъ. Онъ и она… Оба перепьются, да и давай драться.
— У васъ, что ли, дача сдается?
— У насъ-то не сдается. У насъ есть домъ подъ сдачу, а только у насъ охотники арендатели, на круглый годъ домъ снимаютъ, а я вотъ сведу вашу милость къ кум моей, такъ вотъ тамъ домикъ посмотрите. Люди основательные, исправные. А главное, что на конц деревни, отъ кабака подальше. Хорошіе господа, я знаю, это цнятъ.
— Ну, сведи насъ.
— Домикъ у нихъ на отличку. Домикъ первый сортъ. Пожалуйте…
Пришлось пройти все село. Село было дворовъ въ тридцать. По средин села стоялъ двухъэтажный домъ, крытый желзомъ. Въ немъ помщался трактиръ (онъ же и кабакъ) съ распивочной продажей водки и на выносъ и была мелочная лавочка, на дверяхъ которой висло полотнище кумачу, что показывало, что въ лавочк можно получить и ситецъ. У трактира стояли два-три воза съ сномъ, а около возовъ переругивались мужики, изыскивая самыя отборныя крупныя слова. Въ отворенныя окна трактира вылетали звуки гармоніи и пьяная псня. Увидавъ въ окнахъ головы сидящихъ за столиками мужиковъ, мужчина сказалъ баб:
— Разв праздникъ сегодня какой, что столько мужиковъ въ трактир сидятъ и пьютъ?
— У насъ, баринъ, что въ будни, что въ праздники все равно мужики пьютъ.
— Да вдь теперь весеннее время, надо работать. Каждый день дорогъ. Разв не занимаются у васъ хлбопашествомъ?
— Занимаются, какъ не заниматься. У насъ и роясь, и овесъ, и картошку сютъ, да что жъ вы съ мужиками-то подлаете? Очень ужъ ихъ охотники набаловали. Тутъ у насъ во всей округ мста подъ охоту сняты. Ну, назжаютъ господа, останавливаются, нанимаютъ мужиковъ въ проводники, поятъ. Да и охотники-то, будемъ такъ говорить, назжаютъ больше всего для того, чтобы пить. Исправные-то крестьяне, конечно, держатся и содержатъ себя въ аккурат, а разная гольтепа, такъ вдь она больше отъ собакъ питается. Кто дв барскія собаки кормитъ, кто три, на вино и на закуску и есть, такъ до хлбопашества ли ему. Баба картошку насадила — ну и ладно, баба овсеца клинушекъ посяла — слава теб Господи… разсказывала баба, ведя за собой съемщиковъ.— Вотъ тоже изба сдается на лто, указывала она на дворъ,— Да ужъ хозяева-то очень пьянственные. Отецъ съ двумя сыновьями тутъ, недленные. Взяли по осени они невстку въ домъ, та оказалась не въ порядк и приданымъ не угодила — ну, и бьютъ ее. Напьются отецъ и сыновья, и страсти божія какъ бьютъ! А домикъ у нихъ ничего… Невстка да свекровь въ чистот содержатъ.
— Нтъ, что же въ такой семь нанимать. Веди куда вела.
— То-то, я думаю, что тамъ вамъ будетъ лучше. Тамъ мужикъ богатый, серьезный.
— Ну, а какъ здсь у васъ въ деревн насчетъ провизіи? спросила дама бабу.
— А въ лавк. Въ лавк все есть: хлбъ, крупа, мука, селедки…
— А мясо?
— И мясо иногда бываетъ, коли яловую коровенку лавочникъ дешево купитъ да убьетъ.
— Мясо я буду теб изъ Петербурга привозить. Вдь мн все ужъ два раза или разъ въ недлю придется въ Петербургъ здить, сказалъ дам мужъ.— Да и зачмъ непремнно мясо лтомъ? Есть оно — хорошо, нтъ — не надо. Творогъ, яйца, масло, сметана, а это все есть на деревн, у крестьянъ.
— Есть, есть. Не у всхъ, но есть, поддакнула баба.— Закажите мн, такъ и я буду вамъ длать и масло, и творогъ, и сметану. Вы господа хорошіе и не сквалыжники, это я сейчасъ вижу.
— Да неужели здсь не у всхъ крестьянъ есть коровы?
— Нтъ, не у всхъ. Гольтепа-то говоритъ, что не стоитъ валандаться. Сно у кого какое есть съ покоса — скоситъ, свезетъ въ городъ и пропьетъ. Здсь, ваша милость, неисправные только охотниками да собаками и занимаются. Рка у насъ рыбная. Рыбки въ рк ребятишки наловятъ, на хлбъ отъ собаки есть — ну, и живъ съ семьей. А насчетъ масла и творогу не безпокойтесь. Только заране скажите — я сдлаю.
— Да разв для себя-то вы этихъ припасовъ не длаете?
— Къ праздникамъ длаемъ, а такъ не стоитъ вязаться. Молокомъ продаемъ да сливками, а остатки сами съ ребятишками схлебываемъ. А только ежели скупиться не будете, да закажете, то это я вамъ все въ лучшемъ вид…
При слов ‘скупиться’ дама подмигнула мужу и спросила бабу:
— То-есть, что же это значитъ: скупиться не будете?
— Да вдь вонъ господа прізжаютъ на дачу и думаютъ, что здсь все это можно такъ же, какъ въ город. ‘Я, говоритъ, въ город дешевле покупала’.
— Да неужели у васъ дороже?
— Да не дороже, баринъ, а стоитъ ли изъ-за пустяковъ возиться! Вдь ужъ отъ дачниковъ-то только лтомъ три мсяца въ году и попользоваться.
Дама опять подмигнула мужу и сказала:
— Вотъ ты стремишься отъ нахальныхъ-то разносчиковъ освободиться.
Мужъ поморщился.
— Ну, а курицу, напримръ, для супа можно здсь у васъ достать на деревн?
— Да отчего же нельзя? Все можно, ежели хорошую цну дадите. Вотъ домикъ-съ… указала баба.— Хозяева здсь люди основательные, можно даже сказать, что первые богати на сел. Пожалуйте въ калитку.

VI.

Крупныхъ размровъ мужикъ съ большой окладистой рыжеватой, начинающей уже сдть бородой, чинилъ на двор телгу, стуча топоромъ. Мужикъ былъ одтъ въ новую шерстяную фуфайку, надтую подъ жилетъ на ситцевую рубаху. Вся фигура его, начиная съ лоснящагося лица и кончая нсколько выпятившимся брюшкомъ, говорила за зажиточность. Картузъ на голов былъ хоть и старый, но приличный, сапоги тщательно вымазаны мазью. Дворъ былъ большой, на половину покрытый навсомъ, покоившимся на толстыхъ восьмивершковыхъ столбахъ. Подъ навсомъ виднлись дв крупныя лошади, жующія сно, стояли тарантасъ и, такъ называемая, купеческая телжка съ кожанымъ сидньемъ. Изъ хлва слышалось мычанье коровы.
— Здравствуй, Савва Миронычъ! крикнула ему баба.— Вотъ я теб съемщиковъ привела. Не сдалъ еще домъ-то?
Мужикъ обернулся не вдругъ, не оставляя топора, приподнялъ картузъ и, поклонившись съемщикамъ, сказалъ:
— Нтъ, еще не сдалъ. Больно дешево даютъ. Прикажете показать?
— Да, да… Покажите пожалуйста, сказалъ съемщикъ.
— Верхній этажъ мы сдаемъ, а сами живемъ въ нижнемъ. Ходъ отдльный.
— Ничего. Покажите.
— Пожалуйте.
Мужикъ пронизывающимъ взглядомъ осмотрлъ съемщиковъ и повелъ къ крыльцу, находящемуся на двор. Пришлось итти по некрашенной скрипучей лстниц. Баба пошла было сзади, но мужикъ остановилъ ее.
— А теб чего жъ итти? Слажусь съ господами, такъ потомъ свое получишь. Не надую, проговорилъ онъ.
Баба остановилась. Съемщики вошли въ маленькую прихожую, дале слдовала кухня съ простой необлицованной русской печью и вмазанной въ шестокъ плитой. Кром кухни и приходуй, были еще три комнаты съ некрашенными полами, съ потолками, оклеенными блой бумагой вмсто штукатурки и стнами въ дешевенькихъ, довольно еще чистыхъ обояхъ. Двери были одностворчатыя, съ желзными скобами и желзными задвижками вмсто замковъ, но массивныя.
— Свтло и приглядно, отрекомендовалъ мужикъ помщеніе.— Лтось у меня тутъ протопопъ изъ Петербурга стоялъ, да нониче онъ померши. Большой рыболовъ былъ. Такъ, бывало, на рк и сидитъ. И къ обду-то его свои, бывало, еле выманятъ домой. Покушаетъ и опять на рку… Вотъ у насъ тутъ, какъ калина зацвтетъ, такъ лещъ въ рку заходитъ — ну, въ эту пору ужъ онъ вс ночи на рк просиживалъ. И по сейчасъ подъ навсомъ его верши да мережи у меня хранятся. Думалъ и нынче лтомъ жить у насъ, да вотъ Богъ не далъ вку.
Съемщики ходили по комнатамъ и смотрли мебель. Мебели было очень немного: увсистый старинный диванъ потемнлаго краснаго дерева съ клеенчатымъ сидньемъ и деревянной спинкой, таковые же стулья, комодъ, простой сосновый некрашенный шкапъ, очевидно, мстнаго издлія, зеркало съ полинявшей мстами амальгамой и два сосновые хорошо вымытые стола.
— Мебели-то маловато, а свою такъ трудно сюда везти. Хоть бы кровати… сказалъ съемщикъ.
— Козлы есть, а на нихъ доски, Т же кровати. Въдете, такъ поставимъ. Такъ у насъ и самъ протопопъ спалъ, такъ и матушка протопопица. Для дочки, дочка-то теперь, кажись, у нихъ выдана, привозили желзную кровать, а сыновья — студентъ и гимназистъ, такъ т на лавкахъ стлались. Вонъ у насъ въ той комнат по стн.
— Во второмъ этаж — вотъ что мн не нравится, сказала съемщица.
— Есть которые второй-то этажъ больше обожаютъ. Видъ за то хорошій. Эво, вонъ изъ того окна какой видъ на поле. Версты на три видъ. Поповскіе сыновья изъ этого окошка все въ подзорную трубку небо разсматривали. Трубка у нихъ такая была. Что-то находили тамъ на неб-то, какую-то невидимость. Вы чего сумлваетесь? Вдь у насъ и садикъ есть на огород, и тамъ бесдка изъ драни. Садикъ ужъ этотъ вамъ. Тамъ я третьяго года березокъ, черемухи и рябинокъ насадилъ. Хмель есть около изгороди. Завьетъ изгородь, такъ чудесно. Вотъ пожалуйте къ этому окошку. Вотъ садикъ.
— Ну, а что же стоитъ это помщеніе? спросила съемщица.
Мужикъ подумалъ и спросилъ:
— А вы не изъ охотниковъ? Тутъ вдь у насъ все охотники снимаютъ, собакъ навезутъ.
— Нтъ, нтъ. Я не охотникъ, отвчалъ съемщикъ.— Вотъ рыбу я половить люблю.
— Отецъ протопопъ у насъ шестьдесятъ пять рублей платилъ.
— Съ дровами?
— Какъ возможно, съ дровами! Безъ дровъ. Дрова у меня покупать будете. Съ тмъ и сдаю, чтобъ ужъ у сосдей не покупать ни дровъ, ни молока. Дрова у меня хорошія заготовлены, а обижать цной не буду.
— А по чемъ за дрова будете брать?
— За дрова-то? Да ужъ сойдемся. За березовыя четыре рубля за сажень буду брать, а за разныя — три рубля. Только ужъ, баринъ, уговоръ, чтобъ и дрова и молоко у меня брать.
— Это вдь дорого по здшнему мсту четыре рубля за березовыя дрова.
— Нтъ, цна настоящая. Сырые топляки дешевле купите, а у меня дрова лтошнія, сухія. Только ужъ это уговоръ. Такъ у меня и отецъ протопопъ платилъ. Молоко тоже, чтобъ у моей хозяйки… Восемь копекъ за бутылку будемъ брать.
— Мой знакомый здсь жилъ, такъ по пяти копекъ за молоко платилъ.
— Не то молоко. Ну, да ужъ это уговоръ. Лучше я вамъ за квартиру супротивъ протопопа пять рублей спущу, а чтобъ молоко и яйца отъ моей хозяйки. Шестьдесятъ рублей въ лто — вотъ что я съ васъ возьму. Мн на прошлой недл господа охотники семьдесятъ рублей за эту квартиру давали, да не охота вязаться-то съ охотниками. Пьянство у нихъ завсегда, ночное шатанье, псни, женскій полъ заманиваютъ, а мы люди тверезые, у меня невстка молодая, дв дочери-невсты. Ей-ей, семьдесятъ рублевъ давали, да что! Лучше отъ грха подальше. Десять рублей намъ не на хлбъ. И безъ нихъ сыты будемъ. Главное, что ужъ безобразія-то не люблю. А то навезутъ собакъ, собаки по двору бгаютъ и куръ щиплютъ, сами выйдутъ на задворки и давай изъ ружей палить, пропойные мужики-егеря къ нимъ шляются. Богъ съ ними!
Мужикъ махнулъ рукой. Съемщики разговаривали по-французски. Наконецъ мужчина сказалъ:
— Дорого это шестьдесятъ рублей, но пуще всего мн не хочется насчетъ молока и дровъ въ кабалу итти.
— Какая же тутъ кабала! Что люди съ васъ будутъ брать, то и мы. Только товаръ нашъ лучше будетъ. Конечно, наша гольтепа, когда ей выпить хочется, можетъ статься, и дешевле возьметъ, такъ вдь то гольтепа. Ну, а главное, это нашъ уговоръ.
— А дрова и воду съ рки — это ужъ вы будете доставлять намъ?
— Мы-съ… Мы… Или сынъ мой, или работникъ… Насчетъ этого будьте покойны. Сынъ у меня капли вина въ ротъ не беретъ, работникъ тоже тверезый. А за воду съ васъ, что и съ отца протопопа бралъ: два рубля въ мсяцъ.
— Какъ? И за воду еще надо платить! воскликнули съемщики и опять заговорили промежъ себя по-французски.

VII.

— Послушайте, хозяинъ, вдь это дорого за такое помщеніе — шестьдесятъ рублей въ лто, сказалъ съемщикъ.— Вдь здсь у васъ глушь, деревня, отъ желзной дороги далеко, сообщеніе отъ станціи по грязи, мясной лавки нтъ и мясо придется изъ Петербурга привозить.
Мужикъ осанисто поправился, улыбнулся въ бороду и спросилъ:
— А зачмъ же вы въ такое мсто дачу снимать пріхали?
— Да захотлось пожить вдали отъ шумныхъ мстъ, безъ стсненій.
— Ну, вотъ за это и надо платить, что слдуетъ.
— Мн сказали, что здсь можно нанять дешево, рублей за тридцать цлую избу.
— Изба изб рознь. Не желаете ли около кабака поискать — и за тридцать рублей найдете, но за то ужъ того спокойствія не будетъ. Тамъ и ругательный звонъ, и драки, а мы за спокой беремъ, потому что кабакъ-то — эво гд отъ насъ. Мы совсмъ на другомъ конц отъ кабака живемъ.
— И наконецъ, у васъ надо нанять даже и не особнякъ, а второй этажъ.
— Что есть, то и сдаемъ. Во второмъ этаж лучше, сударь, право слово, лучше. Внизу-то поселитесь, такъ пьяные по ночамъ начнутъ въ окна стучаться, на похмелье выпрашивать стаканчикъ, а не дадите, такъ и стекла выбьютъ. Наша пропойная гольтепа на этотъ счетъ — ой-ой! Ей все трынъ-трава. Глаза нальетъ, такъ на все наплевать. Народъ ножевый.
— Да неужели ваши крестьяне такіе? спросила съемщица.
Мужикъ подмигнулъ и отвчалъ:
— Хвалить не будемъ, особливо такихъ мужиковъ, которые съ охотниками набаловавшись. Тверезыхъ-то домовъ здсь — нашъ, еще два-три дома, да и обчелся, а вдь у насъ сорокъ три двора въ сел.
— Пуще всего меня смущаетъ то, что мы должны быть у васъ въ кабал насчетъ покупки дровъ и молока, сказалъ съемщикъ.
— Да какая же тутъ кабала, помилуйте. Просто не хотимъ покупателя изъ рукъ выпускать. Вдь нужно намъ куда-нибудь дрова-то спускать. Наготовили много. Опять же, хоть и насчетъ молока. Кому же и продавать его, какъ не своему дачнику?
Съемщикъ какъ-то колебался торговаться насчетъ дачи.
— По три рубля съ насъ за смшанныя-то дрова будете брать? задалъ онъ вопросъ мужику.
— Три съ полтиной я, кажись, сказалъ. Ну, да ладно, по три рубля, молоко восемь копекъ бутылка. Ну, семь, чтобъ ужъ вамъ дешево было. Такъ и баб своей скажу.
— Въ глуши, и семь копекъ за бутылку молока!
— Да вдь ужъ извстно, пользуемся отъ дачника. Да вдь дешевле-то шести копекъ нигд на деревн не найдете, да еще разбавленное молоко вамъ дадутъ. А вдь ужъ у насъ будете сами видть какъ доятъ — хоть прямо изъ-подъ коровы мои бабы будутъ вамъ подавать.
— Разбавленное молоко… Неужели ужъ и здсь, въ деревн научились подмсямъ?
— Ой-ой-ой, какъ тонко это дло знаютъ! Гд, баринъ, нынче этого не знаютъ! Везд народъ забалуй, вс поняли. Вонъ масло-то кто длаетъ, такъ прасоловъ и то надуваютъ. Мужикъ подетъ въ городъ — привезетъ сала, баба масло собьетъ, сало растопитъ, примшаетъ къ маслу — и прасолу продаетъ, а тотъ везетъ себ его въ Питеръ въ лавку, да и длу конецъ.
— Ну, деревня! Я въ конецъ разочаровываюсь деревней, произнесъ съемщикъ, обращаясь къ жен.
Та въ отвтъ только вздохнула.
— Образованіе пошло, вставилъ свое слово мужикъ.— Нынче и въ деревн народъ образованный и съ понятіями сталъ. Теперь ужъ не прежняя пора.
— Такъ какъ же насчетъ дровъ-то и насчетъ молока? Нельзя ли хоть насчетъ покупки дровъ у васъ насъ освободить? Мы у васъ дрова покупать будемъ, но не длайте это условіемъ.
— Ахъ ты, Господи! Да вдь должны же мы отъ дачниковъ тщетиться, а то иначе не стоитъ и вязаться. Богъ съ ними, и съ дачами-то! Мы люди не пропойные, не однми дачами живемъ. Вонъ барки старыя покупаемъ и на лсъ и гвозди ломаемъ, есть у насъ и хлбопашество. У тхъ же пропойныхъ землю ихнюю арендуемъ и семъ.
— Кабала, кабала. Нтъ, мн не хочется въ кабалу… покачалъ головой съемщикъ.
— Да чего вы, ваше благородіе, дровъ-то боитесь! уговаривалъ его мужикъ.— Право слово, это не страшно. Отецъ протопопъ жили лтось у меня на дач, такъ тоже у меня дрова покупали. Ну, мы вотъ какъ сдлаемъ. Снимите вы у меня дачу и купите пять саженъ дровъ по три рубля. Больше пяти саженъ вамъ за лто не потребуется.
— Даже пять саженъ сразу купить! воскликнулъ съемщикъ.
— Позвольте, позвольте… остановилъ его мужикъ.— Никто съ васъ сразу за пять саженъ дровъ денегъ не потребуетъ, а дадите вы за дачу десятку рублей въ задатокъ.— Ну, и дрова трешницей озадачите, а я вамъ дв росписки… За дачу будете по частямъ уплачивать, ну, и за пять саженъ дровъ по частямъ уплотите. Вы въ деньгахъ стсняетесь, такъ не жиды же мы, къ горлу приставать не будемъ, чтобъ сразу отдать.
— Гм… Мари, какъ ты думаешь?..
— Хорошо. Но только за квартиру-то имъ нельзя дать шестьдесятъ рублей. Вдь это изъ рукъ вонъ дорого.
— Насчетъ квартиры будемъ торговаться отдльно, а вотъ надо съ дровами поршить. Ну, хорошо, хозяинъ, насчетъ дровъ будь по вашему, а ужъ отъ молочной кабалы насъ освободите.
— Да какая же кабала-то, ваше благородіе, помилуйте! Вы все ‘кабала, да кабала’, а мы просто покупателя не хотимъ изъ рукъ опустить. Ну, масло и творогъ со сметаной гд хотите покупайте, ягоды тоже берите у постороннихъ бабъ, хотя въ прошломъ году отецъ протопопъ и ягоды у моихъ бабъ покупалъ, но ужъ насчетъ молока не могу я. Должны же и бабы наши отъ дачника попользоваться. Молочныя деньги, это ужъ не мои деньги, это бабамъ. Тутъ имъ на тряпки и на башмаки. Молоко будетъ хорошее, будьте покойны.
— Мари, какъ ты думаешь? снова обратился съемщикъ къ жен.
— Ну, а что вы съ нами сдлаете, если мы дачу у васъ снимемъ, а молоко брать не будемъ? спросила та мужика.
— Это зачмъ же? Ужъ уговорились, такъ уговоръ лучше денегъ.
— Ну, а ежели мы не будемъ соблюдать уговоръ?
— Тогда мы жильцамъ притсненія начнемъ длать, далъ отвтъ мужикъ.
— Какія притсненія?
— Ахъ ты, Господи! Да мало ли какія! Мужикъ захочетъ дошкурить дачника, такъ ужъ дошкуритъ, будьте покойны. Да вы не сумлвайтесь, сударыня, будемъ жить въ мир и согласіи, только бы вы были съ нами хороши.
— Ну, такъ какъ же, окончательная-то цна за дачу?
— Пять съ половиной красненькихъ.
— Четыре.
— Не могу-съ.
Съемщики направились къ выходу. Мужикъ шелъ за ними сзади.

