С. Р. Минцловъ.
С. Р. Минцловъ.
НА КРЕСТАХЪ
НА КРЕСТАХЪ
ИСТОРИЧЕСКАЯ ПОВСТЬ.
ГЛАВА I.
ГЛАВА I.
ГЛАВА II.
ГЛАВА II.
ГЛАВА III.
ГЛАВА III.
На крестах, Минцлов Сергей Рудольфович, Год: 1906
Время на прочтение: 16 минут(ы)
Послдній тринадцатый мсяцъ 1381 года {Мартъ 1382 г. Годъ у Литовцевъ начинался съ апрля,— Голубинаго мсяца,— и раздлялся на 13 лунныхъ мсяцевъ, каждый мсяцъ имлъ ровно 4 недли.} выдался удивительно теплый. Еще въ начал его солнце согнало снгъ съ полей, и рки и озера Литвы вспухли и готовились вскрыться. Синій какъ небо ледъ на нихъ потрескался, снгъ лежалъ только въ глубокихъ оврагахъ, да въ дебряхъ лсовъ.
Былъ полдень. На краю дороги, только что выбжавшей изъ обнаженнаго дубоваго лса въ поле, сидлъ на песчаномъ бугр широкоплечій человкъ, одтый въ тулупъ и лацти.
Около него лежала палка и блая войлочная шапка — колпакъ. Изъ за спины торчали рога канклиса — струннаго инструмента въ род небольшой арфы. Русая голова сидвшаго была понурена, руки лежали на колняхъ. Не то думалъ онъ какую то думу, не то безсознательно прислушивался къ говору ручейка, весело журчавшаго вдоль дороги.
Солнце црипекало порядочно.
Далекая перекличка тянувшихъ но поднебесью гусиныхъ и лебединыхъ стай иногда заставляла сидвшаго подымать кверху лицо и тогда можно было видть, что онъ слпъ: вмсто глазъ солнце освщало пустыя впадины со слдами давнихъ, но страшныхъ обжоговъ на лбу и щекахъ. Вдругъ слпецъ насторожился и повернулся къ лсу: оттуда, почудилось ему, донеслись отдаленные голоса,
Чуткое ухо не обмануло его: на опушк скоро показалось двое людей въ странныхъ, по тмъ мстамъ, монашескихъ одяніяхъ: на обоихъ были свтло-срыя рясы съ капюшонами, надтыми на головы, поясами неизвстнымъ служили веревки. Одинъ изъ монаховъ — средняго роста, некрасивый, но съ удивительно яснымъ взглядомъ карихъ глазъ, имлъ на ногахъ грубые кожаные башмаки, другой, боле пожилой, высокій и сухощавый блондинъ съ сильно развитыми плечами, шелъ босикомъ. Что-то суровое и непреклонное было написано на правильномъ, однми прямыми линіями очерченномъ лиц и въ срыхъ глазахъ его.
— День добрый!— на чистомъ литовскомъ язык сказалъ первый изъ нихъ, поравнявшись съ сидвшимъ.
Напряженное выраженіе, появившееся было на лиц слпца, при звукахъ родной рчи изгладилось.
— Спасибо…— отвтилъ онъ.— И вамъ счастливый путь. Васъ вдь двое?
Монахи свернули съ дороги и подошли къ нему.
— Ты слпъ?— спросилъ опять молодой, съ участіемъ въ голос. Видъ страшныхъ шрамовъ заставилъ передернуться углы губъ его.
— Какъ это случилось съ тобой?
— На угли лицомъ упалъ…— отвтилъ слпой:— въ бою съ нмцами.
— И давно это было?
— Семь зимъ прошло…
Высокій монахъ слъ неподалеку отъ разговаривавшихъ, товарищъ послдовалъ его примру и помстился рядомъ со слпымъ.
— Да! Много горя на свт,— сказалъ молодой монахъ.— Сколько несчастій приносятъ эти вчныя войны!— А что, далеко еще до Вильно?— добавилъ онъ помолчавъ.
— Нтъ: версты четыре всего. Отсюда Турья гора съ замкомъ Гедимина должна быть видна.
Монахъ прикрылъ ладонью глаза, защищая ихъ отъ солнца, и посмотрлъ впередъ.
За мягкими извилинами холмовъ вдали неясно рисовались очертанія темной, высокой горы, увнчанной какими то срыми, неровно подымавшимися другъ надъ другомъ пятнами. То были стны и башни замка, опоясывавшія вершину горы.
— Да, вижу…— проговорилъ монахъ.— Но какъ же ты ходишь такъ далеко одинъ?
— Привыкъ.— Былъ у меня мальчикъ поводырь, да ушелъ: соскучился. Я вдь уже шесть зимъ по этой дорожк хожу!
Монахъ оглянулся, ища глазами жилье, но только вковые дубы безмолвной стной вставали за спиной его.
Слпой какъ бы угадалъ мысль собесдника.
— Селенья здсь нтъ .— проговорилъ онъ,— Священная роща это.
Высокій монахъ, прямой, какъ отвсная скала, пошевельнулъ слегка плечами и съ презрительнымъ выраженіемъ на лиц обвелъ лсъ глазами.