VIII.

— Такъ вотъ такъ… Берете за квартиру-то, что мы надавали? Совтую отдавать, сказалъ съемщикъ хозяину, выходя вмст съ своей женой изъ дома на дворъ.
— Не сойдемся, махнулъ рукой хозяинъ и отвернулся, какъ бы давая знать, что разговаривать больше излишне.
На двор поджидала съемщиковъ та самая баба, которая привела ихъ смотрть дачу.
— Ну, что, облюбовали, господа? Домъ здсь чудесный, хозяева хорошіе, встртила она ихъ.
— Не сходимся. Дорого проситъ. Помщеніе во второмъ этаж, а онъ такую цну заломилъ, что страсть, отвчалъ съемщикъ.
— Уступитъ. А ты, Савва Миронычъ, отдавай. Господа прибавятъ, а ты спусти. Хорошіе.
— Кабы хорошіе господа были, такъ человка зря отъ дла не отрывали бы, пробормоталъ мужикъ, подходя къ починявшейся телг и берясь за топоръ.
— Да вдь нельзя же не смотрвши нанимать, возразилъ съемщикъ.
— Такъ нужно напередъ спросить: сколько, молъ, комнатъ? По чемъ ходитъ?
— Ахъ, какой ты строптивый! Такъ какъ же съ тобой лто-то жить, ежели нанять?
— Да вдь вы все равно не наймете. Изъ разговора я вижу, что вы ищете на грошъ пятаковъ. У насъ мсто тихое, спокойное, отъ кабака далеко, сюда ни одинъ пьяный не забредетъ, потому, ему не по дорог. Я вдь вамъ сказалъ, что около кабака и внизу, и дешевле найдете.
— Ну, я пять рублей еще прибавлю. Вдь въ пустякахъ и расходимся-то.
Лицо хозяина опять прояснилось. Онъ перемнилъ тонъ на боле ласковый.
— Пятьдесятъ рублей вамъ хочется за дачу дать. Такъ… Понимаю, сказалъ онъ.— Часто ли вы только въ Питеръ-то съ дачи здить будете?
— А теб что за забота? спросилъ съемщикъ.
— Какъ что за забота? Свезу на желзную дорогу — барышъ. Надо же чмъ-нибудь отъ васъ попользоваться.
— Ахъ, ты хочешь ужъ и здсь меня въ кабалу взять! воскликнулъ съемщикъ.
— Опять кабала! Далась вамъ эта кабала!
— Да какъ же… Даже чтобъ ужъ и на желзную дорогу непремнно ты меня возилъ.
— А то какъ же? Въ чьемъ дом живете, такъ ужъ тому хозяину и наживать должны давать. Порядокъ извстный.
— А, можетъ быть, другіе съ меня будутъ за зду брать дешевле?
— Зачмъ же дешевле? Мы будемъ брать цну настоящую. Что люди, то и мы. Цна-то ужъ извстная. Никто меньше шести гривенъ или полтинника не повезетъ,— ну, мы и будемъ брать полтинникъ, а ужъ чужого-то мужика ни въ жизнь не допустимъ, чтобы онъ нашего барина возилъ. Со станціи, ежели нашего парня тамъ нтъ, можете и съ другими мужиками сюда хать, а ужъ отъ насъ мы должны возить. Зачмъ баловать!
— Пшкомъ я буду на станцію ходить. Мн докторъ прописалъ ходьбу, моціонъ.
Хозяинъ недоврчиво посмотрлъ на съемщика и сказалъ:
— Пшкомъ ходить ходите, а чужимъ мужикамъ васъ возить на станцію, прямо говорю, не дозволимъ.
— Ну, а что жъ ты со мной сдлаешь, если я буду нанимать другихъ?
— Какъ, что? Притснять будемъ. Притсненіевъ-то у насъ хватитъ. Вы озорничать станете, и мы на озорничество пойдемъ. Нтъ, ужъ уговоръ лучше денегъ: дете на желзную дорогу — полтинникъ намъ.
Съемщикъ спросилъ жену что-то по-французски. Та поморщилась и отрицательно покачала головой. Посовтовавшись еще другъ съ другомъ, они наконецъ сказали:
— Покажите намъ садикъ-то. Вдь вы говорили, что къ нашему помщенію садикъ есть.
— Садикъ на задахъ, на огородахъ. Пожалуйте.
Хозяинъ повелъ съемщиковъ черезъ весь дворъ, мимо клтушекъ, амбарчиковъ. Баба, приведшая съемщиковъ, шла сзади. Показались нераздланныя еще гряды съ водой въ пробороздахъ. На грядахъ было нсколько кустовъ смородины, виднлось пятокъ яблоней, развсистая вишня. Все это было ничмъ не огорожено. Посреди огорода стояла полуразвалившаяся изба.
— Вотъ тутъ около бани у насъ хмель растетъ. Къ Петрову дню завьется и вытянется выше крыши, такъ просто прелесть, указалъ хозяинъ на избу.
— Ахъ, это у васъ баня? проговорила съемщица.— Вотъ это пріятно.
— Еще бы не пріятно. Выпариться, знаете, какъ чудесно! Вотъ этого удовольствія тоже вы не на каждомъ двор найдете. А у насъ всегда помыться можете. Мы топимъ — полтинничекъ съ васъ за паръ возьмемъ, для васъ отдльно истопить прикажете — ну, рублишко сыну моему прожертвуете. Это ужъ его доходъ.
— Ахъ, такъ вы и за баню съ насъ брать будете?
— Да какъ же-съ… Вдь дрова.
— Ну, а ежели дрова наши и сами мы вытопимъ?
— Это въ расчетъ не входитъ-съ. Все равно семейству нуженъ доходъ. Хоть и ваши дрова, а всетаки вдь ихъ придется въ баню натаскать, воды тоже нужно натаскать.
— Послушайте, да вдь вы же за носку дровъ и воды сами выговорили два рубля въ мсяцъ, вставилъ слово съемщикъ.
— Ахъ, какой вы, господинъ, сквалыжникъ, посмотрю я на васъ! проговорилъ хозяинъ.— То за носку дровъ и воды въ кухню вы будете платить намъ по два рубля, а тутъ баня, это особь статья. Вдь она у насъ на задахъ. Нешто близко мсто? Скоро ли въ нее дровъ и воды натаскаешь!
— Ну, народъ! За все, за все хотите брать!
— Это мы про васъ должны сказать, ваша милость: ну, народъ! Нешто можемъ мы вамъ всякую вещь даромъ?.. Вотъ садикъ даемъ, гуляйте въ немъ. Тутъ вотъ я подъ вишней скамеечку сколочу… Вонъ тамъ клтку сколочу. Желаете, такъ можете ее простынями покрыть и выйдетъ палатка. Лтомъ не вышелъ бы — вотъ какъ хорошо! Тутъ и грядки клубники, тутъ и кусты смородины. Вишни да яблони зацвтутъ, такъ просто рай. Сюда и съ кофейничкомъ выйти всегда чудесно. Да вотъ я вамъ еще что хотлъ сказать: самое лучшее дло вамъ арендовать у насъ дв-три грядки клубники и кустики смородины, а то вдь какъ ягоды поспютъ, то мы ужъ жильцовъ въ садикъ не пускаемъ, пока ягода не сойдетъ. А арендуете, что для вашего удовольствія слдуетъ, то и гуляйте все лто напролетъ.
— Отдльно отъ дачи арендовать? спросила хозяина съемщица.
— А то какъ же. Тогда ужъ и кушайте съ вашихъ грядъ. А то намъ недовріе, а вамъ соблазнъ — ну, и начнутся ссоры.
Съемщикъ и съемщица недовольно переглянулись другъ съ другомъ, улыбнулись и покачали головами.
— Нтъ, не рука намъ снимать дачу, сказалъ съемщикъ и прищелкнулъ языкомъ.— Я впередъ предвижу, что у насъ съ вами можетъ быть.
— Да что же можетъ быть, коли вы для себя грядки арендуете? Отецъ протопопъ тоже прошлымъ лтомъ у насъ арендовалъ. А я бы недорого и взялъ съ васъ. Дали бы вы мн за три гряды клубники, да за пятокъ кустовъ смородины…
— Нтъ, отъ такихъ дачныхъ хозяевъ подальше!.. Пойдемъ, Мари! Нечего тутъ намъ и торговаться, проговорилъ съемщикъ жен и быстро зашагалъ съ огорода.
— Эхъ, господа, господа! Вотъ это господа! Задарма все хотятъ получить. Ну, выжиги, нечего сказать! крикнулъ вслдъ съемщикамъ хозяинъ.

IX.

— Вотъ теб и глухая дачная мстность! Вотъ теб и лоно природы! раздраженно восклицалъ съемщикъ, выходя со двора богатаго мужика на улицу деревни.— Хорошъ добродушный мужичекъ: мало того, что за дачу городскую квартирную цну деретъ, да еще такъ тебя обставляетъ, что иди къ нему въ кабалу и плати тысячу косвенныхъ налоговъ, которыми заблагоразсудится ему тебя обложить.
— Видишь, а ты говорилъ, что здсь все такъ патріархально, дешево, попрекнула съемщика жена.
— Милая, да вдь мн самому такъ разсказывали. Вонъ Василій Романычъ пять лтъ тому назадъ здсь жилъ лтомъ, такъ онъ нахвалиться не могъ.
— Прежде, баринъ, здсь, дйствительно, было дешево, пока мало дачниковъ жило, а какъ вотъ съ третьяго года пошелъ дачникъ въ нашу округу, ну, мужики и поналегли. У насъ, право слово, за двадцать рублей въ лто съ дровами можно было избушку нанять, а теперь сунься-ко. Нынче на наши мста новомодность пошла, послышался женскій голосъ сзади.
Съемщики обернулись и увидали ту самую бабу, которая привела ихъ на дворъ къ богатому мужику.
— Теперь народъ у насъ обучился, какъ съ дачниками обращеніе имть и, ой-ой, какой сталъ! продолжала баба и шла сзади.
— Нтъ, вдь ужъ это изъ рукъ вонъ! Дачу сдаетъ съ садомъ или, тамъ, съ огородомъ, что ли, чтобы въ немъ гулять, а, между тмъ, въ этотъ садъ или огородъ пускать не будетъ, ежели у него грядки клубники не арендуютъ, жаловался съемщикъ.
— Да-съ, нынче у насъ все такъ: въдешь — и арендуй грядки для себя, а прежде такъ это, дйствительно, было, что дачи сдавали съ ягодами, отвчала баба.
— Да мн не надо его ягодъ. Чортъ съ ними! Я бы ихъ пальцемъ не тронулъ. Понадобится, такъ купилъ бы.
— Ну, а его, изволите видть, сумнніе беретъ. Да что съ нимъ! Такъ ужъ только, что привела-то я васъ къ нему потому его самиха кума мн придется, а то не стоило съ нимъ много и разговаривать. Мужикъ богатый, нравный и съ павлиномъ въ голов. Эти богати ужъ всегда такъ. Они даже сами себ не врятъ. Вдь чмъ богаче человкъ, тмъ больше ему хочется. Я-то вдь всей душой къ вамъ, а кто жъ его зналъ, что онъ такой!
— Да, это ужъ въ сто разъ алчне парголовскихъ и шуваловскихъ мужиковъ, прибавила съемщица, обращаясь къ мужу.— Ты вотъ тхъ называешь вороньемъ, а это крокодилъ какой-то кровожадный.
— Плюньте, сударыня, на него! Ну его… говорила баба.— Здсь у насъ много избъ подъ дачи сдается. Я вотъ васъ сейчасъ еще въ одно мсто сведу, только бы мн отъ вашей милости на кофей заслужить.
— Такъ вотъ ты изъ-за чего хлопочешь, улыбнулась съемщица.
— А то какъ же, сударыня-барыня! Я дла свои бросила, у меня тоже ребятишки дома сидятъ. Намъ съ дачниковъ не попользоваться, такъ откуда же на кофей-то взять? Мужъ денегъ не даетъ на кофей: пей, говоритъ, чай! Да вотъ что мн въ голову пришло, барыня и баринъ… Ежели вы ужъ такъ съ мужиками поладить не можете, то что бы вамъ вотъ тутъ у барина подъ себя дачку посмотрть! Тутъ у насъ въ верст отъ насъ баринъ есть, помщикъ. Года четыре, какъ онъ купилъ старую графскую усадьбу. Самъ-то въ маленькомъ домик живетъ, гд у графовъ управляющій жилъ, а большой-то домъ подлилъ на квартирки и сдаетъ подъ дачника. Песига онъ, ярыжникъ, будемъ такъ говорить, но все-таки вамъ, какъ барину, можетъ быть съ бариномъ-то и лестне ладиться, нежели чмъ съ мужикомъ. На полфунтика кофею мн прожертвуете, да ребятишкамъ на пряники, такъ я, пожалуй, сведу васъ къ нему. У него и паркъ при барскомъ дом, что твой лсъ. Деревья большущія-пребольшущія, и все липы. Вотъ ужъ гд гулять-то отлично! Прудъ въ парк есть съ карасями.
— А кто онъ такой, этотъ баринъ? спросилъ съемщикъ.
— Да такъ, ярыжка, отвчала баба.— Говорятъ, что въ чиновникахъ когда-то служилъ. А по нашей мстности онъ адвокатъ. Вотъ кто на кого разсердится и засудить кого-нибудь захочетъ — сейчасъ къ нему. Онъ деньги возьметъ, жалобу напишетъ и къ мировому. Много вдь нынче крестьянства-то промежъ себя судится. Да и не одно крестьянство, а есть у насъ лавочники, кабатчики, приказчики. Вотъ, къ примру, кабатчика поймаютъ, что онъ водку съ водой продаетъ, протоколъ составятъ и подведутъ подъ штрафъ, а кабатчикъ къ нему. ‘Такъ и такъ, защити, выпутай’. А онъ сейчасъ: ‘деньги на бочку’. Ну, и начнетъ отводы строчить да выпутывать. Онъ баринъ умный, все знаетъ, а только ужъ и ярыга же и кляузникъ, не приведи Богъ, какой. Чуть что не по немъ — сейчасъ кляузу.
— Охъ, какой человкъ! проговорилъ съемщикъ.— И что у васъ здсь за люди! И крестьяне, и помщики все на подборъ.
— Да вы-то, можетъ быть, съ нимъ и сладитесь. Вы баринъ, и онъ баринъ. Для насъ, для крестьянъ, онъ ужъ очень пронзительный, а господа дло другое. Вы, можетъ быть, такой же хитрый да умный, такъ и сами его засудите, ежели онъ начнетъ кляузы подъ васъ подводить. Очень ужъ у него паркъ-то хорошъ для гулянья, ну, и прудъ съ карасями, можно на лодк кататься по пруду — такъ вотъ я больше изъ-за чего! Сводить?
— Ты ужъ столько про него наговорила, матушка, что къ нему и итти страшно, покачалъ головой съемщикъ, стоя въ раздумьи посреди дороги.
— Сходимъ, посмотримъ, что за дачи такія. Въ помщичьей усадьб сто разъ пріятне жить лтомъ, нежели чмъ съ мужиками, сказала съемщику жена.— А что она про него разсказываетъ, такъ, можетъ быть, все это и враки. Вдь крестьяне вообще не любятъ помщиковъ. Вотъ онъ явился передъ ними какъ конкурентъ съ дачами — ну, и ненависть…
— Врно, сударыня, врно, поддакнула баба, хоть и не разслышала всего того, что говорила мужу съемщица, ибо та говорила полушепотомъ.— Это онъ только намъ, крестьянамъ, страшенъ, а умный баринъ завсегда супротивъ него зубы найдетъ. Такъ сводить?
— Своди, своди, милая.
— А на полфунта кофею прожертвуете? задала вопросъ баба.
— Да, да…
— Полтинничекъ дадите?
— Что-то ужъ ты больно дорогой кофей пьешь. Вдь полфунта-то обыкновеннаго кофею стоитъ не полтинникъ.
— Да мн чтобъ ужъ ребятишкамъ и на прянички.
— Ну, хорошо, веди, веди.
— Пожалуйте, сударыня-барыня, хоть пятіалтынничекъ для перваго знакомства. Вдь ужъ я васъ въ одно мсто все-таки сводила, а не моя вина, что вы тамъ не поладились.
Съемщикъ и съемщица переглянулись другъ съ другомъ и улыбнулись. Съемщица дала баб пятіалтынный. Та повела ихъ.
— Вотъ только за церковь пройти, да въ сторону взять малость — тутъ сейчасъ и заборъ ихняго парка начнется, говорила она.— Намъ, барыня, и самимъ будетъ лестно, если на этого барина какой-нибудь другой баринъ налетитъ и скрутитъ его хорошенько. А то вдь, врите ли, замучилъ. Теперича сидитъ съ хлбцемъ за кустомъ и нашу скотину на свою землю заманиваетъ. И чуть скотина зашла, сейчасъ кричитъ, что потрава, загоняетъ ее себ въ хлвъ, а потомъ штрафъ… Ужасъ какой аспидъ! Самый что ни-на-есть пронзительный полячишко.
— Полякъ? спросилъ съемщикъ.
— Полякъ-съ, и самый заядлый.
— А какъ его фамилія?
— Игнатій Каштанычъ Подлевскій. Вы вотъ на мужиковъ нашихъ жалуетесь, а этотъ еще хуже. Вотъ ужъ не упуститъ-то, что по рчк плыветъ. Онъ и землю-то отъ графскихъ племянниковъ оттягалъ такъ зря. И землю, и усадьбу… Когда графъ были померши, то нахали ихъ племянники, чтобы длиться. Наслдство, значитъ… А онъ и раньше еще ихъ зналъ и деньги имъ на кутежъ давалъ. Племянникамъ-то, то-есть, графскимъ… Дастъ гривенникъ — требуетъ полтину. Ну, какъ узналъ, что вотъ имъ наслдство — сейчасъ и является къ нимъ. ‘Давайте, говоритъ, я вамъ все по судейской части справлю и подлю васъ’. Ну, т вьюноши молодые, неопытные, согласились. Онъ имъ сейчасъ на кутежъ, да и давай ихъ спаивать. Да въ годъ-то такъ споилъ и запуталъ, такія у нихъ бумаги отобралъ, что и земля, и усадьба ужъ оказались не ихнія, а его, полячишки. Т ‘ахъ, ахъ’ — да ужъ длать нечего.
— Тс… Ну, и чмъ же кончилось? спросилъ бабу съемщикъ.
— Пріхалъ со становымъ и выгналъ графскихъ племянниковъ изъ усадьбы… ‘Такъ и такъ, говоритъ, она мн за ваши долги досталась’. Съ тхъ поръ вотъ и живетъ тутъ, смерти на него нтъ.
Завернули за уголъ и показался большой липовый паркъ съ полуразвалившимся бревенчатымъ заборомъ. Изъ-за голыхъ еще деревьевъ виднлась зеленая крыша двухъ-этажнаго барскаго дома.