Товарищъ его нсколько секундъ молча глядлъ на неохватныя и для пяти человкъ стволы деревьевъ.
— Что же ромове {Литовское капище.} здсь, молиться ты сюда ходишь? спросилъ онъ, внимательно изучая лицо слпого.
Слпой покачалъ головою.
— Нтъ…— Съ тхъ поръ, какъ пришла къ намъ проклятая нмецкая вра — запустли ромове.
Глаза высокаго монаха вспыхнули отъ негодованія какъ клинокъ, на который глянуло солнце. Онъ открылъ ротъ, чтобы крикнуть на дерзкаго язычника, но товарищъ его поднялъ руку: высокій не издалъ ни звука и только вперилъ сверкающіе глаза свои на слпого.
— Ты бранишь ее, а знаешь ли ты ее?— мягко спросилъ молодой монахъ.
— Нтъ!— возбужденно сказалъ слпой.— И знать не хочу!— Я знаю, что она сожгла домъ и семью у меня, знаю, что изъ за нея я брожу теперь одинъ на земл, ненужный никому, безглазый. Нмцы избиваютъ и жгутъ Литву, потому что такъ велитъ ихъ вра. Ихъ криве-кривейто {Первосвященникъ.}, каждый годъ шлетъ на насъ тысячи тысячъ нмцевъ, чтобъ уничтожать насъ: мы хуже собакъ въ глазахъ ихъ! Но собаки — они!— О, Перкунасъ!— страстно воскликнулъ слпой, всплеснувъ руками: услышь мольбу нашу — истреби это племя и вру ихъ!
— Въ злыхъ длахъ виноваты только люди,— возразилъ молодой монахъ,— о вр не говори такъ. Ни Перкунасъ, ни Богъ нмцевъ не желаютъ людямъ зла.
— Перкунасъ — да, но разв онъ и Богъ нмцевъ одно и то же?
— Если хочешь — да.
— Нашъ свтлый Богъ, Богъ огня и жизни?!— продолжалъ слпой съ возростающимъ возбужденіемъ и негодованіемъ.— Онъ то же, что Богъ, заливающій кровью и пожарами страну нашу? Богъ убійцъ, кормящій своимъ тломъ нмцевъ? Да литвинъ ли ты?! Кто ты такой?
— Я братъ твой,— отвтилъ монахъ.— Ты не знаешь вры нмцевъ, а я знаю ее. Ихъ Богъ веллъ имъ любить людей какъ самихъ себя, но многіе забыли это. Ихъ Богъ не мститъ, а прощаетъ. Онъ покоряетъ народы не мечемъ и огнемъ, а любовью, и если иначе поступаютъ люди, то поступаютъ такъ сами отъ себя, а не по его приказу.
Слпой напряженно слушалъ.
— Не мститъ…— повторилъ онъ.— Живой не можетъ не мстить.— Такой богъ выдумка.
— Онъ есть и идетъ сюда.
— Идетъ?!
— Да.— Разв ты не чувствуешь этого? Ромове пустютъ оттого, что онъ близко. Уже воздвигаются кое-гд настоящія жилища его: костелы. Имя его — Спаситель.
Слпой опустилъ голову.
— Имя это я слышалъ уже…— проговорилъ, черезъ нкоторое время, онъ.— Я этого Бога не знаю. Но знаю, что дыханіе смерти идетъ впереди его. Смотри — онъ схватилъ за руку сидвшаго рядомъ монаха и потрясъ ее: здсь были жрецы и храмъ, на празднества тысячи людей приходило сюда, а теперь нмые камни тамъ только! Зрячіе не видятъ, а я чувствую, что умираетъ Литва.
— Умираетъ старая вра ея, ты хочешь сказать?
— Вра — душа Литвы. Она уходитъ съ земли. Лсъ этотъ стоитъ, какъ прежде, но онъ уже не тотъ, и говоръ его не тотъ, и люди не т. Умираетъ Литва.
— Возрождается!— выразительно сказалъ монахъ.— Земля замирала на зиму, теперь весна и она просыпается. Слышишь, журчатъ уже ручейки? То-же и съ Литвою.
— Журчатъ ручьи и крови, и слезъ — иныхъ я не слышу!..— произнесъ слпецъ и хотлъ добавить еще что-то, но остановился и сталъ прислушиваться.
Монахъ невольно оглянулся и увидалъ вызжавшихъ изъ лса всадниковъ. Впереди на косматомъ буланомъ коньк быстрою рысью халъ какой-то сутуловатый, широкоплечій человкъ въ сромъ кафтан и такомъ же остроконечномъ, войлочномъ колпак на голов: на груди у него поблескивала толстая золотая цпь, служившая отличительнымъ знакомъ лицъ высокаго рода. Всадники вс были вооружены копьями и луками, на бокахъ у нкоторыхъ позвякивали сабли, у большинства вмсто нихъ висли дубины съ толстыми комлями на нижнихъ концахъ.
Отрядъ состоялъ человкъ изъ трехсотъ.
хавшій впереди поравнялся съ сидвшими и затянулъ повода. Маленькіе глаза его, мрачно выглядывавшіе изъ глубины черепа, съ презрніемъ скользнули по монахамъ и остановились на лиц слпого.
— День добрый!— произнесъ молодой монахъ.
Всадникъ не отвтилъ на привтствіе даже кивкомъ головы.
— Здравствуй, Любартъ!— произнесъ онъ звучнымъ голосомъ.
Слпой торопливо поднялся на ноги…
— Живи, кунигасъ! {Князь.} Низко кланяюсь теб!..— отвтилъ онъ, коснувшись земли рукою.
— Бродишь еще?— продолжалъ названный кунигасомъ,— Поешь?
— Пою. А что же длать мн больше? На что я гожусь еще?— горечь прозвучала въ отвт слпого.
— Псня — даръ боговъ!— сказалъ кунигасъ, сдерживая не стоявшаго на мст коня своего.— Мы мечами защищаемъ родину, ты одушевляешь насъ пснями. Одно дло стоитъ другого.
Всадники окружили сидвшихъ со всхъ сторонъ и внимательно слушали разговоръ. Кони фыркали и рыли песокъ копытами. Воздухъ наполнился запахомъ ихъ пота.
— Нтъ у меня псенъ теперь…— отозвался слпой:— душа не лежитъ…— пть ничего!
— А что Кейстутъ въ Вильно?— спросилъ кунигасъ, перемняя разговоръ.
— Нтъ, давно ушелъ. Теперь на Руси онъ.
— Ну, прощай… увидимся въ Вильно!— кунигасъ сталъ поворачивать коня.— Только зачмъ ты съ этой дрянью водишься?— добавилъ онъ, кинувъ косой взглядъ на монаховъ: добра отъ нихъ не будетъ!
— Съ какой дрянью?— съ удивленіемъ спросилъ слпой, но кунигасъ уже скакалъ далеко по дорог, вмсто отвта кругомъ раздался топотъ копытъ да бряцанье оружія.
— Кто вы такіе?— сурово сказалъ слпой, когда все утихло. Онъ выпрямился во весь богатырскій ростъ и обращалъ то въ ту, то въ другую сторону лицо свое.
Отрядъ уже былъ далеко.
— Мы — монахи,— отозвался молодой.
— Что такое монахи?
— Божьи слуги.
— Вы христіане?
— Да.
Слпой отступилъ назадъ и чуть не упалъ черезъ бугоръ.
— Уходите!— проговорилъ онъ, махая рукой.— Уходите! Я не хочу васъ знать!
— Да, намъ время итти!— мягко сказалъ молодой, взглянувъ на солнце.— Но мои слова о Бог останутся съ тобой и ты подумай о нихъ. Когда увидимся, побесдуемъ снова.
— Уходите!— повторилъ, все отступая, слпой. Лицо его обезобразилось еще больше отъ отвращенія.
— Не сердись на насъ: мы не сдлали ничего худого. Будь здоровъ!
Оба монаха направились къ городу. Молодой нсколько разъ оборачивался и видлъ, что слпой стоитъ какъ изваяніе и, наклонивъ ухо, прислушивается къ удалявшимся шагамъ ихъ.
— Надо было разнести его, Францискъ!— негодующе проговорилъ, наконецъ, высокій монахъ,— Громъ нуженъ, чтобы заставить поврить этихъ людей!
— Разв на самого себя ты кричишь, братъ Мартинъ?— тихо возразилъ Францискъ.— Спаситель завщалъ относиться къ ближнему какъ къ самому себ.
Высокій молча шагалъ около товарища.
Дня черезъ два, въ ясный и тихій вечеръ, на верхней открытой площадк главной башни Тройскаго замка сидли закутанныя въ собольи накидки дв женщины.
Одна — съ легкою просдью въ каштановыхъ волосахъ и съ выразительнымъ, умнымъ лицомъ,— сидла на рзномъ деревянномъ кресл и глядла на вечеревшую блдно-лиловую даль. Рядомъ, облокотясь на ручку кресла, помщалась молодая блокурая женщина. Солнце только что опустилось за лсистую гору, закрывавшую западъ, и словно раскаленный, громадный горнъ дышалъ изъ-за нея пламенемъ на блдное, ушедшее еще выше небо.
Внизу виднлся дворъ и зубцы каменныхъ стнъ, ограждавшихъ его. Къ югу, востоку и западу отъ замка разстилалась ровная какъ скатерть снжная гладь, за которой вставала цпь холмовъ и безконечные вковые лса. Опытный глазъ сейчасъ опредлилъ бы, что замокъ стоитъ на остров, среди огромнаго озера, въ этомъ его убдилъ бы еще и мостъ, тянувшійся на каменныхъ быкахъ къ башн на сверномъ берегу, отдлявшемуся отъ острова только узкою полосой льда. Пылавшій западъ меркъ и окрашивался блдно-малиновымъ цвтомъ. Вечеръ гасъ, лиловыя тни ложились на заозерье и сгущались все больше и больше, превращая берега и лса на нихъ въ угольную кайму.
Вдали за озеромъ, высоко на блдномъ неб кружились какія-то черныя точки.