X.

Съемщикамъ пришлось входить во дворъ усадьбы Подлевскаго. Во дворъ вела отворенная калитка, прорзанная въ дощатыхъ некрашенныхъ воротахъ, полотна которыхъ, однако, находились въ полуразрушенныхъ каменныхъ столбахъ. Очевидно, что въ столбахъ были когда-то ршетчатыя желзныя ворота, но впослдствіи замнены дощатыми. На одномъ изъ столбовъ видны остатки прежняго величія, стоялъ каменный левъ съ отбитой лапой, а передъ львомъ торчалъ заржавленный стержень, на которомъ, по всей вроятности, былъ когда-то укрпленъ каменный шаръ. На другомъ столб уже и льва не было, а виднлись только два желзныхъ стержня.
— Въ калиточку пожалуйте, пригласила съемщиковъ сопровождавшая ихъ баба.
— Нтъ, ужъ лучше ты сама иди впередъ, ты знакоме, а я сзади. Я боюсь, нтъ ли тамъ собаки, какъ бы не бросилась да не укусила, отозвался съемщикъ, пятясь и удерживая свою жену.
— У него-то собака? У здшняго-то барина? понизивъ голосъ, сказала баба и отрицательно покачала головой.— Что вы, помилуйте! Никакой собаки онъ не держитъ. Вдь собаку надо кормить, а онъ и самъ-то подчасъ не допьетъ, не достъ.
— Отчего? Занятъ ужъ такъ очень длами, что ли?
— Какія дла! что вы! Просто отъ жадности. У него никакой живности во двор нтъ.
— Неужели и коровы нтъ?
— Собаки не держитъ, а вы про корову… Ничегошеньки у него нтъ. Курицы съ птухомъ, и тхъ нтъ.
— Ну, помщикъ! Да куда же онъ сно-то дваетъ? Вдь сно-то онъ все-таки коситъ.
— Ничего онъ не коситъ, а траву здшнему лавочнику подъ покосъ сдаетъ.
— И запашки у него нтъ?
— Ничего нтъ. Все сдаетъ. Вы вотъ говорите: корову… А на что ему корову?.. Молока ему нашъ кабатчикъ или лавочникъ дастъ.
— Да за что? За какія блага?
— А все судятся. Они судятся, а онъ имъ прошенія пишетъ, ну, они его и удовлетворяютъ. Законы-то ужъ онъ, говорятъ, очень хорошо знаетъ, опять же и прошенія, его чудесно дйствуютъ. А у насъ нынче и мужики-то во всей округ до смерти любятъ промежъ себя судиться. Да и не судятся, такъ онъ самъ наущаетъ: ‘Судись, говоритъ, хорошую пользу получить можешь, а я твой защитникъ’. Понятное дло, работишки себ ищетъ, чтобъ у мирового-то за нихъ дйствовать. А ужъ какъ засудились, то тутъ они у него въ рукахъ. Сейчасъ и приказываетъ имъ: ‘чтобъ была курица, чтобъ былъ поросенокъ, тащи яицъ и цыплятъ’ — ну, однимъ словомъ, все съдобное. А не принесетъ кто — сейчасъ все дло на суд испортитъ, разсказывала баба.
— Такъ какъ же онъ можетъ не допить и не дость, какъ ты разсказываешь, ежели ему со всхъ сторонъ провизію тащатъ? спросилъ съемщикъ.
— Да вдь не каждый день воскресенье. Ино бываетъ такъ, что и никто не судится! Ну, вотъ тутъ-то ему голодуха и настаетъ, потому на свои деньги онъ ужъ покупать не любитъ. Разв что вотъ самую малость… Ну, хлбца тамъ, что ли, чайку, сахару. Да и это-то у лавочника на книжку беретъ, чтобы безъ отдачи. ‘Судиться, говоритъ, потомъ будешь, такъ сочтемся’.
Въ это время съемщики шли по широкому, поросшему травой двору, изборожденному тропинками. Прямо передъ ними стоялъ большой барскій домъ съ покосившимся крыльцомъ. Отъ крыльца шли по об стороны стеклянныя галлереи съ разбитыми въ разныхъ мстахъ стеклами. Когда-то окрашенная въ желтый цвтъ обшивка дома вся полиняла, облупилась и во многихъ мстахъ не хватало досокъ.
— Вотъ этотъ домъ онъ и сдаетъ? спросила бабу съемщица.
— Да, да… Подлилъ на четыре квартиры и сдаетъ. Подъ трехъ дачниковъ у него внизу сдается и подъ четвертаго наверху, въ мезонинчик. Не знаю только, не сдалъ ли онъ мезонинчикъ-то.
— Непріятно жить на такой дач, гд нсколько жильцовъ въ одномъ дом, поморщился съемщикъ.
— Такъ вдь у него тамъ на задахъ есть и особнячки. Есть дачка изъ скотной избы передлана, потомъ изъ застольной тоже сдлана дача. Людской флигерекъ подъ дачу сдается. Пойдемте. Онъ и самъ тамъ на задахъ живетъ.
— Есть ли у него, по крайней мр, хоть дворникъ-то для услуги жильцовъ?
— Дворника у него нтъ-съ, а вотъ чтобъ жильцамъ дровъ наколоть и воды принести, то сданы у него эти самыя дачи двумъ нашимъ мужикамъ. Два брата они. ‘Вотъ вы, говоритъ, таскайте жильцамъ воду, колите дрова и берите съ нихъ за это, а на меня чтобъ круглый годъ по дому работать’.
— И ужъ жалованья имъ самъ не платитъ?
— Какое же жалованье, коли имъ отъ жильцовъ предоставлено пользоваться. Они и такъ-то хорошо наживаются. Теперича, сколько у него жильцовъ? Разъ, два, три… Въ счастливое лто семь жильцовъ бываетъ. Ну, съ каждаго за дрова и воду, потомъ на чай просятъ. Вдь около господъ всегда потереться выгодно. Ну, на желзную дорогу жильцовъ возятъ. Это ужъ тоже этимъ мужикамъ предоставлено.
— И здсь кабала! воскликнулъ съемщикъ.— Стало быть, живши здсь на дач, я не имю права никого другого нанять, чтобы на желзную дорогу хать, кром тхъ двухъ мужиковъ, которымъ буду отданъ во власть?
— Да вдь это только такъ, баринъ. Какая тутъ кабала! Не дозволятъ эти самые мужики другимъ мужикамъ во дворъ на телжк къ вамъ въхать, а выйдете вы сами на деревню, такъ нанимайте кого хотите. Вы насчетъ этого не сомнвайтесь. Здшніе жильцы такъ и длаютъ, которые ежели не хотятъ лишняго платить. Опятъ то же самое и съ молокомъ… Да посылайте ко мн каждый день на деревню кухарку — вотъ она и будетъ вамъ отъ меня молоко носить.
— И насчетъ молока жильцы отданы этимъ мужикамъ во власть! удивленно воскликнула съемщица.
— Все… И молоко, и ягоды, и рыба… Да это пустяки. Будьте безъ сомннія. Только мн самой-то нельзя будетъ къ вамъ съ молокомъ и ягодами итти, потому мужики на дворъ не пускаютъ и дерутся, а вы сами или ваша кухарка придете ко мн, такъ я вамъ и молока, и ягодъ, и грибовъ — чего угодно.
— Фу, какъ это непріятно! Что же это за дача съ такими стсненіями! покачалъ головой съемщикъ.
— Да вдь это только на дворъ не впускаютъ, а такъ сколько хотите. Понятное дло, мужики свою выгоду соблюдаютъ, потому жалованья они отъ здшняго барина не получаютъ, а между тмъ должны на него даромъ работать,— ну и, тамъ, сколько-то молока имъ отъ нихъ выговорено: ‘Ты, молъ, съ жильцовъ дери сколько хочешь, а мн мое даровое положеніе подай’.
— Знаешь что, Базиль!.. Я даже не хочу и смотрть такую дачу, обратилась съемщица къ мужу.— Помилуй, вдь эти самые мужики, которымъ мы будемъ отданы на откупъ, въ конецъ задавятъ насъ. Вернемся назадъ. Я не пойду.
— Ну, пойдемъ, посмотримъ, ежели ужъ пришли. Можетъ быть, все это и не такъ, какъ разсказываютъ, отвчалъ мужъ.— Главное, что вотъ говорятъ, что у него есть дачки особнячки изъ службъ передланные. Опять же, здсь прелестный паркъ для гулянья.
— Есть особнячки. Пожалуйте… оживилась баба и повела съемщиковъ на зады, огибая большой домъ.

XI.

— Да вотъ и самъ баринъ, указала баба.
Поодаль виднлся маленькій, худенькій, сгорбленный старичекъ въ какомъ-то неопредленнаго цвта пальто, воротникъ котораго былъ поднятъ дыбомъ и обмотанъ гаруснымъ вязаннымъ шарфомъ. Старичекъ былъ въ верблюжьяго цвта войлочной шапк, нахлобученной на уши, и въ высокихъ резиновыхъ калошахъ. Онъ стоялъ къ съемщикамъ задомъ и отрывалъ какую-то доску отъ полуразвалившагося сарайчика. Съемщики приблизились.
— Игнатъ Каштанычъ! А Игнатъ Каштанычъ! Баринъ! Я къ вамъ съемщиковъ привела. Желаютъ посмотрть, окликала баба старичка.
Старичекъ обернулся и показалъ совершенно обезьянье сморщенное лицо, поросшее рдкой сдой бороденкой. Бросивъ доску и положивъ въ сторону топоръ, онъ приподнялъ шапку и сказалъ:
— Дачи всякія есть. Есть побольше, есть и поменьше. Хотите вонъ въ томъ большомъ дом, хотите вотъ здсь сзади одна дачка есть.
— Намъ бы особнячокъ и съ садикомъ… проговорилъ съемщикъ.
— Вотъ особнякъ, указалъ старичекъ на покосившееся одноэтажное длинное строеніе въ шесть оконъ, стоящее на лугу безъ всякой загородки.— А что до садика, то у меня здсь, куда ни взгляни, везд садъ. Вонъ, батенька, паркъ-то какой! Съ вковыми деревьями, съ прудомъ, съ карасями и лодка на немъ лтомъ имется — гуляй, не хочу, кивнулъ онъ на виднющіяся шагахъ въ пятидесяти голыя липовыя деревья.
— Домикъ-то у васъ этотъ какой-то неприглядный, сказалъ съемщикъ.
— Да вдь на лто снимаете. Лтомъ будетъ приглядный. Тутъ вдь лугъ, везд лугъ… Зазеленетъ трава и все скраситъ. Вонъ за домомъ рябина стоитъ, а вотъ сбоку черемуха. Все вдь это распустится. Въ саду сирени много. Зацвтетъ, такъ такой запахъ, что прелесть. Сирень я на срзъ петербургскимъ цвточникамъ продаю и ломать ее у меня воспрещается, но откупите кустикъ или два то и пользуйтесь ими. Хотите посмотрть комнаты?
Съемщикъ переглянулся съ женой и колебался.
— Домикъ-то ничмъ не огороженъ, сказалъ онъ.
— Да вдь это отъ васъ зависитъ. Велли мужикамъ привезти кольевъ, да и огородились. Я не запрещаю. Изъ кольевъ вамъ такой частоколъ сдлаютъ, что просто прелесть. И стоить будетъ пустяки. Работниковъ я вамъ рекомендовать могу. У меня есть такіе два брата-искусники, что лучше и не надо. Да вонъ у того домика они частоколъ длали.
— А тотъ домикъ не сдается?
— Сданъ. Третій годъ у меня тутъ одинъ и тотъ же жилецъ живетъ. Зубной врачъ онъ и охотникъ. Собакъ у него много, а я траву мять запрещаю, ну, вотъ онъ для собакъ и огородился, на свой счетъ огородился. Ежели у васъ есть собаки и вы снимете дачу эту, то совтую и вамъ огородиться, потому, ежели собаки по трав будутъ безъ призора бгать и мять ее, то я буду за потраву взыскивать.
— Да какъ же на свой-то счетъ огороживаться? Съ какой стати? Лто проживешь, а потомъ и не заглянешь сюда.
Старичекъ осклабился кислой улыбкой и отвчалъ:
— Живите два лта.
— По моему, это дло хозяина, чтобы сдлать дачу удобною.
— Мое? Я? воскликнулъ старичекъ.— Палецъ о палецъ не ударю, чтобы что-нибудь на дачу расходовать. Съ тмъ и сдаю. Такія ли теперь времена и по здшнему ли мсту, чтобы хозяевамъ на дачи тратиться! Но жильцамъ не запрещается, жильцы что угодно могутъ длать для своихъ удобствъ. Зубной врачъ, вонъ, малины у себя за частоколомъ насадилъ, смородины, дв грядки клубники сдлалъ — и я не запрещаю, пускай тшится. Да и такъ. Была въ этомъ дом русская печка, а ему захотлось плиту — сдлай милость, ломай русскую печку и длай плиту. Сдлалъ.
— То-есть, онъ сдлалъ?
— Конечно же онъ. На свой счетъ сдлалъ. Самъ я — ни-ни… Да и стоитъ ли изъ-за частокола вамъ разговаривать! Пять-шесть рублей — вотъ и частоколъ. А домъ этотъ теплый, домъ этотъ зимній. Тутъ когда-то была графская застольная для людей. Нужды нтъ, что онъ старъ, а посмотрите вы, изъ какихъ онъ бревенъ рубленъ. Теперь изъ такихъ бревенъ никто не рубитъ.
— Позвольте-ка посмотрть комнаты.
— Три комнаты и кухня. Вотъ я сейчасъ возьму топоръ и отворю. Двери у меня заколочены.
Старичекъ взялъ топоръ и направился къ дверямъ. Двумя-тремя ударами онъ отогнулъ гвозди, но дверь забухла и не отворялась. Пришлось отворять ее усиленными дерганьями за скобку съ помощью бабы. Помогалъ и самъ съемщикъ. Наконецъ подсунутый снизу топоръ сдлалъ свое дло и дверь отворилась. Пахнуло затхлою сыростью. Съемщики вошли въ большую кухню съ рубленными, неоштукатуренными деревянными закоптлыми стнами, изъ которыхъ то тамъ, то сямъ выбилась и висла плетями конопатка. Стекла въ окнахъ были лопнувшія, позеленлыя. Прошли во вторую комнату. Эта была когда-то оклеена обоями по картону, но обои ободрались и висли клочьями. Потолокъ тоже бумажный отсталъ и нависъ парусомъ. Слдующія комнаты были въ такомъ же состояніи.
— Безъ мебели? спросилъ съемщикъ.
— Диванъ есть, шесть стульевъ, столъ кухонный, комодъ и шкафъ. Вотъ что въ эту дачу полагается. Они теперь въ моей квартир стоятъ, а когда вы передете — все это я сдамъ вамъ подъ росписку. Ну, хорошо: зеркало еще прибавлю, отвчалъ старичекъ.
— Стало быть, кровати придется свои везти?
— Можете и не везти. Вотъ т два брата-искусника, о которыхъ я вамъ говорилъ, сколотятъ вамъ козлы и приладятъ доски, на нихъ и спать будете. Здсь вс такъ спятъ. Да у нихъ, кажется, и есть даже такіе козлы и доски. Они въ прошломъ году жильцамъ длали, такъ вамъ уступятъ.
— Надо все-таки платить?
— Само собой, не въ подарокъ. Нынче подаришь-то ухалъ въ Парижъ, съострилъ старичекъ и опять осклабился кислой улыбкой.
— Да кровати-то складныя желзныя привеземъ, отозвалась съемщица,— а вотъ стны-то ужъ очень грязны.
— Кому грязны, сударыня, тотъ ихъ и почиститъ. На это запрету нтъ отъ хозяина, проговорилъ старичекъ.
— Да вдь надо новыми обоями оклеить. Разв при такихъ обояхъ можно жить!
— И оклеятъ-съ. Обои нынче стоятъ пустяки. За двнадцать копекъ кусокъ такіе обои, что прелесть.
— Да вдь это ремонтъ, а ремонтъ совсмъ уже не дло жильцовъ. Ремонтъ всегда отъ хозяевъ.
— Хозяинъ палецъ о палецъ не ударитъ, гроша мднаго не истратитъ, такъ вы, сударыня, и знайте. Не въ моихъ правилахъ-съ. Я ужъ давно поршилъ всякій ремонтъ предоставить жильцамъ и изъ-за этого дешево сдаю, что есть, то и сдаю.
— Ни скамеечки около дома, ни балкончика.
— Прошлогодній жилецъ около крыльца парусинную палатку на брускахъ ставилъ и дв скамейки со столомъ около дома у него сколочены были. Вы вотъ съ двумя братьями-искусниками-то познакомитесь, они за недорогую цну вамъ все и смастерятъ.
Съемщики брезгливо обошли еще разъ вс комнаты и, наконецъ, спросили:
— Что же стоитъ это помщеніе?
Старичекъ задумался и сталъ щипать бородку.

XII.