— А помнишь, Оллита, какъ ты прискакала сюда со своимъ Альбрехтомъ?— спросила, посл нкотораго молчанія, пожилая женщина.
Сидвшая на скамь, вмсто отвта, склонилась еще ниже и долгимъ, крпкимъ поцлуемъ прижалась къ рук ея. Пожилая съ легкой улыбкой погладила ее по румяной щек другой рукой, блой и выхоленной, и какъ бы закованной у кисти въ тяжелый и широкій золотой браслетъ.
— Очень хотлось Полангенскимъ игрецамъ съ кунигасомъ добыть тебя обратно!— продолжала она, отведя куда-то въ даль голубые глаза свои.— Ровно 25 лтъ тому назадъ и я, какъ ты, примчалась сюда съ Кейстутомъ по той же дорог… Славное было время!
— Славное, княгиня? Чмъ же?— спросила, выпрямляясь, Оллита.— Нтъ, мн жутко было!— добавила она, закрывая лицо руками.— Если-бъ поймали насъ — Альбрехта сожгли бы, а меня закопали-бъ живою въ землю, какъ бглую вайделотку (жрицу)!
— Ты и теперь еще боишься жрецовъ?
— Нтъ…— увренно отвтила Оллита.— Это не боязнь, но мн непріятно встрчаться съ ними: они косятся на меня за то, что ты и князь добры ко мн.
— Въ Трокахъ я госпожа,— выразительно произнесла княгиня.— Здсь даже коситься на тебя могутъ только тайкомъ! Посмотри, какая стая воронъ!— перемнивъ тонъ, быстро добавила она.
Оллита взглянула на небо и увидала надъ горизонтомъ какую-то движущуюся черную сть. Черныя точки въ ней быстро увеличивались, скоро можно стало различить птицъ, густой стаей летвшихъ къ Трокамъ. Надъ противоположнымъ берегомъ стая закружилась, какъ снгъ въ метель, и съ крикомъ, долетвшимъ до замка, разсыпалась надъ лсомъ.
— Не къ добру это…— проговорила княгиня.— Все за послднее время нехорошо…
— Княгиня опять гадала?
— Да…
— Чего же боится княгиня?— помолчавъ, тише спросила Оллита.
— Боюсь?— особая надменная нотка прозвучала въ вопрос княгини.— Я этого слова не знаю. Жду чего-то худого… оттуда, откуда летли вороны,— добавила она, кивнувъ головой на заозерье.
— Отъ князя Ягайлы?
— Да. Великій князь слишкомъ доврчивъ. Нужно было уничтожить злого щенка, а не отпускать на волю. Попомни слова мои: быть худу Литв отъ Ягайлы!
— Онъ же не великій князь и не можетъ стать имъ!— увренно возразила Оллита:— вдь отъ князя Кейстута корона Литвы перейдетъ къ Витовту, сыну княгини!
Княгиня молчала. Лицо ея немного поблднло, глаза какъ бы углубились и сдлались сосредоточеннй: видно было, что въ ней поднялась какая-то внутренняя борьба отъ словъ Оллиты.
— Будущее въ рукахъ Прауримы! {Литовская богиня.}, она только намеками говоритъ о немъ людямъ — проговорила она черезъ нкоторое время:— Ягайло обошелъ Витовта своей мнимой дружбой, и тотъ вритъ ему больше, чмъ намъ.
Уже стемнло совершенно. На неб начали загораться звзды.
Княгиня плотнй закаталась въ свою мховую накидку и поднялась съ кресла. За ней встала и Оллита.
— Пора теб домой,— проговорила первая.— Передай привтъ отъ меня твоему больному и скажи, что надюсь скоро увидть его въ замк. Есть ли у тебя еще травы для него?
— Есть пока. А княгиня разв не пойдетъ внизъ?
— Нтъ… посмотрю еще на звзды…
Оллита поцловала руку княгини и, нагнувшись, вошла въ крытый сверху ходъ въ одномъ изъ зубцовъ стны и осторожно стала спускаться въ темнот по широкой, огражденной перилами лстниц. Скоро она очутилась въ помщеніи верхняго яруса. Со всхъ четырехъ стнъ тускло глянули узкія стрльчатыя бойницы, противъ каждой на низкихъ станкахъ безъ колесъ стояли пушки, возл нихъ высились пирамиды каменныхъ ядеръ. Оллита миновала еще два такихъ же безмолвно темныхъ яруса и по винтообразной лстниц сошла въ просторный, вымощенный каменными плитами залъ.
Изъ ряда продолговатыхъ, наполненныхъ масломъ лампъ, подвшенныхъ на трехъ цпяхъ къ концамъ желзныхъ прутовъ, вбитыхъ въ стну, горла только одна.
Толстый фитиль ея, укрпленный на деревянномъ поплавк, коптилъ и давалъ тусклый свтъ, освщавшій только ближайшую къ лстниц часть залы, остальная смутными очертаніями проступала изъ полутьмы, висвшей въ отдаленномъ конц и подъ высокими сводами.
Звуки легкихъ шаговъ Оллиты пробудили эхо. Какая-то тнь отдлилась отъ стны и направилась къ Оллит.
— Это ты, Омуличъ?— спросила, она останавливаясь.
— Я, боярыня,— отвтилъ спрошенный. Свтъ лампы легъ на мгновеніе на лицо его. Губастое и широкое, окаймленное изъ подъ шеи свтло-рыжей бородкой, оно производило впечатлніе простоватаго.
— Княгиня еще не идетъ?
— Нтъ, она наверху осталась. А что, можетъ есть новости отъ князя Кейстута?— оживившись, добавила Оллита, ожидая услыхать что-либо и о муж.
Омуличъ отрицательно качнулъ головою.
— Нтъ, всти не оттуда, боярыня: изъ Вильно стремянный княжича Витовта сейчасъ пригналъ.
— Что тамъ?— вся охваченная какимъ-то щемящимъ предчувствіемъ спросила Оллита.
— Ягайло ночью захватилъ Вильно. Княжичъ едва усплъ ускакать изъ города.
Оллита всплеснула руками и молча остановила взглядъ на любимомъ слуг князя Кейстута.
— Надо доложить княгин: и намъ скоро гостей ждать надо.
— Сейчасъ, сейчасъ!— проговорила Оллита и бросилась къ углубленью въ стн, гд находилась лстница.
Шаги ея спшно и легко простучали нсколько разъ, наполнивъ опять смутными отголосками залъ, и стихли.
Омуличъ остался одинъ и, подойдя къ ламп, поднялся на носки и поправилъ фитиль. Теперь можно было лучше разглядть этого плотно скроеннаго, низкорослаго человка, лицо его оказывалось далеко не такимъ простоватымъ, какъ говорило первое впечатлніе: изъ подъ низкаго лба зорко глядли маленькіе, свтившіеся умомъ глаза, курчавые, красные его волосы, свисая со лба, какъ шапкой покрывали всю голову.
Минутъ черезъ пять княгиня, въ сопровожденіи Оллиты, сошла въ залъ.
— Вильно взято?— коротко спросила она, завидвъ Омулича.
Красивое, нсколько сухое лицо княгини было слегка блдно, но ледяное спокойствіе лежало на немъ.— Позови стремяннаго.
Омуличъ повернулъ голову и слегка свистнулъ.
На этотъ зовъ, замнявшій въ т времена наши звонки, въ конц зала раздалось откашливанье, показался какой-то человкъ въ сромъ кафтан, съ растеряннымъ выраженіемъ на потномъ еще лиц, съ прилипшими ко лоу всклокоченными и мокрыми волосами, подойдя, онъ низко поклонился княгин, висвшая у пояса его широкая сабля звякнула.
— Витень?— спросила она, вглядываясь въ него.
— Я, милостивая госпожа,— нсколько хрипло отвтилъ тотъ.
— Говори. Почему не оборонялись вы?
— Сонныхъ захватили!— отвтилъ стремянный.— Какъ съ пожара, кто въ чемъ былъ, пришлось бжать! Вчера и слыхомъ не слыхать ничего было въ город, а ночью вдругъ нагрянули… добро бы одни Ягайловы люди, а и нмецкій отрядъ съ нимъ былъ.
Губы княгини сжались.
— Дождались? Пропировали Вильно? Вмсто того, чтобы слдить за Ягайлой, уши поразвсили вслдъ за княземъ? Безъ боя сдали верхній и нижній замки?
— Матушка княгиня! — воскликнулъ Витень:— да вдь миръ теперь, Ягайло дары присылалъ княжичу! Нашъ грхъ, что говорить! Тихо подобрались проклятые, и не услыхалъ никто. Перескли стражу… Стали мы выбгать на шумъ, да вдь вразбродъ драться пришлось: много во двор народа легло. Мы съ княжичемъ въ ровъ со стны спустились. Меня онъ къ теб послалъ упредить, а самъ въ Гродно войско сбирать поскакалъ.
Княгиня обвела взглядомъ фигуру стремяннаго.
— Ступай,— презрительно проговорила она.
Витень низко поклонился, коснувшись рукой пола, повернулся и скрылся въ темнот.
— Григорій,— сказала княгиня, выждавъ когда стихли тяжелые шаги гонца.
Омуличъ, стоявшій поодаль, приблизился.
— Не сегодня, завтра нагрянутъ и къ намъ. Троки должны ихъ встртить не такъ, какъ Вильно.
— Будь спокойна, госпожа,— отозвался Омуличъ.— Ворота закрыты и стража везд на мстахъ. Сейчасъ подетъ дозоръ по дорог въ Вильно.
— Зерна, главное, надо успть перевезти изъ Трокъ побольше. Скота пригони. А ты немедля перебирайся въ замокъ,— добавила княгиня, обращаясь къ Оллит.— Григорій, дай ей людей, чтобъ помогли перенести рыцаря Рудольфа и вс вещи. и пусть надежные люди изъ города идутъ сюда же. Я выйду на дворъ сейчасъ.
Княгиня удалилась во внутренніе покои, Омуличъ и встревоженная Оллита быстро направились къ выходу.