— Чтобы вамъ было дешево и чтобы не торговаться съ вами, пятьдесятъ рублей въ лто возьму я съ васъ за это помщеніе, ежели вы мн дадите подписку, что три комнаты оклеите новыми обоями, сказалъ съемщикамъ старичекъ.
— Пятьдесятъ рублей за развалюгу-домъ и еще оклеивай комнаты обоями на свой счетъ! воскликнулъ съемщикъ.
— Да-съ… Насчетъ обоевъ непремнное условіе. Давно ужъ я сбираюсь эту дачу обоями оклеивать.
— Такъ вы и оклеивайте.
— Сказалъ, что палецъ о палецъ не ударю, гроша мднаго не выну. У меня всегда такъ… У меня все жильцы… Какъ какой ремонтъ необходимъ — жильцы его длаютъ. За то дешевле пареной рпы и сдаю.
— Да это вовсе и не дешево пятьдесятъ рублей! Оклейка трехъ комнатъ будетъ стоить…
— Оклейка трехъ комнатъ будетъ вамъ стоить рублей двнадцать. Даже еще дешевле. Вы только дешевенькіе обойки купите и крахмалу на клестеръ, а ужъ т два брата-искусника, которыхъ я вамъ предоставлю въ дворники, въ лучшемъ вид комнаты вамъ оклеятъ и не подорожатся. Они и печь кухонную поблятъ, а то, дйствительно, она ужъ очень закоптла. Да, теперь я самъ вижу, что въ этой дачк ремонтецъ требуется, бродилъ старикъ по комнат, обрывая отъ стнъ клочья обоевъ.— Признаться сказать, цлый годъ я не входилъ въ эту дачку и не видалъ, что все такъ оборвалось.
— Шестьдесятъ пять рублей, стало быть, дача-то мн обойдется, ежели согласиться на ваши условія, проговорилъ съемщикъ и вопросительно взглянулъ на жену.
— Да, рублемъ больше, рублемъ меньше. Вотъ тоже къ дверямъ кой-какіе крючки и задвижки понадобятся.
— И запоры должны мы сдлать? спросила съемщица.
— А то какъ же? Запираться-то вдь все-таки надо, сударыня. Положимъ, что у насъ здсь тихо и не было случая, чтобъ когда-нибудь какое воровство случилось, но вдь не затворяясь-то на ночь, все-таки не будете жить.
— Запоры — это ужъ такая вещь, что изойди весь блый свтъ, такъ они всегда при дач.
— И были при дач, скажу вамъ прямо, что были, но я отвинтилъ, отвчалъ старичекъ.— У меня ужъ такое положеніе: дабы жилецъ не жаловался на плохіе запоры — ставь свои. Хоть бронзовые ставь, ежели теб желательно роскошествовать, но ужъ на хозяина не жалуйся. Да и о чемъ тутъ разговаривать, я не понимаю! Ко внутреннимъ дверямъ… разъ, два, три… четыре крючка съ петельками, а къ наружнымъ — желзный засовъ. И всего-то добра тутъ на шесть гривенъ.
— И ужъ вы эту дачу безъ дровъ сдаете? опять спросила съемщица.
— А вы, должно быть, хотите, чтобъ я вамъ еще десять саженъ березовыхъ дровъ выставилъ? Ловкая вы хозяйка, сударыня. Дрова вамъ будутъ поставлять два брата-искусника, которые вотъ тутъ у меня находятся въ дворникахъ для услугъ дачниковъ. Закажете имъ сажень или дв дровъ — они и привезутъ.
— По чемъ же они будутъ съ насъ брать за дрова?
— А это ужъ по соглашенію. Вы покупатели вы съ ними и торговаться будете. Да они дороже людей за дрова не будутъ брать. Здсь дрова недороги.
— Намъ разсказывали, что вы вотъ отдаете жильцовъ совсмъ во власть этимъ братьямъ-искусникамъ, какъ вы ихъ называете?
— То-есть какъ это — во власть? Что за вздоръ такой!
— Да вотъ, напримръ, дрова… Неужели мы не можемъ ихъ купить помимо вашихъ братьевъ-искусниковъ?
— Да зачмъ же вамъ покупать въ другомъ мст, ежели ужъ они поставщики моихъ дачниковъ? Они и молоко поставляютъ, и яйца, и дрова, и вс работы на жильцовъ исполняютъ, такой ужъ у меня съ ними уговоръ. Только вы не бойтесь, они не дороже людей берутъ, потому-то я и предоставилъ имъ отъ жильцовъ пользоваться.
— Ну, а на сторон я ужъ не имю права купить дровъ? задалъ вопросъ съемщикъ.
Старичекъ сдлалъ кислую гримасу и произнесъ:
— Непріятности выйдутъ. Допекать они начнутъ. Да вы не опасайтесь, не переплатите имъ лишнее, а ежели какой грошъ и перепадетъ, такъ вдь ужъ они и услуживаютъ же за это.
— Сколько же за носку дровъ и воды мы должны будемъ имъ платить?
— А велика ли у васъ семья?
— Я, жена, кухарка, нянька, двое дтей.
— Два съ полтиной. На это я имъ таксу положилъ. Полтинникъ съ взрослаго лица они въ мсяцъ берутъ и по четвертаку съ дтей. Видите, какъ недорого? Это ты господъ-то моими поставщиками напугала, что ли? отнесся старичекъ къ баб.
— Да я, Игнатъ Каштанычъ, разсказывала то, что у васъ есть, откликнулась баба.
— Языкомъ звонить не надо — вотъ что. Двугривенные за рекомендацію дачниковъ обирать любишь, а языкомъ звонишь. Она, поди, вамъ что-нибудь и насчетъ молока врала? спросилъ старикъ съемщиковъ.— Молоко мои мужики поставляютъ дачникамъ отличное и берутъ за это не дороже, чмъ на деревн. Да покупайте молоко на деревн, Христосъ съ вами, а только вдь на деревню придется самимъ за молокомъ ходить, потому постороннихъ поставщиковъ мои ребята-дворники на дворъ не пускаютъ, ну, а ежели съ ними сговоритесь, то молоко ужъ будетъ доставляться вамъ на домъ. И молоко, и творогъ, и сметана. Тутъ по крайности безъ хлопотъ.
— По моему, все-таки это кабала, такъ стснять жильцовъ, сказалъ съемщикъ.
— А иначе мужики работать не будутъ. Вдь я имъ жалованья не плачу, а они на меня круглый годъ работаютъ. Въ этомъ мой барышъ. А имъ изъ-за чего же иначе и стараться-то? Только вдь изъ-за лтнихъ барышей отъ дачниковъ и стараются. Вотъ они тоже моихъ дачниковъ на желзную дорогу возятъ.
— Слышалъ, слышалъ я, грустно сказалъ дачникъ.
— Такса всего только пятьдесятъ копекъ, ну, да потомъ что на чай дадите. За провозъ на желзную дорогу я имъ установилъ таксу. Ну, такъ какъ же: ршаетесь нанять дачу-то? Тогда давайте задатокъ. Частоколъ я васъ не обязываю около дачи длать, это ужъ ваша воля, а оклейку обоями трехъ комнатъ, и чтобъ поблить печь, ставлю за непремнное условіе. Сорокъ пять рублей я съ васъ за дачу возьму. Извольте, пять рублей самъ съ цны скидываю.
Съемщики переглянулись другъ съ другомъ.
— Ежели бы вы отдали за двадцать пять рублей въ лто, тогда можно бы было согласиться на ваши условія, проговорила съемщица.
— На деревн избы въ такую цну не найдете, а тутъ вдь вы будете жить въ усадьб. Вы разочтите то, что здсь вы отъ кабацкой брани ограждены, мужицкихъ дракъ не видите. А вдь на деревн-то руготня такъ и виситъ въ воздух. Вдь тамъ посл трехъ словъ обыкновенныхъ четвертое слово наврное трехъэтажное, а здсь ничего этого нтъ. И, наконецъ, въ изб на деревн чуть вы дожили до осеннихъ холодовъ — сейчасъ васъ изъ избы гонятъ — съзжай и очищай квартиру подъ хозяевъ. Вдь сами они, сдавая теплыя избы подъ дачниковъ, вызжаютъ чуть не въ сараи, ну, и понятное дло, что имъ съ ребятишками въ осенніе холода становится уже холодно въ сараяхъ-то жить. Ну, а здсь, у меня васъ никто не потревожитъ, живите хоть до снгу, потому и мн съ жильцами веселе, да и моимъ дворникамъ барышисте, уговаривалъ съемщиковъ старичекъ.

XIII.

Съемщики отошли на нсколько шаговъ отъ старичка, владльца усадьбы, и стали совтоваться насчетъ дачи. Сопровождавшая ихъ баба приблизилась къ старичку и начала:
— Давайте общанный-то двугривенный.
— За что? съ кислой гримасой и весь съежившись, заговорилъ старичекъ.— Пусть прежде снимутъ дачу, тогда и получишь.
— Да вдь вы, Игнатъ Каштанычъ, общались за каждый приводъ съемщика по двугривенному платить, а ежели снимутъ дачу, то полтинникъ отдльно.
— Врешь, врешь! Никогда я этого не говорилъ. Ежели жилецъ сниметъ дачу, то, дйствительно, я общалъ дать на кофей, а про приводъ и разговору не было.
— Ну, скажите на милость, еще отрекается! всплеснула руками баба.— Да изъ-за чего же я сапоги-то трепала и вела ихъ сюда? Вдь я дома семью оставила. У меня ребятишки не кормлены. И не стыдно это вамъ пятиться?
— Ну, ну… Ты не очень… А то вдь я сейчасъ притяну къ отвтственности. Кстати тутъ и законные свидтели есть.
— Вотъ ужъ подлинно, что тонетъ такъ топоръ сулитъ, а вытащатъ, такъ топорища жаль.
— Теб сказано, чтобъ ты не звонила языкомъ! Снимутъ дачу — получишь полтинникъ.
— Семь гривенъ я должна получить, по вашему общанію, ежели дачу-то снимутъ: двадцать копекъ за приводъ и полтинникъ за съемку. Я привела — вотъ и пожалуйте двугривенный, а то сейчасъ расхаю вашу дачу и разскажу имъ, какіе вы живодеры съ вашими дворниками, сказала баба, понизивъ голосъ.
— Начнешь хаять — притяну за клевету и за нанесеніе убытковъ черезъ распространеніе ложныхъ слуховъ, такъ же тихо отвчалъ старичекъ.— Не сидла еще на казенныхъ-то хлбахъ, такъ посидишь, ежели я наложу руку, запугивалъ бабу старичекъ и погрозилъ ей пальцемъ.
Съемщики перестали шептаться.
— Послушайте, господинъ хозяинъ: тридцать рублей мы вамъ ршаемся дать, обратилась наконецъ къ старичку дама.
— О тридцати рубляхъ и разговора быть не можетъ, отвчалъ тотъ.— А мы вотъ какъ сдлаемъ: ежели вы дадите мн записки, что кром оклейки трехъ комнатъ обоями, сдлаете еще и приличный частоколъ изъ кольевъ около дачи, то сорокъ рублей я съ васъ возьму. Частоколъ я ужъ давно сбираюсь сдлать. Дйствительно, садикъ тутъ нуженъ. Дадите моимъ дворникамъ на чай, такъ они и деревцовъ вамъ изъ лса натаскаютъ и посадятъ.
— Тридцать, тридцать, заговорилъ въ свою очередь съемщикъ.— За тридцать рублей сдадите, и обгорожусь частоколомъ. Такъ жить все равно нельзя.
Баба стояла поодаль и изъ-за спины старичка подмигивала съемщикамъ и длала имъ какіе-то жесты.
— Нтъ, за тридцать рублей не пойдетъ, покачалъ отрицательно головой старичекъ.
— Тогда пойдемъ на деревню и поищемъ что-нибудь тамъ у мужиковъ. Тамъ, по крайней мр, безъ стсненій будемъ жить, безъ отдачи себя въ откупъ и безъ всякихъ обязательствъ въ вид записокъ и росписокъ, сказали съемщики и стали уходить.
— Возьмите мезонинчикъ въ барскомъ дом, а то угловую квартирку въ томъ же дом, предлагалъ старичекъ, слдуя за ними сзади.— Тамъ я съ васъ никакого ремонту не потребую. Разв только что пять-шесть стеколъ въ галлере придется вамъ вставить. А мезонинъ снимете, такъ и того не надо.
— Не желаю я жить въ дом, гд будетъ нсколько жильцовъ, отвчалъ съемщикъ.— Что это за дача, гд скученность! Лучше уже хижина убогая, да особнякъ.
— Сосдство тамъ будетъ хорошее. Три комнаты въ лвомъ углу актеръ одинъ снялъ для своего семейства. Актеры — люди веселые.
— Нтъ, нтъ.
Съемщики не останавливались и продолжали итти къ воротамъ. Баба подскочила къ нимъ и шепнула:
— И не стоитъ у этого аспида дачу снимать. Такъ ужъ привела-то я васъ сюда только, а то вдь это кровопивецъ, а не хозяинъ.
— Тридцать пять рублей я съ васъ возьму, ежели вы мое крылечко въ балкончикъ передлаете! кричалъ вслдъ съемщикамъ старичекъ.— Пустяки вамъ и стоить-то будетъ, ежели на четырехъ столбахъ помостецъ изъ дюймовыхъ досокъ наколотить, да четыре стойки для парусины поставить.
Съемщики не отвчали.
— Ну, будь по вашему! Составимте условіе на тридцать рублей въ лто, но только поставьте балкончикъ около крыльца! воскликнулъ старичекъ, махнувъ рукой.— Лстницы не придется строить. Ежели къ крыльцу пристроите, то по лстниц крыльца можно и сходить. У меня этотъ планчикъ давно уже въ голов. Я предлагалъ его еще прошлогоднему жильцу, но въ какихъ-то пустякахъ мы не сошлись.
— Новый домъ вамъ еще не выстроить ли? обернулась къ старичку съемщица, иронически улыбнувшись.
— Есть тамъ на деревн еще какія-нибудь приличныя избы, которыя можно нанять? спросилъ бабу съемщикъ и тутъ же прибавилъ:— Только, Бога ради, отъ кабака подальше.
— Есть, есть. Какъ не быть! У нашего лавочника на задахъ домикъ сдается. Совсмъ новый домикъ. По осени онъ купилъ барку, сломалъ ее и изъ нея нарочно подъ жильцовъ домикъ построилъ.
— Да вдь лавочникъ вашъ и кабакъ содержитъ. Вдь это, значитъ, около кабака?
— Кабакъ на улицу-съ, а вдь это на задахъ. На улицу-то вы можете даже и не выходить, а такъ по задамъ и пробираться, куда вамъ потребуется. Тамъ на задахъ теперь только грязно, а лтомъ будетъ сухо.
— Веди на деревню. Посмотримъ и у крестьянъ помщеніе, посмотримъ и у лавочника.
— Господа! Вернитесь! Пусть будетъ по вашему! Безъ балкона за тридцать рублей сдаю! Оклейте только три комнаты обоями и поставьте частоколъ изъ кольевъ, но только частоколъ съ калиткой на петляхъ! опять закричалъ старичекъ.
— Ршаться, что ли? спросила съемщица мужа.
Тотъ колебался.
— Ршиться всегда успемъ, произнесъ онъ наконецъ.— Не найдемъ лучшаго — вернемся и дадимъ задатокъ. Вдь ужъ на тотъ поздъ, съ которымъ мы хотли хать обратно, все равно опоздали. Очень ужъ мн не хочется въ кабалу итти къ этому стариченк. Ну, матушка, веди насъ на деревню, обратился онъ къ баб.
— По вашему вдь, наконецъ, я вамъ отдаю! снова крикнулъ старичекъ.— Неужто же вы изъ-за калитки на петляхъ будете спорить? Вдь вамъ же пріятне, если калитка будетъ на петляхъ и съ желзнымъ засовомъ.
— Не найдемъ ничего лучшаго, такъ вернемся и покончимъ съ вами, отвчали съемщики и продолжали путь.

XIV.

Баба привела съемщиковъ къ мелочной лавк. У крыльца лавки было грязно и намусорено сномъ и соломой. Впрочемъ, среди грязи лежало нсколько досокъ по направленію къ крыльцу, по которымъ и пришлось проходить. Среди грязи стояли два мужика, пріхавшіе съ возами, и переругивались изъ-за чего-то. Возы, нагруженные сномъ, стояли тутъ же около кормушекъ, у которыхъ мужики кормили лошадей. Бродила тощая черная собака съ опущеннымъ плетью хвостомъ и ошпареннымъ кипяткомъ, голымъ отъ шерсти бокомъ и нюхала лошадиные хвосты. На краю кормушки торжественно плъ птухъ.
Поднявшись по ступенькамъ крыльца, баба возгласила въ дверяхъ лавки:
— Кто о комъ, а я все о теб, Савелій Прокопычъ!.. Дачка-то новенькая у тебя не сдана, такъ вотъ я къ теб съемщиковъ привела. Господа отмнные.
Съемщики также вошли за бабой въ лавку. На нихъ пахнуло запахами попорченной соленой рыбы и дегтемъ. Лавка была по образцу городскихъ мелочныхъ лавокъ. На полкахъ стояли банки съ разной разностью, бутылки съ уксусомъ, лежали головы сахару. На выставк окна помщалась продажная посуда въ вид расписныхъ чашекъ, чайниковъ, а въ чашкахъ были воткнуты лимоны. Съ потолка висли два хомута, цлый рядъ кнутовъ на веревк, три-четыре большія угличскія колбасы и баранки. Уголъ былъ занятъ подъ ситецъ, каленкоръ и кумачъ, которые въ нсколькихъ кускахъ лежали въ шкапу за стеклами вмст съ пачками чая. За прилавкомъ гремлъ всами, отвшивая мужику краюху хлба, самъ лавочникъ — солидный человкъ въ синемъ кафтан, въ передник и картуз. Лицо его лоснилось, рыжая подстриженная борода начала уже сдть. При вход съемщиковъ онъ смрилъ ихъ глазами и спросилъ:
— Дачку желаете? У меня особнячокъ. Только что отстроилъ. Снимете, такъ обновлять придется. Четыре комнаты и кухня. Ладенъ такой домикъ будетъ?
— Четыре-то комнаты для насъ, пожалуй, много будетъ, а впрочемъ покажите.
— Много будетъ, такъ снимите низокъ въ три комнаты съ кухней, а комнатка, что въ мезонин, у меня подъ холостого уйдетъ. Сейчасъ покажемъ. Эй, черти! Да выйдите сюда кто-нибудь въ лавку! крикнулъ онъ.— Чего тамъ спрятались!
Вмсто чорта, изъ стеклянной двери, ведущей изъ внутреннихъ комнатъ въ лавку, показался молодой парень тоже въ картуз и въ передник поверхъ кафтана.
— Я, тятенька, съ Гаврилкой сахаръ колю.
— Знаю. Однако, и здсь надо кому-нибудь побыть, отвчалъ лавочникъ.— Вотъ господа дачу снимать пришли. Побудь за прилавкомъ, а я свожу ихъ и покажу.
Онъ сбросилъ полученные отъ мужика мдяки въ выручку, заперъ ящикъ и, обращаясь къ съемщикамъ, сказалъ:
— Пожалуйте — на задахъ у насъ дачка-то. Придется черезъ дворъ.
Пришлось выйти опять на улицу, войти въ ворота и проходить черезъ дворъ. Дворъ былъ немощенный, переполненный навозомъ, смшаннымъ съ грязью, но на грязи опять лежали въ вид дорожекъ узенькія доски. По двору бродили куры, утки, дв свиньи. Подъ навсами виднлись телги, телжки, бочки, дрова. Лаяла лохматая собака, сидящая на цпи у будки, изъ хлва мычала корова. Пришлось обогнуть постройку, состоящую изъ ряда кладовыхъ, нсколько дверей которыхъ были заперты большими висячими замками. За кладовой показался садикъ, огороженный частоколомъ, и въ саду стояла бесдка, безвкусно раскрашенная въ нсколько цвтовъ.
— Этотъ садикъ и будетъ для насъ? спросила съемщица.
— Нтъ-съ, это хозяйскій. Это нашъ собственный. Тутъ у насъ яблоньки, малина, смородина. Вотъ ежели когда ягодокъ вашей милости потребуется, то отпустимъ. У насъ викторія по сосновой шишк — во какая.
— А бесдочка эта у васъ для чего?
— Это тоже про свое удовольствіе. Здсь моя баба варенье варитъ, здсь при легкомъ воздух мы чай по праздникамъ пьемъ, ну, и поспать для меня въ лтній день посл обда есть гд. Пожалуйте…
— Какъ, однако, далеко.
— Совсмъ на задахъ. У рки выстроилъ. Близъ бани. Вотъ и въ баньку, когда понадобится, такъ есть у насъ. По субботамъ топимъ. Въ долю дровами пойдете, такъ милости просимъ, платы тогда съ жильцовъ никакой не возьмемъ.
Обогнули какой-то сарай. Показалась рка. Пришлось спускаться. Грязь сдлалась еще сильне. Доски утопали въ грязи. Виднлись не вскопанныя еще прошлогоднія огородныя гряды, изъ которыхъ торчали кочерыжки капусты.
— Огородъ? спросилъ съемщикъ.
— Огородъ. Капусту сажаемъ и огурцы семъ. Картофель тутъ у насъ, отвчалъ лавочникъ.— Ужо къ осени поспетъ, такъ тоже жильцамъ въ удовольствіе. Здсь вдь на деревн у мужиковъ этого добра достать нельзя. Я про огурцы и капусту…
— Какъ? Не сютъ разв?
— Ни, Боже мой. Только картошку.
— Отчего же?
— Да какъ вамъ сказать… Ослабли. Отъ вина ослабли. Опустились. Спились. А вдь за капустой и огурцами уходъ нуженъ. Это вдь не то, что картошка. Тутъ и поливка, тутъ и… Наши мужики вотъ съ господами охотниками пьянствовать, такъ на это они горазды.
На берегу рки показался маленькій домикъ съ мезониномъ, необшитый, неокрашенный, но построенный по образцу пригородныхъ петербургскихъ дачъ.
— Этотъ домикъ?
— Онъ самый. Почитай цлую барку въ него ухлопалъ. Къ перезду жильцовъ палисадничкомъ ршетчатымъ его обнесемъ, такъ тогда еще приглядне будетъ. Кто рыбу ловить охочъ, да на лодк кататься любитъ, такъ и — и какъ хорошо тутотка!
— Лодка-то у васъ есть?
— Найдется. Не подорожимся. У лавочника, да чтобы чего не было! Про господъ охотниковъ елисейское вино держимъ. Понадобится вашей милости, такъ и вашей милости отпускать будемъ. Четвертачекъ на пробку дадите нажить, такъ и ладно. Пчелъ вотъ второй годъ какъ завелъ. Эво, колодки стоятъ! Вотъ ужо о Спасовъ день сотоваго меду вамъ предоставить можемъ.
— Молоко вы по чемъ продавать намъ будете? задала вопросъ съемщица.— Вдь здсь, въ деревн, у крестьянъ молоко дешево.
— Ихъ коровы, и наши коровы! Совсмъ другое руководство. Они голь перекатная и имъ все сходно, что ни взять, а мы… слава теб Господи! Да не дороже брать будемъ съ своихъ-то жильцовъ. Будьте покойны, успокоилъ лавочникъ.
Подошли къ домику, около котораго еще валялись щепки.