Недавно еще безмолвно-пустынный, тонувшій во мрак, дворъ сталъ неузнаваемъ. Всюду двигались огни факеловъ, при колеблющемся красноватомъ свт ихъ кипла дятельность: на стны носили оружіе, камни, раздавался говоръ и стукъ дерева и желза, у входовъ въ угловыя башни складывали костры и ставили треноги съ цпями и огромными котлами на нихъ со смолой и водой, замокъ приготовлялся къ осад.
Человкъ около ста, съ саблями, направились вслдъ за Оллитой къ воротамъ.
Омуличъ крикнулъ страж, стоявшей на башн, чтобъ опустили мостъ, загрохотали толстыя цпи и часть моста, укрпленная на желзной оси у подножія башни и стоявшая стоймя, закрывая въздъ, стала медленно опускаться.
Мостъ тянулся, впереди темный и узкій. Въ конц его чернымъ силуэтомъ рисовалась на неб передовая башня.
Двое людей вступили на мостъ, освщая путь факелами, за ними двинулись остальные.
Съ предмостной башни завидли шествіе и въ бойницахъ показались копья и люди. Факелы слабо озаряли бритыя лица ихъ, тускло засвтились желзные высокіе русскіе шлемы и оплечья желзныхъ кольчугъ {Рубахи изъ желзныхъ мелкихъ колецъ.}…
— Отворяй ворота!— крикнулъ одинъ изъ сопровождавшихъ Оллиту.— Въ городъ за запасами идемъ. Своихъ молодцовъ половину, Войшелкъ, съ нами шли скорй!
— Сейчасъ!— словно протрубилъ сверху мдный голосъ.— Заторопились теперь, а раньше Омуличъ что думалъ?
— Подвозъ запоздалъ!— крикнули опять снизу.— Самъ знаешь, каковы дороги — безъ возовъ увязнешь!
На огромныхъ, окованныхъ желзомъ воротахъ заскриплъ засовъ и половинки ихъ отворились внутрь, открылась какъ бы просторная, высокая пещера подъ башней. Съ лвой стороны виднлся ходъ наверхъ, наполненный свтомъ отъ факеловъ, на каменныхъ ступеняхъ изогнутой лстницы тснились воины. Нсколько человкъ отпирало вторыя, наружныя ворота.
Они открылись и на Оллиту глянули изъ подъ горы огоньки домовъ: Троки ютились совсмъ близко отъ предмостной башни велико-княжескаго жилища.
Темная дорога была пустынна.
Отрядъ быстро добрался до города и разсыпался по узкимъ, немощенымъ и не освщавшимся ни единымъ фонаремъ улицамъ. Раздался стунъ въ двери домовъ, послышался говоръ, въ дворахъ и на улицахъ гамелькали факелы: всть, принесенная воинами изъ замка, подняла всхъ обитателей города на ноги.
Оллита въ сопровожденіи пяти человкъ свернула влво, въ еще безмолвный переулокъ и направилась къ своему дому. Сдавленная высокими частоколами дорога вся тонула въ садахъ, отчего на ней казалось еще темне, чмъ на только что оставленной улиц, легкій втеръ однообразно посвистывалъ въ еще обнаженнымъ втвяхъ деревьевъ.
Оллита остановилась у однихъ изъ воротъ справа и постучала въ нихъ деревяннымъ молоткомъ, висвшимъ для этой цли на прибитомъ къ столбу ремн.
Залаяли собаки, захрипла и хлопнула во двор дверь, послышались шаги.
— Это я, Ромунтъ!— громко произнесла Оллита.— Отворяй скорй.
Ворота распахнулись и дв большія собаки, махая хвостами, бросились на грудь Оллиты и чуть не свалили ее съ ногъ, она и ея спутники вошли во дворъ.
— Ромунтъ,— сказала Оллита: позови всхъ людей, забирайте что можно изъ вещей и идемъ въ замокъ: Ягайло захватилъ Вильно.
Ромунтъ,— высокій и худощавый человкъ съ разрубленной когда-то наискосокъ лвой щекой, сдлалъ невольное движеніе руками. Заспанные сро-желтые глаза его вдругъ сдлались острыми и внимательными, какъ у ястреба.
— Захватилъ Вильно?!— съ изумленіемъ повторилъ онъ, какъ бы не вря утамъ своимъ.— А. княжичъ Витовтъ что же длалъ?
— Витовтъ спасся,— уклончиво отвтила Оллита.— Начинайте сейчасъ укладку, лошадей и коровъ съ собой возьмемъ…
Она взбжала по ступенькамъ на невысокое крыльцо, на порог навстрчу ей показалась женская фигура, державшая за руку небольшого мальчика.
— Мама!— воскликнулъ онъ серебристымъ голоскомъ, бросаясь впередъ. Оллита нагнулась и мальчикъ обвилъ ея шею руками и повисъ на ней.— Мы тебя давно ждемъ!
— Что ддушка?— спросила Оллита, лаская мальчика.— Не скучалъ безъ меня?
— Нтъ, я вдь игралъ съ нимъ, отвтилъ мальчикъ.
— Няня, — вполголоса произнесла Оллита, поворачивая лицо въ сторону женщины:— княгиня Бейрута просила насъ сегодня же перехать къ ней въ замокъ — ей скучно одной. Собери и отдай Ромунту все блье и платье: онъ отвезетъ за нами.
— А ддушка?— спросилъ внимательно мальчикъ.— Его тоже съ собой возьмемъ?
— Конечно. Иди пока, помоги нян, а я къ нему пройду.
Оллита вошла въ довольно большую комнату съ темнымъ потолкомъ на непокрытыхъ снизу дубовыхъ балкахъ, въ огромномъ камин пылали корни и змистый огонь освщалъ длинный дубовый столъ, и рядъ простыхъ, деревянныхъ креселъ и лавокъ, составлявшихъ всю незатйливо-суровую обстановку столовой. Стну по бокамъ камина занимали полки, сплошь уставленныя блюдами, тарелками и большими кружками и кубками, небольшая часть ихъ были серебряные, все же прочее изъ простой глины и олова. На другихъ стнахъ висло оружіе.
Оллита подошла къ полуотворенной двери и заглянула въ нее.
— А, наконецъ-то!— прогудлъ навстрчу ей голосъ настолько низкій, что человческое горло не могло бы, казалось, выдержать такой тяжкой массы звуковъ.
— Княгиня задержала меня немного, дядя!— отвтила Оллита, направляясь къ огромной кровати, накоторой лежалъ человкъ такихъ же необычайныхъ размровъ, какъ и кровать подъ нимъ. Опредлить возрастъ его по лицу не смогъ бы никакой знатокъ: до такой степени морщины и рубцы отъ давно зажившихъ ранъ перемшались на немъ. Болзнь видимо заставила нсколько поблднть щеки лежавшаго, тмъ не мене он все-таки были окрашены въ близкій къ кирпичному цвтъ, причемъ носъ очевидно не капитулировалъ ни передъ какими болзнями и производилъ впечатлніе доброй картофелины фіолетоваго цвта, мшки подъ глазами и совершенно сивые усы и волосы на голов указывали, что владльцу ихъ во всякомъ случа было лтъ около 60-ти. Срые глазки лежавшаго съ любовнымъ выраженіемъ остановились на лиц Оллиты.
Онъ протянулъ лвую громаднйшую и волосатую ручищу, и ладонь Оллиты исчезла въ ней, какъ въ муфт, вмсто правой руки у самаго плеча его виднлся какой-то обрубокъ.
— Какъ себя чувствуете, дядя?
— Ничего…— прогудла опять октава:— плясать скоро будемъ.— Слышно было, что литовскій языкъ чуждъ былъ ему, нмецкій акцентъ явственно слышался въ произношеніи его.— О муж какія всти?
— Новаго ничего пока… А вотъ изъ Вильно есть.
— Какія?
— Да плохія, дядя…— Оллита нарочно медлила, боясь взволновать больного.— Ягайло воспользовался тмъ, что князь Кейстутъ ушелъ на Русь, и взялъ Вильно.
Рудольфъ выпустилъ руку Оллиты, оперся о кровать и, сдлавъ нкоторое усиліе, слъ.
— Замки взялъ или городъ только?
— И замки, и городъ,— отвтила Оллита,— Витовтъ бжалъ въ Гродно.
— Повсилъ бы я его вмст съ Ягайлой!— отрывисто сказалъ Рудольфъ, ударивъ кулакомъ по подушк.— Болванъ!
— Намъ надо сегодня же перейти на островъ,— продолжала Оллита:— княгиня съ часа на часъ ждевъ появленія Ягайлы.
— Да это такъ и будетъ!— проворчалъ Рудольфъ.— Бить, такъ разомъ, съ налета бить! Не такая онъ ослица, какъ этотъ Витовтъ! Что-жъ… времени не трать, дочка… собирайся!— ласково добавилъ старый вояка, называвшій такъ иногда жену своего племянника, къ которой привязался со всей силой и нжностью, на которую только была способна огрублая въ бояхъ и пирахъ душа стараго холостяка.
— А вы, дядя, какъ,— дойдете или можетъ быть лучше будетъ, если перенесутъ васъ? Княгиня нарочно для этого прислала людей со мной.
— Спасибо ей!— произнесъ Рудольфъ,— я и самъ добреду. Сыщи мн только дубину покрпче!
Онъ сдлалъ нсколько несовсмъ твердыхъ шаговъ.
— Дойду!— весело воскликнулъ Рудольфъ.— Отвыкъ я только ходить немного… изъ за тебя съ мальчишкой! Мудрите ужъ вы тутъ съ нимъ надо мной очень…— ворчливо добавилъ онъ, будто сердясь, но глаза выдавали, сколько совсмъ другого чувства крылось подъ его словами.
Въ комнатахъ началась суета. Опоражнивали огромные лари, стоявшіе у стнъ съ бльемъ и платьемъ, съ полокъ снимали метталлическую посуду и оружіе, все выносилось на дворъ и укладывалось на телги.
Оллита передала небольшой изъ рзной кости ларчикъ съ драгоцнностями нян и, взявъ за руку сына, вышла на дворъ, слдя за каждымъ движеніемъ Рудольфа, еще въ первый разъ вставшаго съ постели посл сильной горячки. Рядомъ съ нимъ она, несмотря на свой высокій для женщины ростъ, казалась совсмъ маленькой: русая голова ея едва достигала до половины груди Рудольфа.