XV.

— Пожалуйте нутро домика посмотрть, предложилъ съемщикамъ мелочной лавочникъ и повелъ ихъ на крыльцо.— Длали домикъ хоть и изъ барочнаго лса, но на законномъ основаніи. Стны изъ кокоръ, прокладка везд моховая и надежная, нагели забиты основательно — за этимъ ужъ самъ смотрлъ. Полы изъ днища — и все въ лучшемъ вид. Вотъ кухонька, вотъ зальце, вотъ спаленка. Одно только, что не оштукатуренъ, а то совсмъ на городской манеръ.
Комнатки хоть и съ миніатюрными окнами, но смотрли весело. Съемщикамъ он понравились.
— И палисадникъ вокругъ домика выстроите? спрашивали они.
— Все, все… Отъ барки доски еще остались, такъ ужъ пускай идутъ на палисадникъ. Жалть нечего. Такъ ужъ и будемъ знать, что на домъ вся барка ушла. Будетъ приглядно. Какъ, вотъ, земля оттаетъ, сейчасъ березокъ и рябинокъ вамъ сюда изъ лса насадимъ, кустики малинки, смородины…
— Ну, а что же это будетъ стоить въ лто?
— Да какъ вамъ сказать… замялся лавочникъ.— Верхъ и низъ возьмете?
— Да ужъ придется верхъ и низъ. Мы только и ищемъ особняка.
Лавочникъ сдвинулъ фуражку на лобъ, почесалъ затылокъ и сказалъ:
— Да вдь ужъ строилъ не для барыша, а, такъ сказать, для покупателя, чтобы лишняго покупателя имть и чтобы товаръ всякій изъ лавки забирали. Предоставлять вашей милости все будемъ. У насъ или я самъ, или мой молодецъ два раза въ недлю въ городъ здимъ, такъ даже говядину привозить будемъ, какую закажете. У васъ семейство-то велико ли?
— Я, жена, двое дтей, двое прислуги, отвчалъ съемщикъ.
— Семейство-то не великонько. У насъ весь расчетъ, чтобы вотъ отъ покупателя пользоваться. Водка столовая у меня въ заведеніи отличная, пиво заводской разливки.
— Да что же стоитъ въ лто-то?
— Больше тысячи рублей домъ-отъ всталъ, хотите врьте, хотите не врьте. Ну, какъ десяти законныхъ процентовъ съ него не получить? Сто рублей, чтобъ ужъ не торговаться, произнесъ наконецъ мелочной лавочникъ и махнулъ рукой.
— Это вы дорого… Это вдь вы городскія цны…
— Законные проценты — сами разочтите. Страховка, поземельныя, на ремонтишко надо считать — много ль останется! Только вотъ чтобы покупателя около себя держать — изъ-за этого и строилъ. Теперича закуски разныя или, тамъ, что прочее — только закажите и все предоставимъ.
— И здсь кабала… шепнулъ съемщикъ жен.— Сто рублей нельзя дать.
— А намъ взять меньше невозможно. Снимите низъ одинъ, верхняя комнатка у меня подъ холостого жильца уйдетъ, тогда восемьдесятъ рублей взять можно.
— Нтъ, нтъ… Или весь, или совсмъ не надо.
— Тогда сто рублевъ. Такъ у меня по расчету выходитъ. Намъ, конечно, чмъ больше жильцовъ, тмъ для лавки пріятне — вотъ изъ-за чего я говорю, чтобъ на верхъ жильца пустить,— ну, а не хотите, такъ какъ хотите.
— Для насъ это дорого.
— Какъ хотите — ваша воля. Конечно, ежели бы мы знали напередъ, какой вы по лавк покупатель будете, то при хорошемъ, съ вашей стороны, забор нашего товара можно бы и спустить малость, но такъ какъ намъ жизнь вашей милости неизвстна, то ужъ меньше ста рублей за такой домикъ — ни-ни.
— Не предложить ли Михаилу Семенычу верхнюю-то комнату? сказалъ съемщикъ жен.
— Да конечно же, сударыня, предложите. И вамъ-то веселе будетъ при знакомыхъ, подхватилъ мелочной лавочникъ.— Намъ чмъ больше жильцовъ, тмъ чувствительне.
— Нтъ, я не желаю Михаила Семеныча. Пьющій человкъ, бражникъ. Онъ и тебя-то захороводитъ, отрицательно покачала головой съемщица и сдлала гримасу.
Выслушавъ этотъ отвтъ, лавочникъ оживился.
— Эхъ, сударыня! Да вдь на дачу люди только для того и дутъ, чтобы пображничать на легкомъ воздух во все свое удовольствіе. Зиму-то сидятъ-сидятъ закупорившись, такъ на лто-то надо и распоясаться.
— Нтъ, нтъ, я пьянства у себя въ дом не желаю.
— Воля ваша-съ.
— Вы это съ дровами сто рублей за домикъ считаете? спросилъ съемщикъ.
— Какъ возможно-съ… Что вы… Дрова у насъ отдльно забирать будете… Изъ-за забора-то мы только и хлопочемъ. Теперича обрзковъ сколько накопилось отъ постройки — нужно же ихъ сбывать.
— Послушайте, хозяинъ: вы этимъ приготовленіемъ къ походу на покупателя положительно меня пугаете. Вдь это, значитъ, вы приготовляетесь драть съ насъ за все сколько возможно.
— Зачмъ драть-съ? Цны будутъ божескія. Конечно, супротивъ Питера мы не можемъ, потому, привозъ сюда чего стоитъ. Провинція-съ… Цны провинціальныя. А насчетъ дровъ не безпокойтесь. По чемъ въ Питер платили, такъ и у насъ платить будете.
— Однако, здсь дрова должны быть дешевле.
— Такъ-то оно такъ, но вдь цлую зиму дачника-то ждемъ. Вотъ домъ подъ него нарочно выстроилъ, такъ неужто ужъ не попользоваться? Да вы будьте спокойны, дорого не возьмемъ.
Съемщики заговорили другъ съ другомъ по французски. Они совтовались. Лавочникъ стоялъ и хлопалъ глазами.
— По берегу-то рки тутъ есть выходъ на конецъ деревни? справился съемщикъ.— Все это я къ тому спрашиваю, чтобы намъ кабакъ-то вашъ обходить.
— Крестьянскіе огородишки тутъ по берегу-то — ну, да побалуете кой-когда мужиковъ по пятіалтынничку, такъ они препятствовать не станутъ и черезъ огороды пускать будутъ.
— Опять платить.
— Да вдь ужъ тмъ живутъ. Здшній народъ срывку любитъ. Такъ какъ же, сударь, насчетъ дачки-то?
— Рублей семьдесятъ — вотъ моя цна.
— И разговаривать не будемъ, махнулъ рукой лавочникъ.— Я съ вами по совсти, вс проценты вамъ высчиталъ, и ежели вы человкъ торговый…
— Я учитель.
— Ну, вотъ оттого-то вы въ резонъ и не принимаете, а кабы были человкъ торговый…
— Да вдь безъ мебели дача-то.
— Безъ мебели, безъ мебели. Это точно, что безъ мебели. Да вдь какая же мебель на дач! У крестьянъ-то въ избахъ нешто есть мебель? Ну, извольте, столы и скамейки я велю плотникамъ сколотить для вашей милости, для кроватей козлы дадимъ и доски: снцо у меня купили, въ мшки набили — вотъ вамъ и постели.
— Ну, семьдесятъ пять рублей за дачу возьмите.
— Зачмъ торговаться? Я вамъ душу свою по процентамъ открылъ.
— Дороже не могу дать.
Съемщики стали уходить. Лавочникъ шелъ сзади.
— Ежели бы знато да вдано, на сколько товару вы у меня изъ лавки брать будете… бормоталъ онъ.— Вдь иной въдетъ, да самъ всякую провизію изъ города возить и будетъ. Ну, да ладно, красненькую я вамъ на перездку скину, ежели покупатель хорошій будете — и это ужъ мое послднее слово.
— Мы подумаемъ и дадимъ отвтъ. Мы здсь, по всмъ вроятіямъ, сегодня ночевать останемся, сказалъ съемщикъ и направлялся на улицу.

XVI.

Лавочникъ шелъ сзади съемщиковъ и говорилъ:
— Я взялъ бы съ васъ за эту дачку и семьдесятъ рублей, ужъ куда ни шло, обживайте новоселье, да семейство-то у васъ маловато, лавк-то моей немного будетъ пользы, а я изъ-за этого самаго только и домъ подъ дачниковъ строилъ. Ужъ отдавать ли, нтъ ли за семьдесятъ рублей, такъ большому семейству, человкъ, этакъ, въ десять. Гости-то къ вамъ, по крайности, назжать будутъ ли?
— Да что это за распросы! Зачмъ это! Я не желаю и отвчать! вспылилъ съемщикъ.
— Помилуйте, для насъ это статья важная. Тутъ сердиться нечего.
— Гд тутъ и помститься-то десяти человкамъ!
— Лто-съ… Вдь лтомъ все больше на воздух, а переночевать всегда можно. И по пяти человкъ спятъ въ комнат, а здсь у васъ будетъ четыре, да сни, да кухня. Много гостей понадетъ, такъ мы и на постоялый дворъ поспать-то къ себ пустимъ. Подъ охотниковъ у насъ всегда дв комнаты имются, а т вдь только ранней весной, да осенью назжаютъ.
Съемщикъ не отвчалъ. Онъ взглянулъ на часы и сказалъ жен:
— Ухать сегодня отсюда и думать нечего. Опоздали уже на вс позда. Придется переночевать здсь.
— Такъ къ намъ, сударь, пожалуйте. У насъ изба чистая, приглашала съемщиковъ баба.— Снничекъ вамъ съ супругой отличнйшій предоставимъ и подушечки дадимъ.
— Намъ сть ужасно хочется. Молоко, яйца и хлбъ у васъ есть?
— Все, все есть, баринъ. Яишенку вамъ сдлаемъ, курочку даже въ горшечк сварить можно — и будетъ вамъ супъ.
— Ну, курицы-то ужъ не надо. Мы колбасы въ лавк купимъ.
— Отчего же не надо? Я вамъ все сооружу, настоящій обдъ сооружу. Теперь ужъ, впрочемъ, будетъ не обдъ, а ужинъ. По-нашему вдь обдъ-то въ двнадцать часовъ. Да могу вамъ и щецъ дать изъ солонины похлебать, ежели не побрезгуете нашимъ кушаньемъ. Вдь сами-то мы ужинать будемъ. Пожалуйте, баринъ, пожалуйте, сударыня, приглашала баба.
— Ну, а по крестьянскимъ дворамъ намъ ужъ нечего больше искать дачъ?
— Да мужики-то все ненадежные, пьянственные. А впрочемъ посмотрите, пожалуй. Къ кому бы васъ свести?
— Нтъ, нтъ, въ пьяную семью я не хочу.
— Вы къ намъ-то пожалуйте, а дома я ужъ съ своимъ мужикомъ соображу, кого бы вамъ подсдобить въ хозяева. Дьячокъ вдь вотъ у насъ на лто комнату отдаетъ, но только одну комнату, и трафитъ такъ, чтобы холостому сдать и на харчи его взять, разсуждала баба, ведя съемщиковъ къ себ на дворъ.
Дворъ былъ недалеко отъ лавочки. Войдя въ калитку двора, съемщики очутились въ самомъ топкомъ перепрломъ навоз, такъ что ужъ и положенныя на него доски для прохода къ крыльцу не помогали и ихъ окончательно засосало въ грязную жижу.
— Отчего вы такъ грязно дворъ держите? задала баб вопросъ съемщица.
— Да вдь, помилуйте, скотина-съ. Это не грязь, это навозъ, это крестьянская благодать. Все это на огородъ, да на пашню пойдетъ. Рано еще теперь, а вотъ немного погодя все вывеземъ на поле. Вы, вотъ, конечно, сударыня, городской человкъ и, можетъ быть, всего этого не понимаете, а вдь безъ навоза ничего и родиться не можетъ. Мы люди исправные, семся и огородъ сажаемъ. У насъ вотъ лтомъ и подсолнухъ, и все. Люди навозъ-то покупаютъ.
— Знаю, знаю, что навозъ въ деревенскомъ хозяйств необходимъ, но зачмъ вы его не складываете въ кучу?
— Да какъ его въ кучу-то сложишь? Его сложить, а скотина опять разроетъ. Скотина-съ… Да и нтъ у насъ этого обнаковенія, чтобъ рано навозъ убирать. Вотъ около Николина дня, къ прізду дачниковъ вывеземъ и все чисто будетъ. У насъ, сударыня, тутъ мсто топкое, глина-съ, оттого оно и грязно такъ, а въ сущности тутъ и навозу-то не ахти что.
Съемщики вошли въ избу. Домъ былъ, очевидно, изъ зажиточныхъ. Въ комнат на окнахъ висли даже кумачевыя занавски на вздержк и на двухъ подоконникахъ стояло по гипсовой статуэтк, изображающей купидона, стоящаго на одномъ колн со сложенными у груди руками. На стн висли часы съ большимъ деревяннымъ расписнымъ цвтами циферблатомъ. У часовъ, впрочемъ, вмсто второй гири вислъ пестрядинный мшечекъ съ пескомъ. Мебель была разнокалиберная и среди нея виднлись даже два буковые гнутые стула съ деревянными сидньями, совсмъ новые. Стоялъ комодъ, покрытый красной салфеткой, на комод стеклянный шкапчикъ и въ немъ посуда, состоящая изъ пестрыхъ чайныхъ чашекъ и тарелокъ съ рисунками. На покрытомъ бумажной салфеткой стол помщалась даже лампочка на чугунномъ пьедестал и съ матовымъ стекляннымъ колпачкомъ. Въ углу, разумется, образа въ кіотахъ съ вербой и внчальными свчами. Полъ былъ устланъ рогожами.
— Садитесь, пожалуйста, гости дорогіе, засуетилась баба.— Самоварчикъ, я думаю, прежде всего?
— Да, не худо и самоварчикъ. Только дайте поскорй хлба и горшокъ молока, отвчали съемщики.
— Сейчасъ, сейчасъ… Машутка! Сбгай за тятькой, обратилась баба къ десятилтней босой двочк, нянчившей грудного ребенка.— Вдь вотъ мужъ-то у меня не какъ другіе мужики, не пьянствуетъ, а на работ теперь, пашетъ.
— Такъ зачмъ же вы хотите отъ дла его отрывать? Не надо. Пусть работаетъ.
— Ничего-съ… Все-таки вы на него посмотрите, да и онъ съ вами поговоритъ. Онъ лучше меня все и знаетъ. Можетъ статься, онъ и укажетъ, гд вамъ еще дачку посмотрть. Положи, Машутка, ребенка-то на кровать, да и бги за отцомъ. А только, ваша милость, вамъ дачки лучше чмъ у барина Подлевскаго, или вотъ что у лавочника смотрли, здсь и не найти.
— Да Подлевскій-то ужъ требованія какія-то особенныя предъявляетъ, а лавочникъ дорожится. Вообще мн здсь не нравится, что вс хотятъ захватить въ какую-то кабалу дачника. Лавочникъ даже прямо ищетъ такого жильца, чтобы можно было съ него какъ можно больше драть. У Подлевскаго посл пятаго слова какіе-то братья-искусники, которымъ онъ такъ-таки и отдаетъ жильцовъ во власть.
— Да, да… Они съ тмъ у него и работаютъ, что какъ бы арендатели на жильцовъ. Только вдь отъ жильцовъ и живятся, а отъ самого-то Подлевскаго гроша мднаго не получаютъ.
— А разв можно жильцовъ отдавать въ аренду, на жертву! Да и богатый мужикъ вашъ хорошъ, къ которому ты меня водила дачу снимать.
— Ну, этотъ ужъ зарылся въ деньгахъ-то и все ему мало. Вдь вотъ, будемъ такъ говорить, полъ-деревни на него работаютъ. Дастъ въ долгъ сменами, мукой или сномъ, а потомъ и требуетъ, чтобы за проценты работа была. За куль-то сна иного онъ три дня на работ промучаетъ, право слово. А лавочникъ нашъ, такъ еще хуже. Вы вотъ говорите, кабала. А у него, почитай что больше половины деревни въ кабал. Положимъ, пьютъ наши мужики безобразно, но вдь самъ же лавочникъ имъ хмель и разводитъ. Чуть маленько пріостановятся съ пьянствомъ, а онъ имъ опять поддастъ на каменку — ну, и вновь разъярятся на пьянство. А ему, понятно, чмъ больше пьянства, тмъ лучше. Вдь вотъ теперь подъ переднія колеса отъ телгъ кому хочешь вино въ долгъ дастъ,— а безъ переднихъ колесъ мужикъ въ рабочую пору куда онъ? Ему дыхнуть безъ переднихъ колесъ нельзя. Аспидъ, кровопивецъ, не дай Господи къ нему въ лапы попасть.
Баба была расторопная и такъ и каталась шаромъ по изб. Сама тараторила, разсказывала, а, между тмъ ставила самоваръ, перемывала посуду. Вскор самоваръ закиплъ.

XVII.

Самоваръ былъ поданъ. На стол стояло молоко. Явилась яичница на сковородк. Съемщики сидли и утоляли аппетитъ. Вмсто салфетокъ было подано полотенце съ шитыми красной бумагой концами.
— Радушная баба-то какая! замтила съемщица, относясь къ мужу.— Вы, матушка, не хлопочите, намъ и такъ всего довольно, сказала она баб, видя, что та шаритъ еще что-то въ шкапу.
— Помилуйте, барыня, мы для господъ всегда рады. Я вотъ забыла барину винца предложить рюмочку. Передъ закуской-то оно чудесно, коли ежели потребляющіе.
— Не надо, не надо. Ничего не надо, откликнулся тотъ.— Можно и безъ водки.
— Да вдь есть. Вотъ кабы не было. Мужъ у меня хоть и не пьянственный, а по праздникамъ тоже потребляетъ, такъ держимъ. Вотъ пожалуйте.
Баба поставила на столъ початую бутылочку — сороковку и рюмку. Съемщикъ больше не отнкивался и выпилъ.
Вскор явился мужъ бабы. Это былъ благообразный мужикъ среднихъ лтъ, съ русой окладистой бородой, въ свтлой ситцевой чистой рубах, выглядывающей изъ-подъ жилета. Войдя въ комнату, онъ бросилъ картузъ на стулъ и поклонился.
— Вотъ мой хозяинъ, отрекомендовала его баба.— Гости у насъ, Максимъ Иванычъ, остановившись, дачники, такъ вотъ я за тобой двчурку послала, сказала она мужу.— Пріхали дачу смотрть. Водила ужъ я ихъ по разнымъ мстамъ, да все не нравится имъ.
— У кого смотрли? спросилъ мужикъ, задавая вопросъ и жен, и съемщикамъ.
— Да смотрли они у Калистратовыхъ, потомъ водила я ихъ къ нашему богатю, водила въ усадьбу къ барину Подлевскому, водила къ лавочнику, да все не нравится имъ. Ищутъ, чтобы тихо было, чтобъ смирная не пьянственная семья, да и подальше отъ кабака! Вотъ все думаю, къ кому бы ихъ предоставить въ нашей деревн.
— Да ужъ больше не къ кому, коли везд выводила.
— Къ Уварову нельзя ихъ вести — семья ужъ очень пьянственная. И самъ, и сама такъ заряжаютъ, что не приведи Богъ. Къ Петру Власычу разв? Не сдана у него изба-то?
— Эво, хватилась! Дв недли тому назадъ подъ охотника сдалъ.
— Такъ куда же ихъ сводить-то? Подумай, Максимъ Иванычъ.
— Ежели ужъ ничего подходящаго еще не найдемъ, то придется или на вашемъ Подлевскомъ, или на лавочник остановиться, сказалъ съемщикъ.
— Съ бариномъ не совтую связываться. Замучаетъ онъ васъ. То-есть это такая выжига, что только чорту его подарить, да и то незнакомому, чтобъ назадъ не принесъ — вотъ какъ мы его считаемъ, отвчалъ мужикъ, садясь къ столу, и спросилъ съемщика:— Папироску, баринъ, не позволите ли?
— Сдлай, братъ, одолженіе, открылъ тотъ портсигаръ.
Мужикъ закурилъ папиросу и спросилъ:
— Вы сами-то не адвокатъ?
— Нтъ, я учитель.
— Учитель? Ну, такъ къ барину Подлевскому вамъ нельзя. Замучаетъ. На него только адвокатъ и нуженъ, чтобъ такая же выжига былъ, какъ и онъ самъ. Нтъ, не совтую съ бариномъ связываться. Онъ васъ записками да росписками разными перепутаетъ и чуть что вы не въ точку — сейчасъ къ мировому. Нарочно и путаетъ записками. Потомъ и не расхлебаетесь. Ежели кто не изъ выжигъ, да у него стоялъ, такъ вс плачутся. Безъ ссоры и суда и не жили. Да вонъ лтось стояла у него тоже учительша, такъ та все лто съ нимъ судилась, всю зиму, да и по сейчасъ судится. Общалась она ему печку исправить на свой счетъ, ну, и исправила, а онъ требуетъ, чтобы вс печки передлать. На росписк ейной тамъ подправилъ что-то, да и требуетъ. Росписка-то его рукой была писана, а она только росписалась. Офицеръ еще лтось жилъ. Такъ съ того при създ сталъ требовать такую мебель, которой вовсе и въ дач не было. ‘Подай, говоритъ, зеркало и шкапъ’, а ни зеркала, ни шкапа и въ дач-то не было. Тоже всю осень и всю зиму судились, разсказывалъ мужикъ и прибавилъ:— Нтъ, съ бариномъ нашимъ не совтую связываться. Подальше отъ него.
— Вы водочки со мной выпить не хотите ли? предложилъ мужику съемщикъ.
— По буднямъ-то мы не балуемся водкой, ну, да ужъ съ бариномъ за компанію, пожалуй, можно.
Мужикъ выпилъ и сплюнулъ длинной слюной.
— У лавочника для меня нсколько дорого, да и прямо онъ какіе-то алчные виды на меня предъявляетъ, чтобы всю провизію, все, все ршительно у него брать, продолжалъ съемщикъ.— Да еще стуетъ, что у меня семейство мало, что мало товара у него брать буду. Ужъ теперь стуетъ, а что потомъ-то будетъ!
— Воръ мужикъ. Кого хотите обойдетъ, улыбнулся мужикъ.
— А ужъ у вашего богатя совсмъ кабала. Молоко чтобъ непремнно у него брать, дрова у него, за воду подай, грядку ягодъ арендовать, а иначе и на огородъ пускать не будетъ, и въ довершеніе всего, чтобъ ему и на желзную дорогу меня возить, а я другихъ мужиковъ и не смй нанимать.
— Ну, ужъ это-то, сударь, у насъ везд такъ. Гд кто живетъ, на какомъ двор, тамъ отъ него мужики и пользуются, а изъ рукъ не выпускаютъ.
— Да вдь это же, по моему, кабала. Дай мн свободный выборъ.
— Все такъ, повторилъ мужикъ.— Помилуйте, дачника-то вдь всю зиму ждутъ, а онъ назжаетъ всего на три мсяца — ну, понятно, на него и набрасываются. Нельзя, сударь, нужно чтобъ и крестьянину была холтура. Не знаю, у кого бы вамъ еще домикъ посмотрть, все народъ-то у насъ такой неосновательный остался. Хорошіе-то мужики вс свои дома посдали.
— А въ другихъ деревняхъ? Вдь есть вокругъ васъ и другія деревни. Укажи пожалуйста. Время есть. Вдь мы вотъ остаемся здсь до завтра и будемъ у васъ ночевать. Ну, ужъ не найдемъ нигд лучше и дешевле, такъ придется съ лавочникомъ покончить. Авось, не състъ безъ остатка. Все-таки, это человкъ торговый.
Мужикъ задумался.
— Въ двухъ верстахъ отъ насъ есть деревня, да народъ-то тамъ все такой неосновательный. Да и глухо. Въ лсу. Опять же, теперь по весенней-то растопиц и дотащиться вамъ туда трудно.
— Плоха дорога?
— Не приведи Богъ. Главное, мосты на ручьяхъ поломаны. Въ бродъ, такъ троихъ-то на крутой берегъ лошадь и не вывезетъ, а то бы я лошадь запретъ. А то вотъ что: посмотрите у колонистовъ. Въ четырехъ верстахъ отъ насъ нмцы-колонисты живутъ и у нихъ настоящія дачи есть. Лтомъ четыре версты отъ насъ это будетъ по проселку, ну, а теперь по этой дорог хать нельзя, не додешь. Надо хать на станцію къ желзной дорог, откуда вы пріхали, а оттуда прямая хорошая дорога въ три версты. Ну, да ничего, подемте. Вотъ я сейчасъ лошадь запрягу.
Мужикъ поднялся съ мста.
— Жаль мн, что мы васъ отъ дла-то отрываемъ. Вдь вы на пол работали, сказалъ съемщикъ.
— Ничего-съ. Дло не медвдь, въ лсъ не убжитъ. Можно и завтра. А господамъ мы всегда потрафить рады. Сейчасъ я лошадь запрягу.
— Позвольте… Что же это будетъ стоить прохать туда и обратно?
— Сочтемся. Вы меня не обидите, а я лишняго не спрошу, отвчалъ мужикъ и отправился запрягать лошадь.

XVIII.

Черезъ четверть часа подъ окномъ избы побрякивалъ бубенчикъ. Лошадь была подана и стояла запряженною въ телжку.
— Ваша милость, пожалуйте! кричалъ мужикъ, постукивая кнутовищемъ въ окно.— Надо торопиться хать, а то засвтло не успемъ вернуться. Дорога-то до станціи ужъ очень плоха.
Съемщики вышли изъ избы и сли въ телжку. Лошадь потащила ихъ по грязи. Пришлось снова прозжать около кабака. У крыльца по прежнему ругались пьяные и ужъ на сей разъ кого-то били. Слышенъ былъ крикъ ‘караулъ’.
— Съ чего это у васъ народъ такъ пьетъ шибко? сказалъ съемщикъ.
— Да вотъ дачники назжаютъ дачи смотрть, задатки даютъ, охотники здятъ — около этихъ тоже мужикъ тщетится,— ну, и пропиваютъ, что собрано, отвчалъ везшій съемщиковъ мужикъ.
— Вдь вотъ этотъ кабакъ всю жизнь у васъ портитъ для дачника.
— Что говорить… Это точно. Семейные господа очень обгаютъ, чтобъ не жить близъ кабака. Прежде, когда у насъ только штофная была, дачникъ былъ куда лучше. И нашему-то брату отъ него было больше пользы. Теперь какой дачникъ? Теперь дачникъ сквалыжникъ. Онъ самъ къ намъ детъ на поправку, чтобы дешевле жить. Кто за зиму издержался, кто въ карты проигрался, ну, прислугу распуститъ и детъ къ намъ, чтобы сама барыня стряпала, сама за собой прибирала. Сами на себя стираютъ нынче наши дачницы-то, коли ежели что мелкое — вотъ какіе господа, Отъ такихъ господъ немного наковыряешь, сколько около нихъ ни трись. Прежде, при штофной, господа куда лучше бывали! Меньше ихъ было, но были они основательне и пользы отъ нихъ было больше, разсказывалъ мужикъ.— Вдь у насъ кабакъ-то съ распивочнымъ и постоялымъ дворомъ только четыре года существуетъ.
Мужикъ привезъ съемщиковъ на станцію желзной дороги и ужъ отъ станція взялъ по другой дорог, ведущей въ нмецкую колонію. Эта дорога тоже была проселочная, но ужъ далеко была не такъ плоха, какъ дорога въ Капустино. Въ особенно топкихъ мстахъ были набросаны втви ельника и даже подсыпана щебенка съ пескомъ.
— Вотъ колонисты поправляютъ свою дорогу и года черезъ три-четыре, можетъ статься, совсмъ поправятъ, замтилъ мужикъ.— У нихъ приговоръ, положеніе… Ихъ нмецкій староста такъ постановилъ, чтобы каждый годъ съ каждой нмецкой души по возу щебенки или песку — ну, и возятъ.
— Вотъ и вы послдовали бы ихъ примру и свою дорогу постепенно бы улучшали, сказалъ съемщикъ.
— У насъ не сообразишь съ мужикомъ. У насъ мужикъ не такой. Помилуйте, они старосту-то живьемъ съдятъ, ежели такая обязанность. Попробуй-ка староста! Не усидть тогда, сейчасъ сковырнутъ.
Вдали на пригорк показались домики нмецкой колоніи. Ближе къ колоніи дорога становилась все лучше и лучше. Начиналось уже нчто въ род шоссе. Еще ближе къ колоніи дорога оказалась обсаженною молодыми деревцами, были даже выкопаны придорожныя канавки.
— Вотъ, и деревца у нихъ по приговору. Каждая нмецкая душа обязана по два деревца въ годъ при дорог высадить. Это ужъ у нихъ попъ ихній, нмецкій, говорятъ, наущилъ. Ну, и слушаются.
Въхали въ колонію. Первымъ строеніемъ была школа — довольно чистенькій одноэтажный домикъ съ вывской, на которой было написано: ‘Schule’, дале стояла общественная важня съ всами на деревянномъ коромысл и ужъ вслдъ за этимъ потянулись колонистскія избы, по большей части двухъэтажныя, необшитыя, но съ окрашенными въ ярко-зеленую или желтую краску фронтонами. Почти вс домики имли палисадники на улицу, изъ-за которыхъ виднлись молодыя деревца. Колонія имла опрятный видъ, но на улиц царствовала вонь. Съемщики невольно сморщили носы. Везшій ихъ мужикъ замтилъ и сказалъ:
— Вотъ изъ-за чего ихъ обгаютъ дачники. Смердитъ ужъ у нихъ очень по весн. Картофельники вдь. Это у нихъ поля подъ картофель изъ помойныхъ ямъ поливаютъ. Какъ рка вскроется, такъ они и везутъ всякую нечисть къ себ на баркахъ изъ Петербурга. Буксиры вдь нанимаютъ, чтобы до своей-то рки барки дотянуть, ну, а по своей-то рк ужъ на шестахъ идутъ. Что денегъ вдь стоитъ! Впрочемъ, вся эта вонь только до тхъ поръ, покуда не перепашутъ землю, а тамъ ослабетъ.
— А скоро они перепашутъ? задала вопросъ съемщица.
— Да къ іюню ужъ никакого запаха.
Около нкоторыхъ домовъ попадались даже деревянные мостки, а у одного дома былъ тротуаръ изъ бутоваго камня. Показался и неизбжный трактиръ-кабакъ съ мелочной лавочкой. Кабакъ и лавочка, впрочемъ, ничмъ не отличались отъ капустинскихъ кабака и лавочки. Также около крыльца стояли воза съ сномъ и толпились пьяные. Два колониста въ кожаныхъ курткахъ, съ бритыми физіономіями и въ высокихъ сапогахъ, размахивая у крыльца кабака руками, о чемъ-то крупно другъ съ другомъ разговаривали по нмецки, но когда имъ приходилось ругаться, то ругались по-русски, отчетливо выговаривая самыя трехъ-этажныя русскія, бранныя слова.
— Вдь вотъ вы жалитесь на нашихъ русскихъ мужиковъ, что они ужъ очень крпко ругаются, а имъ супротивъ нмца ни въ жизнь… замтилъ возница,— Здшняго нмца хоть что ты хочешь, такъ русскому не переругать. Нмецъ никогда ему переду не дастъ — вотъ какія пронзительныя слова онъ знаетъ. Право слово.
Оставили позади себя кабакъ.
— Гд же здсь дачи-то сдаются? спросилъ съемщикъ возницу.
— А вотъ сейчасъ. Я васъ къ знакомому нмцу везу. Можетъ быть, онъ еще и не сдалъ свою дачку. У него хорошо. У него, барыня, даже фортупьяны въ дом есть.
На мосткахъ около дороги стоялъ толстый пожилой колонистъ въ кожаной куртк и картуз, курилъ, держа въ зубахъ, коротенькую трубку, и наблюдалъ, какъ двое молодыхъ парней прочищали придорожную канавку, выбрасывая изъ нея лопатами грязь.
— Федоръ Богданычъ, а Федоръ Богданычъ! окликалъ его мужикъ, приподнимая картузъ.— Не сдавалъ еще твой племяшъ своей дачки? Я съемщиковъ везу.
— Давно сдалъ, подъ старые жильцы сдалъ, флегматично пробормоталъ колонистъ, не вынимая изъ зубовъ трубки и не ломая шапки на поклонъ мужика.
— Ну, вотъ, сдана. А дача хорошая, отнесся мужъ къ съемщикамъ и снова вопросилъ колониста.— А у кого у васъ тутъ не сняты еще дачи? Господа-то ужъ у меня очень хорошіе.
Колонистъ не перемнилъ своего положенія, а только указалъ рукой отъ себя направо и опять пробормоталъ сквозь зубы:
— Дальше.
Телжка покатилась дальше. Наконецъ на окнахъ одного дома показались налпленные билеты. Мужикъ остановилъ лошадь.
— Вотъ сдается дачка. Можетъ статься, и облюбуете, сказалъ онъ съемщикамъ.
Т стали вылзать изъ телжки.

XIX.