Онъ остановился среди двора и сталъ смотрть на укладку.
— А что, какъ будто посвтлло вдругъ?!— замтилъ онъ черезъ нкоторое время.
Дйствительно, мракъ на двор смнили сумерки, бурыя стны построекъ выступили явственно и вдругъ какъ бы поалли.
— Да не пожаръ ли гд?— добавилъ онъ, оборачиваясь.
Въ лицо ему глянуло яркое зарево: горло въ отдаленномъ конц города, но пламя усиливалось съ каждымъ мгновеніемъ, видны стали огромные, огненные языки, взвивавшіеся въ черное небо, тысячи искръ летли вверхъ. Высоко въ дыму поблескивали, какъ серебро, крылья голубей, кружившихся надъ пожарищемъ.
На двор стало свтло, какъ днемъ.
Вс побросали работу и столпились, глядя на пожаръ.
— На Виленской дорог горитъ…— проронилъ Ромунтъ.— Это ужъ не ягайловцы ли потшаются тамъ? Ну те-ка, братцы, живй выводи лошадей!
Онъ поспшилъ къ оставленнымъ среди двора двуколкамъ, за нимъ разсыпались по всмъ угламъ и другіе, обшаривая и осматривая ихъ въ послдній разъ.
Рудольфъ, сопровождаемый Оллитой и внукомъ, медленно вышелъ за ворота, двинулся и весь небольшой караванъ, собаки сопровождали его,
Незадолго до того пустынный проулокъ киплъ жизнью, везд виднлись навьюченные разнымъ скарбомъ мужчины, женщины и дти, направлявшіеся кто въ замокъ, кто въ издавна устроенныя укромныя мста въ окрестныхъ лсахъ.
Къ мсту пожара проскакало нсколько вооруженныхъ всадниковъ.
Оллит почудились отдаленные крики. Рудольфъ заслышалъ ихъ тоже и пріостановился.
— Тамъ дерутся…— отрывисто проговорилъ онъ, распрямляя широкія плечи, ноздри его раздулись, какъ у зачуявшаго счу боевого коня.
Крики длались явственнй. Даже неопытное ухо могло различить, что это не простое смятенье, а шумъ боя.
— А ну, дочка, маршъ впередъ съ Генрихомъ!— оживленно скомандовалъ Рудольфъ. Онъ словно разомъ выздоровлъ отъ знакомыхъ звуковъ.
— Мечъ подайте сюда, кто съ оружіемъ — ко мн!
Ромунтъ досталъ лежавшій сверху въ повозк длинный мечъ Рудольфа и подалъ ему. Рудольфъ бросилъ свою дубинку и оперся на мечъ.
— Ддушка, это война?— спросилъ мальчикъ, не сводившій глазъ съ пожара.
— Война!— прогудлъ старый богатырь, облачась съ помощью Ромунда въ доспхи.— Маршъ маршъ живе въ замокъ: мы васъ сейчасъ догонимъ!
Обозъ прошелъ впередъ, Рудольфъ съ кучкой вооруженныхъ людей охранялъ его сзади, готовый каждую минуту встртить налетъ врага.
Главная улица, освщенная отблескомъ ножара, казалась огромнымъ базаромъ, люди, вороха разныхъ вещей, скотъ, повозки — все перемшивалось въ пестрой сутолок.
Ворота предмостной башни были распахнуты настежь и въ нихъ вливался потокъ людей и повозокъ, нагруженныхъ зерномъ и сномъ. У воротъ стояла наготов толпа великокняжескихъ воиновъ. Копья чуть зыблились надъ шлемами ихъ и отсвчивали отъ зарева.
Рудольфъ присоединился къ отряду со своими людьми.
Оллита была уже на средин моста, когда мальчикъ вдругъ крпко потянулъ ее за руку.
— Мама,— проговорилъ онъ:— смотри, тамъ загорлось! Это не нашъ домъ?
Оллита оглянулась и увидала языки огня, съ силой вырывавшіеся изъ сумерекъ ночи какъ разъ надъ тмъ мстомъ, гд находился домъ ихъ.
Сердце ея сжалось.
— Нашъ какъ будто!..— произнесла она.— Это ничего, мы потомъ другой выстроимъ.
Мысль, что погибаетъ ихъ милый, спрятавшійся въ саду домъ, вызвала слезы къ горлу мальчика. Но онъ вспомнилъ, что онъ сынъ рыцаря, что надъ слезами всегда смются и пересилилъ ихъ.
— Конечно…— какъ будто спокойно отвтилъ онъ.— Только, мама, все же очень жалко его!
Мостъ и самый замокъ ярко освтились двойнымъ пожаромъ. Въ узкихъ окнахъ послдняго блестла слюда, казалось, громада замка пробудилась отъ сна и вперила въ пространство блдно-красные глаза свои. Пожаръ на берегу усиливался. Втеръ раздувалъ пламя и, словно безчисленные звзды и факелы, неслись по воздуху раскаленныя головешки.
К