Съемщики вошли во дворъ колонистскаго дома. Дворъ былъ вымощенъ барочными досками, хотя доски эти и прыгали, какъ фортепьянныя клавиши, брызгая накопившеюся подъ ними жидкою грязью. Хозяйственные предметы не валялись по двору, какъ попало, а были убраны подъ навсъ, находящійся въ глубин двора. Стояла прочная телга на колонисткій манеръ съ ящикомъ, тутъ же помщалась водовозка, виднлся желзный плугъ, нсколько желзныхъ ведеръ висли въ порядк на гвоздяхъ.
Завидя входящихъ на дворъ съемщиковъ, на крыльцо вышла среднихъ лтъ статная колонистка въ черномъ ситцевомъ плать и въ розовомъ ситцевомъ чепц.
— Вамъ дачку? Пожалуйте… Сдается у насъ, сказала она.— У насъ дача хорошая, у насъ въ прошломъ году генералъ жилъ.
Нмка говорила совершенно правильно по-русски. Она распахнула дверь въ сни, пропуская впередъ себя съемщиковъ. Сни были устланы рогожами.
— Попрошу васъ, снимайте здсь ваши калоши, прибавила она, обращаясь къ съемщикамъ, и когда т исполнили требованіе, опять распахнула вторую дверь и ввела ихъ въ чистую кухню съ плитой, поверхъ которой имлся даже желзный колпакъ. Въ кухн опять были разостланы новыя рогожи, на плит сушились опрокинутые на бокъ молочные горшки, въ полкахъ стояла посуда — тарелки, чашки и высился ярко начищенный самоваръ. За кухней слдовала большая комната съ кисейными занавсками на окнахъ и обставленная потемнлаго краснаго дерева мебелью, перемшанною съ буковыми гнутыми стульями. Полъ, выкрашенный сурикомъ, до того былъ тщательно вымытъ, что даже блестлъ и на немъ лежали узенькія холщевыя дорожки, такъ что замчаніе нмки, чтобы съемщики въ сняхъ снимали калоши, было вполн понятно. Стны были украшены нсколькими плохими литографіями въ рамкахъ за стеклами, между которыми виднлся портретъ какого-то пастора съ двойнымъ бритымъ подбородкомъ и блымъ язычкомъ, торчащимъ изъ-подъ этого подбородка, подоконники были уставлены фукціями, терапіями и золотымъ деревомъ. Въ простнк висло зеркало, хоть и съ нсколько попорченой амальгамой, но въ приличной рамк съ рзьбой. Тикали дешевенькіе часы на стн, чирикала канарейка въ клтк, прившанная подъ окномъ, пахло выхохулью. За первой комнатой шла такая же вторая, съ клеенчатымъ диваномъ съ валиками у одной стны и съ громадной двухспальной постелью на другой, до того высокая, съ такими взбитыми пуховиками и подушками въ три ряда, что на нее можно было влзть не иначе, какъ съ подставки. Постель была покрыта розовымъ тканьевымъ одяломъ, на ситцевыя розовыя подушки было наброшено блое бумажное плетенье съ бахромой.
— Сзади еще комнатка. Три комнаты и кухня, сказала нмка.
— Это съ мебелью? Вся мебель здсь останется? спросили съемщики.
— Кровать, часы и половину мебели мы возьмемъ къ себ на верхъ. Мы отдаемъ на лто низъ подъ дачниковъ, а сами живемъ наверху въ мезонин, но стряпатъ себ кушанье будемъ у васъ. На верху нтъ печки. Такъ ужъ мы и сдаемъ, чтобы стряпать внизу на нашихъ дровахъ. Намъ немного надо: супъ, картофель.
— Что же это помщеніе стоитъ?
— Шестьдесятъ рублей, отвчала нмка.— Генералъ платилъ въ прошломъ году семьдесятъ пять, но теперь у него генеральша померла, онъ безъ жены и не хочетъ хать на дачу. Мы взяли осенью десять рублей въ задатокъ и теперь онъ говоритъ: ‘берите задатокъ, а я хать къ вамъ на дачу не могу’. Настоящій генералъ, штатсратъ.
— Какія же къ этой дач услуги? Будутъ намъ доставлять воду, колоть дрова?
— А это мой мужъ. Вы будете платить ему три рубля въ мсяцъ.
— Садикъ есть къ этому помщенію?
— У насъ у каждой дачи садикъ передъ окнами. Есть и палатка. Ежели вы хотите заплатить мужу рубль въ мсяцъ, онъ поставитъ вамъ хорошую палатку, гд можно обдать и чай пить.
— За воду три рубля въ мсяцъ и за палатку рубль — ужъ это, значитъ, четыре рубля, поморщился съемщикъ.
— Ежели вы хотите, чтобы была купальня на рк — вы дадите моему мужу еще рубль въ мсяцъ.
— Пять рублей въ мсяцъ… За четыре мсяца вдь это составитъ…
— Мы отдаемъ только съ 15-го мая по 15-е августа. Дольше дачникамъ жить нельзя, потому мы отдаемъ свои теплыя комнаты, а въ холодныхъ комнатахъ наверху намъ жить осенью уже холодно. Такъ и сдаемъ, чтобы до половины августа. Да осенью у насъ и никто не живетъ на дач. Вс дутъ прочь. Генералъ жилъ прошлый годъ только до 6-го августа. Осенью и не хорошо у насъ. Приходятъ солдаты и начинаютъ копать картофель. Мы сами думаемъ только про картофель и намъ некогда съ дачниками заниматься.
— Такъ шестьдесятъ рублей за дачу и пятнадцать рублей за три мсяца косвеннаго налога, разсчитывалъ съемщикъ и взглянулъ на жену.
— Ежели вы хотите на лодк кататься, мужъ дастъ вамъ лодку и это будетъ стоить рубль въ мсяцъ.
— Шестой рубль.
— Да, но за эти деньги вы можете каждый день кататься и рыбу удить. У насъ лодка новая.
— Барочная?
— Да, отъ барки.
— За уженье рыбы ужъ ничего не берете?
— Нтъ. Грибы въ лсу тоже даромъ. Вотъ ежели вы хотите на охоту ходить, то это стоитъ три рубля въ лто, но это ужъ не намъ, а нашему старост. У насъ земля не сдается охотникамъ, но кто хочетъ изъ дачниковъ стрлять — три рубля. Тутъ утки есть, зайцы есть. А такъ кто будетъ стрлять — штрафъ.
— Значитъ, за стрльбу тоже рубль — итого семь рублей въ мсяцъ. Еще за что-нибудь не берете ли?
— Мы на Іоганисъ, на Ивановъ день беремъ рубль отъ каждаго дачника, потому у насъ тутъ праздникъ, музыка, бочки со смолой зажигаемъ и всхъ дачниковъ въ гости на праздникъ зовемъ.
— Тоже въ мсяцъ рубль?
— Нтъ, одинъ разъ. Потомъ нашъ староста за дорогу рубль беретъ.
— То-есть какъ за дорогу?
— А чтобы дорогу чинить и песокъ посыпать, чтобы грязи не было.
— За право дышать вонью не берете ли? Вонъ у васъ какая вонь везд на улиц, сказалъ иронически съемщикъ.
— Нтъ, не беремъ, добродушно отвчала нмка.— Эта вонь у насъ только весной, а лтомъ вони нтъ. Въ Троицынъ день мы еще беремъ, за то, что наши дти изъ школы псни ноютъ. Хоральгезангъ… Но за это кто сколько хочетъ даетъ. Дачники тоже рубль даютъ.
— Однако, у васъ здсь налоговъ-то достаточно.
— За хоральгезангъ кто хочетъ… Это дтямъ на угощеніе.
— Дрова, молоко, яйца гд хотимъ можемъ покупать?
— Молоко и яйца у меня, а дрова мужъ…
— Но можемъ мы все-таки и въ другомъ мст ихъ купить?
— Зачмъ же вамъ ходить къ сосдямъ, ежели можете купить у насъ? Зачмъ же насъ обижать? Мы хозяева. Мы дачу сдаемъ для того, чтобы отъ дачниковъ пользоваться.
— Но ежели въ другомъ мст дрова и молоко будутъ лучше и дешевле?
Нмка улыбнулась и отвчала:
— Я ужъ не знаю какъ… Вы спросите мой мужъ. Я сейчасъ за нимъ пошлю. У насъ всегда дачники все берутъ.

XX.

— Везд одно и то же… сказала съемщица мужу по-французски.— Не стоило намъ и прізжать сюда въ колонію. Главное, что мн здсь не нравится, такъ это то, что хозяева будутъ на нашихъ дровахъ и станутъ стряпать у насъ въ кухн. Вдь это значитъ, что нмка будетъ поминутно у насъ въ глазахъ.
— Да и эти косвенные поборы за лодку, за купальню, за палатку и даже старост на общественныя нужды… прибавилъ съемщикъ.— Посмотримъ еще на другомъ двор и ежели тамъ такъ же, то подемъ обратно и кончимъ съ мелочнымъ лавочникомъ въ Капустин.
— Такъ какъ же: возьмете вы дачу-то? Тогда я пошлю за мужемъ и вы дадите ему задатокъ, проговорила нмка.
— Кроватей у васъ нтъ — вотъ что намъ неудобно, отнкивалась съемщица.— Ну, положимъ, дв дтскія кроватки мы привеземъ съ собой, а вдь насъ, кром того, четверо взрослыхъ.
— Кровати, барыня, мой мужъ вамъ сдлаетъ изъ досокъ. Мы и перины вамъ дадимъ, потому перинъ у насъ много, у насъ свои гуси и утки, но за кровати и перину рубль.
— Еще по рублю! воскликнулъ съемщикъ.— Вдь это, значитъ, за четыре кровати четыре рубля въ мсяцъ.
— Нтъ, четыре рубля въ лто. Это не дорого. Перины у насъ хорошія.
— Да вдь ужъ вы сдаете съ мебелью дачу, такъ должны и кровати дать.
— Кровати не мебель. У насъ перины хорошія.
— Ну васъ, съ вашими перинами! Мн перины даромъ не надо.
— Тогда мужъ возьметъ дешевле. Я сейчасъ пошлю за мужемъ.
— Нтъ, ужъ не посылайте, не надо.
Съемщики начали выходить изъ квартиры. Нмка провожала ихъ до воротъ.
— Вы, пожалуй, и въ садъ-то жильцовъ за деньги пускаете, сказалъ съемщикъ нмк, кивая на палисадничекъ около дома.
— Ахъ, нтъ, господинъ. Ежели вамъ палатку не надо, то за садъ мы не беремъ. Вы думаете насчетъ ягодъ и яблоковъ, такъ ягоды и яблони у насъ назади, на огород. Туда мы совсмъ не пускаемъ жильцовъ, потому что ягоды и яблоки продаемъ. И капусту продаемъ, и морковь продаемъ, и огурцы. Вотъ ежели вамъ понадобится, то купить у насъ всегда можно, когда поспетъ. Вамъ, господинъ, кажется дорого за дачу, такъ погодите, я пошлю за мужемъ. Можетъ быть, онъ и уступитъ.
Съемщики не останавливались и пошли по улиц.
— Хорошей дачи вы больше не найдете. У насъ въ колоніи все хорошее отдано. И наша дача была бы отдана, ежели бы госпожа генеральша у генерала не умерла, говорила имъ въ слдъ нмка.— У насъ, вообще, вс господа по нскольку лтъ подъ-рядъ живутъ. Узжаетъ съ дачи и на будущій годъ задатокъ оставляетъ. У насъ все больше нмцы изъ Петербурга живутъ.
Съемщики прошлись по всей деревн. Дани, дйствительно, были почти вс сняты. Что было не сдано — все это казалось имъ неудобно и, кром того, колонисты везд предъявляли требованія косвенныхъ налоговъ за лодку, за палатку, за купальню и т. п.
— Что, господинъ? Не сходитесь? спрашивалъ съемщиковъ дущій за ними слдомъ въ телжк мужикъ-возница.
— Нтъ, не подходитъ. Сейчасъ подемъ обратно въ Капустино и покончимъ съ мелочнымъ лавочникомъ.
— То-то, я думаю, съ русскими-то лучше. Вдь ужъ нмецъ — онъ все нмецъ и душа у него нмецкая.
— Одно достоинство у нихъ, это чистота образцовая. Этого ужъ отъ нихъ отнять нельзя, сказалъ съемщикъ, подсадилъ жену въ телжку, слъ самъ и сказалъ:— Позжай обратно.
Обратная дорога ничмъ особеннымъ не отличалась, только около желзнодорожной станціи встртили они того мужика, который утромъ возилъ ихъ въ Капустино и потребовалъ на половин дороги или двойную плату за проздъ или того, чтобъ они сходили среди грязи изъ телжки и шли пшкомъ. Мужикъ, завидя ихъ, принялся ругаться.
— Голь перекатная! Выжиги голоштанные, а не господа! слышалось съемщикамъ въ догонку.
По прізд въ Капустино, баба, у которой остановились съемщики, встртила ихъ съ распростертыми объятіями. Съемщицу она чуть не на рукахъ высадила изъ телжки.
— Обопритесь мн, барыня, въ плечи-то, обопритесь, а я васъ въ охапк на чистенькое мстечко и вынесу, говорила она.
— Не безпокойся, милая, не безпокойся. Я и такъ вылзу.
— Да чего тутъ безпокоиться! Вамъ вдь телжечка-то не съ привычки, по питерски-то вдь, поди, все на извозчичьей линейк здите. Вотъ такъ… Вотъ и сошли. А ужъ какъ я рада, что вы у насъ въ Капустин-то жить будете, такъ и сказать нельзя! продолжала она, узнавъ отъ съемщиковъ о ршеніи ихъ снять дачу у лавочника.— Очень ужъ вы мн, барыня-сударыня, сразу понравились. Да и баринъ-то вашъ такой мужчина основательный. Пожалуйте въ избу. У меня ужъ и курочка для вашей милости къ ужину сварена.
— Зачмъ же ты, матушка, напрасно безпокоилась? Мы ужъ сыты, по горло сыты. Съ насъ и давишней ды было достаточно.
— Ничего, сударыня, покушаете. Я и рачковъ вамъ сварила. Давеча ребятишки принесли раковъ изъ рчки, такъ вотъ я вамъ и спроворила. Я знаю, что господа любятъ эту животную кушать. А у насъ раки хорошіе.
— За водкой къ ракамъ прикажете сбгать? спрашивалъ мужъ бабы, слзая съ телги и сморкая лошадь, чтобы заставить ее фыркать.
— Да ужъ при ракахъ нужно выпить рюмку-другую. Принеси, отвчалъ съемщикъ.
— Ну, вотъ и отлично. Поднесете и мн стаканчикъ. Сегодня ужъ все равно не работать. Я, баринъ, и пивка парочку захвачу. Давно ужъ я пива-то не пилъ.
— Захвати, захвати.
— Прикажете и лавочника къ намъ позвать, чтобы вамъ покончить съ нимъ насчетъ дачи-то?
— Да, пожалуй.
— То-то, я думаю, что за пивомъ-то вы лучше съ нимъ сговоритесь. Онъ и съ цны вамъ малость спуститъ. Онъ ласковость, баринъ, любитъ, и ежели съ господами выпить, то очень это обожаетъ. Много онъ не пьетъ, а компанію развести любитъ. Я, баринъ, ужъ полдюжины пива-то захвачу. Что останется, то можно и обратно. Захватить полдюжины?
— Все равно. Пожалуй.
— Пряничковъ моимъ ребятишкамъ, сударыня-барыня, полфунтика можно взять? спрашивала въ свою очередь баба.
— Хорошо, хорошо.
— Левонтій! Такъ ты захвати и пряниковъ для ребятишекъ. Пусть ихъ за барынино здоровье погрызутъ. Да возьми лимонъ, чтобы господамъ съ пріятствомъ чаи пить. Пожалуйте, баринъ и барыня, разоблакайтесь, приглашала баба съемщиковъ.— Сейчасъ самоваръ подамъ. Самоваръ у меня уже готовъ и только крышечкой прикрытъ.
Смеркалось. На стол уже горла лампа, поставлены были тарелки, высился горшокъ съ вареной курицей, прикрытый полотенцемъ, чтобы не остылъ, лежалъ нарзанный ситникъ, а въ глиняной латочк навалены были грудой вареные раки.

XXI.

Вскор явился къ съемщикамъ мелочной лавочникъ. Явился онъ, снявъ передникъ и, какъ показалось съемщикамъ, нсколько прифрантившись и даже умасливъ главу свою елеемъ. Волосы какъ-то особенно были прилизаны на вискахъ. Войдя въ избу, онъ перекрестился на образа и обратился къ хозяйк съ упрекомъ:
— А ты что же это, Корневна, вздумала у меня постояльцевъ съ постоялаго двора отбивать? Вдь господа-то были-бы моими ночлежниками, ежели бы ты ихъ не сманила. И не стыдно это теб? Вдь я права плачу. А ты что платишь?
— Пошелъ! Похалъ! Здравствуйте! Вотъ ужъ подлинно, что китъ позавидовалъ плотичк, воскликнула баба.— Я у тебя ночлежниковъ отбиваю! Да вдь водка-то у тебя въ питейномъ куплена, пиво-то отъ тебя же, ситникъ тоже отъ тебя. Мало мы у тебя для господъ угощенья-то всякаго накупили!
— Шучу, шучу… А ты ужъ и за правду приняла, улыбнулся лавочникъ и, поклонившись съемщикамъ, сказалъ: — Хлбъ да соль, чай да сахаръ, господа!
— Милости просимъ компанію съ нами раздлить, пригласилъ съемщикъ.— Чайку, пивца не желаете ли? А то, можетъ быть, водочки?
— Отъ водки увольте, потому, безъ благовременія. Чай сейчасъ только пилъ, а вотъ пивца съ вашей милостью за компанію…
Лавочникъ придвинулъ къ столу стулъ и слъ.
— Ну, что жъ, скинте что-нибудь за наемъ дачи-то, да и сдавайте намъ, началъ съемщикъ.
— И радъ бы, ваша милость, скинуть, да проценты не выходятъ. Вдь кто строится подъ жильца, то тутъ такая вещь, чтобы проценты… Не изъ чего скидывать-то. И такъ ужъ я дешево выпросилъ.
— Ну, ужъ хоть пять рублей скиньте. Все хоть немножко на перездку намъ будетъ.
— Разв ужъ только заборомъ товара въ лавк покроете? опять улыбнулся мелочной лавочникъ и прибавилъ:— Ну, хорошо, извольте. Прикажите задаточекъ съ вашей милости получить. Росписку изъ лавки пришлю.
— Вотъ ужъ заборомъ товара прошу насъ не неволить, отвчалъ съемщикъ.— Что будетъ у васъ хорошо и недорого, мы и сами ради брать у васъ въ лавк, а ужъ что плохо, да гд дорожиться будете, то не прогнвайтесь.
— Торгуемъ на совсть. Будьте покойны. Да вотъ, спросите здшнихъ хозяевъ. Что они скажутъ супротивъ меня?
— Ну, ну, бываетъ тоже. Ужь не хвастайся, Савелій Прокофьичъ. Хлбъ подчасъ словно замазка.
— Милая, да что жъ мн драться съ пекаремъ-то, коли онъ зньки нальетъ да не пропечетъ его какъ слдуетъ! Мн самому обидно.
— Поди ты! Просто приказываешь для всу, чтобы не пропекалъ. А кофей зачмъ у тебя пополамъ съ жареннымъ горохомъ?
— Вотъ ужъ чай, сахаръ и кофе напередъ скажу, что буду изъ города привозить, сказалъ съемщикъ.
— Не стоитъ вамъ возжаться, сударь, стснитъ васъ все это, а что да чаю и кофею для вашей милости, то буду особенный вамъ привозить. Я самъ до чаю охотникъ и худого не допущу.
— Нтъ, нтъ. Этотъ товаръ я привыкъ ужъ брать въ одномъ мст.
— Надостъ, ваша милость, изъ города-то возить. Впрочемъ, какъ хотите: вольному воля. За шиворотъ тянуть не буду, а напередъ знаю, что безъ меня не обойдетесь.
— Палисадничекъ прошу мн къ дачк сдлать.
— Это все будетъ въ исправности. Палисадникъ, скамеечку… Зовите только гостей почаще, да угощайте ихъ получше. Вдь я и телятиной занимаюсь. Вотъ когда сговоритесь дачники насчетъ телятины, то можно и теленочка зарзать. Кому заднюю ногу, кому переднюю, кому потроха. Въ городъ же возимъ телятъ продавать, такъ, чмъ возить, лучше же у себя дома не подорожиться.
— Ахъ, да… Ледникъ-то вы дадите ли намъ? спохватилась съемщица.— Вдь ужъ безъ ледника нельзя.
— Есть ледничекъ. Отчего не дать, ежели за набивку заплатите. Сами по четыре рубля платили — ну, тоже и съ вашей милости.
— Ври больше, Прокофьичъ! За вино теб мужики ледники набивали.
— Милая, да вдь вино-то денегъ стоитъ. Я такъ и разсчитываю, что ледникъ мн въ четыре рубля обошелся.
— Нтъ, нтъ. За ледникъ мы ужъ ничего не заплатимъ. Ледникъ къ дач полагается, заговорила съемщица.
— Невозможно этому быть, сударыня. За ледникъ вс отдльно считаютъ, отвчалъ лавочникъ.
— Врешь. Наши мужики сдаютъ дачи и никто за ледникъ не считаетъ, перебила его баба.
— Позвольте… Да вдь у мужиковъ-то ледники снгомъ набиты, а у меня льдомъ. Ну, да ужъ чтобъ много не торговаться, за ледникъ зелененькую. Вдь ледники, сударыня, намъ самимъ по нашей торговой части нужны.
— Даромъ, даромъ ледникъ.
— Невозможно этому быть. Даромъ, конечно, мы позволимъ вашей чести вотъ ногу-то телятины положить, ежели она у насъ куплена, а чтобъ все лто даромъ ледникомъ пользоваться — это невозможно. Положьте три рублика.
— Не возьму дачу. Дача со службами сдается. Ледникъ, сарай для дровъ.
— У насъ самихъ сарая-то не бывало. Навседъ можно сдлать, а ужъ насчетъ сарая увольте, да и за ледникъ-то положьте хоть два рублика.
— Ни копйки.
— Тогда разойдемся. Будемъ ждать другого жильца. Ее-ей, сударыня, вдь набивка льдомъ намъ денегъ стоила. Вы ужъ изъ-за двухъ рублей не извольте спорить. Лучше я вотъ что… Лучше я за эти деньги велю вамъ вскопать грядку и маку посю, отлично макъ зацвтетъ.
— Ну, рубликъ я дамъ за ледникъ, сказалъ лавочнику съемщикъ.
— Не спущу, баринъ. Не хотите, такъ берите задатокъ назадъ. Два рубля и такъ цна не дорогая.
Пришлось согласиться. Лавочникъ ударилъ по рукамъ и запилъ пивомъ сдачу дачи.
Просидвъ съ полчаса, онъ удалился и вскор прислалъ съ сыномъ росписку въ полученіи задатка. Въ росписк былъ включенъ и ледникъ.
Съемщики, пространствовавъ цлый день, начали звать. Они жестоко устали и попросили покоя. Баба настлала имъ соломы на полу, покрыла простыней, дала подушки и удалилась, пожелавъ покойной ночи. Когда съемщики ложились спать, на часахъ пробило хриплымъ боемъ одиннадцать. Съ улицы доносилась пьяная псня разбредающихся изъ кабака по домамъ гулякъ, но усталость съемщиковъ была такъ велика, что она не помшала имъ тотчасъ же заснуть крпчайшимъ сномъ. Усталость и весенній воздухъ сдлали свое дло.

XXII.

На утро съемщики проснулись рано. На деревн горланили птухи, подъ окномъ кудахтали куры, за дощатой перегородкой копошились хозяева и не дали спать. Было всего только шесть часовъ утра. Заслыша, что съемщики уже поднялись, хозяйка заглянула къ нимъ въ комнату и сказала:
— Не заспалось вамъ на новомъ-то мст? Мы-то вдь рано встаемъ, а господа долго спятъ. Самоварчикъ прикажете?
— Да, да… Да поскорй бы намъ ухать. Хочется къ первому позду попасть. Вдь мы совсмъ не разсчитывали и ночевать-то здсь. Насъ дома ждутъ и недоумваютъ, что съ нами сталось. Вдь у насъ дти дома, заговорили они.
— Успете къ первому позду, въ лучшемъ вид успете. Какъ чайку напьетесь, да позавтракаете, мужъ живо заложитъ лошадь и отвезетъ васъ. Конечно, дорога теперь каторжная, но лошаденка-то у насъ бойкая.
Умывшись, съемщики сходили посмотрть на нанятую ими дачу. Узнавъ, что съемщики вскор узжаютъ и что на желзную дорогу повезетъ ихъ мужикъ, у котораго они остановились, лавочникъ почесалъ затылокъ и сказалъ:
— Какъ же это такъ?.. Вдь ужъ вы теперь мои дачники. Задатокъ дали. У меня лошади-то даромъ стоятъ. Мн вдь надо отъ васъ попользоваться.
— Нтъ, ужъ попрошу васъ и на будущее время не стснять насъ проздомъ, а предоставить намъ здить везд и всюду съ тмъ, съ кмъ мы захотимъ, возразилъ съемщикъ.
— Помилуйте, да вдь для этого и дачу строилъ, чтобъ отъ жильца пользоваться. А насчетъ цны не бойтесь. Мы дешевле мужиковъ будемъ брать, потому лтомъ лошадь все равно будетъ у меня здить каждое утро на желзную дорогу за товаромъ. Между отходомъ перваго утренняго позда и приходомъ всего полтора часа. Васъ лошадь свезетъ на поздъ, который отходитъ, а потомъ дождется того, который приходитъ. Еще лучше ей отдохнуть.
— Дешевле другихъ будете брать за проздъ, тогда съ удовольствіемъ будемъ здить.
— Дешевле-съ. Вдь лошади все равно порожнемъ нужно хать на желзную дорогу, а что полтора часа раньше выхать, что полтора часа поздне — намъ все единственно. Мы полтину серебра будемъ вашей милости каждый разъ ставить.
— А мужики, говорятъ, возятъ за сорокъ копекъ.
— Да ужъ это какой-нибудь ледащій мужиченко за сорокъ-то копекъ повезетъ. Ну, да ладно, будемъ и мы возить за сорокъ копекъ, только ужъ, пожалуйста, насъ не обижайте. Зачмъ съ хозяевами ссориться! Лучше съ хозяевами въ мир жить.
— Я не понимаю, какая же тутъ можетъ быть ссора!
— Не желаемъ свою выгоду въ чужія руки отдавать. Вдь для этого и дачи сдаютъ, чтобъ ужъ все отъ дачника… Нтъ, ужъ пожалуйста, давайте въ мир жить.
Съемщикъ взглянулъ на жену и покачалъ головой.
— Хорошо, хорошо, обратился онъ къ лавочнику.— Но ежели съ насъ за провозъ другіе будутъ брать дешевле сорока копекъ, то ужъ не прогнвайтесь.
Черезъ четверть часа съемщики сидли за самоваромъ. На стол стояла яичница, хоть они ея и не требовали.
— Господа хозяева! Надо съ вами разсчитаться за ночлегъ и все прочее, сказалъ съемщикъ.— Много ли съ насъ?
Вышли мужикъ и баба. Оба стали къ сторонк. Баба утирала передникомъ губы. Мужикъ поглаживалъ бороду. Оба молчали. Съемщикъ вынулъ бумажникъ.
— Такъ много ли съ насъ? повторилъ съемщикъ.— Считайте ужъ, чтобъ и отвезти насъ на желзную дорогу. Сколько?
— Да ужъ вамъ, сударыня, лучше знать. Вы — господа, отвчала баба.
— Сколько же однако?
— Что пожалуете, сказалъ мужикъ.— Вы ужъ насъ не обидите.
— Курица, дв яичницы, полсотни раковъ, три самовара, ночлегъ… считалъ съемщикъ.— За водку и пиво я уже отдалъ. Два прозда… Ну, три рубля.
— Что вы, сударь, помилуйте… улыбнулся мужикъ.
— Баринъ шутятъ, прибавила баба.— Они мн отдльно на фунтъ кофею общали дать.
— Такъ сколько же? Я не знаю, право… Ну, вотъ вамъ четыре рубля.
— Это, то-есть, вы безъ прозда считаете? спросилъ мужикъ.
— Какъ безъ прозда? За все четыре рубля. Вчера насъ въ колонію возилъ, вотъ и сегодня на станцію отвезешь.
— Что вы, помилуйте… Да вдь въ колонію по этой дорог туда и обратно меньше двухъ рублей и везти нельзя. Теперь рабочая пора. Ну, на станцію рубль.
— Что ты, что ты! Лавочникъ предлагаетъ за сорокъ копекъ меня на станцію возить.
— Такъ вдь то лавочникъ. У него все равно лошадь на желзную дорогу порожнемъ ходитъ. А меня вы отъ дла оторвали вчера. Да сегодня нужно полдня потерять.
Съемщики совсмъ смшались. Они посматривали другъ на друга и не знали что отвчать.
— Вся бда, разумется, въ томъ, что мы съ вами за все про все раньше не уговорились, сказалъ наконецъ съемщикъ.
— Да ужъ это кажиный человкъ долженъ самъ понимать, отвчалъ мужикъ.
— Ну, а я не знаю здшнихъ цнъ. Объясни мн, сколько же я вамъ долженъ!
Мужикъ подумалъ и началъ считать:
— За два прозда, чтобы ни вамъ обидно не было, ни мн — ну, два съ полтиной…
— Господи Боже мой! воскликнула съемщица.
— Рабочая пора теперь, барыня. Я полосу пахалъ. Лтомъ мы дешевле возимъ.
— Сколько же за курицу?
— Ну, рубликъ.
— Да вдь она шесть гривенъ въ Петербург стоитъ, а здсь деревня…
— То, барыня, въ Петербург. У насъ курица ноская. Вдь она яйца несла. Помилуйте, за что же я ее кормила-то всю зиму? подхватила баба.— Теперь, сами знаете, какая пора. Нешто весной крестьяне куръ ржутъ?
— Вдь это же безбожно рубль за курицу! пожималъ плечами съемщикъ.
— А дрова-то? А горшокъ-то околачивали? А баба-то около печки елозила? высчитывалъ мужикъ.— Ну, да ладно, восемь гривенъ. Два съ полтиной и восемь гривенъ — три тридцать. Яишенки дв — ну, рубликъ. Четыре тридцать. За раковъ полтинникъ положите. Четыре восемь гривенъ.
— За тридцать штукъ таракановъ, которыхъ вы называете раками, полтинникъ! возмущался съемщикъ.
— Да вдь въ Питер-то въ трактир, баринъ, дороже платите.
— Это чортъ знаетъ что такое! Разв можно сравнивать здшнее мсто съ петербургскимъ трактиромъ!
— Отчего же-съ? Тамъ, по крайности, торговля-то каждый день, а мы когда у себя господъ-то видимъ! Въ кои-то вки придется мужику заплатить, да еще хотите сквалыжничать! Сколько я насчиталъ? Четыре восемь гривенъ? Ну, три кринки молока, три самовара, хлбъ, ночлегъ… Давайте за все безпокойство семь рублей. На станцію на пар даже отвезу, закончилъ мужикъ.
— Да вдь это разбой. Вдь этого Европейская гостинница въ Петербург не возьметъ, а ужъ на что та дорогою считается, старался доказать съемщикъ.
— Меньше ужъ ни копйки взять нельзя.
— Меня-то, баринъ, не забудьте, напоминала баба.— Вы мн на фунтъ кофею съ цикоріемъ общались, да кром того вотъ ребятишкамъ. Двчонка моя за отцомъ на поле для васъ бгала.
— Что тутъ длать? спрашивалъ съемщикъ жену.
Та сидла раскраснвшаяся отъ волненія.
— Да дай имъ за все пять рублей, тогда ужъ это по царски будетъ, сказала она наконецъ.
— Не возьму, барыня, отрицательно покачалъ головой мужикъ.— Помилуйте, зачмъ же шильничать?
— Ну, вотъ теб шесть рублей — и иди и запрягай лошадь. Скорй вонъ отсюда. Нтъ, вы здсь умете драть.
Съемщикъ досталъ изъ бумажника дв трехрублевыя бумажки и положилъ ихъ на столъ. Мужикъ взялъ ихъ, свернулъ, положилъ въ жилетный’ карманъ и даже не сказалъ спасибо, а нахмурился и вышелъ изъ комнаты.
— Такъ запрягай же, пожалуйста, скорй, повторилъ съемщикъ мужику.
— Не поду я. Съ кмъ хотите, съ тмъ и позжайте, сухо отвчалъ тотъ изъ другой комнаты.— Намъ тоже даромъ не расчетъ возить.
— Вотъ это хорошо, вотъ это мило… Взять деньги, а потомъ…
— Не бралъ я съ васъ за отвозъ на станцію. Вы и такъ-то мн не доплатили.
— Пойдемъ къ лавочнику. Лавочникъ насъ свезетъ, говорила съемщица мужу и поднялась съ мста.
Съемщики одлись и стали уходить. Баба вертлась около.
— Меня-то, барыня, не забудьте… Вдь вы мн на кофей общали. Вдь я около вашей милости цлый день терлась. Въ три мста васъ водила. Дтей бросила.
— Мы за все заплатили съ излишкомъ, отрзалъ съемщикъ.
— Милый баринъ, да вдь мужъ мн не дастъ на кофей, ни копйки не дастъ.
Съемщики вышли на дворъ. Мужикъ стоялъ поодаль и курилъ трубку.
— А еще господа! А еще имъ, какъ путнымъ господамъ, двадцать пять штукъ раковъ въ телжку на гостинецъ положилъ! бормоталъ онъ.
Съемщики не отвчали и направились къ лавочнику. Баба шла сзади.

XXIII.

— Однако, какое же это будетъ здсь дешевое житье! Да здсь все втридорога. Здсь дороже, чмъ въ Петербург. Здсь за курицу пришлось восемь гривенъ заплатить, говорила съемщица мужу.— И это деревня, глушь, это лоно природы! Вотъ ты восторгался-то здшними мстами, радовался, что не увидишь ни докучливыхъ продавцовъ-разносчиковъ, ни парголовскихъ и другихъ пригородныхъ алчныхъ мужиковъ. Да здшніе мужики хуже всякихъ разносчиковъ, а парголовскій мужикъ передъ ними овца.
Съемщикъ молчалъ.
— Недоумваю, какъ мы здсь лто жить будемъ. Да тутъ на насъ цлый походъ лавочникъ и мужики предпримутъ, чтобъ ободрать насъ какъ липку, продолжала съемщица.
— Нтъ, сударыня, будьте покойны. Лтомъ мы куда дешевле за все беремъ. Вдь ужъ это такъ только, что вы у насъ остановились, утшала ее неотстававшая отъ нихъ баба.— А будете лтомъ постоянно у насъ брать и раковъ, и рыбу, какую мы наловимъ, и молоко, то мы не будемъ дорожиться.
— На грошъ мдный я у васъ никогда ничего не возьму!
— Да зачмъ же сердитъся-то? Вдь это все онъ, а я тутъ не при чемъ, я особь статья. Во мн вы не сомнвайтесь.
Лавочникъ стоялъ на крыльц своей лавки и, держа руки на груди за передникомъ, встрчалъ взоромъ съемщиковъ.
— Въ дорожку съ собой взять что-нибудь понадобилось? крикнулъ онъ имъ.— Пожалуйте… У насъ и ветчина есть, и колбаса угличская, и зельтерская вода съ лимонадъ-газесомъ.
— Ничего намъ не надо изъ вашей лавки, а будьте столь добры, велите запречь лошадь и свезите насъ на желзную дорогу, отвчалъ съемщикъ.
— А что же мужъ-то ейный? кивнулъ лавочникъ на бабу.— Вдь вы съ нимъ хотли хать.
— Нтъ, нтъ! Я съ алчными акулами и подлецами дла не имю.
— Вообразите, онъ заломилъ съ насъ рубль! прибавила съемщица.
— Да меньше, сударыня, за эту дорогу и взять нельзя мужику, проговорилъ лавочникъ.
— Вы же вдь общали возить наръ за сорокъ копекъ.
— Лтомъ будемъ возить, это точно, потому у насъ лошадь на станцію порожнемъ ходитъ, когда за товаромъ отправляется.
— Однако, можете же вы насъ и сейчасъ свезти на станцію. Вы вдь вызвались и даже обижались, что мы не беремъ у васъ лошади.
— Это врно-съ. Ужъ коли наши жильцы, то мы отъ нихъ и пользоваться должны.
— Такъ вотъ, пожалуйста, дайте намъ лошадь поскоре.
Лавочникъ вынулъ руки изъ-за передника, спряталъ ихъ за спину и сказалъ:
— Сегодня полтора рубля будетъ стоить. Работникъ прокатитъ съ бубенчикомъ.
— То-есть, какъ это полтора рубля? удивился съемщикъ.— Вдь вы же предлагали за сорокъ копекъ.
— Лтомъ, лтомъ, когда лошади по пути будетъ.
— Прикажите, баринъ, мужу-то моему пріхать. Я сбгаю и уговорю его. Онъ за рубликъ васъ въ лучшемъ вид предоставитъ, начала баба.
— Теперь ежели еще мн твой мужъ рубль дастъ, чтобы я съ нимъ халъ, и то я не поду, отвчалъ съемщикъ.
— Экіе вы какіе сердитые, сударь! Да что онъ сдлалъ-то вамъ такое особенное? Кажется, ужъ старались, хлопотали, хлопотали около васъ.
— Что онъ сдлалъ? Ты хочешь знать, что онъ сдлалъ? Я ему отдалъ деньги за отвозъ насъ на станцію, а онъ взялъ деньги и отказался насъ везти
— Мы не считаемъ, баринъ, что вы намъ за отвозъ васъ на станцію деньги отдали. Помилуйте, откуда же?.. По расчету не выходитъ. Вы отдали только шесть рублей. Вы даже и мн-то общанныхъ на кофей не дали.
— Господинъ хозяинъ! Запрягайте, пожалуйста, для насъ лошадь и везите насъ скорй на станцію, обратился съемщикъ къ лавочнику.
— На полтора рубля согласны-съ?
— Чортъ васъ дери! Грабьте! Запрягайте!
— Зачмъ же сердиться-то? Никакого тутъ грабежа нтъ, дло полюбовное. Хочешь — дешь, не хочешь — не дешь, проговорилъ лавочникъ и, обернувшись къ дверямъ лавки, крикнулъ:— Силантій! Запрягай гндого въ тарантасъ! Дачниковъ на станцію повезешь. Пожалуйте, ваша милость, въ лавку на скамеечку приссть. Лошадь черезъ десять минутъ будетъ готова, отнесся онъ къ съемщикамъ.
— Не требуется. Намъ и здсь хорошо, пробормоталъ съемщикъ, отвернувшись отъ лавочника и переминаясь съ ноги на ногу на дощечк, положенной черезъ грязь.
— Ну, барыня пускай зайдетъ. Гд же имъ тутъ посреди грязи-то?.. У насъ въ лавк чисто. Можетъ быть, он кстати и гостинчику какого ни на есть купятъ у насъ для своихъ дтишекъ. Вдь дти любятъ гостинцы. Леденцы есть, мармеладъ.
Съемщики не отвчали. Баба стояла около нихъ и опять приступила къ нимъ.
— Сударыня, да неужто вы мн на кофей-то не дадите? Сударь, да неужто же вы отжилите общанное? Вдь такъ господа, ей-ей, не длаютъ.
— Базиль! Кинь ты ей Бога ради полтинникъ и пусть она провалится! раздраженно сказала съемщица мужу.
Тотъ съ сердцемъ сунулъ баб въ руку мелочь и крикнулъ:
— Бери и провались куда-нибудь, чтобъ я тебя не видлъ.
— Ну, спасибо, спасибо, заговорила баба, улыбаясь, и прибавила:— а только и сердитесь же вы! Зачмъ такъ сердиться! Ну, прощайте. А къ теб я, Савелій Прокофьевичъ, ужъ ужо вечеркомъ за халтурой приду, обратилась она къ лавочнику.— Вонъ баринъ-то ужъ очень сердится.
— За халтурой! Какъ вы эту самую халтуру очень ужъ чудесно любите! проворчалъ лавочникъ.
— Да вдь самъ же общалъ, что кто теб дачника подсдобитъ, тому халтура будетъ,— вотъ я и подсдобила.
— Послушай, баба! Скроешься ты съ нашихъ глазъ или не скроешься? крикнулъ съемщикъ.
— Иду, иду, баринъ. Благодарю покорно. Вотъ видите, я такъ не сердитая.
Баба зашагала по дощечк черезъ грязь и вскор скрылась за угломъ.
Минутъ черезъ десять со двора мелочного лавочника выхалъ тарантасъ. На козлахъ сидлъ работникъ. Лавочникъ самъ усаживалъ съемщиковъ въ тарантасъ и сказалъ работнику:
— Полтора рубля съ нихъ на станціи получишь. Ну-съ, счастливаго пути. Жалуйте къ намъ поскоре совсмъ. Полагаю, что изъ-за товара ссориться не будемъ, обратился онъ къ съемщикамъ.— Трогай, Силантій!
Лошадь потащила тарантасъ по грязи.
— Ну, слава Богу, выбираемся изъ этого поганаго гнзда, сказалъ съемщикъ.
— А вдь въ этомъ поганомъ гнзд все лто прожить придется, со вздохомъ отвчала съемщица.
— Да ужъ я теперь такъ разсуждаю, что не наплевать ли намъ на нашъ задатокъ, данный за дачу, и чтобъ ужъ сюда ни ногой…
Съемщица помолчала и потомъ пробормотала:
— А вотъ дома объ этомъ потолкуемъ.
Лейкин Николай Александрович
Прочитали? Поделиться с друзьями:

Читайте также:

  1. В деревенской лавке, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
  2. Питерский гость, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
  3. Леший, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
  4. Выдра, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
  5. В деревне, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
  6. Около торговца-ходебщика, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
  7. На грибной охоте, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
  8. При отъезде, Лейкин Николай Александрович, Год: 1893
Электронная библиотека